Жених со знаком качества

Глава 20

Как интересно устроен человек. Как быстро у него меняется мнение. Еще недавно я собирался наложить на себя руки в связи с научным провалом и внезапным разрывом со Светланой, и вот уже эти события кажутся мне пустяшными. Череда новых проблем вытеснила их из моей жизни. Мархалева и Лидия все затмили. Вот где катастрофа, вот когда надо травиться и вешаться, но почему-то уже не хочется. Более того, глядя на бьющуюся в истерике Кристину, я начал с завистливой тоской подумывать о вчерашнем дне, об этой милой и невинной беде — провале на конференции. Как там все поправимо, как просто и ясно, управляемо — ведь все зависит от меня. Да и уход Светланы едва ли не манна небесная. Я еще молод, здоров, полон сил, меня любит Мария…

Кстати, Деля тоже рада была меня видеть. Несомненно… Напрягают немного эти странные звонки, да и с трупом Лидии еще не все понятно: могут быть неприятности, но что такое они в сравнении с горем Кристины? И никак нельзя ей помочь. Она совсем не хочет жить. Это, конечно, пройдет, но не могу же я до пенсии держать ее за руки.

Кристина, как только пришла в себя, забилась в истерике.

— Роби! Я все равно умру! — кричала она. — Я с ума схожу! Не мучай меня! Не мучай!

Я ее не мучил, я сам был близок к умопомешательству. Видеть женские слезы (особенно в таком количестве) для мужчины невыносимо. Я был напуган, я не знал, что мне делать. Успокоить ее не представлялось возможным, бросить — было опасно, а переносить страданий сестры я уже не мог. Я не мог к ней даже приблизиться: она отталкивала меня или била своими хрупкими кулачками.

В конце концов отчаяние мое достигло того предела, за которым все человеческие амбиции теряют смысл — я призвал на помощь Марию. Все равно она догадалась про горе Кристины.

Мария приехала быстро, и в моем доме сразу воцарился порядок. Первым делом она упала в объятия Кристи и разразилась такими рыданиями, что я подумал: “Так моей сестрице слабо”.

— Бедная моя! Бедная! — приговаривала Мария, хлюпая носом и преодолевая спазмы. — Какие мужики сволочи! Сволочи!

Эффект потряс меня: истерики как не бывало. Кристина все еще плакала, но плач очень быстро сходил на нет. Когда же они с Марией разомкнули свои объятия, пошел совсем другой разговор.

— Сволочи все! — заявила Мария. — Думаешь, я спокойно живу? Только и жду на какой еще юбке застрянет этот грязный кобель. Да-да, прислуживаю ему и жду когда в тираж меня, старуху, спишет. Ему же молоденьких подавай. Животное. Животное!!!

Слезы Кристины мгновенно высохли и понеслось. В одно мгновение и Виктора, и Максима разобрали на косточки. И оказалось: нет греха на земле, которого они не совершили. Послушав несчастных женщин, я поразился жестокости своих собратьев, даже кулаки зачесались. Ладно Кристина, Максим известный эгоист, к тому же семья их меня никогда не интересовала, но я столько лет знаю Марию и даже не подозревал, как она несчастна. А Виктор? Мой друг! Как он допускает такое? Зачем, изверг, мучает жену?

Видимо на моем лице отразилось страдание, потому что Мария сказала:

— Роберт, вряд ли тебе стоит нас слушать. Завтра все будет по-иному. У женщин параллельно уживаются сразу несколько взаимоисключающих друг друга истин. Мужчинам этого не понять. Лучше сходи в аптеку и купи побольше успокоительного. Видишь, что творится, уже и сама готова принять.

Я с радостью покинул своих страдалиц и помчался в аптеку. Когда вернулся, не поверил глазам: никаких эмоций — женщины вполне спокойно ворковали. Мария расписывала Кристине прелести холостяцкой жизни. По ходу она убеждала мою сестру, что вскоре Макс приползет на коленях и будет просить прощения. Униженно просить.

— Вот когда отольются ему наши слезы, — пообещала она. — Но к этому надо готовиться. Ни в коем случае нельзя унывать: сразу пойдут болезни и морщины. Ему это только на руку.

Тут она наконец заметила меня и воскликнула:

— А, Роберт, принес? Давай сюда все и воды кипяченой стакан. Нет, графин. И стакан и графин. И можешь быть свободен.

Вскоре Мария на цыпочках покинула кабинет и, обвивая мою шею руками, шепнула:

— Отпоила лекарством бедняжку, пока она спит, а там посмотрим.

Я с благодарностью прижал ее к себе:

— Спасибо, ты спасла меня. Какая ты умница.

Она матерински чмокнула меня в щеку и усмехнулась:

— Теперь понимаешь, для чего мужчине нужна женщина? Мы умеем делать то, к чему совсем не способны вы, цари природы.

— Да уж, — согласился я.

Вдруг Мария отпрянула от меня и испуганно глянула на часы:

— Ой, Роберт, опаздываю. Если что, звони мне на трубку.

Она наспех подкрасила заплаканные глаза, чиркнула по губам помадой и убежала.

Я осторожно заглянул в кабинет: Кристина спала на диване — подушка взбита, одеяло заботливо подоткнуто. Мария раздела ее: одежда, аккуратно сложенная, лежала рядом на стуле. На тумбочке стоял графин с водой, накрытый стаканом, и батареей выстроились лекарства. На меня повеяло надежностью, уютом, заботой.

“Женщины-женщины, — с нежностью подумал я, — может зря столько лет не хотел жениться? Все так просто. Чего боялся, дурак? Такие добрые симпатичные существа, все желания их так милы и понятны: семья, муж, дети, дом. Всех накормить, ублажить, проследить за здоровьем. Против них мы, мужчины, действительно скоты: желания низменны, помыслы грязны. Грубы, эгоистичны. Настоящие животные…”

Не зря говорят: помяни черта, он и рога высунет — едва я так подумал, явился Заславский. И вовремя: бог знает каких еще глупостей я в умилении сочинил бы.

— Ну как, Роб? — с порога закричал мой друг. — Избавился ты от Мархалевой?

— И от Мархалевой и от Лидии, — доложил я, собираясь войти в подробности, но Заславский огорошил меня вопросом:

— Роб, только честно, как ты относишься к Деле?

— Никак, — отрезал я.

— Но ты же говорил, что все еще ее любишь.

— Я врал, чтобы ты от меня отвязался.

Заславский вздохнул с облегчением:

— Роб, так я и знал. В доме полно баб, а ты испугался, когда пришла еще одна. Ты ей совсем не обрадовался. Тут и дурак догадается, что о любви речи нет.

— Нет и быть не может, но почему моими чувствами к Деле так озабочен ты?

Заславский хотел ответить, но в этот самый момент ожил мой мобильный. Прижав трубку к уху, я обмер: звонила Аделина.

— Роберт, милый, мы срочно должны встретиться. Нам есть о чем поговорить.

— Кто это? — зашипел Заславский.

— Аделина, — просветил я его.

— Аделина?! — Заславский выхватил у меня трубку и закричал: — Делечка, уже еду к тебе. Буду через полчаса, максимум через час.

За этим последовал поток нежностей — я своим ушам не поверил: на скулах заходили желваки, кровь прилила к лицу. Клянусь, готов был поколотить этого нахала. Заславский же спокойно закончил разговор и передал мне трубку. Я приложил ее к уху: вместо Дели гудки.

— Как это понимать? — зверея и забыв про спящую Кристину, зарычал я.

— Сейчас все объясню, — невозмутимо сообщил Заславский. — Плесни коньячку и поговорим как мужчина с мужчиной.

Вынужден признать: впервые между нами был такой разговор. Раньше обходилось как-то без этого.

— Роб, я все знаю, — с необъяснимым сочувствием глядя на меня, сказал Заславский.

В последние дни секреты множились у меня с сверхъестественной скоростью, поэтому, ощетинившись, я спросил:

— Что ты знаешь?

Он почесал за ухом (признак крайнего смущения) и сообщил:

— Мария во всем мне открылась.

Я обомлел: таращил глаза и хватал ртом воздух, не находя, что сказать.

— Да-да, — грустно качая головой, продолжил Заславский, — утром, когда мы от тебя ушли, она во всем мне призналась. Нет-нет, не думай, она на тебя не в обиде, даже жалеет тебя. Впрочем, и я не в обиде. Между нами, мужиками, говоря, не вижу ничего плохого в попытке приволокнуться за чужой женой. Всего лишь хочу дать дружеский совет: Роб, нельзя быть таким навязчивым. Зря ты ей не даешь проходу. Женщину занудством не завоевать. Особенно такую, как моя Маша. Она сама любит покорять, ты же без битвы готов в плен сдаться. Вряд ли у тебя выгорит, Роб.

Тут уж я не стерпел и завопил:

— Что-о?! Что выгорит?!!!

— Да-да, — успокоил меня Заславский, — Мария призналась, что ты давно не даешь ей прохода. Всегда приставал, говорил комплименты, пытался вызвать интерес и жалость к себе, по-собачьи на нее смотрел. Я и сам замечал, но не думал, что у тебя все так далеко зашло. Теперь понятно почему тебя бросила Светлана. Нельзя спать с одной, а бредить другой. Роб, делай как я: люби всех понемножку. Маша не в состоянии вынести твоей любви, ее слишком много. Она порядочная женщина, верная жена, ей трудно, она мне жаловалась, просила повлиять на тебя.

Я был в шоке, не знал как возражать. Мария все это ему говорила? Кто же она тогда? Такого коварства я не ожидал.

— И вот что, Роб, — добил меня Заславский, — не хочу тебя расстраивать, но своими необузданными действиями ты достиг только того, что Маша тебя возненавидела. Она и слышать о тебе не желает, а очень жаль. Ты мог бы ей стать настоящим другом. Знаешь, женщины ее возраста любят заводить себе верных пажей. Понимаю, ты не мальчик и для этой роли вряд ли годишься, но теперь, когда у нас так серьезно с Делей, это был бы прекрасный выход. Ты мог бы мне помочь…

Он еще говорил что-то, замысловато и длинно — я ничего не понимал. Привыкший к тишине, одиночеству, к стройному ходу собственных мыслей, от хаоса внешнего мира я обалдел: как тут все непросто, непонятно, как нечисто, порой. Все, сломя голову, устраиваются, притираются, сталкиваются лбами или обходят друг друга. Разве это нужно для дела? Для настоящего дела. Дела, от которого польза всем, а не только себе. В глубинах сознания зрел протест: почему я должен во всем этом участвовать? Почему до сих пор не уехал в деревню? Почему не погрузился в свою теорию? Что происходит со мной? Я, человек спокойный, невозмутимый, рассудительный, уравновешенный, общепризнанная флегма — чем занимаюсь в эти дни? Лишь тем, что прихожу в ужас, столбенею, теряю дар речи и таращу глаза. Вот взять хотя бы последние часы — за всю жизнь я столько не волновался. Легко представить какой во мне зрел протест… Но протест остался во мне — на поверхность вышло только желание внести ясность.

— Виктор, — не скрывая раздражения, воскликнул я, — говори прямо, чего ты хочешь?

— Запросто, — обрадовался Заславский и снова начал длинно и уклончиво говорить об одиночестве Марии, о ее сложном возрасте, о своих взаимоотношениях с моей Делей и о том, что я мог бы всем помочь. В конце концов я сдался:

— Хорошо, помогу, но что для этого нужно?

— Совсем немного, — заверил меня Заславский. — Поддержи Марию. Ей сейчас нелегко. Сам знаешь, сколько времени отнимает наука. (Если бы он занимался ею? Уж сказал бы прямо: интриги.)

— Я почти не бываю дома, — не подозревая о моих мыслях, продолжил Заславский, — забросил семью, Мария ругается. А тут с Делей лавстори. Все случилось внезапно. В одно мгновение эта женщина завладела всем моим существом. Роб, я себе не хозяин. Знаешь сам что в таких случаях бывает: командировки пойдут, я у Дели торчу месяцами, Маша бесится… Боюсь, Мария этого не выдержит. Она уже жалуется на одиночество, а мой флирт с Делей только начался. И еще неизвестно чем он закончится. Боюсь, возможен разрыв.

Я опешил:

— С кем?

— С Марией.

— Ты с ума сошел! Вы прожили двадцать лет! Какой разрыв?

Заславский поморщился:

— Сам бы этого не хотел. Но как избежать? Поэтому и прошу у тебя помощи как у друга, тем более, что Мария тебе симпатична. Роб, поддержи ее, будь с ней повнимательней. Она несчастная женщина.

— Ты просишь об этом меня?

— Да, Роб. Мне ее жаль, но ничего не могу с собой поделать. Зачем она любит меня? Лучше бы тебя полюбила тогда, в юности. Ты со всех сторон положительный; она была бы счастлива. А со мной она только страдает.

— Если так, разведись, — посоветовал я, уже искренне считая, что это единственное решение проблемы.

Заславский обхватил голову руками и начал раскачиваться из стороны в сторону, причитая:

— Ты мне можешь сказать, что я скотина. Роб, скажи, ты будешь прав. Но делу это не поможет. Да, я скотина, хочу сохранить для себя обеих баб. Мария нечто обыденное, но разрыв с ней представляется мне трагедией. Роб, столько лет вместе, она вся моя, она уже включена в метаболизм моего организма.

— Брось Делю.

— А Деля — вспышка нового чувства. Она, как мальчишку, лишила меня покоя, аппетита и сна. Клянусь, над собой я не властен, но кто знает чем обернется это чувство? Страсть к Деле сметет Марию. Боюсь, добром это не кончится: в ее роду были самоубийцы. Помоги мне, Роб. Я разберусь, обещаю, сейчас важно выиграть время. Займи Марию. Отвлеки ее от меня, отвлеки. Охваченная флиртом с тобой, она не заметит моих отлучек, не станет их разбирать, даже будет рада свободно располагать собой.

Он замолчал и уставился на меня с мольбой. Я был потрясен. Растерянно глядя на Заславского, решал вопросы нравственности: имел ли он право меня просить? И как буду выглядеть я, выполняя его просьбы?

— Роб, соглашайся, — не выдержав, воскликнул он.

— Но ты же сам говорил, что Мария меня ненавидит, — как утопающий за соломинку, ухватился я за эту сомнительную мысль.

— Ерунда, — отмахнулся Заславский. — Это только потому, что ты на нее давишь. Переведи отношения в чисто дружеское русло, и она сама начнет на тебя давить. Уж я знаю женщин. Они не выносят равнодушия к себе. Спровоцируют и хромого, и слепого. Им все равно, лишь добиться своего.

— Но я еду в деревню, — привел я последний довод, сам чувствуя его несостоятельность.

Заславский замахал на меня руками:

— Роб, какая деревня? Сейчас, когда я гибну? Когда гибнет Мария? Ради друга можешь отложить на недельку поездку. Ничего с тобой не случится, а вот с нами — запросто. Роб, дружище, соглашайся.

— Хорошо, согласен, — сдался я.

Заславский обрадовался:

— Роб, тогда я побежал?

— Передавай привет Аделине, — бросил я с кривой усмешкой.

Он поморщился и неохотно пообещал:

— Хорошо, передам.