Жил-был Пышта

Глава 1. Рёв дикого медведя

По шоссе мчатся машины. Разные. Ревёт тяжёлый «МАЗ» — серебряный бык на радиаторе. Везёт трубы, как пушечные жерла. Стоймя едут стены с окнами, не них сложат дома. Гремят гусеницами бульдозеры и грейдеры — идут строить дороги и плотины. А с полей, подрагивая бортами, бегут грузовики, — тугие капустные кочаны, красноносая морковка, свёкла навалом… Шоссе, как река, движется, движется. По обочинам, словно по берегам, осенние вётлы машут вслед. Срываются рыжие листья, на лету прилипают к ветровым стёклам машин.

Слышишь, сигналит маленький «Москвич»? Никак ему не обогнать вон тот голубой автобус. Чудак! Объехать не можешь? Автобус притормозил к повороту и мигает тебе задним красным глазом.

— Эй, борода! — кричит водитель «Москвича». — Что стал? Правил не знаешь? Нет тут левого поворота!

Из автобуса высовывается бородатый водитель.

— Объезжай! — показывает он рукой. — Есть тут левый поворот. Зря сигналишь!

Сердитый «Москвич» и другие машины умчались по шоссе, а мы с тобой, читатель, следим за голубым автобусом. Конечно, мы могли бы выбрать любую машину, однако тогда получилась бы совсем другая история, а не та, что нам с тобой предстоит.

Не огорчайся, что наш автобус не похож на сверкающие никелем междугородные автобусы, где пассажиры покачиваются в откинутых креслах и двери на остановках открываются сами собой. Нет, это старенькая коробочка на колёсах. Но она выглядит молодцом. Умелые руки собрали её из остатков отслуживших свой век автомобилей и отремонтировали на славу. И на её боках поблёскивает солнце.

Автобус пересекает спрятанную в вётлах речку, въезжает на улицу посёлка и останавливается. Но никто из него не выходит. Давай заглянем внутрь. Ага, внутри идёт спор.

— Направо! — Это один из двух пассажиров.

— Нет, налево! — Это водитель.

Бородатый водитель, оказывается, несмотря на бороду, совсем молод. У него стриженая темноволосая голова и под свитером, на котором разместилось стадо оленей, — широченные плечи. Из шофёрского зеркальца упрямо глядит его карий яркий глаз, — два там не помещаются.

— Она сказала «второй поворот налево»!

— Нет, направо! — Пассажир строго глядит сквозь роговые очки. Он держит на коленях пишущую машинку. Над ним висят-покачиваются его пальто и фетровая шляпа.

— А, братцы! Самое главное — куда-нибудь повернуть! — мирит их третий, поблёскивая рыжими насмешливыми глазами.

И тотчас на его встрёпанную голову, на его смуглый лоб, сверху, с полки, сыплются свёрнутые картонные трубки: автобус двинулся.

— Слушай ты, Фёдор бородатый, Миклухо-Маклай! Поосторожнее нельзя?

— Всё правильно! — радуется водитель. — Вот улица Папанина! Сейчас будет её дом. Ребята, подберите плакаты! — командует он. — Влетит нам от неё за такую укладку… Владик, поаккуратней с машинкой… Женька, причешись!

— Безнадёжно! — Женя тщетно приглаживает лохматую голову.

Зелёная калитка. Клумба. Но почему калитка настежь, астры вмяты в землю? На крыльце следы ног, и — никого. Никто их не ждёт?

Бородатый Фёдор выключает мотор, и в тишине сразу же становится слышен из дома отчаянный рёв. Радио, что ли?

Какое там радио! Рёв дикого медведя. Нет, медведю так не справиться. Если подсоединить гогот гуся, визг поросёнка и вопли охрипшего петуха, тогда выйдет что-нибудь похожее.

— Ы-ы-ы, вз-з-з-взви-ви-вишш… Хрр-хрр-хрр-крр-руяу-у-взы-ы-ы…

И сквозь всё это пробиваются задыхающиеся человеческие слова:

— Пышто поеду-у! Пышто не остану-усь! Са-ам поеду-у-у!

— Тут что-то произошло… — с тревогой говорит Владик.

Водитель даёт сигнал. Рёв смолкает. На крыльцо выходит девушка. Все трое говорят: «Майка!» — и выпрыгивают из автобуса.

Она очень красивая, эта Майка, статная, темнобровая. Волосы, туго стянутые к затылку, падают на спину вольно раскрутившимся жгутом.

— Не могу ехать! — говорит Майка и покусывает губы жемчужными зубами, а на густых ресницах накипают слёзы. — Я понимаю: я подвожу бригаду… Но деда вызвали в Челябинск, тётка заболела. Только что такси проводили на вокзал… А куда я брата дену?

Тут из-за Майкиного локтя появляется злющая, вся в грязных разводах, физиономия. Из-под пятнистого от грязи лба глядят два светлых, очень сердитых глаза, а нос и губы вспухли от слёз.

— Пы́што мне в школу надо ходить! Пышто я без тебя просплю! Пышто я обед тоже не умею сам готовить! А к дяде Егору не поеду, он мне уши накрутил!..

— Соседей у вас подходящих нет? — спрашивает Майку Фёдор и разглядывает Майкиного брата.

Майка всплёскивает руками:

— Да какие нормальные соседи его возьмут? Вы даже не представляете, мальчики!.. — Она поворачивает голову, и тёмная волна её волос перелетает от одного плеча к другому. — От него у всех головы пухнут! Месяц, как учебный год начался, а деда уже три раза в школу вызывали!..

— Пышто ветром промокашку унесло, я за ней в окно вылез!

Фёдор внимательно смотрит на Майкиного брата, а Майкин брат внимательно глядит на Фёдорову бороду.

— А почему ты всякую фразу начинаешь с такого странного слова «пышто»? Что за «пышто»?

— Так ведь ему некогда выговорить нормальное «потому что»! У него получается «пышто». Его вся улица так и зовёт «Пышта».

— Понятно, — говорит Фёдор. — Значит, ты — Пышта! А я — Фёдор.

— А у вас борода приклеенная! — говорит Пышта.

Тут поднялся хохот. Женя запустил пятерню в лохматые волосы и стал дрыгать ногами, у Владика очки запрыгали на носу, а у Майки слёзы высохли сразу и солнце вспыхнуло на смеющихся зубах…

— Ох, приклеенная… ну и сказал… Сто раз тебе говорили — сбрей!..

— Честное комсомольское, не приклеенная, можешь подёргать. — Фёдор наклонился к Пыште.

Нет, Майкин брат не посовестился. Взял и дёрнул.

— Да ты просто нахал! — возмутился Женя.

— Ну и тип! — удивился Владик.

Фёдор усмехнулся:

— Действительно, ты — тип. Оставлять тебя одного не стоит. Придётся брать с собой.

Майка за голову схватилась:

— Ты с ума сошёл, Фёдор! А школа?.. И вообще. Он или лоб расквасит, или автобус перевернёт!

Но Женя подёргал себя за лохматый чуб и решил:

— По дороге заедем в школу, договоримся с учительницей. Будем с ним заниматься арифметикой и русским. И каждый вечер станем обмазывать его зелёнкой с ног до бровей, очень помогает.

«Как же, дамся я вам — зелёнкой мазать!» — думает Пышта.

— А нам без тебя никак нельзя, Маечка, — говорит Владик. — Ты одна умеешь играть на аккордеоне. И без тебя не будет ни песен, ни порядка.

— И невозможно этого типа отправлять к дядьке, который крутит уши! — добавляет Фёдор.

Но Майка не согласна. Майка сомневается.

— Предупреждаю, мальчики. Не пройдёт двух дней, как вам тоже захочется отодрать его за уши!

— Нет. Клянусь! — торжественно говорит Фёдор, и карие его глаза смеются Пыште.

— Клянусь! — повторяет Женя. И Владик.

«Правильные дядьки! — думает Пышта. — Нет такого закона у нас в Советской стране, чтобы детям уши крутить!»

— Ой, какие ж вы замечательные мальчишки!.. — сказала Майка.

И побежала и дом. И сунула в рюкзак Пыштины пожитки. А все вещи, которые в автобусе лезли под ноги и торчали из всех углов, она уложила складно. Потом бросила с крыльца в автобус Пыштино одеяло. Пышта насупился: если человек накрывается одеялом, на котором голубые ослы и зелёные утята, сразу видно, что это ещё не очень большой человек.

Но Фёдор сказал:

— Ну вот, теперь ты член нашей бригады.

А Женя прибавил:

— И имей в виду: если будешь нарушать дисциплину, высадим, и шагай себе по дороге!

«Как же, высадят, — думает Пышта. — Нет такого закона в нашей стране, чтоб ребёнка высаживать. Скорей бы поехать! А то как бы не раздумали!..»

Поехали! Поехали! Поехали! Ух ты-ы! Автобус мчится со скоростью 60 километров в час. А на задней поперечной мягкой скамейке лежит Пышта. Кому ещё из учеников второго класса приходится так спать? Никому. И, перед тем как уснуть, Пышта думает: «Автобус бежит. Значит, пол бежит. И скамейки бегут. А я лежу поперёк шоссе и всё равно бегу. Мчусь вперёд левым боком, правым боком — как захочу. И могу мчаться даже вверх ногами». И тут он задирает ноги вверх. Но из шофёрского зеркальца на него глядит внимательный карий глаз и краешек бороды. Ладно, можно и не болтать в воздухе ногами. Жизнь и без того замечательная…

…Ведь вот счастье — каждый день обедать в новом месте: или в сельской чайной у шоссе, или варить суп из концентрата в лесу над костром.

И Пышта сам вынимает концентрат из ящика, сдирает бумажку, бросает крепкий кирпичик в кипящую воду. Кирпичик разбухает, и вот тебе пожалуйста — уже не вода, а суп гороховый с салом булькает и швыряется тяжёлыми пузырями.

День и ночь едет Пышта в голубом автобусе-агитмашине, на котором написано: «НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО!»

— Кто не проходи? Мимо кого-чего не проходи? — сперва удивился Пышта.

— Мы — не проходи. Все комсомольцы и пионеры — не проходи. Если встретил безобразия и непорядки — мимо не проходи!

— Значит, мы все НЕПРОХОДИ́МИМЫ! — сказал Пышта.

И стали они Непроходимимами.

— А что такое агитмашина, ты понимаешь? — спросил Фёдор.

— Конечно, понимаю, — ответил Пышта. — Есть машина «Волга», есть «Победа», есть «Москвич», есть «МАЗ», есть «Агит». Разные марки.

Все засмеялись.

— Да нет, дурачок, — сказала Майка. — Просто это машина, в которой едем мы, комсомольская бригада агитаторов. Мы не только помогаем в уборке, мы ещё и агитаторы. Понятно?

— Что едем — понятно, а про агитаторов непонятно, — сказал Пышта. Нарочно сказал, ведь он агитаторов сто раз видел.

Владик поглядел на Пышту строго.

— Агитатор, — объяснил он, — это человек, который агитирует.

— Агитирует — тоже непонятно, — сказал Пышта упрямо, хоть был уверен, что всё отлично понимает.

Все стали объяснять вместе. И вдруг оказалось — слово нерусское. Переведёшь — получается «волнователь».

— Значит, мы волнователи? — удивился Пышта. — А дед говорит: «Не волнуй маму, не волнуй никого».

Стали меж собой спорить: как лучше, понятней объяснить Пыште. Бились-бились, тут Майка и сообразила:

— Пышта, расскажи, как твоя звёздочка завоевала первое место!

А дело было так. Он с дедом собирал землянику и в лесу споткнулся о ржавый рельс. Дед сказал: «Когда-то здесь вагонетки известняк возили. Уж давно нет того карьера, где известняк добывали». Значит, металлолом? Конечно, металлолом! Ура!

Вся октябрятская звёздочка прибежала на это место. Но старые рельсы разве оторвёшь от земли? Они прошиты корнями деревьев, держатся друг за дружку ржавыми болтами.

Звёздочка пошла в соседний гараж. Но начальник гаража сказал звёздочке: «Нет!» — и стал глядеть в бумаги.

И тогда Пышта произнёс свою первую в жизни речь, в точности все слова, которые говорил в школе вожатый Виктор:

«Если вы, ребята, не поймёте, какое перед вами важное государственное дело, значит, вы плохие граждане своей Родины!»

Начальник гаража удивился, что его называют «ребята». Он перестал смотреть в бумаги и стал смотреть на Пышту. А Пышта, не переводя дыхания, продолжал:

«У вас под ногами валяется гайка или вилка, поломанная, без ручки (вилку он сам придумал), а вы считаете — мелочь? Нет! Пышто из вилок и гаек сварят новую сталь. А из стали много всего понаделают! И у каждого человека будет велосипед «Орлёнок»!»

В кабинете у начальника стало тихо. И теперь Пышта почувствовал, что ребята далеко у двери, а он тут перед столом один.

«Погоди, куда ты пятишься, друг Пыхтелкин? — сказал начальник гаража. — Что, говоришь, там у вас? Рельсы? Ладно. Пошли!»

А когда через час вожатый Виктор и семиклассники сгружали возле школы с грузовика рельсы, начальник гаража объяснял:

«Это ваш Пыхтелкин меня сагитировал! Убедительно у него получается: «пышто-пышто-пышто…» Такую речь произнёс, прямо сердце мне разволновал!..»

— О-ой! — радостно закричал Пышта (не тогда закричал «ой», когда рельсы сгружали, а сейчас закричал «ой», в автобусе). — Ой, я понял, что такое агитатор и агитировать!

Вот какие важные вещи узнал Пышта.

А Женя показал ему много интересных штук, которые ехали с ними в автобусе: банки с красками, клей, картон, кисти, — чтобы выпускать стенные газеты, и «молнии», насмешливые «колючки», и «листки славы». И киноаппарат показал Женя, которым он будет снимать, и киноаппарат, которым будет показывать кино.

— Может быть, — сказал Женя, — я тебя сделал помощником киномеханика. В прошлые поездки у меня был помощник.

Ах, вот как! Оказывается, Непроходимимы уже ездили во всякие интересные поездки! И всё без Пышты! Прошлым летом они строили овощехранилище и даже птицеферму. Они убирали овощи, а Фёдор — он механизатор — даже тракторы ремонтировал. А сейчас дальние Прудковский и Заозёрный районы отстали, не выполнили плана. Скоро уже морозы, а картошка и овощи там ещё сидят в поле.

И студенты поехали на подмогу, на уборку. Много поехало народу, несколько грузовиков. И голубой автобус. В нём настоящий клуб на колёсах, чтобы вечерами, после работы, показывать кино, выступать с песнями и с научными лекциями.

Но только выехали из города — в голубом автобусе заглох мотор. И — ни с места! Пришлось Фёдору двое суток его ремонтировать. И вот теперь догоняют бригаду.

— Я надеюсь, — Владик серьёзно смотрит на Пышту сквозь роговые очки, — надеюсь, что ты в этом вопросе уже разбираешься, знаешь, что наша страна живёт по плану?

— Знаю, — отвечает Пышта.

— Владик решил сделать докладик, — шепнул Женя Майке.

Но Майка прижала палец к губам: «Тише!»

— План составляется, — сказал Владик и заглянул в какие-то записи, — для каждой республики, для каждой области, для каждого района, для каждого города, для каждого колхоза…

Пышта перепугался, что у этой фразы конца не будет до самого вечера.

Но Владик произнёс:

— Ну и так далее.

Потом набрал дыхания побольше:

— В плане записано, сколько нужно добыть угля или вырастить хлеба, или выплавить металла, или выткать ткани, или построить… — пальцем он нарисовал в воздухе двоеточие, — построить домов, электростанций, школ, библиотек…

— Мухи дохнут, — шепнул Женя Майке.

Пышта взглянул на окна: конечно, уже осень, осенью мухи дохнут от холода.

— Ну и так далее. Повтори, что я сказал, — сказал Владик.

— Ну и так далее, — повторил Пышта.

Вмешался Женя:

— Ребёнку нужно рассказывать весело! — Он повернул Пышту к себе. — Представь, Пышта, что ты живёшь не в нашей счастливой и плановой Советской стране, а в стране Неразберихе. Там фабрики и заводы работают без общего народно-государственного плана и выпускают всё, что им заблагорассудится. Например, вдруг стали производить только валенки и никаких штанов и шапок. Не хочешь ли ты, Пышта, носить на голове валенок? А вместо штанов… Братцы, что бы ему рекомендовать вместо штанов, а?

— Я категорически возражаю! — завопил Владик. — Разве может ребёнок из такого рассказа понять всю важность государственных народнохозяйственных планов?

— Ребёнок, можешь? — спросил Женя.

— Могу! — ответил Пышта. — Потому что я не хочу носить на голове валенок! Пусть все заводы и фабрики делают по плану всё, что всем ребятам и всем людям нужно.

— Ну, вот видишь! — сказал Владику Женя. — А ты, Владик, — догматик.

Пышта перевернул незнакомое слово на знакомый лад: Владик-докладик. И всем это понравилось. Кроме Владика.

Вот так они мирно ехали целый час или два, как вдруг Пышта возьми да скажи:

— Давайте не поедем в Прудковский район! Они сами виноватые, что план не выполнили. Давайте лучше поедем туда, где собрали много яблок или ещё чего-нибудь вкусного!

Такое хорошее предложение! Не думал Пышта, что Майка рассердится:

— Не суди, о чём не понимаешь. Лето было дождливое, уборочные машины вязли! А ты винишь!..

Но Пышта терпеть не мог, когда Майка его учила.

— А ты, а ты… — бросился он в спор, — ты тоже меня всегда винишь! Когда я шёл через проходной двор, у меня галоша в луже застряла. Я её вытаскивал, а фуражка слетела. А тётя Катя в раздевалке сказала: «Отмойся, тогда являйся!» А пока я отмылся, урок начался, и Аглая Васильевна меня в класс не пустила. А ты меня ругала! А я был невиноватый!

— Вот именно — виноватый, — сказала Майка. — Шёл бы улицей.

— А улицей дальше! — всё громче спорил Пышта. — Пышто я опаздывал!

— Выходил бы пораньше из дома!

— А я не мог! Пышто у меня арифметика куда-то делась!

— Ах, делась? С вечера надо ранец собирать!

— А я мог, да? Мог, да? — Сердитый Пышта, как Петрушка из-за ширмы, выскакивал из-за спинки скамьи. — Не мог! Пышто я смотрел телевизор, а потом ты меня спать загнала!

— А вот зря дед разрешает тебе смотреть телевизор!

Спор разрастался, как буря. Волны вздымались всё выше. Казалось, они раскачивают автобус. Фёдор резко засигналил и затормозил. Картонные трубки посыпались Жене на голову.

Оказывается, через шоссе идёт стадо. Фёдор сигналит, а коровы не боятся. Теснясь, притираясь к голубым бокам автобуса пятнистыми боками, они идут совсем рядом с Пыштой, и в окно входят запахи нагретой шерсти и молока. Коров Пышта побаивается, но потрогать бы шерстяной лобик и бугорки-рожки у того рыжего бычка!..

— Пышта! Сиди на месте! Вывалишься!..

Пастух щёлкает бичом. Коровы бегут рысцой, неловко вскидывая ноги, перескакивают кювет. А рыжий бычок остановился, глядит вслед автобусу большими ласковыми глазами. И вдруг, вытянув голову, посылает Пыште хриплое «М-м-му-у!». Прощается. Хорошо бы помычать ему в ответ, но они уехали дальше. Они торопятся. Им надо ехать без задержек, догонять свою бригаду.

Мимо окон — посёлки, поля… Проносятся деревья — красные, рыжие, словно охваченные пламенем. Осень. От столба к столбу бегут провода, провисают, взбираются вверх, перебегают через перекладину на столбе и опять — вниз. На проводах качаются птицы, они, как пловцы, кидаются с проводов в воздух, будто в задачнике на картинке: три улетели, две остались, сколько всего?

Низко над шоссе проходит вертолёт — толстобрюхая красная стрекоза, а крылья над головой как мельница. Когда его грохот смолкает, Пышта слышит голос Майки:

— Приедем в Прудковский комитет комсомола, скажем: «Посылайте на самый трудный, самый отсталый участок!»

Женя отвечает:

— А на отсталом участке все будут в восторге! Закричат: «Ура! Здравствуйте!» Скажут: «Мы больше не будем плохими, будем хорошими!» И нашу бригаду встретят с оркестром в сто медных труб с барабаном.

Такая встреча Пыште нравится, а Майке нет. Майка сердится.

— Нам не нужны трубы и барабаны. Нам нужно быть нужными! — говорит Майка.

Пышта смотрит в окно. Он играет со словами, которые сказала Майка. Он крутит их так и этак. «Нужно быть нужными, — бормочет он. — Не нужно быть ненужными». Ну конечно, это плохо, если им скажут: «Вы нам ненужные!» И как весело получается: «Вы нам нужные».

«Так и будет, — думает Пышта. — Не могут быть ненужными люди, у которых такой прекрасный голубой автобус, и пишущая машинка, и киноаппарат, и такая большая банка с красной краской».