Геббельс: Нацистский мастер иллюзий

Эпилог

Чтобы понять суть парадокса, которым отмечен последний год Второй мировой войны, когда Германия встретила окончательное поражение с полным осознанием своей обреченности, а уничтожение евреев продолжалось и даже ускорилось, необходимо вернуться к исторической дискуссии о том, когда именно было принято решение об «окончательном решении». Ответ на этот вопрос поможет ответить на следующие вопросы: была ли война предлогом для запланированного уничтожения евреев, или немцы осознали возможность и приняли решение об «окончательном решении» только после начала войны? Началось ли истребление на основе блестящих побед вермахта, когда Гитлер был опьянен победой и уверен в достижении своих целей, или же именно эти военные поражения вдохновили его? Если последнее, то была ли фактическая цель уничтожения людей формой поощрения Германии в час поражения?

Положение Германии стало ухудшаться после того, как Шестая армия потерпела поражение под Сталинградом, и началось ее мучительное падение. В течение последнего года войны она терпела дополнительные военные поражения, подвергала бомбардировкам свои города и жителей. Материальное и психическое состояние Германии в последний год войны достигло нового минимума. Летом 1944 года немецкая армия понесла тяжелые потери: С июня по октябрь в боях пало 1 082 197 солдат (в среднем 7 200 солдат каждый день); около 1,4 миллиона немецких солдат пало в боях с января 1945 года до окончания войны в мае. (Около 450 000 солдат погибли только в январе 1945 года. Более 370 000 погибли в последние пять недель войны).[299]

Поражение под Сталинградом стало военной и психологической низшей точкой войны, после которой «миф о Гитлере» начал разрушаться. Однако отчеты СД показали, что даже во время боевых действий только треть немецкого населения была готова признать, что война проиграна. Остальные немцы до самого конца не допускали даже мысли о том, чтобы отказаться от борьбы. Для них Гитлер оставался символом надежды и стойкости.

Некоторые считают, что истоки любого рационального подхода к систематическому уничтожению евреев во время Холокоста следует искать в военных планах Гитлера, которые изменились после быстрой победы Германии над Францией летом 1940 года. Эта победа, в результате которой Гитлер стал «верховным главнокомандующим» и «архитектором победы» со своей стратегией блицкрига, является ключом к пониманию его конечных целей. Победа усилила веру нацистского руководства в вермахт, представленный как непобедимая армия, и эта вера повлияла на решение о продолжении войны и достижении следующей цели — завоевания СССР. Гитлер сам отвечал за военное планирование и требовал быстрого и жестокого решения проблемы Германии Lebensraum, «жизненного пространства», которое утвердило бы ее в качестве величайшей европейской державы.

Завоевание Востока, помимо прочего, должно было сохранить «расовую ценность» немецкого народа, и это оставалось важной целью для Гитлера. Первый из двадцати пяти разделов платформы нацистской партии требовал «объединения всех немцев в единую Германию на основе права народа на самоопределение».[300] Однако после того, как Соединенные Штаты вступили в войну, превратив ее из европейской в мировую, ситуация изменилась: вместо того чтобы ждать окончания войны для решения «еврейской проблемы», нацистский режим решил заняться ею немедленно, исполнив пророчество Гитлера, сделанное им в речи от 30 января 1939 года, о том, что если разразится новая мировая война, то ее последствием будет уничтожение евреев. Геббельс также возложил вину за развязывание войны на евреев в статье, опубликованной в ноябре 1941 года: «Евреи хотели своей войны, и теперь они ее получили… Мировое еврейство ошиблось, добавив к войне имеющиеся в его распоряжении силы, и теперь постепенно переживает процесс истребления, который они, не задумываясь, осуществили бы над нами, если бы только у них была на то власть».[301]

И вот, вместо «окончательного решения» через окончательную победу, теперь все было наоборот: Германия выиграет войну только тогда, когда будет достигнуто «окончательное решение» по уничтожению евреев. По мнению историка Кристиана Герлаха, именно по этой причине Ванзейская конференция была перенесена на месяц, с 16 декабря 1941 года на 20 января 1942 года, поскольку после принятия «Окончательного решения» им пришлось провести реорганизацию. Ганс Франк, управляющий Генерального правительства, заявил на встрече в Кракове 16 декабря 1941 года — примерно через две недели после вступления в войну американских войск: «Что касается евреев, то я в основном ожидаю, что они исчезнут. Они должны исчезнуть… Какова будет судьба евреев? Вы думаете, их поселят в развивающихся деревнях в Остланде? Нам сказали в Берлине: зачем вам эти хлопоты; ни Остланд, ни Рейхскомиссариат их не примут, ликвидируйте их сами».[302]

Согласно этому подходу, истребление евреев началось импровизированно и не было результатом долгосрочного планирования или секретного приказа. Эрих Гольдхаген также считает, что Холокост произошел не из-за слепой ненависти к еврейскому народу, а благодаря логичному макиавеллистскому подходу. Он утверждает, что нацистский антисемитизм представлял собой сочетание рационального расчета и иррационального фанатизма. Немецкий историк Гетц Али добавляет, что «приказ фюрера» был излишним, поскольку «окончательное решение», даже если оно и существовало, было неэффективным. Решение было принято на более широком процессе, в котором принимали участие высшие и второстепенные чиновники соответствующих институтов Третьего рейха. Согласно версии Али, когда началась оккупация, немцы выселили многих местных жителей, в том числе евреев, чтобы поселить вместо них немецких граждан, «фольксдойче». Только на следующем этапе, когда они поняли, что нет возможности разместить всех выселенных людей, они начали думать о более эффективном решении. Так начались массовые убийства — метод, который еще раньше был применен против нежелательного немецкого населения в рамках операции Т4 (эвтаназия больных и нетрудоспособных немцев). Официальный приказ о проведении операции Т4, подписанный Гитлером, был отдан в день начала войны, 1 сентября 1939 года.[303] Русская кампания дала нацистам дополнительный практический опыт по уничтожению нежелательного населения, например, уничтожение советских военнопленных и «подозрительного населения» на Востоке. С этого момента путь к систематическому уничтожению евреев был просто логичным. Ганс Моммзен тоже так считал, утверждая, что «приказ комиссара», который Гитлер издал 6 июня 1941 года и в котором он приказал убить всех советских военнопленных офицеров, и начало действий айнзатцгрупп по уничтожению евреев, с которыми они сталкивались в СССР, ознаменовали начало новой главы.[304]

Книга 1922 года Разрешение уничтожения жизни, недостойной жизни,[305] которая оказала значительное влияние на операцию эвтаназии, дала идеологическое обоснование убийствам. Один из его авторов, психиатр Альфред Хош, утверждал, что если сильные и талантливые пожертвовали жизнью ради нации в Первой мировой войне, то больные и «неполноценные» тоже должны принести такую же жертву. Таким образом, был бы устранен негативный отбор, вызванный войной, в которой погибали «достойные» элементы. Он сам потерял на войне своего единственного сына и использовал этот трагический случай для подкрепления своих утверждений.[306] Немцы определили евреев как группу, «недостойную жить», и тем самым подготовили почву для их уничтожения.

Страшная загадка Адольфа Гитлера до сих пор не разгадана. В этой книге сделана попытка рассмотреть образ одного из самых близких к нему людей, министра пропаганды Йозефа Геббельса, который оставался верен Гитлеру и его пути с тех пор, как они впервые объединились в 1920-х годах, и до самой смерти обоих. Геббельс был опорой Германии в ее последний час. Затем он покончил с собой вместе с женой и детьми в берлинском бункере. Он верил, что будет продолжать играть роль всей своей жизни как центральная фигура в истории, которую предстоит написать.

Геббельс считал себя не только горячим сторонником Гитлера, но и человеком, влияющим на него и утешающим его в трудную минуту — в последний год войны, когда Гитлер погрузился в безумие и депрессию. Так, он записал в своем дневнике: «Я рассказываю фюреру всевозможные вещи о воздушном бое в Берлине, включая приятные анекдоты, которые его очень радуют».[307]

Альберт Шпеер, министр вооружений, также видел это таким образом: «Геббельс знает, как поддержать Гитлера: великолепные ораторские способности, отточенные предложения с прекрасно поставленной иронией, волнение там, где Гитлер ожидает его, сентиментальность, когда это необходимо, сплетни и любовные романы. Он мастерски смешивает все: театр, кино и древнюю историю. Гитлер также позволяет ему говорить о детях Геббельса… в деталях».[308]

Геббельс находился под влиянием немецкого историка и философа Освальда Шпенглера (1880–1936), который в своей книге «Упадок Запада» (1918–1922) представил цивилизацию как круг рождения, зрелости и падения, который заканчивается смертью: «Человек должен признать и встретить свою неизменную судьбу с достоинством и мужеством. Выстоять до конца, остаться на покинутом посту без надежды и искупления — вот наш долг… вот величие… прославленный конец — единственное, чего никто не может отнять у человека».[309]

Действительно, рассмотрение ухудшения положения нацистского руководства в последний год войны в свете военных поражений и серьезного ущерба, нанесенного немецкому тылу, свидетельствует об иррациональном решении продолжать держаться, придерживаться целей до самого конца, несмотря ни на что. Это проявилось, в частности, в уничтожении евреев. Столкнувшись с гибелью, нацистский режим мог гордиться своим «последним успехом»: уничтожением дополнительных сотен тысяч евреев. Режим предотвратил любую возможность переговоров о политических условиях окончания войны и капитуляции, принеся в жертву граждан Германии и ее солдат на святыне тевтонского искупления под звуки похоронного марша Зигфрида в последней части «Кольца нибелунга» Рихарда Вагнера, «Сумерки богов», Götterdämmerung.

Когда в марте 1945 года появилась возможность провести переговоры с Советами, Геббельс пояснил в своем дневнике: «В принципе, мы не должны быть против того, чтобы воспользоваться такой возможностью. Тем не менее, нынешний момент является настолько плохим выбором, насколько это вообще возможно. Я думаю, однако, что было бы не хуже, по крайней мере, поговорить с представителем Советского Союза. Но фюрер не желает этого. Фюрер считает, что в настоящее время было бы проявлением слабости, если бы мы пошли навстречу пожеланиям противника в этом вопросе».[310]

Пропаганда Геббельса потеряла свою хватку с реальностью в последний год его правления. Например, в одном из своих многочисленных выступлений в начале октября 1944 года он сказал: «Я знаю, что события на Западе потрясли немецкий народ. Это совершенно понятно, поскольку мы представляли себе военные события иначе, чем в действительности. Несмотря на это, сейчас мы находимся не намного хуже, чем в сентябре 1939 года, когда началась эта битва».[311]

Геббельс использовал исторические образы, чтобы укрепить немецкий народ и побудить его держаться: «Ганнибал однажды стоял перед воротами Рима, и Рим не сдался… плуг Рима прошел по тому, что когда-то было Карфагеном».[312] Он хотел донести мысль о том, что если Германия будет держаться, то в конце концов победит.

Когда все шансы на окончательную победу Германии были потеряны, Геббельс решил связать свою судьбу и судьбу своей семьи с судьбой Гитлера и спланировал их совместную смерть. Он стремился сохранить «миф о фюрере» и придать верховному вождю, а также своему собственному имиджу атмосферу предельного самопожертвования, чтобы стать самым замечательным примером немецкой преданности. Если Геббельс надеялся через свои дневники стать главным историком Третьего рейха, то он действительно хотел оставить свой след в его самой славной главе, «Сумерках богов»: самопожертвование на фоне Берлина, сожжение Вальхаллы.

Когда все надежды на спасение Германии были потеряны, Геббельс нашел смысл в событиях последнего года войны, в смысле спасения, достигнутого в результате самоуничтожения немецкого народа, «Тысячелетнего рейха», который завершился всего через двенадцать лет после своего создания. Несмотря на то, что Германия потерпела поражение в войне, эксперимент Геббельса сработал: миллионы немцев последовали идее и идеологии, которые в конечном итоге привели их к гибели, продолжая поддерживать лидера, физическое и психическое состояние которого ухудшилось, хотя его харизма осталась нетронутой, и они заплатили за это тяжелую цену.

По мнению Йоахима Феста, карьеру Геббельса можно объяснить только глубоко укоренившимся презрением к человечеству: «Холодный, расчетливый и жестокий человек на вершине нацистского руководства был полностью лишен «бремени совести»». Геббельс был оппортунистом, который в итоге стал величайшим учеником Гитлера.[313] Думал ли он, что последняя глава нацистской саги, которую он помогал вести и организовывать, поможет восстановить честь его и его фюрера и наделит их мистическими аурами? Будут ли они вознаграждены за совместное самоубийство, получат ли вечную жизнь, будучи вписанными в историю и запомнившись как возвышенные боги?

Себастьян Хаффнер писал после войны: «Берлин 1945 года не был Карфагеном 146 года до нашей эры. Это был живой город, который прошел через чистилище на пути к одному из своих лучших времен, и самоубийство Геббельса, к сожалению, казалось неуместным на этом фоне».[314]

Созданные Геббельсом «Сумерки богов», в которые он втянул свою жену и детей, не запомнились истории как великая жертва самого преданного гения. Геббельс создал «миф о фюрере» и превратил Гитлера в человека, избранного провидением для руководства немецким народом. Однако в последний год войны ни Гитлер, ни Геббельс не казались богами, и их лидерские качества также были под сомнением. Похоже, что Геббельс осознавал это и поэтому решил придать им обоим божественную ауру после смерти.

Он не видел себя в плену у врага и в роли очередного злобного диктатора, сидящего рядом с Герингом, Гессом и Шпеером и ожидающего публичного повешения, когда его последние минуты будут сопровождаться криками презрения. Однако, несмотря на последнюю сцену в бункере, ее действующие лица — Гитлер и Геббельс — запомнились как темные пятна на истории величайшей трагедии, когда-либо обрушивавшейся на человечество. Эта сцена — обугленные тела супругов Геббельс и тела их шестерых детей — не была взята из героической вагнеровской оперы, а была ничем иным, как последним неудачным пропагандистским трюком нацистского мастера иллюзий Йозефа Геббельса.