Геббельс: Нацистский мастер иллюзий

Глава третья Der Untergang[246]

В последний год Второй мировой войны участились нападения союзников на гражданские объекты в Германии, достигнув пика в результате бомбардировки города Дрездена 14 февраля 1945 года. В результате этой бомбардировки погибли десятки тысяч жителей, а город был почти полностью разрушен. С января по апрель 1945 года на гражданские и военные объекты в Германии было сброшено около 471 тысячи тонн бомб. На следующий день после бомбардировки Вюрцбурга, в ночь на 17 и 18 марта, Геббельс записал в своем дневнике: «Из Вюрцбурга пришло мрачное сообщение. Недавний террористический налет на город уничтожил все памятники культуры и 85 % жилья. Вюрцбург был городом, который до сих пор оставался неуязвимым для вражеских воздушных налетов. Таким образом, последний центр немецкой культуры превратился в пыль и пепел. Если когда-нибудь нам повезет, и эта война останется позади, нам придется начинать все с самого начала. От старого мира мало что останется».[247]

20 апреля 1945 года, в последний день рождения Гитлера, Берлин подвергся огненному удару. В течение последних месяцев граждане избитой Германии были вынуждены терпеть ужасы, но в бункере фюрера не было никаких реальных попыток заставить их прекратить. И это несмотря на то, что высшее руководство признавало мрачное настроение населения, как писал Мартин Борман своей жене 2 апреля 1945 года: «…Самое ужасное — это отчаяние, которое овладевает всеми — и гражданскими лицами, и солдатами — в связи с ощущением, что «сопротивляться больше бесполезно». Я неоднократно обращал внимание фюрера на разрушительное воздействие бесконечных воздушных налетов на моральный дух граждан и солдат». Даже Борман понимал, что Гитлер не изменит своей политики, и поэтому он писал далее: «Мы поклялись выполнять свои обязанности, как бы то ни было. Если нас, как древних нибелунгов, приговорят к уничтожению… мы пойдем на смерть гордо и с гордо поднятой головой!».[248]

Эти цитаты двух самых близких к Гитлеру людей свидетельствуют об атмосфере, царившей на вершине нацистского руководства в те роковые дни. Они осознавали тяжелую ситуацию, но не желали смириться с тем, что единственным исходом для Германии было поражение, и пытались найти смысл в этой катастрофе.

Это также было связано с результатами нацистской пропаганды, которая подчеркивала важность первой позиции немцев против поражения. Рудольф Хёсс, комендант Освенцима, писал в своих воспоминаниях, что к концу 1944 года было очевидно, что все потеряно, но Геббельс продолжал говорить о победе Германии. «Даже когда у меня росли тяжелые сомнения, — писал Хёсс, — я не должен был сомневаться в окончательной победе. Я должен был верить в это, хотя мой человеческий здравый смысл прямо говорил мне, что мы должны были проиграть именно так… Никто не осмеливался говорить об этом своим товарищам. Не потому, что боялись быть осужденными за пораженчество, а потому, что никто не хотел верить в то, что это правда. Этого не могло быть, чтобы наш мир был уничтожен». Именно поэтому его подчиненные в лагере смерти продолжали свою стремительную работу. Тех, кто отлынивал, говоря, что это ничего не изменит, наказывали.[249]

Человеком, совершенно слепым к суровой реальности, не замечающим ее, был сам Гитлер. Его зацикленность на достижении победы в войне и завершении своих расистских целей сделала фактор оставшегося времени войны очень значительным. Упрямый отказ видеть реальность был, по мнению Яна Кершоу, главным фактором затягивания войны до окончательного поражения Германии.[250] Пережив одно покушение, Гитлер постоянно опасался нового покушения и был уверен, что окружающие его люди — предатели и заговорщики. Давление времени, под которым он находился, затрудняло проведение политических и военных расчетов. Даже когда он знал, что стратегическое преимущество перешло к его врагам, он отклонял любые предложения о переговорах и оставался непреклонным в продолжении войны.[251] Он был настойчив до самого конца, о чем свидетельствовал Геббельс за несколько дней до окончательного поражения: «Фюрер неустанно увещевает генералов продолжать сопротивление и использовать любые средства, чтобы отправить на Западный фронт больше батальонов. Он звонит каждому генералу индивидуально, почти каждый день, и разъясняет им, что поставлено на карту, каковы их обязанности и обязательства». Геббельс считал, что одни только военные действия не будут эффективными и что нужно действовать для поднятия боевого духа и укрепления народа: «Я считаю, что было бы лучше, если бы фюрер обратился непосредственно к народу, поскольку именно в этом кроется самая основная форма сопротивления… ситуация такова, что только слово фюрера может снять эмоциональный кризис, который сейчас переживает народ».[252]

Пропаганда Геббельса подчеркивала, что в самый темный час нации граждане должны пойти на самые большие жертвы: «Германия должна жить — даже если мы должны умереть!».[253]

Несмотря на бомбардировки союзников и тяжелое положение, в котором находился немецкий народ, руководство пыталось сохранить внутреннее единство немецкого сообщества, как на фронте, так и дома. Тех, кто не выполнял свой долг, представляли как предателей.[254] Немецкое гражданское население должно было объединяться, служить своего рода утешением для семей, потерявших своих близких, и они знали, что в такие суровые времена все немцы разделяют общую судьбу и что они не одиноки в своем горе и печали.

В последней радиоречи Геббельса, произнесенной 21 апреля 1945 года, на следующий день после дня рождения Гитлера, он обратился к «защитникам Берлина, к вам обращены взоры ваших жен, матерей и детей. Они доверили свою жизнь, свое счастье, здоровье и будущее в ваши руки. Вы знаете, какая задача стоит перед вами, и я знаю, что вы профессионально доведете ее до конца. Настал момент истины. Я останусь со своей командой в Берлине. Моя жена и дети здесь, и они останутся. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы набрать людей для обороны столицы Рейха. Мои мысли и действия всегда будут с вами, и мы отвергнем нашего общего врага. Мы должны остановить монгольскую орду у ворот нашего города. Наша борьба станет сигналом для всего народа подняться и сражаться с железной решимостью. Полные фанатичной воли не допустить, чтобы столица Рейха досталась большевикам, мы будем работать и сражаться вместе».

В то время как население пребывало в отчаянии, страхе и пораженчестве, Германия переживала кризис лидерства. Гитлер уединился, оторвавшись от внешнего мира и погрузившись в мир фантазий. Он был подавлен и чувствовал, что «кроме фрау [Евы] Браун, никто не согласится долго жить с ним по своей воле…», как вспоминал Шпеер.

В те тяжелые времена Гитлер решил осуществить мечту своей юности и вернуться к работе художника, архитектора, который будет восстанавливать его любимый город Линц, а не политика и лидера, роль которого заключалась в заботе о благополучии своего народа.[255] По приказу Гитлера архитектор Герман Гислер построил миниатюрную модель города Линц. Модель была готова 9 февраля, и когда Гитлер находился в своем бункере, он навязчиво ходил вокруг нее и осматривал ее. Казалось, он мог отчаяться в немцах, которых он винил в своем положении, потому что они были недостаточно сильны, и поэтому он пренебрегал ими. Доклады агентов СД о настроении населения в то время действительно показывали, что «миф о Гитлере» начинает ослабевать.

Геббельс, знавший о нестабильном состоянии Гитлера, считал себя самым важным человеком в рейхе и лидером, наиболее близким к народу, и надеялся, что именно таким он войдет в книги по истории. В то время как другие лидеры нацистской партии начали готовить себе алиби на следующий день после поражения, Геббельс остался при своем мнении и верил, что это сделает его национальным героем.

На последнем этапе войны казалось, что военную политику Германии диктуют не военные эксперты, а политики и идеологи. По словам немецкого историка Вильгельма Дейста, для гитлеровских военачальников война оставалась вопросом сражений, и, как это ни трагично, их талант и тактические способности лишь способствовали продлению апокалипсиса. В начале 1945 года предпринимались попытки отправить как можно больше способных мужчин на фронт и на работу по производству боеприпасов. Этот шаг не помог выиграть войну, а лишь продлил жизнь режима и страдания немцев.

Последний год характеризовался правительственным хаосом, вызванным, в частности, стилем жизни и работы Гитлера: его нетрадиционными ночными рабочими часами, длительными отлучками из нервного центра Берлина (большую часть времени Гитлер проводил в своем «Волчьем логове», Вольфшанце, в Восточной Пруссии), его нетерпимостью и склонностью к драматизму и чрезмерным реакциям, его отстраненностью и отсутствием участия в происходящем в Рейхе, а также его нестабильным и непредсказуемым поведением. Все это было спроецировано на поведение всего нацистского руководства и привело к трещинам в режиме.

Примером тому послужило 20 июля 1944 года, когда Гитлер разоблачил оппозицию своих генералов режиму и его лидеру. После этого покушения подозрение Гитлера, что в армии повсеместно царит предательство, переросло в глубокое убеждение. С другой стороны, провал заговора укрепил его веру в то, что судьба на его стороне и что он именно тот человек, который должен продолжать выполнять историческую задачу, поскольку примерно за месяц до этого, 22 июня, он выступил с речью перед своими офицерами, подчеркнув, что выживут только те, кто наиболее пригоден. Он добавил, что евреев «больше нет», что сдача в плен на данном этапе означала бы уничтожение немцев и что «эта новая страна никогда не сдастся».

Однажды Гитлер в присутствии Геббельса рассказал о покушении на его жизнь в «Бюргербройкеллере», большой пивной в Мюнхене, в ноябре 1939 года. Что-то иррациональное внезапно заставило его покинуть это место. Он не знал, почему ушел, но все, кто оставался в зале, пострадали. Тринадцать минут стояли между ним и смертью, уготованной ему Георгом Эльзером, простым 36-летним немцем из рабочего класса, который, казалось, действовал в одиночку. И вот он был спасен. Георг Эльзер, строительный рабочий и плотник из Вюртемберга, боялся приближения войны — он считал ее неизбежной при нацистском правлении — и начал думать, как ее можно предотвратить, чтобы улучшить положение рабочих в Германии. Он понял, что может сделать это, только устранив нацистское руководство: Гитлера, Геббельса и Геринга. Эльзер решил совершить убийство и начать с самого главного тирана. Он спрятал бомбу в зале, где Гитлер должен был произнести свою традиционную ежегодную речь. В день 8 ноября 1939 года Гитлер действительно произнес речь. Он начал говорить в 20:10 и закончил в 21:07 Обычно он оставался и выступал перед участниками, но в этот раз неожиданно, из-за плохого прогноза погоды, он покинул зал, чтобы в 21:31 на поезде вернуться в Берлин. В 21:20 бомба взорвалась. Восемь человек погибли и 63 были ранены. «Фюрер был чудом спасен» — таким был заголовок газеты Völkischer Beobachter 10 ноября. Гитлер заявил, что не умрет, пока не выполнит историческую задачу, для которой его выбрала судьба.

По словам историка Иоахима Феста, у Гитлера не было просчитанного плана самоуничтожения, скорее это была «цепная реакция поспешных действий, вспышек ярости и истерических криков», за которыми последовала череда приказов, первым из которых был «Указ Нерона», названный в честь римского императора. Согласно этой истории, Нерон наблюдал за Великим пожаром Рима в 64 году н. э. из своего дворца. Указ также назывался «Выжженная земля» (Verbrannte Erde). Гитлер ввел его 19 марта 1945 года и намеревался уничтожить все жизненно важные средства существования Германии: военные объекты, транспорт, связь, банки, промышленность и запасы продовольствия. Логика заключалась в том, чтобы оставить врагу только пустыню и дикую местность, чтобы, когда война закончится, закончился и немецкий народ. Гитлер связал судьбу своего народа со своей собственной, поскольку он намеревался увлечь всю свою нацию за собой на верную гибель.[256]

Однако в последний год войны Гитлер надеялся, что ему удастся удержаться и что между силами западных союзников и Советами откроется раскол, который приведет к глобальному политическому сдвигу и откроет новую главу в кампании Второй мировой войны: войну между силами западных союзников и Россией.[257] Как писал Геббельс в своем дневнике: «Наша задача — устоять на ногах, несмотря ни на что. Кризис в лагере противника разросся до значительных размеров, но все еще остается вопрос: разразится ли он, пока мы еще можем защищаться? Итак, предположение для успешного окончания войны состоит в том, что разлом в лагере противника действительно прорвется прежде, чем мы упадем на землю».[258]

Внезапная смерть президента США Франклина Делано Рузвельта 12 апреля 1945 года стала для Гитлера еще одним подтверждением того, что судьба была благосклонна к Германии. На следующий день Геббельс позвонил Гитлеру и поздравил его: «Звезды показали нам, что во второй половине апреля произойдет поворот в нашу пользу», — сказал он. Один из знакомых Гитлера, Герхард Херргезель, который в то время сам находился в бункере, рассказал о реакции Гитлера на эту новость: «Как я могу это определить? Это можно назвать только безумием. Он прыгал взад и вперед от радости, говоря: «Разве не это я всегда говорил? У меня было предчувствие». Помню, мне было неловко, что государственный деятель потерял сдержанность и прыгал так по-детски».[259] Гитлер вспомнил о чуде, которое спасло Фридриха Великого в 1762 году, когда императрица Елизавета внезапно умерла в разгар Семилетней войны, в результате чего Пруссия получила военное господство в Европе.

Через несколько дней, 20 апреля, Геринг и Риббентроп попрощались с Гитлером и покинули Берлин. Через два дня в бункер прибыла Магда Геббельс со своими шестью маленькими детьми. Ее родственники, а также сам Гитлер пытались убедить ее покинуть Берлин и спасти себя и своих детей, но она не желала этого делать. Гитлер провел последнее ситуационное совещание в бункере 22 апреля 1945 года и заявил о своем намерении остаться в Берлине и ждать конца. Он признавал неизбежность ситуации, но не хотел брать на себя инициативу, которая привела бы к окончанию войны. Он хотел снять с себя историческую ответственность за катастрофу, что означало капитуляцию. Он смог лишь отсрочить ее, но не избежать.[260]

В изолированном мире бункера в осажденном Берлине Гитлер поддерживал нереальную иллюзию, которую создала пропаганда Геббельса. Возможно, что известие о казни Бенито Муссолини 29 апреля подтолкнуло его к решению совершить самоубийство и позаботиться о том, чтобы его тело было сожжено, чтобы не попасть в руки врагов. После того, как мертвые тела Муссолини, его любовницы Клары Петаччи и других фашистов пинали и оплевывали, их повесили вверх ногами на главной городской площади Милана Piazzale Loreto. Затем тела были забиты камнями мирными жителями. Получив известие об итальянском лидере, Геббельс сказал своему заместителю Нойману: «Это доказательство того, что вы ни при каких обстоятельствах не должны попасть в их руки! Если бы мы попали в руки Сталина или Черчилля, фюрер поместил бы их под почетный арест в одном из фортов. Разве мы, «варвары», не лучшие люди, в конце концов?».[261]

Гитлер покончил жизнь самоубийством вместе со своей любовницей Евой Браун 30 апреля, и по его приказу их тела были кремированы. Перед смертью Гитлер в своем завещании назначил Геббельса канцлером Германии, намереваясь, чтобы он был последним в череде канцлеров, начиная с Бисмарка. Геббельс был канцлером всего один день. Он отправил письмо адмиралу Карлу Дёницу, в котором сообщил ему о смерти фюрера и своем назначении на пост президента рейха; это был его последний политический акт.

Той же ночью, после разговора с Мартином Борманом, Гансом Кребсом, Вильгельмом Бургдорфом и Артуром Аксманом, Геббельс решил начать переговоры со Сталиным об условиях окончания войны. Он написал советскому госсекретарю о смерти Гитлера и новых назначениях в нацистском руководстве и призвал к прекращению огня между Россией и Германией и переговорам о капитуляции Германии. Сталин отверг это предложение и потребовал безоговорочной капитуляции Германии.[262]

В один из последних дней своей жизни Геббельс сказал своему заместителю: «Попомните мои слова, Нойманн, то, чему вы сегодня являетесь свидетелем, — это гораздо более великая историческая драма, которую нельзя сравнить ни с одним событием этого века или любого другого, если только не пройти весь путь до Голгофы».[263] Похоже, что, говоря это, Геббельс хотел сравнить последнюю главу жизни лидеров Третьего рейха с Виа Долороза, которую прошел Иисус на своем крестном пути. Геббельс просил, чтобы его вписали в историю как величайший символ верности Гитлеру и немецкому народу. Он заранее спланировал свою смерть и смерть своей семьи. Он сообщил одному из своих заместителей, Гюнтеру Швегерману, что он и Магда планируют совершить самоубийство, и попросил Швегермана обеспечить полное сожжение их тел, чтобы они не попали в руки русских.

За день до самоубийства Гитлера Магда проконсультировалась с его личным врачом, доктором Людвигом Штумпфеггером, и заместителем главного врача СС, доктором Гельмутом Густавом Кунцем. Она спросила, как ей быстро и безболезненно отравить своих шестерых детей. На следующий день, 1 мая, она уложила детей в кроватки и в присутствии доктора Штумпфеггера отравила их каплями цианистого водорода, при этом кто-то держал рот детей открытым. Как оказалось, старшая дочь Хельга пыталась сопротивляться. «После ухода фюрера и национал-социализма этот мир перестал бы быть достойным жизни, поэтому я и привезла сюда детей», — написала Магда своему сыну Харальду, чтобы объяснить свои действия. «Они слишком хороши, чтобы жить в том мире, который последует за этим, и милосердный Бог поймет меня, если я сама их освобожу».

Около восьми часов вечера Геббельс надел шляпу и перчатки и вместе с женой вышел из бункера в сад Канцлерской палаты. На ней был золотой партийный значок, который Гитлер подарил ей три дня назад. Незадолго до этого он сказал радисту Рохусу Мишу: «Les jeux sont faint», что означает «фишки упали / ставки сделаны». Он имел в виду «судьба не в моих руках». Пара покончила жизнь самоубийством, проглотив капсулы с цианидом, и эсэсовец застрелил их. Несколько солдат облили их тела бензином и подожгли. Однако советские солдаты, прибывшие на следующий день, без труда опознали их обгоревшие тела, а также нашли тела их шестерых детей.

На следующий день, 2 мая, последний командующий Берлинской зоны обороны Гельмут Вайдлинг сообщил из Берлина: «30 апреля фюрер закончил свою жизнь, бросив всех, кто присягал ему на верность. Согласно приказу фюрера, вы, немецкие солдаты, готовы продолжать борьбу за Берлин, несмотря на то, что у вас закончились боеприпасы и общее состояние показывает, что борьба бессмысленна. Я приказываю немедленно прекратить всякое сопротивление. Каждый последующий час борьбы увеличивает ужасные мучения населения Берлина и наших раненых солдат. В согласии с высшим командованием советских войск я требую от вас немедленного прекращения боев».[264]

Семь дней спустя фельдмаршал Вильгельм Кейтель, командующий Верховным командованием вермахта (OKW), подписал документ о капитуляции: Германия безоговорочно капитулировала.

Несмотря на военные поражения, воздушные бомбардировки городов Германии и распад нацистского руководства в последний год войны, в этот период ускорилось уничтожение евреев перед лицом гибели. Например, после вторжения в Венгрию 19 марта 1944 года в руки Германии попало самое большое свободное еврейское население, оставшееся в Европе. Нацисты начали ускоренную операцию по отправке венгерских евреев в лагерь уничтожения Аушвиц-Биркенау. Для этого были выделены специальные железнодорожные пути, восстановлена заброшенная газовая камера и рядом с ней вырыты ямы для сжигания тел. Рауль Хильберг показывает, что за двенадцать месяцев с апреля 1943 по март 1944 года в Аушвиц прибыло около 160 000 евреев, а за несколько месяцев с апреля 1944 по ноябрь того же года — почти 585 000. За эти восемь месяцев в Освенцим было отправлено больше евреев, чем за два предшествующих года.[265]

Газовые камеры и крематории в лагере работали на полную мощность. В августе 1944 года в Освенциме ежедневно травили газом 10 000 венгерских евреев.[266] Убийства продолжались вплоть до освобождения лагеря русскими 27 января 1945 года. Когда депортация из Венгрии закончилась, крупные транспорты все еще прибывали из других мест. Когда летом 1944 года было ликвидировано Лодзинское гетто, 60 000 его обитателей были отправлены в Освенцим. Для этой цели был вновь открыт лагерь уничтожения Хелмно. Евреев перевозили двумя основными партиями: 23 июня и 7 августа. Затем место назначения было изменено, и более поздние транспорты были отправлены в Освенцим.

Транспорты с евреями прибывали даже из отдаленных мест, таких как греческие острова Родос и Кос, 1800 евреев которых были перевезены в Освенцим летом 1944 года. Они были убиты в день прибытия.[267] 17 апреля 1945 года гестапо получило приказ казнить больных заключенных в Абтнаудорфе, одном из подлагерей Бухенвальда, оставшихся после эвакуации лагеря. Силы фольксштурма СС собрали заключенных в одном из бараков. Они облили здание бензином и подожгли его. Заключенные отчаянно боролись за выживание. Некоторым удалось выпрыгнуть наружу через окна и перебраться через ограду лагеря. Другие погибли под градом пуль. Перед американскими солдатами, прибывшими вскоре после этого, предстало ужасающее зрелище. Территория была усеяна обгоревшими или полуобгоревшими телами и трупами расстрелянных. Число жертв остается неясным и по сей день. Кости 84 человек были позже захоронены. По меньшей мере 67 заключенных выжили после расправы. Эти примеры показывают, что даже в последние дни войны из Главного управления безопасности Рейха поступали указания об уничтожении оставшихся врагов Рейха.[268]

Кроме того, в последние месяцы войны нацисты выводили на марши смерти тех узников лагерей, которым удалось выжить. 18 января 1945 года оставшиеся в живых узники Освенцима были отправлены в такой марш. Тех, кто не мог идти дальше, расстреливали на месте. Эти марши прошли в течение четырех месяцев, и многие из выживших вспоминают о них как о низших точках ада, через который они прошли. По оценкам, около трети из 714 200 заключенных, остававшихся в лагерях в январе 1945 года, погибли во время маршей.[269]

Интересно отметить, что в течение этого года в Германии также наблюдалось значительное ускорение биомедицинских исследований. Исследовательский совет Рейха даже упростил перевод военных исследователей и врачей в гражданские исследовательские учреждения, чтобы ускорить текущие исследования. Многие ученые посчитали, что последние этапы войны предоставят золотые возможности для исследований, и ускорили темп. Когда стало труднее найти животных для экспериментов, возникло искушение использовать людей. На этом последнем этапе немецкие врачи использовали в медицинских экспериментах детей, как группу, которая не могла восстать и возразить против эксплуатации.[270]

В то же время немцы продолжали скрывать следы массовых убийств. Операция называлась «Aktion 1005» — кодовое название масштабной операции, которая началась осенью 1943 года. Она проводилась под руководством командира СС Пауля Блобеля и была совершенно секретной. Заключенные, работавшие над операцией, Sonderkommandos, были убиты сразу после завершения работы. Если при этом присутствовали полицейские из местной жандармерии, их тоже убивали. Чем ближе союзные армии продвигались в Германию, тем масштабнее становилась операция.[271]

«Рай», который нацисты пытались создать с помощью исторического противостояния между сынами арийской расы — разыгранного людьми из СС — и еврейской подрасой, произошел в Освенциме, где были размещены две противоположные вещи: утопический план и ад на земле,[272] который достиг своего апогея в последний год войны перед лицом надвигающегося поражения и гибели.

Выбор на платформе в Биркенау, Польша, 27 мая 1944 года. Архив фотографий Яд Вашем