Жаворонки поют над полем

7 глава Отец

Шумный восточный базар. Людская толпа движется, словно лава огнедышащего вулкана, шум и гам вокруг. Витает в воздухе запах дыни и жареного мяса и кукурузы. Дымят шашлыки в шашлычниках. Где-то вдалеке иакают ослы. Кричат повара в белых халатах и в белых шапках:

— Налетайте, люди, есть вкусные и недорогие шашлыки! Есть самса, лагман, шурпа с бараниной и плов!..

На углу где дехкане торгуют репой, сидят грязные, небритые алкаши-собутыльники со длинными ногтями, в грязных одеждах, с непричесанными волосами.

В этом кругу сидел и муж Фариды Худьерди.

Вдруг он заговорил:

— Мужики, хотите поржать? — спросил он, закуривая маленький окурок сигареты, держа его двумя пальцами, как пинцетом.

— Валяй, Худик — сказал один из алкашей, почёсывая живот.

Глядя на высокого человека в поношенной тюбетейке, который шел со своей низкорослой женой посреди толпы, оглядываясь вокруг, Худьерди закричал:

— Тусумбой! А Тусумбой!

Тусумбой оглянулся и заулыбался.

— Аа-аа, Худьерди, это ты? До сих пор не умер? — засмеялся он, указывая на Худьерди своей низкорослой жене. Его жена тоже заулыбалась, сверкая зубами с металлической коронкой.

— Тусумбой, помнишь, мы с тобой служили вместе в армии?! Ты работал тогда в свинарнике в нашей военной части?! — сказал Худьерди, придавив окурок своим зимним ботинком.

— А как же, конечно, помню! Я был ефрейтором. Помню ту старую лошадь с телегой, на которой я таскал помои для свиней. Помню нашу родную казарму, березовую рощу, сосновый бор, которые весело шумели на вольном ветру! Помню стук дятла, розовые закаты! Картофельные поля, яблочные сады, тихие, лунные ночи, громкие трели соловьёв!

Эхххх… — вспомнил со вздохом Тусумбой.

Худьерди продолжал диалог:

— Я тоже помню. Особенно тот день, когда мы с тобой трахали свиней, загнав в угол свинарника нашей военной части. Тогда ты трахал хромую свинью, помнишь?! — сказал он. При этих словах поднялся дружный хохот толпы и Тусумбой замер. Покраснел до ушей от стыда и произнес:

— О чем ты, дурак?! Какая свинья?! Я никогда не занимался такими гнусными делами! — сказал он, словно оправдываясь.

Тут его низкорослая жена, закрыв лицо ладонями, зарыдала и собралась уходить. Тусумбой пошёл ей вслед, стремясь догнать её, и говорил:

— Сумбулой, не верь этому алкашу! Он — дурак, ему срочно надо идти к врачу! Крыша у него поехала от регулярной пьянки! Я никогда тебе не изменял! — оправдывался он сново нервно поправляя свою поношенную тубитейку.

Дружки Худьерди надрывались от смеха. Они смеялись наповал оригинальным смехом, сверкая языками в беззубых дуплах своих ртов. Они смеялись долго. Потом один из них сообщил страшную весть о том, что у них вино кончилось.

— Разве это проблема? Сейчас найдем деньги и купим еще пару бутылок вина — сказал Худьерди, поднимаясь с места.

В этот момент среди прилавков появился слепой певец в тюбетейке и в восточном халате, который шагал, играя на рубабе и надрывно напевая трогательную песню об осиротевших детях. Рядом со слепым певцом шла его плохо одетая жена, тоже слепая, с закрытыми глазами держа в вытянутой руке грязную брезентовую суму, чтобы люди бросали в неё подаяния. Слепой певец пел громко:

— Ота-онасий борлар баланд тог устида ойнар, Ота-онасий йоклар кабрнинг бошида йиглар!

Эти строки в переводе звучит так: те дети, у которых есть родители, играют в горах. А дети, у которых нет родителей плачут над могилой.

— Каландар шахрига борсам, бошимдан офтоб утди! Оёгим лойга ботганда онам, кадри ёмон отди!

Эти слова в переводе звучит примерно так:

— В изгнании я получил солнечный удар и заболел. Ах, мама родная, мне так не хватает тебя сейчас!

Худьерди содрал этикетку с бутылки и подойдя поближе к певцу сказал:

— Яшанг, кори-ака! То есть «дай бог, чтобы Вы долго жили, брат певец!».

Потом сделав вид, что бросает в суму деньги, с ловкостью фокусника спер все подаяния, которые слепой певец собрал со своей женой.

Когда Худьерди, купив пару бутылок вина, вернулся к своим дружкам алкашам, они обрадовались как дети и стали расхваливать его за предприимчивость. Худьерди принялся открывать бутылку, но тут появился слепой певец со своей женой. Певец оказался зрячим и его жена тоже. Он схватил за воротник Худьерди и ударил его кулаком по морде. Худьерди хотел нанести певцу ответный удар, но не смог. Потому что певцу помогала его жена, которая наносила Худьерди коленями сокрушительные удары в область живота, словно кикбоксер с многолетним стажем.

— Ты чего, сволочь, спёр наши кровные деньги, которые мы заработали честным путем?! А ну-ка, гони бабки сюда живо, пока мы тебя не укокошили! — сказал зрячий певец, шипя словно ядовитая змея.

— Хорошо, братан, хорошо! — сказал Худьерди, покраснев от нехватки воздуха и шаря по своим карманам трясущимся руками.

«Преданные друзья» Худьерди сбежали наутек, оставив в беде своего предприимчивого дружка. Певец и его жена, отняв оставшиеся у Худьерди деньги, долго били его руками и ногами, пока не устали. После этого они ушли, растворившись в толпе, продолжая петь с закрытыми глазами.

Худьерди долго валялся на земле без сознания, весь в крови. Когда он пришел в себя, он увидел мальчика с бледним лицом и сильно испугался, подумав, что это белая горячка. Но когда он узнал своего двенадцатилетнего сына заплакал.

— Не плачьте, дада, вставайте. А не то милиция Вас заберет и отправит в вытрезвитель — сказал Ильмурад, помогая встать своему отцу. Поскольку его отец был тяжелым, пока поднял его от напряжение у мальчика вздулись жила на висках. Таким образом Ильмурад с трудом уложил своего отца в свою тележку и начал её толкать.

— Куда ты меня везешь? — спросил Худьерди, лежа на тележке.

— Туда, где я ночую — сказал Ильмурад.

Толкая тележку, он повез своего отца во двор чайханы. Потом, приподнял его и начал спускаться в прохладное подвальное помещение теплотрассы.

Наконец Ильмурад уложил отца на самодельные нары, которые он сам смастерил.

— Отдохните здесь, дада, сейчас я Вам принесу еду — сказал Ильмурад.

Худьерди ничего не ответил. Выйдя из подвала, Ильмурад пошел в сторону лавки, где продавали варёный горох и лепешки. Когда он вернулся, отца в подвале не было. Он вышел во двор, беспокоясь за отца, подумав, что Худьерди увели милиционеры. Но самое страшное он увидел позже, когда его тележка исчезла. У Ильмурада ёкнуло серце.

— Эх, только не это — подумал он.

Ведь без тележки ему конец. Как же он будет теперь работать? С такими мыслями Ильмурад пошёл искать тележку. Побежал в сторону прилавок. Он долго искал тележку, и, наконец, увидел её в руках здорового, смуглого и храмого человека.

— Дядя, это моя тележка, отдайте! — сказал он смуглому и храмому человеку.

— Отстань! Я её только что купил вон у того алкаша! — ответил смуглый и храмой человек, указывая на Худьерди, который хищно улыбаясь, слился с толпой.