Жемчужина Авиньона

Глава шестнадцатая

Церемония была скромной. На ней присутствовали старший брат Хью с женой, семья Адели и священник. После самой церемонии бракосочетания не было ни торжеств, ни праздничного застолья, которых можно было бы ожидать от женитьбы хозяина замка, особенно такого большого и пышного, как Понтуаз. Адель считала эти обычаи «языческими» и «богопротивными». Единственное, на что она согласилась, был скромный семейный ужин, на который не были приглашены ни жители Понтуаза, ни вассалы, присягнувшие Хью на верность. Пока слуги и вассалы судачили о странной свадьбе нового герцога, Адель старательно угощала свою семью в Большом Холле Понтуазского замка.

— Адель, или я должен теперь называть тебя герцогиней? — рассмеялся Филипп де Пизан, взяв с подноса еще одну фазанью ногу. — Ты сегодня превзошла самое себя.

— Вы довольны, отец?

— Доволен? — фыркнул Филипп, вытирая пальцы о рукав. — Да я не знаю, как войду сегодня в двери.

Адель состроила гримасу, которую сама она считала любезной улыбкой, и отметила про себя, что прислуживающая им девушка с длинными волосами и пышной грудью слишком медлительна. Завтра она прикажет высечь ее ивовыми прутьями. Это послужит ей хорошим уроком, пусть знает, что леность на руку дьяволу, старание хорошо выглядеть ведет к еще более тяжелым грехам.

Петра, жена Жиля, подошла к ней и погладила по руке.

— Мы так рады, что ты теперь член нашей семьи, — сказала она.

Адель осторожно высвободила руку и посмотрела на свою невестку круглыми глазами.

— Довольно удачно получилось, — заявила она, — не так ли?

— Прости, о чем ты? — спросила Петра Вунэ.

— О том, что я с рожденья была помолвлена с человеком, который был не способен ни на что, кроме как продавать свое умение воевать, а теперь я — герцогиня.

— Едва ли будет справедливо говорить так о Хью, — возразила Петра. — Он всегда был одним из самых верных вассалов нашего короля и пользовался его доверием. Так же ценил его и король Балдуин Иерусалимский. Его талант вряд ли можно называть умением воевать.

— Зови это как хочешь, — пожав плечами, бросила Адель. — Если бы я не уговорила Хью встать под знамена крестоносцев, он бы не сидел сейчас в кресле герцога Понтуазского. Только благодаря милости Божьей мы сегодня находимся здесь.

— Это, конечно, так, — согласилась Петра, — но, думаю, в этом есть и немалая заслуга Хью.

Адель посмотрела на Петру так, как будто у той выросла вторая голова.

— Всем, что у нас есть, мы обязаны Господу, и только ему!

Хью отодвинул свой стул и встал из-за стола. Он больше не мог выносить этого ни единой минуты.

— Хью, куда ты? — спросила Адель, поворачиваясь к нему.

— Прогуляюсь по своим владениям, Адель. Ты не присоединишься ко мне?

Адель презрительно фыркнула только при одной мысли об этом.

— Нет, иди, если тебе это нужно. Я никогда не понимала, что за удовольствие месить ногами всю эту грязь и мерзость. Впрочем, вы, мужчины, мало в чем разбираетесь.

— Это не грязь и не мерзость, Адель, — сказал Хью с металлом в голосе. — Это моя земля. Земля, на которой мои крестьяне будут выращивать для нас хлеб и все необходимое для жизни. Тебе стоило бы относиться к ней с большим уважением.

— Полно тебе, — заявила Адель. — Все, что мне необходимо, даст мне Господь, если я буду усердно молиться. Тебе бы тоже не стоило забывать, что все, что мы имеем, дал нам Бог, а не какие-то грязные крестьяне.

Хью не ответил. Он прошел мимо кресел, на которых сидели его брат со своей женой, и направился к выходу, прихватив по пути длинную мантию, висевшую на крюке у двери — ночь была морозной и ветреной. Выйдя во двор своего замка, он глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Он был женат. Женат на Адели. Он знал о том, что этот день наступит, уже более двадцати лет, и именно он, а не кто другой, назначил день свадьбы, когда они с Аделью приехали в Понтуаз. Он хотел, чтобы это произошло, считая, и вполне справедливо, что ожидание кошмара порой бывает страшнее самого кошмара. Он хотел, чтобы все произошло, как и было назначено ему судьбой. Почему же теперь все в его душе омертвело? Если Господь хотел, чтобы он женился на Адели де Пизан, почему же он сделал так, что Хью теперь ясно знал: жизнь его кончена?

Хью открыл глаза и огляделся. Понтуаз был великолепным замком. Он был построен всего десять лет назад и был более современным, чем другие замки, которые ему приходилось видеть. Просторный, с большими окнами, он казался светлее, и в нем было легко дышать. Внутренний двор мощен булыжником, а красная черепица на крыше тщательно уложена наподобие рыбьей чешуи. Внутри было большее количество комнат, чем в других замках. Кроме Большого Холла, существовал еще специальный обеденный зал, а кухни являлись частью замка, а не отдельным строением, как это обычно бывало. Даже часовня была каменной, с черепичной крышей и изящными маленькими башенками по углам. Единственным зданием не из серого камня была маленькая старенькая церковка, стоявшая здесь еще до того, как был построен замок. Впрочем, она стояла в дальнем углу двора и не привлекала внимания. Хью нравился его новый дом. Ему даже нравилась маленькая деревянная церковка, чей уютный вид смягчал суровое впечатление от серого камня.

— Поздравляю вас, мсье Хью, сегодня хороший вечер для свадьбы, — к нему через двор направлялся Гладмур с протянутой в приветствии рукой.

Хью пожал протянутую руку и попытался улыбнуться.

— Благодарю тебя, Гладмур.

— Но что вы делаете на дворе сейчас, когда надо наслаждаться обществом новобрачной?

— Я устал праздновать в одиночку.

— В одиночку? — вассал нахмурился.

Хью коротко хмыкнул.

— Представь себе, в одиночку. Люди, сидящие за столом в зале, пришли сюда не для того, чтобы отпраздновать мою удачу. Они поздравляют Адель, считая, что ей повезло. Они расхваливают Понтуаз, как будто это ее замок. Они говорят, что хотели бы поселиться в моем замке, но не говорят этого мне! Только брат с женой радуются за меня. Другие люди, которых я хотел бы видеть у себя за столом, не приглашены.

— Кого вы имеете в виду, мой господин?

— Кого? Да тебя! Других моих вассалов. Тех, кто честно служит мне, и заслужил добрый ужин и веселье. Моих крестьян, которые обрабатывают мою землю. Все они должны были быть здесь.

— Верно, господин, — кивнул Гладмур. — Я рад слышать это от вас.

Хью посмотрел на своего вассала, и лицо его потемнело от огорчения.

— Вы оскорблены этим неуважением, не так ли?

Гладмур помедлил. Он сложил руки за спиной и посмотрел в темноту.

— Мы все огорчены. Не нам указывать вам, как поступать со своей жизнью. Но вы сильно изменились с того момента, как мы приехали сюда.

Хью знал, что Гладмур в последний миг сказал не совсем то, что хотел сказать, однако его невысказанная мысль отражала то, что творилось в душе у Хью. Он изменился с тех пор, как покинул Шантильи. С того момента, как отправился в Понтуаз вместе с Аделыо, а Катарина осталась в монастыре. — Кажется, будто… — Гладмур помедлил.

— Говори! — приказал Хью. — Выскажи, что хотел. Я не из тех, кто наказывает людей за то, что они говорят правду, которая может не понравиться.

Гладмур вздохнул и продолжал:

— Получается, что вы больше не хозяин. Все делается так, как того хочет Адель. А Хью… — вассал откашлялся. — Вы должны быть тем, кто говорит «да» или «нет»! Крестьяне и слуги должны видеть, кто их хозяин. Вы герцог, и они ожидают, что вы будете принимать решения, хотя бы это касалось и того, кому прислуживать вам за столом.

Хью нахмурился и стиснул челюсти.

— А кто сказал, что не я буду решать, что и как в моем замке? Я здесь меньше месяца и, возможно, упустил кое-что, но у меня есть намерение быть хозяином на своих землях.

Гладмур посмотрел Хью в глаза.

— Сегодня прибыл новый управляющий имением, — сказал он.

Голос Хью был спокоен и ровен.

— Когда? — спросил он.

— Прямо перед вашей свадебной церемонией. Челядь только и говорит об этом. Похоже, его хорошо знают и не любят.

— Как его имя?

— Гаспар Корви. Выглядит очень скользким, если вам интересно мое мнение. Глаза так и бегают. Я перебросился с ним парой слов, чтобы понять, правду ли о нем говорят.

— И что?

— Он не дал мне ни одного прямого ответа. Скользкий, как угорь. Не могу сказать, что мне он понравился.

— Ты не спросил, кто его нанял?

— Нет, Хью, это не мое дело. Но крестьяне… — он не закончил и махнул рукой.

Руки Хью сами собой сжались в кулаки. Что Адель позволяет себе? Разве ей мало, что он выполнил все ее желания, касающиеся их свадьбы? Его люди были отставлены в сторону, а семья Адели пирует за столом, который мог бы накормить сотню человек. Хотя ему это и не нравилось, но это была свадьба, и он не захотел отказывать невесте в ее просьбе. Неужели он позволит ей, чтобы в Понтуазе все было так, как хочется ей? Она наняла управляющего, даже не посоветовавшись с ним. Почему? Конечно же, потому, что она считает его неспособным ни на что. Для нее он просто солдат. Гора мышц и полное отсутствие мозга.

У Хью задергалась щека, а откуда-то из-под ложечки поднялась волна слепой ярости. Он увидит этого управляющего и отправит его прочь из Понтуаза еще до восхода солнца! И он устроит праздник для своих вассалов и крестьян. Он будет пировать вместе с ними. Наплевать, если Филиппу де Пизан не достанется больше ни куска. Он и так уже жирный, словно боров. Пару недель голодовки, несомненно, пошли бы ему на пользу.

— Гладмур, — процедил он сквозь зубы, едва сдерживая гнев. — Собери остальных и скажи, что я приказал им явиться к кухне. Я буду ждать их.

— Да, мой господин, — кивнул Гладмур, и Хью уловил нотку удовлетворения в его голосе.

Хью повернулся и широкими шагами направился в сторону кухни. Они занимали три комнаты замка, и когда Хью вошел туда, то увидел главного повара, как раз собирающегося огреть одного из поварят длинной деревянной ложкой. Однако при виде герцога ноги его задрожали, и он принялся, как заведенный кланяться, размахивая во все стороны своей ложкой.

— Господин, — испуганно бормотал он. — Чем я могу помочь вам? Неужели что-то не так с едой? Что случилось?

— Я крайне недоволен! — рявкнул Хью так, что повар едва не лишился чувств. — Мне не нравится, что такое огромное количество пищи пропадает впустую! Что ты собираешься делать со всей этой едой?

Повар замялся, глядя по сторонам и стараясь не встречаться взглядом со своим господином.

— Выброшу ее, мой господин.

— Что?! — взорвался Хью. — Так вот как вы тратите мои деньги и мясо животных из моего леса?

— Нет, нет, господин, я бы никогда не позволил себе этого! Обычно я часть оставляю, чтобы можно было приготовить что-нибудь на следующий день, а остальное отдаю крестьянам. Но госпожа Адель, она строго-настрого приказала мне, чтобы вся оставшаяся еда была выброшена. Я только исполняю ее приказание.

— Ну что ж, а теперь послушай, что прикажу тебе я, — с ледяным спокойствием сказал Хью. — Вся эта еда, все, за исключением медвежьей ноги, пудинга и жареных кореньев, ты положишь в корзины. Корзины ты отдашь рыцарям. Медвежью ногу, пудинг и коренья упакуешь в корзину для меня. Еще мне ты принесешь два бочонка пива. Десять бочонков ты погрузишь в тележку, и пока мои рыцари раздадут пищу моим подданным, прикажи одному из своих поварят отвезти по нескольку мер пива в каждый дом.

Озабоченный взгляд повара уступил место широкой улыбке, когда до него начали доходить слова Хью. Не теряя ни минуты, он принялся отдавать указания своим подручным, послал мальчиков за корзинами, а женщинам поручил поровну разделить еду. Удовлетворенный, Хью повернулся туда, где уже ждали Бастон, Гриер, Гладмур и остальные рыцари.

— Каждый из вас возьмет по корзине. Разнесите еду по крестьянским домам, — приказал Хью. — Проследите, чтобы поваренок не жалел пива. Аврил, — поманил он мальчика, — за пиво отвечаешь ты.

Оглядев довольные лица своих вассалов, Хью продолжал:

— Когда все будет сделано, идите в конюшню. Мы отпразднуем мою свадьбу там.

Часом позже, в точности исполнив приказ Хью, мужчины вернулись в конюшню, где обнаружили, что пространство между стойлами претерпело разительные перемены. Посреди стоял длинный деревянный стол и скамейки. На стол был водружен большой бочонок пива, там же на серебряном блюде источала божественный аромат жареная медвежья нога. Раздались приветственные возгласы, и вассалы расселись за столом, а Хью занял почетное место в главе. Когда кубки были наполнены, Хью поднял свой и провозгласил первый тост:

— За лучших людей, с кем мне когда-нибудь приходилось скакать бок о бок!

— За вашу свадьбу! — воскликнул Гладмур. — Ура! Ура! — подхватили остальные. «Да, — сказал Хью себе и осушил кубок, — дело сделано».

Когда Теренс с Жаном скакали по подъемному мосту Понтуаза, до них донеслись звуки старинной военной песни, исполняемой хором громких зычных голосов, ни один из которых не звучал трезво. Они понимающе переглянулись и направили своих коней в сторону ярко освещенной конюшни, откуда и доносилось пение.

Ведя лошадей на поводу, они вошли внутрь, и им открылась весьма живописная картина пирушки, которая к этому времени была в самом разгаре.

— Хью! — окликнул Теренс брата, сидящего на бочонке с пивом. — Что здесь такое случилось, что ты вынужден есть и пить в конюшне? Может, король лишил тебя замка и титула или ты настолько привык к походной жизни рыцаря, что чувствуешь себя хорошо только когда слышишь запах конского пота?

— Теренс! — взревел Хью. Спрыгнув с бочонка, он с трудом удержал равновесие и стиснул брата в объятиях. — Я думал пройдет не один месяц, прежде чем я снова увижу тебя, так дай же мне рассмотреть тебя хорошенько!

— Со мной все в порядке. Как ты сам понимаешь, Бернар с Маргаритой сделали для меня все, что было в их силах, а Жан упражнялся со мной, чтобы я вновь обрел былую форму. Руку мою уже не вылечить, но я свыкся с этим, — он кивнул на руку, плетью висевшую вдоль тела.

— Жан! — воскликнул Хью, как будто только сейчас увидел, с кем приехал Теренс. — Давайте оба сюда, присоединяйтесь к нашему празднику.

— И что же ты празднуешь? — спросил Теренс. — Похоже, весь Понтуаз сегодня не спит, нет ни одного темного окна в домах твоих подданных.

— О! — воскликнул Хью с беспечностью изрядно выпившего человека. — Моя свадьба! Мы празднуем мою свадьбу. Весь Понтуаз!.. Мои вассалы, мои крестьяне, моя семья — все отмечают это событие!

Наступила тишина, и только через несколько секунд Теренс медленно кивнул:

— Конечно, мы отпразднуем с тобой это знаменательное событие, Хью.

Хью снова обнял брата и дружески похлопал его по спине.

— Эй, подайте моему брату и Жану вина и еды!

Он подвел их к столу и вассалы, приветствуя их громкими криками, потеснились, чтобы освободить вновь прибывшим места на скамьях. Перед ними тут же появились полные кубки и тарелки с дымящимся мясом и пудингом. Не прошло и нескольких минут, как в конюшне вновь зазвучала бодрая солдатская песня.

Восходящее солнце еще не отбросило первые желто-розовые блики на серое небо Понтуаза, когда участники пирушки отставили свои кубки и нетвердой походкой начали разбредаться по углам, чтобы немного передохнуть. Жан, уставший после долгой дороги и не привыкший поглощать пиво в таких количествах, громко храпел в стогу сена. За столом остались только Теренс и Хью. — Так значит, ты счастлив, Хью?

В одном этом вопросе сосредоточились все другие вопросы, которые Теренс хотел задать брату. Веселье не радовало его, на душе у Теренса было тоскливо. Осушая кубок за кубком, он знал, что должен будет послать Катарине письмо, которое причинит ей сильную боль, не сравнимую с той, что доставил ей Хью. Теренсу нужно было знать наверняка, счастлив ли Хью. Брат казался ему довольным, судя по тому, как он весело встретил их с Жаном. Но Теренса удивило, что Хью празднует свадьбу в конюшне вместе с вассалами. Почему они не пируют в Большом Холле со всеми остальными? И почему Хью проводит первую брачную ночь за пьянством вместо того, чтобы быть со своей женой.

— Все так, как должно было быть, — сказал ему Хью.

— А Катарина?

Это был риторический вопрос, но Теренсу нужно было знать наверняка, он обещал ей все узнать и сдержит свое слово.

— Катарина? — Хью отвел от брата глаза, на лицо его легла тень прошлой грусти. — Катарина там, где должна быть. Пройдет несколько месяцев, она поедет в Страсбург и выйдет там замуж за своего барона.

— Нет, Хью. Мы с Жаном останавливались в аббатстве на пути сюда, Жан должен был проведать сестру, потому что барон мертв. Он мертв уже четыре года, и отец специально послал Жана, чтобы поддержать сестру в тяжелую для нее минуту.

— Мертв?!

Хью смотрел на Теренса, отказываясь поверить в услышанное.

— Мертв? Как мертв?!

— Он был с германским королем Конрадом.

— Это когда его армия шла из Константинополя и на них напали сарацины?

Теренс кивнул.

— Сорок тысяч человек погибло, прежде чем Конрад повернул назад, — продолжал Хью. — А мы ведь советовали ему отправиться по морю.

— Я был там, Хью.

— Но мы не знали, что там был барон Катарины. Почему? Ведь были списки наиболее знатных людей.

— Может, мы и слышали его имя, но не знали, что это он и был.

Не глядя в глаза Теренсу, Хью спросил:

— Когда она узнала об этом? — Теренс не отвечал, молчание становилось все более напряженным. Хью почувствовал, как заколотилось сердце. — Когда, Теренс?

Голос Теренса, когда он ответил, был спокойным и ровным:

— Это случилось сразу после вашего приезда в Шантильи, — он помедлил. — Она шла сказать тебе об этом, и увидела тебя с Аделью.

Хью крепко зажмурил глаза, как будто это могло помочь ему избавиться от воспоминания о том, как смотрела Катарина на него в монастырском доме для гостей. Он стоял тогда, держа Адель за руку. Он вспомнил боль и муку в глазах Катарины, и в сердце его как будто вонзили тупую иглу. Он даже не подошел к ней, как будто они были чужими. Он струсил, подло струсил. Он, который гордо называл себя рыцарем!

Хью вспомнил события того дня. Он совершенно не знал, что делать, когда обнаружил, что Адель ждет его в аббатстве. Откуда она там взялась? Как узнала, что он едет туда? По сей день он не знал ответа на этот вопрос, хотя и задавал его Адели. Та отвела глаза и сказала, что Господь дал ей знать, где встречать ее дорогого жениха. Она приехала в аббатство и не ошиблась.

Как только Хью увидел ее, он почувствовал, что все рушится. Он не был еще готов к встрече с Аделью и к тому, что должно было последовать за этой встречей. С каждым днем их путешествия его все больше разрывали противоречивые чувства. Он боялся, что если останется с Катариной еще на какое-то время, он совершит грех, который более всего боялся совершить. Его чувство к Катарине было таким глубоким и сильным и становилось все сильнее и непреодолимее с каждым днем. Хью знал, что скоро не сможет бороться с собой. Он безумно любил Катарину.

Когда после приезда в аббатство Хью увидел Адель, он понял, что все кончено, это сам Господь указывает ему, где его место! Его будущее было предопределено много лет назад. Слишком многое было сделано для того, чтобы все произошло именно так, а не иначе. Не в его силах что-либо изменить. Именно поэтому, когда Адель подставила ему для поцелуя холодную щеку, он заставил себя отказаться от мысли, что у него есть выход. Хью решил, что ему навсегда надо забыть о своей любви к Катарине… и это было как раз тогда, когда Катарина читала письмо от отца, которое изменило всю ее жизнь.

И когда она пришла к нему, когда она больше всего нуждалась в нем, он был уже рядом с другой.

— Что же она теперь будет делать? — спросил Хью, растирая виски. — У нее больше нет будущего. Куда она пойдет? Найдут ли ей Бернар с Маргаритой другого мужа? — как бы забыв, что рядом сидит Теренс, он продолжал. — Конечно же, ей не трудно будет найти кого-то. Она так прекрасна, так добра, так полна жизни. Мужчины будут падать от одного ее взгляда! Теренс внимательно посмотрел на брата.

— Я думаю, она собирается остаться в аббатстве.

Хью какое-то время смотрел на Теренса, и вдруг до него дошло сказанное. Он широко раскрыл глаза.

— Ты хочешь сказать, что она собирается принять постриг?!

— Она любит тебя, Хью. Вот почему я так спешил к тебе. Ей нужен ты, именно тебя она любит и никогда не выйдет за другого. Хью, она сказала мне, что ты послал за Аделью. Этим ты нанес Катарине тяжелую травму. Она оскорблена и обижена. Как ты мог так поступить с ней?

— Теренс, я не посылал за Аделью, я до сих пор не знаю, откуда ей стало известно, что я приезжаю в Шантильи. Но когда мы приехали, она была уже там. Что мне оставалось делать, я не мог больше мучить Катарину и решил покинуть аббатство как можно скорее.

— Значит, ты не любишь Катарину?

Хью закрыл лицо руками.

— Не люблю? — срывающимся голосом сказал он. — Теренс, я люблю ее так, как никого не любил в своей жизни. Звук ее голоса для меня, как небесная музыка. Когда я смотрю на нее — верхом на лошади под ярким солнцем, или у костра на привале, когда языки пламени бросают отблески на ее медно-рыжие волосы, когда я вижу радость в ее зеленых глазах, именно тогда я понимаю, что такое настоящее счастье. А целовать ее… Боже правый, Теренс, я поцеловал ее и испытал неземное блаженство. Только с Катариной моя душа успокаивается и не рвется на части, только с ней!

— Тогда, по крайней мере, ты должен сказать ей все это сам. Я пообещал ей, что поговорю с тобой, что все выясню и сообщу ей. Но я не смогу сказать ей, что ты уже женат. Если ты любишь Катарину, Хью, то должен будешь поехать к ней и сам рассказать ей обо всем.

Хью глубоко вздохнул и поднялся на ноги.

— Я выезжаю немедленно!