Железный шип

3 Ересь и изгнание

Я заснула, сжимая в кулаке скомканное письмо, так и оставшееся непрожженным, и на следующий день встала сама не своя. Хорошо, что с утра в расписании стоял только граждандолг, который вел профессор Лебед. Предмет являлся обязательным для всех, и всем, я уверена, было на него наплевать.

Стоило мне проскользнуть на свое место, как с соседней парты ко мне наклонился Кэл:

— Сегодня повеселимся — этот свежих листовок притащил.

Маркос Лангостриан, обернувшись, злобно взглянул на нас:

— Что смешного? Бюро прокторов их не просто так выпускает.

— Ага. — Кэл откинулся назад и заложил руки за голову. — Чтобы непослушные карапузы вроде тебя боялись гулять по темным улицам.

— Кэл, — со вздохом сказала я. Любимой эфирной передачей моего друга была «Имею кольт — готов путешествовать», и иногда он слишком входил в образ.

— Засохни, скаут-переросток, — прошипел Маркос.

Кэл вспыхнул, весь напрягшись. Протянув руку, я коснулась его локтя.

— Он не стоит еще одного взыскания.

Маркос противно оскалился, глядя на меня. Я состроила ему гримасу. Его семья жила в Колледж-Хилле, на Хэллоуин они обедали у главы города, но я предпочла бы провести остаток жизни с Кэлом и его простецким, без претензий выговором, чем пять секунд наедине с Маркосом.

Профессор Лебед постучал по кафедре указкой.

— Довольно, учащиеся. Вот новые правила, исполнять которые — ваша обязанность перед городом, страной и Мастером-Всеустроителем. — Он пришпилил к доске лист бумаги с черной каймой — знаком прокторов — и подписью Грея Деврана, главы города. Затем, обернувшись, обвел всех пристальным взглядом.

Кэл ухмыльнулся. «Я же говорил», — одними губами произнес он. Мои глаза задержались на листовке, похожей на некролог — такой же черной и значительной. Письмо Конрада так и жгло карман — я словно чувствовала на себе неусыпный взор прокторов, Деврана и Мастера-Всеустроителя. Большого труда мне стоило улыбнуться Кэлу в ответ.

— Встаньте и произнесите клятву, — скомандовал Лебед.

Тощий, с землистого цвета лицом, в своей развевающейся мантии он и впрямь походил на лебедя — черного. Правда, острый нос и агатовые бусинки глаз, выискивающие малейшее отступление от законов Мастера-Всеустроителя или хотя бы недостаточно ревностное их исполнение, напоминали скорее вороньи.

Класс затянул: «Клянусь сохранять трезвость рассудка и не отступать от первооснов науки, заложенных предками нашими в защиту разума…» Я лишь раскрывала рот: слов я не произносила с тех самых пор, как сбежал Конрад. В них не было ни утешения, ни поддержки. Да и что может спасти от вируса, против которого вот уже семьдесят лет никак не найдут средства? Науке не под силу развеять бред, в который человек верит по-настоящему.

Мои глаза остановились на двух портретах над доской — президента и Грея Деврана. Второй, строго глядя со стены, словно уличал меня во всех прегрешениях, которые я и без того чувствовала за собой — ложь, связь с безумцем, небрежение профессиональным и гражданским долгом. Я болезненно ощущала каждый проступок под этим пронзительным, волевым взором самого молодого главы Лавкрафта. Он обещал очистить город от ереси, обещал безопасность всем здравомыслящим гражданам за стенами их домов. Благодаря мощной поддержке стоявшего за ним Бюро прокторов он, по мнению тех, кто разделял его политику, отлично справлялся. И не упускал возможности украсить своим портретом любую подходящую поверхность.

Глава города — должность, конечно, серьезная и значительная, но поговаривали, что еще до окончания своего срока Девран может стать президентом страны. Чтобы не видеть ненавистного взгляда, устремлявшегося на меня со стены любой аудитории, я уставилась в пол и не поднимала глаз до конца произнесения клятвы.

— Садитесь, — отрывисто скомандовал Лебед. — Тишина!

Он постучал указкой по новому распоряжению прокторов.

— По последним данным, вирусотвари стали появляться в северной части города вплоть до Шторм-авеню. — В целях соблюдения мер безопасности прокторы Лавкрафта напоминают всем, что контакт с этими несчастными, превращенными некровирусом в отвратительных нелюдей, является преступлением и карается заключением в Катакомбах.

Кэл, явно вспомнив козодоя, посерьезнел. Прокторы, как могли, старались не допускать вирусотварей в Лавкрафт, однако оставались еще заброшенные канализационные стоки и тоннели метро, да и сама река служила колыбелью худшим из чудовищ. Ужас исподволь просачивался в город, и остановить его было невозможно. Мы жили не на острове, как обитатели Нью-Амстердама, нас не окружали неприступные стены, как современное чудо света — Сан-Франциско. Лавкрафт — довирусный город, и тем опасен.

— Контакт с вирусотварью грозит чем, учащиеся? — Лебед впился в нас своими выцветшими глазками. Из-за мантии он казался бестелесным, можно было подумать, что под ней — пустота.

Маркос вскинул руку.

— Потерей рассудка для нормального человека, профессор. Практически в ста процентах случаев.

Кэл с грохотом уронил на пол учебник — словно кто-то выстрелил из паровинтовки.

— А может, просто гриппом, как у тебя на прошлой неделе, Лангостриан? Ты что, с гулями целовался?

Послышались смешки. Лебед мгновенно налился краской, словно проявляющаяся фотокарточка — сепией.

— Долтон, два часа после занятий. — Всех остальных он обвел взглядом немигающих, навыкате глаз. — Защита нашего города, города, дарованного нам Мастером-Всеустроителем, — это вам шуточки? — Он вновь с силой ударил указкой по кафедре. — Мир суров, суров и мрачен, и погружается во мрак еще более усилиями еретиков, которые хотят наполнить ваши головы фантастической белибердой вроде магии и гаданий. Их цель — сбить вас с пути истинного, отвлечь от реальности. Некровирус — вот реальность. Он существует и без труда найдет себе пищу в ваших жалких суеверных мозгах. Теперь каждый из вас должен написать сочинение об опасности, которая грозит эпидемией безумия Лавкрафту, и о том, как нам лучше защитить наш город.

Класс застонал.

— Вот уж спасибо, Кэл, — пробурчал Маркос.

— Сам виноват, придурок, — огрызнулась я.

Лангостриан кинул на меня злобный взгляд:

— У тебя, кажется, день рождения скоро, Грейсон?

Слова застряли у меня в горле. Есть хоть кто-нибудь в этой проклятой школе, кто об этом не знает? Я не успела среагировать, и Кэл вскочил с места.

— Я тебя научу, как разговаривать с девушками, ты, мелочь пузатая! — Подобное обращение от кого-то габаритов Кэла звучало довольно-таки комично, но Маркос, казалось, готов был вот-вот ему врезать.

— Сядьте, Долтон! — рявкнул Лебед. — Еще два часа!

— Просто не обращай внимания, — сказала я Кэлу. Для Маркоса и ему подобных я всегда останусь дочерью помешанной, приютской крысой, и ничего тут не поделаешь. Нужно просто принять это как данность — вроде форменных чулок, которые вечно натирают под коленками. Отвечать на уколы значило лишь показывать, что они достигли цели.

Кэл со злобой уставился в напомаженный затылок Маркоса.

— Как он смеет говорить такое!

— Он все смеет. Его брат служит в федеральном штабе прокторов, и вся их семья может десять раз меня купить и продать.

С другой стороны, конечно, я бы многое дала, чтобы хоть однажды увидеть, как Маркос получит по зубам. Наполнив ручку чернилами, я поднесла ее к разлинованному листку. Сорвавшаяся клякса растеклась темными лучами вверху страницы.

— Прежде чем вы приступите, еще одно объявление, — послышался голос Лебеда. — Ежемесячный досмотр личных вещей на предмет запрещенных и еретических артефактов будет произведен завтра. Как вы помните, тот, кто донесет на соседа, получит всяческое поощрение. Информаторы — становой хребет службы прокторов. Хвала Мастеру-Всеустроителю!

Класс нестройно отозвался. Я не присоединилась к общему хору. Еретики — во всяком случае, их магия, — сказочки для детей. Те фанатики с остекленевшими глазами, что кидают в прокторов бутылки с зажигательной смесью, не больше способны колдовать, чем я — летать без дирижабля. Что такое магия в сравнении с некровирусом, с грандиозным Движителем, шестерни которого непрерывно вращаются под городом, с незримой благодатью эфира? Нет никакой магии — во всяком случае, той, в которую верят еретики. Существуй она, я бы не корпела сейчас над никому не нужным сочинением по граждандолгу.

Движитель обеспечивал Лавкрафт энергией уже вдвое дольше, чем я жила на этом свете. Он был сердцем города, сердцем из железа, меди и пара. Однажды он станет местом, где я буду работать, станет моим домом. Это не заклинания и не хрустальные шары, Движитель реален, он существует на самом деле. Благодаря ему в городе есть тепло и свет и нет гулей. Вот где настоящее волшебство, а не в эфемерных еретических чарах самозваных колдунов и колдуний.

Во всяком случае, так сказали бы профессор Лебед и прокторы. Но не моя мать.

Вместо того чтобы писать сочинение, я, достав письмо Конрада, вновь и вновь вглядывалась в эти несколько букв — «ПОМОГИ».

Во второй половине дня все пошло только хуже. На сдаче чертежа, ощущая свинцовую тяжесть внутри, я молча смотрела, как другие ученики по одному подходят со свернутыми схемами к столу преподавателя. Когда наконец в классе остались лишь мы с Кэлом, я собрала вещи, поднялась и ушла.

Кэл нагнал меня уже на выходе из главного учебного корпуса, меж колонн, поддерживавших шиферную крышу портика. Чуть моросило, над остроконечными фронтонами Блэквуд-холла висела легкая дымка.

— Эй, — окликнул меня Кэл, — ты не сдала чертеж!

— Эй, — отозвалась я, выплескивая на него свою злость, — а ты не слепой!

Кончики рта Кэла поползли вниз:

— Аойфе, что с тобой?

— Ничего, — огрызнулась я. Несданный чертеж был последней каплей. После того визита в приют все шло наперекосяк.

— Если завалишь экзамены в этом году, накроется наша совместная практика на Движителе, — прислонившись к колонне, с глубокомысленным видом заметил Кэл.

Вот уж что меня меньше всего беспокоило сейчас, так это практика. Письмо Конрада жгло меня сквозь ткань форменной юбки, а в голове снова и снова звучали слова доктора Портного: «исследовательское учреждение», сплетаясь с призывом «ПОМОГИ».

— Мне нужно идти, — коротко бросила я, подхватывая сумку и книги, и добавила: — Заниматься.

Плечи Кэла поникли, как у грустного заводного человечка.

— Ладно. Мне все равно еще наказание отбывать. Увидимся после ужина.

Он вприпрыжку бросился обратно в корпус. Я, в который уже раз, нащупала в кармане письмо. Нужно найти какое-нибудь укромное место, где можно будет его прожечь и обнаружить, что скрывают призрачные чернила. Моя комната не годилась — Сесилия вечно сует свой нос куда не надо. А с Кэлом я после помирюсь. Кэл, он такой — сколько его ни отталкивай, все равно вернется и не станет держать обиды. Подобная преданность только добавляла мне чувства вины за то, что я на него сорвалась. Поистине, хоть я и нечасто вспоминала об этом, бедной девушке оставалось лишь возносить благодарность Мастеру-Всеустроителю за такого друга.

Так я и сделаю. Но сперва прочту письмо Конрада.

— Аойфе! — Голос Сесилии колокольчиком ворвался в мои мысли, заставив меня подпрыгнуть. На лице ее сверкала улыбка. — Ты как, идешь?

— Нет, мне еще чертеж пересдавать… — начала я в замешательстве — не ожидала встретить ее где-либо вне общежития. Консерватория, где она училась, была на другом конце территории Академии. — А куда идти-то? — поинтересовалась я, искоса поглядев на разрумянившиеся щеки своей соседки.

— Сегодня же сожжение! — воскликнула она. — Последнее перед Хэллоуином. Пошли!

Она потянула меня за собой. Если бы я не двинулась следом, то, наверное, свалилась бы.

— У меня много работы… — попыталась я еще раз дипломатично намекнуть, что не очень-то хочу идти. Через главные ворота туда-сюда сновали студенты, алые шарфы пылали на ярком солнце хвостами комет. Вчерашний туманный вечер был словно год назад.

— От работы кони дохнут, — усмехнулась Сесилия. — Слыхала про такое? Ты вообще слишком много работаешь. Посмотри на себя в зеркало — ты как будто ни разу в жизни не причесывалась.

Она так и тащила меня по Шторм-авеню. Листья, нападавшие с дубов, взвивались у нас под ногами. Дождь давно кончился, небо прояснело, и камень домов сверкал на солнце алмазной твердостью.

— Прямо мурашки по коже, да? — прощебетала Сесилия, стискивая мой локоть, но на этот раз мне удалось наконец вырваться. Маленькая, с головы до ног — от кудряшек колечками до лакированных туфелек-лодочек — какая-то кругленькая и пружинистая, она от всего приходила в восторг — концерт ли, сожжение ли. Я была куда более хладнокровной. Миссис Форчун сказала бы, что поэтому я и пошла учиться на инженера.

— Наверное, — ответила я. Мне совсем не хотелось торчать здесь, на холоде. Совсем не хотелось смотреть, как кого-то сожгут. Непатриотично, с точки зрения прокторов, но мертвая плоть и вопли слишком напоминали мне о приюте для умалишенных.

Я должна прочесть письмо Конрада. Если он в беде, если я нужна ему… Мысль о том, что я могу не успеть, обжигала ледяным холодом. Обхватив себя руками, я спрятала подбородок в воротник от ветра.

— Эти еретики… — Сесилия поджала губки, розовые, как и ее ногти. — Что может быть отвратительней, чем противоестественные вещи, которыми они занимаются?

Между губок мелькнул влажный язычок, слизывая помаду. Мне тут же пришла на ум пара вариантов.

— Ну, например, сдирать кожу с трупов и носить на себе, как попрыгунчики в Старом городе, — произнесла я вслух.

Сесилия наморщила носик:

— Странная ты все-таки, Аойфе. Может, оттого, что таким мальчишечьим делом занимаешься в этой своей Школе Движителей, а?

По крайней мере хоть в глаза отребьем не называет в отличие от Маркоса — считает себя для этого слишком утонченной. Я же считала ее просто дурочкой.

— Без Движителя, между прочим, и сожжений бы не было, — заметила я. — Он дает пар, а пар — это кровь города.

— Хвала Мастеру-Всеустроителю, — автоматически пробормотала Сесилия, пропуская между пальцев закрученную прядку.

Площадь Изгнания наполовину заполняла толпа — самые обычные на вид люди, некоторые с едой в газетных кульках, хотя для ленча было уже поздновато. Центр площади, где стоял Очиститель, оставался пустым.

— Хорошо бы подонка обвиняли в чем-то серьезном, — проговорила Сесилия. — Не просто в колдовстве, продаже зелий или гадании.

Несмотря на попугайски затверженные законы прокторов, в глубине души Сесилия верила во все это — как и большинство моих соучеников. Всем хотелось, чтобы магия существовала, хотелось видеть в ней что-то такое, над чем можно похихикать тайком, вроде курения, или поцелуйчиков, или пояса с чулками, надетого вместо того колючего уродства, которое нас заставляли носить в Академии.

Сама я знала истинную цену выдвигаемым прокторами обвинениям с того самого дня, как маму поместили в сумасшедший дом. Веришь ты или нет в еретические бредни, значения не имело. Просто кому-то везло, а кому-то нет. Я должна была бы испытывать страх перед грядущим сожжением, но на самом деле в основном боялась оказаться следующей.

Два проктора в надвинутых угольно-черных капюшонах подвели к ступеням худого человека, скованного по рукам и ногам. Пар с шипением прорывался между латунных задвижек Очистителя в колючий холодный воздух. Третий проктор шел позади с ключом. Его лицо оставалось открытым — парень как парень, смуглый, в черной форме с сияющими медью пуговицами. Что в нем, что в еретике не было ничего особенного — на их месте я могла представить кого угодно. Например, своего брата.

— Точно чокнутый, сразу видно, — презрительно фыркнула Сесилия. — Как думаешь, что он сделал?

— Скоро узнаем, — пробормотала я, стискивая мерзнущие пальцы и стараясь не смотреть в ту сторону. Но это было сильнее меня — как когда на твоих глазах кого-нибудь сбивает рейсовка: просто застываешь на месте и даже моргнуть не можешь.

Проктор вставил ключ в Очиститель, походивший на латунный гроб с тремя отверстиями спереди и приводным блоком сзади. Из курса механики, которую нам преподавали на первом году обучения, я знала, что устройство напрямую соединено с Движителем глубоко под землей.

Человек в оковах, еретик он там был или нет, побледнел от ужаса и обмяк в руках прокторов, словно марионетка.

Сесилия шмыгнула носом:

— Холодно-то как. Поскорей бы они перешли к делу.

— Обвиняется в следующих преступлениях, — провозгласил один из державших еретика прокторов. — Сообщение с темными силами…

Это уж как водится. Все, что не объяснялось некровирусом, в глазах прокторов могло быть только потугами на колдовство.

— …Осквернение плоти, глумление над мертвыми и исполнение псевдомагических ритуалов, запрещенных Конвенцией Рамзая 1914 года, — звучал над толпой голос проктора, отражаясь от черных камней Вранохрана. Людской гул смолк, и несколько мгновений тишину нарушали лишь вой ветра да низкое гудение Движителя.

Потом еретик начал кричать — один непрерывный монотонный звук, я знала его по сумасшедшему дому: беспомощные сетования разума, чьи винтики и шестеренки спеклись в бесполезный шлак. Внутри у меня все сжалось. В крике слышался тот самый страх, памятный мне со дня, когда забирали маму.

— Осквернение плоти. — Язычок Сесилии вновь мелькнул между губами, оставив бледный след на розовом. — Декадент. Надо же.

— И ныне, — продолжал проктор, — за отвержение великих истин Мастера-Всеустроителя, истин эфира и пара, за отрицание двух неразделимых основ бытия — реальности и науки… — Он взглянул поверх голов. Безликая чернота под капюшоном колыхнулась. — Приговор — сожжение рук.

Мои собственные занемевшие от холода, непослушные ладони сжались под перчатками в кулаки.

— Только рук? — воскликнула Сесилия в унисон с ропотом толпы. — За такое надо и руки, и лицо! Осквернение плоти! Тоже мне!

Еретик почти не сопротивлялся, когда его руки просовывали в нижние отверстия Очистителя. Проктор повернул ключ — раз, второй, третий.

Пар устремился в холодный октябрьский воздух. Еретик завопил. Я смотрела не моргая.

Внезапно мой желудок отказался удерживать ленч, и запеканка из индейки двинулась вверх по горлу. Повернувшись, я на негнущихся ногах кое-как добрела до канавы у края площади. Сесилия бросилась за мной.

— Бедняжка. — Она погладила меня по спине, отводя назад волосы. — Знаю, тебе противно даже думать о том, что сделал этот ужасный человек. Ничего, ничего — его уже наказывают.

Я отпихнула ее.

— Ну знаешь, Аойфе! — крикнула она. — Я вообще-то помочь хочу!

Несколько мгновений я смотрела на ее круглое, лунообразное лицо, закрывающее от меня платформу и Очиститель. Я видела раньше сожжения на лентах, но это было совсем другое. Немного больше сопротивления, чуть меньше снисхождения со стороны прокторов, и на месте еретика могла оказаться мама. Конрад. Я.

— Мне нужно к себе, — выдавила я и бегом бросилась с площади. Я мчалась по Шторм-авеню, все еще ощущая запах пузырящейся плоти еретика. Все еще слыша его вопли, доносимые зимним ветром.

Перед глазами же у меня стояло лицо Конрада.