Живые, пойте о нас!

На Ораниенбаумском направлении

В тяжелые для Ленинграда сентябрьские дни, когда враг был уже у Колпина, у Пулковских высот, ощутимо реальной стала опасность прорыва немцев к Финскому заливу со стороны Урицка.

«Взять Ленинград любой ценой!» — таков был приказ Гитлера. И командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Лееб был уверен, что его войска незамедлительно выполнят волю фюрера.

Группа армий «Север» поначалу продвигалась стремительно, делая по двадцать шесть километров в сутки. Нет недостатка в технике. Танки, артиллерия, минометы, каждый солдат с автоматом. Авиация? Превосходство ее над русской было налицо. Но почему же, чем ближе подходили немцы к Ленинграду, тем медленнее двигались гусеницы танков, колеса тягачей? Теперь войска группы «Север» делали в сутки чуть больше двух километров. Сопротивление русских становилось все более упорным.

Генерал-фельдмаршал мог учитывать данные разведки о войсках противника, но учесть и понять, что происходило в самом Ленинграде, который уже просматривался в мощную оптику Цейса, было фашистам не под силу.

У стен города шли кровопролитные бои. Плечом к плечу с армией, Балтийским флотом встали дивизии народного ополчения. Студенты и профессора, пожилые рабочие — участники гражданской войны — и юноши, но достигшие призывного возраста. Коммунисты и комсомольцы составляли костяк этих дивизий. Армии Ленфронта требовалось одеть, накормить, вооружить. Заводы и фабрики перешли на круглосуточную работу. Те, кто не был на производстве, занимались не менее ответственным, жизненно необходимым делом. Город нужно было превратить в крепость, опоясать противотанковыми рвами и заграждениями, вырыть окопы, оборудовать запасные огневые позиции для артиллерии. Женщины Ленинграда, старики, подростки принимали участие в создании оборонительного пояса города.

Подвиг ленинградцев прославлен народом. О нем слагаются былины и легенды. Но сухие цифры иногда впечатляют не меньше. В самом городе было построено более четырех тысяч дотов и дзотов. Семнадцать тысяч амбразур в окнах домов готовы были огнем встретить фашистов.

Одним из главных препятствий для наступающего врага были эскадра Балтийского флота и форты Кронштадта со своей мощной артиллерией. Они разили захватчиков огнем дальнобойных орудий, уничтожали его живую силу.

Во второй половине сентября фашисты по нескольку раз в день предпринимали массированные, «звездные» налеты авиации на корабли. В Кронштадте воздушная тревога, объявлявшаяся утром, не прекращалась весь день.

Сотни самолетов противника встречали яростный отпор зенитной артиллерии флота и ее истребительной авиации.

Фашисты стремились уничтожить Балтийский флот. Было потоплено и повреждено несколько судов. Но враг не достиг своей цели. Корабли прочно занимали огневые позиции, вели непрерывную контрбатарейную борьбу с фашистской артиллерией, которая методически обстреливала Ленинград.

Попытка армий фон Лееба взять Ленинград штурмом провалилась. Тогда в обход, по направлению к Стрельне, были брошены 1-я и 291-я пехотные дивизии из группы «Север». На этом направлении фашистам противостояли кадровые армейские соединения 8-й армии Ленинградского фронта, моряки Балтийского флота, ополченцы.

Сражения шли за села и рабочие поселки. Превращенные артиллерийским огнем в груды развалин, они неоднократно переходили из рук и руки.

Так было в боях за Гостилицы, Кипень, Ропшу…

Восьмая армия, где становилось все меньше и меньше бойцов, а в некоторых дивизиях их насчитывалось не более тысячи, сражалась героически. Казалось, откуда у них берутся силы для сопротивления врагу!

Иссякли боезапасы. «Огня!» — кричали комбаты. «Побольше огоньку!» — требовали от артиллеристов шедшие в наступление бойцы.

Каждый ствол орудия, снаряд, мина были на счету. Боеприпасы надо было тратить мудро и расчетливо.

Даже когда подготавливаемые Ленинградским фронтом контратакующие операции не приносили успеха, главное их значение заключалось в сковывании войск врага, в навязывании ему действий, не предусмотренных гитлеровскими планами.

Под Красным Селом и Урицком важен был выигрыш во времени. Доставался он нелегко.

Десятая стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор Михаил Павлович Духанов, была передана 8-й армии 16 сентября. Уже в первые часы боев дивизия смогла нанести врагу существенные удары. Но огромное преимущество гитлеровцев в огневых средствах остановило наступающих бойцов.

Прошло три дня. В районе Красного Села против войск 8-й армии было предпринято новое наступление немцев. Они ввели в бой значительные резервы. Бомбардировщики висели над нашими войсками.

Гитлеровское командование рассчитывало, разгромив 8-ю армию, с ходу занять важные опорные пункты — Урицк, Стрельну, Новый и Старый Петергоф — и на плечах отступающих частей ворваться в Ораниенбаум, а затем в Кронштадт.

Это были одни из самых критических дней напряженной битвы под Ленинградом.

…В Старом Петергофе закрепился 19-й стрелковый корпус, командование которым теперь принял Духанов. Положение здесь с каждым днем становилось все труднее и опаснее. Атаки противника следовали одна за другой. Изматывали регулярные налеты авиации. 21 сентября Духанов получил приказ перейти в наступление со Старопетергофского рубежа на Стрельну — Урицк, навстречу войскам, атакующим гитлеровцев со стороны Ленинграда.

Генерал отлично понимал, что наступать трудно, даже рискованно. Он знал своих бойцов, верил в их безграничную самоотверженность. Но теперь полки оголены, снарядов мало, для длительной артиллерийской подготовки нет средств, плохо с продовольствием, с медикаментами.

Духанов особенно тревожился за 10-ю стрелковую дивизию, занимавшую после отхода от Красного Села оборону на главном направлении — от Финского залива до Английского пруда в Старом Петергофе.

Измотанная до предела, дивизия насчитывала в наиболее сильном своем полку всего сто восемьдесят бойцов.

Навязывая немцам бой, артиллеристы давали возможность пехотинцам — ножницами, саперам — подрывными зарядами проделывать в проволочном заграждении «коридоры». На отдельных участках некоторым подразделениям дивизии удалось ворваться в окопы переднего края. Враг, превосходивший силами, контратаковал — и бойцы отходили. С наблюдательного пункта генерал Духанов следил за обстановкой. И как только фашисты приблизились к оборонительному рубежу между Старым и Новым Петергофом, артиллерия дивизии и оповещенные по радио форты Кронштадта взорвали землю под ногами врага.

Врага удалось остановить. Но испытания, выпавшие на долю дивизии, были еще впереди.

Михаил Павлович Духанов — участник боев на Стоходе в первую мировую войну, красногвардеец, член РКП(б) с октября 1918 года — был высокообразованным военачальником. Его ценили люди, шедшие с ним в бой.

Человек разносторонних интересов, любящий литературу, живопись наравне с родным для него военным делом, Михаил Павлович не мог отрешиться от сознания, что плацдарм, который он и его войска защищают, является частью Петергофа, созданного русским национальным гением, вдохновением всемирно известных зодчих и безымянных крепостных мастеров.

Глубоко посаженными глазами он всматривался в лепку фронтонов старинных зданий, ловил себя на том, что в этом хаосе уничтожения различает дорогое ему с детства великолепие голубого неба, осеннего парка.

В те дни 19-м стрелковым корпусом руководил вместе с Духановым его верный боевой товарищ — бригадный комиссар Василий Павлович Мжаванадзе.

Невысокого роста, порывистый и в то же время удивительно спокойный, комиссар правился Духанову.

Духанов чувствовал, что комиссару, как и ему, дороги эти уже тронутые тьмой разрушения бесконечно прекрасные места. И то, как относился его комиссар к людям, с которыми он стоял на смертном рубеже, дав клятву не сойти с него, соответствовало принципам, внутреннему убеждению самого Духанова.

В то время, когда линия фронта ежечасно менялась, спокойная выдержка Мжаванадзе ободряла командиров и бойцов.

В передышках между боями он рассказывал им о городе, который они защищают, рассказывал так, словно это был его родной город.

Взаимосвязь событий, зависимость главного от, казалось бы, значительно меньшего, совершаемого воином на доверенном ему участке, становились ясными от его слов. Бригадный комиссар был душою корпуса, как и его командир, веривший: их бойцы сумеют выстоять. А пока они бросались в неравные атаки, ценой тяжелых жертв удерживали только что занятый рубеж за оврагом, густо поросшим мелким кустарником.

В конце сентября обстановка еще более осложнилась. 291-я немецкая дивизия, подкрепленная танками, артиллерией и минометами, которых в 10-й дивизии было мало, начала новое наступление.

Казалось, горела сама земля. Взрывы снарядов выворачивали вековые деревья, до мокрых камней перепахивали землю за Фабричной канавкой. Этаж за этажом рушился Английский дворец, в подвалах которого находились бойцы дивизии.

Бой достиг высшего напряжения. Это чувствовали и воины народного ополчения, действовавшие в составе 264-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона. Они сражались на подступах к Петергофу рядом с бойцами 10-й дивизии. От батальона после пяти дней боев уцелело около двухсот человек. В неравных схватках с фашистами пали многие студенты Кораблестроительного института и судостроители Адмиралтейского завода, из которых батальон был сформирован в Ленинграде.

…Фашисты вторглись в Петергофский укрепленный район с юго-востока, вблизи дороги Владимирово — Мишино— Низино, а ждали их с запада, куда смотрели амбразуры дотов и дзотов. Надолбы, рвы и мины не могли остановить фашистов. Ополченцы сражались стойко. Но враг продвигался, имея преимущество в военной технике. У деревни Санино в течение двух суток держал оборону маленький гарнизон дзота ополченцев под командованием лейтенанта Юрия Никитина. Его бойцы, помощник командира старшина Виталий Середа и сам Никитин были комсомольцами, студентами Ленинградского кораблестроительного института. Отрезанный от других подразделений батальона, дзот в обороне своей роты оставался единственной действующей огневой точкой.

Юрий Никитин и Виталий Середа были опытными командирами, прошедшими боевую выучку во время финской войны в лыжном батальоне. За свои ратные подвиги Никитин был награжден медалью «За отвагу», Середа — орденом Красной Звезды.

Точным прицельным огнем из 76-миллиметрового орудия, пулемета, меткими выстрелами из винтовок бойцы-ополченцы задерживали продвижение гитлеровцев. Но вот враги предприняли очередную атаку. Они окружили дзот. По нему бьют тяжелые минометы. Один за другим выбывают из строя бойцы. Связь с батальоном прервана. Защитники дзота поклялись: «Живыми не сдадимся!» Но как передать товарищам, что свой долг они выполнят до конца?

Поздно вечером из осажденного дзота добрался до штаба связной. Он рассказал, что мог выйти только с наступлением темноты, после того как его товарищи, чтобы отвлечь внимание немцев, завязали перестрелку с автоматчиками.

— Командир ранен в обе ноги. Мало осталось там наших. Да и те почти все ранены…

На командном пункте батальона внезапно зазвучал зуммер. Дежурный телефонист взволнованно крикнул комбату:

— Вызывает Никитин!

Командир батальона Бондаренко и те, кто стоял рядом с ним, отчетливо услышали молодой громкий голос: «Мы окружены. Немецкие автоматчики засыпают нас гранатами. Почти все ранены, но не сдаемся!..»

В телефонной трубке что-то щелкнуло, связь оборвалась. Это была последняя весть из дзота.

По огненным взрывам в ночи ополченцы догадались о судьбе своих товарищей.

Оставшиеся в живых продолжали сражаться, как герои. И таких было много — не упомянутых в то время в сводках Совинформбюро, скромных защитников города Ленина.

…Они приехали в Ленинград из Одессы — братья Женя и Ростислав Мармуры. Учились в Кораблестроительном институте, вместе пошли в народное ополчение. Когда немецкие танки наступали в районе Ропшинского шоссе, уверенные в своей легкой победе, внезапно перед танком, шедшим впереди, появился боец. Это был Евгений со связкой противотанковых гранат. Он уже был ранен, голова обмотана бинтом… Гитлеровский танкист даже опешил, притормозил ход. Но потом хлестнул по смельчаку из пулеметов. Евгению не хватило нескольких секунд, чтобы, войдя в мертвое пространство, бросить под танк гранату. Товарищи видели, как упал Женя Мармур, чтобы больше не подняться…

Ополченцы стойко защищали свои позиции. Там был и шестнадцатилетний доброволец, боец охраны штаба батальона испанец Гонсалес Эулохио Фернандес, учащийся Судостроительного техникума. Гонсалес лучше, чем его товарищи по батальону, знал, что такое фашизм. Враги полонили его родной город Авиедо в Астурии.

Мальчику было двенадцать лет, когда его отец, железнодорожник, взял в руки винтовку, вступил в армию республиканцев.

Сын тоже хотел воевать с франкистами. Он видел в небе итальянские фашистские «кондоры», желто-черные немецкие «юнкерсы» с крестами на плоскостях, которые несли смерть его родине.

Сейчас же он видел, как раскалываются от ударов гитлеровских бомб дома, загораются дворцы на его второй родине, куда тоже ворвалась смерть.

Лео — так называли его в батальоне — вел под Ленинградом свой особый счет мести фашистам.

Глядя на почерневшую гладь Финского залива, прислушиваясь к близкой перестрелке и к тяжким, точно удары исполинского молота, залпам батарей фортов, Лео говорил:

— О, это хорошо. Это — Кронштадт!

Молодой испанец смело ходил в атаки на врага. Бил из ручного пулемета спокойно, короткими выстрелами и только по ясно видевшимся целям. Это были хладнокровие и воинская расчетливость. Когда под Петергофом разгорелся жаркий бой, Лео со своим пулеметом внезапно вырос на левом фланге батальона и заставил надолго залечь фашистов.

В конце сентября ополченцы вынуждены были отступить из города в парки Петергофа. Гонсалес заплакал, увидев горящий Большой дворец, поверженные скульптуры, поваленные взрывами снарядов и бомб вековые деревья.

— Такого нельзя простить…

Он еще не знал, что скоро перешагнет «огненный рубеж» — фабричную канавку и станет бойцом 10-й дивизии, которой прикажут: «Ни шагу назад!» А пока его батальон отходил. Он истекал кровью. Многих его товарищей уже не было в живых. Погибли сотни бойцов, и никто не мог прийти на помощь батальону в его неравной схватке с врагом. Пе смогли в эти тяжелые минуты помочь ему и находившиеся у Розового павильона, где размещался штаб батальона ополченцев, моряки-зенитчики под командованием лейтенанта Григория Занько.

Батарея отходила к Петергофу от Стреляны, захваченной фашистами.

Теперь она стреляла не только по воздушным, но и по наземным целям. Тяжело было зенитчикам вести огонь по родным местам.

— Что скажешь, Лаврентьев? — обратился Занько к комендору, уроженцу Стреляны.

— В Стрельне мой дом, в нем остались мать и сестра. Но там немцы. Я устанавливаю трубку. Открывайте огонь, товарищ командир!

В этом бою батарея выпустила по врагу около четырехсот снарядов.

Возле Розового павильона батарея сама оказалась в критическом положении. К тому времени расчеты ее были уже неполными. Многих бойцов пришлось похоронить тут же, рядом с их пушками. Еще не гвардейцы, просто рядовые бойцы, зенитчики Занько не думали о том, что их борьба войдет в историю бессмертной обороны Ленинграда. Они просто выполняли свой долг.

Если бы Григорию Занько, преподавателю истории в селе Миролюбовка, комсомольцу, предсказали тогда его будущее, он поразился бы и не поверил. Страшную тяжесть принял молодой артиллерист осенью 1941 года на свои плечи, принял и понес.

…На Занько пикировал «юнкерс».

Бойцы, казалось, слились с орудиями. Они знали — победит быстрота. Кто же первым нанесет удар — воющая, неотвратимо пикирующая грозная машина или же зенитный расчет балтийцев?

«Юнкерс» не успел сбросить бомбы. Сбитый зенитным огнем, он свалился в двух километрах от батареи.

Зенитная батарея, досаждавшая немцам, подверглась обстрелу фашистских орудий. Только во время одного из артиллерийских налетов в расположении ее разорвалось шестьдесят снарядов. Были разбиты баллистический преобразователь, дальномер. Теперь батарея могла стрелять только но наземным целям.

Фашисты решили уничтожить батарею, взять зенитчиков живыми. Они пошли в атаку. Но моряки огнем своих пушек и пулеметов сорвали ее. Вскоре все-таки батарея оказалась в окружении врага.

— Неужели будем подрывать орудия? — с тревогой спрашивали артиллеристы своего командира.

— Ни за что!

Батарея решила вырваться из окружения.

Была ночь, безостановочно шел холодный дождь. Он леденил душу. Батарея отступала по железнодорожному полотну к Ораниенбауму.

Воя, проносились мины, враг стрелял по путям отхода. Первое орудие прошло через железнодорожный мост, второе пробило его настил и, зацепившись колесом за доски, повисло в воздухе. Пушку вытягивали под шквальным огнем.

Неимоверными усилиями к утру батарейцы сумели прорваться к своим.

За шесть дней непрерывных боев батарея Занько уничтожила до тысячи немецких солдат и офицеров, подавила шесть минометных и две артиллерийские батареи. Это был подвиг!

Вместе с ополченцами и моряками-зенитчиками на подступах к Петергофу вел бои 79-й истребительный батальон. В нем насчитывалось около двухсот человек. Сформирован он был из коренных жителей Петергофа — школьников старших классов и совсем пожилых людей, не подлежащих призыву. Их задачей была охрана внутреннего порядка в городе. Но сейчас, когда враг вплотную подошел к их родному Петергофу, батальон был выдвинут на передовые позиции.

Из штаба 10-й дивизии «истребители» получили приказ держать оборону на участке: железнодорожное полотно — Красный проспект. Во что бы то ни стало надо было приостановить гитлеровцев, рвавшихся в Петергоф, помочь отходившим с тяжелыми боями нашим войскам.

…Ранним утром, чуть забрезжил рассвет, немецкая пехота, поддерживаемая танками, повела наступление вдоль участка железной дороги Стрельна — Новый Петергоф. Истребительный батальон своим левым флангом вступил в бой. Пускалось в ход все — пулеметы, винтовки, гранаты. Бойцы связывали вместе по три ручных гранаты, чтобы бросить их под танки врага. Яростная стрельба велась из каждого окопа. В одном из них лежали Владимир и Глеб Горкушенко — старшеклассники Петергофской средней школы, вооруженные ручным пулеметом. Владимир и Глеб увидели, что на них идут немецкие автоматчики. Все ближе, ближе… Молодые пулеметчики уже отчетливо различали лица врагов.

— Давай! — крикнул Глеб брату, лежавшему за пулеметом.

Пулеметная очередь заставила гитлеровцев залечь. Вскоре позиция, с которой стреляли братья Горкушенко, подверглась минометному обстрелу. Был убит старший брат — Володя. Теперь по фашистам стрелял раненный в голову Глеб. А когда в пулемете остался последний диск, юноша пошел навстречу врагам во весь рост.

— Комсомольцы не сдаются! Я отомщу за брата! — крикнул он.

Кровь застилала глаза. Но Глеб стрелял из пулемета, пока не упал, сраженный автоматной очередью.

В ночь на 23 сентября остатки 79-го истребительного батальона после упорного сопротивления вынуждены были отступить.

К первым числам октября обстановка в Петергофе сложилась тяжелая. Почтя не стало батальона ополченцев. Фактически не было и 79-го истребительного батальона. Зенитная батарея Занько прорвалась к своим лишь с двумя орудиями. А в самих 10-й и 11-й дивизиях, куда они влились, тоже было всего по нескольку сот бойцов.

Судьба Ораниенбаума и Кронштадта находилась в смертельной опасности. Бойцы понимали это. Среди них было много балтийских моряков, особенно в 10-й дивизии, Всматриваясь в грозный затуманенный Кронштадт, в минуту редкого затишья между боями они говорили:

— Эх, братвы бы нашей сюда побольше!..

Несмотря на отступление, гибель товарищей, потерю пригородов Ленинграда, никто не думал отходить дальше занятого ими теперь рубежа.