Живой Журнал. Публикации 2021

Пятое правило (2021-06-29)

Карлсон не жалел, что от него ушла жена. В конце концов ― какая жена могла быль у Эдгара По в тот момент, когда он умирал в обнимку с крысами в сточной канаве? А жил Карлсон не под забором, а в чистенькой мансарде, хоть и на крыше огромного современного дома. Жена называла себя поэтессой, и ему ещё повезло, что их расставание не оказалось описано в какой-нибудь поэме.

Он печалился только о недополученной славе. Ну и о деньгах, разумеется.

Как-то он пришёл на поминки по однокурснику (грустная история медленного самоуничтожения, закончившаяся прыжком в окно). Наполовину забытый Карлсоном приятель, у которого изо рта торчал поминальный блин, посоветовал обратиться к другому, полностью забытому: тот, кажется, искал лектора. Полностью забытый обрадовался Карлсону, но, судя по всему, так до конца разговора и не вспомнил его имени и фамилии. Он посоветовал неудачнику вести курс литературного мастерства: всё же они окончили Литературный институт и не понаслышке знали, что собственной писаниной на жизнь не заработаешь. Карлсон согласился и в тот же день попал в руки следующего человека. Ему он тут же солгал, что существует опробованный курс лекций для начинающих писателей. Карлсон помнил, что теперь человечество больше любит числа, чем буквы. Оттого жизнь пестрела заголовками «Двадцать лучших книг для охотников» или «Десять способов написать успешный детектив». Сочиняя на ходу, Карлсон решил, что не нужно увеличивать количество стадий ― пять занятий, пять правил, пять секретов мастерства. Человек, занимавшийся просвещением и развлечением, согласился на всё. Впрочем, он вряд ли слушал просителя, потому что в этот момент ему звонили по поводу сетки-рабицы, а секретарша принесла договор на поставку яиц. Карлсон с уважением подумал, что этот-то точно в одну корзину ничего не отложит.

Но позора Карлсону не хотелось. Дома он даже полез в шкаф, чтобы посмотреть, не осталось ли каких-нибудь записей и выписок. Записей и выписок не было, и он решил импровизировать. На вводной лекции всё равно много говорить не придётся.

Когда Карлсон вошёл в аудиторию, то увидел двенадцать слушателей. Четыре женщины трудной судьбы без возраста, пять школьников-задротов, две скучающие девы-старшеклассницы и старик в заглаженном до блеска пиджаке. Мотивации были ясны, загадок в этих людях не было. Разве пенсионер-садовод мог иметь три судимости в прошлом. Копнёшь любую грядку, а там черепа и кости. Карлсон невольно помахал рукой, чтобы отогнать это видение.

Слушателей нельзя было растерять, потому что оплата идёт по головам, за каждое занятие. И Карлсон стал вдохновенно рассказывать, потому что знал первое, оно же главное, и, может быть, единственное, правило: нельзя дать людям заскучать. Рассказывал он, правда, что прежде всего нужно придумать историю.

― Историю! ― Карлсон драматически замедлил речь. ― У вас должна быть история! А история ― это конфликт. Он на секунду запнулся, но сразу же он рассказал несколько литературных анекдотов про писателей, потому что знал, что анекдоты про писателей всегда пользуются спросом.

На второе занятие, к его радости пришли всё те же двенадцать человек. Однако через десять минут после начала, тихо открылась дверь и в комнату вплыла, как приведение, женщина мистической красоты.

― Простите, ― прошелестело от двери, и женщина прошла в самый конец аудитории. Там, где она двигалась, отстаивался тонкий запах тревоги, будто она выдыхала туман. Ну и духи, естественно.

Карлсон сбился, пропустил несколько секунд, и вновь начал говорить. Он сообщил о втором правиле литературной работы: «Пишите план. Везде, во всяком произведении, должны быть завязка, основная часть и развязка. Даже если вы пишете заявление в полицию. Напишите план и разметьте его постранично. Ничего, если он у вас поменяется, но, по крайней мере, у вас был план, а с планом всё всегда бывает легче». С опаской он смотрел на заднюю парту, но тринадцатую слушательницу закрывал пенсионер-убийца. Карлсон успел его возненавидеть за те вопросы, что он задавал в прошлый раз. Пенсионер хотел написать мемуары, а в них, завязкой всегда бывают скромные подробности детства, а о развязке пожилому человеку не хотелось напоминать из вежливости.

О чём говорить на третьей лекции, Карлсон не имел понятия, и по привычке полез в шкаф. Там, сразу за пыльными подборками латиноамериканских мистиков он увидел обтрёпанный том «Основы литературного мастерства». Москва, 1948 год. Обложка с двумя чернильными кляксами. Штамп библиотеки Литинститута, такой же на семнадцатой странице. Карлсон был готов поклясться, что сдал все учебники двадцать лет назад, иначе ему бы не выдали диплом. Но книга была перед ним и начиналась, как и положено, с классиков марксизма, а потом на двадцати страницах царил товарищ Жданов, клеймивший литературных хулиганов и блудниц. (В этом месте к повествованию прилагались портреты исторических личностей, ― не блудниц с хулиганами, конечно, а классиков марксизма). Но удивила его следующая иллюстрация с множеством прямоугольников, соединённых стрелками. Вокруг прямоугольников суетились маленькие человечки, будто на старых карикатурах в «Крокодиле», где изображалось какое-нибудь явление: студенческий быт (добродушно) или выставка абстракционистов (с презрением). Эти карикатуры были советским ответом Брейгелю по количеству персонажей и то, что они пролезли в эту книгу, на минуту вернуло Карлсона в прошлое. Но главное, что это был план. Так и есть, план. Это был план. Он понял, что память сама подсказала ему структуру курса. Следующая иллюстрация оказалась тоже схемой. Рисунок сообщал общие сведения о героях произведения. В произведении всегда есть пара, он и она ― положительные герои. За ними идут парой отрицательные, главных положительных поддерживает парочка таких же положительных, но поглупее. Есть пара прогрессивных стариков, накопивших опыт Гражданской войны и первых пятилеток, а есть пара, состоящая из пожилого бюрократа и его жены, что тиранит домработницу. Что-то всё это ему напоминало, но он не сразу осознал, что это структура оперетты.

На следующей лекции он обнаружил пропажу всех школьников. Остались только садовод-пенсионер, женщины трудной судьбы и незнакомка. Карлсон рассказал им своими словами список действующих лиц. Сейчас таинственная женщина, не задававшая вопросов, была видна лучше, но после лекции он обнаружил, что не может описать её лицо, изображение в памяти как-то размывалось.

Дома Карлсон принялся читать старый учебник и обнаружил, что вязнет в тексте, как муха в сиропе. Тогда он принялся искать другие картинки. И вот перед ним оказался «Конфликт», где хорошо объяснялось, что чем больше конфликта, тем лучше. Конфликт между старым и новым, между молодым инженером и старым бюрократом, между пограничником и шпионом ― всё это опять изображали схематически изображённые человечки. Но конфликтов предполагалось два: один внутренний, а другой внешний. Внутренний был между прогрессивным комсомольцем и его антиподом-стилягой, а внешний, глуповатый состоял из случайно подслушанной героиней фразы (и, конечно же, неверно понятой), из неверно истолкованной скромности героя-сталевара, которая, обрастала событиями, как снежный ком.

Когда он вернулся домой, то увидел, что вся его комната перевёрнута. Из ценных вещей ничего не взяли, да и ценных вещей у него не было. Он стоял посреди комнаты и тупо глядел в разбитое зеркало. Чёрный человек в зеркале снял очки, протёр их и поник головой.

Хорошо хоть книгу он таскал с собой в портфеле, и на этот раз он украл из неё другую тему ― «Метафоры». На рисунке были изображены индустриальные пейзажи и пахотные поля, Трубы и трактора. Рядом были приведены примеры метафор хороших, правильных, где глаза колхозницы сравнивались с бирюзой, и неправильных, где они были залиты тормозной жидкостью.

Карлсон с наслаждением рассказал убавившимся слушателям (остались только старик и женщина) фразу Бабеля о том, что любой рассказ может стать прекрасным, если в конце добавить, что герою в спину смотрят голубые глаза огородов. Потом он пошёл к полузнакомому однокурснику, чтобы хорошенько напиться пивом. По дороге он вспомнил, что слова о голубых глазах, принадлежали, кажется, Олеше и расстроился. Но когда пиво было выпито, то он подумал, что это мог бы сказать и Бабель, всё равно никто ничего не запомнит. Когда Карлсон возвращался домой, зажав портфель с книгой подмышкой, от стен подземного перехода отделились четыре человека. Все они, как генералы неизвестной армии, были в тренировочных штанах с лампасами. Карлсона несколько раз ударили в лицо ― коротко и быстро. Падая, он успел удивиться тому, что четыре тени не произнесли никаких ритуальных фраз об огне и табаке.

Он очнулся через минуту, когда на него упало чьё-то тело. Выбравшись из-под него, Карлсон увидел свою загадочную слушательницу, которая била ногами одного из нападавших. Он поразился тому, как напугала его эта женская жестокость. Закончив, женщина протянула ему руку, и Карлсон поднялся. Всё было цело, кроме очков… И портфеля. Портфель пропал, как какой-нибудь Союз писателей. Вот он был когда-то, но сплыл неизвестно куда.

Они вошли в его разгромленную квартиру, где он не успел прибраться. Женщина нашла аптечку, будто жила тут долгие годы. Карлсона намазали, перевязали, заклеили, а напоследок всунули в рот какую-то таблетку. Он опомнился на следующее утро, когда сидел в чужой машине. За рулём сидела странная любительница литературы и рукопашного боя.

― У меня всего два вопроса, ― сказал Карлсон, ощущая, как распухли его губы. ― Как вас зовут, и куда мы едем?

― В Подольск, ― женщина пропустила первый вопрос, но недоумение от ответа на второй вытеснило всё.

― А что в Подольске?

― За ним. За Подольском хотели сделать море.

― Подольское? ― спросил Карлсон обиженно.

― А какое же ещё? Конечно, подольское. Да что-то не заладилось.

― А я тут-то причём?

― Потому что у тебя есть книга. И поэтому ты знаешь план и сюжет.

Они проехали город Подольск, долго петляли, как показалось Карлсону на одном месте, а потом оставили машину у какого-то забора.

Стемнело. С некоторым запозданием Карлсон вспомнил, что он пропустил последнюю лекцию, но жалеть не приходилось. Он всё равно был не готов, да и одна слушательница всё же была рядом. Пришлось идти по ужасной разбитой дороге. Карлсон представлял, как они сейчас найдут заброшенную усадьбу графа Разумовского или Шереметьева с кладом внутри. «О, сюжет!», как говорил кто-то, и Карлсон не мог припомнить, кто.

Но женщина вывела его к странному сооружению из бетона. Это была огромная плотина средь песчаных карьеров, и всё её тело было расписано неприличными надписями. Карлсон хотел спросить, что теперь, но ему зажали рот. Мимо них в темноте, светя себе телефоном, прошёл человек. За ним показался другой, он был лучше экипирован и прокладывал себе путь фонариком. Карлсон со своей спутницей прокрались ближе и притаились за кустом. Акустика тут была такая, что они слышали каждое слово, будто в партере. С удивлением несчастный лектор узнал двух преподавателей Литературного института и своего приятеля с поминок. Собравшиеся говорили об упадке духовности. Рядом на площадке стояло странное сооружение, похожее на новогоднюю ёлку. Присмотревшись, Карлсон обнаружил, что это деревянная Спасская башня с непропорционально гигантской звездой наверху.

Первым взял слово старый профессор, стоявший отчего-то с канистрой в руке. В другой, высоко поднятой, у него была книга, подозрительно похожая на ту, что была в портфеле Карлсона.

― Бесчеловечная суть западной культуры… Солнце русской поэзии! Фонтан любви! Бу-бу-бу, ценности культуры, необходимо… Зомби-ящик, бу-бу-бу, технический прогресс ― о-о, духовный прогресс ― у-у! В начале было слово! Духовное противоядие, бу-бу. Бе-бе-бе. Пушкин ― духовное противоядие от окружающего нас бескультурья, бу-бу-бу. О, россияне, до какого дня дожили, какую культуру погребаем.

Карлсон злобно подумал, что ровно так выглядит типовое выступление в телевизоре или на конференции по вопросам культуры.

Вывалилась из-за туч гигантская Луна. Профессор стал выкрикивать показавшиеся знакомыми слова.

― План! ― орал старик-профессор.

― План-план, ― отзывались его товарищи.

― Герои!

― Герои-герои, ― шумело по откосам карьеров.

― Конфликт!

― Конфликт-конфликт….

Вот уже миновала метафора, как профессор с канистрой плеснул в пентаграмму на макушке башни и щёлкнул зажигалкой. Но тут что-то пошло не так. Видимо, часть бензина пролилась на мантию старика. Всё вспыхнуло ― и башня, и звезда, и старик. Бетонная площадка озарилась почти дневным светом. Паства завопила, и профессор, сделав несколько шагов, рухнул с плотины. Карлсон услышал глухой деревянный стук внизу.

Женщина потянула его за рукав, мол, пора уходить.

Но они очутились не у машины, а на какой-то кружной дороге, уже в других кустах. Женщина ловко повалила Карлсона на землю и села на него верхом. Он, правда, не больно-то и сопротивлялся.

― Ты спрашивал про имя, ― переводя дыхание, вдруг сказала она. ― Теперь можешь звать меня просто «Малыш».

Когда он очнулся, то никого рядом не было. Стараясь не возвращаться к месту страшного приключения, Карлсон долго шёл мимо каких-то дач, поймал попутку, что довезла его до станции. К обеду он был уже дома.

Оказалось, не только лектор, но и вообще никто не пришёл на последнюю лекцию. Так что отсутствия Карлсона никто не заметил, никто его ни в чём не упрекнул, и деньги выплатили сполна. Даже несколько больше, чем он предполагал. Возобновить курс, впрочем, не предложили.

Карлсон вернулся к скучной жизни.

Через несколько месяцев, в тот момент, когда он решил стереть пыль с верхней части шкафа, то обнаружил там бутылку спирта «Рояль», спрятанную покойным отцом за книгами ещё в девяностые. Карлсон потянулся за ней, и в этот момент ножка стула подломилась. Он упал на спину и увидел, что со шкафа планирует листок с оборванным краем. Лист ещё планировал в воздухе, но Карлсон уже знал, что там написано под рисунком Днепрогэса и множеством человечков, опирающихся на свои лопаты и отбойные молотки, усталой, но довольной толпой.

«Пятое правило: ударная концовка».

_{И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.}

Извините, если кого обидел.

29 июня 2021