Желтый билет

Глава 11

Ловкач пребывал в легком замешательстве, потому что забыл соль. Мы встретились с ним на скамейке под сенью деревьев, окаймляющих северную границу Дюпон Секл. Ленч он принес в плетеной корзинке, накрытой красно-белой салфеткой. Я обошелся простым бумажным пакетом, откуда и достал маленький кулек с солью. Ловкач поблагодарил меня и, взяв щепотку, посолил вареного цыпленка.

— Иногда, Харви, — сказал он, — тебе в голову приходят замечательные идеи. Я уже не помню, когда последний раз выбирался на пикник.

— Не хочешь ли сыра?

Ловкач подозрительно посмотрел на меня.

— Это твой козий сыр?

— В общем-то да.

— Знаешь, дорогой мальчик, я, пожалуй, воздержусь.

Мой ленч состоял из сыра, двух сваренных вкрутую яиц, помидора и оставшихся от вчерашнего обеда галет. Ловкач подготовился основательнее. Он принес цыпленка, собственноручно приготовленный паштет, он настоял, чтобы я его попробовал, салат, половину французского батона и термос охлажденного мозельского вина, которое, как он сказал, особенно хорошо в этом году. И нам не пришлось пить вино из бумажных стаканчиков. Мы пили его, как и полагалось, из бокалов на высоких ножках, также оказавшихся в плетеной корзинке.

Пока мы ели, я рассказал об увиденном в квартире Квейна и объяснил, почему не стал дожидаться полиции. Случившееся не произвело особого впечатления на Ловкача, во всяком случае, не испортило ему аппетита.

— И это действительно была одна из старых ложек Николь? — так звали мою мать.

— Да.

— И девушка… э… Салли. Я не запомнил ее фамилию.

— Салли Рейнс.

— Да, Рейнс. Она ушла после телефонного звонка и до сих пор не вернулась к Одри?

— Нет.

— Получается, покойный мистер Квейн специально обхаживал мисс Рейнс, чтобы с ее помощью выкачать из Одри информацию об Арче Миксе. Постельную информацию, я бы назвал ее так. Похоже, этот тип приличный негодяй.

— Похоже, что да.

— Что же выяснил мистер Квейн, если кто-то счел необходимым перерезать ему горло?

— Не знаю. Но тех двоих, что вчера следили за домом Одри, судя по всему, интересовала Салли, а не моя сестра.

— Да. Выходит, что так.

— И теперь тебе ясно, почему я решил, что мне следует обратиться к адвокату?

Ловкач задумчиво отпил вина.

— Да, мне кажется, что на твоем месте я поступил бы точно так же. Разумеется, я могу кое с кем переговорить, чтобы облегчить тебе жизнь, когда ты будешь объяснять в полиции свое не совсем правильное поведение.

— Я буду тебе очень признателен.

— Ты понимаешь, что они не встретят тебя с распростертыми объятиями?

— Еще бы.

— С другой стороны, они не засадят тебя за решетку.

— Вот и хорошо. Рут будет очень рада. И козы тоже.

— У вас есть что-нибудь еще?

— Я виделся сегодня с твоим клиентом.

— И как поживает мистер Гэллопс?

— Он возглавил профсоюз, не так ли?

— Да, конечно. Я думаю, не прошло и двух дней после исчезновения Микса, как он взял руководство на себя. Но, в конце концов, кто-то должен был это сделать.

— Какой у Микса совет директоров?

— Мягко говоря, очень тихий. Микс тщательно подбирал каждого члена.

— Значит, Гэллопсу они не помеха?

— Нет, а в чем дело?

— Он тратит много денег.

— На что?

Я рассказал Ловкачу о двух сотнях сотрудников, нанятых Гэллопсом, и тот удивился не меньше меня.

— Однако, Харви, — заметил он, — по-моему, твоя оценка годовых затрат несколько занижена. Я думаю, им придется заплатить не три, а четыре миллиона.

— Большие деньги.

— Огромные, — кивнул Ловкач. — Где же можно сразу найти двести человек? Я имею в виду, что они должны обладать определенным опытом такой работы или хотя бы чувством ответственности перед профсоюзом.

— Не обязательно, — возразил я. — Если исходить из того, что я слышал, они должны убедить человека сделать то, о чем его просят. Члены профессиональных союзов ничем не отличаются от остальных людей. Их можно заставить сделать то, что нужно, обещаниями или посулами. Если это не помогает, в ход идут принуждение, подкуп, а то и прямое насилие, к которому, как я понял, не стесняются прибегать новые сотрудники Гэллопса.

— Понятно. Гэллопс говорил, где он их нашел?

— Он сказал, что их подобрала для него консультационная фирма «Дуглас Чэнсон Ассошиитс». Ты о ней слышал?

— О Дугласе Чэнсоне? Разумеется. Его деятельность на этом поприще началась десять лет назад, и сейчас он процветает.

— Ты с ним знаком?

— Мы встречались несколько раз.

— Дядя!

— Да, дорогой мальчик?

— Он раньше не работал в управлении?

— Чэнсон? Никогда. Десять лет назад, когда он организовал свою фирму, потребность в них была очень велика. Он поставлял государственным учреждениям и частным предприятиям умелых административных работников среднего звена. Помнится, он специализировался на администраторах с черным цветом кожи. И достиг в этом больших успехов. Позднее, когда набрало силу женское движение, он стал поставлять своим многочисленным клиентам администраторов-женщин, а в последнее время, во всяком случае, так говорят, его администраторы — и негры и женщины одновременно.

— Но круг его интересов этим не ограничивается?

— Ни в коем разе. С его помощью решаются различные проблемы, постоянно возникающие как в государственных, так и в частных учреждениях. Он тесно связан и с профсоюзами.

— И ты уверен, что он никогда не работал в управлении?

— Абсолютно уверен. Дуглас Чэнсон пятнадцать лет был агентом ФБР по особым поручениям.

Ловкач допил вино и убрал пустые бокалы в плетеную корзинку. Затем стряхнул крошки с красно-белой салфетки, аккуратно сложил ее и положил на бокалы.

— Это все, что ты можешь мне сказать? — спросил я.

— Дорогой мальчик, я как раз занимаюсь частным вопросом этого дела, но, к сожалению, не могу сообщить тебе никаких подробностей, чтобы мои усилия не пошли насмарку.

— Какие усилия?

— Этого я тоже не могу сказать.

— Мы договаривались об общем фонде, дядя. Но пока наши отношения напоминают одностороннее движение. Я даю, а ты берешь.

— Ну, хорошо, я могу намекнуть, о чем идет речь, но ты должен поклясться, что сказанное здесь останется между нами. Согласен?

— Конечно.

— И больше я тебе ничего не скажу, так что дальнейшие расспросы бесполезны.

— Я понял.

Он посмотрел на горячее августовское небо, вероятно, обдумывая, как лучше построить фразу.

— Так вот, остается небольшая вероятность того, что Арч Микс еще жив.

Взглянув на Уэрда Мурфина, я сразу понял, что выспаться ему не удалось. Когда Джингер, его секретарша, ввела меня в кабинет, Мурфин лежал на кушетке, но не спал. Он курил и смотрел в потолок. Его глаза покраснели и опухли, и на мгновение мне в голову пришла мысль о том, что Мурфин плакал, но, подумав, я решил, что в последний раз он плакал в пять лет, а то и раньше.

Он приветственно махнул мне сигаретой и сказал Джингер:

— Дорогая, вас не затруднит принести нам кофе?

— Нисколько, — ответила она, с такой нежностью взглянув на Мурфина, что я подумал, а не спит ли он с ней. Впрочем, меня больше бы удивило обратное, потому что Мурфин всегда спал со своими секретаршами или стремился к этому. Он полагал, что это дополнительная привилегия наряду с двухчасовым ленчем, отчислениями в пенсионный фонд, четырехнедельным отпуском, служебным автомобилем и страховкой на случай болезни.

Мурфин потянулся, зевнул, спустил ноги на пол и сел. Зажав сигарету в зубах, потер глаза. Когда он убрал руки, они покраснели еще больше.

— Ты знаешь, когда мы сегодня добрались до дома? — сказал он.

— Когда?

— В половине пятого. После того, как мне и Марджери удалось уложить Дороти в постель. Она буквально валилась с ног, но все еще твердила о самоубийстве. О господи, я думаю, ей доставляло удовольствие говорить об этом.

— Некоторых поддерживает мысль о самоубийстве, — заметил я. — Она помогает преодолевать трудности, успокаивает, потому что предлагает окончательное разрешение всех их проблем.

Мурфин недоверчиво посмотрел на меня.

— Ты сам это придумал?

— Не я, Дороти. Раньше мы частенько говорили о самоубийстве. Обычно по воскресеньям. Когда на улице шел дождь. Ее это подбадривало. Я имею в виду рассуждения о самоубийстве.

— Черт, а я никогда об этом не думал, — сказал Мурфин, и я ему верил. Он, без сомнения, ставил самоубийство на одну доску с поклонением дьяволу, колдовством, скотоложеством, групповой терапией и прочими безнравственными занятиями, являющимися, по его убеждению, преступлениями против природы и человека.

Джингер принесла кофе, обслужила нас и ушла. Мурфин шумно отхлебнул из чашки.

— А когда мы приехали домой, думаешь, я лег спать? Дудки. Марджери говорила до шести утра. Ее волновало, почему умер Макс? Нет. Она анализировала отношения Макса с Дороти, которые, как она утверждала, служили истинной причиной того, что Дороти хотела наложить на себя руки. Бедняга Макс лежит мертвый с перерезанным горлом, я не могу найти шестерых мужчин, которые понесут его гроб, Марджери держит меня до шести утра на кухне, обвиняя Макса в том, что он поощрял Дороти в ее стремлении к смерти, а теперь оказывается, что разговоры о самоубийстве придают ей силы. О боже.

— Я заеду к ней сегодня днем, — пообещал я. — После того как поговорю с полицией и расскажу, как я нашел Макса.

— Ты его нашел? — Усталость как по мановению волшебной палочки исчезла из глаз Мурфина.

— Думаю, будет лучше, если и ты узнаешь об этом, — сказал я. — Пожалуй, я расскажу тебе обо всем.

Рассказ получился долгим, а когда я закончил, Мурфину потребовались подробности. Наконец я полностью удовлетворил его любопытство, а мамина серебряная ложка просто зачаровала Мурфина. Мне пришлось несколько раз сказать, каким образом я определил, что это одна из ее ложек. В конце концов он принял мое объяснение, сказав:

— Я, конечно, не знаю, но, возможно, ты прав. Когда я был мальчиком, у нас в доме не было серебряных ложек.

— Я мог определить, что это ее ложка, — ответил я. — Можешь мне поверить.

— Ну, ладно, ты мог это определить. И что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что хотел бы получить половину вперед. Пять тысяч долларов.

— Зачем?

— Потому что, как и у Макса, у меня нет страховки, и если я буду и дальше выяснять, что к чему, то, как и Макс, могу узнать, что действительно произошло с Миксом. А потом кто-то решит перерезать мне горло, и моя жена останется очень бедной вдовой.

— Перестань, Харви.

— Я говорю серьезно.

— Хорошо, я посоветуюсь с Валло.

— Отлично.

Мурфин вновь отхлебнул кофе, поставил чашку на стол, зажег еще одну сигарету, почесался, вновь уставился в потолок.

— Ты говоришь, Гэллопс нанял двести человек, — сказал он. — И что из этого следует?

— Из этого следует, что нам пора прогуляться в Сент-Луис.

Мурфин перевел взгляд на меня. И довольно кивнул, одарив меня одной из своих отвратительных улыбок.

— Знаешь, я подумал о том же.

Роджер Валло слушал меня с неослабным вниманием. Он даже забыл о ногтях. Однако, когда я закончил, вернее, решил, что закончил, ему понадобилось даже больше подробностей, чем Мурфину, хотя Валло и не удивился тому, что я смог узнать серебряную ложку моей матери. Но Роджер Валло с детства привык пользоваться серебряными ложками.

Особенно интересовало его, как выглядел Макс Квейн, когда выполз из ванной в гостиную, чтобы умереть на дешевом зеленом ковре.

— Он ничего не сказал перед тем, как умер? — спросил Валло.

— Нет. Он уже не мог говорить.

— Ни единого слова?

— Нет.

— Бедный Квейн, — вздохнул Валло, и я подумал, что это первое слово симпатии или сожаления, сказанное о Максе Квейне.

Тут же Мурфин сообщил о моем желании получить вперед половину десятитысячного гонорара. Валло внимательно выслушал мои соображения, хотя и начал покусывать ногти. Особенно его донимал мизинец левой руки. Когда я замолчал, Валло снял трубку, сказал несколько слов, положил трубку и посмотрел на меня.

— Чек скоро принесут, мистер Лонгмайр.

— Спасибо.

— Вы действительно чувствуете, что вам грозит опасность?

— Надеюсь, что нет, но нельзя исключать такую возможность.

— И в чем выражается это чувство? — спросил он. Вопрос показался мне странным, но, взглянув на Валло, я не увидел ничего, кроме неподдельного интереса.

— Я нервничаю, — ответил я. — Проявляю большую осмотрительность. Живу в тревоге. Возможно, даже боюсь.

Валло задумчиво кивнул.

— Видите ли, мне никогда не грозила реальная опасность. Должно быть, это интересно.

— Да, — ответил я. — Чрезвычайно.

— А теперь о вашей поездке в Сент-Луис, — Валло резко перешел к делу. — Когда вы сможете поехать туда?

Я взглянул на Мурфина.

— Завтра?

— Да, завтра. Старину Макса будут хоронить не раньше послезавтра. Мы должны успеть вернуться, — Мурфин повернулся к Валло и добавил тоном человека, которого осенила потрясающая идея: — Не хотите ли вы нести на похоронах гроб Макса?

От этого вопроса Валло яростно набросился на ноготь большого пальца правой руки. Покончив с ним, он посмотрел на Мурфина и сказал без тени сожаления:

— Мне очень жаль, но мои отношения с Квейном не были настолько близки.

— В этом-то вся загвоздка, — Мурфин печально вздохнул. — Я не могу найти ни одного человека, который назвал бы себя другом Макса.

— А мистер Лонгмайр?

— Харви? — переспросил Мурфин. — Харви не ходит на похороны.

Валло впервые услышал об этом и, как всегда в таких случаях, потребовал дополнительной информации.

— Почему?

— Я уже не делаю того, что мне не хочется, если могу этого избежать. Я могу не ходить на похороны. И не хожу.

Валло обдумывал мои слова и, помогая ходу мыслей, глодал ноготь правого указательного пальца.

— Мне кажется, это довольно безответственная позиция.

— Мне тоже, — согласился я, — но теперь я как раз и избегаю ответственности перед кем-либо, кроме себя самого и своей семьи, тем более что и раньше такое бремя не доставляло мне особой радости.

— Вы очень откровенны.

— У меня нет причин скрывать свои взгляды.

— Вероятно, вы правы. Все это очень интересно, но у нас возникли определенные трудности, и я рассчитываю на вашу помощь. Я полагаю, вы не откажетесь поделиться с нами своими мыслями?

— Отнюдь.

— Мы должны найти замену Квейну. Я думаю, вы согласитесь со мной, что он обладал некоторыми достоинствами, не свойственными многим и многим.

Если Валло и не скорбел по Квейну, ему недоставало такого сотрудника или, по меньшей мере, некоторых его достоинств, таких, как быстрый, цепкий ум, умение манипулировать людьми, абсолютная безжалостность и безошибочное чутье на человеческие слабости. Стоило Максу захотеть, он наверняка стал бы преуспевающим бизнесменом или, если бы это занятие показалось ему чересчур пресным, агентом голливудских кинозвезд.

Я задумался над тем, где Валло может найти другого Макса Квейна, и память услужливо подсказала нужный ответ. Но прежде чем я открыл рот, секретарша принесла чек. Она отдала его Валло, который нацарапал свое имя и передал чек Мурфину. Тот расписался и передал его мне. Я посмотрел на чек, убедился, что смогу получить по нему пять тысяч долларов, и сунул его в карман.

Валло отпустил секретаршу коротким кивком, и, как только она ушла, я сказал:

— Я знаю человека, который сможет найти замену Квейну. Его специальность — подбирать достойных кандидатов на должности, где требуются особые достоинства. Кстати, именно он нашел профсоюзу двести новых сотрудников. Его зовут Дуглас Чэнсон, хотя он называет себя Дуглас Чэнсон Ассошиитс.

Валло кусанул большой палец правой руки.

— Однако это весьма забавно. Я имею в виду ваше предложение обратиться к Чэнсону.

— Почему?

— Он — мой друг, и, приступая к созданию фонда, я не раз консультировался с ним. Именно он рекомендовал мне Мурфина, — он взглянул на Мурфина. — Кажется, я не говорил тебе об этом.

— Нет, — ответил Мурфин. — Не говорил.

— Пожалуй, я воспользуюсь советом мистера Лонгмайра и свяжусь с Дугласом. Твое мнение, Мурфин?

— Поступайте, как сочтете нужным, — ответил тот.

Я почувствовал, что наша беседа подошла к концу, и начал подниматься из кресла, чтобы Валло не пришлось выгонять нас, когда зазвонил телефон.

Валло нахмурился, снял трубку, послушал, сказал:

— Понятно, — все еще хмурясь, посмотрел на меня. — Это вас. Если вам не трудно, поговорите из кабинета Мурфина.

— Хорошо, — кивнул я и направился к выходу. Мурфин шел следом за мной. В его кабинете я взял трубку. Звонила моя сестра, и по ее голосу я понял, что она на грани истерики.

— Спокойнее, — сказал я. — В чем дело?

— Звонила Салли.

— И?

— Она хочет приехать домой.

— Пусть едет.

— У нее был ужасный голос.

— Что значит ужасный голос?

— Откуда мне знать, что это значит? Она страшно напугана, просто в панике. Она хотела, чтобы я приехала за ней.

— Почему бы ей не взять такси?

— Черт побери, Харви, говорю тебе, что она напугана до смерти. Она просила меня приехать за ней, но я не могу оставить детей и мне не хотелось брать их с собой, поэтому я сказала, что за ней приедешь ты.

— Где она сейчас?

— В юго-восточной части Двенадцатой улицы, — Одри назвала номер дома. Этот район Вашингтона не считался респектабельным. Скорее наоборот. — Я не хотела везти туда детей.

— Детям там делать нечего, — согласился я. — Когда она звонила?

— Минут десять назад. Может, пятнадцать. Я перезвонила Ловкачу, и он сказал, что я, возможно, застану тебя у Валло.

— Салли сказала что-нибудь еще?

— О чем?

— Не знаю. Просто что-нибудь.

— Она сказала, что хочет домой. Разве этого недостаточно?

— Достаточно, достаточно. Я съезжу за ней.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

Я попрощался с сестрой, положил трубку и повернулся к Мурфину.

— Не хочешь ли прогуляться со мной?

— Куда? — спросил он.

— На Двенадцатую улицу, там подружка Макса. Она хочет вернуться домой к моей сестре, но боится сесть в такси.

Мурфин посмотрел на меня.

— Та самая негритянка?

— Совершенно верно.

— Думаешь, она скажет нам что-нибудь о Максе?

— Мы можем спросить.

— Да, мы можем, почему бы и нет. Хорошо, поехали, — он двинулся к двери, потом остановился и оглянулся: — У меня идея.

— Какая?

— Не стоит ли нам после возвращения из Сент-Луиса навестить этого типа из «Дуглас Чэнсон Ассошиитс»? Как ты на это смотришь?

— Положительно, — ответил я.