Геродот

От автора

Человек, о котором рассказывается в этой книге, смело и без всякого преувеличения может быть назван одним из величайших представителей античной и мировой культуры. Уже в древности за ним прочно закрепился почетный эпитет «Отец истории» (лат. Pater historiae). С формальной точки зрения это, может быть, и не вполне верно: ниже мы увидим, что историки были в Греции и до Геродота. Однако именно он, а не кто-либо из его предшественников однозначно ассоциируется у нас с началом историописания. Его грандиозный труд полностью затмил все произведения схожего жанра, созданные ранее. Те забылись и не дошли до нас, а «История» Геродота осталась — и уже навсегда.

Этот грек из малоазийского Галикарнаса (Галикарнасса)[1] стал, как ныне модно выражаться, «знаковой фигурой» не по капризу судьбы, а вполне закономерно. Его сочинение очень непохоже на всё остальное, созданное в рамках столь обильной на литературные и научные шедевры эллинской цивилизации. «История» и по сей день не перестает удивлять и радовать читателя уникальным сочетанием таких разнообразных черт, как глубочайший интерес к событиям прошлого и настоящего, неутомимое стремление отыскать истину, широкий охват материала, яркий и занимательный стиль изложения, подчеркнутая терпимость ко всему «чужому», непохожему, — одним словом, открытость миру. Эти черты просто не могут не показаться актуальными и симпатичными даже в нашу эпоху, во всех отношениях далекую от Античности.

Сколь много Геродотом было сказано впервые — не только в греческом масштабе, но и в общеевропейском, даже в общемировом! Он был первым, кто изобразил исторический процесс в форме векового конфликта Запада и Востока и тем самым внес ключевой вклад в формирование самосознания, самоидентификации Запада, к которому принадлежал. Один современный ученый выразился даже так: «Геродот единолично создал концепцию западной цивилизации»^{1}. Сказано, пожалуй, слишком сильно, но изрядная доля истины в таком суждении есть.

С Геродота начинается не только историческая, но и политическая мысль в Европе. В его труде впервые появляется развернутый и аргументированный диспут о преимуществах и недостатках различных форм правления. Он высказал необыкновенно перспективную мысль о том, что в принципе существуют три вида государственного устройства: монархия, олигархия и демократия; в первом случае власть принадлежит одному человеку, во втором — небольшой группе лиц, в третьем — всему народу (собственно, эти термины так и переводятся с древнегреческого языка: «власть одного», «власть немногих», «народоправство»).

Классификация, что и говорить, предельно строгая и четкая: ни прибавить, ни убавить. Политические теоретики последующих веков вносили в нее разве что вариации или детализации, из которых далеко не все выдержали проверку временем. Можно сказать, что в целом схема, предложенная «Отцом истории», и поныне не устарела^{2}. В высшей степени интересно, что именно в труде Геродота впервые встречается само слово «демократия» — термин, которому была суждена столь громкая будущность.

Геродот был великим и неутомимым путешественником. Любознательность влекла его на север и юг, на запад и восток… Побывал он и в долине Нила, где пирамиды хранили память о древних фараонах, и на берегах Черного моря, и в баснословном Вавилоне, и в Италии. Разумеется, вдоль и поперек пересек он родную Грецию. Но вот парадокс: хотя Геродот и был греком, однако не в Греции он появился на свет, не в Греции и умер; она, в сущности, оставалась для него только «исторической родиной».

Странствиям Геродота посвящено немало страниц в нашей книге. А путешествовал он отнюдь не как досужий зевака; меньше всего он похож на современного туриста, который завтра забудет то, что видел сегодня. В каких бы краях он ни оказался, великий историк тщательно запоминал и записывал всё, что оказывалось перед его глазами, и всё, что удавалось услышать от местных жителей, — а расспрашивал он их постоянно. Поэтому его произведение исключительно богато не только фактами из истории Греции и Востока, но и сведениями о природе разных далеких местностей — о морях и горах, реках и городах, о диковинных животных и растениях — и образе жизни многих народов, их быте, нравах, обычаях… Велики заслуги автора не только перед исторической наукой, но и перед географической, а особенно — этнографической. Иногда даже говорят, что Геродот — не только «Отец истории», но и «Отец этнографии».

Историк, географ, этнограф, путешественник, политический мыслитель, а на некоторых этапах своей биографии даже и политический деятель — перед нами предстает удивительно разносторонняя и в то же время цельная, гармоничная фигура, плоть от плоти и воплощение духа своей страны и своей эпохи — классической Греции V века до н. э., в которой произошел невиданный взрыв творческой активности, стала по-настоящему раскрепощенной и свободной человеческая личность. Эта свобода и раскованность проходят красной нитью через всё сочинение Геродота. Он не связывает себя каким-либо жестким планом, сплошь и рядом отклоняется от основного предмета повествования — Греко-персидских войн, — чтобы дать обширные экскурсы в самые неожиданные темы: то о переселениях эллинских племен много веков назад, то о становлении царской власти в далекой Мидии (древнего государства на северо-западе Ирана), то о нравах скифов, то о разливах Нила, то о мифических муравьях величиной с собаку, стерегущих индийское золото… Он щедро делится со своими читателями (точнее, слушателями, поскольку во времена Геродота читать «про себя» было еще не принятое чтение любого произведения являлось, как правило, публичным) всем, что ему удалось узнать и что его заинтересовало.

Геродот принадлежит к тем — самым знаменитым — историческим персонажам, чьи имена известны, наверное, всем. Автору этих строк, помнится, на одной из московских улиц встретилась вывеска «Геродот» над дверью… продовольственного магазина. Владелец магазина вряд ли точно представлял себе, чьим именем он назвал свое заведение; иначе он сообразил бы, что такое название больше подходит, скажем, для книжной лавки. Тем не менее ясно, что само оно вызвало у хозяина ярко выраженные положительные ассоциации, раз он решился сделать его «маркой» своего предприятия. К тому же, по всей видимости, здесь был маркетинговый расчет на то, что покупатель, увидев знакомое и в то же время несколько загадочное слово, обязательно заглянет в магазин.

А теперь — о другой стороне медали. Как говорит старинная пословица, и на солнце есть пятна. Геродот был признан не только «Отцом истории», но уже в древности прослыл и «отцом лжи», безответственным фантазером, выдающим сказочные выдумки за истину. Сейчас трудно поверить, что для многих античных греков имя Геродота воспринималось примерно так, как в наши дни имя барона Мюнхгаузена.

Пиетет перед Геродотом всегда бок о бок соседствовал с его жесткой критикой. Аристофан пародировал его, Фукидид порицал его исследовательские методы, Плутарх гневно обвинял его в злонамеренных вымыслах и искажении фактов, ранние христианские историки уличали его в плагиате… «Антигеродотовская» традиция довольно сильна в науке и по сей день. Какие только упреки не сыпались (и продолжают сыпаться) на голову героя нашей книги: и в чрезмерном доверии к своим информаторам, которые подчас рассказывали ему откровенные побасенки, и в неумении правильно понять ход истории, и в недостатке патриотизма, и — наоборот — в национализме и шовинизме. Нам еще предстоит разобраться в том, насколько обоснованны все эти упреки. Во всяком случае, ясно одно: Геродот как личность, как ученый, как мыслитель был не только целостным и гармоничным, но и противоречивым, порождал самые различные суждения о себе… Это лишь усугубляет наш интерес к нему.

Писать биографии деятелей науки часто бывает трудно, поскольку рассказывать по большому счету почти не о чем. Многие из них являлись «кабинетными учеными», и их жизненный путь пролегал без каких-либо захватывающих перипетий. Геродот — не тот случай. На его долю выпала сложная, бурная, богатая событиями судьба. Инсургент, политэмигрант, эмиссар, колонист — кем он только не был… В жизни Геродота немало загадок, не проясненных или спорных эпизодов. Дело в том, что сам он — то ли из скромности, то ли следуя установившейся эпической традиции — не говорит о себе почти ничего, разве что местами замечает, рассказывая о той или иной стране, о том или ином чуде природы или искусства: тут я был, это я видел своими глазами.

Более поздние авторы, давая различные сведения о Геродоте, делают это сбивчиво, нередко с ошибками, порой противореча друг другу. Это придает нашему повествованию дополнительную интригу: появляется возможность не только представить биографию «замечательного человека» (а материалов для полноценного, яркого жизнеописания вполне хватает), но и попытаться заодно хоть немного распутать клубок биографических проблем, связанных с Геродотом.

Речь у нас пойдет не о полководце или государственном деятеле, а об ученом и писателе, художнике слова и мысли, то есть представителе не политической, а культурной сферы бытия. Главным деянием в жизни «Отца истории», которое, собственно, и сделало его таковым, был, безусловно, его труд. Соответственно, наша книга — не только о Геродоте, но и о его «Истории». Что побудило галикарнасского грека приступить к созданию своего эпохального произведения? Как он над ним работал, откуда черпал сведения и каким образом их использовал? Насколько достоверна приводимая им информация? Какие задачи он перед собой ставил? Чем отличается сочинение Геродота от аналогичных трудов его предшественников — и чем оно похоже на них? Каковы религиозные, философские, политические взгляды автора? В чем секрет его литературного мастерства? Успел ли Геродот закончить свой труд или он так и остался незавершенным? Наконец, какое влияние оказала «История» на последующее развитие исторической мысли и исторической науки — вплоть до наших дней? Вопрос следует за вопросом; наивно было бы полагать, что в рамках одной книги удастся дать на всё однозначные и непротиворечивые ответы. Но хотя бы попытаться найти решения части сложных проблем мы просто обязаны.

Кроме того, говоря о Геродоте, никак нельзя умолчать о его времени, о том мире, в котором он жил. Ведь как уже было отмечено выше, Геродот — один из самых ярких представителей своего века, выразителей его мироощущения. А время это, повторим, было уникальным периодом высшего расцвета «греческого чуда»: союз маленьких эллинских полисов (городов-государств) одержал фантастическую, невероятную победу над колоссальной Персидской державой, простиравшейся от долины Нила до берегов Инда. Отныне греки — самый сильный народ в мире, и это всеми признано; никакая внешняя опасность им не угрожает. Уж если кто-то и может одолеть греков, то только они сами, ослабив друг друга в междоусобной борьбе.

Зерна этой борьбы уже посеяны: понемногу разгорается соперничество между двумя крупнейшими городами Эллады. На одном ее полюсе — Афины, где сложилась и развивается самая знаменитая, самая яркая и законченная из античных демократий, провозглашены принципы свободы и равенства, власть реально принадлежит всему коллективу граждан, большие и малые политические вопросы решаются путем открытого обсуждения и голосования в народном собрании. На другом полюсе — Спарта, очень сильное, жестко военизированное и тоталитарное (но не олигархическое, как часто пишут) государство. Как в Афинах ценилась свобода, так в Спарте — дисциплина и повиновение старшим. Спартанцы, пренебрежительно относясь к наукам и искусствам, тем не менее создали своеобразный «духовный космос» с такими характерными чертами, как консервативная привязанность к традициям, глубокая религиозность, умение кратко и остроумно излагать свои мысли («лаконизм» происходит от названия Лаконики — области, центром которой была Спарта).

Эти две «сверхдержавы» греческого мира в конце концов сшиблись друг с другом, ударились, как кремень о кресало, и от искры вспыхнул пожар, пожравший Элладу. Геродоту, впрочем, не было суждено увидеть оставшееся пепелище: к тому времени он уже умер. А большая часть жизни «Отца истории» прошла в совсем другой обстановке, когда негативные тенденции пока что не проявились во всей силе. В обществе еще царили оптимизм, гордая убежденность в собственном могуществе, бодрая уверенность в завтрашнем дне.

Греки в V веке до н. э. — не только самый сильный, но и самый культурный народ. На центральном холме Афин — Акрополе — возводится неповторимый по гармоничности и совершенству форм архитектурный ансамбль, подымаются колонны храма Афины-Девы, Парфенона — шедевра мирового зодчества. Великий скульптор Фидий приступает к созданию уникальных колоссальных статуй из золота и слоновой кости. В мастерских Керамика (афинского квартала гончаров) изготавливаются глиняные вазы, покрытые замечательными росписями. В театре Диониса у подножия Акрополя ставятся бессмертные трагедии Эсхила и Софокла. Продолжается бурный расцвет философской мысли: на афинских площадях читают свои лекции заезжие «учителя мудрости» — софисты, а в толпе слушателей уже появляется, иронически улыбаясь, молодой Сократ. Формируется риторика — теория ораторского искусства. На острове Кос (совсем недалеко от Галикарнаса, родины Геродота) начинает свою врачебную практику Гиппократ, основатель научной медицины…

Какое место в этом политическом и интеллектуальном кипении занимал Геродот? Ведь в том, что он был его активным участником, одной из главных фигур «греческого Просвещения» V века до н. э., сомневаться не приходится. На этот вопрос нам тоже предстоит попытаться найти ответ.

Итак, эта книга — об «Отце истории» Геродоте, о его труде, о его времени, о его мире.