Жемчужина востока

XXIII. ГОСПОДИН И РАБЫНЯ

Толпа стеснилась вокруг помоста, обступая его со всех сторон. Ближе всех выделялись фигуры Деметрия, александрийского купца, старухи под густым покрывалом и Сарториуса, дворецкого и поверенного Домициана, который, вопреки всяким правилам, обходя кругом помоста, разглядывал девушку с видом строгого критика.

Аукционист между тем объявил о том, что в силу особого декрета императора Тита весьма значительное имущество и в Тире, и в других местностях Иудеи переходит вместе с пленницей, прозванной «Жемчужиной Востока», к ее новому владельцу, равно как и ее жемчужное ожерелье, и в заключение сказал, что чем выше будут суммы, предлагаемые за эту девушку, тем более останется этим доволен доблестный цезарь Тит, тем более довольны будут бедные Рима и раненые воины, тем более довольна будет сама девушка, которая будет польщена тем, что ее так высоко ценят.

— Тем более буду доволен и я, — закончил аукционист, — ваш покорный слуга, так как я не получаю определенного вознаграждения, а только комиссионный процент, почтенные господа! Итак, для начала, скажем, миллион сестерций. Не правда ли, господа?

Кто-то предложил всего пятьдесят, затем сто, двести, пятьсот, шестьсот, восемьсот, наконец, аукционист обратился к одному из присутствующих:

— Что же, благородный Сарториус, или ты заснул?

— 900 тысяч! — промолвил как бы нехотя тот, которого называли этим именем.

— Я даю миллион! — сказал Деметрий, купец из Александрии, подходя ближе к помосту.

Сарториус с негодованием взглянул на смельчака, осмелившегося идти против Домициана, и предложил один миллион сто тысяч, но тотчас же Деметрий перебил его.

— Один миллион двести тысяч, один миллион триста тысяч, один миллион четыреста тысяч! — сыпались цифры.

— Слышишь, благородный Сарториус, за красавицу дают один миллион четыреста тысяч. Не скупись, ведь у тебя бездонный кошелек, черпай из него, сколько угодно, все доходы

Римской империи к твоим услугам! А-а, ты предлагаешь один миллион пятьсот тысяч! Ну, вот! Что ты на это скажешь, приятель?

Деметрий, к которому относились последние слова, только махнул рукой и, подавляя стон, отошел в сторону.

— Ну, кажется, твоя взяла, благородный Сарториус, и хотя сумма эта не велика для такой ценной «Жемчужины», все же я, по-видимому, не могу ожидать…

Вдруг старая женщина с корзиной выступила вперед и спокойным, деловым тоном произнесла:

— Два миллиона сестерций.

Сдержанный смех прокатился по рядам присутствующих.

— Почтенная госпожа, позволь спросить тебя, не ослышался ли я, не ошиблась ли ты?

— Два миллиона сестерций! — повторила женщина деловитым тоном.

— Ты слышишь, благородный Сарториус, за невольницу дают два миллиона сестерций. Это больше того, что предлагаешь ты!.. Я должен принять это во внимание!

— Пусть так! — сердито пробормотал поверенный Домициана. — Видно, все государи мира зарятся на эту девушку!

Я итак уже превысил назначаемую сумму, больше я не решусь рискнуть. Пусть достается другому!

— Два миллиона сестерций, граждане! Кто больше? Никто! Так вот, госпожа, если деньги у тебя налицо, бери ее!

— Деньги у меня при себе, и если никто не дает больше меня, то потрудись оставить ее за мной!

— Два миллиона сестерций за номер седьмой, пленницу императора Тита, прозванную «Жемчужиной Востока», никто больше? Ну, так идет… идет… пошла! Объявляю ее проданной этой уважаемой госпоже… Теперь попрошу тебя последовать за мной к приемщику, где ты уплатишь всю сумму полностью в моем присутствии, этого требует установленный порядок!

— Да, да, сударь, только уж ты позволь мне увести мою собственность с собою: такую «Жемчужину» не годится оставлять без присмотра!

Согласно ее желанию, Мириам была введена в помещение приемщика денег и здесь, при закрытых дверях, в присутствии аукциониста и его письмоводителя Нехушта отсчитала полностью всю сумму золотыми из корзин, бывших у нее и ее раба (переодетого Стефана) за спиной.

— Теперь, — обратилась Нехушта к присутствующим, — здесь у вас есть другая дверь кроме той, в которую мы вошли!

Разрешите мне, прошу вас, выйти в эту дверь, чтобы моя невольница не привлекла на себя еще раз внимания толпы, и мы могли удалиться отсюда незамеченными. Да, вот еще, я вижу здесь чей-то темный плащ! Уступите его мне за пять золотых, надо чем-нибудь прикрыть эту девушку, ведь она совсем нагая.

А теперь потрудитесь закрепить причитающееся мне, в силу указа цезаря Тита, имущество этой невольницы за Мириам, дочерью Демаса и Рахили, родившейся в год смерти Ирода-Агриппы. Так, благодарю вас, теперь позвольте мне этот документ и примите в знак моей признательности эту горсть золотых… Да, у меня есть еще одна просьба к вам, не согласится ли этот господин проводить нас из форума, на улице я буду чувствовать себя сравнительно в безопасности!

Писец согласился, и три минуты спустя две женщины, Стефан и письмоводитель, никем не замеченные, прошли по темным мраморным колоннадам форума и вверх по широкой мраморной лестнице на тихую, пустынную улицу. Здесь письмоводитель простился со странной старухой и ее свитой и еще долго стоял и смотрел им вслед после того, как они ушли.

Когда он обернулся, чтобы уйти, то очутился лицом к лицу с высоким мужчиной, в котором узнал Александрийского купца.

— Друг, — сказал тот, — куда пошли эти женщины?

— Не знаю! — отвечал письмоводитель.

— Постарайся припомнить, — продолжал Деметрий, — быть может, это поможет твоей памяти! — добавил он, сунув ему в руку пять золотых.

— Нет, нет! И это не поможет! — прошептал письмоводитель, желая остаться верным своему обещанию.

— Безумец, — если не то, так это уже наверное поможет! — воскликнул Александрийский купец, и в руке его сверкнул кинжал.

— Они пошли направо! — сказал сробевший помощник аукциониста. — Это правда, но покарай тебя боги за то, что ты угрожаешь ножом честному и мирному человеку, вынуждая его делать то, чего бы он не сделал!

Но Деметрий уже не слушал его, он был уже далеко и спешил не оглядываясь по тому направлению, куда пошли женщины.

Когда помощник аукциониста вернулся на свое место, там уже продавали номер тринадцатый, очень привлекательную и красивую девушку, которую приобрел Сарториус, рассчитывая подсунуть ее Домициану вместо «Жемчужины Востока».

Тем временем Нехушта с Мириам и Стефаном спешили к дворцу Марка на Via Agrippa, держа друг друга за руку. Стефан же всю дорогу ворчал и не мог успокоиться, что за одну невольницу отдали такую уйму денег, сбережение нескольких лет…

— Успокойся, — сказала ему, наконец, Нехушта, — имущество этой невольницы стоит больше того, что за нее заплачено!

— Да, да! Но какая от этого прибыль моему господину? Ведь ты же записала все на ее имя!

Теперь они были уже у калитки, и Нехушта торопила старика:

— Скорей, скорей! Я слышу чьи-то шаги!

Дверь отперлась, и едва успели они проскользнуть в нее, как Стефан тотчас же задвинул засов, затем долго еще возился с ее запорами-цепями и болтами, тогда как женщины, пройдя небольшой перистиль, вошли в слабо освещенные сени, где Нехушта порывистым движением сорвала с себя плащ и покрывало и с подавленным криком обвила шею Мириам своими длинными, сильными руками и принялась целовать ее бесчисленное множество раз, захлебываясь от счастья.

— Скажи мне, Ноу, что все это значит? — спросила Мириам.

— Это значит, что Господь внял моим молитвам и дал мне средства и возможность спасти тебя!

— Чьи средства? Где я, Ноу?

Нехушта, не отвечая, сняла с нее плащ и, взяв за руку, повела через ярко освещенный коридор в большую, великолепную убранную дорогими коврами и мраморными статуями залу, уставленную ценной мебелью, в дальнем конце которой у стола, освещенного двумя светильниками, сидел мужчина, казавшийся спящим, так как он опустил голову на руки и оставался неподвижным. При виде его Мириам, вся дрожа, прижалась к Нехуште.

— Тише! — шепнула старуха и остановилась в неосвещенном конце залы. В этот момент мужчина, сидевший у стола, поднялся, и свет упал ему прямо на лицо. Мириам чуть не вскрикнула: то был Марк, сильно постаревший, исстрадавшийся, с прядью седых волос на том месте, где удар Халева рассек ему голову, но тот же прежний Марк.

— Нет, я не в силах терпеть долее! — произнес он, не замечая вошедших. — Уже три раза выходил я к калитке, и все никого! Быть может, она теперь уже во дворце Домициана! Пусть будет, что будет. Я пойду и постараюсь все разузнать! — и он направился к ложу в амбразуре окна, где лежал темный плащ. Взяв его, Марк обернулся и увидел теперь Мириам, стоявшую в полосе света, нежную и прекрасную.

— Что это, сон? Я брежу!

— Нет, Марк! — сказала та. — Это не сон, не бред, это я стою здесь перед тобой!

В следующий момент он был уже подле нее и сжимал ее в объятиях, и она не сопротивлялась, объятия Марка казались ей родным кровом, надежным убежищем.

— Пусти меня, — произнесла, наконец, девушка, — я чувствую, что силы изменяют мне, я не могу устоять на ногах!

Он осторожно опустил ее на подушки ближайшего ложа и присел подле нее.

— Ну, теперь расскажи мне все… все…

— Я не могу, спроси Нехушту! — прошептала она, почти теряя сознание.

Нехушта подоспела к ней и принялась растирать ей виски и руки.

— Полно тебе расспрашивать, господин! Ты видишь, она здесь, и довольно с тебя. Лучше позаботься о том, чтобы дать ей поесть, ведь бедняжка с утра не имела ни крошки во рту!

Марк засуетился, придвигая стол, на котором стояли вкусно приготовленные рыба, мясо, плоды и доброе старое вино. Нехушта заставила девушку проглотить несколько глотков вина и несколько кусочков дичи, после чего Мириам немного оправилась и как бы ожила.

— Какого бога должен я благодарить за то, что он внушил моему старому Стефану скопить все эти деньги, которые в данный момент мне оказались нужнее самой моей жизни! — воскликнул Марк, выслушав рассказ Нехушты. Как необходимы оказались теперь все эти сбережения!

— Какие сбережения? Твои, Марк? Значит, ты купил меня? Значит, я теперь твоя раба?

— Нет, Мириам! Нет, не ты, а я твой раб, ты это знаешь, а я молю тебя только об одном, согласись стать моей женой!

— Ах, Марк! Ведь ты же знаешь, что этого не может быть! — почти стоном вырвалось у нее из груди.

Марк побледнел, как мертвец.

— И это ты говоришь после всего, что было? После того, как ты готова была отдать за меня жизнь? Если так, если уж это так необходимо, я готов стать христианином!

— Нет, Марк! Этого недостаточно! — печально произнесла девушка. — Не в том дело, что ты будешь называться христианином, ты должен стать им по духу, по убеждениям. А если Господь не призовет тебя, этого никогда не случится!

— Что в таком случае должен я делать?

— Что? Ты должен отпустить меня… Но я — твоя невольница!

— Да! — воскликнул он, точно обрадовавшись последнему слову. — Да, ты моя невольница. Так почему же мне не оставить тебя у себя? Зачем мне отпускать тебя?.. Нет, я хочу, чтобы ты оставалась здесь!

— Ты можешь не отпустить меня. Да, но этим погрешишь против своей чести, Марк!

— Где же тут грех? Ты не соглашаешься стать моей женой не потому, что этого не хочешь, а потому, что на тебя положен зарок, любовь же твоя свободна. Мы так многим жертвовали друг для друга — ты жертвовала мне своею жизнью, а я даже больше, чем жизнью, — своею честью, Мириам!

— Честью? Как это честью? — спросила девушка с недоумением.

— Тот, кто имел несчастье быть взятым в плен, считается у римлян жалким трусом, и если узнают, что со мной это было и я не покончил с собой, как должен был это сделать, то меня ждет позор, выше которого нет для римлянина! Но я остался жив ради тебя, ради тебя, Мириам, пошел навстречу позору!

— О, что мне делать! Что мне делать! Горе мне! — воскликнула Мириам, ломая руки в порыве отчаяния.

— Что делать? — повторила Нехушта. — Отпусти ее, Марк, не унижай себя в ее глазах положением господина, ни ее положением невольницы, не оскверняй ни ее, ни свою душу! Не говори ей, что стать возлюбленной своего господина не грех! Возьми ее имущество в Тире в уплату за сегодняшний выкуп и отпусти ее, а сам посвяти себя изучению писания, и тогда, быть может, ты назовешь ее своей женой!

— Да, — произнес Марк, бледный, как смерть, — друг Нехушта права. Мне не нужно злоупотреблять настоящим положением Мириам. Я возвращаю ей свободу, никаких документов не нужно, так как никто не знает, что она принадлежит мне. Имущество же в Тире пусть пока остается на ее имя, так как теперь мне неудобно переводить его на себя. Ну, а теперь, прощайте! Нехушта отведет тебя в свою комнату, а на рассвете вы уйдете, куда хотите! — и он круто повернулся к ним спиной.

— О, Марк, что ты хочешь сделать? — воскликнула Мириам.

— Вероятно, такое, о чем тебе лучше не знать!.. Быть может, впрочем, я последую совету Нехушты и стану изучать писание. Прощайте!