Жил-был Пышта

Глава 9. Помощник киномеханика

Пышта ходит по сцене за закрытым занавесом. Синее небо, звёзды и ракета закатаны в трубку, подняты к потолку, а с потолка спущен белый матерчатый экран для кино. Пыште то и дело говорят: «Стой на месте! Не отходи от верёвки!» — но он не может устоять, он волнуется. Ему доверено открывать занавес, тянуть за верёвку. А в занавесе есть дырочка — глядеть в зал. Пышта глядит. В зале шум. Мест уже не хватает. Мальчишки забрались на подоконник. А где сядет Анюта, когда придёт?

— Да стой на своём месте, Пышта!

Пышта возвращается на свой пост. А вдруг занавес не откроется? Надо порепетировать! Он осторожно тянет верёвку. Публика разом затихает. В приоткрывшуюся щёлку зрители видят лохматого Женю, он стоит на плечах у Фёдора, под потолком вкручивает лампу поярче. И все видят Майку, она закалывает перед зеркалом косу.

— Закрой, закрой! — кричит Майка.

В зале смеются, аплодируют. На сцене ругают Пышту.

— Отойди от верёвки! Что ты прилип к ней! — требует Майка.

Пышта отходит от верёвки, глядит в гляделку. Он видит Анюту. Она входит в зал. Причёсанная голова поднята гордо на тоненькой шее. Белые банты — словно крылья вертолётов. Анюта подходит к подоконнику, и мальчишек как ветром сдувает вправо и влево — освободили место.

Майкин аккордеон пропел сигнал к началу. Сейчас будет лекция. Пышта потянул верёвку. Занавес открылся. В зале стало тихо. На сцену вышел Владик:

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравствуйте, — сказала публика.

— Кто мне скажет, друзья, минута — это мало или много?

— Мало… Много… — зашумела публика.

А один мужчина ответил:

— Что — минута! Сморгнул глазом — и нет её.

— Ты, Пахомов, и сутки сморгнёшь — не заметишь! — поддразнили его молодые голоса, и весь зал засмеялся.

Лицо Пахомова показалось Пыште знакомым.

— Я позволю себе, — сказал Владик-докладик, — зачитать вам цифры. Из них вам всё станет ясно.

Пышта стал зевать. От длинных цифр он всегда зевал.

Владик читал длинные цифры красивым голосом. Запрокидывал голову, поднося листки с записями к очкам. Он словно пел по нотам. Пел цифры, цифры, цифры…

Заскучали все люди в зале. А одной старушке очень понравилось.

— Словно дьячок за упокой… — похвалила она.

— Надо выручать, — шепнул Фёдор.

— Давай вместе, — ответил Женя.

Но Владик ничего не услышал. Уж если он взялся петь свои цифры, он как птица глухарь — ничего вокруг не замечает.

Только он остановился набрать дыхания, как увидал у своего левого плеча Женю, а у правого — Фёдора.

— Мы с тобой, — шепнули они.

И победно громыхнули над залом, словно весенний гром, стихи Маяковского:

Смотрит Пышта — какое-то чудо делается перед ним в зале. Сто, может, миллион глаз прояснились, распахнулись, как окна весной, плечи у людей распрямились, головы вскинулись.

Читают Непроходимимы, а стихи звучат громо́во, словно не трое, а много людей говорят взволнованные слова. Да, конечно же, все молодые, все парни и девушки произносят вместе с ними. Как воины — присягу. Как пионеры — торжественное обещание.

И Пышта шевелит губами, кому-то упрямо доказывает: «И мой, и мой, всё равно и мой…»

— Владик, продолжай, — тихо говорит Фёдор. — Без шпаргалок!

— Итак, — говорит Владик, — давайте посмотрим, что происходит в нашей стране за одну минуту!

Но дальше без бумажек он не может и засовывает нос в свои листки. И тогда Женя, взъерошив пятерней волосы, выскакивает вперёд, торопит, зовёт всех в зале:

— Давайте вместе, давайте каждый прикинем, что же это такое минута!

И всё вдруг перепуталось, перемешалось — кто тут докладчик, а кто слушатели. То Владик сообщит, сколько угля за минуту добывают все шахты Советского Союза, то из зала выкрикнут: «За минуту на поле ростки проклюнутся!..» То скажут, сколько космический корабль пролетает в одну минуту то выкрикнут, что если тракторист не усмотрит, так за минуту машину выведет из строя…

Шум, шум в зале… Пышта удивлён: оказывается, как много это — минута! Маленькая минута, каких он потерял множество, когда во время урока глазел в окно…

Минута — и родился новый человек на земле. И строители закончили новый дом — въезжайте! И астрономы открыли новую звезду! Реки упираются лбами в плотины, крутят турбины и за одну минуту вырабатывают столько тепла, силы и света, что Пыште надо ещё долго учить арифметику и другие науки, чтобы понять, как это много и как прекрасно.

Но, оказывается, минуты бывают разные, хоть в каждой шестьдесят секунд. Одни — полновесные, а другие — пустые, потерянные…

— А то и украденные! — крикнули из зала.

— Точно, украденные! — вскочил с места мужчина. — Мы, шофёры, сутками не спали, хлеб возили. Мы бригада коммунистического труда. А нас в очереди у элеватора с машинами пять часов держали! Ребёнку ясно-понятно: украли у хозяйства дорогое время!

«Ещё как понятно!» — думает Пышта.

— А в горячую пору, в уборку, комбайн сутки простоял. Контора «Техника», будь она неладна, трёхкопеечную запчасть не дала!

А из зала кричит старуха в белом платке:

— Привыкли жить с конца первыми, да? Отвыкать пора! У нас свой Совет есть, надо в нём советно и решать, как будем справлять дела в своём районе!..

Шум, шум в зале…

— Что делать? Всё испорчено! — говорит Владик. — Лекция не получилась!

— Ну и прекрасно! — отвечает Фёдор. — Не мы с тобой, а они на земле хозяева. Мы послушаем и поучимся.

— А мы тут для чего? — сердится Владик.

— А мы только поджигатели! — посмеивается Женя. — Наше с тобой дело — уголёк к сердцу приложить, чтоб гражданская совесть не дремала. Мы — агитаторы!

— Мы — волнователи! — с гордостью напомнил Пышта.

— Ты-то помалкивай! — сердится Владик. Он с ужасом глядит на беспорядок. Он хватает председательский колокольчик, звонит.

— Товарищи, мы продолжа…

Но, оказывается, ничего не «продолжа…». Встаёт женщина, шаль упала на плечи.

— Ты, белёсенький, погоди! Молод. Не выбирали мы тебя покуда звонить в колокольчик. — И Владик опускает руку. — Спасибо вам, ребята, напомнили нам наши беды. Теперь сами поговорим про то, что припекло… Люди! — Она повернулась к залу. — Не согласна, чтоб за потерянные, загубленные, краденые минуты жизнь зря пропадала. Оглядимся в своём дому, в своём хозяйстве. Зазимок уже, только успеть картофель убрать, свёклу выкопать. Минута дорога. А тракторист Непейвода опять в обнимку с бутылкой? Не правда, что ли?

— Правда! — ответил зал. И общее слово ухнуло, как камень.

И Пышта увидал: в конце зала поникли белые бантики, похожие на крылья вертолёта. Опустив голову, Анюта стала пробираться к двери.

«Про её отца сказали. Её фамилия Непейвода!» — заколотилась тревога в Пыштином сердце. Он шагнул к краю сцены. Но из рядов потянулись к Анюте руки, много добрых рук. Все старались погладить косички, удержать её. Даже один бантик остался в чьей-то руке. Но Анюта пробиралась мимо. Пока не тронула её рука седенькой учительницы. Тогда все люди подвинулись. Анюта села, и учительница обняла её. А Пышта услышал, как Владик объявил:

— Сейчас мы вам покажем кино! Должен предупредить: аппарат у нас узкоплёночный, экран маленький. Поэтому подвигайтесь ближе. Я буду давать объяснения к некоторым кадрам.

Все на скамейках стали подвигаться поближе.

— Помощник киномеханика, прошу сюда! — позвал Женя.

Аппарат поставили на стол среди зрителей, и Пышта открыл коробку с плёнками.

Две девочки в ряду зашептались:

— Небольшенький, а уже помощник киномеханика!

Свет потух. На большом экране засветился маленький яркий экранчик.

Сперва Пышта с Женей показали фильмы про «Первомайский» колхоз. Когда все увидали гладких коров, всходы, густые и дружные, и когда с экрана улыбнулась птичница Паня, Пыште захотелось хвастаться. Он сказал никому:

— Я тут ходил. Я с птичницами знаком.

И девочки на него посмотрели.

Потом показывали фильм про химию. Эту цветную плёнку Непроходимимы купили в складчину перед отъездом. На экране все увидели тощие колосья, мелкие зёрна. Такой пшеница выросла на поле, которое удобряли только птицы, пролетавшие над ним. И вдруг на экране поднялись цеха. Из машины сыпался поток бело-голубых крупинок. Вот гора бело-голубого песка. Под солнцем каждая песчинка светится бело-голубым светом. Этот песок не намывала речка, не хранила земля, его сделали на химическом заводе.

— Красота! — говорят в зале.

А Владик стоит на сцене и объясняет про красоту скучными словами:

— Как видите, удобрения оформлены в виде гранул. Каждая такая песчинка называется гранула…

«Гранула… Красивое имя, словно у царевны в сказке», — думает Пышта.

А Владик — своё:

— Гранулы поступают к потребителю, то есть к колхозу…

На экране, рядом с тощим колосом, появился золотой, тучный, с тяжёлыми тесными зёрнами. Он вырос из такого же зёрнышка, но в землю положили для него чудесную пищу — гранулы.

— Красавец колос! — приветствуют его в зале.

А у Владика у бедного одни скучные слова и цифры:

— Урожайность данного сорта пшеницы при внесении удобрений…

Плёнка кончилась. Пышта подал Жене следующую катушку.

— Подождите показывать… Я очки уронил! — сказал со сцены Владик. Но за треском аппарата его не услышали.

Все увидали шоссе, чайную с вывеской. На экране появился Пышта.

— Глядите, помощник киномеханика! Он самый! — заговорили все, стали оглядываться, улыбаться.

Помощник киномеханика вёл себя на экране странно. Он пятился спиной. Спиной вперёд он скакнул по ступеням на крыльцо. А из чайной вышел почтальон и задом наперёд ушёл на улицу. А Пышта спиной влез в дверь.

— Гляди, что делают! — смеялись в зале и оглядывались на Пышту. — Артист!.. Комик!.. Он и по радио выступал! Давай, давай!..

Пышта исстрадался возле аппарата.

— Выключи! — просил он.

— Не выключу. Смотри на себя, тебе полезно! — отвечал Женя.

А Пышта уже был внутри чайной. Пятясь, он подвигался к буфетной стойке. Он высоко задирал на ходу ноги. Потом спиной помчался к столу, стал быстро-быстро пододвигать к себе все тарелки, кружки, вилки, ложки. А на самом деле всё было не так: он со злостью отталкивал от себя всё, что стояло на столе, отказывался пить чай без конфет, требовал мороженого и кричал Майке обидные слова. И на самом деле он не задирал ноги, а топал ими, и не прыгал задом наперёд по ступеням, а наоборот — спрыгнул с них на улицу и удрал со злости куда глаза глядят.

Просто плёнка крутилась от конца к началу. Потому что, разыскивая эти кадры, чтоб вырезать, Пышта перемотал плёнку и всё получилось на экране задом наперёд.

А Владик всё ещё искал обронённые очки.

— Не крутите без меня! — сердился Владик. — Я должен комментировать кадры! Что такое? Почему смеются?..

Сцена в чайной кончилась, пошло другое.

— Гляди, наш район… шоссейка… птицеферма… — переговаривались зрители. — Дед Тимоша идёт, гляди… Пятится!..

На экране все прохожие пятились. Дед тащил мешок с сеном и пятился. Рядом с ним пятилась собака. Шли вперёд хвостами куры, и ехал на велосипеде задом наперёд милиционер. И вдруг на экране появилось знакомое футбольное поле, и все увидали футбольный матч. Ну и матч! Футболисты с немыслимой быстротой, пятясь, удирали от мяча. А мяч гонялся за ними. Он сам находил ногу, о которую стукаться, и отбрасывал футболиста назад.

Тут в зале поднялся шум невероятный, буря бушевала. Зрители вскрикивали, взвизгивали, возмущались, хохотали.

— О-ой… — стонал от хохота зал. — Лёнька наш от мяча увёртывается!.. Не могу!.. Держите, братцы, нападающего, пятится словно рак!.. Надо же, вратарь что делает! Ох, даёт! Петрушенко тикает от мяча, а мяч за ним!.. А-а-а, о-о-о…

Женя и Пышта хохотали вместе со всеми. Аппарат гнал пленку задом наперёд.

Матч кончился. Еще минуту зал фыркал, охал, отдувался.

Пошли новые кадры. Кто-то сказал:

— Наша Новолесская фабрика!

Владик услыхал. Это были деловые кадры. Хоть очки не нашлись, но дольше молчать он не мог. Он сказал:

— Вы видите, на экране дымит фабрика…

Но фабрика, не обращая внимания на объяснения, взяла да втянула весь чёрный дым с неба обратно в свою трубу.

— О-ох! — дружно охнул зал.

— Сейчас перед вами будет строительство, — продолжал Владик-докладик. — Обратите внимание на преступную бесхозяйственность! Вот во что превратился кирпич после разгрузки!..

К веселью зрителей, кирпичи, кучей сваленные и пригнувшие тополёк, словно по щучьему велению попрыгали в самосвал. Мигом затянулись на них трещины, а обломанные углы приклеились обратно. А тополёк распрямился и тут же оброс целёхонькой корой.

Заворожённый чудесным зрелищем, зал примолк.

— А вот и зерно повезли сдавать! — в тишине радостно объявила старушка в первом ряду.

Владик включился, как приёмник, в котором надавили кнопку «звук»:

— Как вы видите, ещё один пример бесхозяйственности! Шофёр гонит вперёд машину с недозволенной скоростью, ветер сдувает плохо прикрытое зерно!

А зрители видели: задним ходом мчится грузовик. С обочин, из кюветов, он, словно насос, вбирает в свой кузов растерянное зерно. И оно ручейками вбегает под брезент.

И вот уже улыбается во весь экран толстощёкая физиономия шофёра.

— Пахомов! Да это ж наш Пахомов! — зашумели в зале.

И вдруг раздался испуганный вопль Владика:

— Остановите!.. Остановите!..

Выключили. Все увидали на сцене Владика в очках.

— Неужели вы слепые? — возмущённо спросил он. — Вы же демонстрируете фильм задом наперёд!

У Жени был виноватый вид.

— Не понимаю, кто мог перемотать плёнку? — И он посмотрел на Пышту.

. И Владик тоже. И весь зал посмотрел.

— Я… я хотел… я думал… пышто я… — забормотал Пышта.

Не мог же он сознаться перед всем народом, что хотел вырезать себя, чтоб скрыть свои позорные поступки. Все смеялись. Но, прорвавшись сквозь общий смех, прозвенел тоненький, хрипловатый голос.

— Он правильно хотел! — крикнула Анюта. — Он хотел, чтоб починились все кирпичи, чтоб зря их не ломали! Чтоб всё зерно собрать, чтоб ни зёрнышка не пропало! Чего тут смешного?!

Шум и смех вспыхнули с новой силой. Но это был уже совсем не обидный смех, нет! Все люди сейчас смотрели на Пышту дружески, ласково улыбались, и кивали, и махали ему.

И Пышта сразу позабыл, что плёнку он перематывал вовсе не для такой благородной цели. Он поднял голову. Он в первый раз почувствовал, каким уважаемым становится человек, который делает хорошие дела для всех людей.

И Пышта увидел, как пробирается к выходу Пахомов. А люди оборачивались Пахомову вслед, глядели на него с презрением и гневом и говорили ему недобрые слова.