Жемчужина Авиньона

Глава шестая

Катарина вихрем пронеслась по лестнице и едва не сшибла с ног своих родителей, степенно возвращающихся к себе после ужина и, решивших поначалу, что навстречу им выбежало не их любимое дитя, а какой-то берсеркер[10]. С растрепанными волосами, в смятой от долгого стояния у стены тунике, со сверкающими зеленым пламенем глазами и ярким румянцем на щеках, она являла собой воистину замечательное зрелище. Задыхаясь, она помчалась мимо Маргариты и Бернара де Трай с такой скоростью, что озабоченный отец бросился за ней.

— Катарина! — вскричал он, не в силах поспеть за ней. — Остановись немедленно!

Как девушка ни спешила, она вынуждена была остановиться, не смея ослушаться отца.

Едва дыша, она обернулась к нему, не выпуская из рук своей юбки, которую подобрала, когда бежала по ступенькам. Переведя дух, она с сияющим лицом выпалила:

— Он вернулся! — это было заявление, не требующее дальнейших объяснений.

Бернар озадаченно посмотрел на жену.

— Кто вернулся? — нетерпеливо спросил он.

Маргарита только подняла тонкую бровь и загадочно посмотрела на мужа. За нее ответила Катарина:

— Хью!

— Хью Вунэ? — широкая улыбка расплылась по лицу Бернара.

— Ну-ну! — пробасил он. — Если это, правда, то ему понадобилось времени не меньше, чем самому Иову, чтобы добраться сюда! Давайте же скорее откроем ворота и окажем помощь нашему старому другу.

— Нельзя терять времени, отец, — сказала Катарина, направляясь к выходу. — Теренс болен, а может быть, ранен.

— Болен? Как? Где он? — посыпались вопросы Бернара, но отвечать на них было уже некому — зал был пуст.

Катарина уже отворяла засовы на тяжелой дубовой двери донжона. Наконец засовы поддались, и она помчалась уже, было по каменным ступеням, как столкнулась с кем-то, поднимавшимся по лестнице. Мощные руки в кольчуге обхватили ее, и на мгновение голова ее пошла кругом от сладковатого запаха пота и еще какого-то особенного, мужского аромата, заставившего ее сердце сладко сжаться. Руки ее уперлись в стальную броню, казавшуюся сейчас ненадежной, эфемерной преградой между двумя телами.

Катарина подняла голову. Она увидела крест, алеющий на белом полотняном плаще, широкие плечи, жилистую шею с набухшими венами и, наконец, лицо. Какое-то мгновение она молча смотрела на него, всем естеством своим, впитывая, знакомые, и в то же время новые черты, щеки и подбородок, покрытые недельной щетиной, шрам на щеке, которого раньше не было, морщинки, тоненькими лучиками расходящиеся из уголков глаз и говорящие о годах, проведенных под палящим солнцем пустыни… и голубую глубину его глаз.

Он был тем же, но в то же время и другим. Сердце ее сразу же раскрылось навстречу ему — это был ее рыцарь, который исполнил свое обещание и вернулся, ее друг… это был Хью!

Улыбка озарила его усталое лицо:

— Привет, малышка.

— Вунэ! — прогрохотал из зала голос ее отца. Хью отвел глаза от девушки и отступил от нее. Три широких шага, и вот он уже перед Маргаритой и Бернаром. Опустившись на одно колено, рыцарь приложил руку в перчатке к груди и склонил голову в приветствии.

— Встаньте, мой друг! Нет нужды в церемониях, мы чертовски рады видеть вас живым и в добром здравии.

— Мы молились за вас, Хью, — тепло сказала Маргарита.

— Благодарю вас, моя госпожа. Воистину, я нуждался в том, чтобы кто-нибудь помолился за меня.

— Ну что же, — заключил Бернар, — Здесь вы вне досягаемости проклятых сарацинов.

— Далеко не всегда самая большая угроза исходила от них, — грустно покачал головой Хью.

— Однако, — обеспокоенно спросил Бернар, — что с вашим братом? Дочь говорит, что он болен.

Хью нахмурился и кивнул.

— Бернар, мне нужна ваша помощь. Теренс лежит на волокуше у подножия холма. Я пытался добраться до замка вместе с ним, но боль стала совершенно невыносимой, и я побоялся, что если сдвинуть его еще хоть на шаг — это убьет его.

Он почувствовал движение воздуха у себя за спиной и услышал голос Катарины.

— Мы немедленно отправимся за ним, — твердо сказала она. — Что с ним?

— Долго рассказывать, скажу только, что он ранен и рана загноилась. Он горит в лихорадке. — Хью повернулся к Маргарите. — Надо срочно послать кого-нибудь за ним.

— Мы сейчас же пошлем людей, чтобы принесли волокушу с вашим братом сюда. Ему нужно тепло и покой, слуги осторожно перенесут его на руках, а Катарина поедет с вами и даст ему настоя, чтобы умерить боль.

Хью взглянул на Катарину, удивленный, что мать не боится поручить столь ответственное дело такой молодой дочери, однако согласно кивнул.

— Возьми плащ, малышка, надо спешить. С каждой минутой Теренс все ближе к смерти.

Катарина помчалась за плащом, а Хью с Бернаром отправились во двор, чтобы отдать распоряжения. Там уже кипела работа, и к тому моменту, когда Катарина вернулась в плаще и с сумкой с травами и настоями, ее лошадь была уже готова. Они поскакали из замка в сопровождении десятка человек к тому месту, где лежал Теренс.

Катарина скакала рядом с Хью, думая в тот момент только о Теренсе и о том, как уменьшить его страдания. Надо обязательно перенести его в замок, как бы плох он ни был. Ей приходилось часто оказывать помощь крестьянам, поранившимся в поле, и она знала, что любая, самая незначительная рана может убить человека за несколько часов, если она заражена.

Кроны деревьев сомкнулись над ними, и они ехали в темноте, освещаемой лишь редкими бликами лунного света, кое-где проникающего сквозь листву. Дорога была черна, и, хотя у нескольких из всадников были в руках факелы, Катарина ничего не видела впереди, а вот Хью, казалось, не нуждался в освещении. Его конь шел ровным галопом, не обращая никакого внимания на темноту. Чтобы не упасть, Катарина старалась ехать прямо за ним, ей казалось, что они падают в черный, бездонный колодец, и она прилагала все силы, чтобы не отстать от Хью. Он заметил это и немного умерил шаг своего жеребца.

У подножия холма он остановился, спешился и углубился дальше в чащу, туда, где под навесом из сосновых ветвей лежала волокуша с Теренсом. Рядом была маленькая, освещенная луной полянка, а из-под навеса не доносилось ни звука.

Хью замер и тихо позвал:

— Теренс?

Ответа не последовало, и Катарина с ужасом было подумала, что они опоздали, как вдруг из темноты послышался стон. Подоспели люди с факелами, и Катарина, не раздумывая, бросилась туда, где лежал Теренс. Рука в перчатке остановила ее. Обернувшись, она увидела, что Хью смотрит на нее с сомнением.

— Ты уверена, что знаешь, что нужно делать, Катарина?

Она кивнула.

— Я не причиню ему вреда, Хью. Я знаю, что делать, я знаю, какова его боль. Хотя самой мне и не приходилось ее испытывать, я видела это и раньше. После того, как я окажу ему помощь, вы сможете отнести его в замок, где мы обработаем его рану. Сейчас мне нужно только облегчить боль. Я знаю, как это делается.

Молча кивнув, Хью последовал за ней к волокуше, на которой лежал Теренс. Жестом показав, чтобы один из факелов поднесли поближе, Катарина встала на колени возле волокуши и отвязала от пояса сумочку с лекарствами. В желтом свете факела она увидела, как плох Теренс. Щеки его ввалились, а по лицу ручьями струился пот. Потом была пропитана и вся его одежда, а от соломы, на которой он лежал, исходил резкий запах гниения.

Катарина даже не стала пытаться осмотреть его рану, она и так поняла, что он находится в критическом состоянии. Не теряя ни секунды, она достала из сумочки маленький фиал. Быстро вынув пробку, она одной рукой взяла его под голову. Он весь горел, стон сорвался с его воспаленных губ, и она что-то успокаивающе зашептала ему, прикладывая фиал ко рту.

— Выпей это, Теренс. Выпей, и мы отнесем тебя в безопасное место.

Катарина влила несколько капель настоя ему в рот. Жидкость потекла из уголка его рта, и она запрокинула голову Теренса, чтобы он проглотил лекарство. Наконец он глотнул, и Катарина влила новую порцию. Прошло несколько минут, пока фиал опустел. Жидкость почти сразу же начала оказывать свое действие, голова его стала тяжелеть, и через несколько секунд он спал, не изнуряемый более невыносимым страданием. Положив его голову обратно на волокушу, она взглянула на Хью, который не отрывал от нее глаз.

— Можете нести его, — спокойно сказала она.

Хью перевел взгляд с нее на брата и снова посмотрел на девушку, затем кивнул и жестом подозвал людей. Шестеро человек быстро подошли, чтобы взять тяжелую волокушу, но одного Хью остановил и сам взялся за конец одной из жердей. Осторожно подняв больного, они начали медленно подниматься к замку.

Подъем к замку был трудным и молчаливым. Никто не произнес ни единого слова, даже лес вокруг них был безмолвен. Когда показалась центральная башня, Катарина подъехала к волокуше.

— Я поеду вперед и помогу матушке приготовить все, — прошептала она Хью. Они уже выехали из леса, и в лунном свете она видела, что он озабоченно нахмурен. Не ожидая ответа, Катарина поскакала вперед.

К тому времени, как Хью достиг замка, Катарина с матерью были уже готовы. Теренса перенесли в комнату и аккуратно положили на постель. Мужчины, кроме Хью, оставили их, не желая мешать женщинам в их работе.

— Хью, — мягко сказала Маргарита, — вы устали. Давайте, я прикажу, чтобы вам в комнату принесли еду. Поешьте и отдохните. Здесь вы ничем не сможете нам помочь. Все, что могли, вы уже для него сделали.

Хью отрицательно покачал головой:

— Я останусь.

Катарина, с закатанными рукавами помогающая матери обмыть Теренса от пота, с пониманием взглянула на него. В своих письмах Хью много писал о брате. Он чувствовал ответственность за него, ведь только из-за Хью Теренс отправился в Иерусалим, вместо того, чтобы жить спокойно во Франции. Хью часто писал, что Теренсу трудно находить общий язык с тамплиерами, что не надо было ему брать младшего брата с собой.

Повернувшись к лежащему на кровати Теренсу, Катарина осмотрела его рану. Она была на правом предплечье, и сразу было видно, что мышцы рассечены до кости.

— Сколько времени прошло с тех пор, как его ранили? — спросила она.

Хью тяжело вздохнул и запустил пальцы в волосы.

— Это случилось по пути в Константинополь. Теренс хотел вернуться во Францию и собирался отправиться в Константинополь месяцем раньше, но в последнюю минуту я решил поехать с ним и попросил его подождать, пока я улажу все свои дела. Так что это я виноват, что именно в тот день, когда мы прибыли в Никею, на город напала банда сарацинов. Мы могли объехать город стороной, могли повернуть назад, могли бы уже давно быть в Константинополе, но Теренс решил дождаться меня, и вот мы попали в переделку. Мы обязаны были сразиться с сарацинами. Долг повелел нам броситься на выручку жителям Никеи. Теренс сражался рядом со мной, и сарацин своей кривой саблей рассек ему руку до кости.

— Но это же, наверное, случилось много месяцев назад? — спросила Катарина.

— Да, в конце концов, нам удалось отбросить сарацинов обратно в пустыню, и двумя днями спустя мы смогли продолжить свой путь в Константинополь. Там мы пробыли почти месяц, и Теренс пошел на поправку — императорские лекари хорошо потрудились над ним. Корабль, отплывающий в Марсель, стоял на якоре в устье Босфора, и я решил, что Теренс уже готов в отправке. Я безумно устал от Востока и хотел поскорее вернуться домой, во Францию. Хью в отчаянии закрыл лицо руками.

— Я думал только о себе, и Господь наказал меня. Плавание по Средиземному морю оказалось тяжелым, рана Теренса загноилась, и я не знал, что мне делать.

Маргарита сняла с раны припарку, наложенную незадолго до того, и Теренс вздрогнул. Хью с мукой смотрел, как она начала срезать лоскуты сгнившей кожи и плоти. Когда брат вскрикнул, Хью подскочил в своем кресле как ужаленный, сжав кулаки от бессилия чем-то помочь.

Катарина мягко положила руку ему на плечо и ласково улыбнулась.

— Вряд ли ты поможешь Теренсу, если, заболеешь сам, — сказала она. — Тебе лучше отдохнуть.

— Я не могу отдыхать, когда мой брат борется со смертью. Я остаюсь здесь!

— Рану необходимо как следует вычистить. Он будет кричать, а его тело будет содрогаться точно так же, как и сейчас, но я уверяю тебя, Хью, разум его не чувствует этой боли. Не мучай себя, не смотри на это. Пойми, сейчас ты ему ничем не поможешь. Потом, когда рана будет вычищена и зашита, вернется боль. Тогда ему будет нужна твоя помощь и поддержка. Ты должен быть готов к этому.

Хью невидящим взглядом смотрел перед собой, но не сдвинулся с места. Катарина мягко, но твердо взяла его за руку и, не говоря ни слова, вывела из комнаты.

Хью обессиленно откинулся на высокую спинку дубового кресла и закрыл глаза, но напряженные мышцы не желали расслабляться. Он почувствовал, как щека его дернулась, затем еще раз. Огонь, пылавший в очаге, грел его левый бок, но он не чувствовал этого. Руки его так крепко сжимали львиные головы на подлокотниках кресла, что костяшки пальцев побелели. Сквозь полудрему он слышал, как Катарина, легко ступая, ходит от очага к медному чану с водой и обратно. Медленно, с усилием, он открыл глаза.

В свете факела, дрожащем на стенах, волосы Катарины отливали расплавленной медью. Она так и не успела убрать их, и теперь они буйным каскадом струились по ее спине, доставая почти до лодыжек. Вьющиеся локоны подчеркивали высокие скулы, а на подбородке пряталась едва заметная ямочка. Рот с пухлыми губами был небольшим, но и не слишком маленьким, улыбка появлялась на ее лице каждый раз, когда она смотрела на Хью. Брови дугой изгибались над огромными зелеными глазами в обрамлении длинных темных ресниц. Она была прекрасна. Что же произошло с двенадцатилетней девочкой, носившей длинную косу и игравшей во дворе в жмурки? В течение четырех лет, что он не видел ее, Хью по-прежнему думал о ней, как о маленькой девочке, но Катарина превратилась из нескладной девочки-подростка в очаровательную девушку. Он смотрел, как она поднимает кувшин с вином и наполняет им серебряный кубок.

Она была маленькой и стройной, но двигалась с грацией, говорящей о силе, тренированной годами верховой езды и охоты. Неужели эта красавица когда-то учила его читать и писать? Хью вспомнил о ее письмах, каждое из которых он аккуратно обертывал в вощеную бумагу и укладывал вместе с самыми ценными вещами. Он перечитывал их сотни раз за эти годы, так что уголки пергамента совсем истрепались. Ту Катарину он знал очень хорошо, а эту, новую, взрослую, знал ли он ее?

Катарина подошла к нему и протянула кубок с подогретым вином.

— Выпей, Хью, это поможет тебе уснуть.

— Ты подсыпала что-то в вино?

Она рассмеялась и присела на шкуру кабана, лежавшую возле кресла, на котором сидел Хью.

— Я добавила туда немного настойки, сделанной из ягод и трав. Они совершенно безвредны, но если ты не выпьешь это, то тебе очень трудно будет заснуть.

— Когда это ты успела стать алхимиком?

— Я никакой не алхимик. Просто моя мать научила меня всему, что знает, а ее научила ее мать, и так было из поколения в поколение. Эти знания очень важны для того, чтобы сохранить здоровье наших крестьян, а от их здоровья зависит и наше благополучие. Господь поручил их нашим заботам, это наша святая обязанность. — Катарина посмотрела в очаг, где весело горел огонь, и продолжала. — Я скоро уезжаю в Германию и там ожидают, что я умею делать все, что необходимо. Я не смогу быть хорошей хозяйкой, если не буду знать, как лечить людей.

— А когда ты уезжаешь туда?

— Пей! — не отвечая на вопрос, приказала Катарина.

Хью покачал головой.

— Я должен быть готов на случай, если понадоблюсь Теренсу.

— Ты должен отдохнуть, иначе от тебя будет мало пользы. Впрочем, хочешь ты того, или нет, а поспать тебе придется, я положила некоторые снадобья и в твою еду.

— Тогда я не буду есть.

— Думаю, что будешь, — улыбнулась Катарина.

Как бы в подтверждение её слов в дверь тихо постучали.

Катарина встала со своего места у его ног и впустила слуг, несущих в руках серебряные подносы. По комнате распространились такие ароматы, что рот Хью мгновенно наполнился слюной, до этого он просто не сознавал, насколько голоден. Когда он ел в последний раз? Он перехватил немного в седле, но это было не от голода, а, скорее, чтобы поддержать в больном брате волю к жизни. Чтобы показать ему, что все в порядке, он добросовестно сжевал краюху черствого хлеба с куском вяленого мяса. Однако Теренса это мало воодушевило, и Хью совсем впал в отчаяние. Именно тогда, до восхода солнца он понял, что должен добраться до Авиньона сегодня, любой ценой, иначе Теренс умрет.

Двое слуг поставили перед ним стол и накрыли его полотняной скатертью, украшенной роскошной вышивкой, изображающей осенние плоды и золотые дубовые листья. Перед Хью поставили дорогой серебряный прибор. Катарина села напротив и жестом приказала подавать первое блюдо. С поклоном один из слуг поднял крышку, и перед взором Хью предстал жареный павлин, украшенный собственными переливающимися перьями, покоящийся на ложе из кресс-салата и фенхеля. На втором блюде лежала мясистая лиса, поданная с хлебным пудингом с изюмом. Голод взял верх, и Хью с наслаждением принялся за еду. Он ел, не останавливаясь ни на минуту, и слуга все время подкладывал в его тарелку новые куски мяса. Кубок его также не пустовал — теплое вино с пряностями отлично утоляло жажду, и Хью с удовольствием запивал им это невероятное количество еды. Когда он с энтузиазмом принялся за грудку павлина, Катарина откинулась на спинку стула и вопросительно подняла бровь.

— Что такое? — промычал Хью, не переставая жевать.

— Мне кажется, слуга боится, что ты в запале перепутаешь его руку с каким-нибудь окороком и нечаянно откусишь ее.

Хью обдумал услышанное, и плотоядно усмехнулся:

— Ну-ка, парень, подойди поближе, — окликнул он слугу.

Из дальнего угла послышалось шарканье ног, и дрожащий голос произнес:

— Мой господин, тарелки пусты. Позвольте мне сбегать на кухню и узнать, не найдется ли у повара еще чего-нибудь для вас — до рассвета осталось недолго, и он, может быть, уже успел испечь свежий хлеб.

Не дожидаясь ответа, парнишка выбежал из комнаты, прихватив с собой опустошенные блюда.

Катарина прикрыла рот рукой в тщетной попытке сдержать смех и тут же звонко расхохоталась. Хью ухмыльнулся ей в ответ.

— Как ты полагаешь, — спросил он, — дождемся ли мы его возвращения с хлебом?

Она тряхнула головой и смахнула слезы, выступившие в уголках глаз.

— Боюсь, ты напрасно испугал его, тем более, что он утащил с собой остатки твоего ужина.

— Ну, все ему унести не удалось, — откликнулся Хью и взял золотистую грушу из большой вазы, стоящей в центре стола. — Кроме того, на парне нет ни унции мяса.

— А, так он был прав, что убежал — похоже, ты все-таки всерьез рассматривал его в качестве закуски, — ответила Катарина. Глаза их встретились, и она снова улыбнулась, чувствуя, как комок подкатывает к горлу, когда он улыбнулся в ответ. С момента их встречи это была первая открытая и искренняя его улыбка. Озабоченность состоянием брата не давала ему расслабиться. Но эта улыбка шла из самой глубины его сердца, сверкая янтарными огоньками в ярко-голубых глазах.

Хью вгрызся в сочную мякоть груши и прикрыл от удовольствия глаза.

— Ах, Катарина, как я соскучился по всяким мелочам — по прохладному ветерку, по шуму дождя, по вкусу сочной осенней груши, — открыв глаза, он снова улыбнулся. — Твоя правда, я действительно был голоден.

Она согласно кивнула.

— Но я не устал, — продолжал он. — Твои снадобья не действуют.

— Они уже подействовали. Их целью было не усыпить тебя, а помочь расслабиться и отдохнуть.

Он откинулся на спинку кресла, с наслаждением вытянув длинные ноги.

— В этом они мне действительно помогли… а может, это не они, а что-то другое?

Катарина снова улыбнулась ему:

— Тогда, пожалуй, вы готовы принять ванну, сир?

— Нет, сначала я посмотрю, как там дела у Теренса.

— Если бы что-то шло не так, как надо, матушка давно бы уже послала за нами. Теренс сейчас отдыхает, отдохни и ты. — Катарина подалась вперед и коснулась его руки. — После того, как ты, наконец, подкрепился, думаю, у тебя хватит сил хорошенько вымыться.

Хью зевнул и подумал, что и в самом деле, окунуться в теплую воду — это то, чего ему сейчас более всего не хватает. Как бы прочитав его мысли, Катарина занялась последними приготовлениями к ванне. Чан уже давно был принесен в комнату, и теперь она приказала заполнить его горячей водой, и стала помогать Хью раздеваться.

В два приема он прикончил грушу и запил ее остатками вина из кубка. Он уже не помнил, когда в последний раз испытывал такое умиротворение. Щека его перестала подергиваться, а пальцы рук странным образом онемели. Решив, что он обязан этим действию снадобий Катарины, Хью улыбнулся и поднял ногу, чтобы девушке было удобнее стянуть с нее сапог. Пока она умело стаскивала с него оба сапога, в комнату уже вошли служанки, несущие на длинных жердях бадьи с горячей водой. Катарина быстро распорядилась налить воду и помогла Хью снять кольчугу, штаны и тунику.

— Помнишь, Катарина, точно так же было и в первый раз, когда мы встретились? — он пристально посмотрел на нее и увидел, что на щеках девушки появился легкий румянец. — Ты тогда ошпарила моего брата, а потом пришла сюда и стала рассказывать мне, как это важно, чтобы каждый умел читать и писать, а затем предложила научить меня этому.

Катарина бросила в воду кусок мыла, и Хью опустился в чан.

— Это действительно очень важно, — просто ответила она.

— Я знаю, — Хью всей кожей впитывал нежные поглаживания ее тонких пальцев, когда она намыливала ему грудь и спину. Она наклонилась к нему, и он втянул ее аромат. От нее пахло осенними яблоками, травами и чем-то таким, от чего у Хью голова слегка пошла кругом. — Теперь я говорю, читаю и пишу на трех языках, — гордо сказал он.

У Катарины загорелись глаза:

— Как это чудесно! Французский, латинский, а какой еще?

— Арабский.

— Язык сарацинов? — удивленно спросила она.

— Они тоже люди, Катарина, и я многому научился у них.

— Это замечательно, Хью.

Он повернулся к ней.

— Ты так считаешь?

— Конечно.

Хью кивнул и снова поудобнее устроился в воде. Катарина потерла его спину и шею, затем начала мыть волосы. Плавными движениями она массировала кожу его головы, и Хью застонал от наслаждения.

— А теперь смой мыло, — приказала Катарина и мягко надавила пальцем ему на макушку. Хью с головой скользнул под воду, а когда вынырнул, в глазах его играли бесенята.

— Ты уже заканчиваешь мытье? — спросила Катарина.

Вместо ответа Хью надул щеки и выпустил тонкую струйку воды прямо ей на передник.

Катарина вскрикнула, глядя, как струйка грязной воды стекает по одежде, Хью показалось, что сейчас она в возмущении выскочит из комнаты, но тут глаза ее сверкнули, она схватила ведро, стоявшее рядом с чаном, зачерпнула воды и нахлобучила ведро на голову Хью.

Тот сорвал с головы ведро и тоже зачерпнул воды из чана. Теперь Катарина не на шутку рассердилась.

— Хью Вунэ, — вскричала она. — Даже и не смей думать о том, чтобы облить меня своей мыльной водой еще раз!

— Ну, Катарина, — запротестовал он, — что ты ведешь себя, как старуха! Ты же раньше была такой веселой!

— Старуха?! — она с силой запустила в него куском мыла. — Да если хочешь знать, в Авиньоне по-прежнему никто не сравнится со мной на соколиной охоте!

Хью округлил глаза:

— И ты хочешь, чтобы я в это поверил?

Катарина уперла руки в бока и наклонилась к нему.

— Нет, мсье рыцарь, мне не нужно, чтобы вы в это поверили, я докажу это. Как только Теренс поправится настолько, что можно будет его оставить хоть на день, мы отправимся на охоту. Тогда ты сам увидишь, кто лучше умеет это делать.

Катарина была совсем близко от Хью. Брови ее были сердито нахмурены, а губы вызывающе поджаты. Он смотрел на эти губы, зачарованный совершенством их формы, нежной мягкостью их, золотисто-красным цветом, напомнившим ему румяный бок спелого, сочного персика, ждущего прикосновения других губ, изнывающих от жажды. Он перевел взгляд на глаза цвета морской волны, в бездонной глубине которых мелькали то голубоватые, то золотистые искорки. Он помнил эти глаза, но тогда они сияли на лице девочки-подростка, а теперь украшали собой женщину редкой красоты, душа которой осталась такой же доброй и любящей, какой он ее помнил все эти годы.

Катарина облокотилась на край медного чана, не в силах побороть странное чувство, невидимой нитью связавшее их. Она улыбнулась Хью, чувствуя, как тот тщетно пытается разорвать эту нить, но ответной улыбки не последовало. Он смотрел ей в глаза, как бы пытаясь проникнуть в самые сокровенные глубины ее естества. Игра была окончена, выражение лица его изменилось, и несколько долгих мгновений он смотрел на нее, не отрываясь.

Он был так близко, ее рыцарь, все чувства Катарины обострились, его дыхание гулом отдавалось в ее ушах, ноздри наполнил запах мыла, смешанный с теплым ароматом его кожи. В потемневшей комнате пламя очага бросало красноватые отблески на его бронзовое тело, и Катарина как зачарованная смотрела на их танец. Наступила странная тишина, нарушаемая только шипением факелов, и все окружающее перестало существовать.

Словно во сне Катарина увидела, как Хью взял ее руки в свои. Он прижал их к мокрой груди, и она едва не лишилась чувств, ощутив ладонями упругость золотистых волос. Как будто во сне она смотрела, как Хью подносит ее руку к губам, и когда он, наконец, коснулся ее, Катарина вздрогнула, словно молния ударила между ними. Жар разлился по всему ее телу, руки и ноги отказывались повиноваться ей. Это были новые для нее чувства, которых до сей поры ей не приходилось испытывать. Он притянул ее к себе, и Катарине показалось, что она не сможет вынести напряжения, заставившего ее тело сотрясаться от дрожи. Он потянулся к ней и нежно коснулся ее губ своими. Катарина закрыла глаза, она едва держалась на ногах. Легкий вздох слетел с ее губ, как будто в душе ее открылась потайная дверца, о существовании которой она и не подозревала. Почти не сознавая, что делает, она обхватила его плечи руками.

Вдруг словно порыв ледяного ветра налетел на нее. В ужасе она вырвалась из его объятий и отскочила на шаг, пытаясь что-то сказать, но не смогла издать ни единого звука. Наконец, с трудом овладев собой, она отвела от него взгляд и дрожащим голосом сказала:

— Вода, должно быть, совсем уже остыла.

Хью ничего не ответил, по-прежнему не отрывая от нее глаз. Наконец, он молча кивнул. Катарина подала ему полотняное полотенце и снова отступила на шаг, не зная, куда девать глаза.

— Надо проведать брата, — спокойно сказал он.

— Я сама схожу, — быстро предложила она. — Так будет быстрее. — Ей хотелось поскорее покинуть эту комнату, и она ухватилась за этот предлог, как утопающий хватается за соломинку. Так же, как слуге незадолго до этого, Катарине хотелось оказаться подальше от Хью. Не ожидая ответа и стараясь не встречаться с ним взглядом, она выскользнула из комнаты.