Жернова. Книга 2

Глава 20. Измена

Дуги бежал так, что казалось, сердце лопнет, не выдержав такого напряжения. Поскользнувшись на раздавленном яблоке, проехался коленками по камням, содрав кожу, и теперь на штанах красовались две окровавленные дыры. Но боли он не чувствовал. В полутемном шатре горел масляный фонарь, пыхтел длинной трубкой дядька Гримар, да негромко болтали Тина и Лея, кормившая грудью Стефана. Хаган, дремавший за колченогим столом с кружкой пива, вскинул бровь, увидав потного Дуги, появившегося в ночи как призрак, и стал медленно подниматься.

— Бренн! Где Бренн? — хватая ртом воздух, просипел Дуг.

— Да что случилось то? — в ответ спросил карлик.

— Измена! Она предала его! — Задыхаясь от бега и гнева, Дуги смотрел на Гримара и оторопевших от воплей Дуги девушек.

— Лея?! — заорал карлик, резко развернувшись в сторону акробатки, и его голубой глаз люто засверкал, — ты охренела, подруга! Ты предала его из-за своей тупой бабьей ревности?! Тебе Бо и Дана мало?

Молодая женщина подскочила с лавки, не удержав малыша на коленях, и малыш Стефан, свалившись на пол, заревел. Скривившись, как от сильной боли, Дуги с отчаяньем смотрел на Хагана: — Да не Лея! — От тяжело опустился на лавку, зажмурив глаза, будто не в силах перенести то, что только что узнал.

***

Из дома, как и ожидалось, Дуги не выпустили — папаша Мартен пришел в ярость уже от неуверенной попытки сына отпроситься на свадебные гуляния. В реве, исходящим из глотки трактирщика, можно было с трудом разобрать отдельные слова, перемешенные с матросской бранью. Но все и так было понятно. Мало того, что бестолочь Дуги, по мнению отца, и так пару недель дурака валяет, да теперь еще хочет увильнуть от работы в день, сулящий настоящую прибыль семейному предприятию.

Мать тоже была сама не своя. Волосы Уллы растрепались, щеки покраснели от печного жара, и раздражению ее не было предела, — даже звук задребезжавшего на каменном полу ножа, который уронила Мелена, заставил ее раздосадовано фыркнуть и отослать дочь убираться в гостевых комнатах: — Руки калямые, никакого от тебя толку! Одни парни на уме. Поди прочь — девкам наверху помоги…

Мелена поджала губы и, зыркнув на мать черными отцовскими глазами, сорвала фартук и ушла наверх, где служанки стелили свежее белье в гостевых комнатах. Чтобы заесть дурное настроение, Дуги вонзил зубы в горячую, обсыпанную коричневым сахаром, плюшку, но мать не унималась: — А ты на двор ступай, отцу с Пепином помоги… Ойхе уж с зари над кастрюлями шепчет, служанки как угорелые носятся, даже Мелена при делах, хоть и в мечтах девичьих пребывает, один ты сегодня киснешь…

— Ничего я не кисну… — недовольно бормоча, Дуги потопал на задний двор, злясь на всех и особенно на дурацкое королевское супружество, ведь именно из-за него такой кипиш поднялся. Через несколько дней ему придется снова расстаться с Бренном, и теперь — скорее всего, надолго, потому каждая минута, потраченная на домашние заботы, бесила Дуги, ведь это время он мог провести с ним…

Он невольно скривился от обиды на судьбу, которая снова отнимает у него друга, и даже сладкая масляная булка не могла отвлечь его от горьких мыслей. Но и возразить было нечего. На королевскую свадьбу народу съехалось и с ближних городов, и с дальних, и даже с провинций предгорий. Поэтому таверны, харчевни и ресторации в Бхаддуаре, дорогие гостиницы и самые убогие постоялые дворы за городскими стенами, были забиты.

Поднявшаяся до зари Улла с кухаркой, дочерями и нанятыми на неделю помощницами метались по огромной кухне между очагом, печами и столами, которые, казалось, прогибались под обилием тазов с мясом, корзинами с морковью и луком, спаржей, красной капустой и лиловыми головками чеснока. Толстые рыбины блестели серебристыми боками, приготовленные для густой острой похлебки. В печи томились горшки с бараниной под мятным соусом, жарилась телятина с изюмом, в котле тихо шипел суп с фасолью, сдобренный имбирем.

Все помещения пропитались запахом еще с ночи жарящегося во дворе на вертеле кабанчика. Нанятому присматривать за костром мальчику, было и вовсе невмоготу. Он не успевал глотать слюни и не отрывал глаз от поджаристо-золотистой корочки, лопающейся пузырями и сочащейся каплями жира, которые вспыхивая и потрескивая, стекали в огонь.

Дверь была настежь открыта и через нее туда-сюда носились подростки, нанятые папашей Мартеном убирать двор, чистить лошадок, да таскать ведра с помоями. Жизнь в Русалке кипела.

***

Дуги едва не заорал, когда его сладкий предутренний сон прервал ощутимый толчок под ребра, а большая шершавая ладонь, пахнущая золой, надавила на приоткрывшийся рот. Забился, приоткрыв один глаз — огромная, как черная гора, фигура нависла над ним. — Мммым, — сиплое мычание наполнило комнату, где спали братья. «Гора» сдвинулась, и Дуги чуть расслабился, разглядев в сумраке бугристое лицо Дрифы. Тот приложил узловатый палец к толстым губам, призывая к молчанию, убрал ладонь с лица молодого хозяина и неуклюже поклонился, вспомнив обязанности порха. — Ты придурок, Дрифа, — зашипел Дуги, резко садясь, — я чуть простынь не обоссал…. Чего тебе?

Дрифа мигнул, неспешно с уважением поклонился и тут же бесцеремонно схватив Дуга за рукав, потянул за собой к двери. Тот не сопротивлялся — немой без приказа никогда не входил в комнаты хозяев, тем более ночью, и такое поведение порха показалось тревожным. А Дрифа явно был перевозбужден — часто мигал, шумно сопел и тяжело вздыхал. За окном наддверный фонарь нехотя разгонял сизый предрассветный сумрак, из зала доносился храп, бормотанье пьяных гостей, заснувших за столами, вялая перебранка уборщиков. — Ну чего такое? — бубнил Дуги, когда раб притащил его на кухню, где драили сковородки две полусонные служанки, не обратившие на них никакого внимания.

Дрифа завозился со свечой, засуетился, неловко ворочая большим неуклюжим телом. Схватив из потухшего очага большой кусок угля, опять замычал и поволок Дуги к заветной беленой стенке у очага. — Хочешь что-то рассказать, Дрифа? — Раб кивнул тяжелой головой, поставил на пол свечу и принялся чертить углем картинку.

Огромные пальцы стали неожиданно проворными, и уже через полминуты на Дуги с беленой стенки смотрело лицо Бренна. Порх изобразил его грубо, неумело, но очень похоже: сжатый рот, острые скулы, широко расставленные глаза, взлохмаченные волосы. Для уточнения порх легко чиркнул угольком вдоль нарисованного лица, изобразив едва заметный шрам. Дуги насторожился. — Я понял. Это Бренн… Что дальше? — кивнул он, одобрительно похлопав порха по мощному плечу.

Раб удовлетворенно заурчал. Несколько штрихов и на шершавой стене появилось лицо… молодой женщины с длинными волосами и большими глазами. Дуги нахмурился, с недоумением глядя на Дрифу. А тот не останавливаясь, продолжил рисунок. Нимало не стесняясь, он вырисовывал важные по его мнению детали — грудь и бедра, не прикрытые юбкой. Дуги ничего не понимал. Зачем Дрифа посреди ночи рисует голую девку? Может, это дева-змея Лея, которая неровно дышит к Бренну и приревновала его к Айви, дуреха?

А порх продолжал малевать на стене, схватив второй уголек. Рядом с девушкой он нарисовал здоровяка с длинными усами, «подковой» спускающимся до подбородка, в мундире с двойным рядом пуговиц… — Скорп? Это же… это же тот самый скорп — Вислоусый, который законопатил Бренна в Казаросса, — прошептал Дуги, вспомнив, что друг несколько раз упоминал эти тошнотные усы и имя — Зигор Болли. Движения Дрифы стали резкими, он грубо нарисовал огромные ладони — одна накрыла грудь голой девушки, другая — низ живота. Немой стал качать задом, издавая тихие рычащие звуки…

— Значит, вот оно как… — протянул Дуги. Ему стало совсем не по себе — в животе что-то сжималось, сердце застучало чаще. Дрифа дорисовал на руке девушки длинный палец, который уперся прямо в грудь Бренна, а на лице скорпа изобразил кривой оскал — Вислоусый ликовал.

— Чтооо… — Дуги не мог поверить в то, что сообщал ему немой порх. — Ты хочешь сказать, что эта ревнивая дура, обозлившись на Бренна, донесла на него скорпу!? — он в отчаянье тряс огромного порха за рубаху на груди, а тот кивал и кивал большой головой, подтверждая ужасную догадку. — Но как вдруг Лея сошлась с Зигором, и узнала, что он рыщет в поисках Бренна?! Как это могло быть? Ты где увидал их вместе, Дрифа?!

Немой мигал маленькими глазками, сопел, вникая в заданный вопрос, затем отрицательно качнул тяжелой головой, снова взял уголек — и волосы у девушки завились локонами, а на лице появился маленький, как вишня рот.

Дуги обмер. — Этого не может быть? Но он уже знал в глубине души, что может. — Он ее принудил, надругался? Ты видел! — задышал над ухом порха Дуги, но тот с силой замотал головой, протяжно замычал и потянулся кончиком уголька к рисунку. Два штриха — и тут же маленький рот Мелены растянулся в большой — до ушей — улыбке. Мелена была довольна — она сама отдалась этому гаду.

***

— Не Лея!! Мелена! — прошипел сквозь сжатые зубы Дуги. — Мля… Какая же дура его сестра!

Слушая его, карлик становился все мрачнее.

— Она связалась с Вислоусым, это… — губы Дуги дрожали.

— Я знаю, кто это, — жестко кивнул Хаган.

— Похоже, он ее пару недель окучивал. Видать, прознал, что Бренн к нам ходил… Или кто-то проболтался, или он запугал кого-то… Да неважно…

От того, что сестра так легко предала Бренна, которого знала с детских лет, в глазах защипало, и он опустил голову, ощущая дикий стыд, что чужие люди помогли, а в доме, который друг считал почти родным, его…

— Да ты что, никак винишь себя? — будто прочитал его мысли карлик, — даже не думай. — Если одна баба скурвилась, это еще не значит, что весь мир дерьмо…

***

Зигор рыгнул, и осторожно промокнул усы крахмальной салфеткой после обильного насыщения жирными пеструнами, запеченными в сливках. Так. Ну что ж — обращаться к ловцам беглых порхов бесполезно — никто не станет искать сучонка, ведь по закону он вовсе не порх, а свободный горожанин. Сообщить Крабу? Ээ, шутишь, — алчный ушлепок скажет тебе спасибо, пошлет своих людей тайно перехватить бывшего кортавида и тут же сообщит прионсу.

Эх, если б он вовремя узнал, что ученика кузнеца велел прищучить сам прионс, свернул бы гаденышу шею, как приказали, и делов. Ну да нечего себя обманывать — деньга за него неплохая от Тухлого была, — Зигор почесал рубец на щеке, — и все сложилось бы в лучшем виде, но сучий выкормыш не сдох вовремя и все испортил. Ну ничего — скоро он — Зигор Болли — расквитается с ним и за порванную щеку, и за позор, пережитый перед Тухлым Крабом, и за поганое унижение, когда он пропахал носом брусчатку возле крепостной стены, а змееныш вырвался и ужом скользнул в щель, гад!

Пора все поставить на свои места. Однако теперь он самолично отрубит ублюдку обе руки и голову и преподнесет на блюдечке Белому принцу. Только на кой хрен прионсу руки худородного жмурика, головы что-ль недостаточно, чтобы убедиться в смерти ублюдочного кортавида?! Дикие причуды у этих нобилей из Розаарде!

И вот когда он вытряхнет обрубки из мешка перед Лизардом, тогда все вернется на круги своя. Он вновь наденет мундир сержанта, и не тайком, как сейчас, — для охмурения дочки трактирщика, а с полным правом. Это ему еще крупно повезло, что он умолил главу городской Службы правопорядка — урода спесивого — принять мзду за невыполнение приказа, причем отданного самим прионсом. Тот поломался, но взял, и все обошлось унизительным понижением в должности до простого стража да бесконечными насмешками бывших подчиненных… А могло обернуться по-другому, совсем скверно, и в таком случае ему, бывшему сержанту Зигору Болли, грозила жестокая порка, до года тюремного заключения… и навечное отстранение от службы. И за это — тоже должен ответить ученик кузнеца. По полной.

Он сумел все разузнать про мелкого говнюка, как только услыхал о его побеге из Казаросса — с кем водился, куда ходил. И девку нужную высмотрел, и провернул все лихо, быстро, без особых затрат и усилий. Дочка трактирщика, аппетитная, сисястая с горячими темными глазами, упала ему прямо в руки, как спелая груша. Судя по глубокому вырезу лифа, в котором колыхались манящие выпуклости, — сучка изо всех сил старалась выставить напоказ свои сокровища и давненько созрела. Но ее болван-папаша подыскивал правильного богатенького женишка, хотя сучке уж за пятнадцать лет перевалило и она вся изнемогала от сокровенных желаний.

Мелена немедля повелась на его показную щедрость, холеную внешность и мундир офицера, который он приберег до лучших времен, не сдав, как положено, в интедантскую. И конечно же, добавлявший ему мужественности багровый рубец на щеке, который он якобы получил в схватке с тсаккуром. И тупорылая трактирщица поверила — даже не задумалась, где он мог схватиться с хищным монстром. Пару раз он сводил ее в купеческую ресторацию «Голубь и лилия», что возле врат Маф, подарил дешевые позолоченные серьги, браслетку… и девка сомлела.

Обрадовалась, дура, — что встретила настоящего мужика, сержанта уважаемой городской службы правопорядка, крепкого, обеспеченного, который уже после трех встреч стал говорить о безумной влюбленности и совместном будущем. Он наврал ей, что его мать очень строга и благочестива, и потому лишь он не может привести ее в свой дом… Пока… пока не подготовит будущую ее свекровь к радостной вести — ее сын нашел невинную скромную деву необыкновенной красоты, и готов подарить ей внуков…

Зигор покрывал поцелуями шею Мелены щекоча кожу усами, и дева таяла, как воск, не имея ни сил ни желания сопротивляться. После того, как он «сорвал розу ее невинности» в гостинице, что примыкала к «Голубю и лилии», считай, дело было наполовину сделано. Теперь, обесчещенная девка зависела от него полностью и тряслась от страха, что вдруг он ее разлюбит. — Ты ведь женишься на мне?… — шептала она, даже в страсти не забывая о важных женских заботах, и это бесило Зигора до невозможности.

— Как мать подготовлю, тут же пойдем в Храм на обряд Супружеского соединения, моя розочка… — отвечал он, посмеиваясь про себя и пользуя ее каждую ночь, как грязную хусру. Только бесплатно. И уже не церемонясь, заявил на очередном свидании: — Вот что, роза моя, чтоб наше супружество состоялось, ты должна постараться. Случайно узнал я, что Орден разыскивает одного парня, сбежавшего из Казаросса… Даже награда за него обещана немалая… Ты ведь поняла, о ком речь идет?

И Зигор с удовольствием отметил, как побледнели щеки Мелены. Он придумал для нее эту «сказку» про Орден Непорочных, поразмыслив, что по закону обвинить гаденыша вроде как не в чем, а ежели сказать, что его разыскивают жрецы, то проверить это невозможно, как и узнать, в чем именно его подозревают. Да никто и выяснять не будет — само упоминание об Ордене сразу вышибало мозги у любого.

— Вот-вот, вижу, роза моя, — ты знаешь, что брат твой младший водится с этим недоноском… А начальство наше велело способствовать Ордену всеми силами в поимке этого злостного преступника. Понимаешь?

Мелена кусала губы, не зная, что делать. Хоть Бренн и не показывался в Русалке, затаясь на время, все в семье знали, что с ним случилось, и радовались, что он вернулся живым и здоровым. Улла так вообще рыдала от облегчения, а старая бабка вроде как даже помолодела, и глаза у ней засветились. А вот ей, если честно, было все равно, — она не видала Бренна полгода, и не особо задумывалась о дружке брата, занятая своими девичьими заботами и грезами. И вообще, не простила она его! Не простила, что худородный приемыш кузнеца, которого она наметила жертвой своих женских чар, не поддался… отверг ее — первую красотку квартала…

— Выследи, роза моя, — куда ходит твой брат и где прячется его беглый приятель. И сделай все быстро, споро, чтоб никто не прознал про это. Ведь если опередят тебя жрецы, и их Ловчие сами схватят преступника, то боюсь, что семейство твое сразу обвинят в сговоре с ним, раз не сообщили, куда следует.

— Но я ж не виноватая! — заныла девка, — я ж не знала, что его ищут…

— У Непорочных все быстро виноватыми становятся, — строго сказал Зигор, видя, что она уже спеклась и трясется. — А я все сделаю тихо!

Он принялся тискать ее грудь, горячо шепча прямо в ухо: — За тебя тревожусь — обвинят тебя в разврате, опозорят на весь город, и вместо того, чтобы пойти со мной в Храм на Супружеское соединение, пойдешь прямиком в самый злачный Веселый дом, из которого лет через десять выползешь дряхлой лысой бесплодной старухой. Или еще лучше — вырежут тебе ноздри и отошлют в Храм Плодородия свиней грудями кормить…

Мелена затряслась, покрывшись холодным потом, да и закивала часто-часто, цепляясь за его ремень. Поимев еще раз покорную запуганную насмерть девку, удовлетворенный скорп оставил ее на смятых простынях, собираясь плотно пообедать в «Голубе и лилии», только без нее, — тратиться на Мелену надобности уже не было. Замуж она за меня собралась, — ухмыльнулся Зигор, вспоминая похабные подробности проведенной с ней ночи. Теперь подождать малость, — и дело с сучонком решится. Пожалуй, он еще позабавится пару-тройку недель с сочной дурой, благо она старается потрафить, ублажая его как самая прожженная шлюха. И это неплохо. Ну а когда обрыднет ему, продаст Тухлому Крабу, — в Козаросса всегда требуются аппетитные сучки для представлений. Он вообразил, как голую обритую дочку трактирщика охаживают кнутом по гладким ягодицам, и почуял, что в штанах опять стало жарко и тесно, хотя он полночи тешил плоть с горячей девкой.