Жизнеописания трубадуров

АВТОРЫ, СОБИРАВШИЕ СОЧИНЕНИЯ И ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ПРОВАНСАЛЬСКИХ ПИИТОВ[2]

Инок монастыря Святого Гонория на острове Лерене, прозванный Монахом Златоостровским.

Другой инок сего же монастыря, собрат его, имя коего неведомо.

Другой инок сего же монастыря, именем Дом Эрментер, который собрал сочинения вышереченных пиитов повелением Ильдефонса Второго, короля Арагонского и графа Провансского[3].

Инок монастыря Святого Петра в Арльском Монмажуре, прозванный Бичом провансальских пиитов или Истязателем трубадуров.

И паки один инок вышереченной обители, именуемой Святого Цезария.

И еще инок монастыря Святого Виктора в Марселе, именуемый в своих сочинениях Гиларием.

И паки инок того же монастыря, Ростан де Бриньоль, именуемый в своем сборнике, в котором он сочинил жития неких провансальских пиитов и многих святых мужей и жен сего края.

Инок обители Флорежской Божией Матери в Торонне по имени Пейре де Сольер[4].

И многие неведомые и неизвестные пииты.

ХРИСТИАННЕЙШЕЙ КОРОЛЕВЕ ФРАНЦУЗСКОЙ[5]

Государыня! Как в любые времена и годы бывали люди, наделенные великим и дивным умом, которые тщились употребить его в различных своих сочинениях на пользу мирскую, совокупленную с пречестным наслаждением, тако же бывали и иные, кои из похвальной любознательности старались по мере сил своих предать их гласности и увековечить память предшественников, каковая либо по давности, либо из-за невежества минувших веков пребывала погребенною и якобы угасшею, полагая, что если собственная их слава и не достойна равняться с оною авторов таковых творений, то уж по крайности тщание их и рвение заслуживали бы некоторого одобрения читателями, поелику сии судили бы не токмо о памяти, но также и о совокупности восхитительных творений столь блистательных умов. И так, рассматривая, видя и зная, в каком почете и славе издревле бывали и оставались, даже у наиученнейших людей в Италии[6], имена и творения наших провансальских пиитов, счастливым случаем попавшие мне в руки и собранные мною несколько лет назад, возымел я необычайное и – мнится – похвальное желание выпустить их в свет, преложив их с наречия провансальского, на коем они были написаны, на язык французский, дабы имена, фамилии и достоинства сих блистательных пиитов были известны за пределами тех мест, откуда пошла их слава. Я сделал бы это и раньше (побуждаемый к тому покойным братом моим достопочтенным Мишелем Нострдамом, магистром медицины и астрологии в Салоне де Кро[7]), когда бы бедствия, происходящие от смут, которые возникли и столь часто повторяются в королевстве Французском, не воспрепятствовали мне, быв помехою не токмо моему уму, но и лишая меня почти всякой возможности и способности над сим трудиться.

Сей сборник и преложение, Государыня, хотя моя доля в нем весьма малозначительна и не достойна быть преподнесенной Вашему Величеству, чаю, удовольствует Вас в некоей мере, как самою материей своею, так и достоинством людей благородных и искусных, коих жизнь в сей книге описуется. Но паче того имею надежду на Ваши благорасположение и милосердие, которые многими были изведаны въяве, купно с надеждою на милость усладить любителей добродетели, в чаянии, что Вы, Ваше Величество, не осудите меня, если я посвящу Вам сей малый мой труд, понеже смиреннейше молю Вас соизволить взять его под свое покровительство и счесть меня в ряду тех, кто пребывает в поразительном восхищении от сияния Ваших редкостных и великих добродетелей, не желая большего, нежели явить Вам смиреннейшую и приятнейшую услугу, а также моля Господа Бога сохранить Вас и впредь во всем благополучии и величии.

Экс в Провансе, в лето 1575 июня первого дня

Вашего Величества покорный слуга

Жан де Нострдам.

СОНЕТ

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ЧИТАТЕЛЮ

Жития наших провансальских пиитов собраны у разных старинных сочинителей, мужей отменных и превосходных, которые писали на нашем провансальском языке, и также у Монаха Златоостровского и Юка от Святого Цезария, составивших Каталог, отобравших их произведения и сочинивших на том же языке описания их жизни и обычаев, коими я воспользовался, составляя сей сборник, а равно и сочинениями Монаха из Монмажура, которого некоторые прозвали Истязателем трубадуров сиречь Бичом пиитов, понеже он писал противу них[10], и многими другими авторами, из коих некоторые свидетельствуют, колико славен был древле наш Прованс великим числом пиитов, порождая их целые толпы, по каковой причине и был прозван Лавкою Трубадуров. Кто смог бы собрать все их творения, от коих осталась у одного тетрадь, у другого половина ее, у третьего лишь одно стихотворение, тот сочинил бы толстую книгу величиною с Гомерову Илиаду[11]. Довольно указать на Данта с его "Народным красноречием", Петрарку[12], Чино да Пистойя, Гвидо Кавальканти[13], Бокачия, Бембо, Мария Эквиколу, Куртизана, Жана де Гутта, преложителя Ариоста; сочинителя франко-итальянской грамматики, Эсперона Эсперена, Людовика Дольче с его Апологией и многих других как старинных, так и нынешних тосканских писателей[14], кои утверждают, что язык провансальский был отменно славен бесконечным числом наших провансальских пиитов, которые жили в разные столетия и много писали на своем родном наречии прежде пиитов тосканских. Основой благоденствия и процветания сего языка были в старину множество пиитов и иных превосходительных людей, кои на таковом писали, а сей язык существовал более двух с половиною столетий или около того, считая от лета 1162[15] – того времени, когда Фридрих I именем императора пожаловал Прованс Раймону Беренгиеру[16], который женился на Риксенде или Ришильде, своей племяннице, королеве Гишпанской, и до конца царствования Иоанны Первой, королевы Неаполитанской и Сицилийской, графини Провансской, примерно в лето 1382-е, которая любила их и жаловала, оказуя им великие милости подобно своим предшественникам, королям Неаполитанским и графам Провансским, родом из французского королевского дома. Но коль скоро перестали быть меценаты, перестали быть и пииты, ибо со времени Людовика Первого, сына Иоанна, короля Французского, который наследствовал вышереченной Иоанне и унаследовал от нее помянутые королевства Неаполитанское и Сицилийское, купно с графствами Прованс и Форкалькиер и землями соседними, и после Людовика Второго и Третьего, токмо немногие из них были любителями пиитов, сколь я по меньшей мере видел, ибо не нашел в писаниях никого, опричь короля Рене, сына вышереченного Людовика Второго, который был государь ласковый, исполненный всяческих добродетелей и любитель мужей ученых и достойных.

Сказано есть в писаниях, что императоры, короли и прочие знатные лица в любой стране были тому обычны, яко оное художество было в редкости и почиталось. Во свидетельство сошлюсь на Фридрихов Первого и Второго, на Ричарда, короля Английского, на графов Пуату, Тулузских и Провансских, на графиню де Диа, на сеньоров де Бо, де Со, Гриньяна, Кастеллана, Прованса[17] и многих знатных лиц, кои в свое время споспешествовали обогащению поэзии. Кардинал Бембо[18], достойный муж своего времени, писал прозою о том, что первыми поэтами, рифмовавшими на родном простонародном языке, были провансальцы, а уже после них тосканцы; а еще говорит он, что и сумневаться в том нечего, что язык тосканский перенял умение рифмовать скорее всего у провансальцев, а не у иного народа. Эсперон Эсперен[19] в своей беседе, озаглавленной "О языках", когда один из собеседников, именем господин Ласкар, посетовал на то, что его италианскому языку не достает склонения имен, что глаголы без [правильных] спряжений и причастий не имеют никаких достоинств, говорит, что видно как на ладони, что оный язык произошел и обогатился от провансальцев, от коих заимствовал не токмо имена, глаголы и наречия, но также пиитическое и риторическое искусство[20]. Сеньор Луи Дольче в "Апологии", сочиненной им противу поносителей Ариоста[21], говорит, что он был наиславнейшим пиитом изо всех тосканцев, а еще, что он немало помогал себе провансальским языком и пением, как это делали другие провансальские пииты. Отколе же обогащали речь свою и перенимали выдумки Дант, Петрарка, Бокачий и прочие старинные тосканские пииты, как не из творений провансальских пиитов наших? Отношусь до толкований Ландина, Вилютеля, Жезуальда[22] и других славных мужей, кои писали о творениях сих пиитов. И вправду могу заверить, что я видел и читал два больших тома, написанных красивыми литерами на пергаменте, расцвеченном золотом и лазурью, кои находятся в архивах владетельного графа де Со и в коих красными буквами начертаны жизнеописания провансальских пиитов (именуемых тут трубадурами), а черными – стихотворения их на родном их наречии[23], сочиненные как мужчинами, так и женщинами, числом более восьмидесяти, по большей части дворянами и владетельными государями, влюбленными в королев, императриц, герцогинь, маркиз, графинь и прочих владетельных особ и благородных дам, мужья которых почитали за счастье, когда наши пииты обращались к ним с какой-нибудь новою песнью на родном провансальском языке. Наипочетнейшим вознаграждением, какое могло быть оказано сим пиитам, было то, что их одаряли сукном, конями, оружием и деньгами, по каковой причине они весьма часто преподносили поэмы своим меценатам и тем, кто оказывал им почести и милости. Сии пииты назывались трубадурами, сиречь выдумщиками или поэтами[24], а оное слово трубадур Вилютель в предуведомлении ко главе четвертой "Триумфов" Петрарки, озаглавленной "Торжество любви"[25], – пытался перевести словом трубачи, поелику он худо понял слово трубадур. Иногда их называли скрипцами от скрипачей; иногда – жонглерами – от флейтистов; музарами – от музыкантов и комиками – от комедиантов. Стихи, которые они сочиняли, назывались песнь, кансона, напев, лад, сонет, стих, слово, комедия, сатира, сирвента, пря, лэ, депор, сула и проч. Сочиняли сии также пасторали[26] и многие иные стихиры, кои имеются в сочинениях вышеупомянутых пиитов тосканских, исполненные великого мастерства. Что же до сирвент, то это был род стихов сатирический, как сие описует Жан Мэр де Бельж в первой книге "Галльских украшений", описующей бракосочетание царя Пелея и прекрасной нимфы Фетиды, а также в своем "Храме Венеры"[27]. Вышереченные сирвенты содержали резкие порицания пороков императоров, королей, герцогов и других владетельных государей, а также осуждали лицемерие лиц духовных и тиранство. При были спорами о любви, происходившими между благородными стихотворцами, мужчинами и дамами, которые вели беседу о некоем прекрасном и тонком любовном вопросе, и когда не могли дотолковаться, то отсылали их за приговором к великолепным дамам-председательницам, которые содержали полномочные Суды Любви в Сине и в Пьерфе, а также в Романене или в иных местах, и там изрекали приговоры, которые назывались приговорами любви[28]. Пииты, сочинявшие слова и напевы (которые были музыкальной записью речи), почитались превыше и одарялись более всех прочих. Помянутый король Английский Ричард сладости ради, кою он находил в нашем провансальском языке, сочинил на сем языке песнь, обращенную ко принцессе Эстефанетте, супруге Юка де Бо, дочери Жибера Второго, графа Провансского[29]. Фридрих, именуемый Первым, император, услыша, как исполнялись некие прекрасные песни провансальскими пиитами, сопровождавшими Раймона Беренгиера по прозванию Младшего, коего он тогда пожаловал Провансом, сочинил на нашем провансальском языке добрую эпиграмму в восхваление всех тех народов, что следовали за его победами, среди которых он хвалит пение провансальское, разумея под сим пиитов и их стихотворения[30]. Прошу вас посмотреть, с каким изяществом сочинена эпиграмма Раймона Тулузского, обвиненного в ереси[31]. В Эксском храме Спасителя и по всей оной епархии в день поминовения святого мученика Стефана поют на провансальском языке гимн "Когда предатели его камнями били". Сколь же необычайными и искусными стихами сочинены те семь покаянных псалмов, кои распевают побирающиеся с сумой по дворам, если, пожалуй, и не сыскать стихов прекраснее. Но сколь прекрасно и изукрашено наречие сиречь провансальское, на коем сочинены уставы в Провансе, относящиеся до законов и обычаев[32] и разумеющие также прошения и вопросы, подававшиеся на ассамблеях трех держав графам Провансским, королям Неаполитанским и Сицилийским купно с ответами их величеств. И коль скоро все на свете подвержено переменам, наш провансальский язык столь опустился и выродился, что и мы, уроженцы здешние, еле его разумеем, ибо по слову господина Балтазара де Кастильона в его "Придворном", понеже он отчасти смешался с речениями французскими, гишпанскими, гасконскими, тосканскими и ломбардскими[33], легко видеть, что он должен был стать одним из совершеннейших наречий среди всех народов; а коль скоро так, то и имеется множество книг, преложенных на наш провансальский язык как прозою, тако же и стихами, коих у меня бессчетно, опричь уймы житий святых, сочиненных то прозою, то стихами, виденных мною в различных местах, а также других отменных книг, кои я собрал семо и овамо и кои писаны от руки то по-латыни, то по-французски, то по-провансальски, и даже сочинения трех вышереченных монахов, которые были у меня похищены и отняты во время смуты лета 1562-го. Но колико же их имеется еще неведомых и неучтенных, кои скрыты в книжницах монастырских, обительских и церковных и в архивах знатных домов сего края, а также в прочих домах, быв перемешаны с личными бумагами и документами. Не было в Провансе такого родовитого дома, чтобы не имел он списка в виде романа, где были описаны на провансальском языке великие судьбы и деяния их предков[34], пребывавших при дворе наших графов Провансских, кои были королями Неаполитанскими, Иерусалимскими и Сицилийскими[35] и своими победами охраняли вышереченные королевства и графства, а такожде города Арля, графств Ницейского, Пьемонтского и Форкалькиерского, а такожде земель и виконств в Марселе, Иере, Винтимилле и Тенде противу некиих неправедных захватчиков оных земель и королевств Неаполитанского, Сицилийского, Арагонского и прочих, дабы провести мятежников к послушанию и изгнать силою оружия Шарля Дюраса, прозванного Миротворцем и вторгшегося в помянутое королевство Неаполитанское и графство Прованское[36], а такожде противу Раймона Рожера, прозванного Туренским[37], и других недругов, возмущавших народное спокойствие; из коих одни были возведены в высокий сан и отличены поясом воинским, а другие щедро награждены многими должностями, землями и имениями с великими доходами. Некоторые из сих знатных домов любили и жаловали людей ученых и почитали их за различные науки, другие же предавались более винопитию и блуду, нежели просвещению, так что память об их деяниях не сохранилась.

Я поместил наперед жизнеописания провансальских пиитов наших, кои мне сдавались не заслуживающими пренебрежения, ради разнообразия и великого числа родовитых домов, о каковых они толкуют, а также оттого, что они говорят вкратце нечто примечательнейшее о державе Провансской, по череду лет, и коими я воспользовался в моей "Гиштории Прованса", мною сочиненной и печатаемой в особицу[38].

Хочу упредить читателя, что сопоставляя между собой старинные книги, из коих я собрал сии жизнеописания, он увидит, что пользовался я наилучшим слогом, какой мне был посилен, соображаясь с порчею и трудностию провансальского языка; я разместил их также в соответственном порядке по череду годов, сиречь при каких из наших графов они процветали. Да будет читатель также упрежден, что я говорю токмо лишь о наших провансальских пиитах, писавших на нашем языке, а что до иных, писавших по-латыни во всяких других родах словесности и наук, то отсылаю к тому, что на сей предмет писал Раймонд де Сольер, правовед в Эксе, в своих "Толкованиях на провансальские древности", по настоятельному требованию которого, вкупе с сеньором Сципионом Сибо, генуэзским дворянином, и Жаном Жюдичи, тако же правоведом из города Массы в Луничиане, и господином Леонардом Косме, адвокатом судебной палаты в Провансе[39], я выпустил в свет сию книгу, в чаянии способствовать большему удовольствию читателя, когда на то будет милость Господня.

I. О ДЖАУФРЕ РЮДЕЛЕ[40]

Джауфре Рюдель, дворянин, владея имением Блие в Провансе, был добрый провансальский пиит, слагавший любовные песнопения легко и просто. В молодости удалился он в поместье Со господина Агута, который долго его содержал. Граф Джоффруа, брат Ричарда, короля Английского, проезжая по Провансу и гостя у господина Агута[41], восхитился достоинствами сего пиита ради прекрасных и потешных песен, которые он пел при нем в похвалу своему хозяину. Увидя восторг графа, господин Агут попросил его взять пиита к себе на службу, с чем граф был согласен и обходился с Рюделем весьма милостиво, который пробыл у него долгое время, воспевая обоих своих господ и хозяев. Услышав от некиих паломников, побывавших в Святой Земле, о добродетелях графини Триполитанской и о ее учености, пиит влюбился в нее и сложил в ее честь прекраснейшие песни. До смерти возжелав ее увидеть, он распрощался с графом Джоффруа, и хотя сей последний пытался отговорить его странничать, он не внял ему и в паломническом одеянии отправился по морю; во время же морского странствия был так охвачен тяжким недугом, что корабельщики, почтя его за мертвого, хотели бросить его в море. В таковом состоянии он был доставлен в Триполитанскую гавань, а по прибытии туда спутник его уведомил графиню о приезде недужного паломника. Графиня явилась на корабль и взяла пиита за руку, он же, зная, что то была графиня, и быв ею столь нежно и ласково привечен, собрался с духом, поблагодарил ее за то, что она возвратила его к жизни, и сказал ей: – Сиятельнейшая и добродетельная принцесса! Не стану сетовать на смерть, когда... – И не быв в силах окончить свою речь, ибо недуг схватил его еще пуще, отдал Богу душу на руках у графини, которая велела похоронить его в роскошной и почетной гробнице из порфира и высечь некие стихи на арабском языке, что было в лето 1162, в годы его расцвета. Графиня же, быв в великом огорчении от смерти столь внезапной, никогда по том времени не вкушала пиршественных яств. Его спутник, именем Бертран де Аламанон[42], бывший каноником Сильвеканским, поведал ей о достоинствах сего пиита и о причине его приезда: ей он преподнес все его песни и кансоны, сложенные в ее честь, а она велела переписать позлащенными буквами. Говорят, что она вышла замуж за графа Триполитанского, который был причиной утраты Иерусалима, отнятого Саладином[43] у христиан.

В одной из песен он доказует, что его любовь была любовью издали, ибо во время странствия он, боясь, что не сможет говорить с графинею Триполитанской, когда приедет туда, и что будет ему великая мука возвратиться из столь дивного и опасного путешествия, сказал так:

Монах Златоостровский в составленном им Перечне провансальских пиитов упоминает о беседе Жерара и Пейронета друг с другом, в коей вопрошалось, в каком случае сильнее любовь к даме – в отсутствии ея или в присутствии, и что сильнее вовлекает в любовь – взор или сердце[46]. И по приведении многих доводов и примеров, а также жалостной истории сего Джауфре Рюделя, изречена в одном двустишии такая суть: всякий человек в здравом рассудке знает, что сердце господствует над глазами и что от глаз в любви нет проку, когда сердце ее не чувствует, и что и без глаз сердце любить может нечто никогда не виденное, подобно Джауфре Рюделю Савойскому, и приводят они еще в пример Андрея Французского[47], который умер от чрезмерной любви к той, которую никогда не видел; в конце же концов, видя, что сей вопрос высок и труден, отослались они за решением его к сиятельным дамам, содержавшим Суд Любви в Пьерфе и Сине, каковой был суд полномочный, исполненный бессмертных хвал и украшенный цветом местных благородных дам и кавалеров. Дамы, председательствовавшие в Суде Любви, о ту пору были нижеследующие: Стефанетта, дама из Бо, дочь графа Прованского; Адалазия, виконтесса Авиньонская; Адалета, дама из Онгля; Эрмиссенда, дама из Покьера; Бертрана, дама из Юргона; Мабилла, дама из Иера; графиня де Диа; Ростанья, дама из Пьерфе; Бертрана, дама из Синя; Джауссеранда, дама из Клостраля.

Сей поэт описал войну Трессена, князя Сарацинского, противу королей Арльских. Юк от Святого Цезария, который также составил поименник провансальских пиитов и жил много позже Монаха Златоостровского, коему я следовал почти слово в слово, также повествует о сей жалостной истории. А Монах Монмажурский, сочинивший хульную песнь на всех провансальских пиитов и прозванный Бичом провансальских пиитов, говорит, что сей пиит Рюдель человек был грубый, мужлан-горец, ненавистник дам и любитель всяких паршивок. Что же до романа об оном Андрее Французском, то он еще не попадался нам в руки.

II. О ФРИДРИХЕ, ПЕРВОМ С СИМ ИМЕНЕМ ИМПЕРАТОРЕ[48]

Фридрих, первый с таким именем император, был муж весьма ученый и мудрый, любивший пиитов и почитавший и жаловавший их милостями. Когда он осадил мятежный город Милан[49], взял его и подчинил его себе и вторично снес градские стены, равно как в некоторых других городах ломбардских, то, будучи в Турине, сиятельный Раймон Беренгиер[50], прозванный Юным, граф Барселонский и Провансский, сын Беренгиера, третьего сына Дульче, графини Провансской, сопровождаемый многочисленными риторами и провансальскими пиитами и кавалерами своего двора купно с принцессою Риксендой или Ришильдой, женою своей, явился к императору, который торжественно принял его славы о его деяниях ради. А в рассуждении дружеского расположения императора к принцессе Риксенде или Ришильде, его племяннице, королеве Гишпанской, он почтил его графством Провансским и Форкалькиерским с последующим вводом во владение, загодя объявив, что ленная дарственная на Провансские пределы, жалованная императором Конрадом Третьим, дядею вышереченного Фридриха, Юку, князю в Бо, отменяется в пользу вышеупомянутого Раймона, умолявшего отдать ему в ленное владение земли Арльские, Марсельские, Пьемонтские и другие, кои он приобрел силою оружия, что и было ему незамедлительно даровано в лето 1162-е[51]. По сему поводу граф Раймон Беренгиер велел своим провансальским пиитам спеть несколько прекрасных песен на провансальском языке в присутствии императора, каковой был восхищен и изумлен прекрасными и потешными вымыслами и ладами стихослагательства, щедро одарил их и сочинил на провансальском языке эпиграмму[52] в честь поочередно покоренных им народов, глаголя тако:

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария пишут о сем пространно и называют того Фридриха Златобородым. Монах же Монмажурский говорит, что сей Фридрих горазд был раздавать владения и наследные земли, на кои у него не было никакого права.

III. О ПЕЙРЕ де ВЕРНЕГЕ[53]

Пейре де Вернег, дворянин и владелец помянутого места, был муж обходительный и изящный, красив и взрачен лицом. Дофин Овернский[54], у которого он был в услужении, являл ему величайшие милости, даря конями и оружием. У него была сестра по имени Нассаль де Клотр[55], коя была весьма красивая и добродетельная дама, жена Барраля де Меркуора, великого барона Овернского, в которую влюбился Пейре. Ее брат Дофин возымел такую к Пейре слепую любовь (ибо тот был величайший пиит в провансальском стихосложении), что сам побудил сестру любить и жаловать Пейре, а сей последний к тому же преподнес принцессе несколько песен, сложенных в ее честь, так что она принуждена была забыть любовь супруга ради любви пиита. Уведав о том, сердце Барраля, ее супруга, исполнилось ревностию. Приметив сие, она нашла средство избавиться от такой докуки и разлучилась с пиитом по чести, а он по малом времени оказался без оружия, без коней и без денег. И видя себя в такой нужде, сделался он забавником при дворе знатных господ, от коих вкратце времени получил сукна, деньги, оружие и коней, понеже песни сего пиита и служба его были ими высоко ценимы. А по малом времени отбыл он в Прованс. Процветал он при Альфонсе, графе Барселонском и Провансском, сыне Раймона Беренгиера[56], что было в лето 1178-е. Монах Златоостровский говорит, что он изложил прекрасными провансальскими стихами скорбное сочинение, озаглавленное "Взятие Иерусалима Саладином". Скончался он в Провансе на службе у графини, которой слагал столь прекрасные песни, что она велела похоронить его в красивой гробнице подле мавзолея в Вернеге, следы которого явственны еще и до сих пор, а сам он разрушен неправедным временем и небрежением людей, мало озабоченных столь редкостными древностями. Святой Цезарий говорит, что видел оный мавзолей до его разрушения. Монах Монмажурский, Бич пиитов, говорит, что сей пиит был простой мужик, грубый и вовсе невежда.

IV. ОБ ЭЛИАСЕ де БАРДЖОЛЬСЕ[57]

Элиас де Барджольс был барджольский дворянин, добрый провансальский пиит, человек острого ума и потешных измышлений, и пел весьма отменно. Принцесса Гарсена, дочь Гильома, графа Форкалькиерского, которая потом вышла замуж за Рене Клостраля, князя Марсельского[58], держала его при себе за провансальского пиита. Все песни, сложенные им в честь той, в кого он был влюблен, он посвящал в последнем двустишии принцессе Гарсене, в одном из которых, жалуясь на то, что он в нее на свое несчастье слишком влюблен, он говорит так:

Графу Раймону Беренгиеру Провансскому, во времена которого он процветал, а было то в лето 1150-е, по возвращении с войны, которую он вел против Эстефанетты де Бо и ее детей, принцев де Бо и сеньоров Бургнефа Арльского, и из-за оного Бургнефа и их земель, прозванных Боссанскими, а также из-за их притязаний на графство Провансское, было доложено, что Элиас сложил песнь, в коей воспевал победы графа Провансского, а также и усмирение принцев Боссанов, и граф наградил его щедрыми дарами, а он с той поры неизменно пребывал на службе у графини Гарсены и скончался в расцвете лет в год 1180-й. Сочинил он трактат "Война Боссанов", о котором Монах говорит, что написан он был прекрасным и изящным слогом. Монах Монмажурский же говорит, что принцесса Гарсена не удостоила ни читать, ни петь ни единую из песен, сложенных сим пиитом, ибо в них не было ни складу ни ладу.

V. О ГИЛЬЕМЕ д’АГУТЕ[59]

Гильем д’Агут, дворянин в поместье Агут, в свое время добрый пиит в провансальских виршах, человек отменных знаний и честности, образец истинного знатока, во всю свою жизнь благодушный и скромный, с доброй славой, счастливый, богатый, согласно своей добродетели, муж высокого роста, красивый лицом и почтенного вида, являвший всегда необычайное достоинство, был влюблен в Джоссеранду де Люнель, дочь, как пишут некоторые, Галсеранда или Джоссеранта, принца Фретского, и Гольсиеры, которая была в то время одною из превосходнейших дам по своим притязаниям, красоте телесной, сиянию добродетелей и по образу жизни. В ее честь он сложил многие хорошие песни и направил их Ильдефонсу Первому, королю Арагонскому, графу Барселонскому, при дворе которого он был ближний дворянин. Сей пиит столь высоко ценил любовь, что, сетуя в своих песнях на то, что в его время не любят, как долженствует любить, он говорит, что никого не должно восхвалять, если у него нет перед глазами достойного образца, ибо истинная любовь живит человека и радует и освобождает от сердечной печали. Он отнюдь не почитал за истинного и верного любовника того, кто плутует в любви, говоря, что не должно искать любовного приключения, если дама на то не изъявляет согласия, а когда и изъявила бы, то должно брать во внимание слабость женска пола, иначе неможно называться истинно влюбленным. Говорит он также, что в былые времена искали в любви токмо чести, и дамы, кои славны были честью и добротой, не учиняли ничего противного своей чести, в нынешние же времена мир зыблется, ибо влюбленные творят совсем обратное прежнему и тако приходят к великому посрамлению и в ущерб добрым и верным любовникам.

Он сочинил на сей предмет трактат, озаглавленный "Как любили в былые времена" Жил он при вышереченном императоре Фридрихе и тогда же скончался, и в ту пору, когда вышереченный Ильдефонс получил Прованс по кончине своего брата Санция, каковая воспоследовала в лето 1181-е[60]. Монах Златоостровский говорит, что читал сочинения сего пиита; такожде речет от Святого Цезария. Монах же Монмажурский говорит в своей песне, что сему пиите бывало за все его поступки великое посрамление от благородных девиц.

VI. О ГИЛЬЕМЕ де СЕНТ-ДИДИЕ[61]

Гильем де Сент-Дидие был богатый дворянин в местности именуемой Велэ, муж почтенный, в оружии искусный, широкодушный, просвещенный и вежественный, любимый людьми и за всякие достоинства проелавляемый. Он влюбился в маркизу де Пулиньяк, сестру Нассали де Клостраль, в честь коей Гильем сочинил много прекрасных и славных песен. Он именовал ее Мой Бертран. Тем же именем он называл своего закадычного друга Юка де Марешаля, к каковому Бертрану оный Гильем и обращал свои песни, дабы не возбудить подозрений в маркизе, ее супруге. Она такожде довольствовалась тайным именем Бертран, коим Гильем ее называл. А Юк Марешаль, зная все тайны Гильема и маркизы, затеял удалить его от двора маркизова, мысля таким образом занять место Гильема у маркизы, она же, видя наглость и бесчестность Юка Марешаля, послала его кормиться в одно из своих имений, где он был неведомо почему убит тамошними селянами. В то время Гильем удалился в Прованс и поступил на службу к Ильдефонсу, королю Арагонскому и графу Провансскому, что произошло около 1185 года, в каковое время он и скончался. Так сбылось толкование сна, сделанное маркизой, которая предсказала ему все, что приключится с ними обоими из-за зависти и измены его приятеля. И открыла ему тайну безошибочного, согласно мнению наимудрейших философов, правила истинно толковать сны – будут, дескать, они истинными, если мы будем жить в трезвости и таким образом ложиться опочивать; ибо когда мы спим, а желудок обременен вином и мясом, то мы видим токмо нечто сумбурное, смутное и темное. Монах Монмажурский говорит, что сей Гильем пел охотно, однако был обездолен в любви. Он преложил Басни Езоповы народными провансальскими стихами, а кроме того, сочинил прекрасный трактат "О сражении на мечах", посвященный графу Провансскому.

VII. ОБ АРНАУТЕ ДАНИЭЛЕ[62]

Арнаут Даниэль роду был благородного, но сын бедных родителей. Отец послал его учиться в лучших университетах края, где он упражнялся в изящной словесности, а обретя по малом времени знания в поэзии, начал стихотворствовать на провансальском языке. Все деньги, получаемые за стихи, он изводил на дальнейшее обучение и сочинял изрядно и многоучено как на латыни, так и на родном своем провансальском языке. Быв признан, он оставил язык латинский и всецело предался языку народному ради некоей дворянской жены в Провансе, в которую он влюбился и в честь которой сочинил много хороших песен на разные придуманные им лады, каковы секстины[63], сонны[64], песни, сирвенты и прочие весьма прекрасные и изобретательные, но не желал ее назвать ни тайнословием, ни как-нибудь иначе, а не быв в силах ничего у ней достичь, влюбился в некую гасконскую благородную даму, жену Гильема де Бовилля, которую он называл тайным именем Сиберны[65]. Но о них не мнили дурно, как то можно видеть по речам в его собственных песнях, а в одной из них он даже говорит, что тысячу раз на дню молится Господу о ниспослании ему милости; что не надобно ему Римской империи, лишь бы она укрепила его единым поцелуем, что он, Арнаут, стал ветробором и травит борзых хромым быком[66]. А в другой говорит, что он по праву и небеспричинно воспевает любовь, понеже так долго воздыхал. А в третьей – что он сочинил стихи противу злословящих клеветников, где молит Бога, чтобы Господь устыдил их, столько зла причиняют они влюбленным, говоря противу истины, а еще пуще, когда их срамят. Монах Златоостровский говорит, что Даниэль Арнаут влюбился в некую даму де Ноготок, дворянскую жену в Провансе, именем Алаэтта (которую он называет Сиберной, дабы не оглашать его), и что, намекая на ноготь, он сочинил секстину, где говорит, что его стойкость в любви к оной даме не могут повредить ни клюв, ни ноготь клеветника[67]. И правда, говорит Монах, что он не умел писать так темно и скрытно, чтобы из последнего двустишия песни не стало ясно, что оная сочинена в честь дамы де Ноготок, которая была в то время дамою красивою, ученою и искусною говорить о любых материях. А Монах Монмажурский говорит, что Арнаут никогда не сочинял, а токмо хорошо придумывал, что он употреблял слова темные, которые нельзя понять; а с тех пор как стал писать для Сиберны своей, ни сам ничего не стоил, ни борзые быка уже не травили[68].

Юк от Святого Цезария говорит, что Арнаут был муж весьма красноречивый, владеющий словоизобилием и важный в изречениях своих, что и явствует из его поэмы. Процветал он во время войны, которую Ильдефонс Первый, король Арагонский и граф Провансский, вел против Бонифация, господина в Кастеллане, не хотевшего признать его за сеньора. Против оного пиит сочинил прекрасную песнь об отваге Бонифация, что было в лето 1189-е. Что же до его рода, то одни писали, что он был родом из Тараскона, другие – из Бокера, а третьи – из Монпелье. Сочинил он многие комедии, трагедии, обады[69], мартегаллы[70] и песнь, озаглавленную им Призраки язычества с прекрасным поучением, с которым он обратился к Филиппу, королю Французскому. Никто из провансальских пиитов не был ученее его, кому во многих местах подражал Петрарка и много пиитических выдумок у него похитил. Скончался он примерно в указанное выше время.

VIII. О ГИЛЬЕМЕ АДЕМАРЕ[71]

Гильем Адемар был провансальский пиит, беспримерно любимый и чтимый за свои знания и добродетель императором Фридрихом. Полагают, что он был сыном Жерара, которому император Фридрих пожаловал поместье де Гриньян; был он пиит языка провансальского и весьма потешный. Прибыв на помощь графу Провансскому, он влюбился в одну из тамошних дворянских жен, кто бы она ни была, а, должно быть, была она дама разумная и весьма сведущая, ибо в одной из песен он говорит, что если бы он был столь же сведущ, как Гомер или Вергилий, то сочинил бы целый томище славословий своей даме; был он любим и чтим всеми последующими пиитами. Монах Златоостровский говорит, что он был влюблен в графиню де Диа, одну из председательш Суда Любви в Сине и Пьерфе[72], а Юк от Святого Цезария и не поминает про сию графиню, но про другую, коей имя не могли узнать. А Монах Монмажурский говорит в своей песне так: Гильем Адемар никогда не был ни поседелым воином, ни хорошим пиитом, ни забавником, но был он нищий старик, который одолжался старым платьем, распуская слух, что оно его собственное, и что был он не меньший хвастун, нежели Пейре Видаль, другой провансальский пиит. Сочинил он на провансальском языке "Перечень знаменитых дам", который посвятил императрице, жене вышереченного Фридриха. Скончался он в Гразиньяне в лето 1190-е прежалостным образом, как будет о том сказано ниже[73]. Пишут о нем, что был он изобретателем наушной игры, дабы пособлять влюбленным, каковой была его внучка, открываться в любви, не вызывая подозрения у присутствующих.

IX. О ГРАФИНЕ де ДИА[74]

Графиня де Диа была в свое время дама весьма умная и добродетельная, великой красоты и честного образа жизни, искушенная в поэзии и в стихотворстве провансальском и отнюдь не уступавшая в красоте своей тетке, председательнице Суда Любви, о которой уже была речь[75] Влюбилась она в Гильема Адемара[76], провансского дворянина, в честь которого она написала много прекрасных песен; в одной из них она доказывает, что он должен был быть дворянин весьма прекрасный собою и добродетельный, а также добрый кавалер: ибо она, будучи родом знатная, дочь графа де Диа, говорит, что дама прежде, нежели отдать кавалеру любовь и сердце, должна хорошенько поразмыслить, понеже избрала одного такого из тысячи, который храбр, отважен и искусен сражаться. Кавалер Адемар так дорожил сочинениями сей графини, что обычно носил их с собою и, бывая в сообществе кавалеров и дам, пел несколько строф из ее песен. Жила она в одно с Адемаром время. В песнях о сей великодушной графине говорится, что кавалер Адемар впал в крайний недуг от любви к ней и словно ума лишился, когда ему донесли, что она выходит замуж за графа д’Эмбрюнуа. Она же, зная о его недуге, пришла проведать его купно со своей матерью. Кавалер, который был чуть жив, взял ее руку и поцеловал ее и вздыхая отдал Богу душу. Обе дамы, совершенно потрясенные сей прежалостной смертию, были так удручены, что молодая графиня пребывала оттого всю жизнь в покаянной скорби, не хотела выходить замуж, а, напротив того, стала монахинею у Святого Гонория в Тарасконе и сочинила там и написала многие прекрасные творения, в том числе "Тарасконский трактат", сложенный провансальскими стихами. Мать графини похоронила кавалера Адемара и воздвигла ему роскошное надгробие, на коем велела выразить высокие деяния сего кавалера купно с некиими египетскими гиерогрифами искуснейшей работы, а иночествующая графиня преставилась от горя в том же году, сиречь в 1193-м, в то время, когда Гильем, граф Форкалькиерский, выдал свою дочь замуж, даровав ей графство Форкалькиер, за Ильдефонса, графа Провансского, сына Ильдефонса Первого[77], короля Арагонского; и оная графиня де Диа была одной из придворных дам помянутой Гарсены – чтобы изыскать способ видеться и посещать друг друга они обетовались паломничать к Пресвятой Богородице Эстарельской.

X. О РАЙМОНЕ ДЖОРДАНЕ[78]

Раймон Джордан происходил из виконтов Сент-Антуанских в Керси и был человек великого проворства, вежественный и красивый, искушен сражаться, смелый и великодушный, хороший пиит, сочинявший на всех народных наречиях, но больше всего был приклонен к поэзии провансальской, нежели к любому другому языку, понеже сей был в то время языком, на котором любили писать все народы. Удалился в Прованс на службу к Раймону Беренгиеру, сыну Ильдефонса Второго, короля Арагонского, графа Провансского, и был им весьма любим и чтим, а равно и кавалерами его двора. Влюбился в Мабиллу де Риес, знатную провансскую даму, в честь коей он пел весьма красивые песни, а она не хотела его любить даже для виду, дабы не возбудить подозрений у мужа. Виконту бывшу в военном походе против графа Раймона Тулузского, Мабилле донесли, что он убит, от каковой печали она скончалась. Возвратясь из похода и узнав о смерти сей несчастной дамы, виконт обессмертил ее память огромным мраморным изваянием великой красоты, которое он воздвиг в Монмажурской церкви, а сам принял там чин иноческий и пребывал в жизни созерцательной, не сочинив ни песни, ниже единого стиха.

Монах Монмажурский в своей песне говорит, что виконт никогда и не наслаждался любовью, и что с той поры, как он разлучился с дамой и отправился в поход, он только и делал, что печалился. Монах Златоостровский говорит, что в том монастыре исполинское мраморное изваяние вышереченной Мабиллы почиталось за статую святой. И сочинил он трактат, озаглавленный "О призрачности дам". Жил в одно время с Гильемом Адемаром и скончался в то время, когда епископ Кюзеранский, авиньонский посол папы Иннокентия Третьего[79], снес замок Понт де Сорг, принадлежащий графу Раймону Тулузскому, обвиненному в ереси, что было около 1206 года[80], поскольку многие люди оного графа Тулузского удалились туда и многажды разбойничали.

XI. О ФОЛЬКЕТЕ МАРСЕЛЬСКОМ[81]

Фолькету Марсельскому отец его, именем Альфонс, богатый купец генуэзский, живший в Марселе, оставил прекрасное и обширное наследство, а также серебра и золота. Сей Фолькет, быв в большой чести и став на службу к доблестным мужам, усердствовал купно с ними и достиг почестей.

Он был весьма любезен Ричарду, королю Английскому, графу Раймону Тулузскому и Барралю де Бо, сеньору Марсельскому[82], своему хозяину, сочиняя отменно и умело на провансальском языке, а пел еще лучше, был красив лицом, забавник и храбрец. Он, как говорят, показал пиитам своего времени, как надо рифмовать, и был в ладу с Адалазией, женою Барраля[83], своего сеньора, сочиняя в ее честь многие прекрасные песни. Но ни красноречие его, ни песни не сыскали ему милости у Адалазии, и, стало быть, не был он вознагражден ни единым даром любви, как он сам толкует о том в своих песнях, отчаянно сетуя на ее суровость. Было, что Барраль и Адалазия скончались, равно как и король Ричард и граф Раймон Тулузский и Ильдефонс, король Кастильский[84], от коих ему бывало толико милостей, и по коим печалясь, он оставил мир и вступил в обитель цистерцианскую[85]. И быв избран настоятелем монастыря в Торондете Провансском, близ Лукки, а потом епископом Марсельским и наконец архиепископом Тулузским, пошел войной на еретиков и почил в бозе около 1213 года.

Монах Монмажурский говорит в своей песне, что Фолькет был купец, который, дабы разбогатеть, дал лжеприсягу, по каковой причине объявлен был клятвопреступником, и что он отродясь ни пел хорошо, ниже сочинял. Написал трактат, озаглавленный "Сетования Барраля", в котором изобразил Барраля, горююща по жене своей Адалазии.

Монах Златоостровский и Юк от Святого Цезария писали, что хотя он и был родом из Генуи, однако же великой молвы о нем ради и искусства его, прозывался он Фолькетом Марсельским, а не Генуэзским, как то удостоверяет Петрарка в "Торжестве любви", главе четвертой[86], где он выводит великое множество наших провансальских пиитов.

XII. О ГИЛЬЕМЕ де КАБЕСТАНЕ[87]

Гильем де Кабестань прозывался так, понеже в юности был в услужении у некоего дворянина Кабестаня, но роду он был древнего и знатного, из Сервиеров в Провансе. Был он хороший провансальский пиит. Оставя хозяина, он удалился в Прованс, где влюбился в некую марсельскую даму по имени Беренгиера де Бо, дочь Бертрана, в честь которой он сочинил несколько песен на провансальском языке. Она же, горя желанием поддерживать сию любовь постоянно и удвоить приязнь, дала ему по совету старой колдуньи съесть травки, именуемой приворот-травой, и как скоро он ее отведал, так и начало лицо у него морщиться, словно он хотел рассмеяться, но то был яд смертоносной травы, от коего он уже умирал. Но его сотоварищ, ученый лекарь, узнав о том, поспешил ему на помощь с отменным противоядием, и он избежал опасности и отправился к Россильонской даме по имени Триклина Карбонель, даме в те времена исполненной учености и добрых достоинств, жене Раймона Сейльянса, владевшего в тех местах поместьем, в которую он влюбился и послал ей одну из своих песен, обращаясь в последнем двустишии к ее мужу Раймону, человеку грубому и мрачному, только и знавшему что грабить, понеже у провансальских пиитов было в обычае обращаться в своих стихах к мужьям, а посему в одной из его песен можно прочесть:

От сей песни ее охватила такая любовь, и так проникла ей в сердце, что Раймон заподозрил ее и возревновал, а уверясь в том, что они сблизились, и встретив однажды Гильема одного в поле, схватил его за ворот и вонзил в него меч по самую рукоять, отрезал ему голову, вынул из нутробы сердце, принес домой, велел приготовить из того сердца отменное жаркое, накормил им Триклину и сказал ей: "Вкусно ли было жаркое?" – "Да", – отвечала она – "вкуснее сроду не едала" ‘Так вот оно из нутробы твоего блудодея", – молвил рассвирепевший Раймон и показал ей голову Гильема, которую держал за волосы. Узрев ее, Триклина пала в обморок, а по малом времени, опомнясь, молвила жалобно Раймону: "Жаркое было столь прекрасно, что вовек не буду есть другого" И молвив сие, вытащила из платья нож, ударила им себя в сладкие перси и умерла.

А Монах Монмажурский говорит так: Гильем был храбрый и славный малый, но, влюбясь, сдурел и стал трусом, понеже дал себя убить столь мерзкому и ревнивому борову. Монахи же Златоостровский и от Святого Цезария написали, что он был умерщвлен предательски в лето 1231-е, в то время, когда Раймон, граф Тулузский, был гоним папой Иннокентием и королем Французским[89]. Петрарка упоминает о сем пиите в главе четвертой "Триумфов"[90].

XIII. О РАЙМОНЕ де МИРВО[91]

Раймон де Мирво был бедный каркассонский дворянин, владевший только частью замка Мирво, где в ту пору не жило и шестидесяти душ. Но благодаря своей прекрасной и богатой поэзии он увеличил свою часть и пел так отменно, что в конце концов приобрел и все поместье. Он знал толк в любви и вежестве, а также во многих прекрасных науках, которые были в обычае в его время, более нежели кто-либо иной из сочинителей. Его любил и жаловал граф Раймон Тулузский и оказывал ему столько милостей и общался с ним так запросто, что они промеж себя называли друг друга тайным именем Аудьярт[92]. Граф пожаловал его оружием, конями и всем, в чем он нуждался. Также любили его и жаловали Педро, король Арагонский, виконт де Безье и Бертран де Сайссак[93] и все сеньоры и дворяне тех мест. Не было ни дамы, ни девицы, какого рода она ни будь, чтобы она не пожелала водиться с Раймоном де Мирво. Все оне желали его видеть, иметь при себе, слушать как он поет, знаться с ним и водиться запросто, ибо он умел отменно чтить их и весело проводить с ними досуги, и ни одна из них не сочла бы себя почтённой, если не была им любима, благодаря чему он знался и якшался со многими из них, распевая им всякие прекрасные песни. Никогда не шла ни о нем, ни о них худая слава, как описует Юк от Святого Цезария и теми же речениями Монах Златоостровский, ниже получал он от них каких-либо милостей в любовном деле, а, напротив того, все его обманывали. Есть тенсона или беседа Раймона де Мирво с Бертраном де Аламаноном[94], другим провансальским пиитом, который жил в то время, а в той беседе идет прекрасное прение: который народ благороднее и превосходнее, провансальцы или ломбардцы. Раймон выставляет пылкие доводы о том, что сие есть народ провансальский и сама страна, изобилующая добрыми провансальскими пиитами, чего отнюдь не видать в Ломбардии, и что никогда не выходило из утробы коня троянского столько владетельных особ, доблестных рыцарей и полководцев, сколько имелось превосходных пиитов в Провансе.

Сей вопрос был отослан на усмотрение дамам Суда Любви[95], заседавшим в Пьерфе и Сине, по приговору коего предпочтение было оказано пиитам провансальским, яко имущим первое место среди всех народных наречий.

Монах Монмажурский говорит, что Мирво был столь расточителен и легкомыслен, что не единожды дарил замок своей даме, но по миновении года слезно умолял ее вернуть ему замок[96].

Он сочинил прозою трактат "Восхваление Провансу" Скончался в лето 1218-е, обремененный годами, в бедности и скудости.

XIV. О ГАУСЕЛЬМЕ ФАЙДИТЕ[97]

Гаусельм Файдит был мещанский сын, который правил делами Авиньонского посольства[98], пел лучше всех на свете, был добрый провансальский пиит и сочинял отменно и слова и музыку к песням, которые провансальские пииты называли на своем старинном наречии краснословием и краснозвучием; был он чревоугодник, жил беззаботно, по каковой причине проиграл в кости все свое состояние; стал хорошим комиком и торговал комедиями и трагедиями, которые сочинял за две или три тысячи гильемских ливров[99], а иногда и подороже, глядя по выдумке. Сам же и заправлял на подмостках, получая всю мзду со зрителей и слушателей. Был он такой расточительный и беспутный и так любил сладко есть и пить, что истрачивал весь доход от стихотворства и оттого чрезмерно ожирел. Долгое время ему не было удачи, и он весьма бедствовал, понеже ни от кого не получал ни наград, ниже почестей, доколе Ричард, король Английский, в услужении у коего он находился до самой его смерти в лето 1189-е[100], не пожаловал его щедрыми дарами. Более двадцати лет он ходил по миру нищий. Женился он на некоей даме, которую долгое время таскал с собой по княжеским дворам. Звали ее Гильемона де Сольер[101], и была она из благородного провансальского дома. Взял он ее из женской обители в Эксе, улестив красными словами, а была она весьма красива, учена и весьма наставлена во всяких добродетелях и отменно пела все те песни, кои сочинял ее Гаусельм. Но от беспутной жизни, коею они жили, она подобно ему раздалась, а потом, занедужив, скончалась.

Овдовев, Гаусельм отправился к Бонифацию, маркизу Монферратскому[102], барину добродушному и любившему всех ученых мужей, который его весьма любил и жаловал. Быв у него на службе, Гаусельм сочинил комедию, озаглавленную "Ересь поповская", которую долго берег в тайне, не молвя о ней и слова, кроме как вышереченному маркизу, который в то время держал руку графа Раймона Тулузского[103], а тот велел представить ее в своих владениях. Маркиз долго не разлучался с Гаусельмом, щедро одаряя его платьем, латами и конями, и награждал его за прекрасные и изобретательные выдумки.

Наконец он ушел к Агуту, сеньору де Со, который долго держал его в чести, жалуя дарами и оказуя милости. Будучи у него на службе, он и скончался в лето 1220-е. О том говорит Монах Златоостровский, а Монах Монмажурский говорит в своей песне, что с тех пор, как Файдит влюбился, он переменил свой слог и что его песни никогда никто не хвалил и не считал за добрые. Но во всяком разе оказывается, что пиит он был отменный. Он сочинил также похоронную песнь о покойном короле Ричарде Английском[104] и песню с описанием Амура, его дворца, его суда, державы его и власти, в подражение коей Петрарка сочинил подобную же и упомянул о сем пиите в своем "Торжестве Любви"[105].

XV. ОБ АРНАУТЕ де МАРЕЙЛЕ[106]

Арнаут де Марейль был провансальский дворянин; у его отца было какое-то право на владение имением в Марейле, около Экса в Провансе, а оскудев, он был вынужден его продать. Арнаут, постигнув кое-что в словесности и не имея чем жить, ниже кормиться своим умением, отправился по белу свету и странствовал в сообществе пиитов, у коих научился сочинять стихи и музыку на провансальском языке, ибо он тогда был в ходу и любезен всем, кто находил утеху в поэзии. Поступил на службу к виконту де Безье, прозванному Талайфером, который был родом из графов Тулузских, где и влюбился в графиню Бурлац именем Алеарду, супругу вышереченного Талайфера.

Сей пиит был человек любезный, красивый собою, хорошо пел и хорошо читал романы. Графиня оказывала ему многие милости, но Арнаут никак не осмеливался признаться ей, что песни, которые он пел, были его собственного сочинения, а хвалы он будто бы расточает другой. Было однажды, что любовь извела его так, что он сочинил песню, в которой заявил напрямик о своей любви к графине и сказал, что не может забыть благосклонного обхождения от графини, как он то показует в конце сонета[107], который начинается: "Спешите, бедные стихи печали", а к концу говорит:

Сей сонет имел столько достоинств и возымел такое действие на графиню, что она, отнюдь не отвергая его целомудренных молений, к ним прислушалась и милостиво вняла им, что и было причиною того, что она снабдила его платьем, оружием и конями и оценила по достоинству его песни, и с тех пор продолжая стихотворствовать, он сочинил прекрасный и подобающий сборник песен, напевов, сонетов, кантов, тенсон, сирвент и изречений.

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария оба признают изобретательность сего пиита; он тако же написал сочинение, озаглавленное "Графинины упреки".

Монах Монмажурский говорит, что Арнаут происходил от бедных родителей, что дама его никогда не проводила с ним приятных досугов и что петь он искусно не умел. Жил он в то же время, что и преждереченные поэты, и скончался в лето 1220-е. Петрарка упоминает сего Арнаута в главе четвертой своих "Триумфов"[108].

XVI. ОБ ЮКЕ БРЮНЕТЕ[109]

Юк Брюнет, родесский дворянин, зная толк в словесности, хорошо сочинял на провансальском языке, был он умен и рассудителен и пошел в скоморохи. К песням, которые распевались на подмостках, он сам сочинял музыку и указывал, как их надобно петь, а порою заставлял петь кого-либо из своих приятелей. Он только и знал оную свою часть, ибо вовсе не было у него голоса.

Король Арагонский хотел иметь его у себя в услужении, как то сделали граф Тулузский, и граф Родесский, и Бернард Андюзский, и Дофин Овернский.

Был он влюблен в дворянскую жену из благородного старинного дома Монтейлей, по имени Жюльетта де Монтейль, почитавшуюся за наикрасивейшую, красноречивейшую и умнейшую даму в Провансе, она же и виду не подавала, что любила его. Уразумев сие, он совсем удалился к графу Родесскому, своему хозяину и господину, и там влюбился в графиню. Граф же, приметив меж ними любовь, был вынужден ради любимой им поэзии Юка Брюнета сделать вид, что не замечает сего, быв уверен в честности и целомудрии своей графини.

Скончался он в лето 1223-е; сочинил трактат под названием "О вежесгве любовном"; однако иные говорили, что оный есть деяние Бертрана Карбонеля, пиита Марсельского[110].

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария излагают о нем, что сказано выше, а Монах Монмажурский ничего не говорит. Петрарка же в главе четвертой своих "Триумфов" упоминает сего пиита.

XVII. О БЕРНАРТЕ де ВЕНТАДУРЕ[111]

Бернарт де Вентадур был сын бедного человека из Вентадура, который поселился в Провансе. Был он человек изобретательный и великий ловкач, умел весьма прекрасно сочинять стихи и петь. Виконт Вентадурский весьма любил его и оказывал ему большую честь добрых и разнообразных стихотворных выдумок его ради. Песни его были столь приятны виконтессе, которая была дама благородная, молодая и добродетельная, что она в него влюбилась, а он в нее. Их любовь продолжалась долго, доколе виконт ее приметил, а когда однажды уверился в том, видя, как она говорила с ним, и оба изменились в лице, то он и виду не подал. Однако виконтесса, оберегая разум от мыслей, развращавших ее воображение, устроила так, что он был уволен с почестями и отправился к герцогине Нормандской, которая была в то время дама важная и великой учености и приняла его весьма человеколюбиво и велела дать ему должность, в которую почти не надо было ходить. Герцогиня же наблюдала тщательно за достойным обхождением с нею пиита и внезапу они были охвачены любовью друг к другу. Все песни, кои Бернарт сочинял на провансальском языке, он посвящал герцогине, отчего ей и пошла бессмертная слава. По недолгом времени Ричард, король Английский, прослышав про прелести и достоинства сей герцогини токмо благодаря стихам Бернартовым, взял ее за себя и увез из Нормандии в Англию[112]. Бернарт же, быв лишен лицезрения герцогини, направился к Раймону, графу Тулузскому, где влюбился в графиню де Бокер, по имени Жоанну, которая была весьма красивой и блистательной принцессой и в честь которой он сочинил много прекрасных песен, в одной из коих просит соловья втолковать сей принцессе[113], что без нее ему не надобно и царства Тирского, и что если она захочет, он может остановить поток слез и воздыханий, расточаемых ея ради. Когда графиня была при смерти, Бернарт постригся в Монмажурском монастыре и там написал много отменных книг, среди коих "Испытания любви возобновленной", "Весенние песни", "Листвие", а также несколько "Элегий о сиренах"[114]. Скончался по чину иноческому в лето 1223-е. Эблес де Вентадорн, сын виконтессы, которую Бернарт так любил, рассказал все сие некоему ученому человеку тех времен, имя коего неведомо и который был провансальским пиитом и изложил сие письменно[115], откуда Монах от Святого Цезария оное извлек и поместил в Перечень провансальских пиитов. Монахи Златоостровский и от Святого Цезария пишут, что они читали его сочинения, а Монах Монмажурский говорит, что сей Бернарт писал столь дурно, что нужно было вызвать его из могилы, чтобы он прочел свои писания.

XVIII. О ПЕЙРЕ РАЙМОНЕ ло ПРО[116]

Пейре Раймон ло Про или Доблий был уроженец Тулузы, прозванный так за храбрость и доблесть в ратном деле, и превосходный лирический пиит, писавший на нашем родном провансальском языке. Воевал в Сирии купно с императором Фридрихом противу неверных и сочинил тогда много прекрасных песен, обращенных к Гаусеранде дель Пюэчь, родом из старинного и знатного Тулузского рода, сетуя ей премного на то, что его нет при ней, и в одной из них он говорит так:

А в другой песне, после того, как любил ее больше года, сетует, что любовная мука еще длится, и начинает так:

Монах Златоостровский говорит, что он был тулузец и сочинил много песен на провансальский лад, обращенных к некоей дворянской жене из рода Кордоллетов, к коей он воспылал любовью по возвращении из ратного похода. Он сочинил прекраснейшую песнь о власти любви, которая имеет сей зачин:

и в коей он описует бесчисленные случаи со всеми теми, кого Амур подчинил своей власти. А в другой песне с таким зачином:

он красно говорит, что благословенны были время, год, месяц и день, когда сердце его воспылало любовью к очам той, которая столь совершенна красотою и добродетелями. Он написал сочинение "Против заблуждений ариан", а также против тирании князей и даже о том, что французские короли и императоры дали себя подчинить попам. Наипаче процвел он при вышеупомянутом императоре Фридрихе II, а скончался на войне, которая шла между графом Провансским и Тулузским, что произошло около 1225 года, в каковое время король Французский Людовик VIII осадил и взял Авиньон у вышереченного графа Тулузского, обвиненного в Альбигойской ереси. Сему пииту подражал во многих местах Петрарка.

XIX. ОБ ЮКЕ де СЕНТ СИРКЕ[117]

Юк де Сент Сирк, дворянин, был добрый провансальский пиит, влюбленный в некую дворянскую жену в Провансе именем Клермонда де Кикерам из города Арля, которая была женщина красивая и столь совершенная и блистательная среди тамошних дам, что ни одна не могла с нею сравниться не токмо в красоте, но также в рассудительности и доброте, и в честь которой он сочинил на провансальском языке много прекрасных песен на всевозможные стихотворные лады, а она велела ему ради сокровения их любви посвятить их принцессе Беатрисе Савойской, графине Провансской, жене Раймона Беренгиера, как о том можно прочесть в последнем куплете одной из них, гласящем:

В сей песне он говорит, что у него есть три врага, которые денно и нощно побуждают его покончить с собой: его глаза, которые заставляют его любить совсем не по чину, другой враг – Амур, держащий его в своей власти и принуждающий его любить свою даму, и третий враг, наижесточайший, есть его дама, которой он не смеет открыться в таком образе, страшась, что убьет себя от страсти и желания обладать ею. Он жалуется своей даме – что ему делать, когда он нигде не сможет обрести покоя, если она не станет его держать у себя на службе, он не знает, что делать и что говорить; он не может умереть, а она томит его в отчаянии и спрашивает, как он может претерпевать толико трудов; что он искал мест уединеннейших, дабы бежать своей слепой и глухой дамы, что никто ему не помогает, кроме как кипучий рокот Дюрансы, сопровождающий его плач и сетования. Амур сие видит, дама его о том знает, а он чувствует жестокие муки и в конце концов обрящет успокоение токмо в могиле.

Пишут о том монахи Златоостровский и от Святого Цезария и прибавляют, что он сочинил труд, озаглавленный "О великих достоинствах дамы", который он обратил к вышеупомянутой графине. Монах же Монмажурский говорит, что сей Юк был невежда, который не умел сочинить толково ни единого стиха, а совсем даже напротив того, и что его дама никогда не считалась с ним, ниже почитала его. Скончался он от досады и ее суровости около 1225-го года. Можно рассуждать о том, перенял ли Петрарка у сего пиита многие его выдумки.

XX. О РАЙМБАУТЕ де ВАКЕЙРАСЕ[118]

Раймбаут де Вакейрас был сын провансальского рыцаря, сеньора де Вакейраса, в том краю. Он был добрый провансальский пиит и скоморох, долгое время находился при принце Оранском, который был к нему весьма милостив, поощрял его стихотворчество и с похвалою представил его самым знатным персонам своего двора, которые находили отраду в провансальской поэзии и любили добродетель.

По некотором времени, а то было около 1218 года, он отправился к моссену Бонифацию, маркизу Монферратскому и долго пребывал при его дворе. Там он и обзавелся нарядами, оружием и конями, а также напридумывал многая в стихах. Был он пленен любовью к Беатрисе, сестре маркиза, которая была замужем за Генрихом Каретом и в честь которой он сложил отменные песни, называя ее тайным именем "Прекрасный рыцарь мой". Каждый хорошо знал, что Беатриса питала к нему страстное чувство, но, быв принцесса рассудительная, совершенно отдалилась от пиита, дабы не вызвать подозрений у мужа, а Раймбаут, движимый пиитической яростью, сочинил песню на разных языках, которая соответствовала его положению, и как только в песне изменялось мнение, так он менял и языки[119]. Первая строфа на провансальском языке говорит:

Вторая строфа на языке тосканском говорит так:

Третья строфа по-французски говорит так:

Четвертая строфа по-гасконски говорит так:

А пятая строфа по-гишпански говорит так:

В последней же строфе перемешаны все пять вышеупомянутых наречий.

Отправляясь в Восточную империю, маркиз в сопровождении Бодуэна, графа Фландрского, графа Генриха де Сен-Поля и Людовика, герцога Савойского, кои ополчились крестом на Сарацинов, а такожде с ними Раймон, маркиз и граф Провансский, взял с собою Раймбаута и посвятил его в рыцари, и все сии принцы и владетельные князья наградили его большими поместьями, и сам император Фридрих II[120], в присутствии коего он часто пел и сказывал многие свои прекрасные песни, великой утехи ради, кою он испытывал в провансальских стихах, дал ему править в Салониках, каковые отвоевал у сарацинов, и тот умер там в лето 1226-е, еще в нестарых годах.

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария писали, что он был влюблен в графиню де Бурлац[121], и что сей Раймбаут был из Оранжа, а не из Вакейраса.

Он сочинил провансальскими стихами труд, озаглавленный "Сетования века", в коем он пишет о блаженстве, которое Бог даровал мужу и жене, поселив их в раю, и о бедах, проистекших оттого, что они преступили его заповеди. Монах Монмажурский отвергает и отшвыривает сие сочинение, говоря, что сии доводы общеизвестны и что сей Раймбаут был глупец и ума лишился. Петрарка же однако упоминает его в местах вышеуказанных.

XXI. О ПОНСЕ де БРЮЙЕЛЕ[122]

Понс де Брюйель – провансальский дворянин из горного края, как думают некоторые, а другие, что он из Италии, но сему нельзя верить, ибо Монах Златоостровский говорит, что он происходил из древнего и весьма знатного провансальского роду Апериокулос; от Святого же Цезария, что оное прозвание есть италианское. Он был весьма искушен в словесности и в провансальской поэзии, пел хорошо под музыку, а еще лучше играл на всех инструментах. О нем писали, что он был доблестный воин, отменно вежественный и куртуазный; не было у него больших доходов, но благодаря своим достоинствам он получал все, что хотел, ходил всегда в красивых и богатых нарядах и, согласно со своим чином, весьма опрятных. Был влюблен в Аэлис де Мерильон, жену Озиля де Меркуора и дочь Бернарда Андюзского, овернского дворянина, человека весьма почтенного, в честь которой он сочинил много хороших песен, и доколе был жив, не любил ни одной иной. Когда же она скончалась, он отправился в заморский крестовый поход купно с провансальскими дворянами и их графом и овамо скончался в лето 1227-е. Сочинил прекрасный похоронный кант на смерть Аэлис, а песни свои обращал к Беатрисе, меньшой дочери графа вышеупомянутого края, и к Одиаурде, королеве Английской, и к Марии, королеве Французской. Сочинил рукописный трактат, озаглавленный "О любовном бешенстве Андрея Французского"[123], который умер от избытка любви, как о том сказано в житии Джауфре Рюделя.

Монах Монмажурский говорит, что сей пиит был стихотворный вор и за всю жизнь не сочинил ничего достойного. Что же до оного Андрея Французского, умершего от избытка любви, то мы мало что знаем о сем романе, как уже было сказано.

XXII. ОБ ЮКЕ де ЛОБИЕРЕ[124]

Юк де Лобиер был провансальский дворянин из города Тараскона, хороший провансальский пиит со многими тонкими выдумками. Своим умением он обогатил провансальскую поэзию и стал на одном ряду с сюместными князьями и помещиками, да так, что вздорил со всеми, такой он был хитрец и лукавец; он думал, что никто не превосходит его достоинствами. Но сии последние были столь омрачены честолюбием и жадным и яростным любострастием до женщин, что никто не хотел писать о нем, ниже в его честь, равно как многие думали, что он по мнению всех должен быть таким образом похоронен.

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария составили о нем крохотные рассуждения, говоря, что писатели того времени молчат о деяниях сего пиита, чтобы их не сочли людьми недостойными за то, что они сие огласили. И сколь он ни был умел, умер он во всяком случае как скотина, не оставя по себе памяти, и творения его утопли в реке вечного забвения. О Монахе же Монмажурском примечено, что пиитов невежд и тех, о коих была дурная слава, он возвысил и превознес до небес, как он сие учинил с оным Юком де Лобиером, и напротив того, о пиитах хороших и прославленных он злословил, искусно мешая хулу с похвалой.

XXIII. О БАРРАЛЕ де БО[125]

Барраль де Бо был один из первейших дворян знатнейшего рода в Провансе, владычил в Марселе и любил словесность и даже философию. Он обнаружил у одного каталонского физика, который в то время был в услужении у графа Провансского, несколько книг на арабском языке, толкующих о звездогадании, и даже Альбохазенали, сына Абена Рагеля, араба[126], "Рассуждение о небесных светилах", переведенное на гишпанский или каталонский язык[127], и предался им так, что стал скорее суеверным, нежели истинным наблюдателем небесных законов. Ибо, как о том повествует Монах Златоостровский, выехав со спутники в полнолуние из замка де Бо и держа путь в свое Авиньонское наместничество и быв близко города Сан-Реми, Барраль встретил престарелую добрую женщину, которая поутру на заре собирала некие травы, бормоча что-то и глядя то на небо, то на землю, и спросил ее, сотворя крестное знамение, не видела ли она нынче утром нескольких воронов или иных подобных птиц.

– Да, – сказала она, – вот на сей сохлой иве сидел охрипший ворон и вертел головой направо и налево. – Барраль счел сие за весьма опасное предсказание, высчитал на пальцах, в каком месте была луна, и, боясь лихой беды, внезапу повернул коня в замок де Бо, говоря: – Ни сегодня, ни завтра не след подвергаться опасности.

Монах Монмажурский говорит, что летающие птицы вселили такой страх в суеверного Барраля, что он вынужден был повернуть коня вспять.

Он был хороший провансальский пиит и любил пиитов. Монах Златоостровский говорит, что Барраль женился на дочери короля эрулиенов и ободритов[128]. Скончался он в юности, в Марсельском своем дворце от недуга, причиненного пением одной из сих черных птиц, которая уселась на крыше супротивного дома перед окнами дворцовой залы, когда он обедал купно с женою и всеми своими придворными, оставя в наследниках другого Барраля, что было около 1229-го года.

XXIV. О РОЛЛЕТЕ де ГАССЕНЕ[129]

Рауль или Роллет де Гассен был первейший провансальский дворянин из замка Гассен на побережьи залива Гримо, превосходный пиит, великий ритор и достопамятный летописец, а также отважный боец, который благодаря своему изяществу и редкостным достоинствам в стихотворчестве всегда бывал желанным гостем у наизнатнейших людей, а также у священства, невзирая на то, что писал противу их пороков, однако твердо держал их руку против суждения альбигойцев и лионских вальденсов, учение коих было тогда распространено[130]. Был всюду вхож и знаком с дамами и принцессами, которые услаждались провансальскими стихами и которым он был столь желанен, что получал от них коней, вооружение, платье и деньги согласно тогдашнему обычаю. Не бывало такого ратного похода, будь то противу тюшенов[131] или иных врагов церкви, чтобы его не призвали в числе первых к оружию, благодаря чему он всеми был чтим и прославляем. Поелику он был провансалец, то была и причина (как сие описывает Монах Златоостровский) стать ему на службу к своему владетельному сеньору графу Провансскому, к которому он и отправился и был оным жалован, чтим и любим. Ибо, наслышавшись от своих наизнатнейших придворных об умелости и ловкости сего Рауля, он поставил его сокращать в графстве Провансском тех, кто не хотел быть у него в повиновении, ниже воздавать ему почести. И ему бывшу возвышену до такой степени, фортуна не оставила его бесчувственна ко своей пременчивости и непостоянству, ибо он был на ассамблее в городе Монпелье, где внезапу так влюбился в некую даму по имени Риксенда или Ришильда из дома Монтобан, что принужден был забыть все свои добрые и честные деяния, и в честь нее он сочинил многие хорошие и умелые песни и принес ей их в дар, но она, быв лукавицей, смеялась над пиитом и трещала о том, что сие против ее обычая, ибо она была красива, умна, добродетельна и просвещена, находя усладу в поэзии. Пиит же, быв невероятно уязвлен во мнении сей обманщицей, такое возымел в сердце своем презрение, что из ярости пиитической сочинил кант на манер центурии[132], исполненный неблагодарности его дамы, и не возмогая честнее отомстить ей, оставил жизнь мирскую и постригся в монахи в одной из наиболее строгих авиньонских обителей, какую только мог сыскать, не известив о сей странной перемене жизни никого из родичей и друзей, которые, не встречая его больше в городе, были изумлены, когда услышали, что он стал монахом и не хотел к ним показываться. Вести о сем новом монахе достигли слуха епископа Кюзерана, о ту пору посла в Авиньоне[133], который весьма изумился и проведал его в монастыре, где сей святой отшельник токмо ему одному открыл свое лицо, показуя ему, что он пригоднее на службе у Святого отца в Риме и у Церкви противу врагов сей последней в столь смутное и бедственное время, а не там, где он находится, и что когда бы его Святейшество был о том уведомлен, то призрел бы его, даровав ему награду и некий сан. Пиит указал ему, что никому не след изумляться его столь благочестивому и рассудительному решению, и что во сне наставил его святой Августин жить так и провести остаток жизни у него под началом, став напослед смиренным слугою его Святейшества. Покуда шла сия беседа, прискакал гонец с грамотою о назначении на место настоятеля в Пиньяне, которое было не занято по смерти последнего его обладателя, и с той поры было назначено вышереченному Раулю, каковое он принял и благодарствовал папскому послу и по папскому повелению незамедлительно оставил свой монастырь и приял настоятельство в Пиньяне, имея на то согласие и утверждение графа Провансского, поелику то относилось до его ведения и усмотрения. Удалясь туда, он был занят то делами ірафа Провансского, то делами церкви и исполнял тем самым свой долг. Монах от Святого Цезария, толкуя о сем поэте в своем Перечне, говорит, что тот был необычайный человек своего времени, красивый лицом, веселый и благожелательный, хорошо сочинял стихи на всех языках и даже на провансальском, и что судьба у него была странная и разнообразная, а отец его из дома Альмариков был одним из богатейших дворян, какие были в пределах Прованса, что женился он на дворянке из дома Сиппиеров, что она была красива, умна и добродетельна, и что от нее имел он множество детей, от коих и повелся род Альмариков Провансских.

Монах же Монмажурский в своей песне противу пиитов не запамятовал сказать о нем, что сей Роллет был болтун, вор, урод, назойливый и докучливый человек и со многими пороками.

Скончался он от ненависти к одному из Пиньянских монахов, от горя и досады в лето 1229-е.

XXV. О РАЙМБАУТЕ ОРАНСКОМ[134]

Раймбаут Оранский был оранский дворянин, владелец Кортезона, добрый рыцарь и храбрый воин, весьма чтимый в провансальской поэзии. Были они закадычные друзья с Рамбаутом де Вакейрасом[135]. Он предался поискам любви у придворных дам, в честь которых сочинял прекрасные песни. Более всех прочих дам он любил и почитал в своих стихах госпожу де Кастель Верт, по имени Марию, знатного рода в Провансе, с коей у него бывали великие вольности и невероятные милости, как он сам то раскрывает в слове к своим песням[136], называя ее тайным именем Мой Жонглер[137]. Удалясь от нее по лживым наветам, он предпочел отправиться к графине д’Юргейль, дочери маркиза де Бюска, быв наслышан о ее достоинствах, и так ею пленился, равно как и она им, токмо от прочтения одной из его песен, что охваченный недугом, Раймбаут не смог завершить путешествие[138]. Однако к ней он обращал все свои песни. Выздоровев, он утешился любовью с некоей девицей простолюдинкой, от коей не было ему ни прибытку, ни чести. И по малом времени скончался в лето 1229-е.

Монах Златоостровский говорит, добавляя еще к житию Раймбаутову, что графиня не преминула сказать одной из своих ближних девиц, что если Раймбаут навестил бы ее, так был бы щедро награжден. Говорит также, что то была не графиня д’Юргейль, а графиня Монрузье.

Он сочинил трактат, озаглавленный "Владычество любви", который он посвятил графине Маргарите Провансской, дочери графа Раймона Провансского, которая потом вышла замуж за Людовика Святого, короля Французского[139]. И наместо вознаграждения от нее он был сослан великим Ромео, дворецким графа Прованского[140], на Иерские острова, откуда вышереченный граф истребовал его по просьбам оной Маргариты, когда она стала королевою.

Процвел он во времена Гильема де Бо, графа Оранского[141], прозванного Делькурносом, когда его император Фридрих Второй[142] пожаловал королевством Арльским и Вьеннским. Оный имел золотой герб со звездным полем о шестнадцати серебряных лучах и с голубым рожком. О сем Раймбауте и другом вышеназванном Петрарка упомянул в своем "Торжестве Любви".

XXVI. О ПЕЙРЕ ВИДАЛЕ[143]

Пейре Видаль был сын тулузского меховщика[144], певшего лучше всех на свете, как и сын его, ибо он был превосходный музыкант. Все, что он видел, и все, что ему нравилось, он считал за свое. Он хорошо сочинял стихи на провансальском языке и был такой искусник мгновенно класть их на музыку, каких уже давно не видели; был он великий хвастун, воспевал великие любовные безумства и ратные деяния и злословил о каждом. Рыцарь Сен-Жилль отрезал ему язык за то, что он злословил о некоей придворной даме, его родственнице. Из боязни, что ему достанется пуще, он отправился к принцу Юку де Бо, у которого побыл малое время и научил его править умело и заботливо. Выздоровев, он разлучился с ним и отправился к марсельскому принцу Райньесу[145], любителю провансальских пиитов, который увез его за море в лето 1227-е, где он влюбился в красивую гречанку и женился на ней. А про нее есть слух, что она была племянница императора Константинопольского, по каковой причине ей принадлежала Восточная империя.

Поверив всему сему, все золото и серебро, которое он получал за стихи, он употребил на строение кораблей, дабы отправиться воевать свою несбыточную империю, и с тех пор он добавил к гербу златой трезубец, а себя именовал императором, жену же свою – императрицею. Влюблялся он во всех дам, которые попадались на глаза, всех умолял о любви и всем назывался в услужение, и такое было у него о себе мнение, что он не стыдился им приказывать и думал, что все они умирают от желания иметь его своим другом и что он наилучший рыцарь на свете и наиболее любимый дамами.

Состарясь и видя беды, происходящие от многоглаголания, он составил и написал трактат, озаглавленный "О способе придерживать свой язык"[146]. Среди прочих им сочиненных песен (как о том пишет Монах от Святого Цезария) есть и такая, где он похваляется, что ни снег, ниже дождь, ниже мрачная погода[147] не препятствуют его великим и славным завоеваниям. Он уподобляет себя Говену[148] тем, что все, что он захватывает и чего досягает, он ломает и крушит, и не будь ему нужды идти отвоевывать свою империю, так он заставил бы трепетать весь мир. Кто-то написал сочинение "Похвальба Пейре Видаля"

А Монах Монмажурский говорит о нем так: Пейре Видаль был подлый скорнячишка с увечьями. Было бы лучше, кабы у него язык был золотой, сиречь говорил бы он с толком, тогда бы ему так легко язык не отрезали[149]. И что блажь и слава лишили его рассудка, и что ему была всегда великая нужда в траве Антисир, дабы промывать мозги, обремененные меланхолическими соками.

Скончался он, домогаясь своей империи, через два лета по своем путешествии, а было то в 1229 году. Петрарка упоминает сего пиита в своем "Торжестве Любви"[150].

XXVII. О ГИ д’ЮССЕЛЕ, ЭБЛЕСЕ, ПЕЙРЕ И ЭЛИАСЕ, ИХ ДВОЮРОДНОМ БРАТЕ[151]

Ги д’Юссель был единственный владелец упомянутого места. Хоть и был он наследником своего отца купно с братьями, однако прибыток их во всяком разе был столь мал, что они не могли от него кормиться. Эблес, младший из братьев, быв человеком лукавым, убедил своих братьев Ги и Пейре в том, что на малый их приход им не прокормиться и что, взяв в рассуждение ихние достоинства и умение в стихосложении, лучше им отправиться искать счастья при княжеских дворах, нежели оставаться в праздности дома и помирать с голоду. Мнение Эблеса братья весьма одобрили и обо всем поведали Элиасу, их двоюродному брату, который был бедный дворянин и хороший жонглер, и стали просить его отправиться с ними, а он сразу же согласился. Перед отъездом они уговорились о том, что песни, которые придумает Ги, и сирвенты, которые изобретет Эблес, будет петь Пейре, который был очень хорошим музыкантом, и что они вовеки будут неразлучны, а Ги будет хранить деньги и распределять поровну между ними. Сойдясь на том, они обратились к виконту д’Альбюссону, по имени Райнаут, и к жене его Маргарите[152], крайне любившим услаждаться провансальской поэзией, и были встречены весьма человеколюбиво и доказали там всячески, сколь они горазды на выдумки и стихосложение, и пребывая там долго, получали щедрые дары от виконта и виконтессы. И быв так снаряжены, в полном порядке отправились в гости к графине Монферратской[153], в честь которой сказывали и пели весьма прекрасные и ученые песни, тенсоны и сирвенты, содержащие материей всю "Жизнь тиранов" А за то, что в сирвентах были обвиняемы папа Римский и великокняжеские особы и сеньоры и оглашены их пороки, папский посол заставил их обещать и поклясться, что они никогда впредь не станут сочинять песен против папы и других князей[154]. Сие и было причиной, что оные четыре столь превосходные пиита (я бы сказал, пророка) с тех пор не сочиняли и не пели, по меньшей мере, на людях, и разъехались по домам со всем добром, которое добыли благодаря поэзии.

Жили они во времена Раймона Беренгиера, последнего графа Провансского из носивших сие имя[155]. Жомм Мотт[156], арльский дворянин, превосходный провансальский пиит той поры, писавший без страха против князей-тиранов, высмеял их в одной песне за глупое обещание, которое они дали послу. Во всяком разе, Монахи Златоостровский и от Святого Цезария говорят, что, вопреки сему обещанию, они только и знали, что писали против тирании князей. А сей арльский Жомм Мотт, как о том пишет монах в житии сих четырех пиитов, составил описание гробниц, пирамид, обелисков и других древних памятников, находящихся в Провансе.

XXVIII. О РАЙМОНЕ БЕРЕНГИЕРЕ, ГРАФЕ ПРОВАНССКОМ[157]

Раймон Беренгиер, граф Провансский и Форкалькиерский, сын Ильдефонса, короля Арагонского, графа и маркиза Провансского, родом из благородной и сиятельной семьи Беренгиеров Арагонских, был добрый провансальский пиит, любитель людей ученых и тех, что писали на нашем провансальском языке. Был он князь человеколюбивый, благодушный и милостивый. Он был столь счастлив, что, вступив на престол после кончины своего отца Ильдефонса, приобрел много земель более разумением, нежели оружием. Он женился на Беатрисе, сестре Фомы, графа Савойского, принцессе столь же умной, сколь красивой и добродетельной, в честь которой многие наши провансальские пииты сочиняли бесчисленное множество песен, напевов и сонетов, обращенных к ней, она же, почтя сие за великую честь, облагодетельствовала их оружием, конями, сукнами и деньгами.

У сего князя были четыре красивые дочери, умные и добродетельные, выданные все удачливо замуж за королей и владетельных князей, благодаря тщанию и попечению некоего мудрого паломника, который был долгое время у графа дворецким[158]. Первая, по имени Маргарита, была замужем за Людовиком Святым, королем Французским; вторая, Гелиона или Алиенора – за Генрихом Третьим, а иные пишут за Эдуардом, королем Английским; третья за Ричардом Английским, впоследствии королем Римским, а четвертая, Беатриса, объявленная по отцову завещанию наследницей Прованса, была замужем за Карлом, братом французского короля Людовика Святого, впоследствии венчанным короной неаполитанской обеих Сицилии[159].

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария писали, что поколе сей добрый князь был жив, вовеки не бывало никого, кто более жаловал бы провансальских пиитов, и ни при ком провансальцы не мнили себя счастливее и никогда не были менее принуждаемы платить подати, которые мы называем сбором денариев, взятком или займами.

Скончался он весьма молодым, сорока семи лет отроду, в 1245 году.

Злореча о нем, Монах Монмажурский с полным правом называет его Непостоянным Каталонцем[160], каковой, если верить злословам (коих он называет "Дурные глотки"), наскучив своим двором, уволил того паломника (коего звали Ло Рометто), который столь благочестиво и счастливо управлял делами его двора и благодаря которому четыре его дочери были выданы замуж за королей. Такожде он называет его князем неблагодарным и лишенным ума. Пиит Данте пространно поминает сего князя[161].

XXIX. О САВАРИКЕ де МАЛЛЕОНЕ[162]

Саварик де Маллеон был дворянин, родом англичанин, который взял сторону короля Французского, был разумен и доблестен и отличился в ратном деле, быв рыцарем своего времени и любителем людей ученых. Все пииты того времени, писавшие будь то по-латыни, будь то по-провансальски, направлялись к нему, а он принимал их радушно, содержал и щедро одарял. Нет в летописях такого барина (как о том написали Монахи Златоостровский и от Святого Цезария), который явил бы большую щедрость к пиитам, нежели сей Маллеон, ибо он был искушен в грамоте и вольнодум, И если пииты его времени воздавали ему премногие хвалы, то позднейшие пииты к тому еще более присовокупили. И напротив того, некие отменные и редкостные достоинства, коими он блистал, Монах Монмажурский, бич провансальских пиитов, попытался омрачить в одной из строф своей песни, говоря так: Саварик де Маллеон полез петь, а лучше бы помалкивал со своими песнями, понеже всему, что он сочиняет, грош цена и ему потребен добрый толковник, столь его стихи темны и докучливы. Надо, стало быть, заключить (ибо такова правда, и его сочинения сие показуют), что писал он в ученом и тяжком стиле[163].

Был он влюблен в аквитанскую дворянку из дома Аспремонтов (иные пишут Леви[164]), женщину несравненного благоразумия, ума и достоинства, в свое время отличившуюся в поэзии, в музыке, а такожде в иных науках и редкостных достоинствах. На ней же он женился и привез ее в Прованс, когда приехал в гости к графу Провансскому. Она же по малом времени скончалась, а он влюбился в другую провансальскую дворянку, из дома Гландевесов, в честь которой сложил много хороших песен, и в одной из них, сетуя на нее, говорит, что он скорее одолел бы толстое дерево, разумея под сим дуб с желудями и намекая на ее прозвание[165], нежели ее сердце, как он то показует в таковых стихах:

Несколько лет спустя она вышла замуж за провансальского дворянина из рода де Бо, сына Юка де Бо, виконта Марсельского, от госпожи Барраль[166]. А Саварик возвратился во Францию, где и умер в каком-то ратном походе на помощь королю Французскому[167], но никто из писавших о нем не уточняет, когда это было. Сдается, что Монах Златоостровский мимоходом говорит, что то было во времена вышереченного Раймона, графа Провансского.

XXX. О ГЕНУЭЗЦЕ БОНИФАЦИИ КАЛЬВО[168]

Бонифаций Кальво был родом из Генуи; смолоду он оставил родной город и отправился к королю Ферранду, который в том 1248 году правил Кастилией, где он был встречен с почетом. Малое время спустя за отменные выдумки и стихосложение было пожаловано ему рыцарство. Влюбился он в Беренгиеру, племянницу короля Ферранда, в честь коей сочинил много песен на языках провансальском, гишпанском и тосканском[169], где касался философии, быв в ней отменно сведущ. Среди его песен есть одна на трех помянутых языках, обращенная к кастильскому королю Ильдефонсу и убеждающая его воевать с королем Наваррским и Арагонским возврата своих земель ради[170].

Монах Златоостровский по поводу философии говорит, что и песни и слова будут больше разумеемы теми, кто слышал об основаниях и доказательствах, нежели теми, кто о них никогда не слышал; мастер же сей, сочинивший песни, написанные в книге, хотел, чтобы можно было видеть основания и доказательства, ради которых они были сочинены. И далее он указывает писать так, тем паче, что многажды бывало, что не разумеющие песен, ниже избрать тонкое творение людей ученых, становились их исправителями и по слабоумию и невежеству искажали многие прекрасные слова, кои были столь умело придуманы. По сей причине прошу всех, кто увидит оное сочинение Бонифация Кальво, и не думать исправлять его, понеже есмь сам философ и знаю вышереченного Бонифация за отменного мастера в пиитическом ремесле. И тако сужу о том, что всяк, кто возьмется переделывать да исправлять стихотворные сочинения, которые он написал, сочтен будет и объявлен невеждою, глупцом, наглецом и моим врагом. Монах от Святого Цезария говорит, что, уехав из Генуи, он отправился к Ильдефонсу, королю Кастильскому[171], а отнюдь не к Ферранду, а тот отослал его к графу Провансскому, который женил его на тамошней девице из дома графов Винтимиллей, с коей он почти и не жил; и все-то благоденствие сего пиита и философа длилось не более года. И скончался он приблизительно в то же самое время.

Он сочинил трактат под заглавием "О нежных влюбленных". Монах Монмажурский называет сего пиита сумасбродом и говорит, что его изгнали из Генуи за то, что он был чересчур добрым гражданином.

XXXI. ОБ АЙМЕРИКЕ де ПЕГИЛЬЯНЕ[172]

Аймерик де Пегильян, тулузский дворянин, умел хорошо сочинять провансальские стихи, даже злословные. Он влюбился в некую городскую девицу и сочинил противу ее сатирическую песню, за что получил тяжелый удар по голове от родственника сей девицы, после какового случая был вынужден отправиться в Каталонию к Гильему де Бергедану, которым был принят по чести, а оправясь от раны, пел в его честь прекрасные песни. Тот по сей причине щедро одарил его, свел его и познакомил с королем Альфонсом Каталонским, у которого он пробыл долгое время. А сочинив сатиру противу Госельма, королевского дворецкого, откуда легко можно было уразуметь, что сей Госельм украл кубок, из которого пил король, был вынужден удалиться в Прованс к принцессе Беатрисе, наследной дочери Раймона, графа Провансского, до ее бракосочетания с Карлом, графом Анжуйским, братом Людовика Святого. У нее он обрел гостеприимство, любовь и почет за отменные и веселые выдумки в стихосложении, в каковом он воистину знал толк. Он сочинил песню и спел ее перед принцессой, возглашая, что нет на земле толико зверей, ниже птиц в лесах, ниже звезд на небе, колико каждою ночью досадных дум у него на сердце.

По малом времени он удалился в Ломбардию с одною из маркиз Малеспин, в честь которой он сочинил прекрасные и весьма искусные песни; был он большой приятель с Ги д’Юсселем, с Пейре Видалем[173] и обоими Раймбаутами[174].

Скончался, быв на службе у вышереченной маркизы, около 1260 года, в которую был влюблен, как о том писали Монахи Златоостровский и от Святого Цезария, и про которую он сочинил трактат под заглавием "Любовные печали". Монах Монмажурский осуждает его за то, что он там сказал. Петрарка подражал ему и следовал во многих местах, а также упомянул его в своем "Торжестве Любви"[175]

XXXII. О ГАУСБЕРТЕ де ПОЙСИБОТЕ[176]

Гаусберт де Пойсибот был лиможский дворянин. Малым дитятей отец отдал его в тамошний монастырь, где он научился грамоте и музыке, а также играть на всех духовых и струнных инструментах; умел хорошо придумывать в провансальских стихах, ибо был добрый трубадур.

По воле некоей девицы, своей родственницы, которая часто навещала его в помянутом монастыре под видом благочестия и указывала ему, что жалко и стыдно изводить его годы на такое узилище и что лучше бы ему уйти в мир, нежели без проку пребывать тут, он отправился к Саварику де Маллеону[177], к которому уходил всякий сведущий человек, ибо он таковых любил и жаловал (как о том было сказано выше), и от него он получил богатые и щедрые дары, быв тем самым почитаем и ценим за свое стихосложение самыми знатными владетельными особами в Провансе. Он влюбился в красивую и добродетельную девицу в Провансе из дома Баррасов по имени Барраса, в честь которой он сложил на новый лад несколько хороших песен, но как он не был рыцарь, она не захотела его полюбить, а как станет им, так была согласна за него замуж. Пылая желанием, Гаусберт поведал о сем Саварику, который посвятил его в рыцари и дал ему право на большие земельные доходы и женил его на девице де Баррас, и были они некоторое время вместе, доколе Саварик не отправился с посольством в Гишпанию, взяв с собою Гаусберта. Когда Барраса осталась дома одна, ее стал непрестанно домогаться некий англицкий рыцарь, который увез ее в Арль, где и покинул ее, забыв и проститься. На обратном пути из Гишпании, проезжая через Арль, Гаусберт остановился в доме напротив того, где жила его жена. Он узнал ее, и они проспали одну ночь вместе, а во утрие он увез ее в Авиньон и заключил в монастырь, втолковав монахиням, что то его двоюродная сестра. Сам же с досады воротился в свое поместье, продал все, что у него было, и принял чин монашеский в Пиньянском монастыре, а Монах Златоостровский говорит, что то было в Торонете, где не бывало видано, чтобы он пел и сочинял стихи, кроме нескольких молитв, которые были ему заказаны знатными персонами, и там он скончался в лето 1223-е. Так говорит Монах от Святого Цезария, и прибавляет, что он сочинил трактат "Любовные обманы" и был на службе у Карла I, графа Прованского[178], когда тот вторично усмирял мятежных марсельцев.

Монах Монмажурский называет его лжецом и лицемером, который умел колдовать; а еще говорит, что он надумал увезти жену к Аржантьерскому колодцу, сиречь ужасной пропасти в море, высокой и глубокой, насупротив Золотых Островов, или в Аванк де Крюи, где древле был обычай бросать туда жен, виновных в прелюбодеянии, но ласковыми словами она перелукавила его и предпочла заточиться в вышепоименованном монастыре.

XXXIII. О ПЕЙРЕ де СЕН-РЕМИ[179]

Пейре де Сен-Реми, дворянин из города Сен-Реми в Провансе, был из благородного дома Гюголанов, рода весьма знатного и старинного, и обучен был грамоте и свободным искусствам. Монахи Златоостровский и от Святого Цезария ставят его в ряду хороших провансальских пиитов, говоря, что он подражал на все лады и в удачных вымыслах искусному и ученому Арнауту Даниэлю[180], своему соседу, по каковым можно уразуметь, что то был за человек.

Монах Монмажурский в своей песне изображает сего пиита иначе, говоря о нем так: сей Пейре сочинял еще грубее и резче и, быв не в ладу с честью, хотел, чтобы его почитали любителем жизни суровой и трудной, который готов в гневе на все. А другой написал совсем иначе, то бишь Монах Златоостровский, говоря, что сей пиит был человек красноречивый, просвещенный и шутник, умел вести беседу и был достоин любви за иные хорошие качества, однако весьма подверженный чревоугодию и наслаждениям, а посему, истратив все свое состояние, сделался жонглером при дворе у принцев и сим иждивением кормился. Он сочинял прекрасные комедии и песни, которые обращал к одной провансальской даме из семьи Ламбесков, именем Антуанетта, госпожа де Сюз. Она же была в свое время столь несчастлива, что сей пиит, быв неблагодарен за те редкие милости, которые он обрел у столь умной и добродетельной дворянки, из-за любви к ней как бы помешался в уме, да так, что однажды, находясь подле нее, впал в такую ярость и злость, что зверски убил свою даму, а потом с горя и себя. И было то примерно в вышеуказанное время. А другой написал и вовсе иначе, говоря, что сей пиит от избытка любви как бы лишился рассудка и скончался в сем помешательстве, она же от горя немногим пережила его, а было так, понеже родители их не хотели согласиться на брак, о котором и тот и другая между собой уговорились. Вышереченные Монахи Златоостровский и от Святого Цезария писали в жизнеописании сего пиита, что он сочинил трактат, в котором описует, что гневится и изумляется тому, что граф Провансский не карает наглость и гордость арлеатинцев, мятежный дух и высокомерие марсельцев, честолюбие и властолюбие и неправый суд своих офицеров в Эксе, мерзость, царящую в граде Авиньоне, насмешников в Дине, дикое племя ницейцев, разительную скупость и плутовство мужиковатых горцев и бездельников в Мартего, а также многочисленных тиранов в земле Провансальской, где богатый пожирает бедного, а знатный оскорбляет и угнетает смерда[181]. Оный трактат он преподнес в дар королеве Французской Маргарите, жене Людовика Святого, короля Французского.

XXXIV. ОБ АЙМЕРИКЕ де БЕЛЬВЕЗЕРЕ[182]

Аймерик де Бельвезер знал грамоте, был добрый скомрах-стихотворец, хорошо пел и сочинил много прекрасных песен в честь некоей гасконки, дворянской жены из семьи де ла Валетт, в которую был влюблен. И видя, что про нее и про него заговорили неприкровенно, отправился к Раймону Беренгиеру, графу Провансскому, и в его честь и в честь его жены Беатрисы Савойской сложил также несколько хороших песен и пробыл там долгое время, доколе не влюбился в некую провансальскую принцессу именем Барбосса[183], даму неувядаемой красоты, доброго и святого нраву и бесконечно милосердную, изящнее всех на свете и просвещенную в семи свободных искусствах, в честь которой сложил несколько песен, в одной из коих сетует на нее за данный ему суровый ответ, так что с той поры он не осмеливался появляться к ней на глаза, и что он умирает от страстного желания ее видеть, и что выпади ему такой случай, так он бы помер от радости, а оттого предпочитает пребывать с оным желанием всю жизнь, нежели умереть, увидя ее. Однажды госпожа Барбосса беседовала с ним при инфанте Беатрисе, дочери графа Раймона Провансского. Аймерик поднял перчатку, которую она уронила, и, поцеловав перчатку, подал ей, за что она была порицаема притомными девицами, коим ответствовала с величавым добродушием, поддерживаемая инфантой Беатрисой, что придворные барышни не могут вдосталь наизъявлять благопристойных милостей пиитам, которые воспевают им хвалу и делают их бессмертными благодаря своим стихам. Быв о том уведомлен, пиит сложил песню, с которой обратился к ней, а также еще одну к вышереченной инфанте Беатрисе.

По некотором времени оная госпожа Барбосса была избрана в игуменьи Монлежезского монастыря в Провансе, а Аймерик скончался от горя, ибо обычай запрещал беседовать с монахиней, если она уже постриглась и дала обет целомудрия.

Жил он в то время, когда вышереченный Раймон Беренгиер воздвиг город Барселону в провансских горах, что было около 1233 года, а скончался в 1264 году.

Монах Златоостровский дополняет жизнеописание сего пиита, говоря, что он сочинил трактат под заглавием "Любовь его неблагодарной", который он отослал сей игуменье незадолго до своей смерти. Однако монах Монмажурский говорит в своей песне, что это не было пиитическим даром Аймерика, понеже он был горазд токмо огородничать.

XXXV. О ПЕРДИГОНЕ[184]

Пердигон был скомраший пиит, музыкант и игрец на струнных и духовых инструментах. Он был дворянин из Гаваудана. Мастерства своего ради был на службе у Дофина Овернского[185], который посвятил его в рыцари и наградил большими и весьма доходными угодьями. Все местные дворяне изъявляли ему великое почтение. Доколе он был при особе Дофина, он мнил себя весьма счастливым, но как тот скончался, Пердигон не сумел ужиться с новым Дофином, его сыном, понеже сей был юн и не разумел блага и счастья, кои приобретаются от благородной поэзии, так что Пердигон сразу лишился плодов своего отменного благосостояния и отправился к Раймону Беренгиеру, последнему из графов Провансских с сим именем, любителю провансальских пиитов, который наградил его всем, чего только можно пожелать, зане он воспел все победы, одержанные графом в Провансе над тамошними мятежниками, изложил сие на бумаге и преподнес ему под заглавием "Победы господина графа", что было в то время, когда оный подчинил себе всю землю Провансскую, графства Вентимилльское, Ницейское и Пьемонтское и Генуэзскую сеньорию.

Сей пиит был приятель обоих вышепомянутых Аймериков[186], женился на провансальской даме из дома Собранов именем Саура[187], от коей у него вовсе не было детей. И скончались оба около 1269 года, сделав своим наследником графа Провансского.

XXXVI. О ГИЛЬЕМЕ ДЮРАНЕ[188]

Гильем Дюран из Пюимуассона, что в Провансе, а иные говорят, что из Монпелье, был великий правовед своего времени и самый умный и знаменитый, ибо никто не писал так ни до ни после него, ни умозрительно ниже по делу, за каковые знания одни прозвали его Любомудром, а другие Отцом опыта, и происходил он из благородной и старинной семьи Дюранов, и Бальбов с материнской стороны. В юности предался чтению наиотменнеиших книг, кои мог отыскать, и жил в непременной воздержанности, каковая редкостно способствовала укреплению его памяти, которая всех повергала в восторг. Ибо прочтя добрую книгу по-романски, будь то прозою, будь то стихами, он тотчас же повторял ее слово в слово. Он говаривал, что чревоугодие и бражничество ослабляют дух и вовсе затемняют память. Монах Златоостровский говорит, что благоденствие памяти у сего пиита происходило от камня или геммы, которую он носил на себе в золотой оправе.

Влюбился он в одну даму из рода Бальбов в Провансе, в честь которой сложил несколько песен на провансальском языке, в коем он понаторел и хорошо сочинял стихи. Из чрезмерного любопытства он разузнал год и день рождения дамы, которую звали Бальбой, и поведал одному своему другу, провансальскому лекарю и великому звездочету, дабы узнать ее будущее, а тот и рассказал ему все, что приключится с Бальбою согласно астрономическим умозаключениям, и что в них предвещается нечто чудесное в смерти ее; во всяком разе он открыл, что век ее будет долог. Пиит хорошо запомнил то, что сказал ему мудрый астролог. Минуло несколько лет, и так оно и случилось, что она занедужила. На другой день ей стало получше, а на третий она сделалась так больна, что ее сочли за мертвую и приготовили к погребению, положив в гроб. Слух о ее смерти дошел до пиита, и он так изумился, что впал в недуг, от коего и умер. Его хоронили в один день с Бальбой, а она, лежа в гробнице, стала дышать, двигаться и сетовать. Все, кто там были, изумились, вынули ее из гробницы и вызволили от смерти. Когда она оздоровела, ей рассказали обо всем, что случилось, и о внезапной смерти пиита, коей она была так огорчена, что ушла в монастырь и скончалась шестидесяти лет от роду, а он преставился в лето 1270-е.

Монах Монмажурский никак не упоминает о сем пиите, а от Святого Цезария говорит, что он, давая советы тяжущимся, когда знал, что их дело неправое, любил повторять такое изречение:

XXXVII. О РИЧАРТЕ де НОВЕСЕ[189]

Ричарт де Новес происходил от благородных и именитых родителей из местности в Провансе, именуемой Новес, а другие говорят, что из Бербентаны. Был он доблестный воин. Отец его держал руку Эстефанетты и ее детей, князей де Бо[190], против Беренгиера, графа Прованского[191]. Сей Ричарт был всегда на службе у князей Арагонских и графов Провансских и даже у Раймона Беренгиера[192], в честь которого он сочинил много хороших песен и несколько хороших стихов и напевов, а на его кончину сложил похоронную песнь о его добродетели и великодушии, которую распевал в домах знатных, прогуливаясь и сопровождая ее пристойными телодвижениями, изменяя голос, и иными действами, подобающими истинному скомраху. И действуя тако, нажил сокровища. Но как он в сей песне говорил противу Анжуйского дома и о том, что Прованс очутился в руках французов[193], знатные люди и друзья посоветовали ему замолчать, и он с тех пор никогда не пел, но написал о незаконном захвате местечек и поместий в Провансе, который учинили с графами сего края духовные лица, ибо два вышеупомянутых местечка Новес и Бербентана принадлежат епископу Авиньонскому.

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария говорят, что он скончался около 1270 года, а также говорят, что граф Провансский поставил его ключарем в своем замке хранить градские ключи, которые ключари были обязаны ежевечерне приносить ему, что было в те времена чином весьма почетным, и назывался он "Ключарь господина графа". Другой же писал, что папские чиновники вознамерились бросить его живым в глубокий колодец Новесского замка, куда обычно бросали блудодейных священников[194].

XXXVIII. О ПЕРСЕВАЛЕ ДОРИА[195]

Персеваль Дориа был генуэзский дворянин, жил постоянно в Провансе и стал правителем и наместником в Авиньоне и Арле при графе Карле Провансском благодаря инфанте Беатриссе[196], дочери и наследнице Раймона Беренгиера, который был королем обеих Сицилии и Неаполитанским. Был философ и хороший пиит, сочинявший на нашем провансальском языке, на котором он написал несколько кантов и прекрасную сирвенту о войне между вышереченным Карлом и Манфредом и о том, как сей Мачфред, неправедный захватчик Сицилии вопреки воле римской церкви, был позорно побежден под Беневентом вышереченным Карлом[197], при жизни которого он жил и сочинил трактат, озаглавленный "Война Карла, короля Неаполитанского, и тирана Манфреда", а также другой трактат "Изящное безумие любви" – провансальскими стихами. Имеется несколько прекрасных тенсон или прений о любви, в которых собеседуют вышеречениый Дориа и Ланфранк Чигала[198], другой провансальский пиит, а также несколько сирвент противу тиранов. Скончался он в лето 1276-е.

Есть другой пиит по имени Симон Дориа[199], касательно жизни которого я ничего не мог разыскать, кроме тенсоны, где собеседуют вышеупомянутый Симон Дориа и Ланфранк Чигала, желая уразуметь, кто же более достоин любви, тот ли, кто одаряет по своей охоте, или тот, кто одаряет вопреки себе, чтобы быть почтен за щедрого. Сей вопрос они отослали дамам на решение Суда Любви[200] в Пьерфе и Сине и, не быв удовольствованы их приговором, обратились в верховный Суд Любви к дамам романенским, где заседали несколько дам из местной знати, среди коих: Фанетта де Гантельм, романенская дама; маркиза Маласпина; маркиза де Салюс; Кларетта, дама из Бо; Лауретта де Сен Лорен; Сесиль Раскасс, дама из Каромба; Югонна де Сабран, дочь графа Форкалькиера; Елена, дама из Мон-Паона; Изабелла де Боррильон, дама из Экса; Урсина де Урсиер, дама из Монпелье; Алаетта де Меосьон, дама из Курбана и Элиза, дама из Мейрарка и иные дамы, коих мнения и приговоры я не сумел еще разыскать[201].

XXXIX. О ЛАНФРАНКЕ ЧИГАЛА[202]

Ланфранк Чигала, уроженец Генуи, был ученый и разумный дворянин, хороший вития и законовед, избравший своим ремеслом законы и ратное дело. В юности был влюблен в Берленду де Сибо, провансальскую дворянку[203], происходившую из весьма именитого в то время и старинного дома Сибо генуэзских, которые были потомками знатных греков той поры, когда императоры Константинопольские посылали свои войска в Италию, дабы освободить ее от тиранства южан[204], как то явствует из герба сего рода, соответствующего его имени и происхождению[205], и сочинил для нее много хороших песен и даже на духовный лад. Был он на службе у графа Провансского, который весьма любил его и жаловал. В свое время генуэзцы, страшась быть угнетены другими народами, своими соседями, и видя мощь графа Раймона, послали к нему своих послов и краснословов и среди них Ланфранка Чигалу, который, а было сие в лето 1241-е, столь преуспел в сладкогласном красноречии, что граф Провансский взял их город и жителей оного под свое покровительство и защиту на условиях и соглашениях, имевших быть по сему поводу в договоре давних лет.

Он сочинил несколько кантов во славу пресвятой Девы Марии и похоронный кант о своей Берленде, которая обреталась в Марселе. С другим кантом он обратился к папе Римскому, к императору, к королям Французскому и Английскому, ко владетельным германским князьям и графу Провансскому ради отвоевания Святой Земли; а еще с одним к Фоме, графу Савойскому, коего восхваляет превыше всех христианских князей мудрости его и ратных подвигов ради. А еще один против Бонифация, маркиза Монферратского, за измену своему краю с миланцами, от коих он получил большие деньги[206].

Монах от Святого Цезария говорит, что Ланфранк, удалясь от дел, не клал охулки на руку и получал деньги, якобы блюдя законы и императорские указы, за что был под судом. Его и его спутника (имени коего я не сумел разыскать), когда они направлялись из Прованса в Геную, зарезали под Моргом какие-то наемные убийцы, что было в лето 1278-е. То же говорит и Монах Златоостровский. А Монах Монмажурский говорит, что сей пиит был невежда и заика, который не умел говорить, ниже сказать что-нибудь толком, наглец и себялюб.

XL. О БОНИФАЦИИ де КАСТЕЛЛАНЕ[207]

Бонифаций де Кастеллан был сеньором города Кастеллана в провансальских горах и всего судебного округа, человек богатый и власть имущий, доблестный в ратном деле. В юности он предавался провансальской поэзии и влюбился в некую провансальскую даму из дома де Фоссисов, дочь сеньора д’Иера, Пьерфе и Каннета, по имени Беллиера, в честь которой он спел несколько прекрасных песен, а войдя в возраст, стал подумывать о славе и почестях и жаждать власти. Дивно в нем было то, что во хмелю он бывал одержим невероятной пиитической яростью: когда он писал или сочинял стихи, то непременно нечто предрекал или не щадил никого, какой бы на том чин ни был, как о том написал Монах Златоостровский, так что в последнем двустишии большинства своих песен он по обыкновению употреблял сии слова: "Языче, что ты рек"[208], как бы раскаиваясь в том, что сказал лишнего, ибо хорошо знал, что его язык (поелику он говорил правду) со временем повредит ему. Величал себя виконтом Марсельским и сочинил сирвенту противу короля Английского, порицая его за то, что тот не удосужился отвоевать земли, которые у него отнял французский король.

Отца его такожде звали Бонифацием де Кастелланом, а другие говорят, Риезом, который из-за своей великой надменности и дерзости хотел затеять распрю с Ильдефонсом, предком графа Раймона Провансского по отцу, но благодаря вмешательству друзей изъявил ему почтение и послушание купно с городом своим Кастелланом и всею округою; однако потом за мятеж (а другие говорят о продаже) город был захвачен и отошел к вышереченному графу Провансскому.

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария называют его князем Кастелланским и говорят, что он родом из Кастилии в Гишпании и что говорил он красноречиво, писал вольно, ум имел живой и был человек рыцарственный, что составил книгу, в коей были выведены знатные провансальцы, добродетельные и порочные, под вымышленными именами, и все сие в виде сирвент, каковую преподнес в дар Карлу I, графу Провансскому[209], женившемуся на Беатрисе, наследнице Провансской, а потом королю Неаполитанскому и Сицилийскому, и сопровождал его в походе, был причастен к завоеванию вышеупомянутого королевства и приблизительно о ту же пору скончался в Провансе, что было в лето 1278-е[210]. Монах Монмажурский в своей песне именует сего Бонифация Бонифацием Заносчивым.

XLI. О РИЧАРДЕ, КОРОЛЕ АНГЛИЙСКОМ[211]

Ричард по прозванию Львиное Сердце, который был сыном английского короля Генриха и избран императором Римским[212], бывая в юности при дворе графа провансского Раймона Беренгиера, влюбился в Алиенору или Элиону, одну из четырех дочерей вышереченного графа Провансского, на коей впоследствии и женился[213]. Бывая там, он часто слышал песни провансальских пиитов, которые были при дворе графа Провансского и пели их на родном провансальском языке, от коего он испытывал величайшее наслаждение и того языка ради провожал досуг за стихосложением и услаждался чтением прекрасных романов. Несколько лет спустя он ходил воевать Святую Землю купно с французским королем Людовиком Святым и иными князьями, а по возвращении был пленен[214]. Будучи в плену, он сочинил несколько песен[215], обращенных к Беатрисе, наследной графине Провансской, сетуя на то, что его бароны и дворяне оставляют его столь долго в плену, не платя за него выкупа, и говорит во второй строфе песни так:

Монах Златоостровский говорит, что Ричард сочинил вышепомянутые песни, сетуя скорее на то, что лишен лицезреть прекрасные очи принцессы Элионы, а отнюдь не на пленение. А еще говорит купно с Монахом от Святого Цезария, что избиратели имперские не соглашались избрать его императором[216], по наущению папы Александра IV. О кончине его поведано в английских летописях.

Монах Монмажурский называет сего короля Ричарда трусом. Кто-то написал, что инфанта Леонора послала ему прекрасный роман, сочиненный провансальскими стихами, о любвях Бландена Корнуэльского и Гильема де Меримаса и об их ратных подвигах, которые они совершили один ради прекрасной Брианды, а другой ради прекрасной Ирланды, дам несравненной красоты[217].

XLII. О ПЬЕРЕ де ШАТОНЁФЕ[218]

Пьер де Шатонёф, дворянин, владел вышеупомянутым поместьем и жил во времена Персеваля Дории и прочих современников, о коих писалось выше. Хорошо известно, что его изящного ума хватало, чтобы писать стихи провансальские, а равно и латинские как развлечения ради, тако и со всею серьезностью. А когда он подыгрывал себе на лире, то слушать его нежное пение было великим удовольствием.

Был он человек добронравный и ревностный обвинитель и враг несправедливостей, и если видел, как их чинили его друзья и приятели, то не щадил и их. Он сочинял одни лишь сирвенты противу князей своего времени, подобно другим пиитам. В одном канте, преподнесенном Беатрисе, наследной принцессе Провансской, дочери Раймона Беренгиера, [говорит он] о том, что та в старости взяла для увеселения на службу ученого пиита Сорделя Мантуанца, который в народной провансальской поэзии превосходил всех пиитов, сочинявших на сем языке, как о том написали Монахи Златоостровский и от Святого Цезария, [которые] не упоминают никак о его смерти.

Сочинил он трактат, озаглавленный "Щедроты любви", обращенный к королеве Беатрисе, когда она была увенчана неаполитанскою короною.

Монах Монмажурский ничего не ведал о сем пиите ниже о его творениях; некий же достоверный сочинитель, про которого Монах от Святого Цезария говорит, что видел его и читал, рассказывает, что в Валлонском лесу на сего пиита, ехавша из Рокмартина в гости к сеньору тех мест, напали некие тати, которые грабили прохожих людей, и, спешив его, отобрав деньги и оставя в одной рубашке, хотели убить. Но пиит стал их просить явить ему милость – выслушать песню, которую он сложит перед смертью, что они и сделали. Он стал петь некий кант, подыгрывая на лире, который тут же сочинил в честь сих грабителей, и они принуждены были возвратить ему деньги, коня и скомраший наряд, столь великое наслаждение испытали они от сладостных его стихов.

XLIII. О ГИРАУТЕ де БОРНЕЛЕ[219]

Гираут де Борнель, лиможский дворянин, рожденный от бедных родителей, был человек умный и здравомыслящий, наилучший изо всех пиитов, сочинявших на провансальском языке, среди коих не было ему равного ни до, ни после него[220]. Называли его также учителем трубадуров или пиитов, и был он еще почитаем всеми, кто разумел его поэзию, столь отменно он сочинял стихи с музыкою, исполненные любви и здравомыслия. Он был весьма почитаем и хвалим людьми храбрыми и сведущими и самыми учеными, и превосходительными дамами, кои упражнялись в поэзии и сочинении песен на провансальском языке. Жизнь его была такова, что каждый год зимою он предавался непрерывному изучению словесного искусства, а летом находился при дворе у принцев. Возил с собою он двух добрых и превосходных музыкантов, которые пели и читали вслух им сочиненные песни и сирвенты, чего ради он получал все, что ему вздумается, и никогда не соглашался пойти на службу к князю или сеньору, каков бы тот ни был и какие бы жалование и чины ему не предлагал, равно как не хотел ходить в супружеском ярме. Речи у него были весьма трезвые, и человек он был весьма воздержный, превосходя в мудрости, доброте и честности всех прочих пиитов, которые писали до и после него. В одной из песен он сказал, что любовь никогда не имела над ним власти, и что он всегда презирал суету века сего и красоту наипрекраснейших дам своего времени. Весь получаемый им прибыток он отсылал свои бедным родителям, как о том написал Монах от Святого Цезария, который помещает сего пиита впереди прочих в своем Перечне и считает, что он первый стал сочинять сонеты и шантарели. Жил в то же время, что и предыдущие пииты. О ту же самую пору некие законоведы из Авиньона, Экса, Арля и других мест сочинили нечто противу вальденсов, которые были отделены от Прованса.

Скончался он в 1278 году. Петрарка видел творения сего пиита и извлек из них свою выгоду.

Монах Монмажурский говорит, что Гираут де Борнель только и знает, что валяться как байбак на солнце, что поет он дурно и заунывно и столь уродлив, что, поглядись он в зеркало, так гроша бы медного за себя не дал.

XLIV. ОБ ЮКЕ де ПЕНА[221]

Юк де Пенна, дворянин из Монтьера, был добрый пиит-скомрах, что бы о нем ни говорил Монах Монмажурский, прозванный Бичом пиитов, сказав, что он взял и присвоил несколько песен у Гильема де Сильвекана, своего приятеля, лирического пиита[222], который умер от чрезмерной любви к некоей пьемонтской даме из семьи Рюеров, согласно тому, что написал монах Златоостровский, и что он умением своим снискал благоволение провансской знати. Стало быть, сей Юк жил при короле арагонском Ильдефонсе Втором, отце графа Раймона Беренгиера Провансского, к коему обращался со своими песнями, как и к его жене Беатрисе, сестре Фомы, графа Савойского, и к Барралю де Бо, как написал Монах от Святого Цезария, утверждая, что к той Беатрисе, что была наследной принцессой Прованса, дочерью вышереченного Раймона, а не к другой, в честь которой он написал несколько прекрасных песен, восхваляя яко первую из достойнейших принцесс мира сего. Большинство же песен он обращает к Амуру. В молодости он обнищал из-за некоей беды, но благодаря своему умению приобрел многие богатства.

Некий ученый звездочет того времени посулил ему невероятное благоденствие, столь великое, что он не смел и назвать его, по каковой причине от тех слов он еще пуще возвысился духом, ибо столь удачно гнался за своею долей, что Карл Первый, король Сицилийский, в угоду королеве Беатрисе, своей жене[223], поставил его за великие знания и рассудительность в секретари совета в Провансе, и он вел дела их величеств купно с Пейре де Венсом, его дворецким.

Скончался он через несколько дней после женитьбы на девице из рода Симианов по имени Мабиль, что было в 1280 году. Сочинил трактат "Противу клеветников Любви", обращенный к пиитам того времени. Королева Беатриса увенчала пиита и наградила яко наилучшего стихослагателя среди всех провансальских пиитов того времени, а он отблагодарил ее таким четверостишием:

XLV. О ГИЛЬЕМЕ ФИГЕЙРЕ[224]

Гильем Фигейра происходил от знатных родителей в Авиньоне. Отец отдал его обучаться грамоте. Был он хороший провансальский пиит, горазд на выдумки. Он не терпел тиранства и злоискательства князей и всегда писал противу их, как то делали Люкет Гателлус[225], Пейре де Шатонеф[226], Персеваль Дориа[227] и другие провансальские пииты, которые жили в Провансе в те времена, когда папу осадили в Авиньоне[228]. Достохвальна щедрость пиита, ибо все доходы от поэзии он отправлял своим друзьям; умением он превосходил всех пиитов, которые писали до него, и не было ему иного имени, нежели поэт сатирический. Был красив лицом, весел в беседах и исполнен добродетелей.

Некая авиньонская дама из дома Матеронов, совершенной красоты, которая презирала столь долгое время власть Амура, так сильно увлеклась сим пиитом, что, быв уважаема, как дама умная и рассудительная, стали замечать за ней чересчур сильное воздействие любви, ибо подчинясь своим желаниям, стала предметом насмешек, и когда с ней заводили речь о Гильеме Фигейре, ответствовала, что она влюблена в достоинства сего пиита, понеже обретет через его стихи бессмертие, и что любовь до сей поры не ослепляла ее[229]. Он же сочинял в ее честь прекрасные песни на народном провансальском языке, в одной из коих он утверждает, что у любви нет никакой власти, кроме той, что ей дается глазами, что любовь не чинит никакого зла, на которое нужно было бы сетовать, что она ни над кем не властна, если кто не изъявляет на то доброй воли, что истинная любовь не может иметь в себе ни силы, ни власти, ниже давать добрые или дурные советы, когда сердце и глаза не соглашаются; тому, что мнится глазам радостью и приятностью, истинная любовь не может противоречить и может токмо устроить так, как и делают сердце с глазами, что глаза будут посланцами сердца, что там, где зарождается верная любовь, глаза находят ее милой и приятной сердцу. А в последнем двустишии говорит так: Моя песнь скажет Матеронне, что те, кто восхваляет ее, не могут нахвалиться ею, столь велики и обильны ее достоинства[230].

Он сочинил также несколько сирвент противу князей-тиранов, среди коих есть одна, озаглавленная им "Смертельный бич тиранов", и еще прекрасную сирвенту противу Амура, которая начинается –

говоря по сути, что не хочет мешкать больше с сочинением сей песни противу лукавства и обмана в любви, и говорит во втором куплете:

В оной сирвенте он приводит несколько былей о тех, кто был обманут любовью[231].

Монах Златоостровский (который ни о чем не забыл написать) говорит, что отец сего Гильема именовался также Гильемом и был осанистый авиньонец, человек ученый и просвещенный, сочинитель былей, чье умение, изящество и проворство сочинять можно видеть в его прекрасных творениях, а писал он, что в то время бесстыдство князей было столь огромно, что стыд запрещает ему говорить о том далее. А скончался он около того же времени, что и вышереченные пииты. Монах Монмажурский говорит, что сей пиит был великий лицемерец и друг священства. Петрарка подражал ему в сонетах.

XLVI. О СОРДЕЛЕ МАНТУАНСКОМ[232]

Сордель был мантуанский пиит, который превосходил в провансальской поэзии Кальва, Фолькета Марсельского[233], Ланфранка Чигалу[234], Персеваля Дорию[235] и прочих пиитов генуэзских и тосканских, кои были благодаря сладости нашего провансальского языка усладительнее, нежели на своем родном языке. Сей пиит был человек ревностный и великий изыскатель всякой всячины, как то и свойственно человеку его племени, будь то в учености, в разумении или в умелом совете. Он сочинил несколько прекрасных песен и отнюдь не о любви, ибо таковых у него не имеется, а о философии.

Раймон Беренгиер, граф Провансский, в последние годы жизни взял к себе на службу оного пиита Сорделя по шестнадцатому году ради отменной его поэзии и прекрасных и искусных его придумок, как о том сказал в стихах провансальский пиит Пейре де Шатонёф[236]. Он сочинил провансальскими стихами несколько прекрасных сирвент, в одной из коих обвиняет и хулит всех христианских князей. Сия сирвента сочинена в виде надгробного канта на смерть Блакаца, провансальского дворянина[237] и отца того Блакаца, о коем будет сказано в своем месте[238] и который был провансальским пиитом, а кант начинается так:

В канте он говорит, что скорбь о смерти Блакаца столь велика, что он не знает иного средства утишить ее, как, вынув его сердце, отдать его на съедение в первую очередь императору, буде он захочет победить мантуанцев и папу, который затеял столь убийственную войну. И пусть король Французский, буде отведает его, отвоюет Кастилию, но поелику он молод, пусть остережется, дабы того не увидела королева, его матушка, зане он ничего без нее делать не смеет. Пусть король Английский наедается сего сердца сколько душе угодно, дабы понабраться храбрости отвоевать земли, кои занял французский король. Надобно, чтобы король Кастильский ел за двоих, зане у него было два королевства, одного из коих он лишился, и пусть он ест сердца досыта, дабы другой король не отдубасил его. Не худо бы вкусить от сердца и королю Арагонскому, дабы вновь обрести честь, которой он лишился в Мило и в Марселе, когда захотел взять их силой. Пусть король Наваррский тоже поест вдоволь, зане он был ценим больше, когда был графом, нежели ныне, когда стал королем, дабы не пасть ему с выси в грязь. Надобно поесть и графу Тулузскому, дабы он припомнил, сколькими землями он бывало владел и сколькими теперь владеет. И наконец, пусть откушает и граф Провансский, если только помнит, как был лишен престолонаследия королевства Сицилийского, и о сицилийских вечернях[239], и если он избежит жестоких вражеских натисков, то надобно ему съесть сердца, дабы поддержать великое дело. Сия сирвента была сочинена вскоре после того, как Жан Прошит, одетый францисканцем, нашептывал князьям предать смерти всех французов, которые жили в Сицилии, что было в лето 1281-е[240]. Кроме сих сочинений он оставил рукописный трактат, озаглавленный "Завоевание и продвижение королей Арагонских в графстве Провансском" на провансальском языке. Он преложил с латинского "Сумму права" провансальскою прозою[241]. Оные трактаты были сложены в книгохранилище Лавернского монастыря в Провансе, как о том говорят Монахи Златоостровский и от Святого Цезария, и скончался он в вышеупомянутое время.

XLVII. О КАДЕНЕТЕ[242]

Каденет был благородный рыцарь в Провансе, которому перешло от отца владение четвертью угодий Каденета. Был он искушен в древней грамоте, и влюбился в Маргариту де Риес, для коей он спел несколько добрых песен, но она не показывала ему ни внимания, ниже почтения, ибо не приклонна была любить мужей ученых; он расстался с нею и отправился к маркизу Монферратскому, где пробыл некое время, воспевая свою Маргариту, любовь к которой так донимала его, что он распрощался с маркизом, от него же быв пожалован оружием, конями, слугами и деньгами, и воротился в Прованс, решив покориться сердцем Маргарите де Риес. Там он был принят с великой честью Блакацем и Раймоном д’Агутом Сосским[243], долгое время пел, а потом влюбился в госпожу Блакассону, сестру вышереченного Блакаца, прекрасную и добродетельную провансальскую дворянку, в честь коей сочинил много хороших песен. Некие злословцы, завидуя его успехам и оказываемому ему доверию, стали поносить его и бесчестить ее, что побудило его сочинить маленький трактат "Против злословцев" (кои облыжно и безжалостно хулят и бесчестят людей достойных[244]), содержащий песни и напевы и обращенный ко Блакассоне, в последней же строфе сего трактата он благодарствует лжецам или хулителям чести за то, что они, облыгая его и клевеща, оказывают ему честь[245]. Он был принужден вновь разлучиться со своей возлюбленной и влюбился в некую монашенку в Эксе по имени Англеза де Марсель из знатного рода в Провансе, еще не давшую иноческого обета. Но быв осмеян и презрен ею, ушел в храм Сан-Джили, где пробыл долгое время, а потом отправился купно с несколькими рыцарями и братьями-храмовниками за море[246], где был восхваляем и чтим колико за ратные деяния, толико же за стихосложение. Там он воспевал пресвятую Деву Марию, сочинил прекрасный символ веры и преставился купно со многими храмовниками на войне, которую они вели противу сарацин, что было в лето 1230-е.

Монах Златоостровский говорит, что сего Каденета звали Элиасом и что он отнюдь не погиб на войне, а токмо по возврате в Прованс, где женился на монашенке, от коей у него был сын по имени Роберт. А Монах от Святого Цезария, напротив того, говорит, что вышеупомянутые Элиас и Роберт жили при Иоанне Первой, королеве Неаполитанской и графине Провансской. За службу их в ее королевстве она пожаловала их владениямц в Каденете, Пюиверте, Бомонте, Виражесе и Безодене, и они присягнули ей на верность; а что сий пиит Каденет жил при Раймоне Беренгиере, графе Провансском, и при нашем Карле I, графе Провансском, а впоследствии короле Сицилийском[247].

Монах же Монмажурский говорит, что Каденет стал славен токмо своими стихотворными сочинениями, которые похитил у нескольких пиитов своего времени.

Сей поэт сочинил большую часть своих песен в Покиере под Бокером и в Вальверте, где и пел сии божественные стихи.

XLVIII. О ГИЛЬЕНЕ де БАРЖЕМОНЕ[248]

Гильен де Баржемон был провансальский дворянин, владелец Баржемона, хороший пиит, писавший провансальскими стихами, великий хвастун и враль не меньший, нежели Пейре Видаль[249]. Часто высмеивал при графе Беренгиере его ближних дворян и придворных дам. Был любим, чтим и уважаем графом и графинею, понеже рассуждал потешно обо всем и всегда к месту.

Когда однажды он находился в обществе ближних дворян графа Беренгиера[250] и при нем самом, первый из оных, а то был граф де Винтимилль, сказал, что при дворе нет рыцаря, к коему дамы благосклоннее, нежели к нему, ибо все они его жалуют и желают. Рыцарь д’Эспаррон похвалился, что он паче всех рыцарей достоин носить оружие. Рыцарь же Тибо де Вен сказал, что нет рыцаря, который осмелился бы выступить с ним на турнире и пришпоривал бы лошадь ловчее его. Рыцарь Порселлет сказал, что он такой хороший и музыкант и поэт, что его пение и стихи вполне статочны склонить всех дам исполнить его волю. Рыцарь де Лаурис говорил, что он так хорошо играет на всех музыкальных инструментах, что достоин быть первым в любом хорошем обществе. Рыцарь д’Антрекасто говорил, что токмо по его взору и осанке можно убедиться в том, что его любят и жалуют больше всех дворян до единого. Рыцарь Пюжет говорил, что он наилучший шутник при дворе и что, дескать, его отдали в распоряжение всем дамам. Рыцарь, брат госпожи Алиетты де Меольон, сьер де Кюрбан, говорил, что не сыщется, пожалуй, рыцаря, который лучше его стреляет из лука, ниже вручную натягивает один из больших арбалетов. Рыцарь Баугаррис говорил, что он лучший бегун, борец и прыгун и горазд бросать железный шест и большие камни, не говоря уже о том, что он умеет хорошо слагать стихи и петь их, как и положено дворянину его достоинств. А наш пиит Гильен де Баржемон сказал: Нет при дворе рыцаря, которому я не наставил бы рогов.

– И я также, – сказал ему, смеясь, граф Провансский.

– Монсеньор, – сказал ему Гильен, – я не включаю вас в сие число, но и не исключаю.

Граф же, обратив оные слова в шутку, сказал:

– Когда Господь сохранит мне жизнь, вы станете достойным бароном, но я вас поручил дамам.

Хвастливые речи его незамедлительно дошли до ушей графини Беатрисы и всех придворных дам, каковые, быв раздосадованы сей похвальбой, сказали, что речи Пейре Видаля были приятнее оных, и сговорились промеж себя не подавать виду, дабы не дать повода весельчакам и злословцам[251] охаивать их честь. Во всяком случае, он был изгнан из двора графа Беренгиера за то, что столь предерзко злословил дам, но не был покаран пуще, молодости своей ради. После кончины вышереченного графа был при особе Карла I, который стал графом Провансским, а впоследствии коронован на королевство Неаполитанское, на службе коего он и скончался в лето 1285-е.

XLIX. О ПЕЙРЕ ОВЕРНСКОМ[252]

Пейре Овернский, прозванный Древним[253] (согласно Монаху Златоостровскому), был сын клермонского гражданина, человек весьма разумный, пригожий и вежливый, большой грамотей и краснослов и первый, кто запел у себя на родине провансальские стихи[254], и был он славный и великий ценитель сих творений и творцов их и сочинителей. Поэзия его была глубокая и великой степенности. Он удалился в Прованс, где влюбился в Кларетту де Бо, местную дворянку, дочь господ де Берр, которая была прекрасна и добродетельна и во славу коей он сочинил много прекрасных песен, которые сам полагал на музыку и распевал при ней. Имел он от дам такое доверие и уважение, что по окончании песен, исполненных в их присутствии, бывал награждаем поцелуем одной из них, которая была ему всех приятнее. И чаще всего обращался он к госпоже де Берр, яко наипрекраснейшей и наивежественной. Он сочинил песнь во славу всех пиитов своего времени, в подражание которой Монах Монмажурский сочинил свою, совсем противоположную, в последнем двустишии коей он, [Пейре], не забывает сказать, что голос его превосходит все голоса его времени и что, быв влюблен в Провансе, он превзошел в поэзии всех тамошних пиитов[255]. В конце дней своих он посвятил свою старость клермонскому монастырю в Оверни, куда он удалился, как о том написано у Монахов Златоостровского и от Святого Цезария, и скончался примерно в то же время. За несколько лет до смерти он сочинил сирвенту противу сицилийцев об избиении ими французов, державших в Неаполе руку Карла I[256]. Он сочинил несколько духовных кантов, меж коими один Деве Марии, матери Божьей, который начинается:

по образцу коего Петрарка сочинил ему подобный.

Он сочинил также трактат, озаглавленный "Договор сердца и оружия", провансальскими стихами, который был весьма прекрасным рассуждением и которого он не завершил, но был закончен и весьма учено продолжен предмет сей Рикардом Аркиером де Ламбеком[258]. Вышереченный Петрарка говорит в своем "Торжестве Любви", что он увидел сего пиита[259] в числе наших провансальских пиитов, в главе четвертой. Монах Монмажурский говорит, что, влюбившись в некую Балассу в Провансе, он не спел потом ничего достойного.

L. ОБ АЛЬБЕРТЕТЕ де СИСТЕРОНЕ[260]

Альбертет де Систерон (некоторые писали де Тараскон) был дворянин из Систерона, пиит-скоморох, весьма чтимый за свою поэзию. Был он человек мягкий и скромный, преданный наукам и в милости у дам, в честь которых он не преставал писать похвальные песни; был влюблен в маркизу де Маласпина[261], которая была одною из наикрасивейших дам в Провансе, сколько бы превосходительных красавиц там не имелось, затмевая славою и вежеством прочих дам своего века, в честь каковой он сложил несколько прекрасных песен. И тот и другая были так взаимно влюблены, что не могли разлучиться, но маркиза тайно послала ему сукна, коней и деньги (ибо то был наипочетнейший дар, каким можно было одарить в те времена достойного человека) с письмом, в котором просила его отправиться на некоторое время от этой любви в изгнание, что он и сделал, а прежде сего, однако, послал ей песню в виде беседы между ним и маркизой, которая начинается:

А в одной строфе говорится:

И с тех пор неведомо, что с ним сталось. Монах Златоостровский говорит, что он умер от тоски в Тарасконе и что он вручил песни свои закадычному другу своему Пейре де Вальерасу или де Валернасу[263], дабы предподнести их в дар маркизе, но тот вместо того продал их Фабру д’Юзесу, лирическому пиите, который распустил слух, что сам их сочинил, однако быв уличен людьми учеными в покупке их у вышеупомянутого де Вальераса, сей Фабр д’Юзес был взят и выдран плетьми, согласно императорскому закону, за незаконное присвоение трудов и сочинений сего столь известного пииты[264]. Юк от Святого Цезария говорит, что он был из Тараскона, а его приятель тоже, и притом большой хвастун, и что он сочинил несколько песен во славу сих трех принцесс – маркизы Маласпина, графини Провансской и маркизы де Салюс, которые обычно бывали вместе, дамы-жемчужины своего времени, преисполненные достоинств, а было то примерно во время, когда Филипп Красивый, король Французский, отдал и отступился от своей доли в Авиньоне в пользу Карла Второго, короля Сицилийского и графа Провансского, сына Карла Первого, с какового времени тот стал полностью владычить в Авиньоне, что произошло в лето 1290-е[265]. Я читал в одной старой рукописи, что сей Альбертет происходит из маркизов Маласпина, весьма древнего и знатного рода в Италии[266]. Монах Златоостровский говорит, что он сочинил рукопись, озаглавленную "Петрарка венерин", а также сочинения математические, кои посвятил трем сим принцессам.

LI. О БЕРТРАНЕ д’АЛАМАНОНЕ[267]

Бертран д’Аламанон, прозванный Третьим, сын Бертрана, прозванного Вторым, сына некоего Бертрана Первого, был владетель вышеупомянутого поместья и в свое время человек достойный, добрый провансальский пиит, красноречивый по-провансальски и всем полюбившийся своим умением говорить сладостно и скромно, а также и писать, по каковой причине он легко убедил всех пиитов своего века в том, что он человек доброй учености, и сочинял прекрасные и изящные стихи на нашем провансальском наречии.

Он влюбился в Фанетту или в Эстефанетту де Романен, даму из тех мест, из рода Гантельмов, которая держала открытый и полномочный Суд Любви у себя в замке Романен вблизи города святого Ремигия в Провансе[268], а потом в Лоретту из Авиньона, родом из семьи Садов, которая была прославлена пиитом Петраркою, сочинившим во славу ее много прекрасных песен[269].

Оставя поприще любви, он предался сатирописанию и хуле на князей и даже на Карла Второго, короля Неаполитанского и графа Провансского, во времена коего он процветал, а было то в первый год правления Карлова, по каковой причине он лишил его права, которое оба Бертрана, отец и предок его, всегда имели на провоз соли к пристани Пертрю, ее же в старину называли Гонтарой на реке Дюрансе, о чем он сочинил сирвенту, сетуя на то, что на его пристань более не везут соль и соли в Провансе не достает, каковая начинается так:

В оной же песни говорилось, что мудрость и благоразумие, долженствующие быть в князьях, король Карл утратил, а равно и князья и советники его, а папа Римский Бонифаций VIII, преследовавший в ту пору кельнцев, заявил себя врагом французского короля Филиппа и вышереченного Карла II, и что император Генрих VII потребовал вызвать Роберта, сына оного Карла, на суд в Аретине, осерчав на то, что Жан, принц Гравинский, брат сказанного Роберта, приказал изгнать его с позором из Рима по причине сей сирвенты, которая была представлена Карлу II, и по прошению вышеозначенного Роберта право на соль было возвращено Бертрану, ибо Роберт, быв любителем провансальских пиитов, счел сирвенту столь отменной, что взял пиита Бертрана к себе в услужение и вписал его в дворяне палаты Провансской, и обогатил его разными прекрасными и доходными дарами и даровал ему сенешальство провансское[271]. И называли его также за почитание пиитов и благоволение к ним Отцом пиитов.

Монах Монмажурский ничего не написал ни противу сего пиита, ниже противу предыдущего – неведомо отчего. Монах Златоостровский говорит, что кроме того, что он был хороший провансальский пиит, был он такожде доблестен и знаменит в делах мирных и ратных, человек великодушный, воинственный, ревностный и сразу бравшийся за дело.

Сочинил он сирвенту и противу архиепископа Арльского[272], в рассуждении коего говорит, что не было человека извращеннее и подкупнее и что надобно изумляться, когда папский легат не сожжет его заживо или не заточит в темницу. И что арльцы никогда не будут знать покоя, если не погребут своего лже-пастыря заживо, что он стал считаться почтенным человеком токмо благодаря лжесвидетелям, что он клятвопреступник и не верует ни в Бога, ниже в Святое писание. Инок от Святого Цезария говорит, что сей пиит был арльский дворянин, один из достойнейших столпов нравственности в сем городе. Он написал провансальскими стихами трактат, озаглавленный "Междоусобные брани промеж князьями". Скончался в лето 1295-е. Вышереченный Роберт был в то время герцогом Калабрийсхим, а по смерти своего отца королем Неаполитанским и графом Провансским.

LII. О РАЙМОНЕ ФЕРАУДЕ[273]

Раймон Ферауд, провансальский дворянин и добрый пиит, был всю свою жизнь влюблен и, быв истинно придворным человеком, пребывал при княжеских дворах. Королева Мария, родом из Угрии, жена Карла II, короля Неаполитанского и графа Провансского, держала его у себя на службе. Он писал весьма складно и со знанием дела всевозможные стихи на провансальском языке, как то можно видеть на житии Андроника, сына короля Венгерского, прозванного Святым Гонорием Леренским, кое он преложил с латыни провансальскими стихами по требованию сей венгерского роду королевы, которой он и посвятил сие сочинение в лето 1300, и в награду за то королева пожаловала ему приорство в монастыре Святого Гонория на острове Лерен в Провансе[274]. После него не осталось ничего написанного о любви, ибо он, дабы не давать дурного примера молодежи, предал оное огню и, оставя жизнь сию, избрал жизнь созерцательную, став иноком вышереченного монастыря Святого Гонория, как о том пишет Монах Златоостровский; он преложил провансальскими стихами несколько книг и был в большой милости у Роберта, короля Неаполитанского и графа Провансского в то время, когда оный был герцогом Калабрийским[275], ибо видя, что сей князь в молодости услаждался словесностию и постигал числа, размеры, пропорции и меры, дабы лучше уразуметь искусство созидать и строить мосты или иные орудия, необходимые на войне, и что он разумел геометрии и зодчеству, быв князь добродушный и боголюбческий, по восшествии на престол в Сицилии, – сочинил много стихов к прославлению сего князя. В год своей кончины числился он в списках вышепомянутого монастыря, что было приблизительно в вышеозначенное время. Монах от Святого Цезария говорит, что его прозвали Porcarius[276], – именем древних отцов сей обители. Монах Монмажурский говорит, что сей Свинопас был и впрямь свинопасом и что после многих лет свиносторожения в вышереченном монастыре его приняли в общежитие, дабы он жил себе припеваючи на жирных харчах. Кто-то написал, что сей пиит в юности совратил госпожу де Кубан, одну из представительниц Суда Любви в замке Романен, помянутую выше в жизнеописании Персеваля Дории[277], которая стала монахиней в некоей обители; и водил он сию веселую подружку свою по княжеским дворам, а устав от такой жизни, оба ушли в монастырь – она в Систеронский, а он в монастырь Святого Гонория на острове Лерен.

LIII. О БЛАКАЦЕ[278]

Блакац или Блашац был сыном мессира Блакаца, провансальского дворянина, достопочтенного барона, весьма искусным в ратном деле, щедрым, воинственным и милостивым. Его отец Блакац, прозванный Великим Воином, был также почитаем за наидоблестнейшего провансальца, который до него предавался ратному искусству и столь его усвоил, что превосходил всех кавалеров своего времени, будь то в почестях, доброте или щедрости.

Был он добрый и превосходный пиит провансальский, писавший о любви во славу всех провансских дам, к коим обращал свои песни. Монахи Златоостровский и от Святого Цезария говорят, что Блакац, отец сего пиита, был в свое время почитаем за доблестнейшего воителя, мудрого советчика и человека столь доброго поведения, о каком и не слыхано было в истории Прованса. И было так, что когда Блакац-отец скончался, что произошло в лето 1281-е, провансальский пиит Сордель, мантуанец родом (о котором было сказано выше), обнародовал похоронную песнь[279], как она была написана при жизни сего Сорделя. Они говорят также, что отец держал сторону знатного рода в Арагоне, ибо в одной из сочиненных им песен он хулит провансальцев за то, что они стали подданными Анжуйского дома, оставя Арагонский, в подданстве коего жили бессчетные годы[280]. Они называют отца Блакассом, а сего пиита Блашассенком или Блакассенком. Сей Блакассенок процветал во времена Карла II, короля Неаполитанского, графа Провансского, с которым он был при завоевании королевства и отличился в ратных деяниях[281]. И был им, а также королем Робертом, сыном вышереченного Карла, щедро награжден несколькими поместьями в Провансе; при Карле же и скончался около 1300 года. Незадолго до смерти сочинил книгу, озаглавленную "Образ действий доброго воина", и преподнес ее в дар вышереченному Роберту, герцогу Калабрийскому[282]. Наши собиратели, Монахи Златоостровский и от Святого Цезария, говорят, что вышепомянутый трактат сочинил отец, а Монах Монмажурский говорит, что сей Блакассенок был сущий байбак и сроду не был добрым воином.

LIV. О ПЕЙРЕ КАРДЕНАЛЕ[283]

Пейре Карденаль произошел от бедных родителей в замке близ Бокера, который называется Аржанс. Был хорошо обучен грамоте и свободным искусствам; превосходил умом и изяществом пиитов своего времени на всех языках и даже на природном своем провансальском; поселился в Тарасконе, где отцы города, которые услаждались тогда изящной словесностью, поддержали его за счет города, выплачивая ему народные деньги, дабы поучать молодежь добронравию и наставлять ее в изящной словесности. С той поры как Карл II, король Неаполитанский и граф Провансский, сделал своего сына Роберта герцогом Калабрийским[284], оный Роберт, будучи в Провансе, похвалил почин сих людей и закрепил за вышереченным городом дарованные привилегии, а после раздела со своим отцом по возвращении в Неаполь освободил город на десять лет от налогов и податей, с условием, дабы они содержали вышепоименованного Пейре Карденаля, который на третьем году его царствования влюбился в некую прекрасную благородную девицу из дома Рокмартинов[285] и по имени Лаудуна Альба, с коей состоял несколько лет в чистой и непорочной любви, сочиняя во славу ее прекрасные песни и называя ее токмо Аржансою, но был возведен Гамбатезою[286] в чин сенешаля Провансского при вышереченном Карле II, что произошло в лето 1302, дабы сопровождать инфанту Беатрису, дочь вышепомянутого Карла, которая была монахиней в Назаретском монастыре города Экса и которую отец послал взять из того монастыря. И по сложении с себя облачения монашеского и воздев одежды королевские (а в том и заключалось его поручение), она была в таком образе препровождена на двух галерах в Неаполь, где вышепомянутый Пейре Карденаль, воспевавший свою даму из Аржанса, обратил все свои песни к инфанте Беатрисе, каковая была потом выдана за маркиза д’Эсте[287]. А сей Пейре долго пребывал у нее в услужении и скончался от болезни в Неаполе около 1306 года, что было в то время, когда папский двор был перенесен в Авиньон[288].

Написал он трактат, озаглавленный "Восхваления даме из Аржанса" Монахи Златоостровский и от Святого Цезария пишут, что сей Пейре был первейшим пиитом на всех языках, а Монах Монмажурский говорит, что сей Карденаль пел неискусно, что строил весьма странные рожи и что не было в нем ничего хорошего.

LV. О ЛУКО де ГРИМАЛЬДЕ[289]

Луко или Лука де Гримо, уроженец Гримо в Провансе, был, как говорят, смекалист и добрый провансальский пиит, а кто захочет узнать, каков он был по разумению и учености и какой веры и скромности, и какая за ним при жизни была слава, да чтят смело прекрасные и искусные стихи, которые о том написали Монахи Златоостровский и от Святого Цезария, числом более трехсот, прославляющие его, и небрежет тем, что говорит о нем Монах Монмажурский, бич пиитов, в своей умалишенной и злоязычной песне. Некоторые писали, что он был влюблен в провансальскую девицу из дома Вильнёв[290], красивую и щеголеватую, и что она дала ему приворотного зелья, от коего он через несколько дней собственноручно лишил себя жизни в возрасте 35 лет, что было в лето 1308, по каковой причине она надумала принять смерть из-за попреков, которые ей учиняли за то, что заставила умереть столь ученого и славного пиита.

По его кончине было найдено несколько песен, которые он сложил во славу сей благородной дамы, и несколько комедий, исполненных злословия противу папы Бонифация VIII, за каковые он был резко порицаем властями, быв принужден в их присутствии спалить их и сжечь. Но быв одержим справедливою яростию, которая часто находит на пиитов, он воспроизвел их письменно по памяти и много пополнил их, так что они стали [еще] обширнее, и поднес их в дар Гамбатезе, наместнику короля Провансского.

Я читал в одной древней хартии, что сей Луко удалился из Генуи.

LVI. О ПЕЙРЕ де РУЕРЕ[291]

Пейре де Руер, дворянин из знатного дома в Пьемонте, влюбился в дворянскую жену из дома Карачоле в Неаполе. Он был добрый провансальский пиит. Все, что он сочинял и говорил, было приемно лицам обоего пола, которые находили отраду в поэзии. Долгое время он провел в походах на службе у графа Провансского, занимаясь на досуге науками. Находясь однажды в Провансе, где в ту пору пииты и поэзия были весьма чтимы, он был удивлен красотою сей дамы, которая была в Провансе дочерью славного неаполитанского рыцаря. Он долго любил ее, она же не пожелала внять ему. Увидя, что недостает у него денег и коней, облачился он в одежду паломника, перед каковой народ в то время зело благоговел, зане в ней была сокрыта святость, и пришел как-то на Покаянной неделе, когда весь народ молился истово, в замок близ Экса в Провансе, прозванный Кладезем святой Репарады, и беседовал с викарным священником местной церкви, держа в руке некие свернутые бумаги и, испросив на то позволения, за неимением лучшего проповедника и возвестителя слова Божия взошел в Страстную Пятницу на кафедру и стал молоть всякий вздор и с высоко поднятым челом спел сию любовную песню, ибо не знал ничего иного:

Окончив песню, он продолжал говорить народу некие моления, каковой, быв тронут жалостию, горько плакал и воздыхал, мня, что то была молитва ко Господу или Деве Марии. И вновь он спел семь псалмов в стихах, от коих всяк испытал великую отраду и, благословя прихожан, сошел, опустя голову, с кафедры и в прежалостном образе стал у церковных врат просить милостыню, а по уходе оттуда шляпа его была полна денег. И совершив сие, воротился в Экс пред свою даму, облачась в парадное платье согласно тогдашнему обычаю. Она же, видя его столь чисто убрана, расточила ему ласки, про которые Монах Златоостровский не захотел писать, ниже Монах от Святого Цезария, а Монах Монмажурский говорит о сем зело сально.

И было сие незадолго до того времени, как он скончался.

LVII. О БЕРТРАНЕ МАРСЕЛЬСКОМ[292]

Бертран Марсельский был провансальский дворянин, потомок виконтов Марсельских. В юности (как о том пишет Монах Златоостровский, а такожде и от Святого Цезария) он был глуп и сонлив, но с той поры, как начал посещать провансальских дам и был охвачен любовью к одной из них, именем Порселлетта, из знатного и старинного дома Порселлетов, дочери Бертрана, владельца Бурга, из Порселлетов Арльских[293], стал толковым и рассудительным по причине любви. И тако зрея разумом и умением, он стал добрым пиитом, писавшим на нашем провансальском языке, на котором он сочинял отменные песни во славу Порселетты, в одной из коих он признается ей в своей любви, говоря так:

В другой песне – сдается, что любовь другого дворянина, кого она любила более всех прочих, отвратила ее от любви к сему пииту, – он говорит так:

Несколько песен, которые сей пиит сумел сочинить и послать своей Порселлетте, не воспрепятствовали тому, что она вышла замуж за дворянина из дома Эйгиеров, а он (Бертран) с горя постригся в монахи в обители Монмажурской, как о том написал Монах Златоостровский. Она же родила девять прекрасных детей мужеска пола, а Гуго, брату Порселлетты, за службу у Карла II, короля Неаполитанского и графа Провансского, равно как и у сына его Роберта, наследовавшего означенные королевство и графство, оный Роберт пожаловал чин главного судьи в Арле купно с Альборгом, который его величество взял у Лорада около Тараскона, на свадьбу Порселлетты, которая была зело красивой и добродетельной дамой и умерла в расцвете лет своих. Брат и муж погребли ее, а пиит велел вырезать на ее могиле сию эпитафию, что было в лето 1310:

LVIII. О РОСТАНЕ БЕРЕНГИЕРЕ МАРСЕЛЬСКОМ[295]

Ростан Беренгиер Марсельский, дворянин из города Марселя, был почитаем в то время за весьма доброго пииту, который писал на нашем провансальском языке и был достоин любви принцессы, ибо был человеком острого ума, служа примером всем пиитам своего времени. Он был закадычным другом Фулькета де Виларета, великого командора ордена Св. Жилля[296] в честь которого он сочинил несколько песен провансальскими стихами.

Влюбился он в некую даму в Провансе, ни имя, ни род которой нельзя было уведать (согласно тому, что говорит Монах Златоостровский) и которая была в годах, а также зело опытна в колдовстве, какого еще никогда не видывали – умела приготовлять пилюли, наблюдать дни и давать приворотное зелье. Не было, попросту сказать, в Колль д’Ани, ниже во всех горах провансальских, никакой травы, какой бы она не знала. Она дала ему питье – не скажу любовное, но смертоносное, от коего он лишился рассудка. Но из жалости к нему некая барышня из дома Сибо в Генуе, находившаяся в Марселе, дочь генуэзского дворянина, и дружившая с пиитом за то, что он сочинил во славу ее песню, вернула ему рассудок и разумение с помощью превосходного снадобья и противоядия, которое она ему дала, а пиит, быв благодарен ей за сие добродеяние, обессмертил ее изрядным числом песен и влюбился в нее. Оставя колдунью, он остался при генуэзской благодетельнце, которая была барышня красивая и добродетельная, а такожде весьма искушенная в поэзии. Но она не хотела внять мольбам и домогательствам пиита, и он, раздосадовавшись на то, сочинил песнь, которая начинается:

а в конце говорит:

Не зная, что делать, он решительно пренебрег предметом своих молений и захотел стать монахом ордена храмовников[297] и искал милости у Фулькета де Виларета, но от сего ему мало было проку. Они решительно не захотели его принять, а он в отместку обнародовал сочинение, озаглавленное "О неправедной жизни храмовников", и тако же (как написал Монах от Святого Цезария) выступал противу них свидетелем и как таковой принял Божественную кару, обратившись к прежним своим заблуждениям, и скончался в лето 1315-е, когда французский король Филипп и папа Клемент VI, который сидел в Авиньоне, преследовали вышепомянутых храмовников[298].

Монах Монмажурский называет сего пииту Falsa garentia, что означает на нашем провансальском языке лжесвидетеля.

LIX. О ГРАФЕ ДЕ ПУАТУ[299] И ДРУГИХ ПРОВАНСАЛЬСКИХ ПИИТАХ

Граф де Пуату изволил оказать честь поэзии на нашем провансальском языке, ибо помимо того, что был сведущ в свободных искусствах, он еще имел удовольствие собрать при своем дворе наиученейших пиитов, каких только мог сыскать и которых почитал и чествовал, назначая им достаточное содержание и самые прекрасные и почетные должности при своем дворе, среди коих Пейре Мильон[300], дворянин из Пуату, был первым дворецким и сложил песню во славу некоей дамы из Пуату, родом из дома Монтагутов, которая начинается:

в которой он говорит, что после долгой маяты у него будут любовные радости.

Бернарт Маркиз[302] был у него постельничим и сочинил песню в честь благородной девицы из дома Реквистонов, начинающуюся:

и в которой он говорит, что пел столь хорошо и сладостно, что она пробудилась.

Пейре де Валейрас[303] был у него за ловчего, который сочинял для Роджьеры, неаполитанской дамы, знатной, красивой и добродетельной, родом из дома Святого Северина, происходящего из Франции[304]. Одна из его песен гласит так:

В ней он говорит, что родился под такою планетой, что будет весь век токмо грустен и недоволен[305].

Озиль де Кадар[306] был один из его оруженосцев, сочинил "Искусство хорошо любить" и воспевал некую принцессу Английскую, племянницу графа Пуатевинского[307], от коей, по слухам, бывали ему невероятные милости, и, дабы заставить думать сему обратное, он сочинил такую песню:

В сей песне он говорит, что не надобно ее так почитать.

Лойс Аймерик[308] был владелец поместья Рошфор в Пуату и один из главных секретарей короля Арагонского. По навету удалился он к графу Пуатевинскому, который определил его в должность, и в бытность у него секретарем он влюбился в одну провансальскую даму из дома графов Форкалькиерских по имени Флоренса, во славу коей сочинил несколько песен, одна из которых начинается:

В сей песне он говорит, что Las malas lenguas (злые языки) его прогнали.

Пейре Югон[309], дворянин из Домпьерра, комнатный его служитель, был влюблен в некую провансальскую даму по имени Беатриса д’Агут (а другие называли ее Агультою д’Агут), в честь которой он сложил несколько песен, одна из коих, мною читанная, начинается:

Гильем Бушар[310] был также из его придворных служителей и влюблен в госпожу Тибурж де Ленель из знатного семейства в Провансе, в честь которой он сложил несколько песен, одна из коих начинается:

Гираудон ле Ру был одним из его придворных и влюблен в госпожу Альбу Флот, провансальскую дворянку, в честь которой он сочинил сию песню:

Аймерик де Сарлат[312], другой его придворный, пел во славу некоей фрейлины графини, которая была из дома Фонтене, по имени Гильома, и, влюбясь в которую, он сочинил в ее честь несколько прекрасных песен, а вправду-то он обращал их ко графине, и одна из них начинается так:

Гильем дельс Амальрик[313] был провансальский дворянин, влюбленный в некую госпожу в Неаполе из дома Аркузия де Капро, графов д’Отмюр, коей он отправлял свои любовные послания с ласточкой, будившей ее каждое утро и не дававшей ей спать, и в ее честь он сочинил несколько красивых и шутливых песен, а одну самой ласточке[314], и несколько духовных стихир. И вот начало одного канта:

Он сочинил другой кант во славу Роберта, короля Сицилийского и Неаполитанского и графа Провансского[315] такого содержания:

Пистолета[316], другой его придворный, обращал свои песни госпоже Сансе из провансальского дома Вильнёв и другой, из дома Шамадье ан Дофинэ, а еще дворянской жене де Гримо из Генуи и еще одной, происходящей из домов Кастильон и Бранкас и д’Эсларрон в Провансе. Всем им он выказывает в последней строфе обращенных к ним песен пожелание иметь сирийского голубка, подобного Магометову, дабы посылать с ним вести[317].

Все вышепоименованные пииты процветали во времена вышереченного графа Пуатевинского. Те, что были при его дворе, скончались, отравившись водой из колодцев и источников, испорченных прокаженными и иудеями, мстившими графу Пуатевинскому, нареченному Филиппом Длинным, который, став королем Французским по смерти брата своего Людовика Ютена[318], изгнал их из Франции. Некоторые из оных иудеев удалились в Прованс, а было сие в лето 1321-е[319], как о том весьма пространно повествует Монах Златоостровский, плохо сие изложив и записав, а такожде от Святого Цезария.

LX. О ПЕЙРЕ РОДЖЬЕРЕ[320]

Пейре Роджьер был каноником в Клермоне. Монахи Златоостровский и от Святого Цезария (которые своей влиятельностью и славою превзошли всех, кто писал о наших провансальских пиитах, но не приводят сему никакого основания) говорят, что он был каноником в Арле и в Ниме. Оставя священство, ибо, быв молод, красив и знатного роду, он уверовал, что ему будет больше проку в миру, нежели в монастыре, где он видел лишь всяческие мерзости, скуку и распри между монахами, и, покинув монастырь, предался поэзии на нашем обычайном провансальском языке и стал комиком, сочиняя прекрасные и искусные комедии, кои с великою пышностью представлял при дворах князей и вельмож[321]. Все, что он сочинял и придумывал, почиталось за доброе и веселое. Он прибыл ко двору Эрменгарды Нарбоннской, жены Роджьера Бернарта, графа де Фуа[322], дамы великого достоинства, прекрасной и обученной грамоте, от коей Пейре Роджьер получил многие дары и милости и влюбился в одну из придворных девиц графини по имени Югетта де Бо, прозванную Боссетой, дочь Юка де Бо[323], которая потом вышла замуж за Блакаца де Бодинара, владетеля поместья Оль в Провансе, и ради которой он пел много прекрасных песен. Монах от Святого Цезария говорит, что он, Пейре, получал от нее великие милости и последние доказательства любви, чему не должно верить, ибо в одной песне, которую она ему послала, говорится, что она нимало не увлекалась, ниже считала приятным ничего из им сочиненного. Каковая песня начинается:

Такожде и Монах Златоостровский говорит, что она послала ему сию песню с иными намерениями, а не токмо ради прикровения любви, и что Роджьер отправил ей сочинение "Противу неумолимой дамы". Монах от Святого Цезария, прослеживая жизнь Роджьера, говорит, что оный процветал во времена короля Роберта Сицилийского, графа Провансского, и свидетельствует, однако, что вышереченный Роджьер находился в городе Грассе в Провансе, когда антипапа Пейре де Корбариа, нареченный Николаем V, в одной из проповедей, которую он произнес в церкви, гласно отрекся от своих заблуждений[324], что сталось около лета 1330-го, в каковое сей несчастный Роджьер был по навету предательски умерщвлен родичами госпожи Югетты.

LXI. О ДЖАУФРЕ де ЛЮКЕ[325]

Джауфре де Люк – дворянин, родом из Лукки же, славный пиит своего времени, писавший на языках латинском, греческом[326] и на родном простонародном провансальском, был всю свою жизнь влюблен в дворянскую жену, свою соседку из дома Флассанов по имени Фландрина, которая потом вышла за мессира Рейнуара де Флассана и которую он именовал в своих сочинениях Бланкафлор[327], изобразив ее (как о сем свидетельствует Монах Златоостровский) ученой и сведущей и показав, как должно чтить превосходство ее поэзии, поскольку в присутствии державных пиитов, как мужчин, так и женщин, она весьма часто вступала в пиитические прения. А через некоторое время он перестал восхвалять неблагодарную. И не быв в силах оставить свое упрямое желание, ибо был лишен свободы, удалился, беспрерывно обвиняя сию жестокую и ее неблагодарность за то, что от чрезмерной любви к ней он привык заблуждаться на сей предмет, и что красота ее была токмо лишь скрытым облаком, как то он и открывает такими стихами:

Она же, быв извещена о таких несправедливых сетованиях, возражала ему на тот же стихотворный лад, говоря, что он противу чести и долга предался скорее погоне за пременчивым счастьем, нежели добродетели, которая любезна по естеству своему и от коей проистекает благодарство, и тем не менее она уберегла его от тьмы тем непристойностей, и стало быть он должен сим удовольствоваться. Однако пиит весьма мало внял всему этому, ибо он навечно запечатлел в душе своей любовь к сей Фландрине, а потом, оставя сию безумную любовь, присоединился к Ростэню де Куэру, Раймону де Бриньолю, Лукему Родильяту де Тулону, Мануэлю Бальбу, сеньору Мюи, Бертрану Ами, приору Селлы, Лукету де Ласкару, Гильену де Пиньону, архидиакону в Оранже, Артуру де Кормесу и некоторым прочим знаменитым провансальцам, которые собирались ежедневно, создав Академию, близ аббатства Торонне купно с некоторыми монахами вышеназванного монастыря[328].

Скончался он в лето 1340-е.

LXII. О МАРКАБРЮСКЕ И ЕГО МАТЕРИ[329]

Маркабрюск, пуатевинский дворянин, поселился в Провансе со своею матерью, которая была долгое время наиславнейшей придворной дамой в Провансе. Происходила она из дома Шабботов, знатного и древнего рода в Пуатье, была ученой и сведущей в словесности и наиславнейшей пиитой на нашем провансальском языке и на других народных наречиях, так что лучшего и желать нельзя. У нее был открытый Суд Любви[330] в Авиньоне, где собирались все пииты, дворяне и дворянские жены сего края, дабы услышать разрешение вопросов и любовные тенсоны, которые присылали господа и дамы со всех окраин и ближних мест. Тот из пиитов, кто мог воспроизвести кант или сонет, который она сочинила, почитал себя весьма счастливым.

У нее был единственный сын, именем Маркабрюск, не менее добрый пиит, нежели мать. Он написал сочинение, озаглавленное "О природе любви", в коем он превосходно описует все заблуждения любви, все ее силы, ее пременчивость, ее сумнительные последствия, все ее несовершенства и все блага и беды, кои отсель проистекают.

Монах Златоостровский полагает, что сей трактат сочинила мать, а сам пиит сочинил другой, под заглавием ‘Таблицы любви".

Мать и сын пели и процветали в Авиньоне во времена, когда на престоле сидел папа Клемент VI[331], что было почти в то же самое время, когда Иоанна I, дочь одного из сыновей короля Роберта, королева Неаполитанская и графиня Провансская, велела удавить своего мужа Андрея, брата Людовика, короля Венгерского, в лето 1346[332].

Некоторые писали, что сонеты, сочиненные Петраркою против Рима, были направлены против матери сего Маркабрюска, которую он (Петрарка) назвал "Римом, алчным Вавилоном, Исчадием зла, Гнездом предательства, Фонтаном печали" и многими иными поносными словами[333]. Монах Монмажурский назвал ее "Подстилкой любви".

LXIII. Об АНСЕЛЬМЕ де МОСТЬЕРЕ[334]

Ансельм де Мостьер был сын Иоахима, богатого авиньонского горожанина. Нескольких других детей, коих тот имел от провансальской дворянки, сей Ансельм превосходил во всех добродетелях, был славный пиит на всех наречиях, а такожде на нашем родном провансальском, и сочинял токмо стихами. Изучив математические науки, он сделался одним из совершеннейших и превосходнейших людей в мире, благодаря своим познаниям и доброму расположению к нему короля Роберта Сицилийского и графа Провансского, у коего он был на службе, а оный любил его и жаловал, оказуя ему великие милости, и не отпускал его от себя, когда не бывал занят войнами и неурядицами в своем королевстве Неаполитанском.

Он [Ансельм] предрек ему преждевременную кончину его единственного сына Карла, который был герцогом Калабрийским и Флорентийским, и злосчастный конец Иоанны, его внучки, дочери сего Карла, оскудение Неаполитанского королевства, графства Провансского и города Авиньона из-за войн и мятежей, кои там размножились[335], и показал ему все сие воочию на грозных созвездиях по правилам астрологии, ибо сей пиит почитался докою по части древних предсказаний.

Король Роберт пожаловал ему должность подесты[336] в Авиньоне, куда он и удалился по смерти вышепомянутого Роберта. Женился он на провансальской дворянке и имел от нее прекрасных детей – сына с не меньшими познаниями, нежели отец, и дочь совершеннейшей красоты.

Скончался он в Авиньоне около того времени, когда вышереченная Иоанна Первая, королева Неаполитанская, дочь Карла, сына короля Роберта, графиня Провансская продала город Авиньон папе Клементу VI, что произошло в лето 1348-е[337].

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария повествуют о жизни сего Ансельма в сущности то же, что сказано выше, а первый присовокупляет, что у него был роковой перстень, сработанный с великим умением и обладавший неким удивительным свойством, который он оставил своей дочери.

LXIV. О БЕРТРАНЕ де ПЕЗАРСЕ[338]

Бертран де Пезарс был пезарсский дворянин (иные писали Пезенатский), человек знатный и милостивый, добрый провансальский пиит, который пел и сочинял на нашем родном провансальском наречии. Он содержал открытую школу, где обучал сочинению стихов на провансальском языке, как он сие показует в одной из своих песен[339].

Был он влюблен в одну провансальскую девицу из дома Орезонов, которая отменно пела, научил ее сочинять стихи, а потом и женился на ней. По некотором времени они отправились по дворам князей и вельмож, воспевая им хвалы в песнях своего сочинения. У обоих у них был столь прекрасный и быстрый ум, что при входе во дворец или замок, быв спрошены, какого они племени и роду, они тут же сочиняли отменными стихами в честь владельца хвалебный кант с музыкою, поминая высокие подвиги и деяния его предков, по каковой причине их [обоих] весьма почитали и хвалили, как за сладостность их музыки, так и за прекрасные выдумки. А еще нравилось в них и то, что оба были красивы, молоды, изящны, да к тому же чисто одеты, согласно обычаю того времени.

Находились они однажды при дворе Иоанны Неаполитанской, графини Провансской, и Людовика Тарантского, ее второго мужа, в то время, когда те удалились в Авиньон к папе Клементу VI, опасаясь прихода Людовика, короля Венгерского, который вторгся с могучей ратью в Италию, дабы отомстить за злосчастную смерть своего брата Андрея, первого мужа Иоанны[340].

Сии два пиита, зная толки про оную трагедию и о новом браке Иоанны с вышереченным Людовиком Тарантским, сочинили нечто весьма занимательное, спев в их присутствии похоронную песнь о достоинствах и добродетелях вышепомянутого Андрея и прекрасную эпиталаму[341] об их новом браке, а король с королевою наградили их щедрыми дарами. Королева велела дать даме-пиите одну из своих роб малинового бархату, а король пииту – один из своих шелковых плащей. А было то около 1348 года.

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария говорят, что их [пиитов] остерегали ото всякого упоминания в стихах про смерть Андрея. Монах же Монмажурский в своей песне корит де Пезарса с женой, говоря, что их отколотили в награду за их грубые и противные песни.

LXV. О ЛАУРЕТТЕ И ФАНЕТТЕ[342]

Лауретта, родом из знатной семьи де Садов, авиньонская дворянка, столь прославленная Франсуа Петраркою, пиитом тосканским, и некоторыми пиитами провансальскими, процветала в Авиньоне около 1341 года, коей память они достойно увековечили, ибо имя сей дамы Лауретты было столь отменно воспето Петраркою, что она и по сию пору кажется живой, и много доброго поведано о ней благодаря любопытству и прилежанию Фанетты де Гантельм, ее тетки, романенской дамы, которая находилась в то время в Авиньоне и была также дама благородная и вельможная. Обе сии дамы были скромны в речах, благоразумны в поступках, обходительны в беседе, блистали в совершенстве всяческими достоинствами, добронравием и изящной наружностью и были так воспитаны, что каждый вожделел их любви. Обе проворно сочиняли всевозможного рода провансальские стихи, как о том написал Монах Златоостровский, и творения их являют полное свидетельство их учености. И точно так же, как некогда Эстефанетта, графиня Провансская, Адалазия, виконтесса Авиньонская и прочие блистательные дамы в Провансе были чтимы за их ученость, так чтили в Провансе и сих двух дам, слава о коих распространилась по всей стране, где только и толковали, что об учености их. И вправду как говорит Монах, Фанетта или Эстефанетта, быв превосходной стихослагательницей, обладала такой неистовостью и божественным вдохновением, что сия неистовость почиталась за истинный дар Божий. Обе они знались с Жанною де Бо, Югеттою де Форкалькиер де Трек, Бриандою д’Агут, графинею де ла Луна, Мабиллою де Вилленеф, дамою из Венса, Беатрисою д’Агут, дамою из Со, Изоардою де Рокфейль, дамою из Анфойса, Анною, виконтессою де Тельярд, Бланкою де Флассан, по прозванию Бланкафлор, Дульсией де Моствер, дамою из Клумана, Антонеттою де Каденет, дамою из Ланбека, Магдалиною де Саллон, дамою из тех же мест, Риксендою де Пюиверт, дамою из Транса и многими иными блистательными и великодушными дамами провансальскими, кои процветали о ту пору в Авиньоне, когда там пребывал римский двор.

Предаваясь изучению словесности, они держали открытый Суд Любви и решали на нем вопросы любви, которые им ставились и присылались, благодаря чему, а такожде благодаря своим прекрасным и достославным сочинениям известны стали повсеместно вплоть до Франции, Италии и Гишпании, а Бертран д’Аламанон, Бертран де Борн, Бертран де Пюжет, Ростан д’Антрекасто, Бертран Ферауд, Оливьер де Лорг, де Доне д’Истр, Пейре де Сольерс, Гильом де Лоррис, Иснар де Демандельц, Бертран де Кастильон и целая бесконечная вереница других провансальских пиитов сочинила толстые томы песен и прекрасные занимательные романы на провансальском языке в их честь и славу. Гильем и Пьер Бальбы, Лоис де Ласкарас, граф Винтимиллийский, Тендейский и Бригский, особы почтенные, прибыв в ту пору в Авиньон, дабы посетить папу Иннокентия VI, услышали определения и суждения сих дам в Суде Любви, восхитились и изумились их красоте и вежеству и были охвачены к ним любовью. Но малое время спустя они скончались в Авиньоне в пору великого поветрия, которое длилось три года и которое иные называли смертоносным бичом Божиим за то лихоимство, разбой, симонию и анафемы, которые там царили. А было сие около 1348 года[343].

Монах Монмажурский говорит, что все сии дамы были друтами римских придворных. А слово друта на древнем провансальском языке означает потаскуху.

LXVI. О БЕРНАРДЕ РАСКАСЕ[344]

Бернард де Раскас, дворянин из Лиможа, по словам некоторых, родич и приверженец лиможских пап Клемента VI и Иннокентия VI[345], был муж степенный и почитаемый добрым пиитой на простонародном провансальском языке. В молодости он был влюблен в Констанцию дез Астраудз, знатную авиньонскую даму, в честь которой сочинил несколько песен, [а она] вскоре после того скончалась, по каковой причине он не связывался более с любовью и видя, что в мире все бренно и подвержено одному концу, сочинил сии прекрасные стихи, которые мне захотелось поместить здесь.

Войдя в годы, он предался изучению права и стал великим законоведом. Епископ марсельский Адесмар поставил его судьею надо своими землями и поместьями, прослыша, что он человек почтенный, верный и справедливый. Несколько лет спустя он удалился в Авиньон и предался богословию, приводя каждого в восхищение своими познаниями, вошел в доверие к вышереченным папам Клементу и Иннокентию и явил в своих сочинениях столь возвышенное разумение, что нельзя было ими не упиваться. И хотя Авиньон был в то время прекрасным и победоносным городом по причине пребывания в нем первосвященников, все равно молва и толки о сей славной персоне влекли туда людей ученых, которые предпочитали слышать его, нежели похвальбу оного папского двора. Достигши старости и ненавидя брак, жил он неизменно жизнью безбрачной и целомудренной. Все золото и серебро, которое он получал от сих пап за свои труды, как правоведческие, такожде и богословские, он извел на возведение недужницы, которую построил в Авиньоне для бедных Христа нашего ради, дав оной имя Его и щедро одаряя ее.

Монах Златоостровский говорит, что Б. Раскас[346] был земляк вышепомянутого Клемента, во времена которого он процветал, и что благодаря его благоволению и посредству вошел в славу, и что оный хвалил его сочинения, а такожде и вышереченный Иннокентий.

Скончался он в Авиньоне в лето 1353.

Монах Монмажурский запамятовал про сего пиита, ибо не говорит о нем ни слова.

LXVII. ОБ АРНАУТЕ де КУТИНЬЯКЕ[347]

Арнаут де Кутиньяк был бедный провансальский дворянин. Долгое время он предавался провансальской поэзии, по каковой причине получил доступ к общению с вельможами сего края и начал входить к ним в доверие, занимая их с великой любовью умными беседами, ибо у него был такой дар провидения, что те ничего не делали и не предпринимали, не выслушав его. Всякое начинание его кончалось удачею, так что Людовик и Иоанна, короли Неаполитанские и Сицилийские и графы Провансские[348], поручали ему купно с Юком Флотом, викарием графства Винтимилль, усмирять непокорных тандьенов, которые в ту пору взбунтовались[349], дабы принудить их к почтению, и он столь в том преуспел, что привел их к повиновению, отчего и пошла о нем слава. В награду за то вышепомянутые король и королева пожаловали его поместьем в Кутиньяке, а Монах Златоостровский упоминает о нем, говоря, что тот писал учено и торжественно на нашем провансальском наречии (он разумеет стихи) и был влюблен в одну даму из дома Агутов, дочь сира Эстравена, по имени Иснарда[350], в честь которой он сочинил много добрых песен и, не услыша от нее ни единого слова, пошел странствовать по свету, как он то показует в своих творениях: он никогда не сидел без дела, дабы забыть свою даму, каковая довольствовалась, как ему мнилось, его мучениями.

Быв в Леванте[351], он встретился с ученым иудеем, магом и великим звездочетом, который предсказал ему, что за свое разумение он достигнет благости и смирения и что от него произойдут знаменитые потомки, жития и деяния коих возблещут на весь Прованс.

От Святого Цезария называет сего Арнаута Гильемом и [говорит], что он был на службе у вышепомянутой королевы Иоанны и скончался на войне, которая была между тандьенами и вентимилльцами, что было в лето 1354. А опричь того говорит, что во время странствия по Леванту он сочинил трактат "Любовные страдания", обращенный к Иснарде. Монах Монмажурский никак не упоминает о сем пиите.

LXVIII. О МОНАХЕ МОНМАЖУРСКОМ, БИЧЕ ПИИТОВ[352]

Монах Монмажурский был иноком Монмажурской обители под Арлем, однако, вопреки воле родителей и духовного отца, в тот же год, когда вступил, удалился из монастыря и примкнул к окружению вельмож, как лангедокских, такожде и провансских, коими был почитаем и жалуем, а особливо теми, кто услаждается поэзией, ибо пиит он был весьма изрядный даже и в злословии и в сочинении сатир. Войдя в возраст и в доверие, он набрался дерзости, а вернее говоря, подлости писать противу провансальских пиитов, как противу тех, кто сочинял за много лет до него, такожде и противу современников, коих в грош не ставил, и дабы не быть зачисленным в злословцы, зная, что злословит он ложно[353], сочинил песню, в которой воздал каждому из пиитов, как хотел, а в последней строфе оной говорит противу себя самого, что он лжеинок, который оставил службу Господню чревоугодия и любострастия ради, и что в жизни своей никогда не пел ничего достойного[354].

Сие написал Монах Златоостровский, а от Святого Цезария говорит, что в некоторых своих песнях он употреблял отменные сравнения и фигуры, и оба сходятся на том, что был он пиит истинный, и что в песнях своих он всегда давал понять, что злословит он и насмехается над истинными пиитами притворно, а превозносит тех, каковые величают себя пиитами, будучи невеждами. Говорят они еще, что он сочинил жизнеописания нескольких деспотов, которые правили в его время в Провансе, каковое сочинение стоило ему жизни; не то чтобы его видел свет, но они читали какие-то списки.

Ни тот, ни другой не упоминают, какого он был рода, но говорят, что они не хотели бы жить в его время, дабы не попасть в его сатирическую песню; прозвали его бичом пиитов и говорят, что он наследовал бессмертную хвалу за то, что пресек злоупотребления дерзости и наглости некоторых пиитов, коих обозвал стихоплетами.

Скончался он в лето 1355-е.

Я видел в одном из отрывков у Святого Цезария упоминание, что сей Монах Монмажурский составил описание древних надгробий на кладбище Святого Гонория Арльского и отметил из них надгробия королей Арльских, а такожде наизнатнейших лиц, изваянные из каррарского мрамора, столь хвалимые и одобренные истинными и древними сочинителями и ваятелями.

Дом Гиларий[355] в своих отрывках говорит, что после смерти сего Монаха инок сего же монастыря Рафаэль, добрый провансальский пиит, донес ему о том, что все ученые господа того времени прочли хорошие стихи на его могиле, и среди прочих арльский пиит по имени Раймон Ромье сочинил по-провансальски похоронную песнь, в которой говорится, что пока в Кро будут пасти овец и будут зелеными пустоши, горластые быки будут горды и дики, а Рона будет омывать стены города, будут вспоминать сего Монаха, ибо скорее бы тамариск произвел нежный и усладительный мед, нежели его имя погибло бы в забвении[356].

LXIX. О ТРАУДЕТЕ де ФЛАССАНСЕ[357]

Траудет де Флассанс был владелец поместья Флассанс, сочинявший ученым образом на нашем провансальском языке. Благодаря своим пиитическим победам вступил в общение с наизнатнейшими дворянами сего края и настолько преуспел в сей роли, что, заработав много денег на своей поэзии (ибо писал он торжественно и учено), купил себе землю в поместье Флассанс у одного из тамошних дворян по имени Фолькет де Понтюес, молодого дворянина, находившего редкостное наслаждение в поэзии, коему, [напротив], из своих сочинений удалось продать лишь трактатик, озаглавленный "Наставления как уберечься от любовной тяги", – договор [согласно тому, что написал Монах Златоостровский], куда более выгодный продавцу, нежели покупщику, поелику оное сочинение было бы продавцу бесценным сокровищем, если бы он умел ему следовать, но он был обманут одной провансальской девицей, как и оный Траудет, ибо влюбился в дворянскую дочь из дома де Рожеров, сестру виконта Раймона де Тюренна[358], которая его обманула, а посему от вышепомянутого сочинения не было проку ни тому, ни другому.

Сей пиит считал себя более за доблестного рыцаря, нежели за пиита, ибо в свое время присоединился к провансальским рыцарям, коих было немалое число, и они изгнали из страны известных злодеев и невыносимых тиранов, которые учиняли бесконечные беды и всячески угнетали народ[359]. И в то же самое время, то есть в лето 1355-е, сему пииту было, как достаточно искусному в красноречии, поручено королем Людовиком и Иоанной, королевой Неаполитанской и графиней Провансской[360], произнесть предостережение на латыни в присутствии Карла IV, Римского императора и сына короля Богемии[361], когда тот проходил со всей своей ратью через Прованс, по поводу того, что он, вопреки разуму и долгу, заставил прелатов и дворян в Провансе приносить ему оммаж[362], подобающий графам Провансским, Форкалькиерским и Пюимонтским, противу воли и помыслов этих государей, поелику у них были во все времена на вышепомянутое графство Провансское права, пожалованные троном[363]. За каковое предостережение он был весьма почтен, восхвален и получил весьма щедрую награду. А вскоре в ту же самую пору и скончался.

LXX. О ГИЛЬЕНЕ БУАЙЕРЕ[364]

Гильен Буайер был уроженцем знатного и славного града Ниццы, в древности именовавшегося Мыс Провансальский, как о том написал нам Монах Златоостровский, говоря, что тот был сведущ в математической науке. Он был влюблен в ницейскую даму из дома де Берр, в честь которой сочинил несколько песен на провансальском языке и которая весьма доверяла его познаниям в физиогномике, равно как и хиромантии[365], в каковых науках он был славен и опытен.

В молодости он состоял на службе у Карла II, а после смерти вышереченного Карла продолжал службу у его сына Роберта, короля Неаполитанского и графа Провансского[366], который, испытав знания сего пииты, назначил его на должность подесты[367] в вышепомянутом граде Ницце, коей граждане почитали за счастье иметь на ней Буайера превосходной его учености ради и того, что он столь хорошо исполнял свою должность, каковая, хотя она противоречила смыслу привилегий и вольностей города, тем не менее всякий год продлевалась.

Пииты, которые пришли после него, подражали ему в своих выдумках, а так-же заимствовали у него целые стихи.

Он сочинил несколько стихотворений на провансальском языке, которые посвятил вышереченному королю Роберту и его сыну Карлу, герцогу Калабрийскому, а одно из них обратил к Марии Французской, супруге вышеназванного Карла, герцога Калабрийского, в каковом говорится:

Монах Златоостровский говорит, что сию песню сочинил Арнаут Даниэль[368]. Но нет провансальского пиита, который бы столь умело и легко воспевал хвалу любви, нежели сей Буайер.

Монах от Святого Цезария написал, что вышеупомянутый король Роберт поручил ему управиться с вентимилльцами[369], а как то было дело досадное и скверное и как оно не подлежало его ведению, некий провансальский пиит, его большой друг, втолковал ему избавиться от сего поручения и продолжать писать о любви и своем государе, что он и сделал; говорит он также, что есть еще несколько сочинений под его же именем и заглавием, но, по его разумению, сие не есть его красноречие, а что некий рифмоплет, который, чтобы наделать шуму и прославиться, приписал их вышепомянутому Буайеру.

Он написал прекрасное и редкостное сочинение о распознавании металлов и об источнике водометов в Вальклюзе и его восхитительных половодьях, об источниках Сорги, Мустьера, о тринадцати Вальских ключах, о водометах Кастеллана, Туртура и прочих, соленых и сернистых, и о пользе вод в Эксе и Дине и о прочих, что всяк их пьющий через их тайные свойства обретает здоровье, быв недужен, и об иных, в коих дерево, быв положено, окаменевает и делается белым, как алебастр.

Он написал о диковинах, произрастающих на высоких горах в Провансе, и прочих удивительных вещах, кои производит сия земля, как киноварное семя, из которого делают пурпур, о манне, о некоем грибе, об акулинке[370] и об иных диковинах, каковые [труды] он посвятил королю Роберту.

Он еще не был знаком с королевой Иоанной, которая тогда царствовала в Неаполе, ибо был весьма стар и скончался в лето 1355-е.

LXXI. О Л. де ЛАСКАРСЕ[371]

Л. де Ласкарис или де Ласкарс происходил из древнего и знатного рода де Ласкарисов, владевших графствами Винтимилль, Тенд и Ла Бриг, и был человек именитый и весьма почитаемый, ибо сии края, как пишет Монах Златоостровский, прославились им как превосходнейшим и весьма знаменитым пиитом. Разум его был столь удачен в поэзии провансальской, а равно и на иных народных наречиях, что никто не мог подражать ему ни в сладости, ниже в изобретательности. Прияв в молодости обет священства, он волею Амура был пленен одною из своих соседок, дворянкою и сестрой великого Иснарда де Гландевеса и, женясь на ней, прижил с нею красивых детей.

В то время королева Неаполитанская и графиня Провансская Иоанна держала в Провансе могучую рать, дабы изгнать бретонцев и англичан, которые продвинулись в глубь ее владений[372]. Он вступил в сию рать, ибо был человек доблестный в воинском деле. По окончании войны из-за зависти и бесталанности некоторых своих недоброжелателей был принужден папою уйти в монастырь, где когда-то принял обеты. Он говорил, что предпочел бы умереть, нежели служить там папе. И видя непрекращающиеся противу него происки, отправился искать королеву Иоанну, каковую нашел в Неаполе с ее прекрасным и роскошным двором. Она же, выслушав его и быв уверена в услугах, кои были оказаны ее Величеству сим пиитом, и видя, что он красивый дворянин и человек резвого ума, и поразмыслив, что он может служить ей как в ее королевстве Неаполитанском, такожде и в ее графстве Провансском, послала грамотку папе Урбану V, который пребывал в Авиньоне, и молила его святейшество об оказании ей милости дать пииту отсрочку в течение двадцати пяти лет, после чего он возвратится в свой монастырь, каковое соизволение было утверждено папой Григорием XI, преемником вышепомянутого Урбана. Но еще до окончания срока он преставился около 1376 г. Монахи Златоостровский и от Святого Цезария пространно о том написали. Он сочинил трактат "О горестях сего мира" и иной, "О нищете".

LXXII. О Б. де ПАРАСОЛЬЗЕ[373]

Б. де Парасольз, систеронец, трагический пиит, был сыном лекаря, который находился на жаловании у королевы Иоанны, графини Провансской. Сей пиит был человек изобретательного ума и превосходной учености и сочинял на провансальском языке как стихами, такожде и прозою.

Монах Златоостровский говорит, что он читал из этого пиита какие-то отрывки, написанные провансальскими стихами в честь Марии, которая была замужем за Людовиком I, королем Неаполитанским, Сицилийским и графом Провансским, сыном Иоанна I, короля Французского[374].

Он сочинил пять прекрасных трагедий о деяниях покойной Иоанны, такожде королевы Неаполитанской, Сицилийской и графини Провансской, и отправил их папе Клементу VII, который пребывал в ту пору в Авиньоне[375], что было в лето 1383-е. Первая из оных именовалась Андриасса, вторая – Таранта, третья – Мальорквина, четвертая – Алламанда, намекая тем самым на четырех ее мужей, ибо первого звали Андрей, и был он братом короля Венгерского, второй был Людовик, князь Тарантский, третий – Яков, наследник Мальоркский, и четвертый Оттон Брауншвейгский, немецкий принц, коих она порешила злосчастным образом[376]. А последняя трагедия, пятая, называлась Иоаннелла или Иоаннада по ее имени. В ней сей пиит не забыл ничего с той поры, как оной королеве было лет шесть-семь, и до конца дней ее, когда она умерла такой же злосчастною смертию, какой уморила своего первого мужа, вышереченного Андрея. Дар из сих пяти трагедий, которые стоили всех сокровищ мира, был поднесен пиитом вышепомянутому Клементу втайне. В награду за них тот дал ему каноникат в Систеронской церкви купно с доходами в Парасользе, куда он удалился, а по малом времени скончался, быв отравлен. От Святого Цезария говорит, что он был лиможец, который последовал за папским двором, когда папа пребывал в Авиньоне, и что он сочинил книгу в честь сих нижепоименованных знатных дам и нескольких достойных мужей: Фанетты де Бо, которая была замужем за Беренгиером де Понтевесом, владельцем Ламбеска; Жанны де Кикеран, которая была замужем за одним из де Бо; Лауретты де Сад из Авиньона, ради которой Франсуа Петрарка, тосканский пиит, сочинил столь прекрасные стихи; Бланки де Флассанс, прозванной Бланкафлор; Беатрисы де Раймбаут[377].

Хвалил он такожде гораздо некоего превосходного провансальского живописца, разом изографа и ваятеля, по имени Сольер[378] и, окроме того, великого философа и искушенного в свободных искусствах, каковой среди прочих творений написал по повелению королевы Иоанны икону, которая была помещена в церкви Святого Людовика в Марселе, и еще две других, из коих одна у Св. Виктора в Марселе, а другая в Монмажуре, в Арле; а такожде несколько статуй и мраморных исполинов, которых он сделал в Авиньоне. И еще хвалит он другого превосходного живописца, а также провансальского философа по имени Цезарь.

LXXIII. О РИЧАРТЕ де БАРБЕЗЬЕ[379]

Ричарт де Барбезье был владетель поместья Барбезье, красавец, славящийся своей добротой, храбростью и великодушием. Он умел красно говорить, был весьма искушен во священном писании и в народной поэзии провансальской, коей предавался в юности. Был он превосходный математик, который оставил по себе вечную память среди тех, кто был после него; был он влюблен в провансальскую дворянку по имени Клера де Берр, дочь некоего дворянина, помещика в Энтравенесе, которая прекрасна была до совершенства и в честь которой он написал несколько песен на провансальском языке, называя ее в последнем двустишии Душа моя и плоть. Но по некоторому злополучному обстоятельству она постриглась во монахини в монастырь Святой Целии под Бриньолем и по малом времени скончалась. А Ричарт влюбился в девицу из дома Понтевесов, не менее сладостную своей красотой, нежели госпожа де Берр, и в ее честь он пел весьма красивые песни, в одной из коих из последних букв четырех первых стихов уразумевается ее имя, как сие сказано ниже:

Из сего явствует, что он не был ею так увлечен, как покойницей, ибо в другой своей песне, говоря противу Амура, пишет, что хотел бы паки стать страстно влюбленным в эту, как был влюблен в другую, и что он зрит прекрасные очи одной в глазах другой. И во всяком случае он говорит, что в конце концов он был все же ею увлечен и побежден, такожде, как признается в другой песне, что ясные очи сей дамы пленили его не менее, нежели те, что угасли.

Петрарка перенял многое у этого пиита в своих сочинениях.

Он написал трактат, озаглавленный "О воздаяниях Амура".

Монахи Златоостровский и от Святого Цезария, пишучи похвалы обеим дамам, а равно и собрав творения сего пиита, говорят, что добродетели и лепота госпожи де Берр были превыше всяких похвал, кои можно было высказать о госпоже де Понтевес.

Скончался он около 1383 года, когда граф Савойский привел ницейцев к присяге ему на верность[380], в то время как Шарль Дюрас, прозванный Миротворцем, вторгся в Неаполитанское королевство и вел войну в Провансе против Людовика I, короля Неаполитанского и графа Провансского[381].

LXXIV. О ПЕЙРЕ де БОНИФАЦИИСЕ[382]

Пейре де Бонифациис был провансский дворянин, происходивший из знатного и древнего рода Бонифациев. В ранней юности с великим трудом познал грамоту, потом предался поэзии и стихам на провансальском наречии.

Он оставил на сем языке несколько песен, которые сочинил в честь некоей дамы из дома Андреа де Монпелье, которую он всячески пытался склонить столько же своими рифмами, сколько и колдовскими заклинаниями. Сам он сетует в одной из песен, что он не требует ничего, кроме права, и зело желает, чтобы вера его стала ведомой всем:

Видя, что он ничего не достигнет, он предался изготовлению золота и в поисках своих нашел камень, обладающий свойством превращать крушец в золото[383]. Он был очень любопытен узнать свойства самоцветов и восточного жемчуга и сочинил о сем песню, в которой описал свойство оных, поместив алмаз первым и сказав, что он имеет силу делать человека непобедимым, что агат индийский или критский делает человека красноречивым, благоразумным, любезным, приятным, что аметист противится опьянению, что сердолик утишает гнев и препирательство пред лицом судьи, что от иакинфа клонит спать, что жемчуг увеселяет сердце, что камея с резным изображением исцеляет от водянки, что лазурит, будучи повешен на шею малых детей, делает их смелыми, оникс аравийский и индийский также утишает гнев, что рубин, будучи повешен на шею, прогоняет сновидения, а если человек захочет испытать свойства сапфира на своем опыте, надобно, чтобы он блюл целомудрие, и что сардоникс обладает подобным же свойством, что изумруд укрепляет память и веселит человека, что топаз удерживает от гнева и сладострастия, что бирюза хранит человека от падения, что гелиотроп делает человека невидимым, что аквамарин избавляет от опасности, что коралл оберегает от молнии, горный хрусталь не сгорает в огне, что от берилла влюбляются, что хрусталь утишает жажду при лихорадке, что магнит притягивает железо, что гранат дает удовлетворение и радость[384].

Монах Златоостровский говорит, что королева Иоанна держала у себя в Провансе сего пиита на жалованьи в офицерском чине, а Монах от Святого Цезария говорит, что он был чисто и хорошо одет и что тратил по утрам на румяненье и охорашиванье больше времени, нежели известная куртизанка, имени коей он не называет, которая последовала за папским двором в Авиньон.

Скончался он в лето 1383-е, когда вышереченная королева Иоанна I была удавлена.

LXXV. О МОНАХЕ ЗЛАТООСТРОВСКОМ, ОДНОМ ИЗ ПРЕДЛАГАТЕЛЕЙ ЖИЗНЕОПИСАНИЙ ПРОВАНСАЛЬСКИХ ПИИТОВ[385]

Монах Златоостровский, то есть с Золотых Островов, кои в древности назывались Стекадами или Иерскими островами[386], происходил из древнего и знатного рода Сибо генуэзских. С детских лет он решил последовать жизни иноческой и монастырской и дабы продолжить обучение, по благомыслию своему, пришел в монастырь Св. Гонория на острове Лерен, на Сианьейском взморье, где, признанный как по благородной своей крови, такожде и по доброй славе своей, кою обрел еще в юности, был не токмо прият в обитель, но и много умоляем войти в число иноков сего монастыря, и где, продолжая обучение, стал искушен в поэзии, риторике, богословии и других свободных искусствах[387], за что его и просила братия взять на себя заботу о монастырском книгохранилище, которое слыло за наипрекраснейшее во всей Европе, зане его жаловали и одаряли графы Провансские, короли Неаполитанские и Сицилийские и другие высокопоставленные особы, любители наук и самых прекрасных, редкостных и восхитительных сочинений на всех языках, какие токмо возможно было пожелать, каковых число уменьшилось и были они в беспорядке по причине войн, коим подвергался вышеупомянутый монастырь, которые были в ходу в старину в Провансе между князьями де Бо, Шарлем Дюрасом и Раймоном де Тюренном, притязавшими на право владения графством Провансским, и между графами – истинными владетелями оного[388].

Монах же, приняв вышепомянутую должность в книгохранилище, по доброму разумению и чаянию в ежедневных трудах пребывая, за краткий срок привел книгохранилище в порядок, с великим трудом располагая книги по отраслям наук.

Поскольку же, согласно списку оных, который составил по поручению короля Арагонского Ильдефонса II и графа Провансского некий ученый инок сего монастыря именем Эрментер[389], происходивший из знатного провансальского роду, некоторые хорошие книги исчезли, а на их место поставлены сочинения малоценные и малопоучительные, сей Монах, проводя досуг над описью и в разглядывании книг, нашел одну, в коей были записаны все знатные и именитые семьи Прованса, Арагона, Италии и Франции, и были указаны все их бракосочетания купно с гербами и вместе со всеми стихотворными сочинениями провансальских пиитов, по повелению вышереченного короля Арагонского собранными вышепоименованным Эрментером, который самолично переписал их красивыми буквами и послал список Людовику II, отцу Рене, короля Сицилийского и графа Провансского[390], а некие местные дворяне велели размножить оный список, зане в нем были сочинения редкостные и увеселительные, а некоторые из сих дворян, те, что были любителями провансальской поэзии, велели их переписать на пергаменте красивыми буквами и изукрасить золотом и лазурью, другие же на бумаге; жизнеописания сих пиитов были написаны красными буквами, а стихи их черными, на провансальском языке, сочиненные в разном роде и различными размерами. Сие гораздо затруднило ему разумение провансальского языка, поскольку, говорит он, их стихотворения состояли из разных фраз: одни были написаны на чистом провансальском языке, а другие, не столь хорошо сочиненные, были испанские, итальянские, гасконские или французские, так что в стихотворениях были перемешаны слова этих диалектов, что делало их столь темными и трудными, что еле можно было уразуметь смысл[391].

Наконец он восстановил их полностью, и ему так повезло, что он был первый, кто извлек на свет Божий сих превосходных пиитов, пребывавших столь долгое время в забвении.

Что же до жизни сего монаха, то он был инок добрый, необычайный и сведущий во всех науках и языках, божественно писал буквами любого рода, а что до украшательства книжного, то был [в нем] превосходен и восхитителен. Он соблюдал сие долгое время, весною и осенью в сопровождении одного из своих друзей иноков, любителя добродетели, удаляясь в свое уединение на Иерские острова (где вышепомянутый монастырь долгое время имел свою церковку), что и было причиной прозвания его Златоостровским, дабы внимать сладостному и приятному журчанию ручейков и водометов, пению птиц, созерцая разнообразие их оперения, и голосам зверьков, совершенно отличных от здешних, и естественно передразнивая их. Он сочинил о сем прекрасное повествование, которое нашли по смерти его среди книг и в коем он описал прекрасные места, все морское побережье помянутых Иерских островов, тамошние веси, все породы трав и самые восхитительные растения, цветы и плоды от оных, деревья, которые там от природы произрастают, зверей и прочих животных всевозможных пород, виды на горы, луга и все сии прелестные поля, омываемые красивыми и светлыми ручьями, морских рыб, корабли, проплывающие с раздутыми ветрилами, и все сие было изображено так живо, как если бы виделось въяве.

Дабы показать превосходство своего ума, он сочинил повесть о победах королей Арагонских, графов Провансских, написав ее своею рукой купно с часословом Богородицы и изукрасив редчайше золотом, лазурью и прочими прекрасными красками. Он преподнес его в дар Иоланте Арагонской, матери короля Рене[392], которая весьма ценила его и выказала ему, что сочла их весьма приятственными, ибо украшательные сии изображения соответствовали написанному буквами.

И сие было причиною и началом того, что Людовик II, король Неаполитанский и граф Провансский, и вышереченная королева Иоланта всегда держали при своих особах сего монаха, столь мудрого, прекрасного и благоразумного.

Все сие и многое другое находится в отрывках Дома Гилария де Мартена[393], из знатного провансальского рода, одного из иноков монастыря Святого Виктора в Марселе. Он написал также, что Монах был человеком праведной жизни, примерного поведения и пребывал в постоянных размышлениях, что он написал книгу, в коей предрек, что из дома Сибо произойдут великие и знаменитые люди, которые будут управлять и возглавлять католическую церковь и будут состоять при королях, принцах и вельможах[394]. Он говорит также, что прежде, нежели быть принятым в означенный монастырь, он принес с собою несколько сочинений в провансальских стихах, толкующих о любви, которые он посвящал Элизе де Бо, сеньоре де Бо и графине Авелинской, принадлежащей к одной из древних и знатных семей в Провансе[395].

Скончался он в вышеупомянутом монастыре в лето 1408-е, в каковое королева Иоланта разрешилась от бремени королем Рене.

LXXVI. О СВЯТОМ ЦЕЗАРИИ, СОБИРАТЕЛЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЙ ПРОВАНСАЛЬСКИХ ПИИТОВ[396]

Юк от Святого Цезария был знатного провансского роду, а его предки некогда управляли и руководили женским монастырем Святого Цезария в Арле. Его отец, быв обременен детьми, послал его обучаться словесности. В молодости он влюбился в барышню из дома Серент на Сене, дочь господина Монтелара, в честь которой, быв добрым провансальским пиитом, сочинил несколько песен. Видя, что он любим и жалуем вельможами, влюбился в другую провансальскую даму из рода Кастильон, которую родители выдали за дворянина из дома Виллемус в Провансе. Он настойчиво следовал своей любви, и когда помянутый Виллемус скончался, она вышла замуж за другого провансальского дворянина из дома де Гордес, и ей он пел и читал весьма красивые и ученые песни, но как она была уже дважды замужем за мужьями из столь знатных провансальских домов и боясь, как бы ее не попрекнули чем-нибудь обидным для ее чести, посылала она ему тайно сукна, деньги и коней, дабы от сего избавиться.

Пиит же от любви к сей даме и из страха не понравиться ей отрекся от своей любви и, побыв при дворе Людовика II, короля Неаполитанского и графа Провансского, приял иночество в обители Монмажурской под Арлем в возрасте тридцати лет и жил там во всей святости, кротко претерпевая суровую жизнь монашескую, и написал там много доброго на предмет Св. Писания, сделав список творений наших провансальских пиитов, которые, как говорят, он заимствовал из списков, созданных Монахом Златоостровским и Монахом Монмажурским, бичом пиитов. Сии же списки (как о том написал брат Ростан де Бриньоль, монах из обители св. Виктора в Марселе, который составил и написал провансальскими стихами, а такожде прозою жизнеописания некоторых провансальских пиитов, Марии Магдалины, святой Марфы и некоторых святых мужей и жен) были ошибочные, с великим разночтением и во многих местах порчены, поскольку в списках, взятых из списков монаха Златоостровского, недоставало многих фраз, а некоторые пииты остались без жизнеописания, токмо при своих стихах, еще более ошибочных и порченых[397]. Списки же, извлеченные из списков самого пиита Святого Цезария, оказались прекрасными, совершенными и безошибочными, в коих можно было прочесть жизнеописания всех пиитов, и кои были написаны прекрасными алыми литерами, изукрашены золотом и лазурью и которые он отправил Рене, сыну вышереченного Людовика Второго, короля Неаполитанского, во времена которого он жил, а был то первый год царствования вышереченного короля Рене по смерти и кончине Людовика Третьего, брата его и такожде короля Неаполитанского и графа Провансского[398], что произошло в лето 1435-е. Оные жизнеописания вышеупомянутый король Рене повелел переписать искусными литерами и присовокупить некоторые жизнеописания других превосходных провансальских пиитов и героических особ, которые он велел еще прежде собрать и о которых мы еще ничего не знаем.

Некоторые писали, что он, [Юк], составил отдельный сборник песен о любви, кои он направил госпоже Элизе де Бо, графине Авелинской, происходившей из весьма старинного и знатного рода в Провансе, и дал ей понять, что он получил их переписанными от своего товарища, она же приняла сей сборник с благодарностью. Ибо была она принцесса прекрасная и добродетельная, к которой прибегали все провансальские пииты, обращая к ней свои творения. Сей род де Бо кончился в Провансе на оной графине; правда, он сохранился в королевстве Неаполитанском как знаменитый в Капуе род герцогов де Термоли, которые еще и поныне носят прозвание и герб де Бо[399], который состоит из звездного поля о шестнадцати серебряных лучах, и такожде остроконечный герб княжества Оранского.

ЭПИГРАММА