Жак де Моле. Великий магистр ордена тамплиеров

Арестованный в Парижском Тампле утром 13 октября 1307 г., Жак де Моле был посажен в тюрьму под охрану агентов короля. Так случилось со всеми тамплиерами по всей Франции. Легко можно представить, что неделя или десять дней в заключении не доставили им удовольствия и что на допрос к инквизиторам тамплиеров отправили после того, как их немного «обработала» королевская полиция. В Париже допросы начались 19 октября. Жак де Моле впервые был допрошен 24 октября579. Он признал, что во время приема в Боне в 1265 г. отрекся от Христа, вопреки желанию, и был вынужден плюнуть на крест; он еще плевал в сторону. Он утверждал, что ему никто не давал совета вступать в плотские сношения с другими братьями в случае, если он «распалится», и что он никогда этого не делал580. Наконец, он предположил, что прием в орден проходил так всегда; во всяком случае он, принявший немногих, провожал их, но предоставлял одному из своих помощников «отвести в сторону [нового тамплиера] и проделать с ним то, что следовало».

Это все, в чем признался великий магистр, и ничего больше он впоследствии не скажет. Впрочем, ничего другого от него и не требовали. То ли инквизитор щадил Жака де Моле, не очень понятно, почему, то ли инквизитор и советники Филиппа Красивого полагали, что этих признаний, даже очень скудных, хватит, чтобы подорвать престиж ордена Храма. При условии их умелого использования; во всяком случае, признания, уже полученные от других тамплиеров, позволяли дополнить его свидетельство.

В самом деле, на следующий день, 25 октября, Гильом де Ногаре организовал открытое заседание в Парижском Тампле; в присутствии множества клириков, прежде всего богословов и прочих представителей Парижского университета, Жак де Моле повторил свои признания, ничего не добавив к показанному накануне. Но теперь все знали, чему предавались тамплиеры во время церемонии приема в орден. Вот как этот день описан в продолжении хроники Гильома де Нанжи:

Эти преступления, каковые кажутся невероятными по причине ужаса, который они вселяют в сердца верующих, однако великий магистр, приведенный в Тампль, в присутствии докторов Университета недвусмысленно признал их, говорят, на следующей неделе, заверив только, что не запятнал себя содомским пороком и во время принятия обета плевал не на образ распятого, а на землю, в сторону. Как уверяют, он сообщил всем братьям, написав им собственноручно, что к этой исповеди его побудило желание покаяться, и призвал их поступить так же 581.

Мало того, что его признания, хоть и очень неполные, стали достоянием гласности, — обвинители, и это был «мастерский ход»582, добились от магистра (как? можно допустить манипуляцию) письма, заверенного печатью ордена Храма, которое предписывало всем братьям в силу священного принципа повиновения признать, что во время приема в орден практиковались скандальные обычаи583.

Возможно, как раз на исходе этого дня Моле, которого до того держали в Парижском Тампле, был заключен в тюрьму и посажен в одиночную камеру в Корбее. Позже он жаловался на условия этого заключения и на свою изоляцию. Папа Климент V, который выразил протест против поступка французского короля, но 22 ноября решил отдать приказ об аресте всех тамплиеров, чтобы перехватить инициативу, несомненно был потрясен этими признаниями, но не хотел попасться на удочку. Прежде чем принять решение, которое вымогал у него король Франции (об упразднении ордена), прежде чем выносить какой-либо приговор, он хотел убедиться в искренности сделанных признаний и, в частности, признаний великого магистра. Поэтому он послал в Париж двух кардиналов, Беранже Фредоля и Этьена де Сюизи, чтобы получить нужные сведения. Поначалу король отказался представлять им великого магистра и других сановников; папа снова отправил тех же посланцев в Париж, с собственноручным письмом королю; кардиналы дали понять, что новый отказ короля повлечет за собой отлучение584. Тогда Королевский совет согласился представить посланцам папы великого магистра, Гуго де Перо и еще нескольких тамплиеров. Об этом папу информировало письмо короля, датированное 24 декабря585. Встреча произошла в соборе Парижской Богоматери, при закрытых дверях, вероятно, 27 декабря.

Жак де Моле и другие тамплиеры отреклись от своих признаний и пожаловались на пытки и дурное обращение. Из двух текстов, датированных весной 1308 г. и хранящихся в Архивах Арагонской короны, можно, если проявить критичность, узнать подробности этого заседания в соборе Парижской Богоматери. Первое письмо принадлежит перу клирика, вероятно — казначея папы, который уведомляет своего брата, тамплиера Арно де Баньюльса, командора Гардени586; второе, анонимное, написано живущим в Париже клириком его брату Бернару Ф. на Майорку58'. Оба письма приводят рассказ о заседании, причем второе описывает хитрую уловку, которую якобы придумал Жак де Моле, чтобы придать отречению от своих показаний как можно больше гласности.

Оба кардинала спросили у него, «правда ли то, в чем, как они слышали, он сознался. И он ответил, что правда»; и Жак де Моле добавил, «что сознался бы в величайших заблуждениях», если бы перед ним собрали весь богатый и бедный люд Парижа588. Если верить нашему тексту, кардиналы согласились и открыли двери собора Парижской Богоматери толпе. Тогда Жак де Моле, взобравшись на возвышение, якобы обратился к собравшимся в следующей форме:

«Сеньоры, все, что сказал вам Совет Франции, что я и все эти братья тамплиеры, здесь присутствующие, как и другие, сознались, — это правда». И, распахнув плащ и сняв одежды, добавил: «Смотрите, сеньоры, как нас заставляли сказать то, что хотели»; и он показал руки, с которых мясо было срезано до костей, и следы пытки, которую перенес. Потом он опроверг свои признания. Рассказ несомненно слишком красивый, чтобы быть правдой, по крайней мере полной; с помощью этой мизансцены Жак де Моле публично свел на нет воздействие своего публичного признания от 25 октября589. Естественно, в реальности этой ловкой проделки можно усомниться. Остается суть: перед кардиналами — посланцами папы Жак де Моле отказался от своих признаний; тогда возникает вопрос — почему бы его не могли пытать, как и других? К этому вопросу я еще вернусь590. Жак де Моле также якобы передал тамплиерам, которые были представлены двум кардиналам вместе с ним, восковые таблички, предписывающие им отказываться от признаний, потому что теперь они находятся под покровительством папы591.

Последствия этого отречения известны: папа отложил на потом какой-либо приговор и решил приостановить процесс, начатый королем и инквизитором, чтобы взять дело под свой контроль. Ему пришлось иметь дело с усилением нажима со стороны короля, Гильома де Ногаре и Гильома де Плезиана. Тем не менее он добился, чтобы некоторые тамплиеры, в том числе сановники, были переведены в Пуатье, где их допросят его люди.

Король и его полиция приняли свои меры предосторожности и послали в Пуатье только тщательно отобранных тамплиеров; как нарочно, оказалось, что сановники слишком ослабли, чтобы выдержать путешествие до конца, — они остановились в Шиноне, где король любезно разместил их в своем замке! в Пуатье с 28 июня по 2 июля 1308 г. было допрошено семьдесят два тамплиера; сохранились протоколы допросов сорока двух из них; они подтверждали свои признания592. Что касается тех, которые находились в Шиноне, то папе пришлось отправить трех кардиналов, в том числе Беранже Фредоля и Этьена де Сюизи, чтобы допросить их. Протоколы этих допросов частично опубликованы593. Барбара Фрале недавно обнаружила в архивах Ватикана оригинальный протокол, уточнив его дату — 17-22 августа594. Их содержание было включено в буллу «Faciens misericordiam», правда, обнародованную папой 12 августа, то есть раньше, но воспроизведенную в нескольких десятках экземпляров в последующие дни и недели.

Значит, сановники были допрошены после публикации первых вариантов буллы. Папа принял решение о процедуре, которая должна последовать за процессом, не дожидаясь результатов их допросов. Известно, что в этой булле он оставил за собой вынесение приговора сановникам, но не указал его срок. Папа, вынужденный отчасти уступать нажиму со стороны короля (в вопросах охраны заключенных, секвестра имущества ордена Храма), все-таки сопротивлялся ему, стараясь выиграть время.

Таким образом, Жак де Моле снова дал показания перед кардиналами в Шиноне. Он вернулся к прежним признаниям, ничего не исключая, ничего не добавляя: отречение от Христа, плевок, но ни слова о содомии, ни слова о непристойных поцелуях, ни слова об идоле595. Он никак не упомянул своих разоблачений в декабре 1307 года. Почему он возвратился к прежним признаниям? На этот вопрос надо будет попытаться ответить.

Но — важный факт — в результате этого признания кардиналы отпустили грехи пяти сановникам и примирили их с церковью. Официальный протокол ясно говорит об этом: «После сего, когда оный брат Жак, великий магистр оного ордена, отрекся у нас в руках в надлежащей манере и форме от сей ереси и всех прочих, и телесно дал клятву на святых Божьих Евангелиях, и смиренно испросил у нас отпущения грехов, Мы даровали ему таковое отпущение по форме, принятой в Церкви, и воссоединили его с единой Церковью, и восстановили в сообществе верующих и в правах получения причастия». Отныне Жак де Моле был связан этим отпущением и не мог дать задний ход596.

После этой недолгой явки в суд в августе 1308 г. Жак де Моле хранил молчание более года (во всяком случае, о его высказываниях не сообщается). Все это время, как мы видели, заняло формирование епархиальных и папских комиссий. Напомним, что Жак де Моле мог предстать только перед папской комиссией, уполномоченной судить орден, потому что как персона он подлежал суду папы. Папская комиссия по Французскому королевству располагалась в Париже; в ее состав входили архиепископ Нарбоннский, епископы Байё, Менда и Лиможа, мэтр Матвей Неаполитанский, апостолический нотарий и архидьякон Руана, и архидьяконы Тренто и Магелон-на, а также настоятель церкви в Экс-ан-Прованс. Первое заседание она провела 8 августа 1309 г. и вызвала на ближайшее 12 ноября всех свидетелей, желавших защищать орден Храма или нет, в том числе, конечно, и тамплиеров, заключенных во всем королевстве. Были разосланы гонцы по всем провинциям, чтобы оповестить об этом вызове. Тамплиеров об этом осведомили в их тюрьмах: известно, что в епископстве Базас, в Гиени, текст этого вызова зачитывали 6, 7 и 8 сентября 1309 года597.

Комиссия действительно собралась 12 ноября, но никто не явился, равно как и в следующие дни. Члены комиссии вынуждены были призвать епископа Парижского, а потом городского прево проявить чуть больше усердия. Так что первый свидетель явился только 22 ноября. 26 ноября вслед за Гуго де Перо, не пожелавшим ничего сказать, перед комиссией предстал Жак де Моле598. Зачитав ему вызов, члены комиссии спросили, хочет ли он защищать свой орден. Жак де Моле ответил уклончиво. Было бы удивительно, — сказал он для начала, — если бы папство пожелало беспричинно уничтожить столь старинный орден, которому оно дало столько привилегий. Впрочем, у него нет необходимых способностей, чтобы защищать свой орден; он очень хотел бы это сделать, это даже его долг, но он — пленник папы и короля, без средств и без советников. Как он мог бы это сделать?

Таким образом, он попросил помощи и совета, и члены комиссии изъявили готовность предоставить ему отсрочку; однако они напомнили ему, что это процесс о ереси и что он дает показания, так что пусть будет осторожен. Чтобы он мог размышлять с полным знанием дела, было велено, чтобы ему прочли и перевели на разговорный язык буллу «Faciens misericordiam» и другие апостолические послания; так он узнал, в чем признался кардиналам в Шиноне. По ходу этого чтения он дважды выразил удивление. По его окончании он заявил, что был бы готов сказать кое-что, если бы «вы не были тем, кто вы есть», и добавил (загадочная фраза): «Таких развращенных людей должна бы постигать судьба, какую им уготовляют сарацины и татары: они отрубают головы развращенным людям».

На что члены комиссии ответили ему, что довольствуются судом над еретиками. Заметив присутствие в зале Гильома де Плезиана, который вошел в зал самовольно, без разрешения членов комиссии, Жак де Моле попросил дозволения поговорить с ним. Похоже, между Плезианом и великим магистром существовало какое-то взаимопонимание, если только сочувствие королевского советника не было притворным. Последний посоветовал Жаку де Моле остерегаться противоречить прежним признаниям. Тогда Жак де Моле, чтобы «не упасть на голову»699, попросил двухдневной отсрочки на размышление, которую комиссия ему предоставила.

Никаких сомнений, что в этот момент Жак де Моле подумал об отпущении грехов, данном кардиналами в Шиноне. Предостережение Гильома де Плезиана, вероятно, имело к этому отношение: понятие «повторно впавший в ересь» витает в воздухе, и пусть Моле имеет в виду эту угрозу.

Много дискутировали по поводу того, что означает удивление Жака де Моле при чтении его показаний в Шиноне. П. Виолле даже вообразил, что протокол этих признаний был целиком сфальсифицирован кардиналами ради блага Моле: в действительности тот якобы продолжал отпираться от прежних признаний, что немедленно должно было навлечь на него те неприятности, о которых ему напомнил Гильом де Плезиан в приватной беседе во время допроса 26 ноября. Чтобы вывести его из затруднительного положения, Фредоль и Сюизи якобы сфабриковали подделку600. Это объяснение притянуто за уши, и Ж. Лизеран опроверг его.

Момент был капитально важным. Он оказался переломным в поведении Жака де Моле, что стало понятно через два дня, когда тот снова явился на суд.

Насколько он колебался 26 ноября, настолько 28-го он проявил твердость601. Как раз «беспричинное» вмешательство Гильома де Ногаре, тоже прошедшего через зал без приглашения комиссии, на миг смутило его. Когда его снова спросили, хочет ли он защищать орден, он ответил: он — бедный неграмотный (не знающий латыни) рыцарь, и, поскольку он понял, что право судить его оставил себе папа, то комиссии он ничего больше не хочет говорить. Жак де Моле намекал, конечно, на тексты, которые ему прочли два дня назад, и на процедуру, начатую в силу буллы «Рааепз гшзепсогсНат». Поскольку члены комиссии настаивали, он четко ответил, что не хочет защищать орден, что полагается на папу и просит комиссию способствовать, чтобы он, Моле, как можно скорее предстал перед своим судьей, «ибо только тогда он, в меру своих сил, скажет государю папе то, что послужит к чести Христа и Церкви»602.

Но, чтобы «облегчить свою совесть», он изложил членам комиссии три факта, имеющие отношение к ордену Храма. Нет ни одного ордена, где бы места отправления культа, декор и сам культ были бы столь прекрасны, места бы столь хорошо содержались, а культ столь хорошо отправляли; нет ни одного ордена, где подавали бы столько милостыни; и нет ни одного ордена, который пролил бы столько крови в защиту веры. Члены комиссии возразили, что все это замечательно, но без веры отнюдь не служит спасению души. На что Жак де Моле «ответил, что это верно и что сам он воистину верит в Бога, и в Троицу, и во все прочие догматы католической веры, и что есть единственный Бог, единственная вера, единственное крещение и одна-единственная Церковь, и что, когда душа отделится от тела, станет ясно, что хорошо и что дурно, и всякий узнает то, о чем ныне идет речь». Безупречно ортодоксальное кредо и, может быть, уже вызов на Страшный Суд перед Богом, обращенный к тем «развращенным людям», которых он в загадочной форме обличал два дня назад603.

После этого заявления и вмешался Гильом де Но-гаре, процитировав хроники Сен-Дени (он ссылался на «Большие французские хроники», но выяснено, что этих слов там нет), где рассказывается, что еще Сала-дин обличал орден Храма в содомии и отступничестве. Смутившись, Жак де Моле ответил, что никогда не слышал об этом, и как раз упомянул пример Гильома де Боже, который заключил перемирие с султаном, однако с целью спасти то, что еще можно было спасти. Наконец великий магистр попросил, чтобы ему наконец дозволили регулярно посещать мессу и предоставили капеллу и капеллана.

Перелом произошел. Жак де Моле нашел ход, который он счел верным средством выбраться из ловушки, в которую угодил после своих признаний в октябре 1307 года. Больше он не будет говорить. Но, замолчав таким образом, он не включится в ту глубинную волну, которая весной 1310 г. оживит надежду тамплиеров и пошатнет здание обвинения.

В последний раз приведенный на заседание комиссии 2 марта 1310 г., Жак де Моле не отступил от позиции, занятой им 28 ноября: он будет говорить только перед папой. Члены комиссии обоснованно заметили ему, что он смешивает два процесса: папа будет судить его лично; они уполномочены судить орден; отказываясь говорить перед ними, он выражает сомнение в их легитимности. Моле был не единственным, кто смешал эти процессы. Архиепископ Сансский Филипп де Мариньи, осудив как повторно впавших в ересь и послав на костер пятьдесят четырех тамплиеров в мае того же года, намеренно пошел на такое же смешение: сделав признания перед епархиальными комиссиями или, может быть, даже раньше, в 1307 г., перед инквизиторами, они потом, перед папской комиссией, отказались от этих признаний. Приговор был незаконным, но Мариньи, Ногаре и королю было на это наплевать.

Представ перед папской комиссией того же 2 марта, Гуго де Перо, Жан дю Тур, Жоффруа де Гонневиль и некоторые другие нотабли ордена Храма подтвердили свои первые показания и отказались защищать орден.

Таким образом, Храм был предан его нотаблями, а тамплиеры покинуты их вождями.

Более Жак де Моле не предстанет лично перед кем бы то ни было; его имя исчезнет из протоколов папской комиссии, во всяком случае, в качестве обвиняемого (потому что тамплиеры, которых продолжат допрашивать до самой весны 1311 г., в показаниях будут его упоминать). Папу он никогда не увидит. Он перестал быть действующим лицом драмы, которая продолжалась. Его снова увидят через четыре года, когда его орден уже будет распущен.

Прежде чем перейти к этому последнему акту в жизни Жака де Моле, надо попытаться понять его позицию или, скорее, его позиции в 1307-1310 годах. Понять и объяснить их, заранее отказавшись от плоских морализаторских оценок, которыми изобилует историография ордена Храма604: был ли он дураком, ограниченным человеком, трусом и т.д.? Конечно, это надо учитывать, но проблема не в этом. Жак де Моле был великим магистром ордена, который король Франции однажды решил уничтожить, который папе не удалось защитить и который он сам, Жак де Моле, не смог спасти.

Почему?