Жажда любви

Глава 40

Они вернулись к завтраку и обнаружили, что в доме полно гостей: джентльмены выкрикивали Деймону поздравления, леди вздыхали, жалея бедняжку герцога, слуги суетились, разнося бокалы и тарелки.

Глядя на улыбающееся лицо герцогини Бомонт, никто не заподозрил бы, что всего чае назад оно было белым от ужаса. Глядя на невозмутимую физиономию ее мужа, никто не заподозрил бы, что час назад он метался по комнате, не в силах сосредоточиться на делах королевства.

Герцогиня и виконт Сент-Олбанс обсуждали возможность заражения крови у герцога Вильерса.

– В половине подобных случаев инфекция неизбежна, – вещал Сент-Олбанс. – Но у него лучший хирург в городе, который щедро полил рану бренди. Я сам посоветовал ему. Нет смысла экономить на бренди, когда на карту поставлена жизнь человека.

Муж коснулся плеча Джеммы.

– Пожалуй, пора продолжить партию, – заметил он.

По мнению герцога, жена неважно выглядела. Почти бескровные губы. Чуть заметная морщинка на лбу. И она взяла его за руку, чего никогда не делала.

Они уселись за столик, но герцог не сводил глаз с Джеммы.

– Давайте просто посидим немного, – предложил он. – Значит, Вильерс тяжело ранен?

Джемма вздрогнула:

– Я не выношу разговоров на эти темы. Думаю, что нет. Деймон – превосходный фехтовальщик и точно знал, куда нанесет удар. Вряд ли Вильерс долго пролежит в постели.

Элайджа вдруг сообразил, что впервые видит, как жена не может сосредоточиться на шахматах. Она смотрела на доску, ничего не замечая.

– Шах, – сказал он, сделав ход.

Джемма протянула руку.

– Подождите, – остерег он, предполагая, что жена собирается передвинуть королевскую ладью, а это неизбежно приведет к ее поражению.

Джемма молча подняла голову.

– Нам лучше немного отдохнуть, – пояснил он. – Я ужасно устал.

Она слегка нахмурилась, но промолчала. Рука бессильно упала на колени.

– Вам действительно следует меньше работать, Бомонт, – посоветовала она.

– Иногда вы зовете меня Элайджей, – напомнил он, едва веря собственным ушам.

Ее брови взлетели вверх: очевидно, она была удивлена не меньше мужа.

– Элайджа, – покорно повторила она.

– Как продвигается ваша игра с Вильерсом?

– Полагаю, вы уже знаете, что вчера я выиграла первую партию, – ответила Джемма, но тут же закусила губу.

– Насколько я знаю Вильерса, он не находит себе места, тем более что вынужден лежать в постели. Сент-Олбанс сказал, что хирург велел герцогу провести дома не менее двух недель.

Сердце Элайджи упало, хотя он никак не мог определить, почему именно.

Очевидно, Вильерс проиграл партию, зато выиграл нечто другое.

– Полагаю, вам придется поехать к нему, – посоветовал он обычным, сдержанно-холодноватым тоном.

Она бросила на него быстрый взгляд и снова опустила голову, хмурясь над доской. Потом подняла руку и передвинула ладью.

– Шах и мат! – бросил герцог.

Джемма уставилась на доску с таким видом, словно проиграла впервые в жизни.

У Бомонта возникло странное ощущение. Похоже, в этот момент они испытывали одно и то же…

Хорошо, что Роберта больше не боялась выставлять напоказ свои чувства, потому что она не могла оторваться от Деймона. Правда, отец попытался ее отвлечь.

– Миссис Гроуп решила вернуться в театр, – сообщил он, без особого, впрочем, огорчения.

– В театр? – переспросила Роберта, на минуту отвлекшись от своих переживаний. – Снова стать актрисой?

– Пастижером. Очевидно, директор «Друри-Лейн» так впечатлился ее прической в виде Лондонского моста, что пригласил ее причесывать парики для всех спектаклей нынешнего сезона. Я, разумеется, выделю ей солидную сумму на обзаведение. Но это означает, дорогая, что миссис Гроуп уходит из нашей жизни.

Роберте показалось, что Деймон хочет выйти в другую комнату, но она не собиралась выпускать его из виду. К счастью, он остановился поговорить с лордом Корбином, поэтому она снова повернулась к отцу:

– Но, папа, как же обстоят дела с русалкой?

– А что с русалкой? – хитро прищурился отец, хотя ничуть не обманул Роберту: уж очень счастливая улыбка озарила его лицо.

– Вы вернетесь домой вместе?

– Да как ты могла такое подумать? – возмутился отец. – Она порядочная женщина, дочь викария из Сомерсета, да к тому же одаренная поэтесса.

Он по привычке принялся раскачиваться на каблуках.

– Известно ли тебе, Роберта, что она стала русалкой-поэтессой уже в десять лет?!

– Сколько же ей сейчас? – рассеянно поинтересовалась Роберта.

– Что-то около тридцати и…

Но Деймон опять вознамерился улизнуть, чего она не могла допустить: сердце до сих пор колотилось от страха. Поэтому она наскоро чмокнула отца в щеку и снова вцепилась в жениха. Наконец Деймону пришлось утащить ее в Желтую гостиную и предложить сыграть в домино на раздевание, если только сначала она позволит ему сходить в мужскую комнату.

Пришлось согласиться.

Но к тому времени, когда Деймон вернулся, она снова плакала и никак не могла утихомириться, даже когда он стал поцелуями осушать ее щеки, пытался рассмешить и шике по щекотал.

– Я… я так боялась потерять тебя, – призналась она, громко икнув.

– Никогда! – поклялся он, сжав ладонями ее лицо.

– Но ты мог погибнуть.

– Я не могу сказать «никогда», если речь идет о смерти вообще. Но когда я умру, Роберта, клянусь Богом, что если не случится несчастного случая, моя кончина произойдет в собственной постели, и ты, надеюсь, будешь сидеть рядом и держать меня за руку, до последнего моего вздоха. Больше я не стану рисковать, ведь теперь у меня есть ты и Тедди… и…

Он улыбнулся ей, и в глазах светилась такая нежность, что она снова икнула.

– И через несколько месяцев у нас может родиться малыш. Ты об этом не думала?

Она немедленно выбросила из головы эту мысль как совершенно неуместную в данный момент.

– Но откуда ты знал, что ранишь Вильерса? Все это было так внезапно и яростно…

– Ты впервые присутствовала на таком поединке?

– Д-да. И была почти уверена, что несколько раз он ударил тебя едва не в сердце.

Деймон звонко рассмеялся.

– Поединок на шпагах утомительно предсказуем, Роберта, и у Вильерса не было ни малейшего шанса ранить меня. Если бы он действительно хотел это сделать, то выбрал бы пистолеты, потому что огнестрельное оружие изменяет всю природу подобных дуэлей. Я знаю, что Вильерс – превосходный фехтовальщик. Но я все равно лучше.

– Почему ты так в этом уверен? – заплакала она еще громче. – Ты не дрался с ним раньше. Джемма мне все сказала…

– Ах ты, Фома неверующий, – вздохнул он, прижимая ее к себе. – Я брал уроки у Джилльяно, вот почему. Он лучший учитель фехтования в Лондоне.

– О нет, не думай, я верю в тебя, – пробормотала она, уткнувшись носом ему в грудь, – но…

Он отстранил ее ровно настолько, чтобы она могла видеть его глаза.

– Я знал, что выйду победителем, потому что люблю тебя.

– Что?!

– Потому что люблю тебя.

– Ты… ты решил, что не проиграешь Вильерсу, потому что… потому что…

Он ухмылялся идиотской улыбкой. Потому что в этот момент совершенно потерял разум, действительно превратившись в круглого идиота.

– Потому что мне было что терять.

– Ты… ты… – задыхаясь, крикнула она, прежде чем наброситься на него. Но так и не поняла, то ли хотела ударить его за чисто мужскую самонадеянность, то ли…

Но тут он стал целовать Роберту, и все мысли вылетели у нее из головы.

– А ты? Как насчет тебя? – спросил он уже позднее, когда она продолжала цепляться за его плечи.

В уголках ее губ заиграла кривоватая улыбка.

– Стала бы я драться на дуэли за твою честь?

– Нет.

– Значит, ты спрашиваешь, люблю ли я тебя?

Он не ответил. И Роберта поняла, что впервые видит тень беспокойства в глазах этого огромного, уверенного в себе человека, так щедро рассыпавшего улыбки и никогда не хваставшегося своими талантами. Поэтому она искренне наслаждалась его душевным волнением.

Правда, очень недолго.

– Конечно, я люблю тебя, – прошептала она, целуя его. – И всегда буду любить.

– Даже если я увлекусь поэзией и начну писать оды большому пальцу твоей ноги?

– Да.

– Даже если я упаду на колени посреди улицы и стану умолять тебя лечь со мной в постель?

– Да, – твердо ответила Роберта, уже начиная улыбаться.

– Я стою на коленях, Роберта. Я умоляю.

Проходивший мимо лакей услышал доносившийся из гостиной смех и покачал головой.

Бомонт-Хаус, несомненно, изменился с тех пор, как из Парижа вернулась герцогиня. Раньше этот дом считался респектабельным. Но теперь… погодите, пока Фаул узнает о том, что задумала французская штучка, мадемуазель Каро, для следующего бала герцогини. У всех голеньких девиц будут павлиньи хвосты на их голеньких попках. По крайней мере все только об этом и говорят.

Лакей со вздохом прикрыл дверь гостиной, чтобы никто случайно не увидел то, что видеть не полагается.