Генри Морган

БИТВА ПОД СТЕНАМИ ПАНАМЫ

За несколько дней до генерального сражения в Панаме состоялись торжественные шествия и молебны. Президент аудиенсии дон Хуан Перес де Гусман предпринимал титанические усилия, чтобы воодушевить своих солдат и ополченцев на битву с грозным противником.

«Я прибыл в Панаму [из Гуаябаля] в субботу вечером (24 января по григорианскому календарю. — В. Г.), а в воскресенье утром пошел в большую церковь, где с великим благочестием получил святое вероисповедание пред ликом нашей Блаженной Божьей Матери Непорочного Зачатия, — писал он в своем отчете. — Затем я отправился к главной страже и ко всем, кто присутствовал там, обратился следующим образом. Чтобы все истинные католики, защитники веры, преданные нашей Богородице Чистого и Непорочного Зачатия, последовали за мной в тот же день в четыре часа пополудни, дабы выйти навстречу врагу, с предупреждением, что тот, кто откажется сделать это, будет арестован за бесчестье, трусость и подлое пренебрежение своим долгом.

Все предложили мне свое содействие, кроме тех, кто сбежал от меня в Гуаябале; и, приведя их в должный порядок, я повел основную их часть к главной церкви, где пред ликом нашей Богородицы Чистого и Непорочного Зачатия поклялся умереть, защищая Ее. И я отдал Ей кольцо с бриллиантом стоимостью сорок тысяч пиастров в знак моей покорности, с клятвой на устах и сердечной мольбой к Ней о помощи. И все присутствующие с большим воодушевлением принесли такую же клятву.

Образы Чистого и Непорочного Зачатия впервые со дня сражения в крепости Чагре были пронесены во время общего шествия, в котором приняли участие все религиозные общины и братство кафедрального собора Святого Франциска, а также монахини Богородицы из [монастырей] Росарио, Сан-Доминго и Мерседес вместе со всеми святыми и покровителями религиозных общин. И все святейшие таинства во всех церквях были открыты и выставлены на всеобщее обозрение. Были проведены мессы, дабы мне сопутствовал успех. Я разделил со всеми мои драгоценности и реликвии, собранные во время моих странствий, пожертвовав их вышеназванным образам, святым и патронам».

Это был действительно благородный жест со стороны дона Хуана. Общая стоимость пожертвований оценивалась в 28 тысяч 450 песо. Монахи монастыря Нуэстра-Сеньора-де-ла-Консепсьон получили девять тысяч песо; доминиканцам были отданы массивное ожерелье из новогранадских изумрудов стоимостью 1500 песо и большая золотая цепь для Девы Розарий-ской; францисканцам достались бриллианты и иные драгоценности стоимостью 1200 песо и большая сумма денег для мессы; иезуитам президент подарил бриллиантовое кольцо и жезл с золотым навершием, украшенным бриллиантами, для Михаила Архангела.

Воскресным вечером 15 (25) января дон Хуан вывел свою армию из Панамы, «имея при себе три полевых орудия», и стал лагерем на равнине в лиге от города. В этом месте, называвшемся Мата-Аснильос, проходила дорога на Вента-де-Крусес.

Говоря о качестве своего войска, дон Хуан писал:

«Корпус людей, который я… привел с собой, состоял из двух видов: доблестных военных и лишенных мужества подлецов, многие из которых все свое имущество или плату, положенную им, оставили в крепости Чагре и в Пуэрто-Бельо, а большая часть моих людей состояла из негров, мулатов и индейцев — всего около тысячи двухсот, не считая еще двухсот негров из числа завербованных. У нас было мало ручного огнестрельного оружия, и оно было плохим по сравнению с тем, что нес враг. Ибо у нас имелись карабины, аркебузы и охотничьи ружья, но было мало мушкетов, поскольку их также оставили в Пуэрто-Бельо и Чагре.

Итак, мы сформировали армию из двух батальонов и кавалеристов, каковых было две сотни, сидевших на утомленных лошадях; их привели туда вместе с двумя большими стадами волов и быков, пригнанных пятьюдесятью погонщиками в надежде расстроить ряды врага. Вся армия выглядела живой и отважной, горевшей желанием ринуться в бой и не желавшей придерживаться каких бы то ни было правил для поднятия духа. Вот то, что я видел, и они сказали мне, что способны поразить врага словно молния».

По данным Фрогга, войско испанцев насчитывало 700 кавалеристов и около двух тысяч пехотинцев. В отчете Моргана утверждалось, что у испанцев было 600 всадников и 2100 пехотинцев. Иные данные приводит Ян Эрасмус Рейнинг: 2400 пехотинцев, 400 кавалеристов, от 600 до 700 индейцев и «большое количество негров».

В понедельник 16 (26) января в Панаме осталось очень мало народа. Большинство тех, кто мог носить оружие, находилось вместе с президентом аудиенсии в Мата-Аснильос. Женщины, дети, монахи и священники устремились в порт Перико, собираясь при первой же возможности уйти на судах в море. С собой они прихватили все самое ценное. В числе беженцев находились «капитан реки Чагрес» Франсиско Гонсалес Саладо и секретарь президента Антонио де Сильва, имевший приказ — в случае поражения испанского войска — увезти из города архив дона Хуана. Кроме того, Гонсалес и Сильва должны были уничтожить все лодки и барки в порту и на побережье залива, чтобы не дать корсарам возможности выйти в море.

Понедельник 17 (27) января прошел для испанцев в тревожном ожидании. Численность панамского войска возросла за счет прибытия 250 ополченцев из Верагуа под командованием губернатора дона Хуана Портуондо Бургеньо. Небольшие отряды добровольцев подошли также из соседних деревень.

Авангард войска Моргана показался вечером того же дня. Флибустьеры выглядели комично: они приплясывали и горланили пьяные песни. Один из испанских офицеров, желая подбодрить необстрелянных ополченцев, крикнул своему товарищу:

— Дон Гомес, нам нечего бояться! Взгляните, там не больше шестисот пьяниц!

Но когда из лесу вышли новые отряды врага, души многих защитников Панамы похолодели от страха. Дон Симон Гонсалес, бывший помощник капитана Гонсалеса Саладо, вдруг заявил, что имеет двух добрых лошадок, готовых умчаться прочь, и посоветовал всем держать своих мулов наготове, «чтобы последовать его примеру». Президент, возмущенный провокационными речами дона Симона, набросился на него с кулаками:

— Вы — трусливый цыпленок и вражеский шпион! Вы вселили неуверенность в наших людей на реке Чагрес, а теперь хотите сделать то же самое здесь!

Офицеру охраны было приказано забрать у паникера шпагу, отвести в тюрьму и заковать в цепи.

Утро 18 (28) января выдалось солнечным и безоблачным. Морган поднял свой лагерь примерно в семь часов и двинулся к Панаме под грохот барабанов, с развевающимися знаменами красного и зеленого цветов. Проводники, однако, предупредили его, что «лучше было бы здесь свернуть с большой дороги и поискать другой путь, ибо испанцы на главной дороге безусловно устроили засады и, сидя в них, могут причинить много вреда». Вняв этому совету, Морган повел своих людей через лес по холмам Толедо и спустился на равнину Мата-Аснильос. Там флибустьеры заняли позицию на склонах возвышенности, известной с тех пор под названием Передовая гора, где болото и заливные луга надежно прикрывали один из их флангов. Отсюда была видна вся равнина от отрогов сьерры до побережья Тихого океана; в центре этой панорамы лежала как на ладони Панама.

«В среду утром враг обнаружил себя идущим в направлении нашего тыла тремя эскадронами, в которых они имели две тысячи триста человек, как я точно узнал впоследствии, но раз за разом они образовывали круг, продвигаясь вперед к фронту нашей армии, — рассказывает дон Хуан. — Я назначил командиром нашего левого крыла [коменданта Портобело] дона Алонсо де Алькаудете, командиром правого крыла — губернатора Верагуа дона Хуана Портуондо Боргеньо [Бургеньо], а в центре — сержант-майора [дона Хуана Хименеса Сальватьерра]. К этому я добавил прямое указание, чтобы никто не двигался с места без моего приказа и чтобы, приблизившись на расстояние выстрела, три первые шеренги произвели огонь с колена, а после этого залпа они должны были уступить место арьергарду, чтобы ему продвинуться вперед и выстрелить и чтобы, даже увидев, что кто-то упал мертвым или раненым, они не покинули свою позицию, а до конца соблюдали этот порядок».

Морган, готовясь к сражению, разделил свое войско на три батальона и построил в виде терции. Авангард из трехсот охотников-буканьеров и корсаров возглавили подполковник Лауренс Принс и его заместитель майор Джон Моррис. «Ядро» состояло из шестисот флибустьеров, причем правое крыло находилось под командованием самого Моргана, а левое — под командованием Эдварда Коллира. Арьергард из трехсот корсаров возглавил «добрый старый солдат» полковник Бледри Морган — однофамилец адмирала.

Мы имеем возможность сравнить, как описывали начавшееся сражение президент Панамы, Эксквемелин и Морган.

«Я был в это время на правом крыле авангарда, — рассказывает дон Хуан, — ожидая приближения врага; оно происходило быстро, пешим порядком, с холма в довольно узком месте, на расстоянии примерно трех мушкетных выстрелов от левого крыла нашей армии. И тут неожиданно я услышал громкий шум и выкрики: “Нападаем, нападаем, чтобы рассеять их!” Однако дон Алонсо де Алькаудете не смог ни удержать их в строю, ни пресечь их бегства, хотя он и рубил их шпагой, но они все пришли в замешательство; и я, хорошо зная фатальность этого, дал команду, чтобы они двинули стадо скота и ударили кавалерией. И тут же сам стал во главе эскадрона на правом крыле, крича: “Вперед, ребята, теперь осталось лишь одно — или победить, или умереть! За мной!” Я двинулся прямо на врага, но, едва наши люди увидели, как кто-то упал мертвым, а кто-то раненым, они сразу же повернули назад и бежали, оставив меня лишь с одним негром и слугой, которые сопровождали меня. Все еще двигаясь вперед в соответствии с моим обещанием Деве Марии умереть, чтобы Ее защитить, я получил пулю в жезл, который держал в руке прямо возле щеки. В этот момент ко мне подскочил священник из большой церкви по имени Хуан де Дьос… умоляя меня отступить и спасти себя, на что я дважды резко отвечал отказом. Но на третий раз он проявил настойчивость, заявив мне, что подобное поведение — сущее безумие по отношению к Богу и не подобает христианину. С тем я и отступил, и это было чудо от Девы — сберечь меня от попадания многих тысяч пуль.

После этого я попытался со всей энергией убедить солдат повернуться лицом к врагу, но все было напрасно…»

Свою, более красочную, версию боя приводит Эксквемелин:

«Буканьеры двинулись вперед, остальные последовали за ними, спустились с холма, а испанцы уже поджидали их на широком открытом поле. Когда большая часть пиратов спустилась в долину, испанцы стали кричать: “Viva el Roy!” (“Да здравствует король!”). Одновременно пиратов атаковала конница, но тут всадникам помешало болото и они продвигались очень медленно. Двести охотников, на которых как раз и мчались всадники, подпустили их поближе. Часть буканьеров вдруг встала на колено и дала залп, потом то же самое сделали остальные, так что огонь велся беспрерывно. Испанцы же не могли причинить им никакого вреда, хотя стреляли довольно метко и делали все, чтобы отбить пиратов. Пехота попыталась прийти коннице на помощь, но ее обстрелял другой пиратский отряд. Тогда испанцы решили выпустить с тыла быков и привести пиратов в замешательство. Однако пираты мгновенно перестроились; в то время как остальные сражались с наступающими спереди, люди в арьергарде махали флажками, затем дали по быкам два залпа; быки обратились в бегство вопреки стараниям их погонщиков, которые побежали вслед за ними. Бой продолжался примерно часа два, пока испанская конница не была разбита наголову: большинство всадников было убито, остальные бежали. Пехотинцы, убедившись, что нападение их кавалерии принесло мало пользы, и не имея дальнейших приказов, которые должен был бы отдать их предводитель, выстрелили из мушкетов, бросили их и побежали во всю прыть; пираты, измотанные голодом и утомленные долгой дорогой, не смогли пуститься в погоню. Некоторые испанцы, не надеясь на свои ноги, спрятались в зарослях тростника у небольших прудов, однако пираты находили их и тут же убивали, словно это были собаки. Они взяли в плен группу серых монахов; те предстали перед Морганом, но он приказал их перебить без всякой пощады, не желая выслушать от них ни единого слова. После этого к нему привели командира конницы, который был ранен в бою. Морган приказал допросить его, и тот сообщил, каковы у испанцев силы; он признался, что в бою участвовали четыреста всадников и двадцать рот пехоты, в каждой роте по сто человек, а также шестьсот индейцев, негров и мулатов и что в бой ввели две тысячи быков, чтобы расстроить ряды пиратов и затем перебить их всех до единого; кроме того, в различных местах города испанцы устроили баррикады из мешков с мукой, за которыми они поставили пушки со стороны той дороги, по которой должны были пройти пираты; были устроены редуты и на них установлено по восемь бронзовых пушек и выставлено пятьдесят человек».

Описание боя, которое дает в своей книге Эксквемелин, в целом соответствует «Правдивому отчету…», составленному на основе реляции Моргана:

«Наш адмирал, проведя смотр своих людей и подбодрив их, приказал всем офицерам идти исполнить полученные предписания. Тем временем неприятель, выстроившись в линию в выгодном месте, все еще оставался на месте и совершенно не хотел двигаться (хотя часто провоцировался нами), боясь потерять безопасную позицию в случае отступления. И наш адмирал, заметив это, немедленно отдал приказ, чтобы наши офицеры повернули наш корпус влево и попытались достичь соседнего холма; если бы мы им овладели, мы смогли бы тогда принудить неприятеля вступить в бой к его значительному ущербу, поскольку он не смог бы ввести в бой сразу весь свой основной корпус или больше людей, чем мы… а, кроме того, мы получили бы, таким образом, преимущество как относительно ветра, так и относительно солнца.

Наши офицеры строго исполнили полученный приказ, и спустя короткое время мы заняли этот холм с небольшим сухим проходом, выгодным для нас. В итоге враги были вынуждены ударить по нам в ходе спешного марша, не имея достаточного пространства, чтобы бросить вперед весь свой корпус, из-за большого болота, находившегося как раз у них за спиной и перед которым они преднамеренно выстроились в линию, рассчитывая поймать нас в ловушку. Но мы сменили нашу позицию таким образом, что в итоге нанесли ущерб им самим.

Когда мы поступили указанном образом, дон Франсиско де Аро, который командовал их кавалерией, вместе со своими всадниками предпринял первую атаку на наш авангард, каковую он провел весьма яростно, летя на полном скаку. А поскольку у нас не было пик, наш адмирал отдал приказ сдвоить наши ряды справа и сомкнуть шеренги справа и слева, чтобы замкнуть строй. Однако их пылкий командир не мог остановить свой стремительный бег, пока не упал, расставшись с жизнью во фронтальной шеренге нашего авангарда.

На этом движение их конницы справа прекратилось, и тогда выступила их пехота, надеясь испытать свою удачу; но они оказались такими же безуспешными, как и их товарищи. Ибо мы, приготовившись вместе с нашим главным корпусом встретить их, первым же залпом оказали им такой горячий прием и продолжали нашу работу с такой силой и проворством, что наши друзья-испанцы решили, что лучше им было бы отступить, и вскоре были так крепко побиты еще и нашим левым крылом, которое вначале не могло вступить в сражение (так как ему мешали холмы), что наши враги не смогли выстоять… и… обратились в бегство.

Перед этим они использовали такую тактику, о которой редко можно слышать. Так, пока пехота била нас во фронт и по флангам, они решили заставить два больших стада быков — в каждом было более тысячи голов — вклиниться в правый и левый угол нашего арьергарда с намерением разбить и рассеять нас. Этот замысел, очевидно, имел бы эффект, если бы наш благоразумный адмирал с великим присутствием духа не сорвал их план, отдав приказ небольшому отряду стрелять в погонщиков, а не в скот, и это так сильно напугало остальных, что быки вскоре вынуждены были повернуть назад. Таким образом, указанная тактика не сработала: они находились в таком сильном замешательстве, что счастлив был тот, кто смог первым убежать в город».

Победа досталась флибустьерам через два часа после начала сражения. Многие испанские очевидцы объясняли это «волей Господа и силой врага».

Барабанщики Моргана дали сигнал к общему сбору. На поверке выяснилось, что убитых среди них почти не было, а ранено лишь несколько человек. Потери испанцев составили от шестидесяти до ста человек убитыми, не считая раненых. Дон Хуан Перес де Гусман, не пытаясь оказать сопротивление врагу в самом городе, с остатками своего войска спешно отступил в Капиру, тогда как часть пехотинцев вместе с раненым доном Алонсо де Алькаудете ушла в Портобело.

Воодушевленные успехом флибустьеры под прикрытием пленных направились к городу. Там им открылось нежданное зрелище: все улицы были перекрыты баррикадами, сложенными из бревен и мешков с мукой, на которых были установлены пушки. Взять их казалось намного труднее, чем сражаться с противником в открытом поле.