Железная мистерия

Проклятый! Выродок миров!

Так пусть

Друккарг сгорит

и станет слой ваш пуст.

Наконец-то хлестнет

в храм

кровь

бешеная!

Выхожу госпожой

к вам

в мир

прошеная.

Громим предместья, рельсы гнем —

рвем

в скрежете

Цеха на части — топчем сад —

мнем

пажити, —

— Бей! A la guerre comme a la guerre… [21]

рушь

в крошево,

— Напалмом жги — Brulez lа terre! [22]

— Жарь

заживо!

Не поглумимся

над погибающими

во брани!

Рабам развенчанного безумия не отомстим:

Тот, кто мечтал об ослепительнейшей короне,

Уже повергнут,

и тьма распластывается

над ним.

— Но он — тиран, он превзошел

всех

зверствами!

— Он сам заставил все сердца

стать

черствыми!

— Нерасторжимо здесь с добром

зло

спутано,

В один рыдающий комок

сплошь

смотано…

— Конец их игре скоморошьей!

— Весь мир довели до удушья…

— Всех гнали в утробу молошью.

— Пищите ж

раздавленной мышью!

— А где ж знаменитый каналище?

— Боже, везде — зола…

— Пылают книгохранилища…

— Соборы, дворцы — дотла…

— Разваливаются заводы…

— С плавилен хлынула медь…

— Прости нас, Ангел Народа!

— Пойми, Пресвятая Мать!

Больно, владыки судилища! больно!

Уж ни палат, ни садов, ни жилья…

Русь моя! край мой многострадальный!

Распятая надежда моя!

Я ли предчувствий не посевала

В мудрости лучших,

в тоске матерей,

Я ль не пророчила, не предвещала

Лютого мстителя из-за морей?

— Кровь дохлестнула до стен Собора,

До пьедесталов священных лир.

— Горе! впервые — в бликах пожара

Храм Солнца Мира, алтарь, потир.

— Горе! до сердца Шаданакара

Вздрогнуло все бытие,

весь мир.

Но Цитадель — прочна, как твердь!

Враг —

жив,

Пред ним робеет даже смерть,

град

сжав!

Кто вгрызся там в глубинный пласт,

как крот?

Кто там таится во весь рост?

кто скрыт?

Оставь ее! Пусть броневой

тот холм,

Размыв, поглотят времена

в глубь волн…

Нет! Пусть мне погибель,

муки,

вечный гнет,

Но жить с врагом в одной вселенной?

Нет.

— А не опасен ли этот запах

Из радиоактивных зон?

— Менее опасен, чем в лапах

Очнуться у партизан.

— Поменьше бы растабарывали,

Блюли б

свой долг…

— Пораньше бы капитулировали:

Тогда б

был толк.

Бусы мои чистые,

Кровь осатанелая,

Стан молодой!

Пестовали красные,

Чествовали белые,

Жмет

любой.

Господа-товарищи,

Не хнычь

по теплу:

Вон — на пожарище

Ляг

в золу!

Стен больше нету,

Любись,

где лежишь:

Впоказ белу свету,

Гол,

как шиш.

Улица-обочина

Бомбой разворочена,

Да мне-то

что?

В воронке обласкаю

Хоть — трех,

хоть стаю,

Хоть —

все

сто.

Я милого-хорошего

Изрезала на крошево

Да в печь

молодца.

Любил борщок с ветчинкою,

Да сам стал мертвечинкою,

Вкусней

холодца.

— Чудовищно. — Да, но мелко.

— А я осуждать не берусь:

Они ли виновны, коль Велга

Взвихрила дурную Русь?

— Братва! по сигналу — бунтом?

— Мост выгорел… Вброд, Серьга!

— Не видишь — вон капитан там?

— Уж я-то устерегу…

— И — треснем по оккупантам!

— За р-родину! месть врагу!

Великою кровью отстранены

От мира горшие беды:

Грозившие сделаться явью

сны

Лжеправды и лжесвободы.

Недаром преодолевали мы шквал

Атлантикой и Средиземьем,

И жертву принес, кто в битве не пал,

Душою,

раной,

безумьем.

Что мне до ваших посул и расплат?

Что до бездушных держав?

Первенец, сын мой, отрада, мой плод,

Мог бы и нынче быть жив!

Глянь-ка в обугленный этот сарай:

Видишь? Молчишь?

Понял, Иуда, что всякий ваш рай —

В крови до крыш?

Все по частям собрала, стерегу,

Складываю на песочке:

Правую ножку найти не могу,

В синем носочке.

Был бы не лживой легендой Христос,

Мой бы супруг не погиб:

Он бы впивал аромат моих кос,

Дрожь моих губ…

Рыдают о людях. Но люди бессмертны.

А вот гениальное зодчество?..

А фрески Рублева? Боже, безмерны

Отчаянье и одиночество.

Молиться — кому?..

О, проклясть бы грозы,

Лобзать бы неутолимо

Ту пыль, что вчера была каменной розой

Кремля… Акрополя… Рима…

Над остывшим пеплом России

Лишь беснуются черти вскачь…

Упади на камни святые,

Если ты человек, и плачь.

Вспоминай легкокрылые зданья,

Холст шедевров и звон поэм,

Ты, кому в погибших созданьях

Брезжил Китеж, Олимп, Эдем.

Удар был вычислен четко:

Да: прямо в душу страны.

С какой сатанинской чуткостью

Нашли ее с вышины!

В бесценные книгохранилища —

Мне свят даже этот звук —

В излюбленные обиталища

Культуры — искусств — наук.

О чем распустили нюни-то?

Не вашей наукой разве

Сто тысяч чертей переплюнуто?

Все человечество — в язве?

Ученый

Позвольте: виной — не народы ли?

Наука-то здесь при чем?

— При том, что вы ее продали,

Струсив пред палачом.

— Дяденька, дай сухарик.

— К сожаленью, мой милый, нету…

— Врешь ты! Видать по харе,

Что утром сосал конфету!

— Ребятки, я голоден сам…

— А ну, пацаны, наляг-ка!

— Полосни его по глазам!

— Отрежь ему зад. Вот мягко!

— Господи, воля Твоя… Докатились!

Довоспитались

по лагерям!

— Вот уж и вправду — духовный сифилис

Этой безбожной морали… Срам.

— Но ведь и мы согрешили… В безверье,

В блуде ослепли… Вошли в соблазн…

— Недоглядели, как в блеске и буре

Зверь Велиара^{57} вышел из бездн!

Естественно. Ложное христианство.

Все вы — антихристовы рабы!

Смотрите на нас: не курим, не пьянствуем,

Не крестим лбы.

Именно в этом и грех! Необъятна

Пред человечеством наша вина.

Лишь покаяньем смоются пятна

С нашего праздничного полотна…

— Мало, оказывается, страдали.

— Мало томились в рабьей юдоли.

— Господу будто бы не порадели!

— Ироду будто бы не покадили!

С этими нужен новый язык:

Одичали, бедные нехристи.

Ложь сатанинскую их владык

Как из сознаний выскрести?

А как все молились, Господи,

Там, в глухих катакомбах,

Когда на великом деспоте

Свет разливался в нимбах!

Неужто теперь нам кланяться

Демонам царств железных,

Чтобы хоть серая конница

Велгу втоптала в бездну!

А ты не предвидел? не знал?

Не ждал м войну, и смуту?

Из двух величайших зол

Не выбрал ли все-таки это?

Он говорит, что сейчас — герой,

Кто нянчит детей и подростков.

Но ведь и у взрослых остался порой

От личности — только остов.

Кто мог бы в ребят наследье веков

И правду внедрять, изведав

Кругом — визг женщин, мат стариков,

Стеклянный взор людоедов?

Нет, в самую гущу!

к подонкам!

в шпану!

Я только об этом стражду:

Внушать им отвращенье ко дну,

Будить духовную жажду!

Каждый по-своему чувствует долг.

Я — соберу ребят.

Но страшно за вас: щупальца Велг

Замучат вас, затеребят.

Пускай. Моя путеводная нить

Не оборвется при спуске.

Волка бояться — в лес не ходить,

Любят говаривать русские.

…Мой миленок хоть не лает,

А устроен, как урод:

По-людски он не желает,

А желает только…

…Наш преступный зов витийственный

К новым войнам, новым винам,

Клич борьбы братоубийственной —

— Господи, прости нам!

День победы, тьму и блеск его,

Посвист вьюги по руинам,

Жар напалма в очи детские —

— Господи! Прости нам!

Сил — поднять наш искупительный

Крест забот о стане вражьем,

Свет и жар любви целительной —

— Господи, подаждь нам… —

Сил — нести отраду множествам,

Одичавшим, буйным, бражным,

По ночным тропам порожистым —

— Господи! Подаждь нам! —

Пусть — ни трибуны, ни аудитории,

Сгинул наш дом,

сад, —

Люди! Сама Немезида истории

Шлет нас творить

суд.

Но укрепленные твердою верою

В милость и в доброту,

Мы справедливость привносим скорую

В скорбную роль

ту.

Враг еще множит в подвалах заговоры,

Прячется в глубь

толщ,

Но мягкосерд и гуманен наш приговор:

Лишь

восемьсот

тыщ.

— Мало! Он робок, он трус!

— Мало!

— Зев — краснобая, а мозг —

мула…

— Смело карай, депутат!

Смело!

— Чтобы воронье выше туч

взмыло!

— Бросьте… довольно!.. Долой кровь!

— Взялся судить, так добром правь…

— Видно, опять норовит вкривь —

Тюрьмы заполнить битком вновь?

— Срам, кто рычит на Судью

псом:

Он при Тиране страдал

сам.

— В тюрьмах свой суп отдавал

всем…

— Вникните в суть! не в размер

сумм!

Горек удел хитрить и лавировать

Между Харибд и Сцилл.

Радость — в одном: неусыпно веровать,

Что идеал —

цел.

— А видели у костров — юродивого?

— Видел. Чудно!

Осмеивают в народе его

И поделом.

— Но

Везде отыщутся женщины,

Чуткие до чудес…

— Им все равно, что — жемчуг,

Что глина,

что Бог,

что бес.

— Но он заставляет слушать

Всех нас другие слои…

— Э, бросьте. Заржала лошадь,

А вы уж, друзья мои,

Готовы поверить в демона,

Ревущего где-то в аду.

— Понятно: от этого гомона

И сам я точно в бреду.

Где-то вот так же

заносят пепел и вьюга

Щебень Парижа, руины Святого Петра,

И не жаль никому их,

и нет задушевного друга,

С кем подумать о «завтра»,

понять и осмыслить «вчера»…

Запляшет любой хулиган,

Раз двум миллионам — помилование…

Двенадцать ножевых ран

И, кажется, изнасилование.

Уицраоры Запада, Юга,

Кто помог сокрушению ига!

Властью новою, данною свыше,

Назначаю вам сроки и ноши.

Невольным данником миротворствующего

Сам обуздал я свою судьбу.

Язвимый жалом страстей упорствующих,

Свой зев кусаю — убить алчбу.

Влачусь, послушный приказу царствующего,

Не смея плетью вжечь знак рабу.

Вы — гонители Велг, вы — их стражи.

Едините ж усилия строже!

Каждый глыбу отломит от кряжа,

Обоймет ее крепче и туже.

— Откалываю скалу незыблемую

Ох, тяжела.

Ох, высока!

— Поднимаю громаду вздыбленную —

Два шага,

Три шага.

— Опускаю ношу зазубренную

В щель врага,

В дом врага.

— Песку бы! цемента! гравия!..

— Заклепана пасть Везувия…

— Но, Боже… какою кровию!

— Ценой какого бесславия!

Достопочтенные господа

Члены!

С разных концов страны

Съехались мы в эти древние стены

Доблестной старины.

Чтобы народ

в дни глада и мора

Глубже не смог

пасть,

С помощью освободителей мира

Нам вручена

власть.

Мы — представители разных партий,

Мнений, платформ,

каст,

И небывалый узор на карте

Общий наш труд

даст.

— Брехун без роду, без племени.

— Фантом переходного времени.

— Марионетка без знамени

В период всемирной темени!

Наш мир — это код. Все факты

Нельзя перечислить в речи ведь,

Но если делать вот так-то —

Материя станет просвечивать.

Просвечивать? Точно стекла?

Отчасти. Сначала блекло,

А дальше, с теченьем дней —

Торжественней и ясней.

Когда с души нашей сорвано

Безверье, слепое как мания, —

Раскроются новые органы

Духовного воспринимания.

Уже и теперь для некоторых

Мерцают в узкие щели

Иные просторы и недра,

И духи в светлейшем теле.

Среди природы — успешнее

Можно решить задачу,

И в первое ж утро вешнее

Мы переедем на дачу.

— А тот учитель, которого

Вы сами зовете главным?

— Наведаться очень скоро

Он обещал.

Вот славно…

А то раз меж разговора

Произнес он имя: Навна.

Мне оно знакомо, дядя.

Надо в руки, точно в нишу,

Спрятать все лицо, не глядя;

Пять минут пройдет — и слышу

Ах, такой нездешний голос,

Вижу синеву такую,

Что потом без них мне — голой

Наша жизнь… и вот тоскую.

— Он нам рассказывал часто

Про то, что будто бы видит…

— Вы — шляпы! Тут дело нечисто:

Он просто вас за нос водит.

— Какой там «за нос»: вся грудка

Теперь у него пунцовая [23].

— А мне его слушать жутко,

Но не запоминаю ни слова я.

— Коль память у вас плохая,

Возьмите по карандашу.

— А кто его будет хаять,

Тому я нос откушу.

Знаешь, дядя, иногда я

Вижу с ним одно и то же.

Да, бывает. Подтверждаю.

Вот сначала вроде дрожи

Над глазами или в мозге,

Точно входишь в зал театра…

В старину б за это — розги,

А вчера бы — психиатра.

Истребляли драгоценный

Дар — росток Святого Духа.

Вот опять… Зазвенела блаженная

Синева, но печально, глухо.

Будто горькие струи багряные

Собирает в чашу Она…

Ах, какая угрюмая, странная,

Вся коричневая страна!

Сам не знаю… С наклонными штольнями

Схоже то, что вижу теперь;

Только сделалось трудно, больно мне, —

Не обманываю, дядя, верь!

Голос светится вроде инея;

В злых пещерах — ряды колонн,

И сияние,

синее-синее,

Тихо льющееся под уклон —

По уступам, где плачут, кружатся,

Где томятся… А там, внизу,

Что-то ухает, что-то рушится,

И дрожит, как небо в грозу.

Вьются жадные, темные, мутные,

Отступают… не смеют, ползут…

А по-моему, чудовища путают,

Если горя от Навны ждут. —

Ох ребятки!.. Мне открывается

Что-то огненное и без дна…

Знаю! Понял, как называется:

Укарвайр — говорит Она.

Светлою манною

Новых рождений

Блещет туманная

Даль восхождений.

Славьте, разъемля

Древние узни,

Выход на землю —

В новые жизни!

Радость! Сквозь пламя

Вин и прощений

Вьется гирляндою

Цепь воплощений.

Узрите снова

Мягкие травы,

Милые кровы,

Мирные нивы…

К славе — от казни,

К жизни — от смерти,

К дружбе — от розни —

Верьте, о, верьте!

Верим и видим:

Близится детство,

Игры и школа,

Зрелость и жатва, —

Верим и видим:

В Душу Соборную

Каждый вплетается

Нерукотворною

Солнечной лентою

К белой милоти,

Белой гирляндою

Жизней во плоти.

Искры прохладные капель кочующих

Кружатся, реются,

В души рождаемых,

в лоно рождающих

Зыбко спускаются.

А над туманами — видите? слышите?

Всходят по сумраку

Белые звезды, — шелка их колышутся, —

Двое…

рука об руку…

Сходил я в сумрак убежищ,

Дрожал у жалких костров;

Я слушал кривду судилищ,

Правду детей и вдов.

Им форум — даже в подвалах;

Плуг бед

провел борозду,

И нив, еще небывалых,

Я к новому утру жду.

Надежда усталым:

Четвертая Стража Ночи

Переходит черту.

— За всю мою жизнь… от самых пеленок…

Такого оратора никогда!

Я потрясена была, как ребенок,

Я плакала, веришь ли? да, да, да!

— Красив он? — Не знаю. — Но, все-таки, молод?

— Ах, милая, молодость тут ни при чем.

Но речь его бьет по душе, как молот,

Вторгается в совесть ярким лучом.

— Я слышал про сказочную работоспособность,

Про фантастическую быстроту…

— Могу, если хочешь, одну подробность:

Но ты осудишь нелепость ту.

— Какую? — Он не признает ботинок.

— Что же, сандалии?

— Если б так…

Он ходит везде босиком, как инок.

— Даже зимой? Юродство. Чудак.

— Нет, почему же? это — лишь способ

Чувствовать, что в песке и в пыли

Брезжит, лучится, мерцает, как россыпь,

Слой

живоносных духов земли.

— Ха! ну, а в городе?

— Что ж, на Востоке

Ведь не боятся подобных идей;

Да: мостовая пронизана токами

Тысяч и миллионов людей.

И, как ни странно, вдоль каждой трассы

Этот флюид, расширяя круги,

В нас

от человеческой массы

Входит

через подошву ноги.

…Утром он — здесь, ночью — в Детройте,

Завтра — в Бомбее, потом — в Шанхае, —

Попробуйте-ка: удвойте, утройте

Нормальные темпы!

Не отдыхая!

— И много последователей нашел он?

— Уж сотни готовы идти на риск.

Он прост, как Ганди, остер, как Шоу,

И всепрощающ, как сам Франциск.

Видел и этого. Один из сотен

Последователей,

но о нем говорят.

Я знал его раньше. Из подворотен

Он извлекал чумазых ребят.

— Кто это шествует? —

Ба!

Тот, чья головка слаба.

— Он про богов

голытьбе

Плел у костров,

как бебе.

Наследие самое грозное,

Оставленное нам, нищим, —

Не эта полночь морозная,

Не ветер над пепелищем,

Не вскормленная разрухою

За жизнь и за хлеб тревога,

Но пепелище духа

И тень Человека-бога.

— А-апять он в гнилую мистику!

— Мыслители старой масти…

— Словесная эквилибристика…

— Божок детворы в предместье…

Отстроится город заново;

Отстроится все отечество;

Зажжет свое мирное зарево

Трудящееся человечество;

Но чем согреем мирок мы

Сердец, охлажденных с детства

Стужей безбожной догмы,

Гордыни

и святотатства?

— Тьма сгинет в бою коротком

С раскрепощенным рассудком.

— Работа нескольким суткам…

Ответственность давит на плечи нам.

Каким заниматься трудом нам,

Глядя в глаза искалеченным?

Невежественным? бездомным?

Взгляните на изуродованных

И школой и страшным детством,

Никем и ничем не порадованных…

Вот подвиг для вас!

Вот — крест вам!

— Вот куда гнет он… Глянь-ка:

Собрал ребятню, как нянька.

— Мордашки у всех, как дыньки…

— А деньги? Откуда деньги?

— Разве дождешься рублика

От наших родных раззяв…

— А за морем есть республика:

Не там ли искать хозяев?

— Ваши издевки — не метод.

— И ваши ухмылки — пошлы.

— Когда б не такие, как этот —

Вовек ничего б не вышло!

— Правда. Разве негоже

Пятна позора вывесть?

— Правда. Разве не то же

Исподволь шепчет совесть?

Здравствуйте. Очень рад вас увидеть.

И, конечно, вы правы. Но мы

Скоро забудем про все; и Овидия,

И Берлиоза, и мудрость Фомы.

Помнишь ли о каких-либо ценностях,

Если все двадцать четыре часа

Кружишься, мечешься по современности

Белкой, бегущей внутри колеса?

Рок, громоздящий невзгоду к невзгоде —

Ксантиппа, ярящаяся на мудрецов!

И все же — глубоко продуманный кодекс,

Верите ли, скоро будет готов!

Да: говорят, вы сильно захвачены

Творчеством процессуальных норм?

Этой фундаментальной проблеме в придачу

Вниманье мое привлекает и корм

Для детских садов; мы взываем, затронув

Лучшее в человечестве; но

Тридцать,

ведь тридцать,

тридцать мильонов

Брошены на социальное дно!

Тем более. Пусть мудрейшие,

Ученейшие, достойные,

Такие, как вы, старейшины,

Кто честь не растратил в войнах,

Кто ныне блюдет отечество —

Труд отдадут и творчество

Выпестованию

младенчества

И врачеванию

отрочества.

— Зорче за этим смутьяном:

Не даст он, братцы, житья нам!

— Что лепит он из детворы?

— То — помогать крестьянам

Бегут в поля и дворы,

На молотилке, на жнейке

Пыхтят в трухе и в поту,

То строят в лесу на лужайке

«Храм Солнца», «город-мечту»;

— То слушают, точно постники,

Симфонию, сагу, псалом…

— А вон уже носятся по снегу

С мячиками босиком.

— Как босиком?! без валенок?!

А ревматизм?!. А грипп?!

— Три года мы не обували ног,

А вот никто не охрип.

— Пари: если будет насморк —

Тогда отправляйте нас в морг.

Уже формулируется в лаборатории

(Меня вы, может быть, спугнете прочь)

Фактами вскормленная теория

Об излучениях разных почв.

Для организма, для нервных клеток,

Они благотворны, как кислород;

И весь — от взрослых до малолеток —

Должен разуться

наш народ.

— Доехал! Договорился! Допер!..

— А может, нам жить

в воде, как бобер?

— Мало ученым дурням — ха-ха!

Детям морозить все потроха;

Нет! В покаяние за грехи

Сами разуться хотят! хи-хи!

Да: с добрыми стихиалями

Общенье идет на лад:

Природа качает качелями

И холит теплей палат,

Кто будет простым, как голубь,

И мудрым, как вещий змий,

Тому отчетливым голосом

Ответят духи стихий.

Вся педагогика будет

Поставлена кверху дном,

И дети по-новому судят

Уже не об этом одном;

Могучий космос истории

Не холоден им, не хмур,

Им внятно певучее море

Культур

и метакультур.

Они — поколенье воителей

На бранных полях души,

Весельчаки и строители,

Мечтатели-крепыши.

— А ручьи-то уже закипели…

— По ночам барабанят капели…

— Говорят, по оврагам в поле

Уже первые птицы запели!

— Шоколад! сыр! — креп-де-шин!

— В этом — сто

швейных машин!

— Пылесосы… — Ящик кальсон!!

— Братцы, это же сказка… сон…

— Кружевное белье для дам

(Чтоб не хаживали, как Адам).

— Книги детям: «Король Артур»…

— Целый мебельный гарнитур!..

— Быть не может: разборный дом!!

— Да, да, да, верится с трудом!

— Обстановка — морёный дуб…

— Боже, как я был раньше глуп!

Я ж ругал их, — о, идиот…

— Что за шерсть? — Какой шевиот?

— Теперь опериться можно…

— Теперь приналяжем дружно…

— Теперь разграфим прилежно.

— Город выстроим авантажно!

— И как тщательно: все — в брезент…

— Да, но чей же это презент?

— Неужели вот этот зонт

Подарил мне сам президент?..

— Бомбят, а теперь — подачка…

— Не верь их сырам, дочка.

— Ох, будет опять

стычка,

Чуть дружбу затмит

тучка.

— Хау-ду-ю-ду! — Вражда — капут!

— О, дружба — лучше оков и пут.

— Весьма охотно детям врага

Мы помогаем встать на нога'…

— Раса — с расой —

и с классом класс —

Кока-кола — и русский квас!

— …Уиски, пиво, шато-икэм

Будут с нами —

или ни с кем.

— Батюшки! любой цвет!

— Матушки! Все алфавиты…

— Вот-те и суверенитет.

— Вот и толкуй о праве ты…

— Братцы, будто посмеиваются

Ветер и дождь над нами…

— Братцы, будто прозмеиваются

Чудища меж домами!

— Брось ты, вечно с оглядкой!

Просит гулять душа ведь!

— Вот бы пройтись с двухрядкой…

— Или у баб пошарить…

— Русь, пляши-ка

С выв-вертом:

Гнус паршивый

Вым-мер там, —

Выбирай,

Товар ищи —

Сущий рай,

Товарищи!

— Не вари,

Варвара, щи:

Жалки

Твои чарыщи!

Тлей был, вдруг —

Да в козыри.

Буги-вуги

До зари…

— Товарищи! Из Европы

Торопятся

филантропы.

— Сто пять пароходов в порте!..

— Но… нужно ли столько партий?

— Да-да: приучайтесь, спорьте

Сыздетства, на школьной парте.

— Свобода — именно в этом.

— Не то, что было в Москве там…

— Кто хочет в колхоз — в колхозы!

— Кто сердцем хунхуз — в хунхузы^{58}!

— А сект-то кругом, а сект-то…

Сто вывесок вдоль проспекта!

— Их больше, чем всех машин-то…

— Буддисты!

паписты!

шинто!

А я теряюсь в догадках:

Еще кругом беднота;

Повсюду встречаешь

падких

Дать жизнь за обед; но та

Живая россыпь талантов,

Что блещет повсюду… кто б

Предвидел, что век гигантов

Забрезжит с кровавых троп?

Пока что мы одного лишь

Гиганта видим вблизи.

По правде, если позволишь, —

Мне жаль, что с этой стези

Насмешек, бравад, сомнений,

Ты не в состоянье понять,

Что он — величайший гений,

Наш светоч

и благодать.

Он — гений слова, не спорю.

Но он опоздал. Людей

Не взманят на подвиг

зори

Религиозных идей.

Мне слишком ясна единичность

Таких чудаков, как вы.

Вот в этом — его ограниченность

И — обреченность, увы!

Церковностью мир

сыт

вдоволь.

Нас ссылка на Бога злит.

Калеки ль, сироты ль, вдовы ль

Уверуют в ваш Синклит?

Не нужно фальшивых смет нам,

Где рядом с елеем — тол.

Сознанье стало предметным

И плотным, как этот стол.

Турбины, пластмасса, творог —

Все — четко, все — дважды два.

Кого ж увлекут

в ваш морок

Заумствующие слова?

Мы — те, чьему нраву близки

Туризм, парашют, слалом,

И мы ли,

вместо библейского,

Затянем новый псалом?

Век детских религий прожит…

Прости: тебе сколько лет?

Мне? Сорок пять… Быть может,

Я выгляжу старше? сед?

О, нет; но я помню вздохи

Лет тридцать назад: точь-в-точь!

Ты — человек эпохи,

Скончавшейся

в эту ночь.

Подобно лунам в новолуние

Переменился знак времен:

Уже готовы слиться в унию

Кто победил,

кто побежден.

Но с истиной несочетаемы

Основы косных государств:

В эпохи будущего

чаем мы.

От них тиранств, тягот, мытарств.

В глазах от крови зарябит!

Тот или этот уицраор

Опять воздвигнет Моабит,

Бастилию, Бутырки, Тауэр…

— Именно! Эти левиафаны железа…

— Но в них — оборона от катастроф!

Метафизическая антитеза

Ярости Велг, —

наш щит!

наш кров!

— Вовсе не кров: голова Медузы,

Если прозреть в глубину миров!

Неотвратим

от гордых прав

Наш спуск все ниже, ниже, в рабство,

Пока над принципом держав

Не торжествует принцип братства.

Друзья, наш долг преобразовывать

Сам государственный субстрат:

Ведь стон, мольбы,

все наши зовы ведь

Лишь о великом слове — брат.

Предусмотреть! Предотвратить!

Предупреждать народ!.. Ответьте-ка:

Глубь государства просветлить

Что может ярче, как не этика?

— Но какова же цепочка вех?

— Где путь? в чем подступы

к перемене?

— Учитель наметил — один из всех

Реформ последовательные ступени.

— Всеобнимающая

реформа школ…

— Смягченье законов…

— Без многословности —

Путь не Маратов

и Савонарол,

Но Вечной Женственности

и духовности.

— Громоздкое наименование…

— Но крепкое, как лекарство:

Лига преобразования

Сущности Государства.

— Ох, тронут старые склоки…

— Весь мир разобьют на блоки!

— Опять в бесконечных спорах

Заронится искра в порох…

— Теперь — уж не до риторик:

Урок-то был слишком горек…

— Сам наш депутат

о Лиге

Твердит, обещая сдвиги.

— А помнишь — тому лет десять —

Грозили друг друга повесить?

— Теперь-то уже не те там:

Пожертвуют суверенитетом.

Привет

братьям с Запада!

Борцам

тысяч троп!

Наш герб,

наша заповедь —

Союз

трех Европ.

Из душ

время вымести,

Как шлак,

боль обид:

Орел

дружбы вылетел

И туш

горн трубит.

Враги

станут ровнею,

Кто смерть

слал вчера:

Забыть

распрю древнюю

Пора,

друг, пора!

Где стыл

прах пожарища,

Где жил

встарь тиран,

Дворец

строй, товарищи,

Дворец

Дружбы Стран!

Сверкай,

белый, сводами,

Блистай,

наш сверх-Рим,

Тремя

сверхнародами [24]

Желан,

ждан, творим.

Нами подписано то, что мечталось

Лучшим умам

страны.

Что претворит наш бедственный хаос

В осуществленные сны.

Рок нам принес

кровавыми тропами

Свой золотой

дар:

Здравствуй, Единство! Нынче — Европа,

Завтра —

земной

шар.

Раненным львом —

европейская раса

Чуть зализала

кровь ран,

Встала,

творит,

создает колосса —

Сплав

сорока стран.

Зоркость германства

и жар романства

Слив с широтой славян,

Контуром тройственного христианства

Мы окаймим

наш стан.

Грозной ответственностью пред миром

Отягощен наш Союз:

Божьим теплом согревать

всех сирых,

Рушить узлы

всех уз.

Имя высокое не опозорим,

Не предадим святынь;

Тягу

ко всечеловеческим зорям

Вдвинем в сердца. — Аминь.