Жернова. Книга 2

Глава 13. Охота

Лаар, Дивный лес 15 лет назад

Бренн закинул голову, глядя на свет неба, едва пробивавшийся через путаницу ветвей высоко над его головой. Нет, над головой прионса Рунара — его отца… Глубоко вдохнул терпкий лесной воздух, но тут же понял, что наблюдает за всем происходящим будто со стороны, не имея возможности как-то влиять на происходящее…

Отряд сопровождения прионсов состоял из нескольких Непорочных высшего ранга с эдирами, двадцати охранников с огневым оружием, десятка слуг и тридцати пеших порхов. Они поочередно тянули повозки со всем необходимым для успешной охоты, и колесную клеть, где сидела невольница. Девушку трудно было назвать красивой — в глаза бросался ее приплюснутый нос, припухшие красноватые веки и белесые ресницы, но кожа ее сияла молочной белизной, а волосы цвета снега доходили до пяток. Отупев от терзавшего ее страха, порха тихо скулила и таращилась бледно-голубыми выпуклыми глазами на подступающий к дороге густой лес.

— Зачем звероловам невольница? — спросил Рунар, видя, как девушка прикрывается прядями волос от похотливых взглядов слуг. Ему было тревожно и неприятно, и теперь он жалел, что заранее не узнал подробности ритуала отлова детенышей тсаккура. Дивный Лес будоражил непривычными запахами и звуками, вызывая рассеянность и головную боль. Мощная сила яджу пронизывала его насквозь. Даже небо, изредка появлявшееся в просветах густых крон, удивляло странным сизо-багровым цветом. Жрец-наставник Ирвинус, с совершеннолетия обучавший Рунара управлению яджу, услышав его вопрос, лишь беспомощно развел руками, отведя глаза.

— Сархи — каннибалы, Ваше Высочество, — как и многие другие племена в Умшигтайских долинах, к примеру — те же йену, охраняющие Розаарде, — охотно ответил Главный егерь, однорукий Педр, жилистый крепкий, с быстрыми темными глазами. — Их колдуны проводят всяческие ритуалы, и упитанная снежноволосая девственница с бледной кожей — именно то, что они всегда выпрашивают перед участием в Отлове.

— Что с ней будут делать, — поинтересовался Лизард, и Рунара взбесило любопытство брата.

— Известно что, Ваше Высочество. Будут полгода откармливать, как гуся… и принесут в жертву ихнему идолу Плодородия, храфн его за ногу, — пояснил егерь.

— Это как? — Лизард привстал на стременах, с любопытством оглядывая тело бледнокожей порхи. Его возбуждение показалось Рунару болезненным. Перед отправлением на свой первый «ритуал отлова», Рунар волновался. Конечно, ему хотелось увидеть мифический древний лес, проявить смелость и сообразительность, чтобы потом рассказать о своем приключении Кьяре и увидеть восторг в ее глазах цвета солнечного камня. Однако ни на день он не желал оставлять ее одну, признаваясь себе, что боится за юную жену. Хотя, казалось бы, кто может принести вред законной супруге прионса? Никто, никогда! Но если это так, то куда пропадали некоторые женщины, с которыми он вступал в связь? И распутные девы из знати, и простые горожанки из Грайорде? Месяц-два пылких ласк, и женщина, с которой он проводил время, бесследно исчезала. То же самое случалось и с подружками его брата, который предпочитал в любви многообразие, вступая в отношения со всеми подряд, невзирая на пол и возраст. Невредимы оставались только хусры из лучших Веселых домов Верхнего города, которые Рунар, как и все молодые ноблесс, посещал с совершеннолетия «для полового здоровья и сброса избыточной энергии», по выражению его наставника Ирвинуса.

— Порху держат в тесной клетке, чтобы она как можно меньше двигалась. Обильно кормят, а когда она уже не хочет иль не может жрать, вставляют в горло трубку и пропихивают в желудок жирную перемолотую пищу — орехи, масло, вареное зерно. Когда девка разжиреет, как свиноматка… сархи ее зажарят.

Рунара затошнило. Он подобрался и резко спросил: — Ирвинус, до сих пор я не особо вникал в религиозные культы Лаара… Объясни, каким образом Орден Непорочных, возносящий почести Светлому Жизнедателю, поощряет связи с каннибалами, которые поклоняются идолам Канииба? Ведь именно за это жрецы Непорочных казнят гнилых урхуд, а сейчас мы сами везем невинную деву для жертвоприношения! Как это может быть, Ирвинус?

— Это не дева, мой прионс, это порха, — спокойно ответил жрец, однако он смотрел куда угодно, только не на в глаза Рунару. — Мы отдаем сархам не человека, мы отдаем им скотину. И в этом вина самой порхи, о чем вы прекрасно знаете с детства…

— Ну, конечно… И как это я забыл, — раз человек стал порхом, по рождению ли, либо по другой причине, значит, Жизнедатель не счел его достойным обладать свободой.

— Именно так, мой прионс, — устало кивнул Ирвинус.

— У меня нет аргументов в споре о религиозных культах. Пока нет. — Рунар не сводил упорного взгляда с учителя-Жреца. — Но в твоих доводах, и вообще в мировоззрении лаарцев я постоянно ощущаю червоточину… Что-то неправильное… Может, порхи и нужны… для процветания государства, и каннибалы приносят пользу, но порхи — живые люди, не совершившие преступлений…

— Совершившие, — спокойно прервал его Ирвинус, — потому они и порхи… — Он поднял глаза, прямо посмотрев на ученика. — Так решил Жизнедатель.

— Я считаю, что мы нагло обвиняем Жизнедателя, чтобы самим не нести ответственности за свои извращения и преступления! Ведь это мы, а вовсе не Бог, обращаем других в рабство для удовлетворения своих гнусных желаний и одержимости властью… Это мы придумываем удобные законы и убиваем себе подобных, наслаждаясь их мучениями. И при этом лицемерно прячемся за спину Бога, делая его «козлом отпущения». И даже Он оказывается беззащитен перед людской паскудностью.

— Я думаю, мой прионс, вам стоит чаще обсуждать вопросы веры с Отцом всех Непорочных, великим Скаахом ан Хар… — сухо ответил Ирвинус, оборачиваясь и проверяя, не слышит ли кто еще крамольных речей его воспитанника. — Как делает ваш брат Лизард… Владыка тайного прояснит все, что вам захочется прояснить. Уверен, после общения с ним, у вас не останется ни одного вопроса…. Как у вашего брата, мой прионс…

Рунар отвернулся, скользя взглядом по тянущимся вдоль Тракта зарослям. Он с детства терпеть не мог Верховного Жреца, хотя тот делал все возможное, чтобы завоевать доверие обоих близнецов. Причем особенно старался и заискивал перед Рунаром, однако под его влияние попал только Лизард. И когда Рунар видел, как брат обращается с невольниками, ему все чаще приходило в голову, что Жрец обучил Лизарда не только владению яджу.

И вообще, в последнее время накопилось очень много вопросов, очень много… Странные события происходили в королевском дворце уже давно, но Рунар обычно отмахивался от того, чего не мог объяснить… Страшные видения посещали его в снах… Или это были вовсе не видения? Ему казалось, что он приближается к чему-то жуткому, скрытому от него мглистой пеленой. Он хотел поговорить с матерью, но сейчас она была целиком поглощена своей дочерью — годовалой Илайной. Он поговорит. Уже завтра. Как только вернется в Бхаддуар…

— Как сумели проложить через Лес такую прямую и безопасную дорогу? Я заметил, что даже мелкие зверьки не выходят на него? — Рунар прекрасно «видел» причину этого удивительного свойства тракта, но хотел сменить тему.

Ткнув пальцем в черные камни, вкопанные по обеим сторонам дороги, Педр лишь подтвердил то, что Рунар уже давно знал: — Все благодаря этим камням, залитых яджу по самые верхушки еще тыщи лет назад, при короле Мурдахе. И потому, когда здесь движется, отряд егерей, охотников иль армейцев, либо обоз с порхами из Умшигтая, то на Заповедный тракт ни один зверь не ступит, и никакой гад не выползет. Даже птица над ним не пролетает. Без дороги мы бы добирались до места не меньше недели, постоянно подвергаясь опасности быть сожранными, а по тракту — уже сегодня дойдем…

Через пару часов стена огромных деревьев стала редеть, и тракт вывел их на пологий холм, с которого открывался вид на холмистую равнину, поросшую золотистыми травами и зарослями цветущих кустарников. У подножия холма за высоким частоколом, украшенным гирляндами побелевших на солнце людских черепов, располагалась большая деревня сархов.

После царившей на Тракте прохлады, зной казался особенно тягостным. Воздух дрожал над землей зыбким маревом. А вверх по холму уже поднимались ширококостные кряжистые сархи с темно-желтой кожей, гнавшие обнаженных невольниц. Мужчины были вооружены копьями с листовидными наконечниками, мощными луками, шипастыми щитами и тяжелыми палицами, утыканными лезвиями обсидиана.

Остановившись шагах в двадцати, сархи упали на колени, положив оружие и щиты на траву, прижались лицами к земле. Затем старший из них — кривоногий старик с костяным жезлом, медленно поднялся, не выпрямляя спины, и проскрипел, скаля в подобострастной улыбке подточенные, выкрашенные красным, зубы. — Сыны Великой Милостивой, — сархи готовы служить вам. Вечно. Зверовщики сторожат логовище тсаккура. Самка родила четверых кутят, они подросли как раз до такого возраста, когда еще не опасны, но уже окрепли.

Выдержав паузу и поджав губу, Главный егерь важно кивнул, небрежно сообщив: — В награду за преданность мы привезли сархам желаемое. Снежную деву.

Аборигены заволновались. По знаку Педра слуги толкнули к старику беловолосую порху, при виде которой его маленькие черные глазки похотливо заблестели. Жесткими темными пальцами с длинными ногтями он помял порхе грудь и ягодицы. Дернул за волосы, задрал губы, оглядев зубы и десны. Потом резво присел на корточки и протолкнул в промежность замершей от ужаса невольницы, грязный костистый палец. Потыкав, прищелкнул языком, выказывая одобрение. Рунар брезгливо отвернулся, увидев, как половой орган старика вздыбился под юбкой, натягивая рыхлую ткань. Удостоверившись в целостности товара, сарх почтительно склонил голову, не переставая улыбаться.

— Сархи благодарят Сынов Милостивой за их дар. Приманки готовы для отбора! — старик указал на десяток умшигтаек, покорно ждавших своей участи. Рунар вздрогнул, не веря услышанному. — Приманкой служит женщина? — резко повернулся он к егерю. Педр снисходительно кивнул:

— Аборигены частенько используют в качестве приманки пленных из других племен, обычно — сочных девок. Дети и старики слишком медленно бегут.

Стиснув зубы, Рунар грязно ругался про себя, проклиная себя, жрецов, сархов, Дивный лес и Бхаддуар.

— Пойдешь выбирать кусок жирного мясца для тсаккура? — позвал его Лизард, сверкнув жемчужными зубами, — или будешь размышлять о вечном? — Он встряхнул светлыми кудрями и расхохотался, увидев отвращение на лице брата. Напряженно улыбаясь, Лизард не торопясь осматривал каждую порху. Возбуждение прионса было заметно всем — раздутые ноздри, лихорадочный румянец, высокий, срывающийся голос. Наконец, он ткнул хлыстом в выпирающий живот беременную порху с набухшими грудями. Старый сарх удовлетворенно кивнул, заглядывая в лицо Лизарда: — Сочная, спелая приманка, сын Великой Милостивой. Господин не пожалеет о своем выборе…

Старику подали глиняный сосуд. Порхе запрокинули голову, сжали ноздри и, когда она открыла рот, сарх стал вливать ей в глотку остро пахнущую похожую на бурую грязь жидкость. — Что за гадость? — Лизард с мутными глазами и блуждающей полуулыбкой внимательно следил за давящейся порхой.

— Кифи — особый напиток, придающий сил, особенно при ранениях, боли и потере крови, — пояснил егерь. — Сархи веками используют эту дрянь. Чтобы приманка бежала резвей и продержалась нужное время, в нее вольют несколько мужских порций.

Когда женщина проглотила последнюю каплю, старик стиснул ей шею кожаным ошейником на длинной веревке и толкнул к главному сарху-загонщику. Вскочив на жилистого невысокого жеребчика, тот дернул веревку, потащив порху к лесу. Позади, свистя и улюкая, подгоняли женщину его помощники.

— Ваши Высочества желают направиться со звероловами за детенышами или же предпочитают быть с загонщиками и понаблюдать, как самка тсаккура охотится на порху? — спросил егерь.

— Я — за детенышами. — Рунар отвернулся, чтобы не видеть тяжело бегущую женщину, подгоняемую плетью.

Лизард часто дыша и облизывая губы, не сводил глаз с «приманки», и не отвечая, направил коня вслед за ней. Рунар видел, как егерь скривил губы в усмешке, угадав стыдные страстишки молодого прионса. Через несколько минут после того, как звероловы углубились в лесные заросли, Рунар услышал жуткий женский вопль. Предупреждая его вопрос, Педр махнул рукой, поясняя: — Приманка должна вопить как можно громче, чтобы взбодрить самку тсаккура…

Как только далекий глухой рокот барабана оповестил, что зверь среагировал на вопли жертвы и начал удалятся от своего логова, звероловы оживились. — Барабаны кричат, что можно подойти к лежбищу, Ваше Высочество, — заглянул в лицо хмурого Рунара егерь, — зверь пару часов будет занят обедом.

Перед глазами Рунара то и дело возникала картинка, как тсаккур мчится по широкому следу примятой травы, чуя сладкий, насыщенный страхом, запах крови и пота раненой жертвы.

К лежбищу хищника отряд двигался по узкой тропе, петлявшей между скрученными темными корнями, похожими на жирных змей, и Рунар ненадолго отвлекся от тягостных мыслей, проходя мимо сплетенных ветвей и колышущейся паутины рваных мхов по тропам, которые легко находили опытные следопыты сархов, чуявшие лес и его обитателей. Однако Рунар и сам отлично «видел» тропу, понимая, что идут они в верном направлении. Лес буквально вибрировал от переполнявшей его дикой яджу, и к концу дня Рунар устал от ее воздействия. Голову будто сдавливали клещи, глаза слезились, а канги на плече вздулся и болезненно зудел. Ирвинус и двое Непорочных, бредущие рядом, тоже, похоже страдали от силы Леса — они терли виски, скрипели зубами и сплевывали, истекая слюнями. А может, вовсе не Лес был причиной дурноты, а мучавшие его смутные подозрения, от которых он постоянно отмахивался, и которые, как зубная боль, мучали его все сильнее. Завтра они вернутся, и он немедленно представит родителям свою молодую жену… И разберется со своими мутными фантазиями…

Скоро они вошли в область гигантских деревьев, темно-лиловая листва которых полностью затмила небо и солнечный свет, создавая под кронами сиренево-серый сумрак. Однако, буйная растительность, казалось, не замечала отсутствия солнца, — с кустарников свисали гроздья желтых, багряных и синих цветов, испускавших густой приторный аромат, огромные стрекозы реяли вокруг, издавая надоедливый монотонный стрекот.

О «приманке» Рунар изо всех сил старался не думать, но надеялся, что сумеет настоять на серьезном разговоре с отцом и найдет способ изменить кошмарный ритуал. Его любимый Лаар — земля сытых, удовлетворенных жизнью людей, только их благополучие питается унижением и слезами рабов. Эта земля пахнет апельсиновыми садами, розами и кровью, морским ветром и безжалостным колдовством.

— Ваше Высочество, — прервал его мысли Педр, — слышите? — Сквозь заросли мелколистных кустарников доносилось поскуливание детенышей. Как же безобидны в младенчестве самые грозные хищники. Четыре страшненьких, теплых толстых комка, покрытые светлой шелковистой шерсткой. Звероловы отобрали трех энергичных детенышей, оставив самке самого слабого. Рунар подхватил беспомощного малыша на руки, потрепав за торчащие уши, и тот прикусил его палец мелкими острыми зубками, обслюнявив ладонь. Старший зверолов, низко склонившись перед прионсом, покачал головой, молча протянув руки к детенышу. — Кутятам нужно обвязывать челюсти, чтобы они не звали мать, — пояснил Педр, — на время, пока мы не выйдем на Заповедный Тракт. Иначе от ярости тсаккура нам не спастись.

Рунар злился. Что за бред, подумалось ему с досадой и разочарованием. Ритуал отлова должен заключаться в том, чтобы прионсы один на один сражались с тсаккуром, используя холодное оружие. Вот такая проверка на бесстрашие представителей генуса Сарэй была бы понятна… А так… он всего лишь прогулялся и поиграл со щенками. И где ужасы древнего леса, которыми всех пугали с детства. Из-за дурацкой традиции ему пришлось оставить Кьяру… Пусть ненадолго, но ему хватало и этого бесконечного дня, чтобы чувствовать тянущую тоску и не проходящую тревогу.

Когда через пару часов отряд звероловов объединился с группой загонщиков, по лицу брата Рунар понял, что тот получил кучу удовольствия, смакуя мучения порхи, отданной на растерзание зверю. Он замечал, как офицеры охраны с опаской посматривали на Лизарда, пряча брезгливые усмешки, когда тот в подробностях рассказывал Непорочным, как тсаккур пожирал живую порху.

***

Они уже были совсем рядом с Трактом, когда резкое головокружение чуть не сбило Рунара с ног. Он покачнулся, зайдясь в приступе кашля — что-то жгучее горело в груди, мешая сделать вдох. Наверное, надышался цветочной пыльцы… Скорее всего… Жрецы немедленно бросились к нему, доставая из подсумков пузырьки темного стекла. Ирвинус пытался капнуть ему в открытый рот спасительное зелье, но Рунар не мог проглотить даже несколько капель — в глотку будто забили сухого песка. Внезапно грудь пронзила жестокая боль, и его скрутило в приступе сухой рвоты. Колени подогнулись, и он опрокинулся на подхватившие его руки жрецов и слуг. В сгущающейся перед глазами мгле тонули перекошенные ужасом лица Ирвинуса, Педра, перепуганного Лизарда… За ними, как содранные лоскуты кожи, колыхались свисающие с деревьев ленты бледной бугристой коры.

— Отдай… — преодолевая боль и задыхаясь, Рунар произнес имя жены, сдергивая с пальца перстень и роняя его в мокрую от пота ладонь наставника Ирвинуса. Страшные судороги ломали тело, выгибая его дугой. Применяя самые мощные формулы яджу, жрецы не скрывали паники, понимая, что не в силах помочь прионсу. Кожа Рунара покрылась кровавым потом, который ручьями стекал на землю. Из багрового, клубящегося перед глазами морока, выступило нежное бледное лицо матери, вокруг которой сворачивались змеями языки черного пламени, ледяного и обжигающего…

Изо рта прионса фонтаном хлынула кровь, заливая руки слуг и цветущие травы. Багровое небо низко висело над кронами древнего леса. И печально кричали в недвижной тишине невидимые птицы.

***

Вынырнув из жутких видений, Бренн, застонал, хватая ртом воздух и все еще чувствуя, как его пятки колотят по земле, как он захлебывается кровью, умирая на земле Дивного Леса, насыщенного испарениями яджу. Когда перед глазами прояснилось, он увидел темные от времени балки кухонного потолка и встретил настороженный взгляд склонившейся над ним Ойхе. Дуги сидел на корточках, сунув ладони ему под затылок — чтобы он не разбил себе голову о каменные плитки пола.

Продышавшись, Бренн торопливо стянул перстень с пальца, и глухо сказал: — Отец отдал перстень своему наставнику-жрецу… Ирвинусу, кажется… И велел передать Кьяре. Похоже, тот знал, где ее искать…

— Ты это прям сам видел? — Дуги с опаской покосился на перстень, его глаза от страха и любопытства стали похожими на большие темные сливы. — И видел, что произошло… с твоим отцом? — не успокаивался он.

Ухватившись за протянутую ладонь, Бренн поднялся, все еще ощущая дрожь в коленях и тяжесть в груди. — Видел, но ничего не понял. Да и сам… Рунар не знал, что с ним происходит. Все произошло очень быстро. Внезапно. Я знаю лишь одно — ни змея, ни другой какой гад его не кусал, а пил и ел он вместе с братом только ту еду, которую жрецы сначала проверяли на порхах.

Бренн нащупал под рубахой вспухший зудящий канги. Ойхе, сгорбившись, смотрела на перстень, кутаясь в старый платок, хотя сидела возле жаркого очага. — Слухи о загубленном Дивным лесом прионсе разные ходили. Говаривали поначалу, что мол умер он от укуса ядовитой многоножки, да никто в это особо не верил… Красный Король от горя черный бродил по Розаарде, как призрак, а Милостивая цельный год на людях не показывалась. Верховный жрец призвал лучших дознавателей… Вот они и дознались, что Рунара с помощью гнилой яджу извел его наставник, который оказался настоящим урхуд.

— Ирвинус?! — поднял глаза Бренн.

— Вроде так… — нахмурилась старушка, — сказали, что он, якобы, сварил зелье с ядом черной жабы. Нашлися и свидетели. Егерь ихний, звероловы, охранители прионсов, да и другие жрецы подтвердили, что, мол, своими глазами видели, как этот самый Инвинус что-то капал в рот прионсу.

— Это ж бредятина! — вскинулся Бренн, — Ирвинус пытался дать отцу целительное снадобье! Уже после того, как ему стало плохо!

Ойхе развела руками. — Надо было отыскать виноватого, вот и отыскали…

— И что, афи, — что с ним сделали? Он признался, этот Ирвинус? — наклонился к бабке Дуги.

— А как же, внучок. Кто ж у жрецов Непорочных да не признается? — Она закашлялась от дыма. — Через неделю сварили его в кипящем масле вместе с женой и старшей дочерью ваших годов. А о троих младших дитях больше никто и не слыхал. Сказывали, что отправили их на перевоспитание куда-то в южные земли, в предгорьях Змеиного хребта.

— Даже, если б это был Ирвинус, то неужто он такой придурок, чтобы травить прионса при свидетелях. И по какой такой храфновой причине? — разозлился Бренн.

— И об этом шептались, — кивнула Ойхе, — сказывали, семейство этого жреца вело родословную со времен королевы Маф, служа кровавому королю Чарлагу. Мол, и потомки их были гнилыми, поклонялись Канииба. — Бабка подняла ладони вверх, призывая Жизнедателя для защиты. — И что задумано ими было истребить весь род Сарэй. Да не вышло. И погиб только Рунар.

— Ну, а чего… а, — размышлял Дуги, — может и правда этот Ирвинус хотел извести и близнецов, и малышку-прионсу, и короля с королевой, чтоб будущим владетелем Лаара стал… да тот же Верховный жрец! А что?! Сам приказал угробить прионсов, а потом сам же и обвинил этого Ирвинуса, чтоб концы в воду… — Дуги резко замолчал, потрясенный собственными выводами.

— Ты, внучок, такими мыслями не вздумай ни с кем делиться! — зашипела на Дуги бабка, и чуть поостыв, добавила. — Чего тут гадать, может, и правда, извести хотели всех отпрысков Готфрида, да не вышло дело до конца довести. А дочка Элмеры тогда грудная была…

Среди мелькавших перед глазами Рунара лиц Бренн вспомнил лепечущего младенца. Он невольно усмехнулся — а ведь это его родная тетка, почти ровесница. — И все же, если Рунар верил Ирвинусу, а тот выдал Кьяру, то меня самого тогда еще на свете не было. Какого же храфна через тринадцать лет я вдруг кому-то поперек горла встал…

— Просто ты всего не знаешь, — спокойно ответила ему Ойхе, — отсюдова и вопросы твои. Не зря, видать, Рунар за молодую жену тревожился, и не зря Кьяра после его гибели держалась подале от Розаарде. — Темные мудрые глаза внимательно смотрели на Бренна. — Вспомни-ка тот день, когда Дуги чуть было не сгинул из-за тварей студенистых мерзких. Ни с того ли дня жизнь твоя переменилась?

— А ведь и правда! — вскинул брови Дуги, — с того самого дня все и завертелось…

— Ты Дуги исцелил, слава Жизнедателю, да вместо него, пока он в жару метался, подавальщиком бегал, на кухне Улле помогал… — напоминала ему старушка.

— Ну, бегал… — пробормотал Бренн, и невольно подчиняясь Ойхе, мысленно вернулся в прошлое — в один из последних вечеров его свободной жизни.

— А то, как в Русалку четверо гостей из благородных наведались, и один из них тебя зацепил, не забыл, поди?

— Не забыл, — качнул головой Бренн, со стыдом припоминая липкий взгляд из прорезей маски белокурого нобиля и свое унижение, когда тот пытался его ощупать… — Помню, папаше Мартену тогда почудилось, что среди них был целый прионс… и он здорово перепугался…

— И не зря, по всему видать, — вздохнула старая Ойхе, теребя в морщинистых пальцах трубку. — А если это и взаправду был Лизард? Дядюшка твой родной.

— Да не… — пожал плечом Бренн, и вдруг замер. В голове, зазвенев, будто лопнул пузырь, чуть-чуть прояснив часть непонятных событий последних месяцев. Особенно после того, как он узнал об отце.

— А коли так, то он мог разглядеть и твой канги…и тебя самого…

— А то! — кивнул Дуги, дернув кольцо в ухе, как частенько делал Морай, когда всерьез был чем-то озадачен. — Я помню, тогда жара душила, и ты, верняк, в одних портах и жилетке носился…

— В старой безрукавке Якоба… — вспомнил Бренн. — И мой канги он точно видел…

— А окромя этого, думаешь, Белый принц, не уловил сходство меж вами, — продолжала Ойхе, — не узнал в тебе своего брата-близнеца?

— Афи, но если это и правда, то неужто прионс обошелся бы так с родным племянником? — Дуги никак не мог постичь подобное поведение родственника. — Может, его просто взбесила твоя рожа, Бренни? — какой-то худородный посмел походить на него, — с надеждой высказал свое предположение Дуги.

— Это ты по глупости своей, внучок, считаешь, что Лизард бросился бы с объятьями к братнему сынку? Хоть к законному, а хоть и нет…

— Но что ему до меня? — пытался добраться до сути Бренн.

— Что ему до тебя?! — рассердилась Ойхе. — Причина всегда одна — власть да богатства немыслимые. И все это в случае появления племяша, хоть и внебрачного, может уполовиниться. А что, если Милостивая воспылает любовью к внуку от погибшего сына? Почему ж нет? Кровь не водица, да еще древняя чистая кровь пресветлой королевы Маф, пусть малость и подпорченная…

— Ну, может, ты и права, афи… — с сомнением протянул Бренн. Как-то не верилось ему, что его появление было столь важным для «дядюшки Лизарда».

— А ежели вовсе не по указке Верховного жреца Ирвинус отравил Рунара? А сам Лизард решил избавиться от брата, и вдруг через тринадцать лет встречает его наследника… А ежели Лизард вообще замыслил стать первым престолонаследником мужеского пола после смерти матери. Как вам такое?

— Тебе, афи, надо было не в димеды, а в дознаватели податься, больно ты мыслишь изворотливо, — буркнул Дуги, и тут же завопил: — А как же прионса Илайна, его сестра?! Ведь это она — будущая королева, а вовсе не Рунар!

— Много чудных слухов ходит про Белого прионса. Ежели его брат умер, почему бы не умереть и сестре? — медленно проговорила Ойхе. — Сначала убрал Рунара, чтоб тот не помешал ему с сестрой расправиться…

— Но прионса жива-здорова! — возразил Дуги.

— Рунар тоже был жив и здоров. До поры до времени, — нахмурилась Ойхе.

— Может и так… — согласился Бренн, помотав головой от смешения мыслей. — Только как Лизард — если это именно он тот самый Заказчик, — узнал, что я еще жив? Хотя… Вислоусый мог по пьяни проболтаться Тухлому Крабу, что полгода назад меня заказал кто-то из высшей знати, и что он из любопытства разведал, что приказ исходил от прионса. В этом же нет особой тайны — смерть худородного, которого заказал нобиль, никого не интересует. А чем худородный помешал самому Белому принцу? Ну, это просто — мож на ногу наступил или задницу не предоставил в полное его распоряжение, вот тот и разъярился.

— Ну да, — кивнул Дуги, — самому руки марать о простолюдина принцу же не пристало, то бишь — западло, если по простому…

— Тухлый Краб насторожился, почуял деньгу, — продолжил развивать свою догадку Бренн, — и решил прогнуться. Сообщил Лизарду, что я — вместо того, чтобы стать дохляком, — стал порхом, и все еще жив. Тогда становится понятно, почему после Игры по мне в соперники достался поганый сквид… Тухлый был уверен, что я наверняка сдохну, а заодно повеселю гостей…

— Да уж — прогнулся Краб на свою голову, как хусра перед клиентом, — заржал Дуги.

— Удача благоволит тебе, сын Рунара, — задумчиво пробормотала Ойхе, хмуро глянув на хохочущего Дуги. — Надеюсь, ты оставил подношение Перу-Пели? — строго спросила она Бренна, будто заранее осуждая его за неблагодарность богам. — Кабы не жадность этого скорпа Вислоусого, да Тухлого Краба, да твоего наставника, что к Мораю за выкупом приходил, — не сидел бы ты сейчас с нами у очага…