Гении сыска. Этюд в биографических тонах

В 1915 году вышла из печати последняя из повестей Артура Конан Дойла о Шерлоке Холмсе — «Долина страха»[170].

Время для издания было не самым удачным: шёл уже второй год чудовищной бойни, на европейском и азиатском фронтах ежедневно погибали тысячи молодых здоровых людей всех национальностей. Вряд ли кого-нибудь всерьёз мог заинтересовать рассказ о придуманных загадочных убийствах и хитроумных расследованиях.

Конан Дойл начал работать над этим произведением до войны, в 1913 году.

Возможно, успей он закончить повесть в мирное время, эффект от её появления был бы иным. В самом деле, «Долину страха» с полным основанием можно назвать самым необычным произведением шерлокианы. Начнём с того, что «придуманных» преступлений в ней нет. Эта повесть — одно из двух (всего-навсего!) дел Шерлока Холмса, в основе которых лежат подлинные события. Первое — «Конец Чарлза Огастеса Милвертона»[171], написанный в 1904 году и вошедший в сборник «Возвращение Шерлока Холмса» (русским поклонникам великого сыщика это произведение известно ещё и по экранизации «Король шантажа» из телесериала Игоря Масленникова). В основу рассказа легла реальная история лондонского шантажиста Чарлза Огастеса Хауэлла и его гибели. Я уже рассказывал об этом преступнике в главе, посвящённой Игнациусу Поллаки и другим частным сыщикам викторианской эпохи. Но Конан Дойл дал простор фантазии и лишь оттолкнулся от реального дела: убийство Хауэлла, в действительности, раскрыто не было. Впрочем, и в рассказе имеется любопытная деталь: Шерлок Холмс впервые за свою уже довольно долгую литературную жизнь совершает преступление (взлом и попытка ограбления дома шантажиста, а затем сокрытие убийства последнего, свидетелями которого стали Холмс и Ватсон).

Что же касается «Долины страха», то в этой повести (или даже коротком романе) присутствует почти документальное изложение нашумевшего «дела Молли Магуайр»[172]. «Молли Магуайр» — так называлась тайная организация ирландских эмигрантов, действовавшая в рабочей среде на угольных копях в Восточной Пенсильвании, в долине, которая называлась Угольной страной. «Молли Магуйар» приписывали множество преступлений, в том числе, зверские убийства. Её разоблачение и последующий разгром стали возможными благодаря действиям частного детективного агентства Пинкертона. Один из сотрудников агентства, Джеймс Макпарлан (в романе — Берди Эдвардс, действующий под именем Макмердо), сумел внедриться в организацию, а затем обеспечил арест самых активных членов. Последовал громкий процесс, девятнадцать членов «Молли Магуайр» были приговорены к смертной казни.

Правда, случилось это в 1877 году. Артур Конан Дойл обратился к делу «Молли Магуайр» спустя почти сорок лет, и его позиция относительно подоплёки нашумевшего дела принципиально отличалась от общепринятой в то время. Согласно одним источникам, о деле «Молли Магуайр» писатель узнал от американского частного детектива Уильяма Бёрнса. Согласно другим — от Уильяма Пинкертона-младшего, одного из сыновей знаменитого сыщика. После смерти отца, У. Пинкертон был «принципалом» (главой регионального управления агентства) Чикагского филиала агентства и содиректором (вместе с братом Робертом Пинкертоном) Национального детективного агентства Пинкертона.

Молодой бондарь и его хобби

В 1819 году у полицейского сержанта Уильяма Пинкертона и его жены Изабеллы, урождённой Стивенсон, родился сын — четвёртый (и второй выживший), которого назвали Алан Пинкертон[173]. Таким образом, профессию, которая в дальнейшем обессмертила его имя, можно до известной степени считать семейным делом — отец тоже боролся с преступниками и, по возможности, защищал закон.

Случилось радостное событие в семье сержанта 21 июля, а крестили новорождённого 25 августа.

Пинкертоны относилась к старейшим обитателям Глазго — городского района, который назывался «Горбалз». В течение долгого времени у этого района была дурная слава. Уже появлявшийся на страницах нашей книги слепой судья Джон Филдинг говаривал, что его сыщики-«бегуны» способны взять вора в любой точке королевства, но только не в Горбалз Глазго. Некогда в этом месте располагалась колония прокажённых.

Неудивительно, что мы не знаем подробностей о жизни молодого обитателя этих трущоб, тем более что сам сын шотландского полицейского не упускал случая навести тень на плетень.

В возрасте двадцати трёх лет он эмигрировал в США. И вот тут возникает первая (но далеко не последняя) загадка, связанная с его биографией. По собственному рассказу Пинкертона, причина эмиграции была исключительно романтической. Якобы будущий бескомпромиссный борец с преступностью сам в юности не брезговал нарушениями закона. По этой причине в родном Глазго он не мог жениться (его бы схватили прямо во время венчания), так что молодой Пинкертон и его ещё более молодая (пятнадцати лет) невеста Джоан Карфай[174] бежали в Новый Свет, где обвенчались и зажили вполне добропорядочной семьёй. У них родилось шестеро детей. При этом, похоже, Пинкертон был весьма деспотичным отцом — во всяком случае, он заставил своих сыновей помогать ему в работе, из-за чего те бросили учёбу. Во время Гражданской войны он решил, что сыновьям следует быть с ним, а вовсе не на передовой, куда молодые люди стремились.

Пинкертон также сделал всё возможное, чтобы помешать дочери выйти замуж за её избранника. Опять-таки, это не помешало ему добиваться равноправия для женщин в работе. Пинкертон стал нанимать детективов-женщин за полвека до полицейского управления Нью-Йорка, в 1856 году, а позже противился попыткам сыновей и других сотрудников расформировать Женское детективное бюро. Но о детективном бюро Пинкертона и особенностях этого учреждения поговорим несколько позже, а сейчас вернёмся к годам его молодости.

На самом деле у Пинкертона действительно были нелады с законом. Но имели они не уголовный, а, политический характер: Алан Пинкертон, несмотря на молодость, был одним из вождей чартистского движения[175] и по этой причине подвергался преследованиям со стороны властей. В 1839 году в Ньюпорте вспыхнуло восстание чартистов, жестоко подавленное правительством. В восстании активно участвовал молодой Пинкертон, возглавлявший радикальное левое крыло движения. Левые чартисты предпочитали действия насильственного характера, к чему был склонен и наш герой, уже тогда продемонстрировавший большие организационные способности.

Как видим, и этот великий сыщик в молодости увлекался революционными идеями (читатель помнит, что у Игнациуса Поллаки были, возможно, сходные причины для эмиграции из Германии в Великобританию, да и Эжен Франсуа Видок успел поучаствовать в Великой французской революции).

Итак, Пинкертон с невестой Джоан перебрался в США. Справедливости ради отметим, что именно это и было его единственным уголовным преступлением — невеста ещё не достигла совершеннолетия. Здесь будущий соперник Шерлока Холмса некоторое время работал бондарем. Трудно сказать, как повернулась бы его судьба, если б не случай. Сразу оговорим, что, какую бы стезю ни избрал Пинкертон, его наверняка ждал успех — очень уж умён и энергичен был этот молодой человек. Но случай подтолкнул его к карьере именно криминалистической.

Это произошло в 1846 году. Наш молодой бондарь бродил по пригородному лесу в поисках подходящей древесины. И вот тут, попав на островок посреди реки Фокс-Ривер, он обратил внимание на загадочные следы пребывания каких-то неизвестных. Будучи от природы любознательным и наблюдательным, Пинкертон по некоторым деталям понял, что набрёл на тайный лагерь фальшивомонетчиков, за которыми безуспешно охотился местный шериф. Молодого иммигранта-бондаря охватил охотничий азарт. Он не успокоился, пока не выследил всю шайку и не отдал её в руки шерифу. Дело принесло Пинкертону громкую славу. Бондаря из Глазго, бывшего главаря чартистов, избрали помощником шерифа округа Кейн, штат Иллинойс.

С этого времени и до конца жизни Алан Пинкертон боролся с преступниками. И делал это с энергией, азартом и интеллектуальным напором, принесшими ему уже всемирную славу.

В 1849 году он поступил на службу в полицию, став едва ли не первым детективом Чикагского полицейского управления. В 1850 году совместно с адвокатом Эдвардом Рукером Пинкертон открывает Северо-Западное детективное агентство. Спустя короткое время Эдвард Рукер вышел из совместного бизнеса, и тогда, при участии брата Роберта Пинкертона, Алан преобразовал Северо-Западное агентство в «Национальное детективное агентство Пинкертона», существующее по сей день. Так началась новая жизнь (и дорога в бессмертие) этого знаменитого частного сыщика. Девизом агентства стало выражение «Мы никогда не спим», а эмблемой — недреманное око.

Роберт Пинкертон занимался охраной поездов и дилижансов, поэтому ничего удивительно нет в том, что новорождённое агентство его брата занималось расследованием грабежей на железной дороге. Первоначально в агентстве работали всего два сотрудника. В Новом Свете это было первое предприятие подобного рода. Вскоре его знали многие — при том, что число постоянных агентов выросло не чрезмерно. В начале пятидесятых годов их было всего лишь девять. Но они выгодно отличались от многочисленных официальных полицейских — детективы Пинкертона, «пинки», как их вскоре стали называть по имени основателя и директора, были неподкупны, энергичны и неутомимы в преследовании преступников.

А главное — их возглавлял по-настоящему незаурядный человек. Что до методов, то они были вполне в духе времени: жестокими и беспощадными. Меткий глаз, стрельба без промаха, крепкие кулаки, быстрая реакция. В этом смысле они не отличались от официальных полицейских. Правда, в отличие от последних, «пинки» редко пользовались услугами доносчиков из числа преступников.

Спасти Президента

Однажды на рекламное объявление агентства Пинкертона откликнулась молодая женщина по имени Кэт Уорн. Стройной привлекательной брюнетке было всего 23 года, но она уже успела овдоветь.

Пинкертон полагал, что миссис Уорн ищет место секретарши. Каково же было его удивление, когда женщина категорически отвергла это предложение и заявила, что по объявлению она пришла в агентство с одной целью — стать детективом.

Ни в полиции, ни в частных агентствах в то время не было женщин-детективов, само это словосочетание казалось нонсенсом. Пинкертон так ей и ответил. Кэт оказалась настойчивой, её аргументы поколебали уверенность Пинкертона. Кэт Уорн привела несколько конкретных обстоятельств, в которых женщина-сыщик окажется куда полезнее и эффективнее, нежели сыщик-мужчина.

После некоторого раздумья, Пинкертон решил рискнуть. Так агентство обзавелось новым сотрудником, а в истории уголовного сыска появилась первая женщина-детектив. Запись в дневнике Пинкертона позволяет указать этот момент с большой точностью.

23 августа 1856 года в 10 часов утра Кэт Уорн приступила к исполнению обязанностей детектива в частном сыскном агентстве Пинкертона.

И наш герой ни разу не пожалел об этом. Миссис Уорн оказалась прирождённым сыщиком. Первый крупный успех пришёл к ней в деле «Адамс Экспресс компани». В 1858 году в агентство Пинкертона обратилось руководство этой компании с просьбой провести расследование хищения денег. К расследованию, среди прочих агентов, Пинкертон привлёк и Уорн. Ей удалось войти в доверие к жене главного подозреваемого — одного из агентов компании, некоего Морни, проживавшего в г. Монтгомери (штат Алабама). В результате информации, добытой Кэт, «пинки» вернули руководству «Адамс Экспресс компани» 39 тысяч долларов из 50 тысяч, похищенных Морни. Самого же преступника суд приговорил к десяти годам тюрьмы.

Именно с Кэт Уорн было связано дело, поднявшее агентство Пинкертона на новую высоту.

В начале 1861 года, по заказу президента Филадельфийской, Уилмингтонской и Балтиморской железной дороги, Пинкертон занялся расследованием случаев саботажа на железной дороге в штате Мэриленд. Предварительный сбор информации показал, что саботаж являлся результатом деятельности местных сепаратистов — противников только что победившего на выборах президента Авраама Линкольна.

Кэт Уорн действовала в Балтиморе под видом южанки мисс Черри, не скрывавшей сепаратистских симпатий. Мисс Черри, наследница богатых плантаций, была наивной и разговорчивой. Этот образ как нельзя лучше подошёл для выполнения задания Пинкертона. Иногда, впрочем, сыщица выступала под псевдонимом леди М. Баликорн, отличавшейся теми же качествами (наивностью и болтливостью). Говорила Кэт Уорн с сильным южным акцентом. Словом, «Мата Хари» из агентства Пинкертона очень быстро оказалась принятой в домах балтиморских сепаратистов. Именно с этих собраний, представлявших собой нечто среднее между светскими раутами и собраниями заговорщиков, Уорн вынесла сведения о готовящемся покушении на президента Авраама Линкольна. Ей удалось собрать ключевые детали плана, к реализации которого были привлечены противники президента не только из самого Балтимора, но и из других городов штата Мэриленд. Другие агенты Пинкертона, действовавшие в Мэриленде, подтвердили информацию «леди Баликорн» и «мисс Черри».

Согласно этому плану, заговорщики воспользовались тем, что новоизбранный президент, отправляясь из родного Спрингфилда (штат Иллинойс) в Вашингтон, решил превратить эту поездку в серию выступлений по различным городам.

Программа этого президентского турне была опубликована заранее. Согласно ей, именно в Балтиморе Линкольн собирался сменить поезд. Для этого он должен был перейти со станции Калвер-стрит, на которую прибывал его поезд из пенсильванского Гаррисберга (предпоследний этап путешествия), на станцию Камден-стрит (ныне станция Камден Ярдз), с которой уже другой поезд отправился бы в Вашингтон. Расстояние между станциями составляло приблизительно одну милю, которую Линкольн намеревался преодолеть в карете. На этом участке и намеревались заговорщики убить президента.

План был разработан в деталях. Благодаря Кэт Уорн, эти детали стали известны Пинкертону.

Заговорщики планировали следующее. Когда президент Линкольн будет идти по узкому вестибюлю станции Калвер-Стрит к карете, несколько человек затеют в дверях потасовку, которая отвлечёт полицейских из немногочисленной президентской охраны. В это время другая группа заговорщиков окружит оставшегося без охраны президента.

На одной из речных пристаней поблизости убийц будет ожидать специально зафрахтованный пароход, который доставит их в надёжное убежище.

Получив информацию и проанализировав её, Пинкертон поручил именно Кэтрин Уорн встретиться с доверенным лицом президента Норманом Б. Джаддом, членом Палаты представителей США от штата Иллинойс. Джадд должен был прибыть в Балтимор за три дня до президента. Уорн договорилась с Джаддом о тайной трёхсторонней встрече Джадда, Пинкертона и президента Линкольна.

Встреча состоялась 21 февраля, в Гаррисберге. Выслушав соображения Пинкертона, Линкольн к возможности заговора отнёсся скептически. Однако Джадд предоставил ему информацию, полученную от других источников. Эта информация в основных чертах подтверждала ту, которую добыла для Пинкертона Кэт Уорн.

Далее всё напоминало старый фильм или трюки, которые обожал Эжен Франсуа Видок. Президента переодели в щегольской костюм и мягкую фетровую шляпу. Туалет дополнили трость и тёплый шейный платок. В Гаррисберге он, под руку с Кэтрин Уорн, изображавшей его сестру, сел в другой поезд. Здесь были зарезервированы места для миссис Баликорн и её заболевшего брата.

Из Гаррисберга поезд отправился в Балтимор в 11 вечера и прибыл в 3.30 утра.

Трюк с переодеванием, придуманный Пинкертоном и его людьми, был весьма рискованным. Ради конспирации пришлось отказаться от охраны. Вернее, вся охрана состояла из отважной Кэтрин Уорн. Всю ночь она не сомкнула глаз, сжимая рукоять револьвера, готовая отразить нападение на своего президента. Говорят, что именно после этой ночи Пинкертону пришла в голову мысль сделать девизом агентства утверждение «Мы никогда не спим».

После спасения Линкольна и раскрытия балтиморского заговора слава Пинкертона взлетела на недосягаемую высоту.

Вскоре началась Гражданская война между северными и южными штатами.

Тут уместно отметить, что Пинкертон был последовательным и убеждённым противником рабства. К 1858 году он считался одним из самых известных аболиционистов Чикаго, а его дом являлся надёжным убежищем для беглых рабов и радикальных противников рабства, пробиравшихся в Канаду[176]. Примерно к тому же времени относится и его знакомство со знаменитым борцом за освобождение рабов Джоном Брауном. Когда Брауна и его единомышленников обвинили в убийстве, Пинкертон принял их в своём доме, собрал для них среди знакомых 500 долларов (по тем временам — немалая сумма) и помог Брауну бежать в Канаду.

Личность радикального аболициониста произвела на Пинкертона сильнейшее впечатление. Он говорил своему старшему сыну Уильяму, что Брауна можно поставить выше Наполеона, вровень с Джорджем Вашингтоном.

Во время последнего боя отряда Джона Брауна в Харперс-Ферри, Пинкертон отправил вооружённых агентов на помощь мятежникам. Но они опоздали, Браун и его соратники были захвачены правительственными войсками (ими командовал полковник Ли — будущий главнокомандующий армии конфедератов). Спустя полтора месяца непримиримый противник рабства был казнён.

Дружеские отношения связывали прославленного детектива и с другим видным борцом за освобождение рабов — Фредериком Дугласом[177]. В письме к жене Алан Пинкертон писал: «Я ненавижу рабство. Это проклятие американской нации».

Так что нет ничего удивительного в том, что, с началом гражданской войны, Пинкертон принял самое активное участие на стороне северян, фактически создав и возглавив разведку и контрразведку янки. При этом, будучи чрезвычайно деспотичным отцом, он не позволил своим сыновьям идти добровольцами в армию, потребовав, чтобы они помогали ему в семейном бизнесе. Некоторым оправданием может служить тот факт, что семейный бизнес — детективное агентство — превратился тогда в общегосударственное дело.

О действиях Пинкертона-разведчика и его эффективности в годы войны существуют разные мнения. Например, известный разведчик, создатель Центрального разведывательного управления Аллен Даллес оценивает их невысоко. В книге «Искусство разведки» он писал, что, при всей ценности Пинкертона в вопросах безопасности и контрразведки, разведчиком он оказался слабым. Даллес указывал на упрощённое представление Пинкертона о военной разведке. По его словам, Пинкертон полагал достаточным подсчитать число вражеских солдат, а затем пересчитать их ещё раз. Ни о выведывании планов противника, ни об информации, связанной с поставками вооружения и фуража, ни о прочем, что выходило за рамки простейших арифметических задач, он даже не задумывался.

Генерал-майора Джорджа Макклеллана, который в начале войны командовал армией северян, Линкольн называл «Кунктатором», то есть «Медлителем». Так некогда называли римского полководца Фабия, противостоявшего Ганнибалу.

Макклеллан действительно, как считали современники и считают нынешние историки, был лишён необходимой для командующего решительности. Во всяком случае, как полагают некоторые историки, у него в самом начале был реальный шанс разгромить южан и закончить войну уже в 1862 году, но он упустил момент, опасаясь численного превосходства противника. На самом же деле, войска северян в тот момент численно превосходили южан. После войны в своих неудачах Макклеллан обвинил Пинкертона — по его словам, он полагался на данные разведки, а они сообщили завышенные данные о численности противника. Действительно, командующий армией южан генерал Магрудер устроил успешное театральное представление, вводя в заблуждение разведку северян (то есть нашего героя). Кстати, это косвенно свидетельствует о том, что пинкертоновское отношение к разведке, критически оценённое Даллесом, было общепринятым — иначе противник не действовал бы именно таким образом.

Тем не менее, несколько агентов Пинкертона стали весьма эффективными разведчиками армии северян, а сам Алан Пинкертон достаточно профессионально действовал против разведчиков южан, действовавших в тылу янки. Самым громким его разоблачением стало дело Роуз Гринхау.

Дело Роуз О'Нил Гринхау

21 июля 1861 года произошло первое крупное сражение Гражданской войны США — сражение при реке Булл-Ран. Сражение закончилось сокрушительным поражением армии северян. Некоторые историки вообще считают, что после этого сражения Северная армия перестала существовать.

Среди факторов, повлиявших на именно такой исход, назывались и тактические ошибки северян, и более высокий профессионализм южан, и некоторое преимущество численности артиллерии у конфедератов (при том, что общая численность армии северян превышала численность южан).

Нас интересует одна из причин, которая не всегда оказывалась в центре внимания. Сражение при Булл-Ран (его называют Первым сражением — в отличие от Второго сражения, случившегося в августе 1862 года) было ещё и первым крупным успехом разведки конфедератов. Ход сражения (и на это обратило внимание командование северян) указывал на то, что генерал-южанин Пьер Борегар был в курсе почти всех планов противника. А это означало, что в Вашингтоне действовал шпион южан, имевший доступ к секретной военной информации. И вот тут в игру вступил Алан Пинкертон, незадолго до того, по предложению президента Линкольна, возглавивший секретные службы северян.

«Мы никогда не спим»… Трудно сказать, сколько бессонных ночей провёл Пинкертон, изучая донесения своих агентов. В основном они касались слежки за жившими в Вашингтоне сторонниками конфедератов. Таких было множество, особенно в первый период войны и особенно в «приличном обществе».

Среди прочих, новоиспечённый контрразведчик обратил внимание на 37-летнюю Роуз О’Нил Гринхау. Она была дочерью плантатора и рабовладельца Джона О’Нила из штата Мэриленд. Её муж Роберт Гринхау, дипломат, врач и юрист, погиб в результате несчастного случая в 1854 году. Он был служащим государственного департамента, в качестве официального полномочного посланника много лет прожил в Мексике. Именно благодаря связям и репутациям покойного мужа, вдова была принята в кругах, близких к военному командованию и правительству. Общительная и обаятельная женщина, вдова известного дипломата и учёного, к тому же — прекрасная и заботливая мать, Роуз Гринхау пользовалась всеобщей симпатией и любовью.

В этих условиях Пинкертону приходилось действовать осторожно. На первых порах он установил слежку за подозрительно активной «южанкой» и её окружением. Чтобы усилить эффективность наблюдений, он прибег к помощи всё той же незаменимой Кэтрин Уорн. Он был уверен в том, что Гринхау — шпионка конфедератов. Но прямых доказательств тому у него не было.

Между тем, 9-го и 16-го июля 1861 года капитан Томас Джордан — один из наиболее эффективных руководителей разведки конфедератов — получил две шифровки из Вашингтона. Шифровки содержали информацию о планах северян относительно наступления в районе реки Булл-Ран.

Джордан был организатором разветвлённой шпионской сети в Вашингтоне и некоторых других городах Севера. Именно он в своё время завербовал вдову Роуз Гринхау. Шифровки, раскрывавшие военные планы северян, отправила она.

После разгрома северян Пинкертон начал действовать решительнее. Кэтрин Уорн, ставшая подругой-наперсницей Роуз Гринхау, собрала для своего шефа множество прямых улик против вдовы-шпионки. Среди них была и благодарственная телеграмма капитана Джордана: «Наш президент и главнокомандующий поручил мне передать вам благодарность. Конфедерация у Вас в долгу». Разумеется, телеграмма была шифрованной, но и шифр вдовы оказался в руках Пинкертона. Обыск в её доме представил дополнительные доказательства шпионской деятельности — черновики кодированных донесений, карты укреплений и так далее. Буквально за несколько минут до ареста вдова пыталась сжечь компрометирующие её материалы, но ей это не удалось. Единственное, что она успела, почувствовав слежку, это отправить дочерей к старшей сестре.

Выявились и информаторы вдовы — среди них, в частности, Генри Уилсон, сенатор-республиканец от штата Массачусетс. Будучи человеком, близким к Линкольну, Уилсон обладал информацией, далеко выходившей за рамки официальной. Обаяние вдовы-южанки сделало сенатора чересчур разговорчивым.

Роуз Гринхау была помещена под домашний арест. Одновременно люди Пинкертона арестовали одного из её курьеров — Лили Маколд, подругу Роуз. Разгадка шифра позволила Пинкертону вести игру с капитаном Джорданом, передавая южанам ложную информацию, якобы собранную Роуз Гринхау. Мало того: Пинкертону удалось убедить южан в том, что отчаянная вдова, несмотря на домашний арест, ухитрялась продолжать вести разведывательную деятельность.

Роуз Гринхау стала легендой конфедератов.

Когда же игра оказалась на грани раскрытия, вдова-шпионка была отправлена в тюрьму. Общественное мнение оказалось расколото почти поровну: одни считали Роуз Гринхау коварной шпионкой, другие — невинной жертвой хищного и подозрительного сыщика. Видимо, поэтому она отделалась относительно легко — двумя годами тюремного заключения, вполне комфортного: ей даже позволили вывесить из окна тюремной камеры флаг Конфедерации.

31 мая 1862 г., Гринхау была освобождена без суда. Она была передана представителям Конфедерации, в обмен на нескольких пленных северян.

Президент КША Джефферсон Дэвис приветствовал её возвращение и назначил своим представителем во Франции и Великобритании.

Здесь она издала книгу своих воспоминаний. Книга пользовалась большим успехом. Разумеется, южные джентльмены были показаны идеалистами-романтиками, северяне же и особенно ненавистный вдове Алан Пинкертон, были окрашены самой чёрной краской. Агента Кэтрин Уорн, благодаря которой вдова была разоблачена, Роуз Гринхау сравнила с проституткой.

В 1864 году, возвращаясь в Америку, Роуз Гринхау погибла в результате катастрофы судна «Кондор», севшего на мель поблизости от Уилмингтона. Лодка, на которой Гринхау пыталась добраться до берега, перевернулась, и вдова пошла ко дну.

Символично, что она утонула из-за вшитых в нижнее бельё золотых монет на сумму две тысячи долларов. Это был гонорар, полученный ею от продажи мемуаров.

Судьбы разведчиков

Тимоти Уэбстер родился в Нью-Хейвене (Восточный Суссекс, Великобритания) в 1822 году. Когда ему было восемь лет, семья переехала в США и поселилась в Принстоне (Нью-Джерси). В 1838 году стал полицейским в Нью-Йорке.

Здесь в 1853 году он встретился с Аланом Пинкертоном, а через три года, уволившись из полиции, поступил в его частное агентство.

В начале 1861 года Уэбстер с Хэтти Лаутон (она была второй после Кэт Уорн оперативницей агентства) участвовали в раскрытии «Балтиморского заговора» против президента Линкольна (мы уже рассказывали о нём ранее). Уэбстер и Лаутон изображали из себя семейную пару богатых южан, мистера и миссис Уэбстер.

Им удалось внедриться в среду заговорщиков-сепаратистов и сохранить свою легенду после раскрытия заговора.

С началом Гражданской войны старший сын Уэбстера, Тимоти Уэбстер-младший вступил в армию северян, был ранен в 1864 году в битве при Брайс Кроссроудс. Раненым попал в плен к южанам. В тюрьме ему ампутировали ногу.

От последствий ранения Тимоти Уэбстер-младший скончался в плену. Тело было передано северянам. Уэбстер-младший был похоронен рядом с дедом на кладбище в городе Онарга (штат Иллинойс).

Между тем, в конце 1861 года «мистер и миссис Уэбстер» отправились, по заданию Пинкертона, в Ричмонд (Вирджиния). Здесь они активно собирали разведывательную информацию для северян и в шифрованном виде переправляли её Пинкертону. При этом Уэбстер пользовался таким доверием, что его приняли гражданским служащим в военное ведомство.

К сожалению, обострение ревматизма, которым страдал разведчик ещё на полицейской службе, уложило Уэбстера в постель. И это оказалось роковым обстоятельством.

Поскольку Уэбстер, из-за болезни, не имел возможности отправлять донесения, Пинкертон направил к нему для связи двух других агентов, Прайса Льюиса и Джона Скалли. Им не повезло, они почти сразу попали в руки конфедератов.

Скалли, спасая жизнь, в конце концов, указал на Уэбстера как на шпиона северян, к которому был послан для связи.

Показания Скалли (подтверждённые Льюисом) вызвали большой скандал в стане конфедератов. Уэбстер служил при штабе резервных войск в Ричмонде, поддерживал дружеские отношения со многими старшими офицерами южан, так что понятно было, сколько секретов через него утекло на север.

Уэбстер и Лаутон арестованы и помещены в тюрьму. При аресте у Уэбстера были изъяты шифрованные донесения, шпионская деятельность его была доказана.

Тимоти Уэбстер был обречён. И не только потому, что слишком велик оказался урон, причинённый его деятельностью военным планам Конфедерации. Как раз в это время северяне выслали уже известную нам Роуз Гринхау. Прибыв в Ричмонд, эта дама, пылавшая ненавистью к Алану Пинкертону и его людям, приложила максимум усилий к тому, чтобы Тимоти Уэбстер был приговорён к смертной казни.

Узнав об этом, босс разведчика обратился к президенту. Авраам Линкольн, в личном послании конфедератам, пригрозил, в случае приведения в исполнения приговора, повесить шпионов южан, находившихся в тюрьмах янки.

Власти южан проигнорировали угрозу. 29 апреля 1862 года Тимоти Уэбстер взошёл на эшафот. При первой попытке повешения верёвка оборвалась, так что его повесили лишь со второго раза. Он успел сказать: «Я умираю вторично».

Хэтти Лаутон (в протоколах южан она до конца фигурировала как «миссис Уэбстер») была приговорена к году тюрьмы. Через несколько месяцев её и ещё четырёх военнопленных (включая Льюиса и Скалли) обменяли на пленного офицера конфедератов.

Через десять лет после казни агента Уэбстера, в 1871 году, Пинкертон послал двух сотрудников своего агентства в Ричмонд. Они вывезли тело отважного разведчика. Тимоти Уэбстер был похоронен на том же кладбище в Онарге, где покоились его отец, Тимоти Уэбстер-старший, и сын, Тимоти Уэбстер-младший.

Уэбстера часто называют лучшим агентом Пинкертона (и вообще разведки северян) времён Гражданской войны.

Появлением женщин-детективов нововведения Алана Пинкертона в сыскной области не ограничивались. Убеждённый аболиционист, сторонник равенства людей, вне зависимости от цвета кожи, Пинкертон, естественно, не мог обойти вниманием бывших рабов.

Первым чернокожим сыщиком и одним из первых чернокожих разведчиков, появившихся благодаря инициативе Пинкертона, стал Джон Скобелл.

Ещё до начала Гражданской войны Пинкертон приглядывался к бывшим рабам, надеясь привлечь их к оперативной работе. Его расчёт основывался на том, что темнокожим американцам легче было оказаться вне подозрений при расследовании преступлений — мало кому из преступников придёт в голову, что расторопный «бой», начищающий ему сапоги, на самом деле, сыщик-«пинки».

К выявлению достойных кандидатур он привлёк и своих старых сотрудников, ориентируя, в первую очередь, на выявления тех бывших и беглых рабов, которые имели какое-то образование и, обладали хорошей памятью и наблюдательностью.

Таким образом, с началом войны в распоряжении Пинкертона оказался небольшой, но очень ценный контингент чёрных агентов.

Среди них Скобелл стал самым эффективным.

Джон Скобелл не был беглым рабом. Он жил в штате Миссисипи, его владелец обратил внимание на способного юношу и позаботился сначала дать ему образование, а затем освободил Скобелла. Пинкертон завербовал его в 1861 году.

Скобелл оказался не только умным и образованным человеком, но ещё и необыкновенно артистичным. Выполняя задания своего шефа, он с лёгкостью менял маски и легенды, выступая то в роли повара, то разнорабочего, то контрабандиста, то преданного раба, разыскивающего хозяина.

Неоднократно он проникал на территории Конфедерации в команде с другими агентами, под видом слуги — такова была его легенда, например, при работе с «мистером и миссис Уэбстер».

Скобелл передавал северянам ценнейшую информацию о перемещениях войск, поставках продовольствия и оружия южанам. Часто эта информация оказывалась более точной и разнообразной, чем информация, полученная белыми агентами от должностных лиц и офицеров Конфедерации. Источники Скобелла были менее заметны и значительны, но их было больше, и они были ближе к низовым секретам. Скобелл черпал сведения от представителей подпольной организации рабов — так называемой «Юридической лиги», членом которой он состоял с довоенных времён и представители которой проникали во многие учреждения южан — слугами, рабами, денщиками. Таким образом, «глаза и уши» Скобелла буквально пронизывали многие подразделения Южной армии.

Когда Алан Пинкертон, по ряду причин, оставил службу в армии (это случилось в 1862 году), Джон Скобелл тоже прекратил службу. Дальнейшая его судьба, так же, как судьба Хэтти Лаутон, неизвестна.

Пинкертон и братья Рино

После казни Тимоти Уэбстера Пинкертон подал в отставку с поста начальника спецслужб. По времени это совпало с отставкой его командира — генерала Макклеллана. Действительно ли причиной оказалась гибель ценного агента, его правой руки, или тут было всего лишь совпадение (как известно, после того — не всегда означает вследствие того), неизвестно. Факт остается фактом — с осени 1862 года Алан Пинкертон вернулся к своей прежней деятельности.

Тут он вновь оказался на высоте. Не имея формального образования полицейского, он обладал природным талантом и организационными способностями (не случайно, видимо, в Глазго он возглавил чартистов, будучи моложе многих других вожаков этого движения). Пинкертон изобрёл множество методов слежки, наблюдения, внедрения и работы «под прикрытием», которые используются по сей день. Он быстро перенимал технические новинки, вроде железных дорог и телеграфа, и активно использовал их в борьбе с преступностью.

6 октября 1866 года впервые в Западной Америке был ограблен поезд. Это преступление совершила банда братьев Рино.

Банда братьев Рино была группой преступников, действовавших на Среднем Западе США во время Гражданской войны и сразу после неё. Она была своеобразным «эталоном» для преступных сообществ, возникших позже. Именно банда братьев Рино совершила первое в США ограбление поезда.

Члены банды действительно были родными братьями. Фрэнклин (Фрэнк), Джон, Саймон (Сай) и Уильям (Билл) Рино родились в Рокфорде, графство Джексон, штат Индиана. Был ещё один брат Клинтон («Честный» Клинт) и дочь Лаура.

Клинт не участвовал в криминальных подвигах братьев. Кстати, в фильме о «Банде Рино» «Честного» Клинта сыграл король рок-н-ролла Элвис Пресли. Так же далека от уголовщины была и единственная сестра Рино.

Остальные же братья очень рано приобрели криминальные профессии. Поначалу они промышляли шулерством, затем конокрадством.

Когда же началась Гражданская война, братья Рино стали дезертирами. И не просто дезертирами. Их дезертирство можно назвать «серийным»: они несколько раз вербовались в Армию США, получали подъёмные, после чего благополучно бежали. Будем справедливы: так действовали трое: Фрэнк, Джон и Сай. Четвёртый брат, Уильям, честно отслужил в армии и после войны получил почётную отставку.

Банда Рино сформировалась в 1864 году. Первоначально в неё входили Фрэнк, Джон и Сай Рино, затем к ним присоединился Уильям, уволившийся из армии, и ещё два бандита — Грант Уилсон и некто Диксон. Первым крупным делом банды, дислоцировавшейся в Ричмонде, было ограбление Фрэнком Рино, Уилсоном и Диксоном почтового отделения и магазина в соседнем городе Джонсвилл. На свободе бандиты пробыли недолго, их арестовали уже через несколько дней. Грант Уилсон согласился дать в суде показания против соучастников, но был убит раньше, чем успел это сделать.

А вскоре произошло событие, вошедшее в историю криминалистики. Недалеко от Сеймура был ограблен поезд.

Впервые в истории США.

Вечером 6 октября 1866 года три члена банды — Джон и Сай Рино и недавно присоединившийся к братьям Фрэнк Спаркс, — сели в поезд, отходивший от сеймурского перрона.

Когда поезд только начал набирать скорость, бандиты ворвались в специальный вагон, предназначенный для перевозки ценностей, скрутили охрану и взломали сейф, в котором хранились деньги — около 16 тысяч долларов. Второй сейф, в котором хранилась вторая, большая часть перевозимых ценностей, вскрыть не удалось, и бандиты просто вытолкнули его из вагона, а следом выпрыгнули сами.

Тут, у дороги, их ожидали остальные члены банды. Так и не сумев его вскрыть, бандиты вынуждены были ретироваться, поскольку к месту преступления подоспел большой отряд полицейских.

Пассажир Джордж Кинни, единственный свидетель, согласивший дать показания против бандитов и опознавший двоих из трёх налётчиков, был застрелен, не успев дать показаний. Братья и их подельники вновь ушли безнаказанными.

Они обосновались в Сеймуре, не пытаясь особо скрываться. Город был крупным железнодорожным узлом.

Но в конечном итоге банда Рино совершила большую ошибку, напав на поезд, груз которого страховала компания «Адамс Экспресс компани». Та самая «Адамс Экспресс компани», по заказу которой агентство Алана Пинкертона в 1858 году провело одно из самых крупных своих расследований — дело о хищениях на железной дороге.

И на этот раз страховая компания обратилась к знаменитому детективу.

Вскоре в Сеймуре открылся новый салун, очень быстро ставший популярным среди крутых парней. Хозяин салуна, некий Дик Уинскотт, по привычкам и манере поведения, тоже производил впечатление бывалого человека. Хорошее впечатление производила и его щедрость, готовность отпустить выпивку в долг.

Словом, салун Уинскотта вскоре стал излюбленным местом отдыха и деловых встреч членов банды Рино, а хозяин салуна близко сошёлся с ними, став едва ли не доверенным лицом братьев Рино. Однажды, во время совместной попойки, Уинскотт уговорил Фреда и Джона Рино сфотографироваться «на память».

Вскоре в объявлениях о розыске, которые рассылало агентство Пинкертона, появились фотографии знаменитых грабителей — впервые за всю историю банды.

Читатель уже понял, что «бармен Уинскотт» был агентом Алана Пинкертона.

Но грабители так ничего и не заподозрили. Их дружба крепла. И однажды, под благовидным предлогом, он заманил братьев Рино на железнодорожную станцию Сеймура — аккурат в тот момент, когда туда прибыл Пинкертон с шестью своими помощниками. Члены банды не успели ничего понять, когда неизвестные схватили Джона Рино и тотчас увезли его поездом из Сеймура.

Джон Рино в 1868 году был приговорён к 25 годам тюрьмы в штате Миссури.

Он вышел на свободу в феврале 1878 года. В 1886 году вернулся в Сеймур, но вновь отправлен в тюрьму. Его осудили на три года, на сей раз — по обвинению в подлоге. Умер он в 1895 году. Думаю, Джон Рино должен был благодарить «бармена» и его шефа — оказавшись первым из братьев за решёткой, он благополучно пережил всех остальных членов банды, ни много ни мало на целых двадцать семь лет!

Ещё два поезда были ограблены бандой Рино. Причём во время третьего ограбления между агентами Пинкертона и бандитами случилось настоящее сражение. Десять агентов устроили засаду на разбойников. В ходе перестрелки были раненые с обеих сторон, но грабителям удалось уйти, хотя и с пустыми руками.

Они восполнили потерю ограблением казны графства Харрисон и графства Миллс (оба — в штате Айова), завладев баснословной по тем временам суммой в 30 тысяч долларов. После этих ограблений «пинки» быстро вышли на их след и наконец-то арестовали банду. Но… Детективы банду арестовали, а вот полицейские арестованных упустили. Арестованным удалось бежать.

После побега банда ограбила четвёртый поезд — на невероятную сумму 96000 долларов. После этого агенты Пинкертона вновь, что называется, сели банде Рино на хвост. Банда распалась.

Активность детективов и в этот раз увенчалась успехом. Правда, ни о каких побегах речь уже идти не могла. Сомнительная слава, которой банда Рино обзавелась в результате дерзких преступлений, оказалась роковой. Не успевали агенты Пинкертона схватить очередных грабителей и передать их в руки полиции, как местные представители так называемых «комитетов бдительности» отнимали их у властей и устраивали самосуд, вешая арестованных на ближайших деревьях.

Последними линчевали организаторов банды — братьев Фрэнка, Билла и Сая Рино, и Чарли Андерсона. Они были последними ещё остававшимися в живых членами знаменитой банды и содержались в тюрьме графства Флойд.

В ночь на 11 декабря несколько десятков местных жителей, с лицами, закрытыми капюшонами, ворвались в дом шерифа, под угрозой немедленного расстрела заставили его выдать ключи от тюрьмы и камеры (угрозы не были пустым звуком — шерифу прострелили ногу, прежде чем он уступил линчевателям). Первым был повешен Фрэнк Рино. Последним — Чарли Андерсон.

Но к этому событию Алан Пинкертон уже не имел отношения.

Пинкертон и братья Джеймс

В 1874 года всё та же «Адамс Экспресс компани» вновь обратилась к Алану Пинкертону с заказом. На этот раз требовалось разобраться с другой «братской» бандой.

Знакомясь с криминальной историей США, сталкиваешься с феноменом, который в других странах меньше бросался в глаза (хотя, несомненно, и в других странах такое случалось) — банды-семьи, то есть, банды, основой которой становились члены одной семьи. Банда братьев Рино тому характерный пример. Другой пример, с которым тоже пришлось иметь дело нашему герою, — банда братьев Джеймс, которую сколотили братья Джесси и Фрэнк Джеймс из Миссури. Их отец, баптистский проповедник, умер рано, мать вторично вышла замуж за доктора Рубена Сэмюэля. Поэтому банду иногда называли бандой Джеймс-Сэмюэль.

Во время Гражданской войны старший из братьев, Фрэнк, добровольно служил в армии Конфедерации и даже участвовал в сражении при Уилсонс-Крик в августе 1861 года — одном из первых крупных сражений той войны.

К концу 1861 года на территориях, уже занятых северянами, развернулось партизанское движение южан. Организатором этой герильи в Миссури выступал некий Уильям Кларк Кантрилл. До войны Кантрилл, ещё совсем молодым человеком, присоединился к банде грабителей и убийц, промышлявших, среди прочего, поимкой беглых рабов и возвращением их рабовладельцам. Эта деятельность дала Кантриллу серьёзный опыт, а также сформировала его политические симпатии. К началу Гражданской войны он был убеждённым сторонником рабовладения, к тому же, обучившийся тактике партизанской борьбы у индейцев-чероки, поддерживавших в ходе войны конфедератов, а до войны охотно участвовавших в поимке беглых рабов (среди индейцев-чероки хватало рабовладельцев).

Партизанский отряд Кантрилла первоначально состоял из десяти бойцов, преданных ему душой и телом. В 1862 году численность существенно выросла, среди новых партизан оказались и оба брата Джеймса (Фрэнк Джеймс незадолго до того уволился из армии по болезни).

Люди Кантрилла, разбившись на небольшие отряды, нападали на солдат Северной армии, на фермы жителей, сочувствовавших федералам. Заодно грабили почты, банки, магазины. Так, люди «Кровавого Билла» Андерсона убили 125 солдат 39-го пехотного полка Северной армии, в ходе стычки солдат с партизанским отрядом.

Эта рискованная деятельность придала героический ореол дальнейшей, уже уголовной, деятельности Фрэнка и его брата.

К этому ореолу прибавился ещё и оттенок мученичества — когда в ходе борьбы с южными партизанами северные волонтёры нагрянули на ферму родителей братьев Джеймс и без лишних слов повесили их отчима Рубена Сэмюэля.

При некотором внешнем сходстве, операции агентства Пинкертона против братьев Джеймс существенно отличались от операции братьев Рино. Прежде всего, «театр военных действий» был принципиально иным. Если, атакуя братьев Рино, «пинки» действовали в крупных городах штата Иллинойс и их окрестностях, то в случае с семейкой Джеймс ареной становились маленькие городки и деревни Миссури. Разумеется, проблема, в данном случае, связана не с масштабами и не с географическими координатами. Просто маленькие городки и деревни штата Миссури считались опорой южан, здесь жили многие бывшие солдаты и офицеры конфедератов, которые считали братьев Джеймс «конфедеративными Робин Гудами», которые своего брата-южанина не тронут и даже защитят, а вот проклятым и наглым янки справедливо отомстят — за смерть отчима, за поражения и притеснения. Разумеется, в этих условиях действовать приходилось иначе.

Банда братьев Джеймс (ещё её называли бандой Джеймса-младшего — поскольку отца тоже звали Джесси Джеймс) специализировалась на ограблениях банков и почтовых отделений. Первый раз они ограбили банк в 1868 году. Их добыча составила 2000 долларов. При этом один из сотрудников банка погиб.

И в дальнейшем братья Джеймс не очень церемонились в применении оружия. Счёт убитых они вели на десятки. И эти десятки уже не были солдатами вражеской армии.

Пинкертон воспользовался опытом, приобретённым во время Гражданской войны. Один из его сыщиков, Джозеф Уичер (по странному совпадению, однофамилец известного английского сыщика Уичера, который расследовал «Убийство в Ред-Хилл»[178]), под видом демобилизованного солдата-конфедерата путешествовал по местам действий банды Джеймсов. В конце концов, выйдя на след бандитов, он устроился на работу в ферме, находившейся неподалёку от семейной фермы Джеймсов.

Видимо, артистических способностей для изображения конфедерата Уичеру не хватило. Преступники разоблачили его, и Джесси Джеймс-младший лично застрелил агента Пинкертона.

Вслед за тем бандиты, без лишних разбирательств, сожгли ферму, на которой нашёл пристанище Уичер, и убили её хозяина.

Ещё два агента Пинкертона, Луи Дж. Лулл и Джон Бойл, погибли в перестрелке с бандитами. Теперь Пинкертон рассматривал войну с братьями Джеймс как личную вендетту.

Он наладил сбор информации среди сторонников Севера, осевших на территории деятельности банды. Пользуясь полученными данными, в ночь на 25 января 1875 года его агенты под его личным руководством, совершили налёт на семейную ферму Джеймсов-Сэмюэлей. В ходе короткой стычки кто-то из детективов (не исключено, что сам Пинкертон) бросил в дом ручную зажигательную бомбу.

Взрыв убил на месте сводного брата Джеймса — юного Арчи Сэмюэля, названного в честь партизана-конфедерата Арчи Клемента. Ещё одному обитателю фермы, чернокожему слуге и бывшему рабу Джесси Джеймса Зерельде Сэмюэлю, тем же взрывом оторвало руку. Вскоре он скончался.

Дом почти полностью сгорел, но остальным членам банды удалось отбиться от жаждавших крови «пинки» и скрыться.

Позже Пинкертон отрицал, что целью рейда был поджог. Но относительно недавно было обнаружено письмо прославленного детектива, в котором он пообещал «сжечь осиное гнездо и выкурить негодяев».

Местные жители, в основном поддерживавшие «Робин Гуда» и его людей, обвинили Пинкертона в ничем не мотивированном нападении на респектабельный семейный дом. На волне общественного возмущения конгресс штата Миссури едва не принял закон об амнистии братьев Джеймс, объявляя их героическими защитниками граждан штата. Закон не прошёл, но теперь уже Пинкертону пришлось скрываться от разъярённого Джесси Джеймса, поклявшегося отомстить за гибель «невинного ребёнка». Джеймс появился в Чикаго и всерьёз принялся выслеживать своего врага. Агенты Пинкертона сумели скрыть своего шефа от глаз «миссурийского Робин Гуда» и его информаторов. Джеймс убрался из Чикаго ни с чем, а Пинкертон продолжил вендетту.

Несмотря на то, что агенты наседали и почти уничтожили банду Джеймсов, точку в деле поставило предательство двух преступников-новобранцев, братьев (опять братья!) Форд, Чарли и Роберта. Они были подкуплены губернатором Миссури Томасом Криттенденом. Криттенден пообещал братьям Форд по пять тысяч долларов за голову Джесси Джеймса и его людей. 3 апреля 1882 года Роберт Форд, в присутствии своего брата, застрелил Джесси Джеймса.

Роберт и Чарльз Форды были арестованы и осуждены за убийство первой степени, но тут же помилованы губернатором. Впоследствии, на деньги полученные за предательство, Боб Форд открыл салун. Но долго наслаждаться нормальной жизнью ему не пришлось. Спустя короткое время, его застрелил прямо в салуне один из поклонников Джесси Джеймса.

Старший из братьев Джеймс, Фрэнк, через полгода после гибели брата, сдался властям. При этом, передавая лично губернатору Криттендену кобуру с револьвером, он сказал: «Губернатор, вы — первый человек с 1861 года, которому я позволяю прикоснуться к моему револьверу».

Фрэнк Джеймс провёл год в тюрьме штата, ожидая суда, и, в конце концов, был оправдан. Ни по одному преступлению ему не были предъявлены обвинения.

После освобождения он вёл мирную жизнь законопослушного обывателя. Один из театров, ставивший спектакль по истории братьев Джеймс, привлёк его для рекламы, сделав девизом премьеры лозунг: «Принеси билет, прокомпостированный Фрэнком Джеймсом!» Позже Фрэнк восстановил семейную ферму и водил по ней любопытных — по цене 25 центов за экскурсию. Умер он в 1915 году, пережив и своих преследователей, и своих подельников.

Теоретик и практик

Пинкертон завёл правило фотографировать преступников. Он создал первый в США альбом таких фотографий. Второй созданный им альбом содержал тысячи снимков лошадей, что помогало пресечь мошенничество на скачках.

Свой опыт криминалиста-практика Пинкертон стремился сдлеать достоянием широких кругов. Например, в книге «Тридцать лет сыщиком» он подробно рассказал о профессиональной специализации преступников, с которыми ему приходилось сталкиваться. В предисловии к книге он пишет:

«Я сделал преступника и его методы темой своего исследования. Я старался проникнуть в тайну его намерений, раскрыть схему его действий. Я добрался до мельчайших деталей и узнал достаточно много для успешного выполнения своей работы. Мне хорошо известно, как действуют взломщики сейфов, считавшихся абсолютно надёжными, я ознакомился с тонкой работой фальшивомонетчиков и изготовителей подделок и с многочисленными инструментами, которые используют преступники всех видов, и я не отставал от них, когда они расширяли свои знания и приобретали новые приспособления.

Собранную информацию я решил представить общественности. Мне кажется, в интересах общества знать все приёмы, которыми пользуются преступники, чтобы завладеть деньгами своих жертв. Знание поможет многим людям защитить себя от грабителей и воров.

Обширное поле преступности отличается большим разнообразием, но, тем не менее, преступления можно легко классифицировать. Мой труд был сосредоточен именно на этой задаче»[179].

Вот перечень тех преступных специальностей, на которые Пинкертон делил современный ему преступный мир:

Обращаясь к коллегам и просто добропорядочным гражданам, Пинкертон пишет:

«Общественность получает лишь скудные и недостаточные знания о преступниках и их привычках. Фрагментарные заметки в газетах, такие, как сообщения из зала суда в случае важного процесса, а иногда и дорогостоящий личный опыт остаются единственными источниками информации о весьма многочисленных людях, ежедневно обделывающих свои дела. Если бы кто-нибудь подсчитал точное количество преступлений, совершающихся ежегодно, то число получилось бы астрономическое. Но, несмотря на распространённость преступности, большинство жертв понятия не имеют о том, как именно они теряют своё имущество.

Надёжный банк грабят между сумерками и зарёй. Надёжные, крепкие сейфы, сделанные с учётом необходимости выдержать попытки взлома, опустошаются за очень короткое время, и сотни тысяч долларов свободно покидают банки ещё до сигнала тревоги. Магазины и дома взламываются прямо под носом опытных сторожей, ночные воры уносят свою добычу, несмотря на охрану и защиту»[181].

Можно ли утверждать, что это написано более ста лет назад? Замечания Пинкертона не утратили актуальность и по сей день.

Он завершает предварительные суждения следующими словами:

«Преступность сегодня стала отчасти научным делом. Ряды преступников пополнили люди выдающихся качеств — умные, с сильной волей, хорошо образованные. Они могли бы преуспеть на законных поприщах, могли бы стать успешными учёными или бизнесменами, но направили свои способности в иное русло. Жажда наживы, стремление завладеть чужим добром и разбогатеть, не работая, превратили их в хищников. Они беззастенчиво грабят общество и живут за чужой счёт»[182].

Ужасная дама Молли Магуайр

В конце 60-х — начале 70-х годов XIX века шахты Угольной долины в Восточной Пенсильвании были объяты страхом. Здесь, в рабочих городках, прокатилась волна нападений, избиений, поджогов и даже убийств. Вслед за преступлениями ползли упорные слухи: это дело рук «Молли Магуайр». Как уже говорилось, «Молли Магуайр» — это не женское имя, а название реально существовавшей на пенсильванских угольных шахтах тайной организацией ирландских иммигрантов.

Первоначально организация возникла в XVII веке, и в неё входили ирландские крестьяне, боровшиеся против англичан-колонизаторов. Легенды утверждали, что так звали их предводительницу, отомстившую помещику, который лишил её земли. Организация то ли возродилась, то ли возникла независимо во второй половине XIX века уже в США, куда тысячи ирландцев отправились за лучшей долей.

Условия жизни и труда в этих краях были ужасными. Бурно развивающаяся угольная промышленность требовала всё больше людских ресурсов, и владельцы пенсильванских шахт предпочитали нанимать не местных уроженцев, а именно иммигрантов: основную массу их составляли люди неграмотные, согласные на любую работу и на любые условия. Катастрофы и гибель рабочих от несчастных случаев быстро стали тут обычным делом, а произвол хозяев был просто чудовищным. Рабочие создали нечто вроде профсоюзного объединения, которое пыталось противостоять произволу и хоть немного улучшить условия существования шахтёров. Вот тут-то в 1873 году и началась самая настоящая вакханалия дерзких убийств и других преступлений. На шахтах гремели взрывы, исчезали люди — иные бесследно, а других в дальнейшем находили, вернее, находили их изувеченные тела. В нескольких конторах из надёжнейших сейфов исчезли огромные денежные суммы. Полиция разводила руками: «Ничего нельзя сделать…»

Когда среди убитых оказались уже не только рабочие или бригадиры, но и управляющие предприятиями и директора шахт, владельцы угольных копей решили обратиться к Национальному детективному агентству Пинкертона. Пинкертон же остановил свой выбор на молодом, но многообещающем сотруднике Джеймсе Макпарланде.

Макпарланд появился в Угольной долине под видом ищущего работу ирландца и устроился на одной из шахт. Одновременно сыщик собирал информацию. Уже после его появления здесь произошли ещё несколько убийств. Проведя тайное расследование, Макпарланд вышел на преступников, но не выдал их, а, напротив того, постарался завязать добрые отношения. Заслужив их доверие, он установил: за всеми преступлениями стоит тайная организация, именуемая «Молли Магуайр». Спустя некоторое время сыщик был принят в её ряды. Теперь ему нужно было собрать такое количество доказательств преступных деяний «кровавой дамочки», которое позволило бы одним ударом прикрыть её раз и навсегда.

Его двойное существование (сыщика и преступника), балансирование на грани жизни и смерти длилось около трёх лет. За это время Макпарланд поднялся едва ли не по всем ступеням посвящения в рядах «Молли Магуайр» и, наконец, вошёл в её руководство. В какой-то момент он оказался на грани разоблачения — а значит, и смерти. Узнав о готовящемся убийстве директора шахты Санджера, сыщик попытался спасти его. Попытка оказалась безуспешной, но Макпарланд навлёк на себя подозрения некоторых членов тайной организации.

Тогда, разработав план очередного преступления, он устроил дело таким образом, что все главари организации собрались в одном месте. Полиция нагрянула вовремя. Верхушка «Молли Магуайр» оказалась в руках закона.

Так выглядела вся история в интерпретации агентства и его заказчиков.

Правда, самого Макпарланда кое-что смущало. Например, в течение всего времени своей подпольной жизни он передавал нанимателям имена лиц, заподозренных им в преступной деятельности. Однако их никто не арестовывал — всех этих людей в скором времени убивали так называемые «бдительные», созданные владельцами шахт отряды самообороны. По сути это были незаконные вооружённые формирования. Макпарланд прекратил информировать хозяев, когда обнаружил, что «бдительные» убивают не только преступников, но и членов их семей, в том числе детей.

Кроме того, среди убитых оказались не только люди, которых сыщик считал членами «Молли Магуайр», но и участники уже упомянутого профсоюзного объединения, выступавшего против насильственных методов борьбы. Так, в 1875 году «бдительными» был убит его глава Эдвард Коул.

Во время состоявшегося в 1876 году судебного процесса по делу террористической организации «Молли Магуайр» Макпарланд выступил свидетелем обвинения. Как пишут современные историки, именно его показания помогли отправить на виселицу десять человек из девятнадцати.

Несмотря на молодость, Макпарланд был, видимо, настоящим асом частного сыска. Во всяком случае, несколько лет жизни «под прикрытием», внедрение в организацию, славившуюся своей жестокостью и безжалостностью, для него не закончились трагически. Чего нельзя сказать о другом сотруднике Пинкертона — Джеймсе Уичере (я уже рассказывал о его гибели от рук Джесси Джеймса).

Итак, дело «кровавой ирландской дамы» стало одной из самых громких побед агентства Пинкертона. Но…

Сегодня большинство исследователей, обращающихся к тем событиям, сходятся на утверждении, что история «Молли Магуайр» вымышлена. Сказки о страшном тайном обществе распускались владельцами угольных копей для борьбы с зарождавшимся профсоюзным движением. И Национальное агентство Пинкертона выглядит тут не очень привлекательно, фактически выступая в роли агентов-провокаторов, выполнявших неблаговидную роль по разгрому рабочего движения.

Однако большинство — это ещё не значит все. Кроме того, мнение о Пинкертоне как «короле провокаторов» появилось после его смерти. Точнее, после так называемого «Хоумстедского дела», имевшего место в 1892 году, спустя восемь лет после смерти Алана Пинкертона. Мы ещё поговорим о нём. Что до «Молли Магуайр» и деятельности Пинкертона против так называемых рабочих организаций, то тут следует отметить несколько фактов. Во-первых, сам Пинкертон отнюдь не изменил взглядам собственной молодости, когда сам возглавлял рабочее движение, отличавшееся достаточно радикальными взглядами. В некоторых трудах, конечно, можно встретить сетования насчёт «перерожденца», ставшего королём штрейкбрехеров. Однако сам Пинкертон не только не поощрял штрейкбрехерство, но категорически запрещал своим людям участвовать в борьбе между рабочими и хозяевами на стороне хозяев. Видимо, им частенько это предлагали, потому что в 1850 году глава агентства даже написал инструкции для своих сотрудников, строго запретив им шпионить за рабочими или вмешиваться в их право на забастовки.

Отметим, что, пока Пинкертон был жив, ни у кого из современников не возникло и тени сомнения относительно кровавого характера «Молли Магуайр» и выдающегося вклада Национального агентства Пинкертона в её разоблачение.

Так что автор книги о Пинкертоне Джеймс Маккей прав, когда утверждает:

«Принципы основных прав человека, усвоенные в юности, не покидали его [Пинкертона], на какого бы диктатора он ни работал».

Кроме того, не следует забывать: первые революционные организации отнюдь не гнушались кровавымми методами классовой борьбы: вспомним русских народовольцев, убивших царя, и наследовавших им эсеров (да и социал-демократов), азартно охотившихся на чиновников; вспомним французских анархистов, метавших бомбы в уличные кафе, устраивавших покушения на политиков и общественных деятелей. Тогдашние рабочие организации Америки мало чем отличались от других тайных обществ, связанных кровавой круговой порукой, охотно пускавших в дело не столько пропаганду, сколько нож и динамит, петлю и пулю.

Возьмём, к примеру, упоминавшееся нами «Хоумстедское дело». В 1892 году на металлургическом заводе в городе Хоумстед (штат Пенсильвания) началась забастовка. Причиной послужило намерение управляющего заводом Генри Клея Фрика урезать зарплату квалифицированным рабочим. В ответ профсоюз рабочих (Объединение рабочих сталелитейной промышленности) объявил начало забастовки. Эндрю Карнеги, глава корпорации, купившей девятью годами ранее завод в Хоумстеде, несмотря на стремление к налаживанию связей с профсоюзами, поддержал решение управляющего, который провозгласил курс на экономию средств и эффективность производства. Когда рабочие отказались прекращать забастовку, Фрик обратился в агентство Пинкертона, которым управляли сыновья отца-основателя. В Хоумстед прибыли вооружённые агенты-«пинки». По одним данным, их было триста, по другим — двести. Словом, очень много. Баржа с ними прибыла к причалу, где собралась толпа рабочих и просто местных жителей. И здесь, согласно показаниям свидетелей, началась стрельба. По сей день неизвестно, кто и почему выстрелил первым. Не исключено, что имела место провокация. Результат перестрелки — шестнадцать убитых: девять рабочих и семь агентов (по другим данным общее число погибших было двенадцать) и свыше двадцати раненых.

Не исключено, что стрельбу начали рабочие. Да и вообще странно говорить о разгоне вооружёнными «пинки» безоружных рабочих: при соотношении потерь, которое приведено выше, естественно предположить, что и среди рабочих многие были вооружены. Тем не менее, всё описывалось в газетах именно как провокация со стороны владельцев завода и агентов Пинкертона. Анархист Александр Беркман (выходец из России) в своих «Тюремных мемуарах» вспоминает, как он узнал о случившемся:

«6 июля 1892 года. Мы сидим в нашей тихой квартирке. Вдруг к нам буквально врывается девушка, с газетой в руках, со сверкающими глазами:

— Вы слышали? Хоумстедская забастовка подавлена! «Пинки» стреляли в детей и женщин!

Я выхватываю газету и с растущим волнением читаю яркий отчёт о Хоумстедской забастовке: попытка компании Карнеги подавить волнения рабочих, организованные Объединённой ассоциацией рабочих сталелитейной промышленности; выбор для этого кандидатуры Генри Фрика; его тайные действия и планы; обнесение завода забором с колючей проволокой; организация амбразур для стрелков; найм целой армии пинкертоновских бандитов…»[183]

Здесь перечислены все детали, которые на все лады перемывались газетами. Что тут основывалось на слухах, а что соответствует действительности — трудно сказать. Порядок в городе навела вызванная Фриком национальная гвардия.

Вскоре после этого уже упомянутый Беркман и его подруга Эмма Гольдман решили отомстить Фрику и попытались его убить. Беркман пробрался кабинет Фрика и открыл стрельбу из револьвера. Но, видимо, решительность и умение стрелять — не одно и то же. Фрик был лишь легко ранен, а Беркман получил двадцать два года тюрьмы и возможность написать цитировавшиеся нами мемуары.

Подруга Беркмана развила бурную деятельность по его освобождению, так что в итоге он вышел на свободу, просидев только часть срока — четырнадцать лет.

Так или иначе, после этих событий состоялись специальные слушания в Конгрессе, посвящённые проблеме насилия в борьбе с забастовками. И само сражание в Хоумстеде, и эти слушания создали агентству Пинкертона ту дурную славу поставщика штрейкбрехеров и врага рабочих. По стране прокатилась волна обысков в филиалах Национального детективного агентства Пинкертона. Результатом стало изъятие внушительного арсенала стрелкового оружия, которого хватило бы на оснащение целой армии.

Правда, некоторая демонстративность действий властей наводит сегодня на мысль: а не спровоцировали ли они сами ту перестрелку? Очень уж независимым выглядело агентство Пинкертона на фоне весьма коррумпированной официальной правоохранительной системы. Конфликты между официальной полицией и частным сыском имели место частенько. И далеко не всегда государственная сторона представала в них как положительная. Вот, например, что писала русская газета об определённом факте, случившемся в 1912 году, но характеризующем и положение дел десятью — пятнадцатью годами ранее:

«В связи с делом об убийстве Розенталя ведётся пять отдельных следствий.

Сын известного миллиардера Дж. Рокфеллер ведёт следствие о тайной организации торговли женщинами. В докладе Конгрессу Рокфеллер представит ценные сведения о преступной роли полиции. Некоторые полицейские инспекторы получали по 1200 р. в месяц от содержателя дома терпимости и бюро международной торговли живым товаром. Кроме того, частный сыщик Бёрнс, ведущий деятельные розыски, сообщил, что в течение трёх месяцев он сам держал один притон с целью разоблачения.

Бёрнс исправно платил полиции должную дань; но он выплачивал её кредитными билетами, которые носили особую отметку. Такие кредитки найдены уже у трёх инспекторов полиции, которые привлекаются к ответственности»[184].

Так что, повторим, во-первых, отношения между частными правоохранительными (и сыскными) организациями и государством были весьма далеки от нынешних (тоже, прямо скажем, не идиллических). А во-вторых, и это в нашем случае главное, «Хоумстедское дело» имело место после смерти основоположника.

Алан Пинкертон счастливо избежал великого множества покушений на свою жизнь. Его не достала пуля кровавого Джесси Джеймса, не убили братья Рино и их подручные, ему не отомстили оставшиеся на свободе адепты кровавой леди Молли Магуайр. Он умер от несчастного случая, который ещё и сегодня поражает своей нелепостью. В 1884 году прославленный сыщик споткнулся на улице и прокусил до крови собственный язык. Спустя короткое время начался сепсис, от которого Пинкертон и скончался 1 июля 1884 года в возрасте 65 лет.

Что до повести «Долина страха», то (надеемся, читатель с нами согласится) её можно рассматривать как слово великого английского писателя в защиту доброго имени великого американского сыщика. Думаем, незаслуженное очернение памяти Алана Пинкертона и его деятельности, которым занимались едва ли не все газеты по обе стороны океана, заставили Шерлока Холмса выручать из беды реального героя «Дела Молли Магуайр». Символично, что роман «Долина страха» завершается трагически — это тоже нехарактерно для произведений о Шерлоке Холмсе. Правда, сыщику Макпарланду, прототипу Макмердо из романа, повезло больше, чем литературному герою. Профессор Мориарти, убивший Макмердо, до сотрудника Пинкертона не добрался.

Процветающий семейный бизнес

Обращает на себя внимание кардинальное отличие первого частного сыщика Нового Света от известных сыщиков Европы. Ни один из них — ни француз Эжен Франсуа Видок, ни англичанин Чарльз Филд или эмигрант из Германии Игнациус Пол Поллаки — не думал о превращении открытых ими бюро и контор в семейный и процветающий бизнес. Каждый из них сделал немало для развития сыскного дела, но, похоже, им даже в голову не приходило расширять свои предприятия, тем более — привлекать к работе собственных детей или других родственников.

Складывается впечатление, что частный сыск был для них лишь способом создать себе безбедное существование на каком-то этапе, и в последующем они всячески стремились уйти от него и уж, во всяком случае, обеспечить своим наследникам более респектабельную карьеру. Да и сами наследники были, мягко говоря, не в восторге от профессии своих предков. Мы не знаем ничего о потомках Видока или Филда; что до потомков самого блистательного сыщика Старого Света — Поллаки, то они при первой же возможности отказались от фамилии своего предка, чересчур, очевидно, скомпрометированной в их глазах, и стали Гамильтонами.

Совсем иным предстаёт перед нами наследие Пинкертона. Сыновья Алана Пинкертона, Уильям и Роберт, возглавили семейное дело сразу после смерти патриарха. В этот момент Национальное Детективное Агентство Пинкертона насчитывало две тысячи активных агентов и свыше тридцати тысяч «резервистов», привлекаемых в случае необходимости. По сути, это была настоящая «частная армия», хорошо обученная, вооружённая и дисциплинированная.

Да она и действовала зачастую как армия — достаточно вспомнить об операциях против банды братьев Рино и банды братьев Джеймс.

При новых руководителях агентство продолжало вести «бандитские войны» — в частности, против знаменитой «Дикой банды» Бутча Кэссиди и Санденса Кидда. Хотя агентам-«пинки» не удалось захватить или уничтожить преступников, именно масштабная война и преследование грабителей, которое вели люди агентства, вынудило банду, по сути, самоликвидироваться — спешно бежать за границу, в Боливию. Здесь боливийские солдаты довершили разгром «Дикой банды», убив всех её членов, ещё остававшихся в живых — в том числе, самих Бутча Кэссиди и Санденса Кидда. Ходили, правда, упорные слухи, не опровергнутые по сей день, что гибель последних была инсценировкой, а, на самом деле, Бутч и Кидд благополучно дожили до глубокой старости — под чужими именами. В этом, в частности, был убеждён один из боссов агентства — Уильям Пинкертон.

Следует отметить, что при наследниках прославленного сыщика были проведены некоторые реорганизации в деятельности агентства, которые он бы вряд ли одобрил. В частности, Уильям и Роберт Пинкертоны, едва взяв управление делами в свои руки, упразднили женское бюро. Они сочли излишними и ненужными женщин-сыщиц, которых высоко ценил их отец. Кроме того, они изменили его жёсткое требование — не участвовать в конфликтах между хозяевами и работниками на стороне хозяев.

В 1903 году агентство имело уже двенадцать отделений в разных городах.

Ещё через три года число отделений дошло до двадцати. Вот что представляла собою примерная структура агентства во времена наследников Алана Пинкертона.

«Каждое отделение из указанных двадцати подразделялось на четыре отдельные секции, известные под именем конторского (clerical), криминального (criminal), операционного (operating) и исполнительного (executive) отделов.

Конторский отдел обыкновенно состоит из швейцара, мальчика, кассира, бухгалтера и стенографов. В этом отделе <…> ведётся корреспонденция и составляются отчёты сыщиков»[185].

Так описывает работу агентства в начале XX века Морис Фридман, автор книги «Агентство Пинкертона и рабочее движение», сам в прошлом работавший стенографом в одном из «конторских» (как он это называет) отделов агентства.

Куда интереснее для нас, разумеется, отдел криминальный, в котором хранятся так называемые «галереи преступников» — картотеки, составляемые из описаний, фотографий, а позже и отпечатков пальцев преступников, хоть раз оказавшихся в поле зрения «пинки».

Но самым интересным (и с точки зрения Фридмана тоже) было так называемый операционный отдел (сегодня бы сказали — «оперативный»), целиком состоящий из детективов. По сведениям того же Фридмана, сыщики операционного отдела делились на три категории: специальные агенты, общие и тайные. Каждый из них выполнял строго определённую работу.

«Специальный агент» — это временный, случайный работник агентства. Его нанимают для выполнения разовой второстепенной работы и увольняют сразу же по окончании расследования.

«Общий агент» — это, говоря современным языком, штатный сотрудник агентства, основная фигура среди «пинки». К общим сотрудникам предъявлялись особые требования: они должны обладать развитым интеллектом, уметь поддержать разговор на любую тему, иметь актёрские способности, позволяющие выдать себя за кого угодно.

При этом агентство Пинкертона никогда не объявляло публично о найме работников и не принимало на службу сыщиков с опытом. Если таковые обращались в агентство с предложением услуг, им вежливо отвечали, что в настоящий момент вакансий нет, но что их, конечно, будут иметь в виду. После смерти Алана Пинкертона его преемники предпочитали набирать сотрудников из числа служащих торговых и промышленных предприятий. Объявления об этом, помещаемые в газетах, обычно выглядели так:

«Требуется толковый, опытный в торговле человек для заведования выгодным делом; жалование и комиссионные. Великолепный случай для предприимчивого человека обзавестись связями в высшем обществе. Возраст средний, опыт, рекомендации»[186].

Как видим, в этом объявлении ничто не указывает на будущую работу сыщиком. Тем не менее, руководители отделений агентства Пинкертона находили будущих сотрудников именно среди тех, кто откликался на подобное объявление.

Наконец, «тайный агент» — это информатор, работающий «под прикрытием».

По мнению Мориса Фридмана, именно деятельность тайных агентов («тайных сыщиков») обеспечивала реальную основу славы агентства Пинкертона как «никогда не спящего». Эта слава началась с 1892 года, и именно тогда, похоже, наследники Алана Пинкертона отошли, как я уже говорил, от его принципа невмешательства во взаимоотношения профсоюзных организаций и владельцев предприятий. И вновь отметим тот факт, что профсоюзы в США конца XIX века (да и в первой половине века XX) были весьма похожи на преступные организации, а порой и конкурировали с гангстерами за сферы влияния (или сотрудничали с ними же). Неслучайна поэтому та забота, которую агентство проявляло, чтобы сохранить инкогнито «тайного сыщика» — ведь в случае разоблачения его жизнь не стоила и цента.

Для «тайных сыщиков» была разработана чёткая система защиты. Во-первых, никто, кроме начальника операционного отдела, не знал подлинного имени и адреса информатора. Через несколько дней после зачисления в штат (эти дни занимала проверка) агент получал номер, и отныне всё, связанное с ним, от фиксации сообщаемых сведений до выписывания чеков оплаты или расходных счетов, проходило исключительно под этим номером. Никто, даже начальник «конторского» отдела, глава основного бюрократического аппарата агентства, не знал, кто под каким номером скрывается. Личность агента была неизвестна и клиенту, по заказу которого тайный сыщик собирал информацию: заказчик имел дело только с руководителем данного филиала. Кстати, владельцы агентства одновременно возглавляли самые крупные филиалы: Роберт Пинкертон — нью-йоркское представительство, а Уильям Пинкертон — чикагское.

Другой предосторожностью являлись почтовые ящики, арендованные агентством на вымышленные имена. Каждый агент, приступая к выполнению своих обязанностей, получал номер одного из таких секретных ящиков. Свои отчёты он, разумеется, адресовал вымышленному человеку, на чье имя был арендован данный ящик.

Сам агент, получив задание и прибыв в соотвествующее место, также снимал на почте ящик и немедленно сообщал агентству его данные. Существовали специфические правила оформления корреспонденции, вплоть до мелочей: адрес, например, следовало писать только чернилами, само письмо — только карандашом и т. д.

Наконец, ещё одной мерой предосторожности было требование агентства к тайным сыщикам непременно снимать отдельное жильё, чтобы не привлекать внимания возможного соседа-компаньона.

Все эти меры позволяли избежать разоблачения сотрудника теми, за кем он следил и кого должен был вывести на чистую воду. Позволяли, разумеется, теоретически — иначе не случалось бы провалов, имеющих трагический финал. Таких, правда, за всю историю агентства набралось крайне мало, что свидетельствует об эффективности разработанных мер безопасности.

В 1907 году агентство возглавил Алан Пинкертон II — внук основателя. В 1930 году его сменил Роберт Пинкертон II — правнук знаменитого сыщика. Он был последним членом династии, управлявшим семейным бизнесом.

Агентство Пинкертона («Pinkerton Consulting & Investigations») продолжает существовать и сегодня. Оно имеет отделения более чем в тридцати странах, его штат насчитывает свыше двадцати пяти тысяч сотрудников. Правда, нынешние владельцы компании никакого отношения уже не только к её основателю и наследникам, но и к их родине, не имеют — с 1999 года компания принадлежит шведской международной корпорации Securitas AB.

Отметим, что в оперативном отделе Балтиморского филиала Национального агентства Пинкертона с 1915 по 1923 год работал будущий всемирно известный писатель, классик детективного жанра Дэшил Хэммет. Ничего удивительного в этом нет — ведь и сам основатель агентства оставил след не только на поприще сыска, но и в детективной литературе. Его перу принадлежат несколько произведений, написанных по мотивам реальных дел. Говорят, правда, что книги эти писал не он, а наёмные литературные подёнщики. Но факт остаётся фактом: детективы выходили под его собственной фамилией — как и мемуары («Тридцать лет сыщиком» и другие).

И, разумеется, нельзя не вспомнить «Ната Пинкертона — короля сыщиков», героя многочисленных дешёвых брошюрок, очень мало похожего на своего прототипа, но немало способствовавшего его всемирной славе. Кстати, даже в «пинкертоновщине», как иногда презрительно и вполне заслуженно называют вал низкопробных сочинений, при желании можно найти отзвуки реальных дел Алана Пинкертона. Вплоть до предотвращения покушения на президента Авраама Линкольна, имевшего место в действительности. К сожалению, эти же сочинения, возможно, помимо воли их безымянных авторов, немало содействовали очернению фигуры первого сыщика Америки, превращая, среди прочего, убеждённого борца против рабства в патологического расиста.

Пинкертон в России

«Начиная с осени 1907 года, широкой волной разливаются по России бесчисленные сказания о необычайных похождениях и подвигах «знаменитого интернационального сыщика». Везде, в самых отдалённых уголках страны, на каждом уличном перекрёстке, в каждом железнодорожном киоске — всюду бросаются в глаза эти маленькие, пёстренькие, пятикопеечные книжечки с портретом «короля сыщиков», со страшными названиями и ещё более страшными рисунками на обложках… Натом Пинкертоном увлекались и до сих пор продолжают увлекаться.

И, тем не менее, никто из поклонников знаменитого интернационального сыщика, вероятно, не подозревает, что Нат Пинкертон — не мифическая личность, созданная богатым воображением чутких к спросу авторов и издателей бульварной литературы, а действительное, живое, историческое лицо…»[187]

Так писала в 1910 году Н. Бревнова, переводчица книги Мориса Фридмана «Рабочее движение и агентство Пинкертона».

Вслед за книгами американскими, небрежно переведёнными на русский язык, появились и свои подражания, сначала всё о том же Нате Пинкертоне, а затем — и о своих, русских сыщиках. Некоторые романы были вполне конкурентоспособны. В них действовали коварные и кровожадные преступники, на которых охотились умные, проницательные сыщики. Кое-кто их них становился очень популярным, не менее чем Нат Пинкертон или появившийся в России несколько раньше Шерлок Холмс. Правда, главными героями в этих книгах выступают официальные представители закона — судебный следователь в рассказах Александра Шкляревского или начальник сыскной полиции Путилин в произведениях Романа Доброго. Однако среди них попадаются и коллеги наших героев — частные сыщики. Таков, например, герой романа Андрея Зарина «В поисках убийцы» частный сыщик Борис Романович Патмосов. По воле автора, он сначала служил у И.Д. Путилина, «а потом, как Путилин помер, Патмосов вышел из состава полиции и стал заниматься сыскным делом самостоятельно…» В романах А. Лаврова («Царица хунхузов» и «Стальные тайны») главным героем становится сыщик Мефодий Кобылкин — тоже вышедший в отставку полицейский, занявшийся частным сыском.

Жаль, что автор остановился на двух произведениях, не сделав своего героя понастоящему «серийным» сыщиком.

Полагаясь на старую беллетристику, можно было сделать вывод, что в России, как и в Великобритании, Франции, США, существовал институт частных детективов. Но в данном случае реальность оказалась иной. Частных сыщиков в России не было. Разумеется, можно предположить, что попытки независимого расследования преступлений предпринимались неоднократно, в первую очередь — адвокатами, журналистами. Не исключено, что полицейские, выйдя в отставку, подобно героям Зарина и Лаврова, на досуге участвовали в расследовании уголовных дел, помогая бывшим менее опытным коллегам. Но официально действующих частных детективных контор в России не существовало.

А попытки создания были. Особенно в связи с валом бульварной литературы о похождениях Пинкертона.

Как это частенько случается, поклонники великого сыщика немедленно стали ему подражать, предлагая свои услуги полиции — к месту и не к месту. Газеты иронизировали: среди доморощенных сыщиков сначала превалировали юные читатели — гимназисты, студенты, — но вскоре их ряды пополнились вполне взрослыми людьми, причём не только мужчинами, но и женщинами, в том числе из высшего общества!

«Такой стильный образец, как «знаменитый интернациональный сыщик», не мог не вызвать непосредственных учеников и подражателей. И они явились. Сначала как курьёз, а затем как обыденное явление стали попадаться газетные сообщения о доморощенных «пинкертонах»: появились любители и целые группы сыщиков, добровольцев, занимающихся выслеживанием и преследованием мнимых и действительных преступников…»[188]

Всё это закончилось тем, что в Министерство внутренних дел было подано ходатайство об учреждении в Российской империи Всероссийского частного сыскного бюро (явно имея за образец Национальное детективное агентство Пинкертона). Сообщение об этом в 1910 году опубликовали многие газеты. Говорилось, что среди авторов проекта имеются весьма влиятельные лица. Но, по всей видимости, среди этих лиц не было профессионалов-криминалистов, которые все как один решительно выступили против этой затеи. И дело было вовсе не в том, что они опасались конкуренции. Вряд ли такие блестящие и высокопрофессиональные криминалисты, как начальник Санкт-Петербургской сыскной полиции Владимир Филиппов или начальник Московской сыскной полиции и всего уголовного сыска империи Аркадий Кошко видели в авторах проекта конкурентов. Скорее, они опасались, что нашествие дилетантов, весь опыт которых был почерпнут из бульварных книжонок, многократно осложнит и без того нелёгкую работу сыскной полиции.

Словом, их стараниями ходатайство было отклонено. Всероссийское частное сыскное бюро не появилось.

Но вот через год в прессе можно было прочитать, например, следующее сообщение:

«В Москве организуется частное сыскное бюро по примеру существующих в Англии. Лицо, взявшее на себя инициативу этого дела, прослужило 20 лет по сыскной части и, между прочим, раскрыло крупную воровскую железнодорожную организацию. Бюро предполагает охватить своей деятельностью как Европейскую, так и Азиатскую Россию, руководя розысками в провинции из Москвы»[189].

Обращает на себя внимание тот факт, что агентство собиралось работать в провинции. По всей видимости, в отличие от обеих столиц, там борьба с преступниками оставляла желать много лучшего. Об этом свидетельствуют и весьма многочисленные публикации провинциальных газет, рассказывающие о подлогах, грабежах, убийствах, кражах и прочих уголовных делах. И почти каждая такая заметка содержала справедливые упрёки в адрес местной полиции. Очевидно, инициатор открытия Московского частного сыскного бюро учитывал эту обстановку, сложившуюся в провинции.

К сожалению, мне не удалось обнаружить никакой дополнительной информации: удалось ли указанному лицу, «служившему по сыскной части», открыть частное сыскное бюро, а если да, то какими делами оно занималось. В любом случае, это едва ли не единственное свидетельство о частном сыске в России.

Косвенно указывает на это и сравнение будущего московского бюро с «существующими в Англии». То есть, аналогичных русских бюро, с которыми можно было бы сравнивать, в природе не существовало.

Вряд ли следует относить к таковым открытое в Париже в 1912 году частное сыскное бюро «Бинт и Самбэн», хотя само по себе это было весьма интересное предприятие — учитывая, что его владелец и глава Генрих Бинт, старший агент французской сыскной полиции, одновременно был сотрудником заграничной агентуры русского Департамента полиции, а затем руководителем службы наружного наблюдения. После революции и вплоть до 1925 года он оставался русским агентом. Но рассматривать на этом основании его бюро как русское частное сыскное агентство вряд ли стоит — оно было лишь прикрытием.

Хотя, надо признать, очень удачным прикрытием. Вот как об этом писал в секретном докладе непосредственный начальник Бинта — заведующий заграничной агентурой российского Департамента полиции А.А. Красильников:

«Бывший начальник парижской сыскной полиции Горон, выйдя в отставку, открыл розыскное бюро, существующее до сих пор, и зарабатывает большие деньги. Заведовавший когда-то наблюдением при заграничной агентуре Альфред Девернин тоже занимается ныне частным розыском, и никто не будет удивлён, если теперь, после окончательной ликвидации, старший агент Бинт объявит другим филёрам, что, чувствуя себя ещё в силах работать и сделав за 32 года своей службы кое-какие сбережения, он намерен тоже открыть розыскное бюро по примеру Горона, Девернина и других.

…Бинт устроится в нанятом для его бюро помещении, начнёт свою частную деятельность, делая соответствующие рекламные объявления в некоторых газетах, с указанием адреса бюро, телефона и т. д., приблизительно такого содержания: «Генрих Бинт, бывший инспектор сыскной полиции. Дознание, розыск, частные наблюдения».

Если на такое объявление кто-нибудь отзовётся, то Бинт не будет отказываться первое время от исполнения предложенных ему посторонних дел, так как возможно, что некоторые обращения частных лиц в его бюро будут делаться с целью проверки, действительно ли он занимается общим розыском в коммерческих интересах…»[190]

Возможно, где-то в парижских архивах можно отыскать и следы деятельности этого бюро — именно как французского сыскного бюро, а не русской нелегальной резидентуры[191].

Чтобы закончить с Генрихом Бинтом и его бюро, скажем, что именно от него впоследствии исходило сообщение о «русском» происхождении печально известных «Протоколов сионских мудрецов»: известный разоблачитель провокаций Владимир Бурцев с его слов заявил, что «Протоколы» были сфальсифицированы заведующим заграничной агентурой Департамента полиции Петром Рачковским или по его прямому указанию. Сегодня, впрочем, эта версия поддерживается не всеми историками. Так что деятельность французского полицейского, бывшего одновременно агентом русской разведки и частным сыщиком, содержит ещё немало тайн.

Вернёмся в Россию. Хотя частных сыскных бюро здесь до революции не было или почти не было, уже 6 декабря 1905 года Совет министров предоставил губернаторам право разрешать учреждение полицейских должностей и целых подразделений, обеспечивающих охрану частных владений, в первую очередь, земельных, но также и промышленных предприятий. Таким образом в России появилась частная полиция.

В 1906 году были приняты «Правила об образовании обществами и частными лицами должностей полицейских чиновников и команд полицейской стражи», которые утверждали сложившийся на практике порядок учреждения и финансирования частной полиции. В 1916 году число её сотрудников достигало пяти с половиной тысяч человек.

Но частная полиция выполняла охранные функции, вроде тех, которые выполняют современные службы безопасности в крупных компаниях. Хотя, разумеется, в определённых случаях она могла проводить и внутреннее расследование каких-то правонарушений и случаев промышленного шпионажа.

В свете всего вышеизложенного пикантным выглядит тот факт, что блестящий российский криминалист и последовательный противник частного сыска Аркадий Францевич Кошко в конце жизни сам стал частным сыщиком. Случилось это, правда, не в Москве, а в Стамбуле, в пору, когда бывший генерал Кошко оказался в эмиграции. В 1920 году в турецкой столице он открыл частную детективную контору, которая успешно действовала в течение нескольких лет. Честно признаюсь, мне очень хотелось, чтобы именно его деятельность и его личность натолкнули Агату Кристи на идею романа «Убийство в Восточном экспрессе». В конце концов, почему бы и нет? Встретились случайно в Стамбуле, сыщик-эмигрант (русский Пуаро!) что-то поведал писательнице из своего опыта… Увы! Писательница посетила Стамбул лишь в 1934 году, а Аркадий Францевич Кошко за одиннадцать лет до того, в 1923-м, встревоженный слухами о возможной выдаче правительством Ататюрка всех эмигрантов советским властям, перебрался в Париж.

Но, с другой стороны, что мешает предположить, что в стамбульском отеле «Пера Палас» в 1934 году служил какой-то пожилой русский эмигрант, знакомый с Аркадием Францевичем? А уж от него Агата Кристи узнала о каких-то делах замечательного русского сыщика, что какое-то из этих дел подтолкнуло её к замыслу знаменитого романа, который она тут же в отеле и написала?..[192]

Похоже, автор дал волю своей литературной фантазии. Приношу за то извинения читателям…

Коль скоро зашла речь о России, рассмотрим некоторые нашумевшие дела, которые в принципе можно счесть частными расследованиями (то есть относящимися к предмету книги). Одновременно они — прямо или косвенно — указывают на влияние Пинкертона (а лучше сказать, его литературных двойников) на следственное дело в России.

Интересно, что нам предстоит иметь дело со своего рода зеркальным отражением дел Пинкертона. Зеркальным — то есть, диаметрально противоположным: главными героями у нас окажутся представители аналогичных тайных организаций. В роли проницательного сыщика предстанет член революционной партии, а противостоять ему будут зловещие агенты правительства. Словом, «дело Молли Магуайр», вывернутое наизнанку: взгляд со стороны членов «Молли Магуайр». Как бы с той стороны.

Нет ничего удивительного в том, что частный сыск в России конца XIX — начала XX веков, в отличие от Запада, служил антиправительственным силам. Ведь коли официальная полиция служит государству, то революционеры, естественно, обходятся своими силами. А применяют они, разумеется, методы частного сыска.

Правда, «частный сыск» революции и задачи решал достаточно своеобразные. Речь шла, главным образом, не о расследовании убийств или грабежей, а о разоблачении тайных агентов полиции.

Особенно блистал на этом поприще упоминавшийся нами журналист и член партии социалистов-революционеров (эсеров) Владимир Львович Бурцев. Он даже заслужил прозвище, вынесенное в заголовок — автор одной из брошюр, вышедших в 1911 году, назвал Бурцева Шерлоком Холмсом русской революции, каковой титул «охотник за провокаторами» (ещё одно громкое прозвище Бурцева) принял вполне благосклонно. Насколько оно соответствовало реальным «делам» Бурцева, судить читателю. Самым громким расследованием Бурцева стало разоблачение Азефа. Вот как всё происходило, если судить по воспоминаниям самого Владимира Львовича.

«В мае 1906 года ко мне в Петербурге в редакцию «Былого» пришёл молодой человек, лет 27–28, и заявил, что желает поговорить со мной наедине по одному очень важному делу. Когда мы остались с глазу на глаз, он мне сказал:

— Вы, Владимир Львович Бурцев? Я вас знаю очень хорошо. Вот ваша карточка, я её взял в департаменте полиции, по этой карточке вас разыскивали… По своим убеждениям я — эсер, а служу в департаменте полиции чиновником особых поручений при охранном отделении… Скажу вам прямо: не могу ли я быть чем-нибудь полезным освободительному движению?»[193]

Так начинает Бурцев свой рассказ об этом деле в книге воспоминаний «В погоне за провокаторами». К тому моменту он уже заслужил громкую славу разоблачениями агентов-провокаторов, внедрённых в революционное движение. Сразу же поясним: в сленге русских революционеров того времени слово «провокатор» означало не совсем то, что понимали под этим в других странах и в другие времена. Русские революционеры «провокаторами» называли тайных агентов полиции, которые работали внутри революционных партий и организаций. Эти агенты никого не провоцировали на совершение преступных деяний, но определение «провокаторы» приклеилось к ним всерьёз и надолго и очень быстро распространилось за пределы собственно революционной среды.

Молодой человек, желавший быть полезным делу революции, назвался Михайловским, однако вскоре Бурцев выяснил, что настоящее его имя Михаил Бакай и что он действительно служит в Варшавском охранном отделении. По его словам, произвол, пытки, провокации охранки (на этот раз, провокации в общепринятом смысле — вплоть до организации убийств чиновников), творящиеся в этом отделении, заставили его прийти к революционерам и предложить им свои услуги.

Бакай буквально завалил Бурцева информацией о действиях полиции против революционеров-террористов. Касалась она главным образом тех членов партии эсеров, которые одновременно были тайными сотрудниками полиции.

Среди прочего он сообщил, что в руководстве «Боевой организации» эсеров имеется агент полиции. Зовут предателя дела революции Раскин, но это, разумеется, псевдоним.

Такое вот полицейское «не-могу-молчать».

Ко времени появления Бакая в редакции «Былого» в активе Бурцева уже числилось несколько серьёзных побед. Ему удалось разоблачить агентов русского политического сыска, внедрённых в революционную среду, неких Геккельмана и Бейтнера. Первый под именем Ландезена был внедрён в среду революционеров-народовольцев ещё до покушения на Александра II. Когда в 1884 году Бурцев с ним столкнулся, Геккельман вращался в кругах революционных эмигрантов в Париже. Бурцев, по его собственному признанию, никаких расследований не проводил, а случайно получал нужную информацию от народовольца Дегаева, завербованного полицией, но затем раскаявшегося, выдавшего нескольких информаторов и организовавшего на собственной квартире убийство своего куратора — жандармского подполковника Георгия Судейкина.

Разумеется, разоблачение нашим героем Геккельмана и Бейтнера можно отнести к случайности. Но после знакомства с историей Пинкертона я хорошо понимаю, сколь важную роль играет случай в жизни сыщика[194].

Теперь же, получив «наводку» от полицейского чиновника, Бурцев уже не ждал подарков судьбы. Он всерьёз занялся следствием, поскольку и обвинение было чрезвычайно серьёзным.

Проверка показала, что сведения, которые по словам Бакая становились известны полиции, мог сообщить только человек из руководства партии эсеров, а точнее — самой законспирированной её части, боевой организации, стоявшей за всеми террористическими акциями.

«Охотник за провокаторами» чувствовал, что приближается к самой крупной добыче. Но кто же это?

Однажды, как пишет Бурцев, он случайно встретил прогуливавшегося с женой главу БО Евно Фишелевича Азефа.

«Передо мной вдруг встал очень серьёзный вопрос. Если я издали увидел Азефа и так легко узнал его, то как же сыщики, которые, конечно, знают его в лицо, могут его не узнать, когда он так открыто бывает в Санкт-Петербурге?»[195]

Бурцев решил, что, очевидно, полицейские внедрили своего агента Раскина в окружение Азефа, чтобы получать ценную информацию почти из первых рук. Потому, как он полагал, они и не арестовывают главного организатора террора — чтобы не подставлять под удар своего «Раскина».

Теперь все мысли Бурцева сосредоточились на фигуре Азефа и его окружении. Размышляя о каждом из революционеров, он задавался вопросом: не этот ли является пресловутым «Раскиным»? И всякий раз отбрасывал подозрение. До тех пор, пока ему вдруг не пришло в голову: а не сам ли Азеф и есть агент охранки по имени Раскин?

Это предположение поразило будто громом, в первую очередь, самого Бурцева. Но отмахнуться от него «охотник за провокаторами» не смог.

Евно Фишелевич Азеф словно самой природой был определён на роль Иуды-предателя. Еврей с той самой внешностью, которую называют «мечта антисемита». Некрасивый, с приплюснутым носом, выпуклыми глазами, толстыми, словно вывернутыми губами. Он родился в октябре 1869 года в местечке Лысково Гродненской губернии в семье бедного портного. Участвовал в деятельности революционных кружков. Учился в гимназии, затем уехал заграницу, в Карлсруэ, где окончил университет и стал инженером-электротехником.

Вернувшись в Россию и вступив в 1899 году в партию эсеров, Азеф вскоре возглавил её Боевую организацию. И тут проявился его фантастический талант организатора террористической войны с правительством. Под его непосредственным руководством были совершены более тридцати террористических актов.

Среди них — убийство министра внутренних дел и шефа корпуса жандармов В.К. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Он же организовал убийство священника Георгия Гапона, осуществлённое по его распоряжению боевиками Петра Рутенберга. Словом, для революционной России Азеф был фигурой легендарной.

Теперь понятно, каким абсурдом в глазах руководства партии эсеров выглядело обвинение, высказанное Бурцевым. Скорее можно было поверить, что Папа Римский на самом деле — главный раввин Рима и на Пасху ест мацу, замешанную на крови христианских младенцев.

При этом никаких доказательств Бурцев не представил. Только общая информация, полученная от Бакая, да ещё глубокая личная убеждённость в том, что Азеф и Раскин — один и тот же человек. Впрочем, убеждённость — вещь нематериальная. Неудивительно поэтому, что соратники Азефа в обвинения не поверили и потребовали более весомых улик.

Бурцев и сам понимал, что столь тяжкое обвинение требует неопровержимых доказательств, и решил получить их из первых рук — от бывшего директора Департамента полиции А. Лопухина. Встретиться с ним Бурцеву удалось в поезде: в Берне он сел в вагон, а в нём — кто бы мог подумать! — как раз ехал отставной сановник с супругой. Чета Лопухиных направлялась в Лондон.

Оставим в стороне вопрос (сам по себе интересный), как эта встреча была организована. Скажем лишь, что Лопухин не проронил ни слова за первые четыре часа, пока Бурцев вдохновенно говорил о страшной роли двойного агента Азефа.

Впрочем, Лопухину он сразу сказал: «Вы можете молчать. Я всё расскажу сам, от вас требуется лишь подтвердить мой рассказ». И Лопухин, по словам Бурцева, подтвердил, возмутившись кровавой ролью Азефа. Правда, подтвердил своеобразно: «Никакого Раскина я не знаю. С господином Азефом несколько раз действительно встречался».

Можно ли из этого заключить, что Азеф и Раскин — одно и то же лицо? Бурцев считал — можно. А ему вновь не поверили. Вот как сам Бурцев вспоминает об этом:

«По настоянию судей, П.А. Кропоткина, Г.А. Лопатина и В.Н. Фигнер, мне пришлось рассказать о моём разговоре с Лопухиным. Мои обвинители настаивали на том, что Лопухин был подослан ко мне, что он сознательно оклеветал Азефа, и мне сообщили, что в Петербург будет послан специальный представитель социал-революционеров для допроса Лопухина»[196].

Не будем занимать внимание читателей всеми деталями. У меня сложилось впечатление, что руководство революционеров просто устало отбиваться от «доказательств» Бурцева. Азефа признали виновным в «провокаторстве» — сотрудничестве с властями и приговорили к смертной казни. Правда, он благополучно скрылся за границу и поселился в Берлине, где жил по документам Александра Нимейера. Эсеры не знали? Да нет, знали. Даже Бурцев знал и встречался с Азефом на французском курорте в 1912 году. Но никто его не трогал, он благополучно дожил до конца Первой мировой войны и умер от почечной недостаточности в 1918 году. Почему не убили? Загадка. Ещё одна.

Словом, разоблачили провокатора Азефа. И что? Наконец-то эсеры могли действовать по-настоящему эффективно? Отнюдь. После ухода Азефа боевая деятельность партии просто сошла на нет. И власти, наконец, могли вздохнуть спокойно. Кто же выиграл от действий Бурцева?

Когда Бурцева назвали «Шерлоком Холмсом русской революции», не кто иной, как его бывший информатор, благородный полицейский Бакай возмущённо отозвался на это в 1912 году: «Вы и Шерлок Холмс мне представлялись двумя противоположными полюсами, как по социальному положению, так и по моральному облику»[197]. И чуть дальше: «На деле Азефа… Вы заработали до 40 000 франков. К Вам поступали деньги с разных сторон — из Швейцарии, из Америки, от партий, от частных лиц. Вы сами говорили, что за один первый год Вашей кампании Вами было получено более 100 000 франков… за дутые дела о выеденных яйцах»[198]. Вот тебе и раз… А говорят — бескорыстие Бурцева восхищало даже его врагов… Да ещё дутые дела…

Сам Бурцев вспоминает, как при той самой случайной встрече во Франции в 1912 году Азеф ему сказал: «Если бы не вы, я бы убил царя!» И был при этом, как пишет Бурцев, совершенно искренен. Добавим: потому что говорил правду — именно незадолго до бурцевских разоблачений Азеф активно готовил покушение на Николая II. И — что тут скажешь? — действительно, активность Бурцева эту подготовку остановила.

Так что же? Была ли степень сотрудничества Азефа с охранкой вполне допустимой для революционера-террориста? Такая практика существовала. Можно, например, вспомнить члена Исполнительного комитета «Народной воли» революционера Н.В. Клеточникова, который совмещал участие в революционной деятельности, в том числе в подготовке покушения на Александра II, со службой в одном из департаментов Третьего отделения[199]. Служба позволяла ему раз за разом срывать планы полиции по раскрытию революционной организации. Если Бурцева, справедливо или нет, называли «Шерлоком Холмсом русской революции», то Клеточникова можно было бы назвать «Штирлицем русской революции».

Или же Азеф переступил черту, которая отделяла «игру» от предательства?

На этот вопрос ответа не существует.

Общепринятым является мнение об Азефе как о «провокаторе» (агенте полиции). Его как будто подтверждают не только разоблачения Бурцева, вроде бы, поддержанные Лопухиным, но и воспоминания А.В. Герасимова — начальника Санкт-Петербургского охранного отделения. В своих воспоминаниях «На лезвии с террористами» он много страниц уделяет деятельности Азефа как добросовестного агента. Глава, в которой он впервые выводит на сцену Азефа, так и называется «Знакомство с моим лучшим агентом»[200].

Но мемуары Герасимова были написаны спустя два десятилетия после всех разоблачений, когда «провокаторство» Азефа уже стало общим местом для историков русской революции.

Опять-таки, окончательно решить, рассказывает ли эта книга об агенте полиции или об «агенте» революционной партии, мне по прочтении не удалось. Меня не оставляло всё то же ощущение: Вальтер Шелленберг вспоминает об истинном германском патриоте Штирлице и о своём мудром руководстве…

Так что, несмотря на вышесказанное, я оставляю этот вопрос открытым. Но не забудем, что разоблачение (истинное или мнимое) главы Боевой организации как агента-осведомителя Охранного отделения, обезглавило партию эсеров всерьёз и надолго. Может быть, в этом всё дело? И «Шерлок Холмс русской революции» Владимир Бурцев оказался всего лишь пешкой в умелых руках полиции? С его позёрством и тщеславием (что никак не отрицает искренности и личной порядочности охотника за провокаторами) он вполне подходил на такую сомнительную роль. Во всяком случае, в рассказе Бурцева хватает лакун, вызывающих сомнения.

Впрочем, иногда мне кажется, что Азефу было наплевать и на партию, и на власти. Полиция не сумела предотвратить нескольких терактов, совершённых под его руководством, — убийств министра внутренних дел В.К. Плеве, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича и санкт-петербургского градоначальника В.Ф. Лауница. Первого русские революционеры (и Азеф в их числе) считали виновником печально известного кишинёвского погрома 1903 года (погибли 49 человек, были ранены 586). Второго — главным вдохновителем государственного антисемитизма: став в 1891 году московским генерал-губернатором, Сергей Александрович одним из первых указов своих, 28 марта того же года, распорядился о выселении евреев из Москвы и Московской губернии; всего в течение двух лет были выселены десятки тысяч человек, в том числе часть отставных николаевских солдат, которым прежде разрешалось проживание на всей территории Российской империи, включая обе столицы. Тяжёлые условия переселения, стрессовое состояние людей, вдруг лишённых родного дома, привело к смерти нескольких человек. Санкт-петербургский же градоначальник Лауниц открыто поддерживал «Союз русского народа» и «Союз Михаила Архангела», а за убийство черносотенцами депутата I Государственной Думы М. Герценштейна выплатил убийцам денежную премию в 2000 рублей.

Так, может быть, самые громкие теракты Евно Азеф организовал не столько из-за революционных взглядов, сколько по причинам личного, национального характера? Почему бы не предположить, что его действия — месть еврея тем, кого он и его окружение считали виновниками антисемитских эксцессов в стране?

Впрочем, роль евреев в русской революции не является предметом этой книги. В том же, что касается сыскных способностей Владимира Бурцева, то, при всём уважении к искренности и кипучей энергии этого человека, я позволю себе усомниться в них.

Вынужденный эмигрировать из России после окончания Гражданской войны, «Шерлок Холмс русской революции» поселился в Париже. Здесь он написал свои воспоминания («В погоне за провокаторами»), опубликованные не только во Франции, но и в Советской России, где его считали предателем революционных идей: он не только не признал большевиков, но и поддержал обвинение Ленина и других лидеров большевистской партии в работе на германскую разведку. Например, на допросе в Париже по делу об убийстве царской семьи Бурцев заявил следователю:

«Совершенно определённо заявляю Вам, что главой немецкой агентуры был Ленин. Его окончательное соглашение с немцами произошло ещё в 1916 году в г. Берне. Тогда он получил от немцев крупные деньги и окончательно «нанялся» к ним, согласившись работать по их указаниям… Прибыв в Россию в 1917 году с целым сонмом навербованных им агентов, в чём ему открыто помогли немцы, он повёл энергичную борьбу на развал России в самом широком масштабе…»[201]

Судите сами, насколько такие показания говорят о детективных способностях Владимира Львовича и о его добросовестности как сыщика.

В 1934–1935 годах Бурцев выступал в качестве свидетеля на Бернском судебном процессе, который рассматривал вопрос о подлинности «Протоколов сионских мудрецов». Позже он написал и опубликовал книгу «Протоколы сионских мудрецов. Доказанный подлог». В своих утверждениях о «русском» происхождении знаменитой фальшивки он, как предполагается, опирался на информацию, полученную от уже упоминавшегося мною Генриха Бинта, французского полицейского (впоследствии частного сыщика) и агента русской заграничной службы.

Умер Бурцев в 1942 году в оккупированном немцами Париже.

Октябрь 1917 года переломил историю России. Изменилась и система борьбы с преступностью. Но попытки организации частного сыска здесь продолжались и в это время.

В июле 1922 года начальник Управления уголовного розыска НКВД Зиновий Кацнельсон подал в Совнарком проект Декрета об организации частных розыскных бюро. В сопроводительном письме, приложенном к проекту, Кацнельсон писал:

«Работа розыскных Бюро по негласному наблюдению и осведомлению должна в значительной мере разгрузить работу в этой области активных сотрудников Уголовного Розыска, не могущих, по своей малочисленности, достаточно успешно бороться с громадною преступностью в крупнейших городах РСФСР.

С другой стороны, установленный п. 2 проекта порядок открытия Бюро, предусмотренные пп. 4–6 ограничения круга деятельности и осуществляемый на основании п. 10 надзор должны парализовать возможные злоупотребления».

Сам же декрет, по замыслу разработчиков, был достаточно краток и содержал всего 10 пунктов:

Итак, согласно этому проекту частные розыскные бюро призваны были разгрузить государственные правоохранительные органы в связи с резким ростом преступности в годы недавно закончившейся Гражданской войны. Нам кажется, что тут играла свою роль и новая политика Советского правительства, так называемая «Новая экономическая политика»: в стране появился свободный рынок, частная собственность, появились богатые люди — а следовательно, и преступники тех специальностей, о которых за время Гражданской войны и военного коммунизма успели позабыть. Далеко не все революционеры приняли НЭП, недовольные были и среди сотрудников правоохранительных органов[203]. Не исключено, что друзьями они считали не столько жертв преступлений, сколько преступников, среди которых «классово близких» элементов было больше, чем среди «нэпманов», новой буржуазии. Возможно, идея организации частного сыска в стране имела и такую скрытую составляющую: вот пусть буржуев такие же буржуи от сыска и оберегают. Пусть нэпманы платят таким же частникам за охрану, розыск похищенного имущества и прочее. А настоящий уголовный розыск будет бороться с бандитизмом, контрреволюцией и теми преступниками, которые посягают на государственную собственность. Так ли рассуждал старый большевик и чекист Кацнельсон, трудно сказать. Это только предположение, и, разумеется, я имею в виду лишь одну из возможных причин появления проекта. Да и вряд ли Кацнельсон в самом деле так формулировал его цель. Я говорю лишь о возможной эмоциональной составляющей, одной из многих.

Проект вызвал серьёзную критику со стороны наркома юстиции Курского, который в докладной записке указал, что малочисленность аппарата уголовного розыска не позволит должным образом контролировать деятельность частных сыскных бюро. Кроме того, наркомюст высказывал опасения в том, что частные сыскные бюро, имея постоянный контакт с преступниками, могут легко втянуться в организованную преступную деятельность. На это, правда, З. Кацнельсон вполне резонно возразил, что такое подозрение можно высказать и в адрес представителей правительственных органов (в том числе, и подчинённых самому Курскому) — ведь они тоже имеют контакты с преступниками. Но серьёзной дискуссии относительно разрешения частных сыскных бюро не получилось. В августе 1922 года, Кацнельсон ушёл с поста главы уголовного розыска — ушёл на повышение[204].

Сменивший его И. Визнер попросил членов Совнаркома отложить рассмотрение проекта, считая его преждевременным (или непродуманным). Визнер в 1923 году скончался, и проект так и канул в Лету. Спустя некоторое время советское правительство особым указом запретило в стране частную сыскную деятельность.