Живи и ошибайся 3

Глава 8

Технология изготовления стальных струн в Россию ещё не пришла. Притом что уже существовали рояльные струны, более тонкого сечения не изготавливали. Лешка предполагал, что тут всё дело в качестве стали. Потому мы решили ориентироваться на традиционные гитарные струны из жил и кишечника овец или других животных. Пусть там не такое звонкое звучание и они реагируют на влажность и температуру, зато достать не в пример проще.

Я и с запуском музыкального цеха раскачивался неизвестно сколько времени, если бы не Куроедов с его энергией и не менее энергичный господин Сихра. Им прямо бегом и немедленно захотелось производить музыкальные инструменты высочайшего качества. Эти двое добрались до имения на лодках, но где-то на подходе парусная посудина, загруженная редкими породами дерева и чем-то ещё нужным.

Своих немцев-полиграфистов я сразу переориентировал на печать листов для нот. Нет, изобретать новый вид музыкальной нотации нам не требовалось. Партитуры и через сто лет практически не изменятся.

Другой вопрос, что у нас будет элитный салон, где можно будет приобрести не только инструменты, но и ноты с учебниками. Тут я был согласен с Куроедовым, что наличие композитора и педагога — очень важное приобретение. Записывать же ноты различных произведений можно поручить тем музыкантам, что скопились в Перовке. Зря их, что ли, старец Самарский кормит? Пусть отрабатывают содержание.

На самом деле, когда я вник в тему изготовления акустических гитар, то понял, что там особых сложностей и нет. Малые прессы, струбцины, инструмент резки и обработки досок имелись у нас в наличии. Даже различной наждачной шкурки заготовили с запасом, предполагая обработку деревянных декоров на пароходе. Про клей и лаки с морилками я вообще молчу — всё есть.

Привезённые Куроедовым кедр и орех распустили на очень тонкие доски (не как на шпон, а толще!). Мастера подготовили шаблоны, и, собственно, непосредственная работа по изготовлению первых гитар началась.

Мне было интересно, и я потратил полмесяца в октябре, чтобы проследить все этапы создания инструмента. Лешка так рьяно настаивал на том, чтобы начали делать собственную фанеру, что я искренне считал, что она нам понадобится именно для гитар. Были у меня подозрения, что друг сам лично не вникал в технологию. Справочного материала он привёз много, но читал по мере необходимости. До недавнего времени нам больше требовались знания по медицине и досье на видных деятелей страны.

Достав подшивку с инструкцией по изготовлению гитар, Алексей уверенно сообщил, что для верхней и нижней деки гитары требуются тонкие доски, которые вручную должны шлифоваться до определённой толщины. Нижняя дека — 3 мм, а верхняя — 2.5 мм. Причём нижняя из ореха будет состоять из двух половинок и иметь центральный стык.

Перераспределив мужиков, я поставил задачи плотникам и столярам. Шлифовали они сразу пять заготовок на случай того, что в процессе сломают или испортят.

Форму будущей деки срисовали с имеющихся гитар: той, что была у Алексея, и у господина Сихра. Он, кстати, тоже решил посмотреть, как оно всё делается. Сильно удивлялся нашим станкам и вообще цеху, имеющему огромные застеклённые окна-фонари и дополнительное освещение газовыми светильниками.

Газ мы получали из горючего сланца. Скажу честно, это были больше понты, чем нормальное освещение. Газа добывали мало. Медные трубки сифонили, как говорится, из всех щелей, которые заматывали ветошью и покрывали лаком. Я откровенно опасался пожара и разрешал использовать эту сомнительную технологию крайне редко.

Однако в пасмурные октябрьские дни в цеху действительно требовалось дополнительное освещение, и газовые фонари оказались в тему.

Куроедов заверял, что в Лондоне вовсю используют эту технологию для освещения улиц. Причём сосед так красочно и ярко всё описывал, что создавалось впечатление, что он если не сам участвовал в создании фонарей, то точно бывал в Лондоне. По крайней мере он прочитал композитору обзорную лекцию по горючему сланцу и уверенно рассказал, как и что делается, как подаётся газ, и так далее.

Не могу сказать, что газовые светильники ярко светили. Меня устраивало, что по сравнению с восковыми свечами газ, полученный из горючего сланца, обходился неимоверно дёшево. Крестьяне, добывающие его, просто отрабатывали барщину. А привозили камни на локомобилях, которые после доставки грузов на верфь возвращались обычно порожняком.

Самим мастерам свет газовых фонарей нравился неимоверно. Радовались, как дети, тому, что могут работать в приличном месте, которое у нас действительно было шикарным по местным меркам. Обед централизованный по расписанию для всех. Условия труда — царские. И дело здесь даже не в мастерах, а в том, что для работы с деревом нужна достаточно тёплая температура помещения, иначе все эти лаки и клей долго сохли.

Изготавливаемый предмет для столяров был в новинку. Они долго щупали и вздыхали, разглядывая гитару из двадцать первого века, ненавязчиво намекая, что вот прямо точно так, наверное, не смогут сделать. Видимо, по этой причине слушали инструкции Алексея очень внимательно, ни на йоту не отходя от технологии. Сказано было, что для боковых зажимов нужна ель. Именно эту породу дерева и использовали.

Мне показалось, что самым сложным в наших условиях было изготовить фигурную деревянную полосу, которая соединяла нижнюю и верхнюю деки.

Для начала работники попробовали сделать форму. Взяли готовую фанеру и стали гнуть, воздействуя паром, но ничего толкового не получилось. Тогда решили поэтапно крепить тонкие листы шпона на каркас. Шпон предварительно вымачивали, после клеили, зажимали в форме и сушили каждый слой не менее суток.

Пока парочка мастеров «развлекалась» с этой заготовкой, другие готовили гриф. Тоже возиться пришлось долго. Помимо технологических особенностей, Алексей занимался откровенным украшательством в виде маркетри и логотипа. Это чтобы продукцию нашей музыкальной фабрики узнавали. Чего-то мудрёного с вензелями выдумывать не стали. В основе логотипа был треугольник, который подразумевал стилизованную букву «Д» (Лешкину фамилию Данилов) и «Т», то есть «Титов», вписанную в этот треугольник.

В черновом варианте без украшений гриф закрепили на ободе гитары. Здесь пришлось, помимо клея, использовать металлические элементы — мини-анкер. Пока этот товар у нас штучный, но на будущее придётся придумывать, как наносить резьбу на болты более технологическим способом.

Сама сборка корпуса проблем не вызвала. Главное, дать всем деталям, креплённым клеем, хорошо просохнуть и выводить шлифовкой чистовой вариант.

Первую, покрытую лаком, но ещё без струн, гитару я лично покрутил со всех сторон, похвалил мастеров, велев налить всем по чарке крепкого вина. Пусть и не разбираюсь в музыкальных инструментах, но качественную вещь отличить могу.

Струны и настройку гитары брали на себя Лёшка со столичным композитором.

Вообще-то настройка там понадобится не один раз. В ходе перевозки на состояние струн повлияют влажность, тряска и прочие факторы. И тем не менее господин Сихра был чрезвычайно доволен всем, что увидел и попутно ещё святого старца в Перовке послушал. Эту услугу мы всем гостям предоставляем без проблем.

Правда, Андрей Осипович ненавязчиво намекнул, что гитара это не самый элитный инструмент. Аристократы могут презрительно поморщиться, когда мы объявим об открытии «Салона». С этим все были согласны. Потому у нас в планах изготовление арфы. Вот дождёмся заказанных рояльных струн и соберем что-то похожее.

Чтобы композитор не заскучал, мы его к батюшке в Перовку переправили. Там есть кого обучать игре на инструменте, заодно и музыкальной грамоте. Так-то у нас имелись провинциальные музыканты-преподаватели, кто-то на скрипке и даже виолончели играл. Кстати, эти музыкальные инструменты я бы не взялся изготавливать. Чай не Страдивари!

Хотя Лёшка уверял, что в нашем оркестре тоже далеко не Моцарты. Набор музыкальных инструментов был очень широкий. Тут и гармоники, и скрипки, и обыкновенные рожки, которые на охоте используют. Да и на простых деревянных дудочках пяток слепых музыкантов наяривал так, что я аж позавидовал их умениям.

Дед настаивал на том, чтобы мы ещё и баян начали выпускать. При этом ни схемы, ни аналога у нас не имелось. Идею я забраковал, аргументируя тем, что и с арфой головняка будет много. Там столько нюансов и деликатных деталей, что требуется ювелир или кто-то похожей специальности.

По поводу музыкальных инструментов в середине девятнадцатого века можно говорить много. Почти у каждого помещика имелись дворовые крепостные, услаждающие слух. Порой целые оркестры собирали и вполне себе достойные.

— Это меня мама уговаривала в музыкалку ходить, а у этих выбора нет — крепостные, — дал Лёшка оценку творчеству подневольных крестьян.

Всё так и было. Пришла барину в голову идея организовать свой оркестр, и никуда не денешься — будешь учиться играть на том или ином инструменте. Ленивых могут и на конюшне вожжами отхлестать.

Если быть объективным, то не так много развлечений у помещиков. Ездят друг к другу в гости, обсуждают малозначимые события, сплетничают, ждут новостей из столицы, чтобы появились новые темы для тех же сплетен. Жизнь в поместьях неспешная и скучная.

Скуки ради и обучают музыке (не сами, конечно) крепостных. Не скажу, что поголовно все помещики этим развлекаются, но многие. От них уже мода на музыку пошла у крестьян. Побренчать на праздники на балалайке многие горазды. Так сложилось, что мой «дядюшка» Титов не особо любил музыку, предпочитая охоту и чтение философских трактатов. Оттого в моих деревнях даже балалаечников не было.

Я сильно удивился, когда узнал, что у Похвистневых каждый третий мужик не только на балалайке наяривает, но и на дудочках. Балалайка самый простой и доступный по материалам инструмент именно для крестьян, а господа к нему относятся с презрением, высказывая своё «фи».

Отец Нестор подобными предрассудками не страдал. Или, как вариант, не был в курсе, что балалайка — это плебейская музыка. Мы ему собрали музыкантов и хор, нашли того, кто бы этим всем руководил, и крестьяне неплохо исполняли мелодии таким сборным оркестром как внутри церкви, так и на импровизированной концертной площадке, которой стало крыльцо гостиницы.

Андрей Осипович Сихра, послушав народный щипковый инструмент в оркестре, надолго задумался. Так-то он поклонник гитары, но, как музыковед, не мог не отметить виртуозную игру наших балалаечников. Говорить, что там не только музыканты старались на совесть, но репертуар для развлечения публики был подобран соответствующий, я не стал. Под «Яблочко» во время осеннего праздника урожая даже бабы отплясывали.

Про голоса певчих я уже упоминал. Без микрофонов и прочей техники горланили так, что в усадьбе было слышно.

Мне с Лёшкой дед немного попенял, что мы, как положено попаданцам во времени, новые песни не внедрили, и быстро исправил этот недостаток. Смысла в таком прогрессорстве я не видел — на обычных красках больше прославились. Но репертуар хора людям нравился. Ту же песню «Издалека долго течёт река Волга» мне и самому приятно послушать.

Именно в музыкальном сопровождении этой песни очень органично смотрелись балалайки, которые так потрясли столичного композитора. Мы ему пообещали изготовить несколько элитных инструментов для концерта. Дед припомнил, что были такие здоровые для народный ансамблей. Можно для разнообразия сделать.

Пока же запустили производство гитар и застопорились на теме цены. Учитывая то, что труд крепостных практически бесплатный (не учитывая кормёжку), то себестоимость копеечная. Даже то, что дерево привозное, роли не играло. Можно гитары и на местном сырье изготовить. Якобы звучание будет чуть другое. Но где тут те специалисты, чтобы оценить подобные нюансы? А вот сколько будет стоить гитара нашего производства, никак не могли сложить.

Впервые даже у Короедова не нашлось слов. Он предлагал от десяти до ста рублей за инструмент. Очень такой солидный разброс цен. Я бы и по пять рублей продал.

Повезло, что дед завершил дела на верфи, законсервировал стройку до весны и вернулся в поместье.

— Гении маркетинга, — привычно проворчал он.

Это ворчание немного странно звучало из уст молодого мужчины, коим дед сейчас и был.

— Делайте трафарет, печатайте на деке золотыми буквами, что это музыка от старца вашего, и продавайте по сто рублей, — порекомендовал он.

— Пригласим батюшку, пусть благословит и подтвердит благое дело, — согласился я.

— Начнёт отец Нестор тебя про следующий год расспрашивать, ты молчи, — неожиданное предупредил Лёшка. — Не дают мне покоя угрозы адъютанта великого князя. Вдруг и вправду решат батюшку в Петербург увезти? А так без информации он сам сбежит обратно.

— Или начнёт наш медицинский справочник пересказывать, — скептически ответил я. — Хотя согласен, с пророчествами стоит попридержать отца Нестора.

— Нужно ускорить процесс открытия клиники. Как там дела? — поинтересовался дед стройкой, которую я курировал.

— Пару кабинетов и хирургический зал по просьбе Иноземцева уже отделывают, положили полы, плинтусы закрепили. Окна и двери есть. Всё остальное оставили на весну и следующее лето. Главное, отопление начали устанавливать. Топить здание будут уже скоро и, значит, продолжат отделочные работы.

— Что там отделывать?! — возмутился Лешка. — Побелили в белый цвет, постелили полы, и достаточно. В той же хирургии больше требуется освещение, а не какая-то отделка.

— По поводу освещения не мне тебе говорить. Даже не представляю, как местные проводят операции, когда ничего не видно. Может, «изобретем» керосиновую лампу?

— Можно и изобрести, но толку от неё хирургам немного. С ней даже система зеркал не поможет. Говорю тебе как специалист.

— Иноземцев ваши зеркала хвалил, — встрял дед с замечанием.

— Фёдор Иванович всё хвалит, — отмахнулся Алексей. — Бинты с гипсом его особо впечатлили. Он же уехал как раз тогда, когда я начал тему гипса разрабатывать, а когда вернулся, у меня уже была написана и отправлена статья в журнал, а профессор в пролёте оказался.

— Сильно горевал, что его имя никак не упоминается в связи с этим изобретением?

— Не знаю насколько сильно, но письмо Пирогову послал. Уговорил меня подтвердить, что мы тут совместно работали, работали… Проводили исследования.

— Пирогов-то при чём? — задал я вопрос, пытаясь вспомнить, на чём конкретно специализировался этот выдающийся российский врач. — Он в какой области профессор?

— Да во всех. Как и большинство местных медиков. Другой вопрос, что у них с Иноземцевым давняя вражда или соперничество. Наш профессор Пирогова недолюбливает.

— И какой смысл письма писать? — не понял я.

— Ну как же! — возмутился Лёшка. — А ткнуть оппонента, продемонстрировав его невежество?! Неважно, что это моё изобретение. Господин Иноземцев находится на передовом крае науки, а Пирогов всего лишь приглашён кем-то там работать в столицу.

— Ну да, ну да, — согласился я с тем, что у нас тут самый что ни на есть передовой край науки.

Между прочим, это срочно требуется подтвердить чем-то значимым. Излечение слепых хоть и стало сенсацией, но зараза батюшка так всё повернул, что лавры ему и достались.

— Лёша, посмотри у себя в справочном материале, на чём можно ещё прославиться, — поднял я волнующую тему.

— Проверял, и не раз. Собственно, этой темой мы и занимались в последнее время. Врачам нужны подробные анатомические атласы. Это очень важно для развития медицины. Но мы же говорим о нашей клинике и такой ситуации, когда отца Нестора не станет.

— Давай вместе прикинем, — предложил я.

Следующие два дня мы усердно копались в распечатках. Дед тоже подключился, одобряя или критикуя выбранное. Он же предложил смотреть по фамилиям известных людей. К примеру, Боткин. Ему пока одиннадцать лет, живет в Москве и знать не знает, что станет лейб-медиком императора. До него серьёзными исследовании нервной системы никто не занимался не только в России, но и во всём мире. Подробное описание нервной системы вещь полезная. Я бы Иноземцева посадил на эту тему.

Боткин много к чему приложил свою руку. Даже гепатит А в нашей реальности называли его именем. Правда, мы эту инфекционную болячку уже в своём справочнике записали, включая симптомы и предупреждение о заразности.

Дед настаивал на внедрении медицинской техники. Измерять кровяное давление, пропагандировать вред кровопускания, снимать кардиограмму и так далее. Лёшке больше приглянулась микробиология, микробы и вирусы с бактериями. К тому же на эту тему уже имелись наработки, и фанатик в этой области Куроедов.

— «Палочка Коха открыта в 1882 году», — зачитывал друг текст. — Чахотку ещё не считают инфекционным заболеванием.

— Уже считают, — вмешался я. — Мы в справочнике об этом писали.

— Писали. Но ты тогда не захотел вдаваться в детали и возбудителя туберкулёза не описывал. И не забывай, что в России справочник видели единицы из числа врачей.

— Хорошо, как вариант годится, — не стал я спорить. — Всё равно мало для клиники. Лечить-то туберкулез мы не можем, батюшка всех чахоточных в Крым ссылает, а там скоро война.

Идею создания вакцин против тифа и сибирской язвы я категорически отмел. Вакцины нужны, но у нас нет ни научной базы, ни учёных, кто стал бы этим заниматься. Да и пример Мечникова, у которого лаборант нарушил техпроцесс, не вдохновил. Вместо вакцины против сибирской язвы получили в результате падёж овец, на которых испытывали препарат. Если и заниматься вакцинами, то самим, а мы и без того себя загрузили.

Деду ещё приглянулась ортопедия. С нашим гипсом это направление непосредственно пересекается. Тот же аппарат Илизарова вещь полезная. Однако ограничений слишком много, и главное из них — отсутствие рентгена.

Толком так ничего и не решили. Туберкулёзную палочку Лёшка, безусловно, «откроет». Подопытных для её извлечения зимой прибудет много. Меня всегда это возмущало. Нет бы этим чахоточным дома в тепле сидеть, так они за чудом к старцу поедут. Никаких чудес от туберкулёзников не перепадёт, как и известность клиники. Дед уверял, что у нас достаточно той самой славы и без излечения больных.

И снова я был не согласен. Мы не только своим старцем прославились на всю страну, но и красящими пигментами. Куроедов чуть ли не всех своих крестьян задействовал в производстве красителей. Пигменты у нас скупали все без разбора. И цены ведь были высокие. Зато такого разнообразия оттенков ни у кого не найти. Куроедов умудрялся втюхивать даже обычную охру для художников. Там же в основе глина. А она, как мы знаем, значительно отличается от места карьера и имеет различные оттенки.

Набор «Куроедовские краски» в последнее время расширился. Именитые художники к нам сами приезжают, а тем, кто не может себе такое позволить, купцы продают краски в тюбиках или в виде порошка.

Предположу, что и композиторы в ближайшее время подтянутся. Может, и вправду зря Лёшка начал паниковать и переживать, что отца Нестора увезут в столицу? Здесь и без старца довольно оживлённая торговля идет.

Кстати, сосед по поводу своих «Куроедовских красок» хвастался каждому, кто попадал в его поле зрения. Такой абсолютной уверенности в собственной гениальности и таланте я ни у кого ранее не встречал. Считается, что Брюллов излишне капризен к собственному творчеству, но куда там его амбициям до самомнения Куроедова! Даже патенты на пурпур и анилин, которые у нас были совместные, Ксенофонт Данилович умудрялся продавать как свои единоличные изобретения. Мы с Алексеем просто рядом стояли, перетирая порошочек для этого гения из провинции.

Когда тема музыкальных инструментов немного утихла, композитора Сихру в обязательном порядке просветили по поводу красок. Просто новых тем для разговоров не осталось, и Куроедов решил вспомнить старые заслуги, раз уж даже Гундоровы перестали реагировать на расписанные перспективы музыкального салона. Эти родственники Алексея, похоже, на всю зиму у нас задержатся. И ведь не выгонишь. Я ещё понимал, что Софья, как жена Лёшки, могла бы погостить (друг усиленно трудился над наследником), но остальные своим присутствием совсем не радовали.

Пожилая чета Гундоровых начинала новый день с жалоб на здоровье. Им вторили жены старших сыновей — братьев Софии. Повезло, что детей с собой не привезли, оставив дома с воспитателями. Зато притащили личных слуг, которых тоже пришлось устраивать на постой и кормить за мой счёт. Но в целом Гундоровым слушать Куроедовское хвастовство порядком надоело.

— Людишки у меня, знаешь, какие? — красовался Куроедов перед столичным музыкантом. — Я им указания даю, а они краски мешают. Да, господа, — это уже нам, — недавно красненький цвет получили. Не знаю, как проверить. Был такой или нет? Вот сердцем чувствую, что это моё новое открытие!

— Оттенок красного к какому ближе? — деликатно поинтересовался Лёшка. — К кадмию или краплаку?

— Наладить выпуск даже известного пигмента не менее прибыльно, — намекнул я на производство известного всем кадмия красного.

— Во-во! На него цвет и похож, только как бы охры немного добавили, — продолжил «знаток» красок и живописи.

Графине и Иноземцеву слушать очередную историю про краски было неинтересно. Новосильцева, сославшись на усталость, покинула гостиную. Иноземцеву же понадобилось что-то в библиотеке. Гундоровы давно пресытились историями соседа и тоже удалились. Лиза попыталась изобразить радушную хозяйку, но я ей показал жестом, что может идти к детям.

В общем, на очередной лекции по красителям осталось нас пятеро, включая самого Куроедова и педагога-музыканта, который по незнанию не успел вовремя смыться и теперь выслушивал, сколько чего и как мы изготавливаем, умудряясь ещё и фразы по теме вставлять. Хотя мне показалось, что Куроедову убедить столичного композитора в своей гениальности не удалось.

— И как же вы тот анилин получили? — язвительно так задал вопрос Андрей Осипович. — Небось опыты ставили?

— Да какие опыты! — отмахнулся Куроедов. — Хинин я себе купил. Ну, знаете этот, который от малярии. Вдруг заболею, так чтобы лекарство было. А тут Георгий Павлович замыслил краски делать, и мой хинин со спиртусом и чем-то там смешал. Так и получили анилин.

Чёртики веселья заискрились в глазах композитора. Не нужно много ума, чтобы понять, что сосед, кроме покупки партии хинина, ничем не помог в деле получения красителей.

— А что с новой краской? — напомнил Ксенофонт Данилович. — Как узнать про патент?

— Она точно новая? — задал музыкант вопрос.

— Дык… — стал прикидывать что-то в уме Куроедов, — людишки мои намешали. Они уже шерсть и лён красили. Хорошо легло.

— Анилин с чем-то мешали или как-то по-другому синтезировали? — проявил и дед любопытство.

— Точно! Синтезировали! — уцепился сосед за «умное» слово. — Я им велел там нагревать, выпаривать, добавлять спирту или чего ещё, но чтобы обязательно цвет поменялся, а то плетей выпишу!

— Если на краплак похож, но дороже, то смысла нет изготовлять, — намекнул Лешка на расходы.

— Зато это моё, никем не запантетованое, — изобразил Куроедов горделивую позу.

До меня стало доходить почему он не распространялся о методах получения нового оттенка. Ну, как говорится, Бог в помощь. Пусть патентует.

— Ксенофонт Данилович, не забывайте, что многие пигменты ядовитые, — в свою очередь заметил я.

— Не… эта краска неядовитая. Проверяли. Васька хромой себе на ногу жбан опрокинул. Нога-то покрасилась, а у него там язвочки были, так они вроде как и прошли. Но после на конюшне выпороли.

— Чудеса просто, — усмехнулся Андрей Осипович, а Лёшка издал какой-то невнятный звук.

Вроде как подавился и тут же ласково заворковал:

— Ксенофонт Данилович, вы же знаете, как мы ценим ваши труды. Везите краску, мы посмотрим, как лучше её подать.

Дед покосился на Алексея и промолчал. Мне же оставалось только поддакнуть другу, заверяя, что я тоже не прочь посмотреть на новый пигмент.