Жизнь и приключения Андрея Болотова

Письмо 241

Любезный пріятель! Послѣднее письмо мое къ вамъ и 23-ю часть оныхъ кончилъ я описаніемъ сговора старшей моей дочери и происходившихъ между капельмейстерами нашихъ (sic) глупыхъ дрязговъ и остановился на отъѣздѣ жены моей съ дѣтьми въ Москву, для покупанія разныхъ вещей, нужныхъ для приданова и къ свадьбѣ. Теперь, продолжая дальнѣйшее повѣствованіе о происшествіяхъ, со мною бывшихъ, скажу, что я, во все время отсуствія и ѣзды ихъ, продолжавшейся цѣлыхъ двадцать дней, занимался отчасти обыкновенными своими кабинетными упражненіями и наболѣй писаніемъ и сочиненіемъ своего «Экономическаго Магазина», который, за бывшими недосугами и хлопотами, былъ у меня нѣсколько запущенъ, и я спѣшилъ снабдить типографію опять поболѣе матеріаломъ, котораго оставалось въ Москвѣ уже очень мало. Кромѣ того продолжалъ я писать «Исторію нашей Шведской войны» и успѣлъ уже въ сіе время кончить всю первую часть оной. Въ работѣ сей упражнялся я наиболѣе по утрамъ и вечерамъ, а днемъ занимали меня рекруты. Нагнали опять со всѣхъ селъ и деревень народа великое множество, и я долженъ былъ заниматься наискучнѣйшимъ дѣломъ отыскивать очереди, назначать, мѣрить, отбирать годныхъ въ службу и слушать просьбы плачущихъ матерей и женъ, разстающихся со своими родными. Нѣсколько дней сряду принужденъ я былъ симъ труднымъ и скучнымъ дѣломъ заниматься, ибо надобно было назначать болѣе двухъ сотъ человѣкъ, и на-силу-на-силу оное, къ удовольствію своему, кончилъ.

Впрочемъ, занимался я и музыкой, и учащимися оной, также и угощеніемъ пріѣзжавшихъ ко мнѣ временно гостей разныхъ, которые не оставляли меня и въ сіе время посѣщать и пріѣздами своими отвлекать меня от моихъ дѣлъ и упражненій. Изъ сихъ наизнаменитѣйшими были г. Сахаровъ съ своимъ молодымъ зятемъ и пріятель мой г. Писменской, который у меня и ночевалъ, и съ коимъ мы опять не могли довольно обо всемъ наговориться.

Симъ образомъ провелъ я въ мирѣ и тишинѣ всю послѣднюю половину сентября. Но ввечеру самаго послѣдняго дня сего мѣсяца возмущенъ опять былъ духъ во мнѣ присланнымъ ордеромъ, которымъ повелѣвалось мнѣ пріѣхать немедленно въ Тулу, привозить рекрутъ и собрать съ крестьянъ весь розданный имъ въ займы хлѣбъ. Сіе послѣднее повелѣніе меня удивило и смутило потому, что такимъ же ордеромъ велѣно было прежде весь оный хлѣбъ оставить мужикамъ безвозвратно. Я не понималъ, что бы это значило. И поелику намѣстникъ нашъ находился тогда въ Тулѣ, то сталъ я сомнѣваться, не вышло ли какой-нибудь странности. Кромѣ сего, озабочивало меня и то, что негодяй полякъ все на меня злился и, по дошедшимъ до меня слухамъ, за всѣ мои къ нему благодѣянія умышлялъ злодѣйскимъ и прямо змѣинымъ образомъ мнѣ вредить.

Но какъ бы то ни было, но мнѣ надлежало въ Тулу ѣхать, и ѣхать ни мало не медля. Итакъ, забравъ нужныя вѣдомости и, не смотря на всю дурноту тогдашней погоды и прескверную дорогу, сѣвъ въ маленькую коляску, въ сей путь отправился. И дабы мнѣ скорѣй можно было доѣхать до Тулы, то своихъ лошадей отправилъ напередъ въ Дѣдиловъ, а самъ до онаго поѣхалъ на мужицкихъ. Но сколько разъ раскаивался я и досадовалъ самъ на себя, что ихъ взялъ. Какъ мы ихъ ни турили, но негодницы никакъ не хотѣли меня скоро по грязной дорогѣ везти, а между тѣмъ холодъ, снѣгъ, дождь и пронзительный встрѣчный вѣтер — и мочили, и знобили, и безпокоили меня до крайности. Но какъ-нибудь дотащившись на нихъ до Дѣдилова, пересѣлъ я уже на своихъ и поскакалъ далѣе и успѣлъ еще довольно рано пріѣхать въ Тулу.

Тамъ присталъ я къ другу своему Антону Никитичу Сухотину, и моя первѣйшая забота была узнать, не пріѣхали-ль наши съ Москвы, которымъ давно бы уже возвратиться надлежало. Но услышавъ, что нѣтъ еще никакова слуха, началъ уже объ нихъ заботиться и сомнѣваться, опасаясь, что не случилось ли съ ними чего дурнаго, ибо, по письмамъ от нихъ, зналъ, что имъ надобно было давно уже быть въ пути и от дурной дороги и погоды терпѣть также великое безпокойство. Потомъ послалъ отыскивать находившагося тогда въ Тулѣ, для отдачи рекрутовъ, секретаря своего Варсобина, или кого инаго изъ нашихъ Богородицкихъ, дабы распросить у нихъ, не знаютъ ли и не слыхали-ль они, зачѣмъ меня такъ экстренно спрашиваютъ. Варсобина и другихъ нѣкоторыхъ ко мнѣ тотчасъ и притащили, но они не могли любопытства моего удовольствовать и отзывались незнаніемъ, и что они ничего не слыхали.

Переночевавъ все въ продолжающемся еще сумнѣніи у г. Сухотина, всталъ я раным-ранёхонько и, одѣвшись, поѣхалъ къ командиру своему г. Давыдову. Тутъ услышалъ я и съ досадою, и съ удовольствіемъ, что весь призывъ меня былъ за сущею бездѣлицею, и я перетревоженъ по пустому. Хотѣлось имъ съ намѣстникомъ узнать, сколько у насъ какова хлѣба находилось тогда въ наличности и сколько по собраніи оброчнаго будетъ, дабы чрезъ то можно-бъ было имъ сдѣлать распоряженіе, сколько его продать. Все сіе могли-бъ они узнать от меня заочно и не таская меня къ себѣ по такой бездорожицѣ и дурной погодѣ. Но, по крайней мѣрѣ, при услышаніи сего, отлегнуло у меня сколько — нибудь от сердца, и я уже съ спокойнѣйшимъ духомъ принялся тотчасъ за сочиненіе желаемой ими вѣдомости и, по написаніи оной, поѣхалъ съ господиномъ Давыдовымъ въ казенную полату. Тамъ нашли мы самого намѣстника, окруженнаго толпой народа и, въ присутствіи множества дворянъ и господъ, принимающаго лично рекрутовъ. Тутъ подалъ г. Давыдовъ ему мою вѣдомость и сказалъ о моемъ пріѣздѣ. Но какъ ему не до того было, чтобы нами тогда заниматься, а пріему надлежало еще долго продолжаться, то мы, постоявъ тутъ нѣсколько минутъ, погалившись на народъ, поговоривъ и повидавшись кое съ кѣмъ, лизнули вонъ, и, подхватя съ собою г. Сухотина, поѣхали къ г. Давыдову, по приглашенію его, обѣдать, а потомъ, посидѣвъ, возвратились домой дожидаться, покуда намѣстникъ изъ рекрутскаго пріема пріѣдетъ къ себѣ во дворецъ, гдѣ онъ тогда жилъ. А не успѣло нѣсколько минутъ пройтить, какъ за мной и прислали.

Ѣдучи къ нему, любопытенъ я былъ видѣть, какъ онъ меня приметъ, и попрежнему-ль пріятно, или инако, и крайне обрадовался, увидѣвъ по-прежнему пріемъ себѣ довольно ласковый и пріятный. Сіе меня ободрило чрезвычайно, и я съ покойнымъ духомъ началъ отвѣчать на всѣ дѣлаемыя имъ мнѣ вопрошанія и пробылъ у него цѣлый вечеръ, разговаривая съ нимъ обо многомъ, равно какъ и съ другими, тутъ бывшими, и былъ очень доволенъ тѣмъ, что намѣстникъ обошолся со мною хорошо. Онъ возложилъ на меня коммиссію купить еще 500 молодыхъ яблонокъ, для посадки въ нашъ садъ богородицкій, ибо вздумалъ опять за оный приниматься и пополнить его и плодовитыми деревьями. Отѣ него проѣхалъ я опять къ г. Давыдову и у него ужиналъ. Отѣ него посылалъ я опять провѣдывать о своихъ московскихъ. Но какъ привезли мнѣ извѣстіе, что ихъ все еще нѣтъ, то сумнѣніе мое объ нихъ увеличилось еще больше.

Послѣдующій день весь почти проѣздилъ я по Тулѣ, проискалъ въ садахъ продажныхъ яблонокъ и приторговывалъ оныя. И какъ шла тогда превеликая слякоть и было и мокро, и очень холодно, а я рыскалъ на выпрошенныхъ у хозяина дрожкахъ, то и измучился я, и въ прахъ иззябъ. Послѣ обѣда ѣздилъ опять за тѣмъ же, и едва только возвратился, какъ сказываютъ мнѣ, что была уже опять присьлка за мной от намѣстника. Итакъ, скачу къ нему, сказываю, гдѣ и сколько, и по чёмъ отыскалъ купить яблонки. Намѣстникъ тѣмъ доволенъ, приказываетъ купить и посадить. Г. Давыдовъ тутъ же. И оба они велятъ мнѣ исполнить то, велятъ другое и наконецъ отпускаютъ.

Раскланявшись съ ними и будучи тѣмъ очень доволенъ, поскакалъ я на свою квартиру и спѣшу ѣхать къ г. Запольскому, говорить съ нимъ, какъ съ любопытнымъ человѣкомъ, о политическихъ новостяхъ и распрашивать; что слышно о войнѣ нашей. Но вдругъ прибѣгаютъ ко мнѣ сказывать, что наши наконецъ изъ Москвы пріѣхали и остановились у Пастухова. Я вспрыгалъ почти от радости и кричу своимъ людямъ: «давай, давай и запрягай скорѣй коляску!» И хоть темно, громоско (sic), тряско и далеко, но какая до того нужда? скачу и спѣшу увидѣться съ своими, нахожу цѣлую толпу ихъ у Пастухова, и въ томъ числѣ и своего нареченнаго зятя; здоровкаюсь со всѣми и радуюсь, видя ихъ всѣхъ здоровыми; а къ г. Шишкову, обратясь, говорю: «да ты, братецъ, какимъ это образомъ здѣсь очутился?» — «И я, батюшка, отвѣчалъ онъ, былъ также въ Москвѣ и согласились вмѣстѣ ѣхать сюда, съ матушкой». — «Ну, еслибы не было съ нами Петра Герасимовича, подхватила жена моя, то было бы намъ тошно лихо!» — «А что такое?» спросилъ я. «Чего, батюшка, измучилась въ прахъ по эдакой дурной и пропасной дорогѣ, и у насъ, то-и-дѣло, — то то, то другое въ обозѣ нашемъ портилось, и наконецъ дошло до того, что не знали что и дѣлать; одна повозка совсѣмъ изломалась; и спасибо уже Петру Герасимовичу: велѣлъ переложить все въ свою повозку; но за то, спроси-ка ты, гдѣ онъ самъ ѣхалъ и сидѣлъ?» — «А гдѣ?» — «Да у насъ, на козлахъ, вмѣстѣ съ кучеромъ!» — «Возможно ли, воскликнулъ я от удивленія; да развѣ негдѣ было индѣ присѣсть?» -

«То-то и дѣло, отвѣчали они; мы-было и хотѣли кое-какъ помѣстить его между собою, но онъ самъ не согласился и выбралъ себѣ мѣсто». — «Ахъ, батюшки мои воскликнулъ я, смѣючись и удивляясь: какъ это возможно! да небось ты, братецъ, въ прахъ измучился и перезябѣ». — «И, ничего, ничего, батюшка, отвѣчалъ онъ, я человѣкъ молодой и мнѣ не привыкать стать къ такимъ безпокойствамъ, а для Елизаветы Андреевны не грѣхъ было и потрудиться». — «И то правда, примолвилъ я, засмѣявшись, кому же и трудиться, какъ не женихамъ для невѣстъ своихъ; но, слава Богу, что наконецъ сюда доѣхали, и что вижу васъ всѣхъ здоровыми, а теперь уже, воля Господня, недалеко, какъ-нибудь уже, доѣдемѣ». Послѣ сего, начались у насъ спросы и разсказы о томъ, какъ они въ Москвѣ были, и какъ свое горе мыкали и тамъ, и въ дорогѣ. Наконецъ, всѣ мы тутъ ужинаемъ, а послѣ ужина говорю я молодцамъ своимъ: «что, ребята! здѣсь всѣмъ намъ ночевать тѣсновато; ужъ не со мною ли къ Антону Никитичу?» — «Очень хорошо, воскликнули они оба, извольте, это въ самомъ дѣлѣ будетъ лучше». Итакъ, ну-ка мы умѣщаться кое-какъ въ мою коляску и ѣхать къ г. Сухотину.

По-утру, едва я проснулся, какъ вдругъ является предо мною, какъ листъ передъ травою, мой деревенскій сосѣдъ, братъ Михайло Матвѣевичъ, и съ попомъ нашимъ Евграфомъ. «Ба! ба! ба! откуда взялся, воскликнулъ я, и, поздоровкавшись съ нимъ вскользь, ни съ другова слова и, качая головою, ему сказалъ: «ахъ, братецъ, братецъ, братецъ! что ты тамъ надѣлалъ? и долго ли тебѣ, проказа, проказничать? вотъ до чего довела тебя твоя глупая и скверная привычка, и какую-было страшную бѣду и напасть ты себѣ от ней нажилъ; ну, благодари батьку, что онъ помогъ тебѣ въ этомъ проклятомъ дѣлѣ, а то быть бы бычку на обрывочкѣ». Симъ и подобнымъ сему образомъ, пожуривъ и потазавъ сего, молодца гораздо-и-гораздо и отпустя ихъ съ попомъ от себя, не сталъ я долѣе въ Тулѣ медлить; а собравшись и распрощавшись съ хозяевами, и поскакалъ съ сыномъ своимъ въ Богородицкъ. А нареченный зять мой полетѣлъ опять къ своимъ спутницамъ, чтобы таскаться съ ними по рядамъ, для исправленія еще нѣсколькихъ покупокъ.

ѣхать намъ было хотя и очень холодно и тряско, но мы рады были уже тому, что было от бывшаго морозца сухо; но скоро опять сдѣлалось грязно. Но какъ бы то ни было, но я долженъ былъ ѣздой поспѣшать, потому что, вслѣдъ за мной, хотѣлъ пріѣхать къ намъ и г. Давыдовъ, чтобъ поѣздить ему опять у насъ съ собаками и повеселиться. И мы, не смотря на всю дурноту дороги, въ тотъ же день къ вечеру въ Богородицкъ доѣхали, а по-утру пріѣхали и наши московскія.

Мое первое дѣло было въ сей день, чтобъ иттить къ нашимъ музыкантамъ, для разбиранія опять разныхъ дрязговъ, случившихся во время моего отсутствія, ибо услышалъ о полякѣ, что онъ все продолжалъ дѣлать разныя пакости. Похлопотавши съ ними, велѣлъ я всей музыкѣ послѣ обѣда приттить къ себѣ, для испытанія новыхъ успѣховъ въ ихъ наукѣ, и они весь вечеръ у меня проиграли. Въ самое сіе время услышалъ я, что пріѣхалъ уже къ намъ въ волость и нашъ Николай Сергѣевичъ съ своею охотою и товарищами, и что въ ту ночь ночуютъ они на его хуторѣ, а наутріе будутъ ночевать въ волостномъ селѣ Іевлевѣ, гдѣ и приказано мнѣ было ихъ отыскивать.

Итакъ, по-утру повидавшись съ пріѣхавшимъ къ намъ г. Солнцевымъ и отобѣдавъ съ нимъ и со всѣми родными, поѣхалъ я въ село Іевлево отыскивать господъ нашихъ охотниковъ. Я нашолъ ихъ цѣлую шайку, квартирующихъ опятъ въ просторной избѣ крестьянской и занимающихся тѣмъ, чѣмъ въ отъѣзжемъ полѣ занимаются обыкновенно господа охотники, возвратясь съ поля на свои, ночлеги и притоны, т. е. шумящихъ, веселящихся и подпивающихъ чай и прочее, что случилось. Былъ тутъ мой командиръ, какъ первая и главная особа: далѣе: гг. Веницеевъ, Вельяминовъ Языковъ, Ѳедяшевъ и Переславцовъ, — всѣ на отборъ ребята тёплые и любившіе погулять и повеселиться. Вся изба полна была народомъ и стонала от шума, криковъ, споровъ, лганья, хвастанья, издѣвокъ, смѣховъ и хохотанья, Словомъ, общество было веселое, обращеніе между всѣми дружеское, братское, вольное, непринужденное, разговоры добрые! Всякій старался изъявить способность свою къ велерѣчію. Со всѣмъ тѣмъ, во все продолженіе вечера, не слыхалъ я от нихъ ни одного разумнаго слова. Я былъ всему тому только зрителемъ, и смотря на происходившее, только-что внутренно тому смѣялся. Наконецъ, дошло дѣло до ужина. Настановили крестьянскихъ столовъ, наставили всякой всячины, и, давай, всѣ ужинать и погромыхивать рюмками и бутылками, и прямо по-охотничьи. Послѣ чего не сталъ я уже долѣе у нихъ медлить и связывать ихъ своимъ присутствіемъ; но, желая дать имъ волю, ушолъ на другой крестьянскій дворъ, для спокойнѣйшаго ночеванья. Что у нихъ тамъ происходило далѣе, о томъ не зналъ, да и не старался и узнать тогда, какъ о дѣлѣ до меня не касающемся; а послѣ узнавъ, только что пожалъ плечами, усмѣхнулся и замолчалъ.

Наутріе побывавъ опять у нихъ и съ ними позавтракавъ, а потомъ получивъ от командира моего приказаніе дожидаться его чрезъ день послѣ того, къ себѣ въ Богородицкъ, я, вмѣстѣ съ пріѣзжавшимъ туда же нашимъ княземъ городничимъ, и поѣхалъ къ своимъ роднымъ, гдѣ нашолъ пріѣхавшаго къ нимъ и будущаго нашего семьянина, г. Шишкова, А поелику былъ все еще у насъ и г. Солнцевъ, то и обѣдали мы всѣ вмѣстѣ, что случилось и къ статѣ, ибо въ самый сей день совершилось мнѣ ровно 50 лѣтъ и начался пятьдесятъ первый.

Желая воспользоваться наступившимъ послѣ сего празднымъ и свободнымъ днемъ, ѣздилъ я съ женой, сыномъ и г-жею Алабиною въ Волково, къ почтенной нашей старушкѣ Катеринѣ Артамоновнѣ Бакуниной, а съ нами ѣздилъ къ ней туда и нареченный зять мой. Елизаветѣ же моей въ сей день пускали кровь, и потому ей съ нами ѣхать было невозможно. Побудительною причиною къ сей почти принужденной ѣздѣ было то, что мы были предъ госпожею Бакуниною нѣсколько виноваты тѣмъ, что, почитая ее находящеюся въ отлучкѣ, не увѣдомили ее о нашей помолвкѣ, и она имѣла на насъ за то маленькую досаду, которую хотѣлось намъ, симъ пріѣздомъ и извиненіемъ себя въ неумышленнномъ проступкѣ, уничтожить. Сіе намъ, по дружбѣ и благосклонности ея къ намъ, и удалось сдѣлать. И мы въ тотъ же день и возвратились назадъ въ Богородицкъ.

Симъ образомъ прошелъ и сей день и насталъ тотъ, въ который надлежало пріѣхать къ намъ г-ну Давыдову и въ который случилось со мною множество происшествій, и довольно важныхъ. Я во весь оный, въ ожиданіи пріѣзда командира моего, былъ дома и заботился о музыкѣ, чтобъ она ему понравилась, а болѣе о томъ, чтобъ бездѣльникъ полякъ, по угрозамъ своимъ, не намутилъ на меня чего-нибудь сему властолюбивому начальнику, ибо, сказывали мнѣ, что онъ, съ досады, для чего въ угожденіе его я не выгоняю нѣмцевъ, собирался на меня лгать и писать клеветы и челобитныя. Въ самое сіе время, и за полчаса только до пріѣзда моего командира, вдругъ является ко мнѣ курьеръ от него, прискакавшій съ приказаніемъ, чтобъ я тотчасъ, и не медля ни одной минуты, ѣхалъ къ нему въ Рогачи, одну деревню нашей волости, отстоящую от насъ верстъ за двадцать. «Господи, что такое, говорю я, удивившись тому крайне; за чѣмъ такимъ и такъ скоро! ужъ не сдѣлалось ли тамъ чего въ волости!» Но смущеніе мое еще увеличилось оттого, что и самый посланный не могъ мнѣ пересказать о причинѣ такова скораго призыва, а сказывалъ только, что г. Давыдовъ, пріѣхавъ въ Рогачи и нашедъ тамъ пьяныхъ мужиковъ, передравшихся въ кровь, разсердился и его послалъ за бурмистромъ и за мной, и что онъ никогда еще его такимъ сердитымъ не видывалъ.

Странно мнѣ все сіе было и непонятно. Я не зналъ, что дѣлать: ни то ѣхать, ни то нѣтъ! Однако, хотя было очень уже поздно, хотя очень холодно, хотя колоть от замерзнувшей грязи была превеликая, но, подумав-подумавъ, рѣшился ѣхать, и тотчасъ, приказавъ для скорости запречь себѣ кибитку, и поскакалъ къ нему. И какъ мнѣ сказывали, что поѣдетъ онъ чрезъ село Ломовку, то велѣлъ ѣхать сею дорогою, въ надеждѣ, что съ нимъ повстрѣчаюсь. Дурно весьма было мнѣ тогда ѣхать, но я, закуся уже губы, сидѣлъ и далъ [въ] волю себя кибиткѣ, какъ она хочетъ, мучить. Отъѣхавъ нѣсколько верстъ и уже обмеркнувъ, встрѣчаюсь я съ ѣдущимъ, собственнымъ его пьянымъ и еле-живымъ человѣкомъ; спрашиваю, гдѣ онъ? отвѣчаетъ мнѣ, что ѣдетъ, и ѣдетъ этой дорогой, и что они приготовили подъ него и лошадей въ Ломовкѣ. «Ну, ступай, говорю я кучеру своему, и погоняй! хоть дурно и очень тряско, но такъ уже и быть!»

Наконецъ, уже ночью пріѣзжаю я къ Ломовкѣ и встрѣчаюсь еще съ мужиками.«Кто ѣдетѣ», закричалъ я. — «Мы, мужики изъ Рогачей, отвѣчаютъ мнѣ; ѣдемъ и веземъ скованныхъ мужиковъ!» — «Гдѣ Николаи Сергѣевичъ?» спрашиваю далѣе. — «Он-ста поѣхалъ уже, отвѣчаютъ мнѣ, и мы сами не знаемъ, гдѣ онъ; конечно, чрезъ Товарково, а не этой дорогой». Услышавъ сіе, смутился я еще болѣе, ибо навѣрное заключалъ, что ему уже тогда въ Богородицкѣ быть надобно.

И какъ мнѣ весьма не хотѣлось, чтобы онъ пріѣхалъ туда безъ меня и полякъ не успѣлъ бы чего налгать, то приказалъ я тотчасъ кибитку обернуть и скакать во весь духъ назадъ въ Богородицкъ по всей этой ужасной колоти. Но семь верстъ туда и семь верстъ назадъ не такъ-то скоро переѣхать было можно.

Чего я опасался, то и сдѣлалось! Николай Сергѣевичъ пріѣхалъ уже безъ меня, и я нашелъ его, окруженнаго музыкою и уже врага моего, поляка, посаженнаго въ цѣпь. «Ба! ба! ба! воскликнулъ я, услышавъ о томъ и удивившись; это что такое?» Но теперь надобно мнѣ разсказать всѣ бывшія безъ меня происшествія подробно. Онѣ были слѣдующія: Подозрѣвалъ я тогда, что князь въ послѣднюю свою бытность у г. Давыдова, по привычкѣ своей, что-нибудь ему на меня втайнѣ наклеветалъ, ибо сей человѣкъ, при всемъ наружномъ дружелюбномъ своемъ обращеніи со мною, былъ мнѣ втайнѣ великій врагъ и недоброхотъ; слѣдовательно, произвелъ въ Давыдовѣ досаду. Сія досада увеличена была лѣсниками Черневскими и порубкою тамъ крестьянскаго лѣса. Попъ тамошній раздосадовалъ его еще враками своими объ воспѣ, сказывая, что от оной помираетъ въ Озеркахъ множество ребятишекъ. Далѣе раздосадовали его бездѣльники Щегловскіе мужики, о которыхъ онъ, какъ о купленныхъ и переведенныхъ изъ Щеглова, по его хотѣнію, въ особливости пекся тѣмъ, что худо и неприлежно строились, и онъ въ досадѣ всѣхъ ихъ тамъ пересѣкъ. Къ вящему умноженію досады его, по пріѣздѣ въ Рогачи, находитъ онъ пьяныхъ мужиковъ, перепившихся и передравшихся до полусмерти. Симъ онъ еще того болѣе былъ взбѣшонъ. И тогда-то отправилъ онъ бывшаго съ нимъ подьячаго за бурмистромъ и за мной. Было то от него, по истинѣ, безразсудное дѣло! Ибо онъ самъ ѣхалъ къ намъ же въ Богородицкъ; итакъ, зачѣмъ было вызывать меня верстъ за двадцать, и по такой пропасти?

Но какъ бы то ни было, онъ пріѣзжаетъ въ Богородицкъ еще въ досадѣ. Тутъ полякъ, въ самомъ дѣлѣ, къ нему на встрѣчу и спѣшитъ подавать ему плутовскія и самыя мошенническія бумаги, наполненныя вздоромъ и клеветами, въ закрывательство того, что у него худо выучены были ребятишки. Нѣмецъ является тут-же. Спрашиваютъ музыку. Полякъ бѣжитъ, приноситъ инструменты, кладетъ на столъ и наполняетъ его книгами. Но, къ несчастью его, велятъ играть напередъ духовой, которую училъ нѣмецъ. Нѣмецъ оговаривается и проситъ Николая Сергѣевича, чтобы онъ приказалъ мальчикамъ играть такъ, какъ онъ ихъ училъ, а то они всѣ подъучены полякомъ, чтобы нарочно играть дурно. Г. Давыдовъ имъ то приказываетъ и накрѣпко подтверждаетъ. Начинаютъ играть. Игра плѣняетъ у всѣхъ слухи, всѣмъ она нравится, всѣ превозносятъ ее похвалами. Ребятишки, въ самомъ дѣлѣ, играли хорошо и несравненно лучше, нежели прежде, когда ихъ полякъ училъ. Старикъ нѣмецъ получаетъ похвалу и благодарность от г. Давыдова. Полякъ бѣсится, досадуетъ, приступаетъ къ нѣмцу, кричитъ, по своему обыкновенію, споритъ и съ самимъ г. Давыдовымъ, и споритъ неучтиво. А какъ сей о полякѣ былъ уже предваренъ от князя, то сіе его вздурило. Онъ, разсердившись, закричалъ: «въ цѣпь его! и сію же минуту въ цѣпь!» Сіе въ одинъ мигъ было и исполнено, и усача нашего въ нее и посадили. А тутъ, между тѣмъ, продолжалась музыка, которою всѣ были довольны. Въ самое сіе время я пріѣхалъ, и нашедъ г. Давыдова утѣшающагося пріятностію музыки и позабывшаго всю свою прежнюю досаду, обрадовался и удивился сплетенію всѣхъ помянутыхъ происшествій и обстоятельствъ. Судьба, ровно какъ нарочно, произвела все оное на тотъ конецъ, чтобы мнѣ при томъ не быть: невинность моя защищена и злодѣйство, само по себѣ, было наказано! Итакъ, кто копалъ другому яму, тотъ самъ въ нее попалъ! Впрочемъ, весь тогдашній вечеръ провожденъ весело, и былъ для всѣхъ тутъ изготовленъ ужинъ, Что-жъ касается до поляка, то его чрезъ нѣсколько часовъ изъ цѣпи выпустили; но спѣсь и пышность его была тѣмъ низринута, и онъ былъ уже какъ въ воду опущенный и изъ волка сдѣлался тише агнца, а поутру на другой день былъ уже онъ и формально отрѣшенъ. Итакъ, освободились мы наконецъ от сего безпокойнаго и неугомоннаго человѣка и получили, вмѣсто его для ученія музыкантовъ нашихъ, не только искуснѣйшаго по знанію, но и добронравнѣйшаго и степеннѣйшаго старичка, помянутаго г. Бема, съ сыномъ Романомъ Кузьмичемъ, которые у насъ съ того времени и были, и коими мы несравненно довольны, нежели помянутымъ хромоногимъ полякомъ были.

Въ сей другой день долженъ я былъ сдѣлать у себя опять превеликой обѣдъ, и гостей у меня такое множество было, что мнѣ всѣхъ ихъ и помѣстить негдѣ было. Причиной тому было то, что въ самой этотъ день случилось у насъ быть опять переторжкѣ нѣкоторой части нашихъ оброчныхъ земель, и для сего торга съѣхалось опять множество народа и дворянства. Итакъ, всѣ они вмѣстѣ и со всѣми господами охотниками у меня обѣдали, и во время стола играла музыка и заслужила паки от всѣхъ похвалу. Что касается до торговли и отдачи земель въ наймы, то происходила она въ сей разъ безъ дальнихъ околичностей и съ наивозможнѣйшею поспѣшностію, потому что господамъ нашимъ охотникамъ не хотѣлось долго за ней жить тутъ въ праздности. Зайцы и лисицы не всѣ еще были вытравлены, и они горѣли, какъ на огнѣ, от вожделѣнія ѣхать опять въ Рогачи и ихъ дотравливать. А по самому тому, и командиръ въ тотъ же самой день, послѣ обѣда, съ ними туда-жъ отправился, оставивъ меня на свободѣ заниматься сватебными хлопотами и пріуготовленіями къ оной.

У насъ и дѣйствительно во всѣ послѣдовавшіе за симъ три дни заняты были всѣ руки и минуты сими хлопотами, а особливо у боярынь и дѣвицъ! И сколько это было тогда кроенія и шитья всякой всячины! Не только свои всѣ занимались тысячью разныхъ дѣлъ, но и постороннія намъ, по обыкновенію, помогали. Между тѣмъ, въ первый изъ оныхъ дней пріѣзжала къ намъ старушка наша сватья, госпожа Остафьева, для соглашенія съ нами, когда быть сватьбѣ, которую, съ общаго согласія, и назначили мы въ приближающееся 15-е число сего мѣсяца. А положивъ сіе, и разослали мы людей звать нашихъ родныхъ и другихъ, кого было надобно на сватьбу, которые тотчасъ и начали къ намъ со всѣхъ сторонъ съѣзжаться.

Посреди самыхъ сихъ безчисленныхъ заботъ и хлопотъ, и къ умноженію оныхъ, пріѣзжай къ намъ, противъ всякаго нашего чаянія и ожиданія, и командиръ мой г. Давыдовъ обратно съ своей охоты: — ни то она имъ уже прискучила, ни то они въ чемъ-нибудь неполадили между собою! Но какъ бы то ни было, но онъ, со всѣми своими товарищами, передъ вечеромъ третьяго дни, возвратился и пріѣхалъ нѣсколько подгулявши. Я, примѣтивъ сіе, употребилъ все, что могъ, къ тому, чтобы его чѣмъ не разсердить, а былъ бы онъ веселъ, что мнѣ и удалось сдѣлать. Загремѣла музыка, проявились пѣвчіе, и, ну, играть, пѣть и утѣшаться ими. Итакъ, весь вечеръ провели мы во дворцѣ въ мирѣ, тишинѣ и спокойствіи, и все было хорошо и весело, и кончили его тамъ общимъ ужиномъ.

Наступившій за симъ день, былъ хотя для всѣхъ моихъ домашнихъ наитруднѣйшій и хлопотливѣйшій, потому что въ оный надлежало уже намъ отсылать въ домъ къ жениху приданое, а было много еще недошитаго и неизготовленнаго. Но я, оставя всѣхъ ихъ, принужденъ былъ иттить во дворецъ и заниматься своимъ начальникомъ, ибо онъ собирался тогда совсѣмъ уже от насъ отъѣзжать. Я нашолъ у него толпу народа: всѣ господа охотники находились тутъ въ собраніи и кричали, орали по своему обыкновенію. Для всѣхъ ихъ сдѣланъ былъ тутъ завтрак , и были у нихъ рѣзвости и всякая всячина. Наконецъ, часу въ одиннадцатомъ поднялись они и всѣ гурьбой от насъ поѣхали. Я радъ-радъ былъ, что сбылъ ихъ съ своихъ рукъ, и что было притомъ все хорошо и ладно. А за нѣсколько времени до сего сгибъ и пропалъ от насъ и полякъ, и куда-то со всѣмъ своимъ буторомъ уѣхалъ. Никто не зналъ, куда онъ направилъ стопы свои; и я подумалъ еще не къ намѣстнику ли, въ Тулу жаловаться; однако, болѣе думали, что ускакалъ онъ къ тому г. Бунину, въ Ранибургскія окрестности, къ которому незадолго до того возилъ онъ музыку.

Между тѣмъ къ намъ съѣхались уже наши родные и гости. Пріѣхала тетка Матрена Васильевна съ обѣими дочерьми своими; пріѣхалъ зять ея г. Кислинскій съ братомъ; пріѣхалъ Кесарь Дмитріевичъ Хвощинскій съ женою и г. Солнцевъ. Весь нашъ домъ наполнился людьми и какъ начали укладывать приданое, то заторъ былъ такой, что пройтить было не можно. Служили молебенъ, святили воду, кропили все приданое и наконецъ отпустили оное въ двухъ каретахъ, еще на двухъ цукахъ съ дрогами и одной повозкѣ. При отпускѣ приданова, была трогательная и поразительная для насъ сцена: какъ дочь мою, препровождавшую тогда послѣдній день въ родительскомъ домѣ, надлежало мнѣ благословить образомъ, то упала она къ ногамъ моимъ и благодарила за воспитаніе и за снабженіе ея приданымъ. Я не могъ выдержать сего, не утирая слезъ чувствительности, текущихъ изъ глазъ моихъ. По отъѣздѣ приданова, въ домѣ у насъ сдѣлалась такая безлюдица, что, за отъѣздомъ всѣхъ лакеевъ, принуждены были уже служить кое-кто изъ ребятишекъ. Г. Хвощинскій уѣхалъ ночевать къ Алабинымъ, а прочіе остались у насъ.

Наконецъ, наступило 15-е число октября, составившее важную эпоху въ моей жизни, ибо въ оное рѣшился въ сей день жребій старшей дочери моей Елизаветы, и она выдана въ замужество за г. Шишкова. Сватьба происходила по обыкновенію: и было все какъ надобно и происходило порядочно. Отцемъ посаженымъ былъ Василій Ивановичъ Кислинской, а матерью — тетка и мать крестная дочери моей-Матрена Васильевна Арцыбышева. А провожали съ ними невѣсту къ вѣнцу изъ мущинъ: Кесарь Дмитріевичъ Хвощинскій, Иванъ Ивановичъ Кислинской, Михайла Максимовичъ Солнцевъ и сынъ мой Павелъ Андреевичъ; а изъ женщинъ: Александра Андреевна Крюкова и Анна Ивановна Алабина. А убирали невѣсту дѣвицы: Настасья и Наталья Тимоѳеевны Алабины, Марья Васильевна Боучарова, Алена Ѳедоровна Бѣляева и сестры невѣстины: Настасья, Ольга и Катерина Андреевны. Были при томъ госпожи: Надежда Павловна Хвощинская, Марья Юрьевна Петрова, Аграфена Михайловна Челищева и матушка моя теща и жена моя. Отпустили мы невѣсту изъ дома родительскаго въ 6-мъ часу вечера, что было уже ночью. Сцена при семъ случаѣ и при прощаньѣ была самая трогательная, и мы всѣ переплакались, и только и знали, что утирали глаза свои.

ѣхать поѣзду нашему до церкви было очень дурно. Вѣнчанье производимо было въ селѣ Савинскомъ, верстъ съ 15-ть от Богородицка отлежащемъ. ѣхать надобно было ночью, въ темнотѣ, въ самую дурную осеннюю погоду, при великомъ дождѣ и бурѣ; однако, доѣхали благополучно. Дорога освѣщена была въ дурнѣйшихъ мѣстахъ горящими смоляными бочками. Жениха нашли они уже въ церкви и часа два дожидавшимся. Отцомъ посаженымъ съ его стороны былъ Алексѣй Андреевичъ Албычевъ, и были при томъ: зять жениховъ, Егоръ Михайловичъ Крюковъ, съ женою, тетка его Аграфена Ѳедоровна Писарева, съ дѣтьми, старушка бабка его госпожа Остафьева, сосѣди ихъ господа Остафьевы, Михайла и Николай Дмитріевичи, Алексѣй Михайловичъ Крюковъ и Иванъ Тимоѳеевичъ Алабинъ. Вѣнчанье происходило съ обыкновенными обрядами и порядочно. Подъѣздъ церкви освѣщенъ былъ плошками, а дорога от ней до дома женихова, версты на полторы разстояніемъ, горящими смоляными бочками; домъ иллюминованъ былъ множествомъ огней. Музыка гремѣла ври пріѣздѣ и во время вечерняго стола. Была тамъ моя смычковая и казенная духовая. Встрѣчала и принимала новобрачныхъ старушка бабка женихова. Столъ, по обыкновенію, былъ нарядной и обряды притомъ извѣстные. Поелику темнота была превеликая, то, положивъ новобрачныхъ, возвратились къ намъ только наши молодцы молодые, а старые съ боярынями остались тамъ ночевать. Во второмъ часу за полночь, прискакали къ намъ, по обыкновенію, съ извѣщеніемъ, что все кончилось благополучно. На сихъ радостяхъ была тамъ у нихъ жестокая попойка, продолжавшаяся во всю ночь, а и у насъ всѣ боярыни ну-ка пить и меня поить шампанскимъ. Итакъ, симъ этотъ день и кончился: я лишился въ оный изъ дома моего одной семьянинки; но за то получилъ вновь себѣ близкаго родственника и со многими домами вступилъ въ родственную связь.

По-утру, по обыкновенію, пріѣзжалъ къ намъ молодой и Богомъ дарованный намъ зять благодарить насъ за воспитаніе и содержаніе нашей дочери и звать къ себѣ на княжой пиръ обѣдать. Мы всѣ туда гурьбой, и барыни, и барышни, и старушки, поѣхали. Набралось, всѣхъ человѣкъ до двадцати. Насъ встрѣтили, по обыкновенію, молодые, и минута та была для меня весьма пріятная въ жизни, когда увидѣлъ я любимую такъ много дочь свою, встрѣчающею меня съ мужемъ и во образѣ уже молодой хозяйки. Столъ былъ огромный и нарядный съ музыкою и угощеніе доброе. При наступленіи вечера хотѣли-было мы ѣхать, но насъ упросили остаться ночевать. Кромѣ насъ, пріѣзжали еще и обѣдали тутъ же Марья Андреевна Албычева и дѣвицы Пашковы, Авдотья и Анна Ивановны. И было весело! Ночью пускали швермеры и ракеты, а предъ домомъ горѣлъ щитъ, установленный до рисунку иллюминаціонными плотиками, и весь вечеръ занимались разными увеселеніями и кончили день такимъ же большимъ ужиномъ.

На другой день былъ у меня, такъ называемый, отводной пиръ. И какъ случился оный въ самый день имянинъ моихъ, то было сіе очень кстати, и сдѣлался чрезъ то сугубый праздникъ. Мы съ женой спѣшили пріѣхать скорѣе домой, чтобъ заставить готовить обѣдъ и позвать кой-кого къ себѣ изъ городскихъ нашихъ, и успѣли къ часу ко второму все нужное изготовить. Къ сему времени пріѣхали къ намъ наши молодые со всѣми своими родными и гостями, и своими, и нашими, также съѣхались и наши городскіе. Столъ и у меня былъ большой и сидѣло за нимъ 32 человѣка. Мы постарались также угостить всѣхъ какъ можно лучше. Музыка духовая гремѣла во все продолженіе онаго, а послѣ стола была небольшая попойка и танцы. Я самъ былъ немножко на радости подгулявши, однако далеко не пьянъ. Князя же нашего городничаго какъ ни старались, но не могли мы споить. Танцевъ не только у молодежи, но и у всѣхъ у насъ происходило множество, а потомъ былъ такой же большой ужинъ, послѣ котораго нѣкоторые изъ гостей разъѣхались по домамъ, а другіе и лучшіе остались у насъ ночевать.

А по сему обстоятельству былъ и въ послѣдующій день у меня еще обѣдъ и довольно опять веселья. И сватьи наши, и Егоръ Михайловичъ съ братомъ поѣхали от насъ не прежде какъ уже передъ вечеромъ. Наши же родные остались еще у насъ на ночь, отчасти для того, что я въ сей день собирался уже въ дорогу и въ дальній путь, и всѣмъ имъ хотѣлось со мною проститься, а отчасти для того, что младшему изъ господъ Кислинскихъ случилось въ сей день занемочь. Дочь же мою съ ея мужемъ проводили мы въ сей день изъ своего дома.

Симъ образомъ кончилось все наше сватебное празднество и всѣ наши бывшія при томъ веселости, которыми я какъ много ни занимался, но всѣ онѣ соединены были относительно до меня съ смущеніемъ душевнымъ, по той причинѣ, что во время самаго продолженія торжества сего прискакали ко мнѣ нарочные изъ Козловской деревни съ увѣдомленіемъ, что тамъ въ межевой канторѣ межевое наше дѣло достигло уже до такой степени, что мнѣ необходимо и въ самой скорости надобно было пріѣхать туда самому, буде не хотѣть, чтобы тамъ надѣлали какихъ пакостей. Легко можно заключить, что извѣстіе сіе было совсѣмъ ни къ порѣ, ни ко времени, и для меня и досадно, и крайне огорчительно. Но какъ перемѣнить того ни чѣмъ было не можно, то, пользуясь выпрошеннымъ уже на то от командира своего дозволеніемъ и собравшись на скорую руку, а потомъ распрощавшись со всѣми моими домашними и родными, — я въ сей путь 19-го октября съ крайнимъ негодованіемъ на тогдашнюю дурную осеннюю погоду и отправился.

А симъ и кончу я и письмо сіе, достигшее кстати и до величины своей обыкновенной, сказавъ вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Декабря 25-го дня 1810 года).

КОЗЛОВЪ Письмо 242

Любезный пріятель! Ну, мой другъ, теперь представлю я вамъ сцену совсѣмъ другова рода на театрѣ моей жизни и начну разсказывать происшествія, весьма от прежнихъ отмѣнныя. Относились они наиглавнѣйше до хлопотъ моихъ по межевымъ дѣламъ, имѣвшихъ (sic) великое вліяніе на всѣ мои обстоятельства и которыя сопряжены были также съ непріятностями и пріятностями. Но чтобъ предъуготовить васъ сколько-нибудь къ лучшему уразумѣнію всего послѣдующаго, надобно мнѣ возвратиться нѣсколько назадъ, напомянувъ вамъ прежнія, по межевымъ моимъ дѣламъ, происшествія, и разсказать потомъ, въ чомъ состояло существо того дѣла, которое тогда въ Козловъ меня и съ такою скоростію призывали.

Изъ прежнихъ моихъ къ вамъ писемъ знаете уже вы, какія хлопоты имѣлъ я со всѣми моими по Шадской деревнѣ сосѣдями къ отторженію Пашкова, хотѣвшаго безданно-безпошлинно завладѣть всею лежащею подлѣ насъ казенною обширною степью, и какъ хорошо удалось намъ тогда разрушить всѣ его замыслы и остановить всё его межеванье. Потомъ разсказывалъ я вамъ и о томъ, какъ чрезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того, при случаѣ бывшей тогда повсемѣстной продажи казенныхъ земель и великой удобности къ покупанію оныхъ всякому чрезъ деньги, удалось ему купить изъ сей степи на разныя имена тысячъ до двѣнадцати десятинъ; и какъ онъ, прямо плутовскимъ образомъ, обтянулъ сею проданною ему землею всю внутренность сей степи узкими полосами на тотъ конецъ, чтобы ему, воспользуясь сими проданными ему на чужія имена данными и всю степь окружающими полосами, можно было всею достальною и весьма еще обширною внутренностію сей степи завладѣть плутовскимъ образомъ безденежно; и какъ онъ сдѣлалъ притомъ превеликую и весьма для меня благопріятную ошибку, оставивъ противъ самыхъ моихъ земель прогалокъ, простиравшійся версты на три непроданнымъ, и чрезъ самое то преподалъ мнѣ поводъ просить въ самомъ семъ мѣстѣ о продажѣ и мнѣ тысячи десятинъ земли и возможность къ полученію оной, которую землю велѣно было тому же землемѣру отмежевать и мнѣ, которато взялъ онъ на свой коштъ, для отмежеванія себѣ ему проданныхъ земель. Потомъ разсказывалъ я вамъ, какъ, при самомъ началѣ сего межеванья, глупые тамошніе наши сосѣди, разгромивъ всю его межевую команду, дѣло сіе остановили, и какъ онъ, возобновивъ оное на другое лѣто, при помощи подкупленнаго имъ землемѣра Окорокова, успѣлъ всѣ оныя, проданныя ему полосы отмежевать такимъ же бездѣльническимъ образомъ, и между прочимъ, одного проданною на имя генерала Нащокина полосою не только перерѣзать всѣ прилегающія къ сей степи со стороны нашей Пандинской округи и разными владѣльцами владѣемыя распашныя земли и хищническимъ образомъ свезть съ нихъ и поспѣвшій хлѣбъ, но захватить ею и помянутый проданный мнѣ прогалокъ, и чрезъ то лишить меня возможности къ отмежеванію и полученію мнѣ проданной земли. Далѣе, разсказывалъ я вамъ впослѣдствіи, что самое сіе принудило меня скакать тогда въ межевую канцелярію и, подавъ историческую челобитную, вывести наружу всѣ его плутни и бездѣльничествы, что сіе подало погодъ межевой канцеляріи остановить тогдашнее межеванье и отправить, для снятія всей оной степи на планъ и для принятія всѣхъ споровъ, казеннаго землемѣра Тархова; и какъ справедливостію сего былъ Пашковъ недоволенъ, то, по проискамъ его, отправленъ былъ послѣ того другой землемѣръ, Салковъ, будто-бы для повѣрки Тарховскаго сниманія, а въ самомъ дѣлѣ для произведенія новыхъ плутней въ пользу Пашкова и насильственнаго противъ всей правды и совѣсти утвержденія, что населенныя имъ тутъ недавно деревни сидятъ будто-бы тутъ со временъ давнихъ. Все сіе было и смошенничано, не смотря на всѣ наши противорѣчія и объявленія. Но что всего для меня было непріятнѣе, то что всѣ тамошніе мои сосѣди, отступя от прежняго нашего плана и моего совѣта, при обѣихъ сихъ межеваньяхъ надѣлали множество глупыхъ и самыхъ неосновательныхъ споровъ, а особливо повѣренные стариннаго моего неспокойнаго сосѣда г. Рахманова, который усиліемъ своимъ захватилъ во владѣніе свое изъ сей степи земли всѣхъ прочихъ болѣе и у котораго по самому тому и отрѣзана была Нащокинскою полосою почти вся нагло захваченная имъ во владѣніе земля и которую при сихъ межеваньяхъ

называли они опять своею; словомъ, всѣ сіи господа надѣлали тогда спорами своими такую, чуху, что не только межевой канцеляріи, но и самой тогдашней межевой экспедиціи въ сенатѣ, въ которую, по проискамъ Пашкова, спорное дѣло сіе перенесено было, въ голову не лѣзло, какъ бы имъ сіе огромное и крайне запутанное дѣло разобрать и рѣшить можно было. И потому она, попаривъ оное у себя нѣсколько лѣтъ, и чтобъ свалить оное съ своихъ плечъ, рѣшилась наконецъ переслать оное въ Тамбовскую межевую кантору, бывшую тогда въ Козловѣ, и велѣть оной въ то время, когда дойдетъ до нашихъ мѣстъ генеральное межеванье, дѣло сіе разобрать и рѣшить на основаніи законовъ. Но оно и тутъ нѣсколько лѣтъ лежало безъ всякаго производства, но въ сей годъ дошла до него очередъ, и господа члены принялись за оное и приказали, по обыкновенію, дѣлать изъ него выписку. И какъ сія уже оканчивалась и доходила до слушанія, то потому-то и дали мнѣ знать, чтобъ я поспѣшалъ туда какъ можно, чтобъ мнѣ, при случаѣ сей выписки, быть самому и не упустить чего нужнаго, а притомъ и о выгоднѣйшемъ для себя рѣшеніи сего дѣла постараться. И какъ меня увѣдомляли при томъ, что одинъ изъ главныхъ соперниковъ моихъ, имѣвшихъ въ семъ дѣлѣ соучастіе, а именно г. Рахмановъ, давно уже самъ въ Козловѣ находился и со всѣми друзьями имѣлъ время подружиться, то все сіе меня очень озабочивало, а особливо потому, что у меня изъ тогдашнихъ межевыхъ судей и нѣкоторыхъ секретарей не было никого знакомыхъ, а о главномъ судьѣ всѣ говорили, что оный задобренъ былъ не только от Пашкова, но и от г. Рахманова. А потому и принужденъ я былъ, все бросивъ и, не смотря на всю тогдашнюю распутицу и позднее осеннее время, скакать тогда въ межевую кантору.

Итакъ, 19-го октября, вставши поранѣе и распрощавшись съ своими домашними и гостями, поѣхалъ я въ Козловъ, не смотря какова ни дурна ни была погода сынъ Серпуховскаго секретаря Дьяконова, Петръ Ивановичъ Ивановъ, котораго зналъ я еще мальчикомъ и котораго отецъ меня всегда любилъ и уважалъ. Далѣе, что изъ тамошнихъ землемѣровъ былъ также одинъ очень меня знающій человѣкъ, а именно г. Золотухинъ, съ коимъ я имѣлъ случай познакомиться еще въ Серпуховѣ и по дѣлу нашему съ волостью Нарышкинскою. Радъ я былъ, что хотя сіи люди были мнѣ знакомые, и такіе, коихъ въ благопріятствѣ къ себѣ я не могъ сумнѣваться. Потомъ разсказывалъ онъ мнѣ о всѣхъ своихъ межевыхъ судьяхъ иихъ свойствахъ и характерахъ; что главнымъ судьёю и первымъ членомъ у нихъ былъ одинъ русскій нѣмецъ баронъ Василій Ивановичъ Дельвигъ; вторымъ членомъ былъ нѣкто г. Кусаковъ, Михайла Даниловичъ, а третьимъ-г. Черневскій, Ѳедоръ Ѳедоровичъ. О первомъ изъ нихъ сказывалъ онъ мнѣ, что онъ человѣкъ гостепріимный, добрый, но не совсѣмъ важный, что имѣетъ онъ молодую жену красавицу, которая съ помянутымъ директоромъ г. Ивановымъ, имѣетъ короткую дружбу, и наконецъ, что имѣетъ онъ причину подозрѣвать, что не закупленъ ли сей первый членъ от Пашкова, потому что онъ, какъ слышно, все тянетъ его руку, и совѣтовалъ мнѣ поспѣшить однако съ нимъ познакомиться. О второмъ своемъ членѣ, г. Кусаковѣ, сказывалъ онъ мнѣ, что онъ человѣкъ очень тихой, доброй, честный, уклоняющійся от всѣхъ, но, къ сожалѣнію, имѣющій всего менѣе вліянія въ рѣшеніи дѣлъ. Что касается до третьяго члена, господина Черневскаго, гововорилъ онъ, то этотъ -самая приказная строка, знающій всѣхъ болѣе дѣла, и важнѣе всѣхъ прочихъ судей; но, къ несчастію, выслужившійся изъ секретарей и самая горделивая и почти неприступная особа, но от котораго много рѣшеніе нашего дѣла зависѣть будетъ, и что мнѣ со всѣми ими надобно будетъ познакомиться. Наконецъ, совѣтовалъ онъ мнѣ какъ-можно сдружиться съ секретаремъ и повытчикомъ, у которыхъ въ рукахъ мое дѣло: от обоихъ ихъ, какъ говорилъ онъ, зависѣть будетъ многое, ибо послѣдній сочиняетъ выписку, а первый будетъ писать опредѣленіе, и что обоихъ ихъ мнѣ не трудно будетъ позадобрить и сдѣлать къ себѣ благопріятными.

Между тѣмъ, какъ мы такимъ образомъ съ симъ другомъ и приверженнымъ ко мнѣ человѣкомъ разговаривали, и я радовался, что онъ мнѣ обо всемъ преподавалъ нужное понятіе, — сыскали и наняли мнѣ квартеру, по тамошнему городу для одинокаго человѣка довольно спокойную, на которую мы, ни мало не медля, и переѣхали. Оттуда, я въ тотъ же часъ послалъ къ городничему просить себѣ дрожек . Г. Добрасъ обрадовался, услышавъ о моемъ пріѣздѣ, и, приславъ ко мнѣ дрожки, велѣлъ звать къ себѣ обѣдать, къ которому я одѣвшись тотчасъ и поѣхалъ.

Г. Добрасъ и жена его Анисья Сергѣевна встрѣтили и приняли меня какъ бы близкаго роднаго, угостили обѣдомъ и не могли со мною обо всемъ довольно наговориться. Словомъ, я былъ ихъ пріемомъ, ласкою и благопріятствомъ очень доволенъ и просидѣлъ у нихъ почти весь тотъ день. Передъ вечеромъ старался я увидѣться съ секретаремъ, но какъ его не было дома, то и просидѣлъ весь вечеръ съ г. Кузьминымъ и, по особливой его словоохотности, проговорилъ съ нимъ во все продолженіе онаго, чѣмъ сей первый день пребыванія моего въ Козловѣ и кончился.

На утріе (что было уже 23-го числа мѣсяца октября) вставши ранёхонько и съ свѣтомъ вдругъ одѣвшись, посылаю я съ повѣреннымъ своимъ къ секретарю гостинчик : состоялъ онъ въ прекрасномъ, кожею оклеенномъ и раззолоченномъ пулпетѣ, какіе тогда переплетчик нашъ, по образцу моего, самимъ мною выдуманнаго и самаго того, на которомъ и понынѣ я пишу; для многихъ дѣлывалъ и прекрасно отработывалъ. Какъ симъ, такъ и другими дѣлаемыми имъ бездѣлушками я позапасся съ собою при отъѣздѣ своемъ изъ Богородицка, дабы употребить ихъ кое-кому въ подарки. Итакъ, пославъ къ секретарю, на первый случай тотъ пулпетъ, велѣлъ я звать къ себѣ въ гости. Онъ тотчасъ ко мнѣ, дожидавшемуся его, вмѣстѣ съ бывшимъ у меня уже Кузьминымъ и прилетѣлъ. Былъ онъ человѣкъ еще молодой, умный, пышный, словоохотливый и такой, что я могъ надѣяться съ нимъ подружиться скоро. Я принимаю его съ возможнѣйшею ласкою, рекомендуя себя въ его благопріятство; угощаю его чаемъ и пуншемъ, зная, что всѣ межевые до сего охотники, разговариваю съ нимъ кое-о-чемъ, на первый случай вскользь, и спознакомившись уже нарочито довольно, радуюсь, что удалось мнѣ вперить въ него и при первомъ уже семъ случаѣ хорошее о себѣ мнѣніе, да и нѣкоторое уваженіе, чему можетъ быть поспѣшествовало много и носимое мною званіе управителя собственныхъ императрицыныхъ волостей, что и для всѣхъ тамошнихъ было громко и много помогло мнѣ въ снискиваніи ихъ къ, себѣ благорасположенія и пріязни.

Проводивъ от себя секретаря, пошедшаго въ кантору, спѣшу я ѣхать къ первому члену, яко главному судьѣ, чтобъ съ, нимъ обрекомендоваться. Баронъ принимаетъ меня вѣжливо и, узнавъ, кто я, оказываетъ самую ласку, но извиняется, что ему тогда было очень недосужно, а зоветъ меня къ себѣ обѣдать. Обрадовавшись такому хорошему началу и будучи пріемомъ его очень доволенъ, спѣшу от него къ другому судьѣ; но сего, не заставъ дома, иду домой, посылаю за портнымъ, покупаю матерію для исподняго платья и отдаю шить оное. Между тѣмъ приходитъ ко мнѣ г. Кузьминъ и совѣтуетъ звать секретаря къ себѣ на водку. Я радуюсь, что одолжаетъ онъ меня своими совѣтами и попеченіями о моей пользѣ. Посылаю за секретаремъ; сей приходитъ, и я стараюсь угостить его, а самъ между тѣмъ спѣшу ѣхать къ барону. Чрезъ сіе увеличилось знакомство наше съ секретаремъ еще больше.

Баронъ принимаетъ меня изрядно, мало-по-малу входимъ мы съ нимъ въ разговоры. Я испытываю его умъ и склонности, узнаю, что онъ охотникъ говорить о вещахъ лѣкарственныхъ и о наукахъ, на что сего лучше! дѣло сіе мнѣ извѣстное! Я тому радуюсь, вступаю съ нимъ въ балы и разговоры. Баронъ тому радъ, привязывается ко мнѣ, полюбилъ и со мною не наговорится: несетъ пыль, вретъ нелѣпицу, но я потакаю. Барону это любо; становится отъ-часу ко мнѣ ласковѣе, угощаетъ меня обѣдомъ; вижу его жену: боярыня свѣтская, молодая, прекрасная и ему ни мало не подъ стать. Сижу у нихъ почти до вечера. Заѣзжаю от него къ другу своему г. Добрасу. Оба они съ женою мнѣ рады, интересуются моимъ дѣломъ, желаютъ мнѣ добраго успѣха и просятъ пріѣзжать къ нимъ чаще и разсказывать, что происходить будетъ. Посидѣвъ у нихъ, возвращаюсь домой и нахожу у себя многихъ, друга моего Якова Кузьмича, воспитанника и ученика своего г. Пахомова и повытчика по моему дѣлу. Угощаю ихъ всѣмъ, чѣмъ можно, говорю съ ними о межевомъ дѣлѣ, и всѣ ласкаютъ надеждою, что я получу искомое. А симъ этотъ день и кончился. Послѣдующій за симъ третій день пребыванія моего въ Козловѣ во многомъ меня озаботилъ и опечалилъ. По-утру ходилъ я спознакомливаться съ третьимъ важнѣйшимъ членомъ г. Черневскимъ, и нашелъ въ немъ истиннаго секретаря, крючкотворца и весьма бойкую особу, что было и неудивительно! Произошолъ онъ въ судьи изъ секретарей межевыхъ, такъ и не быть ему бойкому и знатоку въ дѣлахъ было не можно. Онъ принялъ меня ни тепло, ни холодно, однако изрядно; разговаривая съ нимъ о межевомъ нашемъ дѣлѣ, примѣтилъ я, что мысли ихъ наклоняются къ намѣриванію дачь на души въ нашей округѣ; сіе меня смутило чрезвычайно, ибо, по малочисленности моихъ душъ, было сіе для меня очень невыгодно, а выгодно только для тѣхъ, кои успѣли населить тамъ изъ другихъ своихъ деревень множество крестьянъ, какъ напримѣръ, г. Рахманову. Далѣе, примѣтно было, что онъ задобренъ былъ Рахмановымъ, а можетъ быть и Пашковымъ. Сіе заставило меня думать и, по возвращеніи на квартеру, стараться узнавать чрезъ повытчика о количествѣ душъ во всей нашей Пандинской округѣ, дабы видѣть, станетъ ли столько земли, и вычислять по скольку на душу обойдется оной, а потомъ читать межевые законы. Для сего препроводилъ, я весь этотъ день дома; къ тому-жъ, захватилъ меня и знакомецъ мой Михаила Максимовичъ Сонцевъ, заѣхавшій ко мнѣ въ проѣздъ свой въ тамошнюю свою деревню и обѣдавшій со мною вмѣстѣ. Передъ вечеромъ зазвалъ я къ себѣ повытчика и много съ нимъ поговорилъ, и подарилъ ему. 10 рублей и коробочку табачную. Словомъ, весь сей день былъ для меня хлопотами и сумнительствами наполненный; къ тому-жъ, и указъ былъ полученъ о перемѣщеніи, нашего секретаря Морозова, съ которымъ я уже познакомился, въ другое мѣсто, и я уже жалѣлъ объ ономъ.

Какъ я не былъ еще на дому у секретаря и не сдѣлалъ ему сего учтивства, то наутріе ходилъ я къ нему и едва засталъ дома. Онъ принялъ меня весьма ласково и благопріятно, и пошелъ потомъ вмѣстѣ со мною въ кантору, въ которой я также еще до того не былъ. Тамъ увидѣлъ я почти всѣхъ знаменитѣйшихъ тогда тамъ людей, и между прочимъ, пріѢхавшаго только что изъ Петербурга, помянутаго директора ихъ г. Иванова, человѣка мнѣ знакомаго, который., увидѣвши меня, возобновилъ со мною прежнее свое знакомство и довольно меня обласкалъ. Былъ тутъ и соперник мой г. Рахмановъ, съ которымъ также не преминулъ я познакомиться. Это былъ уже не прежній старикъ Степанъ Мироновичъ, съ которымъ я имѣлъ столько дѣла и который, за нѣсколько лѣтъ до сего, уже переселился на тотъ свѣтъ со всѣми своими наглостями и охотою обижать своихъ сосѣдей, а одинъ изъ сыновей его, по имени Ѳедоръ Степановичъ, о которомъ я уже съ перваго на него взгляда получилъ лучшія и выгоднѣйшія мнѣнія, нежели какія имѣлъ я объ отцѣ его. Былъ онъ человѣкъ молодой, высокорослый, дородный, свѣтскій и, какъ казалось, лучшаго и дружелюбнѣйшаго характера. По богатству своему и по охотѣ къ карточной игрѣ, игралъ, онъ тутъ знаменитую роль; всѣ межевыебыли ему уже знакомы и друзья, и братья.

И какъ, я не имѣлъ на него ни какой досады, то, сочтя не, за излишнее съ нимъ короче познакомиться и пощупать, такъ сказать, у него пульсъ, — обрекоцендовался съ нимъ, какъ ближній его сосѣдъ по деревнѣ и живущій съ нимъ въ одной округѣ, и былъ доволенъ тѣмъ, что и онъ взаимно соотвѣтствовалъ мнѣ своими ласками и наружнымъ благопріятствомъ. Секретарь предъ выходомъ изъ канторы сказалъ мнѣ, чтобъ я приходилъ послѣ обѣда въ кантору читать вмѣстѣ съ нимъ выписку изъ нашего дѣла и повѣрять ее съ планомъ. И какъ сіе было для меня всего лучше, то, отобѣдавъ дома, и добѣжалъ я туда, куда пришелъ и секретарь. Итакъ, засѣвши и начали, мы съ нимъ читать оную выписку, положа предъ собою спорный планъ, и повѣрять все съ онымъ, и въ чтеніи семъ провели весь тотъ вечеръ до девятаго часа. А тогда зазвалъ я его къ себѣ, и мы съ, нимъ и Яковомъ Кузьмичемъ и повытчикомъ проговорили съ нимъ до перваго часа обо всемъ и обо всемъ. И оба они съ повытчикомъ опорожнили у меня множество бутылокъ съ разными напитками, которыми не преминулъ я запастись, вѣдая, что и сіе орудіе дѣйствуетъ въ межевыхъ очень много. Со всѣмъ, тѣмъ, сколько ни старались мы съ г. Кузьминымъ ихъ угобзить сими нектарами, но не могли, никакъ споить его, ибо былъ онъ не только, крѣпокъ, но и привыкъ уже къ онымъ. Но какъ бы то ни было, но я симъ случаемъ былъ доволенъ.

Въ наступившій за симъ пятый день пребыванія моего, въ. Козловѣ, получивъ от повытчика достальную выписочку о дачахъ, удивился я увидѣвъ, что въ прилегающей къ Пашковой землѣ деревнѣ Бахиревой находилось цѣлыхъ 37 тысячъ десятинъ лишней противъ дачъ земли. И взявъ сіе на замѣчаніе, сталъ думать о томъ, нельзя ли мнѣ симъ обстоятельствомъ воспользоваться. Потомъ, написавъ писька къ своимъ домашнимъ и отправивъ нарочнаго съ увѣдомлениемъ ихъ о себѣ, ходилъ я опять въ кантору, но за тѣмъ только, чтобъ по пословицѣ говоря: «бить табалу и людей видѣть», которыхъ всякое утро бывало тамъ довольное собраніе; дѣла-жъ никакого не было. Но за то пообѣдавъ одинъ дома и пришедъ опять въ контору, принялись мы съ секретаремъ за продолженіе начатаго нами дѣла, то есть за дальнѣйшее читаніе огромной нашей выписки. Но едва только усѣлись и начали дѣлать свое дѣло, какъ, гдѣ ни возьмись, присланный къ секретарю звать его куда-то въ гости, и какъ думать надлежало, играть въ карты. Проклятыя сіи карты занимали тогда тамъ всѣхъ людей собою. Секретарь, извинившись предо мною, тотчасъ туда и полетѣлъ, а я съ превеликою досадою принужденъ былъ ни съ чѣмъ, и потерявъ цѣлый день по пустому, возвратиться домой и заняться своими упражненіями.

На другой день пошелъ я въ кантору уже поранѣе и читалъ выписку сперва одинъ, а потомъ съ секретаремъ и примѣтилъ въ ней новое плутовство Пашкова, употребленное имъ для умноженія количества своихъ дачныхъ земель. Догадало его велѣть вписать тутъ же крѣпость его на одну земляную дачу, которая ни мало къ сему дѣлу не слѣдовала, ибо дача сія лежала слишкомъ, нежели за сто верстъ от нашей степи и была совсѣмъ въ другомъ мѣстѣ. «Ба! ба! ба! воскликнулъ я, сіе увидѣвъ; это совсѣмъ сюда нейдетъ и не принадлежитъ къ нашему дѣлу!» Секретарь, которому мѣстное положеніе дачъ и земель было незнакомо, долженъ былъ самъ признаться, что, буде это такъ, то не годится; но какъ вписано было сіе въ выписку по объявленію Пашковскаго повѣреннаго, то другого не оставалось, говорилъ онъ, какъ подать мнѣ въ кантору доношеніе объ исключеніи оной, или сдѣлать оговорку о семъ въ рукоприкладствѣ. Другой недостаток замѣтилъ я тотъ, что въ выпискѣ сей не упомянуто было обо всемъ Тарховскомъ межеваньѣ и не внесенъ былъ его ходъ, означенный на планѣ; въ разсужденіи сего признавался секретарь, что это упущено повытчикомъ, и что вписать ходъ сей необходимо надобно, почему и приказалъ повытчику то непремѣнно сдѣлать.

Какъ между тѣмъ читаніе выписки мы съ секретаремъ въ сіе утро кончили, то, побывъ еще нѣсколько времени въ канторѣ, пошелъ я домой и, отобѣдавъ съ другомъ своимъ Яковомъ Кузьмичемъ и посовѣтовавъ съ нимъ кое-о-чемъ, поѣхалъ я къ барону и отвезъ ему кусокъ своего енкритнаго врачебнаго камня, который случился быть со мною. Въ послѣднюю мою бытность у него между разговорами упоминалъ я объ ономъ, и какъ барону хотѣлось его видѣть, то и разсудилъ я его имъ подарить. Баронъ, былъ тѣмъ чрезвычайно доволенъ, былъ ко мнѣ очень ласковъ и просилъ меня, чтобы я почаще къ нему ѣздилъ. Тутъ видѣлъ я опять г. Черневскаго, сего гордаго судью, хвата и крючкотворца. Въ сумерки же проѣхалъ я от него къ городничему и, просидѣвъ весь вечеръ у него, ужиналъ.

За симъ днемъ наступила суббота и начался уже седьмой день житья моего въ Козловѣ. И какъ, въ сей день ничего въ канторѣ не было, то и оный пропалъ у меня попусту. Всѣ межевые въ оный пьянствовали, и я удивился, увидѣвъ у себя по-утру повытчика, пришедшаго ко мнѣ опохмѣляться. Молодецъ сей, позабывъ всѣ приказанія секретаря о скорѣйшемъ внесеніи въ выписку рапорта Тархова и его хода, пропьянствовалъ почти всю ночь, и я удивился, какъ люди сіи и по самымъ утрамъ могутъ пить, какъ свиньи. Поговоривъ съ нимъ, разсудилось мнѣ, съѣздить въ этотъ день ко второму члену, господину Кусакову, у котораго я еще не былъ и съ нимъ познакомиться. Сей принялъ меня довольно благосклонно и мнѣ показался онъ лучше и добрѣе всѣхъ прочихъ. Пользуясь его благопріятствомъ, объяснялъ я ему. въ разговорахъ съ нимъ всю свою нужду и разсказалъ всю исторію о бывшихъ у насъ съ Дашковымъ всѣхъ происшествіяхъ и вперилъ въ него тѣмъ полное и ясное понятіе о существѣ всего нашего дѣла. Онъ выслушивалъ все мое повѣствованіе съ особливымъ вниманіемъ, а потомъ разсказывалъ и самъ мнѣ много кой-чего о плутняхъ и мошенничествѣ прежняго секретаря Дьякова, у котораго прежде было на рукахъ наше дѣло. И тогда порадовался я, что сей бездѣльникъ умеръ, и что оно попало чрезъ то въ лучшія руки. Просидѣвъ у него болѣе двухъ часовъ и наговорившись съ нимъ обо всемъ довольно, проѣхалъ я от него къ городничему и у него обѣдалъ, а потомъ возвратился на квартиру и принялся за продолженіе своего дѣла.

Оное состояло въ сочиненіи матеріала для моего «Экономическаго Магазипа», который, по случаю сватебныхъ хлопотъ и другихъ недосуговъ, былъ у меня гораздо позапущенъ. Но какъ мнѣ не хотѣлось сдѣлать въ издаваніи его ни малѣйшей остановки, то, при отъѣздѣ въ Козловъ, забралъ я съ собою и всѣ книги, которыя мнѣ нужны были для сочиненія матеріала для онаго, и ровно какъ предвидя, что мнѣ доведется тутъ жить долѣе, нежели я думалъ, а потому и во все время пребыванія моего въ Козловѣ употреблялъ я всѣ праздные часы и минуты, а особливо по утрамъ, вставая задолго до свѣта, на сіе дѣло, которое занимая меня собою, не давало мнѣ чувствовать скуки.

Въ наступившій послѣ сего воскресный день, и подавно не было никого въ канторѣ, и потому долженъ я былъ вооружиться терпѣніемъ и провесть и сей день тщетно. Но дабы не потерять его совсѣмъ по-пустому, то, вмѣсто того, чтобы ѣхать по-утру на поклонъ къ барону, какъ то дѣлали прочіе, рѣшился я остаться дома и употребить все утреннее время на сочиненіе оговорки моей въ рукоприкладствѣ къ выпискѣ и доношенія, которое мнѣ надобно было подать въ кантору, а къ барону ѣздилъ уже послѣ обѣда и пробылъ у него хотя до самаго вечера, но съ неудовольствіемъ и въ скукѣ, ибо какъ нашелъ я всѣхъ тамъ бывшихъ, занимающихся на разныхъ столахъ карточною игрою, и не было ни кого, съ кѣмъ бы можно было мнѣ заняться разговорами, то принужденъ былъ, по пословицѣ говоря: .«платить только глазопялова». Отѣ него заѣзжалъ я къ директору Иванову, жившему от меня всѣхъ ближе, по нашоль и тамъ тоже самое, или еще болѣе шума, игры и мотовства самаго, а это все было не по мнѣ и не по моему вкусу.

Едва только наступилъ понедѣльникъ, то раным-ранёхонько ходилъ я къ секретарю и просилъ у него совѣта о подачѣ челобитной. И какъ онъ, разсмотрѣвъ оную и одобривъ подавать ее присовѣтовалъ, то, побѣжавъ въ кантору и дождавшись времени, велѣлъ я подать ее своему повѣренному, ибо написана она была от его имени. Ее приняли, но что-жъ? Какимъ-то образомъ, при читаніи оной, и кому-то изъ судей, попадись на глаза, одно твердо [т.е. буква т.], написанное въ титулѣ не трехножное, а одно ножное; сіе показалось имъ невѣдомо какою важностію; думали-думали и сочли ее наконецъ неисправною и отдали назадъ, чтобы ее переписать опять снова и непремѣнно поставить твердо трехножное, Господи! какъ я вздурился, сіе услышавъ, И захохотавъ от досады, самъ себѣ сказалъ: «возможно ли, что за эдакой, ничего не значущею бездѣлкою, долженъ я потерять опять цѣлыя сутки времени по-пустому, и не кукольная ли это истинно комедія! и что за важность?» Но, по счастію, узналъ я, что и выписка наша все еще была от медленности повытчика неокончена, и я поуспокоившись себѣ сказалъ: «ну, прахъ ихъ побери, кстати уже ждать будетъ!»

Баронъ, при выходѣ изъ канторы и идучи мимо насъ, примѣтя, можетъ быть, на лицѣ моемъ неудовольствіе, произведенное ихъ дурачествомъ, восхотѣлъ прикрыть грѣхи свои ласкою и пригласилъ меня вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими къ себѣ обѣдать. Итакъ, мы у него сей день обѣдали. А не успѣли встать из-за стола, какъ и пошла у нихъ опять потѣха карточная: загремѣли денешки, полетѣли изъ рукъ въ руки бумажки, начался шумъ, проклинанія и терзанія картъ и прочія, подобныя тому, сцены. Я смотря на все то, «платилъ опять глазопялова» и пожималъ только плечами, видя какъ молодцы, а особливо г. Рахмановъ сорили денежками; сей послѣдній проигралъ въ этотъ день ни болѣе, ни менѣе, какъ цѣлыхъ двѣ тысячи рублей. Я ахнулъ даже, сіе увидя, и самъ себѣ сказалъ: «ну, братъ, видно, что у тебя ихъ много, когда ими ты такъ швыряешься!» Потомъ посмотрѣлъ, посмотрѣлъ и, соскучившись смотрѣть далѣе на ремесло господъ игроковъ, лизнулъ я тайкомъ от барона и поѣхалъ къ городничему, но и тамъ нашёлъ общество не по себѣ; нѣсколько господъ наполняли всю гостиную комнату, въ числѣ ихъ тутъ и г-жа Баженова, жена тутошняго откупщика, непохожая совсѣмъ на купчиху, а модницу, богачиху и умницу. Подивясь оной и посидѣвъ съ полчаса, полетѣлъ я домой, чтобъ напиться до-сыта своего чайку съ милою трубочкою и поужинавъ, ложиться скорѣе спать и готовиться къ утрему.

Сей вновь наступившій день былъ уже десятый со времени моего пріѣзда и послѣдній октября. Я пошолъ, по обыкновенію, опять въ кантору, написавъ напередъ новую оговорку. Челобитная моя была въ сей день принята, поелику тверды всѣ были въ ней трехножныя, и ни одного не было одноножнаго, а и выписка приходила уже къ окончанію. Время свое въ канторѣ провождалъ я обыкновенно въ экзекуторской побочной комнатѣ, въ сотовариществѣ съ другими приходящими также для нуждъ своихъ господами, шалберя и разговаривая съ ними. Но въ сей день имѣлъ я удовольствіе проговорить тутъ почти все утро съ вторымъ членомъ г. Кусаковымъ; сему случилось выттить зачѣмъ-то изъ судейской и зайтить къ намъ въ экзекуторскую. Тутъ не успѣлъ онъ увидѣть, какъ, поздоровкавшись со мною, какъ съ знакомымъ себѣ уже человѣкомъ, началъ со мною говорить, и проговорилъ почти все утро, чѣмъ я былъ и доволенъ, ибо сіе доказывало мнѣ, что сей умный, степенный и съ прочими не якшавшійся судья получилъ обо мнѣ выгодное мнѣніе. Всѣ званы были въ сей день на обѣдъ къ какому-то Суданову, но я туда не поѣхалъ, а брызнулъ домой, и пообѣдавъ въ своемъ уединеніи, принялся опять за «Магазинѣ» свой и трудился надъ нимъ до самаго ужина.

Непосредственно за симъ наступилъ уже нашъ и ноябрь мѣсяцъ и начался превеликою досадою на повытчика за лѣнивое и нескорое писаніе имъ выписки. Но скоро увидѣлъ, что сіе послужило для меня ни мало не во вредъ, а еще и на пользу, ибо я успѣлъ спроворить и смастерить, чтобы вписана была въ нее и моя челобитная, но за то не отходилъ почти ни пяди от повытчика, ибо зналъ, что симъ средствомъ можно сихъ людей понудить къ прилежнѣйшему писанію.

При выходѣ изъ канторы, зазвалъ я къ себѣ на водку Кузьмина, г. Рахманова и Жихарева, самаго того, которому такъ хорошо удалось объиграть г. Рахманова, съ которымъ между тѣмъ успѣлъ я уже короче познакомиться и, поприкраившись къ нему, почти и сдружиться, къ чему много поспѣшествовало то, что былъ онъ человѣкъ добрый, невысокомѣрный и въ обхожденіи благопріятный. Проводивъ ихъ от себя, ходилъ я послѣ обѣда опять въ кантору, ибо кому до игры и мотовства, а у меня не шло мое дѣло съ ума, и я, зазвавъ къ себѣ на вечеръ повытчика, опять проговорилъ съ нимъ съ часъ о всякой всячинѣ, а между тѣмъ не забывалъ и «Магазина» своего.

Послѣдующій за симъ день былъ для меня хлопотливый. Въ оный выписку нашу на силу-на-силу кончили, и мы ласкались надеждою, что судьи съѣхавшись, начнутъ ее слушать, но не то сдѣлалось! А къ неописанной досадѣ нашей, принесло на ту пору въ городъ къ третьему судьѣ нашему его вторую или другую жену, ибо первая была еще жива и находилась въ Москвѣ, и онъ по сему случаю и не пріѣзжалъ въ кантору, а за нимъ не было и барона. Итакъ, произошла дѣлу нашему опять остановка. Досадую, но нечего дѣлать. Принужденъ былъ вооружиться терпѣніемъ, и доволенъ былъ тѣмъ, что второй членъ, соскучившись одинъ въ судейской, вышелъ къ намъ въ экзекуторскую и опять проговорилъ со мною во все утро. Между тѣмъ, шли у насъ перекоры о томъ, кому напередъ прикладывать руку къ выпискѣ и писать свои оговорки; Рахманову хотѣлось, чтобы напередъ писалъ я, дабы видѣть, что будетъ написано мною, а я, для самаго того-жъ, хотѣлъ чтобъ писалъ напередъ онъ, а за тѣмъ и стало у насъ дѣло. Между тѣмъ, узнаю я, что Рахмановъ подалъ какое-то доношеніе и нахожу случай узнать, что въ ономъ было и написано. И какъ въ немъ упомянуто было нѣчто до меня предосудительное, то, раздосадовавъ за то, противъ него вооружаюсь и, возвратясь на квартиру, посылаю тотчас-за Кузьминымъ, чтобы совѣтовать съ нимъ, что дѣлать? Кузьминъ прибѣгаетъ. Думаемъ, говоримъ, разсуждаемъ и останавливаемся на томъ, что надобно доставать какъ-нибудь Рахманова доношеніе, чтобы, сообразясь съ нимъ, написать и подать новую челобитную. Но какъ достать? Г. Кузьминъ беретъ эту коммиссію на себя и, подхватя шапку, бѣжитъ и дѣломѣспровориваетъ. Протоколистъ самъ приноситъ оное ко мнѣ; я ево поить, угощать и доношеніе списывать; весь вечеръ пропоилъ ихъ, какъ свиней, а самъ послѣ того засѣвъ, ну-ка писать челобитную и всю ночь прописалъ, а затѣмъ никуда въ этотъ день не ѣздилъ.

Симъ кончу я сіе письмо, сказавъ вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Декабря 28 дня, 1810 года).

КАНТОРА Письмо 243

Любезный пріятель! При концѣ послѣдняго моего письма, оставилъ, я васъ, чаятельно, въ любопытствѣ узнать, что произойдетъ далѣе по моему дѣлу и какой успѣхъ имѣть я буду въ продолженіе онаго. Теперь, продолжая повѣствованіе мое далѣе, скажу, что, препроводивъ двѣнадцатой день, пребыванія моего въ Козловѣ помянутымъ образомъ въ особенныхъ суетахъ и хлопотахъ, не успѣлъ я дождаться слѣдующаго утра, какъ пошелъ опять въ межевую кантору, которая, по счастію, была недалеко от моей квартеры, въ одномъ старомъ дворянскомъ домѣ. Итакъ, хотя было тогда и очень грязно, но ходить въ нее можно было и пѣшкомъ. Вновь написанная челобитная была у меня уже готова и въ карманѣ. Однако, мнѣ хотѣлось напередъ видѣться съ г. Рахмановымъ, и поговорить съ нимъ полюбовную рѣчь. На ту бѣду, онъ, за грязью, не изволилъ въ кантору въ этотъ день пріѣхать; итакъ, дѣло остановилось опять за рукоприкладствомъ. Между тѣмъ, въ ожиданіи провозглашенія, чтобъ всѣ челобитчики шли въ судейскую, шалберю я и разговариваю кое-съ-кѣмъ въ директорской. И какъ случились тутъ на сей разъ быть нѣкоторые изъ межевыхъ и изъ самыхъ канторскихъ люди молодые и любопытные, то догадало меня довесть рѣчь до задачек разнаго рода, смѣшныхъ и любопытныхъ, которыхъ зналъ я довольное множество, и для смѣха и препровожденія времени задать любопытнѣйшимъ изъ нихъ нѣкоторыя изъ оныхъ. Сіе возбудило во всѣхъ любопытство, всѣ окружили меня, смотрѣли мнѣ въ глаза, любопытствовали узнать и просили, чтобы я имъ сказалъ, признаваясь, что они рѣшить ихъ не могутъ. Я отказываюсь, смѣясь, и наконецъ удовлетворяю ихъ просьбу. Симъ очаровываю я ихъ такъ, что они, полюбя меня за то, приступаютъ ко мнѣ съ просьбами, не знаю ли я еще какихъ — нибудь тому подобныхъ пріятныхъ штучекъ. «Конечно знаю, говорю я имъ смѣючись; но не все вдругъ, государи мои, а надобно оставить что-нибудь и для переду; время еще къ тому будетъ, а теперь довольствуйтесь и сими». Это возбудило въ нихъ еще болѣе любопытства и произвело то, что они съ того времени всякій день съ превеликимъ вожделѣніемъ прихода моего въ кантору дожидались; а завидѣвъ меня, тотчасъ сбѣгались ко мнѣ въ директорскую, здоровкались со мною, какъ друзья и братья, называли меня милымъ и любезнымъ старичкомъ, которымъ званіемъ они еще впервыя меня тогда пожаловали, и прашивали, чтобъ я опять ихъ чѣмъ-нибудь занялъ и утѣшилъ. Легко можете заключить, что все сіе было для меня не противно. Я охотно удовлетворялъ ихъ просьбу и былъ очень доволенъ тѣм, что самыя сіи бездѣлушки послужили мнѣ тогда въ превеликую пользу и пріобрѣли мнѣ от многихъ дружбу и искренную ко мнѣ приверженность, и особливо-одного изъ тутошнихъ канторскихъ письмоводителей, землемѣрнаго помощника г. Кузьмина, однако не того, о которомъ я упоминалъ прежде, называя Яковомъ Кузьмичемъ, а совсѣмъ другова человѣка, знающаго, бойкаго и любопытнѣйшаго изъ всѣхъ. Сей полюбилъ меня за сіе отмѣнно и благопріятство его ко мнѣ впослѣдствіи времени пригодилось мнѣ очень, очень кстати. Но я возвращусь теперь къ прежнему.

Между тѣмъ, какъ я помянутымъ образомъ всѣхъ задачками своими въ директорской занималъ и удивлялъ, кликнули наконецъ челобитчиковъ. Мой повѣренный тотчасъ и полетѣлъ съ челобитною въ судейскую. Челобитную приняли, но скоро вынесъ секретарь ее назадъ, объявивъ, что велѣли судьи сказать, чтобъ я внесъ все это въ оговорку въ рукоприкладствѣ. Я возвращаюсь домой и пишу сіе; но не успѣлъ отобѣдать, какъ гляжу, идетъ ко мнѣ секретарь одинъ. Я ему радъ, прошу его употребить съ его стороны все, что ему только можно будетъ при приближающемся рѣшеніи нашего дѣла, говорю съ нимъ полюбовную рѣчь, обѣщаю ему быть благодарнымъ и увѣряю, что онъ будетъ мною доволенъ; между тѣмъ угощаю его всячески и пою всѣмъ, что было. Подошолъ къ намъ и мой Яковъ Кузьмичъ и помогаетъ мнѣ его подчивать. Оба они просидѣли у меня до десятато часу, и секретарь, при отходѣ своемъ, обѣщаетъ мнѣ, что купленная мною земля мнѣ отмежуется. Я радъ тому до чрезвычайности и провожаю его съ удовольствіемъ и поклонами; а между тѣмъ, какъ мы тутъ съ секретаремъ бесѣдовали, Рахмановъ прикладывалъ къ выпискѣ руку и писалъ свои оговорки, и я смастерилъ и добился-таки до того, что не я, а онъ напередъ сіе сдѣлалъ.

По-утру, вставъ, по обыкновенію, до свѣта, сочинилъ я рукоприкладство и оговорку и внесъ въ нее все, что въ послѣднемъ моемъ доношеніи было написано. Но какъ нужно, было видѣть, что написалъ Рахмановъ въ своемъ рукоприкладствѣ, и не надобно ли мнѣ будетъ что-нибудь къ своему прибавить, то, пришедъ въ кантору, сталъ я всячески домогаться, чтобъ оговорки его увидѣть, и хотя съ трудомъ, но того добился и увидѣлъ, что и подлинно мнѣ очень нужно было многое къ оговоркамъ моимъ, въ опроверженіе Рахмановскихъ объявленій, присовокупить. И какъ надобно было о томъ подумать и дѣло сіе сдѣлать не спѣша, то, пользуясь тогдашнимъ субботнимъ днемъ, выпросилъ я всю выписку къ себѣ на домъ, которая у меня и ночевала, и я имѣлъ время придумывать и писать въ рукоприкладствѣ своемъ, что хотѣлъ; и радовался тому, что былъ послѣдній, ибо что касается до довѣреннаго Пашкова, то оный приложилъ руку еще прежде обоихъ насъ, къ превеликому, моему удовольствію, совсѣмъ просто и не сдѣлавъ ни о чемъ ни какой оговорки, а сказалъ только, что онъ всею выпискою доволенъ и на судей ни какого подозрѣнія не имѣетъ.

Какъ наступившій послѣ сего день былъ воскресный и гулящій, то, приказавъ повѣренному своему переписывать все сочиненное мною рукоприкладство на выпискѣ и къ ней прикладывать руку, пошелъ я къ барону съ утреннимъ визитомъ, а от него прошелъ къ городничему; обѣдать же звалъ меня въ сей день другъ мой Яковъ Кузьмичь, от котораго зашелъ я опять къ городничему и у него съ гостьми просидѣлъ весь вечеръ.

Наконецъ, 6-го числа ноября и въ шестнадцатый уже день съ моего пріѣзда, на-силу-на-силу началось наше дѣло, и судьи стали выписку нашу слушать, а до того все еще были однѣ только пріуготовленія. Между тѣмъ, какъ они тѣмъ въ судейской занимались, оба мы съ г. Рахмановымъ, находясь въ директорской, завели между собою полюбовную рѣчь и дружелюбной разговоръ. И какъ мнѣ очень было нужно его усыпить и обезпечить, то подступилъ я къ нему, по пословицѣ говоря, «съ лисьимъ хвостомѣ», и всячески старался его увѣрить, что я ни какъ не намѣренъ съ нимъ ссориться и предпринимать что-нибудь ему во вредъ и въ предосужденіе, а хочу жить съ нимъ по-сосѣдски и въ дружбѣ, а что въ оговоркѣ моей кое-что было написано, то извинилъ бы онъ меня въ томъ, ибо сего требовалъ порядокъ дѣла, да нужно было то необходимо къ преодолѣнію общаго нашего врага г. Пашкова, о чемъ обоимъ намъ равно стараться надобно. Симъ и подобнымъ сему образомъ и удалось мнѣ его такъ убалахтать, что онъ совершенно въ разсужденіи меня обезпечителся (sic) и соотвѣтствовалъ мнѣ взаимными ласками и увѣреніями о своемъ ко мнѣ благорасположеніи, и въ доказательство того открылся мнѣ, что онъ, по наслышкѣ от судей, можетъ меня смѣло удостовѣрить, что проданную мнѣ землю отрѣжутъ дѣйствительно, что меня весьма порадовало. Впрочемъ, у меня и въ самомъ дѣлѣ не было ни мало на умѣ ему чѣмъ-нибудь вредить, а я писалъ и дѣлалъ все только для предостереженія себя от него и от Пашкова.

Кромѣ сего, имѣлъ я, въ сей день и другое удовольствіе, узнавъ чрезъ полученныя письма изъ Богородицка, что родные мои тамъ находились благополучно, и что все у нихъ тамъ было хорошо и порядочно, а третье удовольствіе было от того, что у насъ въ этотъ день стала зима, и мы избавились от грязи, которая намъ уже надоѣла. Впрочемъ, какъ въ сей день отходила въ Москву почта, то съ нею писалъ и я къ своимъ роднымъ и увѣдомлялъ ихъ о себѣ и о томъ, что у насъ происходитъ, а въ Москву отправилъ цѣлую кипку заготовленнаго матеріала для печатанія въ издаваемомъ журналѣ, и радъ былъ, что успѣлъ поснабдить типографію довольнымъ количествомъ онаго.

Въ наступившей послѣ сего день ласкались мы надеждою, что дѣло наше дослушаютъ. Но не то сдѣлалось. Я въ кантору, но судей нѣтъ; слышу, что третьяго и важнѣйшаго члена не будетъ, а потому не было и слушанья. И потому съ досадою пошелъ домой и принялся опять сочинять и писать матеріалъ для «Магазина». Къ тому-жъ, былъ какъ-то не очень здоровъ, попростудившись, и принужденъ былъ отпиваться своимъ декоктомъ, а потому никуда въ этотъ день и не ѣздилъ, а провелъ вечеръ съ Яковомъ Кузьмичемъ, пришедшимъ ко мнѣ съ небывалымъ еще у меня гостемъ г. Островскимъ, съ которымъ говорили мы много о рисованьѣ, до котораго онъ былъ охотникъ. Съ симъ человѣкомъ познакомился я, заходя въ канторѣ въ чертежную, гдѣ видѣлъ рисуемый имъ прекрасной вѣеръ и не могъ работою его довольно налюбоваться.

Къ умноженію досады моей на остановки, которыя для заѣзжей нашей братьи всего чувствительнѣе, случись и на утрие день табельный, и такой, въ который присутствія и никакихъ дѣлъ въ канторѣ не было. Былъ то Михайловъ день. И какъ въ оной второй членъ былъ имянинникомъ, то разсудилось мнѣ съѣздить къ нему и поздравить его съ днемъ его Ангела, побывавъ напередъ по-утру у директора Иванова, для прочтенія послѣднихъ газетъ, получаемыхъ онымъ. Г. Кусаковъ былъ очень доволенъ моимъ къ себѣ пріѣздомъ, но я у него въ сей разъ недолго пробылъ, а проѣхалъ къ барону, гдѣ нашелъ и другихъ многихъ, и посидѣвъ у него, отъѣзжавшаго тогда въ уѣздъ въ гости, возвратился обѣдать домой. А послѣ обѣда, напившись до-сыта чаю съ своею трубочкою, поѣхалъ на вечеръ къ городничему. Тамъ нашолъ я пріѣхавшаго изъ Ранибурга штабъ-лѣкаря Останина, человѣка очень умнаго и хорошаго, и имѣлъ удовольствіе съ нимъ познакомиться. Вскорѣ послѣ меня пріѣхала туда-жъ и госпожа баронша, а вслѣдъ за нею еще двѣ тамошнихъ госпожи, съ которыми и просидѣли, мы весь вечеръ и говорили много. Но ужиналъ я дома.

Въ слѣдующее утро, услышавъ въ канторѣ, что баронъ изъ гостей своихъ еще не возвращался и что его не будетъ, взгоревался-было я опять очень по причинѣ сей новой остановки, ибо думалъ, что безъ него дѣло слушать не станутъ. Но, по счастію, были оба прочіе члена и выписку продолжали слушать и безъ барона, и слушали очень долго, желая выслушать всю на той же недѣлѣ. Сіе сколько-нибудь меня поутѣшило, и я съ удовольствіемъ поѣхалъ оттуда въ разваленкахъ, въ какихъ тогда всѣ мы по снѣжку разъѣзжали, къ городничему, куда я въ этотъ день званъ былъ обѣдать, и гдѣ просидѣлъ я весь тотъ день.

Наутріе обрадованъ былъ я неввдомо-какъ тѣмъ, что дѣло наше господа судьи слушаніемъ кончили, не смотря на то, что барона и въ сей день не было въ канторѣ. Итакъ, осталось тогда класть имъ резолюцію или, прямѣе сказать, рѣшить наше дѣло. Но и ту обѣщали положить въ понедѣльникъ, поелику оба слѣдующіе за симъ дни были неприсутственные, суббота и воскресенье. Итакъ, сколько я ни вожделѣлъ скорѣйшаго окончанія, но принужденъ былъ опять возложить узду на свою нетерпѣливость и быть сею остановкою довольнымь. При окончаніи слушанія и по прочтеніи нашихъ оговорок , говорили судьи, что хотятъ насъ съ Рахмановымъ помирить. Сіе насъ и радовало, и печалило. Я не понималъ, что у нихъ на умѣ, и какимъ образомъ думаютъ они это сдѣлать. Ибо мнѣ, по всѣмъ обстоятельствамъ, казалось то совсѣмъ невозможнымъ: всѣ они имѣли такое между собою сплетеніе, что, повидимому, ни какъ нельзя было сдѣлать такъ, чтобъ оба мы остались довольными, ибо интересы наши были совсѣмъ противоположны и я къ полученію желаемаго мною имѣлъ всѣ права, а онъ ни малѣйшаго. Итакъ, желая поговорить о томъ съ секретаремъ, зову я его при выходѣ изъ канторы къ себѣ, но онъ обѣщаетъ быть на вечеръ, почему и принужденъ я былъ во весь день сидѣть дома л его дожидаться. Наконецъ, онъ и приходитъ. Но, къ превеликой досадѣ моей, не одинъ, а со многими другими изъ своихъ канторскихъ. Что ты изволишь! нельзя было и одного словца промолвить съ нимъ о дѣлѣ. Просидѣли весь вечеръ, пили, врали, мололи дѣло и бездѣлье, а дѣла ничего, и время только что пропало.

Господи! какъ мнѣ все сіе было досадно. Я не могъ даже долго послѣ, нихъ уснуть, раздумавшись о всѣхъ тогдашнихъ обстоятельствахъ и находясь въ превеликомъ недоумѣніи о томъ, что мнѣ дѣлать. Наиболѣе приводило меня въ смущеніе то, что срокъ, на который я от командира своего былъ отпущенъ, начиналъ уже приближаться, и мнѣ надлежало уже помышлять объ отъѣздѣ. Прошло уже тогда цѣлыхъ двадцать дней съ моего пріѣзда въ Козловъ, и во все сіе время дѣло мое дошло только до своего начала, а когда оно и какъ кончится, того и предвидѣть было не можно. По извѣстной медленности теченія всѣхъ дѣлъ, а особливо межевыхъ спорныхъ, не было и надежды, чтобъ могло оно въ немногіе дни кончиться совершенно, ибо надобно было еще судьямъ трактовать между собою о томъ, какъ разрѣшить имъ всѣ спорные узлы, запутанные до крайности между собою, я какую положить резолюцію. И неизвѣстно было еще, будутъ ли они между собою, во всёмъ согласны и не произойдутъ ли споры и и несогласицы. Да хотя-бъ и согласились во всемъ, такъ надобно было писать еще опредѣленіе, которому, по всѣмъ обстоятельствамъ, надобно было быть огромному, большому и такому, на сочиненіе и разсмотрѣніе котораго требовалось, когда не больше, то, по меньшей мѣрѣ, недѣля времени, хотя-бъ не произошло ни какой другой остановки. Итакъ, не зналъ я, что мнѣ дѣлать, оставаться ли и ждать сего рѣшенія, или ѣхать домой. Но какъ забившись въ такую даль, не сдѣлавъ ничего и не дождавшись конца, ѣхать мнѣ крайне не хотѣлось, хоть Козловское житье мнѣ уже и понаскучило, то помышлялъ уже о томъ, не послать ли мнѣ еще въ Богородицкъ нарочнаго и не просить ли командира моего объ отсрочкѣ и о дозволеніи пробыть тутъ еще долѣе.

Въ семъ недоумѣніи, проснувшись на другой день, рѣшился я послать за другомъ своимъ Кузьмичемъ, чтобъ, по крайней мѣрѣ, поговорить и посовѣтовать съ нимъ откровенно обо всемъ моемъ недоумѣніи. Онъ тотчасъ ко мнѣ и прилетѣлъ, и тогда, ну, мы съ нимъ говорить и обо всемъ совѣщаться и разсуждать, и положили наконецъ, чтобъ мнѣ воспользоваться обоими тогдашними неприсутственными днями и постараться убѣдить просьбами своими на домахъ судей о скорѣйшемъ рѣшеніи нашего дѣла и, смотря по тому, что они скажутъ и чѣмъ обнадежутъ, рѣшиться уже ѣхать домой, или оставаться долѣе и послать просить объ отсрочкѣ. И какъ вся важность состояла и все зависѣло от третьяго члена г. Черневскаго, ворочавшаго тогда всею канторою, то совѣтовалъ онъ мнѣ приняться напередъ за него и ни мало немедленно къ нему и тогда же ѣхать.

Итакъ, слѣдуя сему искреннему совѣту, сѣлъ въ розваленки и полетѣлъ я къ сему горделивцу. И какъ я не инако, какъ гордаго пріема от него дожидался, то, признаюсь, что при входѣ къ нему, трепеталъ во мнѣ весь духъ мой от смущенія, и я мысленно возносился къ Богу, сему всегдашнему моему Помощнику и Покровителю, и просилъ Его о поданіи мнѣ, при тогдашнихъ обстоятельствахъ, руки помощи. Моленіе мое было и услышано. Я не только обрадовался, но поразился даже удивленіемъ, нашедъ г. Черневскаго совсѣмъ въ отношеніи ко мнѣ предъ прежнимъ перемѣнившимся и увидѣвъ его принимающаго меня очень благопріятно и ласково. Уже истинно не знаю, хорошая ли молва, распространившаяся обо мнѣ по всему Козлову, оказываемое мнѣ всѣми уваженіе, или что иное и мнѣ неизвѣстное произвело въ немъ таковую выгодную ко мнѣ перемѣну, но какъ бы то ни было, но я принятъ и обласканъ былъ имъ совсѣмъ неожидаемымъ образомъ. Сіе такъ меня порадовало и ободрило, что я, посидѣвъ и поговоривъ съ нимъ нѣсколько минутъ о постороннемъ, тотчасъ приступилъ къ нему съ своею просьбою. «Что, батюшка, Ѳедоръ Ѳедоровичъ, сказалъ я ему; я пріѣхалъ къ вамъ съ нижайшею и препокорнѣйшею просьбою». — «Вѣрно о томъ, подхватилъ онъ, не давъ мнѣ далѣе говорить, чтобы мы рѣшили ваше дѣло, и съ выгодою для васъ?» — «Конечно такъ, батюшка! сказалъ я; но вкупѣ и о томъ, нельзя ли сдѣлать милость и поспѣшить рѣшеніемъ симъ колико можно; обременять васъ моею препокорнѣйшею просьбою въ томъ принуждаютъ меня мои обстоятельства; вамъ извѣстно, въ какой нахожусь я важной и именитой должности; у начальника своего уволенъ я сюда на срочное время; срокъ сей истекаетъ, и мнѣ надлежитъ уже помышлять объ отъѣздѣ отсюда; а дѣло мое какъ вамъ извѣстно, только что началось, и я въ разсужденіи рѣшенія онаго нахожусь еще въ совершенной неизвѣстности; итакъ, не знаю истинно, какъ быть и что дѣлать; хотѣлось бы, натурально, дождаться рѣшенія онаго; но не знаю, долго ли оно еще продлится и какъ рѣшится, и оттого нахожусь въ превеликомъ смущеніи и недоразумѣніи. Итакъ, помогите мнѣ, ради Бога, въ такомъ критическомъ моемъ положеніи». Сказавъ сіе, сталъ я его убѣждать своими поклонами. «О, пожалуйте, пожалуйте, перестаньте, подхватилъ онъ меня, от дальнѣйшихъ поклоновъ унимая: я, съ моей стороны готовъ вамъ всячески служить и въ удовольствіе ваше поспѣшу какъ можно производствомъ и рѣшеніемъ дѣла вашего; но о томъ, долго ли оно еще продлится, не могу вамъ сказать ничего вѣрнаго; зависѣть то будетъ от обстоятельствъ и какой возъимѣетъ оно ходъ; я не одинъ, а насъ трое, и обстоятельства могутъ случиться непредвидимыя; но какъ бы то ни было, но намъ никакъ не надлежало бы отсюда отлучаться, а непремѣнно бы дождаться конца онаго; итакъ, подумайте и посмотрите, нельзя ли вамъ испросить себѣ дозволенія пожить у насъ здѣсь еще нѣсколько времени. Что-жъ касается до самаго существа рѣшенія, то будьте спокойны и не озабочивайтесь онымъ; можетъ быть, мы рѣшимъ дѣло сіе такъ, что вы съ своей стороны останетесь рѣшеніемъ нашимъ довольны». Я ему превеликій поклонъ, а онъ, продолжая далѣе сказалъ: «съ г. Пашковымъ мы уже знаемъ, что сдѣлать; я хотя то и правда, что мы купленныхъ имъ на разныя имена земель отнять у него и покупки сіи уничтожить не можемъ, а сохранить должны и самыя межи, имъ положенныя, но какъ господинъ Окороковъ намежевалъ имъ множество излишнева, то на умѣ у насъ есть всѣ сіи излишки, посдвинувъ къ одному мѣсту, намѣрить изъ нихъ и вамъ, и другимъ покупщикамъ все купленное вами и ими количество, и по старшинству дачъ каждому изъ васъ нарѣзать; и какъ вы изъ нихъ первый, то первому вамъ и нарѣжемъ тамъ, и такъ, какъ вамъ самимъ будетъ угодно». Симъ, какъ легко можно заключить, приложилъ онъ ровно какъ пластырь къ смущенному моему сердцу. Для меня не могло быть сего лучше. Итакъ, будучи тѣмъ весьма-и-весьма доволенъ, отвѣсилъ я ему опять пренизкой поклонъ и благодарилъ за таковое ко мнѣ доброе его благорасположеніе. А онъ, въ дальнѣйшее доказательство тому, сталъ звать меня къ себѣ наутріе обѣдать, что меня порадовало еще болѣе, и я съ охотою обѣщалъ желаніе его исполнить.

Тутъ пріѣхалъ къ нему и г. Рахмановъ. Однако, съ нимъ при мнѣ ничего говорено не было, да и я, желая дать имъ свободу, тотчасъ послѣ сего, раскланявшись, от нихъ и поѣхалъ. Отѣ него полетѣлъ я съ таковою же просьбою ко второму члену г. Кусакову. Сей былъ уже мнѣ знакомѣе, принялъ меня благосклонно и на просьбу мою сказалъ почти самое тоже, обѣщавъ съ своей стороны помогать правому моему дѣлу, сколько можетъ.

Будучи и симъ весьма доволенъ, поѣхалъ я на свою квартиру, но не успѣлъ прѣтить въ свою хижину, какъ является ко мнѣ посланный от директора, г. Иванова, и зоветъ къ нему обѣдать, поелику было у него въ сей день полное собраніе всѣхъ госпожъ и господъ, въ городѣ тогда бывшихъ. Я благодарилъ за честь, мнѣ сдѣланную, и обѣщалъ тотчасъ къ нему быть. Итакъ, былъ я на банкетѣ, и провелъ весь этотъ день на ономъ. Гостей было множество; угощеніе доброе и было довольно гулянья и игры карточной; но я и въ томъ, и другомъ не имѣлъ соучастія, а занимался болѣе разговорами съ боярынями и другими нѣкоторыми, и будучи происшествіями сего дня доволенъ, провелъ весь его безъ скуки, а въ удовольствіи.

На утріе, не успѣло ободнять, какъ является ко мнѣ человѣкъ от родственника моего и двоюроднаго брата жены моей, Николая. Александровича Каверина, съ извѣщеніемъ, что онъ, съ женою своею Анною Петровною, пріѣхалъ въ Козловъ и, желая со мною видѣться, хочетъ, чтобы я къ нему пріѣхалъ обѣдать. Но какъ сего послѣдняго мнѣ сдѣлать было не можно, за обѣщаніемъ быть въ сей день на обѣдѣ у г. Черневскаго, то, отговорившись от того, посланному сказалъ, что я не премину съ ними повидаться; да и тотчасъ одѣвшись, къ нимъ и поѣхалъ, но нашелъ дома одну только Анну Петровну, съ которою повидавшись, проѣхалъ я къ барону, чтобъ и его попросить о скорѣйшемъ рѣшеніи нашего дѣла. Сей, по обыкновенію, принялъ меня очень ласково и также обѣщалъ съ своей стороны о томъ постараться, чѣмъ я былъ и доволенъ. Отѣ него заѣхалъ я къ г. Добрасу, который былъ уже съ нѣкотораго времени не очень здоровъ и, посидѣвъ у него поѣхалъ уже на обѣдъ къ г. Черневскому.

Тамъ нашелъ я одного только г. Рахманова, съ которымъ, какъ казалось былъ г. Черневскій въ особенности друженъ. Но скоро пріѣхали и всѣ прочіе званые гости, и ихъ набралось такое множество, что каковъ столъ ни великъ былъ, но хозяину не было и мѣста умѣститься за онымъ. Угощеніе было изобильное, а послѣ стола началась изрядная попойка и игра въ карты. Наконецъ, чтобъ сдѣлать пиръ совершеннѣйшимъ послали за бывшими тогда въ городѣ цыганами, которыми наполнилась полна зала, и началась скачка, пляска и такое оранье и кричанье, что прокричали ажно всѣ уши. Мнѣ, не любившему никогда увеселенія сего рода, такъ они криками и ораньемъ своимъ надоѣли, что я рѣшился-было от нихъ уѣхать къ городничему, у котораго въ сей день обѣдалъ родственникъ мой, г. Каверинъ съ женою, и къ которому обѣщал-было я пріѣхать послѣ обѣда. Но хозяинъ, примѣтивъ, что я взялъ шапку, ухватилъ меня и никакъ не отпустилъ. Итакъ, принужденъ я былъ предать опять уши свои страданію от несноснаго ихъ крика и вопля и пробыть тутъ до самой ночи.

Но наконецъ кое-какъ я увернулся и вечеръ просидѣлъ у городничаго и ужиналъ.

Въ послѣдующій за симъ день, еще до свѣта, прибѣжалъ ко мнѣ другъ мой Кузьмичъ, для совѣта: мнѣ нужно было съ нимъ посовѣтовать о томъ, какъ бы поправить мнѣ одну ошибку, учиненную въ разсужденіи крѣпостной моей дачи, въ сельцѣ Болотовкѣ, о которой какъ-то не упомянуто было ничего въ выпискѣ, а мы то какъ-то прозѣвали. Онъ совѣтовалъ мнѣ поговорить о томъ съ секретаремъ, къ которому я со свѣтомъ почти вдругъ и поѣхалъ. Сей охотно брался сдѣлать мнѣ сіе одолженіе и ошибку сію поправить, но говорилъ, что надобно о томъ поговорить и попросить г. Черневскаго. Итакъ, ѣздилъ я и къ сему, благодарилъ его за вчерашнее угощеніе, а кстати попросилъ и о семъ; и онъ съ охотою на сіе дозволеніе свое далъ, чѣмъ дѣло сіе было и поправлено. Отѣ него проѣхалъ я къ ■ моему родственнику и, посидѣвъ у него, брызнулъ въ кантору, думая не инако, что достанется мнѣ опять только табалу бить, ибо не думалъ, чтобъ судьи въ этотъ день что-нибудь сдѣлали. Однако, я въ томъ, и къ удовольствію моему, обманулся. Судьи не были такъ лѣнивы, но въ сей день трактовали о нашемъ дѣлѣ и положили на мѣрѣ, чѣмъ оное рѣшить. Самъ баронъ, вышедши къ намъ, сказалъ: «рѣшили!» Сего, одного слова довольно было къ тому, чтобы обрадовать всѣхъ насъ до чрезвычайности, хотя никто изъ насъ не зналъ, на чомъ и какъ рѣшено было дѣло, да и узнать сего никакъ было не можно, покуда не напишутъ и не подпишутъ опредѣленія. Къ вящему удовольствію моему, зазвалъ меня баронъ къ себѣ обѣдать, у котораго нашелъ я весьма страннаго богача, барона Петра Ивановича Черкасова, удивившаго меня особымъ своимъ характеромъ.

Отѣ барона, послѣ обѣда, заѣзжалъ я къ своему родственнику, а от него, возвратясь на квартиру, принялся за писаніе къ роднымъ своимъ въ Богородицкъ писемъ. Ибо какъ мнѣ другова не оставалось, какъ просить командира своего объ отсрочкѣ, которую и получить я ни мало не сомнѣвался, то рѣшился я, для доставленія къ нему просительнаго письма и полученія отвѣта, послать въ Богородицкъ нарочнаго и препоручить своимъ роднымъ отправить какъ-возможно скорѣе съ письмомъ моимъ къ г. Давыдову въ Тулу и, по полученіи отвѣта, немедленно доставить оный ко мнѣ. Впрочемъ, какъ давно уже я думалъ о томъ, чѣмъ бы мнѣ подарить господъ судей за все ихъ ко мнѣ благопріятство, и нечаянно получилъ мысль употребить къ тому мой «Экономическій Магазинѣ», котораго около сего времени напечатано было уже 32 части, и у меня было его нѣсколько экземпляровъ въ переплетѣ, — то и писалъ я къ сыну своему, чтобъ онъ при семъ случаѣ прислалъ мнѣ 3 экземпляра въ лучшемъ переплетѣ, и уложивъ всѣ 96 книгъ какъ-возможно лучше въ ящикъ.

Далѣе, достопамятно, что въ сей вечеръ имѣлъ я у себя особаго и весьма пріятнаго для меня и такого гостя, съ которымъ я весь вечеръ съ особливымъ удовольствіемъ провелъ, въ благоразумныхъ и прямо философическихъ разговорахъ. И, къ удивленію, былъ то одинъ Веневскій купецъ Бородинъ, человѣкъ отмѣнно умный и весьма любопытный; онъ пріѣзжалъ также въ кантору для нѣкоторыхъ по межевымъ дѣламъ справок и, узнавъ обо мнѣ, приходилъ удовлетворить давнишнее свое желаніе видѣть меня и со мною познакомиться.

Какъ, при всѣхъ моихъ тогдашнихъ хлопотахъ и недосугахъ, не позабылъ я и о своихъ любезныхъ гамбургскихъ газетахъ, доставлявшихъ мнѣ всегда столь великое удовольствіе и которыя хотѣлось мнѣ получать и въ слѣдующій годъ, то, боясь, чтобъ не упустить время къ выпискѣ оныхъ, ѣздилъ я на утріе, не смотря на всю тогдашнюю стужу и установившіеся жестокіе морозы, на почтовый дворъ и отправилъ съ отходящею почтою въ Москву за нихъ деньги и объявленіе. А оттуда заѣзжалъ на часокъ въ кантору, гдѣ узналъ, что въ сей день носили выписку нашу къ барону на домъ и трактовали о томъ, какъ написать резолюцію. При отходѣ изъ канторы, звалъ я секретаря къ себѣ на водку, въ намѣреніи денежною молитвою попреклонить его быть ко мнѣ при писаніи опредѣленія благосклоннѣйшимъ. Но какъ онъ зашелъ ко мнѣ не одинъ, то и нельзя мнѣ было того въ сей разъ сдѣлать, а принужденъ былъ отложить то до другова времени. Впрочемъ, за стужею, я въ этотъ день никуда болѣе не ѣздилъ, а просидѣлъ дома и писалъ все матеріалъ для своего «Магазина».

Наступившій за симъ день, къ превеликой досадѣ-моей, пропалъ у меня ни за полушечку, ибо въ канторѣ по дѣлу нашему не было ни какого производства, по той причинѣ, что не было въ ней г. Черневскаго; прочіе же оба судьи, хотя и были, но безъ него ничего не сдѣлали. Я обѣдалъ опять у барона, заѣзжалъ навѣщать любезнаго нашего городничаго, а вечеръ весь прождалъ къ себѣ секретаря; но былъ одинъ только другъ мой Кузьмичъ. Впрочемъ, имѣлъ я удовольствіе кончить въ этотъ [вечеръ] весь матеріалъ для тогдашняго года и началъ заготовлять и на предбудущій, по просьбѣ о томъ г. Новикова.

На утріе собрались наконецъ всѣ судьи и мы, обрадовавшись тому, говоримъ между собою: «ну, теперь пойдетъ дѣло наше своимъ чередомѣ», и дожидаемся, такъ сказать, на цыпочкахъ, милости Господней. Но, вмѣсто того, что-же? Къ неизобразимому всѣхъ насъ неудовольствію, вышелъ вздоръ и у судей между собою споръ и несогласица. Господи! какъ поразился и огорчился я, о семъ услышавъ. Но смущеніе мое несказанно еще увеличилось, какъ самъ баронъ, вышедши къ намъ въ директорскую и сказывая, что пошло дѣло на голосахъ, присовокупилъ къ тому, противъ всякаго нашего чаянія и ожиданія, что, по его мнѣнію, тутъ, то-есть въ степи нашей, казенной земли ни какой нѣтъ, и что у Пашкова отнять ее не за что! Всѣ мы изумились, сіе от него услышавъ, ибо никто того от него не ожидалъ. И какъ онъ симъ явно доказалъ., что онъ от Пашкова былъ подкупленъ и съ избыткомъ угобжевъ, то, по отходѣ его от насъ, и начали всѣ, усмѣхаясь между собою, о томъ перешоптывать. Что-жъ касается до меня, то я от смущенія нѣсколько минутъ не могъ собраться съ мыслями, и духомъ: такъ поразилъ меня сей неожидаемый споръ! Послѣ чего, сталъ я всячески стараться распровѣдывать и узна[ва]ть, о чемъ такомъ они заспорили и въ чемъ состояло собственно дѣло. Но какъ никто того не зналъ и ни от кого не могъ я ничего добиться, то сіе и болѣе еще меня смутило, и я только взадъ и впередъ, повѣся голову, ходилъ, и самъ себѣ въ мысляхъ говорилъ: «вотъ тебѣ на! вотъ и всѣ лестныя надежды и ожиданія; не исчезли бы всѣ онѣ, какъ дымъ, выходящій изъ трубы въ воздухѣ, и споръ этотъ проклятый не надѣлалъ бы мнѣ пакостей; еще не вздумали бы они уничтожить, и обѣ покупки мои? чего добраго! и тогда прости и прощай и земелька моя, и всѣ хлопоты объ ней!» Симъ и подобнымъ сему образомъ мыслилъ и говорилъ я умственно самъ съ собою, и одна огорчительная мысль прогоняема была другою, той еще смущеннѣйшею.

Но какъ бы то ни было, но въ день сей не было ничего положительнаго, и онъ пропалъ по-пустому и проведенъ въ бездѣлушкахъ, ибо на ту пору принесло въ Козловъ фигляровъ, по которому случаю баронъ, желая увеселить ими всю тамошнюю публику, приглашалъ всѣхъ для зрѣнія ихъ къ себѣ въ домъ, меня же увезъ къ себѣ даже обѣдать. Итакъ, послѣ обѣда съѣхались туда всѣ, и тѣмъ охотнѣе, что забава сія никому ничего не стоила, кромѣ только одного барона; и тотчасъ потомъ комедіянты начали представлять намъ кукольную свою комедію, а потомъ, при играніи на органахъ, разнымъ образомъ коверкаться и ломаться, и довольно хорошо. Но какъ у меня на сердцѣ не весьма было весело, то не столько утѣшался я зрѣніемъ, какъ слышаніемъ прекраснаго и пріятнаго игранія на органахъ. По окончаніи-жъ всего и при разъѣздѣ, секретарь и межевщикъ Кузьминъ, поѣхали ко мнѣ и просидѣли у меня весь вечеръ, въ теченіе котораго выпорожнено было опять ими нѣсколько бутылокъ; говорено же было хотя много, но все о постороннемъ; о дѣлѣ же и существѣ спора не открывался секретарь ни однимъ словомъ.

Такимъ же почти образомъ прошелъ въ пустякахъ и весь послѣдующій день. Въ кантору пріѣхалъ одинъ только третій членъ, а перваго и втораго уже не было. «Господи! говорилъ я, о семъ услышавъ: то того, то другого нѣтъ, и долго ли все это будетъ: прогулъ за прогуломъ!» Однако скоро успокоился, услышавъ, что пріѣхавшій тогда и важнѣйшей третій членъ не сидѣлъ въ судейской праздно, а налагалъ и писалъ резолюцію. А послѣ обѣда ходилъ секретарь куда-то. Итакъ, мы и въ сей день въ канторѣ били только табалу, которая мнѣ уже такъ наскучила, что я уѣхалъ обѣдать домой и занимался весь день своимъ писаніемъ. Ввечеру-же, приходилъ ко мнѣ опять Дмитрій Егоровичъ Бородинъ, прежній мой философическій собесѣдник , и мы съ нимъ и съ Кузьмичемъ проговорили опять съ удовольствіемъ весь вечеръ.

Какъ на утріе настала опять суббота, то и дѣло наше опять почивало, ибо въ канторѣ не было ни какого присутствія. Отѣ досады и нехотѣнія терять время въ пустыхъ разъѣздахъ, рѣшился я весь этотъ день съ утра до ночи просидѣть дома. И случилось сіе еще въ первый разъ съ самаго пріѣзда моего въ Козловъ.

Я во весь оной занимался писаніемъ своего «Магазина»; но послѣ узналъ, что г. Черневскій и въ сей день продолжалъ писать свою резолюцію.

Въ наступившее за симъ воскресенье исполнилось ровно четыре недѣли пребыванія моего въ Козловѣ, и я имѣлъ удовольствіе по-утру въ этотъ день услышать, что г. Черневскій мнѣніе и резолюцію свою кончилъ, и что оныя переписываются на-бѣло въ канторѣ. Любопытенъ будучи узнать содержаніе оной, приказалъ я своему повѣренному бѣжать въ кантору и всячески добиваться ее увидѣть, и буде можно и списать и употребить къ тому хоть и нѣсколько денегъ.

А самъ между тѣмъ, одѣвшись, поѣхалъ къ знакомцу своему директору, и съ нимъ потомъ къ барону съ утреннимъ визитомъ; от него къ городничему; а тамъ опять къ барону, у котораго и мы, и всѣ прочіе и обѣдали, и гостей у него было довольно. Весь день препровожденъ опять въ обыкновенномъ ихъ упражненіи, то есть, въ играніи въ карты. По возвращеніи-жъ домой, имѣлъ я удовольствіе видѣть начало резолюціи г. Черневскаго, списанной моимъ повѣреннымъ, и порадовался, нашедъ ее написанною благоразумно и во всемъ сообразно со всѣми межевыми законами; слѣдовательно, со-всѣмъ не въ пользу Пашкову, а съ наблюденіемъ всей справедливости. Я расцѣловалъ за то мысленно, г. Черневскаго и сколько-нибудь тѣмъ ободрился; наиболѣе утѣшило меня утвержденіе всѣхъ моихъ знакомыхъ, что нужно бы только двумъ членамъ быть однаго мнѣнія, такъ на несогласіе третьяго не посмотрятъ, и дѣло рѣшится и безъ него, и что голосъ сего, какой бы написанъ ни былъ, помѣшательства и остановки не сдѣлаетъ, а о мнѣніи втораго члена г. Кусакова, всѣ мы почти не сомнѣвались, а навѣрное полагали, что оное будетъ во всемъ согласно съ резолюціею г. Черневскаго.

Итакъ, вставши по-утру съ веселѣйшимъ и спокойнѣйшимъ уже духомъ, поѣхалъ я въ кантору. Тамъ услышалъ я, что барона нѣтъ и въ тотъ день не будетъ, и увидѣлъ всѣхъ знакомыхъ своихъ смѣющихся и говорящихъ, что сего и ожидать надлежало; ибо-де у барона старинное обыкновеніе, что какъ скоро затѣетъ онъ творить пакости, то и засядетъ дома и въ кантору не ѣздитъ. Вскорѣ послѣ того, вышелъ къ намъ изъ судейской второй членъ и проговорилъ со мною весьма благопріятнымъ образомъ почти все утро и звалъ даже къ себѣ. Я думалъ, что былъ онъ тогда одинъ только въ канторѣ, но скоро узналъ, что былъ тамъ же и г. Черневскій, и что оба они читали и, подписавъ журналъ, учинили тѣмъ рѣшенію нашего дѣла начало и приказали секретарю сносить оный для подписанія послѣ обѣда къ барону. Я вспрыгалъ почти от радости, о семъ услышавъ и перекрестясь втайнѣ говорилъ: «ну, слава Богу! авось либо теперь пойдетъ наше дѣло на ладъ!»

Что у секретаря съ барономъ происходило въ домѣ, о томъ было мнѣ тогда неизвѣстно, и болѣе потому, что я послѣ обѣда ѣздилъ ко второму судьѣ, по приглашенію его, въ гости. Онъ былъ мнѣ очень радъ и не могъ со мною довольно наговориться; и благосклонность его ко мнѣ была такъ велика, что онъ откровенно разсказывалъ мнѣ цѣлыя исторіи о своихъ канторскихъ межевыхъ дѣлахъ, которыя, по истинѣ, были смѣшныя, странныя и вздорныя, особливо, по поступкамъ барона. Чрезъ сіе получилъ я о семъ послѣднемъ весьма худшее мнѣніе, нежели какое имѣлъ до того времени. Мы просидѣли и проговорили съ г. Русаковымъ до самаго вечера, и я возвратился домой съ веселымъ духомъ.

Но симъ и окончу я сіе письмо, достигшее до обыкновенной своей величины, и скажу, что я есмь вашъ, и прочее.

(Декабря 80-го дня 1810 года).

ДОМЪ ГОРОДНИЧАГО Письмо 244

Любезный пріятель! Въ семъ письмѣ представятся умственному взору вашему такія сцены, какихъ вы не ожидали: онѣ были прямо трагическія! Однако, о семъ услышите вы въ свое время, а теперь начну я продолжать повѣствованіе мое далѣе и разсказывать вамъ, что происходило у насъ послѣ того дня, которымъ окончилъ я мое предслѣдовавшее письмо. Оной былъ уже двадцатый мѣсяца ноября и 30-й моего пребыванія въ Козловѣ. А какъ въ наступившій за симъ день былъ праздникъ Введенія Богородицы и по сему случаю опять въ канторѣ присутствія, и ни; какого дѣла не было, то, вставши, по-утру и досадуя на новую сію остановку, сталъ я помышлять о томъ, куда-бы мнѣ въ сей день ѣхать и чѣмъ заняться; а между тѣмъ поджидалъ уже и возвращенія посланнаго въ Богородицкъ и извѣстія от своихъ домашнихъ, ибо, по счисленію времени, надлежало уже ему около сего возвратиться назадъ. А не успѣлъ я напиться чаю какъ погляжу, онъ и въ двери, и подаетъ мнѣ ожидаемыя письма. Господи! какъ я ему тогда обрадовался и какъ спѣшилъ спрашивать его, всѣ ли наши здоровы? «Слава Богу, отвѣчалъ онъ, всѣ здоровы и благополучны, приказали вамъ кланяться и прислали къ вамъ множество всякой всячины и все, о чемъ вы ни изволили писать». — «Очень, очень хорошо, подхватилъ я, такъ ступай же, братъ, и вноси сюда ко мнѣ все присланное съ тобою». А самъ спѣшилъ распечатывать и читать письма. Домашніе мои увѣдомляли меня, что они находились дѣйствительно всѣ живы, здоровы и благополучны, что все у нихъ тамъ было хорошо и въ порядкѣ, кромѣ только того, что от безмозглаго поляка вышли опять на меня новыя клеветы, совсѣмъ несообразныя съ разумомъ, но что онѣ презрѣны; что касается до моей отсрочки, то г. Давыдовъ и слова не сказалъ и дозволилъ мнѣ столько пробыть, сколько требовать будутъ необходимо обстоятельства дѣла, а только бы я безъ дѣла не заживался.

Всѣмъ симъ былъ я очень и доволенъ, а вскорѣ и натаскали ко мнѣ всего множество; но для меня всего пріятнѣе, были присланные экземпляры «Экономическаго Магазина», о которомъ, разсказывая нашимъ судьямъ, я успѣлъ уже такъ ихъ разохотить оный видѣть, что они вожделѣли уже получить себѣ сіи книги, которыми предварительно и обѣщалъ уже я имъ услужить. Но тогда уже нѣсколько и тужилъ, что обѣщалъ ихъ барону; но какъ обѣщаніе было уже сдѣлано, къ тому-жъ, и не грѣхъ было услужить ему за его хлѣб-соль и ласку симъ ничего мнѣ не стоившимъ подаркомъ, то, отобравъ одинъ экземпляръ, въ тотъ же часъ къ нему съ нимъ и поѣхалъ.

Баронъ принялъ меня ласково и подаркомъ моимъ былъ чрезвычайно доволенъ. Впрочемъ, примѣтно было, что онъ стыдился и совѣстился предо мною по поводу мытарства или, прямѣе сказать, плутовства своего, дѣлаемаго имъ, противъ всей справедливости, въ пользу Пашкова. Онъ началъ тотчасъ говорить о нашемъ дѣлѣ и стараться всячески прикрывать свою неправду кой-какими, но только слабыми резонами, что мнѣ не трудно было всѣ ихъ разрушать, и я напрямки ему ихъ оспаривать, хотя дѣлалъ сіе такъ, чтобъ онъ не могъ за то на меня разсердиться. Посидѣвъ у него и поговоривъ съ нимъ помянутымъ образомъ, поѣхалъ я от него къ городничему, который былъ въ сіе время уже очень болѣнъ, а вслѣдъ за мною, пріѣхалъ навѣщать его и баронъ нашъ, любившій сего добраго человѣка очень, а посидѣвъ у него, увезъ меня съ собою къ себѣ обѣдать. Между тѣмъ, пріѣхали къ нему и всѣ тамошніе обер-моты: Жихаревъ, Рахмановъ, Ивановъ и другіе, неспавшіе всю ту ночь напролетъ и проигравшіе болѣе двухъ тысячъ рублей одному попавшемуся въ ихъ когти дурачку и шутнику, нѣкакому господину Извольскому. У нихъ сдѣланъ былъ заговоръ, чтобъ сего пріѣзжаго изъ уѣзда простачка завести въ игру и объиграть какъ липку, но какъ-то имъ не удалось, а проигрались сами. Итакъ, и сей день препровожденъ былъ весь у нихъ въ игрѣ и за картами; но я, не дождавшись конца ихъ игры, уѣхалъ опять къ бѣдному нашему больному другу и, возвратясь от него на квартиру, засѣлъ читать свои гамбургскія газеты которыхъ прислали ко мнѣ домашніе мои цѣлую кипку изъ Богородицка.

Въ наставшій за симъ день ѣздилъ я, по обыкновенію, въ кантору. Судьи въ ней были всѣ и трактовали еще о нашемъ дѣлѣ и что-то положили. Секретарь вышедши изъ судейской, далъ мнѣ обѣщаніе, что онъ въ самый этотъ же день начнетъ писать опредѣленіе и кончитъ все чрезъ недѣлю и насъ отпуститъ. Не могу изобразить, какъ обрадовалъ онъ меня симъ своимъ обѣщаніемъ, ибо мнѣ тогдашняя козловская жизнь уже гораздо скучать начинала. Я зазвалъ его опять къ, себѣ на водку и постарался поугостить его, какъ можно лучше. А послѣ обѣда, ѣздилъ я опять къ больному, которому становилось отъ-часу хуже, и онъ находился почти при самой смерти; былъ тамъ же и баронъ, и мы пробыли у него до самаго вечера, а сей, возвратясь домой, препроводилъ я весь въ своемъ писаніи. Между тѣмъ, въ городѣ и въ сей день продолжалась ужасная игра, и Рахмановъ проигралъ цѣлыя четыре тысячи, а мнимый ихъ дуракъ выигралъ. Они хотѣли выиграть у него 10 рублей, а онъ и проучилъ самихъ ихъ такъ, что они почти не опомнились.

Въ слѣдующій день на-силу-на-силу кончили судьи всѣ свои голоса и начали писать опредѣленіе. И какъ они обѣщали отпустить насъ чрезъ недѣлю, то сіе удвоило мою радость, и я уже съ охотою билъ табалу, пріѣзжая въ этотъ день въ кантору, откуда поѣхалъ я къ барону и у него обѣдалъ, а тамъ ѣздилъ къ городничему, которому въ сей день немного полегчѣло. Тутъ познакомился я съ штабъ-лѣкаремъ тамбовскимъ Виквитомъ, за которымъ нарочно на почтовыхъ для городничаго посылали, былъ тутъ же и нѣкто г. Голофѣевъ, славный силачъ и забіяка, устрашавшій нѣкогда весь Ряжскій уѣздъ.

Наутріе, по причинѣ викторіальнаго праздника, былъ у насъ опять день гулящій. Я, видѣвши въ ночь подъ сіе число особливаго рода сонъ, предугадывалъ уже по оному, что этотъ день не пройдетъ безъ диковинки, а сіе, дѣйствительно, и совершилось.

По настаніи утра, переговоривъ кое-что съ протоколистомъ, приходившимъ ко мнѣ съ Кузьмичомъ моимъ, поѣхалъ я рыскать по городу съ поздравленіями и сперва къ живущему ближе всѣхъ ко мнѣ, директору г. Иванову. Сего нашелъ я уже натощак играющаго въ карты съ г. Извольскимъ. Поздравивъ его съ праздникомъ и пожелавъ имъ счастія, поѣхалъ я от него и за тѣмъ же къ г. Черневскому, а от него къ барону, -также идолопоклонничать. Тутъ огорчился я, увидѣвъ помянутаго штабъ-лѣкаря, увѣряющаго всѣхъ, что въ городничемъ нѣтъ никакой надежды, и что онъ вѣрно умретъ. Погоревавъ о семъ, ходили мы съ барономъ въ находившуюся подлѣ дома соборную церковь къ молебну, а оттуда зашли опять къ нему, а потомъ поѣхали съ нимъ вмѣстѣ обѣдать къ одному изъ землемѣровъ г. Селиванову, старичку очень доброму и всѣхъ насъ на пиръ къ себѣ приглашавшему.

Тутъ было намъ очень тѣсно; однако, обѣдъ былъ изрядной. Послѣ обѣда, сдѣлалась-было у директора съ Жихаревымъ ссора, вышли какія-то сплетни и ежели-бъ Жихаревъ не ушолъ, то дошло бы до чухи и драки. Баронъ съ господами уѣхалъ от насъ скоро; а послѣ него началась тотчасъ, опять игра карточная и мотовство. Но какъ мнѣ на глупости сіи смотрѣть было скучно, то вздумалъ я съѣздить лучше къ нашему бѣдному больному. Сего нашолъ я спящаго, и очень сладко, противъ обыкновенія. Сіе показалось мнѣ очень сумнительно, и я самъ себѣ въ мысляхъ сказалъ: «ахъ, уже не передъ, послѣднимъ ли концемъ онъ такимъ сладкимъ сномъ наслаждается?» А сіе и дѣйствительно такъ было: не успѣлъ я, возвратясь на квартиру свою, раздѣться и напиться чаю, какъ и прискакали уже ко мнѣ сказывать, что онъ кончилъ жизнь свою. Господи! какъ поразило меня сіе извѣстіе! Я любилъ сего добраго человѣка искренно и былъ увѣренъ въ его искренней любви ко мнѣ, почему и сожалѣлъ я объ немъ душевно; и не успѣлъ о кончинѣ его услышать, какъ велѣлъ запрягать поспѣшнѣе лошадь и самъ давай, давай скорѣе опять одѣваться и спѣшить ѣхать туда. Тамъ нашолъ я уже барона, запечатывающаго весь домъ и пожитки умершаго, а жену его — увезенную уже въ домъ къ барону. Я помогалъ ему прибирать и опечатывать все, что было получше, послѣ чего поѣхали мы съ нимъ къ нему, и нашли полонъ дворъ гостей. Посидѣвъ у него нѣсколько, ѣздилъ я еще разъ въ домъ къ умершему, для сдѣланія предварительныхъ приготовленій къ погребенію покойника, ибо труды и заботы о томъ приняли мы на себя оба съ барономъ, поелику никто его такъ много не любилъ, какъ мы оба, да и онъ насъ почиталъ наилучшими своими пріятелями. Окончивъ свое дѣло, возвратился я опять къ барону, у котораго и ужиналъ. А въ послѣдующій день званы мы были всѣ на обѣдъ къ пріѣзжимъ господамъ Марковымъ.

Итакъ, лишились мы любезнаго своего Ивана Христофоровича Добраса, а городъ Козловъ — своего добраго и такого городничаго, которымъ всѣ жители оного были очень довольны, и этотъ былъ уже другой городничій, котораго смерть у нихъ похитила. Онъ былъ человѣкъ еще не старый, но слабъ всегда своимъ здоровьемъ, и нрава и характера очень хорошаго и за то любимъ и почитаемъ былъ всѣми ему знакомыми.

Въ наступившій за симъ день, по-утру, хотѣлъ-было я съѣздить пораньше въ кантору, чтобы попросить секретаря о скорѣйшемъ писаніи опредѣленія. Но его тамъ не было. А между тѣмъ, прислалъ за мною баронъ, чтобъ вмѣстѣ съ нимъ съѣздить въ домъ покойника и достать деньги и все нужное, для обивки гроба, ибо ему не хотѣлось безъ меня ничего распечатывать и доставать. Итакъ, мы туда съ нимъ ѣздили и все нужное исполнили, а возвратясь оттуда въ домъ къ барону, отправили пріѣзжавшаго штабъ-лѣкаря тамбовскаго; а послѣ того всѣ гурьбой поѣхали обѣдать въ домъ землемѣра Новикова, къ господамъ Марковымъ, его шурьямъ. Сіи господа Марковы были люди весьма еще молодые и самые тѣ наши сосѣди по Богородицку, о которыхъ упоминалъ я прежде, говоря о частой ѣздѣ къ нимъ въ домъ командира моего, г. Давыдова, и у которыхъ было двѣ сестры въ дѣвкахъ, а третья замужемъ, за помянутымъ землемѣромъ Новиковымъ. Молодцамъ симъ, бывшимъ почти еще ребятишками, удалось-было какъ-то обалахтать меньшаго брата, зятя моего Шишкова, Александра Герасимовича, и преклонить его къ женитьбѣ на одной изъ незамужнихъ сестеръ своихъ. И какъ дѣло сіе было у нихъ совсѣмъ уже слажено, то пріѣзжали они тогда къ помянутой замужней сестрѣ своей, Аграфенѣ Васильевнѣ, боярынѣ очень умной, бойкой и по Козлову именитой и славной, вмѣстѣ съ женихомъ, для какихъ-то надобностей. Я не могъ тогда довольно надивиться, какъ допустилъ себя г. Шишковъ симъ ребятишкамъ, или паче бойкой ихъ сестрѣ, себя прельстить и довесть-было совсѣмъ до того, что онъ хотѣлъ на ней жениться, хотя невѣста сія совсѣмъ была ему не подъ стать. Но чего не можетъ сдѣлать молодость, и красота, и бойкость женщинъ! Но, по счастію, дѣло сіе какъ-то у нихъ послѣ расклеилось, и онъ впослѣдствіи времени женился на другой.

Но какъ бы то ни было, будучи у своего зятя въ Козловѣ, вздумалось имъ для барона, любившаго ихъ зятя, сдѣлать пиръ, а вмѣстѣ съ нимъ звать и насъ всѣхъ къ себѣ, или паче къ зятю своему, на обѣдъ, которымъ и угостилъ всѣхъ, какъ лучше требовать не можно; и мы просидѣли у нихъ до самаго вечера и были угощеніемъ ихъ очень довольны.

Между тѣмъ, несчастная и новая вдова чуть-было безъ насъ не умерла. Она была ужасно поражена смертію своего мужа, лежала въ домѣ барона почти безъ чувствъ и [одни] обмороки послѣдовали за другими и были величайшіе. Мы, возвратясь, старались ей помочь всѣмъ, чѣмъ было можно, а между тѣмъ, дѣлали свои распоряженія къ погребенію на другой день ея покойнаго мужа. Но какъ баронъ послѣ сего засѣлъ опять за свое любимое упражненіе, игранье въ карты, то я украдкой брызнулъ домой и тамъ, пописавшись, прилегъ отдохнуть и проспалъ весь вечеръ.

Какъ слѣдующій за симъ день назначенъ былъ для погребенія покойнаго г. Добраса и главное попеченіе о томъ имѣлъ баронъ со мною, то, вставъ поранѣе и одѣвшись, поѣхалъ я въ печальный домъ и, осмотрѣвъ все тамъ нужное, къ барону. Сего засталъ я еще спящаго. Но, дождавшись и переговоривъ между собою, поѣхали мы оба опять въ домъ умершаго и занялись распоряженіями церемоніи при выносѣ и пріуготовленіями къ трактованію всего духовенства послѣ погребенія. Но какъ мы всѣмъ тѣмъ ни спѣшили, но дѣло продлилось до перваго часу, къ которому времени съѣхались туда всѣ городскіе; а скоро за симъ привезли и жену покойникову, которую лучше бы и не привозили, ибо она, бѣдная, измучилась тутъ, упавши въ жестокій обморок ; я сколько ни отговаривалъ, но не могъ переспорить. Но какъ бы то ни было, но мы погребли тѣло покойника въ Яковлевскомъ монастырѣ, находившемся неподалеку от города; и какъ въ ономъ были всѣ нужныя къ таковымъ обрядамъ вещи, то процессія была изрядная. Гробъ обитъ былъ зеленымъ атласомъ и галуномъ серебрянымъ, покрывало атласное, пунцовое; везли его на лошадяхъ, покрытыхъ чорными попонами и ведомыхъ людьми въ епанчахъ чорныхъ; факелы, несомые съ боковъ, были восковые, а предъ гробомъ шла военная команда, отдававшая ему послѣднюю честь. Всѣ городскіе отчасти пѣшими, отчасти въ каретахъ и другихъ экипажахъ провожали тѣло до монастыря самаго; духовнаго чина было множество. Но какъ погребали, я не видалъ, ибо я оставался въ домѣ, для попеченія о столѣ. По возвращеніи же от церкви, обѣдали тутъ игуменъ со всѣми попами и дьяконами, и мы съ барономъ ихъ угощали и занимались тѣмъ до самаго вечера, такъ что деньгами одѣляли ихъ уже при огнѣ. По удовольствованіи и распущеніи всѣхъ и по окончаніи всего, проѣхалъ я къ барону, гдѣ нашолъ полное собраніе всѣхъ городскихъ и опять игру карточную. Но я, соскучившись снова зрѣніемъ на сіе упражненіе, уѣхалъ скоро опять тайкомъ и провелъ весь вечеръ дома въ обыкновенныхъ своихъ занятіяхъ.

Итакъ, предали мы прахъ друга нашего землѣ, и любезнаго нашего Ивана Христофоровича какъ не бывало! Онъ былъ хотя природою нѣмчинъ, но какъ былъ онъ въ нашемъ законѣ, да и женатъ на россіянкѣ и во всемъ почти русскій, то потому и погребли мы его въ монастырѣ Яковлевскомъ и по обрядамъ нашей церкви. Я оросилъ гробъ его дружескою слезою, при послѣднемъ прощаніи, и вспоминая то, какъ онъ меня любилъ, не могу и понынѣ вспомнить его безъ сожалѣнія, и чтобъ не пожелать, дабы прахъ его почилъ съ миромъ.

Въ наступившій за симъ понедѣльникъ (27-е число ноября), вставши, по обыкновенію, до свѣта, занялся я писаніемъ своего «Магазина», продолжая дѣло сіе безпрерывно и посвящая ему всѣ праздныя и досужія свои минуты А какъ ободняло, то заходилъ ко мнѣ секретарь нашъ просить матери своей лѣкарства; ибо меня считали всѣ наравнѣ почти съ лѣкаремъ. Онъ, сказывая мнѣ, что продолжаетъ писать наше опредѣленіе, обѣщалъ кончить оное дня черезъ три и вѣрно къ четвергу, чѣмъ я былъ весьма доволенъ. И какъ мы думали тогда, что, по подписаніи судьями сего рѣшительнаго опредѣленія, уже не для чего будетъ мнѣ жить долѣе въ Козловѣ, то начиналъ я уже и радоваться тому, что скоро пущусь въ свой обратный путь, и помышлять о приготовленіи къ тому нужныхъ зимнихъ повозок . Впрочемъ, хотя и не было мнѣ нужды быть въ канторѣ, но, по привычкѣ, часу въ двѣнадцатомъ поѣхалъ я и въ этотъ день туда, чтобъ, по крайней мѣрѣ, повидаться съ бывающими тамъ ежедневно многими людьми. И какъ баронъ, увидѣвъ меня, звалъ къ себѣ опять обѣдать, то от скуки и провелъ я весь сей день у него, гдѣ читали вновь полученныя газеты и трунили надъ г. Извольскимъ, какъ надъ добрымъ, но счастливымъ тогда шутикомъ. Всѣмъ симъ занялись мы съ удовольствіемъ, такъ что я домой пріѣхалъ уже ночью.

Какъ въ кантору безъ дѣла и по пустому ѣздить мнѣ наскучило, а къ барону было уже и совѣстно, хотя былъ онъ мнѣ и всегда радъ и никогда не скучалъ моими къ нему пріѣздами, — то расположился-было я въ наступившій послѣ сего день никуда не ѣздить, и тѣмъ паче, что въ оный въ канторѣ ни судей, ни секретаря нашего не было, и сей послѣдній писалъ опредѣленіе наше, запершись у себя въ домѣ. Но едва только я усѣлся и началъ продолжать свое писаніе, какъ гляжу, идетъ ко мнѣ другъ мой Кузьмичъ, а вслѣдъ за нимъ прилетѣли господа Марковы, съ наречённымъ своимъ зятемъ Шишковымъ, съ благодареніемъ за посѣщеніе, и для сдѣланія контр-визита, и заняли меня собою. А не успѣлъ я; проводивъ ихъ от себя, отправить на почту опять добрый пакетъ съ матеріаломъ для «Магазина» и потомъ отобѣдать, какъ, по привычкѣ быть всегда на людяхъ, одному весь день дома просидѣть уже мнѣ и соскучилось, и потому вздумалъ въ этотъ день съѣздить ко второму члену и отвезть къ нему экземпляръ своего «Экономическаго Магазина». Г. Кусаковъ былъ тѣмъ очень доволенъ и убѣдилъ меня просидѣть у него до самой ночи. Но, ѣдучи от него въ легонькой своей шубкѣ, по случившейся тогда жестокой стужѣ, я очень-очень попрозябъ и радъ былъ, добравшись до своей тёпленькой и покойной квартирки. Тутъ нашелъ я г. Борородина, меня дожидавшагося, и радъ ему былъ, какъ родному. Итакъ, ну-ка мы съ нимъ пить чай и ну-ка читать моего «Путеводителя» и со взаимнымъ удовольствіемъ занялись тѣмъ до десятаго часа, или покуда было мнѣ можно, и тѣмъ день сей и кончили.

Секретарь нашъ продолжалъ сидѣть запершись и писать опредѣленіе наше и во весь послѣдующій день. А я, между тѣмъ, имѣлъ удовольствіе достать для прочтенія голосъ баронскій и резолюцію общую и крайне доволенъ былъ, что опредѣлено было меня, въ разсужденіи обѣихъ моихъ покупокъ, удовольствовать, болѣе чего и не желалъ, и не требовалъ; такимъ же образомъ опредѣлено было удовлетворить и другихъ покупщиковъ, а наконецъ удовольствовать и г. Рахманова по деревнѣ его Коширкѣ, лежащей от селенія нашего верстъ за 15, и по землямъ которой имѣлъ онъ также нѣкоторыя требованія. Что касается до проданныхъ Пашкову на разныя имена земель, то покупка сія была утверждена, съ сохраненіемъ даже и всѣхъ наружныхъ межъ ихъ; но всѣ излишки въ. нихъ опредѣлили отчислить и, соединивъ въ одно мѣсто, нарѣзать изъ нихъ наши купленныя земли. Относительно же всей обширной внутренности степи, которую Пашкову хотѣлось беззаконнымъ образомъ получить себѣ безденежно, опредѣлено было намѣрить ему только изъ ней слѣдующее ему по крѣпостямъ его небольшое количество, а достальную всю, какъ казенную, взять на государя. А противъ самаго сего послѣдняго и подалъ баронъ свой голосъ, въ которомъ нагорожено было хотя и множество всякаго вздора, но весь онъ, въ самомъ существѣ своемъ, былъ ничего не значущій и не важной, и онъ сдѣлалъ сіе болѣе для того, чтобъ избавить себя от нареканія от г. Пашкова, которому, какъ видно было, онъ обѣщалъ земельку сію доставить безъ покупки, и за то слизнулъ, можетъ быть, съ него добрый магарычъ. Приносилъ ко мнѣ всѣ сіи бумаги протоколистъ съ Кузьмичемъ, которыхъ не преминулъ я за сіе попотчивать получше. А отпустивъ ихъ от себя, хотѣлъ-было все утро пописаться, но вдругъ прислалъ баронъ за мною, и я прошенъ былъ отвезть новую вдову Анисью Сергѣевну въ ея домъ, куда мы ее и привезли и ввели во владѣніе всѣмъ оставшимся послѣ мужа ея небольшимъ имуществомъ; причемъ было намъ не безъ хлопотъ. Оттуда ѣздилъ я на часокъ въ кантору, а обѣдать, по просьбѣ ея, возвратился къ ней и пробылъ у ней весь тотъ день, занимаясь разбираніемъ его платья, переписываніемъ всего и укладываніемъ въ сундуки и помоганіемъ ей во всемъ, что было нужно.

Какъ на утріе былъ у насъ праздникъ гг. кавалеровъ, то и сей сороковой уже день моего пребыванія въ Козловѣ пропалъ у меня по пустому. Но, по счастію, опредѣленіе было еще не готово; итакъ, я объ немъ уже и не тужилъ, тѣмъ паче, что я и въ оный былъ не безъ дѣла.

Госпожа Добрасша (sic) просила меня, чтобъ я и въ сей день къ ней пріѣхалъ и разобралъ, и переписалъ всѣ оставшіяся, послѣ ея мужа бумаги и векселя на деньги, кои были у нихъ кое-на-комъ въ долгахъ, чѣмъ и не отрекся я ей услужить. Итакъ, съѣздивъ по-утру къ директору, занимавшемуся своимъ дѣломъ съ игроками, и на часокъ къ барону, проѣхалъ къ Анисьѣ моей Сергѣевнѣ и у ней обѣдалъ и ужиналъ, и весь день провелъ въ помянутомъ разбираніи и переписываніи бумагъ.

Наконецъ, насталъ нашъ и декабрь мѣсяцъ. И какъ первое число онаго случилось въ пятницу, то спѣшилъ я ѣхать по-утру въ кантору, чтобъ узнать, кончено ли наше опредѣленіе, которое обѣщали еще къ четвергу кончить. Тамъ, увидѣвъ своего секретаря, спрашиваю его о томъ, и онъ отвѣчаетъ, что не дописано только листа два, и извиняется тѣмъ, что на ту пору въ прошедшій день принесло къ нему въ гости барона, со всею его оравою, и они ему кончить помѣшали, но что, однакожъ, онъ въ этотъ день оное допишетъ, а между тѣмъ заставилъ написанное перебѣливать, — чѣмъ я былъ и доволенъ. Но тутъ досадно мнѣ невѣдомо-какъ было на пьяницу повытчика: сидитъ себѣ и ничего не пишетъ, а послѣ обѣда былъ какъ зюзя пьянъ, — что ты съ нимъ изволишь! Въ. канторѣ были всѣ, кромѣ барона, и я, побывъ въ ней немного, поѣхалъ къ сему послѣднему, но его не засталъ, а нашелъ его уже у Анисьи Сергѣевны, гдѣ онъ меня дожидался, чтобы распечатать деньги и серебро. Посидѣвъ, поѣхалъ онъ въ гости обѣдать, а мы съ штабъ-лѣкаремъ Останинымъ остались тамъ и пробыли весь день, и болѣе потому, что хозяйка; очень, занемогла.

Въ слѣдующее утро отослалъ я съ человѣкомъ своимъ и къ третьему члену г. Черневскому экземпляръ своего «Экономическаго Магазина», и онъ былъ очень доволенъ. Самъ же, одѣвшись, — поѣхалъ я къ директору, и напившись у него кофею, проѣхалъ къ секретарю и втёръ ему въ руки 100 рублей ассигнаціями, которыми былъ онъ очень доволенъ и обѣщалъ навѣрное кончить къ понедѣльнику наше опредѣленіе, которое онъ тогда дописывалъ. Отѣ него возвратился я опять къ Иванову и, нашедъ тутъ штабъ-лѣкаря, ѣздилъ съ нимъ ко вдовствующей городничихѣ для сочтенія всѣхъ долговъ по ея векселямъ. Обѣдать званы мы были къ директору, у котораго въ сей день былъ для всѣхъ молодыхъ обѣдъ, а послѣ обѣда игра карточная, къ которой подъѣхалъ и баронъ со многими другими, и игра продолжалась во весь день в-развалъ. Вечеркомъ ѣздили мы съ лѣкаремъ еще разъ къ городничихѣ, а отъужинавъ у ней, возвратились опять къ г. Иванову и нашли всѣхъ еще неужинавшихъ и продолжающихъ играть, но общество было прямо дружеское и братское, и всѣ веселы. Симъ тогда наша суббота и кончилась.

По-утру же, въ воскресенье; проѣхалъ чрезъ Козловъ въ Тамбовъ тогдашній намѣстникъ Рязанской, но нигдѣ не останавливался. Я, вставши по-утру, объѣздилъ опять всѣхъ именитѣйшихъ особъ въ городѣ и былъ сперва у директора, потомъ у г. Черневскаго, который благодарилъ меня невѣдомо-какъ за мой подарокъ, отзываясь, что я его тѣмъ очень одолжилъ; от него проѣхалъ къ барону, от него же къ обѣднѣ, а отслушавши оную, къ городничихѣ, у которой въ сей день и обѣдалъ. Она рада была мнѣ, какъ бы ближнему родственнику, и отзывалась очень благодарною за всѣ мои къ ней одолженія и помоганія при тогдашнихъ ея несчастныхъ обстоятельствахъ. Просидѣвъ у ней до вечера, заѣзжалъ я опять къ барону; но какъ онъ занимался игрою въ карты и мнѣ у него соскучилось, то отретировался я домой и, нашедъ тамъ у себя своего Дмитрія Бородина, просидѣлъ и проговорилъ съ нимъ весь вечеръ.

Въ понедѣльникъ опять былъ одинъ только второй членъ въ канторѣ, а прочіе не пріѣзжали. Я взгоревался-было, узнавъ о томъ по пріѣздѣ въ кантору; но утѣшился, услышавъ, что опредѣленіе наше кончено и отдано переписывать набѣло и изготовлять для подписанія. Итакъ, съ удовольствіемъ возвращаюсь на квартеру съ межевщикомъ, г. Островскимъ, для наученія его золотить стекла, котораго искусства онъ еще не зналъ; потомъ ѣду обѣдать къ барону, и обѣдалъ съ нимъ одинъ, что случалось очень рѣдко, ибо, по хлѣбосольству его и открытой жизни, бывалъ къ нему всякій день пріѣздъ и всегда гости. Отѣ него заѣхалъ опять къ горемыкѣ-вдовѣ и занимался еще переписываніемъ бумагъ и другихъ вещей до самаго вечера.

Всѣ мы навѣрное полагали и ласкались надеждою, что въ послѣдующій день опредѣленіе наше господа присутствующіе подпишутъ; и я такъ былъ уже въ томъ несумнителенъ, что собирался уже на утріе, въ день праздника Николая Чудотворца, — выѣхать изъ Козлова въ Богородицкъ, ибо думалъ, что послѣ подписанія рѣшительнаго опредѣленія, дѣлать мнѣ въ Козловѣ болѣе нечего, и радовался мысленно, что скоро увижу уже своихъ родныхъ и от всѣхъ тогдашнихъ хлопотъ и суетъ избавлюсь. Однако, вышло совсѣмъ не то, и счетъ сей дѣлалъ я безъ Хозяина, а Сему угодно было весь мой мысленный планъ перечеркнуть невидимою Своею святою Десницею и предложить предъ меня новый листъ чистой бумаги, для начертанія совсѣмъ инаго. Разрѣшеніе сей загадки найдете вы впослѣдствіи, а теперь скажу только то, что, пріѣхавъ по-утру въ кантору съ крайнимъ неудовольствіемъ услышалъ я, что тамъ ни перваго, ни третьяго члена не было, а былъ только одинъ второй, слѣдовательно, и подписыванію опредѣленія воспослѣдовать было не можно. Я бросаюсь къ секретарю, и сей говоритъ, что онъ сдѣлалъ все, что только можно, и возилъ даже опредѣленіе бѣлое къ третьему члену на домъ, но что оный цѣлый день его разсматривалъ и на-силу-на-силу его апробовалъ, но что оно все еще не подписано, и потому, что надлежало цѣлый листъ переписывать, — а потому видно, что дѣло сіе пойдетъ до четверга. Господи! какъ мнѣ все сіе было прискорбно! Ни которая оттяжка не стала мнѣ такъ досадна, какъ сія неожидаемая, но нечего было дѣлать: принужденъ былъ и въ сей разъ вооружиться терпѣніемъ, и поелику по-пустому время свое терять въ канторѣ мнѣ не хотѣлось, то поѣхалъ опять къ городничихѣ и, отобѣдавъ у ней, спѣшу скорѣй ѣхать домой, чтобъ послать отыскивать секретаря и звать его къ себѣ, для поговорки и ближайшаго узнанія от него обо всѣхъ обстоятельствахъ, ибо въ канторѣ обо всемъ говорить съ нимъ было не можно.

Секретарь ко мнѣ тотчасъ и прилетѣлъ. И какъ подарокъ мой много на него подѣйствовалъ, то обходился онъ со мною предъ прежнимъ гораздо дружелюбнѣе и, сдѣлавшись совсѣмъ приверженнымъ, говорилъ со мною обо всемъ уже дружескимъ и откровеннымъ образомъ. Разсказывалъ мнѣ обстоятельно, что третьяго члена приводило въ недоумѣніе и для чего собственно велѣлъ онъ переписать цѣлый листъ въ ономъ; далѣе сказывалъ онъ мнѣ, что онъ для поспѣшествованія скорѣйшему моему отъѣзду, велѣлъ уже заготовлять для меня и копію съ опредѣленія, которую, скрѣпленную имъ, необходимо мнѣ получить надобно. Я благодарилъ его за сіе обо мнѣ попеченіе, а онъ, услышавъ от меня, что я сбирался-было уже на утріе и отъѣзжать от нихъ, и простирая попеченіе о пользѣ моей еще далѣе, воскликнулъ: «Ахъ, нѣтъ, батюшка! такъ скоро вамъ отъѣзжать от насъ нн какъ бы не годилось, и вамъ непремѣнно надобно пожить еще у насъ, по меньшей мѣрѣ, съ недѣльку или еще поболѣе, ибо, во-первыхъ, надобно вамъ получить помянутую себѣ скрѣпленную копію съ опредѣленія; во-вторыхъ, хорошо, когда бы при васъ еще и сдѣлали на планѣ самую нарѣзку вашимъ покупнымъ дачкамъ и вы могли бы видѣть, гдѣ онѣ вамъ назначутся, или и сами еще показать, гдѣ бы вамъ ихъ и какъ лучше и выгоднѣе для васъ назначить, а особливо тѣ сто десятинъ, которыя опредѣлено вырѣзать вамъ внутри вашихъ чрезполосныхъ дачъ; наконецъ, очень бы нужно прожить вамъ до окончанія перваго и наиважнѣйшаго семидневнаго срока послѣ подписанія опредѣленія и видѣть, всѣ ли подпишутся въ удовольствіи нашимъ рѣшеніемъ и не произойдетъ ли, въ теченіе сего времени, от кого-нибудь пакости и подписки въ неудовольствіи, отчего всему нашему рѣшенію можетъ произойтить великое помѣшательство и ненадежность. Итакъ, совѣтую я вамъ, какъ другъ, не спѣшить никакъ вашимъ отъѣздомъ, а лучше дождаться совершеннаго конца, а то мнѣ жаль будетъ, когда вы, проживши у насъ столь долгое время, поѣдете от насъ, такъ сказать, еще ни съ чѣмѣ».

Слова сіи и весь зтотъ дружескій и искренній совѣтъ былъ для меня такъ поразителенъ, что я не находилъ довольно словъ къ изображенію ему за то своей благодарности, и въ тотъ же часъ перемѣнилъ мысли свои объ отъѣздѣ и, по совѣту его, положилъ еще остаться до окончанія помянутаго семидневнаго срока. Его просилъ о поспѣшествованіи съ его стороны скорѣйшей нарѣзкѣ дачъ моихъ на планѣ. Сіе онъ мнѣ охотно и обѣщалъ; однако, какъ сіе зависѣло от ихъ директора надъ чертежною, Петра Ивановича Иванова, то совѣтовалъ онъ мнѣ попросить самого его о томъ, и поелику оный со мною обходился такъ дружно, то не сомнѣвался онъ, что директоръ для меня и велитъ поспѣшить симъ дѣломъ. Симъ разговоръ нашъ тогда и кончился и, по счастію, были мы съ нимъ одни, и намъ никто не мѣшалъ между собою наединѣ разговаривать.

Итакъ, Николинъ нашъ день встрѣтилъ я съ перемѣнившимися уже мыслями объ отъѣздѣ и не горевалъ уже о томъ, что и оный пропадетъ у меня, какъ праздничный и неприсутственный, по-пустому. Въ оный, не успѣло обод пять, какъ пришелъ ко мнѣ мой воспитанникъ Пахомовъ, бывшій въ сей день имянинникомъ; и какъ былъ онъ человѣкъ самый бѣдный, а по канторѣ для меня небезполезный, то обрадовалъ я его, подаривъ ему 10 рублей на имянины. Вслѣдъ за симъ, прилетѣлъ ко мнѣ и нашъ повытчикъ, просидѣвшій всю ту ночь, списывая для меня копію съ опредѣленія; итакъ, надобно было и его попотчивать и за трудъ его чѣмъ-нибудь угобзить. Послѣ того, хотя и не хотѣлось, но, почти по долгу, поѣхалъ я и самъ съ поздравленіями сперва къ директору, до котораго доходила тогда мнѣ большая нуждица; от него къ барону, у котораго я и обѣдалъ и почти весь день пробылъ, а ввечеру прислала звать меня къ себѣ Анисья Сергѣевна, къ которой я тотчасъ и поѣхалъ; и хотя переѣхать надлежало мнѣ одну только городскую площадь, и съ небольшимъ сажень со сто, но была тогда такая стужа и кура, что я чуть-было не замерзъ и на-силу-на-силу добрался до ней; тамъ, посидѣвъ нѣсколько и спознакомившись съ бывшимъ у ней г. Тяпкинымъ, торговавшимъ у ней одного излишняго человѣка, поѣхалъ домой и успѣлъ еще нѣсколько пописаться.

Напослѣдок наступило 7 число декабря, день весьма достопамятный и важный: въ оный рѣшился наконецъ жребій нашихъ земель спорныхъ, и рѣшительное опредѣленіе судьями было подписано. Не могу изобразить, сколь радостна и восхитительна была для меня та минута, въ которую секретарь, вышедши изъ судейской, началъ меня и прочихъ соучастниковъ поздравлять съ рѣшеніемъ нашего дѣла. Я приносилъ тысячу разъ въ мысляхъ благодаренія мои за то Господу, и съ удовольствіемъ сердечнымъ, принималъ поздравленія от всѣхъ своихъ друзей и знакомцевъ, съ выгоднымъ для меня рѣшеніемъ сего сумнительнаго дѣла. Подписали оное въ 12 часу предъ полуднемъ. Но прежде еще разъѣзда всѣхъ изъ канторы, пекущійся о пользѣ моей и благодѣтельный, мнѣ Промыслъ Всемогущаго открылъ мнѣ путь къ новымъ хлопотамъ и къ домогательству еще одного дѣла, которое хотя не было до того у меня и на умѣ, но было для меня крайне нужно и могло бы увѣнчать все мое дѣло, а именно: нѣкоторымъ изъ, бывшихъ тутъ друзей моихъ и знакомыхъ, знающихъ болѣе моего межевыя дѣла, вздумалось вдругъ предложить мнѣ совѣтъ, и совѣтъ такой, который встревожилъ всѣ мои мысли и вскружилъ; такъ сказать мою голову. Говорили они, что хорошо, что такъ дѣло мое рѣшилось, но было бы того еще лучше и для меня, по всѣмъ отношеніямъ, выгоднѣе, еслибы постарался я о томъ, чтобъ собственно меня откопировали совсѣмъ прочь и отторгли тѣмъ от сего общаго спорнаго и большаго дѣла, въ разсужденіи котораго не сомнѣвались они, что Пашковскій повѣренный не упуститъ подписать неудовольствіе и возьметъ дѣло на аппеляцію.«Да какъ, развѣ это возможно?» спросилъ я ихъ, удивившись. — «Конечно, можно отвѣчали они; если только захотятъ судьи и вы къ тому ихъ преклонить постараетесь, благо они къ вамъ всѣ такъ благопріятны; а есть къ тому и поводъ, и удобность, говорили они далѣе: вѣдь Пашковъ остался только въ неудовольствіи въ разсужденіи отнимаемой у него внутренности степи, и если онъ будетъ аппелировать, такъ только относительно до сей степи; а о проданныхъ ему на разныя имена земляхъ, изъ которыхъ вамъ назначено покупную вами землю вырѣзать, ему спорить и говорить нечего, поелику всѣ онѣ ему утверждены; а отрѣкутся изъ нихъ однѣ только излишки, на которыя не имѣетъ онъ ни какого права; такъ для чего-жъ бы и не отдѣлить вашего дѣла совсѣмъ от него прочь: и для васъ бы сіе было очень-очень хорошо и вы могли бы остаться спокоемъ от дальнѣйшихъ его происковъ. Итакъ, подумайте-ка, батюшка, о семъ и постарайтесь; можетъ быть, вамъ сіе и удастся, а дѣло, право, бы было въ, шляпѣ».

Легко можно заключить, что предложеніе такого искренняго и полезнаго совѣта было мнѣ весьма пріятно; я, приносилъ имъ тысячу благодареній за оный и за преподаніе мнѣ о томъ мыслей, къ которымъ я тотчасъ и прилѣпился, и съ той же минуты рѣшился приступить къ симъ новымъ хлопотамъ; а вслѣдствіе того, увидѣвъ секретаря, тотчасъ къ нему съ симъ и адресовался. Онъ, подтвердивъ тоже, мнѣ сказалъ, что конечно бы это было очень хорошо и есть къ тому почти возможность, но не знаетъ, согласятся ли на то господа судьи, а надобно, о томъ подумать и поговорить съ ними.

Съ сими новыми мыслями и поѣхалъ я тогда домой обѣдать, а потомъ ѣздилъ опять къ городничихѣ помогать ей продавать человѣка; вечеръ же просидѣлъ съ другомъ своимъ Кузьмичемъ и просовѣтовалъ съ нимъ, какъ бы удобнѣе приступить къ помянутой новой просьбѣ.

Симъ окончу я сіе мое письмо, достигшее до своихъ предѣловъ, и сказавъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Генваря 1 дня 1811 года).

ДОМЪ БАРОНСКОЙ Письмо 245

Любезный пріятель! Господинъ Кузьминъ, одобряя весьма новое мое предпріятіе, совѣтовалъ мнѣ приниматься въ семъ случаѣ наиглавнѣйше за г. Черневскаго, от котораго наиглавнѣйше и сіе долженствовало зависѣть, и не терять ни одной минуты времени, да и употребить всевозможное о томъ стараніе, а для удобнѣйшаго преклоненія его къ тому, употребить сколько-нибудь и денегъ. Итакъ, слѣдуя совѣту сему, едва только ободняло на другой день, какъ, завернувъ барашка въ бумажку или сотеньку рублей ассигнаціями, полетѣлъ я къ нему, что было и кстати, потому что не благодарилъ я еще его за выгодное для меня рѣшеніе дѣла. Но какъ мнѣ надлежало ѣхать мимо квартеры директора, то я завернулъ напередъ къ нему и приступилъ къ нему съ просьбою о скорѣйшемъ нарѣзаніи на планѣ слѣдуемыхъ мнѣ земляныхъ дачъ, что онъ, по любви своей ко мнѣ, и обѣщалъ тотчасъ исполнить.

Будучи симъ и такимъ хорошимъ началомъ доволенъ, не сталъ я долго у него мѣшкать, но поѣхалъ заставать третьяго члена дома и успѣвать съ нимъ переговорить, покуда не уѣхалъ онъ въ кантору. Г. Черневскій принялъ меня, по обыкновенію, очень ласково и былъ доволенъ моими благодареніями, а того довольнѣе втертою въ руки ему моею бумажкою. Сія надѣлала истинное тогда чудо! Не успѣлъ онъ, отвернувшись на минуту въ другую комнату, узнать, что въ ней было, какъ вышелъ ко мнѣ съ удовольствіемъ, написаннымъ на лицѣ, его, и сдѣлался ко мнѣ еще благопріятнѣе; я, примѣтивъ сіе, тотчасъ приступаю къ нему съ просьбою и говорю: «батюшка, Ѳедоръ Ѳедоровичъ, милость вы мнѣ оказали великую, но нельзя ли усовершенствовать ваше ко мнѣ благодѣяніе тѣмъ, чтобы меня совсѣмъ откопировать и отдѣлить от общаго плана и дѣла». Услышавъ сіе, онъ на минуту позадумался и потомъ пріятнымъ образомъ мнѣ сказалъ: «нѣтъ, государь мой! хорошо-бъ и это, но того бы лучше, когда бы вамъ, выпросивъ землемѣра, скорѣе бы и вымежевать земельки ваши и въ самой натурѣ, чтобъ вамъ на весну можно было вступить и во владѣніе оными. Вотъ бы я вамъ что совѣтовалѣ»!

Слова сіи, совсѣмъ мною неожидаемыя, не только ■ поразили меня удивленіемъ, но вскружили даже мнѣ всю голову, такъ что я въ скорости не могъ другова ему въ отвѣтъ сказать, какъ слѣдующихъ словъ: «какъ-бы, батюшка, не хорошо, это бы всего для меня лучше было, и я невѣдомо-какъ бы тому былъ радъ, но можно ли только сіе, батюшка, сдѣлать по нынѣшнему такъ уже позднему и самому зимнему времени?» — «И, возразилъ онъ, дали-бъ только вамъ землемѣра, и за этимъ, судыръ, дѣло не станетъ: столбы, поставленные Окороковымъ, вить видны, ихъ и ямы отыскать можно, а новые не диковинка и врубить въ землю, а межнику можно проѣхать и весною, а что снѣгъ, то онъ не помѣшаетъ дѣйствовать землемѣру своимъ инструментомъ; словомъ, дѣло это совсѣмъ возможное, да у насъ и бывалъ уже не одинъ примѣръ такой. Итакъ, подумайте-ка, батюшка, о семъ и поѣзжайте-ка скорѣе къ барону и попросите его о томъ; можетъ быть, онъ, по благосклонности своей къ вамъ, и будетъ на то согласенъ, а ежели станетъ упрямиться, то самъ поѣду къ нему и просить его о томъ стану».

Легко можно заключить, что слова сіи еще болѣе меня обрадовали и удивили. Они были того меньше мною ожидаемы, ибо могъ ли я думать и себѣ воображать, чтобъ самъ важнѣйшій судья сталъ мнѣ не только предлагать такое выгоднее для меня дѣло, о какомъ я не смѣлъ и думать, но и самъ меня къ тому убѣждать и уговаривать. «Господи! думалъ, я, тогда и самъ себѣ въ мысляхъ от радостнаго удивленія говорилъ: что такое это дѣлается и творится и ожидал ли я всего этова!»

И какъ другого тогда мнѣ не оставалось, какъ возблагодарить г. Черневскаго множествомъ пренизкихъ поклоновъ за его къ себѣ благорасположеніе и спѣшить потомъ скорѣе къ барону, то я въ тотъ же мигъ и полетѣлъ къ оному.

Тамъ нашолъ я и г. Рахманова, и что всего было удивительнѣе, пріѣхавшаго къ барону съ просьбою о томъ же, ибо и ему также хотѣлось скорѣе отмежеваться по деревнѣ его Коширкѣ. Я обрадовался невѣдомо-какъ, от него о семъ узнавши и видя его на то согласіе. Итакъ, не долго думая, и приступили мы сообща къ барону о томъ съ просьбою. Но баронъ нашъ упрямится, землемѣра не даетъ, говоритъ, что какъ можно межевать теперь, посреди зимы самой; словомъ, отказалъ намъ на отказъ, а давалъ обѣщаніе дать намъ землемѣра на весну, и какъ скоро будетъ можно, и хотя-бъ то было въ мартѣ. Что дѣлать? Мы ждать, поджидать г. Черневскаго, но онъ не ѣдетъ, а баронъ между тѣмъ собрался уже ѣхать въ кантору, и поѣхалъ. Не оставалось тогда и намъ другаго дѣлать, какъ, не солоно хлебавъ, поплестись за нимъ туда же. И ѣдучи туда вмѣстѣ, говоримъ и твердимъ только: «эдакой баронишка! заупрямился, да и только всего, что ты съ нимъ изволишь!» Но правду сказать, и требованіе наше было несогласное ни съ какимъ благоразуміемъ, ибо чортъ ли видалъ, въ самомъ дѣлѣ, межеванье посреди зимы самой, и когда вся земля покрыта была глубокими снѣгами.

Не успѣли мы войтить въ кантору, какъ и начали спѣшить просьбою объ нарѣзкѣ на планѣ, и тогда открылась для очей моихъ новая и наипріятнѣйшая сцена. Директоръ спѣшитъ приказывать, секретарь бѣгаетъ, ищетъ планы и самъ волочитъ ихъ; тотчасъ многіе, и наперерывъ другъ передъ другомъ, спѣшатъ опрастывать и сдвигать многіе столы вмѣстѣ и разстилаютъ весь огромный спорный планъ на оныхъ. Поддиректоръ беретъ самъ на себя коммиссію дѣлать исчисленія и нарѣзки; я предлагаю ему самого себя на вспоможеніе, поелику дѣло то мнѣ довольно знакомо; онъ радуется тому и проситъ помогать ему въ сей работѣ; многіе другіе помогаютъ намъ въ томъ же, и мнѣ мило было видѣть, какъ всѣ старались и мнѣ доброхотствовали. Итакъ, ну-ка мы всѣ проданныя Пашкову на разныя имена дачи измѣривать и исчислять, ну-ка ихъ сдвигать къ однимъ мѣстамъ, ну-ка всѣ излишки от нихъ отрѣзывать и сгонять къ одному и тому мѣсту, гдѣ отмежеваны были дачи на имя г. Нащокина; и какъ излишковъ сихъ набралось множество, то и ушла она вся подъ оные, и намъ можно было умѣстить въ ней всѣ проданныя мнѣ и другимъ моимъ сосѣдямъ земли; и какъ звено сіе лежало подлѣ самыхъ нашихъ крѣпостныхъ земель и простиралось вдоль подлѣ побочины оныхъ, то и было для насъ сіе очень кстати, и тутъ даютъ мнѣ на волю самому назначать и нарѣзывать свою дачу. Нарѣзка вышла для меня очень выгодна, и несравненно лучше, нежели я думалъ и себѣ воображалъ: вся проданная мнѣ изъ дикихъ земель дачка выходила сама по себѣ прекрасная, со многими угодьями, и для меня тѣмъ наиспособнѣйшая, что пришлась подлѣ самыхъ моихъ земель и гораздо къ селенію нашему ближе, нежели я думалъ и помышлялъ. Словомъ, я усматриваю въ томъ явныя дѣйствія благодѣющаго мнѣ Промысла Господня, и что самое сдѣланное мнѣ Пашковымъ зло превращалося мнѣ въ добро, и не могъ довольно тому надивиться и нарадоваться.

Между тѣмъ, баронъ выходитъ изъ судейской и отъѣзжаетъ изъ канторы; идучи мимо насъ въ чертежную, говоритъ мнѣ, чтобы я пріѣзжалъ къ нему обѣдать. «Очень хорошо, буду», отвѣтствую я, а самъ остался еще въ канторѣ, ибо дѣло наше было далеко еще не окончено. Между тѣмъ наклюнулось другое. Рахмановъ сватается около секретаря, говоритъ ему втайнѣ, не можетъ ли онъ какъ-нибудь пособить нашему горю и нельзя ли получить намъ землемѣра чрезъ деньги. Секретарь думаетъ и наконецъ хочетъ постараться и обѣщаетъ отвѣтъ дать на утріе. Обрадуясь сему новому лучу надежды, ѣду я къ барону; обѣдъ продолжался долго, баронъ заговорилъ меня въ прахъ, на-силу нашолъ случай увернуться и от него уйтить. Спѣшу скорѣе скакать опять въ кантору, для продолженія своего дѣла; но тамъ, спасибо, работали уже и безъ меня и дѣло почти кончили. Я благодарю всѣхъ за трудъ, зову всѣхъ секретарей и другихъ нужнѣйшихъ людей къ себѣ на вечеринку, и спѣшу ѣхать домой, чтобъ послать закупать напитки для подчиванія ихъ и за другомъ своимъ Кузьмичемъ, чтобъ помогать ему мнѣ въ угощеніи ихъ, ибо въ семъ ремеслѣ былъ я не весьма искусенъ. Гости мои въ сумерки ко мнѣ и прилетѣли и всѣхъ ихъ было цѣлыхъ девять человѣкъ. Итакъ, ну-ка мы ихъ съ Кузьмичемъ угощать, ну-ка гремѣть рюмками и стаканами, ну-ка дѣлать пунши, подносить разные напитки и поить какъ добрыхъ чушек . И сколько это было тогда выпито и бутылокъ опорожнено! Но какъ бы то ни было, но мы удовольствовали ихъ до-сыта и какъ надобно, и я радъ былъ, что поѣхали они от меня, самихъ себя почти не помнивъ и принося мнѣ тысячу благодареній. Словомъ, никогда мнѣ не случалось ни прежде, ни послѣ заниматься такъ много сею необыкновенною и крайне для меня скучною работою, но нужда чего не заставитъ дѣлать!

Препроводивъ симъ образомъ сей достопамятный для меня день въ толь многихъ суетахъ, заботахъ и трудахъ, поутру на другой день занимался я помышленіями о томъ, какъ бы мнѣ въ этотъ день кончить всѣ свои дѣла и потомъ собираться къ отъѣзду въ Богородицкъ, ибо какъ баронъ въ дачѣ намъ землемѣра для отмежеванія совершенно отказалъ, то и нечего мнѣ было болѣе дѣлать, и тѣмъ паче, что секретарь хотя и обѣщалъ постараться, но я не полагалъ на то ни какой надежды, поелику дѣло сіе казалось въ самомъ дѣлѣ невозможнымъ. Но вдругъ вышло, противъ всякаго чаянія, совсѣмъ не то. Не успѣлъ я одѣться, какъ гляжу, скачетъ ко мнѣ Рахмановъ, который никогда еще до того у меня еще не былъ. Что такое? думаю я, и зачѣмъ такимъ? Принимаю его и прошу садиться, но онъ, ни съ другова слова, говоритъ мнѣ, что дѣло наше начинаетъ клеиться, и что просятъ только двухъ сотъ рублей съ насъ обоихъ. Я поразился и радостію, и удивленіемъ, сіе услышавъ, ибо никакъ не думалъ и не воображалъ себѣ, чтобъ могло сіе такъ дешево обойтиться; и потому какъ скоро Рахмановъ, продолжая, сказалъ, что надобно намъ сдѣлать складчину, то тотчасъ ему въ отвѣтъ сказалъ: «изволь, братецъ, съ радостію моею готовъ; къ эдакому празднику люди и пѣшкомъ ходятъ, такъ для чего не дать!» — «Но нѣтъ ли, братецъ, подхватилъ Рахмановъ, и на мою долю сто рублей, у меня теперь ихъ нѣтѣ». — «Изволь, братецъ, говорю, и за нихъ нѣтъ слова, благо случились»! Итакъ — двѣсти рублей ему въ руки, и мой Рахмановъ поскакалъ.

Между тѣмъ, я ѣду въ кантору оканчивать нарѣзку и нахожу тамъ поддиректора Кузьмина въ превеликомъ недоумѣніи: вышла разстройка и несогласица, которая вскружила имъ голову. Я и тутъ подоспѣлъ проникнуть въ существо дѣла и добраться до истинной причины ихъ недоумѣнія. Произошла она от тѣхъ ста десятинъ, которыя мнѣ велѣно вырѣзать изъ нашей дачной Болотовской черезполосной земли, съ обмѣномъ съ сосѣдями моими тѣхъ десятинъ, которыя войдутъ ихъ въ сію нарѣзку; мнѣ и тутъ дали волю назначить сію нарѣзку тамъ, гдѣ мнѣ угодно. Я избираю и назначаю къ тому мѣсто на Лѣсномъ Ложечномъ. Настроивъ опять симъ образомъ дѣло на ладъ, возвращаюсь на квартеру и жду къ себѣ опять Рахманова, и любопытствую узнать, что будетъ.

Немного погодя, смотрю, скачетъ мой Рахмановъ вмѣстѣ съ секретаремъ, и оба поздравляютъ, что межевщика дали, и кого же, самого Гаврилу Кузьмина, человѣка намъ очень знакомаго и къ обоимъ намъ благопріятнаго, и самого того, который такъ много занимался моими задачками и отправлялъ тогда должность поддиректора въ чертежной. Легко можно заключить, что сіе меня и обрадовало, и удивило: я самъ себѣ не вѣрю, на яву ли то вижу, или во снѣ, и приношу тысячу благодареній моему Господу.

Секретарь протурилъ Рахманова просить, для проформы, барона. Онъ поскакалъ туда, и баронъ самъ уже предлагаетъ, чтобъ намъ взять землемѣра и скорѣй отмежеваться, и назначаетъ межевщика. Я удивляюсь вновь тому: все сіе было для меня чудно и непонятно; не постигаю, какъ все это могло сдѣлаться и произойтить такъ скоро. Рахмановъ прискакалъ и поздравляетъ меня вновь и уже съ достовѣрностію. Но вдругъ изъ словъ его и разговора со мною открывается нѣчто странное, неожидаемое и для меня непостижимое.

Усматриваю, я, что онъ, при всей своей наружной бойкости и великомъ знаніи въ ремеслѣ карточномъ, весьма худой знаток былъ по дѣламъ и, такъ сказать, ни бельмеса не зналъ о самомъ существѣ рѣшенія всего дѣла, и что всего для меня непостижимѣе было, что хотя все опредѣленіе читалъ и самъ планъ разсматривалъ и нарѣзки видѣлъ, но совсѣмъ того еще не зналъ и не догадывался, что у него превеликое множество земли по силѣ сего рѣшенія и нарѣзки отходило. Онъ твердилъ только Тарховский ходъ и спрашивалъ у всѣхъ, по Тарховскому ли ходу назначается межа и граница нашей Пандинской округи противъ его владѣнія. Всѣ увѣряли, что по Тарховской, и онъ оставался тѣмъ доволенъ. Но теперь надобно знать, что Тарховскій ходъ былъ не одинъ, а было ихъ на планѣ означено цѣлыхъ три: оба первые тѣ, когда онъ для повѣрки ходилъ (sic) обмежеванное Окороковымъ звено Нащокинское, протянутое длинною полосою поперек чрезъ владѣемую Рахмановымъ, и хотя неправильно, но покойнымъ его отцомъ нагло и усиліемъ захваченную изъ степи нашей землю; а третій ходъ Тархова былъ по отводу ихъ повѣреннаго, простирающемуся еще гораздо далѣе за сею полосою во внутренности степи, и когда онъ Тархову показывалъ, до которыхъ мѣстъ они владѣли до межеванья Пашковскаго. Но, какъ думать надлежало, натолковано было г. Рахманову от своихъ о семъ только послѣднемъ Тарховскомъ обходѣ, и что всѣ его мысли и желанія стремились къ по-лученію всей прежде владѣемой ими земли по отводу его повѣреннаго при Тарховскомъ обходѣ и сниманіи всей нашей степи на планъ, — то по самому тому и твердилъ онъ только Тарховскій ходъ и спрашивалъ у всѣхъ канторскихъ, по Тарховскому ли ходу назначена землямъ его граница. И ему отвѣчали, что по Тарховскому ибо всѣ были Тарховскіе, а того и не ума (sic) было ему спросить, по ближнему ли, среднему ли, или дальнему.

Самъ же, не смысля ничего, по планамъ, не могъ понять, по какому изъ нихъ назначено быть межѣ его, почему и вселилось въ его голову, что назначена межа по дальнему ходу, и что вся его бывшая у него въ прежнемъ владѣніи останется за нимъ; а вмѣсто того отходила изъ нея не только вся та, которая попала въ Нащокинскую полосу, но и вся дальняя за нею въ степи, которой также было множество великое. Надоумить же его и вразумить въ томъ было некому, ибо всѣмъ канторскимъ положеніе нашихъ мѣстъ и владѣній было неизвѣстно; а усматривалъ то только я одинъ и дивился еще тому, что Рахмановъ смотрѣлъ съ спокойнымъ духомъ на дѣлаемую мнѣ изъ Нащокинскаго звена, по необходимости изъ бывшей до того его земли, нарѣзку. И какъ я не инако считалъ, что ему то извѣстно и что онъ за нею уже не гнался, то, натурально, мнѣ не было резону ему то разтверживать, и тѣмъ паче, что я могъ бы тѣмъ все собственное свое дѣло испортить и подать, поводъ къ подписанію неудовольствія и аппеляціи.

Но въ сей разъ, какъ я по нѣкоторымъ его словамъ, сталъ усматривать, что все молчаніе его о томъ происходило от грубѣйшей его ошибки и совершеннаго неразумѣнія плановъ, то сіе меня до крайности удивило, смутило и привело въ превеликое размышленіе. Дѣло сіе и всѣ тогдашнія происшествія казались мнѣ столь странными, чудными и необыкновенными, что я истинно не могъ самъ съ собою сообразиться съ мыслями и едва тому вѣрилъ, что происходило и усматривалъ во всемъ томъ не инако, какъ преудивительное сплетеніе судебъ Господнихъ и, съ одной стороны, явное наказаніе наглости и непомѣрнаго жадничества отца ихъ къ неправильному захваченію себѣ казенной земли во владѣніе, а съ другой-очевидное почти попеченіе о пользѣ моей Небеснаго Повѣреннаго моего Господа Бога, на Котораго я во всемъ этомъ дѣлѣ возлагалъ все мое упованіе, и Коего милость къ себѣ не могъ довольно воспрославить и возблагодарить, ибо неудивительно ли, въ самомъ дѣлѣ, было, что самые тѣ, которымъ бы надлежало мнѣ мѣшать, старалися тогда о скорѣйшемъ окончаніи и утвержденіи такова дѣла, которое имъ во вредъ, а мнѣ — въ превеликую пользу обращалось.

Господи! говорилѣ только я, что это дѣется, и не чудеса ли истинныя происходятъ! Со всѣмъ, тѣмъ, какъ первый аппеляціонный срокъ еще не кончился и въ остальные немногіе уже дни можно еще было Рахманову поправить свою ошибку и подписать неудовольствіе, то смущало меня сіе обстоятельство очень, и я ужасть-как боялся, чтобъ Рахманова кто-нибудь въ сіе время не надоумилъ, и потому со страхомъ и трепетомъ дожидался послѣдняго дня аппеляціоннаго срока, позабылъ уже и помышлять о ѣздѣ въ Богородицкъ, а началъ заниматься мыслями о ѣздѣ съ межевщикомъ въ свою степную деревню, гдѣ присутствіе мое необходимо было нужно, и располагался уже послать туда напередъ нарочнаго человѣка, для сдѣланія нужныхъ приготовленій къ моему пріѣзду и къ предстоящему межеванью. Впрочемъ, какъ мнѣ при всѣхъ вышеупомянутыхъ обстоятельствахъ не годилось дремать, а надлежало имѣть бдительное око и все пронюхивать, то, будучи радъ, что въ тотъ, какъ въ субботній, день былъ, по обыкновенію, открытый обѣдъ у директора и онъ меня прашивалъ пріѣзжать къ нему въ сей день обѣдать, поѣхалъ я, проводивъ Рахманова от себя, къ нему, и тамъ, вмѣстѣ со всѣми, провелъ весь тотъ день, не пропуская почти ни одного слова Рахманова безъ замѣчанія. Но, по счастію, всѣ его мысли занимались болѣе картами, а не дѣломъ.

Наступившій за симъ десятый день декабря, а пятидесятый уже съ моего пріѣзда, былъ достопамятенъ тѣмъ, что была у насъ такая кура и мятель, какой я от роду не видывалъ, и что никому со двора ѣхать было не можно. Баронъ хотѣлъ-было ѣхать въ уѣздъ къ Таптыкову въ гости, но отказался, а ко мнѣ, не хотѣвшему никуда-было, за курою, ѣхать, прислалъ вдругъ Рахмановъ человѣка съ просьбою, чтобъ я къ нему пріѣхалъ для крайней нужды. Господи! какъ я перетревожился тогда симъ неожидаемымъ зовомъ. За чѣмъ такимъ? думалъ я. Ахъ, батюшки, ужъ не узналъ ли Рахмановъ всего дѣла! И озаботился тѣмъ такъ, что позабылъ про куру и вьюгу, а давай, давай скорѣе одѣваться, давай запрягать сани и къ нему ѣхать. Но какъ обрадовался я, какъ отлегло у меня на сердцѣ, когда услышалъ от него, что все дѣло состояло в том, что приходилъ къ нему нашъ секретарь и сказывалъ, что директоръ Ивановъ хочетъ мѣшать даванію межевщика, и нужда во мнѣ была та, чтобъ я постарался упросить директора, какъ отмѣнно ко мнѣ благопріятствующаго и стариннаго моего знакомца и пріятеля. «Хорошо, братецъ, сказалъ я, въ сей же часъ къ нему поѣду и постараюсь гнѣвъ его преклонить на милость и употреблю все возможное». Между тѣмъ, думаю, чѣмъ бы мнѣ къ нему подольститься, и обрадовался, вспомнивъ, что ему одна изъ моихъ книгъ очень полюбилась. Итакъ, ну-ка я скорѣе домой и, схватя книгу, къ директору и его ею дарить и обѣщать и еще, а потомъ просить объ отпускѣ землемѣра. Г. Ивановъ тѣмъ доволенъ и, будучи ко мнѣ въ самомъ дѣлѣ очень хорошо расположенъ, далъ обѣщаніе желаніе мое выполнить. Обрадуясь сему, думаю, куда мнѣ ѣхать: сём-поѣду къ барону обѣдать, говорю; какъ-нибудь укутавшись доѣду, благо уже одѣтъ. Баронъ мнѣ радъ; заговорилъ меня опять въ прахъ, ибо былъ онъ весьма словоохотенъ, но о землѣ ее говоритъ со мною ни слова. Но Ивановъ, пріѣхавшій туда же для интригъ своихъ съ бароншею, на которой онъ, послѣ смерти барона, впослѣдствіи времени женился, говоритъ уже инымъ голосомъ и согласно съ моимъ желаніемъ. Но у меня что-то мудреное было на сердцѣ: и мнѣ хотѣлось, и нѣтъ ѣхать въ степь. Не то отдаленность моей деревни, не то тогдашняя стужа уменьшили охоту; но какъ бы то ни было, а ѣхать надлежало. Съ сими мыслями возвратился я на квартеру и весь вечеръ провелъ въ писаніи и прочитываніи еще разъ со вниманіемъ всего нашего опредѣленія и въ размышленіяхъ обо всемъ настоящемъ и будущемъ.

Слѣдующій день произвелъ въ обстоятельствахъ многія перемѣны и новыя для меня заботы. По-утру пришелъ ко мнѣ повытчикъ и скрѣпилъ заготовленную и данную мнѣ съ опредѣленія копію. За сіе я ему въ руки бѣленькую бумажку. Потомъ поѣхалъ въ кантору, чтобъ поспѣшить на планѣ нарѣзками, кромѣ моей, прочихъ дачъ, которыя были еще не кончены. Тамъ нахожу директора, пріѢхавшаго очень рано; начали продолжать дѣлать нарѣзки, и вдругъ встрѣчается одно сумнительное обстоятельство: на покупной Пашковымъ на имя Мусина-Пушкина землѣ явились два хутора экономическихъ, о которыхъ въ опредѣленіи вовсе позабыто и не сказано ни слова. Что дѣлать? сомнѣніе большое! Сами судьи перетревожились тѣмъ ужасно: думаютъ, говорятъ, совѣтуютъ между собою и все дѣло не ладится; но я, смотря на все сіе, выдумываю особый къ поправленію того способъ; предлагаю мой совѣтъ. Оный всѣмъ понравился, и тотчасъ, по совѣту моему, исправляютъ ошибку и приписываютъ въ опредѣленіе все, что было нужно, и мнѣ говорятъ за то спасибо. Между тѣмъ, примѣчаю я, что Рахманова нарѣзка моя начинаетъ безпокоить, и что онъ на-силу-на-силу сталъ открывать глаза и усматривать, что у него земли отходитъ много, чего онъ совсѣмъ до того не зналъ и не вѣдалъ. Сіе перетревожило меня до чрезвычайности. Ахти, батюшки мои, говорю я самъ себѣ съ трепещущимъ сердцемъ, чтобъ не вздурился бы онъ, окаянный! Но успокоиваюсь нѣсколько, видя его хладнокровіе, и заключаю, что онъ, конечно, не всю еще величину своей потери знаетъ; однако, боюсь и смущаюсь духомъ. Къ вящему усугубленію моего смущенія, услышалъ я, что одинъ изъ нашихъ сосѣдей, а именно г. Хрипуновъ хочетъ подписать апелляцію. Сіе встревожило меня до чрезвычайности; я боюсь, чтобъ чрезъ то не разрушилось все наше дѣло. Но секретарь говоритъ и увѣряетъ, что это ничего. Сіе поутѣшило меня нѣсколько, я зову его къ себѣ на водку и угощаю, а послѣ обѣда спѣшу уѣхать изъ жаркой и душной своей квартеры къ другу своему Кузьмичу, чтобъ навѣстить его въ болѣзни и поговорить съ нимъ обо всѣхъ тогдашнихъ обстоятельствахъ и посовѣтовать обо всемъ нужномъ. Отѣ него ѣздилъ я два раза къ Анисьѣ Сергѣевнѣ, у которой было множество гостей и ей была до меня нуждица. Возвратясь на квартиру, заготовляю въ Богородицкъ къ своимъ роднымъ письма, увѣдомляю ихъ о своихъ обстоятельствахъ и замышляемой ѣздѣ въ степь; наконецъ, сказываю, что осталось только два дня до апелляціоннаго срока, что оба сіи дня для меня великой важности, и что от нихъ будетъ зависѣть, можно ли намъ будетъ ѣхать, или не можно.

Съ одной стороны хотѣніе Хрипунова подписывать апелляцію, а съ другой-усматриваніе Рахмановымъ своей ошибки такъ меня въ сей день настращало, что я, раздумавшись о томъ ночью и проснувшись на другой день, отчаивался почти въ успѣхѣ моего дѣла. Икакъ случился тогда ѣздокъ въ наши края, то спѣшилъ написать еще письмо къ своимъ роднымъ и просить ихъ, чтобъ они письмо мое къ г. Давыдову не спѣшили еще отсылать въ Тулу, и что можетъ быть я въ степь еще и не поѣду. Но не успѣло ободнять, какъ гляжу, идетъ ко мнѣ от Рахманова человѣкъ и говоритъ мнѣ: «приказали-де Ѳедоръ Степановичъ вамъ кланяться и просить васъ, батюшка, къ себѣ». Сердце во мнѣ затрепетало, когда услышалъ я неожидаемо сей зовъ, и я, чудяся и не понимая, за чѣмъ бы такимъ хотѣлось ему меня у себя видѣть, подумалъ уже и сказалъ самъ въ себѣ: «ахти, ужъ не хочетъ ли онъ возвратить мнѣ мои деньги и сказать, что онъ от намѣренія своего ѣхать въ степь межеваться отступаетъ и хочетъ подписать аппеляцію». Однако, для, сокрытія смущенія своего, человѣку сказалъ: «хорошо братъ, какъ одѣнусь, тотчасъ и буду». И дѣйствительно: тотчасъ началъ спѣшить одѣваться, и къ нему поѣхалъ. При входѣ, я того и жду, и смотрю, что начнетъ онъ говорить о деньгахъ и аппеляціи, но, къ удовольствію моему, вышло совсѣмъ не то. А Рахмановъ встрѣтилъ меня увѣреніемъ, что Хрипуновская аппеляція намъ ни мало не помѣшаетъ произвести намѣреніе наше въ дѣйство, поелику дѣло его не съ нами, а съ Пашковымъ связано, и до насъ не касается, но что хочетъ онъ просить меня объ одномъ дѣльцѣ. «Что такое?» спросилъ я съ поспѣшностію. — «А вотъ что, сказалъ мнѣ г. Рахмановъ; вы знаете нашу деревню Рахмановку или, какъ вы называете, Грибановку? не знаю, не вѣдаю, на что покойному батюшкѣ угодно было поселить ее недавно-ни къ селу, ни къ городу-на самомъ концѣ вашихъ Болотовскихъ дачъ, а давича нечаянно увидѣлъ я на планѣ, что гдѣ она означена, что вплоть подлѣ самой ей проведена черта Нащокинскаго звена, которое, какъ говорятъ, все почти ушло въ твою нарѣзку, то у мужиковъ нашихъ сей деревни не останется почти ни борозды изъ той земли, которою они тутъ владѣли и пахали, ибо вся она была въ Нащокинскомъ звенѣ, и имъ даже и скотинки своей со дворовъ выпустить будетъ некуда, то прошу я тебя, братецъ, не можно ли тебѣ, голубчикъ, сдѣлать мнѣ одолженіе и уступить намъ нѣсколько десятинъ, противъ самой сей деревни лежащихъ, а вмѣсто ихъ такое же количество взять у меня въ другомъ мѣстѣ. Я говорилъ уже о томъ съ секретаремъ и другими канторскими и спрашивалъ, можно ли такой обмѣнъ намъ сдѣлать, и всѣ говорятъ, что не только можно, но и всего при теперешнемъ случаѣ легче и удобнѣе, если только оба мы будемъ на то согласны, и что намъ нѣтъ нужды и ни какой дѣлать сдѣлки, а нужно только подать общее от себя въ кантору о томъ просительное доношеніе, такъ тотчасъ и велятъ нарѣзку на планѣ въ семъ мѣстѣ перемѣнить и сдѣлать такъ, какъ вамъ угодно, и сіе послужитъ лучше всякаго акта. Итакъ, не одолжишь ли ты меня симъ, братецъ?»

Все сіе было для меня такъ неожидаемо, и просьба сія удивительна и поразительна, что я никакъ не въ состояніи изобразить то состояніе, въ какомъ находилась въ сей пунктъ времени вся душа моя. Тысячи разныхъ мыслей возбудились въ ней въ одинъ мигъ, и одна другой интереснѣе. Съ одной стороны вообразилась мнѣ упоминаемая имъ деревенька его Грибановка и ея извѣстное мнѣ въ натурѣ положеніе, и я вѣдалъ, что была она для всѣхъ нашихъ Болотовскихъ владѣльцевъ какъ чирей на глазу, потому что хватало-отецъ ихъ поселилъ ее тутъ на краю нашихъ дачъ нартомъ (sic) и усиліемъ, и единственно только по ненасытной алчности своей къ захватыванію себѣ во владѣніе наилучшихъ угодій и болѣе земли и для прегражденія намъ простирать наши распашки далѣе въ степь; и какъ тогда оставалась она дѣйствительно вовсе безъ земли, то и радовался-было я, что самое сіе принудитъ Рахмановыхъ снесть ее на другое и отдаленнѣйшее от сего мѣсто и насъ от ней избавитъ (что впослѣдствіи времени и принуждены были они наконецъ сдѣлать); съ другой стороны усматривалъ я тогда и то, что Рахманова смущала и озабочивала одна только сія его деревенька и частичка Нащокинскаго звена, прикосновенная къ оной, и что въ разсужденіи всей прочей и главной своей потери, находился онъ все-таки еще во мракѣ и невѣдѣніи, и потому что онъ и самъ въ натурѣ всего положенія тамошнихъ мѣстъ и протяженія всего Нащокинскаго звена никогда не вѣдалъ и не имѣлъ объ немъ ни малѣйшаго понятія, и по самому тому въ мнѣніи своемъ ошибался, что все меня и радовало чрезвычайно; а съ третьей стороны-легко я могъ предвидѣть и заключить, что упоминаемая имъ подача въ кантору общаго о семъ обмѣнѣ от насъ доношенія свяжетъ его по-рукамъ и по ногамъ и совсѣмъ преградитъ ему путь къ подписыванію аппеляціи, которой я всего паче страшился, то какъ мнѣ ни не хотѣлось соглашаться уступать ему противъ деревни помянутой земли, но, по всѣмъ вышеупомянутымъ обстоятельствамъ и имѣя тысячу резоновъ во всемъ ему, а особливо въ критическое тогдашнее время, угождать и тѣмъ его усыплять, — рѣшился тотчасъ на все предлагаемое имъ согласиться, и въ отвѣтъ ему сказалъ: «очень хорошо, братецъ, я съ удовольствіемъ соглашаюсь оказать вамъ сію услугу, и тѣмъ удостовѣрить васъ въ томъ, что я никакъ не хочу имѣть съ вами по сосѣдству вражды и несогласія, а намѣренъ всегда жить съ вами мирно и согласно, и того же прошу и желаю от васъ; словомъ, чтобъ доказать вамъ и болѣе мое доброе къ вамъ расположеніе, то, вѣдая какъ нуженъ вамъ и вашъ Митрофановъ пчельник , уступаю и оный вамъ на обмѣнѣ».

Рахмановъ мой вспрыгался почти от радости, сіе услышавъ, и приносилъ мнѣ множество за то благодареній, сталъ тотчасъ спѣшить исполненіемъ сего дѣла и говорить о томъ, какъ бы намъ написать сіе доношеніе. Но какъ надлежало напередъ попросить о томъ судей, а тогда и назначить сей обмѣнъ чертами на планѣ и соображаясь уже съ онымъ писать доношеніе, то и отложили то до свиданія въ канторѣ.

Симъ возобновилась тогда моя надежда, и я съ удовольствіемъ поѣхалъ от него на квартеру; но, ѣдучи мимо директора, заѣзжаю къ нему и, прочитавъ у него газеты, ѣду къ барону; у него нахожу толпу народа и превеликое собраніе и показываю ему выдуманныя мною разнаго рода печати изъ смѣшанныхъ сургучей, и тѣмъ его удивляю; потомъ, уклонясь въ уголок , прочитываю гамбургскія получаемыя имъ газеты, а обѣдать ѣду къ городничихѣ, гдѣ и провелъ все достальное время того дня; а къ вечеру, возвратясь на квартеру, располагаю примѣрно, какъ бы лучше написать намъ помянутое доношеніе и пишу о томъ прожектъ.

Какъ непосредственно за симъ наступилъ наконецъ и послѣдній уже и самый важный аппеляціонный день, то ожидалъ я его со страхомъ и трепетомъ, а видѣнный мною въ сію ночь страшный сонъ, будто бы хотѣлъ меня какой-то человѣкъ зарѣзать ножемъ, приводилъ меня еще въ пущее смятеніе, и я предварительно ожидалъ уже въ сей день чего-нибудь важнаго, или по крайней мѣрѣ, неожидаемаго. А сіе и начало тотчасъ совершаться: не успѣло хорошенько ободнять, какъ гляжу, скачетъ ко мнѣ самъ директоръ. Странно сіе было и необыкновенно. Господи! говорю я самъ себѣ, за чѣмъ это? Но какъ онъ въ самое то время въ двери, то вскочивъ воскликнулъ я: «А, батюшка Петръ Ивановичъ, добро пожаловать». И прошу его садиться, но онъ, вмѣсто того, говоритъ мнѣ: «я къ вамъ съ просьбою, Андрей Тимоѳеичъ, у Николая Алексѣича Нордштейна жена очень занемогла, сдѣлай, батюшка, милость поѣдемъ къ нему со мною; вы у насъ и докторъ, и лѣкарь, и лучше всѣхъ ихъ! посмотрите, ради Бога, и помогите, если чѣмъ можно». — «Извольте, извольте», сказалъ я, усмѣхнувшись. Ивановъ мой радъ, и тотчасъ подхватя и посадивъ меня съ собою въ сани, и полетѣлъ къ Нордштейну. Домъ сего именитаго межевщика былъ мнѣ хотя незнакомый, но съ самимъ Нордштейномъ я имѣлъ уже случай познакомиться довольно. Болѣзнь жены его была въ самомъ дѣлѣ весьма странная; но я, заключая, что произошла она от простуды, напоилъ ее гораздо своимъ простуднымъ декоктомъ, и оный, какъ я послѣ услышалъ, произвелъ чудное дѣйствіе, и г. Нордштейнъбылъ мною очень доволенъ. Отѣ него поѣхалъ я въ кантору. Тамъ увидѣлъ, что Пашковымъ довѣреннымъ уже подписана была аппеляция а при мнѣ подписалъ и Грушецкой или Хрипунова человѣкъ. Я трепеталъ всею душею, боялся, чтобъ не подписалъ и Рахмановъ, котораго аппеляція была для меня всѣхъ страшнѣе. Онъ былъ тутъ же, но о томъ всего меньше помышлялъ, а звалъ меня въ чертежную разсматривать планъ и согласиться какъ бы намъ на ономъ примѣрно назначать, гдѣ бы мнѣ ему, а ему мнѣ въ замѣнъ отдать и сколько земли. Я радуюсь, что онъ занимается мыслями о семъ, но вкупѣ трепещу духомъ, чтобъ не открылись ему при семъ случаѣ глаза и не узналъ бы онъ и всей важности незнаемаго имъ дѣла. Но изобразить невозможно, какъ удивился я, когда, по назначеніи карандашемъ того мѣста, которое ему хотѣлось получить от меня противъ деревни своей Рахмановки, дошло дѣло до того, чтобъ назначивать ему то мѣсто, гдѣ бы прирѣзать мнѣ къ нарѣзкѣ моей толикое жъ число десятинъ въ замѣнъ изъ распашныхъ его собственныхъ земель, и когда онъ самъ назначиваетъ такое мѣсто, подлѣ Нащокинскаго и мнѣ достающагося звена, что я ажно ахнулъ, примѣтя изъ того явно, что онъ и по то еще время все еще былъ во мракѣ и невѣдѣніи о всей великой потерѣ земли изъ своего владѣнія и все еще былъ въ томъ мнѣніи, что у него ничего не отходитъ, и что межа владѣнія его назначена по Тарховскому дальнему ходу и былъ, къ непостижимому удивленію моему, такъ слѣпъ, что не замѣтилъ, что назначена она не по дальнему, а ближнему его ходу. Вот-примѣръ, доказывающій, какъ худо молодымъ людямъ быть вовсе по планамъ незнающими и заниматься болѣе однѣми картами, а о снисканіи другихъ полезнѣйшихъ свѣдѣній всего меньше стараться. Но какъ бы то ни было, но легко можно заключить, что я не замедлилъ согласиться на его указаніе, гдѣ тотчасъ карандашемъ и назначена было мнѣ все слѣдуемое въ замѣнъ количество земли, чѣмъ мы тогда сіе дѣло и основали, и осталось только получить согласіе на то судей и писать полюбовную сказку и подавать ее при доношеніи. Со всѣмъ тѣмъ, помянутое недоразумѣніе Рахманова, все еще приводило меня въ превеликое смущеніе, и какъ день сей далеко еще не прошолъ, то боялся я, невѣдомо какъ, чтобъ онъ какимъ нибудь образомъ въ достальное время не узналъ, или кто нибудь не образумилъ бы его въ этомъ важномъ дѣлѣ, а потому и положилъ стараться послѣдовать за нимъ вездѣ, и досадовалъ, что далъ слово пріѣхать обѣдать къ городничихѣ. Но какъ узналъ, что Рахмановъ будетъ у барона, то послѣ обѣда тотчасъ и самъ полетѣлъ туда же и, нашедъ его тамъ, во весь день не отставалъ от него ни пяди, а занимался съ нимъ разговорами о постороннемъ. Ввечеру баронъ нашъ очень занемогъ, и тогда и тутъ долженъ я былъ отправлять должность лѣкаря и лѣчить его чѣмъ зналъ. Наконецъ, всѣ мы поѣхали от него къ директору, тутъ сидѣли вечеръ, балагурили и ужинали, въ продолженіе котораго раза три доходила рѣчь до нашего дѣла, и чуть-было чуть не открылась вся сокровенность. Самъ Богъ уже вступясь тому воспрепятствовалъ. Итакъ, мы, условившись съ Рахмановымъ на утріе ѣхать къ барону поранѣе просить о скорѣйшемъ отправленіи межевщика, на томъ и разстались и по квартерамъ своимъ разъѣхались. Я, возвратясь въ свою, не вѣрилъ почти, что сей важный день прошолъ благополучно, благодарилъ невѣдомо сколько разъ Господа, и только и твердилъ: «ну, слава Богу, день прошолъ, аппеляціонный срокъ кончился, и главная опасность теперь вся миновалась».

Но и въ послѣдующій за симъ день во многомъ была работа Божеская и распоряженіе дѣлъ невидимою рукою. По-утру не успѣлъ я одѣться, какъ спѣшу ѣхать поранѣе къ Рахманову, надѣясь вѣрно застать его дома; но, хвать, его и слѣдъ уже простылъ; сказываютъ мнѣ, что поѣхалъ онъ къ Черневскому. Это меня и удивило, и испугало, ибо я того и смотрѣлъ, что онъ осмотрится и заартачится; я скорѣе и самъ туда же и нахожу его все еще въ мракѣ и просящаго о скорѣйшемъ окончаніи дѣла. Поговоривъ тутъ, поскакали мы вмѣстѣ къ барону. Тутъ сказываютъ намъ, что баронъ очень болѣнъ и никого къ нему не пускаютъ, но что за мною посланъ человѣкъ, котораго видѣли мы встрѣтившагося съ нами въ воротахъ. Меня свели въ спальню; баронесса еще спала, я осматриваю больнаго, даю совѣты и вкупѣ прошу о землемѣрѣ. Наконецъ, согласился и баронъ дать землемѣра и велѣлъ намъ сказать о томъ Черневскому. Мы къ нему, сказываемъ о согласіи барона и говоримъ съ нимъ о желаемомъ нами обмѣнѣ земли, и Рахмановъ на свою голову о томъ его проситъ и кланяется, а мнѣ не было резону и противиться тому. Г. Черневскій снисходитъ на Рахманову просьбу и говоритъ, что необходимо надобно обоимъ намъ подать от себя о семъ размѣнѣ полюбовную общую и самими нами подписанную сказку, и туритъ насъ скорѣе ѣхать въ кантору. Мы туда. Рахмановъ спѣшитъ и проворитъ дѣломъ, а я того еще болѣе, но дѣлаю то непримѣтнымъ образомъ. Наконецъ, написали, подписали и подали, и тѣмъ какъ печатью дѣло утвердили. Бумага сія была великой важности, и я не сомнѣвался, что она послужитъ мнѣ въ пользу. Секретари и всѣ трудятся о скорѣйшемъ производствѣ сего новаго дѣла; однако, не успѣли все нужное по этому написать и отложили до утрева.

Между тѣмъ, судьи осматриваютъ на планѣ и апробуютъ нарѣзки. Тутъ опять все дѣло висѣло на волоску, и Рахмановъ явно доказалъ, что онъ и тогда еще ничего не видѣлъ и не усматривалъ. Спрашиваетъ, но ему за меня и то отвѣчаютъ, что надобно, онъ указываетъ пальцемъ, но совсѣмъ не туда и несетъ пыль и нелѣпицу. Канторскіе даже усмѣхаются его незнанію и говорятъ: «такъ, дескать, такѣ»; а чего такъ, ничего такъ не бывало! Словомъ, онъ и тогда все еще былъ въ томъ мнѣніи, что у него ни шага земли не отходитъ, а вмѣсто того, отрѣзывалось отчасти мнѣ, отчасти въ казну цѣлыхъ 1,300 десятинъ. Вотъ какое странное дѣло! Истинно самъ Богъ затмѣвалъ ему по сіе время глаза и Самъ побуждалъ его утверждать ошибку свою помянутымъ доношеніемъ, и я только всему тому чудился.

За симъ произошла остановка всему дѣлу за землемѣромъ. Рахманову и мнѣ, и самому барону хотѣлось, чтобъ посланъ былъ Гаврила Кузьмин, а Черневскому того не хотѣлось; а услышали мы съ неудовольствіемъ, что ему хочется отправить съ нами Судакова, а за симъ, въ сей день и не положено было еще ничего, и мы принуждены были ни съ чѣмъ и въ недоумѣніи о томъ разъѣхаться. Я поѣхалъ къ барону, и нашедши его въ жару, лѣчу его кое-чѣмъ и, отобѣдавъ у него, уѣзжаю къ Иванову; тамъ засадили меня поневолѣ играть въ вистъ, и я долженъ былъ, въ угожденіе ихъ, просидѣть за симъ цѣлый день и вечеръ. Наконецъ, ужинаемъ, рѣзвимся, веселимся, сожигаемъ маленькій фейерверк и тѣмъ оканчиваемъ сей день, и я возвращаюсь на квартеру въ удовольствіи, ибо шло все хорошо и ладно.

Настаетъ за симъ 15-е декабря и уже 55-й день пребыванія моего въ Козловѣ. Въ этотъ день, всѣ бывшія происшествія были для меня сущею загадкою, ибо я не постигалъ къ чему онѣ всѣ клонились, и думая, что можетъ быть и ихъ устрояла и располагала невидимая рука Господня, ожидалъ, что разрѣшитъ все время. Вставши, по обыкновенію, очень рано, спѣшилъ я изготовлять почту и заготовленныя сочиненія свои для отсылки въ Москву, для печати, занимаясь тѣмъ все утро. Потомъ поѣхалъ я къ Рахманову, осматриваю у гусара его больную ногу, и увидя антоновъ огонь, даю совѣтъ, чѣмъ скорѣе его захватывать и лѣчить ногу. Отѣ него поѣхалъ къ Черневскому лѣчить больную жену его, но ей уже полегчѣло. Я прошу его о дѣлѣ, и онъ обѣщалъ въ тотъ день окончить все, — от него поскакалъ я къ барону. Ему также полегчѣло, и онъ дивился, для чего по сіе время не исполнено всего по нашему дѣлу. Оттуда скачу въ кантору, куда съѣхались уже всѣ, но изъ судей былъ только одинъ Черневскій. Мы ждемъ милости Господней. Но что-то остановилось, и дѣло наше не подписывается. «Господи! что такое?» говоримъ; и слышимъ, что остановилось за нерѣшимостію, кого послать изъ землемѣровъ. Я упоминалъ уже, что Рахманова догадало просить Кузьмина, какъ проворнѣйшаго изъ всѣхъ, и баронъ его и посылалъ; но Черневскій, по какой-то злобѣ на него, никакъ того не хотѣлъ. Пошли споры и пересылки. Говорятъ намъ, что хотятъ отправить съ нами дурака Судакова, мы охаемъ и не знаемъ, что намъ съ симъ шутомъ и болваномъ будетъ дѣлать; стараемся всячески сіе отклонить, но ни что не успѣваетъ! Судья закарячился! Поѣхалъ секретарь къ барону и повезъ къ нему бумаги наши.

Между тѣмъ, по планамъ въ разсужденіи нарѣзки покупной и завладѣнной земли г. Бѣляевымъ въ нашей Пандинской округѣ, вышел-было опять споръ от г. Салтыкова; но, по счастію, я, вошедъ въ посредничество и разбирательство сего ихъ спора, успѣлъ и оный прекратить и оставить ихъ въ удовольствіи. Секретаря всѣ дожидались очень долго, но не могли дождаться; и всѣ ушли изъ канторы, но мы съ Рахмановымъ остались еще дожидаться. Ждали, ждали, да и стали! Наконецъ, идемъ пѣшкомъ къ директору обѣдать, куда пріезжаетъ. къ намъ секретарь и сказываетъ, что баронъ опредѣленіе о посылкѣ землемѣра подписалъ, а прочіе нѣтъ. «Экое горе, говоримъ, что дѣлать: надобно ѣхать послѣ обѣда опять къ Черневскому и просить?» Находимъ у него землемѣра Буксгеведена, просящаго, чтобъ его послали. Черневскій намъ прямо и съ клятвою сказалъ, что Кузьмина не пошлетъ. Всѣ просьбы Рахманова не успѣваютъ ни мало. Нечего дѣлать, возвращаемся ни съ чѣмъ опять къ директору и играемъ въ карты; но и карты нейдутъ на умъ, говоримъ опять о своемъ дѣлѣ, думаемъ, совѣтуемъ между собою и рѣшаемся ѣхать къ барону. Сидимъ у него вечеръ и сказываемъ, что судьи меньшіе не хотятъ подписывать опредѣленіе. Баронъ вздурился: хочетъ на своемъ сдѣлать.

Директоръ того еще больше хочетъ на своемъ поставить. Мы попались между ссорою ихъ, досадуемъ, что за насъ и по нечаянности такъ все вышло. Наконецъ возвращаемся опять къ Иванову, играемъ и у него ужинаемъ, а тѣмъ и кончился сей бурный и хлопотливый и безпокойный день.

Наконецъ, наступаетъ 16-е число мѣсяца декабря. Въ оный находясь въ совершенной неизвѣстности о томъ, чѣмъ оный кончится и что произойдетъ далѣе, одѣвшись по-утру поѣхалъ я въ кантору и велѣлъ сдѣлать достальную нарѣзку промѣненнымъ землямъ и оттушевать оныя. Сіе тотчасъ было и исполнено. Оттуда пріѣхалъ я къ Рахманову узнавать, не знаетъ ли онъ вновь чего, и вмѣстѣ съ нимъ свое горе мыкать; но ему столько-жъ мало было извѣстно, сколько и мнѣ. Вздумали послать провѣдать о секретарѣ. И какъ услышали, что онъ поѣхалъ къ Черневскому, то рѣшились и сами туда же съ г. Рахмановымъ ѣхать. Однако секретаря тамъ уже не застали, а г. Черневскій обрадовалъ насъ, сказавъ, что онъ наконецъ, по просьбѣ барона, дѣло наше подписалъ, и поздравлялъ насъ, съ окончаніемъ онаго.

Нельзя изобразить, какъ много оба мы обрадовались, сіе услышавъ: обоимъ намъ жизнь Козловская уже понаскучила. И какъ оставалось намъ тогда помышлять уже о сборахъ къ отъѣзду, то тотчасъ поѣхали мы, благодарить барона. Посидѣвъ у него, проѣхали къ Рахманову пить кофе, и гдѣ насъ уже оный дожидался. Туда пріѣхали, также Ивановъ, Морозовъ, Буксгеведенъ и лѣкарь. Напившись кофе, мы разъѣхались врознь: я поѣхалъ въ кантору искать межевщика, но его тамъ не засталъ, но попроворилъ, по крайней мѣрѣ, указами. Тотчасъ были и тѣ подписаны и готовы, ибо всѣ старалися намъ помогать. По возвращеніи на квартеру, приходилъ ко мнѣ Николай Степановичъ, меньшой братъ г. Рахманова, и посидѣлъ; потомъ былъ у меня и межевщикъ и я его поподчивалъ. Проводивъ его, пошелъ я обѣдать къ Иванову; тамъ засадили меня тотчасъ опять играть въ карты, и день сей былъ мнѣ и въ игрѣ счастливъ, я выигралъ болѣе шести рублей. Но послѣ обѣда, бросивъ карты, спѣшилъ исполнить долгъ, и поѣхалъ благодарить втораго члена, у котораго я еще не былъ. Отблагодаривъ его и посидѣвъ, проѣхалъ къ городничихѣ; тамъ, напившись съ лѣкаремъ чаю, поѣхалъ къ барону; у него посидѣвъ, съ нимъ распрощался и проѣхалъ къ Иванову; от него ходилъ къ Морозову, секретарю, и у него посидѣлъ и, поблагодаривъ, пошелъ опять къ Иванову, а оттуда домой, гдѣ нашолъ купца Бородина и при немъ уклалъ всѣ свои книги и буторъ и собрался въ путь. Но какъ дѣлать было нечего, то, простившись съ Бородинымъ, пошелъ опять къ Иванову, чтобъ тамъ ужинать, гдѣ услышалъ, что Рахмановъ мой, вмѣсто того, чтобъ спѣшить собираться и проворить дѣломъ, поскакалъ играть съ пріѣзжими, и проигралъ 120 рублей. Между тѣмъ дѣло наше все шло своимъ чередомъ. Назначенный межевщикъ, будучи человѣкъ проворный, вертѣлъ и крутилъ всѣмъ дѣломъ, принималъ, переписывалъ дѣла; собирали команду и отправляли. Наконецъ пріѣхали и хозяева, и мы отъужинавъ, распрощались со всѣми. Рахмановъ положилъ ѣхать на другой день въ обѣдъ, а я — съ полуночи.

Симъ кончился сей послѣдній день ровно двухмѣсячнаго моего пребыванія въ Козловѣ, а симъ окончу я и сіе письмо мое, превзошедшее уже свои предѣлы и скажу, что я есмь вашъ, и проч.

(Генваря 3-го дня 1811 года).

БОЛОТОВКА Письмо 246

Любезный пріятель! Ну, теперь откроется опять новая сцена, и умственному вашему взору представятся происшествія совсѣмъ другаго рода. Вы должны будете воображеніемъ своимъ сопутствовать мнѣ, ѣздящему и бродящему по лѣсамъ, по горамъ, по буграмъ и по полямъ, покрытымъ глубокими снѣгами, и взирать на новые мои труды, хлопоты, заботы и безпокойства. Но чтобъ представить все оное вамъ живѣе, то прицѣплюсь я къ концу прежней нити моего повѣствованія и простру оное далѣе.

Итакъ, препроводивъ помянутымъ образомъ въ городѣ Козловѣ цѣлые два мѣсяца въ безпрерывныхъ суетахъ, заботахъ, хлопотахъ и безпокойствахъ и добившись на-силу-на-силу до конца дѣла моего по канторѣ, — рѣшился я подвергнуть себя трудамъ и безпокойствамъ новымъ, необходимо сопряженнымъ съ тѣмъ неблизкимъ путешествіемъ зимнимъ, въ которое положилъ я непремѣнно отправиться. Отъѣздъ мой воспослѣдовалъ дѣйствительно на другой день, случившійся 17-го декабря, и задолго еще до свѣта. Но какъ ни рано мы съ квартиры своей выѣхали, но, ѣдучи мимо двора, гдѣ жилъ другъ мой, Яковъ Кузьмичъ, не могъ я того сдѣлать, чтобъ къ нему не заѣхать и съ нимъ не проститься и не поблагодарить его за всѣ его себѣ услуги, ласки и благопріятство. По счастію, нашли мы его уже вставшаго и от болѣзни своей поправляющагося. Итакъ, посидѣвъ у него немного минутъ и поговоривъ обо всемъ и простившись, пустились мы въ свой путь изъ города.

Ночь была тогда самая темная и стужа презѣльная, а потому и неудивительно, что не успѣли мы выѣхать изъ Козлова и выбраться въ степь, какъ въ темнотѣ и сбились съ большой, занесенной почти совсѣмъ и непримѣтной дороги и заѣхали далеко въ сторону. Узнавъ, наконецъ, по примѣтамъ, что мы не туда ѣдемъ, стали мы въ пень и не знали, куда ѣхать далѣе и какую избирать намъ изъ попадающихся намъ дорогъ многихъ. Но, по счастію, услышали мы впереди собачій лай и, заключая, что тутъ надобно быть какой-нибудь деревнѣ, на оную и пустились. Мы, и дѣйствительно, скоро послѣ того пріѣхали къ одному, совсѣмъ намъ незнакомому селенію, и рады были, что до онаго добились. Но тутъ новое напало на насъ горе: не можемъ никого убѣдить взять на себя трудъ выпроводить насъ на большую Тамбовскую дорогу: никому не хотѣлось разстаться съ тепломъ и на стужѣ зябнуть болѣе получаса, принуждены мы были стоять, покуда нашли нанять одного знающаго проводника, который и вывелъ насъ на путь истинный.

Тогда старались мы все потерянное время замѣнить скорѣйшею ѣздою, и ѣхали такъ скоро, что со свѣтомъ вдругъ успѣли доскакать до Двориковъ, отстоящихъ за 33 версты от Козлова. Тутъ, покормивъ лошадей и пообѣдавъ по-дорожному, пустились мы въ дальнѣйшій путь и продолжали оный съ такою поспѣшностію, что въ тотъ же еще день, хотя въ прахъ перезябнувъ, но успѣли доѣхать до Тамбова, гдѣ, вмѣсто того, чтобы скорѣй обогрѣться, принуждены были опять съ полчаса стоять на улицѣ и зябнуть на стужѣ, покуда могли отыскать себѣ квартеру, которую хотя и нашли наконецъ въ харчевнѣ, но такую, которой были мы и не рады: проклятая, была такъ холодна, что я принужденъ былъ спать на печи, да и тамъ едва согрѣлся.

Переночевавъ кое-какъ, встали мы опять очень рано и задолго до свѣта. Тутъ почувствовалъ я превеликую боль въ плечѣ, безпокоющую меня крайне. И какъ не трудно было заключить, что произвелъ ее пронзительный холодный вѣтеръ, дувшій мнѣ влѣво съ боку моей повозки, то за нужное почелъ, прежде выѣзда изъ города, заслать въ аптеку и купить въ ней ромашки и канфоры, которыхъ со мной тогда не случилось, и кои нужны были для недопущенія усилиться боли. Аптеку нашли, но сколько ни стучались, но не могли ни кого достучаться: всѣ спали еще глубокимъ сномъ въ городѣ. Подосадовавъ на то, но, не хотя долго затѣмъ мѣшкать, принужденъ я былъ предать плечо свое на произволъ судьбы и велѣть пускаться въ путь, ѣхать намъ было хотя опять очень темно, но, по крайней мѣрѣ, не могли сбиться: по всей дорогѣ и по полямъ и въ лѣсу были кошолки, и онѣ намъ служили провожатыми. Итакъ, мы со свѣтомъ вдругъ прилетѣли въ село Разсказово и остановились кормить въ тамошней харчевнѣ, которая одна только и была въ семъ огромномъ селеніи, да и та прескверная, чадная и безпокойная, но на дорогѣ до того ли, чтобъ разбирать, — мы и той были рады.

Не успѣли мы отпречь лошадей и сколько-нибудь отогрѣться, какъ поднялась такая страшная мятель, что никакъ не можно было далѣе ѣхать и пускаться въ нашу обширную степь, а особливо къ ночи: тутъ не было ни кошолок и ни какихъ другихъ примѣтъ, и всего легче можно было сбиться съ дороги и въ степи погибнуть. Думали, думали, горевали, но принуждены были рѣшиться остаться ночевать въ Разсказахъ. Въ самое то время глядимъ, скачутъ къ намъ и оба наши Рахмановы съ межевщикомъ и пристаютъ въ той же харчевнѣ. «Добро пожаловать», говорю я имъ и радуюсь, что съ ними, по крайней мѣрѣ, будетъ не скучно. «Что, братцы, спрашиваю, какова погодка, и можно ли ѣхать далѣе?» — «Куда тебѣ, отвѣчаютъ они, безъ смерти смерть, мы и сюда на силу доскакали». — «Да какъ же намъ быть?» спросилъ я. «Да ночевать здѣсь, да и только всего», отвѣчали они. «Конечно, говорю я, другаго нечего дѣлать; но квартерка-то, братцы, видите какая скверная, грязная, мокрая, холодная и дурная; въ прахъ мы всѣ тутъ иззябнемъ и обезпокоимся». — «Ну, чтожъ дѣлать, сказалъ Рахмановъ, такъ уже и быть». Но межевщикъ подхватилъ: «постойте, ребята, у меня здѣсь есть попъ Егоръ знакомый, и у него свѣтлички изрядныя, не послать ли мнѣ къ нему и не поможетъ ли онъ въ нашей нуждѣ и горѣ? не пригласитъ ли къ себѣ?» — «Хорошо бы это, и очень-очень недурно», воскликнули мы всѣ.

Тотчасъ наряжается къ попу посланник , а между тѣмъ садимся за столъ и начинаемъ по-дорожному утолять свой голодъ; всѣмъ намъ уже не до разборовъ, а ѣдимъ что случилось съ собою и что нашли у харчевника. Мы не успѣли еще отобѣдать, какъ глядимъ, и самъ отецъ Егоръ въ двери и убѣдительно проситъ насъ всѣхъ переѣхать къ нему въ домъ ночевать; сказываетъ намъ, что у него есть особая теплая свѣтлица, и что намъ въ ней будетъ спокойнѣй; мы тому рады, тотчасъ соглашаемся, благодаримъ его, и пошли того-жъ часа съ нимъ вмѣстѣ, ибо домъ его былъ недалеко, а повозкамъ велѣли переѣзжать послѣ себя. Попъ намъ радъ, а мы рады тому, что нашли у него преспокойную для себя, особую хату. Тотчасъ за нами пріѣхали и повозки наши. «Ну, ребята, говоримъ мы своимъ людямъ, носите постели и все-и-все сюда, и принимайтесь за самоваръ, а ты, братъ, сказалъ Рахмановъ своему повару, принимайся-ка за свои кастрюли и изготовь намъ получше ужинъ, и чтобъ мы всѣ не были голодны». Чрезъ нѣсколько минутъ самоваръ и проявился на столѣ. «Ну, ребята, говоримъ мы между собою, давайте пить чай и отогрѣваться онымѣ». Была съ нами и французская водочка, ну-ка мы затѣвать и пуншик и поить имъ межевщика съ хозяиномъ нашимъ, а мнѣ отыскали мою трубочку; я ну-ка курить и запивать чайкомъ и напился до-сыта. По снятіи самовара, говорю я сотоварищамъ своимъ: ■ну, что-жъ, братцы, станемъ мы теперь дѣлать, до ужина еще долго, и такъ сидѣть скучно?» — «Всего бы лучше, сказалъ на сіе Рахмановъ, заняться картами, но вотъ бѣда, что ни ты, ни братъ въ банк не играете, а Гаврила Алексѣевичъ и ни въ какую». — «Постойте, ребята, воскликнулъ я на сіе: не хотите ли играть въ реверсисъ, это игра такая, въ которую всѣ мы играть можемъ, и навеселимся, и нахохочемся довольно, а при томъ и совсѣмъ незадорная и неубыточная». — «Хорошо-бъ! сказалъ на сіе младшій Николай Рахмановъ; но мы объ ней и не слыхивали и никто изъ насъ ее не знаетѣ». — «О, что касается до этого, то, сказалъ я, такъ я васъ въ одинъ мигъ ей научу; она совсѣмъ немудреная и всякому тотчасъ ее понять можно». — «Ну хорошо, братецъ, сказалъ старшій г. Рахмановъ, поучи ты насъ оной, я охотно хочу ее видѣть». И тотчасъ тогда проявились на столѣ карты отыскали тарелочку, а вмѣсто марок употребили самыя мелкія мѣдныя деньги и я, ну, ихъ учить и разсказывать всѣ правила, при игрѣ сей наблюдаемыя. Какъ всѣ они люди были умные и понятливые, то въ мигъ и поняли они ее, и не успѣли игры двѣ съиграть, какъ сдѣлались уже и мастерами въ оной! А тогда и пошли у насъ смѣхи и хохотанья. Всѣмъ имъ она отмѣнно полюбилась, и межевщикъ только и твердилъ: «ай, квинола! (?) а вѣдь игра прямо веселая и на что ея лучше!» Словомъ, весь этотъ вечеръ провели мы очень весело и за игрою своею и не ■ видѣли, какъ прошелъ онъ. Между тѣмъ изготовили намъ сытный ужинъ, и мы, наѣвшись и напившись, полеглись повалкою на полу спать, имѣя притомъ удовольствіе услышать, что и мятель наша утихла, и что сдѣлалось темно.

На утріе поднялись мы-таки довольно рано. И пустившись въ путь, доѣхали до предѣловъ нашей Пандинской округи, и тутъ разъѣхались врознь: Рахмановъ поѣхалъ прямо въ свое Калугино, а я — въ свою Болотовку, куда и успѣлъ доѣхать еще въ двѣнадцатомъ часу, и радъ былъ, что нашолъ у себя хоть невзрачную и некрасивую, но теплую и спокойную бѣлую свѣтличку. Прикащикъ мой выбѣжалъ меня встрѣчать и не успѣлъ услышать от меня, на чемъ и какъ рѣшилось наше дѣло и за чѣмъ я тогда пріѣхалъ, какъ вспрыгался от радости и не вѣрилъ почти самъ себѣ, что это онъ слышитъ, а особливо не могъ надивиться онъ недогадливости Рахманова и надсѣдался даже со смѣху, какъ я разсказывалъ ему все происходившее у насъ. Однако, я ему подтвердилъ, чтобъ онъ до поры, до времени ничего о томъ не говорилъ и не сказывалъ. Далѣе чудился онъ тому, что хотимъ мы землю межевать зимою, что казалось ему со всѣмъ невозможнымъ дѣломъ. «Молчи! говорю я ему, это не твое уже дѣло будетъ, и можно, а ты дѣлай только то, что я тебѣ приказывать стану!» — «Хорошо, судырь, отвѣчалъ онъ, я готовъ исполнять приказанія ваши, но боюсь чтобъ не вышли у насъ вздоры и чтобъ не взбунтовали наши сосѣди, да и самъ Рахмановъ чтобъ не взбѣленился и не вздурился, какъ узнаетъ, сколько у него земли отходитъ, и теперь нельзя уже ему не узнать того». — «То такъ, говорю я, однако поглядимъ и посмотримъ, что будетъ, а между тѣмъ вели-ка ты скорѣе заготовлять межевые ■столбы и скажи мнѣ, что у васъ здѣсь дѣлается и происходитѣ». — «Столбы, судырь, тотчасъ поспѣютъ, отвѣчалъ онъ, а мы только-что изготовили къ отправленію въ Богородицкъ къ вамъ обозъ со столовымъ запасомѣ». — «Ну, это хорошо, сказалъ я, благо кстати мнѣ отписать къ домашнимъ своимъ туда письма». Въ самое сіе время въ двери ко мнѣ нашъ приходскій попъ Александръ, съ которымъ мы ► вмѣстѣ и отобѣдали и весь день проговорили. Онъ дивился также тому, что мы хотимъ межевать зимою, и опасался также, что [бъ] не вышло какихъ вздоровъ от тамошнихъ глупыхъ и безразсудныхъ сосѣдей, а я не столько опасался сего, какъ страшился той минуты, въ которую узнаетъ Рахмановъ всю свою ошибку и недогадливость, и занимался уже мыслями о томъ, что мнѣ ему тогда говорить и чѣмъ его успокоивать.

Попъ просидѣлъ у меня до самаго вечера, а сей проводилъ я въ судаченьѣ съ своими о предстоящемъ межеваньѣ и въ писаніи къ роднымъ своимъ писемъ. Сихъ увѣдомлялъ я о своемъ пріѣздѣ въ свою степную деревню и обо всѣхъ обстоятельствахъ и заключилъ тѣмъ, что не знаю еще, какъ пойдетъ наше дѣло, и не могу ничего сказать о томъ, долго ли я тутъ пробуду.

На другой день послѣ сего все утро провелъ я въ совѣщаніяхъ и разговорѣ съ своими о межеваньѣ, а потомъ поѣхалъ къ Рахмановымъ въ Калугино. Тамъ нашелъ уже пріѣхавшую межевую команду и межевщика, отправляющаго въ нашъ уѣздный городъ своего помощника за исправникомъ, а солдатъ по разнымъ деревнямъ за повѣренными и понятыми, ибо безъ всѣхъ сихъ людей къ межеванью приступить было не можно. Рахмановы были мнѣ очень рады; я нашолъ ихъ живущихъ уже въ новомъ, порядочномъ и довольно большомъ домѣ, а не въ такихъ маленькихъ хоромцахъ, въ какихъ живалъ отецъ ихъ. И какъ послѣ обѣда поднялась опять кура, то не пустили они меня от себя, а уняли ночевать, чему я былъ и радъ, ибо хотя до жилища моего не далѣе было верстъ шести или семи, но въ такую дурную погоду и къ ночи ѣхать мнѣ не хотѣлось. Чтобъ веселѣе проводить время, а особливо вечеръ, то засѣли мы играть въ карты и опять въ реверсисъ, который имъ очень полюбился. Итакъ, было у насъ много смѣховъ и хохотанья и довольно весело, а мнѣ тѣмъ паче, что дѣло мое все было на старомъ, и Рахмановъ все еще не усматривалъ своей ошибки, хотя всякой часъ твердилъ Нащокинскую землю и Тарховъ ходъ и былъ все еще въ томъ мнѣніи, что у него ничего не отойдетъ земли.

Какъ кура и мятель не только не унялись въ ночь, но продолжались и во весь послѣдующій день, то господа Рахмановы, особливо меньшой, полюбившій меня отмѣнно, унимали меня пробыть у нихъ и сей день весь; а поелику мнѣ было хорошо, то и самъ я домой не тянулся и охотно на ихъ просьбу соглашался и остался еще у нихъ ночевать. Въ сей день пріѣхалъ къ намъ Тараковскій, а потомъ Бѣляевъ. Сей послѣдній только-что прискакалъ тогда изъ Козлова. У него были также купленныя земли, но какъ онъ во время рѣшенія нашего дѣла не прилагалъ, о полученіи оныхъ ни малѣйшаго старанія, то канторою были они какъ-то и пропущены. А тогда вздумалось ему, упустя время, иттить въ лѣсъ по малину и ихъ отыскивать и доставать. Онъ бросился въ кантору, и, какъ думать надобно, сунулъ тамъ большой кусокъ въ руки, ибо привезъ съ собою къ межевщику письма, въ которыхъ писали къ нему, чтобъ онъ перемѣнилъ нарѣзку на планѣ и помѣстилъ и ему проданную землю. Но межевщикъ усмѣхнулся только и ему сказалъ: «государь мой, этакихъ дѣлъ по приватнымъ письмамъ не дѣлаютъ и мнѣ сего никакъ сдѣлать невозможно, а развѣ привезете вы ко мнѣ формальный указъ о томъ изъ канторы». И съ тѣмъ его отпустилъ. Всѣ начали смѣяться тому, по его отъѣздѣ, но меня обстоятельство сіе весьма озаботило и смутило, и я боялся, чтобъ мнѣ не вышло оттого какого-нибудь помѣшательства. Итакъ, и сей день препроводилъ я въ совершенной о судьбѣ своей неизвѣстности.

Въ наставшій послѣ сего день все утро провели мы въ балагуреньѣ и играніи въ карты, а межевщикъ въ дѣланіи нашего плана. Въ обѣдъ возвратился изъ Кирсанова помощникъ, съ извѣстіемъ, что вслѣдъ за нимъ хотѣлъ пріѣхать и исправник ; также возвратился и одинъ солдатъ, посыланный за повѣренными. Передъ вечеромъ поѣхалъ я домой, и ѣдучи мимо воротъ деревенскаго сосѣда моего, старика Тараковскаго, завернулъ къ нему, чтобъ уговорить его услужить чѣмъ-нибудь межевщику; но какъ у него случилось тогда множество гостей, и всѣ они были подгулявши, то и нельзя было о томъ съ нимъ говорить. Что касается до нашего дѣла, то оно было все еще на прежнемъ основаніи, и Рахмановъ, все еще помраченъ былъ тьмою и невѣдѣніемъ. Между тѣмъ, повѣренный мой и крестьяне бродили въ сей день по степи и отыскивали по Нащокинскому рубежу подлинныя межевыя ямы, ибо столбовъ не было уже ни одного, и всѣ они были въ претекшіе многіе годы растасканы, и я, по возвращеніи своемъ ввечеру домой, нашолъ ихъ въ прахъ перезябшими и измучившимися до безконечности. Но, по счастію, проходили и промучились они не по-пустому, и всѣ ямы отыскавъ, позамѣтили ихъ тычками, за то и сказалъ я имъ большое спасибо.

Не успѣлъ я по-утру на другой день напиться своего чаю и, присѣвъ немного, пописаться, какъ гляжу-ѣдутъ ко мнѣ гости: сосѣдъ мой, г. Тараковскій и вслѣдъ за нимъ и г. Бѣляевъ, Иванъ Авксентіевичъ. Я принимаю ихъ съ обыкновенною ласковостію и стараюсь занять ихъ кой-какими разговорами о постороннемъ. Но у нихъ на умѣ болѣе наше межеванье, и я въ разсужденіи и онаго и кое-какъ ихъ поубаилъ и поуспокоилъ. По отъѣздѣ же ихъ от меня, сажусь въ сани и скачу опять къ Рахмановымъ. Сихъ нахожу я совсѣмъ уже въ другомъ положеніи, ибо завѣса начинала уже подниматься и они узнавать странное и страшное для себя и такое дѣло, которое они себѣ и не воображали, — однако, все еще не довольно ясно усматривали всю истину. Произошло сіе, какъ думать надобно, от того, что какъ въ минувшій день повѣренные и мужики мои бродили по степи, отыскивали и замѣчали ямы, то случилось то увидѣть его крестьянамъ и донести господину своему о томъ, что наши обходили и замѣтили всю ихъ находящуюся въ Нащокинскомъ звенѣ землю, и спрашивали у него, неужели отойдетъ от нихъ вся земля оная. Сіе натурально долженствовало смутить тогда весь духъ въ господинѣ Рахмановѣ, и всѣ мысли его привести въ такое замѣшательство и разстройку, что онъ не зналъ что и думать, и гадать; и находясь въ семъ смущеніи неописанномъ, начиналъ между разговорами самъ мнѣ признаваться, что у него въ Нащокинскомъ звенѣ есть владѣніе. Сіе поразило и смутило и самого меня, но я имѣлъ столько еще духа, чтобъ сказать ему: «а какъ же, братецъ, неужели ты сего до сего времени не зналъ, а кажется ты сколько разъ видѣлъ и разсматривалъ планъ и читалъ опредѣленіе, какъ бы тебѣ, кажется, давно не усмотрѣть и не знать того!» — «То-то и дѣло, сказалъ онъ, качнувъ головою и самъ на себя негодуя: кабы знато было да вѣдано, такъ не то бы можетъ быть было!» — «Ну, сказалъ я на сіе, хотя я и не знаю, что бы такое могло быть иное, но то, по крайней мѣрѣ, знаю, что ежели и отойдетъ изъ владѣнія вашего сколько-нибудь земли, такъ, по крайней мѣрѣ, не я тому причиною, и ты, пожалуй, братецъ, на мой счетъ не относи того и не думай никакъ, чтобъ произошло то по какимъ-нибудь моимъ проискамъ и домогательствамъ. Этого совсѣмъ не бывало, и я въ семъ пунктѣ совсѣмъ ни мало предъ тобою не виненъ, а всему тому виноватъ злодѣй Пашковъ: его, проклятаго, догадало отмежевать себѣ всю сію землю на имя Нащокина, которую отмежевку канторѣ никакъ уничтожить уже было не можно; а что мнѣ она теперь достается, тому причиною совсѣмъ уже не то, а жадность Пашкова и то обстоятельство, что онъ во всѣхъ купленныхъ земляхъ замежевалъ себѣ множество излишней земли, и какъ ихъ всѣ от нихъ отчислили и ихъ сдвинули, то и опросталось тѣмъ звено Нащокина, изъ котораго мнѣ и другимъ покупщикамъ и намѣрили, и это пришло уже само по себѣ и случайнымъ образомъ, по необходимости и безъ всякаго нашего о томъ домогательства; да инако и быть уже не могло». — «Да, да, подхватилъ онъ, слышалъ я тоже и от Гаврилы Алексѣевича: но... но»... Въ самое сіе время подошли къ намъ другіе и помѣшали намъ далѣе продолжать сей важный разговоръ.

Симъ образомъ старался я всячески его поубаить, но изъ послѣднихъ его неоконченныхъ словъ и сказанныхъ «но, но...» — заключилъ я, что всѣ слова мои его далеко еще не успокоили, и подозрѣвалъ, что на умѣ у него есть что-нибудь не даровое противъ меня; а сіе подозрѣніе и увеличилось, какъ онъ вскорѣ послѣ сталъ говорить, что опасается онъ, чтобъ Караваенскіе, узнавъ все дѣло, не сдѣлали бунта и не помѣшали бы ему отрѣзать свою дачу по Коширкѣ от нашей общей округи; и потому, будто бы для сего собственно, сталъ меня просить, чтобъ я допустилъ его напередъ отмежеваться от Караваенскихъ земель, а тамъ бы уже межевалъ свою землю. Неожидаемая сія просьба проникла въ одинъ мигъ сквозь всю мою душу, и я тотчасъ усмотрѣлъ, что это былъ финтъ и затѣянный единственно для выигранія времени, для скованія противъ меня какого-нибудь злаго кова, а потому и не хотѣлъ никакъ, не смотря на всѣ ихъ уговариванья и просьбы, на то согласиться; но представлялъ имъ тысячу справедливыхъ резоновъ, понуждающихъ меня спѣшить своимъ отмежеваньемъ. Словомъ, сколько всѣ они меня ни убѣждали, но я остался непреклоннымъ и радовался тому, что, по крайней мѣрѣ, межевщикъ не мѣшался въ наше, во весь вечеръ продолжавшееся, преніе и сидѣлъ только молча. Вскорѣ потомъ пошолъ онъ со старшимъ Рахмановымъ въ баню, а мы съ меньшимъ братомъ занялись бездѣлушками; и какъ онъ охотникъ былъ до рисованья и во всѣхъ отношеніяхъ и умнѣе, и добронравнѣе, и любопытнѣе былъ старшаго брата, то училъ я его на досугѣ рисовать вилками картинки сквозь бумагу. Что у межевщика съ Рахмановымъ происходило и говорено было въ банѣ, того уже не знаю, а только старшій братъ пришелъ оттуда очень смутенъ и туманенъ.

Какъ вскорѣ за симъ накрыли на столъ и мы поужинавъ пошли всѣ спать, и въ спальнѣ ихъ, гдѣ намъ постланы были всѣмъ постели, случилось быть на сей разъ очень холодно, то я очень долго не могъ заснуть, сперва от того, что долго не могъ согрѣться, а тамъ от того, что раздумался о происшествіяхъ сего дня и обо всѣхъ тогдашнихъ обстоятельствахъ и критическомъ моемъ положеніи. Съ одной стороны, подозрѣніе мое о замышляемомъ Рахмановымъ противъ меня какомъ-нибудь ковѣ, увеличивалось отъ-часу болѣе и, по многимъ его словамъ, не имѣлъ я уже въ томъ никакого сумнѣнія, съ другой-не весьма уже надѣялся на все благопріятство ко мнѣ межевщиково, а начиналъ уже по нѣкоторымъ словамъ его подозрѣвать, что едва ли и онъ не имѣетъ въ заговорѣ противъ меня какого соучастія. Человѣкъ сей, при всей его наружной приверженности и благопріятствѣ ко мнѣ, не совсѣмъ мнѣ нравился: былъ онъ самая проворная и хитрая особа и походилъ во всемъ болѣе на лукаваго іезуита, нежели на добраго и простодушнаго русака. Съ третьей — зналъ я довольно всѣ плутни, шильничество и мытарства, дѣлаемыя межевщиками, и какія могутъ они, ежели захотятъ, строить каверзы, а особливо такіе проворы и хитрецы, каковъ былъ сей. Далѣе приходило мнѣ на мысль и то, что хотя онъ въ преніе наше и не мѣшался, а сидѣлъ только ничего не говоря, но что у него на умѣ было, того неизвѣстно. Можетъ быть, говорилъ я самъ себѣ, онъ въ самое то время выдумывалъ средства къ сдѣланію Рахманову какой-нибудь въ предосужденіе меня помощи, и почему знать, не задобренъ ли онъ былъ уже от него и не убѣжденъ ли держать болѣе ихъ сторону, нежели мою. Кромѣ сего, зналъ я и признавался самъ себѣ, что хотя я и не соглашался дать волю межеваться Рахманову напередъ, но все мое противорѣчіе ничего не значило и было сущими пустяками, ибо зависѣло то совсѣмъ не от меня, а от воли межевщиковой и кого онъ напередъ межевать захочетъ. Далѣе помышлялъ я, что отлаганіе межеванья моего въ долгій ящикъ можетъ не только меня задержать и принудить долго жить въ скукѣ, въ своей мурьѣ, но въ случаѣ семъ всего легче могутъ произойти от сосѣдей моихъ и Караваенскихъ, у которыхъ также земли много отходило, споры и разныя каверзы, могущія надѣлать мнѣ множество пакостей и остановок . А все сіе приводило всѣ мысли мои въ такую разстройку и замѣшательство, что я долго обо всемъ томъ и о способахъ къ отвращенію всего того думалъ. И какъ по всѣмъ обстоятельствамъ находилъ, что тогда дорога была для меня каждая минута, и от ускоренія межеваньемь зависилъ весь успѣхъ моего дѣла, и что мнѣ необходимо нужно было тѣмъ поспѣшить и достигать до того всѣми возможностми, — то рѣшился я, въ случаѣ нужды, взять на помощь себѣ обыкновенную денежную молитву и, не жалѣя денегъ, заткнуть межевщику пасть и заставить его тѣмъ плясать по своей дудкѣ, ибо вѣдалъ изъ опытности, что орудіе сіе можетъ сильнѣе всего дѣйствовать. Что дѣлать? мыслилъ и говорилъ я тогда самъ себѣ; сіе хотя и доставитъ мнѣ новый убыток , но какъ получу, землю во владѣніе, такъ она мнѣ всѣ мои убытки въ одинъ годъ, или въ два возвратить можетъ. А съ сими мыслями и расположеніемъ я и заснулъ.

Наступившій за симъ день былъ тотъ, въ который поднялась, наконецъ, или исчезла вся завѣса, закрывавшая до того глаза Рахманову, и онъ узналъ всю величину своей потери и всю важность своего недосмотрѣнія. Не успѣли мы встать и напиться чаю, как-гляжу-тащитъ Рахмановъ копію свою съ опредѣленія и проситъ землемѣра, чтобъ вмѣстѣ все оное вновь прочесть и спустить (sic) съ планомъ, и чтобъ онъ ему все яснѣе растолковалъ по плану. Итакъ, засѣли всѣ мы за столъ, стали читать вслухъ съ разстановкою и все нужное разсматривать на планѣ, и я думаю, что г. Рахмановъ впервыя тогда читалъ его съ надлежащимъ вниманіемъ и, при помощи общаго нашего съ межевщикомъ толкованія, понималъ все дѣло. Не можно изобразить, въ какомъ душевномъ смятеніи и состояніи онъ былъ въ ту минуту, когда открылось уже всё-и-всё и онъ узналъ, сколь велика была его оплошность. Лицо его то блѣднѣло, то краснѣло, то багровѣло, и онъ только-что кусалъ себѣ губы, непримѣтно вздыхалъ, самъ на себя досадовалъ, но всячески уже старался предъ нами сокрывать стыдъ свой и, въ прикрытіе оного, говорилъ, что теперь видитъ онъ и самъ, что все такъ, какъ мы говорили; но какъ земли от него отходитъ пропасть изъ владѣнія, то, натурально, ему очень ее жаль. «Но такъ уже и быть!» сказалъ, онъ наконецъ, и тѣмъ дѣло сіе повершилъ.

Я радъ-радъ былъ, что дѣло сіе кончилось и что обоимъ намъ съ межевщикомъ удалось, наконецъ, его удостовѣрить въ томъ, что причиною тому совсѣмъ не я, а всему злу производителемъ былъ Пашковъ своимъ Окоровскимъ межеваньемъ, и что, по самому тому, ему досады имѣть на меня за сіе зло не за что. Итакъ, повидимому, и остались мы по-прежнему друзьями и пріятелями, однако, я не совсѣмъ наружности сей вѣрилъ, а имѣлъ причину все-таки имѣть опасеніе. И что я въ мнѣніяхъ своихъ не обманывался, то и оказалось въ скорости.

Едва только мы все сіе кончили, какъ и подступилъ къ межевщику помощникъ его съ вопросомъ, куда прикажетъ онъ посылать за рабочими, и какое назначать имъ мѣсто? И межевщикъ тотчасъ назначилъ къ тому Рахманову деревню Коширку. Слово сіе кинуло меня ажно въ жаръ: такъ смутился я, сіе услышавъ. А! а! вижу я, что это значитъ, подумалъ и сказалъ я тогда самъ въ себѣ; вотъ догадка моя и совершилась! И какъ легко я могъ заключить, что наступила минута самая критическая и что мнѣ не надлежало терять ни одного мгновенія ока, а ковать желѣзо, покуда оно было еще горячо, — то, изъявивъ на лицѣ своемъ крайнее смущеніе и огорченіе, подошелъ къ межевщику, подавилъ ему непримѣтно руку, такъ что онъ догадался, что я хочу поговорить съ нимъ наединѣ и пошолъ самъ въ другую комнату. Межевщикъ, будучи человѣкомъ догадливымъ, тотчасъ увернулся вслѣдъ за мною въ спальню, а я, схватя его за руку, и безъ дальнихъ окольничествъ, ему сказалъ: «пустое это ты затѣваешь, Гаврила Алексѣевичъ, и послушай-ка: я, по всему твоему ко мнѣ благопріятству, почиталъ тебя себѣ другомъ, итакъ — неужели я обманулся въ этомъ мнѣніи о тебѣ, и ежели нѣтъ, то докажи мнѣ свою дружбу, отмежуй меня напередъ и будь увѣренъ, что безъ благодарности от меня не останешься за то; и увѣряю тебя, какъ честный человѣкъ, что услужу тебѣ такимъ кускомъ, какова ты вѣрно от Рахманова не получишь, — пожалоста, одолжи меня тѣмъ!» Сказавъ ему сіе, подалъ я ему руку, а онъ, только покраснѣвъ въ лицѣ, мнѣ сказалъ: «хорошо, изволь!» И тотчасъ от меня брызнулъ. Чрезъ минуту потомъ подхватилъ онъ за руку Рахманова и повелъ его для такой же тайной конференціи въ спальню. Что они тамъ говорили, того уже не знаю, но говорили что-то долго и видно — межевщикъ его уговаривалъ къ согласію, что межеваться напередъ мнѣ, ибо не успѣли они выттить оттуда, какъ межевщикъ, кликнувъ помощника, сказалъ ему, что онъ намѣреніе свое перемѣнилъ и чтобъ посылали за работниками и велѣли явиться имъ въ Болотовку. Сіе меня обрадовало, и надежда моя начала возобновляться. Межевщикъ, отвернувшись опять, сказывалъ мнѣ, что Рахмановъ невѣдомо-какъ досадуетъ самъ на себя, что прозѣвалъ столь важное дѣло; но яде его убаилъ и доказалъ что пособить тому уже нечѣмъ и его поуспокоилъ. Я благодарилъ втайнѣ моего Бога и не смѣлъ еще вѣрить, чтобъ желаемое совершилось. Къ обѣду подъѣхалъ къ намъ одинъ изъ тамошнихъ помѣщиковъ г. Ржавитиновъ, а послѣ обѣда молодой Тароковской, но я, почувствовавъ, что спавши въ холодной комнатѣ попростудился, а къ тому-жъ, желая сдѣлать разныя пріуготовленія и наряды, не сталъ долго медлить, а поѣхалъ домой, и ввечеру напился своего декокту и тѣмъ простуду свою уничтожилъ.

Все сіе происходило наканунѣ уже самого праздника Рожества Христова. Икакъ въ оной межеванью быть было еще не можно, то, между тѣмъ какъ люди ходили къ завтрени и къ обѣдни, занимался я все утро дома другими дѣлами. Я послалъ повѣреннаго своего вымѣривать ложечныя вершины, дабы намъ такъ нарѣзку сдѣлать, чтобъ было безобидно моимъ деревенскимъ сосѣдямъ и не могло произойтить дальняго спора. Повѣренный мой исправилъ коммиссію сію очень хорошо и сдѣлалъ мнѣ всему абрисъ. Дождавшись его и отправивъ мужиковъ въ степь разрывать въ снѣгу ямы, поѣхалъ я обѣдать къ Рахмановымъ и на-силу засталъ у нихъ обѣдъ. Рахмановы были мнѣ рады, однако можно было примѣтить, что были они сумрачны. Но дѣло шло своимъ чередомъ: передъ вечеромъ собрались, забрали все нужное и поѣхали всѣ ночевать ко мнѣ въ деревню. Тутъ постарался я всѣхъ ихъ угостить какъ-можно лучше, и, между тѣмъ, какъ приготовляли, какъ умѣлось, добрый и сытной ужинъ, ну-ка я ихъ поить чаемъ и, тѣхъ кто пилъ, пуншемъ и другими напитками, которыми позапасся я въ Козловѣ; а потомъ, ну, играть въ карты, шутить, балагурить, и весь вечеръ провели весело и съ удовольствіемъ. Наконецъ, по[т]чивалъ ихъ ужиномъ, и всѣ были имъ и угощеніемъ моимъ довольны, всѣ сдѣлались друзья и братья и полеглись наконецъ повалкою на полу спать.

Наконецъ наступило 26 число декабря, въ который день начало желаніе мое совершаться, и тянувшееся слишкомъ 20 лѣтъ дѣло приходить къ окончанію. Въ оной, не смотря на тогдашніе праздники, положено было учинить межеванью нашему начало, и въ сей день вырѣзать ближнія 100 десятинъ мнѣ въ чрезполосномъ нашемъ владѣніи и въ землѣ дачной. Господа тамошніе-мои деревенскіе сосѣди: Тараковской, Язвинцовъ, Бѣляевъ и Молчановы вздумали-было калякать и спорить. Но мы смѣялись только пустымъ ихъ разглагольствіямъ и поговоривши дѣло свое, пріѣхавъ на Лѣсное-Ложечное, благословясь начали. Тутъ особливаго примѣчанія достойно было то, что на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ надлежало поставить намъ первый межевой столбъ, получили мы извѣстіе такое, которое заставило меня от радости плакать. Привезены были письма къ Рахманову, которыми увѣдомляли, что, наконецъ, послѣ продолжительной, кровопролитной, самой трудной и многихъ милліоновъ намъ стоющей осады, городъ Очаковъ палъ и на Николинъ день взятъ былъ нашими войсками приступомъ. Порадовавшись тому и врубивши въ землю первый столбъ, пошли мы межевать по снѣгу далѣе. По особливому счастію, от бывшаго незадолго до того дождя и послѣдовавшаго за нимъ жестокаго мороза, вся поверхность тогдашнихъ глубокихъ снѣговъ такъ окрѣпла и сдѣлалась тверда, что намъ можно было ходить по ней, какъ по мостовой; и случилось сіе какъ нарочно въ пользу нашу, ибо безъ того не можно-бъ было никакъ межевать. Съ другой стороны, день случился красный и ясный. Итакъ, въ нѣсколько часовъ мы сію маленькую дачку и отхватали. Причемъ не могу и понынѣ безъ нѣкотораго душевнаго удовольствія вспомнить, какъ мы съ любезнымъ Николаемъ Степановичемъ, перелазивая чрезъ глубокое Лѣсное-Ложечное, утопали нѣсколько разъ въ снѣгу, какъ, подавая руки, таскали другъ друга изъ онаго и какъ тому хохотали и смѣялись. Взлѣзая въ теплыхъ сапогахъ и отягченъ будучи шубами по глубокому снѣгу на гору очень крутую, выбился я на полугорѣ совсѣмъ изъ силъ, и такъ, что принужденъ былъ на полугорѣ сѣсть и противъ солнца на снѣгу отдыхать, и не помню, чтобъ когда-нибудь я съ такимъ удовольствіемъ отдыхалъ какъ тогда тутъ. Сосѣди наши, видя, что ихъ не слушаютъ, съ досады уѣхали от насъ прочь, да и мы довольно поозябли. Я затѣял-было взять съ собою большой чугунный котелъ съ жаромъ для обогрѣванія рукъ, но — такая бѣда, что возить его съ собою было не можно, ибо настъ хотя людей на полѣ поднималъ, но лошади проваливались и ѣхать на нихъ цѣликомъ былъ сущій матъ.

Дачка обмежевалась тутъ мнѣ очень хорошая, и я, любуясь ею и ея выгодными угодьями, замышлялъ уже поселить на ней подлѣ Ложечнаго со-временемъ особую деревеньку. Кончивши дѣло, возвратились мы домой, гдѣ дожидались уже насъ присланные от господъ Тараковскаго и Язвинцова звать насъ къ нимъ въ гости, куда, напившись чаю, Рахмановы тотчасъ и поѣхали, а мы съ межевщикомъ за ними, и были сперва у Язвинцова, Авраама Родіоновича, а потомъ у Тараковскаго, гдѣ у нихъ были съ межевщикомъ тайные противъ меня переговоры, ибо они всѣмъ снисхожденіемъ моимъ были недовольны. Но какъ дѣло было уже сдѣлано, то я мало уже тѣмъ безпокоился. Наконецъ, всѣ возвратились ко мнѣ и, отъужинавъ, опять у меня ночевали.

Въ послѣдующій день положено было начинать разрѣзывать Нащокинскую дачу и отмежевывать мнѣ изъ ней проданныя мнѣ 1,250 десятинъ. Итакъ, по-утру всѣ мы поѣхали въ лежащую подлѣ ней, прежде упоминаемую мною, Рахмановскую деревеньку Грибановку, и собравшись начали свое дѣло. Въ самое то время поднялась превеликая кура и мятель. Господи! какъ я испужался, ее увидѣвъ, ибо думалъ, что межевать намъ никакъ будетъ не можно. Однако, кое-какъ мы, не смотря на всё, пошли, а Рахмановы, за мятелью, остались тутъ въ своей деревенькѣ. Но, правду сказать,имъ и непріятно было иттить и смотрѣть, какъ отмежевывали мнѣ бывшую во владѣніи ихъ землю! Шли-шли, пришли къ вершинѣ. Тутъ болѣе часа не могли отъискать въ сугробахъ ямы, принуждены были посылать промѣривать, а сами от стужи и замети согрѣваться за стогомъ сѣна. Потомъ, поставивъ столбъ, пошли далѣе и, отрѣзавъ промѣнную землю, дошли до земли Караваенской. Тутъ также не нашли ни столба, ни ямы и принуждены были остановиться и отложить дальнѣйшее межеванье до утрева. Отѣ сего мѣста до Грибановки было уже нѣсколько верстъ. И какъ, на лошадяхъ ѣхать не было никакой возможности, то везли насъ съ межевщикомъ уже люди на себѣ, посадивъ насъ на дровни, чему мы надсѣлись хохотавши. Насъ привезли уже ночью въ Грибановку, а оттуда въ мою деревню и того еще позднѣе, но тутъ ѣхали мы уже всѣ на лошадяхъ, по дорогѣ. Тамъ нашли мы у себя гостя, г. Семенова, были еще и господа Курдюковскіе, дворяне, но безъ насъ; а при насъ пріѣхалъ еще г. Баульской, старинный мой знакомецъ. И какъ былъ онъ человѣкъ весьма умѣющій шутить, то проговорили, прошутили и просмѣялись мы весь вечеръ, и было намъ очень не скучно, а, наконецъ, поужинавъ и ночевали.

По-утру, на другой день, продолжаемо было межеванье. Начали от Грибановки и пошли въ другую сторону и обошли много, и почти всю мою покупную дачу. Съ нами во все утро ходилъ г. Бѣляевъ, Иванъ Аксентьевичъ, и обѣдалъ съ нами на степи, гдѣ сугробъ долженъ былъ нами служить столомъ, а епанча вмѣсто скатерти. Что-жъ касается до ѣствъ и напитковъ, то было ихъ довольно: всѣмъ тѣмъ мы не позабыли запастись съ избыткомъ. По счастію, погода въ сей день была умѣренная, но туманъ превеликой. Мы обмеркли на степи, растеряли-было людей и не знали что дѣлать. Часа два стояли мы ночью на степи, дожидались посланныхъ людей промѣривать одну линію и не могли никакъ дождаться. По счастію, отъискали насъ наши повозки. Мы рады были, добившись оныхъ; и какъ до двора ѣхать было около 12 верстъ, то пріѣхали мы уже очень поздно. Тутъ пріѣхалъ къ намъ г. Бѣляевъ и былъ еще Салтыковъ съ Тараковскимъ молодымъ. Мы просидѣли и проговорили долго и поужинавъ распрощались съ ними и ночевали съ межевщикомъ уже одни, ибо Рахмановы поѣхали ночевать домой, чтобъ готовить для межевщика квартиру въ своей Коширкѣ.

По наступленіи въ слѣдующій день утра, пріѣхалъ къ намъ г. Заводцевъ, знакомецъ землемѣровъ, стряпать за г. Иванова, обер-секретаря сенатскаго, у котораго была тутъ также купленная дачка и назначенная къ отрѣзкѣ изъ Нащокинскаго звена. И какъ намъ за нимъ мѣшкать не хотѣлось, то и онъ поѣхалъ вмѣстѣ съ нами на межу.

Поелику мнѣ домежевывать оставалось очень не много, то и кончили мы мое меже-ваніе скоро. Тогда межевщикъ пошелъ далѣе, а меня отпустилъ. Итакъ, возвратился я въ свою деревню, получивъ наконецъ свое желаніе противъ всѣхъ чаяній и ожиданій и приносилъ Богу моему наичувствительнѣйшее благодареніе за неизреченную къ себѣ от Него милость, и находился въ неизъяснимомъ от того удовольствіи.

Пообѣдавши, осматривалъ я гумно и лошадей, и достальное время сего дня, который былъ уже 29-го декабря провелъ одинъ дома, а межевщикъ, между тѣмъ, продолжалъ межу нашей округи мимо Караваина и поѣхалъ ночевать въ Коширку. Говорили — было и мнѣ, чтобъ я пріѣхалъ ночевать къ нимъ туда же; но какъ ѣхать было болѣе 15-ти верстъ, то мнѣ не захотѣлось, и я, отговорившись недосугами, ночевалъ дома.

Въ слѣдующее 30-го числа декабря пробылъ я весь день до вечера дома, переписывая и распрашивая кое-что. Но, по привычкѣ быть съ людьми, скоро мнѣ скучилось. Я обѣщалъ пріѣхать ночевать въ Калугино къ господамъ Рахмановымъ, куда хотѣлъ быть и межевщикъ, который въ этотъ день утверждалъ межу между Кареевкою и Коширкою. Итакъ, собравшись ввечеру, я поѣхалъ въ Калугино и пріѣхалъ туда уже ночью. Я надѣялся найтить тутъ межевщика; однако, обманулся и нашелъ однихъ Рахмановыхъ. Оба молодцы полѣнились быть съ межевщикомъ на межѣ, хотя межевали собственную ихъ землю и подали чрезъ то поводъ къ ошибкѣ. Тутъ у нихъ опять нечаяннымъ образомъ десятинъ десять отмежевали къ Кареевымъ. Они такъ мало заботились о землемѣрѣ, что онъ принужденъ былъ ночью верстъ шесть иттить домой пѣшкомъ, и мы на-силу его дождались. Препроводивъ весь вечеръ въ разныхъ шуткахъ и разговорахъ, ночевали мы тутъ и вмѣстѣ съ нами г. Семеновъ, старающійся объ отмежеваніи проданной г. Андрееву также изъ Нащокинскаго звена земли.

Послѣдній день тогдашняго 1788 года провелъ я весь у господъ Рахмановыхъ, кои были мнѣ вкупѣ — и соперники, и друзья! По-утру принужденъ я былъ быть переносителемъ или сводчикомъ между землемѣромъ и г. Семеновымъ и сказывать сему послѣднему, что землемѣръ требуетъ сто рублей за то, чтобъ отмежевать ему сто десятинъ. Не сущій ли истинно былъ грабежъ и разбойничество, и вотъ какъ хватали межевщики! Но что было дѣлать! Бѣднякъ испужался ажно, услышавъ о семъ требованіи, и поѣхалъ искать денегъ. Мы же, между тѣмъ, подписали съ г. Рахмановымъ еще о размѣнѣ земель полюбовную сказку, а межевщикъ скопировалъ мнѣ дачѣ моей планъ. Къ обѣду пріѣхали къ намъ г. Бѣляевъ и Язвенцовъ. Рахмановъ настращалъ меня, что сосѣди мои не хотятъ допустить меня до владѣнія стами десятинами, но я пустилъ имъ другую пыль въ глаза вѣдомостью о пропорціи земли и далъ самъ подписку, что съ ними землею размѣняюсь. Симъ и успокоилъ я ихъ, а особливо обѣщаніемъ отдавать имъ излишнюю землю внаймы, о чемъ просилъ меня даже и самъ Рахмановъ. Между тѣмъ, по совѣту межевщика, посылалъ я съ письмецомъ въ свою деревню и велѣлъ тотчасъ копать ямы въ мѣстахъ нужнѣйшихъ. Не смотря на всю дурноту погоды и бывшій тогда воскресный день, а продолжалась въ оный и межевая работа, и помощникъ землемѣровъ Рошковъ ходилъ утверждать межу между Калугинымъ и Караваеномъ. Мы же весь день проиграли въ реверсисъ и были нарочито веселы и тѣмъ сей послѣдній день сего года кончили, и я ночевалъ тутъ въ Калугинѣ.

А симъ окончу я и письмо сіе, превзошедшее уже нѣсколько свои предѣлы, и скажу, что я есмь вашъ, и прочее.

(Генваря 5-го дня 1811 года).

1789 годъ. Письмо 247

Любезный пріятель! Первый день наставшаго вновь славнаго и достопамятнаго во всемъ свѣтѣ 1789 года началъ я, какъ вамъ изъ послѣдняго моего письма уже извѣстно, провождать, находясь въ отдаленіи от своихъ родныхъ, въ дальней своей степной Кирсановской деревнѣ и ночуя тогда въ селѣ Калугинѣ, у сосѣдей соперниковъ и пріятелей своихъ Ѳедора и Николая Степановичей Рахмановыхъ, съ которыми только-что кончилъ славное свое и чудное межеваніе, и будучи здоровъ и успѣхомъ дѣла своего весьма доволенъ.

Проснувшись по-утру, устремилъ я первую мысль къ моему Небесному Отцу и во всѣхъ дѣлахъ моихъ Помощнику и Покровителю, благодарилъ Его за всѣ оказанныя мнѣ въ минувшемъ году милости и щедроты и препоручилъ Ему себя въ дальнѣйшее покровительство и въ теченіе вновь наступившаго, предавая впрочемъ, по обыкновенію моему, все относящееся до себя въ Его святую волю.

Потомъ, помышляя о тогдашнихъ своихъ обстоятельствахъ, поозаботился я мыслями о томъ, что земля моя была хотя отмежевана, но дѣло еще не кончено, и написанныя полевыя записки были межевщикомъ еще не подписаны. Медленность его въ семъ пунктѣ начинала мнѣ казаться уже и сомнительною. И насмотрѣвшись въ минувшій день его похабничества по дѣлу съ г. Семеновымъ, опасался я, чтобъ онъ не надѣлалъ мнѣ какихъ пакостей и не оставилъ дѣла моего неоконченнымъ. Все сіе побуждало меня поговорить съ нимъ полюбовную рѣчь, и какъ можно скорѣе съ нимъ объясниться и спросить, будетъ ли онъ доволенъ тѣмъ, что я ему дамъ за труды его и услугу. Въ разсужденіи сего пункта былъ я не согласенъ самъ еще съ собою, что и сколько ему дать. При помышленіи о грабительствѣ ихъ, поднимались у меня даже волосы и становились дыбомъ. Вознамѣриваюсь, наконецъ, пожертвовать ему тремя стами рублей, но боюсь, не мало ли еще будетъ; дожидаюсь съ нетерпѣливостію ево вставанья; говорю съ нимъ наединѣ и спрашиваю безъ обиняковъ, сколько ему надобно. Онъ отдавался на мою волю, тогда предложилъ я помянутое число, и онъ казался быть весьма еще посредственно тѣмъ довольнымъ, и почти нехотя соглашается. Омерзѣлъ онъ даже тогда мнѣ симъ своимъ поступкомъ! Однако, предложеніе сіе подѣйствовало: онъ тотчасъ подписалъ полевыя записки и далъ приложить къ нимъ и мнѣ руку, а симъ сколько-нибудь дѣло и поутвердилось, и я успокоился.

Послѣ сего, встаемъ всѣ, поздравляемъ другъ друга съ новымъ годомъ, одѣваемся, и поѣхали обѣдать къ Язвенцову, звавшему насъ къ себѣ въ минувшій до того день, напередъ условившись съ межевщикомъ, чтобъ ему пріѣхать ко мнѣ ночевать, и на Другой день начинать межевать землю брата Михайла Матвѣевича, ибо и онъ имѣлъ также покупную и назначенную къ отрѣзкѣ къ нему изъ Голицынскаго звена вплоть подлѣ моей и у рѣчки Паники. Господинъ Язвенцовъ былъ намъ радъ и угощаетъ насъ по своему достатку въ комнатахъ, столь холодныхъ, что мы даже дрожали от холоду; однако, обновили и сей годъ играніемъ въ карты въ мой реверсисъ. Были тутъ и двѣ старушки сосѣдки, коихъ земли вошли также въ маленькую мнѣ отмежеванную дачку. Я увѣрилъ какъ ихъ, такъ и хозяина, что я никакъ ихъ не обижу и возвращу имъ такое же число изъ своихъ пашенъ и, успокоивъ ихъ съ сей стороны, разстаюсь съ ними, какъ съ друзьями. Господа Рахмановы провожаютъ меня въ мою хату. И какъ я располагался на утріе выѣхать уже въ путь свой, то распращиваются со мною какъ друзья и ѣдутъ домой, а я съ межевщикомъ остался ночевать одинъ. Стужа была презѣльная, такъ что и моя теплушка, по глупости топлельщиковъ, была не очень тепла. Мы весь вечеръ провели въ читаніи моихъ переводовъ о Шведской войнѣ и въ другихъ разговорахъ; а легши слать, межевщикъ выдумывалъ еще разныя средствы къ полученію, себѣ хобара от тамошнихъ сосѣдей и постороннихъ, ибо кому до чего, а ему болѣе всего и была нужда въ набиваніи своихъ кармановъ.

Наконецъ насталъ второй день новаго года и послѣдній пребыванія моего въ сей разъ въ своей Тамбовской деревнѣ. Поспѣшая сборами къ своему отъѣзду, всталъ я задолго еще до свѣта, и съ межевщикомъ, почти съ свѣтомъ вдругъ, завтракаю, а потомъ вручаю ему два ста рублей, а третье сто приказываю прикащику своему отдать ему послѣ, ибо деньгами я такъ поистрясся, что оставалось уже ихъ немного, а онѣ нужны были мнѣ еще и въ Тамбовѣ. Межевщикъ мой казался быть тѣмъ довольнымъ. Послѣ его, угобзилъ я такимъ же образомъ и его помощника и всю межевую команду. Не успѣлъ я съ ними раздѣлаться, какъ пріѣзжаетъ къ намъ г. Бѣляевъ, чтобъ ѣхать съ межевщикомъ на межу. Я отправляю ихъ на оную, и самъ, хотя и не вѣдая того, на вѣкъ съ обоими ими распращиваюсь, ибо съ того времени не видалъ уже я ни того, ни другова.

Не успѣли они выттить, какъ входитъ ко мнѣ пріѣхавшая ко мнѣ бѣдная и жалкая вдова Марья Васильевна Казначеева, проливаетъ слезы, горюетъ о своемъ несчастіи, проситъ о неоставленіи и поданіи совѣтовъ. Я утѣшаю ее, даю совѣтъ и обѣщанія ей служить и провожаю; а вслѣдъ за нею сживаю съ рукъ и попа, приходившаго со крестомъ, будто бы изъ учтивства, а въ самомъ дѣлѣ для полученія себѣ гривны другой-третьей въ карманъ.

Раздѣлавшись съ сими посѣтителями, сзываю мужиковъ, говорю съ ними обо всемъ, пересматриваю и переписываю всѣхъ дѣвокъ и невѣстъ, также всѣхъ мальчиковъ и жениховъ, рѣшу судьбу и жребій нѣкоторыхъ изъ оныхъ, дѣлаю разныя, распоряженія, даю наставленія своему повѣренному и прикащику, и наконецъ, въ то же утро, часу въ одиннадцатомъ, сажусь въ свою повозку и пускаюсь въ путь.

Симъ образомъ, препроводивъ ровно 14 дней въ своей деревнѣ и кончивъ благополучно и съ успѣхомъ всѣ свои дѣла, поѣхалъ я обратно, къ роднымъ своимъ, въ Богородицкъ. ѣзда въ сей день была дурна. Погода случилась скверная, холодъ и зѣметі» превеликая; вѣтръ несетъ прямо въ глаза и знобитъ ужасно. Нечего дѣлать! прячусь совсѣмъ подъ тулупъ, закрываюсь онымъ, и тѣмъ спасаюсь от стужи. Но какъ бы то ни было, но къ ночи пріѣзжаемъ въ Разсказово. Но тутъ обманываюсь въ своей надеждѣ, что буду ночевать опять у знакомца своего попа Егора, въ домѣ. Попъ рыскаетъ по приходу, и дома у него нѣтъ почти никого. Не осталось другова дѣла, какъ расположиться ночевать въ прескверной тамошней харчевнѣ. Между тѣмъ, покуда мнѣ грѣли и приуготовляли чай, не забываю я о своемъ обѣщаніи, данномъ землемѣру, чтобъ поговорить съ тамошнимъ головою и лучшими мужиками и какъ-нибудь убѣдить ихъ — пріѣхать къ нему и съ нимъ повидаться. Все дѣло состояло въ томъ, что хотѣлось ему и съ нихъ ни-за-что ни-про-что сорвать, какъ волку, срыву. Итакъ, хоть противъ хотѣнія своего, посылаю ихъ отыскивать и звать къ себѣ. Бородачи входятъ. Я сказываю имъ, въ какихъ находятся они обстоятельствахъ, какъ рѣшено дѣла не въ ихъ пользу, толкую и совѣтую съѣздить къ межевщику и съ нимъ повидаться. Дураки, имѣя въ головахъ шпильки, заорали-было нелѣпую. Я плюнулъ и, замолчавъ оказывая презрѣніе къ онымъ, говорю, чтобъ шли они допивать свои браги. Симъ укротилъ я ихъ крики, смягчилъ грубости, и они пошли, пораженные смущеніемъ, а я ну-ка приниматься за свой чаек съ сливочками и за любезную свою трубочку и отогрѣваться онымъ, а потомъ до ужина утѣшать свой духъ питаніемъ прекрасныхъ «Флоріановыхъ Новостей», случившихся быть со мною. Наконецъ, ужинаю по-дорожному и тѣмъ оканчиваю день.

По-утру, вставъ ранымъ — ранёхонько, радуемся мы, что ѣхать намъ будетъ хорошо и свѣтло, по-случившемуся быть тогда сіянію мѣсячному. Но всякій бережетъ свой носъ и рожу: морозъ былъ презѣлѣный! Пріѣзжаемъ въ Тамбовъ съ свѣтомъ вдругъ, становимся въ прежней прескверной харчевнѣ и калачнѣ. Я обезпокоиваюсь крайне: и холодно, и дымно, и гадко, и дурно; боюсь, чтобъ не угорѣть от чаду страшнаго, ухожу на дворъ, но оттуда прогоняюсь стужею и дивлюсь, какъ спасся от угара.

Перехвативъ кое-что по-дорожному и почти хорошенько не отогрѣвшись, спѣшимъ скорѣе ѣхать. Погода была хорошая, но морозъ жестокой: люди то-и-дѣло трутъ у себя щоки и носы; не помогаетъ имъ и бѣганіе самое. Дорога прекрасная, утертая. Въ мигъ добѣгаемъ до села Лысых-Горъ, а къ ночи поспѣваемъ на Польной Воронежъ. Тутъ суетимся, бѣгаемъ, ищемъ теплой избы, нигдѣ не находимъ. Деревушка прескверная и всѣ дворишки пакостные; становимся въ какой-то уже глиняной холодной избенкѣ; тутъ кое-какъ отогрѣваюсь чаемъ и укладываюсь спать.

Но ночь сію не проспали мы спокойно. Въ самую полночь поднимается на улицѣ шумъ и крикъ, просятся, дерутся и вламываются къ намъ въ избу многіе люди. Будучи тѣмъ разбуженъ, досадую я и не понимаю, что это значитъ, и потомъ удивляюсь, услышавъ голосъ друга сердечнаго и козловскаго шутника и богача Ивана Михайловича Извольскаго. «Ба! ба! ба! говорю, это, конечно, ты, Иванъ Михайловичъ!» — «Я, братецъ! отвѣтствуетъ онъ, иззябъ какъ каналья, забѣжалъ погрѣться». — «Немного, братъ, найдешь и здѣсь тепла», говорю и кричу хозяйкамъ, чтобъ дули огонь скорѣй. Вздуваютъ его, и мы ну-ка съ нимъ говорить, смѣяться и хохотать. Истинно съ цѣлой часъ онъ продержалъ [меня] неспящимъ и на — силу — на — силу я его выждалъ и почти неволею вытурилъ.

Но не успѣлъ онъ уѣхать, какъ началось другое и противное тому явленіе. Слышу я страшное сопѣніе, а потомъ стенанье и оханье; не понимаю, что значитъ; спрашиваю и узнаю, что моего спутника-мужика схватило ужасное колотье. Сіе меня встревожило и озаботило; думаю, чѣмъ бы бѣдняку помочь, сожалѣю, что ничего съ собою нѣтъ, бужу людей, посылаю въ кабак за виномъ. Вино не помогаетъ. Господи! какое на меня горе! боюсь, чтобъ не сдѣлалъ онъ въ ѣздѣ остановки! Велю грѣть скорѣй чайник , пою его своимъ декоктомъ. Сіе нѣсколько помогаетъ, но не совсѣмъ и во всемъ томъ проходитъ много времени.

Послѣ сего приключенія, уснувъ нѣсколько и вставъ уже позднѣе обыкновеннаго, спѣшимъ мы ѣхать. Морозъ того еще жесточе; но, какъ бы то ни было, пріѣзжаемъ въ Козловъ на разсвѣтѣ. Тутъ не знаемъ, гдѣ стать: прежняя квартера занята; друга моего, Якова Кузьмича, жившаго подлѣ самаго въѣзда, нѣтъ дома. Постоялый дворъ, подлѣ его — хоть волковъ мори: такъ холоденъ, а мы всѣ въ прахъ перезябли. Рады-рады были, что жена Кузьмича пригласила насъ къ себѣ: уже не до простора! Помѣстились и въ саженной комнаткѣ, въ какой они жили, и рады., что нашли себѣ пристанище.

Расположившись тутъ и отправивъ мужиковъ въ свою Козловскую деревню за старостою, спѣшу бриться, чесаться и одѣваться. Выпрашиваю санки у хозяйки и, укутавши носъ от мороза, ѣду въ городъ видѣться съ межевыми. Заѣзжаю по дорогѣ прежде всѣхъ къ госпожѣ Добрасшѣ, Анисьѣ Сергѣевнѣ: она рада мнѣ, какъ бы какому родному. Обогрѣвшись у ней, спѣшу къ секретарю Морозову, чтобъ отвезть къ нему пошлину, или еще сто рублей, въ благодарность за рѣшеніе дѣла и за всѣ его хлопоты и старанія; къ тому-жъ, нуженъ, былъ онъ мнѣ и впредь. Секретаря не застаю дома, заѣзжаю къ директору. Сей радуется моему пріѣзду, спрашиваетъ обо всемъ о межеваньѣ, о Рахмановѣ и о прочемъ. Я ему разсказываю всё-и-всё и читаю у него стихи на взятіе Очакова. Потомъ спѣшу ѣхать къ барону, благодарю его за милость и хоть от холода зябну, но остаюсь у него обѣдать, и обѣдаю, и вижу его въ послѣдній разъ въ жизни, ибо послѣ того его уже я и не видалъ. Пообѣдавъ и распрощавшись съ нимъ, всегда ласкавшимся ко мнѣ и не долго потомъ жившимъ человѣкомъ, уѣзжаю грѣться опять къ своей Анисьѣ Сергѣевной (sic). Тутъ съѣзжаюсь съ козловскимъ новымъ исправникомъ Суховерковымъ. Обогрѣвшись у ней, ѣду къ третьему члену, г. Черневскому, благодарю его за милость. Онъ распрашиваетъ меня также обо всемъ, поздравляетъ съ полученіемъ земли, говоритъ, что поставленные однажды столбы не такъ-то легко и скоро могутъ быть опять вынуты и разсказываетъ потомъ о ссорѣ своей съ барономъ. Выслушавъ все и узнавъ, что Морозовъ дома, спѣшу ѣхать къ нему. Застаю у него Смирнова и стариннаго своего знакомца и друга, межевщика Василья Ивановича Золотухина. Хозяинъ мнѣ чрезвычайно радъ, угощаетъ меня какъ друга; тутъ сидимъ, говоримъ о наукахъ и провождаемъ вечеръ весело. Я всунулъ ему въ руки сто рублей, онъ притворяется, что не хочетъ, но беретъ и обѣщаетъ быть наилучшимъ моимъ повѣреннымъ; и дѣйствительно: послѣ, чрезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того, мнѣ пригодился кстати, и весьма мнѣ услужилъ, какъ о томъ услышите впослѣдствіи. Отѣ него спѣшу ѣхать, заѣзжаю къ директору, но не застаю дома. Продолжая путь, заѣзжаю прощаться съ Анисьею Сергѣевною и распрощался съ ней также едва ли не на вѣкъ, ибо съ того времени я ее уже не видалъ и не знаю, гдѣ она и въ живых ли, или уже въ мертвыхъ находится. Потомъ, возвратясь на квартеру, ужинаю, разбираюсь и забочусь о томъ, гдѣ спать; но хозяйка была такъ учтива, что оставила мнѣ свою комнату и сама ночевала въ людской; я принужденъ былъ нехотя ея послушаться и, поговоривъ съ пріѣхавшимъ ко мнѣ своимъ козловскимъ старостою, сплю спокойно.

Такимъ образомъ, окончилъ я свое дѣло въ Козловѣ и распрощался съ онымъ. Городомъ симъ былъ я въ сей разъ весьма доволенъ, всѣ меня тутъ полюбили, у всѣхъ я былъ въ почтеніи и всѣ старались мнѣ помогать. Но, со всѣмъ тѣмъ, не желалъ я въ немъ опять жить и такъ много убытчиться. Я препроводилъ въ немъ болѣе двухъ мѣсяцевъ, которые мнѣ стоили многова, но я доволенъ былъ, по крайней мѣрѣ, тѣмъ, что жилъ не по-пустому, а совершилъ великое и славное дѣло.

Въ послѣдующій день, вставъ довольно рано, выѣзжаемъ мы еще ночью изъ Козлова, такъ что ранёхонько доѣхали до Иловой. И какъ тутъ кормить было еще рано, то продолжаемъ путь и останавливаемся обѣдать въ Клёновой, и уже за 15 верстъ только от Ранибурга. Тутъ въ первой еще разъ провожу я утро въ дыму и, по случившемуся быть въ сей день сочельнику, говѣю и питаюсь одними кренделями съ чаемъ. Послѣ обѣда сдѣлалась прекраснѣйшая зимняя погода и самая умѣренная, такъ что мы продолжали путь свой съ удовольствіемъ.

Въ самой сей день, ѣдучи дорогою, занимался я мыслями о всемъ своемъ тогдашнемъ вояжѣ и обо всѣхъ происшествіяхъ, случившихся во время онаго, и обстоятельствахъ, при производствѣ моего дѣла бывшихъ; и чѣмъ далѣе объ нихъ я размышлялъ, тѣмъ болѣе находилъ въ нихъ удивительнаго и особливаго. Словомъ, я усматривалъ тогда и примѣчалъ особое нѣкое и странное сплетеніе всѣхъ обстоятельствъ, и власно какъ нѣкоею невидимою рукою расположенное такъ, чтобъ могла от того произойтить мнѣ существительная польза. И чудяся всему тому, мысленно говорилъ самъ себѣ: Господи! вѣдь надобно-жъ было такъ случиться, что я подоспѣлъ въ Козловъ въ наилучшую самую пору, и не слишкомъ рано, и не слишкомъ поздно; что нашолъ тутъ нѣсколькихъ своихъ знакомцовъ и пріятелей, ровно какъ дожидавшихся меня для дѣланія мнѣ всякихъ услугъ и вспоможеній; надобно-жъ было такъ случиться, что всѣ меня полюбили, всѣ мнѣ благопріятствовали и всѣ помогать мнѣ всячески старались. Сколько новыхъ друзей и знакомцовъ я тутъ себѣ пріобрѣлъ, и чего-чего они для меня ни дѣлали и ни оказывали мнѣ: и ласкали меня, и угощали, и надоумливали во всемъ и помогали! А что всего удивительнѣе, то и самые тѣ, которымъ бы мнѣ въ дѣлѣ моемъ мѣшать долженствовало, по чудному и непостижимому сплетенію судебъ, мнѣ не только нимало не вредили, но еще и сами съ своей стороны, и вѣдѣніемъ и невѣдѣніемъ, выгоднѣйшему рѣшенію и окончанію моего дѣла ревностно и противъ собственныхъ своихъ пользъ, поспѣшествовали! Самое поведеніе при семъ случаѣ наиглавнѣйшаго моего соперника г. Пашкова было для меня поразительно, удивительно и непостижимо! Я не могъ довольно начудиться тому, какъ онъ, при всемъ своемъ умѣ и при всемъ своемъ богатствѣ и коварствѣ, былъ на сей разъ такъ плохъ и такъ безразсуденъ, что совсѣмъ почти пренебрегъ тогдашнее рѣшеніе канторою общаго нашего и столь важнаго для него дѣла и предалъ его, такъ сказать, на одинъ произволъ судьбы; и можно-ль было ожидать того, чтобъ онъ такъ на сей разъ оплошалъ, что не прислалъ даже въ Козловъ ни какова умнаго и расторопнаго повѣреннаго, который бы могъ юрить и проворить симъ дѣломъ, а прислалъ какова-то, ничего несмыслящаго простака и сущаго дурачину, да и тому не болѣе 5 рублей далъ денегъ, такъ что ему не только кого чѣмъ дарить, но и самому трескать было нечего! Правда, по всему видимому, положился и понадѣялся онъ на барона, котораго онъ позадобрилъ, но и того едва ли угобзилъ досыта, ибо усердіе бароново къ нему не слишкомъ было ревностно. Что-жъ касается до обоихъ прочихъ членовъ, директора и секретаря, то объ нихъ онъ совсѣмъ позабылъ; а самое сіе и произвело то, что они ровно какъ нарочно на зло барону всему дѣлу дали законной ходъ и рѣшили его по всей справедливости и на основаніи законовъ, чего онъ никакъ не ожидалъ. Что-жъ касается до другова моего соперника г. Рахманова, который для меня не менѣе былъ страшенъ самого Пашкова, то примѣръ его былъ для меня еще поразительнѣе, и я тогда все еще не могъ тому довольно начудиться, что случись же такъ, что онъ, при всемъ благопріятствѣ, снисканномъ имъ от всѣхъ, судей, не могъ ко вреду моему ничего сдѣлать; и надобно-жъ было такъ случиться, что онъ, при всемъ своемъ собственномъ незнаніи ничего по межевымъ дѣламъ и по планамъ, не имѣлъ при себѣ умнаго и толковаго человѣка повѣреннымъ, который бы могъ усматривать все существо дѣла и его во всемъ надоумливать; а самому ему, надобно-жъ было заниматься однѣми картами и быть ровно какъ ослѣпленнымъ и не видѣть и не знать, что отнималось у него земли превеликое множество, и узнать о томъ уже тогда, когда ничѣмъ ошибки поправить и дѣлу его помочь было не можно. Словомъ, всѣ обстоятельства и происшествія казались мнѣ такъ чудны и удивительны, что я не инако почиталъ все то, какъ дѣйствіемъ пекущагося о благѣ моемъ Промысла Господня. И вновь симъ примѣромъ удостовѣряясь въ томъ, сколь хорошо полагаться па Него во всемъ и ввѣрять судьбу свою въ Его святую волю и десницу, и потому будучи вновь пронзенъ чувствованіями благодарности къ сему Небесному своему Покровителю и во всемъ помощнику возносился къ Нему духомъ и благодарилъ Его за всё-и-всё душою своею и сердцемъ.

Посреди самыхъ сихъ размышленій и къ усугубленію чувствуемаго мною впродолженіе ихъ душевнаго удовольствія, сказываютъ мнѣ люди, что ѣдутъ на встрѣчу къ намъ возившіе въ Богородицкъ запасъ и возвращающіеся оттуда наши крестьяне. Я обрадовался сему случаю, надѣясь получить съ ними от родныхъ своихъ письма, которыя мнѣ они тотчасъ и подали. И я, прочитавъ ихъ въ тотъ же мигъ, порадовался, узнавъ, что всѣ они были здоровы и что все у нихъ было хорошо и они веселы. Послѣ чего, съ вящимъ удовольствіемъ, продолжая путь и проѣхавъ Ранибурѣ, поспѣли мы ночевать въ Головинщину и нашли хорошую и спокойную квартеру, гдѣ, напившись чаю, провелъ я весь вечеръ въ писаніи своего дорожнаго журнала, который продолжаемъ былъ безпрерывно все это время.

Переночевавши въ семъ богатомъ селѣ и вставши рано, продолжали мы свой путь, и пользуясь прекрасною погодою, поспѣли кормить лошадей и обѣдать въ городъ Донковъ. Тутъ нечаянный случай доставилъ намъ весьма спокойную квартеру у знакомца незнакомаго, одного бѣднаго дворянина отставнаго корнета Степана Михайловича Харламова, который прежде женатъ былъ на одной нашей дальней родственницѣ, Степанидѣ Алексѣевной (sic) Лихаревой, а тогда женатъ былъ уже на другой женѣ. Я радъ былъ, узнавъ нечаянно сего человѣка и обласкался и спознакомился съ онымъ и положилъ всегда впредь, ѣдучи чрезъ Донковъ, заѣзжать къ нему на перепутьѣ; благо у нихъ домик былъ такой спокойной и стоящій на самомъ берегу Дона.

Какъ въ сей день случился праздникъ Богоявленія Господня, то имѣлъ я удовольствіе видѣть изъ окна квартеры своей всю духовную процессію и всѣхъ жителей сего города, ходившихъ, по обыкновенію, на воду, которой освященіе производимо было на Дону, и зрѣлище было довольно занимательное. Вскорѣ за симъ, пообѣдавъ и распрощавшись съ привѣтливыми своими хозяевами, поѣхали мы далѣе въ свой путь и поспѣли ночевать въ село Ивановское, отстоящее уже за 25 верстъ только от нашей Богородицкой волости. Тутъ становиться было хотя раненько, однако мы не поѣхали далѣе, а рады, нашедъ хорошую и спокойную квартеру, гдѣ и провелъ я весь вечеръ въ питьѣ чая и читаніи книги, а между тѣмъ шелъ и валилъ превеликій снѣгъ, тихой, и напало его очень много.

Сей вновь напавшій снѣгъ надѣлалъ намъ въ послѣдующей день много хлопотъ. Предлежалъ намъ путь от села Ивановскаго до села Зиновьева разстояніемъ на 12 верстъ; но дорога въ семъ мѣстѣ была малая, и ни какихъ примѣтъ по сторонамъ не имѣвшая. Снѣга же навалило столько, что не только маленькія, но и большія дороги сдѣлались совсѣмъ непримѣтными, такъ что не осталось ни малѣйшихъ признаковъ; къ вящему несчастію, пресѣклись и бывшія до того по сторонамъ дороги малыя плетеныя кошолки. Выѣзжая ночью изъ помянутаго села, говорю я, что надобно взять проводника, но мужик , котораго звали, не похотѣлъ обуваться и увѣрилъ насъ, что кошолки есть и впереди, и что мы не собьемся. Однако, не то сдѣлалось. Кошолки и дѣйствительно были, но простирались только версты на двѣ, и покуда онѣ были, то мы ѣхали все хорошо и порядочно, но какъ скоро онѣ кончились, то и началось плутанье. ѣздить мы ѣздить по полю и бродить какъ куры слѣпыя: не видно было нигдѣ и ничего, ни впереди, ни по сторонамъ! Вижу я, что дѣло дурно; боюсь, чтобъ не сдѣлалось мятели и чтобъ не заѣхать намъ и Богъ знаетъ куда; говорю людямъ: «стойте, ребята, оборачивайте-ка и ступайте назадъ въ село и держите-жъ своего слѣду». Они-было не хотѣли, но я принудилъ. Пріѣзжаемъ въ село, отыскиваемъ старосту, требуемъ проводника, хлопочемъ, наконец-даютъ. «Слава Богу», говоримъ мы; но утѣхи мало. Проводник столько-жъ мало могъ подать намъ помочи, сколько мы сами себѣ; въ мигъ опять сбились съ дороги, опять ѣздимъ, сами не зная куда. Принуждены опять остановиться, и опять всѣ разошлись искать дороги, опять всѣ ходимъ, бродимъ, ищемъ дороги и не находимъ, да и найтить никакъ нельзя, не помогаетъ и самой мѣсяцъ. Господи! какая досада, но-нечего дѣлать! Наконецъ кое-какъ увидѣли вдали деревню и услышали собачій лай, и тогда другова не оставалось, какъ ѣхать на нее и прямо цѣликомъ. Тащились, тащились, но наконецъ кое-какъ пріѣхали къ ней. Тутъ дождались мы уже свѣту, взяли другова проводника и сей довелъ уже насъ до Зиновьева.

Какъ съ сего мѣста была уже большая дорога Лебедянска до Богородицка, то думаемъ мы, что намъ ѣхать будетъ уже хорошо; однако, и въ томъ хорошохонько обманулись: въ ночь сію не одни мы, а весь народъ плуталъ; всѣ бродили по степямъ какъ куры слѣпыя, вездѣ накладены были дороги вновь вавилонами зиѣзагомъ по цѣлику и вездѣ снѣгъ мѣшался; не одинъ разъ приходили въ такой тупик , что не знали, по какому слѣду ѣхать, и на — силу — на — силу доѣхали до первого волостного села Михайловскаго. Тутъ, бросивъ своихъ лошадей, велѣлъ запрягать свѣжихъ крестьянскихъ и поскакали домой. Но скоро и новыя лошади такъ упрыгались, что, не доѣхавъ и до Крутова, стали почти въ пень, и я былъ однажды даже на боку. По счастію, нашли тутъ другихъ лошадей готовыхъ; давай скорѣй перепрягать и скакать далѣе. Пошла мятель и началась вьюга. Знобитъ насъ всѣхъ; но такъ уже и быть, до дома уже недалеко, говорю только: «погоняй», а самъ кое-какъ уже кутаюсь. Со всѣмъ тѣмъ, хотѣли домой поспѣть къ обѣду, но рады-рады были, что часу къ третьему отыскались и пріѣхали наконецъ въ Богородицкъ.

Такимъ образомъ кончилъ я свое долговременное и без-мала три мѣсяца продолжавшееся путешествіе и отлучку. Удовольствіе, какое чувствовалъ я, увидя своихъ родныхъ, было неизобразимое. Всѣ мои дѣти выбѣжали меня встрѣчать; всѣхъ ихъ и прочихъ своихъ милыхъ родныхъ нашолъ я въ добромъ здоровьѣ и въ собраніи. Были тутъ и наши молодые, и съ ними родственница зятя моего княгиня Кропоткина съ дѣтьми. Присовокупилась къ тому и г-жа Челищева и Алабины. Музыка была готова; итакъ, мы, повидавшись, поговоривши, пообѣдавъ и дождавшись вечера, успѣли еще всѣ вмѣстѣ проводить Святки и поиграть, и потанцовать нѣсколько. Былъ тутъ же и Рылѣевъ, и приставъ винной, и всѣ, гости у меня ужинали.

Итакъ, симъ и дозволь[те] мнѣ окончить и сіе письмо, и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Генваря 6 дня 1811 года).

ЛАМКИ Письмо 248

Любезный пріятель! Описавъ въ преслѣдовавшихъ письмахъ всю мою долговременную и со многими трудами и хлопотами сопряженную поѣздку въ Козловъ и въ свою Тамбовскую деревню для межеванья, возвращусь теперь къ прежнему повѣствованію своему о происшествіяхъ, бывшихъ со мною въ. Богородицкѣ. Тутъ опять услышите вы о новыхъ моихъ заботахъ и хлопотахъ, также удовольствіяхъ и неудовольствіяхъ. Но прежде, нежели я начну вамъ по порядку все бывшее разсказывать, надобно мнѣ вамъ сказать, чѣмъ въ особенности занимался я первые дни по моемъ возвращеніи изъ Козлова.

Переночевавъ съ своими родными и проводивъ по-утру своихъ новобрачныхъ, поѣхавшихъ съ гостьми своими от насъ въ свою деревню, первое мое дѣло состояло въ томъ, чтобъ разобрать цѣлую кипу, накопившуюся безъ меня и присланныхъ ко мнѣ изъ разныхъ мѣстъ писемъ и прочесть оныя. Потомъ счелъ я своего Дворениновскаго прикащика, пріѣхавшаго ко мнѣ въ самое сіе время и тутъ бывшаго. Потомъ пишу письма въ Кашинъ къ племянницамъ своимъ и племянникамъ; распрашиваю о волостныхъ дѣлахъ; узнаю о многихъ бывшихъ въ отсутствіе мое происшествіяхъ, произведшихъ во мнѣ досады и неудовольствія. А послѣ обѣда посѣщаю вмѣстѣ съ сыномъ своимъ свою библіотеку на колокольнѣ; отбираю въ ней множество книгъ для отсылки въ Козловъ, отчасти къ барону, отчасти къ директору Иванову, которому я книгъ прислать обѣщалъ. Посылаю за переплетчикомъ, покупаю у него прекрасную шкатулку для отсылки туда же въ подарокъ, пишу ко всѣмъ тамошнимъ благодѣтелямъ и друзьямъ своимъ письма и отправляю пріѣхавшихъ со мною туда своихъ мужиковъ Козловскихъ. Но гость, заѣхавшій ко мнѣ, помѣшалъ мнѣ заниматься всѣми сими хлопотами и причиною тому было то, что я не успѣлъ въ сей день обо всемъ и узнать и по надлежащему осмотрѣться.

Наступившее потомъ утро достопамятно было тѣмъ, что я въ оное впервые основалъ порядочную ежедневную записку всѣмъ случающимся со мною происшествіямъ, и самый тотъ исторической журналъ, которой, начавшись съ сего года, продолжался и продолжается безпрерывно даже до сего времени, и изъ котораго составились у меня уже нѣсколько переплетенныхъ, порядочныхъ книгъ, которыя, по нуждѣ, могутъ уже служить продолженіемъ описанія моей жизни или, по крайней мѣрѣ, быть наилучшими матеріалами къ замышляемому мною около сего времени особому сочиненію, содержащему въ себѣ порядочное описаніе всей моей жизни въ пользу моихъ дѣтей и потомковъ, которое вскорѣ послѣ сего я и началъ, какъ о томъ упомяну я ниже. Впрочемъ, занявшись въ этотъ день обранжированіемъ и приведеніемъ въ порядокъ всѣхъ своихъ дѣлъ, передъ вечеромъ поѣхали мы въ Ламки къ моему зятю и замужней своей дочери, у которой я еще не былъ такъ, какъ у хозяйки.

Какъ дорогѣ случилось быть тогда очень дурной и тяжелой, то пріѣзжаемъ мы туда уже ночью и, противъ всякаго чаянія, находимъ тамъ нашего городничаго князя съ женою. На сего человѣка, продолжающаго все еще въ глаза мнѣ льстить и лицемѣрить, а въ тайнѣ непрестающаго мнѣ злодѣйствовать, я начиналъ уже и негодовать за то, что онъ по ту пору у меня не былъ. Онъ извинялся предо мною тѣмъ, что хотѣлъ ко мнѣ ѣхать въ самой этотъ день, но услышавъ, что мы ѣдемъ въ Ламки, и самъ туда поѣхалъ. Зять мой и дочь обрадовались невѣдомо-какъ моему пріѣзду. Я нашелъ ихъ уже свыкнувшимися между собою и дочь свою исправляющею уже совсѣмъ должность молодой хозяйки, и довольно порядочной. Мы застали у нихъ еще княгиню Крапоткину, женщину не старыхъ еще лѣтъ, умную, благонравную и ласкавшуюся ко всѣмъ къ намъ, а дочь мою крайне полюбившею. Съ сими гостями провели мы весь вечеръ въ пріятныхъ и веселыхъ разговорахъ, и наконецъ поужинавъ и ночевали. Зять мой унималъ было ночевать и князя, но онъ не остался.

Что касается до командира моего, г. Давыдова, то онъ находился въ сіе время въ Петербургѣ и удивилъ меня нѣкоторыми оставленными послѣ себя мнѣ ордерами, которые прочитывая въ сей день по-утру, принужденъ я былъ не одинъ разъ усмѣхаться, находя въ нихъ сущія нелѣпости и заключать, что писалъ онъ ихъ, будучи самъ другъ, пли подгулявши.

Княгиня Крапоткина поѣхала от насъ на другой день рано, а я, вставъ по обыкновенію своему рано, занимался въ особомъ, для меня назначенномъ, кабинетѣ все утро чтеніемъ взятой съ собою пріятной книги; а дождавшись какъ всѣ встали, провели все утро и весь день какъ родные и уже безъ церемоніаловъ, и я обо многомъ говорилъ съ зятемъ. Молодая хозяйка, отмѣнно меня всегда любившая, старалась наилучшимъ и наивозможнѣйшимъ образомъ меня у себя угостить, и ну плакать, какъ я собрался ввечеру ѣхать и не хотѣлъ согласиться на ихъ просьбу, чтобъ остаться у нихъ еще ночевать. Впрочемъ, была она уже совсѣмъ не таковою, какова была въ дѣвкахъ, но весьма похудѣла. Причиною тому было то, что она съ самой свадьбы понесла и была уже беременна; и какъ она жаловалась на чувствуемую ею боль въ животѣ, то сіе насъ и озабочивало уже нѣсколько. Впрочемъ, происходили у насъ многіе совѣты о ѣздѣ въ Москву.

Зятю моему нужно было въ ней побывать. Онъ подзывалъ съ собою и меня, или, по крайней мѣрѣ, жену мою съ сыномъ, и мы почти условились, чтобъ отпустить мнѣ ее, буде самому ѣхать будетъ не можно. Мы поѣхали от нихъ въ сумерки, оставивъ вмѣсто себя погостить у нихъ дочь нашу Настасью, и по испортившейся дорогѣ пріѣхали домой уже ночью.

Тутъ во весь вечеръ занимался я разборомъ піесъ, заготовленныхъ для «Экономическаго своего Магазина», и отмѣткою тѣхъ, которыя были уже напечатаны, для узнанія сколько находилось еще тутъ и въ Москвѣ не напечатанныхъ, дабы узнать, надобно ли было спѣшить продолженіемъ сей работы, или нѣтъ. Между тѣмъ, далъ я сыну своему прочесть сочиненныя мною еще въ Козловѣ три особыя піесы, содержащія совѣты молодымъ экономамъ, для узнанія его объ нихъ мыслей. Онѣ ему очень полюбились, однако онъ не совѣтовалъ мнѣ помѣщать ихъ въ «Экономическій Магазинѣ», а говорилъ, что лучше-бъ, продолживъ ихъ, напечатать оныя особою книжкою, и что она, по полезности своей, многимъ полюбиться и произведетъ болѣе пользы. Я согласенъ былъ съ его мнѣніемъ, и мы съ общаго согласія положили тогда такъ и сдѣлать. Но изъ сего однако-жъ ничего не вышло: стеченіе разныхъ обстоятельствъ не допустили меня до продолженія оныхъ, почему и остались онѣ и донынѣ еще въ манускриптѣ.

Весь послѣдующій день занятъ я былъ многими недосугами и хлопотами. Продолжая осматриваться и приводить всѣ свои дѣла въ порядокъ, спѣшилъ я, вставъ за долго до свѣта, кончить начатое ввечеру дѣло съ своими піесами, и порадовался, узнавъ, что заготовленныхъ піесъ могло стать болѣе нежели на два мѣсяца. Какъ же скоро ободняло, то, по случаю бывшаго тогда почтоваго дня, принялся я писать письма: въ Петербург-к племяннику моему о замужествѣ моей дочери; въ Москву — къ г. Новикову — о заготовленіи слѣдуемыхъ мнѣ къ полученію съ него денегъ и о нерастериваніи моихъ, посылаемыхъ къ нему, піесъ; къ графу Воронцову — о карпіяхъ; въ почтамтъ — о газетахъ и посылкѣ за нихъ денегъ; въ Серпухов-к купцу — о приуготовленіи къ сроку имѣющихся на немъ моихъ денегъ. И отправилъ на почту цѣлую кипку писемъ.

Послѣ обѣда же спѣшу начинать другое и важное дѣло: по случаю наступившаго новаго года и претерпѣнныхъ въ претекшій многихъ убытковъ, нужно было смѣтиться съ своимъ денежнымъ капиталомъ. Итакъ, принимаясь за сіе, и нахожу, что въ минувшій годъ произошла съ нимъ великая перемѣна. При началѣ онаго, простирался онъ до 13 тысячъ, а тогда и со всѣми долгами, изъ коихъ многіе были не надежны, не простирался оной далеко и до 10 тысячъ, и весь онъ почти цѣлою третьего долею уменьшился. Причиною тому были большіе въ тотъ годъ убытки и издержки. Съ цѣлую тысячу прожилъ я въ Москвѣ, другая пропала на обанкрутившемся и умершемъ купцѣ Тульскомъ. Слишкомъ двѣ издержалъ на свадьбу дочерню, да съ тысячу стало мнѣ межеванье. Все это были большіе и важные куски! Но какъ всю сію перемѣну въ обстоятельствахъ моихъ угодно было произвесть Богу, то и молчалъ я, на сіе смотря; ибо какъ Онъ — всѣхъ благъ Податель, то въ Его волѣ состояло уменьшать и прибавлять наши достатки и давать всякому, по Своему святому произволенію.

Посреди самыхъ сихъ упражненій застаетъ меня князь, нашъ городничій, пріѣхавшій съ женою, для сдѣланія намъ визита. Я угощаю ихъ и утѣшаю во всю достальную часть дня и во весь вечеръ своею музыкою. И у насъ былъ въ сей день какъ маленькій концертик ; начало сдѣлали мои валторнисты, коихъ играніе я еще впервыя тогда услышалъ, потомъ играли мои флейтраверсисты дуэты и плѣнили тѣмъ князя, да и меня увеселили. Послѣ того играли на трехъ инструментахъ аріи изъ оперы, тріо и дуэты, а наконецъ Романъ съ сыномъ моимъ на фортепіанахъ. И можно было сказать, что сей день былъ у насъ музыкальный, и я никогда еще не утѣшался своею собственною музыкою такъ, какъ сей вечеръ.

Не успѣлъ я ввечеру проводить князя и кончить начатые счоты, какъ поражаетъ меня новое явленіе и совсѣмъ неожидаемое. Входитъ въ двери курьеръ, присланный нарочно ко мнѣ от губернатора тульскаго съ ордерами от него и от командира моего г. Давыдова изъ Петербурга. Сіе меня удивляетъ, а содержаніе ордеровъ еще того больше. Писано было, что Государынѣ Императрицѣ угодно было повелѣть купить въ Богодицкой волости 4,000 кулей муки и отправить на Гжацкую пристань, и потому повелѣваемо мнѣ было спросить у крестьянъ, согласятся ли они и что возмутъ съ поставкою на мѣсто.

Теперь надобно признаться, что тягость сего вновь налагаемаго бремени была мнѣ не весьма пріятна. Коммиссія сія была такая, при которой трудовъ, заботъ, хлопотъ, суетъ и досадъ имѣть долженствовало множество, а чести и благодарности пріобрѣсть было неотчего. Я не зналъ, что дѣлать и какъ приступпть къ сему важному и почти невозможному дѣлу. Посылаю тотчасъ за своими тайными совѣтниками и думными дьяками-секретарями; говорю съ ними о томъ; думаемъ всѣ сообща, гадаемъ, кладемъ такъ и сякъ, но все дѣло не клеилось, и всѣ не знаемъ, какъ начать и быть, и что дѣлать. Рѣшились разослать людей за старостами и лучшими людьми, чтобъ говорить съ ними о семъ дѣлѣ.

Между тѣмъ, какъ на другой день, разосланные за сими бородачами ѣздили и ихъ въ городъ сгоняли, озабоченъ я былъ передъ обѣдомъ своимъ сыномъ, занемогшимъ опять головною болью и помраченіемъ въ глазахъ, которое уже съ нѣкотораго времени надъ нимъ и не рѣдко дѣлалось, и чѣмъ мы несказанно огорчались. Онъ провалялся почти весь день. Я лѣчилъ его своимъ декоктомъ и ему было полегчѣло, но къ вечеру онъ опять сталъ жаловаться головою. Мы хотя и заключали, что это простуда; однако боялись, чтобъ онъ опять не схлебнулъ горячки, такъ какъ было то въ минувшій годъ и около самого сего времени. Не могу изобразить, какъ мнѣ было его жаль и какъ тревожилось и безпокоилось мое нѣжно любящее сердце и сколь много частыя его недомоганія и болѣзненные припадки приводили меня въ сомнѣніе.

Наконецъ, къ вечеру собрались всѣ бурмистры, старосты и лучшіе люди изъ всей волости и составили равно какъ маленькій сеймъ. Присылаются ко мнѣ власно какъ депутаты, и я ѣду въ канцелярію. Вся она набита была лучшими и богатѣйшими мужиками. Я предлагаю имъ полученныя мною бумаги, читаю самъ, толкую, увѣщеваю, предлагаю совѣтъ, что не худо бы имъ сдѣлать то въ угодность Государынѣ и въ благодарность за ея къ нимъ милости, въ разсужденіи платежа ими толь малаго оброка и за охраненіе ихъ ото всѣхъ постороннихъ притязаній и за всѣ выгоды, которыми они несравненно предъ всѣми другими казенными крестьянами пользуются; и дѣлаю наконецъ пропозиціи, какъ бы сіе сдѣлать. Но они шумятъ, кричатъ, несутъ околесную, говорятъ и дѣло, упираются, не хотятъ, спорятъ, упрямятся, не знаютъ сами, что дѣлать, и все дѣло кончилось еще ни на чомъ, а только выпросили себѣ срока на ночь — подумать о томъ между собою. Я дозволяю сіе и въ худой надеждѣ разстаюсь съ ними до утрева.

Въ сіе утро обрадовался я, увидѣвъ сына моего, пришедшаго опять ко мнѣ въ кабинетъ заниматься своими дѣлами. Ему полегчѣло и оказалось, что была то обыкновенная простуда. Онъ занимался около сего времени списываніемъ тѣхъ финляндскихъ морскихъ картъ, которыми украшается мой русской атласъ, и кои мнѣ во время послѣдней Шведской войны очень пригодились.

Едва только ободняло, какъ пришли ко мнѣ оба мои совѣтники, для конференціи о тогдашнемъ нашемъ дѣдѣ. Поговоривъ съ ними, отправляюсь я въ канцелярію. Тамъ, какъ въ парламентѣ, говорю съ челомъ всей волости и требую, чтобъ сказали либо то, либо сё. Но они все еще мнутся, все несутъ околесную, сущій вздоръ, и хуже еще вчерашняго. Я досадую, уговариваю, увѣщеваю, употребляю все, что должно и можно, но все мало успѣваетъ. Переписываю (sic) самъ резоны ихъ, для чего не хотятъ; симъ они довольны, но дѣла не говорятъ; я употребляю и «волчій ротъ и лисій хвостѣ» — и кое-какъ наконецъ, склоняю и довожу до того, что сказали цѣну и на предлагаемое рѣшились.

Все сіе отняло у меня большую половину дня тогдашняго, и сей случай доказалъ, что эдакихъ глупцовъ, грубіяновъ, нечувствительныхъ и неблагодарныхъ людей, каковы были тамошніе волостные крестьяне, трудно было въ иныхъ мѣстахъ найтить. Они поступили при семъ случаѣ, какъ сущія каналіи и, въ благодарность за все свое благоденствіе и милости монаршія, явили себя сущими грубіянами и бездѣльниками и подтвердили вновь справедливость словъ, мною часто объ нихъ говариваемыхъ, а именно, что они превеликіе только охотники до свиней, любятъ ихъ водить, любятъ ихъ кормить, любятъ съ ними жить, любятъ ихъ ѣсть, да и сами свиньи. Они не только не хотѣли того сдѣлать, чего желала Государыня, но и хлѣбу такую цѣну положили, какая неслыханна, совсѣмъ безстыднѣйшую и вдвое больше противъ обыкновенной, но я радъ уже былъ, что они что-нибудь сказали. Но какъ бы то ни было, но сіе навлекло мнѣ много работы, я принужденъ былъ писать репорты и большое письмо въ Петербургъ, описывать въ немъ все происходившее и трудиться надъ тѣмъ цѣлый почти вечеръ, и написавъ все, отправляю съ тѣмъ ввечеру нарочнаго курьера.

Между тѣмъ, пріѣзжали къ намъ въ сей день къ обѣду наши молодые. И какъ они собиралися уже ѣхать въ Москву, то начались новыя уговариванія меня имъ сотовариществовать, но мнѣ, для вышеупомянутыхъ обстоятельствъ, и помышлять о томъ было не можно, а сверхъ того и не весьма хотѣлось, а особливо для избѣжанія многихъ излишнихъ издержекъ, которыя и безъ того въ минувшій годъ были очень значительны, но женѣ моей что-то отмѣнно хотѣлось съ ними ѣхать, и я почти нехотя рѣшился отпустить ее съ сыномъ и второю моею дочерью и дозволить имъ съѣздить на короткое время въ Москву, чѣмъ всѣ они были и довольны.

Въ сей путь отправились они, однако, не прежде какъ черезъ три дни послѣ того, которые проведены были ими въ сборахъ, а я во всѣ праздныя минуты, остававшіяся от угощенія пріѣзжавшихъ къ намъ кой-какихъ гостей и от другихъ моихъ хлопотъ, занимался сочиненіемъ статей для своего «Экономическаго Магазина», которыхъ хотѣлось мнѣ какъ можно болѣе отправить въ Москву съ своими родными. Между тѣмъ, перетревожил-было меня пронесшійся слухъ, будто-бъ намѣстникъ нашъ назначается въ Москву на мѣсто Еропкина главнымъ командиромъ; но, по счастію, былъ онъ совсѣмъ неосновательный, о чемъ узнавъ, успокоился я опять духомъ.

Наконецъ, въ 17-й день генваря собралась жена моя съ дѣтьми въ свою московскую поѣздку, почему, препроводивъ все утро въ писаніи въ Москву писемъ и собравши ихъ совсѣмъ въ путь, поѣхали мы всѣ изъ дому по-утру. Она въ Москву, а мы провожать ихъ до Ламокъ и пріѣхали туда къ обѣду. Тамъ нашли мы зятя и дочь, насъ уже дожидающихся, и провели съ ними и нѣкоторыми бывшими у нихъ гостьми остаток дня сего и вечеръ и съ особливымъ удовольствіемъ. Я былъ въ сей разъ еще впервые въ Ламкахъ такъ, какъ у своихъ ближайшихъ родныхъ, и уже запросто, безъ всѣхъ церемоній, и могъ тамъ быть такъ, какъ у себя въ домѣ, въ совершенной свободѣ. Молодая хозяйка утѣшала насъ своею заботливостью о хозяйствѣ и своею ласкою къ намъ, а особливо попеченіемъ о угожденіи во всемъ мнѣ. Они обходились съ мужемъ, какъ влюбленные любовники, и казались быть довольными своимъ жребіемъ, и у меня не одинъ разъ навертывались слезы на глазахъ, при размышленіи о томъ, что Богъ пристроилъ первую мою дочь симъ образомъ къ мѣсту. Я благодарилъ Его изъ глубины моего сердца и просилъ о принятіи сихъ молодыхъ супружниковъ въ милостивое Свое покровительство и о сниспосланіи имъ Своей милости, также и о томъ, чтобъ такимъ же образомъ помочь мнѣ пристроить и прочихъ моихъ дочерей къ мѣсту. Впрочемъ, въ сей вечеръ было все мое семейство и ужинало въ Ламкахъ вмѣстѣ, и время сіе едвали не наипріятнѣйшее было въ моей жизни: всѣ мы были здоровы, веселы и спокойны; никакія дальнія заботы не обеспокоивали сердца наши, а все шло еще хорошо и пріятно.

Въ наступившій за симъ день встали мы всѣ довольно рано, и хозяева, собравшись къ свѣту, отправились въ Москву. Жена моя, съ обѣими старшими дочерьми, Настасьею и Ольгою и моимъ сыномъ сотовариществовала съ ними; а я съ матушкою тещею и меньшою дочерью Катериною поѣхали назадъ въ Богородицкъ и остались одни.

Молодымъ моимъ ѣхать въ Москву и хотѣлось, и нѣтъ. Побудило ихъ къ тому наиболѣе то обстоятельство, что зять мой былъ тысячный тремя или четырьмя долженъ, который долгъ, по достатку его, хотя и не составлялъ дальней важности, но дочь мою озабочивалъ. Они имѣли нѣкоторую надежду къ полученію въ Москвѣ денегъ, для заплаты сего долга, а затѣмъ болѣе и поѣхали; что-жъ касается до моей жены, то поѣхала она отчасти для покупокъ, отчасти [для] дочерей меньшихъ и сына, да и для самой замужней. Съ сыномъ моимъ условились мы переписываться въ сіе отсутствіе, и я поручилъ ему множество кой-какихъ коммиссій, для исправленія вмѣсто себя.

Такимъ образомъ, остался я почти одинъ дома въ уединеніи. И какъ около сего времени было у насъ, за отсутствіемъ командира моего, все тихо и смирно, да и дѣлъ по волости никакихъ особыхъ не случилось, то и началъ я время свое препровождать въ обыкновенныхъ своихъ упражненіяхъ, въ читаніи разныхъ книгъ и въ писаніи, и провелъ въ томъ болѣе осьми дней, безъ всякихъ особыхъ приключеній, а досадовалъ только, что временемъ мѣшали мнѣ тѣмъ заниматься пріѣзжавшіе и приходившіе ко мнѣ, не столько интересные и пріятные, сколько скучные го-стп, которымъ иногда я такъ былъ не радъ, что не знавалъ, какъ ихъ от себя и выжпть, и уже не одинъ разъ Затѣвалъ, для непотерянія сихъ минутъ праздно, посылать за своими ребятишками, учащимися музыкѣ, и заставливалъ ихъ играть для узнанія ихъ въ наукѣ успѣховъ. Изъ интереснѣйшихъ -же гостей, пріѣзжавшихъ ко мнѣ въ теченіе сего періода времени, былъ, во-первыхъ, родня нашъ, Левъ Савичъ Крюковъ, пріѣзжавшій къ наыъ кидать себѣ кровь п прожившій у меня болѣе двухъ сутокъ, а другой, прискакавшій ко мнѣ па почтовыхъ и совсѣмъ мною неожпдаемый, былъ то славный козловскій щоголь, котораго прозвали мы тамъ маркизомъ де-К у раемъ, или, прямѣе сказать, одинъ изъ тамошнихъ межевщиковъ, г. Ванюковъ, Николай Семеновичъ, особа весьма отличная въ Козловѣ. Онъ далъ мнѣ еще въ Козловѣ обѣщаніе ко мнѣ заѣхать п сдержалъ свое слово, п я провелъ съ нимъ вечеръ довольно весело. Онъ разсказывалъ мнѣ многое о Козловскихъ происшествіяхъ, а того болѣе о подробныхъ происшествіяхъ, бывшихъ при осадѣ и взятьѣ Очакова, наслышавшись о томъ от бывшаго при томъ и пріѣхавшаго оттуда князь Сергія Ѳедоровича Голицина, которыя повѣствованія были для меня отмѣнно интересны и пріятны и подали мнѣ послѣ поводъ къ описанію всего того въ особой книжкѣ, которая и понынѣ хранится у меня въ библіотекѣ. Я постарался угостить сего умнаго и ласкающагося ко мнѣ человѣка какъ возможно лучше, показывалъ ему свои картины и все, кидающееся въ глаза, и послѣ ужина проводилъ поскакавшаго далѣе въ свой путь въ Тулу.

Къ числу таковыхъ же пріѣзжавшихъ ко мнѣ разныхъ людей принадлежалъ и нашъ деревенскій попъ и мой прежній отецъ духовной Евграфъ. Сей, будучи превеликимъ охотникомъ говорить, надоѣлъ мнѣ какъ горькая рѣдька. Онъ пробылъ у меня без-мала двое сутокъ, и безпрерывными своими повѣствованіями и разсказами не допустилъ меня ни въ чемъ порядочно упражняться. Они мнѣ уже такъ наскучили, что не одинъ разъ я предпринималъ нарочно во время оныхъ читать и писать и иныя дѣла дѣлать, и всячески давать ему знать, что я не хочу его слушать, и что онъ мнѣ мѣшаетъ, но ничто не помогало. Онъ продолжалъ безпрерывно свое дѣло и обращался мнѣ въ тягость, и на — силу — на — силу сжилъ я его съ своихъ рукъ и проводилъ со двора, давъ ему нѣсколько рублей на дорогу.

Пріѣзжалъ онъ ко мнѣ нарочно и не безъ дѣла, и оное относилось болѣе до чудака, моего двоюроднаго братца, Михайла Матвѣевича и до его дома. Отѣ него услышалъ я, что сей жалкій человѣкъ не только не отставалъ от своего проклятаго ремесла, пьянства и драки, но часъ — от — часу становился хуже и спѣшилъ скорыми шагами къ своей погибели. Въ порок сей вдался онъ уже такъ около сего времени, что ничто не въ состояніи было его исправить, и мы дивились даже, какъ онъ еще живъ былъ. Но жалко было то, что вмѣстѣ съ нимъ погибали его дѣти. Попъ сказывалъ мнѣ, что, при его распутной и негодной жизни, сдѣлалась будто бы и самая его дочь таковою-жъ, а сынъ весь избитъ, изувѣченъ, и что не великъ прок и надежда была и въ ономъ. Далѣе сказывалъ мнѣ онъ, что за дочь его сыскался уже женихъ, и что онъ нарочно за тѣмъ и пріѣхалъ, чтобъ меня о семъ увѣдомить, и говорилъ, что, по всѣмъ обстоятельствамъ, надобно-бъ спѣшить отдавать ее замужъ. Я всему тому и вѣрилъ, и нѣтъ. Но то была правда, что чудак сей дѣлалъ величайшее пятно и безчестіе нашей фамиліи, и она сколько мною славилась, столько имъ чернилась, что, натурально, меня очень огорчало. Впрочемъ, обрадовалъ меня попъ сей привезеніемъ извѣстія, что наши дорожные хотя от крайней дурноты дороги и много безпокойства претерпѣли, но доѣхали благополучно до Серпухова.

Что касается до моихъ литературныхъ упражненій въ сей періодъ времени, то состояли они болѣе въ писаніи. Я занимался отчасти продолженіемъ своихъ экономическихъ сочиненій для журнала, отчасти затѣваніемъ кой-какихъ новыхъ письменныхъ работъ, но изъ коихъ только двѣ получили въ сіе время свое порядочное основаніе. Первое состояло въ основаніи порядочныхъ историческихъ записок , относящихся до всего нашего отечества, для пользы и любопытства потомкамъ, и въ книгу сію, какъ въ магазинъ, собирать всѣ носившіяся въ народѣ молвы и слухи, извѣстія подлинныя и летающія сочиненія и стихи, которыми, впослѣдствіи времени, я наполнилъ нѣсколько книгъ, и кои отчасти продолжаются и по-нынѣ. А второе состояло въ пристальнѣйшемъ продолженіи описанія собственно моей жизни и всѣхъ бывшихъ со мною происшествій. Дѣло сіе начато было у меня уже очень давно, но все прерывалось и я окончить давно собирался. У меня написано было уже два тома, и я довелъ исторію свою уже до пребыванія моего въ Кенигсбергѣ, но какъ первая часть оной, во время пожара, у меня сгорѣла, а вторая часть была уже переплетена, то вздумалось мнѣ написать опять вновь и первую, а буде можно-то и всю жизнь, и поспѣшить тѣмъ, покуда всѣ происшествія, а особливо бывшія въ малолѣтствѣ, были еще довольно мнѣ памятны и не позабыты, къ чему я около сего времени, а именно 24 числа генваря и приступилъ, съ котораго времени потомъ, хотя не безпрерывно, но по временамъ, ущипкамп и урывками, я и продолжалъ сіе дѣло, даже до самыхъ нынѣшнихъ временъ и написалъ уже многія части. Всѣми сими разными писаніями и занимался я во всѣ свободные часы, даже до 26 генваря, въ который день была опять старушка теща моя именинницею. И какъ ей съ сего времени пошолъ уже шестидесятый годъ от рожденія, то, изъ почтенія и любви къ ней, восхотѣлось мнѣ въ сей день, по обыкновенію, сдѣлать у себя небольшую пирушку и пригласить къ себѣ кой-кого изъ городскихъ нашихъ. Но она была такъ счастлива, что пріѣхали къ намъ нѣкоторые изъ друзей нашихъ и изъ уѣзда, а что всего страннѣе, то въ самой этотъ день заѣжжали ко мнѣ и друзья, и соперники мои господа Рахмановы и сидѣли у меня вечеръ и ужинали.

Достопамятно, что сіи неожидаемые гости заѣжжали тогда ко мнѣ не столько для того, чтобъ со мной видѣться, сколько для убѣжденія меня продать имъ мою Тамбовскую деревню. Они предлагали мнѣ сіе подъ тѣмъ предлогомъ, что, будто бы за отмежеваніемъ мною у нихъ земли, деревни ихъ не осталось чѣмъ владѣть, и потому рѣшились они у меня всю сію землю и вмѣстѣ съ самою моею деревнею купить, почему и вымажживали они у меня ее всячески. Напротивъ того, у меня не было никогда и на умѣ, чтобъ ее продавать, потому что она одна и была у меня капитальная деревня. Со всѣмъ тѣмъ, какъ они уже непутнымъ дѣломъ стали ко мнѣ приставать и, въ противномъ случаѣ, угрожать, что они станутъ просить о перемежевкѣ и о томъ, чтобъ меня отодвинули от нихъ далѣе, то не зналъ я, что дѣлать, и опасаясь, чтобъ они не навлекли мнѣ новыхъ хлопотъ (что по богатству своему учинить они были въ состояніи), то вздумалъ наконецъ запросить у нихъ за нее такую цѣну, какую не думалъ я, чтобъ они согласились дать, а именно 20 тысячъ. Цѣна сія, дѣйствительно, показалась имъ непомѣрною, и они много о томъ говорили, но я никакъ не соглашался взять меньше, да и на сіе соглашался не инако, какъ въ такомъ случаѣ, ежели мнѣ удастся найтить купить себѣ гдѣ-нибудь поближе способную деревеньку. Они, услышавъ о семъ, тотчасъ стали мнѣ предлагать на обмѣнъ свою Епифанскую деревню, обѣщаясь приплатить мнѣ, что будетъ надобно. А сіе и заставило меня, дѣйствительно, о томъ думать, и тѣмъ паче, что великая отдаленность моей деревни и неспособная ѣзда въ нее мнѣ всегда не нравилась, и я охотнѣе бы хотѣлъ имѣть у себя степную деревню поближе. А какъ, сверхъ того, зналъ я, что и господа Остафьевы, ближніе сосѣди моего зятя въ Ламкахъ, собирались продавать свою половину, то мечталъ я себѣ въ мысляхъ, что не можно-ль мнѣ будетъ, съ нѣкоторою прибавкою денегъ, воспользоваться и обѣими сими деревнями, всходствіе чего и не отказывался я господамъ Рахмановымъ въ разсужденіи обмѣна. Но какъ о состояніи деревни ихъ надлежало мнѣ напередъ узнать въ подробности и послать ее осмотрѣть, на что и они были согласны, то на томъ дѣло сіе тогда и осталось. И для меня было великое счастіе, что они не согласились тогда дать мнѣ требуемыя 20 тысячъ; которая цѣна хотя и была, по тогдашнимъ покупкамъ земель и деревень, великовата, но какъ цѣны вскорѣ послѣ того ужасно поднялись, то потужилъ бы я послѣ тысячу разъ, что продалъ такъ дешево, ибо послѣ стала она болѣе и 40 тысячъ.

Всѣ достальные дни текущаго тогда генваря мѣсяца протекли у насъ въ мирѣ и тишинѣ и не было ничего чрезвычайнаго. Кромѣ того, что однажды перестращали насъ съ матушкою, при случаѣ ѣзды нашей въ гости къ нашему городничему, завезя нашу карету на полоскахъ въ такой узкой проѣздъ между строеніемъ и бывшими тогда страшными сугробами, что она, опрокинувшись совсѣмъ на бокъ, ущемилась такъ, что еслибы лошади не случились быть смирными, то и карету бы всю изломали въ дребезги, и насъ бы перебили; но, по счастію, лошадей поостановили, а мы принуждены были уже кое-какъ вылѣзать изъ кареты въ боковое окно вверхъ, чего съ нами никогда не случалось, и отдѣлались от сей опасности небольшимъ только поврежденіемъ кареты.

Кромѣ сего, въ послѣднихъ числахъ сего мѣсяца встревоженъ я былъ полученнымъ извѣстіемъ, что командиръ мой г. Давыдовъ скоро возвратится изъ Петербурга, ибо какъ я не сомнѣвался, что при семъ пріѣздѣ его будетъ происходить опять всякая всячина — и хорошее, и дурное, то сіе меня очень озабочивало.

Но не однѣ сіи непріятности повстрѣчались со мною въ теченіе сего времени, а было нѣчто и пріятное. Получили мы от своихъ отсутствующихъ родныхъ письмы, которыя увѣдомляли насъ, что они въ Москву пріѣхали благополучно и, остановившись въ нанятомъ домѣ Лихарева, на Шабаловкѣ, имѣли уже время кой-у-кого побывать и познакомиться съ родственниками зятя моего, и что вездѣ приняты были хорошо и обласканы, и что все у нихъ тамъ происходитъ хорошо и порядочно, чѣмъ всѣмъ я такъ былъ обрадованъ, что изъ глазъ моихъ вытекла даже слеза удовольствія. Впрочемъ, увѣдомляли они меня, что и меньшому брату зятя моего восхотѣлось также неотмѣнно жениться, и что онъ, отставъ от госпожи Марковой, сговорилъ уже жениться на дочери господина Ильина и поспѣшалъ сватьбою своею до чрезвычайности.

Далѣе обрадовался-было я очень въ послѣдній день сего мѣсяца, получивъ съ почтою два превеликіе пакета. Не сомнѣваясь ни мало, что то были газеты, которыхъ, ко всеобщему удивленію, за какими-то препятствіями, неиздаваемо было еще ни одного нумера съ начала года и во весь этотъ мѣсяцъ, чего до того никогда не бывало, однако мы обманулись, и ожиданіе наше на сей разъ было тщетное. Былъ то мой «Экономическій Магазинѣ» и нѣкоторыя присланныя ко мнѣ книги; но я, по крайней мѣрѣ, радъ былъ тому, что въ книги сіи всунуты были гамбургскія газеты. И какъ въ оныхъ писано было уже и объ Очаковѣ, и объ многомъ другомъ интересномъ, то и занялся я чтеніемъ оныхъ съ отмѣнымъ любопытствомъ, а потомъ писаніемъ къ своимъ роднымъ въ Москву, къ сыну же своему — предлиннаго письма. И какъ случилась тогда въ Москву нарочная посылка для нѣкоторыхъ казенныхъ покупокъ, то отправлялъ опять цѣлую партію заговленныхъ піесъ для своего журнала.

Въ сихъ обстоятельствахъ засталъ насъ февраль мѣсяцъ, котораго и въ самой уже первый день перетревоженъ я былъ чрезвычайнымъ образомъ. Было то уже уже ввечеру. И когда мы, поужинавши, легли уже спать, я успѣлъ уже заснуть крѣпкимъ и сладкимъ первымъ сномъ, какъ вдругъ пробужаетъ меня слуга, со свѣчкою въ рукахъ, подающій мнѣ ордеръ. «Такъ, воскликнулъ я тогда самъ въ себѣ, видно что уже пріѣхалъ нашъ другъ въ Тулу и начались опять бамбандированія!» Я не менѣе ожидалъ, что велятъ мнѣ пріѣхать въ Тулу и въ томъ не обманулся. Писано было, дѣйствительно, чтобъ я на утріе же былъ бы въ Тулу и привезъ бы съ собою вѣдомости о доходахъ и хлѣбѣ, но такія, которыя въ единый мигъ и такъ скоро сочинить было невозможно; къ тому-жъ, требованіе сіе было от самого намѣстника, и не очень толковитое; и я, по всему видимому, заключалъ, что тревожила ихъ самая та покупка хлѣба у мужиковъ, о которой говорилъ я впередъ. Думать надлежало, что предпожили они о томъ подтрушиваясь къ государынѣ, и сами были тому уже не рады.

Легко можно заключить, что ордеръ сей меня очень смутилъ и перетревожилъ. Я принужденъ былъ въ тотъ же часъ посылать будить своего секретаря Щедилова и приказывать ему приниматься тотчасъ за сочиненіе помянутыхъ вѣдомостей, и хоть всю ночь не спать, а приготовить ихъ къ утрему; а самъ, дождавшись утра, началъ тотчасъ собираться въ Тулу, ибо какъ бы то ни было, но я долженъ былъ неукоснительно туда ѣхать. Но тутъ, гдѣ ни возьмись, опять превеликая и ужасная мятель: поднялась такая кура и смертоносная вьюга, какая была уже у насъ въ декабрѣ, и столь сильная, что никуда глазъ показать было не можно; всѣ обозы даже остановились, и никто не отваживался пускаться на явную опасность. «Ахти! что дѣлать! воскликнулъ я сіе увидѣвъ; какъ можно въ этакую пропасть ѣхать и подвергать себя опасности явной! нѣтъ! воля Господня! а я и не подумаю ѣхать, что бъ они тамъ ни говорили!» И, дѣйствительно, остановился. Но какъ непогода сія продолжалась только до половины дня, а къ вечеру сдѣлалось тихо и тепло, а между тѣмъ поисправился я и вѣдомостьми, — то, не хотя дѣлать ослушанія, да и самъ усматривая нужду и надобность въ поспѣшнѣйшемъ пріѣздѣ, рѣшился, хотя передъ вечеромъ, а выѣхать, что дѣйствительно и исполнилъ.

Выѣхавши въ сей путь, увидѣлъ я, что натура наконецъ надъ бѣдными нашими путешествующими сжалилась и сдѣлала уже сама то, что надлежало бы дѣлать правительству, то-есть, исправила всѣ наши дороги, до крайности до того испорченныя ухабами и изрытыя, сгладивъ оныя на большую часть помянутою, продолжавшеюся хотя нѣсколько только часовъ мятелью. Почему ѣхать мнѣ было хотя и трудновато, да и поздно, ибо я на Крутомъ уже обмерк , но, прихвативъ часа два ночи, благополучно до Дѣдилова доѣхалъ. И тутъ переночевалъ у знакомца своего Юлы и вставъ, часа за два свѣта, успѣлъ еще довольно рано пріѣхать въ Тулу и поспѣть еще къ чаю къ другу Антону Никитичу Сухотину, у котораго я и въ сей разъ остановился.

А симъ окончу я и письмо сіе, которое кстати достигло и до обыкновенныхъ своихъ предѣловъ и скажу, что я есмь вашъ, и прочее.

(Генваря 9 дня 1811 года).

ЗАМОКЪ БОГОРОДИЦКІЙ Письмо 249

Любезный пріятель! Послѣднее мое письмо кончилъ я пріѣздомъ моимъ въ Тулу, а теперь, продолжая повѣствованіе мое далѣе, скажу вамъ, что мое первое дѣло было то, чтобъ, одѣвшись поскорѣе, спѣшить ѣхать къ командиру своему и застать его у себя въ домѣ. Между тѣмъ какъ я одѣвался, отыскали мнѣ моего секретаря Варсобина, бывшаго тогда въ Тулѣ. Сей обрадовалъ меня, извѣстивъ, что дѣло, относящееся до покупки ржи; оставлено, и намъ по оному ни какихъ хлопотъ не будетъ. Но сколько обрадовало меня сіе извѣстіе, столько смутило другое. Хозяева мои спѣшили меня увѣдомить, что командиръ мой, вмѣстѣ съ г. Вельяминовымъ, Николаемъ Ивановичемъ, представлены от намѣстника кандидатами на вице-губернаторское мѣсто въ Калугу, поелику тамошній вышелъ въ отставку, и что никто не сомнѣвался въ томъ, что пожалуется въ достоинство сіе командиръ мой г. Давыдовъ. Но какъ съ тѣмъ сопряжено и то, что волости наши возьмутся от сего изъ вѣдомства, то едва ли не получу я въ скоромъ времени себѣ другова командира, и что симъ ни кто иной будетъ, какъ помянутый г. Вельяминовъ, мужъ любимицы намѣстниковой.

Извѣстіе сіе было для меня не весьма радостно. Командиръ мой каковъ ни былъ, но я къ нему уже привыкъ и пользовался всегда его къ себѣ ласкою и благопріятствомъ, а не рѣдко и самыми благодѣяніями, а новый каковъ будет-было еще неизвѣстно. А то только мы знали, что былъ онъ человѣкъ гордый, пышный, надменный и неприступный, и что онъ давно уже сего мѣста и съ худыми намѣреніями добивался. А потому и легко можно было заключать, что при семъ случаѣ и съ моими обстоятельствами можетъ произойтить великая и важная перемѣна, и я принужденъ буду тогдашняго мѣста своего, которымъ я толико уже лѣтъ пользовался и наслаждался, лишиться.

Словомъ, извѣстіе сіе было такого рода, что надлежало бы ему меня весьма встревожить; но удивительно было, что оно меня какъ-то не весьма трогало: ни то недостовѣрность еще сей перемѣны была тому причиною, ни то подкрѣпляла меня надежда и упованіе на моего Бога, опредѣлившаго меня въ мое мѣсто и Которому я и тогдашній случай предавалъ въ волю; ни то сердце мое ничего дурнаго не предчувствовало. Но какъ бы то ни было, но я услышалъ сіе безъ трепетанья сердечнаго и волнованья духа, а подумалъ только, что Богу угодно, то и будетъ.

Одѣвшись, не сталъ я ни мало медлить, но поѣхалъ къ моему командиру. Онъ принялъ меня очень ласково и благопріятно. Я засталъ, его дожидавшагося къ себѣ гостей, ибо въ самый тотъ день была жена его имянинницею, и онъ готовился угощать всѣхъ тульскихъ именитѣйшихъ людей и дать имъ у себя большой пиръ. Ихъ, и дѣйствительно, набралось дамъ и господъ такое великое множество, что всѣхъ негдѣ было и посадить, и многіе принуждены были обѣдать въ другой комнатѣ.

Будучи занятъ хлопотами по сему случаю, отложилъ онъ то дѣло, за которымъ меня призывалъ, до утрева. Я, видя сіе и не хотя весь день потерять тутъ по пустому, согласился съ хозяиномъ моимъ, обѣдавшимъ тутъ же передъ вечеромъ, ѣхать къ губернскому казначею г. Запольскому, Петру Ивановичу. Сей человѣкъ, о которомъ я уже и прежде упоминалъ, былъ особливаго примѣчанія достоинъ тѣмъ, что имѣлъ хотя небольшой чинъ и былъ сущимъ драгунскимъ офицеромъ, но, при всемъ томъ, наилюбопытнѣйшій человѣкъ во всей Тулѣ. Онъ держалъ газеты и не только читалъ ихъ съ должнымъ вниманіемъ, но обо всѣхъ новыхъ слухахъ имѣлъ особое попеченіе, и у него всегда и обо всемъ можно было узнавать первые и вѣрнѣйшіе слухи и новизны. За самое такое-жъ любопытство любилъ онъ и меня отмѣнно и былъ намъ чрезвычайно радъ. Тутъ имѣлъ я случай видѣть обстоятельный планъ всей Очаковской осады и наслушаться многихъ анекдотовъ. Мы провели съ нимъ весь вечеръ съ удовольствіемъ и въ безпрерывныхъ разговорахъ о политическихъ происшествіяхъ въ свѣтѣ, и я не видалъ какъ прошелъ вечеръ. Онъ унялъ насъ у себя ужинать, и мы угощеніемъ его были очень довольны.

Кромѣ сего, имѣлъ я тутъ удовольствіе получить изъ Москвы всѣ газеты и въ нихъ читать большую реляцію, также письма от своихъ московскихъ, особливо от сына, и узнать, что они находились благополучно, а онъ имѣлъ случай быть въ оружейной палатѣ и насмотрѣться всѣмъ царскимъ древностямъ. Впро-чемъ, — и старушка наша, М. Юрьевна, жившая тогда у г. Давыдова, подтвердила мнѣ тоже, что слышалъ я от г. Сухотина о г. Давыдовѣ, говоря притомъ объ немъ, что онъ самъ тому очень не радъ, а охотнѣе хотѣлъ остаться въ прежнемъ чинѣ и мѣстѣ.

Симъ кончился тогда первый день пребыванія моего въ Тулѣ, а на утріе, вставши съ свѣтомъ вдругъ, поспѣшилъ я одѣться, чтобъ поранѣе пріѣхать къ г. Давыдову и поговорить съ нимъ о дѣлахъ. Я засталъ его одѣвающагося и тотчасъ приступилъ къ дѣлу. Тутъ узналъ я, что ордеръ о присылкѣ вѣдомостей от намѣстника присланъ уже послѣ его отъѣзда изъ Петербурга, и что онъ самъ не зналъ, для чего сіе требуется. Онъ разсказывалъ мнѣ о многихъ петербургскихъ происшествіяхъ и, между прочимъ, что онъ еще 12 генваря представленъ въ докладъ въ вице-губернаторы Калужскіе, но по сіе время ничего еще на то не вышло. Въ разсужденіи хлѣба разсказывалъ онъ мнѣ, что Государыня хотвла-было сдѣлать мужикамъ милость. Но какъ смѣтились, что по такой дорогой цѣнѣ, какую они требуютъ, куль муки обойдется въ Петербургѣ въ 9 рублей, то и плюнули. Впрочемъ, удивилъ онъ меня, разсказывая, какъ намѣстникъ шагалъ и хвасталъ тамъ нашимъ урожаемъ хлѣбнымъ и какъ увеличивалъ оный самъ. Я, разсматривая поданную ими въ Петербургѣ вѣдомость, открылъ въ ней преужасную погрѣшность, учиненную ими от скорости и смутилъ тѣмъ г. Давыдова. Впрочемъ, онъ, давъ мнѣ наставленія какія и какъ сочинить мнѣ требуемыя вѣдомости, оставилъ мнѣ на произволъ, тутъ ли оныя писать, или ѣхать для сего на квартеру, обѣщая ввечеру разсмотрѣть мои бумаги, чему я и радъ былъ, ибо тутъ писать было неудобно.

Итакъ, откланявшись, поѣхалъ я на квартеру и въ уединенномъ покойцѣ принялся сочинять пустыя и нисколько неосновательныя, но совсѣмъ почти ложныя вѣдомости, служащія только къ тому, чтобъ ими блеснуть и пустить въ глаза пыль! По всему видимому, назначаемы онѣ были для засвидѣтельствованія, сколь великое усердіе и ревность имѣлъ г. Давыдовъ при управленіи волостьми и сколь много достоинъ за то награжденія! Но, ахъ! когда-бъ знала царица самую истину, — не награжденія, а наказанія долженствовалъ бы онъ тогда дожидаться! Препроводивъ нѣсколько часовъ въ поспѣшествованіи сему человѣку въ собраніи плодовъ съ чужихъ трудовъ и поломавъ довольно голову надъ симъ дѣломъ, въ которомъ поневолѣ принужденъ я былъ писать неправду, поѣхалъ я послѣ обѣда къ г. Давыдову, чтобъ предложить на разсмотрѣніе мои вѣдомости. Сказали мнѣ, что онъ ѣдетъ въ свое Анненское, и я взгоревался, что не застану и чрезъ самое то принужденъ буду цѣлый день лишній прожить въ Тулѣ. Я, и дѣйствительно, не засталъ его дома; однако, онъ былъ въ Тулѣ и поѣхалъ развозить визиты.

Поговоривъ со свояченицею его и старушкою нашею М. Юрьевною и сообща погоревавъ о предстоящей перемѣнѣ, вздумалъ я съѣздить на досугѣ къ г. Верещагину. Но не успѣлъ досидѣть у него съ часъ времени, какъ пріѣхали за мною от г. Давыдова; я благимъ матомъ поскакалъ къ нему и нашолъ его сидящаго подлѣ своей жены, вдругъ отчего-то занемогшей. Онъ всѣми сочиненными мною вѣдомостями былъ доволенъ и велѣлъ переписать ихъ къ утрему. Потомъ, поговоривъ со мною кое-о-чемъ, хотѣлъ-было, чтобъ я ѣхалъ съ нимъ въ театръ; однако, я не поѣхалъ, а отговорился, что мнѣ нужно при себѣ заставить переписывать вѣдомости, чѣмъ я и занялся тотъ вечеръ на квартерѣ.

Симъ кончился второй день пребыванія моего въ Тулѣ, а въ третій-отвезъ по-утру къ командиру моему переписанныя вѣдомости; но, вмѣсто предписаннаго возможнѣйшаго поспѣшенія, на — силу — на — силу отправили мы въ сіе утро курьера съ сими бумагами въ Петербургъ. Послѣ чего г. Давыдовъ не сталъ меня долѣе задерживать, но отпустилъ, сказавъ, что онъ самъ чрезъ недѣлю къ намъ въ Богородицкъ пріѣдетъ.

Впрочемъ, въ сію мою бытность у него, имѣлъ я удовольствіе видѣть ученика своего, упражнявшагося въ рисовальной по стеклу работѣ, которая была мною изобрѣтена и выдумана, а имъ доведена уже до довольнаго совершенства. Это былъ одинъ крестьянскій сынъ изъ нашихъ волостей, который, живучи у меня, учился рисовать, и такъ въ томъ успѣлъ, что искусство сіе сдѣлалось ему потомъ очень полезно.

Кромѣ сего, поразило меня въ сіе утро добродушіе г. Давыдова. Онъ самъ собою и безъ всякой просьбы представилъ къ намѣстнику о произведеніи въ чины моихъ нижнихъ канцелярскихъ служителей Товалова, Молчанова и Щедилова; первых-въ регистраторы, а послѣдняго — въ канцеляристы. Произошло сіе прямо от его добродушія и желанія людямъ дѣлать добро, а въ самомъ дѣлѣ всѣ они такова награжденія едва ли были достойны. Первый изъ нихъ былъ сколько-нибудь малой изрядный и мой воспитанникъ и ученик , а послѣдніе оба были бездѣльники и того не стоили.

По возвращеніи на квартеру, сталъ я тотчасъ собираться въ путешествіе домой и радъ былъ, что могъ ѣхать вмѣстѣ съ другомъ моимъ, г. Хомяковымъ. За обѣдомъ имѣлъ я опять сладкое удовольствіе слышать многое хорошее о сынѣ хозяина моего, Петрѣ Антоновичѣ Сухотинѣ, жившемъ у меня въ минувшемъ году нѣсколько мѣсяцевъ. Говорили, что онъ, живучи у меня, весьма многое у меня занялъ, и что наставленія мои пали на плодоносную землю. Онъ сдѣлался ботаникомъ и велъ жизнь порядочную и философическую, и родители его были тѣмъ крайне довольны, а я того болѣе, слыша о ученикѣ своемъ столь много хорошаго.

Послѣ обѣда не сталъ я долѣе медлить ни минуты, но пустился въ путь въ Богородицкъ къ оставшимъ (sic) моимъ любезнымъ роднымъ. Въ пути семъ было мнѣ весьма весело, ибо погода была хотя холодная, чрезвычайно вѣтреная, но я, ѣдучи въ своемъ миломъ и спокойномъ возочкѣ своего изобрѣтенія, ничего того не чувствовалъ, а сидѣлъ какъ въ теплой горенкѣ и во всю дорогу занимался чтеніемъ веселой и крайне пріятной и любопытной книги «Дѣянія Петра Великаго», которую ни одному россіянину читать устать не можно и за которую вся Россія обязана весьма много г. Голикову. И за симъ чтеніемъ и не видалъ какъ переѣхали мы весь путь до Дѣдилова.

Тутъ расположились мы ночевать въ трактирѣ, и спутник мой, г. Хомяковъ, какъ хозяинъ, угощалъ меня чаемъ и ужиномъ. Съ нами былъ и винокуръ его, нѣмецъ Крестьянъ Ивановичъ Грунтъ, котораго любилъ я душевно, и мы весь вечеръ провели съ удовольствіемъ въ разныхъ и любопытныхъ разговорахъ. А въ слѣдующее утро, напившись чаю и продолжая путь, пріѣхали ранёхонько въ Богородицкъ, гдѣ нашолъ я домашнихъ своихъ, дожидавшихся меня съ превеликимъ уже нетерпѣніемъ.

Симъ образомъ кончивъ и сію свою нечаянную поѣздку и возвратясь въ свое мѣсто, принялся я опять за прежнія свои упражненія, а особливо за описаніе всего того, что я и прежде въ Тулѣ будучи слышалъ, о разныхъ происшествіяхъ и любопытныхъ анекдотахъ, случившихся при осадѣ Очаковской, а изъ чего и составилась у меня та самая книжка, которая и понынѣ хранится у меня въ библіотекѣ и служитъ памятникомъ самому сему періоду времени.

Но едва только дни три прошло, и я не успѣлъ еще порядочно отдохнуть от своего путешествія, какъ ввечеру третьяго дня перетревоженъ я былъ уже опять извѣстіемъ о пріѣздѣ командира моего ночевать въ его хуторъ, и что въ слѣдующее утро онъ и къ намъ пріѣдетъ.

Какъ причина пріѣзда его въ сей разъ была мнѣ неизвѣстна, то и думалъ я, что призывали его какія-нибудь надобности по ихъ откупщицкимъ дѣламъ и по питейной канторѣ. Однако, въ семъ мнѣніи я обманулся, а притянула его къ намъ другая нужда. Его велѣно было Счетной Экспедиціи за всѣ годы правленія его счесть, и онъ привезъ съ собою своего секретаря для сочиненія вѣдомостей въ приходѣ и расходѣ денегъ. Однако, онъ самъ за сіе важное дѣло и не принимался, а поручилъ оное секретарю, а сей вмѣсто того прогулялъ и пропилъ весь день у Варсобина. Г. Давыдовъ пріѣхалъ къ намъ 9 февраля довольно рано и сталъ опять во флигелѣ дворцовомъ въ верхнихъ покойцахъ надъ музыкантами. Къ нему собрались тотчасъ всѣ городскіе чиновники и послано было за княземъ и Хомяковымъ, въ ожиданіи котораго и провелъ онъ все утро въ слушаніи музыки и нашихъ пѣвчихъ. Впрочемъ, изъ поведенія его усматривалъ я, что былъ онъ нѣсколько повеселѣе, нежели въ Тулѣ, однако, все еще не зналъ самъ о себѣ, чтобудетъ, и съ нетерпѣливостію дожидался извѣстія изъ Петербурга, говоря: «ужъ бы одно что-нибудь!» Далѣе сказывалъ онъ, будто бы одинъ изъ пріятелей его пишетъ къ нему изъ Петербурга, что вицъ — губернаторомъ его уже не смѣетъ поздравлять съ того времени, какъ чрезъ Безбородку дѣло взяло совсѣмъ иной оборотъ и что есть надежда, что того не сдѣлается. Вотъ случай! что люди и чину и виц-губернаторству были не рады! Со всѣмъ тѣмъ, какъ съ судьбою его сопрягалась нѣкоторымъ образомъ перемѣна и въ моихъ обстоятельствахъ, то я и тому нѣсколько порадовался.

Послѣ обѣда, бывшаго у него въ замкѣ, ѣздили всѣ мы сидѣть къ князю и, просидѣвъ тамъ до сумерок , опять пріѣхали къ нему во флигелёк , гдѣ во весь вечеръ проигралъ онъ съ княземъ въ карты, а я былъ только зрителемъ. Что-жъ касается до г. Хомякова, сего добродушнаго человѣка, то онъ ѣздилъ по городу и гулялъ и пріѣхалъ къ намъ уже послѣ ужина и довольно подгулявши. Тутъ началъ онъ, по обыкновенію своему, шумѣть и бурлить и наговорилъ г. Давыдову и князю много истины, однако, такихъ словъ, которыми они не весьма были довольны. Онъ требовалъ неотмѣнно, чтобъ подали еще пить. Итакъ, принуждены были подать бутылку венгерскаго, и мы должны были всякій выпить по стакану. Мнѣ достался также превеликій, и я имѣлъ оттого только то удовольствіе, что у меня выжгло всю душу, и я, пришедши домой, на-силу заснулъ, проклиная и вино, и мотовство, и тѣхъ, кто такія дорогія вина выдумалъ. Симъ образомъ, кончили мы сей день, не сдѣлавъ въ оной ничего важнаго.

Въ послѣдующій за симъ день пробылъ у насъ г. Давыдовъ не долѣе какъ до обѣда, а тамъ поѣхали они всѣ, то-есть онъ, Хомяковъ и князь опять въ Тулу, съ тѣмъ, чтобъ ночевать въ Дѣдиловѣ. Въ сіе утро призываны были къ нему бурмистры, и онъ съ ними говорилъ, а между тѣмъ, писаны и даваны были мнѣ разные кое-о-чемъ ордера, а передъ отъѣздомъ загремѣли опять бутылки съ шампанскимъ, приводимыя въ движеніе г. Хомяковымъ, съ которымъ отправились они и въ путь свой и хотѣли въ Дѣдиловѣ съ ними ещё повѣдаться.

Итакъ, въ сей разъ пребываніе г. Давыдова у насъ продлилось очень не долго. Однако, каково коротко оно ни было, но онъ успѣлъ надавать мнѣ множество ордеровъ. Изъ всѣхъ бывшихъ у меня командировъ, ни который не былъ на ордера такъ тшивъ, какъ сей. Во всякій пріѣздъ оставлялъ онъ ихъ мнѣ цѣлыя стопы, и ихъ такъ было много, что онъ самъ въ нихъ запутывался и не помнилъ, какіе уже давалъ. Впрочемъ, въ пріѣздъ сей главная его цѣль состояла въ томъ, чтобъ, какимъ-нибудь образомъ, пораспутать себя въ тѣхъ тенетахъ, въ какихъ запутался по волости, въ разсужденіи забиранія хлѣба и многихъ пустыхъ денежныхъ издержекъ, и для самого того принуждены мы были дѣлать пустыя вѣдомости и трудиться. По всему видимому, опасался онъ, что его станутъ считать, смѣнютъ и от насъ отлучатъ. Однако, не преминулъ надѣлать и вновь разныхъ пакостей, как напримѣръ, велѣлъ истраченные въ Тулѣ на тамошніе парники и ранжереи двѣстѣ рублей положитъ на счотъ волости и деньги взялъ къ себѣ; велѣлъ изъ заготовленныхъ волостными крестьянами казенныхъ дровъ 50 сажень, стоящихъ болѣе 200 рублей, отдать Хомякову на пивоварню; опредѣлилъ жалованье одной пришлой старушкѣ по-пустому; уменьшилъ цѣну порціи гошпитальной въ половину; велѣлъ сѣно давать казенной одной женщинѣ; приказалъ дровъ давать не только судьямъ, но и самому городничему. Словомъ, и въ сей разъ, вмѣсто мнимаго умноженія доходовъ, произвелъ убытка только казнѣ рублей на 500, пользы же ни малѣйшей не сдѣлалъ.

Со мною онъ во все тогдашнее пребываніе свое у насъ обходился хорошо, хотя князь, по гнусному и скверному характеру своему, и старался, какъ дьяволъ, всячески прихвостничать, клеветать и вливать ядъ въ его сердце. Онъ два раза у князя былъ, а у меня ни однажды; но я не звалъ, да и не старался о томъ, чтобъ онъ удостоилъ меня своимъ посѣщеніемъ, которыя каждый разъ причиняли мнѣ только убытки, а пользы ни какой не приносили. Пріѣзды его наскучили мнѣ ж безъ того довольно. Много разъ пріѣзжалъ онъ къ намъ по однимъ только откупнымъ своимъ дѣламъ, а я, не имѣя въ томъ ни малѣйшаго участія, со стороны принужденъ былъ терпѣть убытки и его съ толпою его гостей и прихлебателей поучивать, угощать и поить дорогими винами. Князь же, получая от нихъ ни-за-что ни-про-что по 2,000 р. въ годъ, не хотѣлъ даже никогда имъ и обѣда у себя сдѣлать. Сей льстецъ и лукавецъ поскакалъ тогда самопроизвольно въ Тулу, услышавъ, что г. Веницеевъ женится и что г. Давыдовъ будетъ его встрѣчать въ домѣ вмѣсто отца посаженнаго. Ни кто его туда не звалъ, а онъ самъ изъ единаго раболѣпства поѣхалъ туда, чтобъ тѣмъ Веницееву прислужиться.

Проводивъ г. Давыдова, возвратился я въ свое уединеніе и принялся опять за обыкновенныя свои упражненія. Ввечеру приходилъ ко мнѣ Варсобинъ, провожавшій г. Давыдова до князя, и сказывалъ, что онъ примѣтилъ его при отъѣздѣ не весьма веселымъ и отъѣзжающимъ какъ-бы съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ, и сколько ему примѣтно было — за то, что не удалось ему сорвать съ волости нашей добрую щетинку. Выходило наружу, что онъ едва ли не за тѣмъ наиболѣе къ намъ тогда и пріѣзжалъ. Онъ привозилъ съ собою жившаго при немъ мальчишку, сына богородицкаго бурмистра, и чрезъ его давалъ знать о томъ всѣмъ бурмистрамъ. Симъ показалось сіе столь страннымъ и необыкновеннымъ дѣломъ, что они рѣшились поговорить о томъ съ моими секретарями и попросить у нихъ совѣта; но сіи были такъ благоразумны, что, услышавъ о томъ, стали пятиться от сего опаснаго дѣла руками и ногами, а присовѣтовали бурмистрамъ принесть г. Давыдову поклонецъ, только маленькой. Итакъ, они и отпо[т]чивали его только нѣсколькими рыбками, цѣной рублей какихъ-нибудь на пять, а ему хотѣлось можетъ быть цѣлой тысячи. Но сей господинъ не зналъ, каковы мужички волостные и сколь трудно, и невозможно было ему от нихъ чѣмъ-нибудь знаменитымъ пощичиться.

Вслѣдъ за симъ наступила масляница, которую почти всю провели мы въ уединеніи и не очень весело, и болѣе потому, что, при случившихся въ сію недѣлю дурныхъ и безпокойныхъ погодахъ, я не очень былъ здоровъ, а чувствовалъ от простуды зубную боль и во всемъ тѣлѣ разстройку и принужденъ бытъ отлѣчиваться питьемъ своего декокта и воздержаніемъ; а имѣлъ только превеликое удовольствіе от услуги, сдѣланной мнѣ нашими капельмейстерами. Мнѣ вздумалось однажды ихъ попросить, не могутъ ли они сочинить какихъ-нибудь особыхъ штучекъ, только на четыре духовыхъ инструмента, то-есть на два флейтаверса и на двѣ валторны, и составить чрезъ то маленькую особаго рода духовную музычку. Хотѣлось мнѣ сего для того, чтобъ могли употреблены быть къ тому оба мои флейтраверсисты. Они и обѣщали мнѣ поиспытать, и дни чрезъ два не только желаемыя штучки сочинили, но успѣли уже обучить имъ и моихъ музыкантовъ. Удовольствіе, которое имѣлъ я, при услышаніи въ первый разъ сей особенной и, такъ сказать, собственнаго моего изобрѣтенія маленькой духовной музыки, было такъ велико, что я того изобразить не въ состояніи. Я вспрыгался даже от радости и не могъ пріятностію оной довольно навеселиться, а старика капельмейстера за то возблагодарить. Онъ, и дѣйствительно, такъ хорошо сіе дѣло смастерилъ, что музычка была хоть-бы-куда, и мнѣ всего пріятнѣе было, что я, пользуясь симъ нововыдуманнымъ средствомъ, могъ обойтись совсѣмъ безъ кларнетистовъ, гобоистовъ и фаготистовъ, и могу сказать, что маленькая сія духовая музыка и впослѣдствіи времени меня многіе годы увеселяла собою.

Наконецъ, въ пятницу на сей недѣли, противъ всякаго чаянія и ожиданія, обрадованы мы всѣ были и благополучнымъ возвращеніемъ всѣхъ нашихъ родныхъ изъ московской ихъ поѣздки. И какъ мы никакъ ихъ въ сей день не ожидали, то и радость моя была тѣмъ больше. Весь нашъ домъ наполнился тогда людьми и, вмѣсто прежняго уединенія, водворилось веселіе и радость. Какіе начались тогда у насъ опросы и распросы о томъ, какъ они въ Москвѣ жили, что видѣли и слышали, и дѣлали, какія показыванія и пересматриванія всего ими съ собою привезеннаго! Всякій, на-перерывъ другъ предъ другомъ, разсказывалъ, что зналъ и что видѣлъ и слышалъ, и какія кто имѣлъ тамъ удовольствія! А къ вечеру подъѣхали къ намъ и наши новобрачные. Итакъ, все наше семейство совокупилось вмѣстѣ, и я благодарилъ Бога, что дорожные наши путешествіе свое кончили благополучно, и всѣ возвратились здоровыми.

Сынъ мой привезъ ко мнѣ множество новыхъ нотъ, купленныхъ имъ въ Москвѣ, и я, вмѣстѣ съ капельмейстеромъ, имѣлъ особливое удовольствіе, при разсматриванія оныхъ и при слушаніи разыгрывающаго оныя младшаго капельмейстера; сыну же моему спѣшилъ и доставилъ я также удовольствіе показываніемъ нововыдуманной нашей духовой музычки, которая столько же ему полюбилась, сколько мнѣ сначала. При разсказываніи имъ о томъ, что съ нимъ въ Москвѣ происходило, съ особливымъ удовольствіемъ услышалъ я, что ему и въ сію его бытность удалось со многими людьми вновь познакомиться, и что его многіе полюбили. При услышаніи сего, желалъ я душевно, чтобъ онъ столько-жъ счастливъ былъ въ семъ отношеніи, какъ счастливъ былъ я во всю мою жизнь, ибо я могу сказать, что меня какъ-то всѣ, съ кѣмъ я ни имѣлъ дѣло, и безъ всѣхъ моихъ стараній и домогательствъ, любили, и я, почитая то особливымъ от Господа даромъ, не могъ Его за то возблагодарить довольно. Кромѣ того, случай допустилъ его потрудиться и похлопотать на сватьбѣ у брата зятя моего и по всей Москвѣ порыскать для исполненія всѣхъ порученныхъ ему коммиссій, и при всемъ томъ многое кое-что и видѣть. Трудовъ и хлопотъ его по сватьбѣ было такъ много, что я чудился, какъ онъ ихъ, по слабости своего здоровья, могъ перенесть, и не простудившись и не занемогши оттого ни однажды.

Изъ числа извѣстій, привезенныхъ имъ, были два, которыя были мнѣ не весьма пріятны. Первое было то, что во всей Москвѣ носился слухъ и почти достовѣрный, что намѣстника нашего от насъ отнимали прочь и что будетъ на его мѣстѣ г. Самойловъ, родственникъ и фаворитъ князя Потемкина. Сія вѣсть тревожила мой духъ, поелику от сей перемѣны могла произойтить перемѣна и въ моихъ обстоятельствахъ. Однако, какъ была она не совсѣмъ еще достовѣрна, то, послѣдуя прежнимъ моимъ въ такихъ случаяхъ правиламъ и обративъ мысли свои къ Богу и укрѣпившись упованіемъ на Него, я скоро успокоился съ сей стороны опять духомъ.

Другое извѣстіе, нѣсколько меня смущавшее, было то, что г. Новиковъ, издаватель моихъ сочиненій, находился тогда въ весьма критическомъ положеніи. Учиненное ему запрещеніе, опечатаніе его книжной лавки и, наконецъ, отнятіе у него университетской типографіи сдѣлало ему ужасной подрывъ, и состояніе его было очень хило. Меня смущало сіе болѣе потому, что онъ долженъ мнѣ былъ за прошедшій годъ около 700 рублей, о которыхъ писалъ я къ нему, чтобъ онъ отдалъ ихъ моему сыну; но сей на — силу — на — силу и съ превеличайшимъ трудомъ могъ получить от него только 200 рублей. Итакъ, оставался онъ мнѣ за цѣлой почти годъ должнымъ, и всѣ тамошніе московскіе знакомцы совѣтовали мнѣ, чтобъ я старался получить съ него деньги какъ можно скорѣе, дабы онъ не обанкрутился.

Сіе обстоятельство меня озабочивало очень. И какъ я начиналъ опасаться, чтобъ труды мои не могли пропасть напрасно, то сіе уменьшало во мнѣ охоту, продолжать сочинять свой «Экономической Магазинѣ», которому шолъ уже тогда десятый годъ. Кромѣ сего и переводъ мой «Герфорта и Клары», взятой г. Новиковымъ у меня еще въ минувшую зиму для напечатанія, былъ еще не напечатанъ и лежалъ. Сынъ мой старался оной получить обратно, но никакъ не могъ. Отдавать ему онъ не отдавалъ, а печатать не печаталъ, и мнѣ было сіе очень непріятно. Но сіе было еще не одно, а приступалъ онъ къ сыну моему и просилъ невѣдомо-какъ, чтобъ я готовилъ и присылалъ свою философію скорѣе печатать. Сіе опять меня смущало и заставливало думать. Книгу сію, надъ которою я такъ много трудился, хотя и хотѣлось мнѣ видѣть и напечатанною, но надлежало мнѣ надъ нею много еще сидѣть и переправлять, а прибытокъ от ней былъ ненадеженъ и невелик , а что всего хуже-то еще сумнительный. Итакъ, боялся я, чтобъ не потерять и книги, и трудовъ попустому, и потому не зналъ, на чомъ рѣшиться. Что касается до издателя моего «Сельскаго Жителя», г. Ридигера, то сей продолжалъ ко мнѣ свою дружбу и оказалъ опытъ оной, снабдивъ моихъ заѣзжихъ въ Москву деньгами, въ которыхъ оказалась имъ нужда. Далѣе пріятно мнѣ было узнать, что чрезъ его пески наши сдѣлались въ Европѣ извѣстными. Онъ просилъ, чтобъ я наготовилъ ихъ какъ можно больше для отсылки въ чужіе краи.

Какъ съ пріѣздомъ моихъ дорожныхъ исчезло и все мое до того недомоганье и я оправился, то провели мы оба послѣдніе дни нашей масляницы уже гораздо повеселѣе и употребили все, что можно было, къ сдѣланію ихъ для всѣхъ насъ веселѣйшими. Разъѣзды по гостямъ, угащиванье ихъ у себя и утѣшенія музыкою, катаніе и прочее, тому подобное, помогло намъ провесть оныя съ удовольствіемъ, а особливо обрадовалъ я жену мою, тужившую чрезвычайно о томъ, что случилось ей въ Москвѣ обронить бумажник съ 170 рублями денегъ и о чемъ она страшилась почти сказывать. Но я, узнавъ и не сказавъ ни слова, вручилъ ей сію сумму для отдачи тѣмъ, у кого, она вмѣсто потерянныхъ заняла оныя. Симъ образомъ, проводивъ конецъ масляницы довольно весело, начали мы провождать и наступившій за симъ великій постъ, котораго и первый день встрѣтилъ меня чувствительнымъ огорченіемъ. Жена моя, жившая въ Москвѣ во все время на одной квартерѣ съ моимъ зятемъ и имѣвшая чрезъ то случай узнать характеръ его нѣсколько болѣе, насказала мнѣ столь много непріятнаго объ ономъ, что я слушалъ все то съ великимъ безпокойствомъ духа и начиналъ почти разскаеваться въ томъ, что за него дочь свою выдалъ. Оказалось, что молодость его приносила многія худыя слѣдствія за собою. Будучи холостымъ и живучи на своей волѣ, былъ онъ слишкомъ расточителенъ на деньги и от того впалъ въ долги, о которыхъ мы и не знали. А таковымъ же невоздержнымъ на деньги былъ онъ и послѣ женитьбы и тратилъ ихъ множество по-пустому. Далѣе оказалось, что былъ онъ вспыльчиваго и горячаго нрава, и я съ прискорбіемъ духа принужденъ былъ слышать, что онъ не одну уже выполку далъ дочери нашей и совсѣмъ за пустое. Боялись мы также, чтобъ не былъ онъ ревнивъ и не сдѣлался-бъ, по примѣру отца своего, пьяницею, мотомъ и игрокомъ картошнымъ. Къ сему послѣднему оказывалась уже въ немъ нарочитая наклонность. Словомъ, опасенія начали уже многія появляться и насъ крайне озабочивать, и я помышлялъ уже о томъ, какъ бы мнѣ съ нимъ о томъ предварительно поговорить и его от всего того отвесть постараться. Ко мнѣ изъявлялъ онъ всегда наружное уваженіе, и я хотя не могъ ни мало въ разсужденіи поведенія его противъ меня и благопріятства и почтенія къ себѣ пожаловаться, но то мнѣ было весьма непріятно, что онъ, не смотря на многія тысячи, употребленныя отцомъ и бабкою его на воспитаніе и обученіе его наукамъ, не имѣлъ ни малѣйшей наклонности ко всѣмъ литературнымъ и такимъ занятіямъ и упражненіямъ, въ какихъ мы съ сыномъ находили наиболѣе удовольствія и пріятности въ жизни. Къ книгамъ и къ чтенію имѣлъ онъ такое отвращеніе, что не хотѣлъ никогда и приняться ни за какую, и не только не имѣлъ охоты къ чтенію, но не любилъ даже и слушать, когда иные ихъ читаютъ; по всему тому, къ крайнему сожалѣнію моему, и не могъ онъ намъ съ сыномъ въ семъ отношеніи дѣлать сотоварищество.

Итакъ, первый день великаго поста былъ для меня не весьма пріятенъ, а во второй встревожили меня гг. Рахмановы присылкою ко мнѣ нарочнаго человѣка съ письмомъ и просьбою о продажѣ имъ моей деревни, за которую давали они мнѣ 15 тысячъ рублей и требовали рѣшительнаго отвѣта. Но какъ мнѣ не хотѣлось съ сей деревнею разстаться, то отказалъ я имъ въ томъ, говоря, что она дороже стоитъ и что я другой на мѣсто ея купить еще не пріискалъ. Правда, меня смущали нѣсколько угрозы ихъ о перемежеваньѣ, но мнѣ, для угрозъ сихъ, не годилось жертвовать деревнею и тою землею, которая мнѣ столь многихъ трудовъ, хлопотъ и издержекъ стоила, и извѣстное промѣнять на неизвѣстное.

Кромѣ сего, озабочивало меня очень въ это же время и сомнительное состояніе нѣкоторыхъ изъ моихъ должниковъ, а особливо купцовъ Алексинскихъ и Ефремовскихъ и Серпуховскихъ. Я имѣлъ причину опасаться, чтобъ на нѣкоторыхъ изъ нихъ, по разстроенному ихъ состоянію, не пропали деньги, и принужденъ былъ отправить повѣреннаго своего къ нимъ съ понужденіемъ къ платежу и взысканію слѣдуемыхъ мнѣ процентныхъ денегъ. Словомъ, весь мой денежной капиталъ былъ въ сіе время весьма въ худомъ положеніи.

Впрочемъ, всю первую недѣлю великаго поста провели мы въ обыкновенномъ богомолій и говѣли, а въ субботу, по обыкновенію, вмѣстѣ съ сыномъ и нѣкоторыми другими изъ нашего семейства, исповѣдывались и причащались. Въ праздное же время, между службою, занимались нашими песками, изъ которыхъ надобно было приготовить нѣсколько ящиковъ. Между прочимъ, огорченъ я былъ въ теченіе сей недѣли растерзаніемъ собаками любимаго своего моськи, котораго мнѣ очень жаль было по сдѣланной къ нему привычкѣ. Но за то имѣлъ я удовольствіе получить от зятя моего въ подарокъ другую, которою я былъ еще несравненно довольнѣе, нежели погибшею моською. Она была ученая, и хотя собою совсѣмъ невзрачная, но утѣшала насъ всѣхъ своимъ умѣньемъ ходить на двухъ заднихъ ногахъ и сама-собою садиться. Звали ее Азоркою. И какъ впослѣдствіи времени мы сшили для ней женское платьицо и ее одѣвали въ чепчик и кофточку, какъ маленькое дитя, и она въ платьицѣ семъ, какъ ребенок , хаживала, да и въ прочемъ была очень кроткаго и послушливаго и ласковаго нрава, — то не только мы, но и всѣ домашніе мои любили ее чрезвычайно, и она утѣшала насъ собою многіе годы сряду.

Достальные дни тогдашняго февраля мѣсяца провели мы съ сыномъ въ обыкновенныхъ своихъ кабинетныхъ украшеніяхъ, отчасти въ чтеніи, отчасти въ писаніи, и тому подобномъ. Ѣздили также всѣ опять къ роднымъ нашимъ въ Ламки и провели тамъ сутокъ двое съ удовольствіемъ особымъ: отмѣнная ласковость дочери моей ко мнѣ, равно какъ и старанія и самого зятя моего о угожденіи мнѣ во всемъ, дѣлало мнѣ пребываніе у нихъ часъ — от — часу пріятнѣйшимъ, и я всегда ѣжжалъ къ нимъ туда охотно, и тѣмъ паче, что я, находясь тамъ, имѣлъ всегда свободу заниматься тѣмъ, чѣмъ хотѣлъ — писаніемъ ли, или питаніемъ привозимыхъ съ собою книгъ или разговорами съ хозяевами.

Первый день наступившаго марта мѣсяца ознаменовался новымъ для меня удивленіемъ. Пріѣзжаетъ ко мнѣ нечаянный и совсѣмъ неожиданный гость, знакомецъ мой г. Рахмановъ, самый тотъ, съ которымъ имѣлъ я дѣло. Деревня моя, или паче обстоятельство, что имъ надлежало одну изъ своихъ необходимо сносить, тревожило ихъ чрезвычайно и увеличивало желаніе купить мою. Думать надобно, что они кидались уже и въ канцелярію межевую и, можетъ быть, и сказано имъ было, что дѣло ихъ такъ испорчено, что трудно поправить оное, хотя бы они стали просить и о перемежеваньѣ. Сверхъ того, было и то обстоятельство, что всѣмъ братьямъ слѣдовало иттить въ походъ и надлежало скоро изъ Москвы ѣхать въ Петербургъ, а имъ хотѣлось что-нибудь съ деревнею своею сдѣлать и со мною рѣшиться. Словомъ, какъ бы то ни было, но они, получивъ мое письмо, рѣшились дать мнѣ и просимую мною сумму 20 тысячъ рублей, и съ тѣмъ его ко мнѣ прислали. Сему пріѣзду и предложенію былъ я не весьма радъ, ибо какъ мнѣ не весьма хотѣлось разстаться съ своею деревнею, а особливо, не пріискавъ себѣ другой, броситься на однѣ деньги, то и не имѣлъ я причины спѣшить сею продажею, а потому и принужденъ я былъ от него всячески отговариваться и дать себя цѣлый день мучить. Онъ у меня обѣдалъ и пробылъ весь почти день, располагаясь даже и ночевать. И во все продолженіе дня не было почти минуты, въ которую-бъ онъ меня просьбою не убѣждалъ. Но я на сей разъ принужденъ былъ сдѣлаться камнемъ и совсѣмъ несговорчивымъ, и всѣ приступанія его отражать всякими отговорками и на — силу — на — силу кое-какъ отдѣлался. Онъ, увидѣвъ свою неудачу, перемѣнилъ свое намѣреніе и рѣшился уѣхать ввечеру. А какъ онъ мнѣ служилъ въ отягощеніе, то и не старался я его слишкомъ унимать, и проводилъ его ввечеру съ удовольствіемъ.

Не менѣе достопамятенъ былъ и второй день марта мѣсяца. Въ оный, разговаривая о происшествіи въ прошедшій день съ г. Рахмановымъ, получили-было мы всѣ вообще охоту и желаніе промѣнять свою Тамбовскую деревню на какую-нибудь ближнюю, и стали-было дѣйствительно помышлять о покупкѣ вмѣсто оной одного прекраснаго села Толстова, на Дону, узнавъ, что оное продается. Однако, изъ всего замысла сего впослѣдствіи не вышло ничего, и случилось сіе, какъ нынѣ вижу, къ особливой пользѣ нашей.

Но сіе не такъ было достопамятно, какъ полученное въ этотъ же день нами поразительное извѣстіе, что любовница нашего намѣстника, госпожа Вельяминова, обладавшая имъ неограниченно и дѣлавшая изъ него все, что хотѣла, наконецъ въ Москвѣ умерла от родовъ. Мы удивились сей нечаянной и всего меньше ожидаемой кончинѣ. И признаться надобно, что извѣстіе сіе было не столько для меня, но и для моего дома не противно. Причиною тому было то, что чрезъ смерть сію лишились мы тайной и опасной злодѣйки. Намѣренія сей госпожи, простираясь уже слишкомъ далеко, клонились, между прочимъ, какъ я и прежде уже упоминалъ, къ тому, чтобъ мужу своему доставить тульское директорство, и сіе болѣе для того, чтобъ овладѣть нашею волостью; а при семъ случаѣ-вѣрно-бъ не удержаться и мнѣ въ тогдашнемъ моемъ мѣстѣ, ибо она съ тѣмъ давно сего мѣста для мужа своего и добивалась, чтобъ имъ волость поразграбить и понажиться от ней было можно. И какъ для сего потребенъ бы имъ былъ совсѣмъ иной человѣкъ, а не такой какъ я, то, безъ сомнѣнія, они меня и вытѣснили бы вонъ. Сіе дѣло дошло уже до такой крайности, что мы каждый день дожидались извѣстія, что мужъ ея будетъ нашимъ командиромъ. Однако, не то сдѣлалось, и нечаянною смертью ея рушились всѣ ея замыслы!

Чудное, по истинѣ, было дѣло! Уже нѣсколько разъ я запримѣтилъ то, что всегда, какъ скоро кто ополчится на меня и начнетъ строить и заводить противъ меня машины, какъ тотчасъ и случались какія-нибудь всѣмъ замысламъ ихъ неожидаемыя помѣшательства, и власно такъ, какъ бы невидимая рука по всему начертанному ими плану и замысламъ проводила изъ угла въ уголъ косую черту, крестъ — на — крестъ, и тѣмъ власно какъ сказывала, что всѣ ихъ счоты дѣланы были безъ хозяина и замыслы совсѣмъ пустые! Точно почти такимъ же образомъ случилось и въ минувшее предъ симъ лѣто. Ополчился-было на меня страшный и потаенный врагъ господинъ Лаговщинъ, дядя намѣстниковъ, и восхотѣлъ смастерить, чтобъ на мѣсто мое опредѣленъ былъ зять его г. Вельяминовъ, старшій братъ любимца намѣстникова. Сіе дѣло, какъ я послѣ узналъ, было совсѣмъ уже почти и сдѣлано и меня начали уже гнать и притѣснять, стараясь выжить; но вдругъ надобно было на старика сего приттить параличу и его такъ поразить, что онъ чрезъ недѣлю послѣ того и умеръ, а симъ дѣло сіе тогда и остановилось, и всѣ замыслы ихъ противъ меня рушились.

Оба происшествія сіи явно тогда доказывали мнѣ, что Господу и Покровителю моему не угодно еще было лишить меня даннаго Имъ мнѣ мѣста, и мысли о семъ такъ чувствія мои тогда растрогали, что я, записывая происшествія сіи въ моемъ журналѣ, изобразилъ ихъ присовокупленіемъ слѣдующихъ словъ: «О, какъ хорошо жить подъ покровительствомъ великаго нашего Господа и на одного Его во всемъ надѣяться и уповать! Онъ лучше всѣхъ на свѣтѣ стряпчихъ, искателей, защитниковъ и покровителей! Надежда на Него никогда не обманчива., а милости Его такъ велики, что всегда почти превосходятъ самыя ожиданія наши. Я видѣлъ въ жизнь мою много тому примѣровъ и самъ на себѣ явныхъ тому доказательствъ и свидѣтельствую то, по самой истинѣ».

Вотъ что говорилъ, чувствовалъ и писалъ я въ тогдашнее время, а теперь скажу, что и впослѣдствіи времени имѣлъ я не одинъ, а много разъ, случай удостовѣриться въ томъ же самомъ, и прославлять имя Его за оказанныя мнѣ Имъ въ жизнь мою многократныя и особенныя милости и очевидные почти знаки святого Его и всемощнаго покровительства.

Какъ во всю наступившую вслѣдъ за симъ третью недѣлю нашего великаго поста не случилось со мною ничего особливаго, то провели мы всю ее съ сыномъ моимъ, которому въ теченіе сей недѣли совершилось уже 18 лѣтъ, въ обыкновенныхъ своихъ литературныхъ упражненіяхъ, какъ-то: въ читаніи добрыхъ книгъ и въ писаніяхъ разныхъ, и за симъ и не видали, какъ прошла оная.

По симъ и дозвольте мнѣ и письмо сіе кончить, а дальнѣйшее повѣствованіе предоставить будущему, а между тѣмъ сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочая.

(Генваря 27 дня 1811 года)

Письмо 250

Любезный пріятель! Упомянутое въ концѣ послѣдняго моего письма извѣстіе о смерти любовницы нашего намѣстника успокоило дѣйствительно меня во многомъ и уничтожило вдругъ всѣ бывшія въ разсужденіи сей женщины мои опасенія. Я не сомнѣвался тогда ни мало, что мужъ ея лишится чрезъ то всего своего у намѣстника кредита и что у него пройдетъ охота добиваться получить директорское мѣсто и во власть свою наши волости. О самомъ намѣстникѣ не думалъ я, чтобъ онъ уже на то могъ когда нибудь согласиться, ибо характеръ г. Вельяминова и неспособность его къ управленію волостьми была ему довольно извѣстна. Сей находился тогда еще въ Петербургѣ, но вскорѣ ожидали обратно его пріѣзда въ Москву и въ Тулу.

Итакъ, обезпечившись съ сей стороны, принялся я уже съ спокойнѣйшимъ духомъ за продолженіе моихъ прежнихъ литературныхъ упражненій, а особливо за сочиненіе матеріала для своего «Экономическаго Магазина», и тѣмъ паче, что оный въ послѣдніе мѣсяцы у меня нѣсколько позапущенъ былъ. И какъ тогдашнее великопостное и послѣднее зимнее время было къ таковому писанію наиспособнѣйшее, то и хотѣлось мнѣ заготовить матеріала сего къ веснѣ и лѣту колико-можно болѣе, дабы не было нужды тогда надъ нимъ трудиться.

Однако, дѣло сіе было не одно, въ которомъ я во всѣ достальныя недѣли великаго поста занимался, а затѣвал-было я еще другое превеликое и не менѣе важное. Продолжавшееся сряду девять лѣтъ до того издаванія моего «Экономическаго Магазина» начинало мнѣ уже гораздо прискучивать и обращаться нѣкоторымъ образомъ въ отягощеніе. А какъ присовокуплялось къ тому и то, что я за многіе труды, употребляемые на сочиненіе онаго, вознаграждаемъ былъ слишкомъ мало и, кромѣ небольшаго прибытка, получаемаго от Новикова, ни какой другой пользы от того не имѣлъ (а и сей небольшой прибытокъ, по случаю запутанности дѣлъ г. Новикова, становился невѣрнымъ и ненадежнымъ), — то начиналъ я уже располагаться въ мыслях-журналъ сей, съ окончаніемъ текущаго тогда десятаго года, кончить. Но какъ охота моя къ сочиненіямъ и писанію ни мало чрезъ то не уменьшалась, а продолжалась по-прежнему, то возрождалась во мнѣ около сего времени мысль о издаваніи впредь журнала совсѣмъ иного рода, и уже не экономическаго, а нравственнаго и посвящаемаго пользѣ дѣтей взрослыхъ и малолѣтнихъ. Мысль, что тѣмъ могу я не менѣе или еще существеннѣе услужить моимъ соотечественникамъ; побуждала меня къ затѣванію сего новаго предпріятія. Я ласкалъ себя надеждою, что мнѣ можно будетъ съ наилучшею удобностію помѣщать въ журналѣ семъ все, что мною писано было въ моей «Дѣтской Философіи» и въ прочихъ моихъ нравоучительныхъ сочиненіяхъ, и что недостатка въ матеріи къ писанію опасаться ни какъ будетъ не можно. А потому посовѣтовавъ и поговоривъ о томъ съ сыномъ моимъ, я не только сдѣлалъ сему новому изданію планъ и расположилъ все нужное къ тому, но учинилъ и самое ему начало и сочинилъ даже нѣсколько матеріала. Но дѣло сіе какъ-то у меня не пошло на ладъ и скоро мнѣ такъ скучилось и сдѣлалось отяготительно, что я оное оставилъ, не смотря, что трудовъ къ тому употреблено было довольно много, и я нѣсколько недѣль имъ въ разное время и по нѣскольку часовъ сряду занимался.

Между тѣмъ, какъ мы оба съ сыномъ моимъ нашими учеными и любопытными упражненіями занимались, озабоченъ я былъ полученнымъ изъ Козлова извѣстіемъ, что все спорное наше и канторою рѣшенное дѣло, по проискамъ и просьбѣ г. Пашкова, велѣно прислать въ межевую канцелярію на разсмотрѣніе. Услышавъ о семъ, имѣлъ я тогда еще болѣе причины быть довольнымъ тѣмъ, что удалось мнѣ землю себѣ отмежевать, ибо хотя сія отсылка всего дѣла въ Москву и воспрепятствовала канторѣ дать мнѣ на землю мою планъ и тѣмъ дѣло мое совершенно кончить (и оно осталось, по сему случаю, неоконченнымъ, и дѣло наше пошло въ даль), но я, по крайней мѣрѣ, имѣлъ ту выгоду, что могъ отмежеванною мнѣ землею владѣть до — поры — до — времени невозбранно и пользоваться от ней доходами, которые съ тамошней моей деревни съ году — на — годъ увеличивались и дошли въ сей годъ до того, что простирались уже до 1,000 рублей, а на другую было хлѣба въ ней въ запасѣ. И какъ прикащикъ мой никогда еще такъ много денегъ ко мнѣ не привозилъ изъ ней какъ въ самое сіе время, то сіе и дѣлало мнѣ ее уже предъ прежнимъ гораздо милѣйшею и уменьшало охоту нашу сбывать ее съ своихъ рукъ.

Но сколь обстоятельство сіе меня с одной стороны радовало, столько съ другой озабочиваемъ я былъ около сего времени чрезвычайно слабымъ состояніемъ здоровья моего толь много мною любимаго и единственнаго сына. Во все сіе время былъ онъ какъ-то не весьма здоровъ и страдалъ не только часто головною болью и обыкновеннымъ помраченіемъ глазъ, но жаловался очень и на грудь, а при томъ такъ похудѣлъ, что мы всѣ страшились, чтобъ не впалъ онъ въ чахотку и чтобъ злая болѣзнь сія не лишила меня сего наилучшаго друга и единаго, и лучшаго нашего утѣшенія въ жизни. Не могу довольно изобразить, сколь мысли о семъ были для всѣхъ насъ, особливо для меня, поразительны и съ какимъ раченіемъ старались мы помогать ему всѣмъ, чѣмъ могли, и какихъ — какихъ средствъ ни употребляли мы къ подкрѣпленію его здоровья!

Сверхъ того и самъ я какъ-то около сего времени не весьма здоровъ былъ, но часто претерпѣвалъ болѣзненные припадки, происходившіе наиболѣе от простуды, но что было и неудивительно, по бывшими въ теченіе сего мѣсяца у насъ страшнымъ непогодамъ и частымъ перемѣнамъ въ оныхъ. Давно не было у насъ такой дурной и безпокойной зимы, какъ въ сей годъ. Не одинъ, а нѣсколько разъ случалось то, что вьюги и жестокія мятели заносили всѣ окна въ домѣ нашемъ снизу до самаго верха, такъ что мы принуждены бывали посылать людей отгребать от окончинъ снѣгъ для доставленія себѣ свѣта, а стужа и бури такъ комнаты наши выдували, что мы опять, и не одинъ разъ, принуждены были, уходя изъ своего кабинета, искать убѣжища себѣ въ отдаленныхъ и заднихъ комнатахъ.

Кромѣ сего, растревоженъ я былъ въ сіе время извѣстіемъ, что и самой командиръ мой г. Давыдовъ занемогъ горячкою, и столь опасною, что боялись, чтобъ онъ не лишился от ней жизни. Обстоятельство сіе было для меня тѣмъ поразительнѣе, что былъ онъ во многомъ еще по нашимъ волостнымъ дѣламъ запутанъ, и я имѣлъ причину опасаться, чтобъ, въ случаѣ смерти его, не претерпѣть бы какова зла оттого. Къ вящему смущенію моему, въ самое сіе время узналъ я о новой пакости, надѣланной имъ во время моей ѣзды въ Козловъ. Находилось у насъ превеликое множество хлѣба въ раздачѣ въ займы, по его велѣніямъ, разнымъ людямъ. Со всѣхъ сихъ браты были обыкновенно при отпускѣ хлѣба обязательства о возвратѣ онаго въ уреченное время; всѣ сіи обязательства хранились у насъ до того въ канцеляріи. Но г. Давыдову вздумалось, воспользовавшись моимъ отсутствіемъ, истребовать всѣ ихъ, чрезъ посланное къ управлявшему тогда волостью секретарю моему Варсобину повелѣніе, къ себѣ. Но на что-жъ? На то, чтобъ съ должниковъ хлѣбныхъ получить за оный въ уплату деньги и оныя промотать. Не могу изобразить какъ перетревожился я, о семъ новомъ его подвигѣ услышавъ и узнавъ! Я смутился тѣмъ до чрезвычайности, и не прежде успокоился, какъ узнавъ, что Варсобинъ, при всемъ своемъ простодушіи, былъ такъ остороженъ, что вытяблилъ от него ордеръ о полученіи имъ сихъ обязательствъ, и ордеръ такой, который могъ намъ, въ нужномъ случаѣ, служить документомъ и оправданіемъ. Со всѣмъ тѣмъ, все я еще опасался, чтобъ и от сего новаго на доходы волостные посягательства не могли произойтить какія-нибудь досадныя слѣдствія, и потому наиусерднѣйшимъ образомъ желалъ, чтобъ онъ от болѣзни сей избавился и очищалъ самъ себя, какъ знаетъ, от сихъ проказъ новыхъ.

Слухъ о опасности, въ какой онъ от болѣзни своей находился, привелъ меня въ такое недоумѣніе, что я, при случившейся намъ въ самое сіе время собственной надобности ѣхать въ Тулу (къ чему меня и жена, и зять съ дочерью невѣдомо-какъ подговаривали и убѣждали), не зналъ и самъ съ собою не могъ, по многимъ причинамъ, согласиться — ѣхать ли мнѣ туда, или нѣтъ. Наконецъ, не смотря на всѣ убѣжденія, рѣшился остаться дома и не ѣздить. Послѣ увидѣлъ, что я сдѣлалъ очень хорошо, ибо какъ въ самое то время воспослѣдовалъ пріѣздъ намѣстника нашего въ Тулу, то я, пріѣхавши въ Тулу, попался-бъ ему, такъ сказать, прямо подъ обухъ.

О семъ пріѣздѣ его не успѣлъ я услышать, то тотчасъ разсудилъ отправить къ нему съ нарочнымъ кореньевъ и спаржи, до которой былъ онъ превеликой охотникъ и которою хотѣлось мнѣ ему подслужиться. По счастію, случилась быть у меня тогда она форсированная, въ готовности, и отмѣнно хорошая. Онъ, и дѣйствительно, былъ ею такъ доволенъ, что велѣлъ секретарю своему отписать ко мнѣ именемъ его за нее благодарность, что мнѣ тѣмъ было пріятнѣе, что, за годъ до того, проклятая спаржа сія навлекла на меня от него нѣкоторое неудовольствіе, поелику завистники и недоброхоты мои, не находя ничего инаго, вздумали и тѣмъ меня предъ нимъ чернить, что у меня спаржа такъ рано не поспѣла, какъ ему хотѣлось, и что произошло единственно оттого, что мы не знали способа, какъ ее форсировать было можно. Но въ сей разъ былъ я уже осторожнѣе и, узнавъ сіе средство и не жалѣя ни мало прекрасной своей спаржи, велѣлъ ее задолго еще до сего времени форсировать посредствомъ покрыванія горячимъ навозомъ.

Вскорѣ, послѣ сего, къ особливому удовольствію, услышалъ я, что и г. Давыдову полегчѣло, и онъ от болѣзни своей началъ оправляться. А непосредственно за симъ разнесся у насъ и другой, не менѣе интересный для насъ, слухъ, что намѣстникъ нашъ получилъ именное повеленіе отправиться къ арміи, и что онъ на Ѳоминой недѣлѣ и ѣхать туда уже расположился. Самъ г. Давыдовъ писалъ и увѣдомлялъ меня о томъ.

Какъ отъѣздъ сей и отлучка намѣстникова имѣла и къ моему мѣсту великое отношеніе, то не зналъ я радоваться ли тому, или печалиться. Съ одной стороны, казалось, что намъ будетъ безъ него вольнѣе, и мы не только не будемъ имѣть нужды опасаться, чтобъ онъ къ намъ пріѣхалъ и сталъ бы по-прежнему таскать меня часто въ Тулу, — но можно было надѣяться, что мнѣ тѣмъ свободнѣе будетъ отлучиться, по желанію моему, и въ свою деревню. А съ другой стороны, имѣлъ я причину опасаться, чтобъ, оставшись съ однимъ г. Давыдовымъ, не претерпѣть бы мнѣ вновь чего, по его вѣтренности и легкомыслію. Но какъ бы то ни было, но я радъ былъ, по крайней мѣрѣ, тому, что онъ от болѣзни своей свободился (sic), ибо если-бъ, къ несчастью, онъ умеръ, а намѣстникъ уѣхалъ, то остался бы я одинъ и, при тогдашнихъ нашихъ запутанныхъ дѣлахъ и обстоятельствахъ, не зналъ бы что дѣлать и предпринимать. А по всему тому и благодарилъ я тогда Бога, что Онъ избавилъ меня от сей пропасти, подлѣ которой я такъ близко находился.

Въ сихъ обстоятельствахъ застала меня Святая недѣля, начавшаяся въ сей годъ 8-го апрѣля. Первый день оной провели мы съ отмѣннымъ удовольствіемъ, поелику все мое семейство, съ ново-присовокупившимся къ нему зятемъ, было вмѣстѣ и въ совокупленіи. Но послѣдующіе дни, по причинѣ сдѣлавшагося самого разрыва зимняго пути и начавшейся половоди, были уже не таковы пріятны. Зять мой съ дочерью и ея бабушкою спѣшилъ добраться до своего дома. А мы, оставшись на половодь въ Богородицкѣ, таскались, кое-какъ и почти по землѣ на саняхъ, по городу и по своимъ знакомымъ. Что-жъ касается до меня, то я во всю недѣлю не былъ спокоенъ по случаю половоди. Вода никогда еще такъ велика не была, какъ въ сей разъ. И какъ всѣ пруды подвержены были от ней опасности, то и принужденъ я былъ то-и-дѣло по онымъ ѣздить и бродить гдѣ по грязи, гдѣ по снѣгу. Со всѣмъ тѣмъ, имѣли мы и множество пріятныхъ часовъ и нѣсколько разъ подъ музыку и танцовали.

Впрочемъ, всѣ праздныя минуты сей недѣли провелъ я въ любопытномъ чтеніи оставшихся по смерти короля прусскаго его сочиненій, доставленных мнѣ нашимъ лѣкаремъ и поминутно ругалъ онаго стараго хрыча, обезумившагося столь много, что, будучи уже одною ногою во гробу, наилучшее утѣшеніе находилъ въ томъ, чтобъ вредить закону христіанскому и насмѣхаться всему хорошему и радоваться, что развращены всѣ умы и нравы.

Воспослѣдовавшее непосредственно за половодью взобновленіе (sic) весны открыло мнѣ путь къ тысячѣ надворнымъ упражненіямъ и вкупѣ веселеніямъ возникающими красотами натуры. Время сіе всякій годъ было для меня наипріятнѣйшее въ году, но вкупѣ и хлопотливѣйшее. Вездѣ и все надлежало осматривать, вездѣ и все, поврежденное зимою, поправлять, а между тѣмъ, затѣвать и предпринимать что-нибудь новое. Но въ сію весну занимался я вешними надворными дѣлами не столько тутъ, какъ въ деревнѣ моего зятя. Къ нему поѣхали всѣ мы какъ скоро ѣхать только можно было и провели у него многіе дни сряду. Въ сію первую еще у него весною бытность, надѣлалъ я у него множество дѣлъ; ибо какъ онъ всѣ свои сады отдалъ въ полный мой произволъ и просилъ меня предпринимать и заставливать дѣлать въ нихъ, что мнѣ угодно, то и не былъ я ни одного часа почти безъ дѣла, но, нашедъ подлѣ самаго двора его небольшую орѣховую рощицу, успѣлъ превратить въ порядочный и довольно хорошій садик . А между тѣмъ, какь занимался я образованіемъ онаго и назначеніемъ въ немъ всѣхъ дорожек и площадок ; сынъ мой трудился надъ разбиваніемъ и дѣланіемъ предъ домомъ зятнинымъ цвѣтника. Что-жъ касается до барышень нашихъ, то сіи учились сіе время ѣздить верхомъ. Словомъ, всѣ дни, провождаемые нами тогда въ Ламкахъ, протекли въ безпрерывныхъ занятіяхъ и увеселеніяхъ разнаго рода, и время сіе для насъ было очень весело, а особливо день имянинъ молодой хозяйки нашей, въ который мужъ ея сдѣлалъ у себя для всѣхъ сосѣдей и городскихъ обѣдъ съ музыкою, и мы повеселились-таки довольно. А от него ѣздили мы вмѣстѣ съ ними въ деревню къ госпожѣ Бакуниной. А по возвращеніи оттуда, были въ деревнѣ и у бабки зятя моего госпожи Остафьевой. И какъ оная жила въ сосѣдствѣ съ другомъ моимъ Алексѣемъ Андреяновичемъ Албычевымъ то и посѣтили мы сего любезнаго старичка въ его жилищѣ.

Словомъ, весь апрѣль мѣсяцъ прошелъ у насъ почти непримѣтно, и мы провели его въ мирѣ, тишинѣ и спокойствіи. Хлопотишки и дѣла по волостному правленію хотя кой-какія и были, но вообще ничего незначащія. А единое неудовольствіе имѣлъ я только въ концѣ сего мѣсяца то, что, насланнымъ ко мнѣ ордерамъ, велѣно мнѣ было отстраивать проклятую большую нашу каменную ранжерею. Я ласкался-было надеждою, что строенія сего въ тогдашнее лѣто не будетъ, и что я буду свободенъ. Но не такъ сдѣлалось. И какъ чрезъ то предстояло мнѣ опять множество хлопотъ, трудовъ, заботъ и попеченій, то было мнѣ сіе, какъ великому неохотнику до строенія, крайне непріятно, а особливо потому, что чрезъ то связанъ былъ по рукамъ и по ногамъ и долженъ былъ, противъ хотѣнія, заниматься симъ огромнымъ дѣломъ.

Съ наступленіемъ мая отправился нашъ намѣстникъ дѣйствительно изъ Тулы къ арміи, и мы остались одни съ г. Давыдовымъ владычествовать надъ волостьми. И сей не преминулъ тотчасъ, по отъѣздѣ его, меня къ себѣ выписать въ милое его Анненское, гдѣ онъ все еще выздоравливалъ от своей болѣзни. Итакъ, принужденъ я былъ къ нему туда ѣздить для принятія кой-какихъ приказаній, къ дѣламъ волости относящихся. Но какъ чрезъ ѣзду сію освободился я от его къ намъ пріѣзда, то съ охотою симъ трудомъ хотѣнію его жертвовалъ. И ѣзда сія произвела то, что мы весь любезный нашъ май мѣсяцъ провели потомъ въ мирѣ, тишинѣ и на свободѣ и могли все время свое употребить къ тому, къ чему хотѣли.

Сіе употребили мы во все теченіе онаго отчасти на разныя вешнія дѣла въ садахъ нашихъ, отчасти въ угащиваніи пріѣзжавшихъ къ намъ въ сіе время очень многихъ и иногда по нѣсколько дней у насъ жившихъ гостей, и гуляли съ ними по садамъ нашимъ, находившимся тогда въ наилучшей своей красѣ. Музыка и пѣвчіе помогали намъ доставлять имъ тысячи увеселеній, а особливо при гуляніи въ садахъ съ нами. Но не рѣдко заставляли мы играть оныхъ отчасти въ ротундѣ нашей, отчасти предъ эхоническимъ зданіемъ, отчасти при маршированіи по новоотдѣланной набережной, или предъ домомъ моимъ во время зари вечерней. И можно сказать, что мы прямо наслаждались тогда плодами трудовъ и заботъ своихъ. Никогда еще такъ много не утѣшались всѣми своими музыками, какъ въ тогдашнее спокойное и пріятнѣйшее въ году время. Всѣ они доведены были уже до довольнаго совершенства, и намъ оставалось только ими утѣшаться, чего мы и не упускали дѣлать, и нерѣдко музыкантовъ и пѣвчихъ нашихъ доводили даже до усталости. Рѣдкій день проходилъ, въ который бы не доходило у насъ до нихъ дѣло. Что-жъ касается до бывшихъ въ теченіе сего мѣсяца трехъ вешнихъ знаменитыхъ праздниковъ Николина, Вознесеньева и Троицина дня, провожденныхъ нами, по обыкновенію, со многими гостьми, то всѣ они прямо почти были замучены нами, и можно сказать, что мы въ сей мѣсяцъ имѣли много веселыхъ дней и часовъ. Но нельзя сказать, чтобъ мы весь оной провели въ праздности, а было множество у насъ и всякаго рода дѣлъ и упражненій. Весьма во многіе занимался я съ утра до вечера разными работами въ садахъ какъ въ Богородицкихъ обоихъ, такъ и въ зятниномъ въ Ламкахъ, куда мы нерѣдко ѣзжали и по нѣскольку дней гащивали. И какъ зять мой охотно дѣлывалъ въ саду и въ усадьбѣ своей то, что я затѣвалъ для украшенія оныхъ, — то и было у меня и тамъ множество работъ и упражненій, которыя мнѣ такое же удовольствіе доставляли, какъ и свои собственныя.

Кромѣ сего, многіе дни сряду занимались мы съ сыномъ опять нашими славными марморными песками. Поводъ къ тому подали просьба командира моего, чтобъ сдѣлать ему нѣсколько коллекціонныхъ ящичковъ съ ними. А какъ и Ридигеръ просилъ насъ о томъ же, то мы сдѣлали у себя почти настоящую песочную фабричку и, въ облегченіе самихъ себя, переучили и ребятишекъ опиливать и обдѣлывать песочныя плитки. И по сему случаю никогда еще такъ много не занимались ими, какъ въ сіе время. Со всѣмъ тѣмъ, не гуляло у меня и перо. Но во всѣ праздные часы и минуты должно было и оно работать и, по прежнему, марать бумагу. Я продолжалъ трудиться надъ сочиненіемъ статей для своего «Магазина», который хотѣлось мнѣ уже скорѣе кончить. Но какъ нужно было заготовить матеріала на многіе еще мѣсяцы, то и не упускалъ я ни одной почти праздной и удобной къ тому минуты, а особливо въ ненастные дни и дурную погоду, и посвящалъ обыкновенно все таковое время сему упражненію. При чемъ достопамятно было, что получилъ я изъ Москвы новое предложеніе от университетскаго тогдашняго директора г. Мелисино чрезъ знакомца моего Ридигера, а именно: что нѣтъ ли у меня еще какихъ экономическихъ сочиненій и не отдамъ ли я печатать ихъ въ университетскую типографію, перешедшую тогда въ другія руки. Но мнѣ дѣло сіе уже такъ поприскучило и матеріи экономическія такъ поистощились, что я, не долго думая, совсѣмъ от того отказался, а, какъ прежде упоминаемо было, занимался въ сіе время мыслями о издаваніи журнала совсѣмъ инаго рода.

Наконецъ, надобно сказать, что не прошолъ и этотъ мѣсяцъ безъ нѣкоторыхъ для меня неудовольствій и огорченій. Съ одной стороны, тревожилъ меня командиръ мой новыми своими требованіями денегъ и карповъ, для разматыванія первыхъ и разсылки послѣднихъ въ мѣста разныя. Съ другой-разогорчилъ меня однажды и зять мой упреканіями, дѣлаемыми имъ женѣ своей, для чего не принесла она съ собой въ приданое многихъ денегъ, которыя ему такъ нужны были для оплаты прежнихъ и часъ — от — часу вновь, по невоздержности его, умножающихся долговъ. Мнѣ такъ сіе досадно было, а особливо потому, что ему предварительно давано было знать, что ни какихъ денегъ не будетъ и въ его волѣ состояло на дочери моей жениться, или нѣтъ, что я даже на него за то почти разсердился и далъ ему то и почувствовать, и самымъ тѣмъ и заставилъ его впредь уняться от такихъ упрековъ, заставляющихъ иногда дочъ мою проливать слезы.

Но все сіе не столько было для меня огорчительно, какъ извѣстіе, что одинъ изъ должниковъ моихъ Ефремовскій купецъ Толстухинъ обанкрутился, и что я не имѣлъ чрезъ то ни какой надежды получить бывшія на немъ свои деньги. И какъ число ихъ простиралось до 1,000 рублей, то, натурально, претерпѣніе сего новаго въ капиталѣ моемъ ущерба долженствовало меня нарочито огорчить и заставить вновь закаеваться давать купцамъ взаймы деньги; но, по счастію, я былъ къ тому уже нѣсколько предуготовленъ и уже давно зналъ, что мнѣ едва ли съ сего бездѣльника деньги свои выручить будетъ можно.

Наставшій за симъ мѣсяцъ іюнь засталъ насъ въ ежечасномъ ожиданіи пріѣзда къ намъ моего командира, писавшаго ко мнѣ, что онъ къ намъ вмѣстѣ съ тогдашнимъ нашимъ тульскимъ губернаторомъ Лопухинымъ будетъ. Однако, все наше ожиданіе было тщетно. Ненастная и дурная погода, бывшая около сего времени, удержала его от ѣзды сей, и онъ писалъ ко мнѣ, что отложилъ онъ ѣзду сію до просухи. Пользуясь сею отсрочкою, согласился я съ зятемъ моимъ съѣздить самому съ нимъ въ Тулу, для написанія рядной, которая не была у насъ еще до сего времени написанною. Итакъ, мы туда съ нимъ ѣздили, и дѣло сіе сдѣлали: оною утверждалъ я дочери моей данную ей въ приданое Алексинскую нашу деревню, село Коростино, и нѣсколькихъ людей изъ деревни Кавериной, и чрезъ то оторвалъ от недвижимаго имѣнія своего нарочитую часть. Но еслибъ зналъ что впредь воспослѣдуетъ, то лучше-бъ не отдавалъ имъ сей деревни, а далъ бы, вмѣсто сей, деньги; ибо деревня сія была для меня очень нужна, а имъ не принесла она никакой пользы. Зятю моему такъ она не понравилась, что онъ чрезъ короткое время убѣдилъ дочь мою ее продать, съ обѣщаніемъ дать ей, вмѣсто оной, изъ своихъ Новгородскихъ деревень. Что они и сдѣлали. Но деньги, взятыя за нее, зятёк мой промоталъ, а замѣны за нее и по сіе время никакой еще не сдѣлано.

Будучи въ Тулѣ, разсудилось мнѣ съѣздить и къ командиру моему въ ево Анненское, и у него кое-о-чемъ спроситься по волости. Онъ пріѣздомъ моимъ былъ очень доволенъ, принялъ меня какъ гостя и заводилъ по всѣмъ своимъ новымъ заведеніямъ; и показывая оныя, во многомъ просилъ моего совѣта.

По возвращеніи моемъ въ Богородицкъ, провели мы всю первую половину сего мѣсяца такимъ же образомъ, какъ и май мѣсяцъ. Разные гости не оставляли и въ сей періодъ времени насъ то-и-дѣло посѣщать и меня отрывать от садовыхъ работъ, которыми я въ сіе время занимался. По охотѣ моей къ садамъ, не утерпѣлъ я, чтобы не предпринять еще кой-какихъ небольшихъ дѣлишек немногими своими рабочими людьми или так-называемыми бобылями, и успѣлъ опять надѣлать нѣсколько обновок и саду придать ими новыя украшенія. Всѣми ими утѣшались мы наиболѣе (sic) сами съ сыномъ, ибо что касается до гостей, которыхъ мы обыкновенно въ сады свои важивали и имъ всѣ свои дѣла показывали, то изъ сихъ многіе нечувствительностію и неспособностію своею чувствовать красоты натуры намъ болѣе всего досаждали, нежели доставляли удовольствіе.

Въ числѣ сихъ пріѣзжавшихъ къ намъ въ сіе время гостей, былъ и братецъ мой Михайла Матвѣевичъ, ѣздившій въ свою Епифанскую деревню и ко мнѣ, вмѣстѣ съ г. Лисенкомъ, заѣзжавшій. Съ симъ послѣднимъ я тогда еще впервыя имѣлъ случай познакомиться и сдружиться. Что-жъ касается до братца моего, то я не преминулъ его потазать и погонять гораздо за его, невоздержную жизнь и безпорядку (sic). Но ему всѣ мои совѣты и увѣщанія пользовали (sic) очень мало.

Посреди всѣхъ сихъ упражненій и продолжаемыхъ ежедневныхъ увеселеній себя музыкою и гуляньями, перетревожилъ насъ неожидаемый пріѣздъ къ намъ нашего командира. Онъ пріѣхалъ къ намъ 15 числа сего мѣсяца, и хотя пробылъ у насъ менѣе сутокъ, но успѣлъ надѣлать, по обыкновенію своему, много кой-какихъ мелочныхъ пакостей и проказъ, чему я уже и не удивлялся. Но достопамятнѣйшее же сдѣлалъ онъ въ сей пріѣздъ только то, что остановилъ продолжаемое мною, по его же приказанію, строеніе нашей каменной большой оранжереи, чѣмъ я и съ своей стороны былъ очень доволенъ, ибо строеніе сіе меня очень отягощало, и само по себѣ съ самаго начала мнѣ не нравилось.

Проводивъ его, принялись мы за прежнія свои дѣла и увеселенія и нечувствительно провели въ томъ и всю достальную половину мѣсяца іюня, въ концѣ котораго зять мой, будучи имянинникомъ, сдѣлалъ у себя въ Ламкахъ добрый пиръ, и мы всѣ у него въ сей день праздновали и съ удовольствіемъ окончили сей мѣсяцъ.

Съ наступленіемъ мѣсяца іюля, начались у насъ пріуготовленія къ приближающейся годовой нашей ярмонкѣ. Г. Давыдовъ, въ послѣднюю свою у насъ бытность, предварительно далъ мнѣ знать, что онъ пріѣдетъ къ намъ, опять со всѣмъ своимъ семействомъ, попраздновать нашъ праздникъ, и что будетъ къ нему и много гостей тульскихъ, а потому и просилъ меня, чтобъ я къ сему времени велѣлъ вычистить садъ и поприготовить все, что было нужно. Итакъ, я во всѣ первые дни сего мѣсяца и занимался сими пріуготовленіями. И какъ нужно было поприготовить къ сему времени и нашу музыку, дабы ею можно было блеснуть при семъ случаѣ, то и пришло мнѣ въ мысль сочинить особую вечернюю пѣснь, въ немногихъ бѣлыхъ стихахъ состоящую, приличную къ пѣнію ея въ вечернее время съ пѣвчими и съ музыкою. Не успѣлъ я сію мысль получить, какъ въ тотъ же почти мигъ сочинилъ и велѣлъ ее учителю пѣвчему, положивъ на ноту, выучить нашихъ пѣвчихъ ее пѣть; а такимъ же образомъ попросилъ и старика-капельмейстера своего положить ее на ноту для духовой музыки и обучать играть ее мальчиковъ. Все сіе тѣмъ и другимъ и произведено было въ дѣйство, и съ такимъ успѣхомъ, что я чрезъ день послѣ того и имѣлъ неописанное удовольствіе слышать сочиненіе свое пѣтымъ и играемымъ на музыкѣ. И какъ выдумкѣ сей случилось быть очень удачной, то не могли мы тѣмъ довольно нарадоваться и навеселиться, и ни мало не сомневались, что выдумка моя понравится и всѣмъ будущимъ гостямъ нашимъ.

Сіи пріѣздомъ своимъ къ намъ и не замѣшкались. Не успѣло настать 5 число, какъ съ свѣтомъ вдругъ и прискакали уже передовыя кибитки, съ кухнею, провизіею и припасами; а вслѣдъ за ними пріѣхалъ и самъ нашъ Николай Сергѣевичъ Давыдовъ, вмѣстѣ съ женою своею, свояченицею, сестрою, матерью и сыномъ. Вмѣстѣ съ нимъ былъ и прежній нашъ гость, Ѳедоръ Алексѣевичъ Левшинъ, и нѣсколько человѣкъ другихъ тульскихъ его прислужниковъ. Всѣ они расположились по прежнему во дворцѣ и во флигелѣ онаго, которые всѣ наполнились опять множествомъ народа подъѣзжающимъ съ каждымъ часомъ болѣе, ибо, кромѣ сихъ, ожидаемы были многіе и другіе гости изъ Тулы.

Не успѣли они разобраться и расположиться и принять пришедшихъ нашихъ городскихъ съ обыкновенными поздравленіями съ пріѣздомъ, коихъ всѣхъ унялъ г. Давыдовъ у себя обѣдать, какъ начались у насъ уже увеселенія. Духовая музыка возгремѣла уже тотчасъ, какъ скоро сѣли за столъ, и играла во все продолженіе онаго; а послѣ обѣда перемѣнила ее смычковая. Потомъ, по случаю бывшаго тогда жаркаго дня, ходили мы всѣ въ ванну купаться, которая соблазнила собою даже и боярынь, такъ что и онѣ всѣ рѣшились послѣ насъ удостоить ее своимъ посѣщеніемъ; и дѣйствительно ввечеру, вмѣстѣ съ самою нѣжною супругою г. Давыдова, въ нее ходили.

Между тѣмъ, какъ онѣ тамъ занимались купаніемъ, мы, мужчины, ходили по всему саду и гуляли. Сей былъ въ наилучшемъ своемъ тогда видѣ, и г. Давыдовъ, сколь ни не способенъ былъ чувствовать изящныя красоты натуры, но принужденъ былъ признаться, что онъ преисполненъ былъ многими пріятностьми. Но ни чѣмъ онъ такъ ни плѣнился, какъ пѣніемъ вечерней моей пѣсни, съ музыкою, нашими пѣвчими. Я, не сказывая ни мало ему о томъ, спроворилъ, что въ то время, когда мы гуляли по низочку, всѣ они вдругъ проявились въ нашей прекрасной ротундѣ и, проигравъ нѣсколько штучекъ, начали наконецъ пѣть и играть вечернюю благодарственную пѣснь къ Богу. И какъ мелодія избрана была къ тому самая пріятная и чувствительная, то всѣ слушали ее съ особеннымъ вниманіемъ и превозносили безконечными похвалами. Что-жъ касается до г. Давыдова, то онъ прыгалъ почти от удовольствія и насказалъ мнѣ множество спасибовъ за сію особенную выдумку.

На утріе расположился г. Давыдовъ ѣхать со всѣмъ своимъ семействомъ въ Епифанъ, для богомолія тамошнему образу; свита же его вся осталась у насъ въ Богородицкѣ. Не успѣлъ онъ уѣхать, какъ пріѣхалъ къ намъ другъ мой, Антонъ Никитичъ Сухотинъ, съ сыномъ, и расположился квартировать у меня въ домѣ. Съ сими любезными и пріятными для насъ гостьми и обѣдавшимъ также у насъ господиномъ Левшинымъ ходили мы послѣ обѣда въ ванну, купались и рѣзвились тамъ по своей волѣ и имѣли много удовольствія. И какъ г. Левшинъ былъ страстный охотникъ до музыки, то, въ удовольствіе его, гремѣла у насъ во весь день оная.

Передъ вечеромъ возвратился нашъ и Николай Сергѣевичъ изъ Епифани, и во дворцѣ набралось опять множество народа. Отсюда въ сумерки ходили мы опять въ садъ и заставливали ребятишекъ, въ прекрасныхъ ихъ мундирчикахъ, маршировать и играть на музыкѣ, и всѣ имѣли от того много удовольствія. Къ ужину дожидались мы тульскаго вицъ-губернатора, Николая Ефимовича Мясоѣдова, но не дождались, а пріѣхалъ онъ уже въ самый ужинъ, и съ нимъ почтенный и любезный старичок Сергѣй Гарасимовичъ Мансуровъ, Андрей Петровичъ Калзаковъ, Осипъ Андреевичъ Кадеви (?); также пріѣхали тогда-жъ г. Сатинъ, Михайла Александровичъ, и прежній нашъ знакомецъ г. Шахматовъ; а ко мнѣ въ домъ, кромѣ моихъ родныхъ, и братъ зятя моего, Александръ Тарасимовичъ, съ молодою его женою. Итакъ, народа набралося вездѣ много, а и въ городѣ собиралась между тѣмъ ярмонка.

Въ наставшее за симъ 7-е число іюля начиналась, по обыкновенію, наша ярмонка. Она была въ сей годъ не такова многолюдна, какъ за годъ до того, и можетъ быть от того, что стояла тогда наилучшая сѣнокосная погода. Но за то дворянства было много. Мы въ сей день занимались съ командиромъ моимъ во все утро сужденіемъ мужиковъ и нѣкоторыми разбирательствами между ими. Потомъ вмѣстѣ съ виц-губернаторомъ ѣздили въ училище, въ богадѣльню и въ гошпиталь, а потомъ обѣдали во дворцѣ, при играніи музыки. Послѣ обѣда же засѣли господа играть въ карты, а передъ вечеромъ ѣздили на ярмонку. По возвращеніи же съ оной, боярыни всѣ ушли въ церковь ко всеночной, а мужчины всѣ въ садъ. Я нашолъ ихъ спускающихъ рыбный мой каналъ и утѣшающихся ловлею карпіевъ, которыми насаженъ онъ былъ до избытка. Всѣ они до восхищенія почти веселились, смотря на то, какъ обмелѣвшіе карпіи возились тутъ, какъ поросята, что и дѣйствительно представляло пріятное зрѣлище. Сіе увеселеніе побудило ихъ къ другому. Учинена была посылка за пѣвчими и музыкантами, и господину Давыдову восхотѣлось и гостей своихъ также утѣшить, какъ утѣшался онъ въ прошедшій вечеръ. Всѣ они тотчасъ къ намъ явились и началось маршированіе, пѣніе и играніе. Гостямъ нашимъ какъ музыка, такъ и пѣніе съ нею отмѣнно полюбились. Всѣ они съ особливымъ вниманіемъ слушали оное, а особливо послѣднюю вечернюю пѣснь и превозносит похвалами. Въ особливости полюбился и садъ нашъ и все прочее знаменитѣйшему изъ всѣхъ ихъ и нашему вицъ-губернатору. Онъ торжественно отзывался, что никогда еще не препровождалъ въ жизнь свою столь пріятно вечера, какъ въ тотъ разъ. Онъ и подлинно былъ наипріятнѣйшій, какой мы имѣли сами. Садъ былъ въ наилучшемъ своемъ видѣ: въ немъ господствовала тогда торжественная тишина, погода была наипріятнѣйшая, пѣніе и музыка прямо трогательныя и восхитительныя! Гости всѣ сидѣли на вечерней нашей сидѣлкѣ, противъ ротунды, за нижнимъ озеркомъ и въ лучшемъ мѣстѣ для слушанія. Многіе изъ нихъ были люди съ чувствіями и могущіе судить и цѣнить все по достоинству. И потому всѣ чувствовали отмѣнное удовольствіе, а я всѣхъ болѣе, слыша от всѣхъ ихъ нелестныя похвалы и всему одобреніе, и вечеръ сей для самого меня былъ такъ достопамятенъ и пріятенъ, что я и понынѣ вспоминаю его съ чувствованіемъ нѣкотораго удовольствія. Однѣ только боярыни были не весьма тѣмъ довольны, что мы отняли у нихъ пѣвчихъ; но мы утѣшили ихъ, по возвращеніи изъ церкви, духовою нашею музыкою, которою прельщались всѣ до чрезвычайности, а веселый ужинъ былъ дня сего окончаніемъ.

Въ послѣдующій за симъ день наступилъ самый нашъ ярмоночный праздникъ, случившійся въ сей годъ въ воскресенье. Мы провели его очень хорошо и весело. Народа и дворянства обоего пола было множество. Всѣ, по обыкновенію, ходили въ церковь къ обѣднѣ, гдѣ пѣвчіе наши опять оказывали свое искусство, а одинъ изъ священниковъ нашихъ сказывалъ изрядную проповѣдь. Обѣденный столъ былъ большой у господина Давыдова въ замкѣ, и сидѣло за столомъ болѣе пятидесяти человѣкъ обоего пола. Во все продолженіе онаго играла вокальная и инструментальная, какъ духовая, такъ и смычковая, музыка. А послѣ обѣда начались у молодежи танцы, но, къ сожалѣнію многихъ, продолжались не очень долго, и болѣе потому, что старѣйшіе господа принялись за обыкновенную свою работу, и у нихъ только и ума было, что сидѣть и играть въ карты и проигрываться, чѣмъ всѣмъ другимъ и нагоняли только скуку. Передъ вечеромъ же всѣ пошли ко мнѣ, ибо я звалъ ихъ всѣхъ къ себѣ ужинать, и они всѣ, и даже самъ вицъ-губернаторъ охотно согласился. Сей хотѣлъ-было въ сей вечеръ ѣхать обратно въ Тулу, но за самымъ тѣмъ не поѣхалъ и остался еще ночевать. Итакъ, былъ и у меня въ сей день праздникъ и нарядный большой ужинъ, и гостей такъ много, что едва всѣ помѣстились въ моей залѣ, хотя она была и довольно просторна. Мы постарались угостить ихъ у себя колико можно лучшимъ образомъ и, для сдѣланія ужина веселѣйшимъ, привели музыку и заставили играть ее у себя подъ окнами, ибо въ залѣ не было ей уже мѣста. Ужинъ былъ у насъ прямо пріятный и веселый, и всѣ угощеніемъ моимъ были довольны. Одна только наша госпожа боярыня, супруга г. Давыдова, глупымъ своимъ капризничествомъ и несносною своею надменностію дѣлала всѣмъ веселостямъ нашимъ помѣшательства. Она не ладила все съ мужемъ и своею свекровью и не изволила и къ намъ пожаловать и тѣмъ всѣ наши забавы исполняла нѣкоторою горечью. А впрочемъ все было у насъ хорошо и ладно, и мы провели сей праздникъ съ отмѣннымъ удовольствіемъ и несравненно пріятнѣе, нежели во всѣ прежніе разы, и оный былъ едва ли не послѣдній, проведенный симъ образомъ.

Какъ на утріе званы мы всѣ были на обѣдъ господиномъ Хомяковымъ въ ближнюю его деревню Суходолье, то, препроводивъ все утро еще разъ въ гуляніи по саду, ѣздили мы всѣ гурьбою туда, кромѣ одной только госпожи боярыни, которая, за болѣзнію своего сынка-сущаго повѣсы-, изволила оставаться дома. Сему любимому ея сынку и безцѣнному сокровищу что-то по-утру стошнилось, и она съ ума почти сходила от того, а малова надлежало-бъ только высѣчь за его шалости, какъ бы и вся болѣзнь его исчезла! Во всю жизнь мою не видывалъ я такова негоднаго ребенка каковъ былъ этотъ до безконечности изнѣженный и избалованный мальчишка, въ которомъ не находилъ я ни синя пороха доброва!

Какъ ѣхать намъ до помянутаго селенія было около 8 верстъ, и все большою Лебедянскою дорогою, то, ѣдучи на линеѣ и въ самую жаркую и яркую погоду, чувствовали мы великое безпокойство от жара и пыли, которая всѣхъ насъ перечернила и подѣлала арапами. Г. Хомяковъ хотя и старался насъ угостить также сколько можно лучше, и не жалѣя ни винъ дорогихъ, ни прочаго, но пиръ сей былъ для насъ не столько веселъ, сколько скученъ. Всѣ господа не успѣли пріѣхать, какъ засѣли играть въ карты и провели въ томъ все предъобѣденное время; мы же от духоты и скуки не знали куда дѣваться. Самый обѣденный столъ былъ поздній и, за тѣснотою дома, въ раскинутой палаткѣ, производившей еще болѣе зноя от палящаго солнца. Словомъ, всѣ жаловались на духоту и жаръ несносный. Но, по счастію, послѣ обѣда не сидѣли долго, и возвратились еще довольно рано въ Богородицкъ, откуда вицъ-губернаторъ, поигравъ еще нѣсколько въ карты, и поѣхалъ от насъ съ компаніею своею опять въ Тулу. Мы же, по отъѣздѣ его, увеселялись еще музыкою и ужинали опять во дворцѣ.

Симъ образомъ провели мы и второй день праздника нарочито изрядно, а на третій положено было, от насъ ѣхатъ и обѣдать у зятя моего г. Шишкова въ его Ламкахъ, ибо онъ, любя угощать у себя гостей и строить пиры и банкеты, убѣдительно звалъ всѣхъ къ себѣ, и всѣ дали-было ему и слово, но, для болѣзни господина повѣсы, который давным-давно уже и выздоровѣлъ, или паче по капризничеству его государыни-матушки, дѣло сіе не состоялось, и всѣ они остались и на сей день еще въ Богородицкѣ, который и препровожденъ былъ весь отчасти въ играніи въ карты, а наиболѣе въ перебранкахъ у госпожи боярыни съ ея супругомъ, доводившихъ ее неоднажды до слезъ. Словомъ, госпожа сія всё бѣсилась на свою свекровь и на всѣхъ, но все скрытно и все глупо. Мы же, давая ей полную волю дурачиться, занимались только музыкою и пѣвчими, и будучи принуждены проводить съ ними весь день во дворцѣ, досадовали только, что, вмѣсто того, чтобъ, пользуясь пріятностію тогдашней погоды, ходить и гулять по саду, они сидѣли въ палаткахъ, играя въ карты, и тѣмъ прямо убивали только время; а что всего смѣшнѣе, то одни играли, а другіе, сидя тутъ же, на нихъ только глазѣли.

Наконецъ, послѣ продолжавшейся во всю ночь у госпожи боярыни съ супругомъ ея безпрерывной войны, назначенъ былъ послѣдующій день къ ихъ от насъ отбытію и къ окончанію всего нашего ярмоночнаго торжества. Однако, и въ сей день все утро проведено было у господъ въ игрѣ картошной. Но какъ бы то ни было, но наконецъ всѣ поднялись и поѣхали, но не прямо въ Тулу, а въ Ламки къ моему зятю. Госпожа не хотѣла-было сперва никакъ заѣзжать туда, а располагалась съ сыномъ своимъ ѣхать прямо въ Дѣдиловъ, но какимъ-то образомъ изволила передумать и поѣхала вмѣстѣ со всѣми нами. Итакъ, въ сей день было празднество и угощеніе всѣхъ гостей у зятя и дочери моей въ Ламкахъ. Тамъ обѣдали и играли въ карты и болѣе ничего; одна только молодежь рѣзвилась и гуляла по саду. Послѣ обѣда же не сидѣли гости уже долго, а поѣхали въ Дѣдиловъ, куда предварительно отправленъ былъ ихъ обозъ прямо изъ Богородицка. Мы же остались у хозяина ночевать и провели вечеръ очень весело. Съ нами остался ночевать тутъ и г. Левшинъ, и мы утѣшались вольностію и прямо деревенскими забавами и провели ночь гораздо спокойнѣе, нежели пышные наши гости въ своемъ Дѣдиловѣ.

По наступленіи слѣдующаго утра возвратились мы наконецъ въ Богородицкъ, куда съ нами пріѣхалъ и г. Левшинъ, полюбившій все наше семейство отмѣннымъ образомъ и увѣрявшій насъ, что ему сообщество наше несравненно пріятнѣе, нежели тѣхъ, съ которыми онъ къ намъ въ Богородицкъ пріѣхалъ. Тутъ послѣ обѣда ходили мы съ нимъ въ садъ и утѣшались купаньемъ въ нашей ваннѣ, а тамъ пріумножилъ компанію нашу пріѣхавшій къ намъ другъ мой Сергѣй Ивановичъ Шушеринъ съ матерью и сыномъ, которыхъ новыхъ гостей, по отъѣздѣ г. Левшина, увеселялъ я садовою прогулкою и своими музыкантами и пѣвчими, и мы весь тогдашній вечеръ провели въ дружескомъ обхожденіи отмѣнно весело, и тѣмъ всему нашему тогдашнему ярмоночному празднику сдѣлали окончаніе, и который тѣмъ для меня былъ всѣхъ прежнихъ пріятнѣе и веселѣе, что, во все продолженіе онаго, всѣ злодѣи и недоброхоты, наушники и завистники мои мало во всѣхъ своихъ пронырствахъ успѣвали, и я во все время не имѣлъ ни малѣйшаго неудовольствія.

А самимъ симъ дозвольте мнѣ и все сіе письмо, а вкупѣ съ нимъ и самую сію 24 часть моихъ къ вамъ писемъ, кончить и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Генваря 29 дня 1811 года).

Конецъ XXIV части.

(Сочинена въ теченіе 38 дней и окончена 29 генваря 1811 года).