Геббельс: Нацистский мастер иллюзий

Введение: Наследие нигилистического пессимизма в Германии

В предисловии к своей книге «Как заканчиваются войны? Бернд Вегнер отмечает, что вопросы о том, почему и как начинаются войны, исследованы гораздо тщательнее, чем факторы, которые приводят к их окончанию.[10] Хотя в последние годы было опубликовано много важных книг, посвященных последним годам Второй мировой войны, кажется, что уникальной ситуации в последний год войны было уделено мало внимания. Под этим мы подразумеваем сочетание чувства поражения и обреченности, которое испытывал немецкий нацистский режим, и продолжающейся и ускоряющейся аннигиляции евреев. В этой книге мы попытаемся понять связь между этими двумя процессами, которые на первый взгляд могут противоречить друг другу.

Романтическое движение и многие европейские неомистические движения конца XIX и начала XX века восстали против модернизма и обратились к прежним временам как к утопическим. Отчасти это касалось того, что мы можем назвать «иррациональными эшелонами», иерархии, включающей индивида и государство. С ростом национализма нация была представлена как некая «высшая актуальность», которая превалировала над личностью. Нация воспринималась как историческая, культурная и биологическая единица, в которой индивид был лишь частью большого организма. Таким образом, будущее и благополучие нации становилось высшей ценностью. В то же время после поражения в Первой мировой войне во всей Европе и Германии развилась культура пессимизма и беспокойства. Великая война напомнила культурному миру, что, несмотря на прогресс, Просвещение и завоевание далеких колоний, в сердце Европы все еще сохранялось глубокое родство с варварством. Вид раненых, искалеченных и потрясенных снарядами людей, идущих по улицам великих европейских городов, после мировой войны способствовал созданию атмосферы упадка.

Но в Германии были и те, кто сформировал новое и привлекательное мировоззрение на основе «Великой войны», которое прославляло битвы и военные действия, в которых мужественность и грубая сила достигали своего наивысшего выражения, а кровь и жертвы имели дополнительную мистическую ценность. Согласно этому мировоззрению, героическая смерть в бою была ценнее самой жизни. Смерть героев за народ — Heldentod — гарантировала погибшим воинам бессмертие в «вечном зале героев» — Вальхалле. Такая смерть была ценным призом и представляла собой высшую жертву для народа (Volksgemeinschaft).[11]

Многие мыслители, которые были частью этой тенденции культурного пессимизма, также интегрировали антисемитские идеи в свои взгляды, рассматривая евреев как тех, кто приведет к гибели немцев. Они включали в свои труды националистические, религиозные и расовые девизы. Вильгельм Марр (1819–1904) в своей книге Der Sieg des Judenthums über das Germanenthum (Триумф иудаизма над германизмом) выразил нигилистический пессимизм, который характеризовал мировоззрение радикальных антисемитов в конце XIX века. Его книга, ставшая бестселлером в 1879 году, была написана в 1879 году.[12] и была напечатана двенадцатью изданиями, была первой, в которой утверждалось, что коррупция и антиобщественные качества укоренились в крови евреев. Далее Марр утверждал, что иудаизм превратил немецкие идеалы в коммерческий товар и объявил им войну. Евреи превратили Германию в страну, где они могли надеяться на будущее и преемственность, в то время как у немцев было только прошлое и разрушение. В этом откровенно пессимистическом сочинении Марр предупреждал, что иудаизм представляет угрозу не только для Германии, но и для всего мира.

Исследователь Библии Поль де Лагард (1827–1891) описал упадок интеллектуальной жизни Германии в своей книге Deutsche Schriften (Немецкие сочинения), которая сразу же стала бестселлером после публикации в 1878 году. Разочаровавшись в христианской религии того времени, де Лагард призвал к созданию новой немецкой христианской веры, национальной религии, которая стала бы основой нового государства и нового общества, где не было бы места евреям.[13] Он использовал идею нации в мистическом ключе: граждане станут нацией, только если примут призвание или божественную задачу, данную им, вокруг которой они объединятся и станут народом. Он говорил о стремлении к Германии, которая будет свободна от всех общественных пороков, и призывал назначить «фюрера» — лидера, который будет представлять всю нацию и олицетворять ее. В его глазах евреи были символом вырождения, они загрязнили все культуры, в которых жили, воспользовались человеческими и материальными ресурсами своих хозяев, разрушили веру, распространили материализм и либерализм.

Далее он писал, что немцы только сами виноваты в том, что ими управляют евреи, потому что они слишком мягко относятся к евреям, и что им придется проводить более жесткую политику. Наказанием за дальнейшую пассивность и бездействие в отношении евреев будет коллективная смерть немецкого народа. Таким образом, с евреями не может быть компромисса, и «они должны быть уничтожены, как насекомые».[14]

Английский философ и сторонник Германии Хьюстон Стюарт Чемберлен (1855–1927) также представлял историю человечества как борьбу между духовностью немецкого народа и еврейским материализмом. Евреи и немцы, по его мнению, были единственными двумя чистыми расами в мире. Еврейская раса всегда пыталась установить абсолютный контроль над другими народами. Только если они будут окончательно и полностью побеждены, можно будет создать новый мир, и в этом заключалась «историческая задача» Германии. Чемберлен опубликовал свою книгу Die Grundlagen des neunzehnten Jahrhunderts (Основы девятнадцатого века) в Вене в 1899 году, и книга имела большой успех и получила прекрасные отзывы. В ней евреи изображались как радикальная и злая сила, и автор предсказывал, что в будущем против них будет развязана тотальная война.

В этот период пессимизма, отмеченный ощущением вырождения, антисемитское мышление представляло евреев как чуму и бедствие для немцев. Не случайно слова немецкого историка Генриха фон Трейчке (1834–1896) «евреи — наше бедствие» (Die Juden sind unser Unglück) были так широко цитируемы и часто повторялись.

Не исключено, что аналогичное чувство пессимизма и нигилизма витало над членами нацистского руководства в связи с предстоящим поражением во Второй мировой войне. На заключительном этапе войны немцы продолжали рьяно отправлять в концентрационные лагеря все еврейское население, которое до этого момента оставалось свободным.

Среди историков существует определенный спор относительно точной даты принятия решения об «окончательном решении» «еврейской проблемы». Спор вращается вокруг вопроса о том, было ли решение об уничтожении евреев связано с опьянением немецкими победами и завоеваниями или, по сути, являлось реакцией на первые немецкие военные поражения.

Примерно через месяц после операции «Барбаросса», вторжения Германии в Советский Союз в конце июня 1941 года, когда он все еще был уверен в победе, Гитлер заявил на встрече с партийными лидерами 16 июля, что намерен превратить завоеванные русские территории в рай на Земле «любыми средствами». По мнению ведущего историка Кристофера Браунинга, этот утопический «рай» означал создание территории, чистой от евреев. Это было началом более широкого плана «Окончательного решения». Браунинг утверждает, что решение об этом решении было принято между серединой июля и серединой августа 1941 года, в то время как немецкие солдаты одерживали стремительные победы, и Гитлер отдал приказ быстро очистить завоеванные восточные территории от евреев. В этот период был завершен процесс принятия решений, приведший к геноциду советского еврейства, и Гитлер сам отдал приказ начать реализацию «Окончательного решения» для всех евреев Европы.[15] По словам Браунинга, Гитлер не ждал вступления Америки в войну, прежде чем отдать приказ о массовом уничтожении евреев, и решение об истреблении как о решении «еврейской проблемы» было принято в контексте аннигиляционной войны против Советов: «Учитывая убийственную атмосферу, у евреев России не было шансов на спасение от участи, предназначенной для коммунистов, военнопленных и других «неугодных»».[16] По словам Браунинга, решение принимал один Гитлер, и именно он контролировал темпы развития.

Кристиан Герлах, напротив, считает, что Гитлер выбрал геноцид после нападения Японии на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года и последующего вступления Соединенных Штатов Америки в войну.[17] Герлах утверждает, что решение было принято 12 декабря на совещании, которое Гитлер созвал в своей частной резиденции. В нем приняли участие высшие руководители партии и главы районов, и был спланирован геноцид. Во время совещания он объявил о решении начать тотальное уничтожение, о чем Геббельс записал в своем дневнике на следующий день:

Что касается еврейского вопроса, фюрер полон решимости навести порядок. Он предупредил евреев, что если они спровоцируют еще одну мировую войну, то это приведет к их собственному уничтожению. Это были не пустые слова. Теперь мировая война наступила. Уничтожение евреев должно стать ее необходимым следствием. Мы не можем относиться к этому сентиментально. Мы не должны сочувствовать евреям. Мы должны сочувствовать скорее нашему собственному немецкому народу. Если немецкий народ должен принести 160 000 жертв в очередной кампании на Востоке, то ответственные за этот кровавый конфликт должны будут заплатить за него своей жизнью».[18]

Тобиас Джерсак также представляет Гитлера как человека, лично принявшего решение о массовых убийствах. Когда он отчаялся в быстрой победе над Советским Союзом, он предложил альтернативу в виде «Окончательного решения». По мнению Джерсака, молниеносная победа над Францией стала поворотным пунктом в военных планах Гитлера.[19] Джерсак ссылается на раздел в дневнике Геббельса от 19 августа 1941 года:

Мы говорим о еврейской проблеме. Фюрер убежден, что его пророчество в рейхстаге о том, что если еврейству удастся еще раз спровоцировать мировую войну, то она закончится уничтожением евреев, подтвердилось. Оно сбывается в эти недели и месяцы с жуткой уверенностью. На Востоке евреям придется заплатить цену; в Германии они уже частично заплатили и еще больше заплатят в будущем. Их последним убежищем остается Северная Америка; и там им рано или поздно придется заплатить. Еврейство — это инородное тело среди развитых наций.[20]

По мнению Джерсака, под «этими неделями и месяцами» Геббельс имеет в виду подписание Североатлантического договора. К этому моменту Гитлер уже потерял надежду на быструю победу, и «окончательное решение» «еврейской проблемы», которое планировалось на конец войны, стало необходимым условием военной победы Германии. Когда последний еврей на европейской земле будет уничтожен, власть международного еврейства будет разрушена.[21]

Напротив, Иэн Кершоу приписывает Гитлеру совершенно пассивную роль в принятии практических политических решений в отношении евреев и утверждает, что Гитлер поддался давлению и одобрил предложения других. Между 14 и 19 сентября 1941 года Гитлер санкционировал план изгнания евреев из Германии под давлением своих гауляйтеров (глав округов), а в сентябре и октябре начались массовые убийства в Советском Союзе.[22]

По словам Мартина Брошата, никакого общего приказа об уничтожении никогда не отдавалось, а процесс постепенно развивался и набирал обороты сам по себе: Решения об изгнании евреев принимались «другими способами», в частности, когда летом 1941 года военная ситуация на Востоке осложнилась и планы изгнания были отложены. Этими другими способами были акты убийства.[23]

Себастьян Хаффнер считает, что пока Гитлер верил, что сможет договориться с Великобританией, он ограничивал планы геноцида Советским Союзом и Польшей, сосредоточившись на достижении принципа «Lebensraum» (жизненное пространство). Но в декабре 1941 года, после поражения под Москвой, его иллюзии и надежды на победу над Советским Союзом были разбиты, и он решил добиться расовой победы. Он переключился на достижение цели, которая была еще достижима: уничтожение всех евреев в Европе. Но для этого ему нужно было продолжать войну, чтобы выиграть время, необходимое для достижения этой цели.[24]

Эти различные версии не дают убедительного ответа на вопрос: Была ли связь между разочарованием и уязвимостью, которые испытывало немецкое руководство в связи с поражениями на поле боя, и усилением мотивации уничтожения евреев? Но они наталкивают на другой вопрос, касающийся развития событий в последний год войны, когда военное поражение Германии стало несомненным. Германия терпела тяжелые поражения и в тылу, и, тем не менее, истребление было ускорено. «В свете острой нехватки рабочей силы трудно понять причину ускорения процесса уничтожения летом и осенью 1944 года», — пишет Лени Яхиль, — «Это столкновение интересов… достигло в тот момент вершины абсурда».[25]

Действительно, деградация немецких вооруженных сил достигла новых пределов во время Сталинградской кампании. Во время этой кампании около 150 000 немцев были убиты, 600 000 ранены и 113 000 взяты в плен, из которых только около пяти тысяч вернулись домой спустя годы после окончания войны.[26] Полученные в Германии сообщения о боях под Сталинградом говорили о полном уничтожении армии, решительно сражавшейся до последнего человека. Удар, нанесенный Германии под Сталинградом, был ужасным низшим пунктом и представлял собой переломный момент в войне. Среди немецких граждан отмечались депрессия и уныние. 3 февраля 1943 года Министерство пропаганды заявило следующее:

Немецкая пресса стоит перед одной из своих самых трудных задач… Пресса должна осветить это захватывающее событие, которое затмевает любой другой известный в истории героический поступок, так, чтобы этот высший пример героизма, это предельное самопожертвование и преданность окончательной победе Германии горели как священный факел. Немецкая нация черпает вдохновение в вечном героизме людей под Сталинградом, демонстрируя как никогда благородные духовные и материальные качества, которые обеспечивают нации победу».[27]

После поражения под Сталинградом немецко-фашистские пропагандисты во главе с Геббельсом поняли, что болезненное поражение можно объяснить немецкому народу только путем переосмысления реальности с помощью мифов. Это было сделано в пропаганде Геббельса и усилилось к концу войны, когда приближающемуся поражению Германии был придан новый смысл окончательного самопожертвования.

Потери на западном фронте, потеря Франции и Бельгии, растущие трудности на восточном фронте, продвижение русских войск и польское восстание (в этот период польское движение сопротивления действовало в полную силу) стали тяжелыми ударами для Третьего рейха и ознаменовали начало его конца. Общая атмосфера была атмосферой бессилия, и вера в победу Германии была полностью подорвана. Тем не менее, армия и подразделения СС прилагали все усилия, чтобы продолжать выполнять боевые инструкции, данные им Берлином. На фронт отправляли мальчиков без опыта и военной подготовки, а немецкая оружейная промышленность даже увеличила производство в последние месяцы 1944 года.[28] В то же время имели место случаи потери контроля, неподчинения приказам и атмосфера беззакония. Например, в 1944 году эсэсовцы жестоко убивали французских граждан во французском городе Орадур-сюр-Глан и американских военнопленных в Мальмеди. 10 июня 1944 года немецкие солдаты вошли во французский город Орадур-сюр-Глан недалеко от Лиможа, собрали более 600 его жителей в сараи, сожгли их заживо, а затем сожгли город. Только одна женщина выжила в этом аду, и она рассказала историю горожан. А 17 декабря того же года немецкие солдаты расстреляли группу американских военнопленных в бельгийской деревне Мальмеди. Можно утверждать, что эти убийства были выражением не расовой политики, а стремления сбросить с себя все тяготы.[29]

Одновременно с военными поражениями немецкие тыловые линии также несли тяжелые удары и огромные потери в результате бомбардировок союзников. Состояние воздушной войны (Luftkrieg) на последнем этапе войны было ужасным, а бомбардировки даже приобрели «апокалиптический характер».[30] Настроение среди большинства населения Германии было настроено на отчаяние и фатализм. Аргументы против нацистской партии и ее политиков множились. Никто не верил, что состояние войны изменится к лучшему. Над теми, кто говорил о надеждах на новое оружие, смеялись, ходили даже слухи, что «фюрер применит газ против самой Германии, чтобы уничтожить ее». Гражданское население также страдало от нехватки припасов и продовольствия, вплоть до крайнего голода.[31]

После покушения на Гитлера в ходе операции «Валькирия» 20 июля 1944 года политика нацистского режима была изменена, и под влиянием Геббельса была осуществлена «Тотальная война» (Der Totale Krieg). Эта дата также является моментом, после которого изменилось лицо войны: «рационалисты» в нацистском режиме, включая Геббельса, поняли, что они не собираются выигрывать войну, и теперь, помимо внешнего «большевистского» фронта, они должны столкнуться с внутренним фронтом — немецкими офицерами, стремящимися устранить Гитлера. Теперь было правомерно использовать все средства для продолжения уже проигранной войны.

Можно видеть, как в то время, когда Германия деградировала, приближаясь к сокрушительному поражению, ее министр пропаганды Йозеф Геббельс переживал подъем и личный зенит, в котором он использовал все свои возможности и навыки. Узнав о неудавшемся покушении на Гитлера, он помог организовать жестокую расправу над заговорщиками. Более того, он снимал их казни на видео, чтобы Гитлер мог с удовольствием наблюдать за ними. Геббельс рассматривал свое участие в процессах, происходивших после покушения, как скачок вперед в своей карьере. Это укрепило его позиции, и он ожидал, что с этого момента Гитлер примет его предложение изменить проводимую в то время политику и пойти по более радикальному пути, который сам Геббельс безуспешно пытался реализовать сразу после поражения под Сталинградом, в начале 1943 года. Также важны критический и снисходительный характер Геббельса и его проблематичные и сложные отношения с другими членами ближайшего окружения Гитлера, такими как Альберт Шпеер, Герман Геринг и министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп.

В последний год войны пропаганда Геббельса пыталась дать обоснование продолжению войны, несмотря на отсутствие надежды на победу. Мы рассмотрим его вклад в линию, которую Германия выбрала после поражения под Сталинградом, особенно в последний год, когда общее поражение было несомненным. Даже когда было уже слишком поздно и победа давно исчезла с горизонта, Геббельс создавал впечатление, что Германия все еще сильна и может контролировать свое будущее. Он оправдывал продолжение уничтожения евреев, причем одним из его главных утверждений было то, что продолжение борьбы необходимо для того, чтобы не стать жертвой «большевистского террора». Капитуляция означала бы порабощение Германии русскими войсками, за которыми стояли еврейские кукловоды, стремящиеся ни к чему иному, как к абсолютному уничтожению немецкого народа. Нацистская пропаганда представляла необходимость продолжения уничтожения евреев и войны как борьбу «быть или не быть» (Sein oder Nichtsein).

Таким образом, остается вопрос, была ли связь между чувством обреченности и разрушения, витавшим над режимом Третьего рейха, когда он столкнулся с поражением, и ускорением уничтожения евреев? Летом 1944 года были ликвидированы три последних крупных гетто: Шяуляй и Ковно в Литве и Лодзь в Польше. В сентябре 1944 года оставшиеся евреи Словакии также были отправлены в Освенцим. Половина жертв концентрационных лагерей погибла во время маршей смерти и систематического голода на последних этапах войны.[32] В этом контексте мы рассмотрим апокалиптическое видение Гитлера, в котором он находил смысл в идее самопожертвования ради высшей цели. Когда Германия стояла на краю гибели, борьба с еврейской угрозой означала использование любых средств, необходимых для ее устранения. Мы изучим глубокие корни темы гибели (Der Untergang) в немецкой традиции и ее связь с антисемитизмом.

Мы также попытаемся укрепить центральное утверждение, лежащее в основе этих страниц, о том, что в последний год войны существовала тесная связь между надвигающимся поражением и чувством обреченности среди нацистского руководства, и их мотивацией ускорить темпы уничтожения евреев, все ради завершения великой задачи, великой миссии «Окончательного решения». Я утверждаю, что это стало возможным во многом благодаря пропагандистскому механизму, созданному и разработанному Йозефом Геббельсом, чье положение в нацистской элите и влияние на управление войной значительно усилилось в тот последний год.

Геббельс драматически связывал себя с событиями и продолжал свою пропагандистскую работу и в личной жизни. После окончательного краха нацистской Германии и сожжения Берлина он совершил «вагнеровский» (вдохновленный драматическими операми Рихарда Вагнера) финал своей жизни, покончив жизнь самоубийством и забрав с собой семью 1 мая 1945 года, через день после самоубийства своего фюрера, которому он оставался верен до последнего дня.