В это время епископ павийский, брат графа Сан Секондо, по имени монсиньор де'Росси пармский, этот епископ был заточен в замке за некои непорядки, некогда учиненные в Павии; и так как он был большой мой друг,[281] то я высунулся из отверстия моей тюрьмы и позвал его громким голосом, говоря ему, что, дабы убить меня, эти разбойники дали мне толченого алмазу; и велел ему показать через одного его слугу некоторые из этих порошинок, у меня оставшихся; но я ему не сказал, что распознал, что это не алмаз; но говорил ему, что они, наверное, меня отравили после смерти этого достойного человека, кастеллана; и ту малость, что я еще живу, я просил его, чтобы он мне давал от своих хлебов по одному в день, потому что я больше не хочу есть ничего, что идет от них; и он мне обещал присылать мне от своей пищи. Этот мессер Антонио, который, конечно, к такому делу не был причастен, учинил весьма великий шум и пожелал увидеть этот толченый камень, думая также и он, что это алмаз; и, думая, что это предприятие исходит от папы, отнесся к нему этак полегоньку, после того как поразмыслил об этом случае. Я продолжал есть пищу, которую мне присылал епископ, и писал непрерывно этот мой капитоло о тюрьме, помещая в него ежедневно все те приключения, которые вновь со мной случались от раза к разу. Также сказанный мессер Антонио присылал мне есть с некоим вышесказанным Джованни, аптекарем из Прато, тамошним солдатом. Этому, который был мне превраждебен и который и был тот, что принес мне этот толченый алмаз, я ему сказал, что ничего не желаю есть из того, что он мне носит, если сперва он сам передо мной не отведает; он же мне сказал, что отведывают кушанья перед папами. На что я ответил, что, подобно тому как дворяне обязаны отведывать кушанья перед папой, так и он, солдат, аптекарь, мужик из Прато, обязан отведывать их перед таким флорентинцем, как я. Этот наговорил великих слов, а я ему. Этот мессер Антонио, стыдясь немного, а также намереваясь заставить меня оплатить те издержки, которые бедный покойный кастеллан мне подарил, нашел другого из этих своих слуг, каковой был мне друг, и присылал мне мою еду; каковую вышесказанный любезно передо мной отведывал без дальнейших споров. Этот слуга говорил мне, что папа каждый день докучаем этим монсиньором ди Морлюком, каковой от имени короля беспрестанно меня требует, и что у папы нет особой охоты меня отдавать; и что кардиналу Фарнезе,[282] некогда такому моему покровителю и другу, пришлось сказать, чтобы я не рассчитывал выйти из этой тюрьмы пока что; на что я говорил, что я из нее выйду наперекор всем. Этот достойный юноша просил меня, чтобы я молчал и чтобы не услыхали, что я это говорю, потому что это мне очень повредило бы; и что это упование, которое я имею на Бога, должно ожидать его милости, а мне надо молчать. Ему я говорил, что могуществу божию нечего бояться злобы неправосудия.