Жемчужина Авиньона

Глава восьмая

Амарант беспокойно заерзал под своим колпачком, и Катарина одетой в перчатку рукой пригладила его перья, пытаясь успокоить птицу.

— Погоди немного, — заворковала она нежно, — скоро ты сможешь вволю полетать.

Жан, едущий рядом с ней, приставил козырьком руку ко лбу, защищаясь от яркого полуденного солнца, и внимательно осмотрелся по сторонам, глядя, не шевельнется ли где трава.

— Слишком ясный сегодня день, Катарина, — вздохнул он. — Ни одного зайца не видно. Они, видно, прячутся под камнями, высунув носы ровно настолько, чтобы не задохнуться. Вряд ли сегодня нам попадется хоть один.

Катарина посмотрела вдаль и пожала плечами:

— Как ты сам только что сказал, сегодня прекрасный день. Если мы не найдем зайца, то единственный, кто будет разочарован, это Амарант. Ему хочется полетать. Что касается меня, то я с радостью просто побуду на воздухе.

— Верно, тем более, что немного тебе осталось этих дней.

Катарина взглянула на брата и снова начала осматривать горизонт. Жану было уже пятнадцать, длинный и нескладный, он иногда казался Катарине состоящим из беспорядочно двигающихся конечностей. Впрочем, это было вполне естественно, она помнила своих старших братьев в этом возрасте. Так же, как сейчас у Жана, голоса их ломались, а руки, казалось, существовали отдельно от тела. Она знала, что все это не более, чем признаки взросления, и вскорости Жан тоже изменится. Из всех братьев Жан был наиболее близок ей. Старшие были заняты своими делами, а сестры были еще слишком малы. Жан всегда с удовольствием присоединялся к ней во всех ее забавах, и они проводили вместе целые дни напролет, охотясь с соколами или исследуя окрестные леса, которыми славился Авиньон. Как сегодня, ей стоило только предложить, и он с радостью составил ей компанию.

— Мне будет не хватать тебя, Жан, — мягко сказала она.

— Что же во мне есть такого, чего тебе будет не хватать? — фыркнул он.

— Твоей дружбы, — просто сказала она.

— Ты же поедешь вместе с Хью! Чего еще тебе желать? С того момента, как он приехал, ты проводишь с ним все время. Я думал, ты вне себя от счастья, что едешь с ним.

Катарина смотрела, как грудь ее лошади раздвигает высокую полевую траву. Углы ее губ горько опустились, но она быстро справилась с собой.

— Я так не думаю, Жан, — сказала она. Задумавшись, Катарина закусила губу. Она ни с кем не хотела обсуждать странное поведение Хью, но с того момента, как ее отец объявил, что Хью будет сопровождать ее в Шантильи, тот вел себя более чем странно.

Хуже того, он был холоден и старался держаться от нее на расстоянии. Когда все собирались в Большом Холле, он садился в противоположном конце комнаты, где увлеченно о чем-то беседовал с ее отцом и другими рыцарями. Он даже провел целый день с Жофреем, чего Катарина и вовсе себе не могла объяснить. У этих двоих мужчин не было ничего общего. Жофрей говорил о крестовых походах, как о чем-то блистательном и победоносном, что помогло обрести смысл его юной жизни. То немногое, что говорил о Священной Войне Хью, было другим. Несмотря на это, он проводил вечер за вечером с кубком в руке, слушая чужие рассказы о Константинополе. Он редко навещал Теренса, проводя иногда целые дни в одиночестве, охотясь в лесу, а когда Катарина встречалась ему, то он смотрел сквозь нее, как будто не замечая. Даже на Аврила он обращал больше внимания, чем на нее.

С каждым днем его непонятное поведение озадачивало ее все больше и больше. Завтра они должны уехать в Париж, им придется проводить долгие часы в седле, и кроме горстки вассалов, с ними никого не будет. Как же она вынесет, что он сторонится ее, словно она больна проказой? И почему это так? Что она такого сделала, чем заслужила такое отношение к себе? Она не могла понять этого, сколько ни ломала себе голову.

Каковы бы ни были причины его холодности, она не могла представить себе, что все путешествие пройдет именно так.

— Я не знаю, Жан, — наконец сказала она. — Хью какой-то странный в последние дни.

Брат нетерпеливо тряхнул головой:

— Чему ты удивляешься? Ему же столько всего надо организовать и подготовить! Ты что, думаешь, такое путешествие можно предпринять, не готовясь к нему? Сколько времени они с отцом провели, отбирая людей, а лошади, вещи, продовольствие? Катарина, ты ведешь себя, как будто кроме тебя, на свете ничего не существует!

Катарина нахмурилась. Может, Жан прав? Хью проводит все свое время, готовясь к поездке, а она ждет, что он будет занят только ею. Пристыженная, она отбросила в сторону волновавшие ее мысли.

— Это действительно замечательно, что Хью согласился поехать со мной, — согласилась она.

И все же, почему она чувствует себя такой несчастной? Когда он появился, все было так, как будто не прошло и дня с того момента, как он покинул Авиньон. Ей было с ним легко и спокойно, как и раньше, он даже поцеловал ее. И вдруг перестал даже замечать, как будто был чужим.

Амарант крикнул и расправил крылья. Катарина сняла с него колпачок, продолжая, однако, крепко держать его за ремешок, прикрепленный к ноге. Кречет снова крикнул. Жан махнул рукой в сторону, указывая на колыхнувшуюся траву. Они с Катариной одновременно освободили своих птиц. Амарант взмыл с ее руки вертикально вверх. Катарина смотрела, как он поднимается все выше и выше навстречу полуденному солнцу, думая, что если бы она не знала свою птицу так хорошо, то подумала бы, что больше никогда не увидит ее.

Кречет описал в небе широкий круг, затем еще один, сложил крылья и камнем упал на землю. Когда он снова взмыл в воздух, Катарина увидела, что он несет в когтях жирную молодую куропатку. Кречет немедленно вернулся к хозяйке, которая ласково погладила его и вознаградила двумя кусочками мяса из сумочки, висевшей у нее на поясе. Жан взвесил на руке куропатку и досадливо поморщился.

— Твой сокол уже стар, как он умудряется до сих пор быть лучшим охотником? Понять этого не могу. Даже новый сокол отца не может сравниться с твоим старым кречетом.

Катарина не удержалась от смеха при виде раздосадованного лица Жана.

— Ты плохо молился святому Юберу Льежскому, Жан. Может, попробуешь обратиться к нему сегодня на вечерней молитве?

Жан состроил гримасу, за которую его мать задала бы ему хорошую трепку.

— Молись хоть тысячу часов подряд, все равно не поймешь, почему этот старый мешок с костями так ловок, — налетел порыв холодного ветра, и Жан повернулся в седле, оглядывая горизонт. — Похоже, погода меняется, Катарина, хватит с нас на сегодня и одной куропатки.

Катарина развернула кобылу по направлению к замку и пустила ее рысью. Еще один порыв ветра всколыхнул поле. Запахнув поплотнее плащ, девушка пришпорила лошадь. Обернувшись к скачущему следом Жану, она крикнула:

— Это что, дождь надвигается?

Жан потряс головой, и лицо его расплылось в ухмылке:

— Похоже, в Париж ты отправишься в разгар снегопада, сестра.

Снег! Катарина придержала свою лошадь, позволив Жану ускакать вперед, и обернулась. На горизонте клубились тяжелые свинцовые тучи, готовые укрыть Авиньон первым октябрьским снегом. Не то, чтобы снег был редкостью в это время года, но мысль о том, что предстоящая поездка в Париж будет холодной и сырой, заставила Катарину поежиться. А еще Хью с его странным поведением. Что же, как бы то ни было, они будут вместе. Улыбнувшись, Катарина пришпорила лошадь и поскакала домой.

Впрочем, настроение Катарины оставалось хорошим лишь до тех пор, пока она не вернулась в замок и, приняв ванну, переоделась к ужину. Было уже поздно, вечерня закончилась, а хозяева и гости давно уже собрались в Большом Холле в ожидании пиршества, приготовленного в честь отъезда Катарины.

Сегодня она постаралась выглядеть особенно хорошо. Причин тому было несколько: во-первых, сегодняшний пир был устроен в ее честь, а во-вторых… она надеялась хоть на какую-то реакцию со стороны Хью. Она так хотела убедиться, что все между ними осталось по-прежнему! Пачка писем из Святой Земли, аккуратно перевязанная ленточкой, лежала в ее вещах вместе с последней поэмой, переписанной ею для Хью, когда ей было всего двенадцать. И все же сегодня ей хотелось еще какого-нибудь подтверждения тому, что она по-прежнему является хоть и небольшой, но все же частью жизни Хью Вунэ.

Хью возвышался над всеми гостями, сидя на почетном месте рядом с очагом по левую руку Бернара де Трай. Остальные рыцари услаждали свои желудки, сидя за длинными деревянными столами, расположенными чуть ниже. Хью отхлебнул из серебряного кубка теплого вина с пряностями и откинулся на спинку кресла, в последний раз наслаждаясь теплом и гостеприимством Авиньонского замка.

Остановив проходящую служанку, он потянулся к блюду, на котором горкой лежали жареные ласточкины грудки, и взял одну. Одним глотком проглотив лакомый кусочек, Хью тщательно облизал пальцы и посмотрел вниз. Вдруг его внимание привлекла фигура Катарины, спускающейся по лестнице с галереи. Он сразу узнал ее, несмотря на чад, клубившийся под потолком.

Катарина!

Она не видела, что он наблюдает за ней, и Хью исподтишка рассматривал ее. Последние две недели он позволял себе смотреть на нее, только когда ее внимание было поглощено чем-то другим. И каждый раз для него это было чем-то вроде пытки, потому что Катарина, казалось, хорошела с каждым днем. Сегодня гордо, как королева, спускаясь по ступенькам, она была ошеломляюще красива. На ней была светло-коричневая мантия, расшитая золотом. Кружева на рукавах, снабженных прорезями для кистей, спадали до пола. Корсаж плотно облегал ее тело, подчеркивая округлость юной груди. Изящную, тонкую талию подчеркивал золотистый широкий пояс, украшенный золотой пряжкой с огромным рубином. На шее девушки висел изящный медальон, который она, казалось, никогда не снимала.

Пышная шевелюра была разделена надвое, огненно-рыжие волосы каскадом спадали до пояса. В свете факелов они отливали киноварью, которую ему приходилось видеть на иерусалимском базаре. Кожа ее была белой, как алебастр, а на лице сияли огромные зеленые глаза. Во всем свете Хью не мог бы представить себе картины более привлекательной, чем та, которую представляла собой Катарина де Трай.

Как это уже не раз бывало, она почувствовала на себе его взгляд и повернулась, ища его глазами, но Хью, не дожидаясь, пока огонь зеленых глаз обожжет его, отвернулся и сделал вид, что рассматривает рыцарей, сидящих за дубовыми столами.

Катарина посмотрела на Хью, сидевшего рядом с ее отцом за пиршественным столом. Неужели опять воображение сыграло с ней шутку? Она была уверена, что кто-то смотрел на нее, а когда обернулась, то первый, кого увидела, был Хью, который смотрел вовсе не на нее, а, отвернувшись, кивал Лансу де Монтевилю, одному из рыцарей, путешествующих вместе с Жофреем и, казалось, даже не знал о том, что она уже здесь. Несколько мгновений Катарина не сводила с него глаз. Большой Холл был полон народу, но не было в нем ни одного мужчины, который мог бы сравниться с Хью. Плечи его были вдвое шире, чем у любого из ее братьев, а безупречного покроя туника не могла скрыть под тонкой тканью игры мощных грудных мышц. В руках, небрежно державших кубок с вином, боевой топор или двуручный меч были грозным оружием.

Лица многих рыцарей, сидевших в зале, были покрыты ужасными шрамами. Некоторые из тех, кто проезжал через Авиньон, были так изуродованы, что на них было невозможно смотреть. Катарина не сомневалась, что на теле Хью шрамов тоже было немало, но война пощадила его лицо, на правильные, словно вылепленные античным скульптором черты которого она всегда смотрела с трепетом.

Лоб Хью был широк и открыт, а густые золотистые брови не сходились над переносицей в одну линию, как это бывает у многих мужчин. Прямой нос, слегка ввалившиеся щеки, упрямый подбородок — все было безупречным. А глаза! О, его глаза. В зале было дымно, а Катарина находилась далеко от Хью, но ей не надо было приближаться к нему, чтобы увидеть его глаза. Они были запечатлены в ее памяти и душе. Чтобы увидеть его глаза, ей достаточно закрыть свои.

Глаза его были ясными и чистыми. Когда он задумывался о чем-то, они могли быть мягкими. Когда он смеялся — а это бывало нечасто — они сверкали. Но цвет их был неизменно ярко-синим. Синим, как небеса. Синим, как сапфир. Синим, как бурные воды Роны.

У почетного стола стоял один свободный стул. Катарине предстояло сидеть рядом с Хью, но он, похоже, не замечал, что ее нет рядом. Раздосадованная, Катарина плотно сжала губы. Почему он так равнодушен к ней? Что она сделала, чем заслужила его безразличие? Как может он быть таким бессердечным? Она скакала в ночи, чтобы спасти жизнь его брата, она заботилась о них обоих и делала все, чтобы жизнь их в Авиньоне была приятной, а он за последние две недели даже не кивнул ей.

Катарина расправила плечи и гордо подняла голову. Сегодня был ее вечер, и она не позволит никому испортить его. Она покрепче ухватилась за перила и начала спускаться по лестнице.

Запрокинув от смеха голову, Бернар слушал игривую балладу, исполняемую одним из трубадуров, а сам исподтишка наблюдал за дочерью, спускающейся в зал. Поставив кубок с вином на стол, он отодвинул стул с высокой спинкой и встал. Громко хлопнув в ладоши, он объявил:

— Друзья мои, пусть ваши глаза и уши обратятся сюда! Сегодня мы пируем в честь моей дочери, Катарины. Давайте же окажем ей все подобающие этому случаю почести. Пусть она не чувствует недостатка во внимании, нам ведь будет так не хватать ее! — он перевел дух и подал девушке руку, помогая подняться на помост. Черты лица его смягчились, и, когда он заговорил снова, голос выдал чувства, овладевшие им. — Что касается меня, я буду скучать больше всех.

Катарина нежно улыбнулась Бернару, запечатлевшему у нее на лбу отеческий поцелуй.

— А теперь, — объявил он, откашлявшись, — пусть начнется настоящее веселье!

Большой Холл задрожал от приветственных возгласов гостей. Отец усадил Катарину в кресло, а подошедшая служанка налила подогретого вина в ее кубок. Один из братьев поцеловал девушку в щеку, шепча ободряющие слова, за ним последовали остальные. Даже маленькие сестры, пяти и трех лет от роду, по-детски расцеловали ее. Только мужчина, сидевший рядом, остался совершенно равнодушен к ней.

На ковровой дорожке, соединяющей зал с кухней, появились слуги. Серебряные блюда такого размера, что их должны были нести по двое человек, были поставлены на столы, застонавшие под их тяжестью. На блюдах, в окружении зелени и пряностей, нашли свое успокоение пять целиком зажаренных молочных поросят, фазан, дикие утки, огромные куски сочной, дымящейся медвежатины и свежая форель, выловленная в реке всего несколько часов назад. Бесчисленные ломти свежеиспеченного хлеба, медовые пироги, начиненные финиками и изюмом, лежали на блюдах рядом с румяными, пышными пудингами, а огромные вазы с осенними фруктами, залитыми сахарной глазурью, празднично сверкали в свете многочисленных факелов. В бокалы и кубки слуги не жалея подливали душистое пиво, крепкий сидр и теплое, благоухающее пряностями вино.

Мальчик-слуга подбежал к Катарине и Хью, держа в руках затейливо выкованную бронзовую чашу в виде грифона, наполненную водой с плавающими в ней розовыми лепестками, для того, чтобы они могли ополоснуть руки. Оба одновременно потянулись к чаше; на секунду Катарина помедлила, затем тщательно ополоснула пальцы и вытерла руки поданным тут же полотенцем. Она равнодушно смотрела в сторону, не пытаясь привлечь внимание Хью.

— Тебе не нравится праздник в твою честь, Катарина? — равнодушно спросил Хью.

Она лучезарно улыбнулась ему:

— Совсем напротив, я в восхищении. Чудесная музыка, много гостей, великолепный стол, так и хочется пуститься в пляс. Вокруг меня любящие родственники, завтра начинается новый, увлекательный период моей жизни, — она вопросительно посмотрела на него. — Чего еще может желать женщина, мсье?

— Думаю, ничего более, — ответил Хью. Катарина с беззаботным видом рассматривала роговую рукоятку своего ножа, не желая показывать Хью, как ее ранит его безразличие.

— Тебе больше нечего желать, Катарина, — повторил он.

Что-то в его голосе напомнило ей того Хью, которого она знала пять лет назад, и Катарина невольно вздрогнула. Почему он может не замечать ее и вдруг говорит с ней, как раньше? Она повернулась к Хью, готовая спросить об этом, но он уже отвернулся. Его снова занимало что-то другое. Он рассмеялся шутке, отпущенной одним из ее братьев, и ни разу больше не повернулся к ней, пока им не подали половину фазана и пудинг. Он взял свой нож и с жадностью набросился на еду.

Катарине не хотелось есть, она рассеянно окунала кончик пальца в теплое вино и рисовала им мокрые линии на внутренней поверхности бронзового кубка.

— Ты не голодна, Катарина?

— О, я слишком взволнована, чтобы думать о еде, — беззаботно ответила она.

— Понимаю, — Хью помедлил и продолжал: — До Шантильи нам ехать больше недели, а среди тех, кто сопровождает нас, нет ни одного, кто мог бы быть в пути приличным поваром. Да и в аббатстве, как я слышал, пища весьма проста. Тебе стоит последний раз вкусно поесть, так как в ближайшие несколько месяцев тебе вряд ли это удастся.

— Ах, это меня совсем не волнует. В аббатстве я проведу не так уж и много времени, а затем поеду в Страсбург, где, как мне говорили, у барона великолепный стол. Он очень богат, а замок его вдвое больше Авиньонского. Его ленные владения имеют десять лиг[12] в длину и двадцать в ширину. Хью медленно кивнул:

— Уверен, Катарина, там тебе будет хорошо, — не сказав больше ни слова, он вернулся к еде.

Раздосадованная, Катарина посмотрела на веселящихся гостей. Наконец ей хоть несколькими словами удалось обменяться с Хью, но это было что-то вроде церемонной светской беседы, а она так скучала по тем непринужденным разговорам, которые происходили между ними раньше. Вечер был испорчен, и она не сомневалась, что поездка в Шантильи будет такой же безрадостной.

Менестрели принялись настраивать свои мандолины и арфы. Зал затих в ожидании новых баллад и песен. Сначала прозвучали героические поэмы о добром короле Карле Великом[13], о подвигах Артура, легендарного короля бриттов, и о рыцарях Круглого Стола. Затем зазвучала длинная баллада, повествующая о Священных Войнах. Поудобнее устроившись в кресле, Катарина краешком глаза наблюдала за Хью. Он поморщился, словно от боли, когда трубадур печально запел о долгом пути из Константинополя в Иерусалим. Катарина взглянула вниз, туда, где сидел Жофрей. Молодой рыцарь поймал ее взгляд и улыбнулся ей, как будто у них была какая-то общая тайна. Катарина улыбнулась ему в ответ и заметила, что брови Хью нахмурились.

— Мсье Жофрей очень интересный человек, не так ли? — заметила Катарина небрежно.

— Ты так считаешь?

— Конечно. Он участвовал в войне с сарацинами и вернулся целым и невредимым. Он молод, красив и богат. Если бы я не была помолвлена, то не смогла бы устоять перед ним.

Хью аккуратно поставил кубок на стол и наклонился к Катарине.

— Он ничтожество, — сказал он сердито.

— Ничтожество? — пораженно отшатнулась она. — Хью, как ты можешь говорить так о своем товарище, рыцаре?

— Ты что, не читала моих писем? — раздраженно спросил он. — Ты разве не видишь, что мальчишка играет в рыцарей?

Глядя в сторону, Катарина откашлялась, чтобы скрыть улыбку. Когда она вновь повернулась к Хью, на лице ее было выражение удивления и недоверия.

— Что ты, я думала, он великолепен. До твоего приезда мы много времени проводили вместе. Он так чудесно рассказывал об императорском дворце на берегу Босфора и о…

— Катарина! — резко прервал ее Хью. — Ты помолвлена и скоро выйдешь замуж. Ты не должна говорить о других мужчинах так!

— Но в этом же нет никакого греха… — ей не удалось закончить фразу, так как у ее кресла появился Жофрей.

— Начинаются танцы, — сказал он, накрыв ее руку своей. — Вы позволите пригласить вас? Вы же почетная гостья за этим столом, и ваш отец попросил, чтобы мы развлекали вас.

Катарине не хотелось танцевать, вместо этого она предпочла бы поговорить с Хью. Ей хотелось выяснить, почему он так странно себя ведет. Только что он не замечал ее, как вдруг взорвался из-за того, что она общалась с другим мужчиной. Однако вместо этого она посмотрела в лицо молодому рыцарю и мило улыбнулась ему.

— Ничто не развлекло бы меня лучше, мсье.

Она позволила ему отвести себя в дальний конец зала, где столы и стулья были сдвинуты, чтобы освободить место для танцоров. Катарина заняла место во внутреннем кругу, где танцевали женщины, а Жофрей встал напротив нее во внешний круг.

— Моя прекрасная госпожа, — начал он, — не будет ли дерзостью с моей стороны просить вас, чтобы вы называли меня просто по имени? Нам ведь вскоре предстоит провести так много времени вместе. Мне бы так хотелось, чтобы мы с вами стали друзьями.

Катарина озадаченно посмотрела на него, не забывая при этом соблюдать сложные фигуры танца.

— Что вы такое говорите? Завтра я уезжаю и не думаю, что наши пути еще когда-нибудь пересекутся.

Они посмотрели друг на друга. Катарина присела в реверансе, а Жофрей склонился в глубоком поклоне. Когда он выпрямился, она увидела на его лице широкую мальчишескую улыбку.

— Хью Вунэ требуются люди для предстоящей поездки. Я — один из тех, кого он выбрал, чтобы сопровождать вас в Париж.

Танцующие начали выполнять следующую фигуру танца, и в этот раз внутренний и внешний круги двигались в противоположных направлениях, и у Катарины было несколько минут, чтобы переварить новость. Она рисовала в своем воображении долгие дни верхом, рядом с Хью, занятые беседой, а теперь эти мечты разлетелись в прах.

С ними будет путешествовать Жофрей Уинфри и Бог знает кто еще. Наконец, она снова оказалась напротив Жофрея.

— Итак, — кланяясь, снова спросил он, — будете ли вы теперь называть меня просто Жофреем?

— Хорошо, — ответила Катарина, и щеки рыцаря вспыхнули от удовольствия.

— Госпожа Катарина, я не могу найти слов, чтобы выразить вам свою благодарность, — он попытался взять ее за руку, но она отдернула ее, внезапно устав от этой игры.

— Жофрей, — резко сказала она, — ты же знаешь, что я готовлюсь к замужеству.

Он кивнул и повел ее из круга танцующих:

— Мой долг рыцаря велит мне защищать слабых и оказывать дамам любезности. Ничего плохого в том, что вы примете мое поклонение и внимание. Я считаю делом моей чести доставить вас к вашему жениху целой и невредимой. Моя госпожа, наша дружба никому не принесет вреда.

— Я думаю… — начала Катарина, остановившись, но Жофрей быстро приложил палец ей к губам:

— При дворе это считается обычным делом, вам совершенно нечего бояться.

Катарина помедлила. Она знала, что Жофрей прав. Тетушка Матильда открыто говорила о придворных дамах, которые выбирали себе возлюбленных из числа благородных рыцарей, когда мужья их уходили на войну. До возвращения мужей часто проходили годы, и находиться в это время под чьим-то «покровительством» не считалось зазорным. Но Катарина выросла не при дворе, она привыкла видеть своих родителей, преданно любивших друг друга. Посмотрев в их сторону, она увидела, что отец нежно держит мать за руку, а та улыбается ему.

Катарина совершенно не хотела никакого флирта, грозившего тем, что она приедет к своему будущему мужу с дурной репутацией, а то и лишившись девственности. Она подумала о Хью. Как бы он отнесся к такому ее легкомысленному поведению? Она была уверена, что он никогда бы этого не одобрил.

Они с Жофреем были на полпути к столу, и он явно ждал от нее ответа, но ей нечего было сказать ему. Чувствуя неловкость, Катарина раздраженно пнула соломенную циновку носком туфли. Подняв голову, она увидела, что Хью, грозно нахмурившись, смотрит на них, вставая из-за стола. Она ничего не успела сказать бедняге Жофрею, когда гигантская фигура Хью Вунэ выросла перед ними.

— Мсье Жофрей! — рявкнул он тоном, не терпящим возражений. — Мы отправляемся завтра с рассветом. Не пора ли вам проверить свою лошадь и доспехи? У вас же есть доспехи, не так ли?

Побледнев, Жофрей Уинфри открыл, было, рот, но Хью не дал ему сказать ни слова.

— Идите в конюшню, — резко приказал он, — и тщательно осмотрите всех лошадей. Проверьте, чтобы все были здоровы, и подковы, чтобы все были на месте. Если необходимо, поднимите кузнеца. Назначаю вас ответственным за состояние животных.

Видимо, напуганный гневом одного из самых сильных и знаменитых рыцарей-тамплиеров, Жофрей повернулся, чтобы отправиться исполнять его приказание, не преминув, однако, перед уходом подчеркнуть свою «дружбу» с Катариной:

— Вы позволите завтра сопровождать вас, Катарина?

— Жофрей, я…

— Вон! — Хью проревел так, что Жофрей подскочил как ужаленный и бегом отправился прочь, не пытаясь сопротивляться.

Разъяренная Катарина уперла руки в бока.

— Какое ты имеешь право командовать нами?!

Хью мрачно посмотрел на нее, затем, ухватив за плечо, повлек к лестнице. Однако вместо того, чтобы отпустить ее, он огляделся по сторонам и, убедившись, что никто на них не смотрит, шагнул в темный угол за лестницей, втащил ее туда за собой.

— Что ты делаешь? — запротестовала она. Никогда еще она не видела Хью в такой ярости.

— Лучше скажи, что ТЫ делаешь!

— Я собираюсь возвратиться на свое место.

Хью несколько секунд молча смотрел на нее, выпалив, наконец:

— Держись подальше от Жофрея Уинфри.

— Если я буду держаться от него подальше, то с кем же я завтра поеду? А послезавтра? А потом?

— Поедешь одна!

Катарина, широко раскрыв глаза, смотрела на него.

— Что с тобой происходит? Сначала ты целуешь меня, потом не обращаешь на меня никакого внимания, потом говоришь, чтобы я одна ехала всю дорогу до Парижа, — Хью открыл, было, рот, чтобы ответить, но Катарина не дала ему говорить. Она размахивала пальцем у него перед носом, позволяя, наконец, вылиться давно сдерживаемой обиде. — Ты был тем, кто нравился мне больше всех на свете, а теперь я просто не знаю, кто ты такой! Но сегодня я поняла, что это не имеет никакого значения. Мы поедем в Шантильи вместе, но нам не обязательно быть при этом друзьями. Я буду ехать одна, я буду делать все, что ты велишь, пока мы не приедем в аббатство. Но я не буду пытаться стать твоим другом!

Катарина повернулась на каблуках и пошла прочь. Подобрав юбки, она взлетела по ступенькам вдвое быстрее обычного, оставив Хью сердито стоять среди веселых гостей Большого Холла.