Жаркий сезон

15

Среди ночи раздается звонок.

— Полина? — спрашивает Хью. Голос словно и не его.

— Хью, у тебя все хорошо?

— Да… То есть… нет. Элейн умерла.

Полина сразу понимает, что произошло, и мгновение молчит. Потом:

— Ой… Как?

— Таблетки. Не знаю, где она их взяла. Я время от времени проверял. Ясно было, что есть такая опасность.

— Да. Понятно. — Полина судорожно ищет, что сказать, что сделать. — Хочешь, я приеду?

— Не прямо сейчас. Может быть, попозже. Сейчас всякая практическая суета. — Теперь голос у Хью более спокойный, просто усталый. — Похороны во вторник.

— Ясно.

Мысли разбегаются во все стороны. Бедная незаметная женщина. Одна в доме с таблетками. Хью. Похороны. Надо ли?.. Уместно ли ей прийти на похороны?

— Нет. — Хью опережает ее вопрос. — Не приезжай. Будет ее брат с семьей. У нее был брат, хотя мы с ним почти не виделись. И…

И больше никого, догадывается Полина. У Элейн не было друзей.

— И Марджери, — заканчивает Хью. — Она придет.

Нет, думает Полина, мне в любом случае не следует там быть. Но бедный, бедный Хью… У нее сжимается сердце.

— Как бы я хотела быть сейчас рядом!

— Может быть, если надумаешь выбраться в Лондон ближе к концу недели… Когда все будет позади. Меня это немного взбодрит. Но только если тебе не хлопотно.

— Ой, Хью, конечно, я приеду. Как насчет среды?

Они еще некоторое время говорят, затем Полина кладет трубку и долго лежит, думая про несчастную женщину, запертую в тюрьме своего невроза, и про Хью, который, возможно, горюет не о том, что произошло сейчас, а о чем-то очень давнем. Он никогда не рассказывал о женщине, на которой женился и которую потерял. Ему предстоит научиться жить без обузы, в силу привычки ставшей своего рода якорем. И это может оказаться нелегко.

— …так что я обещала встретиться с ним в среду, — объясняет она Терезе и — невольно — Морису.

Полина предпочла бы побеседовать с дочерью наедине, но Морис вошел на кухню в середине разговора, и пришлось выслушивать его сочувственное бормотание. Морис виделся с Хью раза два-три, и особой симпатии между ними не возникло.

— Да, конечно… — Тереза смотрит на Мориса.

— В среду… — повторяет тот. — Хорошо. Если я смогу перенести встречу на более ранний срок и выехать в понедельник, то к среде успею вернуться.

Полина резко поворачивается к нему.

— Мне надо встретиться с одним человеком в Фонде культурного наследия и посидеть в библиотеке, но я постараюсь сдвинуть все на день. Лучше не оставлять Терезу одну и без машины.

— Да уж, — говорит Полина.

Морис прячет глаза:

— Ладно. Сейчас пойду ему позвоню. Человеку из Фонда…

Он выходит.

Теперь Полина поворачивается к Терезе:

— Или поезжай с ним. Раз уж он все равно мотается туда-сюда. Как-то у нас не получается просидеть тут все лето безвылазно.

Она старается говорить беспечно, словно просто перебирает разные варианты.

— Нет, — отвечает Тереза. — Я об этом думала. Так будет только хуже.

Она уже отбросила всякое притворство.

Ее тон и выражение лица пугают Полину. Что-то еще произошло. Что-то случилось, какие-то слова сказаны.

— Я все равно не буду знать, где он и чем занят. А Люк будет плакать в машине, и столько всего придется тащить — кроватку, коляску… Сидеть и гадать, где Морис и когда он вернется, я с тем же успехом могу и здесь. — Дочь умолкает, нервно втягивает воздух. — Если будешь до отъезда звонить Хью, скажи, что я очень ему сочувствую.

Полина кивает. Сердце у нее разрывается от того, что она видит в глазах Терезы, от беспросветности, так хорошо знакомой по собственному опыту.

Морис заходит к Полине — якобы за бумагой. В поселке не продают листов формата А4. Он стоит у основания лестницы.

Полина идет в кабинет, берет пачку бумаги и спускается к нему.

— Я верну, — говорит Морис. Улыбка у него чуть виноватая.

— Не надо, — отвечает Полина.

Он не уходит.

Уходи, думает Полина. Уходи, пока никто не сказал ничего лишнего.

— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — говорит Морис.

— В таком случае мне незачем вам отвечать.

— Возможно, вы преувеличиваете.

— Вот как? — Полина начинает закипать. — Если вы так считаете, это ваша проблема, а не моя.

Морис обреченно разводит руками:

— Я понимаю, что никакие мои слова ничего для вас не изменят. Но все-таки позвольте сказать, что Джеймс и Кэрол больше не станут приезжать сюда на выходные. Все вышло не так удачно, как хотелось. Гораздо удобнее будет нам с Джеймсом время от времени встречаться в Лондоне.

Ну разумеется, думает Полина. Удобнее во всех отношениях. Морис смотрит на нее снизу вверх, потому что она стоит на крутой лестнице, а он — в прихожей. Лестница не освещена, а за спиною у Мориса дверной проем: небо, пшеница, живая изгородь — буйство света и красок. Лицо Мориса в тени, и Полина рада, что не видит его выражения — оно бы в любом случае ее взбесило.

— В данную минуту, — медленно продолжает он, — вы, вероятно, жалеете, что мы с Терезой поженились. Вы неправы. Что бы сейчас ни происходило…

— Ошибаетесь, — перебивает Полина. — В данную минуту я жалею, что не могу вас убить. Вам моих чувств не понять, но это тоже ваша проблема.

Морис чуть приподнимает брови:

— Я всегда считал вас рассудительной женщиной. Не портите впечатления. Спасибо за бумагу.

Он пожимает плечами и уходит.

Вся местность идет под нож. По другую сторону холма невидимый комбайн день за днем молотит яровую пшеницу. Трактора тащат мимо «Далей» прицепы с зерном. На шоссе автомобили медленно ползут в хвосте одинокого комбайна или трактора. Вечерами чудовищные фары сельхозтехники прочесывают поля широкими лучами света. В это время года особенно ясно, что сельская местность — не красивые пейзажи, а индустриальное предприятие. Экскурсионные автобусы в Стратфорд вынуждены плестись за комбайном, перекрывшим всю ширину дороги; автовозы и жилые автофургоны терпеливо ждут, пока трактор перед ними свернет на поле.

Полина и Чонди едут навстречу друг другу по проселочной дороге. Оба останавливаются и перебрасываются десятком положенных слов.

— У вас сейчас самая горячая пора, — замечает Полина.

— Следующим уберем все это, — говорит Чонди. Они оба смотрят на пшеницу рядом с проселком. — Лишь бы погода подержалась еще недели две.

— Хороший урожай? — спрашивает Полина.

Чонди пожимает плечами:

— Да посохло все к чертовой бабушке. — По его тону ясно, что неурожай — следствие чьих-то происков. Или правительства, или ЕС, или самой Полины. Чонди включает передачу — жуткий скрежет, означающий, что разговор окончен, — и смотрит так, будто забыл что-то важное. Наконец он вспоминает и, уже трогаясь с места, спрашивает: — У вас все хорошо?

— Да, — отвечает Полина. — Все замечательно.

Приличия соблюдены.

И такие ритуальные танцы весьма уместны, думает Полина, бредя вдоль продуктовых полок в «Мейсе» и пытаясь вспомнить, зачем сюда приехала. Чонди для нее никто, она для Чонди — меньше чем никто. Им надо лишь поздороваться и продемонстрировать отсутствие враждебных намерений. У собак так же.

Замечательно, отвечаешь ты, что бы ни творилось у тебя в душе, как бы ты себя ни чувствовал. Приличия требуют этого, а не честного ответа, что ты разорился, или выпущен до суда под залог, или смертельно болен.

Да, мистер Чонди, я глубоко несчастна, потому что моей дочери изменяет муж, и я вижу, что так будет и дальше. И в довершение беды это человек, с которым я сама ее познакомила. А поскольку у моего бывшего мужа были сходные наклонности, я очень живо переживаю все ее чувства.

Нет, нет… Все замечательно.

Ах, ну да. Томатная паста. Фрукты. И молоко.

Она звонит Хью, но натыкается на автоответчик. В магазине его тоже нет. Трубку берет Марджери.

— Он скоро вернется, миссис Картер. Я скажу ему, что вы звонили. Он… между нами, он немного не в себе. Никак не оправится. Тяжелый удар, хотя невольно и думаешь… — Она деликатно не договаривает. — Ему нужна будет помощь друзей, миссис Картер.

В последней фразе слышен намек, который вызывает у Полины смутное беспокойство.

Примерно через час Хью перезванивает:

— Ты знаешь какой-нибудь гимн?

— Мм… — Полина задумалась. — «Добрым подвигом подвизайтесь», — вспоминает она. — Нет, это для венчания. Я довольно плохо в них разбираюсь. А нужен именно гимн? Может, сгодится просто органная музыка?

— Отлично. — Хью сразу оживляется. — Бах. Органная музыка, ведь это всегда Бах? Так я им и скажу. Но еще надо решить с речью. — В голосе снова звучит отчаяние. — Кто-то должен рассказать про Элейн. Наверное, ее брат. Обычно говорит священник, но…

Но что в данном случае ему говорить? Да и кому-либо еще? Полина вспоминает набившие оскомину банальности, который произносил на похоронах ее родителей священник — ответственный, мягкий человек, в жизни не видевший покойных и озабоченный только тем, чтобы церемония прошла гладко.

— Не надо, — говорит Полина. — Скажи им, что речи тоже не надо. Лучше прочти что-нибудь. Какие-нибудь стихи. Элейн любила поэзию?

Тишина. Полина чувствует, что Хью перебирает воспоминания каких-то бесконечно далеких дней, когда Элейн была нормальной молодой женщиной.

— Вообще-то, мы однажды отдыхали во Франции, и как-то вечером на берегу моря она читала наизусть Китса. Из школьной программы. «Пора плодоношенья и дождей».

— Отлично, — говорит Полина. — Его и прочти.

— Да, наверное, прочту. — Хью заметно приободрился. — Ты в среду приедешь?

— Конечно.

Дни словно подгоняют друг друга. Суббота. Воскресенье. К вечеру воскресенья небо затягивают облака. Впечатление такое, что собирается дождь, но вот уже утро понедельника, небо ясное, а дождя как не было, так и нет.

Сегодня Морис уезжает в Лондон, чтобы вернуться к среде. Полина предпочла бы с ним не видеться, но почтальон по ошибке просунул ей в дверь конверт, адресованный Морису. Неизвестно, важное письмо или нет, но приличия требуют отдать его поскорее.

Зайдя к ним на кухню, Полина сразу видит, что Морис и Тереза поругались. Сейчас они молчат, но в атмосфере повисла тяжесть сказанного и прочувствованного. Остатки завтрака еще на столе, Люк, сидя с бутербродом в руке, издает звуки, которые беспрепятственно проходят через завихрения гнева, обвинений и оправданий. Рот у Терезы плотно сжат, уголки губ опущены. Морис заметно раздражен.

Полина протягивает ему письмо:

— Мне по ошибке просунули в дверь.

Морис меняет выражение лица, но не полностью:

— Спасибо, Полина. — Он видит, что Тереза косится на конверт. — Это от женщины из Фонда культурного наследия. С цифрами, которые я запрашивал. Прочти и убедись сама.

Тереза цепенеет и отводит взгляд.

Полина выходит.

Вскоре после этого у себя в кабинете, где атмосфера не напряжена и по радио тихонько читают какой-то рассказ, она слышит, как Морис заводит машину и отъезжает от дома.

Тремя часами позже Тереза спокойна — или почти спокойна. Она заходит спросить, можно ли взять машину — ей надо в поселок за продуктами. Люк спит. Не трудно ли будет Полине за ним последить? Полина говорит, что возьмет работу и посидит у Терезы в гостиной.

Она редактирует книгу о нефтедобыче в Северном море, когда раздается телефонный звонок.

— Алло, — произносит мужской голос.

Голос Гарри.

— Алло, — отвечает Полина.

— Тереза?

— Нет. Это я, Полина.

— Ой! Привет. — Тон изменился. Гарри осторожно прощупывает почву. «Я бы хотел с тобой поговорить, — намекает он, — но вот согласна ли ты?» — Я просто хотел условиться о встрече с Терезой.

— И Люком.

— Да, — торопливо говорит Гарри. — И Люком. Как Люк?

— Люк отлично. Терезы сейчас нет. Можешь перезвонить ей позже?

— Конечно. Примерно через час?

— Она уже вернется. Я ей скажу.

— А как ты? — спрашивает Гарри.

— Все замечательно. Так я передам Терезе…

— Послушай… Мне вот что подумалось… Если ты будешь в Лондоне, может, сходим куда-нибудь пообедать? Я был бы страшно рад тебя повидать.

— Боюсь, что не буду в это время в Лондоне. Я все лето работаю здесь.

— И никаких шансов?

— Никаких.

Когда он вешает трубку, Полина исследует свою реакцию на его голос. Пульс участился? Сердце забилось сильнее? Нет. Ровным счетом ничего. Кроме легких угрызений совести. Гарри явно расстроился, а она не захотела пойти ему навстречу, хотя ей бы это ничего не стоило. Боже мой, думает Полина, неужели до такого дошло?

Во вторник дует горячий сухой ветер. Пшеница идет волнами — свет и тень сменяют друг друга. На дороге клубится пыль. Время от времени Полина встречается с Терезой и Люком в саду. Люк капризничает. У него диатез, он все время чего-то хочет, но сам не понимает чего. Тереза внимательна и терпелива с ним, но видно, что она действует механически. Часть ее сознания — с Морисом в Лондоне. А может, она прокручивает в голове их последний разговор.

Вечером Полина выходит прогуляться на холм и внезапно, обернувшись, видит «Дали» такими, какие они есть: маленький серый дом, прижатый к полю, отдаленный от другого жилья и бесконечно провинциальный. Она думает о прежних его жильцах, чей горизонт простирался немногим дальше холма, поля и того, что сейчас перед нею: деревьев, посевов и вспышек солнца на стеклах автомашин, проносящихся по шоссе.

Когда Полина входит в кабинет, на автоответчике мигает огонек. Хью решил изменить назначенное на завтра место встречи и спрашивает, не могла бы она зайти к нему в магазин. Крис Роджерс говорит: «Добрый вечер! У меня новости. Я перезвоню».

— Это я, — говорит он, дозвонившись. — У вас есть минутка?

— Конечно.

— Просто хочу сказать, что она возвращается. Моя жена. Завтра.

— Поздравляю. А как ваш малыш?

— Отлично. Не знаю, что у него было, но все прошло.

— Так значит, она возвращается не из-за материнской тревоги.

— Да, — говорит Крис. — Я тут подключил всех, кого можно, и нам нашли дом в пригороде Суонси за плату, которую я надеюсь потянуть.

— Отлично. Превосходно. Значит, перспективы самые радужные?

— Она говорит, что скучала по нам.

— Разумеется.

— И я подозреваю, что общество матери…

— И это тоже. Я вам не говорила?

— Говорили. Вы очень меня поддержали. Гораздо больше, чем требовалось от вас по должности. Надеюсь, другие авторы вас так не мучают.

— С ними я говорю преимущественно про двоеточия и согласование существительных с причастными оборотами. И они не пишут книг про единорогов.

— Кстати, я к этому подбираюсь: хочу сказать, что скоро смогу взяться за новую главу.

— Рада слышать.

— Так что я буду звонить. Извините, что потревожил вас вечером, но уж очень хотелось поделиться радостью. — Крис умолкает, затем произносит неуверенно: — Все это время я понятия не имел, как у вас самой… ну, в семье…

— Я живу одна, — отвечает Полина. — Мои семейные кризисы давно в прошлом.

— Ой! — Голос у Криса смущенный и, может быть, немного пристыженный. — Извините. Я думал, может быть…

— Так что жду от вас отредактированный вариант главы про вервольфов, — улыбается Полина. — А пока послушайте моего совета и проявите как можно больше внимания к жене.

— Не жди Мориса, — говорит Тереза. — Поезжай, куда собиралась.

Среда. Тереза с утра пораньше подошла к Полининой двери, неся Люка на бедре.

— Хорошо, — неуверенно отвечает Полина. — Когда он обещал вернуться?

— В середине дня. Я отлично управлюсь.

Лицо у Терезы осунувшееся, под глазами круги. В них читается бессонная ночь, лихорадочный бег нестерпимых мыслей.

Люк запоздало решает поздороваться с бабушкой.

— Па! — лепечет он, сияя от счастья.

— Я только что сделала себе кофе, — говорит Полина. — Давай и тебе налью. Взбодришься немножко.

Тереза заходит на кухню. Стоит, покусывая губы.

— Думаю, ты уже все поняла.

Полина кивает.

— И наверное, раньше меня.

— Послушай, — говорит Полина. — Совершенно незачем…

Тереза садится:

— Ты мне вроде кофе обещала?

Полина наливает кофе в чашки с розочками. Кухня залита солнцем. Люк на полу самозабвенно изучает комочек пыли. Снаружи уже работает комбайн.

— Всю прошлую ночь, — говорит Тереза, — я думала, что сейчас он с ней в постели. Гадала, как она это устроила: сказала Джеймсу, что едет к родственникам, или что-нибудь в таком роде? Я позвонила в одиннадцать — его не было дома. Я, правда, и не рассчитывала его застать. Он сказал, что будет ужинать с приятелем, которого я не знаю. Так что, думаю, он был с ней. Мне хотелось под тем или иным предлогом позвонить Джеймсу, узнать, дома ли она. — Тереза видит, как напряглась Полина. — Нет, нет, я не позвонила. Только думала об этом в течение многих часов. Не знаю, понял ли уже Джеймс. Рано или поздно поймет.

Люк нашел Полинины очки. Она отбирает их, сует взамен яблоко.

— Я ничего подобного представить себе не могла, — говорит Тереза.

— Никто не может.

— Как будто тебе ударили под дых.

— Послушай, — снова начинает Полина, — совсем не обязательно…

— Да нет, все так и есть. Я один раз сняла трубку на другом аппарате и услышала их разговор. По голосам все было понятно. И я видела, как они друг на друга смотрят. Кстати, они больше сюда не приедут — она и Джеймс. Морис сказал.

— Ясно. А ты… ты, значит, говорила с Морисом? Что еще он сказал?

У Терезы губы сжимаются в ниточку. Она смотрит не на Полину, а за окно:

— Морис ничего особенно не говорит. Дает понять, что у меня паранойя. Ничего не отрицает и не подтверждает, только делает удивленные глаза и переводит разговор на другую тему. Сердится. Я начинаю чувствовать себя дурой. — Она смотрит на Полину. — Как такое может быть?

— Не знаю, — отвечает Полина. Но она знает.

— Морис говорит, например: «Не понимаю, почему ты так реагируешь». Или: «Я думал, Джеймс и Кэрол тебе нравятся». Смотрит на меня так, будто я подслушиваю через замочную скважину или читаю чужие письма. Уходит из комнаты, а в следующий раз ведет себя так, будто ничего не произошло. Говорит о другом. И даже… нежен со мной.

— Ясно, — отвечает Полина. Да, именно так оно и бывает.

— Я не знаю, на каком я свете. Уже готова поверить, что все сама выдумала. Потом слышу или вижу что-нибудь и понимаю: не выдумала.

Люк ударился о стол. Он плачет, Полина берет его на руки и успокаивает. Это избавляет ее от необходимости что-нибудь отвечать Терезе. Да тут ничего и не скажешь.

Тереза смотрит на Люка, но как будто его не видит:

— У меня такое чувство, будто я в черной яме. Я ничего похожего не могла даже вообразить себе. А сейчас я думаю…

Она не договаривает, только плотно сжимает губы и отводит взгляд.

Ты думаешь, что лучше бы тебе никогда не встречаться с Морисом и не выходить за него замуж. Ты готова даже пожелать Люку небытия, лишь бы обрести свободу от того, что сейчас с тобой происходит.

— Я тоже… — говорит Полина. — Я бы тоже так думала, если бы не… — Она встает, держа Люка на руках, и сажает его Терезе на колени. — Не будем больше об этом, все равно от разговоров никому легче не станет. Выпей лучше еще кофе.

Они сидят на кухне «Далей» — вместе, порознь, в разных местах. Тереза в Лондоне, следит за Морисом. И еще она заново проживает последние недели: что означал тот взгляд или те слова. А Полина тоже в прошлом. Только Люк здесь и сейчас, бродит по комнате, изучает бахрому ковра, перышко, спичку, солнечного зайчика на полу.