Геологи идут на Север

Первые открытия

Первые дни июня.

Ночи совсем нет. Круглые сутки можно читать, писать, делать вычисления на местности.

На лиственницах брызнула мелкая сетка иголок, и деревья похожи на зеленые облака. Зелень проглядывает из каждой расселины, из-под каждого камня. Болотные кочки обратились в зеленые, колючие шары. Куропатки прочно сидят в гнездах. Их охраняют крикливые самцы. Солнце яростно изливает потоки света и тепла.

Сижу на камне у самой реки и высчитываю быстроту ее течения. Сколько в ней бесполезной энергии! Это сегодня. А завтра сюда придут строители, инженеры, рабочие, здесь возникнут прииски, рудники, рабочие поселки.

Громкий выстрел разрушает мои мечты. Я вскакиваю и смотрю вокруг. Из палатки выбегает Александр. Кто это стрелял? Он размахивает ружьем и тоже смотрит по сторонам.

Раздается второй выстрел, и до нас доносятся крики. Мы бежим вдоль берега, обгоняя друг друга, и за поворотом реки сталкиваемся с Микой. Он сидит верхом на лошади. Синие галифе и высокие резиновые сапоги с отворотами придают его фигуре внушительный вид. У ног его лошади прыгает маленький, черный пес. Рядом шагает молодой якут.

— Что вы, черти, приумолкли? — кричит Мика, прыгая с лошади. — Знакомьтесь — лучший каюр от Зырянки до Индигирки — Данила Слепцов. Комсомолец! Славный парень! Правда, он случайным выстрелом на охоте повредил себе руку.

Молодой якут застенчиво подает нам левую руку. Правую, поврежденную, он прячет за спиной.

«Бесполезный для нас человек! И зачем его взял Мика?» — мелькает у меня досадная мысль.

Мика загорел еще больше. Нос облупился, и только большие глаза по-прежнему весело сверкают. Он торопливо рассказывает нам о своем путешествии в Кыгыл-Балыхтах.

— Тихомиров выполнил свое обещание. Доставил нам лошадок в Кыгыл-Балыхтах. Я взял лучших, — заканчивает свой рассказ Мика.

Теперь у нас восемь лошадей. Транспортом обеспечены.

Весь вечер сидим с Микой над разработкой кругового маршрута. Спорим, миримся и снова спорим по самым разнообразным поводам. Наконец «утрясены» даже ничтожные мелочи предстоящего путешествия. И тогда Мика с серьезным видом объявляет:

— Право давать имена промышленным ключам и долинам предоставляется тому, кто первый откроет их.

— Да ты сначала открой, — смеюсь я.

— Я затем и приехал, чтобы открыть.

— Ну, ладно. Так и быть. Открывай, пожалуйста.

Александр и Данила, наш новый каюр-проводник, навьючивают лошадей. Данила одной здоровой рукой ловко завязывает вьюки. Он так расторопен и поворотлив, что мне становится стыдно за вчерашнее недоверие к нему.

Ранним утром уходим в круговой маршрут. На траве — крупные капли росы, воздух свеж и полон смолистого запаха лиственницы. По кустам, пугая куропаток, носится наш пес Шарик. Данила, едущий сзади меня, тянет однообразно:

Он перебирает в своей песне все, что попадается на глаза. Мика с винчестером за плечом то и дело вырывается вперед, молодцевато гарцуя. На душе по-весеннему весело. Началась настоящая геологопоисковая работа. Мика зарисовал и задокументировал несколько сбросов. Я работаю с буссолью и веду глазомерную съемку. Александр все время берет пробы.

В пробах появились первые значки. Значков с каждым днем все больше, в шлихах — большой процент пирита. Мы заходим в пиритизированную зону. Мика зарисовал несколько сбросов и кварцевых жил. Все чаще берем рудные пробы. Мы напоминаем охотников, идущих по свежему, запутанному следу хитрого зверя.

Но физиономия Александра при взятии проб по-прежнему остается мрачной.

— Нет самостоятельного металла! — говорит он, рассматривая в лотке чуть заметные на глаз значки.

— Вон, Александр, где пробу надо взять, в «щетке» на той стороне реки, — показываю я ему место для очередной пробы.

Он молча перебирается через реку. Я делаю затес на дереве, ставлю номер очередной пробы, записываю в книжку. Слышу, Александр что-то кричит и машет рукой. Немедленно направляюсь к нему.

— Есть! — хриплым от волнения голосом говорит он, протягивая мне лоток. В лотке среди шлиха, состоящего сплошь из пирита, несколько значков в темно-охристой «рубашке», похожей на тонкие, маленькие, продолговатые лепешки.

Я на глаз определяю вес. Проба явно промышленная.

— Сашка, лоток! — кричит Мика, разбирая другую «щетку».

Мы оба подходим к нему. Александр, набрав лоток, начинает опять мыть. И вот снова я, Мика и Данила, бросивший своих лошадей, замерли в ожидании.

В лотке среди пирита опять блестят лепешки. Сразу становится радостно. Появляется уверенность, что эта проба не случайна: Но Мика с Данилой и Александром роются уже в другом месте. Они смывают лоток за лотком. Лошади, оставленные Данилой, разбрелись по тайге.

— Ну, хватит, ребята, мыть, надо продолжать поиски!

Переходим с Данилой через реку. Он собирает лошадей, а я намечаю место для поисковой разведочной линии.

Продолжаем работу, хотя уже наступил вечер. В шлихах по-прежнему большой процент пирита. Заранее намечаем место ночлега — возле устья ключа правого притока реки.

— Ну, зацепили. Теперь пойдем ключишки открывать, — радостно говорит Мика.

Ему очень хочется самому найти хороший ключ. Поэтому он долго и настойчиво доказывает мне:

— На ночлег рано. Нам надо еще сходить в боковой маршрут. Мы с Александром исследуем левую часть долины и ее притоки. Хорошо?

— Хорошо, хорошо… — Я согласен.

Мы расходимся в разные стороны. Мика и Александр направляются вниз по реке, а мы с Данилой — к соседнему ключу. Подходим к устью, чтобы оттуда начать работу.

В устье ключ разбивается на мелкие протоки. Песчаные косы желтеют на берегах. Данила неожиданно наклоняется над песком.

— Человеческий след, однако. Здесь русский ходил прошлым летом…

Теперь и я различаю на песке полустертый след человека.

— А почему русский?

— Якуты в сапогах не ходят.

Я в недоумении. Откуда здесь могут быть русские? Делаю на лиственнице затес и надписываю на нем: «Ключ Ууча». По-якутски это значит «русский».

Данилу отправляю обратно к нашей палатке и лошадям а сам иду вверх по ключу.

Я опробую каждую косу, каждую встречную «щетку». Беспрерывно беру образцы пород и сам мою шлиховые пробы. Делаю затесы на деревьях.

С каждым километром шлиховые пробы улучшаются. Ключ, бесспорно, промышленный. До вершины ключа еще далеко. Но уже совсем поздно. Нужно возвращаться на стоянку.

— Александр с Данилой уже храпят в палатке. В отдельной палатке, не сняв накомарника, спит Мика. Я забираюсь в свой полог. Плотно запахиваю и завязываю вход так, чтобы ни один комар не мог пробраться, и укладываюсь.

Но сон не приходит. Я долго лежу под заячьим одеялом на ветках стланика. За пологом гудит и переливается комариный столб. Осторожно приподнимаю край палатки. Над рекой плывет туман. Круглое, плотное облачко зацепилось за сопку и замерло. Трещит угасающий костер. А ухо чутко ловит ночные шорохи. Вот где-то рядом, у самого полога, просвистели утки, хрустнула ветка и опять тишина. Вдруг послышался быстрый топот. В стороне что-то тяжело затрещало. Рука осторожно нащупывает лежащий сбоку винчестер. Но все снова затихло и только гудит, гудит комариный столб. Мысли бегут одна за другой. Наконец-то после двухлетних напряженных и бесплодных поисков мы сделали первые открытия промышленных месторождений.

Металлоносная зона, которую мы сегодня пересекли, безусловно, тянется с Колымы. Теперь наш маршрут нужно направить вдоль реки и переходить на детальную съемку…

Я плыву в полусне, мысли путаются, угасают, возникают снова, фантазия расправляет свои веселые крылья. А все-таки кто этот русский, чей след мы обнаружили на песке? Что он делал в этих местах? Может быть, здесь была еще одна экспедиция? Вот это было бы здорово! Но почему тогда не осталось никаких следов от ее работы? Для меня это становится загадкой, которую хочется скорей разрешить…

— Что за чертовщина? Откуда здесь река? Ну, хоть убей — не пойму, откуда здесь река? — слышу я удивленные возгласы Мики.

Мы с Александром и Данилой идем сзади, устало спотыкаясь о болотные кочки. «Что за реку он мог увидеть? — удивляюсь я. — Никакой реки на карте здесь не обозначено»…

Но перед нами действительно река. Шоколадно-светлые воды ее вот-вот выйдут из берегов и затопят болота. Тогда нам, пожалуй, несдобровать. Горные паводки неожиданны. Они все сокрушают на своем пути.

Прижимаясь к обрывистому увалу, идем по берегу. Стараюсь определить по карте, на какую реку мы вышли. После некоторых расчетов выясняем: это — Нера.

Нера — один из крупнейших притоков Индигирки. В Неру впадают бесчисленные ключи и речушки, и сейчас, в период таяния снегов, она дико и грозно несет свои воды. Достаточно пойти дождям — и паводок неизбежен. Нам нет нужды переправляться через Неру, но все-таки сердце содрогается при одной мысли о переправе.

Идем по прижиму вдоль Неры. На обнажениях Мика упорно ищет отпечатки ископаемой фауны для определения геологического возраста отложений. Он энергично отбивает геологическим молотком образец за образцом. Мы помогаем ему в поисках.

— Есть, нашел! Ура! — радостно кричит Мика. В руке у него плитка сланца.

— Псевдомонотис якутика — триас[10], — быстро решает он, показывая плитку со слабыми отпечатками ракушки, аккуратно завертывает ее и прячет в рюкзак.

Лишь под утро, усталые и разбитые, возвращаемся мы из маршрута к своей стоянке. Погода начинает явно портиться. Северный ветер нагнал тяжелые тучи, и дождь, холодный и резкий, сечет по лицу. Все мы немножко простудились и куксимся.

Лошади устало тащат мокрые вьюки. Маленькая тропка скрывается в излучинах Нерской долины. Хочется отдохнуть обстоятельно и подольше.

Тропка неожиданно приводит к якутской юрте. Но юрта пуста. Очевидно, хозяева откочевали на летние пастбища, устанавливаем палатку, разводим костер. Данила и Мика отправляются на охоту. Дождь перестал. Разорванные клочья туч несутся на юг, а река так же стремительно мчится на север. Картина величественная и бесподобная. Вода идет вровень с низкими берегами. Хорошо, если больше не будет дождя.

Если не будет угрозы паводка, останемся здесь на дневку. У нас накопилось много дел по геологической документации. Надо заняться камеральной работой, подогнать карту, привести в порядок собранные материалы. Появляются Данила и Мика, увешанные крякушами. Ума не приложу, как Данила ухитряется стрелять одной рукой, да еще так ловко, в лет и почти без промаха. После ужина Данила куда-то таинственно собирается.

— Ты куда же, на ночь глядя, Данила?

— К якутам. Поговорить надо немного. Соскучился…

— Да ты в своем ли уме? Где ты их найдешь?

— Тайга скажет.

— А если якуты за несколько кёс?

— Я так далеко не пойду.

— Да как ты узнаешь, далеко они или близко?

— Тайга скажет, след скажет. Сегодняшний след, вчерашний след все расскажут.

— Ну, что ж! Не заблудись, смотри.

— Да что вы, Иннокентий Иванович! — Данила явно обижен. Это он-то, лесной житель, читающий звериные тропки так, как я книгу, заблудится! Как можно было подумать о нем такое?

— Ну тогда иди.

И он уходит, этот худенький, черноглазый парень, неслышно перебирая ногами. Его фигура долго мелькает между болотными кочками и, наконец, скрывается за тальником.

На рассвете выхожу из палатки. Небо такое лазурное, что сразу становится весело и легко. Только река, затянутая багровой дымкой, зловеще мчится на север. Выдранные с корнями деревья плывут по реке. Мятежная и суровая Нера одна нарушает утреннюю ласковую тишину.

— Э-э, нюча! Э-э-эй!.. — раздаются в кустарниках тонкие девичьи голоса. Изумленно поворачиваюсь на голос и вижу — прыгая по кочкам, к нашей палатке приближаются две якутские девушки. За ними идет Данила. В руках девушек — березовые туески. Данила также обвешан туесками и узелками.

— Здравствуйте! Мария Николаевна Березкина, — протягивает руку неожиданная гостья.

— Дуня, — коротко рекомендуется вторая.

— Александр, Мика, вставайте! Гости у нас!

Начинается суетня, веселые шутки. Данила сгружает с себя туески со сливками. Девушки ставят на траву туески с угощением. В них — свежее масло, молоко, хаяк.

— Где ты их нашел, Данила?

— В тайге встретил. В полкёсе отсюда. След прямо к юрте привел…

— Давненько я не пробовал свежих сливок, — восхищается Мика и сразу опоражнивает туесок.

— Ну, этого лакомства тебе двойной порции рационом не предусмотрено, — пробует урезонить его Александр.

— Тут рацион ни при чем, у меня желудок особенный. С двойным дном! Понятно?

Спорить с ним бесполезно.

Девушки, не замечая проворства Мики по части съестного, быстро, перебивая друг друга, говорят что-то по-якутски. Их, как видно, очень интересует наше присутствие в этих краях. С помощью Данилы узнаем от девушек, что здесь живут только три якутские семьи. Занимаются скотоводством, охотой и ловлей рыбы.

Мы берем немного галет, пряников, сахару и всей толпой направляемся в гости к местному старожилу Березкину. Юрта Березкина расположена у ключа, на опушке редкого леса. Место это носит поэтическое название «Птичье гнездышко». Недалеко от юрты вижу столб, особо зарубленный. На столбе зеленой краской неразборчивая надпись и дата «1934 год».

Березкин, низенький, коренастый старик, приветливо встречает гостей. Нас окружает целая орава ребятишек. Мика щедро награждает их пряниками и галетами, а хозяйке преподносит сахар и чай. В юрте — деревянный пол, чисто. В углу, на видном месте — швейная машина, на камельке закипает медный чайник. Молодая хозяйка хлопочет около стола, устанавливая фарфоровые чашки, ставит на стол лепешки, масло, хаяк. При виде такого угощения Мика радостно потирает руки. Березкин — видавший виды старик. Он отлично говорит по-русски. От него я узнаю тайну следа от русского сапога на ключе «Ууча», а заодно — тайну столба у его юрты.

— Здесь в прошлом году ходили русские. Они приезжали из Якутска. Рыли глубокие ямы, поставили этот столб. Я ходил с одним русским на ключ. Это, наверное, тот самый ключ, который ты называешь «Ууча»…

— Как имя этого русского?

— Не знаю, не помню… Забыл!

— И что-нибудь нашли они здесь?

— По-моему, нет. Не знаю!

И только впоследствии мне стало известно, что здесь до нашего прихода была экспедиция геолога Одинца, организованная Главным геологическим управлением. Ей так и не удалось обнаружить промышленных месторождений полезных ископаемых. О неудачах этой экспедиции я узнал значительно позже, когда наши работы подходили к концу.

Мы сидим в юрте якута Березкина и делимся своими впечатлениями. Молодая хозяйка показывает нам швейную малину.

— Мы ее купили в фактории. Я ее сначала боялась и не умела шить. А теперь ничего, не боюсь… И научилась шить. Очень хорошая машина!

Дождь барабанит о крышу палатки угрюмо и однообразно. Рядом, за полотном, ревет и беснуется Hep а. Все время клонит ко сну.

— Вставай, начальник, вставай! Поднимайтесь все! — Данила начинает снимать палатку, и мы быстро вскакиваем, не понимая, в чем дело.

— Скоро хлынет вода! Паводок будет, вставайте! — уверенно заявляет Данила, хватая за узду лошадь, которая ржет, прядет ушами и тревожно скребет копытами.

Река, зловеще выходит из берегов. Рыжие потоки уже заливают нашу стоянку. За пять минут сворачиваем палатку и навьючиваем лошадей. Подгоняемые угрозой паводка, подхлестываемые холодным дождем, торопливо уходим через болота к террасе. Иззябшие, мокрые, забрызганные по уши грязью, добираемся до высокой террасы. Мы спохватились вовремя. К утру паводок разливается по всему болоту, затопляя речную долину.

А дождь все идет и идет, угрюмый, холодный северный дождь. Он зарядил надолго, по крайней мере на трое суток. Не только Нера, но и горные ключи вышли из берегов. Бесчисленные потоки вырываются из каждого распадка и ущелья. Вся окрестность превращается в сплошное озеро.

Несколько дней проходит в вынужденном бездействии. Наконец устанавливается солнечная погода. В тайге снова наступает тишина.

По густому лесу и бурелому, обходя район наводнения, мы выходим на безымянный, ничем не примечательный ключ.

— Этот ключишко мне положительно нравится, — говорит Мика.

— Давай-ка, Саша, лоток…

Первая же проба оказывается удачной. Вторая приносит еще большую удачу. Мика сияет. Знай, мол, наших!

Я делаю затес на дереве, ставлю дату и имя открывателя нового ключа… «Двадцать пятого июня 1935 года. Ключ открыл Дмитрий Асеев».

Мика читает надпись на дереве и дописывает синим карандашом: «Ключ назван «Наташа».

— Почему же «Наташа»?

— В честь Наташи Ростовой. А вообще, товарищ начальник, можно назвать и в честь другой Наташи, — говорит, хитро улыбаясь, Мика.

Ключи, где нами открыты промышленные месторождения металла, мы называем именами знакомых, именами героев любимых романов, фамилиями и именами работников экспедиции. Ряду ключей даем революционные названия, иногда называем ключ по наиболее характерным для него признакам. На наших картах уйма ключей: Широких, Узких, Крутых, Перевальных, Валунистых. Каких только названий не надавали им геологи.

Мы движемся дальше, из распадка в распадок, от ключа к ключу. Всем ключам, которые мы опробуем и заносим на карту, даем названия. Это обычно происходит на привалах. Я вынимаю карту, где под номерами занесены безымянные ключи.

— Ключ номер первый. Какое имя дать новорожденному?

— «Удачный», — предлагает Александр.

— Отлично! Ключ номер два…

— «Загадка». — Это название предлагается Микой.

— Почему же «Загадка»?

— Металлоносная вода на этом ключе то исчезает, то появляется снова. Загадочный ключ!..

…По тропе через небольшой перевал попадаем в широкую долину следующего притока Неры.

Приходим к реке. Она шумит и пенится, зажатая каменными глыбами. Опробуем речные косы. Но вот и прижим. Дальше нужно переходить через речку.

— Груз подмочим, — говорит Данила.

Кое-как находим подходящее место и решаемся идти вброд. Забираемся на завьюченных лошадей. Лошади тяжело бредут с двойным грузом, в особенности лошадь под Микой, и сколько он ни старается поднимать ноги на глубоком месте, набирает полные сапоги воды.

Переправились благополучно, даже не подмочив вьюков. Сразу же начинаем опробование. В одном-невзрачном ключике обнаруживаем промышленный металл. На склонах встречаем кварцевые жилы и осыпи кварца. Тщательно делаем замеры пород и жил, стараясь определить общее простирание окварцованной зоны… Мика делает затес и пишет: «Ключ «Неожиданный».

Отсюда выбираемся на водораздел. С него хорошо видна большая долина.

Мика возится с картой и компасом и наконец безапелляционно заявляет:

— В пяти — шести километрах выше устья этого ключа мы должны опять встретить окварцованную зону и металл. Направление ее как раз туда. — Он машет рукой на север.

Я проверяю компасом на карте его предположение.

— Ты прав. Обязательно исследуем этот ключ.

Назавтра по густому лесу и бурелому — проходим к устью ключа. По дороге вспугиваем выводок глухарей, маленькие птенцы моментально прячутся в высокой траве. А мать, отвлекая на себя внимание, крутится у нас под ногами. Мика несколько раз поднимает винчестер и всякий раз в раздумье опускает его.

— Фу ты пропасть, вот навязалась, — кричит он, отгоняя глухарку палкой. Она испуганно улетает.

Подходим к устью ключа. На лиственнице делаю затес с четырех сторон и пишу «В. К. Э. ДС», что означает «Верхне-Колымская экспедиция Дальстроя». Я вполне уверен, что это будет промышленный объект. И добавляю: «Ключ «Аня», 1935-й год. Начальник партии Галченко».

— А если этот ключ окажется пустой, как бубен? — иронически спрашивает Мика.

— Ничего, не подведет! — смеюсь я.

Двигаемся вверх по только что названному ключу Аня.

— Пока ничего особенного, — говорю я, рассматривая взятые Александром пробы.

— Как это, ничего особенного? — возражает Мика. — А кварцевая галька на косах — это вам что? — И через некоторое время он победоносно восклицает: — Ну, так и есть, кварцевая жилка, — Мика с гордостью показывает на сетку кварцевых прожилков.

— Входим, видимо, в окварцованную зону, — заключаю я. — Ну, Данила, останавливайся здесь на ночлег!

Данила развьючивает лошадей. А мы продолжаем работать, двигаясь дальше по ручью.

С каждым километром пробы улучшаются, мы берем их со «щеток» и в бортах террас, в «спаях».

— Смотрите, — сдавленным голосом говорит Александр, протягивая лоток.

— Сколько его! Да оно в красной рубашке! — восхищается Мика, рассматривая взятую пробу.

Александр с энтузиазмом смывает еще несколько лотков. Мы помогаем ему промывать пробы. Мика берет несколько образцов обнаруженных им кварцевых жил. Наши выводы блестяще подтверждаются. Полный успех! Увлекшись работой, не замечаем, что пролетела короткая, светлая июньская ночь.

— Солнце уже высоко! Пора возвращаться к Даниле, — говорю я, когда мы закончили опробование обеих вершин раздвоившегося ключа.

— Да, вот это ключик! Не подвела Аня, — восхищается Мика.

— А я думал уже — не случилось ли чего-нибудь с вами, — радостно встречает нас Данила.

— Давай, Данила, скорее подзакусим, — и Мика первым присаживается к своеобразному полевому столу, сделанному из двух ящиков. На этот раз наш аппетит настолько велик, что мы не уступаем даже Мике.

Наш отдых не долог. Много спать некогда. Вскоре мы снова на ногах. Наносим на карту вновь открытый ключ. Прикидываем размеры обнаруженной окварцованной зоны.

— Ну, мне это явно начинает нравиться, — продолжает восхищаться Мика. — Выходит, что в параллельно текущем ключе, примерно в восьми — десяти километрах выше его устья, мы опять должны обнаружить кварцевые жилки. И они обязательно что-нибудь нам подарят.

— На неизвестный соседний ключ нам на лошадях не попасть, — показываю я на другой перевал. — Придется идти в обход. Выйдем на устье Ани, а там — вверх по реке, к неизвестному ключу. Не помешали бы прижимы…

— Пройдем, — уверенно заявляет Мика.

Вот и устье Ани. Идем вверх по реке и скоро убеждаемся, что около прижима нам не пройти.

— Да, речка, черт бы ее подрал, — разочарованно вздыхает Мика. — Здесь лошади при переправе явно всплывут. А смотрите — на той стороне какая мощная наледь! Всю долину лед закрывает. Здесь на наледь не выберешься. Лед до полутора метров толщины. Вот задача!

Я уже почти решаю вернуться назад, но Мика твердо заявляет:

— Нет. Я сейчас сам проверю, пройдут ли лошади. Если я с шестом перейду и меня не собьет с ног, значит, лошади пройдут. Ищи, Сашка, шест покрепче!

И он, раздевшись, в одних трусиках и сапогах залезает в воду. Опираясь шестом о дно, начинает переправу на противоположный берег. Стремительное течение сбивает Мику с ног, но он упирается и идет дальше. Вот он уже у противоположного берега, но там явно глубже, и Мика, сорванный течением, всплывает. Несколько взмахов рук, и он с шестом выскакивает, на берег, быстро осматривает наледь, а потом машет рукой, отрицательно покачивая головой, и долго выбирает подходящее место для обратной переправы.

Спустя несколько минут Мика пляшет у костра, разведенного нами, и никак не может выговорить ни слова. Зубы его выбивают мелкую дробь. Наконец ему удается произнести кое-что членораздельное:

— Нельзя там пройти! Придется через перевал…

Собираем всех лошадей, закрепляем покрепче вьюки у седел и начинаем, подъем. Первым идет Данила, ловко цепляясь левой рукой за лапы стланика и каменные глыбы. Подъем становится все труднее и труднее. Якутские лошади, срываясь и падая на колени, еле карабкаются в гору. Вьюки то и дело сползают под брюхо. Поправляем их на ходу и, задыхаясь от напряжения, упорно стремимся вверх, передвигаясь друг за другом зигзагами.

До вершины водораздела остается полсотни метров, но вьючным лошадям их не преодолеть. Данила и Александр развьючивают лошадей. Перекинув вьюк на спину, согнувшись в три погибели, Данила начинает подъем на сопку, скаты которой местами почти отвесны.

— Осторожнее, Данила, — предостерегаем мы, затаив дыхание.

Он не оборачивается и молча лезет вверх. Мы следуем его примеру. Развьюченные лошади послушно карабкаются за нами. И вот вершина водораздела. Нам открывается грандиозная картина — вершины хребта Черского. Внизу, под нами — долина, заросшая лесом, по ней вьется довольно большая река, которая отсюда кажется речушкой. На нашей карте ее не существует.

— А спускаться-то хуже, однако, — сообщает Данила и смотрит вниз, отыскивая место для спуска.

Снова навьючивать лошадей бессмысленно. Хорошо, если они благополучно спустятся порожняком. Но и нам с вьюками спускаться почти невозможно. Перевязываем покрепче весь наш груз и бросаем его вниз по склону. Вьюки, тяжело подпрыгивая, исчезают за каменными выступами.

— Ну, а теперь мы! — говорит Мика.

Начинается опасный спуск. Лошади приседают на задние ноги. Мох скользит под ногами, обнажая вечную мерзлоту.

Каждая минута кажется вечностью. И вот, наконец, у каждого из нас вырывается вздох облегчения. Мы — в неизвестной долине, на берегу горной реки. Лошади стоят с трясущимися ногами; у одной до крови расцарапана морда. Чудесные якутские лошади преодолели эту крутизну. Сколько раз они выручали нас в наших трудных походах по таежным маршрутам!

Какие тайны хранит эта долина? Обманет она или же вознаградит нас? Это волнует нас всех.

— Нужно сейчас же взять пробу, — предлагает Мика. — Смотрите, сколько кварцевых валунов на выносе вон у того ключика.

— Постой, торопыга, успеем! Сегодня отдохнем, а завтра начнем работать, — охлаждаю я Мику.

Сладок заслуженный отдых у вечернего костра под лиственницами, на белом узорчатом ягеле. Уже отцвела голубика и начинают созревать ее сочные, сизые ягоды.

Я лежу у костра, положив под голову вьюк. Против меня сидит Данила и смотрит на огонь. Александр и Мика ушли на охоту.

— Данила!

Данила вздрагивает и поднимает глаза.

— Ведь ты — комсомолец?

— Комсомолец.

— Давно?

— С прошлого лета.

— А почему же ты в школе не учишься?

— Собирался, да вот рука помешала.

— Что у тебя с рукой приключилось?

— На охоте случайно прострелил…

Данила снова задумчиво смотрит на костер. По его лицу пробегают красноватые отблески огня.

— На Нере нынче факторию строят, — сообщает он по какой-то только ему одному понятной ассоциации. — Хорошая будет фактория. Эвенам и якутам не надо будет ездить в Кыгыл-Балыхтах за тридцать кёс. Советская власть позаботилась. Заведующим факторией будет якут. Мне говорили — поезжай на курсы в Якутск…

— Почему же ты не поехал?

— Передумал, однако.

— Что так?

— Сказать — смеяться будешь!

— Чепуху городишь! Говори…

— Хочу геологом стать. Желтый камень искать, черный камень искать, хорошая работа. Я потому к вам в каюры и пошёл…

— А почему же ты раньше мне не сказал?

— Стыдился. Думал, смеяться будешь…

— Дело хорошее, только учиться много надо, — говорю я.

Данила тихо и благодарно улыбается. Мне становится тепло от его улыбки. Вчерашний кочевник, завтра он станет геологом, открывателем земных сокровищ.

Недалеко от нас, в лесу, раздается выстрел, за ним — второй. Данила хватается за ружье и вскакивает.

Из зарослей тальника вырывается лось; закинув рога он мчится прямо на нас и вдруг взвивается на дыбы — мощные копыта секут воздух. Одним могучим рывком лось бросает свое тело в сторону и с разгона влетает в речку, поднимая столбы ледяной воды.

Данила спускает курок. В ту же минуту раненый зверь валится набок.

— Таек-бар — сохатый есть, таек-бар, бар, бар! — Данила бежит к лосю, подняв над головой ружье. Из кустов чернотала выходит Мика. В руках у него винчестер, он, захлебываясь говорит:

— Не ушел, не ушел все-таки! Пуля посылалась меткой рукой.

— А где Александр? — спрашиваю у Мики.

— Сашка? Не знаю.

— Куда же он запропастился?

Мы идем вверх по ключу, то пробираясь у высоких, скалистых прижимов, то прорываясь через бурелом. Бурелом сменяется сухостойным лесом. Наконец мы выходим на речную золотистую песчаную косу. На песке — влажный человеческий след.

— Сашка, — кричит Мика и прислушивается к своему голосу.

Ему отвечает только эхо.

Мы идем по следу. След поворачивает с песчаной косы к прижимам, туда, где река кипит и неистовствует. Крутые прижимы обхлестывает вода. Огромная наледь спускается с прижима в реку. Странно видеть в июльский вечер ясно-зеленую ледяную стену. Дальше идти по правому берегу нельзя. Здесь оборвался и след Александра. Куда же он девался? Может быть, повернул вправо или вернулся назад, разминувшись с нами? На наш крик по-прежнему никакого ответа. Вдруг мое внимание привлекает скала.

— Мика, видишь? — показываю ему на скалу.

— Интересно, интересно!

— Сделай-ка затес на дереве. Завтра здесь проверим!

— Завтра? А почему не сейчас? Валунов кварцевых здесь уйма!

Мику подмывает сегодня же опробовать новое место. Саша наверняка исчез с этой целью. По совести сказать, меня самого уже давно тянет промыть одну — две пробы. Я решительно встаю.

— Хорошо. Бери лоток!

Мика моментально хватает лоток и почти бегом направляется к устью ключа.

Мы садимся на корточки у подножья скалы и разламываем плитку за плиткой.

— Триасовые отложения, а признаков металла нет. — Мика многозначительно поднимает указательный палец. — Попробую с той стороны…

Он исчезает за скалой. Я продолжаю отковыривать плитки.

— Иваныч, иди сюда! — слышу шепот Мики. Он подает таинственные знаки рукой — дескать, тихо ступай, не шуми. Подчиняясь этим сигналам, я на цыпочках захожу за скалу. В десяти метрах от нас — кварцевая осыпь, закрытая со стороны реки скалой. У подножья осыпи торчат ноги Александра. Туловища не видно, оно поместилось в яме. Он так увлечен работой, что ничего не слышит и не замечает.

— Тсс! — на цыпочках приподнялся Мика. — Я его сейчас, как глухаря, накрою.

— Нельзя, испугаешь! Видишь, как его захватило, — шепчу я ему в ответ.

Александр пятится задом и выползает из ямы. Мы прячемся за скалу.

Он идет мимо нас с полным лотком к воде. Затаив дыхание, неслышно ступая босыми ногами, мы подходим к Александру и становимся за спиной. Первоклассный мастер лотка, он работает так, что все его движения точны, ловки и бесшумны. Лоток то с изумительной быстротой вращается на воде, то вылетает вперед, и при каждом взмахе вода смывает пустую породу. Вот смыта порода и галька, в лотке одни эфеля.

Александр пробуторивает эту кашу рукой и начинает отбивку. Словно черный дымок слетает с лотка, а под ним…

— О-о-ох! — глубоко и протяжно вздыхает Мика. — Сашка ты мой косолапый, вот это дела.

Александр вздрагивает и смотрит на нас, не узнавая. Потом протягивает мне лоток.

— Иннокентий Иванович, вот это проба…

— На ключе имени Александра, — говорю я ему в тон.

Огромный таежный мир сузился для нас в пределах этого маленького ключа. Надежды и радость открытия сосредоточились здесь. Отличное месторождение!

— Ребята, а ужин? Я так хочу есть, что самому страшно! — спохватывается Мика.

Я протягиваю Мике часы:

— Половина четвертого! И не увидели, как ночь прошла.

Мы снова сидим у костра. После завтрака фантазируем, развалясь на траве и покуривая трубки.

Мы определенно нашли несколько промышленных объектов. Что-то здесь будет через несколько лет?

— Что будет? А вот что будет! — отвечает Мика. — Придут за нами строители, инженеры. Дорожники проведут трассу. Загремят экскаваторы, бульдозеры вздыбят землю и разворотят скалы. Возникнут поселки и расцветет тайга, заживет настоящей жизнью..

— А что будут делать геологи? — справляется Данила.

— А мы пойдем дальше, на Север…

Пора закруглять маршрут и возвращаться к нашим лабазам. Нам нельзя забывать основное задание — исследовать Улахан-Чистай.

Перед нами возникает знакомый водораздел, пересечем его — и кольцо кругового маршрута замкнется.

— Как — то там наши лабазы? — беспокоится Александр.

Мы идем, стараясь наверстать время. Сопки чуть-чуть потускнели, словно их заставили гигантскими дымчатыми стеклами. В воздухе чувствуется какой-то-не свойственный ему запах. Данила останавливается и тянет воздух, широко и часто вдыхая.

— Тайга горит, — объявляет он уверенно.

— Где, где?

— За водоразделом. Крепко горит тайга…

Нас охватывает чувство тревоги. А что, если пожар коснется стоянки? Пропали наши лабазы! Мы начинаем торопливый подъем на водораздел. Сопки тускнеют все больше и больше, и вот уже зловещие рыжеватые облачка сползают по ним в долины. Все покрывается плотной сизоватой дымкой. Теперь солнце становится похожим на медное пятно. Неприятно и уже сильно пахнет гарью. С вершины водораздела нам открывается страшное зрелище.

Горят три противоположные сопки. На крайней сопке слева огонь, захватив половину склона, поднимается вверх неровным полукольцом. Узкие ленты пламени опоясали вершину сопки, возвышающейся справа. Ее центр, словно оправленный в гигантскую багровую раму, еще не охвачен огнем. Средняя сопка пылает вся — от подножья до самой вершины; освещая вечернюю мглу, пламя бежит по сопкам, захватывая новые, еще не тронутые места. Зеленые кусты стланика вспыхивают сразу, словно взрываются. Одинокие лиственницы горят, как тонкие высокие свечи. Треск ветвей, шипенье огня, шум горного потока — все сливается в единый гул. Бушующая стихия все уничтожает на своем пути. Нас утешает одно — лабазы далеко от пожара и пожар уходит от них в противоположную сторону.

Мы спускаемся в долину и долго продвигаемся по опустошенной местности. Ноги погружаются в мох, из-под которого вырываются мелкие искры. Проникая под мох, огонь попадает на торф, а торф может гореть под землей неделями. Черный горячий пепел и знойный воздух пожарища долго преследуют нас. Какой-то неосторожный охотник бросил окурок или не погасил ночного костра — и вот стихийное бедствие, уничтожившее тайгу на десятки километров вокруг.

Мы спешим в сторону наших лабазов. Пожарище остается позади. Снова идем по руслу потока, в зеленых тоннелях кустарника, по золотистым песчаным косам. В одном месте над потоком — небольшой прижим. С гранитных глыб склоняются кусты голубики. Данила останавливается и замечает:

— Медведи ходили. Ягоду обсосали. Смотри…

Кустарник обглодан и помят. Данила переваливает прижимчик и смотрит на землю.

— Вот они — следы…

На земле едва заметные отпечатки медвежьих лап.

— Ух, и боюсь за лабазы! — говорит Александр.

Мика снимает с плеча винчестер. Мы идем по медвежьим следам. Вот они появляются то на ягеле, то на песчаных косах.

— Куцаганы, — бормочет Данила.

Наконец за поворотом реки показывается наш первый лабаз — маленький барачек, сделанный из сруба, который остался от снятой палатки. От лабаза к реке тянется белая мучная дорожка. Разорванный куль с мукой лежит наполовину в воде. Стены лабаза, пни, кустарники покрыты мучной пылью. — Кругом разбитые пачки спичек, разбросанная соленая кета, шоколад, папиросы. Валяется странно распластанный полушубок с оборванным рукавом, а в стороне от него — длинный резиновый сапог. И всюду — свежие следы медведей. Они резко выделяются на мучной дорожке.

— Вот пакостники! Вот натворили! — ругается Александр, собирая остатки своего полушубка.

— Набедокурили основательно, — соглашается Мика и быстро идет к двери лабаза. На всякий случай он поднимает винчестер и взводит курок. Но в лабазе — спокойно и тихо. Только жужжат встревоженные мухи и поют комары. В лабазе — полный погром. Стол свернут, нары тоже, оба окна, затянутые вместо стекол бязью и забитые досками, продраны. В бочонке со сливочным маслом — след когтистой лапы. Всюду рассыпаны мясные консервы, сахар, плитки шоколада. Александр долго и зло ругается, определяя размеры ущерба. Данила и Мика молча раскуривают трубки. К счастью, до второго лабаза медведи не добрались.

— Ночевать надо в лабазе. Медведи снова придут, — говорит Данила.

— Ну и устроим им встречу! — грозится Александр.

Наскоро ужинаем и мертвецки засыпаем.

…Пробуждение наступает неожиданно, и спросонья я долго не могу понять, что происходит. На светлом фоне окна вырисовывается медвежья голова. Медведь нащупывает передними лапами точку опоры для того, чтобы перебросить свое тяжелое тело через окно. Лапа уперлась на нары около самой головы Александра. Он крепко спит. Возле Александра мирно лежит бердана. Я осторожно, стараясь не нарушить тишины, протягиваю руку и сильно толкаю Александра в бок. В тот же момент замечаю второго медведя, деловито лезущего в дверь.

Александр открывает глаза и моментально скатывается на пол. Медведь, не шевелясь, с недоумением оглядывается по сторонам. Александр, сидя на полу, наводит бердану под левую лопатку зверя. Незваный гость, заметив хозяев, старается сползти обратно, но раздается выстрел, и зверь, судорожно дергая лапами, обдирая когтями бревна, повисает на окне. Второй медведь пускается наутек. В ту же минуту Мика соскакивает с нар, на ходу рванув свой заряженный винчестер, и исчезает за дверью. Гремит выстрел.

— Есть! Второго убил! — торжествующе кричит Мика.

Данила, пропустивший самый напряженный момент, хватается за топор и бежит разделывать туши.

— Славная медвежатина! Заменит мясные консервы. Вот мы и расквитались с «хозяевами тайги», — говорит он.

— Пакостничать не будут! — мрачно замечает Александр.

Через три дня, сложив в лабаз, устроенный на дереве, остатки продуктов и копченые медвежьи окорока, мы отправляемся в дальнейший путь. Нам предстоит новый кольцевой маршрут на плоскогорье Улахан-Чистай.