Железная мистерия

— Носим антрацит, носим,

— Втащим, раскачаем, бросим,

— Месиво в котлах месим,

— Гипер-циклотрон высим.

— Рефикс…. позитрон… Точно!

— Надо их дослать кучно.

— Этот вел себя склочно…

— Дайте ваш приказ зычно!

— Лампочки в софит… Браво!

— Ту — на сантиметр вправо…

— Лучше бы… чуть-чуть… криво.

— Эврика! Совсем ново!

Закончилось странствие

Хранителя-старца:

В другие пространства

Отпущено сердце…

А мы предоставлены

Игре отражений…

Кем будет возглавлен

Ход наших служений?

Тем из нас, кто внимал

первым

Звону истинного Кремля;

Чьи созданья

голубым перлом

Светят, горе нам убеля.

Крест ответственности,

груз знания

Вправе взять теперь только ты.

Но пора ли? Ведь накануне я

Как слепец бродил сквозь пласты,

Я скользил, плутал, а ты видел,

Обо мне скорбя, как в былом

Создал я свой тотем, идол

Из забавы добром и злом,

До сих пор не забыть

песни,

Что влекла меня внутрь, вниз,

И все круче был спуск, отвесней,

К тем берлогам, что спят

в нас.

Ты был прав. Испытав шахту,

Путник знает подъем вверх.

Но тогда оборвал шаг ты

У изнанки грядущих вер.

До пределов, где спит Велга,

По кругам шеолов [16] пройти —

В этом боль твоего долга,

Крест пути.

Успеть ли? Покой — лишь краткий

отрезок

На темном и бурном шелку

эпох,

И кажется всем нам: час боя

близок,

Час неба и ада,

Гагтунгр и Бог.

Успеем ли слышать — сквозь слух героя

Творящееся на потаенном дне?

Лишь духом сойдет он. Вдвое и втрое

Я сокращу ему путь в глубине;

Но в этот последний час перед боем

Он видеть обязан все до конца,

Чтоб вынести умудренной душою

Гнет венца.

Этот гнет вынес бы, не колеблясь,

Я и с той мудростью,

что теперь.

Если ты понял ту область,

О которой речь — друг, не спорь:

Что ты можешь знать об ученье,

Низводимом к вам

сквозь него,

О грядущем тройном венчанье

Брата младшего твоего?

Вот, спускаюсь…

К плотному камню

Не притрагивается нога,

Будто в лоно материка мне

Спуск распахивается…

Река,

Пустыри… пустыри… — Пятна

Фонарей…

Даймон, слышишь —

совсем внятный

Голос мрака?

Слышу. Бодрей!

Это — только Порог Жизни

Человека. — Будь смел. Иди.

Тороплюсь… Но душно! Скорее

Сквозь преддверие проводи.

Даже отблеска фонарей

Нет в воде…

Медленно лижет земную породу,

Зыблется топкое тло…

Вязкую, тяжкую, плотную воду

Глухо колышет весло.

Узкий причал мой блюдут издалека

С черных окрайн фонари —

Злые молчальники, стражи потока,

Светочи — нетопыри.

Вязок и медленен ток Ахерона,

Нем с неподкупным слугой…

Даймон, какие кромешные страны!

Что за угрюмый покой…

В этом челне воздержись от движенья,

Зоркость утрой…

Господи! Помоги возвращенью,

Силы даруй.

Я готов. Я должен. Но смертная

Леденит мою кровь тоска…

Ночь плотнеет? Здесь — тьма спертая,

Несдвигавшаяся века…

Сердце того, кто выйдет на берег

Этих отверженных стран,

Испепелится, и дух его горек

Станет, как сам Ахерон.

Взад и вперед — неподвижно движенье,

Плотные волны — все те ж…

Вечная полночь! Избавь от служенья,

Сном непробудным утешь…

Ты видишь?

Не знаю… Я чувствую

Смещение координат,

Томящее головокружение…

Неясность пути назад…

Немыслимое сооружение —

Нет, кажется, груды гор…

Пульсирование их и движение,

Как чаш под грузами гирь…

Не с той ли, быть может, громады могучей

Когда-то услышал ты пенье?

Но голос тот был и пьянящ и летуч,

И смутен, как нежная тень…

Что же пела она?

Не знаю… Слова напрасно ловлю,

До сознанья лишь стих долетел:

«Нищ твой удел —

Стать на краю,

Робко взирающим в пропасть мою:

Не на краю —

Лишь в глубине

Горшей из бездн

причащаются мне».

Помню образ: «Здесь, за Ахероном,

Охраняя тайный мой приют,

Кружат луны в траурных коронах

И поют, волшебные, поют…»

Я думал: то Велга, свое колдовство

Сплетая над городом, пела…

Но нет: необъятная, как божество

Звала за последний предел.

— Станем вокруг спускающегося

Братством суровых клятв!

— Обережем тоскующего

Собором наших молитв!

Ты стал в эту ночь вдохновения

Для нас — духовным окном…

— Чьи жалобы, чьи воздыхания

Сквозь слух твой сочатся к нам?

Это они! Узнаю! Их державный

Облик, багровую ткань покрывал…

Вон, среди них тот колосс, что недавно

Из саркофага смертного встал!

Пленники, вечные кариатиды,

Ныне поддерживающие Цитадель;

Те, кто ковал былые победы

Царства,

теперь растущего вдаль;

Ваши прапрадеды,

ваши деды,

Старых триумфов былая скрижаль.

Да, — сединою нездешней седы

Бурые лики… Щемяще жаль

Мне этих узников. Но… как странно:

Нет, они движутся! Камень и сталь

Медленно приподымают… Туманно

Вижу унылый и жесткий стиль

Сумрачных зданий этой вселенной,

Этих дорог багряную пыль…

— Строй,

раб,

поддерживай

Свой

плен —

Груз глыб живой!

— Пусть

труд

бездомника:

Жар

магм

припомни-ка!..

— Смерть

если б

смилостивилась…

— Ночь

если б

сжалостивилась!

— Хоть

в персть

развеивание…

— Хоть

в прах

расслаивание…

— Хоть

в пыль

размалывание!..

Нет

нам

помилования.

—Дух!

Храм

вверх

строящийся!

— друг,

брат,

брат

кающийся!

— Ты,

гнет

барм

сбросивший!

— Ты,

смысл

карм

взвесивший!

—Ты

знал

крест

царствования;

— Ты

блюл

долг

бодрствования…

Схожу,

но порог ваш засыпан

и взгорблен,

Правящий игва мудр, как Ликург,

И гекатомбы неслыханной скорби

Спуск преградили

в ваш

Друккарг.

Ты мечтал о траурных лунах —

смотри, поэт!

Других

в преисподних лонах

Нет.

Так видят игвы

миры страданья,

Тлеющие

в средоточье земном,

Преддверья обратного мирозданья,

Первые

из его наружных хором.

Смотри, коли смеешь, на это солнце,

Яснеющее

сквозь клочья паров:

Его ль инфракрасные протуберанцы

В твой сон возносились

со дна миров?

Его.

Любуйся ж на дымные космы, —

Лик ада, рассматриваемый в ребро:

Это — не солнце: лишь Антикосмос,

Творчества дьявольского ядро.

Вижу неимоверную крепость,

Подобно хребту —

острием

вниз:

Да, конус из черных базальтов

в пропасть

Венцом повис.

Черными молниями

ширяют,

Снуют вокруг —

Не знаю, кто — помавают, реют,

Блюдут порог.

— Упитаны ли по стойлам бойцы?

— Вскармливаются;

— Ох, вскармливаются.

— Просачивается ли шемойя в сердца?

— Всачивается…

— Ох, всачивается!

— Готовы ли раругги соседних шрастр?

— Вскидываются…

— Ух, вскидываются…

— Наш луч пепелящий достаточно ль остр?

— Взлизывается!

— Ух, взлизывается!

Сквозь них… напрямик… твердо,

Не оборачиваясь — спеши:

Всем ярусам этого города

Открой слух души!

— Всплеснулся ль к мирам демиурга наш круг?

— Всплескивается…

— Ух, всплескивается!

— В Небесном Кремле нерушим ли порог?

— Взламывается!

— Да: взламывается!

С подземного Юга грядут войска

— Вздыбливаются!

— Вздыбливаются!

Уж рвутся из Северного тайника —

— Вспучиваются!

— Вспучиваются!

С подземного Запада летят, как смерч.

— Взвеиваются!

— Взвеиваются!

Из скважин Востока змеятся вверх.

— Взвихриваются!

— Взвихриваются!

Так вот чье господство чествовали

Наши народы в гимнах…

Вот кого мы предчувствовали

В корне зол повседневных…

Даймон, не в этом пространстве ли

Небесная наша царевна?

Вот.

Подошел? Приблизился? — милый

Мой мальчик, искатель мой смелый!

Поведаешь людям, что видел,

Что горестный дом мой проведал…

Теперь ни в гробу, ни в темнице,

Ни в самом глубоком колодце

Мой отблеск тебе не затмится,

Лазурная нить не порвется.

Но разве не видишь местами

От крепости отсвет другой?

Да, странное, зыбкое пламя

Оранжево-рыжей дугой.

Здесь я не думал встретить другую, —

О, ее тоже, как встарь, узнаю, —

Боже, но те ли

слова ее рдели

Пурпуром страстным

в юность мою?

Жгут меня душные глыбы…

Жмут меня крепкие скобы…

Жажда палит мои губы…

Вздернуто тело на дыбы!

Безрассуден твой гнев,

мать темная:

— Иль не видишь — растет

рать шумная,

— Крепнет наших фаланг

стать дымная,

Неуемная!

Что мне до огненной мощи?

Рвут меня крючья и клещи, —

Все беспощадней, все резче

Ветер из бездны горящей!

Плоть моя плачет все горше

Каждым бездомным ребенком!

По лагерям и застенкам!

По безымянным поминкам!

По очагам разоренным!

По колумбариям! Урнам!

По искалеченным кармам!

Камерам! каторгам! тюрьмам! —

Если б мудрость

твою колеблющуюся

умчало

То видение,

что владычествует

во мне —

Как померкло бы

для тебя

этих дней начало

В этом городе,

в этой сумеречной стране!

Что мне до лютой гордыни

Зодчих вот этой твердыни?

Ропщет вся кровь от страданий,

В красных стигматах ладони!

Ты обещал мне, как чудо,

Новые дивные чада,

Но от твоей благодати —

Только чугунные дети!

Строите этот чертог вы

Мудростью старшего игвы,

Проклято черное семя!

Рухнет в ничто ваше имя.

Это — призраки

твоей ревности

и безумья!

Что мне игва

с его рассудочным чертежом?

Лишь — орудье мое покорное,

только — зубья,

Лишь — до времени,

перед огненным

рубежом.

Вижу солнцем себя ликующим,

и монады,

Что вращаются,

торжествующе

и звеня —

Мне покорствующие

мириады

и мириады,

С гимном ангелов

погружающиеся

в меня.

Сломан стержень

перенапрягшихся

коромысел!

Иль ты все еще,

ослепляясь,

не поняла,

Что подобного

вседержителя

не возвысил

Никогда еще

дробный хаос

добра и зла?

Вижу его непроглядную ауру,

Бурю в мерцающем взоре…

Горе последнему из уицраоров,

Горе!

Гордыня бешеная и слепая

Окрепнет пусть:

Полезна власть его над толпою,

И гнев, и злость;

Чтобы мятежника-демиурга

Швырнуть в Уппум;

Чтоб мир, бушующий вне Друккарга,

Нам стал рабом.

— Смотрю в геенну. Мой дух в ознобе,

Лишь ей слуга.

Инфра-лиловая в черном небе

Горит дуга.

Пылает, блещет от края к краю,

Мостом вверху…

Какому гимну доверю тайну,

Хвалам, стиху?..

Гагтунгр! Я внемлю! Я зрю воочью

Сквозь весь Энроф [17]

Метагалактики средоточье —

Итог миров:

Обитель господа Люцифера

В живом огне…

Замкни уста мне. Пусть эта сфера —

Тебе и мне.

А, сатанинская мистика!

Верность глубинной скверне!..

Это — хитрей, чем свастика

И пентаграмма черни…^{52}

Так вот какого владычества,

Царства какого ради

Длит балаган свой жречество

В нашем, в наземном граде…

…За эту химеру немыслимую

Мы платим в круговороте

Золотом жизней бесчисленных,

Ценою народной плоти…

Народного духа!

— Дальше, ниже:

Где души — как клочья дыма…

Он плачет о плоти?

Взгляните же

На то, что непоправимо.

Кто это?.. чьи это голоса,

Дух надрывающие?

То — неимеющие наименования

владельцы карм

всё

длят

свой

плен:

Кишат, и носятся, и опускаются

уже без форм,

в хлябь,

вниз,

в глубь

пен:

Скорлупы дряблые,

недоразвеянные

там, на земле —

сор

дней,

шлак

душ,

Когда-то прядавшие

по стокам города

в поддонной мгле

жерл,

ям,

рвов,

луж…

Вижу — вижу в них

отсветы

Прожитых наверху

дней, —

Стойл, квартирок,

углов выцветших,

Суету

праздных теней…

— По хлябям вспучиваемся…

— Во мгле раскачиваемся…

— Чуть-чуть вскарабкиваемся…

— От волн отталкиваемся…

— Ах, если б в теплышко!

В родное дуплышко!

— Ах, в норку б черненькую…

— Ох, в тельце б жирненькое…

Это — те, кто растлен

капищем,

Кто — без ядер, кто стал

скопищем.

Но они ж невиновны, даймон!

Тяжесть страшных вин —

на других…

Объясни мне, ответ дай мне:

Что взыскать Ему с малых сих?

Не знает взысканий, струит благодать

Великое Сердце Вселенной

Творя, как Отец, и тоскуя, как Мать,

Как Сын выводя из геенны.

В боренье с богоотступными «я»

Законы и карма возникли:

Они — не всеобщи для форм бытия,

Но царственны в нынешнем цикле.

Они — равнодействующая, итог;

Мы волим их снять, уничтожить;

Страданье впивающий Противобог

Их грузность стремится умножить.

Что же тем, кто растлил «малых»^{53}?

Кто несет всю вину

воль?

Скоро, в ужасе небывалом,

Ты простишь им всю кровь и боль.

Им?!

Самому Иисусу не вывести

чьих зол след?!

Пощады от человеческой совести

Им — нет!

Нет им за этих несчастных, извергнутых

Вспять,

в муть волн,

Мукою чьей сердце Бога истерзано,

Сам рай полн!

Вспомни же миф о бесстрастности мойр^{54},

Режущих грешные судьбы:

Пояс бушующих магм,

Укарвайр,

Смог ли ты перешагнуть бы?

Я знаю. Я должен. Ступивший на край

Ждет спусков до дна, а не свадьбы.

Напрасны яростные,

задыхающиеся

хулы,

Напрасны самые испепеляющие

из покаяний,

Когда расплющивают

ометалличивающиеся

валы

Неповторимейшее

и драгоценнейшее

из достояний.

Как же войдем мы в горящую эту среду?

Разве ты чувствуешь жар?

Ты призраком, не подлежащим суду,

Проходишь

сквозь Шаданакар.

А ты?

Мое телесное тело — здесь,

Твое — в катакомбах спит,

Мистическим разумом видь

и взвесь,

Что на тебе

нет пут.

Как странно — ни в чем не встречать преград,

Сквозь лавы тенью скользя,

Они прозрачными сделались… Брат,

Кто скажет теперь «нельзя»?

Вникни в шумное ликование

Этих демонов, этих бурь,

В их безумное тоскование,

В злую алчность, в их гнев и дурь;

До Голгофы, до Гефсимании

Воздвигал им народ алтарь,

И неистовые их гармонии

Уж не те, что гремели встарь…

— Торжествуй,

сонм

кличущий,

— Снаряжай,

сонм

плещущий,

— Направляй,

сонм

свищущий,

Наш корабль

в путь,

в даль.

— За чертой

душ

брошенных,

— На весах

дел

взвешенных,

— Навсегда

с нив

скошенных,

С золотых

нив

воль.

— Унесем

их

плавными,

Как размах

крыл

волнами,

Где царит

Мать

Полночи,

Глубже магм —

к ней,

к ней.

— Измельчим

в пыль

дымную,

— Завихрим

в зыбь

темную,

— Запоем

песнь

шумную

На помин

их

дней.

Так он был отсюда?

И снова наверх?

И снова в злосчастный город?..

Где же все те, кого он низверг?

В каких еще адских горнах?..

Они вокруг нас.

Но я их не слышу…

Они вокруг нас.

Но я их не вижу!

Взгляни на дрожанье багровых шаров,

Качаемых в огненной влаге.

Но… это ж не люди!

Забудь про Энроф,

Про тех, кто дремал в саркофаге:

То были гиганты. Пигмеи — вот тут.

Здесь каждый

лица лишен:

Ты видел когда-то пышный парад

Бездумных людей-машин;

Не там, но здесь — решающий плод

Того, что любой свершил.

Есть ярусы глубже: тираны, цари,

Псы века там платят долг,

Мучители наций, сердца-упыри,

Предтечи и слуги Велг.

Плачь, Великое Сердце!

Кому из народных святилищ

Благовонным туманом

текли славословия, — плачь!

Плачь о хлопьях чистилищ,

о бедных уродах страдалищ,

Где вослед за страдальцем

на муку восходит палач!

Плачь, Великое Сердце,

о бездомных скорлупах,

Чей удел невозвратный

мог быть строг и велик;

О мятущихся клочьях

на последних уступах,

Обо всех, утерявших

человеческий лик!

Плачь о гибнущих ныне —

о живых мириадах,

Ежечасно сходящих

по горящей стезе:

О потоптанных всходах!

обескрещенных градах!

О садах и народах,

обреченных грозе!..

Готов ли теперь

к последнему спуску:

Глубже страдалищ, в тихий Суфэтх?

Я спуска просил. И не отступаю.

Сердце сгорело… Ветер подул

В душу нездешний…

Уж затихает

Гул Укарвайра — все голоса…

Ты коснешься миров окончательной пыли,

Но и кладбище то — лишь полоса.

Пустыня… Но сумрак все непроглядней…

Только вверху — лиловатый нимб…

Все тот же Нергал, — солнце исподнее;

Это — скорлупы, еще шуршащие

Внизу, под ним.

Нет, не осмыслить

смыслом разумным…

Будет ли этим несчастным возврат?

Не замедляя, прошли мы бесшумно

Мимо щелей

в ад.

Тот, кто сорвался

к Гагтунгру,

и глубже,

Глубже, на планетарное Дно,

Еще не погиб. Но в этой вот стуже

Бессмертье прекращено.

Давит тоской нечеловеческой

Мудрость о семенах и плодах.

Душу утратив, отсюда в космический

Мрак

выпадает

развенчанный дух.

Спуск невозможен: «я» гаснет,

И след его

Здесь обрывается под золой…

Значит, и глубже, глубже вот этого

Есть еще слой?!

Дыры в пространства галактик.

Дно Мiра.

…Вечность?..

Я понял:

недвижный миг

предельной муки.

Там нет времен. Но смысл огромных циклов

Чтоб время там возникло, как у нас.

Магмы глубин,

Волны миров —

Мой неумолчно звучащий покров:

Дивно грущу…

Мир ваш пряду…

Темных героев на Дно мое жду.

Сдайся! приди!

Дух остуди,

Космос угаснет вдали, позади —

С блеском небес,

С плеском морей,

С вольными криками птиц и зверей.

Мир отмелькал…

Пир отсверкал…

Миру на смену встает мой Нергал…

Снидь же в края

Небытия,

Вне вашей утлой вселенной — как я!

Так вот мне откуда звучал этот голос,

Маня в неисхоженные пустыри…

Великой Блудницей когда-то приснилась

Она мудрецам христианской зари.

Вечно трущу…

Мир мой пряду…

Темных героев на Дно мое жду…

Вечно томит она, вечно неверная,

Похотью духа язвит наши сны…

Хочешь ли странное имя? —

Фокерма,

Женственная ипостась сатаны.

Испепелилось во мне до конца

Все от выдумщика и самозванца.

. . . . . .

Если когда-нибудь,

сквозь колдовство

Этих пучин возвращусь я под солнце…

Ты возвращаешься.

Ты возвратился!

Веки трепещущие подними:

Новым рожденьем дух твой родился

Между людьми.

Ты с нами, родной наш скиталец —

Наш странник, искатель, пришлец!

Прислушайся к рокоту улиц,

К гудкам поездов у околиц…

Друг! настал раздвигающий

Миг судьбы твоей: слышишь —

Бремена возлагающий

Приближается свыше;

Будешь миром водительствовать

Над уклонами к безднам,

Будешь людям свидетельствовать

О Благом и о Грозном.

Все ли, что явлено — понято?

Все ли, что понято — принято?

Все.

Все ли, что просится — выстрадано?

Все ли стороннее вытравлено?

Все.

Стройно вязал я для младшего брата

В космос — виденья пучин и святынь.

Жаждой пророчества сердце объято…

Аминь.

В бурную душу младшего брата

Я низводил поток благостынь

С фирнов Олимпа, Кремля, Монсальвата.

Аминь.

Мышцам духовным младшего брата

Мы сообщаем крепость твердынь

Горнего Града. — В путь — без возврата!

Аминь.

Знанья верховного чистый чертог —

Встань из развалин сознанья!

Божьего пламени жгучий росток,

Вспыхни из ран состраданья!

Воли верховной творящий поток,

Хлынь для чудес созиданья!

Сердца Вселенной гонец и пророк,

Встань для борьбы и скитанья!

Духом пронизанный,

К вести помазанный,

Чист пред судом,

Стал нашим братом,

Венчан Синклитом,

К власти ведом.

Но знай: радушьем этот век

Нас не встречает у порога:

К кострам сирот, бродяг, калек

Сперва скользнет твоя дорога.

Казнен изгнаньем, как Адам,

Клеймен судом, как лютый Каин,

Пойдешь по мертвым городам

Скорбеть у выжженных окраин.

Сольются искры душ кругом

В безбрежном зареве страданий;

Им будет чужд и дик псалом

Твоих безумных упований.

Ты, как юродивый, молясь

Бросаться станешь в пыль дороги,

Чтоб хоть земля отозвалась

На миф о демонах и Боге!

Ведь наград не ищу я

По излучинам ночи:

Знаю, действую, чаю —

И не властен иначе.

Отрада будет: взор детей.

Он мглистой ночью городскою

Из нор, трущоб, из пропастей

Ответит блеском и тоскою;

Обступят трепетным кольцом

Любви, мечты, надежд, единства,

Раскрыв пред истинным гонцом

Горячих душ гостеприимство.

В дыму окрайн, в чаду квартир

Они твой жгучий зов припомнят,

В широкий, Бога ждущий мир

Они уйдут из затхлых комнат,

Они враждующий прибой

Утишут мудростью, венчая —

Верховным куполом — устой

Всечеловеческого рая.

Только этого, Отче,

Я ищу и взыскую:

Быть в содружестве зодчих,

Строить в высь голубую.

Тогда наступит твой зенит.

Тогда тебя Синклитом встретим

И Яросвет благословит

Тебя венцом:

вторым

и третьим.

Во всякий час: среди ли темных вьюг,

В разгаре ль битв, на царственном закате ль

Всегда с тобой мы, наш любимый друг,

Вершин и бездн России созерцатель.