Жизнь и приключения Андрея Болотова

Письмо 281.

Любезный пріятель! При концѣ послѣдняго моего письма, описывая путешествіе наше въ Кирсановскую нашу деревнѣ, остановился я на томъ, что мы съ сыномъ моимъ, наконецъ, въ оную 10 числа сентября 1792 года пріѣхали. Теперь разскажу я вамъ, что мы въ оной дѣлали и какъ препровождали свое время.

Какъ сыну моему никогда еще бывать въ ней не случалось, то, пообѣдавъ из- легка, спѣшили мы съ нимъ обходить и осмотрѣть всю нашу тогдашнюю тамъ усадьбу и полюбоваться прекрасными положеніями мѣстъ, видимыхъ съ оной. Сыну моему, какъ любителю красотъ натуры, они весьма полюбились. Онъ расхвалилъ оныя въ-прахъ, а не менѣе любовался онъ и нашею дубовою рощею, позади двора нашего находившеюся. Впрочемъ же, надобно сказать правду, что не чѣмъ было ему полюбоваться. Дома у насъ тамъ никого не было, да и дворишка- самый тѣсный и пакостный; а нельзя сказать, чтобъ и бѣлая избёнка, въ которой мы имѣли тогда свое обиталище, была весела и довольно спокойна. Со всѣмъ тѣмъ, мы были ею довольны и, расположившись въ ней ночевать, успѣли еще въ тотъ же день не только всё-и-всё ближнее осмотрѣть, но написать еще и къ домашнимъ нашимъ роднымъ письма, для отправленія ихъ на утріе, съ ѣдущими въ Тамбовъ людьми.

Теперь скажу, что какова неблагоуспѣшна была вся ѣзда наша до сего мѣста по бывшимъ въ продолженіи оной разнымъ остановкамъ и непріятностямъ, таково же неблагоуспѣшно было и все наше пребываніе тогда въ сей деревнѣ, и самый первый день жительства нашего въ ней начали уже мы провождать не очень весело. У сына моего что-то, съ самаго утра, побаливала голова, можетъ быть оттого, что оба мы спали не очень покойно; а тутъ повстрѣчалась съ нами тотчасъ забота о нашей кибиткѣ. Ее довезли къ намъ такъ разломавшеюся и столь въ худомъ состояніи, что мы за необходимое находили отправить ее тотчасъ назадъ въ село Расказово, для починки и приведенія въ такое состояніе, чтобъ могла она послужить намъ и при обратномъ путешествіи. Между тѣмъ, какъ мы пили свой чай, отправляли помянутыхъ людей въ Тамбовъ и съ кибиткою въ Расказово, и я занялся разговорами съ сошедшимися къ намъ нашими крестьянами, — прилетѣлъ къ намъ нашъ приходскій попъ Александръ и занялъ насъ своими раздабарами. О характерѣ сей духовной особы имѣлъ уже я случай въ моихъ прежнихъ письмахъ говорить.

Онъ былъ почти умнѣйшая особа изъ всего тамошняго околодка и достоинъ былъ особливаго почтенія и уваженія, еслибъ излишняя приверженность къ питью не портила всего дѣла; а сверхъ того имѣлъ онъ въ себѣ много свойственнаго іезуитамъ, что также было не слишкомъ хорошо. Со всѣмъ тѣмъ, когда бывалъ онъ трезвъ, то никогда не было съ нимъ скучно и можно было заниматься обо всемъ съ нимъ разговорами. А какъ самое сіе случилось и въ сей разъ, то заговорилъ онъ насъ во все утро и мы продержали его у себя до обѣда, распрашивали его обо всѣхъ сосѣдяхъ и обо всѣхъ тамошнихъ обстоятельствахъ, которыя всѣ были ему въ подробности извѣстны. Но, пообѣдавъ съ нимъ и отпустивъ его от себя, вознамѣрились тотчасъ приступить къ началу выполненія главной цѣли или намѣренія, для которой мы наиболѣе тогда въ сію деревню пріѣхали.

Оное состояло въ томъ, чтобъ переселить всю мою тамошнюю деревню на иное мѣсто, ибо какъ мѣстоположеніемъ тогдашней нашей усадьбы и самымъ расположеніемъ дворовъ на ней, а особливо господскаго былъ я крайне не доволенъ, поелику вся длинная слобода деревни моей не только сидѣла на неровномъ и косогористомъ мѣстѣ, но и внутри и снаружи стѣснена была такъ, какъ нельзя больше. Внутри всѣ пакостные дворишки крестьянскіе сидѣли другъ съ другомъ въ такомъ стѣсненіи, что не было имъ никакого простора; спереди, въ самой близости подлѣ дворовъ, прилегалъ скверный оврагъ, а за нимъ уже чужая слобода; а сзади, вплоть почти къ огородамъ ихъ, прилегали чужія пашенныя земли и — общественная съ другими владѣльцами выгонная земля, съ которою не можно было дѣлать ни какихъ распоряженій; словомъ, вся крестьянская усадьба была со всѣхъ сторонъ сжата и не только не имѣла ни какихъ удобностей, но и недостатокъ въ доброй водѣ. Что-жъ касается до господской усадьбы и двора, то была она еще того хуже: вся она находилась между концомъ оной слободы дворовъ крестьянскихъ и помянутою рощею, и со всѣхъ сторонъ была такъ стѣснена, что никуда, ни на одинъ шагъ распространить ее было не можно, и руки съ сей стороны совершенно были связаны.

При таковыхъ обстоятельствахъ, давно уже хотѣлось мнѣ всю деревню сію переселить на иное мѣсто, и какъ крестьянскимъ дворамъ, такъ и господской усадьбѣ дать болѣе простора, да и расположить все порядочнѣе и лучше. Но до того времени и помыслить о томъ было не можно, потому что во всей тамошней обширной и въ чрезполоспомъ владѣніи съ многими другими владѣльцами состоящей дачи не имѣлъ я нигдѣ такого просторнаго куска земли, въ единственномъ моемъ владѣніи состоящемъ, которое бы удобно было къ такому поселенію; почему и принужденъ былъ я, до поры до времени, вооружаться терпѣніемъ и довольствоваться прежнею усадьбою. Но какъ тогда имѣлъ я у себя въ двухъ мѣстахъ отмежеванную мнѣ, за 4 года передъ тѣмъ, въ единственное мое владѣніе купленную изъ казны землю и въ обоихъ кускахъ были мѣста, удобныя и къ поселенію, — то и помышляли мы съ сыномъ, пріискавъ гдѣ-нибудь на сихъ земляхъ способное къ поселенію деревни мѣсто, на оное, буде не вдругъ всю деревню и тогда же переселить, такъ, по крайней мѣрѣ, назначить, расчертить и учинить переселенію деревни при себѣ хотя начало.

Итакъ, чтобъ воспользоваться колико можно болѣе временемъ, расположились мы еще въ тотъ же первый день пребыванія нашего тамъ, сѣвши верхомъ на лошадей, ѣхать въ нашу степь и, осмотрѣвъ наши отмежеванныя земли и замѣчая мѣста, удобныя къ поселенію, повыбрать къ тому способнѣйшія. Земли сіи лежали въ двухъ мѣстахъ: одно и меньшее звено, состоящее только во стѣ десятинахъ, лежало не далѣе, какъ версты за три от нашего поселка, и вымежевано намъ было внутри и посреди чрезполоснаго нашего общаго съ другими владѣнія; а другое лежало по конецъ нашихъ общихъ земель и верстъ 6 или 7 от селенія, и вымежевано длинною и узкою полосою поперёшною изъ земель, завлаженныхъ сосѣдями изъ степи, и звено сіе было самое большое и состоявшее болѣе нежели изъ тысячи десятинъ. Въ обоихъ ихъ находились нѣкоторыя мѣста, удобныя къ поселенію, но я помышлялъ больше о ближнемъ, маленькомъ звенѣ. Тутъ, въ одномъ углѣ онаго, было соединеніе двухъ огромныхъ овраговъ или вершинъ, съ протекающими по онымъ небольшими хотя, но почти не пересыхающими водяными ручейками. Одинъ изъ нихъ назывался Большимъ Ложечнымъ, былъ огромный и съ одной стороны или бока имѣлъ берега крутые, гористые, высокіе, порослые мѣстами мелкимъ кустарникомъ, а другой и противуположный бокъ онаго былъ низменный и весьма отлогій и покрытый наилучшими и хлѣбороднѣйшими распашными землями, а въ самомъ низу, подлѣ ручья, покосною землею. Что-жъ касается до другого, впадающаго въ него съ южной стороны оврага, называемаго Лѣснымъ Ложечнымъ, то сей былъ также большой, простирающійся далеко въ степь, съ обѣихъ сторонъ круто- берегой и имѣющій внутри себя небольшіе роднички, а всю верхнюю часть, покрытую нарочитой уже величины лѣсочкомъ, изъ котораго и намъ довольный участок былъ отмежеванъ. Нижная же и разлатая его часть и самое его устье было обнаженное луговое и весьма удобное къ запруженію тутъ большаго пруда, и тутъ-то, подлѣ самаго устья и соединенія обоихъ сихъ овраговъ, находилось хотя низменное, но весьма спокойное и удобное и самое лучшее во всей дачѣ мѣсто къ поселенію деревни. Мѣсто сіе было у меня еще съ самого перваго нашего пріѣзда въ сію деревню замѣчено въ особливости, и я признаюсь, что, прельщаясь онымъ и желая получить его въ особенное свое владѣніе, при самой еще первой покупкѣ изъ казны земли, въ прошеніи моемъ именно оное означалъ и приурочивалъ. А какъ при рѣшеніи нашего спорнаго дѣла, опредѣлено было мнѣ изъ общаго владѣнія вымежевать 100 десятинъ, яко за тройную цѣну мнѣ проданную землю, то, будучи самъ въ канторѣ межевой и имѣвши всѣхъ тѣхъ, коимъ долженствовало сіе звено на планѣ назначивать нарѣзкою своими друзьями и пріятелями, и могъ я самъ, какъ хотѣлъ, назначивать сію нарѣзку, и потому и назначилъ ее такъ, чтобъ помянутое наиудобнѣйшее къ поселенію деревни мѣсто и самое соединеніе обоихъ оныхъ овраговъ вошло въ мое стодесятинное звено. Послѣ чего оно мнѣ такъ было и отмежевано.

Итакъ, желая прежде всего показать сыну моему сіе мѣсто, пустились мы къ оному и объѣхали съ нимъ напередъ по межѣ все сіе звено вокругъ. Тутъ подосадовалъ и побранилъ я своего безтолковаго и балмочнаго прикащика, что онъ чрезъ лѣсъ не прорубилъ по межѣ, какъ было от меня приказано, широкой просѣки, а и межи, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, перепортилъ и провелъ криво и дурно и съ нѣкоторыми ненадобными прихватками. А паче, всего досадовалъ и бранилъ я его за невыполненіе точь въ точь приказанія моего, относящагося до промѣна пашенныхъ земель съ сосѣдями; ибо какъ въ рѣшительномъ опредѣленіи сказано было именно, что въ случаѣ, если въ черту сего звена, кромѣ моихъ собственныхъ, войдутъ какіе участки земель, состоящіе во владѣніи другихъ помѣщиковъ, моихъ деревенскихъ сосѣдей и совладѣльцевъ, то бы намъ, на мѣсто оныхъ, отдать имъ такіе же точно участки въ другихъ мѣстахъ изъ моихъ пашенъ, въ общемъ владѣніи состоящихъ. А участковъ такихъ находилось тутъ много; то и приказано было от меня прикащику сіе непремѣнно выполнить, и всячески и какъ можно скорѣе постараться всю землю свести въ свое владѣніе и размѣняться съ сосѣдями въ ихъ участкахъ и отдавать имъ изъ моихъ земель въ иныхъ мѣстахъ тамъ, гдѣ только они сами похотятъ. И сіе не только было сначала приказывано, но и послѣ въ каждый годъ накрѣпко подтверждаемо. Но молодецъ сей, по небреженію своему и по глупому неблаговременному жалѣнію своихъ земель, приказанія сего во всѣмъ его пространствѣ не выполнилъ и промѣнялъ только весьма немногіе; а прочіе и множайшіе нашелъ я все еще находящіяся во владѣніи моихъ сосѣдей. Признаюсь, что сіе упущеніе его было мнѣ крайне досадно, и тѣмъ паче, что я съ самаго начала сталъ опасаться, чтобъ обстоятельство сіе не сдѣлало мнѣ въ намѣреніи и предпріятіи моемъ остановки и помѣшательства. Но какъ льстился я надеждою, дѣломъ симъ какъ нибудь, употребляя, по пословицѣ говоря, и лисій хвостъ и волчій ротъ, уладить, то, побранивъ и поругавъ дурака своего прикащика, поѣхали мы осматривать точнѣе то мѣсто, гдѣ затѣвалъ я запрудить прудъ и поселить деревню. Сынъ мой какъ ни прельщался прекрасными положеніями мѣстъ, видимыми съ прежней нашей усадьбы, и сколько ни жаль ему было съ сею для сего разстаться; но какъ увидѣлъ сіе мѣсто и всѣ угодья, съ нимъ сопряженныя, то принужденъ былъ признаться, что оно несравненно и во всемъ лучше и преимущественнѣе прежней, и потому не только соглашался на мое предпріятіе, но сталъ говорить о томъ, какъ бы намъ поспѣшить произведеніемъ намѣренія своего въ дѣйство.

Всходствіе чего, положивъ непремѣнно перевести сюда всю свою деревню, назначили ей уже и новое имя, разсудивъ назвать ее Павловкою, по имени моего сына, и тотчасъ потомъ тутъ же стали думать съ нимъ и помышлять, гдѣ бы намъ назначить мѣсто подъ дворъ господскій, и гдѣ подъ слободы и дворы крестьянскіе, и какъ бы сіи и тотъ лучше расположить. Сей восхотѣлось намъ снабдить хотя небольшими, но порядочными хоромцами, для пріѣзда. Предположивъ сіе, стали мы выбирать наилучшее и удобнѣйшее подъ нихъ мѣсто, а тамъ стали думать о томъ, гдѣ бы намъ, по близости къ нимъ, завесть садъ, гдѣ запрудить на первый случай небольшой, а со временемъ другой и огромный прудъ; гдѣ назначить мѣсто подъ гуменикъ, огороды и прочее, и прочее, что нужно было для усадьбъ.

Обдумавъ на первый случай вскользь обо всемъ томъ, проѣхали мы далѣе въ пространство общественной нашей дачи, и сынъ мой не могъ довольно налюбоваться великою обширностью оной. Возвращаясь же домой, заѣхали погулять еще въ свою рощу. Тутъ, увидѣвъ валяющіеся жолуди, набрали оныхъ множество и получили мысль оныя посѣять. Между тѣмъ, посланные впередъ приготовили намъ чай, котораго возвратясь не успѣли мы напиться, какъ, по нетерпѣливости своей, принялись тотчасъ за прожектированіе и сочиненіе плана будущимъ хоромцамъ. Говоримъ съ прикащикомъ о переселеніи деревни и о томъ, чтобы намъ успѣть въ сей пріѣздъ при себѣ сдѣлать и какъ бы все расположить лучше. Сей, между прочимъ, сказываетъ намъ, что въ приходскомъ селѣ нашемъ есть и готовые продажные хоромцы и довольно изрядные. Что услышавъ и обрадуясь тому, положили мы купить оные. И тѣмъ сей первый день пребыванія нашего кончили.

На другой день, вставши рано и до восхожденія еще солнца, оба мы разлюбовались въ-прахъ восхожденіемъ онаго изъ-за горъ, противъ окошек нашихъ за рѣкою вдали находящихся. Зрѣлище сіе было какъ-то отмѣнно въ сей день красиво и великолѣпно. Множество мелкихъ и равно какъ пламенѣющихъ облачковъ, разсѣянныхъ въ восточной сторонѣ по всему небосклону, казались равно встрѣчающими сіе пышное и какъ бы изъ чертоговъ своихъ выходящее дневное свѣтило. Налюбовавшись до-сыта, велимъ скорѣе подавать чай и представлять намъ всѣхъ нашихъ тамошнихъ лошадей, для осмотра, а между тѣм-запрягать дрожки и сѣдлать лошадей, поелику мы намѣрены были употребить все сіе утро на осмотръ другаго большаго и отдаленнаго звена проданной и отмежеванной намъ земли. И какъ скоро пересмотрѣли всѣхъ лошадей, то, взявъ съ собою прикащика и еще человѣка два людей, и пустились въ сей путь. Какъ дорога шла почти подлѣ самого того мѣста, гдѣ затѣвали мы строить новую деревню, то, завернувъ на оное и полюбовавшись еще симъ мѣстомъ, водрузили мы въ землю на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ назначали въ умѣ нашемъ быть хоромцамъ, деревцо и назвали будущую и существующую еще только въ мысляхъ нашихъ деревню ея новымъ именемъ. Потомъ заѣхали ко всѣмъ нашимъ крестьянамъ, занимавшимся тогда молотьбою въ полѣ и на самыхъ пашняхъ гречихи, и, пожелавъ имъ въ томъ успѣха, пустились въ отдаленную нашу степь, и отчасти на дрожкахъ, а гдѣ нельзя — тамъ верхами. ѣдемъ по межѣ вокругъ всей отмежеванной намъ степи, любуемся великимъ ея пространствомъ и изрядствомъ положенія мѣстъ и добротою самаго грунта. Никогда еще не видывали мы такое великое множество земли, въ единственномъ нашемъ владѣніи состоящей и во всемъ от воли нашей зависящей совершенно. Обширность оной была дѣйствительно велика, и звено наше простиралось въ длину даже на нѣсколько верстъ и имѣло внутри себя нѣсколько сѣнокосныхъ и большихъ овраговъ. Въ одномъ изъ нихъ находимъ колодезь съ хорошею водою, веселимся онымъ; но удовольствіе наше увеличилось еще больше, когда доѣхали мы до другого и огромного оврага, называемаго Вонючимъ. Тутъ, нашедъ прекрасныя и преузорочныя мѣста и удобное къ поселенію деревни мѣсто, любуемся до чрезвычайности онымъ и жалѣемъ только, что мѣсто сіе нѣсколько поотдалено от тогдашняго нашего селенія и не таково способно къ перевозкѣ туда дворовъ и строенія, какъ въ Ложечномъ. Однако, почитая себя на вѣкъ полными владѣльцами всѣхъ сихъ земель имѣетъ, и благодаря Господа за дарованіе намъ такова ихъ множества, думали и говорили между собою, что если не тогда, такъ впредь, купивъ гдѣ-нибудь на вывозъ людей, а непремѣнно поселимъ мы тутъ деревню. И располагали уже въ мысляхъ, гдѣ и какъ ее расположить. Но- увы! Сколь мало мы тогда знали, что счетъ сей дѣлали мы безъ хозяина, и что въ книгахъ судебъ назначено было землями сими владѣть не намъ, а инымъ людямъ, а для насъ предназначиваемы были иныя и несравненно сихъ лучшія еще и выгоднѣйшія мѣста.

Препроводивъ въ ѣздѣ сей болѣе четырехъ часовъ съ половиною, возвратились мы въ селеніе свое уже за полдни и обѣдъ имѣли въ этотъ день поздный. Послѣ обѣда собрался-было сынъ мой ѣхать въ Трескино осматривать продаваемые хоромцы, какъ вдругъ приходитъ попъ съ дьякомъ, а в слѣдъ за нимъ пріѢзжаетъ одинъ изъ зарѣчныхъ сосѣдей нашихъ, Матвѣй Аксентьевичъ Бѣляевъ, съ братомъ. Сіе поудержало сына моего от ѣзды, ибо надобно было пріѣзжихъ сосѣдей угостить, да и поговорить съ ними кое-о-чемъ, а особливо о промѣнѣ землями нашими. Но какъ изумились мы, когда г. Бѣляевъ насказалъ намъ столько неожидаемаго и непріятнаго для насъ о ближнихъ нашихъ деревенскихъ сосѣдяхъ, а особливо г. Тараковскомъ и Язвенцовѣ, что мы даже смутились. Онъ сказывалъ, что не однажды слышалъ, что они все наше межеванье почитаютъ неоконченнымъ, поелику Пашковъ подалъ на рѣшеніе канторы аппеляцію, и что землю нашу называютъ намъ еще не крѣпкою, и потому и не соглашались, и врядъ ли и согласятся когда-нибудь на промѣнъ съ нами своихъ земляныхъ участковъ, и прочее тому подобное. Въ особливостиже твердилъ онъ, что какъ имъ, такъ и всѣмъ прочимъ сосѣдямъ очень жаль Лѣснаго Ложечнаго, и никакъ не хочется съ устьемъ его и тамъ лежащими землями разстаться.

Слушая все сіе, хотя и принималъ я на себя видъ, что всѣмъ тѣмъ ни мало не уважаю, а почитаю все то сущими пустяками, и хотя и говорилъ, что въ землѣ я такъ увѣренъ, что и громъ у меня ее не отобьетъ; но въ самомъ дѣлѣ все слышанное от него заставило меня очень и очень думать и вкупѣ помышлять о томъ, какія бы принять противъ того лучшія мѣры. И потому самъ въ себѣ положил-не прежде приступать къ дѣлу, какъ повидавшись напередъ съ помянутыми господами сосѣдями, и съ ними о землѣ и о промѣнѣ оной поговоривши. Со всѣмъ тѣмъ, не отставали мы от своего намѣренія въ разсужденіи хоромецъ. Но какъ гости мои уѣхали от меня рано, то сынъ мой успѣлъ еще въ Трескино съѣздить и осмотрѣть хоромцы и продаваемаго тамъ жеребца, который нуженъ намъ былъ для тамошняго нашего небольшаго коннаго заводца. И какъ онъ, такъ и хоромцы ему такъ полюбились, что онъ даже прельстилъ меня ими и однимъ описаніемъ оныхъ. Ввечеру приходили къ намъ всѣ собравшіеся наши мужики съ обыкновенными ихъ кое-какими на поклонъ приносами, и мы, по- подпочивавъ ихъ винцомъ и поговоривъ съ ними, тѣмъ сей второй день и кончили.

Въ третій день мое первое дѣло было послать своего Василья отыскать Тараковскаго и Язвенцова и звать ихъ къ себѣ. Перваго не отыскали, былъ гдѣ-то въ отлучкѣ; а второй обѣщалъ быть. Но все утро прошло, а онъ не изволилъ и двинуться. Досадую на сего негодяя и самаго сквернаго человѣка, но нечего дѣлать. Дожидались, дожидались и недождавшись принуждены были обѣдать одни. Послѣ обѣда отправляю я своего спутника на избранное нами для поселенія деревни мѣсто и поручаю ему измѣрить и снять на планѣ всю ситуацію того мѣста аккуратнѣе, дабы можно было намъ все расположеніе будущей деревни начертить на планѣ, и по оному уже въ натурѣ назначить все прокапываемыми чертами, а самъ остаюсь ждать Язвенцова и занялся кое-какимъ писаніемъ. Но скоро раздосадованъ былъ вновь присылкою от Язвенцова съ отказомъ, что ему быть ко мнѣ не можно.

Между тѣмъ возвратился Павелъ мой, выполнивъ возложенную на него коммиссію какъ нельзя лучше. Вмѣстѣ съ нимъ возвратился и человѣкъ, посыланный въ Тамбовъ съ письмами, и привезъ извѣстіе о, кончинѣ друга моего любезнаго, Ивана Яковлевича Сабурова. Сіе извѣстіе меня поогорчило, а другое возродило новое желаніе и новую заботу. Посыланному случилось тамъ услышать и узнать о продаваемыхъ на свозъ крестьянахъ. А какъ они намъ по великому множеству земли были тогда очень надобны, то не успѣли мы сего услышать, какъ воскипѣло въ насъ желаніе купить оныхъ. И, ну, скорѣй посылать за Василіемъ, и въ тотъ же часъ давай его отправлять торговать людей оныхъ; самъ же потомъ занялся прожектированіемъ дома и плана всему господскому двору. Совѣтую обо всемъ съ сыномъ, и оба сдѣланнымъ планомъ своимъ любуемся, и тѣмъ оканчиваемъ и этотъ день.

Въ ночь, подъ четвертый день, случился у насъ первый и жестокій морозъ и утро холодное. Но, спасибо, скоро опять от солнца потеплѣло и мы могли воспріятое въ сей день намѣреніе выполнить. Оное состояло въ томъ, чтобъ намъ на избранномъ мѣстѣ по плану произвесть въ натурѣ всему нарѣзку и назначеніе чертами. Итакъ, не успѣло ободнять, какъ, отправивъ прикащика покупать вино и осматривать продаваемыхъ въ другомъ мѣстѣ жеребцовъ, полетѣли мы оба въ свое Ложечное. Тамъ дожидались уже насъ люди съ веревками, топорами, лопатками и натесанными коликами. Итакъ, не успѣли туда пріѣхать, какъ благословясь и приступили къ дѣлу, и, ну, размѣривать, расчерчивать и разбивать по плану весь господскій дворъ; и трудясь надъ симъ дѣломъ до поту лица своего, измучились въ-прахъ и устали до безконечности. Но какъ всего далеко утромъ не кончили, то, пообѣдавъ дома и немного соснувъ, ѣдемъ опять туда-жъ и начинаемъ продолжать работу. Но тутъ вдругъ перепугали, смутили и озаботили насъ наши лошади. Вдругъ вздумалось всѣмъ имъ от чего-то шарахнуться, вздуриться и уйтить от насъ куда-зря, и съ такою быстротою, что и слѣдъ от нихъ простылъ. Вздурился я, сіе услышавъ, посылаю людей искать и ловить ихъ, и озабочиваюсь очень, чтобъ онѣ не пропали и чтобъ ихъ какіе молодцы не подсидѣли. Лошади были добрыя, но не мои собственныя, а казенныя; итакъ, было отчего и смутиться духомъ.

Между тѣмъ, однако, сіе не остановило насъ въ продолженіи нашей работы. Оба мы любуемся вершиною и найденнымъ въ ней добрымъ ключемъ. Воображаемъ въ умѣ величину и красоту будущаго тутъ пруда. Продолжаемъ работу свою до самаго вечера и, будучи обрадованы и успокоены найденіемъ и обратнымъ приведеніемъ лошадей, трудимся съ спокойнѣйшимъ духомъ. Но какъ ни спѣшили, но не успѣли всего кончить и вездѣ прорыть черты и ровики. Вечеръ и холодъ прогналъ насъ домой, куда пріѣхавъ, находимъ возвратившагося Василья и съ досадою узнаемъ, что изъ всего замышляемаго покупанія людей вышелъ совершенный пустякъ и весь его трудъ былъ тщетный.

Пятый день пребыванія нашего въ Болотовкѣ проведенъ былъ также въ разныхъ трудахъ и заботахъ. Съ самаго утра занимаюсь осматриваніемъ и торгованіемъ приводимыхъ ко мнѣ продажныхъ жеребцовъ; но не вышло и изъ сего дѣла ничего. Торѣ нашъ не состоялся, и жеребцы остались у своихъ хозяевъ. Между тѣмъ, отправляю мужика покупать колья, необходимо нужные намъ при переселкѣ, а своего слугу Фильку-дорѣзывать по назначеннымъ мѣстамъ землю, а самъ занимаюсь пріѣзжавшимъ ко мнѣ Рахмановскомъ бурмистромъ съ нѣкоторыми просьбами. Отѣ сего слышу о продаваемомъ неподалеку от насъ на срубку, лѣсѣ, и затѣваю купить себѣ цѣлую десятину онаго, и радуюсь, что оный поможетъ мнѣ много при перестройкѣ. Тотчасъ получаю мысль послать скорѣе человѣка лѣсъ сей осматривать и торговать. Въ самое сіе время вдругъ смущаетъ и озабочиваетъ меня сынъ мой, сказывая о себѣ, что ему что-то очень не по себѣ и дурно. «Ах-ти, какая бѣда!» думаю и говорю я самъ себѣ въ мысляхъ: чтобъ не занемогъ онъ у меня еще здѣсь; что мнѣ тогда дѣлать будетъ?» Итакъ, ну-ка я скорѣе приказывать варить свой простудный декоктъ, ну-ка его поить и укладывать въ постель, а самъ занимаюсь, между тѣмъ, мыслями о посѣвѣ набранныхъ жолудей и пріисканіи удобнаго къ тому мѣста. О! человѣческіе замыслы и затѣи! Каких-и-какихъ мы иногда ни имѣемъ, и чего-и-чего не затѣваемъ! но коль часто всѣми ими строимъ только замки на воздухѣ и пускаемъ только мыльные пузыри, и красотѣ ихъ галимся, и послѣ глупости своей сами смѣемся! Точно, такъ вышло и съ сими жолудями: я насѣялъ, или насадилъ ихъ нѣсколько тысячъ, и въ воображеніи мечталъ себѣ получить от нихъ невѣдомо-какія выгоды и пользы; но вышелъ изъ того сущій пустякъ и лопнувшій пузырь мыльный!

Между тѣмъ, говорю я съ своимъ Васильемъ обо всемъ; назначаю его въ будущей деревнѣ прикащикомъ; и радуюсь, что Павлу моему сдѣлалось лучше. Однако, я въ сей день велѣлъ ему взять покой, и между тѣмъ, какъ я послѣ обѣда поѣхалъ самъ снять еще съ нѣкоторыхъ мѣстъ ситуацію, препоручилъ ему заняться сочиненіемъ будущей нашей деревенькѣ бѣлаго плана, что онъ охотно и взялъ на себя; а я провозился съ своимъ дѣломъ до самого вечера, и измѣривъ по ватерпасу весь будущій разливъ и ширину замышляемаго пруда, привезъ ему мѣру для означенія того на планѣ. По учиненіи чего, оба мы не могли шириною его довольно налюбоваться, не воображая себѣ, что и сіе принадлежало къ такимъ же мыльнымъ пузырямъ, о какихъ говорилъ я выше. Но какъ бы то ни было, но симъ и сей день у насъ кончился.

Въ шестой, отправивъ Василия своего осматривать продаваемый на срубку лѣсъ, занялись мы съ Павломъ во все утреннее время осматриваніемъ всѣхъ крестьянскихъ дворовъ въ своей деревнѣ и назначеніемъ тѣхъ, которые мы въ новую деревню на первый случай переселить были намѣрены. А пообѣдавъ поранѣе, поѣхали опять въ Ложечное, для назначенія такимъ же образомъ (мѣстъ подъ крестьянскіе дворы, какимъ назначили мы мѣста подо всю господскую усадьбу и строенія. Помянутые дворы располагались мы поселить слободою по другую сторону Лѣснаго Ложечнаго оврага и прямо насупротивъ господскаго дома за прудомъ будущимъ. Пріѣхавши туда, взошли мы напередъ на самое то мѣсто, гдѣ назначили мы быть хоромамъ, дабы посмотрѣть какіе-и-какіе виды и мѣстоположенія будутъ видны изъ оконъ дома, и гдѣ бы что можно со-временемъ сдѣлать, для приданія имъ красы множайшей. Тутъ, прежде всего, представился зрѣнію нашему превысокій, круглый и крутой бугоръ, имѣющій видъ преогромнаго кургана, стоящій прямо предъ окнами дома, за ручьемъ, протекающимъ по Большому Ложечному. Мы, любуясь регулярною почти фигурою сего величественнаго и высокаго холма, или огромнаго бугра, жалѣли, что былъ онъ совсѣмъ голый и обнаженный, и намъ тотчасъ приди мысль въ голову придать ему, чрезъ насажденіе кое-гдѣ въ приличныхъ мѣстахъ на немъ рощицъ и древесныхъ группъ, болѣе красы, а самое темя его украсить со-временемъ какимъ- нибудь увеселительнымъ зданьицемъ, могущимъ привлекать къ себѣ зрѣніе и заохочивать всякаго всходить на себя. Мысль сія обоимъ намъ такъ полюбилась, что мы положили непремѣнно сіе сдѣлать, и прельщались до того симъ бугромъ, что въ тотъ же часъ для достопамятности прозвали сей бугоръ горою Сіономъ. А тѣмъ неудовольствуясь, восхотѣли тогда же на нее вскарабкаться и, сидючи впервыя на ней, полюбоваться заблаговременно всѣми красивыми положеніями мѣстъ, видимыми оттуда. Все сіе было вздумано и въ тотъ же мигъ и сдѣлано. Мы тотчасъ перешли кое-какъ чрезъ ручей, протекающій посреди широкаго и пышнаго дола, отдѣлявшаго сей бугоръ от затѣваемаго нами селенія и, съ превеликимъ трудомъ вскарабкавшись на самый верхъ бугра, увидѣли оттуда, дѣйствительно, множество прекрасныхъ мѣстоположеній и, воображая въ умахъ своихъ всю будущую нашу деревню, со всѣми ея зданіями, насажденіями и прудами, находящимися внизу онаго, и равно какъ подъ ногами у насъ, веселились и утѣшались невѣдомо-какъ симъ умовоображеніемъ. Но, ахъ! какъ мало мы тогда знали, что-и-что со всѣми сими мѣстами въ грядущія времена воспослѣдовать имѣетъ! Если есть подлинно разумные духи, сопутствующіе намъ въ нашей жизни и имѣющіе даръ провидѣть будущее и еще не существующее, то, безсомнѣнно, смотря тогда на насъ, смѣялись они намъ и всѣмъ тогдашнимъ нашимъ умовоображеніямъ, или жалѣли о суетности нашихъ помышленій, зная и предвидя, что изъ всего того ничего не выйдетъ, и что мы ни что иное тогда дѣлали, какъ строили истинные замки на воздухѣ.

И въ самомъ дѣлѣ, мы не сошли еще тогда съ горы сей, какъ воспослѣдовало уже нѣкоторымъ образомъ начало разрушенія всѣхъ нашихъ тогдашнихъ замысловъ, и прекрасный нашъ, строимый въ воображеніи, воздушный замокъ началъ разваливаться. И вот-отъ чего и какимъ образомъ. Въ самое то время, какъ мы помянутымъ образомъ, сидючи съ сыномъ моимъ на бугрѣ семъ, наиболѣе воображаемою себѣ будущею деревнею любовались и восхищались, подходитъ ко мнѣ взошедшій вслѣдъ за нами на гору мой староста и говоритъ: «что, судырь, не смѣю вамъ доложить, вотъ энту и энту черту (указывая рукою подъ гору и на то мѣсто, гдѣ мы прокапывали черты и ровички по пашнямъ) провесть изволили вы не по нашей, а чужой землѣ. Этими пашнями владѣютъ Молчановскіе, и чтобъ не стали они спорить. Ѣхавшій теперь мимо насъ мужикъ ихъ, увидѣвъ сіе, проворчалъ что-то себѣ подъ носъ и поскакалъ домой». — «Что ты говоришь! воскликнулъ я, смутившись, и вскочивъ съ своего мѣста: не вправду-ли? И что-жъ вы мнѣ этого не сказали тогда, какъ я тамъ назначалъ?» — «Да меня, судырь, тогда тутъ не было, а бывшіе съ вами люди того не знали». — «Ну, братецъ, сказалъ я на сіе: когда это такъ, то, въ самомъ дѣлѣ, это неловко и до поры до времени еще не годится. Жаль же мнѣ, что я этого не зналъ. Однако, бѣда еще не велика и пособить тому можно. Мѣсто это прихвачено для гуменика, и можно оный и поубавить, и ты побѣгай-ка, мой другъ, туда, возьми людей, и теперь же всѣ прорытыя по чужой землѣ черты и ровики ногами и лопатами заровняй и колушки вбитые всѣ повыдергай, а я посмотрю и подумаю, какъ гуменикъ расположить инако». Выслушавъ все сіе, мужикъ мой и пошол-было внизъ съ горы, но я, остановя [его] и кликнувъ обратно къ себѣ, ему сказалъ: «послушай-ка, мой другъ, какъ отсюда всѣ пашни и межи ихъ видны, то разскажи ты мнѣ подробно, которыя изъ нихъ наши и которыми владѣютъ еще Молчановскіе, или иные наши сосѣди?» — «Извольте, судырь, сказалъ мужикъ и началъ, указывая мнѣ говорить: вотъ эта, эта эта и эта десятины наши, а вотъ эта-Молчановская, эта-Тараковскихъ, а вонъ там-эта опять наша; а вонъ эта-Михайлы Матвѣевича, братца вашего». — «А Язвенцова земля, есть ли тутъ гдѣ?» — «Его тутъ близко нѣтъ, отвѣчалъ мнѣ староста; а есть и его небольшіе клочки въ нашей чертѣ, но они вонъ тамъ, далеко за Голою Ярыжкою». Между тѣмъ, какъ онъ симъ образомъ обо всѣхъ десятинахъ и клочкахъ земли мнѣ разсказывалъ, замѣчалъ я всѣ ихъ въ умѣ моемъ и радовался, что немногіе только развѣ клочки чужихъ пашень войдутъ въ черты, которыя собирался я назначивать подъ поселеніе деревни и крестьянскихъ слободъ, и положилъ убѣгать и того сколько можно, и потому сказалъ старостѣ: «Ну, хорошо, мой другъ, что ты мнѣ это все разсказалъ. Теперь я это знаю и могу уже при назначеніи принимать мои мѣры. Однако, чтобъ мнѣ не позабыть и не ошибиться, то когда я стану тамъ назначать линіи и проводить черты, то подойди и ты, и будь тогда при мнѣ, и тотчасъ скажи, если станетъ въ черты входить чья чужая земля».

Отпустя его, обратился я къ моему сыну и сказалъ: «вотъ какая еще неожидаемость; а я истинно думалъ, что это все наши пашни, а дураку прикащику нашему и не умышлялось о томъ сказать. Хоть бы одно словечко тебѣ, или мнѣ о томъ молвилъ, — такая каналья! Однако, бѣда еще не велика и дѣло тѣмъ не испорчено. Теперь мы хотя и пожмемся и постѣснимъ нѣсколько огороды и сады. Но дай-ка намъ только построиться здѣсь, а то и по неволѣ господа отступятся от своихъ земель и рады еще будутъ, чтобъ мы ихъ вымѣняли на другія свои и просить еще о томъ насъ станутѣ».

Поговоривъ симъ образомъ, сошли мы съ горы и перешедъ опять лѣсъ, приступили къ дѣлу, за которымъ пріѣхали, и начали назначать мѣста подъ слободу и дворы крестьянскіе. Староста нашъ былъ уже безотлучно подлѣ насъ, и я то-и-дѣло спрашивалъ его: «наша ли то, или чужая земля?» И какъ скоро онъ указывалъ мнѣ чужую, то и старался я уже всячески от ней уклоняться. Но какъ въ иныхъ мѣстахъ ни коимъ образомъ не можно было избѣжать, чтобъ не прихватить какихъ-либо полосок и уголковъ чужой земли, то довольствовался я тѣмъ, что не велѣлъ по симъ чужимъ клочкамъ прокапывать ровиковъ, а оставить ихъ такъ впредь, до поры до времени.

Мы провозились симъ дѣломъ до самаго почти вечера; но какъ стало вечерѣть и становиться холодно, то поѣхали мы домой и спѣшили обогрѣвать себя чаемъ. Тамъ не успѣлъ я увидѣть своего прикащика, какъ напустился на него и сталъ его тазать за то, что онъ меня не предостерегъ. Но онъ вмѣсто извиненія, изволилъ тогда, по баскости и дуроломству своему, расхрабриваться и, браня и не уважая сосѣдей, говорить: «чего на нихъ, дураковъ, смотрѣть! вольно имъ было не промѣнивать. Я сколько разъ имъ честью говорилъ: промѣняйте и возьмите у насъ, гдѣ себѣ хотите. Но они и въ устъ не дули, и ни въ коробъ, ни изъ короба, и все не хочется, а вѣдь надобно же когда-нибудь конецъ этому сдѣлать. Какъ ни упрямятся, но принуждены же будутъ это сдѣлать, а не то, такъ и безъ промѣна пропадутъ; дай-ка только намъ переселиться-то туда, посмотрю я, какъ- то они тогда не согласятся!»

Я усмѣхался только, слушая сей вздоръ и смотря на храброваніе моего прикащика, и хотѣлъ-было только ему на слова его отвѣчать, какъ остановилъ меня вошедшій къ намъ староста Андрея Михайловича. «Что ты, мой другъ?» спросилъ я его, мнѣ кланяющагося. — «Что, судырь, я пришелъ вамъ доложить», сказалъ онъ и поостановился нѣсколько. — «А что такое?» подхватилъ я. — «Что, судырь? слышимъ мы, что вы намѣрены переселить вашихъ крестьянъ и переносить и дворъ господскій въ Ложечное на отмежеванную вамъ землю». — «Ну, что-жъ? сказалъ я, это такъ, и я на землѣ моей, что хочу, то и дѣлаю». — «Все это такъ, отвѣчалъ мужикъ, — и состоитъ въ томъ воля ваша, и вамъ намъ не указывать стать; но не вышло-бъ оттого чего-нибудь худаго». — «А чему-бъ такому?» подхватилъ я. — «Что, судырь, не смѣю вамъ доложить, а по родству нашего боярина съ вами грѣхъ будетъ, ежели васъ не остеречь». Сказавъ сіе, опять онъ замолчалъ, а я, смутившись его словами и желая нетерпѣливо дальнѣшее слышать, сказалъ ему: «а что же такое, и от чего остеречь?» — «Что, судырь, я сей только часъ самъ о томъ узналъ и, немедля ни часа, побѣжалъ сюда увѣдомить васъ, что Молчановскіе бунтуютъ, сговариваются и не хотятъ никакъ допускать васъ селиться и грозятъ уголовщиною и дракою. Такъ не было было бы и намъ от того чего дурнаго».

Поразилъ и до крайности изумилъ и смутилъ онъ меня симъ своимъ увѣдомленіемъ, а сына моего еще того больше. Сей и гораздо позадумался, о семъ услышавъ. Что-жъ касается до меня, то какъ ни взволновалась во мнѣ въ минуту сію вся кровь и ни затрепетало сердце, но я столь имѣлъ еще духу, что, принявъ на себя видъ будто сіе меня ни мало не потревожило и не смутило, захохотавъ, сказалъ: «вотъ еще какой вздоръ, и какая нелѣпица и сумасбродчина! Развѣ дуракамъ захотѣлось кнута отвѣдать? Посмотрю я, какъ-то они меня недопускать станутъ, и какъ это можно отважиться имъ на сіе, когда земля сія не только утверждена мнѣ рѣшительнымъ опредѣленіемъ межевой канторы, но и формально мнѣ отмежевана. Развѣ съ ума они всѣ рехнутся. Между тѣмъ, однако, тебѣ, мой другъ, за усердіе твое спасибо». И, обратясь къ человѣку своему, сказалъ: «малый, напои его за это виномъ; онъ постарается и впредь намъ все пересказать, что ни услышитъ и ни узритѣ». А сіе онъ и обѣщалъ охотно.

Со всѣмъ тѣмъ, какъ ни ободрялъ я себя наружно, но въ самомъ дѣлѣ не то у меня на сердцѣ и на умѣ было. Чего добраго? думалъ и говорилъ я тогда самъ въ себѣ, от глупцовъ и дураковъ сихъ все статься можетъ! благо ихъ много. Живутъ они здѣсь безъ всякаго почти начальства, господа ихъ живутъ Бог- знаетъ гдѣ и совсѣмъ почти от нихъ отступились, и управляются они однимъ только старостою, такимъ же несмыслемъ и глупцомъ, какъ и всѣ прочіе. Все свое прибѣжшце имѣютъ они къ этому негодяю, ябеднику и сквернавцу Язвенцову, и долго ли ему ихъ подбить и наустить всему злому!

Симъ образомъ помышляя, не преминулъ и поговорить о томъ съ моимъ сыномъ, также и съ балмочнымъ прикащикомъ моимъ. Сей всего меньше казался быть от того смущеннымъ и, продолжая, по обыкновенію своему, храбровать, говорилъ намъ: «и вы думаете, бояринъ, что это вправду быть можетъ? А я такъ думаю, что ничему тому не бывать. Гдѣ имъ, говнякамъ, на сіе отважиться! Да развѣ у насъ нѣтъ также рукъ и дубинок ? Да поди-ка они къ намъ, поглядимъ, кому Богъ поможетъ. Мы стоять будемъ за правое дѣло и свою землю, а они за неправое». — «Врешь, дурак , подхватилъ я и, унявъ его долѣе вздоръ болтать, сказалъ: «что ни говори, но о семъ надобно подумать хорошенько!»

Симъ окончился тогда сей нашъ шестой день, преисполненный множествомъ происшествій разныхъ, а симъ окончу я и сіе письмо мое, сказавъ вамъ, что я есмь вашъ, и проч.

(Ноября 20 дня 1812 года. Дворениново).

Письмо 282.

Любезный пріятель! Извѣстіе о замышляемомъ Молчановскими крестьянами недопусканіи насъ селиться въ Ложечномъ не выходило у меня во всю почти ночь изъ ума и подало поводъ ко многимъ сужденіямъ и разговорамъ о томъ съ моимъ сыномъ. Мы говорили и про и контро, и полагали и то и другое, но всегда оканчивалось на томъ, что обоимъ намъ не хотѣлось и съ намѣреніемъ нашимъ разстаться, но не хотѣлось и того, чтобъ произошли какіе вздоры, не нажить бы намъ какихъ непріятныхъ и досадныхъ хлопотъ. Итакъ, оставалось избирать середину, и наилучшими мѣрами къ тому казалось то, чтобъ намъ отнюдь не страшиться помянутыхъ угрозъ и, не подавая тому ни малѣйшаго вида, не только продолжать свое начатое дѣло, но и поспѣшить началомъ переселенія и перевозкою туда какого-нибудь строенія, по крайней мѣрѣ, для испытанія и узнанія, какія движенія у нашихъ сосѣдей происходить будутъ, думая и заключая при томъ, что всегда еще время будетъ от намѣренія сего отстать, если требовать будутъ того необходимо обстоятельства.

Итакъ, по наступленіи седьмаго дня, приказавъ всѣмъ мужикамъ поспѣшить въ сей день окончаніемъ всей уборки съ полей хлѣба, дабы имѣть уже свободныя руки, и отправивъ прикащика съ свѣтомъ вдругъ заглаживать всѣ проведенныя по чужой землѣ черты, чего въ прошедшій день староста не успѣлъ сдѣлать, ѣду потомъ самъ туда же для расчерчиванія неоконченнаго еще назначенія мѣстъ подъ крестьянскіе дворы, а между тѣмъ на нѣсколькихъ подводахъ приказываю перевозить туда и одну избу, случившуюся быть праздною и нежилою.

Препроводивъ въ помянутомъ дѣлѣ все дообѣденное время, возвращаюсь я домой съ намѣреніемъ ѣхать опять послѣ обѣда туда же. Но сдѣлавшійся сильный и холодный вѣтръ поудержалъ меня от того, а принудилъ остаться дома, а для окончанія дѣла отправить людей своихъ туда съ прикащикомъ. Тутъ возвращается мой Василій, посыланный для осмотра и приторговки лѣса, и приводитъ меня разсказами своими въ смущеніе и почти нерѣшимость покупать оный. Между тѣмъ, приказываю считать жолуди и нахожу, что оныхъ въ четверик помѣщается до б тысячъ; а въ томъ у насъ и прошолъ весь сей день.

По наступленіи восьмаго и по происшествіямъ своимъ достопамятнаго дня, случившагося тогда 18 сентября, въ который назначено было у насъ основаніе нашей новой деревни, чрезъ поставленіе перевезенной уже туда разобранной избы, велѣлъ я согнать весь народъ и сколько ни было у насъ мущинъ и женщинъ, и по взятіи ими съ собою желѣзныхъ и деревянныхъ лопатъ, нѣсколько телѣгъ и мѣшковъ отвезть въ Ложечное, и тамъ моего пріѣзда дожидаться, не позабывъ приказать имъ, для всякаго случая, запастись и дубинками и цѣпами; а самъ, пославъ за попомъ, до пріѣзда его, занялся сажденіемъ на приготовленныхъ на огородѣ у меня грядкахъ жолудей и посадилъ ихъ ровно 7,000. По пріѣздѣ же попа, поѣхали мы всѣ въ Ложечное и начали служить молебенъ. При которомъ случаѣ особливаго замѣчанія было достойно, что предъ самымъ началомъ служенія, нашего, поднялся такой сильный и порывистый вѣтръ, что погасилъ у насъ всѣ свѣчки, и не можно было никакъ горѣть имъ, почему и принуждены были служить безъ огня, да и при закладкѣ избы такая была буря и вихрь, что не можно было даже мшить оную. Всѣ бывшіе при томъ и замѣтившіе сіе, говорили, что сіе очень нехорошо и не предвѣщаетъ ничего добраго. Я самъ смотрѣлъ на сіе не съ радостнымъ расположеніемъ духа, но примѣчалъ, что симъ сама натура равно какъ предвозвѣщала намъ, что изъ всего нашего предначинанія не выйдетъ, наконецъ, ничего. Что послѣ дѣйствительно и совершилось.

Между тѣмъ, какъ служили молебенъ и закладывали и мшили избу, весь прочій народъ, мущины и женщины, копали землю и начали прудить прудъ въ вершинѣ Лѣснаго Ложечнаго. Я не преминулъ попа и весь народъ перепоитъ виномъ, и оставивъ сей, продолжать свою начатую работу, доѣхалъ самъ съ сыномъ и попомъ домой и угостилъ сего послѣдняго до-сыта. А проводивъ его, поѣхалъ опять и занимался до самаго вечера съ людьми пруженіемъ пруда, и до того утрудился и усталъ, что ввечеру чувствовалъ даже себя нездоровымъ.

Въ послѣдующій за симъ девятый день, натура, не удовольствуясь произведеніемъ наканунѣ сего дня бури и вѣтра, мѣшавшаго намъ и молебенъ служить и закладывать избу, наслала, для помѣшательства намъ въ прудовой работѣ и в становленіи избы, холодное и проливное ненастье. Господи помилуй! и что за диковинка, говорилъ, увидѣвъ оное по-утру: вчера мѣшалъ намъ вѣтръ, а сегодня, смотри, пожалуй, какой дождь и какое, проливное ненастье! «Однако, какъ- нибудь, ребята, надобно достанавлять избу, да и плотину продолжатъ дѣлать».

— «Конечно такъ, сказалъ мнѣ на сіе прикащикъ, которому я сіе говорилъ, я протурилъ уже туда давно всѣхъ людей и они тамъ, надѣюсь, работаютѣ». — «Хорошо, сказалъ я, и ступай же и ты туда, и постарайся, чтобъ успѣть намъ сколько-нибудь сдѣлать. Меня же туда не дожидайтесь, мнѣ что-то не по себѣ, я и къ обѣдни за тѣмъ не поѣду».

Между тѣмъ, какъ они тамъ продолжали работу, пріѣзжаетъ ко мнѣ одинъ изъ тамошнихъ помѣщиковъ г. Скарятинъ Асафъ Сергѣевичъ, вмѣстѣ съ г. Язвенцовымъ. Я говорю съ ними, сдружаюсь съ первымъ и покупаю у него нѣсколько лѣса и унимаю ихъ у себя обѣдать, но они не остаются. Пообѣдавъ же одни съ Павломъ и отправивъ своего Василія къ Скарятину въ лѣсъ, ѣдемъ сами къ Бѣляеву; сидимъ у него весь день и говоримъ обо всемъ, и сей опять насказалъ намъ столько сумнительствъ о землѣ и столько ненадежностей въ промѣнѣ и прочаго, и прочаго, что мы начали сами даже сомнѣваться и почти тужить о томъ, что поспѣшили становить избу. Онъ унимал-было насъ у себя ужинать, но мы не остались, а старались за-свѣтло добраться до двора своего и тамъ отогрѣть себя поболѣе чаемъ. Чѣмъ и кончился нашъ девятый день.

По наступленіи десятаго, слеталъ я по-утру въ Ложечное свое къ работамъ и, нашедъ оныя, производимыя съ добрымъ успѣхомъ, велѣлъ оныя продолжать, а самъ, возвратясь, читаю письмо, полученное безъ меня от г. Салтыкова, тестя и попечителя сосѣда моего г. Тараковскаго. Содержаніе письма сего меня смущаетъ и заставляетъ писать на оное длинный отвѣтъ, который написавъ, поручилъ я Павлу переписать оный, а между тѣмъ собираемся ѣхать къ Язвенцову. Тутъ заѣзжаетъ ко мнѣ г. Левашовъ, добрый и любезный старичокъ. Мы говоримъ съ нимъ о землѣ, но какъ онъ не имѣлъ въ нашей дачѣ ни какого соучастія, то дивился онъ только прочимъ господамъ, моимъ сосѣдямъ, замышляющимъ дѣлать мнѣ помѣшательства всякаго рода. Отпустивъ его и отправивъ письмо къ Салтыкову, ѣдемъ мы съ Павломъ къ Язвенцову. Онъ лебезитъ иугощаетъ насъ, какъ бѣсъ самый, и не открываетъ никакъ и ни въ чемъ прямыхъ своихъ мыслей. Въ самое сіе время пріѣзжаетъ къ нему тамошняго земскаго суда засѣдатель Кандауровъ. Мужики Молчановскіе, узнавъ чрезъ Язвенцова о семъ, явились тотчасъ къ нему и просятъ его тайкомъ на меня. И сей учтивымъ образомъ докладываетъ мнѣ, что мнѣ, безъ дозволенія и безъ вѣдома земскаго суда, не; слѣдовало бы заводить на новомъ мѣстѣ селеніе» Сіе заставило обоихъ насъ нѣсколько думать. Однако, мы сего ни мало не уважили, а по возвращеніи домой совсѣмъ другое обстоятельство заставила всѣхъ насъ думать и привело въ великое смущеніе и недоумѣніе.

Обстоятельство сіе было вотъ какое. Новую свою деревню мы назначили и не только на бумагѣ, но и на землѣ начертили и поставленіемъ избы и самому поселенію сдѣлали начало, а о томъ и позабыли совсѣмъ, что при деревнѣ надобно имѣть и выгонъ для скота необходимо нужный, а сверхъ того и землю всю, а особливо придворную, надлежало неминуемо раздѣлить, и такимъ образомъ на три поля, чтобъ въ каждое изъ нихъ могъ быть прогонъ скоту. Обо всемъ томъ и не ума было намъ до сего дня подумать, а тогда вдругъ, при смотрѣніи на планъ, кинулось намъ сіе въ глаза. Ахъ! батюшки мои, воскликнулъ я, власно какъ изъ нѣкакой дремоты проснувшись, вотъ о выгонѣ-то мы совсѣмъ позабыли. Гдѣ-жъ мы его возьмемъ, и куда, и въ какую сторону назначимъ? Земли такую пропасть и одна усадьба захватила, а ежели и на выгонъ захватить столько-жъ, то и изо всей нашей дачки большая половина ухнетъ, и останется «стрень- брень съ горошкомѣ», и изъ чего же намъ тогда три-то поля дѣлать и какимъ образомъ сдѣлать изъ всѣхъ ихъ прогонъ скоту, и въ деревню, и въ нашу большую степь, отдѣленную от сего нашего звена столь многими и чужими чрезполосными землями?! Сынъ мой, услышавъ сіе, задумался также и потомъ сказалъ: «и подлинно, батюшка, объ этомъ и не ума намъ подумать, а подуматъ объ этомъ очень надобно. Не послать ли намъ за Егоркою и не поговорить ли о семъ съ нимъ? Онъ болѣе всѣхъ, относительно до земель, смыслитѣ». — «И то дѣло», сказалъ я, и тотчасъ послалъ за Егоромъ. По пришествіи его и при вопросѣ, какъ бы намъ симъ дѣломъ уладить лучше, насказалъ и — онъ намъ столько неудобностей, что мы даже начали раздумывать производить наше дѣло вдаль. Однако, вспомнивъ пословицу, что утро вечера мудренѣе, велѣлъ Егору своему приттить къ намъ опять по-утру, а между тѣмъ, чтобъ и онъ подумалъ о семъ хорошенько; да и сами мы располагались тоже сдѣлать. Чѣмъ и кончился сей десятый день пребыванія нашего въ сей деревнѣ.

Во всю ночь подъ одиннадцатый день спали мы не очень спокойно. Множество разныхъ мыслей и сумнительствъ тревожили мой духъ и лишали почти сна, отчего вставши ранѣе обыкновеннаго, посылаю я опять за своимъ Егоромъ и спрашиваю, думал ли онъ, помышлял- ли и не нашел ли какой удобности и средства? «Что, судырь, сказалъ онъ мнѣ на сіе: думать я думалъ и обдумывалъ всё-и-всё, но выходило все, что куда ни кинь, такъ клинъ, и все какъ-то не ладится. Я полагалъ уже и такой случай, чтобъ сосѣди наши и размѣнялись съ нами землями, но не находилъ и въ томъ большой утѣхи, а выходило, что и въ этомъ случаѣ не нажить-бы намъ болѣе наклада, нежели барыша, и не промѣнять-бы намъ ястреба на кукушку!» — «Какъ это?» спросилъ я, удивившись. — «А вотъ какъ, судырь, отвѣчалъ онъ мнѣ: сперва всѣ мы, да и самъ я думалъ, что намъ очень бы хорошо было жить въ Ложечномъ и несравненно лучше, нежели здѣсь, и простора-бъ мы получили больше, и снѣгомъ не стало-бъ насъ тамъ такъ заносить, какъ здѣсь, на юру, и воды-бъ и всякихъ угодей было бы больше; а что всего лучше, то хлѣбъ изо всѣхъ мѣстъ было бы намъ возить туда несравненно ближе и удобнѣе, нежели сюда. Но какъ увидѣли назначеніе тамъ всей новой усадьбы, и сколько она займетъ собою мѣста, то ажно ахнули и совсѣмъ другое думать начали». — «Но, почему же такъ?» спросилъ я его далѣе. — «А вотъ почему, судырь, отвѣчалъ онъ: вамъ извѣстно самимъ, что земля у насъ тамъ, подлѣ Ложечнаго, а особливо, по низамъ самая лучшая и хлѣбороднѣйшая во всей нашей округѣ; нигдѣ въ иныхъ мѣстахъ нѣтъ ей подобной. Не бываетъ такого года, чтобъ на ней хлѣбъ не родился добрый, гдѣ пропадетъ, а тутъ никогда. Ну теперь вся эта наилучшая и хлѣбороднѣйшая земля уйдетъ подъ усадьбы и выгонъ, а и въ другихъ мѣстахъ сосѣди наши вѣрно захотятъ на обмѣнъ, вмѣсто ихъ скверныхъ земель, какія лежатъ въ нашемъ звенѣ повыше и останутся за выгономъ, получить от насъ лучшія и хлѣбороднѣйшія пашни. Такъ не лишиться бы намъ чрезъ то всѣхъ лучшихъ нашихъ земель и не насидѣться бы безъ хлѣба!»

Сими словами онъ меня власно какъ ошпарилъ, и я признаться былъ долженъ, что мнѣ и не ума о семъ подумать, и что онъ говорилъ дѣло. И подумавши нѣсколько, спросилъ я его далѣе: «но какъ же бы ты думалъ, Егоръ? неужели же намъ покинуть начатое дѣло?» — «Въ этомъ воля ваша, отвѣчалъ онъ: и по моему сгаду, чуть ли бы не лучше и прибыльнѣе было остаться при прежнемъ, и такъ, какъ было. А ежели здѣшняя усадьба вамъ неугодна, то не лучше-ль бы сойтить отсюда внизъ, къ рѣкѣ ближе, и поселиться тамъ на выгонной землѣ, подлѣ болота. Этого давно всѣ наши желали и желаютѣ». — «Да развѣ тамъ есть мѣсто поселиться?» спросилъ я. — «Какъ не можно, еслибъ захотѣть только, нашлось бы, кажется, и простора довольно. Но, всего лучше, когда-бъ сами посмотрѣть изволили». — «Хорошо, братъ, сказалъ я, посмотрѣть недолго. Мы сей же часъ туда съѣздимъ. Пойди-ка и вели намъ лошадей готовить, да и самъ приготовь себѣ лошадь, чтобы ѣхать съ нами».

По выходѣ его, слышавшій все сіе сынъ мой, сказалъ мнѣ: «А что, батюшка, чуть ли Егоръ не дѣло говоритъ, и чтобъ вправду не промѣнять бы намъ ястреба на кукушку, и чрезъ всѣ свои хлопоты, труды и убытки не нажить бы болѣе наклада, нежели барыша, а предлагаемое имъ новое мѣсто и мнѣ видѣть очень хочется». — «За чѣмъ дѣло стало, сказалъ я: поѣдемъ вмѣстѣ, и давай скорѣе чай пить».

Между тѣмъ, какъ пили мы подаваемый уже чай, поспѣли, и наши лошади, и хоть было въ сей день туманно и холодно, но мы не смотрѣли уже на то, а поѣхали внизъ, къ рѣкѣ, осматривать мѣсто, ѣздили, ѣздили, измучились и перезябли въ-прахъ, а толку не нашли. Повсюду, встрѣчались намъ многія неудобства и невозможности совершенныя къ поселенію. «Нѣтъ, братъ, говорю я, наконецъ, Егору, какъ ты ни хвалилъ это мѣсто, а оно совсѣмъ не годится, и тѣсно, и слишкомъ низко, и мокро, и нездорово, и вамъ здѣсь еще хуже будетъ жить, нежели на горѣ нашей; а, чуть ли намъ не посвататься еще около Ложечнаго и звена тамошняго, и въ натурѣ поѣздить и поискать средства къ сдѣланію трехъ полей, а о выгонѣ что говорить, его можно по нуждѣ, и поменьше сдѣлать, да и землю назначить подъ него похуже. Поѣдемъ-ка лучше туда». — «Воля ваша», сказалъ на сіе Егоръ.

Итакъ, заѣхавъ на часокъ домой и пообогрѣвшись, поѣхалъ я опять въ степь, изъѣздилъ все свое звено вдоль и поперек , думалъ и гадалъ всячески какъ бы расположить поля, и хотя долго никакъ не клеилось дѣло, но наконецъ нахожу нѣкоторую, хотя далеко несовершенную къ тому удобность; но доволенъ будучи уже и тѣмъ, возвращаюсь домой къ сыну, сказываю ему о томъ и не совсѣмъ еще отстаю от прежняго своего намѣренія.

Настаетъ двѣнадцатый и также по многимъ обстоятельствамъ достопамятный и рѣшительный день. Весь онъ былъ у насъ туманный и пасмурный, не только по натурѣ, но и по духу. Уже съ самаго утра начали мы его провождать не очень весело и колебались въ мысляхъ о томъ, продолжать ли намъ начатое дѣло, или нѣтъ? Чѣмъ далѣе помышляли мы о нашей пересёлкѣ, тѣмъ болѣе находили неудобностей, и почти уже отдумывали въ сей годъ перестроиваться и переходить на новое мѣсто. Но, по крайней мѣрѣ, хотѣлось намъ что-нибудь въ сей свой пріѣздъ сдѣлать, и прорубить хотя сквозь лѣсъ по межѣ просѣку для отдѣленія своей части от сосѣдняго общаго лѣса. Предпріявъ сіе намѣреніе, посылаемъ мы извѣстить, о томъ всѣхъ сосѣднихъ старостъ, также и къ Язвенцову, какъ къ единому бывшему тогда на лицо владѣльцу, хотя имѣющему всѣхъ прочихъ, меньшую часть во владѣніи, дабы они всѣ знали и были сами свидѣтелями, что мы ихъ лѣса трогать не станемъ. Но всѣ сіи господа сказали на-отрѣзъ, что они того не хотятъ, и, вмѣстѣ съ Язвенцовымъ, приходятъ ко мнѣ. Я едва только успѣлъ отобѣдать, и тутъ началось у насъ тотчасъ говореніе, кричаніе и толкованіе. Никогда еще Язвенцовъ не оказалъ своего сквернаго характера такъ много, какъ при семъ случаѣ: былъ самая язва, шильник , плутецъ, негодяй, дерябка и самый негодный и пакостный человѣкъ!. Кричали, кричали., говорили, говорили, но кончилось тѣмъ, что всѣ они не хотѣли не только допустить меня селиться, но ни же прорубать самую просѣку. И на томъ и разстались съ досадою.

Все сіе ясно доказало тогда мнѣ, что от пересёлки наживемъ мы себѣ только множество хлопотъ, досадъ и убытковъ, а пользу очень малую, и дѣйствительно- болѣе наклада, нежели барыша, не только впредь, но и при самомъ началѣ приходилось цѣлаго годоваго дохода лишиться. При таковыхъ неладицахъ взяло меня превеликое раздумье. Уже не оставить- ли весь прожектъ? думаю и говорю я самъ въ себѣ; уже не оставить ли на прежнемъ мѣстѣ? Думаю и, ходя взадъ и впередъ по горницѣ, помышляю о томъ, какъ бы распространить тутъ свою усадьбу. Замышля иные дворы переставить и на ихъ мѣсто перенести свой дворъ и хоромцы, говорю и совѣтую о томъ съ сыномъ. Сему того не хочется. Ему полюбилось новоназначенное въ Ложечномъ мѣсто и не хочется съ нимъ разстаться. Говорю о томъ съ стряпчимъ своимъ, Васильемъ, но и тотъ — ни то, ни сё. Всѣ говорятъ, что намъ поставленную уже тамъ избу назадъ перевозить и начатое дѣло оставить будетъ стыдно. Я самъ чувствую то: досадую самъ на себя, что поспѣшилъ; досадую на всѣхъ, и въ досадѣ своей поогорчилъ даже самого своего сына и оканчиваю день сей скукою, и рѣшившись хотя ничего вдаль не производить, но поставленную избу тамъ оставить.

Наконецъ, настаетъ тринадцатый и послѣдній день тогдашняго пребыванія нашего въ сей деревнѣ. Отѣ разболѣвшагося у меня зуба во всю ночь спалъ я очень дурно. Вставши, посылаю я своего Василья къ Язвенцову, чтобы выслалъ онъ людей рубить просѣку. Василій пошолъ, но ничего не сдѣлалъ. Между тѣмъ пошолъ проливной дождь. Думаю, что дѣлать? Хотѣлъ-было усилиться и насильно прорубить просѣку, но, подумавъ-погадавъ, для избѣжанія ссоры и сіе отдумалъ и положилъ остаться еще до времени при прежнемъ основаніи и обстоятельствахъ. Въ самое сіе время приходитъ ко мнѣ мельник съ нѣкоторыми просьбами; но я не соглашаюсь уже самъ ни на что въ удовольствіе Язвенцову.

Рѣшившись помянутымъ образомъ оставить всѣ свои затѣи, и по краткости остававшагося до срока уже немногаго времени, сталъ я поспѣшать дѣлать кое- какія прочія хозяйственныя распоряженія, и взявъ прикащика, пошолъ указывать ему-что-и-что ему, по отъѣздѣ моемъ, во дворѣ поправить и перестроить. Потомъ дѣлаю обо всемъ нужныя распоряженія, переписываю скотъ, хлѣбъ и все прочее, перебираю невѣстъ и жениховъ, рѣшу судьбу оныхъ, собираюсь къ отъѣзду и назначаю къ тому послѣдующій день.

Итакъ, препроводивъ въ сей разъ въ деревнѣ сей 13 или 14 дней, и переписавъ по-утру еще кое-что, а особливо отдаточную въ наемъ землю, отправились мы 24 сентября въ обратный путь, не сдѣлавъ въ сей разъ ничего инаго, какъ только узнали всѣ обстоятельствы, купили нѣсколько лѣса на перестройку, насѣяли жолудей, велѣли кое-что перестроить и взяли мѣры, что намъ впредь дѣлать. Признаюсь, что таковыя во всемъ неудачи и помѣшательствы, сдѣлавшія все наше тогдашнее пребываніе тщетнымъ и всѣ труды, сопряженные съ пріѣздомъ туда, безполезными, были мнѣ очень прискорбны и чувствительны; но нынѣ, судя о бывшихъ впослѣдствіи времени разныхъ тамъ съ землями нашими происшествіяхъ, перемѣнахъ и обстоятельствахъ, вижу, что самая судьба, или Промыслъ Господень воспрепятствовали намъ произвесть тогдашнее намѣреніе наше въ дѣйство и учинили сіе не ко вреду, а къ существенной пользѣ нашей, и что намъ тогда не роптать на случай и не досадовать на неудачу, а благодарить бы судьбу надлежало, что все такъ, а не инако сдѣлалось.

Ну, теперь разскажу я вамъ и объ обратномъ нашемъ путешествіи. Было и оно также, подъ стать ко всему прежнему, сопряжено со многими непріятностями и досадами, и въ самый первый день имѣли мы ихъ уже нѣсколько. Мы выѣхали со двора довольно еще рано и доѣхали уже не на Расказы, а прямо чрезъ степь на Коптево и Кузменки. Утро въ сей день было туманное, а потомъ пошолъ сильный дождь и началъ мочить насъ ужаснымъ образомъ. Самое сіе произвело уже чувствительную непріятность, которая увеличилась еще тѣмъ, что мы, ѣдучи обыкновенными дурными степными дорогами, въ туманѣ какъ-то сшиблись съ настоящей и заѣхали въ сторону, и потому пріѣхали въ Коптево уже не рано, гдѣ пообѣдавъ и выкормивъ лошадей и продолжая свой путь, чуть-было не полетѣли мы въ одномъ мѣстѣ съ превысокаго моста стремглавъ, съ своею каретою. Мостъ сей былъ черезъ одинъ широкій долъ съ водою, предлинный и превысокій, деревянный; и как онъ былъ намъ довольно знакомый, то мы, ѣдучи по гладкой и хорошей дорогѣ, почти уже въ сумерки, и разлетѣлись прямо на него и взъѣхали уже до половины онаго, но тутъ, хвать, онъ сажени на двѣ на самой срединѣ разобранъ и мы чуть-было- чуть не полетѣли стремглавъ въ сію пропасть. Переднія лошади, не болѣе какъ на поларшина, остановились от сей прорвы, и для насъ превеликая была коммиссія отдвигать карету и кибитку задами назадъ, ибо, по узкости моста, повернуться имъ никакъ было не можно, и на-силу-на-силу кое-какъ уже отодвинули; и потомъ принуждены были далеко объѣзжать всю сію лощину кругомъ и около, и потому пріѣхали ночевать въ село Знаменское уже ночью.

Избавившись благополучно от сей очевидной опасности и переночевавъ въ помянутомъ селѣ, встали мы съ свѣтомъ вдругъ и доѣхали уже скоро до села Кузменок , на рѣкѣ Цнѣ и при концѣ славнаго Тамбовскаго вала сидящемъ. Съ сего мѣста поѣхали мы не обыкновенною большою дорогою на Тамбовъ, а поворотили влѣво. Одинъ тамошній помѣщикъ, живущій въ нѣсколькихъ верстахъ от сего села и намъ очень знакомый и нами любимый, а именно тотъ самый г. Солнцевъ, племянникъ госпожи Бакуниной, съ которымъ мы часто въ Богородицкѣ видались и были съ нимъ очень дружны, взялъ съ насъ клятвенное обѣщаніе, чтобъ намъ во время путешествія нашего въ Тамбовскую деревню къ нему въ деревню заѣхать и съ нимъ повидаться, и далъ намъ, обѣщавшимъ то, и записку, гдѣ отыскать его селеніе, называемое Барщовкою. И какъ намъ поворачивать надлежало изъ сего села, мы же не знали тутъ дороги, то и принуждены мы были нанять проводника, который насъ и довелъ до онаго. Но что-жъ? Такая бѣда, что и тутъ случись неудача! Мы нашли одну только старушку, мать г. Солнцева, а самъ онъ находился въ то время въ Тамбовѣ. Господи! какая досада! Вѣдали бы, не забивались туда и довольно далеко въ сторону но, нечего было дѣлать! Потуживъ и погоревавъ, остаемся мы у старушки обѣдать. Она угощаетъ насъ, какъ друзей своего сына, и унимала-было ночевать. Однако, мы не остались, а пользуясь хорошею, бывшею въ тотъ день погодою и взявъ у ней проводника, поѣхали далѣе, пробираясь уже проселочными дорогами и такими мѣстами, которыми мы никогда еще не ѣзжали, прямо на Козловъ. Дорога была изрядная, селенія частыя, положенія мѣстъ ровныя и пріятныя. Мы ѣхали черезъ селенія Іоксаль, Новосильцово, Куньи-Липяги и Дубровку, и въ сей послѣдней обмеркнувъ и ночевали.

Въ послѣдующій за симъ день перемѣнялась погода и сдѣлалось превеликое ненастье и повсюду грязь такая, что мы на-силу доѣхали до Сурёны и принуждены были кормить лошадей въ селѣ Вечесловѣ. Тутъ случилось намъ пристать у попа, и онъ кормилъ насъ своимъ праздничнымъ и сытымъ обѣдомъ, ибо у нихъ случился тогда годовой праздникъ Ивана Богослова. А послѣ обѣда доѣхали, хотя и рано еще, до Козлова; но, за грязью, остановились тутъ ночевать, и тѣмъ паче, что надобно намъ было перемѣнить лошадей, которыя насъ подвозили, и за другими посылать въ нашу Козловскую деревню Ендовище, и которыхъ мы на-силу дождались, пріѣхавшихъ едва къ свѣту. Грязь ужасная, И дорога сдѣлалась самою скверною и дурною. Отправившись изъ Козлова, не смотря на всю дурноту дороги и продолжавшееся ненастье, поспѣли мы кормить лошадей на Хоботъ; а какъ оттуда дорога сдѣлалась получше, то доѣхали къ ночи до Ранибурга. Тутъ перепугала-было насъ одна изъ лошадей нашихъ. Вздумала-было такъ занемочь, что мы думали, что она околѣетъ. Надобно же было и тутъ чему-нибудь сдѣлаться! Однако, по счастію, и сей непріятности мы скоро и удачно избавились. Мнѣ какъ-то приди въ голову велѣть ей въ ноздри дунуть табаку: она стала от того чихать, и ей тотчасъ полегчѣло, и она оправилась.

Въ слѣдующій за-симъ день, по бывшей опять хорошей погодѣ, имѣли мы ѣзду успѣшную, такъ что, покормивъ въ селѣ Остаповѣ лошадей, поспѣли еще засвѣтло ночевать въ Донковъ, не имѣя насемъ переѣздѣ ни какихъ непріятностей и противныхъ приключеній. Отсюда надѣялись мы въ слѣдующій день поспѣть ночевать уже въ наше волостное село Михайловское. Но не такъ сдѣлалось, какъ мы думали. Натура съ нами не спросилась и положила тому не только непреоборимую преграду, но чуть-было не подвергла въ смертельную опасность. Не успѣли мы изъ Донкова выѣхать, что было еще на разсвѣтѣ, какъ пошолъ сперва маленькій снѣжок , который мы ни мало и не уважили, а почитали то обыкновеннымъ зазимьецемъ и дивились еще, что снѣгъ показался намъ такъ рано, иеще 29 сентября. Но снѣгъ нашъ, мало-помалу увеличиваясь, превратился скоро въ порядочную мятель. Не успѣли мы проѣхать Малинки и выбраться на чистую степь къ селу Ивановскому, какъ вдругъ сдѣлалась такая жестокая и многоснѣжная вьюга на жестокомъ морозѣ, каковыя рѣдко посреди самой зимы бываютъ. Словомъ, от густоты снѣга за нѣсколько сажень впереди было ничего не видать, а бѣдные наши люди, ѣдущіе совсѣмъ еще въ лѣтнемъ платьѣ и еще въшляпкахъ и безъ всякихъ шубъ, не знали какъ уже от вьюги и куры укрываться и кое-какъ прятали лица и руки свои подъ кафтаны. Что касается до насъ, то намъ въ каретѣ было хотя не такъ холодно, какъ имъ, но видѣть все сіе было крайне непріятно. «Ахти! говорили мы то-и-дѣло съ сыномъ: какая напасть! И какъ быть, если вьюга эта не уймется? ѣхать намъ еще далеко до Ивановскаго, а мятель дѣлается самая смертоносная». Говоримъ кучеру, чтобъ они какъ-можно поспѣшали. «Спѣшимъ, судырь, и такъ, но мочи нѣтъ терпѣть стужи, околѣли въ-прахѣ». — «Какъ-нибудь ребята, укрывайтесь», говоримъ. Но они отвѣтствуютъ: «и рады бы, но не чѣмъ а вонъ форрейтеръ едва сидитъ на лошади, того и смотримъ, что свалится; а колеса на-силу вертятся от снѣга, налѣнувшаго къ нимъ; самый деготь от мороза стынетѣ». — «Какъ-нибудь, какъ-нибудь, ребятушки, поспѣшайте до Ивановскаго, тамъ обогрѣемся, и авось-либо вьюга и буря поутихнетѣ». Но, статочное ли дѣло: она не только не утихала, но еще часъ-отъ-часу увеличивалась, и наконецъ, такая поднялась и понесла, что и мы уже трухнули. На несчастіе въ самое то время перервись что-то въ упряжѣ и необходимо надобно было остановиться и кучеру сойтить съ козелъ для поправки. «Что такое, что такое? закричали мы: ахти, не испортилось ли что?» И обмерли и спужались. «Нѣтъ, судырь, отвѣчаетъ намъ едва говорящій от стужи кучеръ: не испортилось, а перервалось вотъ бездѣлка; свяжемѣ». — «Ну, связывай же, ради Бога, скорѣй», говоримъ. — «И радъ бы скорѣй, отвѣчаетъ онъ, но нельзя, все обмерзло, околенѣло и обледенѣло от мороза, а руки почти отморозилъ и не гнутся». — «Экая бѣда! говоримъ мы, но, пожалуйста, поспѣши, мой другѣ». — «Спѣшу и такъ, судырь, сколько можно, но эта бѣда еще сносная, а вотъ бѣда будетъ, если къ несчастію, да что- нибудь теперь изломается, или испортится у насъ, тогда хоть ложись, да и умирай». — «Сохрани насъ от того Господи», говоримъ. И рады были, что онъ кое-какъ перервавшееся связалъ и опять, сѣвъ на козлы, поѣхалъ. И какъ вьюга и мятель еще больше усиливались, а ѣхать было до села еще далеко, то говорили мы ему, чтобы онъ не жалѣлъ лошадей, а погонялъ и ѣхалъ какъ-можно скорѣе. Мы и подлинно полетѣли, а не ѣхали уже тогда, и въ насъ души не было от страха и боязни, чтобъ чего у насъ не испортилось, и чтобъ люди не зазябли и не отморозили у себя ушей, носовъ, рукъ и ногъ. И какой контрастъ былъ между прежнимъ переѣздомъ нашимъ чрезъ сіе обширное поле и теперешнимъ! Тогда ѣхали мы, утѣшаясь красотами натуры, пріятными разговорами и чтеніемъ любопытной книги и въ полномъ удовольствіи душевномъ; а теперь-въ неизобразимомъ смущеніи и ежеминутномъ гореваніи, что ѣхать намъ было еще далеко, и боязни, чтобъ намъ на степи сей не замерзнуть! Единое утѣшеніе оставалосьнамъ то, что видимыя по обѣимъ сторонамъ дороги кошолкиуказывали намъ путь и не давали сбиться совсѣмъ [съ] дороги. Наконецъ, дошло уже до того, что людямъ нашимъ не въ могуту уже стало становиться, они покрехтывали уже очень-и-очень, а мы удвоили еще свое гореваніе о томъ, что еще намъ ѣхать далеко и, по мнѣнію нашему, не меньше еще верстъ двухъ доставалось. Но какъ обрадовались всѣ мы и въ какой восхитительный восторѣ пришли, когда въ самое сіе наиопаснѣйшее время вдругъ увидѣли предъ собою гумны и первые изгороди села Ивановскаго. Слава, слава Богу! закричали мы, крестились и не вѣрили почти глазамъ своимъ. Тутъ хотя и съ великимъ трудомъ надлежало намъ проѣзжать по занесенному снѣгомъ превеликими сугробами проулку, но сіе куда уже ни шло, пробрались кое-какъ и чрезъ оный, и ну скорѣе къ первому двору, занесенному также сугробами, и бѣжать всѣ въ избу обогрѣваться.

По счастію попалась намъ изба теплая, довольно чистая и просторная. Итакъ, ну, мы скорѣе отпрегать лошадей, прятать ихъ от мятели подъ сарай, а сами варить себѣ чай и отпиваться онымъ, а между тѣмъ готовить себѣ обѣдъ. Пріѣхали мы туда, хотя еще до полудня; но какъ мятель и вьюга не только не унималась, но еще увеличивалась, то о дальнѣйшемъ продолженіи въ тотъ день путя и помыслить было не можно, и хозяинъ хоть радъ и не радъ намъ былъ, но мы, безъ дальнихъ околичностей, сказали ему, что мы пробудемъ у него весь тотъ день и ночуемъ. Онъ стал-было намъ говорить, что у нихъ въ это время годовой праздникъ, и не помѣшают ли намъ приходящіе къ нему, по обыкновенію, гости, но мы тотчасъ успокоили его, сказавъ, что мы ни мало не помѣшаемъ ему угощать своихъ гостей, а довольны будемъ, если только удѣлитъ онъ намъ уголокъ въ переднемъ углу, предъ окошечкомъ; гдѣ и подлинно усѣвшись, препроводили мы весь тотъ день въ читаніи книжекъ, давъ ему волю глупыми угощеніями своими приходящихъ къ нему гостей по своей волѣ заниматься; на что смотрѣли и сами мы, какъ на невиданное еще никогда зрѣлище, съ особливымъ любопытствомъ, и не могли странности обычаевъ ихъ, принужденности въ обрядахъ и глупымъ ихъ этикетамъ и угощеніямъ довольно надивиться. Все оно состояло наиболѣе въ единомъ подчиваніи ихъ брагою и пирогами, и глупые обряды ихъ при томъ ажно намъ прискучили и надоѣли. Однако, какъ ни мѣшали они намъ тѣмъ въ нашемъ чтеніи, но мы, скрѣпя сердце, сидѣли уже молча и давали имъ волю дурачиться сколько хотѣли.

Переночевавъ тутъ и проспавъ ночь уже не въ каретѣ, а въ теплѣ, обрадовались мы, увидѣвъ по-утру, что мятель наша утихла и небо прояснилось. Но нанесенное повсюду великое множество снѣга, и видимые вездѣ страшные сугробы онаго, озаботили насъ чрезвычайно. Мы не знали, какъ намъ будетъ ѣхать на колесахъ, и боялись, чтобъ гдѣ-нибудь въ сугробахъ не обвязнуть. Но какъ перемѣнить было не чѣмъ, то погоревавъ, потащились мы кое-какъ, и хотя съ неописаннымъ трудомъ, но благополучно дотащились до своего волостнаго села Михайловскаго, и гораздо уже за-полдни, ибо поспѣшить ѣздою никакъ было не можно. Тутъ покуда намъ грѣли чай и готовили обѣдъ, постарались мужички наши снабдить насъ свѣжими лошадками, поелику наши слишкомъ уже умаились. Но покуда ихъ собирали и мы обѣдали, прошло болѣе двухъ часовъ времени, и намъ, какъ ни хотѣлось-было поспѣть въ тотъ же день въ Богородицкъ, но того, за множествомъ вездѣ нападшаго снѣга и крайне тяжелой дороги, никоимъ обрядомъ учинить было не можно, и мы едва- едва успѣли только доѣхать до деревушки Крутой, гдѣ и принуждены были остаться ночевать.

Теперь скажу я нѣчто странное и удивительное, что, какъ ѣдучи въ Тамбовъ, въ сей деревушкѣ при спускѣ съ крутой горы на мостъ, случилось съ нами первое несгодье, имѣвшее вліяніе на всю нашу дорогу и причинившее намъ много хлопотъ, досадъ и остановокъ, такъ надобно же было случиться и при теперешнемъ переѣздѣ черезъ самый тотъ же оврагъ и на самомъ томъ же мѣстѣ опятъ съ нами небольшому хотя, но такому несгодью, которое и понынѣ еще мнѣ чувствительно, и было уже самое послѣднее во всю нашу дорогу. Тогда лошади начали бить и понесли кибитку нашу съ горы и опрокинувъ ее изковеркали и колесо повредили, а въ сей разъ, при самомъ въѣздѣ на ту же самую гору, и карета и лошади такъ въ множествѣ нанесеннаго снѣга увязли, что начавши бить и валяться, чуть-было карету съ нами не опрокинули, и мы безъ памяти принуждены были изъ ней по поясъ въ сугробъ выскочить; а для вытаскиванія кареты и лошадей согнать всѣхъ людей въ деревнѣ.

Но сіе было еще не все, и дальняго уваженія не стоило, а досаднѣе мнѣ и чувствительнѣе всего было то, что я, при семъ выпрыгиваніи изъ кареты, потерялъ четвертую и послѣднюю часть одной прелюбопытной французской книжки, которую я тогда дорогою читалъ, и переѣздъ сей остановилъ меня на самомъ любопытнѣйшемъ мѣстѣ. Прахъ ее знаетъ, какъ она тогда, при выхожденіи нашемъ изъ кареты, вырониласъ и въ снѣгу такъ затопталась, что сколько мы ни перерывали тогда и послѣ весь снѣгъ, и сколько ни искали, но не могли ее найтить, и книжка сія и теперь у меня безъ конца и недочитанная; а къ вящей досадѣ, не могъ я ее и у другихъ нигдѣ полную найтить.

Переночевавши тутъ, доѣхали мы на утріе уже рано до Богородицка и тѣмъ окончили сіе, толь многими непріятностями и противностями преисполненное, путешествіе. А съ нимъ окончу я и письмо мое, сказавъ вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Ноября 21 дня 1812 года. Дворениново).

55 ГОДЪ МОЕЙ ЖИЗНИ. Письмо 283.

Любезный пріятель! Какъ мы въ послѣдній день путешествія своего ночевали только за 18 верстъ от Богородицка, то, вставши до-свѣта и не смотря на всю дурноту дороги, успѣли мы пріѣхать къ роднымъ своимъ еще къ чаю. Тутъ едва лишь успѣлъ съ ними поздоровкаться, какъ и принужденъ былъ въ ту же минуту спѣшить одѣваться и иттить во дворецъ. Сказали мнѣ, что у насъ находился тогда нашъ директоръ, пріѣзжавшій для переоброчки земли, и что, кончивъ свое дѣло, собрался въ самый тотъ часъ уже къ своему отъѣзду. Итакъ, надобно было спѣшить, чтобъ его застать, къ нему явиться и поблагодаритъ его за отпускъ.

Г. Юницкой принимаетъ меня хорошо, ласковъ, дружелюбенъ, доволенъ скорымъ моимъ возвращеніемъ и говоритъ со мною обо всемъ и обо всемъ. Я нашолъ у него многихъ господъ пріѣзжихъ дворянъ: Толбузина, Шушерина съ сыномъ, Кокошкина и всѣхъ нашихъ городскихъ, и всѣ мы провожаемъ г. Юницкаго, въ тотъ же часъ от насъ поѣхавшаго. По отъѣздѣ его, всѣ господа зашли ко мнѣ, гдѣ нахожу я и г. Жданова. Всѣ мнѣ рады, всѣ довольны и веселы, а болѣе всѣхъ мои домашніе родные, которые почти меня еще не видали. Пошли опросы и распросы о нашемъ путешествіи и сожалѣнія о томъ, что захватила насъ такая стужа и непогода. Я разсказываю имъ о нуждѣ, нами претерпѣнной, и всѣ принимаютъ въ чувствованіяхъ нашихъ соучастіе; но скоро всѣ посторонніе гости от насъ разъѣхались и остался только мой зять, съ княземъ Кропоткинымъ, и г. Ждановъ. Привозятъ ко мнѣ от лѣкаря цѣлую кучу газетъ, полученныхъ въ мое отсутствіе. Я начинаю ихъ читать, слышу и узнаю множество новыхъ вѣстей, провожу день сей съ удовольствіемъ.

На утріе, проводивъ от себя своего зятя съ родственникомъ его, княземъ Кропоткинымъ и оставшись одинъ съ своими домашними и г. Ждановымъ, который былъ у насъ почти безвыходно, и оставивъ его заниматься съ моимъ сыномъ дружескими ихъ между собою разговорами, принялся я вплотную читать всѣ газеты, и на-силу ихъ всѣ промололъ. Не успѣлъ я сіе кончить, какъ отдаютъ мнѣ домашніе мои пакетъ, полученный безъ меня, и вскорѣ послѣ нашего отъѣзда изъ Экономическаго Общества. Родные мои въ суетахъ и позабыли- было объ немъ и тогда только вспомнили. Я любопытенъ былъ видѣть, что пишетъ ко мнѣ г. Нартовъ. Но нашолъ опять все его письмо, наполненное новыми требованіями и вновь налагаемыми на меня коммиссіями, и коммиссіями пустыми и для меня отяготительными и къ выполненію неудобными. Почему и не произвело оно мнѣ никакого удовольствія, а возобновило только прежнюю мою на Общество досаду. Дались ему проклятыя окаменѣлости и дѣтскія сіи игрушки! И оно не преставало мнѣ отдуху не давать оными, хотя я уже нѣсколько разъ писалъ, что ихъ у насъ нѣтъ, и что взять ихъ мнѣ негдѣ.

Изъ всѣхъ писемъ, сколько ни получалъ я ихъ изъ Экономическаго Общества, ни которымъ я такъ мало доволенъ не былъ, какъ симъ. Требованія его выходили уже изъ предѣловъ, и чѣмъ далѣе, тѣмъ дѣлались отяготительнѣйшими. Не довольно еще того, чтобъ присылать от себя пустые вздоры и за ними хлопотать и мучиться, но восхотѣлось еще имъ, чтобъ я верстъ за двѣсти или болѣе ѣхалъ нарочно, и тамъ искалъ ихъ деревни Черничной, ѣздилъ по мужикамъ, распрашивалъ, выбиралъ, ходилъ, самъ искалъ, жилъ бы для сего нѣсколько дней и, набравъ всякаго вздора возъ, нанималъ бы повсюду и отправлялъ къ нимъ, а все сіе на что и для какой пользы?.... Богу было извѣстно! Истинно они сами не знали, чего хотѣли и чего требовали, и были даже безстыдны въ своихъ требованіяхъ, и всего паче противъ меня.

Относительно до меня могли бы они довольно быть и однимъ тѣмъ, что я къ нимъ писалъ и посылалъ свои сочиненія, а от такихъ вздоровъ хотя бы пожаловали они меня и освободили. Довольно было и безъ меня другихъ господъ членовъ, недѣлающихъ ничего и могущихъ на досугѣ пересылать къ нимъ такой вздоръ и забавлять ихъ тѣмъ, какъ малыхъ ребяток . Словомъ, я долженъ признаться, что сія вновь налагаемая на меня коммиссія была мнѣ не только непріятна, но я взиралъ на сіе съ справедливымъ негодованіемъ, и всего меньше на умѣ имѣлъ, когда-нибудь ее исполнить, и тѣмъ паче, что мнѣ дѣйствительно мѣсто сіе было неизвѣстно, а я не могъ нигдѣ найтить рѣчки и деревни Черничной на ландкартахъ, прославившейся нынѣ и недавно толь много одержанною надъ французами тутъ побѣдою.

Со всѣмъ тѣмъ, какъ и прямо отказаться от оной было неловко, а надобно было соблюсти какую-нибудь благопристойность, то разсудилъ я поспѣшить къ нимъ на сіе письмо отвѣтствовать, и въ ономъ изъяснить только неудобность къ сему исполненію и совершенную невозможность къ совершенію того тогдашнею же еще осенью, какъ того препочтенному Обществухотѣлось, и что было уже слишкомъ жарко. Итакъ, написалъ я къ нимъ письмо и далъ онымъ учтивымъ образомъ знать, чтобъ они на меня въ семъ дѣлѣ не много надѣялись.

Между тѣмъ, какъ я писаніемъ сего письма занимался, наступилъ у насъ день имянинъ сына моего. Мы не преминули его попраздновать, и кой-кто изъ друзей, посѣтившихъ насъ въ сей день, помогли намъ препроводить его весело, и ввечеру, по своей вѣрѣ, и потанцовали. Наступившій же за симъ 5 день октября сдѣлался достопамятнымъ тѣмъ, что въ оный начала-было судьбы дочери моей Настасьи рѣшаться. Воспослѣдовало въ оный съ стороны г. Жданова первое предложеніе о принятіи его въ наше семейство. Посредникомъ къ тому употребленъ былъ нашъ лѣкарь. Онъ пріѣхалъ нарочно за тѣмъ ко мнѣ, и началъ-было вслухъ и при всѣхъ, бывшихъ тогда и многихъ еще у насъ гостяхъ, говорить свою аллегорію. Какъ мы сего уже нѣкоторымъ образомъ ожидали, то я догадался тотчасъ за чѣмъ прилетѣлъ ко мнѣ лѣкарь, и не успѣлъ онъ начать свою аллегорію, какъ затрепетало у меня сердце, и я едва-едва успѣлъ уйтить изъ комнаты, для прерванія его разговора, и дать ему знак , чтобъ онъ при людяхъ ничего не болталъ. Послѣ чего переговорили мы съ нимъ наединѣ въ моемъ кабинетѣ, однако, ничего еще точнаго не положили и не сдѣлали, а дѣло, такъ сказать, только-что наклюнулось. Всѣ гости мои послѣ обѣда разъѣхались, а вмѣстѣ съ ними сошелъ и весь снѣгъ нашъ и сдѣлалась опять осень. Никто изъ гостей сихъ такъ пріятенъ намъ не былъ, какъ г. Солнцевъ, самый тотъ, къ которому въ домъ мы заѣзжали. Онъ, не зная ничего о томъ, проѣхалъ тогда изъ Тамбова прямо къ теткѣ своей, госпожѣ Бакуниной, и какихъ сожалѣній ни изъявлялъ онъ, услышавъ от насъ, что мы у него въ домѣ были и его не застали, и сколько разговоровъ было у насъ съ нимъ о всякой всячинѣ! Съ г. Ждановымъ мы ничего хотя не говорили, однако, давали знать, что предложеніе его намъ непротивно.

Послѣдующій за симъ и послѣдній моего 54 года день прошелъ у насъ тихо и смирно. Мы проводили все утро одни и въ разныхъ упражненіяхъ, и я переписывалъ выше сообщенное письмо къ Нартову. Г. Ждановъ у насъ въ сей день не обѣдалъ, а былъ у лѣкаря и добивался въ разсужденіи начатаго дѣла толка, но не могъ получить никакого, такъ какъ и слѣдовало, ибо я сказалъ только лѣкарю, что я поговорю и посовѣтую о томъ наперёдъ съ своими родными. Сіе принудило г. Жданова, по пріѣздѣ его къ намъ, ввечеру начать говорить о томъ съ моимъ сыномъ; но и сей не могъ ему сказать ничего еще рѣшительнаго, и далъ слово спросить о томъ у насъ и поговорить съ нами; что онъ и не преминулъ учинить. Въ самое то время заѣхалъ къ намъ гость, другъ нашъ Яковъ Кузьмичъ Кузьминъ и помѣшалъ имъ говорить.

На утріе совершилось мнѣ 54 года от рожденія и начался 55 годъ моей жизни. Мы праздновали его болѣе духовно, нежели наружно. По-утру былъ у насъ молебенъ, а тамъ ѣздилъ я къ обѣднѣ и принесъ Богу моему за всѣ прожитые дни благодареніе. Обѣдали у насъ только г. Ждановъ и Кузьминъ. Относительно до перваго былъ у насъ въ сей день общій фамильный совѣтъ. И какъ всѣ члены нашего семейства были согласны, да и сама невѣста не отговаривалась, то чрезъ Павла и объявили мы г. Жданову общее наше на принятіе его въ наше семейство согласіе, и чрезъ то Настасью свою, так-сказать, помолвили. Послѣ чего онъ, пробывъ у насъ дни два еще, и погналъ въ свою деревню дѣлать къ замышляемой женитьбѣ свои пріуготовленія. Все сіе происходило, однако, безъ огласки и не публично, а нѣкоторымъ образомъ еще втайнѣ, поелику публичнаго и обыкновеннаго сговора еще не было.

Послѣ сего, едва только прошло три дня и я только-что началъ сочинять одну піэсу, для отсылки въ Экономическое Общество, по требованію онаго и по моему обѣщанію, какъ, гляжу — смотрю, несутъ ко мнѣ съ почты опять уже и не только одно, но цѣлыхъ два письма, и съ двумя еще посылками изъ Экономическаго Общества. Я удивился тому чрезвычайно и не зналъ, что это значило. Но прочитавъ оба письма, увидѣлъ, что содержали они въ себѣ новыя задирки и прислуги Общества, для задобренія меня и преклоненія какъ — можно къ дальнѣйшей съ нимъ перепискѣ. Одна посылка состояла въ кускѣ симферопольской сукноваляльной земли, а другая въ ящикѣ съ вазиною (sic) рожью. Обѣ онѣ посланы не вдругъ, но мною получены въ одно время.

Письмо сіе было хотя от г. Нартова, но писано не его собственною рукою. Оно было для меня не противно. Ворсяную щотку завесть, дѣйствительно, имѣлъ я давно уже желаніе, а потому обѣщаніе сѣменъ было для меня пріятно. Что-жъ касается до сукноваляльной земли, то присланный кусокъ былъ небольшой. Я разсматривалъ его съ особливымъ любопытствомъ и оный мнѣ показался совсѣмъ отмѣннымъ от нашей синей глины. Возлагаемую коммиссію, чтобы ее сравнять съ своею и испытать, я вознамѣрился исполнить, а не менѣе положилъ и своей послать скорѣе нѣсколько, для разсмотрѣнія Обществу, чего ради велѣлъ тот- часъ принести къ себѣ своей и вырѣзалъ для сего кирпичик изъ оной. Что-жъ касается до втораго письма, то было оно написано самимъ г. Нартовымъ.

Присылка помянутой вазиной (sic) ржи была мнѣ также не противна. Я охотно вознамѣривался предпріять съ нею опытъ и жалѣлъ, что прислана она была ко мнѣ поздно, однако, не утерпѣлъ, чтобъ не- много ее на опытъ и тогда же не посѣять.

Впрочемъ, какъ надобно было о полученіи сихъ посылокъ и писемъ увѣдомить и на сіе отвѣтствовать, то спѣшилъ я окончить начатое сочиненіе о плодородіи тогдашняго года въ тамошнихъ мѣстахъ, и оное удалось мнѣ нарочито хорошо и любопытно; и какъ я писалъ такъ, чтобъ могло оно и напечатано быть, то и вышло оно нарочито велико. Я украсилъ извѣстіе о урожаѣ возможнѣйшими примѣчаніями и ласкался надеждою, что будетъ оно Экономическому Обществу не противно, да и мнѣ не послужитъ къ безчестью. По крайней мѣрѣ, старался я замѣнить, обстоятельнымъ всего описаніемъ сколько-нибудь долговременное мое молчаніе.

Переписавъ оное на-бѣло, присовокупилъ я къ оному и пространное письмо, въ которомъ, извѣстивъ о полученіи писемъ и посылокъ, благодарилъ я Общество за одолженіе и потомъ увѣдомлялъ о начатомъ пробованіи вазиной ржи и о посылкѣ своего сочиненія. Далѣе, какъ я послалъ съ онымъ небольшой кусокъ своей синей глины, то упомянулъ и объ оной. Но сего было еще не довольно. Но поступалъ далѣе и вздумалъ еще спросить у г. Нартова, угодно ли будетъ Обществу, если я впредь, между прочимъ, сообщать буду извѣстія о своихъ опытахъ, дѣланныхъ электризованьемъ. А наконецъ благодарилъ Общество за сообщеніе извѣстія о форситовой мазѣ. Тѣмъ кончилъ и отправилъ.

Къ учиненію находящагося въ семъ письмѣ запроса и изъявленія желанія писать о электрицизмѣ побудило меня то, что къ писанію о семъ и къ сдѣланію всѣхъ моихъ многочисленныхъ опытовъ всему отечеству извѣстными, имѣлъ я уже давно охоту, и еслибъ продолжалось до сего времени издаваніе моего «Экономическаго Магазина», то давно-бъ и знала о томъ уже вся публика. Но какъ сей наиудобнѣйшій путь къ сообщенію всего мнѣ извѣстнаго публикѣ былъ уже пресѣченъ, то до сего времени не зналъ я чѣмъ рѣшиться: особливую ли книгу о томъ написать и напечатать на своемъ коштѣ (публиковать), или увѣдомить о томъ публику чрезъ Экономическое Общество? Первое казалось прибыточнѣйшимъ, но не столь громкимъ, а притомъ, и продолжительнѣйшимъ средствомъ; ибо въ семъ случаѣ надлежало самому мнѣ въ Москвѣ быть и пріискивать кому печатать и продавать, а второе хотя не столько прибыточнымъ, сколько еще убыточнымъ; но мнилось мнѣ, что я въ семъ случаѣ могу имѣть удовольствіе видѣть скорѣе все сочиненное мною о томъ безъ всякой моей заботы напечатаннымъ, а сверхъ того, можно было ласкаться полученіемъ от того особливой чести и славы; а по самому тому и рѣшился я мнимымъ прибыткомъ пожертвовать пользѣ отечества и избрать къ тому сей путь. Но если-бъ могъ я тогда предвидѣть, какое теченіе воспріиметъ сіе дѣло, то вѣрно-бъ от сего предпріятія тогда повоздержался.

Между тѣмъ, какъ я перепискою посылаемаго при семъ письмѣ моего сочиненія, да и писаніемъ самаго онаго зажимался, наступилъ день моихъ имянинъ. Мы и въ сей годъ, по обыкновенію своему, отпраздновали оныя какъ водится. Весь домъ у меня наполненъ былъ гостями, былъ обѣдъ большой, а ввечеру музыка, танцы и ужинъ; но нельзя сказать, чтобъ было намъ слишкомъ весело. Много мѣшала тому и бывшая у насъ около сего времени, жестокая и нестерпимая почти стужа и возстановившаяся зима вновь, но которая и опять недолго продолжалась; но къ годовому тутошнему празднику, наставшему вскорѣ послѣ моихъ имянинъ, сдѣлалась у насъ опять оттепель и осень. Праздникъ сей, продолжавшійся нѣсколько дней сряду, провели мы также въ безпрерывныхъ пиршествахъ. Въ первый день былъ у меня съѣздъ и гости, а въ послѣдующіе у обоихъ моихъ секретарей Варсобина и Щедилова, имѣвшихъ обыкновеніе всякій годъ дѣлать у себя въ сіе время большіе обѣды и сзывать къ себѣ всѣхъ городскихъ нашихъ; а чрезъ нѣсколько дней послѣ того, совершилось и дочери моей Настасьѣ и тогдашней въ тайнѣ помолвленной невѣстѣ-19 лѣтъ от ея рожденія, и сей случай подалъ опять поводъ къ небольшой у насъ пирушкѣ. Женихъ ея находился тогда все еще въ своей деревнѣ; однако, мы съ нимъ переписывались, и дѣло наше по-немногу продолжалось и шло, какъ казалось, своимъ чередомъ; но нельзя сказать, чтобъ не было при томъ и нѣкоторыхъ неудовольствій. Однажды, при прочитываніи писанныхъ нами къ нему писемъ, примѣчено. и услышано было мною нѣчто досадное и неожидаемое: нашлись люди, и такіе, о которыхъ я всего меньше думалъ, которые, ничего еще не видавъ, а Настасьиной судьбѣ уже завидовали и начинали глупо мѣшать сему дѣлу; что меня очень трогало и огорчало. Къ сей непріятности присовокупилось и то, что сынъ мой опять около сего времени позанемогъ и жаловался очень на грудь и кашель. Маленькій же мальчишка, живущій у насъ внук мой, так-было прихворнулъ, что чуть-было не умеръ.

Между тѣмъ, разохотившись писать въ Общество, не сталъ я послѣ отправленія моего письма долго медлить; но, между прочихъ дѣлъ, приступилъ къ сочиненію еще какой-нибудь піэсы, для отправленія въ Общество. Матерій, приличныхъ къ тому, замѣчено было у меня уже довольно; но изъ многихъ избралъ я въ сей разъ относящуюся до оградъ всякаго рода. Главная цѣль при сочиненіи семъ была у меня та, чтобъ сообщить публикѣ то, что мнѣ въ разсужденіи копанія и дѣланія рвовъ узнать и примѣтить случилось. Однако, какъ я сіе сочиненіе началъ, то вздумалось мнѣ говорить и о всѣхъ уже городьбахъ вообще и матерію сію пройтить сначала до конца; и от сего и сдѣлалась она столь пространною, что скоро увидѣлъ я необходимость къ раздѣленію ея на три части, и раздѣлить на столько же піэсъ и въ сей разъ говорить только объ однихъ городьбахъ, дѣлаемыхъ изъ крупнаго лѣса. Какъ положилъ, такъ и сдѣлалъ, и піэса вышла нарочито великовата. Я трудился надъ оною цѣлыхъ три дни въ концѣ сего мѣсяца, но за то и вышла она болѣе полезною и любопытною, нежели я самъ думалъ и ожидалъ; а сверхъ того, имѣлъ я при сочиненіи семъ то удовольствіе, что иногда нужныя вещи при самомъ писаніи выдумывались и служили поводомъ къ новымъ открытіямъ, и для лучшаго объясненія нѣкоторыхъ вещей прожектировалъ я и рисунокъ.

Между тѣмъ, какъ сіе происходило, дожидалось меня и другое дѣло. Желаніе Общества, чтобъ я свою синюю глину сравнивалъ съ присланною ко мнѣ симферопольскою и, что окажется, донесъ, — и обѣщаніе мое сіе учинить не выходило у меня изъ ума. Почему не успѣлъ я помянутаго сочиненія кончить, какъ приступилъ къ сему изслѣдованію, испытанію и сравненію и препроводилъ въ томъ съ удовольствіемъ оба послѣдніе дни октября мѣсяца. И какъ при семъ случаѣ все примѣчаемое и оказывающееся надлежало мнѣ записывать, то записокъ сихъ набралось такъ много, что могла составиться изъ нихъ порядочная и довольно любопытная піэса, почему и не преминулъ я перелить ее въ сію форму. Такимъ образомъ, въ самое короткое время родились у меня двѣ новыя піэсы, и я не мало доволенъ былъ, что было у меня чѣмъ занять по крайней мѣрѣ на нѣсколько время Общество и примирить оное съ собою въ разсужденіи неудовольствія, которое можетъ быть имѣло оно на меня за то, что я молчалъ такъ долгое время.

Какъ скоро всѣ дѣланные мною съ глиною опыты кончились, то не сталъ я долго медлить, но въ началѣ ноября, переписавъ на-бѣло описаніе симъ опытамъ подъ заглавіемъ: «Изслѣдованіе богородицкой синей глины», отправилъ оное въ Петербургъ по почтѣ, при письмѣ къ г. Нартову.

Посланное при семъ письмѣ сочиненіе было нарочито велико, и я съ нуждою уписалъ оное на 27 страницахъ, и оное содержало въ себѣ описаніе 25 опытовъ. Я хотѣлъ-было послать съ симъ письмомъ и еще нѣсколько кусковъ своей глины, также и самыхъ суконъ, мытыхъ ею, на показъ, однако, раздумалъ и положилъ напередъ дождаться, что они тамъ о сей глинѣ скажутъ. Между тѣмъ, сіе упражненіе съ глинами заохотило меня такъ къ нимъ, что я дѣйствительно набралъ уже родовъ 14 разныхъ камней, мергелей и глинъ, и всѣ ихъ обдѣлалъ порядочными брусками и положилъ и впредь собирать всевозможнѣйшіе роды, я не только собирать, но и дѣлать инымъ возможнѣйшія испытанія и все узнаваемое записывать, — словомъ, чтобъ заниматься симъ дѣломъ не слѣпо, а съ любопытной стороны. А дабы мнѣ удобнѣе было обдѣлывать ихъ кирпичиками, то вздумалъ велѣть сдѣлать для нихъ маленькій станочик , въ который бы ихъ въ одну мѣру набивать было можно. Самой синей глины, для всякаго случая, велѣлъ я привезти къ себѣ цѣлый возъ, и весь оный перебить въ станокъ, для удобнѣйшаго сохраненія. Словомъ, я занялся глинами сими столько, сколько никогда не занимался.

Въ сихъ упражненіяхъ не успѣлъ я препроводить трехъ дней, какъ, противъ всякаго чаянія и ожиданія, получилъ опять изъ Петербурга от г. Нартова письмо. Оно было маленькое и отвѣтное на мое изъ прежнихъ, но письмо достопамятное и произведшее во мнѣ не только досаду и удивленіе, но и превеликую перемѣну опять въ моихъ расположеніяхъ и чувствованіяхъ къ Обществу. Оно было самое холодное, и его превосходительству вздумалось еще гнѣваться на меня за то, для чего отважился я ему сказать, что мнѣ препоручаемую коммиссію Обществомъ или, прямѣе сказать, имъ самимъ, съ такою скоростью и поспѣшностью выполнить не было никакой возможности, съ какою имъ хотѣлось, а именно, скакать верстъ за двѣсти, или за триста въ калужское намѣстничество за сущими дѣтскими игрушками. Меня сіе такъ удивило, что при читаніи письма сего вся кровь моя взволновалась. Содержались въ немъ политическіе упреки и такія выраженія, которыя, безъ чувствительности, читать было не можно; чего я всего меньше заслуживалъ. Писалъ я къ нему учтиво, не говорилъ ничего о своемъ нехотѣніи, а изъяснялся только о неудобности, а его превосходительство принять изволилъ сіе съ неудовольствіемъ и писалъ ко мнѣ такъ, какъ бы и совсѣмъ хотя перервать переписку со мною.

Каково ни досадно было для меня сіе письмо и сколь много оно ни уменьшило во мнѣ возобновившейся-было охоты къ перепискѣ съ Обществомъ, однако, я радъ былъ, по крайней мѣрѣ, тому, что наконецъ достигъ до давнишняго моего желанія, и что мнѣ удалось отъучитьихъ от того, чтобъ отягощать меня коммиссіями, соединенными съ пересылкою тяжелыхъ вещей. Говорится въ пословицѣ: «первая брань лучше послѣдней», итакъ думалъ я, что пускай хотя и посердятся, но я останусь съ покоемъ и заставлю ихъ быть и тѣмъ однимъ довольными, что я тружусь, сочиняю и имъ доставляю кое-что печатать. Со всѣмъ тѣмъ, какъ мнѣ такой отзывъ былъ чувствителенъ, то вознамѣрился я не спѣшить на письмо сіе отвѣтомъ, а взять терпѣніе и подождать, что произведутъ оба послѣднія мои письма, изъ коихъ о послѣднемъ сожалѣлъ я, что послалъ и писалъ въ немъ о электрицизмѣ. Нужно-бъ только дни три подождать еще, и тогда бы я поговорилъ съ ними совсѣмъ другимъ голосомъ, или, по крайней мѣрѣ, умолчалъ бы о моемъ намѣреніи и обѣщаніи переслать къ нимъ свою глину.

Письмо сіе получилъ я, находясь у зятя моего въ Ламкахъ, куда ѣздили мы праздновать вмѣстѣ его годовой праздникъ, и который какъ по самому сему, такъ и по тому былъ мнѣ не очень веселъ, что, кромѣ сего, имѣлъ я и другія неудовольствія, какъ напримѣръ: въ полученныхъ въ это время газетахъ вѣсти были все непріятныя; от г. Жданова не получили съ сею почтою обыкновенныхъ писемъ и увѣдомленій и не знали, что о томъ подумать; наконецъ, узнали о потерѣ одного изъ нашихъ друзей и короткихъ знакомцевъ, и именно Ивана Тимоѳеевича Алабина, сына любимой нами старушки, госпожи Алабиной. Злая горячка похитила его около сего времени изъ среды живыхъ, въ самомъ еще цвѣтущемъ возрастѣ его жизни. Былъ онъ малый умный и добрый нашъ собесѣдникъ и сотоварищъ; и какъ за хорошее поведеніе его мы онаго всѣ искренно любили, то и жалѣли объ немъ очень. Но сего было еще не довольно. Но не успѣлъ я, возвратясь въ Богородицкъ, препроводить дней четырехъ въ обыкновенныхъ своихъ упражненіяхъ, какъ повстрѣчалась со мною новая и чувствительнѣйшая еще досада и непріятность. Произошло въ домѣ у меня нѣчто такое, что произвело во всемъ ономъ нѣкоторый родъ революціи, а мнѣ великое безпокойство. Дѣло было вотъ какого рода.

Былъ у меня въ домѣ столяръ Кузьма Трофимовичъ, человѣкъ по рукомеслу его очень нужный и надобный, но пьяница прегорькій. Какъ ни старался я воздержать его от сей проклятой страсти, но ничто не помогало, но зло сдѣлалось еще пуще. Къ пьянству присовокупилось еще и воровство. Ибо какъ пропивать было нечего, то принялся онъ красть и все относить на кабак . Уже во многихъ воровствахъ былъ онъ подозрѣваемъ, уже пропилъ онъ весь свой инструментъ, уже обворовалъ онъ всѣхъ моихъ дворовыхъ людей, уже вся родня на него вопіяла, а наконецъ, дошло до того, что начала съ скотскаго двора пропадать скотина. Не одинъ разъ я уже его сѣкалъ, не одинъ разъ сажалъ въ рогатки и въ цѣпь, но ничего тѣмъ не успѣлъ. Словомъ, дошло до того, что я не зналъ, что мнѣ съ нимъ дѣлать; ибо жалѣлъ его только для дѣтей его. Одинъ изъ нихъ былъ моимъ камердинеромъ, грамотный, умный и мнѣ усердный малый, и лучшимъ моимъ человѣком-самый тотъ, о которомъ при описаніи моего послѣдняго путешествія упоминалъ я подъ именемъ Фильки и который всюду ѣзжалъ со мною. Другой, по имени Тимоѳей, служилъ при моемъ сынѣ, былъ сущій гайдук и малый ловкій и проворный; а третій, по имени Сергѣй, былъ въ музыкѣ моей первымъ флейтраверсистомъ, но обоихъ тѣхъ меньше и также малый неглупый и ко всему способный. Всѣ сіи дѣти казались с-молоду очень хороши; но какъ оба первые повозмужали, то, къ сожалѣнію моему, оказалась и въ нихъ такая-жъ склонность къ питью; а притомъ еще замѣчено злобнѣйшее сердце. И сіи-то молодцы подали мнѣ поводъ къ помянутой досадѣ и безпокойству. Такъ случилось, что, за нѣсколько предъ тѣмъ дней, надобно мнѣ было отца ихъ опять унимать от пьянства и добиваться о послѣдней пропажѣ въ домѣ и до того, откуда беретъ онъ деньги на пропой? Посѣкши его немного, посадилъ я его въ цѣпь, въ намѣреніи дать ему посидѣть въ ней нѣсколько дней и потомъ повторять сѣченіе по-немногу нѣсколько разъ, дабы было оно ему тѣмъ чувствительнѣе, а для меня менѣе опасно; ибо я никогда не любилъ драться слишкомъ много, а по нраву своему, охотно бы хотѣлъ никогда и руки ни на кого не поднимать, если-бъ то было возможно; и потому, если кого и сѣкалъ, будучи приневоленъ къ тому самою необходимостью, то сѣкалъ очень умѣренно и отнюдь не тираническимъ образомъ, какъ другіе. Большой сынъ его былъ самъ при первомъ сѣченіи и казался еще одобрявшимъ оное и бранящимъ за пьянство отца своего. Можетъ быть, думалъ онъ, что тѣмъ тогда и кончится. Но какъ чрезъ нѣсколько дней привели его опять ко мнѣ по случаю, и мнѣ вздумалось еще его постращать-какъ вдругъ оба сынка его скинули съ себя маску и, сдѣлавшись сущими извергами, не только стали оказывать мнѣ грубости, но даже дошли до такого безумія, что одинъ кричалъ, что онъ схватитъ ножъ и у меня проспоритъ брюхо, а тамъ и себя по горлу; а другой, и дѣйствительно, схватя ножъ, хотѣлъ будто бы зарѣзаться. По всему видимому, такъ поступать научены они были от своего родимаго батюшки, ибо самимъ имъ такъ вдругъ озлобиться было не-за-что и не натурально. Но какъ бы то ни было, но меня поразило сіе чрезвычайно. Я вытолкалъ ихъ вонъ и имѣлъ столько духа, что преоборолъ себя въ гнѣвѣ и сталъ думать о семъ съ хладнокровіемъ. Тогда, чѣмъ болѣе стали мы о семъ думать, тѣмъ опаснѣе становиться сіе дѣло: вышло наружу, что они во всѣ тѣ дни, какъ змѣи, на всѣхъ шипѣли и ругали всѣхъ, и даже самого меня всѣми образами. Словомъ, они оказались сущими злодѣями, бунтовщиками и извергами, и даже такъ, что вся дворня ужаснулась. Они думали, что дѣло тѣмъ и кончилось, и что они меня тѣмъ устрашили и напугали; однако, я и самъ умѣлъ надѣть на себя маску. Они, повоевавъ и побуянивъ, разошлись: одинъ пошолъ спать на полати, а другой отправился въ городъ попьянствовать, ибо думалъ, что онъ уже свободенъ сдѣлался и могъ что хотѣлъ предпринимать и дѣлать. Я же, между тѣмъ, посовѣтовавъ кое-съ-кѣмъ и подумавъ, какъ съ злодѣями сими поступить лучше, велѣлъ ихъ передъ вечеромъ схватить невзначай и сковавъ посадить ихъ въ канцеляріи на цѣпь. Мы опасались, чтобъ они въ самое сіе время не сдѣлали бунта и мятежа и чтобъ не перерѣзали кого. Однако, мнѣ удалось усыпить ихъ мнимымъ своимъ хладнокровіемъ и спокойнымъ видомъ, и оба храбреца увидѣли себя, противъ всякаго ихъ чаянія и ожиданія, въ цѣпяхъ и подъ строгимъ карауломъ въ канцеляріи.

Со всѣмъ тѣмъ, происшествіе сіе навело на насъ много безпокойства. Видѣлъ я, что мнѣ обоихъ сихъ молодцовъ держать при себѣ было впредь уже не можно, а и сдѣлать съ ними что-я не вѣдалъ. Видѣлъ я, что оба они навсегда останутся мнѣ злодѣями, но чѣмъ тому пособить не предусматривалъ. Въ рекруты ихъ отдать не только было жаль, но для нихъ было бы сіе и наказаніе очень малое, а надобно было ихъ пронять и переломить ихъ крутой, злодѣйскій нравъ; а хотѣлось и сберечь ихъ, буде можно. Итакъ, подумавши-погадавши, расположился я пронимать ихъ не битіемъ и не сѣченіемъ, которое могло-бъ увеличить только ихъ противъ меня злобу, а говоря по пословицѣ, не мытьемъ, такъ катаньемъ и держать ихъ до тѣхъ поръ въ цѣпяхъ, на хлѣбѣ и водѣ, покуда они поутихнувъ вспокаятся и сами просить будутъ помилованія; а сіе кроткое средство и произвело то въ скоромъ времени. Они не просидѣли еще недѣли, какъ цѣпи, по непривычкѣ, такъ не вкусны имъ показались, что они вспокаявшись заслали ко мнѣ обоихъ моихъ секретарей, тазавшихъ ихъ въ канцеляріи ежедневно, съ уничиженнѣйшею просьбою о помилованіи ихъ и съ предъявленіемъ клятвеннаго обѣщанія своего впредь такихъ глупостей не дѣлать, а вести себя добропорядочно. А я того только и дожидался, и потому охотно отпустилъ имъ ихъ вину и освободилъ изъ неволи.

Они и сдержали дѣйствительно свое обѣщаніе, и впослѣдствіи времени обоими ими были мы довольны, хотя судьба не дозволила намъ долго ими и усердіемъ ихъ къ намъ пользоваться; ибо года два послѣ того старшій изъ нихъ, занемогши горячкою, умеръ, и мнѣ не только тогда было его очень жаль, но и понынѣ объ немъ сожалѣю; а и второй, прослуживъ нѣсколько лѣтъ при моемъ сынѣ и будучи уже женатъ, также от горячки кончилъ свою жизнь. Что-жъ касается до негодяя отца ихъ, то оный многіе еще годы послѣ того продолжалъ мучить и безпокоить насъ своимъ пьянствомъ и безпорядками, покуда наконецъ послѣ долговременнаго моего отсутствія, заворовавшись однажды, и боясь, чтобъ ему не было за то какого истязанія, не допуская себя до того, лишилъ чрезъ удавленіе самъ себя поносной и развратной своей жизни.

Но симъ дозвольте мнѣ и письмо сіе окончивъ, сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Ноября 27 дня 1812 года. Въ Дворениновѣ).

ПЕРЕПИСКА СЪ ОБЩЕСТВОМЪ. Письмо 284.

Любезный пріятель! Между тѣмъ какъ сіе происходило, продолжалъ я заниматься спокойно прежними своими разными упражненіями, художественными и литературными. Относительно до первыхъ продолжаемо было врачеваніе электрическою машиною весьма многихъ, не только простыхъ обоего пола, стекающихся ко мнѣ со всѣхъ сторонъ людей, но и самыхъ благородныхъ, пріѣзжавшихъ и жившихъ нарочно для сего въ Богородицкѣ. Изъ числа сихъ, въ особливости, занималъ насъ много собою нѣкто изъ степныхъ помѣщиковъ, г. Рѣдькинъ, будучи разбитъ параличемъ и лишенный употребленія языка и дѣйствія руками.

Пріѣхалъ онъ къ намъ въ городъ со всѣмъ своимъ семействомъ, и его всякій день привозили ко мнѣ на машину; но, по старости его, по запущенію болѣзни и по самой причинѣ болѣзни сей, подавшей поводъ, сколько я съ моимъ и собственнымъ его сыномъ, молодымъ, умнымъ и любезнымъ человѣкомъ, ни употребляли старанія, но успѣхъ имѣли очень невеликій; и хотя ему нѣсколько и помогли, но все ничего не значило. Сообществомъ же сына его, охотникомъ также до рисованія и видавшимся съ нами ежедневно, были мы очень довольны.

Что касается до литературныхъ моихъ упражненій, то около сего времени, по убѣжденію и просьбѣ сына моего, принялся я опять за продолженіе описанія моей жизни и самой сей исторіи, которой до сего времени сочинено было у меня только пять частей. Отѣ г. Жданова получили мы давно ожидаемое письмо, успокоившее насъ нѣсколько въ нашемъ сомнѣніи, и дѣло наше съ нимъ продолжалось по-немногу. Впрочемъ, достопамятно, что въ половинѣ сего мѣсяца совершилось ровно 16 лѣтъ пребыванія моего при должности въ Богородицкѣ.

Въ помянутыхъ разныхъ занятіяхъ, такъ и въ разъѣздахъ по гостямъ и угащиваніи многихъ у себя, о чемъ не стоитъ труда упоминать въ подробности, прошелъ нечувствительно и весь почти тогдашній, относительно до перемѣнъ погодъ крайне непостоянный, ноябрь мѣсяцъ. Но въ послѣднія числа онаго приведенъ я былъ въ изумленіе однимъ извѣстіемъ, полученнымъ изъ Тулы. ѣздившій въ оную секретарь мой Щедиловъ и бывшій у нашего директора, возвратясь оттуда, сказывалъ мнѣ, что г. Юницкой говорилъ, что въ Тулѣ разнесся слухъ, что я хочу иттить въ отставку и жду только намѣстника, чтобъ подать о томъ просьбу; итакъ, ежели-де это подлинно такъ, то бы подавалъ я сію просьбу чрезъ его директора. Меня крайне удивило и изумило сіе увѣдомленіе, поелику у меня ина умѣ того небывало, и другаго не оставалось какъ заключать что, конечно, въ Тулѣ куются новые какіе-нибудь противъ меня ковы. Щедиловъ мой догадывался, что непрочит ли директоръ нашъ мое мѣсто своему шурину; однако, это было совсѣмъ нескладное дѣло, а надлежало быть чему-нибудь другому.

Съ первою почтою послѣ сего, въ исходѣ уже ноября мѣсяца, получилъ я давно мною ожидаемое письмо изъ Экономическаго Общества. Весьма любопытенъ былъ я оное видѣть и узнать, что скажетъ мнѣ г. Нартовъ въ отвѣтъ на запросъ мой о электрическихъ опытахъ. Но сколь много удивился я, увидѣвъ вдругъ при развертываніи бумаги руку графа Ангальта, самаго тогдашняго президента общества. Изъ сего заключилъ я тотчасъ, что письмо сіе было ко мнѣ от имени всего Общества. Оно было для меня весьма пріятное. Все Общество благодарило меня за сочиненіе мое о погодахъ и обѣщало напечатать оное, а въ разсужденіи электрическихъ опытовъ просило меня о сообщеніи извѣстія Объ опытахъ и самой машинѣ.

Легко можно заключить, что сіе письмо въ состояніи было воспламенить опять всю мою прежнюю охоту какъ къ перепискѣ съ Обществомъ, такъ и къ доставленію оному своихъ сочиненіи, какъ экономическихъ, такъ и новыхъ о электрицизмѣ, и я признаюсь, что оно въ состояніи было не только сіе произвести, но и уничтожить всю мою досаду за послѣднее письмо на г. Нартова. Паче же всего былъ я доволенъ тѣмъ, что тогда отворился мнѣ путь къ сообщенію соотечественникамъ моимъ извѣстія о всѣхъ моихъ, толико полезныхъ электрическихъ опытахъ; а все сіе и было причиною, что я положилъ съ сего времени не жалѣть трудовъ и времени, пожертвовать ими колико-можно пользѣ Общества.

Итакъ, въ ожиданіи что Общество скажетъ и на второе мое письмо, посланное съ сочиненіемъ о глинѣ, принялся я тотчасъ за переписываніе на-бѣло готоваго уже у меня сочиненія о городьбахъ изъ крупнаго лѣса. И какъ разсудилъ я пріобщить къ нему и рисунокъ, то, переписывая оное, начертилъ и его. Въ семъ препроводилъ я всѣ послѣдніе дни ноября и первые декабря мѣсяца. А между тѣмъ, готовили у меня ящикъ на глины, и какъ сдѣлали оный, то, переписавъ сочиненіе о городьбахъ, сочинилъ я и краткое описаніе глинамъ и собирался оныя укладывать.

Въ самыхъ сихъ упражненіяхъ застало меня и второе письмо изъ Общества, котораго я ожидалъ въ отвѣтъ на мои замѣчанія о глинѣ. Оно было также от лица всего Общества и подписано не только президентомъ, но и обоими секретарями.

Получивъ сіе письмо, не сталъ я долѣе медлить отправленіемъ глинъ своихъ въ Петербургъ и, уложивъ всѣ набранныя глины порядочно, образомъ коллекціи, въ ящикъ и переписавъ сочиненное объ нихъ замѣчаніе, отправилъ ихъ въ Михайловъ, къ князю Кропоткину ѣдущему въ Петербургъ и обѣщавшему мнѣ ихъ туда отвезть. Я послалъ въ сей разъ 15 образчиковъ, да и тѣ набралъ кое-какъ съ нуждою, а нижній рядъ весь наклалъ тамошнею синею глиною. Всѣ оные переклалъ я порядочно суконцами такъ, какъ посылалъ прежде пески, и отправилъ оные при письмѣ къ Нартову, которое умышленно означилъ нѣсколькими днями назадъ, дабы де подумано было, что я по ихъ наставленію сдѣлалъ о глинахъ сихъ нужное замѣчаніе.

По отправленіи сего письма съ ящичкомъ къ князю Кропоткину, не сталъ я медлить, но съ первою отходящею от насъ въ Петербургъ почтою отправилъ и сочиненіе мое объ оградахъ, и также при письмѣ къ Нартову; ибо за лучшее призналъ писать по-прежнему къ нему, нежели на лице всего Общества. Въ семъ письмѣ мимоходомъ упомянулъ я о продолжаемыхъ электрическихъ опытахъ.

Помянутое сочиненіе вылилось нарочито велико, такъ что я съ нуждою могъ его переписать на 40 страницахъ почтовой бумаги и оно было такъ тяжело, что я принужденъ былъ заплатить за него около рубля почтовыхъ денегъ, — ясное доказательство, сколь накладна была для меня переписка съ Обществомъ и сколь неохотно было посылать къ нимъ сочиненія часто, а особливо нарочито большія! Не только трудись въ сочиненіи и ломай себѣ говову и надъ самымъ переписываніемъ оныхъ на-бѣло, но и плати еще многія деньги за пересылку; а в награду за все получишь только то удовольствіе, что увидишь сочиненіе свое напечатаннымъ, да пришлютъ книжку! Но сіе удовольствіе было для меня такъ мало, и я къ оному, при из даваніи своего «Экономическаго Магазина», уже такъ привык , что оно меня уже ни мало не трогало. Единыя только похвалы, приписываемыя мнѣ Обществомъ, сколько-нибудь меня льстили и награждали, также и то, что сочиненія мои разсматриваемы и одобряемы были цѣлымъ Обществомъ почтенныхъ людей.

Отправивъ помянутое письмо и сочиненіе, сталъ я дожидаться обѣщаннаго извѣстія ими увѣдомленія о дѣланныхъ въ Петербургѣ съ глиною моею испытаніевъ, которое любопытно хотѣлъ я видѣть; а между тѣмъ, получивъ свободное время, началъ сочинять и второе сочиненіе о городьбахъ, дабы имѣть оное въ запасѣ.

Помянутое увѣдомленіе и не замедлилось. Я получилъ оное скорѣе, нежели могъ думать и ожидать, и не болѣе какъ черезъ три дня послѣ отправленія моего послѣдняго письма. Оно было опять от г. Нартова и наполнено пріятными для меня извѣстіями; ибо, къ превеликому удовольствію моему, оказалось, что глина моя была еще лучше симферопольской, и настоящая валяльная земля.

Признаюсь, что предслѣдующее письмо было для меня пріятно, и сообщенное извѣстіе о подлинности, что глина наша была самая чистая валяльная земля, произвело мнѣ много удовольствія и привязало меня къ сему предмету еще больше прежняго; почему, какъ мнѣ вскорѣ послѣ сего случилось быть въ Тулѣ, то я не преминулъ тамъ кое-гдѣ распрашивать о сукновальняхъ, дабы узнавъ послать туда дѣйствительно испытывать оную фабрично. Но всѣ распровѣдыванія мои сей разъ были тщетны; никто мнѣ не могъ сказать о такой фабрикѣ; да и впослѣдствіи времени не могли мы того никакъ и нигдѣ добиться; а нынѣ слышу, что на многихъ фабрикахъ начали ее употреблять съ пользою и покупаютъ ее довольно хорошею цѣною.

Между тѣмъ въ тогдашнюю-жъ бытность въ Тулѣ не преминулъ я достать всѣхъ лучшихъ тульскихъ глинъ, какъ- то: чорной, синей, бѣлыхъ, изъ которыхъ дѣлаются тутъ горшки и кафли, а наконецъ, и самой той, изъ которой дѣлается славный тульскій кирпичъ. Всѣхъ сихъ глинъ привезъ я съ собою цѣлый кулёк и предпріялъ ихъ всѣ испытывать и изслѣдовать физически; а для доставленія въ Экономическое Общество велѣлъ надѣлать изъ каждой кирпичиковъ въ нововыдуманную свою форму.

Посреди самыхъ сихъ упражненій, вдругъ случился ненарочный случай къ отсылкѣ въ Петербургъ еще нѣсколькихъ кусковъ глины, по ихъ требованію. Сынъ лѣчившагося у меня г. Рѣдькина, ѣхавши въ Петербургъ, заѣхавъ къ намъ и взялся охотно доставить оныя въ Общество. Итакъ, немедля ни мало, увязалъ, я 12 оскобленныхъ кусковъ въ кипку и отправилъ оные въ Петербургъ при письмѣ опять къ г. Нартову.

Письмо сіе отправилъ я дѣйствительно съ г. Рѣдькинымъ, и потомъ сталъ продолжать начатое мною второе сочиненіе о городьбахъ и думалъ, что тѣмъ, переписка моя въ сей 1792 годъ и кончится. Однако, я въ томъ обманулся. Не успѣлъ я онаго сочиненія окончить, какъ, получилъ опять нарочито толстый пакетъ изъ Экономическаго Общества. Я не понималъ, что бы въ ономъ было и съ любопытствомъ оное распечатывая думалъ найтить въ немъ что-нибудь могущее служить къ удовольствію: однако, въ томъ обманулся. Въ немъ было только письмо от г. Нартова съ копіею рапортовъ о моей глинѣ и тетрадка о задачахъ, и опять просьба, чтобъ я сочинилъ отвѣтъ на ихъ вопросы. Итакъ, наваливанъ былъ только новый трудъ и опять хотѣли меня ввести въ убытки присланіемъ имъ глины по почтѣ; а от нихъ все еще тѣмъ же пахло, что от козла, то-есть пустяками, и ни шерстью, ни молокомъ, и врядъ ли когда-либо можно было получить лучшее. Но, правду сказать, имъ нечего было сдѣлать: они и о сочиненіи просили меня единственно въ томъ намѣреніи, чтобъ можно было имъ дать мнѣ за то медаль; но сколь бѣдное награжденіе составляла сія медаль за труды, къ тому потребные! Въ сей разъ вздумалось имъ, по предложенію моему, перемѣнить то обстоятельство, чтобъ извѣстія сочинять не о цѣлыхъ намѣстничествахъ, а объ однихъ округахъ; ибо о намѣстничествахъ не получили они ничего; но и тутъ, къ стыду своему, уменьшили они и самую общественную медаль вполовину и положили тогда ее только въ 12¹І2 червонцевъ, — малость такая, что никто и не подумаетъ для ней предпріять тотъ трудъ, какой къ тому былъ нуженъ. Словомъ, письмо сіе было таково, что оно не въ состояніи было поджечь болѣе еще вновь, впламенившуюся охоту къ перепискѣ съ Обществомъ, но паче удобно было къ уменьшенію сей охоты нѣкоторымъ образомъ, ибо я усматривалъ, что чѣмъ болѣе съ ними переписываться, тѣмъ болѣе нажить можно трудовъ, хлопотъ и убытковъ, а пользу врядъ ли можно будетъ получить какую.

Итакъ, опять требованія о пересылкѣ по почтѣ; опять предоставливаніе самому мнѣ глину сію испытывать на фабрикахъ; опять то, что мнѣ исполнить не удобно! Самое посыланіе глины по почтѣ стоило не малыхъ денегъ: за всякій фунтъ долженъ былъ заплатить своими деньгами по 20 копѣек , и заплатить невозвратно! Чудны, казались мнѣ, тамошніе господа, что не приходило имъ того никогда на мысль, что всѣ такія пересылки мнѣ и другимъ много стоятъ! Имъ тамъ можно было все посылать, имъ сіе ничего не стоило, а намъ совсѣмъ другое дѣло. И смѣшно было истинно: я и ищи, я же трудись, я же испытывай, и я же терпи от того убытки! И ежели далѣе все такъ будетъ, говорилъ я самъ себѣ, то скоро и раскаюсь въ томъ, что посылалъ, и когда бы зналъ сіе и вѣдалъ, то лучше бы и не посылалъ ничего!

Со всѣмъ тѣмъ, разсудилъ я, при соотвѣтствованіи на предслѣдующее письмо, послать къ нимъ и по почтѣ еще 6 фунтовъ, и отписать къ нимъ коротко и холодновато; которымъ письмомъ и кончилась въ сей 1792 годъ моя переписка съ Обществомъ.

А симъ дозвольте мнѣ и сіе мое письмо на сей разъ кончить и сказать вамъ, — и прочее.

(Декабря 12 дня 1812 года. Дворениново)

Письмо 285.

Любезный пріятель! Занявъ почти все предслѣдующее письмо бывшею моею въ теченіи декабря мѣсяца перепискою съ Экономическимъ Обществомъ, возвращусь теперь назадъ и разскажу вамъ, что и кромѣ сего происходило съ нами въ продолженіи онаго. Самое начало онаго ознаменовалось возобновившимся въ насъ сумнительствомъ въ разсужденіи начатаго нами дѣла съ г. Ждановымъ. Неполученіе от него опять въ обыкновенное время писемъ подавало намъ къ тому поводъ. Словомъ, дѣло наше съ нимъ ни шло, ни ѣхало, и мы не знали что о томъ думать и заключать. Другая достопамятность была та, что 3 числа сего мѣсяца была у насъ такая необыкновенная буря съ вихремъ, что сорвала даже съ большой нашей каменной ранжереи желѣзную кровлю и съ рѣшетниками, откинула ее сажень за восемь отъ зданія, чему всѣ мы не могли довольно надивиться.

Въ тотъ же самый день привезъ ко мнѣ ѣздившій опять въ Тулу секретарь мой повторительныя вѣсти, что директоръ нашъ опять его спрашивалъ, иду ли я въ отставку? Вотъ какъ ему сего захотѣлось! Но какъ Щедиловъ, по условію его въ томъ со мною, на сіе ему сказалъ только, что я опредѣленъ къ волости съ воли ея величества государыни императрицы, и тѣмъ далъ ему разумѣть, что у меня того и на умѣ не бывало, то господинъ сей изумился, а потомъ, перевернувъ себя, сталъ изъявлять свое удовольствіе о томъ, что я не хочу. Извѣстіе сіе смутивъ такъ меня раздосадовало, что я, приписуя все сіе его замысламъ, въ досадѣ проговорилъ: «сукинъ онъ сынъ, хохолъ, свинопасъ! вотъ какія затѣваетъ довести!» Ибо надобно знать, что сей мой командиръ, будучи малороссіяниномъ, произошолъ изъ самой подлости и всѣмъ своимъ счастіемъ обязанъ былъ женитьбѣ своей на воспитанницѣ одного изъ нашихъ большихъ бояръ. Но весь мой тогдашній гнѣвъ на него былъ напрасный, ибо послѣ узналъ я, что помянутый коварный слухъ обо мнѣ распущенъ былъ не от него, а от другихъ моихъ завистниковъ и недоброхотовъ.

Непосредственно за симъ, имѣлъ я и другую еще досаду. Восхотѣлось мнѣ въ сію зиму произвесть, при помощи покрыванія навозомъ, принужденную спаржу. И какъ она около сего времени вышла очень хороша, то, при случаѣ посылки въ Тулу, восхотѣлось мнѣ подслужиться ею какъ сущею въ сіе время рѣдкостью нашему видъ-губернатору г. Вельяминову, управлявшему тогда всею нашею губерніею. Я не инако, посылая ее къ нему, думалъ, что онъ будетъ тѣмъ очень доволенъ и скажетъ мнѣ за нее большое спасибо. Но съ какою чувствительною досадою услышалъ я, что сей горделивецъ не сказалъ за сіе ни единаго слова, а писалъ только еще ко мнѣ, чтобъ я прислалъ къ нему карповъ. «Вотъ тотчасъ! сказалъ я тогда въ досадѣ и сожалѣя, что посылалъ: увидишь ты ихъ у себя, нечестивецъ!» Да, и дѣйствительно, и не подумалъ къ нему ихъ посылать, хотя у меня въ садкѣ было ихъ и довольно, а отговорился зимою, и что они въ сіе время въ прудахъ не ловятся.

Какъ на другой день послѣ сего случилось быть Николину дню и маленькому моему внуку имянинникомъ, то по сему случаю была у меня въ сей день небольшая пирушка, и мы день сей провели весело, и съ бывшими у насъ гостьми ввечеру и потанцовали.

Въ послѣдующій за симъ день встревоженъ я былъ полученнымъ повелѣніемъ, чтобъ я опять, и колико можно скорѣе, привозилъ въ Тулу нашу казну. «Господи помилуй! воскликнулъ я тогда въ досадѣ: кому до чего, а имъ только до нашихъ денежек ! видно, опять востребовалась надобность въ нихъ для загражденія ими какой-нибудь прорѣхи!» И никакъ не подумалъ ѣздою своею и отправленіемъ ихъ спѣшить. Къ статѣ налетѣла на насъ сильная и нѣсколько дней сряду продолжавшаяся и самая безпокойная и даже опасная зимняя непогода, съ превеликою курою и мятелью, почему и отправился я въ сей досадный путь не прежде, какъ переждавъ все сіе дурное время.

ѣзду въ сей разъ имѣлъ я самую безпокойную. Бывшая вьюга и мятель такъ всѣ дороги перепортила и надѣлала столько толчковъ и ухабовъ, что у меня отбило всѣ бока, а о томъ, чтобъ дорогою по обыкновенію моему заниматься чтеніемъ и помыслить было невозможно.

Въ Тулу пріѣхалъ я 13 числа, почти съ свѣтомъ вдругъ, и такъ рано, что успѣлъ въ то же утро побывать у своего командира и отдать деньги въ казенной полатѣ. Г. Юницкой былъ ко мнѣ въ сей разъ отмѣнно благосклоненъ и сказывалъ мнѣ, от чего произошла молва, что я иду въ отставку. По его словамъ, произошло все то едва ли не от г. Верещагина и не самъ ли онъ прочилъ для себя мое мѣсто. Онъ пригласилъ меня къ себѣ обѣдать, и я просидѣлъ у него почти до самой ночи, и уже въ сумерки возвратился къ Пастухову, у котораго я и въ сей разъ приставалъ. Весь же послѣдующій день употребилъ я на разъѣзды къ моимъ друзьямъ и знакомцамъ и на исправленіе своихъ нуждъ и надобностей, а на утріе, съ свѣтомъ вдругъ, пустился въ обратный путь и въ тотъ же еще день возвратился въ Богородицкъ.

Тутъ занявшись прежними своими разными дѣлами, не успѣлъ я проводить дней трехъ спокоемъ, какъ встревоженъ былъ я опять двумя полученными по почтѣ письмами: одно было от моего зятя изъ Тулы, гдѣ находился онъ тогда, по случаю начинавшихся около сего времени новыхъ выборовъ въ судьи; а другое, толь давно ожидаемое нами, от г. Жданова. Первый увѣдомлялъ меня о злодѣйскомъ и самомъ мошенническомъ заговорѣ противъ меня въ Тулѣ: завистники мои, не зная уже какъ меня и сбыть и столкнуть съ мѣста, вздумали уже явно и безъ стыда и совѣсти всклепать на меня, что я будто прошусь въ отставку. И кто-жъ всему тому злу былъ заводчикомъ и затѣйщикомъ? Никто оной, какъ меньшой братъ нашего вицъ-губернатора Степанъ Вельяминовъ, сущій глупецъ и совершенный бурлак , всего меньше способный и достойный занимать мое мѣсто. Всѣ его достоинства состояли въ умѣньѣ играть въ карты, въ гайканьѣ и рысканьѣ по полямъ съ собаками и въ всегдашнемъ кричаньѣ такого вздора, въ какомъ не было ни одного разумнаго словечка. И сему-то негодяю восхотѣлось быть на моемъ мѣстѣ, и въ его-то глупую голову вселилась помянутая нелѣпая затѣя всклепать на меня небылицу и стараться чрезъ братца своего, бывшаго фаворита намѣстникова или мужа умершей его любовницы и находящагося еще и тогда у него въ милости, скапырнуть меня съ мѣста. Мнѣ сначала какъ ни смѣшно сіе казалось, но какъ зять мой присовокуплялъ, что говорили, будто бы вицъ-губернаторъ писалъ уже о томъ и къ намѣстнику, то пересталъ я симъ дѣломъ шутить, но и гораздо онымъ посмутился. «Чего добраго, говорилъ я самъ себѣ, при помышленіи о семъ проискѣ, чтобъ и не удалось бы имъ еще сего смастерить. Намѣстник въ отсутствіи, оба они у него въ довѣріи и милости; сколь легко имъ его обалахтать, и увѣривъ, что то правда, побудить его доложить даже о моемъ желаніи иттить въ отставку и о опредѣленіи на мое мѣсто другаго самой императрицѣ, и получить на то разрѣшеніе; и тогда, что ты изволишь дѣлать? И по-неволѣ подашь челобитную объ отставкѣ!» Таковыя и подобныя тому мысли начали-было меня и гораздо смущать и безпокоить. Однако, сіе не долго и до тѣхъ только поръ продолжалось, покуда не возобновилъ я обыкновеннаго моего упованія на Господа и Небеснаго обо мнѣ Попечителя и не подкрѣпилъ и не поуспокоилъ себя слѣдующими и точно тогда говоренными словами и мыслями: «Такъ, говорилъ я тогда сами себѣ; нельзя не сказать, что дѣло сіе сумнительно, и Богу извѣстно, что изъ сего новаго противъ меня покушенія и посягательства завистниковъ моихъ выйдетъ? Но сколько уже разъ были тому подобныя? Однако, до сего времени всемогущая рука Господня и Божественное Его Провидѣніе меня от всѣхъ оныхъ спасло и охраняло. А можетъ быть, угодно Ему будетъ и въ сей разъ спасти и охранить меня от сихъ злодѣйскихъ ковъ непостижимыми стезями.

Итакъ, возлагаю я на Него всю мою надежду и упованіе; предаю и въ сей разъ себя и все относящееся до меня въ Его святѣйшую волю, и да будетъ то, что не я, а что Онъ хочетъ! Если Ему, моему Господу и всегдашнему небесному Попечителю обо мнѣ, угодно будетъ отвлечь меня от сего мѣста, то и въ томъ да- буди Его святая воля! Онъ самъ мнѣ сіе мѣсто далъ, Онъ паки и отнять у меня его можетъ. Его святая воля и будь во всемъ! Онъ знаетъ, что творитъ и вѣдаетъ лучше, нежели я, что для меня вредно и что полезно. Итакъ, возвергну я и въ сей разъ всю мою печаль на Него, моего небеснаго Покровителя, и возложу на Него все мое упованіе, какъ и прежде». Сими и подобными сему мыслями и словами скоро я себя подкрѣпилъ и успокоилъ, и послѣдствіе времени оказало, что и не вотще возлагалъ на Него мое упованіе. Всемогущій разсѣялъ и въ сей разъ всѣ злодѣйскія противъ меня козни, какъ прахъ предъ лицемъ вѣтра, и я имѣлъ удовольствіе вновь удостовѣриться въ той великой истинѣ, что благо есть уповати на Господа и возлагать на Него всегда и во всемъ всю свою надежду!

Что касается до другаго письма, полученнаго от г. Жданова, то содержаніе и онаго было такого рода, что въ состояніи было увеличить наши въ семъ молодомъ человѣкѣ сумнительствы и посмутить гораздо наши мысли. Было оно самое критическое и подававшее намъ поводъ заключать, что едва ли наше дѣло съ нимъ и все его сватовство за мою дочь не хотѣло расплываться. По всему видимому казалось, что были какія нибудь обстоятельства, о которыхъ мы ничего еще не знали, и догадывались, что есть люди, разбивающіе и разрушающіе сіе начатое дѣло. Но какъ мы и оное предавали на произволъ Господу, то и сіе меня не слишкомъ тревожило. И будучи удостовѣренъ въ томъ, что таковыя важныя происшествія, каковыя суть замужества, никогда безъ особливаго смотрѣнія Божескаго и воли Его не происходятъ, предавалъ и наше дѣло Его святѣйшей волѣ, и тѣмъ скоро и въ разсужденіи сего пункта себя успокоилъ.

Какъ сихъ двухъ безпокойствъ было еще мало, то надобно было случиться къ стати еще и третьему. Въ самое сіе время пріѣзжай къ намъ и прежній нашъ поляк капельмейстеръ и приступилъ ко мнѣ съ такими просьбами, которыхъ мнѣ никакъ было не можно исполнить. Словомъ, приступанія его были столь усильныя, что онъ надоѣлъ мнѣ, какъ горькая рѣдька, и мы на-силу на-силу отбоярили его от себя ни съ чѣмъ.

Между тѣмъ, какъ происходило сіе у насъ въ Богородицкѣ, въ Тулѣ начались и продолжались выборы, и я скоро получилъ оттуда извѣстіе, что въ число новыхъ въ нашъ городъ судей выбранъ былъ и зять мой, Петръ Гарасимовичъ Шишковъ, что для всѣхъ насъ была неожидаемая новость, и мы не знали-радоваться ли тому, или тѣмъ огорчаться? Со всѣмъ тѣмъ, непротивно мнѣ было, что чрезъ сіе зять мой сдѣлался болѣе попривязаннымъ къ дѣлу и познакомится поболѣе съ приказными дѣлами, а семейство мое утѣшалось тѣмъ, что имѣть будетъ частѣйшее свиданіе съ моею дочерью, которой для сего надобно будетъ съ мужемъ жить вмѣстѣ съ нами въ Богородицкѣ.

Наступившій вскорѣ послѣ сего 22 день сего декабря мѣсяца былъ достопамятный въ моей жизни. Едва лишь въ оный я поутру всталъ, какъ является ко мнѣ пріѣхавшій изъ Ламокъ зятнинъ прикащикъ и, подавая письмы ко мнѣ от Михайловскаго городничаго князя Кропоткина, говоритъ, чтобъ я прочелъ оныя на-единѣ. Сіе мнѣ тотчасъ дало знать, что находилось въ нихъ что-нибудь важное. Они и подлинно были таковы и содержали въ себѣ нѣчто такое, чего мы всего меньше ожидали, а именно формальное сватовство за дочерей моихъ и, буде не можно уже за Настасью, то за Ольгу от нѣкоего артиллеріи подполковника Александра Степановича Коробьина, пронскаго помѣщика, человѣка, котораго мы не только не знали, но о которомъ никогда и не слыхивали. Предложеніе сіе дѣлано было намъ чрезъ посредство помянутаго князя Кропоткина. Жена его, будучи двоюродною сестрою моего зятя и знавшая насъ и дочерей нашихъ коротко, расхвалила ихъ сему знакомому имъ человѣку и подала тѣмъ ко всему тому поводъ. А какъ ни намъ сей женихъ, ни ему дочери мои были еще незнакомы, то и присовокуплена была притомъ просьба, чтобъ намъ пріѣхать къ нимъ въ Михайловъ въ первые дни приближающихся нашихъ святокъ.

Легко можно заключить, что таковая неожидаемость въ состояніи была ввергнуть и меня и все мое семейство въ превеликую разстройку мыслей и смущеніе. Съ одной стороны не знали мы, что еще воспослѣдуетъ съ Настасьею по связи, начатой съ г. Ждановымъ, от котораго не могли мы до того времени дождаться ничего прямо рѣшительнаго и находились въ мучительной неизвѣстности. Намъ жаль было и съ нимъ, какъ довольно уже съ знакомымъ намъ и достойнымъ человѣкомъ, разстаться, а не хотѣлось пропустить и новаго жениха, судя по выгодамъ, о какихъ въ разсужденіи его упоминала въ письмѣ своемъ княгиня Кропоткина. А прежде, нежели воспослѣдуетъ что-нибудь рѣшительное съ моею старшею изъ незамужнихъ дочерей, не хотѣлось намъ начинать ни какого дѣла и въ разсужденіи Ольги, яко младшей. Съ другой стороны озабочивалъ меня ожидаемый пріѣздъ въ Тулу намѣстника и происходящія противъ меня интриги. Съ третьей, хотѣлось мнѣ посовѣтовать и переговорить о томъ съ моимъ зятемъ и дочерью, его женою. Итакъ, поговоривъ о семъ съ моими родными домашними, рѣшились мы отписать къ нимъ и вызвать ихъ къ себѣ на совѣтъ, а между тѣмъ не могъ я довольно надивиться попеченію Небеснаго моего Благодѣтеля о моихъ дѣтяхъ и возблагодарить Его за отмѣнную и незаслуженную Его ко мнѣ милость.

Какъ зять мой находился тогда уже въ своей деревнѣ, то и пріѣхали они въ тотъ же еще день къ намъ къ вечеру, и тогда, по удаленіи обѣихъ дочерей моихъ въ другую комнату, и началось у насъ общее о семъ важномъ дѣлѣ совѣщаніе и сужденіе о томъ, какъ быть и что предпринимать намъ при тогдашнихъ обстоятельствахъ? Долго и много мы о томъ между собою говорили и досадовали на медленность и нерѣшимость г. Жданова, и наконецъ, условились и въ томъ, чтобъ писать къ нему и безъ дальнихъ околичностей требовать от него рѣшительнаго отвѣта о его къ намъ расположеніи, а между тѣмъ не отвергать никакъ и новаго жениха, а стараться только попродолжить время до полученія от г. Жданова рѣшительнаго отвѣта, и сообразно съ тѣмъ расположить и отвѣтное наше письмо къ князю и княгинѣ Кропоткиной.

Теперь не могу и понынѣ забыть того пункта времени, когда я, по окончаніи совѣщанія, вышелъ въ ту комнату, гдѣ находились тогда обѣ наши невѣсты. Обѣ онѣ сидѣли тутъ въ потемкахъ, какъ оглашенныя, другъ подлѣ друга въ глубокихъ размышленіяхъ о предстоящемъ и неизвѣстномъ еще рѣшеніи обѣихъ ихъ жребія. Я поиздѣвался тогда надъ обѣими ими, а онѣ вставъ обѣ поцѣловали молча мои руки. Сцена сія была для меня самая трогательная, и такая, что глаза мои смочились слезою чувствительности.

По отправленіи обоихъ помянутыхъ важныхъ писемъ къ г. Жданову и въ Михайловъ, принялся за прежнія мои упражненія и продолженіе лѣченія разныхъ людей своею электрическою машиною, которыхъ около сего времени столкнулось такъ много, что въ 23 день декабря принуждена была она цѣлыхъ 32 раза работать и не одинъ разъ доходило до того, что пузырь стеклянный от безпрерывнаго тренія такъ разгорячался, что не могъ производить обыкновеннаго своего дѣйствія, и мы принуждены были прохлаждать его приносимыми съ надворья холодными салфетками; а изъ сего и можно заключить о томъ, въ какой находилась тогда машина моя славѣ и всеобщемъ къ себѣ довѣріи.

Кромѣ сей достопамятности, случилась въ тотъ же день и другая, нѣсколько насъ озаботившая. Увѣдомляли меня изъ Бобрик , что пріѣзжалъ туда нѣкто присланный от г. Бобринскаго, для осмотра и распровѣдыванія о сей по мнѣнію всѣхъ ему назначаемой волости. Извѣстіе сіе, предвозвѣщающее уже скорое отданіе ему волостей нашихъ во владѣніе, натурально привело насъ въ нѣкоторое изумленіе и подавало поводъ къ разнымъ помышленіямъ и догадкамъ.

Послѣдующій за симъ день провелимы весь въ ожиданіи пріѣзда изъ Твери нашихъ родныхъ Травиныхъ, обѣщавшихъ пріѣхать къ намъ къ празднику Рождества Христова, но все ожиданіе наше было тщетно и объ нихъ не было еще никакого слуха. Наконецъ, наступилъ у насъ и сей праздникъ, а они все еще не бывали. Мы провели его со всѣмъ своимъ семействомъ въ совокупленіи и довольно весело. И какъ послѣ обѣда съѣхались къ намъ всѣ наши городскіе, то вечеромъ и обновили мы наши святки разными святочными увеселеніями, и между прочимъ, и самыми танцами, и были всѣ довольно веселы.

Въ такомъ же тщетномъ ожиданіи тверскихъ нашихъ гостей, провели мы и весь второй день нашихъ святокъ, а къ вящей досадѣ не получили мы съ пришедшею въ сей день почтою и ожидаемыхъ от нихъ и от г. Жданова писемъ. Сверхъ того, случились и кое-какія хлопотишки, занимавшія насъ въ оный. Зять мой, съ дочерью моею, поѣхали от насъ домой, а вмѣстѣ съ ними отпустили мы и своего Павла Андреевича, съ тѣмъ, чтобъ ему съѣздить оттуда, вмѣсто всѣхъ насъ, въ Михайловъ, для точнѣйшаго распровѣданія о новомъ женихѣ и узнанія его лично, буде къ тому явится случай. Сами же мы отклонили ѣзду свою туда, подъ нѣкоторыми благовидными предлогами, въ ожиданіи отвѣта от г. Жданова. Ожидаемые гости наши изъ Твери не бывали и во всѣ послѣдующіе три дни, сколько мы ихъ ни ожидали. Мы не знали, что объ нихъ и думать, и провели всѣ сіи дни совсѣмъ не по святочному и не безъ скуки. Причиною тому было наиболѣе отсутствіе моихъ дѣтей. Павелъ мой находился въ сіе время въ Михайловѣ, а дочери разъѣзжали съ старшею сестрою своею по разнымъ гостямъ, за городъ и въ уѣздѣ. Итакъ, занимался я уже одинъ своими упражненіями и дѣлилъ время съ пріѣзжающими ко мнѣ нѣкоторыми городскими; а въ пятый день имѣлъ я удовольствіе от одного посторонняго русскаго учителя слышать, что «Экономическій мой Магазинѣ» производитъ во всемъ нашемъ государствѣ великую пользу и многихъ людей заохочиваетъ быть любопытными и дѣлаться и артистами, и ботаниками.

Въ такомъ же тщетномъ ожиданіи нашихъ тверскихъ родныхъ прошелъ и весь шестой день нашихъ святокъ и, мы не получили и въ оный ни откуда и ни какихъ ожидаемыхъ извѣстій.

Въ послѣдній же день сего года возвратился мой Павелъ Андреевичъ изъ своего путешествія въ Михайловъ и привезъ намъ много важныхъ извѣстій, относящихся до вновь начинающагося сватовства, частью хорошихъ, а частью и сумнительныхъ. Къ намъ пріѣхали зять съ дочерью, а ждали мы непремѣнно и тверскихъ, также и г. Жданова и предполагали, что въ послѣдующій день будетъ у насъ большой пиръ. Но какъ все выходило недуманное и неожидаемое, то и не знали, что будетъ.

Симъ кончился нашъ 1792 годъ, а вмѣстѣ съ нимъ дозвольте мнѣ и сіе письмо къ статѣ кончить и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Декабря 18 дня 1812 года. Дворениново).

1793 годъ. Письмо 286.

Любезный пріятель! Приступая къ описанію всего того, что происходило со мною въ теченіи 1793, толико въ исторіи временъ и для всей Европы достопамятнаго года, начну преподаніемъ вамъ общаго понятія о томъ состояніи, въ какомъ я при началѣ онаго со всѣмъ моимъ семействомъ и по всѣмъ моимъ обстоятельствамъ находился. Для лучшаго объясненія сего, перескажу я вамъ самыя тѣ слова, какими описалъ, я тогда все сіе въ обыкновенномъ моемъ ежедневникѣ, или журналѣ. Вотъ они:

«И сей 1793 годъ начали мы препровождать въ прежнемъ моемъ мѣстѣ, въ городѣ Богородицкѣ. Всемогущій Правитель міра, Обладатель всѣми нашими жребіями, сохранилъ насъ во весь минувшій годъ от всякихъ золъ, осыпалъ милостями и щедротами и все мое семейство тако благословилъ Святою Десницею Своею, что мы всѣ были здоровы, веселы и благополучны, и тысяча причинъ имѣли хвалить и прославлять Его Святое Имя и благодарить Его за благоутробіе и всѣ милости и щедроты, оказанныя намъ.

«Мнѣ при началѣ сего года шолъ 55-й годъ и 19,804 день моей жизни. Сѣдина на головѣ моей хотя умножилась и морщины на лицѣ становились уже больше, однако, самъ въ себѣ не чувствовалъ я еще никакой дальней перемѣны въ крѣпости тѣла моего и бодрости духа. Будучи во все продолженіе минувшаго года здоровъ, былъ таковымъ же и теперь, кромѣ кашля, обезпокоившаго меня уже за нѣсколько недѣль до сего времени.

«Жена моя находилась также около сего времени не совсѣмъ здорова, но мучилась равномѣрно кашлемъ; но выключая сей временной припадок, была нарочито здорова и въ прежнемъ своего характера положеніи.

«Самая старушка матушка-теща моя украшала еще и по-нынѣ семейство наше своимъ сотовариществомъ, и она была все еще въ силахъ и такова-жъ, какъ при началѣ минувшаго года. Электрическая машина моя, толико прославившаяся въ минувшій годъ, дѣлала ей великое и очевидное подкрѣпленіе.

«Что касается до милыхъ и любезныхъ дѣтей моихъ, то всѣ они веселили и утѣшали насъ такъ, что мы часъ-отъ-часу получали болѣе поводовъ къ благодаренію Неба за одареніе насъ дѣтьми таковыми. Они служили украшеніемъ и славою моему дому и всѣмъ намъ, начинающимся старѣться, утѣшеніемъ и радостью. Ни кто изъ всѣхъ ихъ не причинялъ намъ ни малѣйшаго оскорбленія и огорченія; ни кто не подалъ еще ни какой причины къ особливымъ на себя жалобамъ и неудовольствіямъ; но всѣ они на-перерывъ старались намъ угождать и насъ веселить; всѣми ими были мы довольны, и всѣ они подавали намъ отъ-часу болѣе поводовъ къ любленію себя. Миръ и тишина и единодушное согласіе обитало посреди нашего дома и семейства, утѣшало взаимно насъ всѣхъ и дѣлало совокупно всѣхъ благополучными. Словомъ, по особливымъ щедротамъ Великаго нашего Попечителя, веселились и не только веселились, но и славились мы своими дѣтьми и семействомъ. Повсюду носилась объ насъ столь хорошая слава, что многіе хорошіе женихи начинали свататься за дочерей моихъ и съ вожделѣніемъ хотѣли быть въ нашемъ семействѣ, хотя было повсюду множество невѣстъ и богатѣйшихъ предъ моими, но имъ давали преимущество. Это было что-то особливое и происходящее прямо от особливаго попеченія объ насъ моего и ихъ Небеснаго Отца.

«Сынъ мой, сей любезный и прямо достойный сынъ, находился въ прежнемъ своемъ состояніи. Здоровье его хотя и не поправлялось предъ прежнимъ, но, благодаря Бога, и не похудѣло, но, сколько казалось, было болѣе надежды, что оно поправится и что Всемогущему угодно будетъ и впредь благословить меня чрезъ посредство Его многими пріятными минутами въ жизни. Совершенствы и качествы сего юноши развертывались отъ- часу больше и, сколько мнѣ кажется, то онъ, наслѣдуя от меня многія хорошія свойства, наслѣдовать будетъ и тотъ особливый небесный даръ, чтобъ быть всѣми любимымъ и от всѣхъ пріобрѣтать себѣ хвалу и доброе имя.

«Большая и замужняя дочъ моя Елисавета продолжала жить по-прежнему съ мужемъ своимъ порядочно, мирно и хорошо. Она хотя и лишилась въ минувшемъ году своей дочери, милаго, любезнаго и намъ всѣмъ слёзъ стоющаго ребенка, но Небо утѣшило ее и насъ другимъ, оставшимся мальчикомъ, насъ довольно уже утѣшающимъ, но также не весьма здоровымъ и надежнымъ. Но воля Господня буди и съ онымъ! Они видались съ нами очень часто, а въ сіе время мужъ ея выбранъ былъ въ судьи и долженствовалъ еще чаще быть съ нами.

Характеръ его хотя и отличался во многомъ от нашихъ, однако, мало-по-малу подстроивался и онъ къ намъ, а мы къ нему; а можетъ быть время его попередѣлаетъ и сдѣлаетъ во всемъ еще совершеннѣйшимъ. Нельзя сказать, чтобъ мы и тогда имѣли какой-либо поводъ къ неудовольствіямъ от него, но онъ достоинъ былъ всеобщей нашей любви и не безчестилъ нашего семейства, и мы были имъ довольны.

«Обѣ другія еще незамужнія и взрослыя мои дочери, Настасья и Ольга, часъ- отъ-часу становились совершеннѣе. Какъ розы развертываясь, оказывали онѣ въ себѣ со всякимъ днемъ болѣе хорошихъ свойствъ и красотъ тѣлесныхъ и душевныхъ. Обѣ онѣ были совершенными невѣстами. Обѣ служили красотою моего дома и семейства, объ обѣихъ носилась вездѣ хорошая молва, и обѣ любимы были всѣми. Первая изъ нихъ, Настасья, была у насъ почти помолвлена замужъ за г. Жданова. Но что-то странное выходило изъ сего дѣла и не постижимое. Сколь горячо-было онъ къ намъ сначала привязался, сколь мало сомнѣвались мы о томъ, что онъ къ намъ вскорѣ для сговора пріѣдетъ; столь, къ удивленію, запалъ онъ такъ, что по нѣскольку недѣль не было объ немъ ни слуху, ни духу, ни послушанія. А хотя временемъ къ намъ и писалъ, но въ письмахъ его не находили мы ничего позитивнаго или негативнаго, и не знали, что объ немъ думать и заключать. А какъ между тѣмъ сталъ свататься другой и еще выгоднѣйшій женихъ, то мы около сего времени и находились въ великомъ нестроенія и не знали, какъ быть, если онъ къ намъ не пріѣдетъ и не пришлетъ съ увѣдомленіемъ обстоятельнымъ по письму нашему.

«Сама меньшая дочь моя, Катерина, поднялась въ минувшій годъ такъ на ноги, что сдѣлалась уже полуневѣстою. Мы не менѣе и ею начинали мало — по — малу становиться довольными; можетъ быть, и она во многомъ не отстанетъ от большихъ сестеръ своихъ.

«Что касается до хозяйственныхъ моихъ обстоятельствъ, то Богу буди благодареніе! Минувшій годъ былъ для меня благословеннымъ: доходъ денежный и доходъ небеззаконный и законный простирался слишкомъ за полпяти тысячъ рублей, такъ что, за обыкновенными расходами, оставалось у меня болѣе двухъ тысячъ, такъ какъ бы на приданое дочери. Но скоро, какъ по всему заключать можно было, доходамъ симъ предстоитъ превеликая революція, и они долженствовали знатнымъ образомъ уменьшиться.

«Что касается до прочихъ обстоятельствъ по моему мѣсту, то никогда еще они такъ сумнительны ни были, какъ въ сіе время. Злодѣи, завиствующіе моему мѣсту, сплетали новый ковъ и хотѣли меня свернуть, и ожидали только пріѣзда намѣстникова въ Тулу. Но Богу что угодно, то и будетъ! Толико лѣтъ охранялъ Онъ меня здѣсь от всѣхъ противниковъ и злодѣевъ, на Его святую волю и попеченіе о себѣ я и возлагаю всю надежду; а если угодно Ему, чтобъ меня от сего мѣста оторвать, то могу ли и дерзну ли я что-нибудь противъ того говорить?»

Вотъ что записалъ я тогда въ моемъ состояніи и положеніи при началѣ сего года. Теперь пойду далѣе и стану разсказывать вамъ о томъ, что со мною въ продолженіи онаго дѣлалось и происходило.

Мы провели первый день сего года довольно весело. Всѣ мои родные были въ совокупленіи, и хотя ожиданіе наше тверскихъ нашихъ родныхъ и г. Жданова было и въ сей [день] тщетное, но и безъ нихъ людей было довольно, для препровожденія сего дня съ удовольствіемъ. Поутру, не смотря на всю бывшую жестокую стужу, были мы всѣ у обѣдни и болѣе для слушанія прекрасной проповѣди, говоренной любимцемъ нашимъ, отцемъ Ѳедотомъ. Обѣдали у меня новоизбранный нашъ исправник, старшій сынъ друга моего Алексѣя Андреяновича Албычева и г. Остафьевъ; а послѣ обѣда поспѣшили и многіе другіе обоего пола наши друзья и знакомцы, и мы повеселились, потанцовали и играли ввечеру въ фанты. Были пѣвчіе, гремѣли хоры и стоялъ от музыки стонъ; а между тѣмъ, продолжала и машина моя работать. Число разовъ работанія ея въ минувшій годъ простиралось до 2,852, а число вылѣченныхъ до 670 вылѣчек; и она творила истинныя чудеса; а потому лѣчились и въ сей день многіе и получали от ней пользу. О пріѣздѣ намѣстника не было еще слуха.

На другой день съ почтою получили мы, наконецъ, от тверскихъ нашихъ родныхъ письмо и узнали, что они въ путь свой къ намъ еще и не выѣзжали. Отъ г. Жданова не получили мы и съ сею почтою ничего, и потому не знали, что объ немъ заключать и думать. А какъ новое начавшееся сватовство насъ тревожило и назначенный день для свиданія съ новымъ женихомъ уже приближался, о г. Ждановѣ же были мы въ неизвѣстности совершенной, поелику онъ самъ къ намъ не ѣхалъ и не писалъ ничего, и мы начинали думать, что едва ли онъ уже и не раздумалъ жениться на моей дочери,—то рѣшились, съ общаго совѣта, послать къ нему нарочнаго человѣка съ тѣмъ, чтобъ онъ самъ сказалъ либо то, либо сё, и разрѣшилъ наше сомнѣніе. Итакъ, написали мы къ нему письмо, для отправленія въ послѣдующій день, а между тѣмъ и сей провели по святочному и съ бывшими у насъ опять многими гостьми повеселились музыкою и танцами.

Оба послѣдующіе за симъ дни, за отъѣздомъ всѣхъ моихъ дѣтей въ гости, въ Епифанскій уѣздъ къ г. Албычеву, провели мы въ уединеніи и въ тишинѣ, а въ наступившій потомъ сочельник рѣшилась почти судьба моей Настасьи Андреевны. Посыланный къ г. Жданову возвратился, а вмѣстѣ съ нимъ прискакалъ и самъ онъ къ намъ, передъ вечеромъ. Итакъ, сей вечеръ былъ для насъ достопамятный. Мы говорили много и положили на словѣ, чтобъ будущею недѣлью начать дѣло. Конференція сія была у насъ тайная, ночная, долговременная, и мы говорили съ нимъ обо всемъ и обо всемъ, прямо и безъ обиняковъ.

Итакъ, на самое Крещенье, по-утру, дали мы уже формально слово и помолвили нашу Настасью Андреевну. Утро сіе было для всѣхъ насъ весьма сумрачное: разныя обстоятельства наводили на насъ сомнѣніе. Примѣчены были нами въ женихѣ нѣкоторые недостатки, а особливо въ разсужденіи его здоровья; такъ что мы колебались и смущались мыслями, и наконецъ, возжелали сами видѣться еще разъ съ женихомъ, ночевавшимъ въ городѣ и хотѣвшимъ до-свѣта уѣхать. По счастію, такъ случилось, что во всемъ городѣ не нашлось лошадей ямскихъ, на которыхъ бы ему отъѣхать было можно. Сіе удержало его часу до десятаго, а между тѣмъ пріѣхалъ къ намъ зять мой и помогъ намъ скорѣе рѣшить сіе дѣло. Итакъ, г. Ждановъ заѣзжалъ къ намъ по-дорожному и, напившись чаю и поговоривъ съ нами, поскакалъ домой, съ тѣмъ чтобъ въ субботу прислать къ намъ человѣка съ извѣстіемъ, когда они пріѣдутъ къ намъ для сговора, и чему назначали мы время около вторника.

Между тѣмъ какъ мы полагали дѣло сіе достовѣрнымъ и заключали, что послѣ сговора необходимо надобно будетъ женѣ моей съѣздить въ Москву, для закупки нужныхъ вещей для приданаго, и ей весьма хотѣлось, чтобъ помогли ей въ томъ мои племянницы Травины, которымъ около сего времени и надлежало быть въ Москвѣ,—то не знали мы какъ бы ихъ до того времени позадержать въ Москвѣ, покуда она пріѣдетъ, и положили, наконецъ, писать немедленно къ нимъ и расположить письмо глухо и кое-какъ, чтобъ они могли сами догадаться. Впрочемъ, и сей послѣдній день нашихъ святокъ провели мы со многими гостьми и довольно весело.

Въ послѣдующій за симъ день происходило ввожденіе новыхъ судей въ ихъ должность новымъ нашимъ предводителемъ, другомъ моимъ Николаемъ Сергѣевичемъ Арсеньевымъ. Послѣ чего, какъ онъ, такъ и всѣ судьи у меня обѣдали и потомъ уже разъѣхались по домамъ. Я какъ-то былъ весь сей день въ смущенномъ состояніи духа. Чѣмъ ближе приближаюсь время къ разрѣшенію судьбы дочери моей, тѣмъ болѣе замирало у меня сердце, и я не однажды обращался помышленіями моими къ Богу, на Котораго возлагалъ я всю мою надежду и передавалъ все на Его святую волю и благоусмотрѣніе.

Какъ на утріе былъ тотъ день, въ который по условію надлежало Михайловскимъ гостямъ съ новымъ женихомъ пріѣхать, для свиданія съ нами въ Ламки, то надлежало и намъ туда пріѣхать. Но какъ условлено было у насъ и съ г. Ждановымъ, чтобъ ему въ самый этотъ день прислать съ извѣстіемъ, когда они къ намъ для сговора будутъ, то не хотѣлось- было мнѣ самому въ сей день ѣхать въ Ламки, а хотѣлъ отправить туда, кромѣ Настасьи, всѣхъ своихъ, а самому дождаться до послѣдующаго дня, и въ оный уже туда пріѣхать. Но какъ жена моя на то не согласилась, а хотѣла чтобъ и я ѣхалъ съ ними вмѣстѣ, то наконецъ согласился и я. Мы поѣхали туда къ обѣду и нашли тамъ предводителя и исправника и еще Мих. Ник. Албычева, и провели съ ними весь этотъ день безъ скуки. Къ вечеру ожидали мы пріѣзжихъ, но они не бывали, и мы заключали, что будутъ они на утріе.

На утріе проводивъ предводителя и исправника и убравъ нашу Ольгу, стали мы дожидаться, съ одной стороны, гостей изъ Михайлова, а съ другой, по бывшему тогда почтовому дню, почты и вкупѣ извѣстія от г. Жданова. Мы то и другое и получили. Но каково же было послѣднее? Маленькое письмецо съ неожидаемымъ совсѣмъ нами увѣдомленіемъ, что онъ, переговоривъ съ своими родными, совершенно жениться раздумалъ. Легко можно вообразить, что неожидаемое сіе извѣстіе всѣхъ насъ привело въ превеликое волненіе. Однако, мы не столько о семъ тужили, сколько радовались и благодарили Бога, что такъ случилось; ибо въ послѣднюю свою бытность г. Ждановъ оказалъ столь много въ себѣ сумнительнаго, что у меня замирало уже сердце, когда вспоминалъ я, что Настасья моя за нимъ будетъ, и что дѣло сіе невозвратно, и внутренно уже желалъ, чтобъ сіе сватовство могло разойтиться; я и не отказывалъ ему, изъ единой благопристойности. Но какъ сей случай произвелъ во всѣхъ обстоятельствахъ нашихъ перемѣну, то тужили уже мы, что не взяли мы съ собою нашей Настасьи и что была съ нами только Ольга. Подумавъ какъ бы пособить сему дѣлу и радуясь, что узнали мы сіе еще до пріѣзда Коробьиныхъ, рѣшились отправить скорѣе Ольгу домой и привезть къ себѣ Настасью, которая въ одинъ мигъ къ намъ прилетѣла. Со всѣмъ тѣмъ, къ превеликому удивленію нашему, гостей нашихъ и въ сей день ни къ обѣду, ни къ вечеру мы не дождались и не знали, что о томъ и заключать.

Устроеніе неисповѣдимыхъ судебъ Божескихъ было такое, что мы и въ послѣдующій день въ ожиданіи своемъ обманулись. Мы и сей весь день прождали по-пустому и рѣшились, наконецъ, на другой день ѣхать домой. А какъ и въ послѣдующіе три дни не было изъ Михайлова ни какого слуха, то легко мы могли заключать, что изъ всего сего новоначинаемаго дѣла вышелъ совершенный нуль и что все было пустое, почему и перестали совсѣмъ о томъ и думать; а заключая, что волѣ Всемогущаго не угодно было, чтобъ изъ обоихъ сихъ сватовствъ что-нибудь вышло, обратились къ своимъ дѣламъ и упражненіямъ.

Симъ образомъ кончилось все наше и столь долго тянувшееся дѣло съ г. Ждановымъ, а вкупѣ и начинавшееся-было съ г. Коробьинымъ. Что ихъ отъѣздъ къ намъ удержало, о томъ не могли мы ни тогда, ни послѣ въ точности провѣдать. Между тѣмъ, зять мой переѣхалъ совсѣмъ жить къ намъ въ Богородицкъ и расположился въ нижнихъ покояхъ дворцоваго флигеля.

Непосредственно почти за симъ съѣздившийвъ Тулу секретарь мой Варсобинъ привезъ извѣстіе, что намѣстника нашего въ скорости и на тѣхъ дняхъ дожидаются въ Тулу, и что Юницкой приказывалъ, чтобъ я немѣшкавъ пріѣхалъ въ Тулу. Но меня съ одной стороны съѣхавшееся ко мнѣ великое множество гостей, а съ другой — пиръ, дѣлаемый зятемъ моимъ для всѣхъ городскихъ въ своей квартирѣ, — такъ захватили, что я не прежде могъ въ сей путь отправиться, какъ 17 числа сего мѣсяца. И какъ ѣзда въ сей разъ въ Тулу была довольно достопамятна тѣмъ, что я поѣхалъ въ сей путь съ духомъ, не весьма спокойнымъ, а съ тревожащими оный помышленіями, чтобъ не произошло со мною тамъ чего-нибудь важнаго, то и опишу я тогдашнее пребываніе мое въ Тулѣ въ подробности.

Изъ опасенія, чтобъ мнѣ не опоздать своимъ пріѣздомъ, поѣхалъ я въ сей разъ на перемѣнныхъ лошадяхъ и выѢхалъ изъ двора такъ рано, что пріѣхалъ въ Тулу почти еще въ половину дня, и такъ задолго еще до вечера, что успѣлъ еще въ тотъ же день побывать у командира своего г. Юницкаго, а между тѣмъ переговорить обо всемъ съ моими хозяевами и распросить у нихъ обо всемъ, что происходитъ въ Тулѣ. Отѣ нихъ узналъ я, что намѣстникъ въ Тулу еще не бывалъ, однако, возвратился уже изъ Петербурга и находился тогда въ Москвѣ; что пріѣзда его въ Тулу всѣ Тульскіе съ каждымъ днемъ на цыпочкахъ дожидаются; но когда пріѣздъ его воспослѣдуетъ, о томъ въ точности ни кто не знаетъ. Что касается до Юницкаго, у котораго я въ сей разъ недолго пробылъ, то принялъ онъ меня весьма благопріятно и при отъѣздѣ велѣлъ пріѣзжать къ нему на утріе поранѣе. Все сіе происходило у васъ тогда въ понедѣльникъ.

Итакъ, во вторникъ по-утру, поѣхалъ я къ г. Юницкому, съ которымъ провели мы болѣе двухъ часовъ въ разговорахъ и совѣщаніяхъ о томъ, что намъ дѣлать при пріѣздѣ намѣстника и о чемъ и о чемъ ему относительно до волостей нашихъ докладывать. Онъ разсказывалъ мнѣ о сумнительныхъ обстоятельствахъ и о критическомъ положеніи,въ какомъ находилась тогда вся казенная полата, по причинѣ разворованія самими начальниками важныхъ денежныхъ суммъ и неимѣнія оныхъ въ наличности. Всѣ боялись, чтобъ намѣстникъ не узналъ того въ подробности. Что-жъ касается до него, Юницкаго, то онъ, не имѣя въ томъ ни какого участія, располагается никакъ о томъ не молчать, а довесть хотя стороною всѣ шашни до свѣдѣнія намѣстника. Услышавъ сіе, я легко могъ предвидѣть, что не обойдется тутъ безъ большого шума, и любопытство мое увеличилось видѣть, что происходить будетъ.

Переговоривши обо всемъ, что было нужно, поѣхали мы съ нимъ въ казенную полату. Тамъ сказалъ онъ мнѣ, что я могу ѣхать куда хочу, а пріѣзжалъ бы только къ нему обѣдать; однако, я никуда не поѣхалъ, а пробылъ все утро тутъ въ полатахъ и провелъ все время до выѣзда его въ свиданіяхъ и разговорахъ съ бывшими тамъ многими изъ моихъ знакомцовъ. Отобѣдавши у г. Юницкаго и услышавъ, что въ Тулѣ находился тогда и прежній мой командиръ г. Давыдовъ, выписанный нарочно изъ Калуги, для окончательной раздѣлки по расхищеннымъ онымъ казеннымъ деньгамъ, рѣшился съѣздить къ нему. Я нашолъ его по-прежнему ко мнѣ благопріятствующимъ и хотя принужденно принимающимъ на себя спокойный видъ, но въ примѣтномъ смущеніи душевномъ и въ крайнемъ недоумѣніи, какъ имъ быть и какъ скрывать далѣе от намѣстника всѣ пакости, ими надѣланныя. Посидѣвши у него, заѣхалъ къ любопытному знакомцу своему, тогдашнему губернскому казначею, г. Запольскому, и просидѣлъ у него весь вечеръ, занимаясь съ нимъ любопытными разговорами о тогдашнихъ политическихъ происшествіяхъ, въ которыхъ онъ, какъ любопытнѣйшій изъ всѣхъ тульскихъ господъ, былъ весьма свѣдущъ, и по самому тому любилъ и почиталъ меня отмѣнно, и всегда пріѣздомъ моимъ къ нему былъ очень доволенъ. Онъ не отпустилъ меня от себя безъ ужина, и мы провели время съ пріятностью. Но бѣдняк сей не воображалъ себѣ тогда, что висѣла уже надъ нимъ превеликая напасть, которую впослѣдствіи претерпѣлъ онъ за чужіе грѣхи и за единое свое снисхожденіе къ своимъ начальникамъ и за недоносъ о пакостяхъ, дѣлаемыхъ ими въ разсужденіи расхищенія казенныхъ суммъ, которыя всѣ были у него подвѣдомственны.

И весь послѣдующій день прошелъ у насъ въ тщетномъ ожиданіи намѣстникова пріѣзда. Я ѣздилъ по-утру опять къ Юницкому, который препоручилъ мнѣ написать еще одинъ пунктъ, для доклада намѣстнику по нашимъ волостямъ. Я, написавъ его въ квартирѣ, не повезъ оный къ нему уже самъ, но отослалъ съ секретаремъ моимъ Щедиловымъ, пріѣхавшимъ со мною, къ г. Юницкому въ казеннную полату, а самъ, пообѣдавъ съ хозяевами своими, ѣздилъ къ малорослому доктору Дитриху, приглашавшему меня уже нѣсколько разъ къ себѣ. Онъ мнѣ былъ очень радъ, угощалъ меня кофеемъ и мы съ нимъ, какъ съ ученымъ человѣкомъ, не могли довольно наговориться; а от него заѣхалъ я къ пріятелю своему архитектору г. Сокольникову, и съ нимъ провелъ весь вечеръ въ дружескихъ, пріятныхъ и любопытныхъ разговорахъ.

Наконецъ, въ четвергъ, получили мы достовѣрное извѣстіе, что въ этотъ день прибудетъ къ намъ намѣстникъ, къ вечеру. Я обѣдалъ въ сей день у Юницкаго, гдѣ нечаянно свидѣлся съ пріятелемъ своимъ и прежнимъ своимъ корреспондентомъ, Василіемъ Алексѣевичемъ Левшинымъ, ѣхавшимъ тогда изъ Москвы. Отѣ самаго сего и узнали мы о намѣстникѣ, котораго объѣхалъ онъ на дорогѣ. Не успѣлъ слухъ о томъ распространиться въ городѣ, какъ весь оный пришолъ въ превеликое движеніе. Все судейство и бывшее въ городѣ дворянство спѣшило скорѣе одѣваться, убираться и готовиться для встрѣчи своего важнаго начальника и собираться во дворецъ для пріема онаго. По всѣмъ улицамъ началась скачка и бѣганіе народа. Всѣ оружейники поспѣшали сбѣжаться къ воротамъ при въѣздѣ въ городъ, гдѣ назначено было имъ онаго встрѣтить. И какъ пріѣхать ему не можно было прежде наступленія ночи, то не только всѣ улицы, по которымъ надлежало ему ѣхать, но и всѣ стѣны и башни городскія установлены были засженными плошками. Словомъ, встрѣча приготовлена была ему пышная и великолѣпная, и не хуже какъ бы и какому государю. Я самъ принужденъ былъ также спѣшить на свою квартеру и убравшись скакать во дворецъ, гдѣ нашелъ великое множество съѣхавшихся уже чиновниковъ и дворянства и дожидающихся минуты его прибытія.

Наконецъ, и по наступленіи уже самой ночи, воспослѣдовало его прибытіе. Всѣ первѣйшіе чиновники выбѣжали встрѣчать его въ сѣни; а мы всѣ, оставшись въ залѣ и раздѣлившись на двѣ толпы, составили промежь себя широкую улицу, для прохода его превосходительству, и всѣ спѣшили привѣтствовать его своими поклонами при восшествіи въ оный. Онъ, не останавливаясь, прошелъ чрезъ залъ въ свою пріемную, куда всѣ повалили вслѣдъ за нимъ, и тамъ, по обыкновенію, составили вокругъ его, остановившагося, большое полукружіе, и всякій старался, протѣсниваясь сквозь толпу, выдаваться впередъ и становиться въ передніе ряды, дабы преподать намѣстнику способъ себя увидѣть и удостоить какимъ-нибудь словцомъ.

Что касается до меня, то я, по причинамъ, прежде сего довольно объясненнымъ, будучи пріѣзду сего вельможи и радъ и не радъ, или паче опасаясь, чтобъ мнѣ въ сей разъ не претерпѣть бы от него какого зла, от него хотя и не бѣгалъ и въ народѣ от глазъ его не прятался, однако, не находилъ за нужное выдаваться слишкомъ, по примѣру прочихъ, впередъ на тотъ конецъ, чтобъ ему со мною говорить было можно. Итакъ, онъ меня, хотя и видѣлъ и не одинъ разъ на меня взглядывалъ, однако, ко мнѣ не подходилъ и ничего со мною не говорилъ, да и со всѣми разговаривалъ очень немного, а скоро откланявшись, ушолъ во внутреннія свои комнаты. Послѣ чего и мы тотчасъ всѣ разъѣхались по домамъ. Итакъ, весь сей день прошелъ у насъ въ однихъ только пріуготовленіяхъ, пріемѣ и встрѣчѣ.

На утріе, одѣвшись поранѣе, спѣшилъ я ѣхать къ Юницкому, дабы вмѣстѣ съ нимъ ѣхать къ намѣстнику. Однако, его уже не засталъ дома и услышалъ, что онъ еще въ седьмомъ часу уѣхалъ во дворецъ; итакъ, ну-ка я скакать вслѣдъ за нимъ. Тамъ нашелъ я уже множество съѣхавшагося народа и бившаго все еще табалу, то есть—всѣхъ расхаживающихъ по комнатѣ и въ ожиданіи выхода намѣстникова, гдѣ по одиночкѣ, гдѣ въ кучкахъ и въ круговенькѣ между собою разговаривающихъ. Какъ народа понабралось уже довольно, то вышелъ къ намъ наконецъ и намѣстникъ, но на одну только минуту, а прошелъ въ переднюю, гдѣ дожидалось его тульское духовенство и оружейники. Изъ первыхъ наизнаменитѣйшій говорилъ ему привѣтственную рѣчь, а послѣдніе поднесли ему прекрасное ружье и письмо, на паргаментѣ написанное. Намѣстникъ, поговоривъ съ ними немного, возвратился опять къ намъ и, молвивъ опять кое съ кѣмъ слова два, ушолъ въ кабинетъ для писанія важныхъ дѣлъ, ибо отправлялся от него въ сіе утро курьеръ въ Петербургъ. Итакъ, начали мы опять бить табалу и ходить взадъ и впередъ по комнатамъ, безъ всякого дѣла. Нѣсколько часовъ прошло въ семъ упражненіи. Наконецъ, всѣ судьи разъѣхались по своимъ присутственнымъ мѣстамъ. Я хотя остался еще на полчаса времени, но, походивъ взадъ и впередъ, скоро симъ прискучилъ и, узнавъ наконецъ, что намѣстникъ въ сей день будетъ обѣдать у любимца своего, нашего вицъ-губернатора Вельяминова, и что въ то утро никакого дѣла не будетъ, спросился у Юницкаго и поѣхалъ обѣдать домой, на квартеру; и пообѣдавъ, никуда болѣе не поѣхалъ. Хотѣлъ-было ѣхать въ бывшій въ тотъ вечеръ театръ, но, за великою бывшею въ сіе время стужею, раздумалъ, а остался дома, въ ожиданіи, что воспослѣдуетъ далѣе съ нами, ибо зналъ, что г. Юницкой въ сей вечеръ хотѣлъ ѣхать къ намѣстнику съ докладами о нашихъ волостныхъ дѣлахъ. Онъ къ нему, дѣйствительно, и ѣздилъ и докладывалъ не только объ нашихъ Богородицкихъ дѣлахъ, но по намѣренію своему далъ ему стороною и обиняками знать о сумнительномъ положеніи казенной полаты, и что нужно бы ему самому освидѣтельствовать всѣ казенныя суммы и принять нужныя мѣры къ сохраненію ихъ въ цѣлости. Сямъ толико онъ смутилъ духъ намѣстника, что онъ не сталъ входить въ дальнія подробности по его докладамъ по нашимъ дѣламъ, а тотчасъ ихъ рѣшилъ и кончилъ, и занявшись разговоромъ о казенной палатѣ, требовалъ от него мнѣнія, какъ бы поступить лучше? А сей того только и дожидавшись, безъ дальнихъ околичностей, ему сказалъ, что какъ онъ не сумнѣвается, что всѣ казенныя суммы при свидѣтельствованіи оныхъ окажутся въ наличности, ибо всего легче статься можетъ, что деньги недостающія откуда-нибудь на сей часъ нахватаются, то, по мнѣнію его, наилучшимъ средствомъ могло бы быть то, если-бъ, по освидѣтельствованіи казны, въ тотъ же- часъ смѣнить губернскаго казначея и отдать всѣ суммы въ сохраненіе новому, который на его мѣсто назначится. Средство сіе намѣстнику очень полюбилось, и онъ крайне былъ доволенъ, что г. Юницкой его надоумилъ, и оба смолвились, чтобъ дѣло сіе произвесть въ послѣдующее же утро, а до того времени хранить сіе въ величайшей тайнѣ.

Итакъ, по наступленіи послѣдующаго дня, и началась сія траги-комедія. Я, пріѣхавъ къ г. Юницкому, едва засталъ его дома, отъѣзжающаго въ казенную полату, для помянутаго свидѣтельства; вмѣстѣ съ прочими и самимъ намѣстникомъ, казны. Какъ онъ думалъ, такъ дѣйствительно и сдѣлалось. Всѣ суммы найдены въ наличности цѣлыми. Расхитившій оныя вицъ-губернаторъ, при помощи губернскаго казначея, не преминули кой у кого у купцовъ и другихъ нахватать многія тысячи и наполнить ими все недостающее число, съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобъ на другой же день ихъ опять вынувъ возвратить оныя хозяевамъ. Но счетъ сей дѣланъ былъ безъ хозяина, имъ и въ голову того не приходило, что денежки сіи сдѣлаются уже невозвратными, и что былъ уже въ готовности новый губернскій казначей, принявшій ихъ въ тотъ же часъ въ свои руки. Но неожидаемость таковая, доставившая г. Юницкому славу, поразила вицъ-губернатора и прежняго казначея какъ громовымъ ударомъ. Оба они повѣсили носы и были при сей перемѣнѣ ни живы, ни мертвы. Но пособить было нечѣмъ. Они не смѣли даже и однимъ словомъ заикнуться. Всѣ прочіе удивились и заахались, услыша и увидя сіе происшествіе. Впрочемъ, достопамятно, что въ сіе утро сдѣлался-было въ квартерѣ намѣстника пожаръ, и который на-силу потушили. Сіе произвело новую тревогу. Однако, я тамъ не былъ, поелику я ни туда, ни въ казенную полату не поѣхалъ, ибо не имѣлъ ни какой побудительной причины намѣстнику показываться и радъ былъ, что онъ самъ ко мнѣ не привязывался. Г. Юницкой, велѣлъ мнѣ пріѣжжать къ себѣ обѣдать, но обѣдъ былъ поздной, и мы проговѣли до четвертаго часа. Вечеръ весь пробылъ я дома, но послѣ жалѣлъ, что не поѣхалъ во дворецъ, гдѣ былъ въ сіе время концертъ; однако, было тамъ и безъ меня тѣсно, а къ тому-жъ, мнѣ тамъ и искать было нечего. Докладъ нашъ вышелъ, резолюція на него получена, намѣстникъ не весьма прилѣплялся уже къ волостямъ нашимъ, и мысли и голова у него были тогда совсѣмъ не тѣмъ заняты. До него дошли уже слухи о всѣхъ мытарствахъ вицъ-губернатора съ товарищами. Къ сему приступили всѣ дававшіе ему деньги на ссуду, съ требованіемъ оныхъ обратно; но ему учинить того было уже не можно, и онъ не зналъ, какъему быть и что дѣлать. Намѣстникъ узнавъ сіе, вздурился от досады на него за то, что онъ не предварилъ его о томъ прежде; и какъ его ни любилъ, но тогда и самому ему пособитъ имъ было нечѣмъ и невозможно, и другого не оставалось, какъ сказать, что они, какъ бездѣльничали, такъ бы и раздѣлывались съ своими заимодавцами. А сіе и произвело то слѣдствіе, что г. вицъ-губернаторъ принужденъ былъ не только все свое, но и всѣхъ родныхъ своихъ заложить имѣніе и доставать деньги на уплату заимодавцамъ, и чрезъ то всѣхъ ихъ довелъ до чувствительнаго разоренія. Бѣдняка же знакомца моего г. Запольскаго не только совершенно разорилъ, но довелъ чрезъ то и до самаго гроба. Словомъ, дѣло сіе, сдѣлавшееся всѣмъ извѣстнымъ, надѣлало много шуму и подавало поводъ ко многимъ всеобщимъ о томъ разговорамъ и сужденіямъ разнаго рода.

Теперь, возвращаясь къ прежней матеріи, скажу, что въ послѣдующій за симъ день, случившійся воскреснымъ, съѣхались и собрались мы всѣ опять къ намѣстнику. Я засталъ г. Юиицкаго еще дома, и мы съ нимъ пріѣхали вмѣстѣ, когда служили еще всеночную. Народу собралось потомъ очень много, но всѣ, къ превеликому удивленію нашему, били опять одну только табалу нѣсколько часовъ. Намѣстникъ не удостоилъ всѣхъ ни однимъ почти словомъ, но вышелъ очень смутнымъ и прошолъ прямо въ церковь къ обѣднѣ; не удалось никому ничего съ нимъ поговорить. Всѣ остались дожидаться возвращенія его изъ церкви, думая, что тогда пробудетъ онъ нѣсколько съ народомъ и поговоритъ; однако, не то воспослѣдовало, а онъ, какъ бы боявшись всѣхъ, прошолъ мимо, не останавливаясь, въ кабинетъ свой и заперся въ ономъ. Итакъ, и въ сей разъ не удалось никому и слова съ нимъ молвить; всѣ начали опять бить табалу и потомъ стали разъѣзжаться. Г. Юницкой рѣшился также ѣхать и, подхватя меня, увезъ къ себѣ обѣдать, сказавъ мнѣ, что намѣстникъ въ сей день будетъ обѣдать у губернатора, а ввечеру въ редутѣ. Отобѣдавъ у Юницкаго, заѣхалъ я от него къ Верещагину и просидѣлъ у него до ночи, говоря о тогдашнихъ происшествіяхъ. Онъ уговорилъ меня ѣхать вмѣстѣ въ редутъ, куда мнѣ и хотѣлось ѣхать, и нѣтъ. Но какъ, по всѣмъ видимымъ обстоятельствамъ, не было тогда мнѣ причины чего-нибудь от намѣстника опасаться, поелику голова его не тѣмъ была занята, да и всѣмъ недоброхотамъ и злодѣямъ моимъ самимъ до себя дошло дѣло и имъ не до того было, чтобъ помышлять о какихъ-либо противъ меня злодѣйствахъ, — то согласился и я на убѣжденіе г. Верещагина и поѣхалъ туда съ безбоязненнымъ уже духомъ. Мы нашли тамъ превеликую толпу народа въ собраніи, а скоро послѣ насъ пріѣхалъ и намѣстникъ. Итакъ, видѣлъ я его опять тутъ; видѣлъ и онъ меня; смотрѣлъ не одинъ разъ на меня пристально и, по- видимому, довольно благосклонно, но не промолвилъ со мною ни одного слова, а пробывъ тутъ очень недолго, от насъ уѣхалъ и прислалъ послѣ того за господиномъ Вельяминовымъ. Всѣ бывшіе въ редутѣ удивились сему явленію и начали въявь почти перешоптывать, что намѣстнику подано множество просьбъ, и что въ домѣ у него будетъ не безъ шума. Но что у него съ вицъ-губернаторомъ тамъ происходило — того не могли мы уже узнать, а говорили только, что намѣстникъ былъ до крайности взбѣшонъ и приведенъ въ такую досаду, что расположился выѣхать изъ Тулы гораздо прежде, нежели какъ до того говорилъ и думалъ. По отъѣздѣ его изъ редута, недолго пробыли и мы въ ономъ. И достопамятно, что сей разъ былъ послѣдній, что я его въ жизнь мою видѣлъ; ибо, какъ я на утріе пріѣхалъ къ господину Юницкому, то сказалъ онъ мнѣ, что какъ, по всему видимому, не дойдетъ уже до обоихъ насъ никакого дѣла, то мнѣ нечего болѣе дѣлать, и я могу, отобѣдавъ у него, собираться уже въ обратный путь и ѣхать къ своему мѣсту, въ Богородицкъ; чѣмъ я былъ и доволенъ. Но какъ было тогда уже не рано, то расположился я заѣхать от него въ городъ и употребить достальное время сего дня на исправленіе покупокъ, а пустился въ путь свой до-свѣта, на другой день, въ который и возвратился къ роднымъ своимъ, дожидавшимся меня съ смущеннымъ духомъ, благополучно.

Симъ образомъ кончилось и въ сей разъ мое путешествіе, наводившее на меня сначала столько душевнаго смущенія и безпокойства. Я, размышляя на обратномъ пути о всѣхъ бывшихъ происшествіяхъ, не могъ и въ сей разъ надивиться чудному сплетенію между оными, и чтобъ не усматривать и при семъ случаѣ явные слѣды благодѣтельнаго Божескаго обо мнѣ попеченія, сохранившаго меня не только от всѣхъ злодѣйствъ, замышляемыхъ противъ меня моими завистниками, но и самихъ ихъ повергнувшаго въ такое смущеніе, что имъ не до того было, чтобъ мною заниматься, а они рады были, что прогнали почти силою и самаго намѣстника изъ Тулы и до того вздурили, что онъ, бросивъ все, въ тотъ же день ускакалъ изъ Тулы.

Возвратясь въ свое мѣсто и отпраздновавъ случившіяся на другой день имянины старушки моей тещи, принялся я за прежнія свои дѣла и, между прочимъ, началъ сочинять сочиненіе свое о электрицизмѣ для публики.

Едва я препроводилъ два дни въ сихъ моихъ занятіяхъ, какъ случилось съ нами нѣчто неожидаемое, подававшее мнѣ поводъ къ чувствительному неудовольствію, а всѣмъ старшимъ моимъ семьянинкамъ къ слезамъ самимъ. Произошло сіе от моего зятика Шишкова. Ему случилось какъ-то при случаѣ угощенія у себя многихъ наѣхавшихъ къ нему гостей и потомъ ѣзды къ Варсобину съ ними на вечеринку, мало-по-малу нахлюстаться до-пьяна, и до такого состоянія, въ какомъ мы его никогда не видывали. Но сіе не составляло бы еще дальнѣйшей важности. Хотя мы и начали страшиться, чтобъ не наслѣдовалъ онъ со-временемъ гнусной привычки отцовской, но смутило насъ болѣе то, что при семъ случаѣ узнали мы, что пьяный онъ ни къ чему не годится и въ состояніи не только бурлить и кутить, но сердиться, злиться и даже до того забываться, чтобъ говорить всякія нелѣпости и даже самыя оскорбительныя грубости. Самая ничего нестоющая бездѣлка довела его въ сей разъ до такихъ глупостей, что мнѣ, неожидавшему того никогда от него, было происшествіе сіе крайне чувствительно, а жена его и ея мать обливались даже слезами, страшась невѣдомо-чего впередъ от его негоднаго нрава. Я сколь ни охотно простилъ его въ семъ проступкѣ, когда на утріе сталъ онъ извиняясь просить меня о томъ, однако, съ сего времени уменьшилъ онъ во мнѣ весьма много то хорошее мнѣніе, какое имѣлъ я до того о его характерѣ.

Но удивительно, что онъ за сіе и какъ бы самою судьбою былъ непосредственно за симъ наказанъ. Такъ случилось, что въ самое же сіе утро, и когда онъ мучился еще от похмѣлья, загорись въ самыхъ тѣхъ комнатахъ, гдѣ онъ во флигелѣ дворцовомъ жилъ, балка от печи и занялся потолокъ! Не можно изобразить, какъ много сія нечаянность не только его, но и всѣхъ насъ перетревожила и перепугала. Мы находились въ самое то время съ нимъ и его гостьми въ церкви у обѣдни, и дома оставались у него только его сестра, случившаяся тогда у него въ гостяхъ. Зять мой не успѣлъ услышать, что начали на колокольнѣ звонить въ набатъ и о сдѣлавшемся во флигелѣ дворца гвалтѣ, какъ, поблѣднѣвъ какъ мертвый, безъ памяти бросился бѣжать туда. Мы всѣ послѣдовали за нимъ, будучи также перетревожены тѣмъ чрезвычайно. Я невѣдомо-какъ страшился, чтобы не загорѣлся и не сгорѣлъ у меня весь огромный ихъ флигель, и чтобъ не подвергся я за то отвѣту, что пустилъ зятя моего въ оный. Прибѣжавши безъ души туда, нашли мы множество сбѣжавшагося народа, изъ котораго иные таскали снѣгъ и воду и старались погасить загорѣвшійся потолокъ, а другіе вытаскивали всѣ мебели и пожитки зятнины изъ его комнатъ. Словомъ, сумятица была чрезвычайная, но, по особливому счастію, не случилось тогда ни малѣйшаго вѣтра, который могъ бы надѣлать великихъ дѣлъ; а съ другой стороны — усмотрѣно было сіе бѣдствіе такъ скоро, что была еще возможность потушить и залить все загорѣвшееся и недопустить огонь до распространенія; почему и отдѣлались мы от сей угрожавшей намъ бѣды однимъ только страхомъ и безпокойствомъ, благодарили невѣдомо-какъ Бога, что кончилось все благополучно.

Непосредственно за симъ и въ самый послѣдній день генваря мѣсяца случилась съ нами другая неожидаемость, но уже не огорчившая, а обрадовавшая насъ. Пришла тщетно наканунѣ того дня ожидаемая почта и привезла ко мнѣ пакетъ изъ Экономическаго Общества и письмо къ намъ от нашихъ родныхъ Травиныхъ, изъ котораго могли мы навѣрное заключать, что они изъ Москвы уже выѣхали и въ тотъ же еще день къ намъ пріѣдутъ; что и воспослѣдовало дѣйствительно. Мы едва только проводили от себя послѣ обѣда пріѣзжавшаго къ намъ и нѣсколько дней у насъ и у зятя моего гостившаго Льва Савича Крюкова съ женою, какъ, глядимъ, ѣдутъ и онѣ всѣ три сестры вмѣстѣ и обрадовали насъ своимъ пріѣздомъ.

Что касается до пакета, присланнаго мнѣ от Общества, то былъ онъ нарочито великъ; но я легко могъ догадаться, что вся величина его происходила от присланныхъ ко мнѣ какихъ-либо сѣмянъ, въ чемъ и не обманулся. Я въ немъ нашелъ сѣмена ворсяной щотки и кунчута или сезама, съ письмомъ, столь длиннымъ от г. Нартова, что я никогда еще такого от него не получалъ. Со всѣмъ тѣмъ, какъ содержаніе онаго состояло въ подробномъ наставленіи, какъ сѣмена сіи сѣять и помянутыя растенія воспитывать, то изъ опасенія чтобъ подробнымъ сообщеніемъ онаго вамъ не наскучить, рѣшился не помѣщать оное здѣсь по прежнему от слова до слова, а сказать только вообще, что обременяемъ я былъ въ ономъ опять разными препорученіями и просьбою объ сочиненіи отвѣта на ихъ задачу, о чемъ я всего меньше думалъ. Кромѣ сего, при особомъ тутъ же приложенномъ другомъ коротенькомъ письмецѣ, присланъ былъ ко мнѣ печатный реэстръ всѣмъ членамъ нашего Общества. Что касается до присланныхъ сѣмянъ, то, по любопытству своему, я имъ обрадовался, но впослѣдствіи времени оказалось, что радость моя была пустая; ибо, какъ сѣмена кунчута были совсѣмъ невсхожія, а и сѣмена ворсяной щотки незрѣлыя, то, не смотря на всѣ труды и старанія, употребляемыя мною на возращеніе оныхъ, не имѣлъ я въ томъ ни малѣйшаго успѣха и ни до чего не могъ добиться, а посему наиболѣе и не почелъ за нужное помѣщеніе здѣсь оныхъ писемъ, во всемъ ихъ пространствѣ, и тѣмъ занимать только много мѣста.

Въ теченіи всего февраля мѣсяца не случилось съ нами ни какихъ дальнихъ особливостей, кромѣ того, что въ первыя числа онаго недомогалъ я нѣсколько дней сряду от жестокаго кашля, и около половины сего мѣсяца немогъ нѣсколько дней и сынъ мой, также и малютка внукъ мой, и сей такъ жестоко, что мы не чаяли ему быть и живому. Однако, все сіе не мѣшало намъ угощать у себя пріѣзжихъ нашихъ родныхъ Кашинскихъ или паче Тверскихъ; поелику всѣ они жили не въ Кашинскомъ своемъ отцовскомъ домѣ, а въ самомъ городѣ Твери, въ купленномъ домикѣ. Между ими и ихъ братомъ, женившимся на купеческой дочери, вышла несогласица. Жена его разсорила мужа своего съ ними и отвела его даже и от насъ, такъ что онъ не только ко мнѣ ни однажды еще съ своею женою не пріѣзжалъ, но ко мнѣ не писалъ и писемъ. Таковая его ко мнѣ неблагодарность была мнѣ хотя очень чувствительна, и тѣмъ паче, что я съ моей стороны не подалъ ему ни малѣйшаго повода къ неудовольствію, но, напротивъ того, во время ребячества и молодости его, старался о его воспитаніи и обученіи всему, что могъ, и старался отечески; но пособить тому было нечѣмъ. Онъ совсѣмъ от насъ отклонился и велъ себя, какъ бы совсѣмъ чужой, а не столь близкій родственникъ. Что-жъ касается до сестеръ его, то сіи любовью и приверженностью своею къ намъ и къ моимъ дѣтямъ замѣняли сей его недостатокъ и вели себя относительно къ намъ такъ, что мы ими были весьма довольны. Онѣ, будучи всѣ три незамужними и находясь въ такихъ лѣтахъ и обстоятельствахъ, что о замужествѣ и помышлять имъ было не можно, пріѣзжали въ сей разъ къ намъ сколько для свиданія съ нами, а болѣе для совѣщанія, какъ бы имъ, на случай кончины которой-либо изъ нихъ, укрѣпить часть маленькаго своего имущества и небольшой Бѣжецкой деревни оставшимъ другимъ сестрамъ и обезопасить от брата ихъ неблагодарнаго, — что мы и помогли имъ сдѣлать. Онѣ прогостили у насъ въ сей разъ болѣе двухъ недѣль, которое время провели мы съ ними довольно весело, и постарались, чтобъ оно было для нихъ пріятно. Частые пріѣзды къ намъ и къ зятю моему гостей, который равномѣрно ихъ у себя всячески угощать старался; многократныя увеселенія, доставляемыя имъ нашими музыкантами и пѣвчими; бываемыя то у насъ, то у зятя моего вечеринки, и даже самые танцы; а сверхъ того, неоднократные разъѣзды съ ними по гостямъ, какъ Богородицкимъ, такъ и къ уѣзднымъ нашимъ друзьямъ и знакомцамъ, и ласки, оказываемыя имъ от всѣхъ, произвели то, что онѣ и не видали, какъ прошло все сіе время.

Въ теченіи сего періода времени удосужился я написать и отправить отвѣтное письмо къ г. Нартову. Но какъ оное не содержало въ себѣ ничего въ особливости интереснаго, а было-таки довольно велико, то не хочу обременять васъ чтеніемъ онаго во всемъ пространствѣ, а скажу только въ краткихъ словахъ, что я благодарилъ его за присылку кунчутныхъ и щоточныхъ сѣмянъ, увѣдомлялъ его о начальныхъ съ ними, но весьма неудачныхъ опытахъ, неподающихъ мнѣ никакой надежды; также и о тщетныхъ моихъ стараніяхъ о испытаніи глины моей фабрично на фабрикахъ и сукноваляльныхъ, и обѣщаніями стараться о томъ и впредь все сіе длинное письмо и кончилъ.

Кромѣ сего, имѣли мы во время пребыванія у насъ моихъ племянницъ случай узнать, что бывшій Настасьинъ женихъ г. Ждановъ находился опять и при самой смерти болѣнъ и присылалъ за лѣкаремъ нашимъ, для лѣченія себя. Мы, услышавъ о семъ, потужили о семъ молодомъ и столь коротко намъ знакомомъ человѣкѣ; жалѣли, что разстался онъ съ нами не простяся, а съ другой стороны благодарили Промыслъ Господень, недопустившій насъ войтить въ тѣснѣйшую связьсъ человѣкомъ, толико нездоровымъ.

Наконецъ, 17 числа сего мѣсяца, поѣхали от насъ наши любезные родные гости. Мы всѣ проводили ихъ до Ламокъ, а жена съ дочерьми даже до Тулы, гдѣ ей, для исправленія нѣкоторыхъ покупокъ, побывать хотѣлось. Впрочемъ, достопамятно, что около самого сего времени возгремѣлъ повсюду у насъ слухъ и поразительное для всей Европы извѣстіе о бѣшенствѣ французскихъ революціонистовъ и казненіи ими своего добраго и невиннаго короля Людвига XVI. Мы не могли безъ содраганія читать обстоятельнаго описанія о семъ страшномъ происшествіи, сообщеннаго свѣту въ гамбургскихъ газетахъ. И какъ многіе другіе хотѣли оное читать, то взялъ я на себя трудъ и перевелъ всѣ статьи, до того относящіяся, и изъ коихъ набралась цѣлая книжка, которая и хранится и понынѣ еще въ моей библіотекѣ. Впрочемъ, какъ симъ злодѣйскимъ поступкомъ французы навлекли на себя от всего свѣта омерзѣніе, и пронесся вскорѣ послѣ сего слухъ, что будто бы состоялся у насъ указъ о изгнаніи всѣхъ французовъ изъ нашего отечества, то всѣ мы весьма-было тому порадовались, что избавилися наконецъ от сихъ развратителей нашего юношества. Но, къ чувствительнѣйшему нашему сожалѣнію, узнали потомъ, что изъ всего того ничего не вышло, и господа французы остались у насъ, къ несчастію нашему, по-прежнему.

Вскорѣ за симъ, и въ послѣднихъ числахъ февраля, получилъ я опять от г. Нартова письмо, которое было хотя коротенькое, но нестоющее того, чтобъ помѣстить оное здѣсь от слова до слова. Онъ прислалъ ко мнѣ въ сей разъ напечатанную рѣчь, говоренную имъ въ собраніи; увѣдомлялъ о полученіи посланныхъ къ нему кусковъ глины; о печатаніи моихъ сочиненій, и наконецъ, бомбандировалъ меня вновь о присылкѣ къ нему окаменѣлостей. Сіе возобновило во мнѣ давнишнюю досаду на сіи просьбы, которыя мнѣ такъ уже надоѣли, что я разсердясь положилъ на сіе письмо не отвѣтствовать ничего, дабы хотя тѣмъ г. Нартова принудить догадаться, что мнѣ просьбы сіи о его окаменѣлостяхъ непріятны, и чтобъ онъ от меня ихъ пересталъ требовать, какъ от такого человѣка, которому ихъ взять негдѣ и который ихъ вовсе не имѣетъ. Словомъ, г. Нартовъ толико прилѣпленъ былъ къ симъ бездѣлицамъ, что сходилъ почти съ ума на нихъ и старался объ нихъ, какъ бы о какихъ важнѣйшихъ вещахъ, сопряженныхъ съ пользою государства, хотя онѣ от того, какъ небо от земли, удалены были, и никому не могли приносить ни малѣйшей пользы. Досада моя на повтореніе просьбъ и требованій ихъ была тѣмъ чувствительнѣе, что я не однажды къ нему уже писалъ, что у меня ихъ нѣтъ, и что мѣста, гдѣ я нахожусь, были ими очень бѣдны. Все сіе и было причиною, что я, какъ тогда такъ и въ оба послѣдующіе за симъ мѣсяцы, оставался въ совершенномъ молчаніи и не писалъ къ нему ничего.

Наконецъ, кончился нашъ рождественскій мясоѣдъ, а, вмѣстѣ съ нимъ ивесь февраль мѣсяцъ, котораго послѣдній день ознаменовался великимъ множествомъ гостей, перебывавшихъ у меня другъ за другомъ, также сборами моими ѣхать опять въ Тулу.

Но симъ окончу я и сіе длинное мое письмо къ вамъ, сказавъ, что я есмь вашъ и прочее.

(Декабря 31 дня 1812 года. Дворениново).

ТУЛА. Письмо 287.

Любезный пріятель! Начало мѣсяца марта и тогдашней нашей масляницы ознаменовалось отъѣздомъ моимъ опять въ Тулу, куда надлежало мнѣ, по предписанію, отвезти скопившуюся у насъ казну. Я ѣздилъ туда опять на перемѣнныхъ лошадяхъ, и хотя, по дурнотѣ дороги, въ-прахъ измучился, но пріѣхалъ туда однимъ днемъ, и такъ еще рано, что успѣлъ еще побывать у своего командира и съ нимъ обо всемъ переговорить. Въ сей разъ пробылъ я тутъ не болѣе однѣхъ сутокъ, въ которую успѣлъ и казну сдать и побывать у губернатора, насмотрѣться какъ приводили французовъ и французянок, нехотѣвшихъ выѣзжать изъ Россіи, къ присягѣ; а потомъ съѣздить въ монастырь для свиданія съ другомъ моимъ, игуменомъ Іеронимомъ, пріѣзжавшимъ тогда въ Тулу изъ Коломны; посидѣть у него съ часъ времени; потомъ отобѣдать у Юницкаго; заѣхать къ Верещагину, а наконецъ, весь вечеръ на квартерѣ своей, у Пастухова, провесть въ пріятной бесѣдѣ и ученыхъ разговорахъ съ помянутымъ другомъ моимъ Іеронимомъ, пріѣзжавшимъ нарочно ко мнѣ на вечеръ. А на утріе, раным-ранёхонько запрегши лошадей, поскакалъ въ обратный путь и возвратился къ своимъ въ Богородицкъ, препроводивъ не болѣе трехъ дней въ путешествіи, и такъ, что успѣлъ во всѣ достальные дни нашей масляницы провесть съ своими родными и въ ежедневныхъ свиданіяхъ съ городскими своими знакомцами и друзьями.

Со всѣмъ тѣмъ, чуть-было я въ сіи дни не занемогъ. Ни то от простуды, ни то от безпокойства заболи у меня бокъ, и такъ чувствительно, что я нѣсколько и поиспужался, и принужденъ былъ употреблять всевозможныя средствы къ уничтоженію сего необыкновеннаго болѣзненнаго припадка. Но, по счастію, продолжался оный только нѣсколько дней, а вскорѣ потомъ и уничтожился. Между тѣмъ, достопамятно было то, что въ самый послѣдній день масляницы пріѣхалъ ко мнѣ деревенскій нашъ Русятинской дьяконъ Илья, съ тогдашнимъ своимъ дьячкомъ, просить себѣ заручныхъ ему въ попы, дьячку—въ дьяконы. Поводъ къ тому подала нечаянная и скоропостижная смерть дяди его Евграфа, бывшаго у насъ до того священникомъ, и довольно хорошимъ и умнымъ. Мы, услышавъ о семъ, потужили о семъ бывшемъ нашемъ отцѣ духовномъ, навлекшемъ на себя смерть невоздержностію въ питьѣ на старости, и я охотно подписалъ заручную дьякону Ильѣ — на его, а дьячку Петру —на дьяконское мѣсто, которые и были потомъ посвящены, и первый изъ нихъ священникомъ еще у насъ и понынѣ, а второй попомъ въ Савинскомъ.

По наступленіи великаго поста, занимались мы во всю первую недѣлю онаго обыкновеннымъ богомоліемъ, и въ субботу всѣмъ домомъ исповѣдывались и причащались; а между тѣмъ продолжалъ я многихъ пріѣзжихъ лѣчить своею машиною. Съ первымъ же днемъ второй недѣли началъ я ту работу, которую давно уже начинать собирался, а именно: сочинять въ Экономическое Общество замѣчанія о своихъ электрическихъ опытахъ. При чемъ особливаго примѣчанія было достойно, что работа сія какъ-то у меня ни ползла, ни ѣхала. Уже нѣсколько разъ начиналъ я сіе дѣло, но все опять покидалъ и все не удавалось мнѣ хорошаго начала сдѣлать. Я не понималъ, что бъ сіе значило? Ни то причиною тому было моя отвычка от сочиненій, ни то нѣчто другое неизвѣстное. Но какъ бы то ни было, но огня усердія и ревности къ сему дѣлу я не чувствовалъ, и на-силу-на-силу пошло оно въ сіе время на ладъ. Но едва написалъ я піэсы двѣ о семъ предметѣ, какъ, ни думано ни гадано, примѣнившись къ предложенной мнѣ от сына моего мысли, вдругъ перемѣнилъ весь планъ моего относящагося къ тому намѣренія и расположился въ Экономическое Общество отписать въ сей матеріи только излегка и дабы не остаться совсѣмъ безъ исполненія сдѣланнаго обѣщанія, въ которомъ я почти уже и раскаявался, а впрочемъ сочинять особое сочиненіе и напечатать на своемъ коштѣ. Къ мысли сей побудила сына моего въ особенности доброта второй піэсы, которую я писалъ о сей матеріи. Ему, да и самому мнѣ жаль стало становиться, что я сіе хорошее и полезное сочиненіе предамъ въ жертву Общества, безъ полученія себѣ ни малѣйшей пользы и выгоды, ибо, по всему прежнему, можно навѣрное заключать, что и спасибо за то не скажутъ, или скажутъ, но такое, которое почесть можно сущею пустотою. Сверхъ того и самая публика не могла-бъ сочиненіемъ моимъ такъ скоро и хорошо воспользоваться какъ бы хотѣлось. «Пропечатаютъ они тамъ, говорилъ я самъ себѣ, сочиненіе сіе долго, и оно будетъ далеко не таково важно». Итакъ, рѣшился я отписать въ Экономическое Общество такъ, чтобъ тѣмъ проложить себѣ только путь и приготовить публику къ лучшему принятію моего сочиненія, и послѣдствіе времени оказало, что я тогда и хорошо сіе сдѣлалъ.

Далѣе достопамятно, что около сего времени отъѣхалъ от насъ лѣчившійся у меня на машинѣ старикъ г. Рѣдькинъ въ свою деревню. Мы его хотя не могли совершенно вылѣчить, по причинѣ застарѣвшей его болѣзни, но помогли очень много и, при отъѣздѣ, снабдили его вновь и нарочно для него сдѣланною и столь же хорошо дѣйствующею машиною, дабы онъ самъ дома продолжалъ ею свое лѣченіе. Не можно изобразить, сколь великую благодарность изъявлялъ онъ намъ за оказанное ему от насъ одолженіе! Мы же такъ къ нему и къ сыну его привыкли, что намъ даже жаль было съ ними разстаться.

Въ концѣ сего марта мѣсяца приведенъ я былъ въ изумлепіе полученнымъ вдругъ неожидаемымъ извѣстіемъ, что командиръ мой г. Юницкой за чѣмъ-то уѣхалъ въ Петербургъ, и на долго-ль — о томъ ни кто не вѣдалъ, а говорили только, будто бы намѣстникъ нашъ беретъ его къ себѣ, и что на мѣсто его будетъ у насъ новый директоръ. Сіе послѣднее, хотя и недостовѣрное еще извѣстіе меня нѣсколько и посмутило. Г. Юницкой—каковъ ни былъ, но мы къ нему уже привыкли, а новый — кто и каковъ еще будетъ — того было еще неизвѣстно, и мы боялись, чтобъ не подрядили намъ и не опредѣлили такого сахара, что мы и животу своему будемъ не ради.

Начало мѣсяца апрѣля ознаменовалось тогда у насъ вдругъ сдѣлавшимся тепломъ и началомъ самой половоди. Достопамятно, что въ сей годъ, по долговременномъ стояніи хорошаго зимняго пути, оный от сдѣлавшаго мрака, тумана и дождя въ одинъ день рушился и такъ испортился, что нельзя было никуда ѣздить. Сіе случилось въ 3-й день сего мѣсяца. Я въ сіе время занимался своими письменными упражненіями и помоганіемъ многимъ страждущимъ разными болѣзнями людямъ своею электрическою машиною. Сіе лѣченіе сколько доставляло мнѣ до сего чистѣйшаго душевнаго удовольствія, столько перепугало меня около сего времени ужаснымъ образомъ, и вотъ — какимъ образомъ, и по какому случаю.

Однажды приходитъ ко мнѣ изъ одной, въ Епифанскомъ уѣздѣ и верстъ за 20-ть от насъ отстоящей, чужой деревни страждущая непомилованнымъ кашлемъ и удушьемъ, и совсѣмъ изнеможенная старуха и проситъ о поданіи ей помощи. «Старушечка, говорю я ей: тебѣ надобно собираться умирать, а не лѣчиться, и можно ли тебя, такую дряхлую и старую, вылѣчить?» Но старуха не внимала моимъ словамъ, валялась почти въ нотахъ и только твердила: «однако, сдѣлайте милость и полѣчите!» — «Ну, ну! хорошо, сказалъ я, немогши от ней отвязаться: изволь, испытаемъ и тебя полѣчить; но я напередъ тебѣ сказываю, что я никакъ не надѣюсь, чтобъ машина могла тебѣ помочь». Со всѣмъ тѣмъ, я въ мнѣніи моемъ обманулся. Машина помогла и ей удивительнымъ образомъ, и старуха моя черезъ нѣсколько дней пошла домой, какъ встрепанная и столько поправившаяся въ своемъ здоровьѣ, что не только она, но и мы всѣ удивилися. Не успѣла она возвратиться въ свое селеніе и слухъ о томъ разнестись, какъ восхотѣлось полѣчиться у меня такимъ же образомъ изъ того же селенія и другой женщинѣ, но молодой; но также кашлемъ и удушьемъ и слабостію, во всемъ тѣлѣ изнуренная до крайности. Итакъ, привозитъ и сію мужъ ея ко мнѣ. Я, взглянувъ на нее, счелъ ее чахотною и въ высокомъ уже градусѣ, и говорю ей: «голубушка моя, вылѣчить тебя нѣтъ никакой надежды и труды потеряны будутъ по-напрасну. По всѣмъ признакамъ, въ тебѣ чахотка, и въ большомъ уже градусѣ, такъ что едва ли кто тебя вылѣчить въ состояніи». — «Однако, батюшка, сдѣлай милость, полѣчи! Ты помогъ такой-то нашей старушкѣ удивительнымъ образомъ, такъ можетъ быть и мнѣ поможетъ машина!» Что было дѣлать! Сколько ни отговаривался, но не могъ отговориться; и, наконецъ, велѣлъ ей на нѣсколько дней остаться, пріискать мѣсто гдѣ ей жить и приговорить человѣка, который бы вертѣлъ машину, ибо это составляло работу отяготявшую моихъ людей. Она на все была согласна и приговорила одного изъ моихъ людей, который бы далъ ей въ своей избѣ уголок, кормилъ бы ее и вертѣлъ для ней машину. Предъ начинаніемъ же лѣчить, не преминулъ я ее распросить, не брюхата ли она? имѣет ли она свое мѣсячное очищеніе, и давно ли было послѣднее?

также, давно ли она чувствуетъ въ животѣ у себя, равно какъ пирогъ лежащій? Все сіе нужно было мнѣ знать для осторожности, и тѣмъ паче, что ей, между прочими методами лѣченія удушья, надобно было давать ей и небольшіе удары сквозь животъ; но какъ на первое сказала она мнѣ, что не брюхата, на второе, что мѣсячное кровоочищеніе у ней въ порядкѣ и въ послѣдній разъ было недавно, а на третье, что пирогъ въ животѣ чувствовать она начала за многія уже недѣли, и съ самого того времени начала чахнуть и слабѣть,—то, не находя дальнаго сумнительства, начали мы ее лѣчить, а мужъ, оставя ее, уѣхалъ домой. Лѣчимъ ее обыкновенными методами день, лѣчимъ другой потомъ спрашиваю я ее, не начинает ли она чувствовать въ себѣ какой-нибудь перемѣны? Чувствую, сказала она, что мнѣ гораздо и от кашля и удушья легче, а въ животѣ равно какъ что оторвалось. «Ну, хорошо, сказалъ, станемъ же продолжать лѣчиться, но машина удивитъ, если и тебѣ поможетѣ». По настаніи четвертаго дня, докладываетъ мнѣ лѣчившій ее человѣкъ, что можно ли ей въ этотъ день лѣчиться: открылись-де у ней крови. «Какъ? сказалъ я, удивившись, да она мнѣ сказывала, что у ней онѣ недавно только были, и развѣ машина опять ихъ возбудила? Но какъ бы то ни было, но теперь лѣчить ее продолжать не можно, а пускай она переждетъ это время».—«Хорошо», сказалъ слуга и пошолъ. Но не прошло еще и получаса, какъ приходитъ опять ко мнѣ и говоритъ, что кровотеченіе у женщины сдѣлалось чрезвычайное, и такъ усилилось и въ такую привело ее слабость и робость, что она проситъ попа. «Что ты говоришь! воскликнулъ я, изумившись: ахти! уже не машина ли напроказничала и не от ней ли уже это? Какъ бы то ни было, возьми-ка ты скорѣй лошадь и, посадя ее, отвези ее домой, а то бѣды, чтобъ не умерла здѣсь!» — «Но какъ теперь ее везть; подхватилъ слуга: такая ростополь, что почти съ мѣста нельзя; къ тому-жъ, я и дороги не знаю въ ихъ деревню».—«Ну, какъ ты хочешь, а нечего долго думать, а вели-ка запрягать сани и вези ее. Ты взялъ ее себѣ на руки, такъ ты и сбывай ее съ нашихъ рукъ, отвези ее къ мужу и скажи, что въ такомъ положеніи лѣчить ее больше не можно». Человѣкъ нахмурился, но нечего было дѣлать, пошелъ; а я остался въ великомъ смущеніи и безпокойствѣ духа, боясь, чтобъ она въ самомъ дѣлѣ не умерла, ибо кровотеченіе было необыкновенное и чрезвычайно сильное. Вскорѣ послѣ сего, позвали меня обѣдать, а пообѣдавъ легъ я, по обыкновенію моему, немного уснуть. И хорошо, что такъ случилось, а то бы меня насмерть перетревожили и перепугали; ибо въ самое то время, какъ я спалъ, прибѣжали изъ избы сказывать, что женщина сія умерла. Всѣ домашніе мои от сего перетревожились и не знали какъ мнѣ о томъ сказать, когда я проснусь. Но, по счастію, смущеніе ихъ недолго продолжалось: чрезъ нѣсколько минутъ прибѣжали опять съ увѣдомленіемъ, что баба ожила, и что былъ то только жестокій обморокъ, и что мучится она какъ бы къ родамъ и требуетъ бабки. Нельзя изобразить, какъ изумился и перетревожился я, когда мнѣ все сіе разсказали, въ то время какъ я проснулся. Я не зналъ, что изъ всего того заключать и что думать. Но смущеніе мое еще увеличилось, когда опять пришли сказывать, что она упала въ жестокій обморокъ. «Господи помилуй! говорилъ только я, что это такое? и чтобъ не умерла она вправду». Но какъ же я и всѣ мои домашніе удивились и обрадовались, когда чрезъ нѣсколько минутъ прибѣжали опять сказывать намъ, что она, опамятовавшись, родила; но что-жъ? Не ребенка, а превеликій сросток и клубъ всякой дряни, такъ что цѣлый почти тазъ симъ наполнили! И что-жъ? самое сіе и спасло сію женщину от мнимой ея чахотки и всего ея кашля и удушья. Она, какъ ожила вновь, и дни въ три столько оправилась и собралась съ силами, что поѣхала от насъ совсѣмъ почти здоровою и выздоровѣла потомъ совершенно. Вотъ какое удивительное дѣйствіе произвела тогда моя машина. Легко можно заключить, что слухъ, разнесшійся о сей неожиданной и удачной вылѣчкѣ, увеличилъ еще объ ней славу, и какимъ удовольствіемъ награжденъ былъ я за мой страхъ—о томъ и упоминать не для чего!

Между тѣмъ, какъ сіе происходило, смущеніе мое увеличивало еще полученное вѣрное извѣстіе объ отниманіи от насъ нашего директора, Юницкаго; но кто его мѣсто займетъ — навѣрное хотя еще и не знали, а твердили только, что поручатся волости наши въ вѣдомство господина Веницеева. Сіе меня очень озабочивало, по извѣстному мнѣ не совсѣмъ доброму характеру сего чиновника; а паче, по тѣсной дружбѣ и связи его съ грузиномъ, нашимъ городничимъ, не могъ я ожидать от нихъ себѣ ничего хорошаго. Оба господа сіи были не на мою руку, и кромѣ досадныхъ хлопотъ съ ними, я ничего не предусматривалъ. Но надежда и упованіе на моего Небеснаго Покровителя подкрѣпляли меня и въ семъ случаѣ. Я полагался на Него во всемъ и, предавая все въ Его волю и благоусмотрѣніе, старался тѣмъ колико-можно свой смущенный духъ успокоивать.

Ко всему тому присовокупилась и та непріятность, что и сынъ мой въ самое сіе время позанемогъ, да и самъ я мучился кашлемъ, да и впрочемъ былъ не очень здоровъ. Но и сего было недовольно; но надобно было и самой половоди тогдашней смущать и обезпокоивать духъ мой. Она была въ сей годъ превеликая и столь дружная, что вода въ прудахъ нашихъ едва умѣщалась и нѣкоторые изъ нихъ подвергалися превеликой и такой опасности, что мы съ крайнею нуждою ихъ удержать могли; а все сіе въ совокупности и дѣлало весь сей періодъ времени весьма для меня смутнымъ.

Наконецъ, около 10 числа сего мѣсяца, стала начинаться наша весна и вся натура облекаться въ свою вешнюю одежду, такъ что мы 14 числа могли выходить впервыя въ сады свои и сколько- нибудь оживающею натурою повеселиться. Къ сему удовольствію присовокупилось и то, что и г. Юницкій возвратился опять въ Тулу, и молва объ отлученіи его от насъ нѣсколько позатихла. Онъ, по пріѣздѣ своемъ въ Тулу, писалъ ко мнѣ опять, по прежнему, о присланіи къ нему къ нему кой-чего и одного изъ моихъ канцеляристовъ.

Непосредственно за симъ перепуганы мы были въ одну ночь сдѣлавшимся во всѣхъ комнатахъ нашихъ превеликимъ смрадомъ. Проснувшись и почувствовавъ оный, не иное я заключалъ, что гдѣ-нибудь загорѣлось. Испужавшись до крайности, разбудилъ я жену свою, и оба мы вскочивъ побѣжали будить людей, велѣли зажигать свѣчу и искать, гдѣ и что загорѣлось. Не могу изобразить, какъ мы всѣ симъ смрадомъ были перетревожены и перепуганы. Но, спасибо, что продолжился онъ не долго, и мы скоро открыли, что выходилъ онъ изъ одной печи от поставленныхъ въ нее сушить сухарей и орѣховъ, загорѣвшихся по близости стоянія ихъ къ огню. Итакъ, кончилось сіе смѣхомъ и досадою на неосторожность людей, ставившихъ ихъ въ печь. Маленькая досада сія услаждена была полученнымъ по-утру первымъ извѣстіемъ о раздѣленіи Польши между тремя державами, то-есть: нашею, Австріею и Пруссіею, и что намъ досталась превеликая часть сего государства. Всѣ мы вообще радовались тогда сему великому и необыкновенному происшествію, ни мало не воображая себѣ, что от сего распространенія границъ впослѣдствіи времени не получимъ мы ни малѣйшей пользы, а сопряжено сіе будетъ съ множайшими только отягощеніями народа.

Въ наступившій послѣ сего день было у насъ Вербное [воскресенье], и настала Страшная недѣля, въ которую, по сдѣлавшемуся теплу, можно уже было намъ кое-что садить и пересаживать въ садахъ нашихъ. Мы провели ее въ обыкновенномъ богомольѣ. Зять же, съ дочерью моею, перешли изъ дворцовскаго флигеля жить въ городъ, гдѣ купили они и пообстроили особый домъ; къ чему сколько съ одной стороны случившійся-было у нихъ пожаръ, а съ другой—непомѣрная и разорительная охота зятя моего къ строеніямъ ихъ побудила, ибо впрочемъ. не было имъ въ томъ дальней надобности.

День Пасхи случился у насъ въ сей годъ 24 числа апрѣля, и воскресенье сіе было у насъ прямо свѣтлое, ясное и веселое. Погода была наипріятнѣйшая, теплая. Земля, укрытая уже младыми зелеными коврами, которые начали уже сотыкаться; березки готовились развертываться; лозы уже бурѣли, и все оживотворялось. Мы всѣ, по обыкновенію, были у заутрени и у обѣдни, а послѣ обѣда ѣздили въ городъ на новоселье и имянины моей старшей дочери въ ихъ городской домъ и провели сей день съ бывшими у нихъ гостьми довольно весело.

Такимъ же образомъ, не смотря на перемѣнившуюся погоду и сдѣлавшуюся дурную и ненастную, провели мы и оба послѣдующіе первые дни Святой недѣли въ безпрерывныхъ разъѣздахъ другъ къ- другу и угощеніяхъ; а смущало меня полученное повелѣніе, чтобъ немедленно пріѣхать въ Тулу, ибо слухъ объ отлученіи от насъ г. Юницкаго вновь возобновился.

Итакъ, по наступленіи середы, хотя мнѣ крайне не хотѣлось, а особливо по дурной тогдашней дорогѣ ѣхать, но поѣхалъ я въ Тулу и къ вящшей еще досадѣ въ кибиткѣ; ибо о ѣздѣ въ каретѣ и помыслить было не можно. Отѣ бывшаго холода и крайне дурной дороги, я въ-прахъ тогда размучился. На Упѣ мостъ былъ еще не готовъ. Мы принуждены были переѣзжать на паромѣ и съ великою трудностью, и сіе задержало насъ такъ, что въ Тулу не прежде мы пріѣхали, какъ уже въ сумерки. Я присталъ по-прежнему у Пастухова и нашелъ весь городъ въ нарядахъ и убранствѣ, чего я до того еще, небывавъ никогда на Святой недѣлѣ въ Тулѣ, не видывалъ; но я такъ дорогою от холода назябся, что ввечеру подхватила меня даже лихорадка, и я на-силу отогрѣлся своимъ простуднымъ декоктомъ.

Какъ главная цѣль тогдашняго моего пріѣзда въ Тулу состояла въ томъ, чтобъ послѣднія дѣла рѣшить и кончить съ г. Юницкимъ, о которомъ сказали мнѣ, что онъ совсѣмъ уже отъѣзжаетъ, то поутру на другой день поѣхалъ я къ нему. Но какъ я удивился и воздосадовалъ, когда узналъ, что онъ и не помышлялъ еще къ отъѣзду своему собираться, и что ѣзда моя была въ сей разъ по-пустому. Однако, мы съ нимъ обо многомъ переговорили. Онъ унялъ меня у себя обѣдать, в продолженіе котораго какъ съ нимъ, такъ и обѣдавшимъ у него г. Юшковымъ проговорили мы о Польшѣ и о дѣяніяхъ нашего намѣстника Кречетникова, которому поручено было сіе великое дѣло произвести въ дѣйство, что онъ и произвелъ удачно и за то пожалованъ былъ от императрицы многими польскими деревнями. Послѣ обѣда, будучи совсѣмъ отпущенъ от г. Юницкаго, возвратился я на квартеру, и въ достальное время дня имѣлъ особливое упражненіе. У хозяина моего былъ меньшой сынъ болѣнъ ногою и нужно было полѣчить его машиною. Мнѣ гдѣ-то отыскали они ее, но весьма неисправную, и я принужденъ былъ ее исправлять и кое- какъ лѣчить его сына; а на утріе, искупивъ что было нужно въ городѣ, пустился въ обратный путь, и въ тотъ же еще день успѣлъ возвратиться въ Богородицкъ и застать еще кончик Святой нашей недѣли.

Начало мѣсяца мая, наступившаго у насъ вмѣстѣ съ Ѳоминой недѣлею, ознаменовалось превеликою досадою, бывшею у меня на нашего городничаго, князя Назарова. Онъ, будучи у меня, прямо доказалъ, что онъ наинегоднѣйшій и злѣйшій человѣкъ. Глупость его и злоба и змѣиная зависть даже до того простирались, что онъ въ надеждѣ, что по дружбѣ его съ Веницеевымъ будетъ онъ скоро у насъ властвовать и дѣлать изъ него, что похочетъ,—пріѣхавши сперва одинъ въ нашъ большой садъ, напустился на садовниковъ, для чего они не носятъ къ нему зелени и плодовъ всякихъ и грозился ихъ за то передрать; и симъ не удовольствуясь, пришедъ ко мнѣ на дворъ и увидѣвъ столяра, изволилъ прогнѣваться, для чего столяръ на него не работаетъ, и былъ такъ дерзок, что ударилъ его даже въ рожу. Таковой, ни съ какимъ благоразуміемъ несообразный поступокъ, похожій на самое сумазбродство, крайне меня огорчилъ и раздосадовалъ, и я принужденъ былъ употребить все свое философическое терпѣніе къ удержанію себя от соотвѣтствованія ему такимъ образомъ, какъ глупый его поступокъ заслуживалъ и какъ бы поступилъ съ нимъ за сіе въ иное время, но въ тогдашнее, прямо критическое, долженъ я былъ взять прибѣжище къ благоразумной политикѣ и не только ничѣмъ не раздражилъ, но, не сказавъ ни слова, только глупости его усмѣхнулся. Со всѣмъ тѣмъ, я внутренно тѣмъ очень огорчился, ибо предусматривалъ, что если подлинно воцарится у насъ Веницеевъ и водворится у нихъ съ нимъ пьяное царство, то от обоихъ пить мнѣ горькую чашу. И я хорошо сдѣлалъ, что тогда не погорячился, ибо впослѣдствіи времени глупецъ сей въ такомъ стыдѣ остался, что совѣстно было ему и глаза показать передо мною.

Впрочемъ, во всю первую треть сего мѣсяца не произошло у насъ ничего особливаго. Мы провели оную и такъ и сякъ, разъѣзжая по гостямъ и занимаясь своими дѣлами. Случившаяся въ сіе время холодная и ненастная погода воспрещала намъ имѣть удовольствіе и въ вешнихъ прогулкахъ; но наставшее потомъ дружное тепло и происшедшая оттого во всей натурѣ великая перемѣна—съ лихвою вознаградила намъ сей недостатокъ. Мы начали ежедневно посѣщать свои сады и утѣшаться въ нихъ всѣми вешними прелестями природы. А сіе я подало поводъ къ тому, что во мнѣ вдругъ возродилась, или паче возобновилась превеликая охота къ стихотворству, и что весь сей мѣсяцъ сдѣлался для меня, такъ сказать, поэтическимъ и посему очень достопамятнымъ. Первое мое стихотвореніе въ сей годъ относилось до росы, издавна утѣшавшей меня своими прелестными огнями и было слѣдующаго содержанія:

Маленькое сіе стихотвореніе сочинилъ я, гуляя по-утру въ любезномъ своемъ садикѣ, и дѣйствительно, утѣшаясь красотою огней разныхъ на травѣ лужочка, тутъ случившагося. Впрочемъ, сочинялъ я ее на голосъ старинной пѣсни: «Вамъ, прекрасныя долины», которую находилъ я наиудобнѣйшею къ воспѣванію красотъ натуры. Далѣе достопамятно, что въ самый сей день, въ который перебывало у меня множество гостей, получили мы первѣйшее, хотя и недостовѣрное извѣстіе, что новымъ директоромъ экономіи у насъ, слѣдственно и моимъ командиромъ, на мѣсто г. Юницкаго будетъ не Веницеевъ, а нѣкто изъ Петербурга г. Дуровъ, по имени Сергѣй Алексѣевичъ.

Успѣхъ въ предслѣдующемъ сочиненіи стиховъ къ росѣ побудилъ меня въ послѣдующій день къ сочиненію и другихъ въ похвалу соловья, увеселявшаго меня въ саду своимъ пѣніемъ. Для любопытства и означенія тогдашнихъ моихъ чувствованій, помѣщу я и оные здѣсь. Они были слѣдующіе:

Се здѣсь паки воспѣваетъ

Нѣжный гражданинъ лѣсовъ,

Царь пернатыхъ малыхъ тварей,

Утѣшающихъ нашъ духъ.

Въ наступившую за симъ ночь была у насъ преужасная гроза и съ такимъ проливнымъ и дружнымъ дождемъ, что пруды мои от привалившей вдругъ воды подверглись превеликой опасности. Сіе перетревожило меня чрезвычайно, и тѣмъ паче, что вода на большомъ и главномъ нашемъ прудѣ никакъ не умѣщалась въ спускѣ и начала оный портить. Не могу изобразить, сколько сія и бывшая и на другой день большая же туча надѣлала мнѣ хлопотъ, трудовъ, заботъ и безпокойствъ. Я принужденъ былъ посылать въ ближнія деревни—сгонять колико можно болѣе народа, съ подводами и разными вещами, нужными для удержанія воды, и быть дня три безотлучно самъ при нихъ, для указыванія что дѣлать и придумыванія разныхъ средствъ къ удержанію воды и поправленія повреждавшейся плотины. И все сіе стоило мнѣ превеликаго труда, но я радъ былъ, что употреблены были они не всуе, и что мнѣ наконецъ удалось прудъ сей какъ тогда, такъ и на будущее время обезопасить.

Между тѣмъ какъ сіе происходило, пришла наша почта и привезла, мнѣ множество газетъ и получаемыхъ мною русскихъ и нѣмецкихъ журналовъ, также и писемъ. Между сими было одно, коротенькое, и от г. Нартова, съ приложенною къ оному 47 частью «Трудовъ Общества», въ которой напечатано было одно изъ моихъ пересланныхъ къ нимъ сочиненій, а именно: замѣчанія мои о погодахъ. Какъ письмо и самая книга сія не произвели мнѣ никакого дальнаго удовольствія, да и не было въ нихъ ничего достопамятнаго, то и не хочу утруждать васъ чтеніемъ онаго, равно какъ и моего отвѣтнаго, отправленнаго къ г. Нартову чрезъ нѣсколько дней по полученіи онаго и въ которомъ упоминалъ я только о моихъ неудачахъ съ сибирскою гречихою, которая дѣйствительно оказалась къ посѣву въ нашихъ мѣстахъ неспособною и далеко такого уваженія нестоящею, какое они ей придавали.

Непосредственно почти за симъ, именно въ 17 день мая, гуляючи по-утру въ своемъ садочкѣ, восхотѣлось мнѣ опять заняться стихотвореніемъ. Но въ сей разъ заняться не воспѣваніемъ красотъ натуры, а изобразить въ стихахъ утреннія чувствованія свои къ Богу и составить нѣкоторый родъ утренней духовной пѣсни или молитвы, которая сдѣлалась со временемъ тѣмъ достопамятна, что я ее многажды употреблялъ; да и нынѣ, при старости моей, употребляю, между прочими моими молитвами по утрамъ, принося Господу за безвредное провожденіе ночи искреннюю мою благодарность. Она была слѣдующаго содержанія:

Какъ духовное сіе стихотвореніе располагалъ я такъ, чтобъ оное не только читать, но и пѣть было можно, и болѣе для того, что мнѣ изъ опытности было извѣстно, что пѣніе, а особливо на какой-нибудь пріятный голосъ, возбуждаетъ еще сильнѣе чувствованія душевныя, то замѣчу при семъ, какимъ голосомъ приличнѣе и чувствительнѣе пѣснь сію пѣть можно. Пѣть ее можно хотя на многіе и всѣ тѣ голоса, какими поются пѣсни, сочиненныя по примѣру сей хореическими стихами, но и чувствительнѣйшимъ казался мнѣ и приличнѣйшимъ къ тому всегда голосъ извѣстной пѣсни: «Звукъ унылой фортопіана».

Впрочемъ, достопамятно, что непосредственно за симъ и въ самый еще тотъ же день по-утру получили мы извѣстіе, что намѣстникъ нашъ г. Кречетниковъ былъ въ Польшѣ очень болѣнъ, а къ вечеру привезли достовѣрное извѣстіе о воспослѣдовавшей кончинѣ сего славнаго и знаменитаго вельможи, узнавшаго предъ самою уже смертію, что Императрица въ награду за его заслуги пожаловала его графомъ. Сіе всего менѣе ожидаемое извѣстіе было для всѣхъ насъ поразительно, и мы, любя и почитая его искренно, весьма объ немъ жалѣли. Но никто симъ извѣстіемъ такъ огорченъ ни былъ, какъ князь, нашъ городничій, ибо чрезъ то исчезли какъ дымъ всѣ его надежды на Веницеева, равно какъ и самого сего—относительно до властвованія надъ нашими волостями. У меня же отъ того нѣсколько отлегнуло на сердцѣ, хотя мы и не знали ничего еще о имѣющемъ воспослѣдовать впредь.

Разохотившись сочинять стихи и при гуляніи въ послѣдующій день въ саду и любуясь красотами природы и особливо цвѣтущею тогда во весь развалъ черемухою, восхотѣлось мнѣ испытать, не можно ли что-нибудь сочинить и въ похвалу сему дереву. Я, смотря на нее, началъ тананакать, и вотъ какая пѣсенька въ нѣсколько минутъ нечувствительно соплелась объ оной:

Наступившій за симъ 20-й день мѣсяца мая былъ достопамятенъ тѣмъ, что въ оный совершилось мнѣ ровно двадцать тысячъ дней от моего рожденія. Помышленія о семъ побуждали меня къ особенной благодарности къ моему Богу за прожитіе толь великаго количества дней, за сохраненіе въ оные здоровья моего въ полномъ еще совершенствѣ. Мы торжествовали сей день тѣмъ, что все утро прогуляли въ моемъ саду, съ дѣтьми и приходившимъ къ намъ любезнымъ сотоварищемъ нашимъ, отцомъ Ѳедотомъ, въ котораго вперили мы также охоту утѣшаться красотами природы. Итакъ, вмѣстѣ съ нимъ, ходючи по пріятному нашему садику и сидючи на разныхъ подѣланныхъ въ немъ отдыхальницахъ и сидѣлкахъ, разговаривали и воспѣвали красоты природы и другія назидательныя духовныя пѣсни, чувствуя от того истинное душевное удовольствіе. Такъ случилось, что былъ тогда еще первый наилучшій майскій вешній день, и какъ между прочимъ утѣшали насъ собою и цвѣты одуванчики, цвѣтущіе въ великомъ множествѣ въ саду на травяныхъ площадкахъ, то сіе побудило меня и въ сей сочинить къ самымъ симъ простымъ цвѣткамъ слѣдующіе стихи:

Симъ образомъ провели мы весь сей день съ особливымъ удовольствіемъ, въ который, кромѣ сего, пріѣзжали ко мнѣ многіе изъ пріѣзжихъ и живущихъ тогда въ Богородицкѣ для лѣченія у нашего лѣкаря, а иногда и у меня на машинѣ, постороннихъ дворянъ, которые обыкновенно всѣ старались сводить съ моимъ домомъ и со мною знакомство и пользоваться нашею къ нимъ благосклонностью и пріязнью. Словомъ, тогдашнее время было какъ-то для насъ отмѣнно весело и пріятно. Всѣ насъ любили, уважали и почитали, и всякій старался пріобрѣсть къ себѣ мою дружбу. На противъ того и мы соотвѣтствовали имъ равномѣрнымъ стараніемъ заслуживать ихъ къ себѣ благосклонность.

Но сего на сей разъ довольно. Письмо мое достигло уже давно до своихъ предѣловъ и мнѣ пора оное кончить, и сказать вамъ, что я есмь вашъ и прочее.

(Генваря 16 дня 1818 года, въ Дворениновѣ).

Письмо 288.

Любезный пріятель! Охота къ стихотворенію толико во мнѣ увеличилась, что и на другой день послѣ упомянутаго въ предслѣдующемъ письмѣ веселаго въ саду гулянья восхотѣлось мнѣ опять тѣмъ же упражненіемъ заняться. И какъ перемѣнившаяся погода и бывшая опять съ проливнымъ дождемъ и грозою, которыхъ въ сію весну отмѣнно было много, въ садъ мнѣ, за мокротою, иттить мнѣ воспрепятствовала, то принялся я за сіе дѣло, сидючи въ моемъ кабинетѣ.

Предметомъ стихотворенія избралъ я и въ сей разъ не натуру, но нѣчто поважнѣе и относящееся къ Богу и къ чувствіямъ благодарности къ Нему за всѣ его благодѣянія. И вотъ какіе стихи сочинилъ я при семъ случаѣ:

Въ слѣдующій за симъ день занялись мы всѣ пированіемъ у моего зятя. Оный былъ днемъ его рожденія, и потому, будучи отмѣннымъ охотникомъ къ пиршествамъ и угощеніямъ у себя гостей, пригласилъ онъ къ себѣ всѣхъ городскихъ и пріѣзжихъ на обѣдъ и сдѣлалъ превеликій пиръ, соединенный съ разными увеселеніями и даже самими танцами послѣ обѣда. Итакъ, мы весь сей день были въ разсѣяніи мыслей и довольно-таки повеселились. А съ такимъ же удовольствіемъ провели мы и всѣ послѣдующіе за симъ дни три. Пріѣзжаніе ко мнѣ многихъ гостей и стоявшая тогда наипріятнѣйшая майская погода подавала намъ поводъ къ ежедневнымъ гуляньямъ съ ними по садамъ и къ различнымъ въ нихъ увеселеніямъ. Не одинъ разъ сотовариществовала намъ при сихъ гуляньяхъ и наша музыка, и мы провели дни сіи очень весело. Но ни кто столько не веселился въ оные, сколько я самъ; ибо какъ натура находилась въ сіе время въ наилучшемъ своемъ вешнемъ нарядѣ и убранствѣ, то, кромѣ гулянья съ гостьми, не пропускалъ я ни одного утра, чтобъ ни сходить въ сады и ни полюбоваться тамъ ея прелестьми и красотами, а сіе побудило меня, удосужившись послѣ разъѣзда гостей, сочинить слѣдующую за симъ пѣснь, посвященную майскому утру въ саду:

Вотъ какимъ образомъ воспѣлъ я тогда красоту майскаго утра въ саду. Въ пѣсни сей изображалъ я то, что, дѣйствительно, тогда предъ собою видѣлъ и слышалъ и что чувствовалъ, и могу сказать, что за трудъ, къ тому употребленный, былъ я съ лихвою награжденъ тѣмъ неизобразимымъ удовольствіемъ душевнымъ, какое чувствовалъ и какимъ наслаждался я не только въ тѣ минуты, въ которыя сочинялъ я сіе стихотвореніе, но и въ послѣдующія времена и въ каждый разъ, когда ни случалось мнѣ ихъ читать или пѣть при гуляньѣ въ вешнее время въ садахъ моихъ.

Дни черезъ два послѣ того, препровожденныхъ также въ прогулкахъ и въ разныхъ упражненіяхъ, возродилась во мнѣ опять охота къ стихотворенію, и я, гуляя по своему садочку и любуясь цвѣтущею тогда рябиною, вздумалъ сочинить особливые стишки и въ похвалу сему дереву, и вотъ какимъ образомъ воспѣлъ я и оную на своей простой сельской лирѣ:

Дни черезъ два послѣ сего, а именно 29 числа, было у насъ особливаго рода и столь веселое гулянье въ саду моемъ, какого никогда еще не было. Случай къ тому подалъ пріѣздъ къ зятю моему, не близкаго родственника его, Ѳедора Васильевича Ошанина, котораго о добромъ характерѣ я довольно от него наслышался, но до сего времени никогда еще не видывалъ. Онъ былъ Донковскій помѣщикъ и пріѣхалъ тогда къ зятю моему въ гости съ женою своею, меньшимъ сыномъ Павломъ и обѣими старшими дочерьми его Аленою и Варварою Ѳедоровною. И какъ онъ былъ ему очень радъ, то и сдѣлалъ онъ для него пирушку и назвалъ къ себѣ на обѣдъ множество гостей, а въ томъ числѣ были и мы. Итакъ, при семъ случаѣ впервые спознакомились мы тогда съ домомъ г. Ошанина, ни мало тогда себѣ еще не воображая, что впослѣдствіи времени познакомимся мы съ нимъ гораздо короче и тѣснѣе. Господинъ Ошанинъ былъ въ мои почти лѣта. Я нашелъ его дѣйствительно добрымъ, умнымъ, праводушнымъ, веселаго нрава и простосердечнымъ человѣкомъ такъ, какъ мнѣ его изображали, и оба мы въ наружности и въ прочемъ имѣли столь много сходнаго между собою, что съ первой минуты другъ друга полюбили, и нѣсколькихъ минутъ было довольно къ сдруженію насъ съ нимъ такимъ образомъ, какъ бы мы давным-давно были съ нимъ знакомы. Поелику все его семейство къ намъ очень ласкалося, то послѣ обѣда пригласили мы ихъ къ себѣ и старались угостить ихъ всячески. Многіе изъ бывшихъ у зятя моего гостей пріѣхали также къ намъ, и компанія сдѣлалась довольно великая. И какъ случилась тогда наипріятнѣйшая майская погода, то тотчасъ сдѣлалось предложеніе, чтобъ иттить гулять въ сады наши, куда мы всѣ гурьбою и пошли. Ходили, гуляли, присаживались во многихъ мѣстахъ и провождали время въ пріятныхъ разговорахъ. Изъ большаго же сада передъ вечеромъ перешли мы въ мой маленькій, и тутъ былъ у насъ уже прямой веселый деревенскій праздничек . Музыка была съ нами, и звукъ от ней раздавался по всему оному. Вся молодежь не только ходила, но разсыпавшись бѣгала и рѣзвилась по аллейкамъ, лужкамъ и дорожкамъ. Шутки, издѣвки, смѣхи гремѣли повсюду. А неудовольствуясь тѣмъ, молодежь затѣяла на одномъ изъ пріятнѣйшихъ лужковъ самые танцы и пляски. И какъ г. Ошанинъ былъ самаго веселаго нрава, то и оба мы съ нимъ, будучи уже стариками, дѣлали имъ сотоварищество и вмѣстѣ съ ними рѣзвились и бѣгали шутя, какъ малыя дѣти. Словомъ, не было еще никогда у насъ въ саду такого веселья и таковой дружеской пирушки, какъ въ сей вечеръ, и мы пробыли въ ономъ до самаго ужина.

Въ наступившій послѣ сего день получилъ я зазывную грамоту, чтобъ ѣхать въ Тулу. Писали ко мнѣ, что г. Юницкой совсѣмъ уже отъѣзжаетъ и будетъ волость отдавать въ вѣдомство другому, и что мнѣ необходимо притомъ быть надобно. Но какъ надлежало приготовить къ таковой сдачѣ всѣ нужныя бумаги и употребить къ тому дни три времени, то и не спѣшилъ я слишкомъ своимъ отъѣздомъ; и между тѣмъ какъ оныя въ канцеляріи моей заготовлялись, продолжалъ я заниматься своими садами и стихотворствомъ, и по охотѣ своей къ оному, сочинилъ въ сей день слѣдующіе стихи къ саду въ іюнѣ, какъ въ такое время, когда оный уже совершенно одѣнется и цвѣтутъ въ немъ калина и шиповник, и въ какомъ положеніи садъ мой въ самое сіе время находился.

Охота моя къ стихотворенію была около сего времени такъ велика, что я и въ послѣдующій за симъ послѣдній день мая мѣсяца, утѣшаясь въ саду своемъ красотами природы и лежучи на покойной дерновой лежаночкѣ подъ тѣнью густыхъ деревъ, сочинилъ еще стишки и къ самой сей лежанкѣ, но не хореическіе, а ямбическіе; слѣдовательно, и пѣты могли быть на иной голосъ. Они были слѣдующіе:

Симъ кончился тогдашній, нами съ толикою пріятностью провожденный, май мѣсяцъ, а съ началомъ іюня и отправился я въ путь свой въ Тулу, куда вслѣдъ за мною хотѣли пріѣхать и мои домашніе, то-есть: жена съ дочерьми и сынъ мой; ибо первымъ восхотѣлось около сего времени побывать въ Москвѣ, для исправленія нѣкоторыхъ нужныхъ, для приданаго дочери моей покупокъ, а послѣднему хотѣлось проѣхать оттуда въ Тверь къ роднымъ нашимъ Травинымъ и побывать у нихъ тамъ, и въ ихъ Бѣжецкой деревнѣ, о чемъ они его, въ бытность ихъ у насъ, неотступно просили, и онъ имъ сіе обѣщалъ и къ путешествію сему давно уже готовился и собирался.

Въ путь сей отправился я 2 іюня, и по добротѣ тогдашняго пути въ тотъ же день въ Тулу пріѣхалъ. Я и въ сей разъ остановился на прежней моей квартерѣ у Пастухова и, переночевавъ у него, поѣхалъ тотчасъ къ г. Юницкому, сбирающемуся уже дѣйствительно отъѣзжать и хотѣвшему въ тотъ день сдавать всѣ свои дѣла по волости и наши деньги другому, кому от казенной полаты назначено будетъ. Мы тотчасъ съ нимъ въ казенную полату и поѣхали, гдѣ надлежало ему всю нашу казну освидѣтельствовать и отдать ее въ вѣдомство своему преемнику. Но вдругъ сдѣлалась въ томъ остановка: денежки наши были господиномъ вицъ-губернаторомъ порастрачены и множество ихъ недоставало. Онъ метался ужомъ и жабою, отыскивая гдѣ-нибудь оныя для пополненія, и, не успѣвъ еще того учинить, упросилъ г. Юницкаго отложить свидѣтельство казны до слѣдующаго дня; а посему и не было у насъ въ сей день ни какого дѣла, и мы даже не знали еще кому назначено будетъ принять на время директорскую должность, покуда опредѣлится настоящій директоръ. Г. Юницкой зазвалъ меня къ себѣ обѣдать, у котораго посидѣвъ, возвратился я на свою квартеру и провелъ достальное время сего дня въ собесѣдованіи съ пріѣзжавшимъ къ намъ г. Сокольниковымъ, почиталъ полученныхъ новыхъ газетъ и письма изъ Экономическаго Общества.

Въ письмѣ семъ изъявлялъ мнѣ г. Нартовъ неудовольствіе свое о долговременномъ моемъ молчаніи и о неизвѣщеніи моемъ, что произошло съ присланными от него сѣмянами ворсяной щотки, но потомъ смягчившись писалъ, что посылаетъ ко мнѣ при семъ случаѣ по нѣскольку сѣмянъ чорнаго арабскаго овса и реинскихъ коноплей; наконецъ, возобновилъ прежнія жалобы свои на дворянъ, что никто изъ нихъ не занимается опытами и съ ними не переписывается, и просилъ о продолженіи того съ моей стороны, что все и убѣдило меня отписать къ нему что-нибудь по возвращеніи моемъ въ Богородицкъ и по полученіи досуга, ибо тогда мнѣ не до того было, чтобъ заниматься симъ, почти ничего незначущимъ дѣломъ.

По наступленіи новаго дня, поѣхалъ я по-утру опять къ г. Юницкому, но съ крайнею досадою услышалъ, что и въ сей день дѣла у насъ никакого не будетъ, и что отложено оно даже до понедѣльника. Итакъ, доводилось мнѣ цѣлыхъ два дни жить по-пустому. Г. Юницкой, видя мое о семъ неудовольствіе, говорилъ мнѣ, что мнѣ нѣтъ дальней нужды жить тутъ до того времени и дожидаться, что могу я ѣхать обратно въ Богородицкъ, и что онъ и безъ меня деньги сдастъ и все дѣло кончитъ. Но какъ я не зналъ еще, кто приметъ директорскую должность, Веницеевъ ли, который тогда ворочалъ всѣми почти дѣлами, или г. Юшковъ, и кто изъ нихъ будетъ моимъ временнымъ командиромъ, то не хотѣлось мнѣ ѣхать, не добившись толку, дабы не пріѣзжать опять чрезъ недѣлю въ Тулу. Итакъ, рѣшился я самъ собою дожидаться понедѣльника. Къ тому-жъ, поджидалъ я и пріѣзда своихъ дорожныхъ, ѣдущихъ въ Москву, которые въ сей день къ вечеру и пріѣхали. На утріе, проводивъ своихъ въ дальнѣйшій путь и не имѣя по случаю воскреснаго дня ни какого дѣла, употребилъ я большую часть сего дня на разъѣзды. Былъ сперва у г. Веницеева, потомъ у губернатора, а от него проѣхалъ къ Верещагину, и съ нимъ ѣздили мы къ обѣдни въ заводскую церковь. Послѣ того я у него обѣдалъ, а прочее время дня провелъ на своей квартерѣ въ гуляньѣ по хозяйскому саду, и довольно весело, но безъ дѣла жить было непріятно.

Наконецъ, насталъ и понедѣльникъ, и дѣло наше на-силу-на-силу было кончено; казна освидѣтельствована и отдана въ вѣдомство другому; а временнымъ командиромъ мнѣ назначенъ Петръ Николаевичъ Юшковъ; а прочее время, по случаю сдѣлавшагося ненастья, пробылъ на квартерѣ; а на утріе, какъ въ послѣдній день пребыванія моего въ Тулѣ, положивъ какъ-нибудь отдѣлаться, поѣхалъ я сперва ранехонько къ г. Веницееву и, переговоривъ съ нимъ, поѣхалъ къ новому своему командиру г. Юшкову. Но заставъ его еще спящаго, проѣхалъ къ знакомому своему штаб-лѣкарю Рикеру, а от него опять къ г. Юшкову. Сей, будучи весьма добрымъ и любезнымъ человѣкомъ, принялъ меня и обошелся очень ласково и благопріятно. Посидѣвъ у него, поѣхали мы съ нимъ въ казенную полату, гдѣ у господъ директоровъ, бывшаго и наказного, происходила въ сей день формальная смѣна, и я кое-какъ отдѣлался и получилъ дозволеніе отправиться назадъ въ Богородицкъ. По окончаніи же всего, заѣхалъ я къ г. Юницкому и у него въ послѣдній разъ обѣдалъ и, распрощавшись съ нимъ, поѣхалъ на квартеру. Покормивъ лошадей, пустился въ обратный [путь] и доѣхалъ до Дѣдилова еще довольно рано, но, за сдѣлавшимся сильнымъ и бурнымъ дождемъ, расположился тутъ ночевать и всю ночь почти не спалъ от множества клоповъ, въ-прахъ меня закусавшихъ; а на утріе возвратился въ свое мѣсто.

Такимъ образомъ получилъ я себѣ новаго и по порядку уже шестаго командира. Подъ его начальствомъ находился я недолго, но не поскучилъ бы хотя-бъ продлилось оно и гораздо долѣе. Характеръ сего добраго человѣка былъ таковъ, что я полюбилъ его съ самаго начала нашего съ нимъ знакомства, которое скоро превратилось въ самое нелицемѣрное дружество; и я могу сказать, что я имъ былъ очень доволенъ. И какъ онъ давно уже переселился въ царство мертвыхъ то, помня его любовь и дружество къ себѣ, благословляю и понынѣ еще его прахъ и желаю ненарушимаго ему покоя.

Возвратясь въ свое мѣсто, принялся я за прежнія свои упражненія, прерванныя помянутою отлучкою. Мое первое дѣло было, чтобъ писать въ Петербургъ отвѣтное письмо къ г. Нартову; и въ сей разъ начеркалъ я ему превеликое, о разныхъ матеріяхъ, а особливо о черномъ овсѣ и тщетномъ ихъ стараніи размножить оный въ нашемъ отечествѣ; изъявлялъ также желаніе, чтобъ Экономическое наше Общество выписало къ намъ изъ иностранныхъ земель славящійся тамъ сахарный картофель на заводъ и пр., и отправилъ оное по почтѣ.

По отъѣздѣ жены, сына и дочери моей, былъ я въ сіе время хотя почти одинъ, но мнѣ не было ни какъ скучно. Сотоварищество мнѣ дѣлали моя теща и меньшія оставшіяся въ домѣ дѣти, а не столько онѣ, сколько мои книги и перо, которое и въ сіе время у меня не гуляло. Прогулки по садамъ, а особливо въ сотовариществѣ съ ученымъ и любезнымъ нашимъ священникомъ отцемъ Ѳедотомъ, съ которымъ нерѣдко занимались мы важными и учеными разговорами и совокупно утѣшались красотами натуры, были также возобновлены; при чемъ не забываемы были и мои стихотворенія, въ которыхъ я все еще продолжалъ упражняться, и около сего времени окончивалъ я большую пѣснь, посвященную вечеру прекраснаго майскаго дня и которую сообщу я вамъ въ письмѣ послѣдующемъ. Нельзя довольно изобразить, сколько пріятныхъ минутъ имѣлъ я во время сочиненія оной, и какъ восхищалась душа моя при мысленныхъ воображеніяхъ красотъ и пріятностей натуры, описыванныхъ въ оной.

Чрезъ два дни по возвращеніи моемъ въ Богородицкъ, наступилъ у насъ Троицынъ день. Ненастная и мокрая погода воспрепятствовала намъ, по примѣру прежнихъ лѣтъ, препроводить сей день въ гуляньѣ по нашимъ садамъ и рощамъ, но мы принуждены были, отслушавъ обѣдню и прекрасную проповѣдь, говоренную отцемъ Ѳедотомъ, сидѣть прочее время въ четырехъ стѣнахъ и заниматься домашними дѣлами. Я окончилъ въ сей день помянутую пѣснь, вечеру посвященную, и успѣлъ еще сочинить небольшіе стишки къ саду послѣ отсутствія, нѣсколько дней продолжавшагося. А при таковыхъ занятіяхъ и не видѣлъ какъ прошелъ сей день, бывшій для иныхъ очень скучнымъ. Сверхъ того, имѣлъ я удовольствіе получить въ сей день почту съ газетами и журналами, изъ коихъ въ одномъ былъ гравированный портретъ славнаго французскаго генерала Дюмуріе, что все меня также занимало.

Въ наставшій послѣ сего день имѣлъ я неудовольствіе получить опять зазывную бумагу изъ Тулы, въ которой писано было ко мнѣ от Веницеева, чтобъ я поспѣшилъ привезть въ казенную полату все то количество денегъ, какое было у меня въ наличности и въ сборѣ. Что было дѣлать! Хотя и не хотѣлось- было опять вооружаться на безпокойства, съ тульскою ѣздою сопряженныя, но нельзя было не послушаться. Итакъ, велѣлъ дѣлать къ тому всѣ нужныя приготовленія.

Но симъ и окончу я сіе мое письмо сказавъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Ноября 20 дня 1813 года, въ Дворенинов ѣ).

Письмо 289.

Любезный пріятель! Прежде описанія новой моей ѣзды въ Тулу, сообщу вамъ, по обѣщанію моему, ту мою пѣснь, вечеру вешнему посвященную, о которой упоминалъ я вамъ въ письмѣ предслѣдующемъ. Она была нарочито великонька и слѣдующаго содержанія:

Сочиняя сію пѣсню, изображалъ я все съ самой натуры, видѣнной мною въ одинъ прекрасный вешній вечеръ въ Богородицкѣ и чувствуя дѣйствительно то, что писалъ.

Что-жъ касается до стиховъ къ саду о которыхъ я также упоминалъ въ концѣ предслѣдовавшаго письма, то къ сочиненію оныхъ побудили меня дѣйствительно пріятности, чувствованныя мною при первомъ посѣщеніи садика моего, по возвращеніи моемъ изъ Тулы, и я и въ нихъ изображалъ то, что дѣйствительно чувствовалъ.

Кромѣ сей пѣсни сочинилъ я около сего времени особую пѣснь къ саду во время цвѣта піонъ и розъ жолтыхъ и изобразилъ въ оной красоты натуры, видимыя въ садахъ въ сіе время, и вписалъ оную на ряду съ прочими моими мелкими сочиненіями въ книгу Собранія мелкихъ моихъ сочиненій въ стихахъ и въ прозѣ.

Теперь, приступая къ продолженію моей исторіи и описанію происшествій, около сего времени бывшихъ, скажу, что случившееся освященіе церкви въ одномъ изъ нашихъ волостныхъ селъ, на которомъ необходимо надлежало мнѣ присутствовать и куда мы всѣ для сего ѣздили, и нѣкоторыя другія обстоятельства не допустили меня прежде въ Тулу отправиться, какъ по прошествіи нѣсколькихъ дней, и именно 17 числа.

Какъ погода около сего времени возстановилась ведреная и хорошая, то въ сіе путешествіе не претерпѣлъ я никакого безпокойства, но, напротивъ того, было мнѣ отмѣнно весело, и болѣе потому, что по господствующей тогда во мнѣ охотѣ къ стихотворенію, занимался я онымъ и во всю дорогу, и чрезъ то самое почти не видалъ, какъ доѣхалъ до Тулы. Сей случай доказалъ мнѣ, что ничѣмъ не можно такъ сокращать путь и дѣлать его почти непримѣтнымъ, какъ занятіемъ себя поэзіею. Цѣлію стихотворенія своего въ сей разъ было изображеніе искусства веселиться красотами натуры, изъ котораго послѣ вылилась цѣлая небольшая поэма, о которой я упомяну послѣ особо, ибо въ сіе время я только ее началъ.

Въ Тулу пріѣхалъ я въ тотъ же день и довольно еще рано. И заѣхавши на почтовый дворъ, имѣлъ удовольствіе получить от своихъ дорожныхъ изъ Москвы письмы и нѣкоторыя посылки. А остановившись опять у прежняго моего знакомца Пастухова, успѣлъ еще наговориться до-сыта съ однимъ пріѣхавшимъ изъ Херсона офицеромъ и наслышаться от него многаго, до сего нашего города относящагося.

Пребываніе мое въ сей разъ въ Тулѣ было самое кратковременное и продлилось не болѣе почти однихъ сутокъ, и все дѣло состояло въ томъ, чтобъ отдать въ казенную полату привезенные съ собою 3,000 рублей денегъ, которымъ управлявшій тогда всею казенною полатою г. Веницеевъ былъ очень радъ и мною за привозъ ихъ такъ доволенъ, что пригласилъ меня къ себѣ обѣдать. Однако, обѣдали мы не у него, а у новаго моего командира г. Юшкова, который въ сей разъ познакомилъ меня съ своею женою Варварою Аѳанасьевною, боярынею молодою и очень умною, любопытною и ласковою. Оба они приняли и угощали меня съ отмѣннымъ благопріятствомъ, и такъ, что я ими былъ очень доволенъ.

Какъ до меня кромѣ сего ни какого дѣла не было, то я, переночевавъ еще у Пастухова, пустился 19 числа съ утра въ обратный путь, и занимаясь опять дорогою сочиненіемъ своей поэмы и еще пѣсни на лугъ, испещренный цвѣтами, и не видалъ какъ одною упряжкою доѣхалъ до Ламокъ, гдѣ тогда мои домашніе находились, и переночевавъ у зятя, 20 числа возвратился въ Богородицкъ.

Тамъ нашолъ нѣсколько дворянскихъ и довольно знаменитыхъ фамилій, пріѣхавшихъ къ нашему лѣкарю, а равно и ко мнѣ лѣчиться на машинѣ, которымъ и старался я возможнѣйшее дѣлать удовольствіе; а между тѣмъ сталъ по-прежнему заниматься своими дѣлами, а особливо своею поэзіею. И около сего времени сочинилъ пѣснь къ брюквѣ, а другую къ небу, испещренному облаками; и какъ я всѣ ихъ списывалъ вмѣстѣ, то набралась уже изъ нихъ у меня изрядная уже тетратка.

Чрезъ два дни послѣ сего обрадованы мы были неожидаемымъ и благополучнымъ, возвращеніемъ жены моей изъ Москвы. Она привезла ко мнѣ новую карету и письмо от моего сына, поѣхавшаго къ сестрамъ своимъ въ Бѣжецкую ихъ деревню, и много и кой-чего инаго, а особливо купленіемъ сыномъ моимъ новыхъ книгъ и ландкартовъ.

Послѣ сего, до самаго окончанія іюня мѣсяца, не произошло у насъ ничего особливаго, кромѣ того, что во все время сіе продолжались у насъ ежедневные дожди и безпрерывное почти ненастье, доведшее насъ до того, что мы принуждены были молиться Богу о ниспосланіи намъ ведра. Впрочемъ, памятно мнѣ, что во все сіе время ежедневное бываніе у меня гостей, да и собственные свои разъѣзды по гостямъ мѣшали много мнѣ въ моихъ ученыхъ и любопытныхъ занятіяхъ. Однако, какъ я не упускалъ ни одной праздной и свободной минуты, то ущипками и урывками успѣлъ я много кой-чего надѣлать, и между прочимъ оболванить вчернѣ и ту мою поэму, о которой упоминалъ я выше, но совершенно ее обработалъ и кончилъ не прежде, какъ уже въ послѣдующемъ за симъ годѣ. Впрочемъ, достопамятно, что 22 числа іюня была у насъ такая буря, что своротила съ нашей строющейся большой каменной ранжереи всю ее огромную желѣзную кровлю и расковеркала ее удивительнымъ образомъ.

Праздникъ Петровъ день провели мы въ гостяхъ у моего зятя Шишкова, который, будучи въ сей день именинникомъ, сдѣлалъ у себя на квартерѣ большой пиръ не только для всѣхъ городскихъ, но и для многихъ пріѣзжихъ; но на другой день перестращалъ всѣхъ насъ, занемогши ужаснымъ образомъ, такъ что мы не знали, что съ нимъ дѣлать, и боялись, чтобъ не схватилъ онъ горячки; но, по счастію, сего не случилось, и при помощи нашего лѣкаря ему скоро полегчѣло.

Ненастье и дождливыя погоды не унялись у насъ и въ первыя числа іюля мѣсяца, и можно сказать, что наскучили и надоѣли намъ чрезвычайно. Но, предъ началомъ нашей ярмонки, равно какъ нарочно разведрилась и возстановилась у насъ ясная, и не только теплая, но даже такая жаркая и душная погода, какой никогда еще не стояло. Въ термометрѣ восходилъ спиртъ даже до 40 градусовъ, а все сіе и произвело, что, противъ всякаго нашего чаянія, на ярмонку въ сей годъ съѣхалось не только чорнаго народа, но и благородныхъ, великое и такое множество, какого давно не бывало.

Ярмонку сію и праздникъ казанской отпраздновали мы съ миромъ и тишиною, и хотя не было по примѣру прежнихъ лѣтъ ни какого блистательнаго торжества, однако, было довольно-таки весело. Меня потревожили и смутили-было въ навечеріи онаго извѣстіемъ, будто бы къ намъ будетъ губернаторъ, Веницеевъ, г. Юшковъ и многіе другіе изъ тульскихъ господъ; которыя вѣсти привезъ къ намъ пріѣхавшій съ казенною музыкою прежній нашъ капельмейстеръ хромой поляк Роженберскій. Однако, сіе провралось, и я избавился от хлопотъ, съ угощеніемъ ихъ сопряженныхъ, а угощалъ на праздникъ у себя однихъ только немногихъ своихъ знакомыхъ; прочіе же всѣ съѣхавшіеся дворяне пировали отчасти у нашего городничаго, князя Назарова, отчасти у моего зятя Шишкова. Однако, не отдѣлался и я от ихъ посѣщенія. Всѣ они послѣ обѣда съѣхались ко мнѣ, какъ къ первому лицу, игравшему тогда знаменитѣйшую ролю въ семъ городѣ, а сіе и подало поводъ къ тому, что всѣ мы вздумали для праздника повеселиться. Кромѣ моей, игравшей у меня въ домѣ музыки, загремѣла и вся казенная въ залѣ дворца, куда я всѣхъ своихъ гостей пригласилъ на вечеринку, и мы таки-довольно попрыгали и потанцовали безъ дальнихъ этикетовъ. А между тѣмъ велѣлъ я приготовить у себя ужинъ и всѣхъ многочисленныхъ гостей угостилъ у себя большимъ вечернимъ столомъ съ музыкою; чѣмъ и кончилъ сей праздникъ, провожденный гораздо веселѣе, нежели всѣ прежніе.

Чрезъ день послѣ сего праздника имѣлъ я удовольствіе получить опять письмо изъ Петербурга от г. Нартова, въ которомъ хотя ни слова не упоминалъ онъ о моихъ запросахъ, но увѣдомлялъ, что Общество опредѣлило по желанію моему сахарный картофель изъ Лейпцига выписать, а замѣчанія мои напечатать. А пріятнѣе всего было для меня то, что онъ просилъ меня о подареніи Экономическаго Общества славнымъ и похвальнымъ моимъ журналомъ «Экономическимъ Магазиномѣ» и о присланіи онаго въ библіотеку Общества; что я и положилъ непремѣнно сдѣлать, не смотря хотя мнѣ сіе стоило полусотни рублей и болѣе. Я бы и давно оный къ нимъ послалъ, но меня удерживало то, что г. Нартовъ, въ бытность сына моего въ Петербургѣ, проговаривалъ ему, что Экономическое Общество не очень довольно было тѣмъ, что я въ Москвѣ издавалъ журналъ, а теперь какъ оный самимъ имъ вознадобился, то и радъ я былъ сему случаю.

Другое неожиданное и достопамятное происшествіе, относящееся до моего семейства, случилось на четвертый день послѣ нашего праздника, и именно 12 іюля. Вдругъ пріѣзжаетъ къ намъ нашъ лѣкарь и предлагаетъ въ женихи дочери моей Настасьи одного, верстъ за 35 от Богородицка живущаго, Крапивенскаго молодого, довольный достатокъ имѣющаго, дворянина Петра Ивановича Воронцова-Вельяминова, сказывая намъ, что онъ, будучи на ярмонкѣ, имѣлъ случай въ церкви дочь мою видѣть, что она ему понравилась и что онъ желаетъ, чтобъ приняли мы его въ свое семейство, и поручилъ ему о томъ, переговорить съ нами.

Для всѣхъ насъ начало таковаго формальнаго сватовства было совсѣмъ неожидаемо. И какъ мы до того о семъ женихѣ даже ничего не слыхали, и хотя онъ былъ въ церкви, но его и не запримѣтили и не имѣли объ немъ ни малѣйшаго понятія, то и не могли мы на сей запросъ ничего еще сказать рѣшительнаго, и не дѣлая ни отказа, ни приказа, положили объ ономъ напередъ пораспровѣдать и получить случай видѣть его лично и съ нимъ познакомиться. А на томъ тогда сіе и осталось.

Между тѣмъ какъ сіе происходило, съ одной стороны занимался я чтеніемъ вновь купленной нами Гиртанеровой Исторіи французской революціи, которая мнѣ такъ полюбилась, что я вздумалъ ее перевесть; съ другой — продолжая мои стихотворенія, началъ сочинять пѣснь къ утру яснаго лѣтняго дня и, какъ теперь помню, въ самое то утро, въ которое началось вышеупомянутое сватовство, а съ третей—пользуясь возстановившеюся ясною погодою, не выходилъ почти изъ садовъ своихъ, но всякій день не только ихъ посѣщалъ, но въ жаркое полуденное время и прохлаждалъ члены свои купаньемъ въ струяхъ моего водовода, въ прекрасной моей ваннѣ, сдѣланной въ эхоническомъ зданіи, гдѣ иногда провождалъ жаркое и душное время въ пріятномъ читаніи книгъ и пользовался наипріятнѣйшими минутами жизни, въ особливости же 14 числа іюля, который день былъ для меня въ особливости въ семъ отношеніи пріятенъ, а 17 числа имѣли мы еще особое въ саду своемъ увеселеніе. Случилось чрезъ нашъ городъ проѣзжать одному иностранцу балансеру. Онъ предложилъ намъ, не хотим ли мы посмотрѣть его искусства? Мы охотно на то согласились и, съѣхавшись ко мнѣ, въ мой садик, велѣли ему на одной просторнѣйшей полянкѣ соорудить для себя стелажъ и показывать намъ свои прыжки и кривлянья на протянутой веревкѣ, и всѣ довольно веселились симъ зрѣлищемъ, которое намъ стоило бездѣлки. Во всѣ достальные дни мѣсяца іюля не произошло у насъ ничего важнаго и особливаго, кромѣ того, что продолжались безпрерывные жары и такіе, что от духоты мы не знали куда дѣваться, и я почти ежедневно купывался въ своей ваннѣ; посылалъ въ деревню свою людей прививать прививки окулаціонныя и они превратили въ садахъ моихъ многія яблоки въ грушовку и другія породы, которыми я пользуюсь еще и понынѣ, и привезли съ собою множество вишенъ. Что-жъ касается до литеральныхъ моихъ упражненій, то оныя состояли наиболѣе въ томъ, что я, дочитавъ исторію о революціи французской, началъ ее дѣйствительно и прямо на-бѣло переводить. Кромѣ того, не преминулъ я написать и къ г. Нартову отвѣтное письмо, и въ ономъ объяснить прямо, по какой причинѣ не присылалъ я до сего времени въ Общество моего «Экономическаго Магазина».

Начало мѣсяца августа было для меня не весьма пріятно тѣмъ, что я прихворнулъ и чуть-было не занемогъ очень. Причиною тому была наиболѣе перемѣнившаяся погода и наставшая послѣ жаровъ такая стужа и ненастье, что мы принуждены почти были топить печи и надѣвать на себя шубы. Происшествія, случившіяся въ теченіи первой половины сего мѣсяца, состояли въ томъ, что я къ 10 числу успѣлъ уже кончить первую часть моего перевода революціонной исторіи и началъ вторую,—вотъ съ какимъ рвеніемъ трудился я надъ оною! А на другой день послѣ сего пріѣзжали къ церкви нашей господа Воронцовы, но ни имъ насъ, ни намъ ихъ видѣть не случилось, ибо мы не были въ тотъ день у обѣдни. Намъ не хотѣлось ничего предпринимать до возвращенія къ намъ моего сына изъ Бѣжецка. Съ симъ хотя я и имѣлъ еженедѣльную и очень пріятную для меня переписку, однако, начиналъ я уже очень скучать долговременнымъ его отсутствіемъ и желалъ уже скорѣйшаго его возвращенія. Между тѣмъ, 14 числа получилъ я от г. Нартова наиласковѣйшее и почти самое дружеское письмо, которое между прочимъ удивило меня одною неожиданностью. Г. Нартову вздумалось доставить мнѣ нѣчто, хотя совсѣмъ пустое и ничего незначущее, но по крайней мѣрѣ непротивное. Ему вздумалось писать обо мнѣвъ чужія земли, рекомендовать меня Лейпцигскому Экономическому Обществу и требовать, чтобъ я принятъ былъ въ оное Общество членомъ. Меня сіе хотя и веселило, но не очень, ибо честь сія была пустая и могла чѣмъ-нибудь почесться людьми только знающими.

По полученіи толикими ласками наполненнаго письма, не сталъ я медлить отвѣтомъ. Я положилъ съ первою же почтою на то отвѣтствовать и расположилъ письмо мое такимъ же дружескимъ и откровеннымъ тономъ и писалъ къ нему обо многомъ. Но какъ оно вышло длиновато, то не успѣлъ я оное изготовить съ первою почтою и отложилъ до второй; а между тѣмъ получилъ от г. Нартова и другое письмо, въ которомъ онъ увѣдомлялъ меня, что «Экономическаго моего Магазина» болѣе для Общества не надобно, поелику имъ оно уже одарено от другаго члена, а не одолжу ли я онымъ собственно его, на память дружбы. Также просилъ о присылкѣ, по обѣщанію моему, сочиненія моего о электрицизмѣ. Итакъ, отправилъ я къ нему отвѣтное на первое его письмо, уже 18 августа, а на второе отвѣтствовать отложилъ до возвращенія моего сына, которымъ хотѣлось мнѣ посовѣтовать, въ Общество ли писать о электрицизмѣ, или сочиненіе мое о томъ напечатать от себя въ Москвѣ.

Но какъ пріѣздъ сына моего какъ-то позамѣшкался, да и писемъ от него давно уже не было, то сіе всѣхъ насъ, а особливо меня, очень озаботило. Мы не знали, что объ немъ [думать] и боялись, чтобъ онъ тамъ по слабому своему здоровью не занемогъ, и не лежит ли болѣнъ. Мысль сія такъ меня тревожила, что я от нетерпѣливости узнать скорѣе о причинѣ нескораго его и уже давно нами ожидаемаго пріѣзда послалъ нарочнаго въ Тулу человѣка, для справки на почтовомъ дворѣ, нѣтъ ли от него ко мнѣ писемъ. Сія посылка была не по-пустому: посыланный и привезъ ко мнѣ от него письмо и крайне насъ тѣмъ всѣхъ обрадовалъ и успокоилъ; ибо мы узнали изъ онаго, что сынъ мой находился уже на обратномъ пути въ Москвѣ и не въ продолжительномъ времени къ намъ прибудетъ.

Вмѣстѣ съ симъ письмомъ, получилъ я изъ Москвы и другое от прежняго моего знакомца г. Ридигера, увѣдомлявшаго меня, что онъ вмѣстѣ съ г. Клавдіемъ взялъ на откупъ университскую типографію и просилъ меня для снабженія его для печатанія моими сочиненіями. Какъ сія неожидаемость открывала мнѣ новый путь къ сообщенію себя съ ученымъ свѣтомъ и съ публикою, то возродилась во мнѣ охота къ писанію и ко вступленію вновь на сіе поприще, къ чему наиболѣе поощряло меня то, что у меня около сего времени накопилось нѣсколько сочиненій и переводовъ, хотя не совсѣмъ готовыхъ къ печатанію, но такихъ, которые могли-бъ къ тому быть приготовлены скоро. Словомъ, все сіе заставило меня думать и нѣсколько дней сряду заниматься о томъ мыслями.

Не успѣло дней двухъ послѣ сего пройтить, какъ 24 числа и обрадованы мы были пріѣздомъ нашего Павла Андреевича. Нельзя изобразить, сколь утѣшно было для меня свиданіе съ нимъ въ сей разъ. Онъ совершилъ все свое путешествіе благополучно, былъ во все время отлучки своей здоровъ и весьма утѣшенъ ласкою и благопріятствомъ Кашинскихъ родныхъ нашихъ и навезъ ко мнѣ изъ Москвы множество вновь купленныхъ книгъ и ландкартъ, въ разбираніи и пересматриваніи которыхъ препроводилъ я нѣсколько дней съ особливымъ удовольствіемъ.

По пересказаніи имъ намъ всего происходившаго съ нимъ, не преминули и мы разсказать ему все случившееся и съ нами во время его отлучки, а особливо о сватовствѣ г. Воронцова за сестру его Настасью, которую онъ любилъ отмѣнно, и почти болѣе нежели всѣхъ прочихъ. Онъ доволенъ былъ очень тѣмъ, что мы безъ него съ своей стороны не входили еще ни въ какія по сему дѣлу связи и говорилъ, что надобно о семъ женихѣ напередъ хорошенько поразвѣдать, да и короче узнать его лично.

А сіе послѣднее и не замедлилось, ибо г. Воронцовъ не успѣлъ узнать о возвращеніи моего сына, какъ тотчасъ и прилетѣлъ къ намъ въ Богородицкъ и преподалъ намъ случай себя вблизи видѣть и сколько-нибудь съ собою познакомиться. Было сіе въ послѣднихъ числахъ августа, и именно 28 числа. Лѣкарь, у котораго онъ остановился, далъ намъ тотчасъ о томъ знать, и чрезъ посредство его условлено было, чтобъ ему пріѣхать къ церкви къ обѣдни, а оттуда зятемъ моимъ Шишковымъ приглашенъ бы онъ былъ къ нему на обѣдъ, куда и мы со всѣмъ своимъ семействомъ и съ пріѣхавшею къ намъ въ самое то время теткою Матреною Васильевною Арцыбышевою и ея зятемъ г. Крюковымъ пріѣхать хотѣли.

Итакъ, помянутый день былъ для насъ весьма достопамятнымъ, ибо въ оный увидѣли всѣ г. Воронцова сперва въ церкви, а потомъ у зятя моего, въ городскомъ его домѣ. И какъ во время обѣда, такъ и послѣ онаго имѣли случай его разсмотрѣть и, занимаясь съ нимъ о разныхъ матеріяхъ въ разговорахъ, были сколько-нибудь въ состояніи судить о его разумѣ, знаніяхъ и отчасти и о характерѣ. Не успѣли мы съ сего пира возвратиться въ свое жилище, какъ натурально и начались у насъ у всѣхъ о семъ женихѣ разговоры и разныя сужденія. Всѣмъ онъ намъ и нравился, и нѣтъ, и всѣ находили въ партіи сей и выгодности, а многія и невыгодности; ибо съ стороны его достатка не могли мы ничего находить невыгодного, ибо, судя по малому приданому за моею дочерью, казался намъ довольнымъ. А льстило насъ много и то, что жилище его не слишкомъ было от насъ отдаленно. Съ другой стороны, всѣмъ намъ показался онъ не только неглупымъ, но и съ нѣкоторыми свѣдѣніями и не совсѣмъ безграмотнымъ, но напротивъ того, изъ разговоровъ съ нимъ замѣтили мы въ немъ нѣкоторую склонность къ литературѣ и художествамъ, что для насъ всего было пріятнѣе. Но съ третей стороны, самая его личность, видъ и фигура, имѣвшая нѣкоторые естественные недостатки, такъ намъ всѣмъ не нравилась, что мы даже не отваживались у дочери нашей спрашивать, каковъ онъ ей показался, и которая натурально, при вопросахъ о томъ, только-что отмалчивалась. Все сіе и приводило насъ въ превеликую нерѣшимость и такую разстройку мыслей, что мы не знали, что дѣлать и что сказать въ отвѣтъ на дѣлаемыя намъ лѣкаремъ о намѣреніи нашемъ вопрошанія, и другаго не находили, какъ потребовать еще нѣсколько времени на размышленія.

Симъ тогда сіе и кончилось. А какъ и въ достальные дни сего мѣсяца ничего не случилось особливаго кромѣ многихъ разговоровъ съ сыномъ моимъ о назначаемыхъ для печати моихъ сочиненіевъ, то симъ окончу я и сіе мое письмо, достигшее до обыкновенныхъ своихъ предѣловъ, и скажу, что я есмь вашъ, и прочее.

(Ноября 22 дня 1813 года. Въ Дворениновѣ).

Письмо 290.

Любезный пріятель! Во все теченіе сентября мѣсяца не произошло у насъ ни съ которой стороны ничего почти важнаго и особливаго. Я продолжалъ управлять по-прежнему волостьми и всѣ дѣла мои по отношенію къ онымъ шли своимъ чередомъ, и я до самаго 23 числа не имѣлъ никакого безпокойства, и потому имѣлъ желанную свободу заниматься своими литературными упражненіями, которыя состояли въ сіе время наиболѣе въ продолженіи перевода моего революціонной исторіи, также въ сочиненіи замѣчаній моихъ о электрицизмѣ, для отправленія въ Экономическое Общество. Переговоривъ и посовѣтовавъ о семъ предметѣ съ сыномъ моимъ, рѣшился я написать для Общества только небольшое о томъ сочиненіе; большое же, у меня написанное, не отсылать, а поберечь для себя; да и хорошо сдѣлалъ, что не подверѣ оное такой же несчастной участи, какое потерпѣло и помянутое небольшое, при письмѣ къ Нартову тогда отправленное. Оно не только не пошло впрок, но какъ я послѣ узналъ, было кѣмъ-то въ Обществѣ порядочно украдено и пропало; а потому и труды мои, употребленные на то, пропали ни за полушку, и я не имѣлъ от нихъ ни малѣйшей пользы. Такимъ же образомъ безуспѣшны были и другія мои предначинанія. Я затѣял- было опять издавать особый родъ журнала, но дѣло какъ-то не хотѣло никакъ клеиться, и я не успѣлъ начать писать, какъ его и бросилъ; а и съ печатаніемъ моихъ сочиненій дѣло также какъ-то не ладилось, и болѣе потому, что г. Ридигеръ былъ совсѣмъ не то, что былъ Новиковъ, и его кондиціи не были для меня никакъ выгодны, а потому и не имѣлъ я дальней охоты съ нимъ связываться. Самая переписка моя съ г. Нартовымъ была около сего времени болѣе для меня отяготительна, нежели пріятна. Онъ взваливалъ на меня новую, скучную и совсѣмъ безполезную работу, и я тому былъ очень не радъ и принужденъ былъ противъ желанія трудиться.

Помянутаго-жъ 23 числа сентября, вдругъ встревоженъ я былъ присланнымъ ко мнѣ изъ Тулы повелѣніемъ, чтобъ я, какъ можно скорѣе, сочинилъ по волости обо всемъ и обо всемъ вѣдомости и пріѣзжалъ съ ними въ Тулу. Произошло сіе от того, что ожидали тогда въ Тулу вновь опредѣленнаго въ нашу губернію намѣстника, генерала Евгенія Петровича Кашкина. Сіе составляло тогда для насъ великую и важную новость, и я принужденъ былъ для сего тотчасъ скакать съ вѣдомостьми въ Тулу. Но ѣзда моя вышла по-пустому: намѣстникъ еще не бывалъ, и никто не зналъ, когда онъ будетъ. Итакъ, побывалъ я только у своего временнаго командира, отдалъ ему вѣдомости, которыми былъ онъ очень доволенъ; познакомился у него съ г. Покровскимъ, Филатомъ Гавриловичемъ, бывшимъ тогда простымъ учителемъ, и возвратился опять въ свое мѣсто.

Въ началѣ октября разъѣзжали мы по праздникамъ и по гостямъ въ Епифанскомъ уѣздѣ, а возвратясь оттуда праздновали 4 числа именины сына моего и угощали у себя всѣхъ нашихъ городскихъ и пріятелей, и день сей провели весело, съ музыкою и танцами. Въ самое сіе время возобновилось опять чрезъ нашего лѣкаря сватовство за дочь мою и условлено было, чтобъ сыну моему, вмѣстѣ съ зятемъ, съѣздить къ господамъ Воронцовымъ и посмотрѣть ихъ житья-бытья и спознакомиться съ ихъ родными и семействами. Въ путешествіе сіе отправились они на другой день наступившаго 56 года моей жизни и были тамъ обласканы и угощены всевозможнымъ образомъ. Въ домѣ брата женихова, Михайла Ивановича, они обѣдали, а въ домѣ самого жениха ночевали и привезли намъ объ нихъ и обо всемъ ихъ житьѣ-бытьѣ такія извѣстія, которыя намъ были не противны и которыя часъ-отъ-часу болѣе сближали насъ съ симъ домомъ. Однако, нерѣшимость наша все еще продолжалась.

Между тѣмъ, продолжая прежній мой переводъ революціонной исторіи, кончилъ я 3 часть, но на томъ и остановился и болѣе рѣшился не переводить, поелику трудъ сей былъ почти безполезный, а принялся переводить изъ политическаго нѣмецкаго журнала «Жнзнь англійскаго претендента Эдуарда», которую и отослалъ къ Ридигеру для напечатанія, и маленькая сія книжечка была имъ и напечатана; но какъ польза, полученная от того, состояла только Въ 25 экземплярахъ, ко мнѣ пересланныхъ, то сіе и отохотило меня от дальнѣйшаго посыланія къ Ридигеру моихъ сочиненій для печати.

Вскорѣ за симъ наступило время переторжки оброчныхъ земель. Къ оному, въ сей разъ съѣхалось превеликое множество дворянъ и простаго народа. Я, по обыкновенію, угощалъ многихъ изъ первыхъ у себя, и съ пріѣхавшимъ къ намъ моимъ временнымъ командиромъ г. Юшковымъ распорядилъ все дѣло сіе такъ, какъ нельзя лучше. Но въ самое то время, какъ мы хотѣли начинать, къ крайнему неудовольствію, всѣхъ прискакалъ къ намъ изъ Тулы самъ г. Веницеевъ съ г. Калзаковымъ и смутилъ всѣмъ дѣломъ. Пошли умничанья и забобоны и испортили такъ все дѣло, что мы съ трудомъ могли поправить, и я радъ-радъ былъ, какъ въ послѣдующій день сжилъ съ рукъ своихъ сихъ неугомонныхъ пріѣзжихъ господъ.

Вскорѣ за симъ наступилъ день моихъ именинъ, который и въ сей разъ отпраздновалъ я какъ надобно. Ко мнѣ съѣхались всѣ мои друзья и знакомцы, и мы съ ними таки-повеселились, а ввечеру и поплясали. Наилучшимъ гостемъ былъ у меня пріѣхавшій нечаянно къ зятю моему г. Ошанинъ, Ѳедоръ Васильевичъ, съ дѣтьми своими.

Чрезъ недѣлю послѣ сего, встревожены мы были извѣстіемъ, что пріѣхалъ къ намъ въ городъ братъ г. Воронцова, Михаилъ Ивановичъ, для истребованія рѣшительнаго по сватовству его брата отвѣта. Онъ присталъ и ночевалъ у моего зятя, куда ѣздилъ и мой сынъ. Какъ до самаго сего времени находились мы въ превеликой еще нерѣшимости, то сей случай подалъ поводъ опять ко всеобщему между собою совѣту, на которомъ съ общаго согласія положено было требовать, чтобъ женихъ еще разъ намъ себя показалъ и къ намъ въ домъ пожаловал- пріѣхалъ. Брата же его мы не преминули на другой день пригласить къ себѣ и, спознакомившись съ нимъ, угостили его обѣдомъ.

Желаніе наше было исполнено, и оба господа Воронцовы дни черезъ три послѣ того и, какъ теперь помню, на другой день послѣ именинъ самой невѣсты, и прискакали къ моему зятю, куда пріѣхали и мы и провели съ ними весь вечеръ и ужинали. По возвращеніи къ себѣ въ домъ, находились мы опять въ страшной нерѣшимости и не знали, что дѣлать. Испытывали расположеніе самой невѣсты, и узнавъ, что она не имѣла от жениха дальнаго отвращенія и почти выттить за него согласилась, были сколько-нибудь поспокойнѣе духомъ, ибо мнѣ никакъ не хотѣлось ее къ тому приневоливать.

Въ послѣдующій и вѣчно для ней достопамятный день, по приглашенію нашему, пріѣхали къ намъ оба господа Воронцовы обѣдать, а послѣ обѣда и приступили они съ требованіемъ рѣшительнаго от насъ отвѣта. Коммиссію сію принялъ на себя братъ жениховъ, Михайла Ивановичъ, и требовалъ уединеннаго со мною переговора въ моемъ кабинетѣ. Зная за чѣмъ меня туда призывали, уклонился я напередъ въ заднія комнаты для послѣдняго совѣщанія о томъ съ своими и съ самою невѣстою. Минуты сіи были самыя критическія и мучительныя. Мы проговорили между собою наединѣ болѣе часа и требовали наконецъ от самой невѣсты, имѣвшей уже довольный случай разсмотрѣть своего жениха, рѣшительнаго отвѣта, соглашается ли она за него иттить, или нѣтъ? Долго продолжилось, покуда не получили мы от ней онаго. Наконецъ, сочтя, что по стеченію всѣхъ обстоятельствъ, оказывалось, что была на сіе воля Господня, и предавшись на Его святой произволъ, рѣшилась она изъявить свое согласіе и дала слово.

Я отнесъ оное въ свой кабинетъ къ дожидавшемуся меня тамъ долго женихову брату, и не успѣлъ я оное выговорить и объяснить и объявить наше согласіе, какъ потребовалъ онъ дозволенія рекомендоваться; что, со стороны его, жениховой, тотчасъ было потомъ и выполнено. Итакъ, въ сей послѣдній день мѣсяца октября мы дочь мою Настасью въ замужество помолвили, и случилось сіе въ 20,164 день моей жизни.

Оба гостя у насъ тогда ужинали, а потомъ поговоривъ о томъ, когда быть сговору, и обѣщавъ дать намъ о томъ предварительно знать, поѣхали от насъ на свою квартеру, а на другой день къ себѣ домой. Но сей отповѣди принуждены мы были от нихъ нѣсколько дней дожидаться и не знали, что о томъ думать. Наконецъ, и уже 5 ноября явился къ намъ Михайла Ивановичъ, пріѣзжавшій, за бывшею тогда крайнею от ненастьевъ распутицею, верхомъ, и съ нимъ условлено было, чтобъ формальному сговору, быть 10 числа, къ которому времени обѣщались они съ своими родными и пріѣхать.

Итакъ, помянутаго 10 ноября, былъ у насъ сговоръ, произведенный по всей обыкновенной формѣ. Съ ихъ стороны былъ, кромѣ жениха, братъ его Михайла Ивановичъ, съ своею женою, и зять ихъ, бригадиръ Николай Сергѣевичъ Ждановъ, съ своею женою и ихъ сестрою, Екатериною Ивановною. Они пріѣхали въ городъ еще наканунѣ сего дня и тогдашній вечеръ провели у моего зятя, гдѣ былъ и сынъ мой. На другой же день, за нѣсколько времени предъ обѣдомъ, пріѣхали къ намъ и, немного погодя, приступили къ дѣлу, и, по сговорѣ, у насъ всѣ обѣдали при играющей музыкѣ. А послѣ обѣда былъ балъ и танцы, и продолжалось сіе во весь вечеръ и день. Наконецъ, отъужинавъ у насъ, поѣхали они ночевать къ моему зятю.

Съ сего времени нѣсколько дней сряду бывалъ у насъ женихъ, а первый по сговорѣ опять препроводили всѣ вмѣстѣ, и не у насъ, а уже у зятя моего Шишкова, гдѣ во весь день и занимались разными увеселеніями и опять также танцами, и Крапивенскіе гости не прежде изъ Богородицка поѣхали, какъ уже 12 числа; а женихъ остался долѣе и продолжалъ къ намъ всякій день ѣздить и провождать у насъ цѣлые дни. При чемъ произошло то, чего мы и не ожидали. Мы открывали въ немъ часъ-отъ-часу болѣе хорошаго и для насъ пріятнаго, и онъ намъ всѣмъ часъ-отъ-часу болѣе нравился. Самая личность его, къ которой мы присмотрѣлись, казалась намъ предъ прежнимъ несравненно сноснѣйшею. Дочь же моя ни малѣйшаго не оказывала къ нему отвращенія, а казалась быть судьбою своею довольною, что натурально и для насъ было не противно.

Какъ мы, по обыкновенію, на другой день послѣ сговора, разослали по всѣмъ нашимъ знакомымъ извѣстительные билеты, то въ слѣдующій за помянутымъ день, по случаю воскресенья, съѣхалось къ намъ множество гостей, отчасти для обыкновеннаго поздравленія, отчасти желая видѣть нашего жениха; почему и былъ у насъ въ сей день, такъ сказать, пиръ во весь міръ, съ музыкою, танцами и ужиномъ, а нѣкоторые изъ гостей пріѣзжихъ изъ уѣзда у насъ и ночевали. Послѣ сего, во всѣ остальные двадцать дней ноября мѣсяца не проходило ни одного дня, въ который бы не было у насъ гостей, или бы мы куда вмѣстѣ съ нашимъ женихомъ ни ѣздили. Онъ во все сіе время продолжалъ жить въ Богородицкѣ и бывалъ у насъ въ каждый день, провождая вмѣстѣ съ нами время, и мы сообществомъ его не только не скучали, но были еще и довольны очень, а особливо потому, что онъ въ праздныя минуты биралъ соучастіе и въ нашихъ литеральныхъ занятіяхъ и не чуждался никакъ оныхъ, по примѣру моего большаго зятя. Не одинъ разъ случалось, что онъ вмѣстѣ съ нами читывалъ книги, а иногда и рисовалъ, къ чему имѣлъ онъ нѣкоторую склонность. Словомъ, чѣмъ болѣе мы съ нимъ ознакомливались и свыкались, тѣмъ становились имъ довольнѣе. Итакъ, можно сказать, что мы все сіе время проводили не только безъ скуки, но отмѣнно весело. А нельзя сказать, чтобъ таковое ежедневное развлеченіе мыслей прервало совсѣмъ и обыкновенныя мои литеральныя занятія, но я все находилъ довольно свободныхъ минутъ упражняться въ оныхъ.

Сіи состояли наиболѣе въ переводѣ двухъ небольшихъ историческихъ книгъ, которыя, по интересности ихъ, вздумалось мнѣ перевесть съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобъ ихъ отдать Ридигеру для напечатанія и отослать ихъ къ нему съ сыномъ моимъ, сбиравшемся ѣхать съ матерью и сестрою въ Москву, для закупки нужныхъ вещей къ свадьбѣ. Одна изъ нихъ была «Жизнь Ульфельда», одного датскаго несчастнаго вельможи, а другая—«Жизнь Витекинда», славнаго послѣдняго короля Саксонскаго. И сколь ни мало я имѣлъ досуга, но ущипками и урывками успѣлъ я обѣ сіи книжки въ сіе время перевесть, а сверхъ того, много еще заниматься соотвѣтствованіями на письма, полученныя мною около сего времени от Нартова и сочиненіемъ отвѣтовъ на заданные ими многіе, но совершенно пустые вопросы въ напечатанныхъ и повсюду разосланныхъ таблицахъ; которая работа мнѣ такъ наскучила и надоѣла, что я ей очень былъ не радъ и опять располагался имѣть поменьше сношенія и переписки съ Обществомъ, и болѣе потому, что не предусматривалъ от всѣхъ моихъ трудовъ для себя ни малѣйшей пользы. Со всѣмъ тѣмъ, какъ ни досадны мнѣ были новыя и часъ-отъ-часу умножающіяся требованія г. Нартова, но не могъ преминовать, чтобъ по требованію его не начертить машинѣ моей чертежа и не сдѣлать ей описанія, которое я къ нему въ теченіи сего времени и отправилъ.

Симъ образомъ прошолъ и кончился нашъ ноябрь мѣсяцъ, принесшій къ намъ съ собою снѣга и зимы съ прежестокими морозами, а впрочемъ, во все теченіе онаго не произошло у насъ ничего особливаго. Намѣстникъ новый еще не пріѣзжалъ въ Тулу, а потому и не тревоженъ я былъ ни какими по должности моей требованіями и дѣлами, а продолжалъ по-прежнему отправлять оную съ миромъ и тишиною и съ такимъ спокойствіемъ духа, какова я давно уже не имѣлъ, и за все то обязанъ былъ добронравію моего новаго и временнаго командира г. Юшкова, любившаго меня чистосердечно.

Съ наступленіемъ декабря мѣсяца перемѣнилась вдругъ у насъ погода, изъ прежней жестокой стужи въ теплую. И какъ от сего началъ исчезать весь напавшій-было снѣгъ, то сіе всѣхъ насъ, а особливо собиравшихся къ отъѣзду въ Москву моихъ родныхъ, весьма озаботило. Но, по счастію, тепло сіе продолжилось не долго, но возстановившаяся опять стужа и сдѣлавшаяся столь жестокая мятель, что замерзали от ней даже люди, опять все поисправило, хотя произведя превеликую гололедицу и колоть. Въ помянутое московское путешествіе собирались тогда жена моя, съ обѣими старшими моими дочерьми, сыномъ и зятемъ Шишковымъ, а вмѣстѣ съ ними, располагался ѣхать также для разныхъ закупок и нашъ женихъ. Какъ онъ, такъ и родные его убѣдили нашихъ просьбою, чтобъ всѣмъ имъ заѣхать къ нимъ на перепутьѣ, а вкупѣ подзывали и меня, чтобъ мнѣ проводить ихъ до жилища оныхъ. А поелику и самимъ намъ хотѣлось видѣть ихъ житьё-бытьё, то мы на то охотно и согласились.

Итакъ, 3 числа, передъ вечеромъ, и отправились родные мои въ сей путь, положивъ на дорогѣ въ селѣ Кобелевѣ ночевать и условившись, чтобъ по-утру въ слѣдующій день и мнѣ къ нимъ туда же пріѣхать, и ѣхать уже вмѣстѣ съ ними до села Головнина, гдѣ жили господа Воронцовы. Отѣ выѣзда изъ Богородицка, вмѣстѣ съ ними, удержало меня съ одной стороны полученное извѣстіе о прибытіи въ Тулу новаго намѣстника, а съ другой—несовершенная еще готовность моего вновь сдѣланнаго и только что раскрашеннаго возочка. Но за то по-утру, въ слѣдующій день, всталъ я задолго еще до свѣта, и пустившись въ путь, успѣлъ пріѣхать въ Кобелево такъ рано, что дорожные мои не пили еще чаю. Итакъ, соединившись съ ними, проѣхали мы въ первый разъ въ Головнино, въ домъ брата женихова Михайла Ивановича, дожидавшагося насъ къ себѣ обѣдать.

Мы нашли его живущаго тогда еще во флигелѣ, поелику настоящаго дома не было еще у него построено. Но какъ и флигель сей былъ довольно просторный и не хуже маленькихъ хоромцовъ, то было для всѣхъ насъ довольно простора. Хозяева были намъ очень рады и постарались угостить насъ, какъ нельзя лучше. Послѣ обѣда же подъѣхали къ нимъ зять ихъ г. Ждановъ, съ женою, и сосѣдъ ихъ г. Крюковъ, Павелъ Ивановичъ, съ сестрою; чрезъ что и набралось довольно народа, и весь день провели мы тутъ довольно весело, и были ласкою хозяевъ и ихъ родныхъ очень довольны.

Они не отпустили никакъ насъ въ сей день от себя, но убѣдили просьбою, чтобъ остаться у нихъ ночевать, но за то, по наступленіи послѣдующаго дня, распрощались и разъѣхались мы по-утру въ разныя стороны: родные мои пустились въ Тулу, а я въ обратный путь къ Богородицку, и препроводивъ въ дорогѣ не болѣе З ¹/₂ часовъ, поспѣлъ еще къ обѣду.

По возвращеніи въ свое мѣсто, принялся я за прежнія свои разныя литеральныя упражненія, и какъ въ нихъ, такъ и въ свиданіяхъ кое-съ-кѣмъ изъ пріѣзжавшихъ ко мнѣ городскихъ, а не менѣе въ ежедневномъ почти собесѣдованіи съ отцомъ Ѳедотомъ, препровелъ я все время до самаго 18 числа безъ дальней скуки и почти нечувствительно, такъ что, живучи въ мирѣ и тишинѣ, и не видалъ почти какъ прошли сіи 12 или 13 дней.

Во все сіе время не было изъ Тулы ни какого слуха, кромѣ того, что намѣстникъ живетъ, занимаясь дѣлами, уединенно и никого къ себѣ не пускаетъ, и что, впрочемъ, оказываетъ всѣмъ нелицепріятное и строгое правосудіе. Но помянутаго 18 числа, вдругъ встревоженъ я былъ полученнымъ изъ Тулы ордеромъ, чтобъ мнѣ прибыть въ Тулу, и что намѣстникъ желаетъ меня видѣть.

Какъ я сего призыва давно уже ожидалъ и имѣлъ и съ своей стороны великое желаніе видѣть и лично узнать намѣстника, котораго о добротѣ носилась всюду лестная молва, то рѣшился я ни мало не медлить, но въ тотъ же еще день, послѣ обѣда, въ путь сей отправиться. И залегши въ любезный свой и покойный возочикъ, полетѣлъ туда съ такою поспѣшностью, что, переночевавъ въ Дѣдиловѣ, прискакалъ въ Тулу еще до свѣта.

Я остановился въ сей разъ у самого моего временнаго командира г. Юшкова, въ домѣ. Онъ пригласилъ меня самъ къ тому и приготовилъ для меня особую, уединенную и спокойную комнату, и такую квартерку, которою я былъ очень доволенъ. Какъ онъ, такъ и жена его были мнѣ рады и, наперерывъ другъ предъ другомъ, старались ко мнѣ всячески ласкаться. Мы въ тоже утро ѣздили съ хозяиномъ въ казенную полату, гдѣ сдалъ я привезенныя съ собою рекрутскія деньги и, противъ всякаго ожиданія, свидѣлся съ возвратившимися уже изъ Москвы зятемъ моимъ г. Шишковымъ, и къ удовольствію, узналъ от него, что родные мои доѣхали и находятся въ Москвѣ благополучно. Какъ случилось сіе въ понедѣльникъ, который былъ тогда почтовымъ днемъ, то не разсудили мы въ сей день ѣхать къ намѣстнику, дабы не помѣшать ему заниматься дѣлами, но, пробывъ все утро въ казенной полатѣ, поѣхали обѣдать домой, гдѣ нашли превеликое собраніе съѣхавшихся къ нему гостей, частью мнѣ знакомыхъ, частью такихъ, которыхъ я впервые еще видѣлъ. Со всѣми сими имѣлъ я тутъ случай познакомиться. И какъ они всѣ, видя уваженіе, оказываемое мнѣ хозяевами, ко мнѣ благопріятствовали, то заговорилъ я всѣхъ разными своими разсказами и заставилъ всѣхъ, разиня ротъ, себя слушать, и весь сей день было мнѣ не скучно, а довольно весело.

На утріе, одѣвшись какъ надобно, поѣхали мы съ Петромъ Николаевичемъ ранёхонько къ намѣстнику. Но намъ сказали, что онъ болѣнъ, принималъ слабительное и никого въ тотъ день къ себѣ не допускаетъ. Итакъ, уборы и ѣзда наша была тщетная. Мы принуждены были ѣхать назадъ и раздѣлились: г. Юшковъ поѣхалъ въ казенную полату къ своей должности, а я въ ряды для покупанія себѣ нѣкоторыхъ надобностей, а оттуда проѣхалъ также въ казенную полату, въ которой въ сей день Варсобинъ мой сдавалъ привезенныя нами съ собою рекрутскія деньги. Тамъ увидѣлъ меня г. Верещагинъ и убѣдилъ просьбою, чтобъ я пріѣхалъ къ нему обѣдать. Обѣщавъ сіе исполнить и соскучивъ быть безъ всякаго дѣла въ казенной полатѣ поѣхалъ я на свою квартеру и переодѣлся. Тутъ пришелъ ко мнѣ г. Покровскій, и мы съ нимъ много кой-о-чемъ поговорили. Когда же настало время обѣдать, то поѣхалъ я къ Верещагину, жившему тогда уже неподалеку от казенной полаты, въ собственномъ своемъ домѣ, который послѣ былъ губернаторскимъ. И будучи тогда губернскимъ прокуроромъ, игравшимъ великую ролю между тульскими чиновниками, я не могъ довольно надивиться величинѣ и убранству сего дома и пышному тогда житью сего прежде бывшаго бѣдняка, моего подкомандующаго и разбогатѣвшаго чрезъ свои происки, хитрости и проворство, и доволенъ очень былъ продолжаемою его къ себѣ ласкою и благопріятствомъ. У него въ сей день обѣдало нѣсколько и другихъ тульскихъ чиновниковъ и было довольно разговоровъ. Послѣ обѣда же съѣздилъ я къ знакомцу своему и прежнему хозяину Пастухову; повидался съ нимъ; пораспросилъ у него о тульскихъ происшествіяхъ; повеселился бывшими у него и меня прельстившими органами; и не нашедъ никого, по возвращеніи на свою квартеру, дома, раздѣлся и препроводилъ весь вечеръ въ писаніи кое-какихъ нужныхъ по должности моей бумагъ.

Наконецъ, 21 числа удалось намъ видѣть намѣстника. Мы поѣхали по-утру опять съ г. Юшковымъ сперва въ казенную полату, а оттуда вмѣстѣ съ присоединившимися къ намъ г. Веницеевымъ въ домъ къ намѣстнику, котораго я въ сей день имѣлъ удовольствіе впервыя еще видѣть. Онъ показался мнѣ очень разумнымъ, степеннымъ, тихимъ и от всякаго непомѣрнаго высокомѣрія и гордости удаленнымъ и скромнымъ, почтенным вельможею. Словомъ, во всемъ характерѣ его находилъ я нѣчто неизобразимое такое, что съ первой минуты вперило въ меня къ нему любовь и искренне почтеніе. Сколько казалось, то былъ онъ уже предваренъ обо мнѣ съ хорошей стороны г. Юшковымъ по особенной его ко мнѣ любви и дружбѣ, ибо обошелся со мною весьма благопріятно, и лучше нежели я думалъ и ожидалъ. Онъ распрашивалъ меня, но излегка, кое-что о волости, и какъ г. Веницеевъ, мѣшающійся не въ свое дѣло, спросилъ его, наконецъ, кому онъ прикажетъ препоручить отдачу въ наемъ и приближающуюся переоброчку нашихъ волостныхъ земель, то удивилъ онъ всѣхъ чрезвычайно, препоручивъ сіе дѣло одному мнѣ и ни кому другому, и сказавъ притомъ, что онъ надѣется безсомнѣнно, что я исправлю сіе дѣло такъ, какъ надобно. Сіе удостовѣрило меня, что былъ онъ обо мнѣ хорошаго мнѣнія, а можетъ быть и изъ разговоровъ со мною позамѣтилъ онъ во мнѣ человѣка надежнаго, и такого, на кого ему смѣло положиться въ семъ дѣлѣ было можно. Пробывши у него нѣсколько минутъ и полюбовавшись потомъ имъ, смотря какъ онъ принималъ от многихъ и разныхъ просителей просьбы, и на всѣ давалъ скорыя и умныя резолюціи, поѣхали всѣ мы обратно въ казенную полату и, проваландавшись въ оной нѣсколько часовъ и возвращаясь домой, заѣхали на часокъ къ г. Свѣчину, бывшему тогда предсѣдателемъ гражданской полаты. И какъ застали мы его за обѣдомъ, то не отпустилъ онъ насъ от себя безъ обѣда.

Посидѣвъ у него послѣ обѣда нѣсколько, возвратились мы домой и все достальное время сего дня и вечеръ провели дома въ разныхъ и пріятныхъ разговорахъ, а особливо съ умною и любопытною хозяйкою, немогшею со мною довольно обо всемъ наговориться, и которая, будучи не очень здорова, просила меня себя поэлектризовать на машинѣ, у нихъ имѣющейся, что я охотно и сдѣлалъ.

Какъ кромѣ вышеписаннаго, не было во мнѣ никакой болѣе надобности, и мнѣ въ Тулѣ долѣе жить было не за чѣмъ, то, распрощавшись съ вечера съ своими хозяевами, съ утра въ послѣдующій день пустился я въ обратный путь и успѣлъ въ тотъ же еще день, и довольно рано, возвратиться въ свое мѣсто и нашелъ всѣхъ своихъ домашнихъ здоровыми и благополучными.

На утріе стали мы вмѣстѣ съ ними дожидаться возвращенія изъ Москвы нашихъ дорожныхъ, которые въ сей день ввечеру, совершивъ свое путешествіе благополучно, и пріѣхали. Они привезли съ собою покупокъ и вещей многое множество, всякихъ, какъ по свадебнымъ дѣламъ, такъ и собственно для меня, и мы весь вечеръ проговорили о ихъ ѣздѣ и московскомъ пребываніи. Причемъ я не могъ, безъ крайняго прискорбія духа, слышать о разныхъ проказахъ и шалостяхъ, дѣланныхъ тамъ зятемъ моимъ Шишковымъ, котораго въ характерѣ, часъ-отъ-часу болѣе открывалось дурнаго и для насъ непріятнаго, и побуждало насъ прозвать его «господиномъ Шумилой».

Весь послѣдующій за симъ день, бывшій навечеріемъ праздника Рождества Христова, провели мы въ разбираніи и пересматриваніи разныхъ вещей, привезенныхъ изъ Москвы, и коими вся зала была у насъ загромощена. Къ намъ привезли также новую карету, а ко мнѣ сынъ мой привезъ опять нѣсколько новыхъ книгъ и ландкартовъ. Во время сего пересматриванія подъѣхалъ къ намъ и нашъ женихъ, пріѣхавшій изъ Тулы въ свой домъ, дабы вмѣстѣ съ нами препроводить праздникъ и святки.

Но сей былъ для насъ въ сей годъ далеко не таковъ веселъ, какъ въ прежніе годы. Мы, побывавъ по-утру въ церкви, провели его почти въ уединеніи, и у насъ, кромѣ обоихъ моихъ зятьевъ, настоящаго и нареченнаго, никого гостей не было, почему и занимался я наиболѣе разсматриваніемъ новыхъ привезенныхъ съ Москвы книгъ, а особливо твореній славнаго Галлеса, состоящихъ въ нѣсколькихъ томахъ и содержащихъ въ себѣ превеликое множество разныхъ любопытныхъ вещей.

Въ послѣдующій и второй день нашихъ святокъ пріѣзжалъ къ намъ обѣдать г. Хомяковъ. А потомъ ѣздили мы къ нашему городничему и, посидѣвъ у него, заѣзжали къ моей дочери Елизаветѣ и посидѣли у ней. Что-жъ касается до ея мужа, а моего зятика «Бурлылы» или«Шумилы», то сей рыскалъпо всему городу, и надѣлавъ пакостей въ Москвѣ, самъ же еще на всѣхъ на насъ что-то дулся и производилъ глупости, что меня очень смущало и оскорбляло душевно, и я страшился, чтобъ не вышло изо всего того какихъ-нибудь непріятныхъ послѣдствій.

Съ наступленіемъ третьяго дня нашихъ святокъ, начались у насъ въ домѣ свадебныя хлопоты и обыкновенно бываемыя предъ свадьбою разныя работы. Всѣ наши комнаты превратились въ швальни, и рукъ около сорока занимались разными крояньями и шитьями. Между тѣмъ, производимы были въ разныя мѣста отправленія людей съ письмами и посылками. У насъ, кромѣ одного пріѣзжавшаго къ намъ городничаго и «Бурлылы», моего зятика, ни кого иныхъ изъ гостей не было, и я весь сей день провелъ въ хлопотахъ разныхъ. Въ такихъ же заботахъ, хлопотахъ и суетахъ провели мы и весь четвертый день нашихъ святокъ. Хлопоты сіи тѣмъ болѣе умножались, чѣмъ ближе приближалось время, назначаемое къ свадьбѣ. Въ этотъ день поѣхалъ от насъ и нареченный зять мой домой, для заниманія себя такими же пріуготовленіями и хлопотами; а я, по отъѣздѣ его, занялся счетами и пересчетами съ людьми, пріѣхавшими ко мнѣ изъ Тамбовской деревни съ запасомъ и разною столовою провизіею.

Такимъ же образомъ провели мы въ безчисленныхъ хлопотахъ и всѣ достальные дни сего года. Къ вящшему умноженію оныхъ, случилось такъ, что въ самые сіи дни надлежало мнѣ переоброчивать и волостныя мельницы, и я принужденъ былъ цѣлый день хлопотать со множествомъ съѣхавшагося народа, и былъ радъ только тому, что не было никого въ томъ числѣ изъ благородныхъ. Дѣло сіе производилъ по всей строгой справедливости и безъ малѣйшаго пристрастія, и чрезъ то доставилъ казнѣ значительное умноженіе съ сей стороны дохода, чего-бъ никакъ не было, еслибъ вмѣшались въ сіе дѣло мои начальники.

Наконецъ, при умножающихся отъ-часу болѣе хлопотахъ, насталъ и послѣдній день 1793 года. Всѣ поспѣшали въ оный, колико можно, шитьемъ и работами, и однихъ портныхъ, кромѣ женщинъ, работало уже нѣсколько человѣкъ, и всѣ комнаты наполнены были народомъ. Къ намъ въ сей день пріѣхалъ опять нашъ женихъ, дабы вмѣстѣ съ нами начать новый годъ. Но какъ, кромѣ его, съѣхалось къ намъ къ вечеру и еще нѣсколько гостей, то и провели мы вечеръ сей въ разныхъ святочныхъ играхъ и невинныхъ увеселеніяхъ и кончили оный ужиномъ, многолюднымъ и веселымъ.

Такимъ образомъ кончили мы сей годъ благополучно, и я въ теченіи онаго воспользовался многими и особливыми милостями и щедротами моего Творца и Господа. Какъ я, такъ и все мое семейство было здорово и жили въ благоденствіи. Всѣ мы были цѣлы. Самое состояніе наше ни какой разстройкѣ не подвергалось. Всемогущему угодно было и большой моей незамужней дочери сыскать партію, и неисповѣдимыми своими о благѣ моего семейства промыслами устроить все такъ, что дѣло сіе приходило уже къ своему окончанію. Сей случай и приготовленіе къ свадьбѣ, вмѣстѣ съ заготовленіемъ приданаго, хотя намъ и много стоило, однако, по милости Божеской, исправился я такъ, что на все сіе принужденъ былъ не болѣе употребить, какъ 280 рублей, сверхъ обыкновенныхъ моихъ годовыхъ приходовъ, которыхъ количество простиралось около сего времени до 5,300 рублей, но съ удовольствіемъ скажу, все законныхъ, правыхъ и некраденныхъ. Словомъ, за всё-и-всё обязанъ я былъ благодарностію къ моему Богу, которую и чувствовалъ я наиживѣйшимъ образомъ. Самое время сего года препровождено мною довольно весело, и я имѣлъ очень мало огорченій и печалей, а напротпвъ того, разныхъ удовольствій и пріятныхъ минутъ превеликое множество. По случаю смерти намѣстника и отлученія директора, освобожденъ я былъ въ сей годъ от непріятностей и досадъ, причиняемыхъ клеветами и бездѣльничествами, людьми, завидующими мнѣ и нехарактерными, но проводилъ время спокойно, такъ что сей годъ можно было почти почесть спокойнѣйшимъ изъ всѣхъ прежнихъ пребыванія моего въ Богородицкѣ. Не завелъ я и въ сей годъ ни съ кѣмъ ссоры и вражды, но со всѣми жилъ мирно и ладно, всѣми былъ любимъ и почитаемъ. Люди меня не бранили, а хвалили и повсюду отзывались обо мнѣ не дурно, а съ хорошей стороны; а могу сказать, что и всѣ подчиненные мнѣ и сами крестьяне были мною довольны и на меня не жаловались. Имя мое было не только во всей Тульской губерніи извѣстно, но и въ самыхъ столицахъ, а особливо въ Петербургѣ дѣлалось отъ- часу болѣе извѣстнѣйшимъ. Обстоятельство, что я началъ писать о электрицизмѣ, прославило опять и еще болѣе прежняго оное. Въ искусствѣ семъ успѣвалъ я отъ-часу болѣе и великое множество людей, и не только простыхъ, но и благородныхъ фамилій, воспользовались моею машиною и моими притомъ не интересными, а единственно дружелюбными услугами имъ. Всѣмъ и всѣмъ старался я съ особливою охотою помогать, сколько дозволяли мнѣ мои знанія и способности, и от многихъ заслуживалъ истинную благодарность въ награду за мои объ нихъ попеченія. Переписка съ Экономическимъ Обществомъ хотя и причиняла мнѣ иногда смѣшныя негодованія и досады небольшія, но доставляла и пріятныя минуты и обращалась мнѣ отнюдь не во вредъ, а въ пользу. Съ типографщиками вышла у меня новая и неожиданная конекція, по случаю снятія на откупъ университетской типографіи знакомцемъ моимъ Ридигеромъ, и я получилъ надежду къ изданію въ печати нѣкоторыхъ своихъ сочиненіи и переводовъ и учинилъ тому небольшое начало. Но послѣдствія не соотвѣтствовали моему ожиданію и желанію, какъ о томъ упомяну впредь въ своемъ мѣстѣ. Кромѣ того, не родясь стихотворцемъ и не будучи во весь мой вѣкъ до сего онымъ, сдѣлался я въ сей годъ подражателемъ оныхъ и сочинилъ кое-какіе стишки и пѣсни въ честь натуры и нравственности, хотя самыми простыми и бѣлыми стихами, и пользовался тмою минутъ пріятныхъ при сочиненіи и переписываніи оныхъ. Далѣе упражнялся я и въ сей годъ по-прежнему во все продолженіе онаго въ литературѣ, прочелъ великое множество разныхъ книгъ, перевелъ изъ нихъ нѣсколько и сочинилъ кое-какія бездѣлки и мелочныя піэсы. Въ самыхъ любопытныхъ занятіяхъ, относящихся до разныхъ искусствъ и художествъ, не было недостатка, и библіотека моя увеличилась въ сей годъ множествомъ книгъ новыхъ. Словомъ, со всѣхъ сторонъ и все шло хорошо, и ничего почти дурнаго не было. Самый живущій у насъ малютка, внукъ мой, сынъ старшей моей дочери, хоть нѣсколько разъ собирался умирать, но остался въ- живыхъ, и сколько-нибудь пооправился, и около сего времени начиналъ ходить. Одинъ только отецъ его, а мой зять, нѣкоторыми дурными своими, от вѣтренности и баскости, поведеніями, подавалъ намъ временно поводъ къ тайнымъ огорченіямъ и на себя неудовольствіямъ; но и съ тѣмъ кое-какъ находилъ я способы ладить и сокращать его сколько-нибудь въ его непомѣрностяхъ.

Что касается до моего сына, то онъ много въ сей годъ путешествовалъ, и я отъ-часу становился имъ довольнѣе. Самое слабое здоровье его, какъ казалось хотя немного, но сколько-нибудь поправилось и насъ переставало страшить и отчаиваться въ продолженіи его жизни; и за все сіе приносилъ я безконечному Творцу и Подателю всѣхъ благъ сердечныя благодаренія. Но симъ и окончу я сіе письмо, и вкупѣ сіе 28 собраніе оныхъ, сказавъ вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Ноября 28 дня 1818 года, въ Дворениновѣ).

Конецъ XXVIII части.

Кончена ноября 28 дня 1813 года.