Жизнь и приключения Андрея Болотова

Письмо 271.

Любезный пріятель! Въ какомъ положеніи и состояніи дѣлъ находился я при концѣ 1790 года, при продолжающемся пребываніи моемъ въ Богородицкѣ, и поступивъ подъ команду, уже пятаго командира, о томъ упоминалъ я въ концѣ 26 части сего описанія моей жизни. Что-жъ касается до 1791, также многими происшествіями достопамятнаго года, то началъ я оный провождать, живучи по- прежнему спокойно въ Богородицкѣ и въ нѣдрахъ своего небольшаго, но милаго и любезнаго мнѣ семейства. Состояло оно въ сіе время изъ моей тетки, жены, сына и трехъ незамужнихъ еще дочерей; четвертая же и старшая жила уже не съ нами, а съ мужемъ своимъ въ Ламкахъ, и будучи на сносяхъ беременною, ожидала ежедневно разрѣшенія своего от бремени; и, по тягости бремени, озабочивалась вмѣстѣ съ нами тѣмъ, что не имѣла хорошей бабки, по которой причинѣ и гостила у ней въ сіе время ея бабушка, а моя теща.

Что касается до насъ прочихъ, то всѣ мы находились въ кучкѣ, и всѣ здоровы и спокойны. Но спокойствіе наше нарушилось уже въ самый первый день сего вновь наставшаго года. Лишь только разсвѣло, какъ является гонецъ, присланный ко мнѣ изъ деревни нашей Дворенинова, съ увѣдомленіемъ, что ближній мой сосѣдъ и двоюродный братъ, Михаила Матвѣевичъ, находится при смерти и въ отчаянномъ уже состояніи; а чрезъ полчаса пріѣхали оттуда-жъ и мои люди и привезли ко мнѣ кучу писемъ, съ просьбами пріѣхать туда и поспѣшить пріѣздомъ колико-можно. Смутила меня сія неожидаемость, и я не зналъ, что дѣлать: ѣхать въ такую даль не весьма мнѣ хотѣлось, но долгъ родства повелѣвалъ; къ тому-жъ, и всѣ мнѣ совѣтовали трудъ сей предпріять. Итакъ, отслушавъ обѣдню и собравшись на скорую руку, послѣ обѣда легъ я въ свой любезный возочикъ и, запасшись пріятными книжками для дорожнаго чтенія, велѣлъ погонять лошадей; и къ вечеру, ни-думано-ни-гадано очутился уже въ Дѣдиловѣ. Тутъ переночевавъ у престарѣлаго знакомца своего Юлы, со множествомъ инова ночующаго тутъ же обоего пола народа, прискакалъ я въ послѣдующій день еще до-свѣта въ Тулу и, остановясь у Пастухова, поѣхалъ тотчасъ къ новому своему командиру, для испрошенія у него дозволенія съѣздить на короткое время въ деревню. И получивъ оное, возвращаюсь на квартеру, гдѣ встрѣчаетъ меня горюнъ нашъ, нѣмец-капельмейстеръ, и, обливаясь слезами, жалуется, что его никакъ назадъ не отпускаютъ, и что жить ему тутъ очень дурно и убыточно. Онъ надоѣлъ и наскучилъ мнѣ даже своими жалобами. Но какъ пособить ему находился я не въ силахъ, то другова не оставалось, какъ посовѣтовать вооружиться терпѣніемъ и оставить его на произволъ судьбы, а самому, легши опять въ возочикъ и пообѣдавъ у Пастухова, пуститься опять въ путь. И какъ дорога случилась хорошая, то, занимаясь чтеніемъ, и не видалъ какъ доѣхалъ до Вошаны, а тутъ, отогрѣвшись чаемъ и переночевавъ, прилетѣлъ со свѣтомъ вдругъ и въ свое Дворениново.

Какъ хоромы мои были нетопленые, то присталъ я въ сей разъ въ избѣ у моего прикащика и тотчасъ побѣжалъ къ больному своему брату, котораго хотя засталъ еще живымъ, но въ отчаянномъ уже и совсѣмъ безнадежномъ состояніи, такъ что безъ жалости я на него смотрѣть не могъ. При немъ находилась тогда одна только его теща. Но какъ старушка сія ничего не значила, а малолѣтный его сынъ и того еще меньше, то, не долго думая, приступилъ я къ переписыванію, прибиранію и запечатыванію всѣхъ его небольшихъ пожитковъ, дабы не могли они, при кончинѣ его, быть растасканы. И сдѣлавъ сіе, убѣдилъ больнаго собрать послѣднія свои силы и подписать реэстръ онымъ. А потомъ, возвратясь на свой дворъ, занялся разбираніемъ кое-какихъ бумагъ и подчиваніемъ чаемъ приходившаго ко мнѣ нашего приходскаго попа Евграфа и малолѣтняго моего племянника, котораго, по смерти отца, располагалъ я взять къ себѣ и воспитать его до совершеннаго возраста. И въ томъ, равно какъ и въ другихъ хозяйственныхъ дѣлахъ, препроводилъ остатокъ сего дня.

Въ слѣдующее за симъ утро смутился я, узнавъ, что брату моему потяжелѣло. Я тотчасъ побѣжалъ къ нему и нашелъ тамъ и попа нашего. Онъ былъ очень слабъ и едва въ состояніи былъ говорить. Но какъ неизвѣстно было, долго ли еще продлится жизнь его, то не зналъ я, что дѣлать: ѣхать ли назадъ, иди дожидаться его кончины. Онъ упрашивалъ меня остаться еще на сей день, и я принужденъ былъ на то согласиться и употребить время сіе на сдѣланіе разныхъ распоряженій съ людьми умирающаго. Къ тому-жъ, хотѣлось мнѣ дождаться и лѣкаря, за которымъ, по просьбѣ его, еще до пріѣзда моего было послано, дабы узнать от него, на долго ли еще жизнь его могла продлиться. Итакъ, распорядивъ все нужное и отобѣдавъ у нихъ въ домѣ, возвратился я опять на свой дворъ и занялся вечеромъ опять кое-какими дѣлами. А на утріе иду опять къ брату, нахожу его отъ-часу болѣе ослабѣвающаго, ожидаю съ нетерпѣніемъ лѣкаря. Но настало время обѣдать, а его нѣтъ. И какъ долѣе мнѣ медлить и ждать было невозможно, а надлежало поспѣшать отъѣздомъ, то, отобѣдавъ съ его тещею и сдѣлавъ послѣднія распоряженія, распрощался я навѣкъ съ моимъ умирающимъ братомъ и, обѣщавъ ему не оставить малолѣтняго его сына и имѣть объ немъ отеческое попеченіе, послѣ обѣда и отправился въ обратный путь, и успѣлъ еще въ тотъ же день доѣхать до Ѳедешова, гдѣ ночевалъ у нашихъ родныхъ Кислинскихъ, проведя съ ними весь вечеръ въ пріятныхъ разговорахъ.

Распрощавшись съ ними съ вечера, всталъ я такъ рано, что успѣлъ къ свѣту пріѣхать въ Тулу и, приставъ на часокъ въ музыкальной нашей школѣ, являюсь къ своему командиру и въ тотъ же часъ опять откланиваюсь. Со всѣмъ тѣмъ, успѣлъ я попроситъ его о нашемъ капельмейстерѣ, и мнѣ удалось помочь сему горюну, сколько было можно и получить от него за то множество благодареній. Послѣ чего поѣхалъ я къ Пастухову, отобѣдавъ у него, пустился опять въ свой путь, въ удовольствіи услышавъ въ Тулѣ о взятіи нашими войсками славной непобѣдимой турецкой крѣпости Измаила и о безпримѣрномъ поступкѣ тогдашняго полководца нашего Суворова. И успѣлъ ночевать доѣхать опять до Дѣдилова.

Наставшій послѣ сего день былъ достопамятенъ множествомъ происшествій, отчасти радостныхъ, отчасти печальныхъ. Домой пріѣхалъ еще до-свѣта. Но едва только разсвѣло, какъ входитъ гонецъ, посланный вслѣдъ за мною изъ Дворенинова, съ извѣстіемъ, что братъ Михайла Матвѣевичъ скончался. Сколько я ни ожидалъ уже того, но извѣстіе сіе было для меня и для всѣхъ моихъ родныхъ поразительно. Мы потеряли въ немъ ближайшаго родственника и однофамильца, и смертью ero фамилія наша такъ уменьшилась, что я остался только одинъ изъ взрослыхъ, съ моимъ сыномъ; а третьяго члена составлялъ оставшій послѣ покойника малолѣтный сынъ его. Родственникъ сей, каковъ ни былъ, и хотя наносилъ болѣе безславія, нежели чести нашей фамиліи своимъ безпутнымъ поведеніемъ, но намъ его было жаль. Онъ былъ немногимъ чѣмъ меня моложе и погубилъ себя самъ крайнею своею невоздержностью и непомѣрною охотою къ питью, разстроившему давно его здоровье. Натурально, меня звали пріѣхать на погребеніе онаго, но сего учинить было уже мнѣ не можно; почему и предоставилъ я сію коммиссію оставшимся его родственникамъ и, чрезъ письмы къ нимъ, просилъ меня въ томъ извинить.

Не успѣлъ я сихъ писемъ написать, какъ въѣхала на дворъ кибитка. При вопросѣ, кто-бъ такой это былъ? сказываютъ мнѣ, что пріѣхалъ мой Василій, посыланный въ Лебедянь для продажи одной моей сумнительной лошади, и я обрадовался, услышавъ, что ему удалось продать, и довольно хорошею цѣною. Мы о томъ еще съ нимъ говорили, какъ входитъ гошпитальный надзиратель и сказываетъ, что лѣкаря нашего нѣтъ дома, и что присылали за нимъ въ полночь изъ Ламокъ от моей дочери и онъ туда поѣхалъ. Сердце обмерло у меня, какъ я сіе услышалъ, ибо не иное что заключалъ, что тамъ что-нибудь да нездорово, и духъ мой весьма оттого огорчился. Но я еще не опамятовался от смущенія, какъ входитъ ко мнѣ и самъ нашъ лѣкарь и обрадовалъ насъ пріятнымъ извѣстіемъ, что Елизавета наша разрѣшилась благополучно от бремени, произведя на свѣтъ дочь, названную ими Александрою, но вкупѣ и опечалилъ, сказавъ, что родильница чувствуетъ великую боль въ животѣ.

Сіе встревожило всѣхъ насъ чрезвычайно, ибо такія боли бываютъ иногда бѣдственны и опасны. И потому ну-ка мы скорѣй спѣшить обѣдать и собираться въ Ламки; ѣхать. Но не успѣли сѣсть за столъ, какъ входятъ въ двери гости господа Хомяковы. Они были хотя наши друзья, но въ сей разъ были мы имъ очень не рады. Говорится въ пословицѣ: «не въ пору гость, пуще татарина»; а сіе случилось тогда съ нами, и намъ, при тогдашнихъ обстоятельствахъ, не до гостей было. Но, спасибо, они послѣ обѣда скоро от насъ поѣхали; а мы, проводивъ ихъ, ну-ка скорѣе садиться въ повозки и скакать въ Ламки. И покуда туда доѣхали, душа у всѣхъ у насъ была не на мѣстѣ, и мы не прежде сколько- нибудь успокоились, какъ увидѣвъ, по пріѣздѣ, хозяевъ, встрѣчавшихъ насъ съ радостными и веселыми лицами, и услышавъ, что родильницѣ нашей от присланнаго лѣкарства полутчѣло, Тогда только стали мы чувствовать ту радостъ и удовольствіе, какое обыкновенно при таковыхъ случаяхъ съ столь близкими родственниками, какъ мы, чувствуемо бываетъ, и провели въ томъ весь тогдашній вечеръ.

Но не успѣли мы сѣсть ужинать, какъ перетревожены мы были сдѣлавшеюся въ животѣ у родильницы нашей опять чрезвычайною болью. Всѣ мы повскакали изъ-за стола и, прибѣжавъ къ ней, заботились, суетились и не знали, что дѣлать и чѣмъ ей помогать. И какъ приписывали все сіе неискусству простой повивальной бабки, которую дочь моя принуждена была употребить, по случаю отозванія директоромъ, командиромъ моимъ, къ себѣ прежней ея и знающей бабки, то досадовали невѣдомо-какъ и на Юницкаго, и на Нестеровыхъ, для которыхъ онъ вызывалъ оную. Наконецъ, кое-какъ поутишилась опять ея боль, и мы сколько-нибудь поуспокоились, имѣя въ теченіе сего дня много и радостей, и огорченій, послѣдовавшихъ непосредственно другъ за другомъ.

Какъ въ наступившій послѣ того день родильницѣ нашей хотя получшѣло, но ребенокъ былъ очень слабъ, то спѣшили онаго окрестить, и зять мой поскакалъ звать кумовьёвъ, которые и не преминули къ послѣдующему дню съѣхаться, въ который и окрестили мою внучку, и у насъ былъ въ сей день порядочный крестинный пиръ. Ибо какъ, противъ всякаго чаянія, (гостей съѣхалось довольно, то мущины-таки и подгуляли, а молодежь затѣяла ввечеру танцы и разныя другія увеселенія, въ которыхъ и я бралъ соучастіе.

Въ Богородицкъ возвратились мы не прежде, какъ на другой день послѣ сего, и чуть-было на дорогѣ не претерпѣли великаго несчастія: упади какъ-то одна изъ лошадей нашихъ, а прочія всѣ взбѣсились и понесли нашу карету, такъ что едва было ее не опрокинули и насъ не перебили; на-силу-на-силу ихъ кое-какъ остановили и успокоили. Сей случай настращалъ всѣхъ насъ чрезвычайно, а въ Богородицкѣ дожидались меня другія досады и неудовольствія: бездѣльница бабка, подслуживаясь директору, налгала невѣдомо-что объ насъ и подала поводъ къ тому, что онъ, легкомысленно повѣривъ ей, писалъ ко мнѣ съ нѣкоторою и глупою колкостью, и чрезъ то подалъ поводъ къ досадѣ на себя и къ дурнымъ о характерѣ его заключеніямъ. Кромѣ сего, предписываемо мнѣ было отправить, какъ можно скорѣй, отпущеннаго для забранія своего багажа капельмейстера въ Тулу, и сей нѣмчура надоѣлъ мнѣ, какъ горькая рѣдька, своими сборами, каляканьемъ и неповоротливостью, и я на-силу-на-силу сжилъ его съ своихъ рукъ и отправилъ совсѣмъ на житье въ Тулу. Между тѣмъ, какъ я занимался симъ дѣломъ и исправленіемъ другихъ коммиссій, возложенныхъ на меня директоромъ (для чего я собственно и пріѣзжалъ изъ Ламокъ въ Богородицкъ), получилъ я от Ридигера изъ Москвы цѣлую партію новыхъ и разныхъ французскихъ книгъ, доставившихъ мнѣ и сыну моему, по охотѣ нашей къ нимъ, неизъяснимое удовольствіе. И сколько было у насъ радостей при пересматриваніи и разбираніи оныхъ! Мы не могли устать, занимаясь оными. И какъ надлежало намъ опять ѣхать въ Ламки и тамъ пробыть нѣсколько дней, то взялъ я множайшія изъ нихъ даже съ собою, дабы и тамъ читать и ими заниматься; и онѣ мнѣ какъ тогда, такъ и въ послѣдующіе за симъ дни очень кстати пригодились.

Какъ здоровье дочери моей, при случаѣ сихъ ея родовъ, не только весьма медленно, но и худо возстановлялось, и она, ровно-какъ на подрядъ, насъ то радовала, то огорчала, и мы во все теченіе генваря мѣсяца не могли, въ разсужденіи онаго, совершенно успокоиться, — то сіе и подавало намъ поводъ къ частымъ переѣздамъ то изъ Ламокъ въ городъ, то изъ онаго опять въ Ламки, и къ пребыванію тамъ иногда по нѣскольку дней сряду. А потому и время свое провождали мы иногда довольно весело, а временемъ и съ безпокойнымъ и смущеннымъ духомъ. Къ сему послѣднему подавалъ много поводъ и мой новый командиръ г. Юницкой своимъ противъ меня страннымъ поведеніемъ и такими притязаніями, которыя почти самыми притѣсненіями почитать было можно. Словомъ, и сему-то, весьма средненькаго ума, человѣку удалось надо мною помудрствовать и доставить мнѣ не одну, а многіе досадные и прискорбные часы и минуты. А всему тому причиною было съ одной стороны зависть и недоброхотство, а съ другой-гнѣздящееся въ сердцѣ его такое корыстолюбіе и досада, что нельзя ему было оное удовлетворять по желанію. Во всемъ полагалъ я ему безпрестаннымъ своимъ правленіемъ и честнымъ поведеніемъ преграды и помѣшательства. И какъ ему ни за что не можно было въявь ко мнѣ придраться, то производилъ онъ всѣ свои шиканствы сокровеннымъ образомъ; и на сіе было въ немъ довольна ума и разума. Но надобно замѣтить, что имѣлъ онъ, въ сихъ злоумышленіяхъ противъ меня, въ князѣ городничемъ нашемъ и секретарѣ моемъ Варсобинѣ, двухъ добрыхъ у себя помощниковъ. Оба сіи тайные мои завистники и недоброжелатели не преминули и къ сему моему новому начальнику тайными и кривыми путями подбиваться въ милость и въ довѣрчивость. И какъ ни какимъ прямымъ дѣломъ имъ донять и повредить меня было не можно, то избрали они обыкновенное свое прибѣжище ко всякимъ лжамъ, наговорамъ и самымъ безстыднымъ и безсовѣстнымъ оклеветаніямъ, и возмущали тѣмъ духъ г. Юницкаго и приводили его нерѣдко до самыхъ глупостей и къ такимъ противъ меня поступкамъ, которыхъ онъ самъ стыдиться послѣ былъ долженъ.

Все сіе узналъ я уже послѣ, и не столько досадовалъ на князя, сколько на глупца своего секретаря Варсобина. Тотъ, будучи хитрый и лукавый человѣкъ, ковалъ всѣ оные тайные ковы изъ зависти къ моему мѣсту и, домогаясь какъ-нибудь меня изъ онаго вытѣснить и самому занять оное; и потому было ему то нѣкоторымъ образомъ и простительно. А сей вредилъ мнѣ, самъ истинно не зная за что и для чего; ибо ему на моемъ мѣстѣ быть ни какъ льститься было не можно; злобу же на меня имѣть — не имѣлъ онъ ни малѣйшей причины, ибо я ничего ему, кромѣ благопріятства и доброжелательства, не оказывалъ. А что всего досаднѣе было, то творилъ онъ мнѣ разныя пакости не столько съ умысломъ, сколько совсѣмъ неумышленно, а по единой глупой привычкѣ своей къ болтанью всякаго вздора и пересуживанію всего производимаго и дѣлаемаго мною и всѣми другими людьми на свѣтѣ. Ибо, при всей короткости и тѣснотѣ ума его, имѣлъ онъ наиглупѣйшую привычку критиковать всё-и-всё на свѣтѣ, и по его мыслямъ всё шло и дѣлалось не такъ, какъ бы ему хотѣлось.

Я не прежде сталъ догадываться и подозрѣвать, что есть на меня какіе-нибудь новому командиру моему тайные и злодѣйскіе навѣты, какъ при полученіи от него неожидаемаго ордера, съ предписаніемъ наистрожайшимъ, чтобъ я объѣздилъ самъ лично всѣ селенія въ волостяхъ до единаго, и во всякомъ бы старался узнавать, не имѣет ли кто какихъ неудовольствій, всё ли происходитъ порядочно; а особливо обращалъ бы вниманіе свое на выставки и кабаки и дѣла, къ нимъ относящіяся, и прочая и прочая. Не могу изобразить, какъ поразился и удивился я такому неожидаемому предписанію, которое было для меня совершенною загадкою. Я не понималъ, что бъ сіе значило, ибо зналъ и совершенно увѣренъ былъ въ томъ, что въ волостяхъ у меня все шло своимъ чередомъ и не было ничего безпорядочнаго, и потому не усматривалъ ни малѣйшей надобности къ таковому повсемѣстному объѣзду и осматриванію всего-и-всего въ волостяхъ, а особливо въ тогдашнее зимнее время.

Но какъ приказанія нельзя было не выполнить, то хотя съ досадою и нехотѣніемъ, а принужденъ я былъ, оставивъ всѣ свои обыкновенныя занятія, велѣть запрягать свой покойный и теплый возочикъ и пустился въ немъ въ сіе скучное путешествіе. И какъ оному, по обширности волостей, по отдаленности селеній другъ от друга и по обстоятельству, что въ каждомъ надлежало собирать всѣхъ жителей и съ ними по нѣскольку часовъ тананакать, не инако надлежало какъ нѣсколько дней сряду продолжиться (и я предвидѣлъ, что въ нѣкоторыхъ изъ, нихъ надобно мнѣ будетъ и ночевать), — то, для сдѣланія путешествія сего колико-можно для себя сноснѣйшимъ, запасся я не только всею нужною къ тому провизіею и другими вещами, но и помянутыми вновь присланными ко мнѣ любопытными французскими книгами, которыя и помогли мнѣ переѣзды сіи производить не только безъ малѣйшей скуки, но еще съ пріятностью, и превратить все путешествіе сіе въ совершенную и съ удовольствіями сопряженную прогулку. Ибо, лежучи въ своемъ спокойномъ и тепломъ возочкѣ и занимаясь чтеніемъ веселой и занимательной книжки, и не чувствовалъ я какъ переѣзжалъ великія иногда разстоянія. А по пріѣздѣ въ селенія, по предварительному извѣщенію, находилъ я всѣхъ жителей уже въ собраніи и (какъ я всѣми ими былъ любимъ) съ удовольствіемъ меня встрѣчающихъ и привѣтствующихъ. Въ тѣхъ же селеніяхъ, гдѣ, по расположенію моему, доводилось мнѣ обѣдать, находилъ я всегда приготовленный отправляемымъ напередъ поваромъ сытный и вкусный дорожный обѣдъ, а гдѣ приходилось ночевать — готовый уже для обогрѣванія себя чай и потомъ добрый ужинъ. Итакъ, нужно мнѣ было только въ каждомъ селеніи часа по два съ мужичками обо всемъ и обо всемъ поговорить и поразобрать небольшія ихъ между собою ссоришки и потомъ, раскланявшись съ ними, распустить ихъ по-прежнему покоиться въ домахъ своихъ, а самому либо продолжать свой путь, либо на ночлегахъ, напившись съ трубочкою до-сыта чаю, заняться на весь вечеръ пріятнымъ чтеніемъ своихъ книжекъ. И такъ далѣе.

Симъ образомъ, въ нѣсколько дней, нечувствительно объѣздилъ я обѣ волости и, вмѣсто досады, которую г. Юницкому хотѣлось мнѣ причинить, имѣлъ тысячу удовольствій. Дѣла же такова, для котораго нужно-бъ было объѣжжать симъ образомъ волость, нигдѣ не нашелъ ни малѣйшаго, и потому внутренно только смѣялся умничанью господина директора, ибо вездѣ было все хорошо и все въ надлежащемъ порядкѣ. Одни только кабаки наводили мнѣ нѣкоторое сомнѣніе, ибо, узнавъ, что господа откупщики производили новыя мытарства и, услышавъ, что, по просьбѣ ихъ, Юницкимъ изъ Бобриковской волости безъ вѣдома моего призываны были въ Тулу всѣ старосты, и заключая изъ того, что и г. Юницкому хотѣлось от нихъ поживиться, — не зналъ я, какъ поступить мнѣ въ семъ случаѣ. Однако, подумавъ — погадавъ, разсудилъ за лучшее не входить въ дрязги, а посмотрѣть на сіе дѣло сквозь пальцы и дать волю г. директору достичь до своего корыстолюбиваго намѣренія. А всходствіе того, по возвращеніи своемъ въ Богородицкъ, вмѣсто строгаго отвѣта на его глупый ордеръ, не разсудилъ подливать масло въ огонь, а отписать къ нему о объѣздѣ моемъ такъ, чтобъ онъ досады моей на него и не почувствовалъ. А сіе послѣ и послужило мнѣ въ пользу.

Во время сего путешествія моего пріѣхалъ ко мнѣ, по приказанію моему, малолѣтный сынъ покойнаго брата моего и нынѣшній мой сосѣдъ, Андрей Михайловичъ. Онъ былъ тогда уже изрядный мальчик , но воспитаніе его у безпутнаго отца было такъ худо, что я безъ жалости на него смотрѣть не могъ. И расположившись дать ему дальнѣйшее воспитаніе у себя, намѣренъ былъ взять формально его къ себѣ въ опеку и употребить все возможное къ наученію его чему-нибудь и къ образованію его ума и сердца. Всходствіе чего и вступилъ въ полное управленіе его деревнями и имуществомъ. и имѣлъ довольно хлопотъ при приведеніи всего въ надлежащій порядокъ.

Между тѣмъ, при всѣхъ моихъ хлопотахъ, разъѣздахъ и переѣздахъ, не оставлялъ я и своихъ литературныхъ упражненій, и всѣ праздные и остающіеся от дѣлъ часы посвящалъ онымъ. На меня приди около сего времени охота писать критику на всѣ тѣ книги, которыя мнѣ прочитывать случалось, и критику особаго рода, а не такую, какая иными пишется, но полезнѣйшую. Но дѣло сіе было прямо на бездѣльѣ и совершенно пустое. Книги, написанныя мною по сему предмету, стоятъ съ того времени по сіе никѣмъ нечитаемыя въ моей библіотекѣ и занимаютъ только собою мѣсто; пользы же никому не производятъ, и едва ли когда-нибудь произведутъ, поелику я не съ тѣмъ намѣреніемъ ихъ и писалъ, чтобъ могли они когда-нибудь быть напечатаны и обнародованы, и потому трудъ, употребленный на нихъ, потерянъ по-пустому.

Кромѣ сего, памятно мнѣ, что въ теченіе сего мѣсяца была у насъ раза два такая необыкновенная стужа съ вѣтрами и мятелями преужасными, что домъ мой каковъ ни былъ тёпелъ въ иное время, но въ сіе не находили мы во всемъ ономъ нигдѣ почти мѣста, и я не одинъ разъ принужденъ былъ съ письменнымъ столомъ своимъ изъ одной комнаты перебираться въ другую и, наконецъ, доходило до того, что нигдѣ не находили сколько- нибудь удобнѣйшаго мѣста для сидѣнія -какъ подлѣ печки, въ дѣтской; въ кабинетѣ же моемъ и носа показать было не можно.

Впереди сихъ происшествій, съ нетерпѣливостью дожидался я изъ Петербурга, отвѣта на мое большое письмо, отправленное въ концѣ прошедшаго года къ г. Нартову. Мнѣ весьма хотѣлось видѣть какъ приметъ онъ мою задирку и изъявит ли любопытство узнать и слышать все то, о чемъ я съ нимъ чрезъ письмы говорить хотѣлъ. Сего отвѣта и не было мнѣ нужды долго дожидаться: г. Нартовъ не успѣлъ получить мое письмо и посланное при ономъ тогда сочиненіе о спаржѣ, какъ въ первыхъ числахъ генваря уже на оное и отвѣтствовалъ, и я получилъ оное 26 числа сего мѣсяца. Не могу изобразить, съ какимъ смущеніемъ духа распечатывалъ и развертывалъ я письмо сіе, а особливо увидѣвъ, что цѣлые полъ листа было вокругъ исписано. Я не сомнѣвался, что есть въ немъ что-нибудь въ отвѣтъ на мою задирку. Но сколь сильно поразился я, когда, пробѣжавъ оное жадными очами, не нашелъ ни одного словечка, упомянутаго о томъ дѣлѣ, о которомъ я всего болѣе желалъ слышать, а увидѣлъ, все письмо, наполненное такими околичностьми, какія мнѣ давно самому были извѣстны, и которыя составляли относительно до меня сущее пустословіе. Но сего было еще не довольно. Но онъ бомбандировалъ меня опять убѣжденіями къ соотвѣтствованію на заданные ими вопросы; и чтобъ сдѣлать ихъ дѣйствительнѣйшими, то старался какъ малаго ребенка прельстить надеждою къ полученію медали, награжденія, для меня столь маловажнаго, что могло оно всего меньше меня трогать. Имѣя у себя уже нѣсколько медалей, были онѣ мнѣ ни мало уже не въ диковинку, и тѣмъ менѣе прельстительны, что от нихъ, какъ от козла, не было ни шерсти, ни молока, то-есть, что не могли онѣ ни на волосъ прибавить мнѣ ни чести, ни славы, ни дохода. Наконецъ, не преминулъ онъ меня помазать по губамъ одобреніемъ моего сочиненія о спаржѣ, въ чемъ я и безъ того ни мало не сомнѣвался. Словомъ, письмомъ симъ былъ я не весьма доволенъ. Оно было слѣдующаго содержанія:

«Государь мой, Андрей Тимоѳеевичъ! Послѣднее письмо ваше я получилъ, и приложенное сочиненіе о спаржѣ собранію Экономическаго Общества представилъ, которое поручило комитету разсмотрѣть, и комитетъ уже одобрилъ оное къ печатанію. Я именемъ Экономическаго Общества благодарю васъ за труды. Предъ симъ послалъ я чрезъ почту къ вамъ от собранія напечатанное объявленіе задачъ и «Начертаніе о намѣстничествахѣ», желая усердно, чтобъ послужило вамъ поводомъ къ сочиненію отвѣта на какое-либо намѣстничество, будучи увѣренъ, что знаніе и способность въ писаніи подадутъ вамъ способъ удовлетворить Обществу, а вамъ доставить случай пріобрѣсти медаль, къ чести и похвалѣ вашей! Сколько силъ есть стараюсь я обнаруживать труды соотчичей моихъ и желалъ бы, чтобъ Общество Экономическое пріобрѣло нѣсколько такихъ трудолюбивыхъ и знаніемъ земледѣлія и домостроительства украшенныхъ членовъ, которые уподоблялись бы вамъ. Но, къ сожалѣнію, еще не вижу, кромѣ г. Лихонина, жительствующаго близъ Вологды, который, возъимѣвъ охоту, началъ сообщать нѣкоторыя извѣстія, за которыя сдѣланъ онъ нашимъ корреспондентомъ. Ужъ ли въ пространной Россіи не достаетъ господъ помѣщиковъ, имѣющихъ знаніе земледѣлія? Сему ни какъ вѣрить не можно! Были они издревле, есть они и нынѣ, и гораздо просвѣщеннѣе прежнихъ, да и могли-бъ участниками быть въ трудахъ Экономическаго Общества, установленнаго премудрою Екатериною императрицею и благотворящею матерью отечества нашего, къ пользѣ нынѣшнихъ обитателей и ихъ потомковъ. Но что препятствуетъ имъ присылать въ Общество свои наблюденія, примѣчанія или изобрѣтенія сельскія-того не знаю. Кажется, честь, слава, польза и врожденная любовь къ отечеству, по приверженности къ тому, долженствовали-бъ побудителями быть къ такимъ подвигамъ, коимъ земные владыки и римскіе вельможи не только не гнушались, но и сами земледѣлію были примѣромъ! Не требуется въ слогѣ краснорѣчія: земледѣльческая и хозяйственная наука предлагается безъ прикрасъ, просто, ясно. Чего-жъ стыдиться писать полезное дѣло и просвѣщать онымъ другихъ? Загадка для меня нерѣшимая! Я все ласкаю еще себя надеждою, что вскорѣ и мы увидимъ своихъ Мильсоновъ, Юнговъ, Миллеровъ. Начало только трудно; возъимѣютъ охоту, будутъ трудиться и писать. Россіяне въ разумѣ, въ остроуміи и домыслѣ не уступятъ ни какому народу. Я ожидаю съ нетерпѣливостью ящиковъ съ песками и прошу извинить меня, если я утрудилъ сею коммиссіею. Наконецъ, увѣряя васъ, что Экономическое Общество почитаетъ васъ достойнымъ сотрудникомъ своимъ, а я вкупѣ другомъ своимъ, пребываю съ особливымъ почтеніемъ вашъ, государя моего, покорный и вѣрный слуга Андрей Нартовъ. 10 генваря 1791 года».

Какъ письмо сіе содержало въ себѣ хотя весьма лестныя для меня выраженія, но не было въ немъ ни словомъ упомянуто о той матеріи, о которой от меня было писано, и сіе наияснѣйшимъ образомъ доказывало мнѣ, что г. Нартовъ никакъ не намѣренъ былъ входить со мною въ повѣренную дружескую и такую переписку, от которой могла бы проистечь существительная польза, а оставался при однихъ политическихъ пустословіяхъ, и нарочно старался меня заглушить похвалами и пустыми метафорами, дабы чрезъ то уклониться учтивымъ образомъ от того, о чемъ я его спрашивалъ, — то все сіе не только привело меня въ нѣкоторое огорченіе и досаду, но и простудило опять всю возобновившуюся во мнѣ охоту къ дальнѣйшей перепискѣ съ Экономическимъ Обществомъ. Ибо, видя, что о дѣлѣ говорить и слушать не хотятъ, а отягощаютъ одними только пустяками, предусматривалъ, что сколько-бъ мнѣ ни трудиться, но изъ всего того ничего не выйдетъ, кромѣ только убытковъ и пустяковъ, и потому не имѣлъ охоты по пустякамъ подвергаться многимъ трудамъ и безпокойствамъ. Словомъ, негодованіе мое было такъ велико, что я тогда же рѣшился не только отнюдь не входить въ рѣшеніе пустыхъ ихъ и съ дѣломъ несообразныхъ запросовъ и надъ пустяками ломать у себя голову; но и на самое сіе письмо, буде совсѣмъ не соотвѣтствовать, такъ, по крайней мѣрѣ, не спѣшить онымъ. Сіе и было причиною, что я во весь февраль, мартъ, апрѣль и май мѣсяцы пребывалъ въ совершенномъ молчаніи и всего меньше помышлялъ о Экономическомъ Обществѣ и о происшествіяхъ въ ономъ. Молчаніе сіе продолжилось бы и далѣе, если бъ въ маѣ мѣсяцѣ не побужденъ я былъ прервать оное, какъ о томъ упомянется въ своемъ мѣстѣ.

Теперь, возвращаясь къ прерванной нити моего повѣствованія, скажу, что не успѣла дочь моя въ концѣ сего мѣсяца оправиться совершенно от своей болѣзни, какъ захотѣлось мужу ея вмѣстѣ съ нею съѣздить въ Москву и тамъ познакомить ее съ своими знатными родственниками. Я одобрялъ сіе намѣреніе и нѣтъ, ибо вѣдалъ, что нѣтъ имъ никакой существительной нужды быть въ Москвѣ, а предусматривалъ только, что подастъ она имъ случай къ новымъ и знатнымъ убыткамъ, а зятю моему поводъ къ мотовству, къ которому былъ онъ, къ общему нашему сожалѣнію, слишкомъ наклоненъ. И какъ до свѣдѣнія моего дошло, что онъ, для снабденія себя на ѣзду сію деньгами, тайкомъ от меня продалъ еще одного человѣка въ рекруты, то не преминулъ я за то его потазать, не смотря что ему было сіе не любо и онъ на меня за сіе досадовалъ. Со всѣмъ тѣмъ, сколько ни старался я обоихъ ихъ от ѣзды сей отклонить, но не только не могъ получить въ томъ успѣха, но имѣлъ чувствительную досаду узнать, что они и жену мою уговорили съѣздить также въ Москву и пожить тамъ съ ними. А сія отдуха не давала и мнѣ, чтобъ ѣхать вмѣстѣ, и убѣжденіями своими довела наконецъ до того, что и я, сколько ни отговаривался неимѣніемъ въ Москвѣ никакой дальней нужды и сколько ни говорилъ, что ѣзда сія доставитъ намъ только множество трудовъ, безпокойствъ и убытковъ, пользы же никакой не принесетъ, — но принужденъ былъ на то согласиться. Но какъ надлежало на то выпросить дозволеніе у моего командира, о которомъ слухъ носился, что хотѣлъ онъ къ намъ около того времени въ товариществѣ со псовыми охотниками пріѣхать, то и отложили сіе до его къ намъ пріѣзда.

Но какъ пріѣздъ его къ намъ позамѣшкался, по причинѣ, что около сего времени ждали въ Тулу князя Потемкина, а иные и нашего намѣстника, и мы навѣрное не знали, пріѣдетъ ли къ намъ Юницкой или нѣтъ (нетерпѣливый же зятик мой въ Москву уже напередъ, для пріуготовленія своего дома, ускакалъ), — то убѣдили меня домашніе мои просьбою, чтобъ попроситься у директора чрезъ письмо; на что я и принужденъ былъ согласиться.

Между тѣмъ, какъ письмо, мое въ Тулу возили, случились у меня разныя хлопотишки по волости, и я имѣлъ вновь превеликую досаду на моего Варсобина, за которымъ открылись новыя бездѣльничества и клеветы и помутки не толькона меня, но и на нашего исправника, и я принужденъ былъ его за то гораздо потазать. А другую досаду причинилъ мнѣ племянникъ мой, Андрей Михайловичъ, пустыми и неутѣшными своими слезами. Молодцу сему что-то не полюбилось у насъ жить и не хотѣлось заниматься науками и трудами. И какъ около самаго сего времени пріѣхалъ прикащикъ изъ Тамбовской его деревни и ѣхалъ съ обозомъ въ Дворениново, то восхотѣлось и ему съ нимъ домой съѣхать. И какъ мы не хотѣли-было его отпускать, то и ударился онъ въ слезы. Мнѣ досадно сіе было очень, и я ни какъ бы на то не посмотрѣлъ; но предстоящая намъ отлучка и ѣзда въ Москву убѣдила меня, наконецъ, дозволить ему съ прикащикомъ домой съѣхать и пожить тамъ, покуда мы въ Москву съѣздимъ. Вскорѣ за симъ получилъ я и отвѣтъ на мое письмо, и дозволеніе отправиться на нѣсколько дней въ Москву. И тогда не стали и мы долѣе медлить, а, распорядивъ все нужное на время моего отсутствія и собравшись въ путь, встаемъ 7 числа февраля очень рано и, распрощавшись съ матушкою, моею тещею, остававшеюся дома одна съ одною только моею новорожденною внукою, привезенною уже за нѣсколько дней къ намъ, — пускаемся въ путь на самомъ еще разсвѣтѣ.

Ѣхать намъ было хотя тепло, но очень дурно, по причинѣ сдѣлавшейся около сего времени превеликой оттепели, угрожавшей почти половодью; ибо вода текла со всѣхъ бугровъ ручьями. Видя сіе, я было уже и трухнулъ, опасаясь, чтобъ распутица сія не сдѣлала намъ въ ѣздѣ нашей остановки; однако, мы, покормивъ въ Дѣдиловѣ лошадей, доѣхали въ сумерки благополучно до Тулы и остановились въ сей разъ, для лучшей свободы, ночевать у знакомца нашего Пастухова. Обрадовавшись, что ночью опять подморозило и дорога поисправилась, встаемъ мы задолго еще до-свѣта и, продолжая путь, заѣзжаемъ обѣдать въ Хвошню, къ Егору Михайловичу Крюкову, зятю моего зятя Шишкова. Хозяинъ былъ намъ радъ, а хозяйка и того больше, иоба старались насъ угостить. Я имѣлъ случай видѣть тогда у Крюкова его библіотеку и говорить съ нимъ о многомъ. Къ вечеру-жъ доѣхали мы до завода Ведминскаго, гдѣ, съѣхавшись съ своимъ обозомъ, расположились и ночевать, ибо въ деревню свою, за дурнотой дороги, заѣзжать намъ не хотѣлось, а посылали только туда за санями и кормомъ и за Андреемъ Михайловичемъ, съ которымъ мнѣ хотѣлось видѣться, ѣхалъ я въ сей разъ опять въ своемъ любезномъ возочкѣ, въ товариществѣ съ меньшею дочерью моею, Катериною, досадившею мнѣ невѣдомо-какъ разбитіемъ одного стекла въ ономъ, ворочаньемъ и вознею своею. Переночевавъ кое-какъ на заводѣ и вставъ опять до-свѣта, продолжали мы по голой и дурной обледенѣвшей дорогѣ свой путь и пріѣхали въ Серпуховъ еще довольно рано. Тутъ находимъ и видимъ мы вездѣ сдѣланныя пріуготовленія для встрѣчи ожидаемаго съ-часу-на-часъ князя Потемкина. Лошади, пріуготовленныя подъ него, стояли фрунтомъ; судьи же, всѣ вмѣстѣ, съ самимъ московскимъ губернаторомъ, прискакавшимъ для срѣтенія онаго, были всѣ распудрены и въ тяжкихъ парадахъ. Мы хотѣли-было пристать у родственника нашего г. Арцыбышева; но какъ онъ былъ у губернатора, то остановились у знакомца и должника моего Квасникова и пообѣдавъ успѣли въ тотъ же еще день доѣхать ночевать до Лопасны.

Мы нашли и тутъ великія пріуготовленія къ проѣзду княжему и видѣли разставленныя повсюду дегтярныя бочки, для освѣщенія въ ночное время пути сему вельможѣ. Словомъ, вездѣ готовились принимать его какъ бы самаго царя. А онъ, по тогдашнему своему полновластію, и былъ немногимъ ниже онаго. Переночевавъ тутъ, продолжали мы свой путь далѣе. ѣдучи по дурной и тяжкой дорогѣ, которая, чѣмъ ближе подавались мы къ Москвѣ, тѣмъ становилась хуже; но я, за чтеніемъ во всю дорогу любопытнаго аглинскаго госпожи Бюрней романа «Цециліи», ни мало оной не чувствовалъ, а весь сей путь провелъ въ удовольствіи. Мы обѣдали въ сей день въ Подольскѣ, а въ сумерки наконецъ доѣхали и до Москвы самой.

Но симъ и окончу я сіе письмо, сказавъ вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Октября 28 дня 1812 года, въ Дворениновѣ).

Письмо 272.

Любезпый пріятель! Мы пристали и расположились въ сей разъ въ зятниномъ домѣ, находившемся подлѣ самаго почти Донскаго монастыря, на большой Калужской улицѣ. Зять мой, свѣтривъ купилъ оный, самъ не зная на что, незадолго до того времени, и жилъ уже тогда въ ономъ. Онъ былъ уже не новый, деревянный, и хотя не очень великъ, но для помѣщенія всѣхъ насъ довольно просторный. Въ особенности же былъ я доволенъ тѣмъ, что получилъ для своего пребыванія особый покоецъ, выстроенный на дворѣ, куда могъ я всегда для занятія собственными своими дѣлами от прочаго семейства и от пріѣзжающихъ гостей уклоняться и заниматься тамъ особенными своими упражненіями и книгами.

Пребываніе наше въ сей разъ въ Москвѣ не продлилось долѣе дней 15 или 16; но, по превеликому множеству хлопотъ, суетъ, разъѣздовъ и разнаго рода развлеченій, показалось мнѣ болѣе мѣсяца. Боярыни наши, помышляющія только о своихъ нарядахъ, ѣжжали то-и-дѣло въ городъ для закупанія себѣ разныхъ вещей, къ тому потребныхъ; а нерѣдко принужденъ былъ и я съ сыномъ моимъ какъ имъ сотовариществовать, такъ и особо ѣздить. Надобно было и мнѣ кое- что покупать и дѣлать для себя заставливать. Кромѣ сего, не проходило почти дня, чтобъ не пріѣзжало къ намъ, или къ зятю моему множество гостей, или чтобъ мы куда по Москвѣ не рыскали и во многихъ домахъ не бывали. Къ числу прежнихъ нашихъ друзей и знакомцевъ присовокуплялось множество новыхъ изъ родныхъ и знакомыхъ моему зятю, и у всѣхъ ихъ надобно было побывать, поелику они къ намъ сами и не по одному разу пріѣзжали. Къ таковымъ разъѣздамъ въ ряды и по гостямъ присовокуплялись ѣзды по собранію и другимъ мѣстамъ для богомолья, а по наступленіи масляницы — въ театры и маскарады, изъ которыхъ не пропускали мы почти ни одного, но не забывали между дѣлъ и о увеселеніяхъ своихъ. Словомъ, во все наше тогдашнее пребываніе были у насъ всѣ часы и минуты заняты многоразличными дѣлами. Самъ я сколь ни малую имѣлъ наклонность къ такой развлекательной жизни, но принужденъ былъ брать въ томъ ежедневное соучастіе, и едва могъ по нѣскольку часовъ по-утрамъ отрывать для любимѣйшихъ своихъ литературныхъ занятій.

Для доставленія себѣ съ сей стороны колико можно множайшихъ удовольствій, употребилъ я и въ сей разъ такое же средство, какое употреблялъ въ прежніе пріѣзды. И не успѣлъ по пріѣздѣ въ своей квартеркѣ обострожиться, какъ, выбравъ изъ каталога и написавъ превеликій реэстръ новымъ французскимъ и нѣмецкимъ книгамъ, послалъ оный къ книгопродавцу и знакомцу своему Ридигеру съ требованіемъ, чтобъ прислалъ онъ мнѣ всѣ ихъ для просмотрѣнія и выбора изъ нихъ для меня угоднѣйшихъ. Сей, находя въ томъ свой счотъ, не преминулъ прислать ихъ ко мнѣ цѣлую кипу. И какое же удовольствіе имѣлъ я и сынъ мой при перебираніи, просматриваніи и прочитываніи отчасти нѣкоторыхъ изъ оныхъ! Мы употребляли обыкновенно къ тому утренніе и первѣйшіе часы дней, равно какъ и всѣ тѣ, кои оставались для насъ свободными, и, по отобраніи изъ нихъ, какія намъ болѣе нравились, отсылали достальныя обратно, съ истребованіемъ другихъ на такое же употребленіе; и повторяя сіе нѣсколько разъ, набрали и купили у него опять множество оныхъ и болѣе нежели рублей на сто; и кромѣ сего, покупали мы ихъ много и въ другихъ лавкахъ и повезли съ собою нарочитый-таки запасецъ оныхъ.

Теперь было-бъ слишкомъ пространно, ежели-бъ хотѣть разсказывать подробно, что въ который день у насъ происходило, кто у насъ бывалъ и къ кому, и куда мы ѣздили; по сему, умолчавъ о томъ, упомяну только о интереснѣйшихъ происшествіяхъ и дѣлахъ нашихъ. Къ симъ принадлежатъ, во-первыхъ, небольшія хлопотишки, какія я имѣлъ въ сію бытность по межевой канцеляріи. По дѣламъ моимъ надобность была мнѣ подать въ нее челобитную, и я, подавъ ее, обыкновенною медленностію въ производствѣ и частыми, но на большую часть тщетными поѣздками въ межевую и битьемъ тамъ по нѣскольку часовъ табалы такъ прискучилъ, что о скорѣйшемъ производствѣ рѣшился просить самого главнаго судью межеваго. Симъ былъ тогда и всѣми дѣлами ворочилъ старинный мой знакомецъ Василій Савельевичъ Ваксель. Я, ѣдучи къ нему на домъ, любопытенъ былъ весьма видѣть, узнает ли онъ меня и какъ приметъ въ тогдашнемъ своемъ знаменитомъ достоинствѣ. И какъ обрадовался я, когда увидѣлъ, что онъ меня не только тотчасъ узналъ, но, расцѣловавъ, обошолся со мною, какъ съ другомъ, приласкалъ меня всячески, посадилъ подлѣ себя, рекомендовалъ меня, какъ своего пріятеля, вошедшей къ нему своей молодой женѣ, славной и первой тогда красавицѣ московской, сталъ обо всемъ и обо всемъ распрашивать и, узнавъ о моей нуждѣ, обѣщалъ употребить съ своей стороны всевозможное вспоможеніе. А сіе мнѣ, и дѣйствительно, много помогло при тогдашней моей, относящейся до отмежеванія мнѣ земли въ Тамбовѣ, просьбы.

Далѣе достопамятны были свиданія мои съ близкимъ и богатымъ родственникомъ зятя моего, генераломъ Бибиковымъ. Онъ пріѣзжалъ къ намъ, и мы были, по приглашенію, съ зятемъ моимъ у него. При которомъ случаѣ имѣлъ я удовольствіе слышать въ домѣ его прекрасную музыку. Впрочемъ, сей г. Бибиковъ подалъ намъ поводъ и къ одной досадишкѣ, къ небольшой размолвкѣ съ моимъ зятемъ. Вмѣсто того, чтобъ удовлетворить зятя моего въ одной справедливой по деревнямъ его претензіи, вздумалось ему уговаривать зятя моего войтить съ нимъ вмѣстѣ въ одну лѣсную торговлю, и прельстилъ его такъ, что зять мой на то было совсѣмъ и согласился. Но какъ на торговлю сію всѣ мы. его родные, смотрѣли иными глазами и, судя здравѣе, признавали ее не только совсѣмъ неприличною, но и глупою, ни съ чѣмъ несообразною и опасною, то старались мы всѣ его от того отклонять, и боярыни употребляли даже къ тому и слезы. Но какъ зятику моему неотмѣнно того, по вѣтренности своей, хотѣлось, то ему было сіе крайне досадно. А за сіе и поразмолвили мы-было съ нимъ такъ, что я хотѣлъ-было тотчасъ изъ Москвы ѣхать домой, и дѣйствительно-бъ уѣхалъ, если-бъ не воспрепятствовало тому то, что не бывали къ намъ еще изъ деревни лошади. Сверхъ того, и оставались еще кой- какія нужды для исправленія, и чрезъ то и поугомонилось нѣсколько сіе дѣло.

Вскорѣ за симъ и въ концѣ масляницы, наступившей тогда въ седьмой день послѣ нашего пріѣзда, пріѣхали къ намъ изъ Богородицка и лошади и привезли непріятныя и такія о тамошнихъ происшествіяхъ увѣдомленія, которыя смутили меня чрезвычайно и заставливали тужить о томъ, что я послушался своихъ и въ Москву поѣхалъ. Но какъ воротить того было уже не можно, то сталъ я, по крайней мѣрѣ, поспѣшать своимъ отъѣздомъ. Но тутъ какъ нарочно, надобно было повстрѣчаться съ нами разнымъ препятствіямъ къ скорому отъѣзду. Къ числу сихъ относилось и то обстоятельство, что я въ теченіе масляницы хотя всѣхъ людей съ ногъ сбилъ, но не могъ никакъ еще отыскать садовника, котораго мнѣ неотмѣнно нанять для Богородицкаго сада и ранжереи было велѣно. Сверхъ того, надобно было еще повидаться съ управляющимъ царицынымъ, г. Карачинскимъ, у котораго въ казенномъ саду учился садовому искусству одинъ изъ нашихъ волостныхъ школьниковъ, и поговорить съ нимъ объ ономъ.

Итакъ, по наступленіи 24 числа февраля великаго поста, поѣхалъ я къ нему. Но какъ въ сей и въ послѣдующій день, не могъ никакъ застать его у себя въ домѣ. Между тѣмъ имѣлъ я удовольствіе спознакомиться съ славнымъ нашимъ сочинителемъ «Дѣяній Петра Великаго» господиномъ Голиковымъ, къ которому въ домъ надобно мнѣ было для подписки на дополненія къ сей книгѣ съѣздить. Я нашолъ его въ маленькомъ его и вокругъ установленномъ книгами кабинетѣ, окладеннаго кругомъ книгами и занимающимся своимъ дѣломъ. Не успѣлъ онъ узнать, кто я таковъ, какъ вскочивъ бросился меня обнимать и цѣловать, говоря, что я ему давно уже знакомъ по моимъ сочиненіямъ, что давно желалъ меня знать лично и теперь чрезвычайно радъ, меня увидѣвъ. Я просидѣлъ у него болѣе часа, и мы разстались съ нимъ, сдѣлавшись друзьями, хотя и видѣлись тогда впервыя и впослѣднія.

Между тѣмъ гремѣла и занималась вся Москва княземъ Потемкинымъ, пріѣхавшимъ въ оную въ послѣдніе дни масляницы. Вся знать обратилась къ нему для обыкновеннаго идолопоклонства; но намъ удалось видѣть его только однажды, проѣзжающаго по нашей улицѣ, съ пышною и превеликою свитою; и я, смотря на сіе, подумалъ и говорилъ самъ себѣ: «ахъ! долго-ль-то тебѣ, государь нашъ, поцарствовать и повеличаться, и не приближается ли уже конецъ твой?»

Наконецъ, наступила первой недѣли среда, которая многими разными и знаменитыми происшествіями была для меня такъ достопамятна, что я не за излишнее почитаю описать ее въ подробности. Проснувшись въ заботахъ о себѣ, объ остановкахъ къ отъѣзду и о зимѣ, всталъ я еще до-свѣта, и съ свѣтомъ вдругъ разсылаю всюду-и-всюду людей на извощикахъ искать наемнаго садовника, а самъ, съ поспѣшностью одѣвшись, ѣду къ г. Карачинскому, стараясь застать его дома, радуюсь, что засталъ его еще несъѣхавшаго со двора. Г. Карачинскій принимаетъ меня холодно. Но какъ скоро узналъ, кто я такой, вдругъ перемѣняется, радуется, что меня узналъ, ласкаетъ меня всячески, дѣлается другомъ, не можетъ со мною довольно наговориться, разсказываетъ мнѣ многое, хвалитъ нашего ученика, поитъ и угощаетъ меня чаемъ и отпускаетъ, прося, чтобъ я впредь къ нему ѣздилъ. Однако, мнѣ и никогда не случилось уже болѣе его видѣть. По возвращеніи своемъ въ домъ, нахожу я дѣтей, едва только вставшихъ, и превеликій вздоръ происходящій между ими по случаю затѣваемой ѣзды въ Ростовъ для богомолья. Но, наконецъ, они согласились и начали въ путь сей собираться, а и мы укладываться и готовиться къ отъѣзду. Въ самое сіе время возвращается мой Филька изъ города съ пріисканнымъ садовникомъ. Я радуюсь тому и, не долго думая, его нанимаю и заключаю съ нимъ договоръ, какъ водится. Едва только мы дѣло сіе съ нимъ окончили, какъ вдругъ является предъ меня курьеръ, прискакавшій ко мнѣ изъ Тулы, съ письмомъ от господина Юницкаго, въ которомъ писалъ онъ ко мнѣ, что на тѣхъ дняхъ намѣстникъ нашъ Кречетниковъ пріѣхалъ въ Тулу и хочетъ неотмѣнно меня видѣть, и чтобъ я какъ-можно поспѣшилъ пріѣхать и заставалъ намѣстника. Господи! какъ перетревожило и смутило насъ всѣхъ сіе, всего меньше ожидаемое повелѣніе, и въ какую разстройку привело всѣ наши мысли и помышленія. Всѣ мы не знали, что дѣлать и начать: но я, не долго думая, рѣшился на тѣхъ же самыхъ курьерскихъ лошадяхъ скакать въ Тулу, а жену и дѣтей оставить ѣхать, не спѣша на своихъ лошадяхъ, однихъ.

Итакъ, пообѣдавши со всѣми родными своими на скорую руку и распрощавшись съ ними, ложусь въ своей возочикъ и на почтовыхъ отправляюсь въ свой путь и скачу по ухабамъ, позабывая всѣ страхи и опасности, съ такою быстротою, что къ вечеру того же дня поспѣваю въ Лопасну, а къ ужину въ Серпуховъ и прямо къ дядѣ Ивану Аѳанасьеву Арцыбышеву, который угощаетъ меня чаемъ, всѣмъ-и-всѣмъ и ужиномъ. Между тѣмъ, приводятъ ко мнѣ новыхъ лошадей и я, залегши въ свой возочикъ, продолжаю свой путь, и къ свѣту поспѣваю на Вошану, а часу въ десятомъ и въ самую Тулу. По непривычкѣ скакать симъ образомъ на курьерскихъ, хотя меня и въ-прахъ по ухабамъ въ моемъ возочкѣ расколотило, и я дивился какъ онъ не разлетѣлся от толчковъ и ударовъ въ тысячу кусковъ: но мнѣ было тогда не до отдыханья, а я спѣшилъ, какъ можно скорѣе, одѣваться и, выпросивъ у хозяина санки, скакать искать командира своего господина Юницкаго. Сего нашелъ я у намѣстника, но, по выходѣ от него, сажающагося уже въ карету; онъ, обрадовавшись моему пріѣзду, подхватилъ меня съ собою въ карету и повезъ въ казеную полату.

Дорогою не преминулъ я его спросить, за чѣмъ такимъ спрашивалъ и требовалъ меня къ себѣ намѣстникъ? Но онъ сказалъ мнѣ на сіе только то, что онъ самъ ничего о томъ не знаетъ, а примѣтилъ только, что намѣстникъ не только на меня, но на самого его что-то гнѣвенъ, а за что-не вѣдаетъ. Сіе смутило меня чрезвычайно, ибо, не зная за собою никакой вины и ничего такова, за что-бъ можно было намѣстнику на меня сердиться, и не сомнѣвался почти, что, конечно, ненавистники и завистники мои успѣли сковать какіе-нибудь противъ меня ковы и насказать ему что-нибудь нелѣпое и меня ему оклеветать. Въ сихъ смущенныхъ мысляхъ пріѣзжаемъ мы въ казенную полату. Тутъ, нахожу я многихъ своихъ знакомыхъ, говорю съ ними, спрашиваю у нихъ, не знают ли они чего? Но и тѣ всѣ отзывались совершеннымъ незнаніемъ. Господи! думаю и говорю я самъ себѣ: «что бъ такое было и что за сокровенность? Наконецъ, пробывъ часа два въ полатѣ, поѣхали мы опять съ г. Юницкимъ къ намѣстнику.

Однако, его не видали, и сказано было только намъ, чтобъ мы на утріе пріѣзжали къ нему поранѣе. Услышавъ сіе, отпустилъ меня Юницкой отдыхать от ѣзды на квартеру, чѣмъ былъ и доволенъ и, возвратясь къ Пастухову, препроводилъ у него все достальное время того дня съ удовольствіемъ.

Наставшій послѣ сего послѣдній день февраля мѣсяца былъ для меня прямо чорный и наполненъ непріятностями. Вставъ и одѣвшись поранѣе, поѣхалъ я къ Юницкому и съ нимъ потомъ къ намѣстнику. Онъ стоялъ тогда въ большомъ Лушнинскомъ домѣ, и не успѣлъ узнать о нашемъ пріѣздѣ, какъ велѣлъ послать меня одного къ нему въ спальню, и оставшись со мною наединѣ, опрокинулся на меня, какъ бы лютый какой звѣрь, и съ превеликимъ гнѣвомъ началъ меня катать и почти бранить. Но за что-жъ? Для чего каменная наша большая Богородицкая оранжерея по сіе время не отдѣлана, и для чего въ смѣтѣ оцѣнена она такъ дорого? Поразился я и досадою, и удивленіемъ, сіе услышавъ. И какъ въ обоихъ сихъ пунктахъ я былъ ни мало не виноватъ, то, давъ ему все, что хотѣлъ онъ выговорить и излить на меня весь свой гнѣвъ, безъ дальняго смущенія и почти съ холоднымъ духомъ, ему сказалъ: что оранжерея наша еще не отдѣлана, тому не я, а прежній мой командиръ, Николай Сергѣевичъ Давыдовъ, причиною; ибо онъ, судя что слишкомъ дорого обойдется, приказалъ работу впредь до повелѣнія оставить и деньги на оную не тратить; что-жъ касается до смѣты, то сочинялъ оную не я, а архитекторъ, и всѣ матеріалы и работниковъ подряжалъ также не я, а онъ же, г. Давыдовъ. «Что-жъ касается до меня, то дозвольте, ваше высокопревосходительство, мнѣ напомнить, что я при самомъ еще началѣ, когда вы изволили при мнѣ приказывать дѣлать ей архитектору планъ, предъявлялъ вамъ мое опасеніе, не слишком ли она велика будетъ и не над-мѣру ли дорого обойдется? Но ваше высокопревосходительство на представленіе мое ничего сказать не изволили». Сего, кажется, довольно было къ моему оправданію, и слова сіи долженствовали бы его обезоружить. Но какъ сего не воспослѣдовало, а онъ продолжалъ изливать свой гнѣвъ на меня, то легко я могъ догадываться, что гнѣвъ его на меня былъ за что-нибудь иное, а совсѣмъ не за сіе, и что помянутыя обвиненія употреблены были только въ предлогъ. Но какъ истинная причина такого неожиданнаго и великаго гнѣва его на меня была мнѣ неизвѣстна, и онъ ни чѣмъ меня болѣе не обвинялъ, то другого мнѣ не оставалось, какъ замолчать и дать ему волю гузыниться, какъ онъ хочетъ. Продлилось сіе, однако, не долго, но онъ скоро кончилъ все, сказавъ: «изволь, судырь, иттить». А я не сталъ долѣе медлить, но тотчасъ и вышелъ, радуясь, что никто гнѣва его на меня не видалъ и словъ его не слыхалъ. Однако, не могъ, чтобъ не почувствовать на сего, дотоль искренно мною любимаго и почитаемаго, человѣка, крайней тогда досады и неудовольствія. А съ другой стороны было мнѣ очень прискорбно и жаль, что лишился его къ себѣ благопріятства, на которое я такъ много надѣялся и потерялъ его къ себѣ благосклонность, самъ не зная за что и почему. Что-жъ касается до г. Юницкаго, то онъ не взялъ его и на глаза къ себѣ, и сей принужденъ былъ, не видавъ его, ѣхать по должности своей въ казенную полату, за которымъ и я туда же въ огорченіи своемъ поѣхалъ.

Но какъ мнѣ въ казенной полатѣ дѣлать было нечего, то, побывъ въ ней немного, поѣхалъ я, по приглашенію, обѣдать къ пріятелю своему Верещагину, и болѣе для того, что надѣялся получить от него болѣе, нежели от кого другаго въ тогдашнемъ сумнительномъ моемъ дѣлѣ объясненія. Я въ ожиданіи моем и не обманулся: я нашолъ хотя все ихъ семейство въ превеликомъ огорченіи, по случаю полученнаго ими печальнаго извѣстія о смерти одного ихъ родственника и лучшаго благодѣтеля, но меня приняли они съ отмѣннымъ благопріятствомъ и, слышавъ отчасти о гнѣвѣ на меня намѣстниковѣ, брали въ огорченіи моемъ искреннее соучастіе. Г. Верещагинъ не преминулъ распросить у меня въ подробности обо всемъ происходившемъ у меня съ намѣстникомъ, и я не усумнился ему, какъ другу, разсказать все бывшее и пересказать от слова-до-слова все бывшее. Но какъ я удивился, когда онъ, выслушавъ все сіе и усмѣхнувшись, сказалъ: «и вы думаете, батюшка Андрей Тимоѳеевичъ, что намѣстникъ дѣйствительно за оранжерею на васъ такъ сердился и ополчился?» — «Конечно, отвѣчалъ я ему, ибо другого не остается заключать, по крайней мѣрѣ, ни какой иной вины не знаю за собою». — «Ее ни какой и нѣтъ, подхватилъ онъ,и быть не можетъ; мнѣ извѣстны всѣ ваши дѣянія и вы чисты передъ нимъ,. какъ золото; а всему его мнимому на васъ гнѣву есть другая и важнѣйшая, причина; и теперь вижу я, что чуть ли то не правда, что я отчасти маніемъ слышалѣ». — «А что такое?» спросилъ я, поразясь чрезвычайнымъ любопытствомъ. — «Что дѣлать? отвѣчалъ онъ, хотя и непріятно для васъ будетъ, но я долженъ, по дружбѣ вашей ко мнѣ, вамъ все сказать и предостеречь васъ от всего, могущаго съ вами воспослѣдовать». Симъ смутилъ онъ меня и увеличилъ еще больше мое любопытство. И какъ я приступилъ, къ нему съ неотвязною просьбою, чтоб- онъ сказалъ мнѣ все, что знаетъ, и чего собственно опасаться мнѣ надобно, то сказалъ онъ мнѣ не инаго чего, какъ — потерянія вашего мѣста. «И вамъ, батюшка, чуть ли не доведется съ нимъ разстаться». — «Какъ это? почему и за что-жъ такое? спросилъ я; что такое я сдѣлалъ и чѣмъ такимъ проступился?» — «Вы, конечно, ничего не сдѣлали, сказалъ онъ, и намѣстнику нѣтъ ни малѣйшей причины на васъ сердиться; но хочется того любимицѣ его Натальѣ Аѳанасьевнѣ, которая прочитъ ваше мѣсто родимому своему батюшкѣ Бунину. Говорятъ, что она давно уже приступала къ нему о томъ съ просьбою, равно какъ и о томъ, чтобъ сестры ея Варвары Аѳанасьевны мужа, Петра Николаевича Юшкова, перевесть изъ Калуги сюда въ Тулу и доставить ему директорское мѣсто; но онъ все отнѣкивался и отговаривался. Но видно, что ночная кукушка перекуковала денную, и онъ чуть ли на то уже не согласился и ей не обѣщалъ того сдѣлать. Заключаю я сіе потому, что знаю уже навѣрное, что Юшковъ сюда переводится, а говорятъ, что и за Бунинымъ посланъ нарочный. Итакъ, чуть ли и обоимъ вамъ съ нынѣшнимъ директоромъ не лишиться своихъ мѣстъ, и чуть ли весь гнѣвъ намѣстниковъ не для того на васъ воздвигнутъ, чтобъ васъ тѣмъ побудить от досады проситься о увольненіи васъ от вашей должности, и чтобъ можно было доброю манерою лишить васъ вашего мѣста. А едва ли, не для самой сей причины и командиру вашему Юницкому, весьма онъ неблагопріятствуетъ. Не думает ли онъ и его столкнуть съ мѣста, или, по крайней мѣрѣ, побудить иттить въ отставку, или пріискивать себѣ иное мѣсто». — «Что вы говорите! воскликнулъ я сіе, услышавъ; какъ много благодаренъ я, что вы мнѣ сіе сказали и разрѣшили тѣмъ все мое сумнительство и недоумѣніе. Теперь вижу я и самъ, что чуть ли все это не такъ; а то, за что бы на меня намѣстнику такъ гнѣваться? Ни азъ предъ нимъ согрѣшилъ, ни родители. Словомъ, вы одолжили меня тѣмъ до чрезвычайности, и я долженъ уже брать иныя мѣры и дѣлать то, что Богъ на разумъ наставитѣ».

Я и дѣйствительно былъ сею поступкою, господина Верещагина очень доволенъ; а онъ одолжилъ меня еще больше, разсказавъ потомъ, какіе — и — какіе злые ковы соплетали на меня всѣ мои завистники и недоброхоты, и какъ старалися всячески чернить меня и самого моего командира предъ намѣстникомъ, и какой адскій заговоръ дѣлали они противъ обоихъ насъ, желая и добиваясь всячески, лишивъ насъ управленія надъ волостьми, подвесть ихъ подъ полную власть казенной полаты. Но какъ у намѣстника совсѣмъ не то было на умѣ, то и не могли они имѣть въ томъ желаемаго успѣха.

Нельзя изобразить, сколь великимъ удивленіемъ и досадою поразился я, все сіе услышавъ. Боже мой! говорилъ я неоднажды самъ себѣ, вздыхая изъ глубины моего сердца; до чего и до чего не можетъ доводить людей проклятое корыстолюбіе? Что такое сдѣлалъ я симъ людямъ, что они такъ противъ меня злодѣйствуютъ и ополчаются? Но, вспомнивъ пословицу, что когда Богъ не выдастъ, то свинья не съѣстъ, и возобновивъ всю мою надежду на Господа, возвергнулъ всю мою печаль на Сего Небеснаго моего Благодѣтеля. А все сіе и поуспокоило меня такъ, что я, безъ примѣтнаго смущенія, но съ веселымъ почти духомъ у Верещагиныхъ отобѣдалъ и, посидѣвъ, еще нѣсколько и напившись кофею, поѣхалъ от нихъ на квартеру помышлять о томъ, что мнѣ при тогдашнихъ весьма критическихъ и сумнительныхъ обстоятельствахъ предпринять и дѣлать лучше.

Какъ мнѣ доводилось ѣхать мимо самой квартеры г. Юницкаго, то подъѣзжая къ ней, вдругъ вздумалось маѣ къ нему заѣхать: Стой! сказалъ я самъ себѣ, сём-заѣду я и попредостерегу и его, какъ, предостерегли, меня добрые люди, а при томъ и объяснюсь съ нимъ обо всемъ короче. И тотчасъ велѣлъ поворачивать на дворъ его. Г. Юницкой только-что лег- было отдыхать послѣ обѣда на канапе, но принужденъ былъ для меня съ нѣкоторымъ нехотѣніемъ встать. Но я его тотчасъ ошарашилъ, сказавъ: «Извините меня, батюшка Василіи Васильевичъ, если я помѣшалъ вамъ почивать. Нужда моя и ваша собственная принудила меня теперь къ вамъ заѣхать и пересказать вамъ то, что я сей только часъ узналъ, и чего вы, можетъ быть еще не знаете, и поговорить и посовѣтовать потомъ съ вами, какія мѣры намъ лучше принять къ разрушенію злыхъ кововъ, какіе куютъ противъ обоихъ насъ наши злодѣи и ненавистники, и чѣмъ предохранить себя от опасностей, намъ предстоящихѣ». У г. Юницкаго прошла вся дрема и охота къ спанью, при слушаніи сего. Онъ встрепенулся и, схватя меня за руку, повелъ въ свой кабинетъ и, посадивъ подлѣ себя, сталъ усильнымъ образомъ и дружески просить разсказать ему все мною узнанное. Но я, пользуясь тогдашнимъ случаемъ и дружескимъ его къ себѣ расположеніемъ, разсудилъ напередъ съ нимъ о многомъ иномъ пообъясниться, и потому началъ рѣчь свою слѣдующимъ образомъ: «Прежде, нежели я вамъ разскажу самое существо дѣла, дозвольте мнѣ съ вами теперь просто и безъ всѣхъ церемоніаловъ, а дружески кое-о-чемъ пообъясниться, дабы потомъ тѣмъ лучше вамъ доказать, что я далеко не такъ къ вамъ расположен, какъ, можетъ быть, постарались внушить вамъ обо мнѣ бездѣльники, и тѣмъ преклонить васъ къ нѣкоторымъ противъ меня посягательствамъ. Уже съ нѣкотораго времени примѣчаю я великую въ поступкахъ вашихъ противъ меня перемѣну, и что вы далеко не такъ ко мнѣ хорошо расположены, какъ имѣлъ я счастіе и удовольствіе сначала видѣть. И какъ причины тому не нахожу иной, кромѣ происковъ, лжи, клеветъ и наговоровъ от завистниковъ и недоброхотовъ моихъ, коими по несчастью я окруженъ, старающихся всячески смутить насъ между собою и старающихся чрезъ то причинить вредъ не только мнѣ, но и самимъ вамъ, — то, будучи какъ сначала, такъ и всегда расположенъ къ вамъ съ искренностью души моей и, имѣя къ вамъ нелестное почтеніе, оскорбляюсь весьма оттого духомъ и прошу васъ покорно быть обо мнѣ всегда такого мнѣнія, какое вы имѣли сначала нашего знакомства, и увѣренными въ томъ, что вы не найдете во мнѣ никогда бездѣльника и такого человѣка, который бы хотѣлъ не только предпринимать, но и мыслить противъ васъ что-нибудь злое; но найдете всегда расположеннаго къ вамъ съ искреннимъ дружелюбнымъ и чистымъ сердцемъ и вамъ, столько-жъ какъ себѣ, всякаго добра желающаго».

Г. Юницкой слушая сіе, блѣднѣлъ и краснѣлъ и хотѣлъ-было прикрывать неблагоросположеніе свое ко мнѣ увѣреніемъ, что онъ никогда въ разсужденіи меня не перемѣнялся. Но я, замявъ его рѣчь, сказалъ ему: «Оставимъ это и теперь поговоримъ о дѣлѣ, за которымъ я пріѣхалъ и которое можетъ благорасположенію моему послужить вамъ доказательствомѣ». И разсказалъ ему потомъ все слышанное мною от Верещагина, от — слова — до — слова. И какъ изъ всего того не было ему ни малѣйшаго чего извѣстно, то не только слушалъ онъ все съ величавшимъ вниманіемъ, удивленіемъ и любопытствомъ, ко всѣмъ услышаннымъ такъ поразился, что, по выслушаніи всего, обнялъ меня, поцѣловалъ и, принося тысячу благодареній, увѣрялъ, что съ сего времени будетъ онъ меня почитать искреннимъ своимъ другомъ, прося чтобъ и я его почиталъ такимъ же. А съ сего пункта времени, и дѣйствительно, сдѣлались мы съ нимъ друзьями, и я во все время продолжавшаго его надо мною начальства, не инако былъ имъ какъ доволенъ.

По окончаніи сего, начали мы съ нимъ уже дружески совѣтовать, что намъ, при тогдашнихъ обстоятельствахъ, дѣлать, и какія принимать лучшія мѣры. Я совѣтовалъ и ему такимъ же образомъ поступить, какъ намѣревался я, то есть, не давая и примѣтить, что намъ всѣ злодѣйскіе ковы извѣстны и, презирая оныя, иттить прямою дорогою и стараться о исполненіи только своихъ должностей, предоставляя прочее все съ собою на произволъ Промыслу и смотрѣнію Господню. И какъ онъ совѣтъ мой одобрилъ, то совѣтовалъ я ему далѣе, для узнанія истиннаго мнѣнія и намѣренія намѣстникова, ѣхать на утріе къ нему одному и доложить словесно о нѣкоторыхъ дѣлахъ, относящихся до нашихъ волостей, на которыя необходимо нужно было намъ получить от него разрѣшеніе, и примѣчать, какъ онъ сіи доклады приметъ и какъ поступитъ при семъ случаѣ.

Предложеніе сіе понравилось г. Юницкому въ особливости, но ему хотѣлосьбыло, чтобъ ѣхалъ и я съ нимъ. Однако, я почиталъ за лучшее ему въ сей разъ не показываться, а смотрѣть, что будетъ; и чтобъ ему не позабыть о чемъ ему докладывать, то въ то же время и начеркалъ ему краткую о томъ записку, и потомъ, раскланявшись съ нимъ, поѣхалъ на квартеру, гдѣ, нашедъ у хозяина многихъ гостей, препроводилъ съ ними вечеръ въ разныхъ разговорахъ. Но въ послѣдующую потомъ ночь имѣлъ я сонъ, от смущенія душевнаго весьма безпокойный.

На другой день по-утру ѣду я къ директору и, по условію нашему, отпускаю его одного съ докладомъ къ намѣстнику; а самъ возвращаюсь на квартеру, въ любопытномъ ожиданіи что будетъ. И не успѣло пройтить и часа, какъ, гляжу, скачетъ ко мнѣ человѣкъ от Юницкаго, съ запискою, что намѣстникъ приказалъ, чтобъ я обо всемъ представляемомъ написалъ, по прежнимъ обыкновеніямъ, докладные ему на разрѣшенія пункты, и чтобъ онъ, Юницкой, привезъ ихъ къ нему послѣ обѣда. Почему и просилъ меня г. Юницкой надъ сочиненіемъ ихъ потрудиться и пріѣхать къ нему съ ними къ обѣду.

Удивился я, прочитавъ сію записку, и тѣмъ паче, что я всего меньше ожидалъ такого себѣ повелѣнія. И досадуя все еще на намѣстника, самъ себѣ говорилъ: «Смотри, пожалуй! Вчера разгузынился, самъ не зная за что, и меня почти съ безчестіемъ выгналъ, а севодни я же изволь писать и надоумливать его, что ему приказывать и опять моими же руками хочетъ жаръ загребать!» Но какъ не исполнить повелѣваемаго никакъ было не можно, то, подосадовавъ и поговоривъ симъ образомъ еще кое-что себѣ подъ носъ, принялся я за перо. И какъ матерія, которую писать, была у меня давно уже въ головѣ, то тотчасъ и намахалъ цѣлый листъ кругомъ точно такою формою, какою писывалъ я въ прежнія времена свои докладные пункты, и располагая оные такъ, чтобъ намѣстнику оставалось только сказать: «хорошо, и по сему исполнить». И какъ окончаніе строеніемъ каменной оранжереи было- однимъ изъ первѣйшихъ пунктовъ, то, поѣхавши къ Юницкому обѣдать, заѣхалъ я по дорогѣ къ архитектору Сокольникову и допросилъ его, чтобъ онъ послѣ обѣда пріѣхалъ къ намъ поговорить съ нами о строеніи оранжереи.

Я засталъ Юницкаго, возвратившагося уже от намѣстника и изъ казенной полаты и дожидающагося меня къ себѣ обѣдать, что было еще въ первый разъ, ибо до того никогда еще не ѣдалъ я его хлѣба-соли. Онъ, встрѣчая меня, первымъ словомъ спросилъ, привез ли я пункты? «Привезъ привезѣ», говорю я, и сталъ потомъ спрашивать, что у него происходило съ намѣстникомъ и какъ онъ о томъ приказывалъ? «Что! сказалъ онъ, вся моя аудіенція была очень кратковременна. Я нашолъ его не въ духѣ и что-то о чемъ печалющагося и въ огорченіи, и не успѣлъ ему начать дѣлать мои представленія, какъ онъ, не выслушивая ихъ почти, мнѣ сказалъ: «пожалуйте, скажите Болотову, написать обо всемъ что надобно, и на что нужно мое разрѣшеніе, такіе вопросные и докладные пункты, какіе онъ прежде сего писывалъ; онъ это знаетъ, и привезите ко мнѣ ихъ послѣ обѣда; а о ранжереѣ, и какъ бы ее вчернѣ скорѣе и съ меньшими коштами и хлопотами, поговорите вы, вмѣстѣ съ нимъ, съ Кузьмой Семеновичемъ, и посовѣтуйте, и такъ бы онъ и написалъ, какъ за лучшее признаете, и тогда дамъ я на все мое разрѣшеніе». Вотъ и все, что у насъ было, и онъ съ тѣмъ меня и отпустилъ. И теперь надобно бы намъ отыскать Кузьму Семеновича, архитектора». — «Да я къ нему сейчас!» уже и заѣзжалъ, предвидя, что до него дойдетъ дѣло, и онъ обѣщалъ сюда быть послѣ обѣда». — «Очень хорошо, батюшка, сказалъ на сіе Юницкой, и семъ же теперь расхлебаемъ щи вмѣстѣ.-Малой! посылай жену, чтобъ шла садиться за столѣ».

Послѣ обѣда сталъ я ему все написанное мною читать, и начали мы обо всемъ говорить и трактовать. Онъ очень доволенъ былъ всѣмъ написаннымъ и говорилъ, что нельзя быть лучше, и признавался, что ему бы такъ не написать. Между тѣмъ, пріѣхалъ и Сокольниковъ, и всѣ мы стали говорить и совѣтовать о ранжереи. И какъ все осталось на томъ, что у меня было уже объ ней написано, то, не долго думая, велѣлъ г. Юницкой запрягать карету и полетѣлъ съ ними къ намѣстнику, прося насъ, чтобы мы, до возвращенія его, посидѣли съ его женою и его бы дождались, на что мы охотно и согласились, ибо я очень любопытенъ былъ узнать, какъ намѣстникъ пункты мои приметъ и не велитъ ли чего прибавить или убавить.

Отсутствіе г. Юницкаго продолжалось не долго. Не прошло еще и часа, какъ, глядимъ, катитъ онъ уже обратно. И не успѣлъ къ намъ войтить, какъ, вынувъ изъ кармана бумаги и отдавая мнѣ ихъ, сказалъ: «Вотъ вамъ онѣ, подписанныя и апробованныя въ полной мѣрѣ». — «Чтожъ, не говорилъ онъ чего и не приказывалъ ли чего?» спросилъ я. — «Почти ничего, отвѣчалъ мнѣ на сіе г. Юницкой; я нашолъ его такимъ кроткимъ, какъ агнца, и никогда еще онъ такимъ благопріятнымъ ко мнѣ не былъ, какъ въ сей разъ. Не успѣлъ меня завидѣть, какъ спросилъ: «Что, судырь, написалъ ли Болотовъ докладные пункты, и привезли ли вы ихѣ». — «Вотъ они», сказалъ я, и ему ихъ подалъ. Онъ прочелъ ихъ съ особеннымъ вниманіемъ, и сказавъ, что все очень хорошо и нельзя лучше, взялъ тотчасъ перо, и отмѣтивъ противъ каждаго пункта свое одобреніе, подписалъ оные, и отдавая ихъ мнѣ сказалъ только: «Извольте, судырь, отдать ихъ Андрею Тимоѳеевичу и сказать, чтобъ онъ исполнялъ по онымъ все въ точности». Симъ и кончилось у насъ все и было ни лой, ни масло».

Таковое полное одобреніе и похвала ободрило и польстило меня нѣсколько, но вкупѣ и удивило; ибо я не зналъ, что изъ всего того о намѣстниковомъ къ себѣ расположеніи заключать, и добра ли от него, или зла ожидать впередъ надлежало. Однако, поѣхалъ я от Юницкаго сколько-нибудь уже съ спокойнѣйшимъ духомъ. И какъ г. Сокольниковъ сталъ звать меня къ себѣ на перепутье, то я охотно на то согласился и просидѣлъ у сего любимаго мною и добраго человѣка до самаго вечера, занимаясь съ нимъ въ разныхъ любопытныхъ и умныхъ разговорахъ.

Возвратясь, наконецъ, на квартеру, сталъ я размышлять обо всѣхъ происшествіяхъ въ тотъ день и, находясь между страхомъ и надеждою, увидѣлъ на столѣ лежащую хозяйскую библію. Тутъ вздумалось мнѣ ее на удачу разогнуть и полюбопытствовать, какое слово вскроется? И какъ же удивился, увидѣвъ стихъ, изображающій почти точь-в-точь тогдашнее мое положеніе и слова, обѣщающія всемощное вспоможеніе Господне и покровительство от враговъ и всѣхъ злодѣйствъ ихъ. Сіе меня такъ ободрило и успокоило, что я, возложивъ все упованіе мое на Господа, проспалъ ночь сію гораздо уже спокойнѣе прежней.

Какъ слѣдующій за симъ день назначенъ былъ къ отъѣзду намѣстника изъ Тулы, и г. Юницкой, разставаясь со мною, предлагалъ, чтобъ на утріе ѣхать вмѣстѣ съ нимъ къ намѣстнику, для обыкновеннаго провожанія его въ путь, то, вставъ и одѣвшись поранѣе, поѣхалъ я къ нему, и съ нимъ къ намѣстнику. Тамъ нашли мы всѣ комнаты, набитыя народомъ, собравшимся для провожанія онаго, и намѣстника, невыходившаго еще изъ своей спальни. Но скоро вышелъ и онъ и началъ, по обыкновенію своему, то съ тѣмъ, то съ другимъ изъ первѣйшихъ чиновниковъ разговаривать. Я въ сей разъ, по-прежнему, никакъ не выдавался впередъ, но, будучи еще на намѣстника въ досадѣ, убѣгалъ от него, какъ от чорта, боясь, чтобъ не вздумалось ему меня при всѣхъ чѣмъ-нибудь еще ошпетить, и потому скрывался от лицезрѣнія его въ толпѣ народа. Къ сему побуждало меня наиболѣе то, что я слышалъ уже многихъ, въявь говорящихъ о переводѣ г. Юшкова изъ Калуги въ Тулу, а сіе возобновляло всѣ мои подозрѣнія и страхи. Со всѣмъ тѣмъ не могъ никакъ сокрыться от взоровъ намѣстника; но, къ удивленію моему, не примѣчалъ я во взорахъ сихъ ничего сердитаго и непріятнаго. И хотя не удостоилъ онъ меня ни единымъ словомъ, но не усматривалъ я и никакого къ себѣ негодованія, а болѣе, казалось мнѣ, что онъ совѣстился, что меня невинно огорчилъ своимъ гнѣвомъ.

Между тѣмъ, какъ все сіе продолжалось, узналъ я, что все мое семейство пріѣхало изъ Москвы и, приставъ у Пастухова, меня съ нетерпѣніемъ дожидается. Услышавъ сіе, горю я какъ на огнѣ и съ нетерпѣливостью дожидаюсь отъѣзда намѣстника. Но какъ оный за чѣмъ-то позамѣшкался, и говорили, что отбытіе его еще не скоро воспослѣдуетъ, то, боясь упустить своихъ, отозвалъ я г. Юницкаго къ сторонѣ, сказываю ему о пріѣздѣ моихъ домашнихъ и, говоря, что мнѣ надобность вмѣстѣ съ ними ѣхать, прошу, не уволитъ ли онъ меня уже совсѣмъ къ своему мѣсту, представляя, что, по всему видимому, намѣстникъ болѣе ничего съ нами о волостяхъ говорить не будетъ. И какъ г. Юницкой охотно на то согласился, то, распрощавшись съ нимъ, лечу я къ своимъ, дожидающимся меня съ нетерпѣніемъ и разсказываю имъ обо всемъ происходившемъ. И какъ у нихъ готовъ уже былъ дорожный обѣдъ, то, отобѣдавъ съ ними, отпускаю ихъ продолжать свой путь, а самъ остаюсь для пріисканія наемныхъ лошадей подъ свой возочикъ, и расположился доѣхать и до дома уже на почтовыхъ.

Не успѣли они уѣхать, какъ напало на меня горе: посыланные за почтовыми лошадьми сказываютъ мнѣ, что ихъ не осталось ни одной и всѣ забраны подъ намѣстника и его свиту, и уѣхали уже изъ города. Досада превеликая, горюю, скучаю, но пособить нечѣмъ. Однако, послалъ еще отъискивать какъ — можно лошадей, и занимаюсь между тѣмъ разговорами съ приходившимъ къ намъ г. Сокольниковымъ. Наконецъ, нашли кое-какъ и привели ко мнѣ лошадей, и хотя было сіе уже въ самые сумерки, но я не медлилъ болѣе ни минуты, но, залегши въ свой возочикъ, пустился въ ночь въ путь къ любезному своему Богородицку.

ѣдучи симъ образомъ ночью и находясь въ совершенномъ уединеніи, могъ я на досугѣ и на свободѣ заняться уже поболѣе мысленнымъ обозрѣніемъ всѣхъ послѣднихъ происшествій со мною и тогдашняго моего положенія. Чѣмъ обстоятельнѣе я обо всемъ размышлялъ, тѣмъ болѣе находилъ я положеніе мое прямо критическимъ и сумнительнымъ. Мысли о Бунинѣ и о дочери его, любовницѣ намѣстниковой, и все то, что пересказывалъ мнѣ Верещагинъ, не выходили у меня изъ ума; а слышанное о переводѣ Юшкова въ Тулу подтверждало, повидимому, истину, мнѣ сказыванную. Но удивлялся и не постигалъ я мыслями, отчего произошла вдругъ такая перемѣна въ поведеніи противъ насъ намѣстника и примѣтное преложеніе гнѣва его будто- бы уже и на милость. Но и могъ ли я тогда постигать сего, не имѣя еще ни малѣйшаго знанія и понятія о томъ, что узналъ я чрезъ нѣсколько дней спустя послѣ сего времени, а именно: что непосредственно почти за тѣмъ, какъ намѣстникъ, изливъ на меня свой гнѣвъ, от себя почти выгналъ, получилъ онъ всего меньше имъ ожидаемое извѣстіе, что любовница его и самая та, которая всему сему злу была первоначальною причиною, находясь тогда въ Москвѣ, кончила от болѣзни свою жизнь и переселилась въ вѣчность. Вотъ чѣмъ онъ тогда огорчался, какъ пріѣзжалъ къ нему Юницкой. А какъ черезъ то разрушилась и вся связь его съ ея родными, которая начинала и самому ему становиться уже въ тягость, то и произошло от того то слѣдствіе, что намѣстникъ всѣ мысли о согнаніи меня съ моего мѣста и о опредѣленіи на оное ея отца откинулъ и меня по-прежнему на ономъ расположился оставить. И какъ онъ на меня болѣе всѣхъ, относительно до волостей, какъ на вѣрнаго человѣка, надѣялся, то потому-то и приказалъ тогда Юницкому препоручить мнѣ написаніе докладныхъ и имъ потомъ съ такою похвалою апробованныхъ пунктовъ. Все сіе узналъ я уже послѣ и узнавъ не могъ надивиться сплетенію судебъ и обстоятельствъ. И какъ и самый сей случай былъ для меня новымъ доказательствомъ особеннаго попеченія обо мнѣ и покровительства Господня и разрушенія, чрезъ сей случай, всѣхъ злыхъ кововъ, сооружаемыхъ противъ меня моими завистниками и недоброхотами, то не могъ инако, какъ съ чувствіями живѣйшей сердечной благодарности, хвалить и прославлять имя моего Господа и небеснаго моего Отца Благодѣтеля и Покровителя, исторгшаго меня почти очевидно изъ челюстей злодѣевъ и враговъ моихъ, готовыхъ погубить меня.

Теперь, возвращаясь къ прежнему, скажу только, что я, не зная еще всего того, во всю почти дорогу имѣлъ безпокойныя мысли, и ободряло меня единое упованіе на Бога. Съ каковыми мыслями, перемѣнивъ въ Дѣдиловѣ лошадей, поспѣлъ я въ ту же ночь домой и нашолъ уже своихъ, пріѣхавшихъ въ Богородицкъ. А симъ и окончу я сіе письмо, сказавъ вамъ, что я есмь..... и прочее.

(Октября 29 дня 1812 года, въ Дворениновѣ).

Письмо 273.

Любезный пріятель! Симъ образомъ кончилась тогдашняя наша московская поѣздка, стоившая намъ не малаго числа денегъ, а никакой существительной пользы намъ непринесшая. Смущеніе и безпокойство душевное, съ которымъ я въ Богородицкъ возвратился, увеличилось еще болѣе по пріѣздѣ въ оный. Меня встрѣтили увѣдомленіемъ, что недруги и недоброхоты мои злодѣйскими происками и разглашеніями своими чуть-было не возмутили всю волость безъ меня. Они не совѣстились въявь и повсюду разглашать, что въ скоромъ времени я вѣрно смѣненъ буду и на мое мѣсто, опредѣлится князь, нашъ городничій. И сей тайный мой ненавистник до того даже увѣренъ былъ въ занятіи моего мѣста, что не стыдился и не совѣстился даже принимать от многихъ поздравленія себя съ онымъ.

При услышаніи всего того, я наружно хотя и смѣялся симъ пустымъ разглашеніемъ и называлъ ихъ сущими враками., но въ самомъ дѣлѣ заключая, что разглашатели сего съ чего-нибудь сіе брали, подозрѣвалъ, не доставлено ли имъ какова въ томъ удостовѣренія и не подвержен ли я дѣйствительно еще великой опасности. Почему знать, думалъ и говорилъ я самъ себѣ, что у намѣстника на умѣ и не покинул ли онъ послѣ себя какихъ повелѣній, относящихся до опредѣленія на мое мѣсто Бунина или кого другого? Словомъ, слухи сіи такъ меня и все мое семейство смущали и озабочивали, что мы помышляли уже о томъ, какъ бы намъ заблаговременно переправить имѣющіеся у насъ въ деревнѣ маленькіе и кое-какъ слѣпленные хоромцы; такъ, чтобы намъ, въ случаѣ незапной отставки, можно было въ нихъ жить и имѣть какое-нибудь на первый случай убѣжище; и опасеніе наше было такъ велико, что мы съ сыномъ своимъ начертили уже планъ и придумали какъ бы намъ ихъ переправить и къ житью въ нихъ спокойнѣйшими сдѣлать, нежели каковы они были; и не проходило почты, съ которою бы не ожидали мы каких- нибудь непріятныхъ о себѣ повелѣній.

Впрочемъ, не успѣли мы пріѣхать, какъ въ тотъ же день пріѣхалъ къ намъ одинъ бѣдненькій, знакомый дворянинъ, живущій неподалеку от нашей алексинской деревни и называющійся Иваномъ Григорьевичемъ Лисенко, и привезшій съ собою меньшаго своего сына, мальчика лѣтъ двѣнадцати или тринадцати, невѣдомо-какъ просилъ меня взять его пожить къ себѣ и поучить чему-нибудь. Намъ, при тогдашнихъ смутныхъ обстоятельствахъ, хотя и не до того было, чтобъ умножать свое семейство чужими и посторонними дѣтьми, однако, подумавъ-погадавъ и видя мальчика неглупаго, довольно остренькаго и выученнаго уже грамотѣ, рѣшился я сдѣлать ему сіе одолженіе и, оставивъ его у себя, расположился поучить его чему было намъ можно. Онъ жилъ у насъ нѣсколько лѣтъ и провелъ время сіе не по-пустому, а заимствовалъ много кое-чего от меня и от моего сына, научился порядочно писать, ариѳметикѣ, отчасти географіи, изряднёхонько рисовать, а что всего паче-поправился и образовался такъ и въ нравственномъ своемъ характерѣ, что вышелъ изъ него порядочный человѣкъ. Онъ и понынѣ еще живъ и служитъ въ Ригскомъ гарнизонѣ офицеромъ, женился тамъ на офицерской дочери и, имѣя въ форштатѣ собственный домикъ, живетъ порядочно и никакъ не позабылъ, а помнитъ и чувствуетъ и понынѣ оказанное нами ему въ малолѣтствѣ благодѣяніе. Зовутъ его Петромъ Ивановичемъ.

Въ тотъ же день къ вечеру пріѣхала изъ Москвы и отстававшая позади насъ кибитка, со всѣми нашими покупками и книгами, и доставила намъ съ сыномъ превеликое удовольствіе при разбираніи, разсматриваніи и разстанавливаніи оныхъ. Я уже упоминалъ, что количество ихъ было нарочито велико, и я попромоталъ на нихъ, буде то мотовствомъ назвать можно, таки-довольно денегъ и употребилъ ихъ лучше на сіе, нежели на проигрышъ въ карты или какія-нибудь иныя безполезныя, и кратковременное только удовольствіе доставляющія, издержки. Отѣ сихъ, по крайней мѣрѣ, произошла та польза, что онѣ не только тогда мнѣ со всѣми дѣтьми моими доставили несмѣтное множество минутъ пріятныхъ, но и во всѣ послѣдующіе затѣмъ годы и даже и понынѣ и мнѣ, и многимъ другимъ доставляютъ удовольствіе и множество часовъ и минутъ пріятныхъ. Къ числу интереснѣйшихъ книгъ, купленныхъ въ сію мою московскую поѣздку, принадлежали: большая книга съ иллюминованными иностранными произрастеніями; большая библія въ лицахъ и составленная вся изъ однихъ эстамповъ; большая натуральная исторія, со множествомъ эстамповъ; французская исторія народа Божія, состоящая во многихъ и большихъ томахъ; и многія другія.

Черезъ четыре дни послѣ нашего возвращенія, насталъ день рожденія сына моего Павла, которому совершилось тогда ровно 20 лѣтъ от роду, и мы, по случаю сего, сдѣлали у себя небольшой праздничекъ и провели сей день съ удовольствіемъ, хотя по вышеупомянутымъ причинамъ и разсѣвающимся повсюду отъ-часу больше о скорой намъ смѣнѣ слухомъ, не совсѣмъ съ покойнымъ духомъ. Около сего же времени возвратились изъ Москвы и наши Ламковскіе родные въ свою деревню, и съ сего времени начались у насъ опять частыя свиданія и другъ къ другу переѣзды. А я, около сего же времени, послалъ въ Алексинъ прошеніе о формальномъ опредѣленіи меня опекуномъ надъ имѣніемъ малолѣтнаго и живущаго у меня моего племянника, котораго изъ деревни привезли наши съ собою.

Вскорѣ послѣ сего имѣлъ я чувствительное удовольствіе пожать въ первый разъ плоды от трудовъ моихъ, употребленныхъ на отмежеваніе покупной моей земли въ Кирсановской деревнѣ. Пріѣхавшій оттуда прикащикъ мой привезъ ко мнѣ въ сей разъ изрядный и такой доходецъ, какова я до сего никогда еще не получивалъ. Оный простирался уже до 800 рублей, вырученныхъ на большую часть и за отдаванную уже въ наймы, отмежеванную мнѣ землю, и меня сіе довольно порадовало.

Въ самый сей день пріѣхалъ къ намъ въ Богородицкъ и командиръ мой, г-нъ Юницкой, котораго мы къ себѣ уже и ждали; ибо около сего времени вышли сроки одной части отдаточныхъ нашихъ земель и надлежало ихъ переоброчивать, и ему хотѣлось самому быть при торговлѣ сей. Съ нимъ, къ удивленію нашему, пріѣхала и жена его, и оба они расположились въ флигелѣ замка. Пребываніе его въ сей разъ у насъ продлилось дня три или четыре, которые, по случаю бывшей въ оные торговли и переоброчки земель и съѣхавшагося для сего многова дворянства и простаго народа, преисполнены были для насъ множествомъ суетъ, хлопотъ и безпокойствъ. Но мы, по крайней мѣрѣ, рады были, что все происходило у насъ мирно, ладно, спокойно и хорошо. Г. Юницкой обходился со мною■так , какъ съ другомъ, и ничего почти не предпринималъ, безъ согласія моего и совѣта, и былъ болѣе свидѣтелемъ, нежели производителемъ всѣхъ дѣлъ, которыми распоряжать поручалъ мнѣ, какъ болѣе его сіе дѣло знающему. А я распорядилъ все сіе дѣло такъ, что мы оное скоро и въ одинъ день почти и такъ кончили, что всѣ остались довольными; а нѣкоторое неудовольствіе получили только тульскіе господа, а особливо члены казенной полаты, кагорымъ весьма-было хотѣлось, получивъ земли наши за дешевую цѣну, нагрѣть себѣ от нихъ руки, но въ надеждѣ своей обманулись. Но тому уже не мы, а они сами были виноваты, опоздавъ и приславъ торговаться тогда, когда земли всѣ уже розданы были. Сіе случилось не нарочно, а очень кстати, и равно какъ бы въ наказаніе за злые ихъ противъ обоихъ насъ съ Юницкимъ умыслы.

По окончаніи сего дѣла, объѣздилъ г. Юницкой со мною и осмотрѣлъ всѣ нужнѣйшія мѣста въ Богородицкѣ, также посѣтилъ меня, нашего городничаго и многихъ другихъ въ городѣ, и даже самихъ секретарей моихъ, и всѣ остались имъ и поступками его довольными. А потомъ проводилъ я его въ Бобрики; но и тамъ все у насъ было хорошо и ладно. А все сіе и начало меня нѣсколько успокоивать, и тѣмъ паче, что, по увѣренію Юницкаго, не слышно было въ Тулѣ ни о какихъ особенныхъ от намѣстника въ разсужденіи обоихъ насъ повелѣній. А Юшкова хотя и перевели въ Тулу, но онъ опредѣленъ только совѣтникомъ въ казенную полату, а не въ директоры. А какъ чрезъ нѣсколько дней послѣ сего и слышали мы о смерти г-жи Буниной, любовницы намѣстниковой, то и совершенно успокоились и перестали смѣны опасаться.

Вскорѣ по отъѣздѣ Юницкаго удивилъ насъ всѣхъ мой племянникъ, уѣхавъ от насъ тайкомъ въ свою деревню, съ проѣзжавшимъ чрезъ Богородицкъ и къ намъ заѣзжавшимъ своимъ человѣкомъ. Молодчику сему не полюбилось жить у насъ въ неволѣ и въ повиновеніи, и притомъ еще трудиться и учиться, а восхотѣлось жить дома одному на волѣ вѣтренѣть (sic) и дѣлать, что захочется. Итакъ, не успѣлъ я отпустить от себя помянутаго человѣка, какъ, погляжу, сгибъ у насъ и пропалъ нашъ Андрей Михайловичъ. Я спрашиваю того, спрашиваю другого, гдѣ онъ и куда дѣвался, но никто не зналъ и не вѣдалъ, и на-силу-на- силу узнали от видѣвшихъ его бѣжавшаго вслѣдъ за кибиточкою поѣхавшаго его человѣка и сѣвшаго съ нимъ на возъ и уѣхавшаго. Господи! какъ я тогда на него вздурился от досады, и хотѣл- было уже посылать унтер-офицера и людей за нимъ въ погоню, чтобъ его притащить назадъ, и дѣйствительно бы послалъ, еслибъ полученное въ самое то время изъ деревни моей письмо меня не остановило. Онымъ увѣдомляли меня, что дурочка, родная его замужняя сестрица, вздумала подать на меня въ Алексинѣ подозрѣніе и безсовѣстнымъ образомъ на меня клевеща, всячески старалась оттѣснить меня от опекунства надъ ея братомъ.

Сіе вздурило меня еще больше, и я, въ неизъяснимой досадѣ, восклицалъ и говорилъ самъ себѣ: «Боже мой! какіе это глупые, безсовѣстные, безстыдные и неблагодарные люди!» Я со всею искренностью души моей и сердца желалъ негодному этому мальчишкѣ добра и хотѣлъ объ немъ, какъ отецъ, постараться, его всему доброму научить, собрать ему до возраста его довольный капиталецъ, вывесть его въ люди и обо всемъ, до его существительной пользы относящемся, имѣть попеченіе, а они мнѣ въ томъ наиглупѣйшимъ и досаднѣйшимъ образомъ мѣшаютъ и, вмѣсто добра, стараются причинить ему существительное зло и сдѣлать чрезъ то несчастнымъ! А какъ въ самое то время разсказали мнѣ люди мои многое такое о мальчишкѣ семъ, чего я до того не вѣдалъ, а именно, что онъ крайне былъ недоволенъ тѣмъ, что я его къ себѣ на воспитаніе взялъ и меня за то даже злословилъ и ругалъ и умышленно не хотѣлъ ничему учиться, и притомъ всѣми поступками своими изъявлялъ въ себѣ злой и совсѣмъ негодный характеръ, и о томъ только давно уже помышлялъ, какъ бы ему изъ рукъ моихъ вырваться и жить одному дома и на своей волѣ, — то все сіе такъ меня вздурило, что я въ огорченіи сказалъ: «о, когда такъ, и онъ самъ себѣ добра не желаетъ, и притомъ еще такъ дурно противъ меня расположенъ, такъ и наплевать! Пускай же сестрица его и печется объ немъ какъ хочетъ, и живетъ онъ какъ себѣ хочетъ. Мнѣ же меньше хлопотъ и трудовъ оттого будетъ!» А какъ и домашніе, и родные мои были такова же о семъ мнѣнія и говорили, что Богъ еще знаетъ, не нажить бы намъ чрезъ усильное и противъ его воли стараніе о его пользѣ вѣчной от него себѣ ненависти и злобы, то, подумавъ-погадавъ, и рѣшился я все бросить, и дѣлу сему давъ натуральное теченіе, переслать къ нему и всѣ собранныя-было и у меня хранившіяся его деньги, которыхъ и въ самое кратковременное управленіе его деревнями успѣлъ я уже накопить до нѣсколько сотъ. Что, при случившемся вскорѣ послѣ сего вѣрной оказіи, дѣйствительно и сдѣлалъ, взявъ съ людей его, съ которыми я оныя къ нему при письмѣ послалъ, въ полученіи ихъ росписку. А симъ образомъ и отбылъ сей молодецъ изъ подъ моей власти.

Все сіе происходило въ половинѣ марта мѣсяца, котораго всю достальную половину провелъ я въ обыкновенныхъ моихъ дѣлахъ и литературныхъ упражненіяхъ, также въ неоднократномъ угащиваніи пріѣзжавшихъ ко мнѣ разныхъ гостей. И однажды, и какъ теперь помню, 21 марта, столкнулось у меня вдругъ ихъ такое множество, что составилась у меня для нихъ нарочитая, пирушка и многолюдный ужинъ, и мы весь вечеръ провели въ танцахъ и въ другихъ увеселеніяхъ. Но достопамятно было притомъ то, что въ числѣ ихъ находился одинъ молодой тульскій дворянинъ, по фамиліи Тромберѣ, имѣвшій виды на дочь мою Настасью, которая около сего времени была давно уже совершенною невѣстою. За нее отыскивался-было уже женишок во время пребыванія нашего въ Москвѣ и пріѣзжалъ къ намъ ее посмотрѣть и себя показать. Но мнѣ какъ- то онъ не совсѣмъ показался, и потому дѣло съ нимъ не пошло въ даль. Былъ онъ изъ фамиліи господъ Гагиныхъ, изъ дворянъ Епифанскихъ. Что-жъ касается до помянутаго Тромберга, то былъ онъ малой изрядной и, можетъ быть, была бы Настасья наша и счастлива за нимъ, но, видно, въ книгахъ судебъ не написано было, чтобъ ей быть за нимъ. И потому, сколько зять мой, затѣвавшій сіе дѣло и бывшій ему руководителемъ, объ ономъ ни старался, однако, оно что-то не пошло въ даль, и такъ остановилось.

Далѣе достопамятно было, что въ самое то время, когда мы ввечеру сего дня подъ музыкою прыгали и веселились, пріѣхали къ намъ другіе неожидаемые и для насъ пріятные гости: зять тетки Матрены Васильевны Арцыбышевой, Левъ Савичъ Крюковъ, съ сыномъ ея Петромъ Андреевичемъ, роднымъ племянникомъ моей тещи. Онъ служилъ тогда въ артиллеріи офицеромъ и пріѣзжалъ тогда на короткое время въ отпускъ къ матери своей, съ которою онъ давно уже не видался. Будучи у ней одинъ и всего имѣнія ея наслѣдникомъ и какъ мы знали его только мальчикомъ и отмѣнно за хорошее его поведеніе и охоту къ наукамъ любили (съ того же времени какъ дядя его, Дмитрій Васильевичъ Арсеньевъ, взявъ его от матери, опредѣливъ въ артиллерійскій кадетскій корпусъ, его не видали), — то были мы гостю сему очень рады. Онъ выросъ уже большимъ и по наружному виду казался молодцомъ добрымъ и хорошимъ офицеромъ. Но какъ въ послѣдующій день, который они оба у насъ прогостили, поразсмотрѣли и поиспытали его короче и притомъ, разговорясь объ немъ съ г. Крюковымъ, узнали объ немъ, что характеръ его не слишкомъ былъ хорошъ, и что замѣтили они въ немъ охоту и наклонность къ питью и игрѣ картежной и совершенное нехотѣніе жить въ деревнѣ, а что всего хуже-непочтеніе къ закону, то не могли довольно натужиться о томъ, что онъ въ совершенной еще молодости своей успѣлъ такъ развратиться, что не подавалъ о себѣ всѣмъ намъ, ближнимъ его родственникамъ, ни какой хорошей надежды.

Вскорѣ за симъ стала наша зима сходить и началась половодь. Вмѣстѣ съ нею наступила и Страстная недѣля, которую провели мы въ обыкновенномъ богомоліи, говѣній, и со всѣмъ семействомъ исповѣдовались и причащались; причемъ, съ особливымъ удовольствіемъ сердечнымъ, примѣтилъ я въ сынѣ моемъ отмѣнную приверженность къ религіи и истинное почитаніе всего, относящагося къ нравственности и къ христіанству, чему всему не могъ я довольно нарадоваться и благодарить Господа, что благословилъ Онъ стараніе и труды мои ко вперенію въ него съ малолѣтства таковой склонности. День Пасхи случился у насъ въ сей годъ 13 апрѣля, и я не помню, чтобъ когда провели мы сей день такъ весело, какъ въ сей разъ. Все семейство мое было вмѣстѣ, всѣ мы были здоровы, веселы и безъ малѣйшаго огорченія; погода была наипрекраснѣйшая, вешняя, воздухъ теплый, трава уже зеленѣла. Передъ домомъ у насъ сдѣланы были качели, всѣ мы гуляли уже по садамъ, качались, занимались пріятнымъ чтеніемъ и разговорами. Лизка съ мужемъ была также съ нами, и ни чего намъ не доставало. Словомъ, весь сей день провели мы счастливо и благополучно; а такимъ же почти образомъ провели мы и всю Святую недѣлю, съ тою только разностью, что не было почти дня, въ который бы не было у насъ гостей, или бы мы куда не ѣздили.

Какъ по прошествіи оной, открылась уже совершенная весна и начались наружныя, а особливо садовыя работы и упражненія, занялся я, по охотѣ своей, и садами, и упражнялся въ посадкѣ разныхъ деревъ и произрастеній, имѣлъ и от того множество минутъ пріятныхъ. Впрочемъ, во все теченіе апрѣля мѣсяца не произошло у насъ ни чего важнаго и особливаго.

По наступленіи мая мѣсяца, надобно мнѣ было съѣздить въ Тулу, для отвоза въ казенную полату нашихъ денегъ, и поѣздка сія была хотя кратковременная, но для меня очень трудная и памятная. Отѣ случившагося около сего времени ненастья, непросохлыя еще совсѣмъ дороги такъ растворились и сдѣлались грязны, что въ каретѣ ѣхать и подумать было не можно, и я рѣшился ѣхать въ сей разъ въ кибиткѣ; но скоро раскаялся въ томъ, ибо меня такъ измучило и затрясло, что я, пріѣхавши въ Дѣдиловъ кормить лошадей, сдѣлался какъ дряхлый, и меня такъ всего разломило, что я никогда еще такой усталости въ себѣ не чувствовалъ. По выѣздѣ оттуда, повстрѣчался со мною человѣкъ Андрея Михайловича, ѣдущій от него ко мнѣ съ письмами от него и от нашего попа приходскаго. Молодецъ раскаялся уже въ своемъ противъ меня поступкѣ и просилъ, чтобъ я его простилъ и принялъ опять въ милость. Попъ писалъ ко мнѣ тоже. Но какъ я усматривалъ, что это не его, а попово дѣло, и раскаяніе его было не чистосердечное, то и велѣлъ я человѣку ѣхать въ Богородицкъ и меня тамъ дожидаться. Самъ же, продолжая путь, хотя съ великимъ трудомъ и безпокойствомъ, но въ тотъ же день пріѣхалъ въ Тулу и остановился въ сей разъ у друга моего, Антона Никитича Сухотина, а на утріе, взявъ у хозяина карету, съѣздилъ на часокъ къ г. Юницкому, который все продолжалъ быть ко мнѣ благопріятнымъ, а потомъ, сдавъ въ казенной полатѣ казну, съѣздилъ въ ряды, искупилъ кое-что для себя нужное, повидался кое-съ-кѣмъ изъ своихъ знакомыхъ и, переночевавъ у г. Сухотина, пустился опять въ обратный путь и возвратился въ свое мѣсто.

Тутъ первое мое дѣло состояло въ обратномъ отправленіи человѣка Андрея Михайловича, съ письмами къ нему и къ попу нашему, Евграфу. Въ оныхъ изобразилъ я всю мою чувствительность къ первому и сказалъ; что я о принятіи деревень его въ свое управленіе напередъ подумаю и не инако къ тому соглашусь, какъ по формальной отдачѣ мнѣ ихъ въ опеку Алексинскою дворянскою опекою, и о чемъ -онъ долженъ самъ стараться и тѣмъ доказать мнѣ искренность своего раскаянія. Я и въ самомъ дѣлѣ хотѣлъ не инако, какъ гораздо-и-гораздо о томъ подумать и никакъ не спѣшить симъ дѣломъ.

Послѣ сего вся первая половина сего мѣсяца прошла безъ всякихъ дальнихъ особливостей, кромѣ того, что матушкѣ тещѣ моей, восхотѣлось съѣздить въ Ефремовъ въ гости къ невѣсткѣ своей Матренѣ Васильевной. Она подзывала и меня съ собою; но какъ мнѣ въ такую даль ѣхать не хотѣлось, то отговорился я недосугами, а отпустилъ одну ее съ моимъ сыномъ и дочерью Настасьею; куда и проѣздили они болѣе недѣли.

Едва только они изъ сей поѣздки своей къ намъ возвратились, какъ съ первою потомъ почтою получилъ я изъ Петербурга претолстый пакетъ изъ Экономическаго Общества. По вскрытіи онаго нашелъ я двѣ толстыя, новонапечатанныя книги послѣднихъ «Трудовъ Общества», при краткомъ письмѣ ко мнѣ объ нихъ г. Нартова.

О первой изъ сихъ книгъ, содержавшей въ себѣ только 5 статей, вообще можно сказать, что находилось въ ней мало добраго и такого, что бъ могло послужить въ пользу. Что-жъ касается до второй, въ которой и мое сочиненіе было напечатано, то находилось въ ней 9 піэсъ, и первая изъ нихъ была новая, необыкновенная, особаго рода, въ особливости любопытная, и такая, каковыя давно бы надобно было сообщать Обществу для свѣдѣнія публики. Она содержала въ себѣ историческое описаніе разныхъ происшествій въ Экономическомъ Обществѣ. Сію піэсу читали мы съ особливымъ любопытствомъ, похвалили за предпріятіе сіе Общество и желали, чтобъ сообщали они и впредь тому подобныя, поелику могли бы тѣмъ побуждаться многіе къ перепискѣ съ Обществомъ лучше, нежели обѣщаніями ихъ награжденій, ибо, по крайней мѣрѣ, всякій могъ бы находить тутъ свое имя и описаніе того, что онъ для Общества сдѣлалъ. Между прочимъ, упомянуто тутъ было и обо мнѣ и объявлено, что я прислалъ въ Общество разноцвѣтные пески свои и лѣчебные камни от разныхъ болѣзней.

Но какъ бы то ни было, и сколь сія новая задирка была ни маловажна, однако, получивъ сей осьмой подарокъ от Общества, совѣстно уже мнѣ было оставаться долѣе въ молчаніи. Долгъ требовалъ, по крайней мѣрѣ, увѣдомленія о полученіи оныхъ и сказанія спасиба. Итакъ, хотя я и пребывалъ еще непреклонно въ намѣреніи своемъ не учащать своими сочиненіями, однако, рѣшился къ нимъ хоть вкратцѣ отписать и, увѣдомивъ о полученіи книжекъ, поблагодарить для пристойности. А дабы письмо не было совсѣмъ пусто, то повеселить ихъ какою-нибудь бездѣлицею и отписать хоть нѣсколько словъ о ихъ сибирской гречихѣ. Со всѣмъ тѣмъ я и симъ не слишкомъ спѣшилъ, но не прежде собрался къ нимъ писать, какъ уже по наступленіи четвертаго почтоваго дня.

Теперь, возвращаясь назадъ ко времени полученія помянутыхъ книгъ, скажу, что въ самое то время занимались мы съ сыномъ помышленіями о покупкѣ себѣ земли, и вотъ по какому случаю. Неподалеку от Богородицка и въ смежствѣ (sic) съ волостною землею, находилось нѣсколько деревень и земляныхъ дачъ, принадлежащихъ славному въ сіе время провору, буяну, игроку и богачу Семену Ивановичу Игнатьеву. Сему пролазу вздумалось распустить повсюду слухъ, что онъ намѣренъ изъ деревень сихъ людей и земляныхъ угодей распродать въ розницу столько, сколько кому угодно и выкинуть первому моду продавать людей, особо и землю особо, которая, къ сожалѣнію, скоро вошла и во всеобщее обыкновеніе. И какъ мѣста, земли и угодья сіи были хорошія и весьма выгодныя, то слухъ сей вскружилъ у весьма многихъ умы и головы. Всѣмъ захотѣлось мѣста сіи видѣть и покупать. И какъ въ числѣ ихъ находились и нѣкоторые изъ нашихъ друзей и знакомцевъ, то сіи возбудили и во мнѣ съ сыномъ помышленія о покупкѣ хотя небольшой части изъ сихъ земель, а особливо въ дачахъ самой ближней къ Богородицку деревни, называемой «Олень». Обоимъ намъ весьма хотѣлось имѣть, по близости Богородицка, хотя маленькую деревеньку, а на первой случай хотя нѣсколько десятковъ десятинъ своей собственной земли. Итакъ, согласившись съ г. Алабинымъ и взявъ съ собою верховыхъ лошадей, поѣхали всѣ трое мы туда въ каретѣ, и тамъ, сѣвши на лошадей, ну ѣздить сперва вокругъ по рубежамъ, а тамъ по всѣмъ симъ деревнямъ и угодьямъ, осматривать и выбирать мѣста, для себя удобнѣйшія. ѣздили, ѣздили, и до того доѣздились, что я, по давнишней отвычкѣ от верховой ѣзды и имѣя подъ собою неспокойную и тряскую лошадь, такъ измучился, и меня такъ растрясло, что не могъ почти съ мѣста сойтитъ, и невѣдомо-какъ радъ былъ, когда добрались мы опять до своей кареты. Но ѣзда сія вышла и тогда уже по-пустому, и труды наши выходили тщетными и напрасно потерянными, ибо хотя мы и пріискали себѣ мѣстечко, полюбившееся намъ очень, но, узнавъ о цѣнѣ, по какой хотѣлось продать ему каждую десятину, от высокости ея даже содрогнулись и впали въ великое сомнѣніе и нерѣшимость — торговать ли ее, или нѣтъ? Ибо цѣна была необыкновенная, и я, судя о количествѣ потребныхъ на покупку оной денегъ, опасался, чтобъ не впасть въ долги и не навалить на себя хлопотъ множества и себя тѣмъ не разстроить.

Чрезъ два дни послѣ сего было у насъ Вознесенье, и какъ въ самый сей праздникъ случилось быть дню рожденія моего зятя, то поѣхали мы всѣ къ нему въ Ламки праздновать оный. Тамъ не успѣли мы отобѣдать, какъ увидѣли скачущаго въ коляскѣ мимо насъ командира моего г. Юницкаго, о пріѣздѣ котораго мы ничего не слыхали. Неожидаемость сія перетревожила меня чрезвычайно. Мы тотчасъ послали людей его догонять и смотрѣть, куда онъ пробирается? И какъ сказали намъ, что на волостную деревню Крутое, лежащую на большой дорогѣ къ Богородицку, то позабыли и праздникъ, и все, а закричали: «давай, давай, скорѣе, карету и лошадей!» и скакать прямою дорогою въ Богородицкъ, чтобъ успѣть пріѣхать прежде его. Скачемъ во всю прыть, поспѣшаемъ сколько можно, пріѣзжаемъ, думаемъ, что онъ уже тамъ, но узнаемъ, что его еще нѣтъ, и не бывало. Обрадовавшись тому, ну мы его ждать. Ждали, ждали и жданки всѣ прождали, но директора нашего нѣтъ. Господи! думаю и говорю я, куда же онъ дѣлся? И от нетерпѣливости посылаю въ Крутое объ немъ провѣдывать, и какъ между тѣмъ наступила ночь, то ложусь себѣ спать. Но что-жъ вышло? Намъ и не ума того, что и ему та-же продаваемая Игнатьевская земля вскружила также, какъ и намъ, голову, и что и онъ безъ памяти мимо насъ изъ деревни своей проскакалъ ее же осматривать, и между тѣмъ, какъ мы его ждали, всю ее успѣлъ объѣздить и осмотрѣть, и проѣхалъ въ тутошнее село Игнатьева, Кибенъ, дожидаться его пріѣзда.

Узнавъ о семъ по-утру, рѣшился я ѣхать къ нему въ Кибенъ, дабы видѣть и Игнатьева. Князь Назаровъ присылаетъ ко мнѣ спрашивать, не поѣду ли я въ Кибенъ, и не возьму ли его съ собою?

«Очень хорошо, милости просимъ!» Итакъ, сѣвши въ карету, ѣдемъ мы вмѣстѣ; пріѣзжаемъ въ Олень, тутъ встрѣчаемся съ Хомяковымъ и Шушеринымъ, ѣдущими также осматривать землю; слышимъ от нихъ, что Юницкой торгуетъ и хочетъ купить самое сѣло, ѣдемъ туда, встрѣчаемся съ нашимъ лѣкаремъ. Игнатьевъ и ему продажею своею вскружилъ голову. Пріѣзжаемъ въ сѣло; находимъ тамъ съ Юницкимъ и Игнатьевымъ многихъ еще другихъ: Сокорева, Темешова, землемѣра Кислинскаго и накрытый столъ. Игнатьевъ радъ, всѣхъ угощаетъ обѣдомъ. Между тѣмъ начинается говоренье о землѣ, и вкупѣ пьянство. Пьютъ всѣ вплотную. У Игнатьева то лучшее ремесло, чтобъ всѣхъ поить. Говорятъ много, а все пустяки. Игнатьевъ всѣмъ обѣщаетъ, но никому рѣшительно ничего. Я вижу, что не выйдетъ ничего и не радъ, что пріѣхалъ. Запоили-было и меня въ-прахъ. Я-говорить, что не пью; я — божиться и клясться; но статочное ли дѣло! Не хотятъ и слушать; а пей съ ними шампанское и другія вины. Что ты изволишь! Изгага замучила от непривычки. Но, спасибо, Юницкой, скоро послѣ обѣда собрался ѣхать, и прямо въ Тулу. Радъ я тому невѣдомо-какъ. Игнатьевъ поскакалъ вслѣдъ за нимъ провожать его до большой дороги. Я, видя, что ничему не бывать, рѣшился ѣхать за ними вслѣдъ. Дорогою располагаюсь проѣхать одинъ, верхомъ, въ Ламки, а карету отпустить домой, за женою. Но вдругъ наѣзжаю на большой дорогѣ Юницкаго съ Игнатьевымъ, пьющихъ на разставаньѣ. Давай поить еще и меня! Хоть не радъ, а принужденъ былъ еще стаканъ выпить. Господи! какъ досадно, но нечего дѣлать! Наконецъ, разстались они, и Юницкой поскакалъ въ Тулу. По отъѣздѣ его, спрашиваю я еще Игнатьева о землѣ, но онъ отказываетъ мнѣ прямо въ Олененской дачѣ, а предлагаетъ Дубовскую и уговариваетъ, чтобъ я ѣхалъ съ нимъ въ село назадъ ночевать, а по-утру чтобъ объѣздилъ тамъ хорошенько и назначилъ самъ сколько мнѣ надобно. Симъ возжигаетъ онъ во мнѣ опять желаніе. Дубовскую его я видѣлъ и мнѣ и тамъ мѣсто очень полюбилось. Итакъ, соглашаюсь на его предложеніе. Онъ уговариваетъ меня, чтобъ я сѣлъ вмѣстѣ съ нимъ на его линейку, и я, какъ папесть, и въ томъ его послушался, и къ нему сѣлъ, а каретѣ велѣлъ своей позади ѣхать. Везетъ насъ тройка предорогихъ и пылкихъ лошадей. Сперва ѣдемъ порядочно, потомъ немного, скорѣе, а тамъ закричалъ онъ: «ну!» и въ одинъ мигъ лошади равно-какъ взбѣленились и поскакали во всю прыть. У молодцевъ, товарищей моихъ, голова натресена какъ нельзя больше, и имъ это любо. Я говорю, нельзя ли тише, а они еще пуще. Я прошу и молю, а они только кричатъ: «погоняй!» Господи! какъ мнѣ тогда было досадно! Отѣ роду моего никогда я такъ скоро не ѣжживалъ; мозѣ, истинно, ажно трясся въ головѣ, и я того и смотрѣлъ, что колесы наши разлетятся въ-прахъ. Держусь за кучера и за дрожки, чтобъ не слетѣть, и въ торопяхъ роняю изъ рукъ свою трость. Я кричу: «стой! стой! трость! трость упала!» Но куда тебѣ, чтобъ остановиться а повторяютъ только крикъ: «ступай! ступай!» Что ты изволишь! Истинно, я отчаявался даже и того ждалъ, что всѣ мы стремглавъ полетимъ и перебьемся, и проклиналъ почти самъ себя въ мысляхъ, что послушался и поѣхалъ. По счастью моему, приди наконецъ въ самой деревнѣ гора, и велѣли тише ѣхать. Тогда, не долго думая, скок ! я съ дрожекъ долой, и «прахъ васъ побери!» говорю: «скачите, какъ хотите, а я дождусь кареты и пріѣду въ ней».

Симъ образомъ избавившись от страха и опасности очевидной, пошелъ я назадъ, на встрѣчу поспѣшающей за нами кареты и, отыскавъ оброненную свою трость и дождавшись кареты, сѣлъ въ нее и поѣхал-было вслѣдъ за ними. Но вдругъ одумываюсь и говорю самъ себѣ: «ужъ ѣхать ли туда? компанія тамъ пьяная, станутъ опять принуждать пить; Игнатьевъ, пьяный, — неугомоненъ; да и спать не на чемъ, и ничего съ собою нѣтъ; не лучше ли ѣхать ночевать, поближе, въ Ламки, благо князь Кропоткинъ хотѣлъ туда пріѣхать и со мною познакомиться. Ей ей, такъ! и это будетъ и здоровѣе и лучше!» И тотчасъ закричалъ кучеру: «стой! поворачивай назадъ, и ступай въ Ламки!» ѣду туда новою дорогою, замучившись и страдая от изгаги. Пріѣзжаю наконецъ, а за мною и князь на дворъ. Я радъ, нахожу тутъ и брата зятя моего, Александра Гарасимовича, и узнаю, что и онъ хочетъ купить себѣ земли, и намѣренъ ѣхать вмѣстѣ съ нами на утріе ее осматривать. Итакъ, со всѣми ими провождаю я весь вечеръ и ночую тутъ спокойно.

По-утру просыпаюсь рано, бужу ночевавшаго тутъ же съ нами моего сына и Александра Шишкова. На дворѣ ненастье. Горе наше! Но такъ и быть. У Павла болитъ голова. Но такъ и бытьісобираемся и пускаемся въ путь, ѣдемъ другою дорогою, но сія того еще хуже. Пріѣзжаемъ въ Кибенъ и находимъ всѣхъ почти еще спящихъ. Собираемся, ѣдемъ всѣ верхами осматривать Дубовку и все, что нужно. Находимъ удобность, всѣ прельщаемся, всѣ о продажѣ просимъ, всѣмъ дается обѣщаніе со всѣми мытарствами, а въ самомъ дѣлѣ — никому ничего. Возвращаемся въ сѣло, обѣдаемъ, говоримъ еще, и наконецъ вылилось ничто. Видимъ, что изо всего ничего не будетъ, и быть не можетъ ни чего. Смѣемся сами себѣ и тому, что дали Игнатьеву себя подурачить и съиграть съ нами со всѣми шутку. Распращиваемся и ѣдемъ домой, и всѣ въ Ламки, и тамъ провождаемъ достальное время дня съ удовольствіемъ и ночуемъ еще тутъ, куда пріѣхала изъ Богородицка и жена моя. Александръ Гарасимовичъ землю покупать раздумалъ, а и я также, и всѣ мы оставляемъ спокоемъ это дѣло, подосадовавъ за шутку сію на Игнатьева, у котораго и дѣйствительно, землю сію тогда никто не купилъ и купить было не можно.

Въ послѣдующій день всѣ гости разъѣхалисъ по домамъ, а и мы возвратились въ Богородицкъ. Но симъ и окончу я сіе письмо, сказавъ вамъ, что я есмь, и прочее.

(Октября 30 дня 1812 года, въ Дворениновѣ).

Письмо 274.

Любезный пріятель! Мѣсяцъ іюнь начался у насъ въ сей годъ самымъ Троицинымъ днемъ, который праздникъ провели мы въ сей разъ очень весело, и такъ хорошо, какъ никогда его не провождали.

Всѣ мы, будучи у обѣдни въ церкви, смолвились со всѣми городскими съѣхаться послѣ обѣда всѣмъ въ нашъ паркъ или прекрасную рощу, подлѣ магазина, погулять въ оной. Съѣздъ и собраніе было превеликое, погода была наипрекраснѣйшая и наиспособнѣйшая для гулянья; итакъ, мы тамъ гуляли, пили чай, потомъ полудновали, а послѣ того утѣшались взятою съ собою музыкою, и молодежь подъ нее потанцовала. Смѣхи, издѣвки и разныя игры занимали прочихъ. Словомъ, всѣ мы были въ удовольствіи превеликомъ, а нагулявшись въ рощѣ, пошли изъ ней пѣшкомъ всѣ въ большой дворцовый садъ, ходили по оному. Музыка послѣдовала за нами, и мы, утѣшаясь оною, провели тутъ и весь вечеръ съ особливою пріятностью, и разошлись уже, когда начало смеркаться.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ того, случилось со мною одно, хотя ничего незначущее, но для меня очень памятное происшествіе. Вошедши въ одинъ день по-утру въ свой садикъ, нашелъ я въ немъ на одной лужайкѣ молодого барашка, привязаннаго на веревочкѣ, тоскующаго по матери, от которой онъ только- что отлученъ былъ и привезенъ къ намъ изъ ближней нашей деревни на убой. Бѣдненькій тосковалъ и блеялъ тутъ, какъ, бы чувствуя, что жизнь его должна скоро прерваться, и какъ-то такъ жалко, что меня даже разжалобилъ. И онъ мнѣ такъ сдѣлался жалок , что я рѣшился велѣть его освободить и на сей разъ помиловать. И пошедъ тотъ же часъ, приказалъ о томъ повару.

Далѣе памятно мнѣ, что я около сего времени, да и во весь сей мѣсяцъ, имѣлъ множество не только хлопотъ, но и досадъ от достроивающейся тогда нашей большой каменной ранжереи, и она мнѣ собою, какъ горькая рѣдька, надоѣла. Я принужденъ былъ не одинъ разъ по дѣламъ, относящимся до ней, переписываться съ моимъ командиромъ и, для смотрѣнія за работниками, то-и-дѣло ходить къ ней, и даже по подмостямъ всходить и лазить на самый верхъ оной и подвергать себя опасности. А что всего досаднѣе было, то зналъ и предвидѣлъ напередъ, что труды мои пропадутъ всѣ попустому, и изъ ней не выйдетъ ничего ибо и затѣяна она была намѣстникомъ Богъ знаетъ на что, и по великой огромности своей не могла никогда быть употребляема въ дѣло, что послѣ и дѣйствительно совершилось, и она и понынѣ стоитъ, разиня ротъ, совсѣмъ недодѣланная, и безъ всякаго употребленія, а пожрала только собою множество денегъ.

Что касается до моихъ собственныхъ съ сыномъ многоразныхъ (sic) занятій и любопытныхъ упражненій, то были они многочисленныя и, между прочимъ, относились до пронизочныхъ щитовъ, фестоновъ, до придаванія бѣлымъ пронизкамъ разныхъ колеровъ, крашенія и пестрѣнія бумагъ, и прочаго тому подобнаго. Однако, праздное время свое провождали мы съ нимъ наиболѣе въ прекрасномъ своемъ садикѣ, увеселялись тамъ красотами натуры, занимались пріятными разговорами и чтеніемъ книгъ и получаемыхъ еженедѣльно съ почтою газетъ и разныхъ журналовъ. И какъ оные доставляли намъ превеликое удовольствіе, то не жалѣлъ я на нихъ денегъ, но выписывалъ всѣ, какіе тогда ни были выдаваемы. Въ особливости же увеселялъ обоихъ насъ тогда, выдаваемый Карамзинымъ «Московскій Журналѣ», котораго всегда дожидались мы съ нетерпѣливостью большою и всегда радовались когда его къ намъ приносили.

Не успѣли мы симъ образомъ въ разныхъ удовольствіяхъ провесть всю первую половину сего мѣсяца, какъ получилъ я опять повелѣніе о привозѣ въ Тулу нашихъ денегъ. Вознадобилось на что-то казенной полатѣ 5,000 оныхъ. И какъ она вздумала употребить на то наши, то и писано было ко мнѣ, чтобъ поспѣшилъ я какъ-можно и привезъ имъ помянутую сумму. Но какъ у меня у самого толикаго числа не было тогда въ наличности и въ сборѣ, то сіе поозаботило-было меня очень. Однако, поговоривъ съ секретарями своими, набрали мы сіе количество изъ разныхъ другихъ хранящихся у насъ суммъ, и я рѣшился съ ними, не медля долго, ѣхать. Вмѣстѣ со мною восхотѣлось съѣздить, отчасти для исправленія нѣкоторыхъ нужныхъ покупокъ, и моему сыну; болѣе же для того, что не удастся ли намъ при семъ случаѣ съѣздить на нѣсколько дней въ свою деревню и отпроситься туда у директора. Къ сей послѣдней ѣздѣ побудило насъ съ нимъ не только хотѣніе полюбоваться и тамъ красотами натуры нашего собственнаго сада, но и надобности, относящіяся до переправки нашихъ хоромецъ и кое-какія другія. Итакъ, собравшись и снабдивъ себя для дорожнаго чтенія кое-какими хорошими книжками, отправились мы въ сей путь 19 числа іюня. И какъ погода случилась тогда прекрасная и дорога сухая и хорошая, то, пріѣхавъ въ тотъ еще день и довольно рано въ Тулу, остановились у Пастухова; и на утріе, сдавъ деньги и отобѣдавъ у Юницкаго, употребили мы весь тотъ день на исправленіе своихъ покупокъ и на другія надобности. И какъ г. Юницкой въ деревню съѣздить мнѣ дозволилъ, то въ наставшій послѣ сего день раным-ранёхонько и полетѣли мы въ свою милую сторонушку. И покормивъ на Вашанѣ лошадей, пріѣхали въ тотъ же день и довольно еще рано въ свое любезное Дворениново, такъ что мы успѣли еще обходить съ нимъ всѣ наши, сады и налюбоваться прелестностями всѣхъ мѣстъ, окружающихъ наше мирное сельское обиталище. Пребываніе наше въ деревнѣ въ сей разъ не продлилось хотя болѣе 5 дней, но мы въ оные не потеряли ни одного часа тщетно, но всѣ часы и минуты заняты были кое-чѣмъ. Кромѣ утѣшенія себя, при гуляньяхъ по всѣмъ мѣстамъ, пріятностями и красотами натуры, доставлявшими намъ несмѣтное множество минутъ пріятныхъ, исправили мы кой- какія и дѣла многія, какъ-то: спустили нагорную нашу подлѣ большихъ хоромъ сажелку; обдѣлали при чищеніи оной вокругъ ея берега, а вынутою землею выровняли на ребрѣ горы то мѣсто, гдѣ стоитъ теперь нагорная наша и ближняя бесѣдка, которую тогда же мы тутъ построить предположили; вычистили и обрубили находящійся тутъ и донынѣ насъ водою своею довольствующій колодезь; назначили мѣсто подъ храмъ уединенія, построенный послѣ подлѣ проулка; ассигновали для построенія его лѣсъ изъ Калитинской березовой молодой рощи; произвели въ ближнемъ саду своемъ кое- какія новыя превращенія мѣстъ и сдѣланія ихъ красивѣйшими; опростали мѣсто для затѣваемой постройки подлѣ маленькихъ хоромецъ; призывали плотниковъ и своего столяра Павла; говорили и совѣтовали съ ними о переправкѣ хоромецъ и о пристройкѣ къ нимъ сзади от сада дѣвичей, и положили все на мѣрѣ; побывали вмѣстѣ оба въ нашемъ Шаховѣ; осмотрѣли тамъ и въ другихъ мѣстахъ наши лѣсныя угодья и надавали множество приказаній своему садовнику, показывая что ему впредь дѣлать. А между тѣмъ наслышались много кое-чего чуднаго и худаго о нашемъ малолѣтнемъ сосѣдѣ Андреѣ Михайловичѣ, котораго, однако, за отлучкою, не видали сами. И наконецъ, налюбовавшись, до-сыта всѣмъ-и-всѣмъ и исправивъ, сколько могли успѣть, всѣ свои нужды, 27 числа съ утра пустились въ обратный путь и, переночевавъ въ Тулѣ, пріѣхали еще рано въ Ламки, гдѣ нашли и всѣхъ своихъ, пріѣхавшихъ къ зятю моему праздновать его имянины, къ которому дню и мы своимъ возвращеніемъ изъ деревни поспѣшили. Отпраздновавъ сей праздникъ, на утріе пріѣхали вмѣстѣ, со всѣми своими, въ Богородицкъ. Тутъ встрѣченъ, я былъ превеликимъ пакетомъ, полученнымъ опять безъ меня на имя мое изъ Экономическаго Общества. Присылка сія для меня тѣмъ была удивительнѣе, что не прошло еще и десяти почти дней съ того времени, какъ отправилъ я послѣднее мое письмо въ Общество, и имъ на оное отвѣтствовать еще было некогда. По вскрытіи онаго, нашелъ я въ немъ, при короткомъ письмѣ от г. Нартова, превеликій свёрток съ сѣмянами сибирской гречихи, о которой просилъ я его уже давно, въ прибавок находящейся уже у меня, и на которую я не слишкомъ былъ надеженъ. Г. Нартовъ, увѣдомляя меня о томъ, благодарилъ вкупѣ за присылку къ нему двухъ ящиковъ съ песками, которые давно уже были отправлены съ ѣздоками, но которыхъ (sic) я не зналъ, довезены ли они къ нему въ цѣлости. Что касается до гречихи, то прислалъ онъ ее ко мнѣ не даромъ, а налагалъ на меня коммиссію, которую исправить былъ я еще не въ состояніи, а не преминулъ опять бомбандировать меня снова своими требованіями.

Ничто мнѣ во все время корреспонденціи моей съ Экономическимъ Обществомъ такъ всегда было ни досадно и ни отяготительно, какъ всегдашнее бомбандированіе меня от г. Нартова о присылкѣ моделей, окаменѣлостей и другихъ подобныхъ тому вздоровъ, не упоминая уже о томъ, что всякая посылка, кромѣ письма, наводитъ множество хлопотъ и неудобностей, и потому была мнѣ скучна и отяготительна. Но и самое существо требуемыхъ вещей есть таково, что не стоитъ того, чтобъ для нихъ столько хлопотать, трудиться и убытчиться, ибо къ чему могутъ служить всѣ такія собранія и коллекціи изъ сихъ вещей? Не сущія ли составляютъ онѣ ребячьи игрушки, и можетъ ли когда нибудь произойти от нихъ польза, сколько бъ ихъ тамъ набрано ни было? Сверхъ того, будучи самъ до такихъ вздоровъ не охотникъ, и не имѣлъ я ничего, чѣмъ бы могъ съ сей стороны услужить сему почтенному собранію. А сіе и увеличивало мою досаду.

А и въ разсужденіи второй, налагаемой на меня коммиссіи, или сочиненія о сибирской гречихѣ, былъ я далеко еще не въ состояніи оную исправить, и они спрашивали меня о семъ предметѣ еще слишкомъ рано. А оба сіи обстоятельства, не весьма для меня -пріятныя, произвели то, что я не только не спѣшилъ на сіе письмо отвѣтствовать, но и вовсе оставилъ оное безъ отвѣта, и молчалъ опять нѣсколько мѣсяцевъ сряду, и до самой даже осени.

Начало мѣсяца іюля ознаменовалось нѣкоторою особливостью, случившеюся со мною. Вознадобилось мнѣ съѣздить на часокъ въ сѣло Ивановское, Бобриковской волости, для посмотрѣнія строющейся тамъ, вмѣсто сгорѣвшей деревянной, каменной церкви и освидѣтельствованія дѣлаемаго кирпичниками кирпича на сіе строеніе. Итакъ, сѣвши по-утру на другой день сего мѣсяца въ карету, полетѣлъ я туда на перемѣнныхъ лошадяхъ. Я располагался-было заняться дорогою чтеніемъ взятой съ собою книжки, а вышло не то, а совсѣмъ нѣчто нечаянное и необыкновенное. Не успѣлъ я въѣхать въ Балахонскій мною регулированный лѣсъ какъ красота онаго или паче, красота всей натуры, обратила на себя мои взоры и возбудила въ душѣ моей опять тѣ удовольствія, какія недавно я имѣлъ, находясь дома въ своей деревнѣ при случаѣ хожденія моего по садамъ и утѣшенія себя красотами натуры въ оныхъ, а особливо прекрасной березы, стоящей на ребрѣ горы предъ самымъ моимъ домомъ и достопамятной тѣмъ, что посажена она тутъ покойною матерью моею, въ самый тотъ годъ, въ который я родился, и въ самое почти то время. И что же? Возбудившаяся мысль о сей березѣ, ни-думано-ни-гадано возродила во мнѣ желаніе воспѣть красоту сей березы стихами и испытать соплести въ умѣ своемъ нѣсколько строфъ въ похвалу оной. Дѣло сіе было для меня совсѣмъ необыкновенное, превосходящее почти мои силы. Не будучи рожденъ стихотворцемъ, хотя и любилъ я поэзію и съ удовольствіемъ хорошія стихотворенія читывалъ, но самъ во все 52 лѣтнее продолженіе моей жизни никогда почти въ семъ ремеслѣ не упражнялся. Нѣкоторые маленькіе опыты сплетенія стиховъ, предприниманные мною въ молодыя мои лѣта и чувствуемое всегда великое затрудненіе въ пріискиваніи риѳмъ, доказывали мнѣ природную мою къ тому неспособность, и меня оттого всегда отстрашивали. Но въ сей разъ, возродись какъ-то вдругъ во мнѣ охота къ сочиненію стишковъ въ похвалу моей березы, и дабы избѣжать затрудненія въ пріискиваніи риѳмъ, вздумалось мнѣ соплетать стихи мои безъ нихъ, а такъ- называемые бѣлые. Для избѣжанія же погрѣшностей въ стопосложеніи и для вспоможенія себѣ при семъ новомъ дѣлѣ избрать голосъ какой-нибудь изъ знакомыхъ мнѣ пѣсней и составлять стихи свод на оный, — изъ сихъ попадись мнѣ на умъ тотъ голосъ, на который поется извѣстный духовный кантъ, начинающійся словами: «Хвалу Всевышнему Владыкѣ потчися духъ мой воспѣвать», и который голосъ какъ-то мнѣ отмѣнно нравился, и я его еще нѣсколько повыправиль и сдѣлалъ его болѣе музыкальнымъ. Итакъ, избравъ сей голосъ, ну я, сидючи въ каретѣ, тананакать и мысленно прибирать слова къ составленію ямбическихъ стиховъ, какими помянутый кантъ покойнымъ нашимъ Ломоносовымъ изъ псалма составленъ. И какъ дѣло мое, противъ всякаго чаянія, пошло какъ-то очень скоро на ладъ, и мнѣ въ немногія минуты удалось сплести цѣлыхъ три куплета, то сіе поострило (sic) меня иттить далѣе. Итакъ, ну-ка я тананакать, пѣть и прибирать въ умѣ своемъ слова далѣе и далѣе, и имѣлъ въ томъ такой неожиданный успѣхъ, что во время сей ѣзды моей туда и обратно успѣлъ сочинить цѣлую и нарочито длинную пѣсню, и занимаясь тѣмъ, не только путя сего не чувствовалъ, но весь оный провелъ съ особливымъ и неожиданнымъ удовольствіемъ душевнымъ. Упомянуть о семъ нечаянномъ и повидимому ничего незначущемъ и маловажномъ происшествіи, почелъ за нужное я для того, что оное возбудило во мнѣ охоту упражняться и далѣе въ семъ ремеслѣ и въ послѣдующія времена подало поводъ къ сочиненію многихъ, отчасти такихъ же натурологическихъ пѣсней, какова была сія, а отчасти нравственныхъ, и даже самыхъ духовныхъ пѣснопѣній, которыя, по простотѣ и нехитросплетенности своей, и не имѣли хотя отпечатковъ совершеннаго и добраго стихотворства, но доставляли мнѣ какъ при составленіи оныхъ, такъ и послѣ, и доставляютъ даже и нынѣ мнѣ тысячи минутъ восхитительныхъ и пріятныхъ и, будучи въ состояніи возбуждать въ душѣ благородныя, добрыя, пріятныя и небезполезныя чувствованія, были существительно не только мнѣ, но и многимъ другимъ полезны, и съ сей стороны достойны нѣкотораго уваженія.

И какъ помянутая пѣснь, посвященная любимой моей березѣ, была первѣйшимъ къ тому поводомъ и составляетъ равно-какъ памятникъ началу моего стихотворства, то не за излишнее почелъ я, не смотря на все ея несовершенство, помѣстить ее здѣсь от-слова-до-слова. Она была слѣдующая:

Прекрасная береза сія существуетъ еще и въ самое сіе время, когда я сіе пишу, и продолжаетъ ежедневно увеселять меня собою, не только лѣтомъ, но и въ самое зимнее время, а особливо когда великолѣпствуетъ она, будучи покрыта инеями. Тонкія, длинныя и гирляндами внизъ висящія и от малѣйшаго вѣтерка въ движеніе приходящія вѣтви, служатъ мнѣ всегдашнимъ вантометромъ или показателями, съ которой стороны дуетъ вѣтеръ.

Теперь, возвращаясь къ продолженію моей исторіи, скажу, что непосредственно за помянутою моею ѣздою было у насъ освященіе небольшой церкви на островкѣ подлѣ гошпиталя, построенной вновь стараніемъ и почти всѣмъ коштомъ секретаря моего Варсобина. На процессію съѣхалось довольное число дворянства и Варсобинъ не преминулъ сдѣлать при семъ случаѣ обѣдъ и угостить ихъ, и всѣхъ насъ и городскихъ онымъ, и для простора по тѣснотѣ своего дома-въ молотильномъ сараѣ, убранномъ зеленью и травами.

На другой день послѣ сего получили мы извѣстіе, что на приближающуюся нашу Казанскую ярмонку будутъ къ намъ изъ Тулы многіе гости. Вѣсти сіи были для меня не весьма пріятны, поелику собиралась сюда цѣлая шайка такихъ людей, от которыхъ не могъ я для себя ожидать ни какого добра, кромѣ безчисленныхъ хлопотъ, досады, убытковъ и злодѣйствъ самыхъ. А чрезъ день послѣ того перетревожились мы, узнавъ, что они уже и ѣдутъ. Но, спасибо откупщику нашему г. Хомякову: сей, пришедъ ко мнѣ, сколько-нибудь поуспокоилъ меня, сказавъ, что всѣхъ сихъ гостей будетъ угощать онъ на свой коштъ и что всѣ труды и хлопоты съ симъ угощеніемъ принимаетъ онъ на себя, а я бы отвелъ только дворецъ и флигели онаго для помѣщенія оныхъ, чѣмъ я былъ весьма и доволенъ.

Гости сіи, дѣйствительно, въ тотъ день, послѣ обѣда и пріѣхали, и было ихъ множество. Наизнаменитѣйшимъ изъ всѣхъ ихъ былъ новый нашъ видъ-губернаторъ Николай Ивановичъ Вельяминовъ, фаворитъ намѣстниковъ и мужъ фаворитки его, недавно умершей. Съ нимъ былъ братъ его Степанъ Ивановичъ и своякъ виц-губернаторскій Петръ Николаевичъ Юшковъ, самый тотъ, который переведенъ былъ изъ Калуги и о которомъ упоминалъ я выше, и коего я въ первый еще разъ тогда видѣлъ. Мы встрѣтили ихъ всѣ у дворца, и видъ-губернаторъ былъ хотя надменная и горделивая особа, но принялъ и обошелся со мною очень хорошо. Какъ погода случилась тогда прекрасная и они пріѣхали еще довольно рано, то, будучи ободренъ благопріятствомъ вицъ-губернатора, предложилъ я ему, не соблаговолитъ онъ погулять по нашему саду, въ которомъ никогда еще ему бывать не случалось. Всѣ они охотно на то согласились, и мнѣ по счастію удалось показать имъ всё-и-всё въ саду въ наилучшемъ видѣ и онымъ такъ ихъ очаровать, что вицъ-губернаторъ всѣмъ былъ очень доволенъ и расхвалилъ мой садъ въ-пухъ; я же наиболѣе былъ тому радъ, что своякъ его г. Юшковъ случился человѣкъ со свѣдѣніями и охотникъ до экономіи и до всего любопытнаго и хорошаго: почему и свели мы съ нимъ тотчасъ знакомство. По возращеніи изъ саду, засѣли они играть въ карты, а мы, всѣ прочіе, начали галанить и табалу бить. Наконецъ, и уже по наступленіи ночи, пріѣхалъ и нашъ директоръ г. Юницкой съ своимъ племянникомъ и остановился тутъ же во дворцѣ. Всѣ мы тутъ ужинали и разошлись уже послѣ полуночи. Между тѣмъ пріѣхали и ко мнѣ гости: зять мой съ дочерью и г. Албычевъ, Михаилъ Николаевичѣ, и которыхъ нашелъ я уже спящими. Симъ образомъ начало нашего ярмоночнаго празднества началось хорошо, и все было смирно и ладно; что и уничтожило всѣ мои бывшія еще опасенія.

Въ слѣдующій за симъ день, въ который ярмонкѣ былъ самый съѣздъ, провели мы все утро и обѣдали во дворцѣ.

Между тѣмъ пріѣхали еще многіе изъ Тулы, и между прочими, г. Веницеевъ и помянутый головорѣзъ г. Игнатьевъ. Послѣ обѣда ѣздилъ вицъ-губернаторъ по городу съ визитами я между тѣмъ съ квартальнымъ офицеромъ распоряжалъ и устанавливалъ приготовленный г. Хомяковымъ и привезенный изъ Тулы небольшой фейерверкъ, для пріуготовленія его къ вечеру, въ который его сжечь хотѣли. Изъ города же заѣжжалъ вицъ- губернаторъ на часокъ ко мнѣ, а по возвращеніи его во дворецъ, съѣхались всѣ мы и вмѣстѣ съ боярынями въ оный, для смотрѣнія фейрверка, который мы и сожгли, состоявшій изъ нѣсколькихъ колесъ, бураковъ и ракетъ, и оный былъ для собравшагося на ярмонку народа въ превеликую диковинку. Между тѣмъ у насъ во дворцѣ играла музыка, и было очень весело и хорошо. У меня самого было множество ярмоночныхъ гостей, и я радъ былъ, что меня уволили от ужина во дворцѣ. Отѣ множества ходьбы и хлопотъ я усталъ до чрезвычайности, но, по крайней мѣрѣ, радъ былъ, что не происходило никакихъ вздоровъ и сплетней.

На утріе насталъ у насъ самый праздникъ и самая ярмонка, который отпраздновали мы въ сей годъ веселѣе и съ множайшимъ удовольствіемъ, нежели во всѣ прежніе годы, и происходило въ оный слѣдующее. По-утру побывавъ и обѣгавъ всѣхъ гостей, вмѣстѣ съ своимъ сыномъ, былъ я у вицъ-губернатора, который былъ ко мнѣ отмѣнно ласковъ, принялъ сына моего очень хорошо и спрашивалъ, намѣрен ли онъ служить въ статской службѣ? И какъ сей сказалъ, что онъ съ тѣмъ и выпущенъ, чтобъ служить въ сей службѣ, то предлагалъ онъ ему самъ мѣсто и обѣщалъ помочь къ полученію перваго порожняго мѣста по губерніи въ Тулѣ. Потомъ ходилъ я съ директоромъ по садамъ, ловили въ каналахъ карповъ, и я измучился, бѣгая туда-и-сюда, и то за тѣмъ, то за другимъ до обѣдни. Потомъ пошли мы всѣ въ церковь, въ которой собраніе было великолѣпное, и господъ и госпожъ великое множество и служба церемоніальная, и все происходило хорошо и все ладно, и нашъ знаменитѣйшій гость былъ всѣмъ доволенъ. Между тѣмъ, во дворцѣ приготовленъ былъ превеликій обѣдъ, на который, кромѣ насъ, мущинъ, званы были и всѣ госпожи. Однако, изъ нихъ, не всѣ были. Трактаментъ задалъ г. Хомяковъ превеликій, и всѣ угощеніемъ его были довольны. Послѣ обѣда же были танцы; но вицъ-губернаторъ собрался скоро ѣхать. Я звал-было его къ себѣ на ужинъ, и чтобъ ему остаться еще ночевать. Однако, онъ не остался, и наконецъ поѣхалъ, а съ нимъ и главные гости. На умѣ у всѣхъ у нихъ было завесть тутъ превеликую игру, но игроки не всѣ съѣхались, и за тѣмъ остановилось дѣло. Я былъ вицъ-губернаторомъ очень доволенъ. Онъ отзывался публично, что онъ нашелъ меня совсѣмъ не таковымъ, какъ ему сказали, и что со мною разстаться бы не хотѣлось. Словомъ, вышло нѣчто странное и мудреное и неожидаемое, и праздникъ сей веселѣе и довольнѣе былъ всѣхъ прежнихъ; потому что, во время онаго не было никакихъ шиканствъ и вздоровъ, не было гордости, своенравія и глупостей всякаго рода.

По отъѣздѣ, вицъ-губернатора, получили мы свободу, и намъ всѣмъ была уже своя воля. Я усталъ на смерть, спѣшилъ домой, куда нашло ко мнѣ множество гостей. Между прочими былъ и Хомяковъ, и звалъ всѣхъ насъ къ себѣ во дворецъ на ужинъ, на что всѣ мы охотно и согласились. И какъ скоро смеркалось, то всѣ съѣхались и пошелъ у насъ пиръ горою. Скачка, пляска, пѣніе, музыка, танцы, опять фейерверкъ, гулянье, смѣхи, а у пьяныхъ и самые вздоры. Однако, все было хорошо, все вольно, и крайне весело и ладно. Словомъ, всѣ и мущины и дамы, и госпожи, бывшія всѣ тутъ же, были довольны и веселы, и мы возвратились домой уже послѣ полуночи; а многіе изъ господъ, разъѣзжая по городу и весьма-и-весьма и подгуляли. Я самъ, проводивъ вскорѣ послѣ вицъгубернатора своего командира, также и Веницеева и имѣя духъ спокойный, бралъ во всѣхъ веселостяхъ соучастіе, и запрыгался и затанцовался съ молодежью.

Многіе изъ гостей г. Хомякова были еще на другой день у насъ въ Богородицкѣ, но мы ихъ уже не видали. Они всю ночь во дворцѣ пропили и проиграли въ карты, и господа откупщики и игроки нѣсколько разъ между собою ссорились, дрались, напивались, обжирались и дурачились. Но вся комедія кончилась тѣмъ, что проигрался г. Чебышевъ, а въ выигрышѣ остался тотъ, о комъ никто не думалъ и не гадалъ, какой-то г. Бѣляевъ, экзекуторъ. Но ввечеру какъ от него, такъ и от меня всѣ гости разъѣхались, и у насъ все утихло.

Вскорѣ послѣ сего ярмоночнаго торжества, чуть-было не впалъ я въ искушеніе и не разстался съ своею тамбовскою деревнею. Господа Рахмановы давно уже убѣждали меня просьбою, чтобъ имъ ее продать. Какъ я на то не слишкомъ соглашался, то предлагали они мнѣ, не соглашусь ли я имъ ее промѣнять на имѣющуюся у нихъ въ Епифанскомъ уѣздѣ деревню. Симъ смутили они меня до чрезвычайности, и такъ, что оба мы съ сыномъ на семъ камнѣ претыканія хорошохонько-было не поскользнулись. Великая отдаленность нашей тамбовской деревни и неспособность частой ѣзды въ оную, а сверхъ того, и самое чрезполосное тамъ владѣніе земли, а напротивъ того, близкость Рахмановой деревни, особенное владѣніе землями и доброта оныхъ, съ прочими выгодами, были намъ къ тому побужденіемъ. Словомъ, мы совсѣмъ были къ тому наклонны, и посылали даже человѣка деревню осматривать, который и привезъ къ намъ абрисъ всей ихъ дачи и описаніе дворовъ и жителей, и насказалъ намъ столько объ ней хорошаго, что затѣвали дѣйствительно приступить уже къ обмѣну, и оставалось только за тѣмъ, чтобъ самимъ съѣздить и оную осмотрѣть, но и къ сей ѣздѣ назначенъ былъ уже день, и мы собрались-было уже совсѣмъ туда ѣхать, какъ пекущемуся о благѣ нашемъ Промыслу Госдодню благоугодно было вдругъ остановить насъ въ семъ предпріятіи и, не допустивъ насъ до сей ѣзды, разрушить всѣ наши замыслы и отвлечь, насъ от великой ошибки и погрѣшности, о которой мы послѣ очень много, но тщетно тужить бы стали. Мы хотѣли- было уже садиться въ карету и ѣхать, но вдругъ, и совсѣмъ неожиданно, пріѣзжаютъ къ намъ такіе гости, для угощенія которыхъ принуждены мы были остановиться. Между прочими, случился быть съ ними и прежній нашъ исправник и мой другъ Николай Сергѣевичъ Арсеньевъ. Сей не успѣлъ услышать, куда и за чѣмъ мы хотѣли ѣхать, какъ сказалъ мнѣ: «воля твоя, дядюшка (такъ онъ меня всегда величалъ), и ты какъ изволишь, а я, искренно любя васъ, не совѣтовалъ бы вамъ входить въ сіе дѣло. Деревню сію я коротко знаю, и все, относящееся до ней, мнѣ извѣстно, и потому могу васъ увѣрить, что вы ошибетесь и промѣняете ястреба на кукушку!» Сіе удивило насъ обоихъ съ сыномъ и побудило у него пораспросить обо всемъ, что ему объ ней извѣстно, и онъ намъ насказалъ столько всякой всячины и столько худаго, и не только невыгоднаго, но даже и самого опаснаго объ ней, что у насъ тотчасъ прошла охота ее себѣ вымѣнивать; и мы, поблагодаривъ его за то, въ тотъ же день всѣ мысли о промѣнѣ семъ изъ головы выкинули, а положили остаться при томъ, чѣмъ угодно было одарить насъ Господу. И послѣдствіе времени доказало намъ, что мы очень хорошо и сдѣлали.

Около самого-жъ сего времени сдѣлана была мною и другая, хотя и не важная, но послѣ досаду мнѣ причинившая ошибка, и я, по пословицѣ говоря, «не спросясь броду, сунулся въ воду», и послѣ тужилъ о томъ. Дѣло вотъ какого было роду. Въ числѣ купленныхъ нами въ послѣдній разъ въ Москвѣ книгъ, былъ и новый тогда еще французскій романъ, извѣстный подъ именемъ «Лолота и Фанфана». Намъ съ сыномъ случилось около сего времени вмѣстѣ оный читать. И какъ онъ обоимъ намъ и слогомъ и содержаніемъ своимъ отмѣнно полюбился, то вздумалъ я его перевесть съ тѣмъ, чтобъ его напечатать; и охота къ тому припала у меня столь великая, что я на другой же день, по прочтеніи онаго, къ дѣлу сему и приступилъ и трудился надъ нимъ во всѣ праздные часы съ толикою прилежностью, что менѣе нежели въ два мѣсяца и перевелъ, пишучи прямо, набѣло всѣ четыре части сей книги. Но сего было еще не довольно. Но какъ нѣкоторыя мѣста въ оригиналѣ мнѣ не полюбились и требовали переправки, то я оныя совсѣмъ передѣлалъ и сдѣлалъ несравненно лучшими. Но что-жъ? Не успѣлъ я сію довольно-таки важную и не безтрудную работу кончить и только-что хотѣлъ переводъ свой посылать въ Москву для напечатанія на своемъ коштѣ, какъ увидѣлъ въ газетахъ, что книга сія другими уже переведена, напечатана и уже продается. Признаться надобно, что сіе было мнѣ очень досадно, и я такъ былъ тѣмъ растроганъ, что съ сего времени, заклялся, переводить романы, да и почти все другое, ибо не съ одною уже книгою случилось такое же несчастіе, и мнѣ тѣмъ было досаднѣе, что хорошая сія книга была пустяками и ничѣмъ от сочинителя изгажена и со всѣми его погрѣшностями переведена, а моя исправленная должна была остаться тщетною и осуждена на вѣкъ стоять въ моей библіотекѣ, въ манускриптѣ и ни кѣмъ нечитаемою.

Теперь, возвращаясь назадъ къ прежнему пункту времени, скажу, что мы весь почти іюнь мѣсяцъ провели мирно, спокойно и благополучно, и что рѣдкій проходилъ день, въ который бы мы не имѣли отчасти тутошнихъ, отчасти пріѣзжихъ изъ другихъ мѣстъ, или проѣзжихъ, гостей, и у насъ какъ-то очень въ сей мѣсяцъ погостилось, и нѣкоторые изъ нихъ пробывали у насъ но нѣскольку дней сряду и подавали поводы къ много-кратнымъ гуляньямъ съ ними по садамъ, увеселенію ихъ нашею музыкою, къ неоднократному, по случаю бывшихъ жаровъ, купанью въ нашей ваннѣ и къ другимъ разнаго рода увеселеніямъ. А между тѣмъ, не упускаемы были у обоихъ насъ съ сыномъ и наши литературныя и кое- какія любопытныя занятія и упражненія. Словомъ, мы не видали какъ пролетѣлъ весь сей мѣсяцъ, и были довольны.

При самомъ концѣ только сего мѣсяца, встревоженъ я былъ присланною ко мнѣ изъ Тулы запискою о томъ, чтобъ мнѣ пріѣхать въ оную. Удивился я тому и не понималъ, за чѣмъ бы такимъ меня туда призывали? Но какъ ослушаться было не можно, то принужденъ былъ, оставя все, опять сей путь предпріять. Но какъ же удивился, узнавъ, по пріѣздѣ моемъ туда, что спрашивали меня совсѣмъ почти для бездѣлицы, и единственно для того, чтобъ поговорить со мною еще кое-что о производившемся у насъ строеніи проклятой нашей большой каменной ранжереи. Итакъ, не пробылъ я тогда въ Тулѣ болѣе однихъ сутокъ, а повидавшись раза два съ Юницкимъ и просидѣвъ вечеръ у друга своего любопытнаго г. Запольскаго, потомъ переночевавъ у г. Сухотина, у котораго я въ сей разъ останавливался, пустился опять въ обратный путь и въ тотъ же день къ своимъ въ Богородицкъ возвратился.

Не успѣлъ я пріѣхать, какъ вслѣдъ почти за мною въѣхалъ на дворъ и прежній мой командиръ Николай Сергѣевичъ Давыдовъ на возвратномъ своемъ пути изъ Епифани, куда онъ съ женою своею ѣздилъ для богомолья. Я былъ очень ему радъ и, помня всѣ его ко мнѣ ласки и самыя благодѣянія и одолженія, старался его всячески у себя угостить, а на другой день съ женою и съ дѣтьми своими проводилъ его въ Ламки къ моему зятю. Онъ служилъ въ сіе время въ Калугѣ и былъ предсѣдателемъ въ одной изъ полатъ тамошнихъ.

Но симъ и окончу я кстати съ концомъ іюля и сіе письмо мое, сказавъ вамъ, что я есмь вашъ, и проч.

(Ноября 2 дня 1812 года, въ Дворениновѣ).

Письмо 275.

Любезный пріятель! Во все теченіе августа мѣсяца не произошло со мною ничего особливаго и такого, о чемъ бы стоило труда упомянуть. Все шло у насъ хорошо и тихо и мирно. Разъѣздовъ кое- куды въ гости и угощеній у себя было довольно; а достопамятно было только то, что въ половинѣ сего мѣсяца былъ у насъ столь сильный морозъ, что повредилъ собою многія произрастенія и всѣ гречихи. Что касается до моихъ упражненій, то состояли они наиболѣе въ читаніи книгъ и переводѣ помянутой уже мною книги. Такимъ же точно образомъ прошла въ мирѣ и тишинѣ и вся первая половина сентября мѣсяца, и особливость была только та, что пришолъ къ намъ слухъ, что командиръ мой г. Юницкой хочетъ иттить въ отставку и подалъ будто бы уже о томъ челобитную. Я дивился тому и не хотѣлъ вѣрить. Но какъ слухъ о томъ подтвердился, то вздумалось мнѣ, пользуясь его благосклонностью, выпроситься еще разъ съѣздить къ себѣ на нѣсколько дней въ деревню. И какъ онъ мнѣ въ томъ не отказалъ, то въ половинѣ сего мѣсяца и полетѣлъ я туда, взявъ опять съ собою одного только моего сына, куда на другой день и еще за-свѣтло и пріѣхали.

Къ ѣздѣ сей побуждало насъ все еще продолжающееся опасеніе, чтобъ не потерять мнѣ какимъ-нибудь образомъ своего мѣста; и намъ хотѣлось мало-по-малу поприготовлять въ деревнѣ все нужное для будущаго своего жительства, дабы, при внезапной смѣнѣ, пріѣхавъ въ деревню, не претерпѣвать въ чемъ-нибудь нужду. Слухъ о хотѣніи итти въ отставку нашего директора заставливалъ меня помышлять и о себѣ и увеличивалъ мое опасеніе. Итакъ, хотѣлось намъ воспользоваться тогдашнимъ осеннимъ и свободнымъ уже от полевыхъ работъ временемъ и что-нибудь въ деревнѣ сдѣлать.

По пріѣздѣ своемъ въ оную, нашли мы маленькіе хоромцы свои въ разстройстве. Плотники начали, уже производить въ нихъ кое-какія передѣлки, а печники уже пришли и хотѣли класть печи. Но какъ бы то ни было, но мы принуждены были въ оныхъ от случившагося тогда холода искать себѣ убѣжища, ибо старые большіе хоромы уже такъ обветшали, что въ нихъ не можно было никакъ жить. Итакъ, пользуясь одною цѣлою печкою, расположились мы сами жить въ предспальникѣ, а людей помѣстили въ спальнѣ, и какъ обжились, то было намъ довольно тепло и покойно. Мое первое дѣло въ сей пріѣздъ было то, чтобъ обходить съ сыномъ моимъ всю нашу усадьбу и подумать съ нимъ и поговорить, гдѣ и что намъ бы тогда сдѣлать. Моя главнѣйшая забота, кромѣ переправки хоромецъ, была о томъ, чтобъ для будущаго житья въ деревнѣ запастись заблаговременно молодою и такою вблизи двора рощицею, которая могла бы насъ довольствовать грибами, ибо обѣ прежнія разрослись уже такъ велики, что въ нихъ грибовъ уже давно ничего не родилось. Мы назначали подъ рощицу сію цѣлую десятину пашенной и прикосновенной къ старой загуменной рощѣ земли. И какъ избѣгая монотоніи, не хотѣлось мнѣ садить ее по старинному обыкновенію длинными и поперечными рядами, а, полюбивъ аглинскіе натуральные сады, обоимъ намъ хотѣлось насадить ее такимъ образомъ, чтобъ она походила болѣе на натуральный лѣсокъ, нежели на саженную рощу, и могла бы со временемъ составить нѣкоторый родъ маленькаго парка или увеселительнаго придворнаго лѣсочка, могущаго не только довольствовать насъ грибами, но и доставлять намъ удовольствіе въ прогулкахъ по оной, — то и принялся я тотчасъ дѣлать ей планъ и прожектировать, гдѣ быть въ ней лѣснымъ кулигамъ, и гдѣ и какимъ полянкамъ и лужайкамъ, и въ первый еще день успѣлъ не только оный сочинить, но и назначить всѣ кулиги и и полянки въ натурѣ, обтыкавъ ихъ ивовыми вѣточками. А какъ между тѣмъ собраны были и всѣ крестьяне съ ихъ женами, то на другой день и приступили мы къ садкѣ деревьевъ въ немъ, выкапывая оныя кое-гдѣ въ усадьбѣ и привозя изъ лѣса; и въ два дни почти всю ее на первый случай понаметали оными.

Итакъ, 19 сентября 1791 года былъ достопамятенъ тѣмъ, что нынѣшній мой такъ много меня увеселяющій паркъ получилъ въ сей день первое свое основаніе.

Кромѣ сего, и почти нечаянно, вздумалось намъ, вмѣсто предпринимаемаго- было чищенія нагорной сажелки, запрудить и сдѣлать себѣ еще одинъ прудъ по конецъ нашей новой рощи и употребить къ тому весь собранный народъ, и мы потрудились надъ дѣломъ симъ съ такою прилежностью, что и кончили оное со всѣмъ, не болѣе какъ въ теченіе трехъ дней. Сіи были два главныя дѣла, которыя сдѣлали мы въ сей нашъ пріѣздъ въ деревню. Но кромѣ сихъ не преминулъ я кое-что сдѣлать и въ садахъ своихъ. Я высадилъ изъ питомника (sic) своего всѣ поспѣвшія къ пересадкѣ яблонки и грушки въ свой полевой садъ, а на клину насадилъ самыя тѣ вишни, которыя составивъ почти дѣльный вишенный лѣсокъ, довольствуютъ нынѣ меня множествомъ плодовъ своихъ. Также сдѣлали мы планъ и проектъ и своему храму уединенія, существующему и понынѣ.

Наконецъ, проводивъ въ сей разъ не болѣе семи дней въ своей деревнѣ и въ теченіе оныхъ повидавшись съ пріѣзжавшимъ къ намъ молодымъ нашимъ сосѣдомъ, Иваномъ Александровичемъ Ладыженскимъ и потазавъ хорошенько ближняго своего сосѣда Андрея Михайловича за дурное его поведеніе, котораго на — силу — на — силу мы дождались бывшаго и въ сей разъ въ отлучкѣ, — 25 числа сентября пустились въ обратный путь и, повидавшись въ Тулѣ съ г. Юницкимъ, 26 числа возвратились въ Ламки, гдѣ нашли всѣхъ своихъ, а въ послѣдующій за тѣмъ день пріѣхали и въ Богородицкъ и нашли все въ порядкѣ.

Теперь достопамятно, что и въ сей разъ не успѣлъ я возвратиться изъ своего путешествія, какъ принесли ко мнѣ съ почты опятъ пакетъ изъ Экономическаго Общества, котораго я всего меньше, ожидалъ.

Присланіе сего письма и новая сія задирка, возбудивъ меня изъ прежняго моего молчанія, вперило охоту и къ соотвѣтствованію на оное. Мнѣ казалось, что будетъ слишкомъ уже грубо и неучтиво, если я и сіе письмо оставлю безъ отвѣта, и потому со второю же почтою отправилъ я къ нимъ письмо слѣдующаго содержанія.

Симъ письмомъ окончилась въ сей годъ вся моя съ Экономическимъ Обществомъ переписка, ибо съ сего времени по самое окончаніе года не получалъ я ни одного письма, равно какъ и от себя ничего не посылалъ. Причиною, тому съ моей стороны были не столько дѣйствительные недосуги, сколько простылость моего жара и прежней охоты къ писанію, не приносящему никакой дальней пользы, а могущему только наводить труды и убытки. Итакъ, прошелъ цѣлый годъ, что я не посылалъ въ Общество никакихъ сочиненій, а такимъ же образомъ не хотѣлъ я слишкомъ спѣшить и въ предбудущія времена, и тѣмъ паче, что не было у меня никакихъ отмѣнно хорошихъ матерій для сообщенія.

Теперь, возвращаясь къ прежнему, скажу, что начало мѣсяца октября достопамятно было тѣмъ, что 7 числа онаго совершилось мнѣ 53 года от рожденія и начался 54; также, что около самаго, сего времени кончилъ переводъ небольшой нѣмецкой біографической книжки, подъ заглавіемъ «Жизнь Корнфикса, графа Улфелда». Малочисленность на нашемъ языкѣ біографическихъ книгъ побудила меня къ сему предпріятію въ томъ мнѣніи, чтобъ ее напечатать. Однако-жъ, и сія книжка у меня и понынѣ еще въ манускриптѣ. Разныя обстоятельства не допустили еще меня отдать ее въ печать, хотя бы она того и стоила.

Самое начало моего 54 года ознаменовалось тою особливостью, что оба мы съ сыномъ начали переводить по книгѣ: я — французскій романъ «Зелію», а онъ еще въ первый и едва ли не въ послѣдній разъ французскую же книжку, подъ названіемъ «Платоническое супружество». Но предпріятія обоихъ насъ были какъ- то неудачны: я едва только перевелъ половину своей книги и принужденъ былъ перестать, узнавъ, что она уже переведена другими и напечатана; а онъ переводъ свой хотя и кончилъ и оный вышелъ довольно хорошъ, но сколько разъ не испытывалъ отдавать его въ печать,но все какъ-то не удавалось; почему обѣ сіи книги и понынѣ у насъ хранятся въ манускриптѣ, и мой переводъ достопамятенъ только тѣмъ, что переводилъ я сію книгу прямо на-бѣло, не переправляя ни одного слова.

Другая достопамятность, случившаяся съ нами при началѣ сего моего, года была та, что 12 числа октября имѣли мы удовольствіе угощать у себя совсѣмъ неожидаемаго, но пріятнаго гостя. Былъ то пріятель мой и издаватель моего «Экономическаго Магазина», Николай Ивановичъ Новиковъ. Сей именитый и всей Россіи въ сіе время довольно извѣстный человѣкъ проѣзжалъ тогда изъ Москвы по какимъ-то дѣламъ своимъ ⁹⁾ въ степь, и мимоѣздомъ заѣхалъ ко мнѣ, и у меня ночевалъ. Я небывалому еще никогда у себя гостю сему былъ очень радъ и постарался угостить его всячески.

Третьею достопамятностью самаго сего пункта времени можно было почесть полученное нами, и всю Россію не столько огорченіемъ, сколько радостью поразившее извѣстіе о странной кончинѣ князя Потемкина, игравшаго въ свое время толь великую ролю въ нашемъ отечествѣ.

День имянинъ моихъ провели мы очень весело и хорошо. Мы праздновали оный по-прежнему обыкновенію, и кромѣ собственнаго моего семейства, состоявшаго въ сіе время въ 10 особахъ, а именно: 8 человѣкъ моихъ родныхъ и двухъ живущихъ у насъ, для наукъ, мальчиковъ: Семена Васильевича Тутолмина и Петра Ивановича Лисенка, были у меня и всѣ городскіе, а ввечеру прогремѣла и музыка, и молодежь попрыгала и потанцовала.

Чрезъ день послѣ того наступила у насъ тогда и зима, и съ самаго начала довольно холодная. И какъ оная всѣмъ нашимъ надворнымъ работамъ положила предѣлъ, то всю достальную часть мѣсяца октября провели мы съ сыномъ болѣе въ литературныхъ и кабинетныхъ своихъ занятіяхъ; и не было ничего особливаго, кромѣ того, что 28 числа сего мѣсяца дочери моей Настасьѣ совершилось ровно 18 лѣтъ от ея рожденія, и она была тогда въ наилучшемъ цвѣтѣ своей юности.

Мѣсяцъ ноябрь былъ довольно достопамятенъ для меня многими и разными происшествіями, и самое уже первое число онаго памятно мнѣ тѣмъ, что мы были въ оное на освященіи церкви въ Волковѣ у госпожи Бакуниной, гдѣ было множество нашей братіи дворянъ, и угощеніе большое. Непосредственно почти за симъ повозмутили духъ мой, съ одной стороны — носящаяся молва, что г. Бобринской; для котораго, какъ извѣстно было намъ, готовились наши волости, якобы освобожденъ из-подневоли, въ которой онъ за шалости свои содержался, и что ему волости наши отдаются во владѣніе. Съ другой стороны носился слухъ, что вскорѣ отнимется от насъ нашъ намѣстникъ и опредѣлится къ намъ другой. Какъ оба сіи случая долженствовали имѣть и на мою судьбу великое вліяніе, то нельзя было, чтобъ не трогали они меня и не смущали бывшее до того спокойствіе моего духа. Къ тому-жъ, присовокупись тогда новая досада и на Варсобнна, ѣздившаго въ Тулу и вновь что-то такое тамъ командиру моему на меня напутавшаго; и сей легкомысленный хохолъ (какъ я всегда сего малороссіянина въ досадѣ называлъ) опять на меня носъ свой вздернулъ и нѣкоторыми письмами своими растрогалъ чрезвычайно.

Посреди сихъ для меня непріятностей, имѣлъ я и чувствительное удовольствіе узнать и слышать, что книжку сочиненія моего «Чувствованія христіанина при началѣ и концѣ каждаго дня въ недѣли» не только всякіе люди, но и самые архіереи читаютъ съ удовольствіемъ и съ великою похвалою объ ней отзываются. Одинъ молодой, добрый, умный и нами очень любимый тамбовскій дворянинъ, по имени Михайло Максимовичъ Солнцевъ, пріѣзжавшій къ намъ около сего времени, увѣрялъ меня въ томъ, какъ самовидецъ, и сіе польстило очень моему самолюбію.

Другое удовольствіе имѣли всѣ мы въ исходѣ сего мѣсяца от того, что замужняя дочь моя Елизавета разрѣшилась опять благополучно от своего бремени и произвела на свѣтъ самого того единственнаго своего сына, а моего внука Николая, которымъ утѣшаемся мы еще и понынѣ, видя его порядочно служащаго въ кирасирскихъ полкахъ офицеромъ. Впрочемъ, въ особливости достопамятенъ былъ сей мѣсяцъ для меня тѣмъ, что въ теченіе онаго возобновилась или паче возродилась во мнѣ склонность къ электрицизму, доставившая послѣ мнѣ столь много пользы и пріобрѣтшая даже самую мнѣ съ сей стороны славу. Любя и уважая особенно всю ту часть физики, которая до сего предмета относится, и смастеривъ еще при началѣ жительства моего въ Богородицкѣ наипростѣйшую и съ великими еще несовершенствами сопряженную электрическую машину, не только занимался я тогда ею, но писалъ даже объ ней въ «Экономическомъ своемъ Магазинѣ». Но какъ машина сія въ бывшій пожаръ у меня съ прочими вещами сгорѣла, то съ самаго того времени почти вовсе я симъ предметомъ не занимался; а въ сей мѣсяцъ проснулась опять и такъ увеличилась и воспламенилась сія моя склонность и охота, что мнѣ от ней уже и отстать не хотѣлось. и оба мы съ сыномъ моимъ почти ежедневно ею заниматься начали.

Поводъ къ тому подалъ намъ совсѣмъ нечаянный и неожидаемый случай. Одному, живущему у г. Хомякова и знакомому нѣмчанину винокуру Грунту случилось гдѣ-то достать себѣ маленькую и особаго устроенія настольную электрическую машинку; и какъ она у него худо дѣйствовала, или паче онъ не умѣлъ съ нею обходиться, то и прислалъ онъ ее ко мнѣ съ просьбою, чтобъ ее привесть въ порядокъ, и съ тѣмъ, чтобъ она у меня хоть нѣсколько времени и погостила. Я очень былъ ей радъ, и хотя была она такого устроенія, какого мнѣ видать еще не случалось, но какъ оба мы съ сыномъ имѣли предъ тѣмъ случай начитаться очень много въ достатыхъ нами новыхъ книгахъ вообще о электрицизмѣ и дѣйствіяхъ онаго въ натурѣ, а особливо при врачеваніи имъ разныхъ болѣзней и имѣли уже обо всемъ достаточное понятіе, — то не великаго труда намъ стоило привесть машинку сію въ порядокъ, исправить ея недостатки и сдѣлать къ дѣйствію способною. Но сего было еще не довольно. Но мы, пользуясь довольно изряднымъ ея дѣйствіемъ, стали тотчасъ затѣвать и придумывать разныя увеселительныя штучки и утѣшать ими себя и всѣхъ прочихъ, кому у насъ бывать случалось; а придѣлавъ къ ней большой штативъ, стали испытывать и врачебныя дѣйствія эликтрицизма и лѣчить онымъ разныя и кой-какія болѣзни. И какъ и самые первые опыты были намъ весьма удачны, и успѣхи превосходили даже самое наше ожиданіе, то сіе прилѣпило насъ еще болѣе къ машинѣ и подало поводъ заниматься ею ежедневно.

Между сими происшествіями нечувствительно прошелъ и весь ноябрь мѣсяцъ, котораго въ половинѣ была такая оттепель и такіе проливные дожди, что зима наша сошла от нихъ совершенно и сдѣлалась почти самая половодь. Однако, скоро опять начало морозить, и въ началѣ декабря напалъ вновь снѣгъ и сдѣлалась уже зима совершенная.

Начало мѣсяца декабря ознаменовалось у насъ бывшею опять самаго перваго числа переоброчкою земель. Начальнику моему восхотѣлось и въ сей разъ самому производить оную, и онъ пріѣхалъ для сего къ намъ еще наканунѣ сего дня; и сперва, будучи клеветниками надутъ, не хотѣлъ на меня смотрѣть и глядѣть; но скоро опять было у насъ съ нимъ ни лой, ни масло, и мы тотчасъ начали съ нимъ въ реэстрахъ земляныхъ отмѣчать кому какое звено отдать, безъ дальней переторжки, и развѣсили ее по сучкамъ такъ много, что въ послѣдующій день, въ который была самая торговля, производилась она почти только для проформы и до порядочнаго торга почти не доходило. Однако, все кончилось какъ-то хорошо и всѣ остались съ удовольствіемъ и Варсобину со всѣми его шилничествами не удалось ничего сдѣлать; онъ ни въ чемъ не успѣлъ, а досадилъ только многимъ. Послѣ торга угощаемы были всѣ пріѣзжіе дворяне обѣдомъ, и столъ былъ превеликій, и господа пропировали тутъ во весь день, и все шло хорошо и несравненно лучше, нежели я думалъ и ожидалъ. Въ наступившій потомъ день, директоръ собрался по-утру от насъ уѣхать въ Тулу, и выѣхалъ какъ скоро ободняло. Князь-городничій нашъ, по обыкновенному своему шильническому подляжничеству и раболѣпству, зазвалъ его къ себѣ на завтракъ. Меня уговорили проводить его до онаго, гдѣ будучи не могъ я довольно насмотрѣться и надивиться тому, какъ князь старался его улещивать и угощать. Это была сущая комедія и настоящее канальство.

Не успѣли мы сіе дѣло кончить и освободиться, какъ принялись мы опять за электризованье и за прочія свои литературныя упражненія. Но около половины сего мѣсяца писано было ко мнѣ от вицъ-губернатора, чтобъ поспѣшилъ я привезть въ Тулу деньги. А какъ я и самъ уже готовился ихъ туда отвозить, то, не долго думая и отправился я съ ними въ сей губернскій городъ и остановился въ сей разъ у Пастухова въ домѣ, гдѣ всегда было мнѣ покойнѣе и вольнѣе стоять, нежели въ другихъ мѣстахъ.

Въ Тулѣ, въ сей пріѣздъ, не случилось со мною ничего особливаго. Я сдалъ на другой день въ казенную полату свои деньги, повидался съ г. Юницкимъ, искупилъ что было [нужно] и, препроводивъ вечеръ въ любопытныхъ разговорахъ съ бывшими у хозяина гостями, пустился я по-утру на другой день въ путь и возвратился благополучно назадъ въ свое мѣсто.

Мое первое дѣло было, по возвращеніи изъ Тулы, помышлять съ сыномъ моимъ о томъ, какъ бы намъ смастерить самимъ для себя электрическую машину, ибо имѣющуюся у насъ требовалъ винокуръ Грунтъ обратно. Стеклянный пузырь, или шаръ, у насъ уже находился. Онъ былъ, хотя не нарочно для машины дѣланный, а назначаемый для фонаря; но мы находили, что можно было по нуждѣ употребить оный и на машину. Но какъ оба мы съ сыномъ никогда машинистами не бывали, то для обоихъ насъ были важные вопросы, какъ оный утвердить на оси; также какимъ манеромъ сдѣлать для него станокъ, какъ придѣлать подушечку, какой и изъ чего сдѣлать кондукторъ, на чемъ его утвердить въ недостаткѣ стеклянныхъ столбиковъ, и какъ и изъ чего смастерить ударятельную или такъ называемую Лейденскую банку, и прочее. Но охота, любопытство и догадливость чего-и-чего произвесть не могутъ! Не успѣли мы начать о сихъ предметахъ помышлять, какъ и повстрѣчались съ нами мысли, показующія простѣйшій путь къ достиженію желаемаго. Послѣдуя онымъ, и начали мы, при помощи столяра, кузнеца и слесаря, производить все, что надобно было; и намъ удалось въ немногіе дни смастерить для себя хотя наипростѣйшаго и совсѣмъ особаго устроенія, но крайне малоцѣнную и такую машину, которою мы на первый случай, были очень довольны.

Она не производила хотя такого сильнаго дѣйствія, какое производятъ обыкновенныя, съ плоскимъ стекляннымъ кругомъ и хорошими машинистами дѣланныя машины, но дѣйствіе ея было весьма умѣренное. Но для насъ слишкомъ сильнаго дѣйствія, а особливо для врачеванія электрицизмомъ разныхъ болѣзней, было и не надобно. И потому мы и не гнались уже за большимъ, а радовались тому, что удалось намъ смастерить ее самимъ безъ всякаго вспоможенія от машиниста, и что обошлась она намъ вся такъ дешево, что мы едва ли десятую долю употребили на нее денегъ, въ сравненіи съ цѣною покупныхъ и самаго меньшаго рода машинъ. Кромѣ того, въ особливости доволенъ я былъ тѣмъ, что удалось мнѣ выдумать столь простое и нехитростное устроеніе оной, что всякому, нашему брату дворянину, самому можно у себя такія же дѣлать, если только есть у него столяръ и сколько-нибудь смыслящій слесарь. Но что всего лучше, то удалось мнѣ придѣлать къ ней подушечку, о которую стекло терётся такимъ особливымъ образомъ, что можно въ одинъ мигъ перемѣнять позитивное машины дѣйствіе въ негативное, а сіе обратно превращать въ позитивное. Слѣдовательно, таже самая машина могла производить оба помянутыя и совсѣмъ другъ другу противоположныя дѣйствія, къ чему и наилучшія тогдашнія продажныя машины были неспособны, а для негативнаго дѣйствія требовалась совсѣмъ другая и особеннаго устроенія машина.

Не могу изобразить, сколь великое удовольствіе оба мы съ сыномъ имѣли въ тотъ день, когда испытывали мы въ первый разъ дѣйствіе нашей машины, и когда увидѣли, что она, будучи и не совсѣмъ еще отдѣлана, въ состояніи уже была производить изъ кондуктора искры. Истинно, если-бъ кто насъ подарилъ какимъ большимъ подаркомъ, то едва-ль бы мы столько тому обрадовались, какъ полученному въ домогательствѣ нашемъ помянутому успѣху. Оный воспламенилъ въ насъ еще болѣе охоту и рвеніе къ скорѣйшему ея отдѣлыванію и къ снабденію ея всѣми нужными потребностями, а особливо разными инструментами, необходимо надобными при лѣченіи машиною разныхъ болѣзней, изъ которыхъ посчастливилось мнѣ нѣкоторые совсѣмъ вновь самому выдумать и тѣмъ усовершенствовать свою машину.

Не успѣли мы ее окончить и къ лѣченію ею болѣзней сдѣлать ее способною, какъ и начали мы испытывать дѣйствіе ея надъ нѣкоторыми больными и недомогающими от разныхъ болѣзненныхъ припадковъ. И какое же неизъяснимое удовольствіе имѣли мы, получивъ и при первыхъ опытахъ тому успѣхи, превосходящіе даже самое наше чаяніе съ ожиданіемъ. Не одному, а нѣсколькимъ помогли мы от глазныхъ болѣзней, другимъ от головной боли, и т. д.; но никто насъ такъ не обрадовалъ и не удивилъ, какъ старикъ нашъ гошпитальный надзиратель. Сему бѣдняку случилось пораженному быть легкимъ ударомъ паралича. И какъ мы, о томъ въ самый тотъ же день узнавъ, спѣшили испытать надъ нимъ дѣйствіе своей машины, то и были такъ счастливы, что въ тотъ же самый день ему и помогли и возстановили по прежнему его здоровье, и чему не что иное, какъ скорость лѣченія и незапущеніе сей болѣзни было причиною.

Между тѣмъ, какъ все сіе у насъ происходило и мы съ своею машиною возились и занимались, начиналось чрезъ посредство зятя моего опять небольшое дѣльцо, относящееся до дочери моей Настасьи и ея замужества. Нѣкто изъ зарайскихъ помѣщиковъ, изъ фамиліи господъ Квашниныхъ, знакомый родственницы зятя моего, княгини Крапоткиной, имѣлъ на нее виды. И какъ намъ хотѣлось его, а ему ее узнать, то сіе и подало поводъ къ пріѣзду его къ намъ незадолго до праздника Рождества Христова, вмѣстѣ съ сестрами своими, и я съ нимъ познакомился. Со всѣмъ тѣмъ, изъ свиданія сего ничего еще тогда не вышло и ни какого формальнаго сватовства начато еще не было.

Къ празднику Рождества Христова съѣхались и собрались въ кучку ко мнѣ всѣ мои ближайшіе родные, и я, будучи окруженъ ими, провелъ праздникъ сей вмѣстѣ съ ними довольно весело. А что всего лучше, то всѣ мы были около сего времени веселы, здоровы и спокойны духомъ. Кромѣ своихъ родныхъ, посѣтили насъ въ сей день, многіе изъ городскихъ нашихъ друзей и знакомыхъ. Князя же, городничаго нашего, не было въ сіе время дома, а онъ, — оставя у насъ обѣихъ своихъ княжонъ, ѣздилъ съ женою своею въ Москву. И какъ къ вечеру набралось у насъ народа довольно, то, повеселивъ ихъ сперва своею машинкою и разными увеселительными электрическими игрушками, созвали потомъ музыкантовъ и подъ звукъ ихъ музыки таки-довольно потанцовали и весь вечеръ провели весело.

Что касается до достальныхъ дней сего года и первой половины нашихъ Святокъ, то провели мы хотя и сіи дни хорошо, однако, не совсѣмъ по-святошному и не слишкомъ весело. Причиною тому были столкнувшіеся кое-какіе недосуги и дѣлишки по деревнямъ, занимавшіе меня хлопотаніями и писаніемъ писемъ и другихъ нужныхъ бумагъ, по случаю пріѣзжавшихъ ко мнѣ степныхъ мужиковъ. Однако, рѣдкій вечеръ проходилъ, чтобъ у насъ кого не было. Въ одинъ изъ оныхъ приводилъ ко мнѣ нашъ лѣкарь одного пріѣзжаго къ нему учителя, живущаго у г. Грекова и родомъ изъ Саксоніи, прозывающагося Яномъ, съ которымъ, какъ съ свѣдущимъ и любопытнымъ человѣкомъ, не могъ я во весь вечеръ довольно наговориться. И о чемъ и о чемъ мы съ нимъ ни говорили! А въ другой вечеръ заѣхалъ къ намъ и ночевалъ у насъ совсѣмъ неожиданный гость, нашъ бывшій прежній губернаторъ Матвѣй Васильевичъ Муромцовъ, ѣхавшій тогда въ Москву лѣчиться от страшной ипохондріи, которою онъ мучился.Съ нимъ также были у насъ безконечные обо всемъ разговоры, и я показывалъ ему, какъ любопытному и любящему всякія художества человѣку, свою машину, и она ему такъ полюбилась, что онъ сдѣлалъ ей честь и самъ на ней полѣчиться.

А 27 числа доставилъ намъ съ сыномъ возвратившійся изъ Москвы человѣкъ нашъ, посыланный туда съ каретою для передѣлки, безконечное удовольствіе, привезя съ собою намъ опять цѣлую партію новыхъ книгъ и разныхъ другихъ нужныхъ намъ вещей. И что-жъ это, какая началась тогда для насъ потѣха, какое перебираніе, пересматриваніе, разбираніе и читаніе! Словомъ, для обоихъ насъ было сіе лучше всякихъ святошныхъ игръ и увеселеній, и мы весь сей день и вечеръ провели съ отмѣннымъ удовольствіемъ.

Что касается до самаго послѣдняго дня сего года, то оный весь почти препроводилъ я, по обыкновенію своему, въ счисленіяхъ и счетахъ всякаго рода, и дѣлалъ изъ приходныхъ и расходныхъ книгъ особаго рода выписки и рекапитуляціи, заготовлялъ для записокъ будущаго года бумаги, и располагался вновь какъ что записывать, и всѣмъ тѣмъ сей годъ окончилъ.

Итакъ, прожилъ я сей годъ довольно хорошо и благополучно, и провели его болѣе въ разныхъ литературныхъ и любопытныхъ дѣлахъ и упражненіяхъ. Библіотека моя никогда не имѣла столь дружнаго и многова приращенія, какъ въ сей годъ. Къ ней прибавилось болѣе 300 волюмовъ, или переплетовъ книжныхъ; а чтеніе мое въ сей годъ было такъ многочисленно, что въ теченіи всего года, по запискамъ моимъ, прочтено мною до 220 книгъ. Что-жъ касается до сочиненій, то въ сей годъ занимался я ими очень немного и знаменитѣйшими изъ нихъ были «Анекдоты о князѣ Потемкинѣ». Напротивъ того, на переводы употреблено трудовъ гораздо болѣе. Болѣе же всего занимался я переписываніемъ на-бѣло нѣкоторыхъ изъ моихъ прежнихъ сочиненій и переводовъ. А не было недостатка и въ другихъ любопытныхъ упражненіяхъ, выдумкахъ, открытіяхъ и занятіяхъ.

Но симъ дозвольте мнѣ, вмѣстѣ съ заключеніемъ сего года, и сіе мое письмо кончить и сказать вамъ, что я есмь, и прочее.

(Ноября 3 дня 1812года. Дворениново).

1792 годъ. Письмо 276.

Любезный пріятель! Тысяча семѣсотъ девяносто второй годъ начали мы препровождать, находясь въ прежнемъ своемъ мѣстѣ, и по благости Господней, были всѣмъ своимъ семействомъ здоровы, а можно сказать и благополучны. Ни что въ особенности насъ не огорчало.

Я хотя и начиналъ уже стариться, сначала сего года пошелъ уже хотя 19,443-й день моей жизни, и меня хотя звали старикомъ, однако, я самъ въ себѣ не чувствовалъ еще никакой важной перемѣны и примѣтныхъ слѣдовъ слабостей, съ старостью сопряженныхъ. Шолъ мнѣ хотяшестой десяток лѣтъ, но я былъ еще свѣжъ, бодръ, здоровъ и могъ еще работать и тѣломъ, и душою. Жена моя была такова же, какъ прежде, всегда жаловалась на частые болѣзненные припадки, но также не начинала еще стариться. Большая и замужняя дочь моя, предъ недавнимъ до сего временемъ, какъ уже я упоминалъ, родила третьяго ребенка, и от родовъ не совсѣмъ еще оправилась. Она продолжала по-прежнему жить съ мужемъ и часто съ нами видѣться. Сынъ мой, сей милый и любезный мой рожденный другъ, другой я, и тотъ, съ которымъ всѣ мысли и желанія мои симпатизировали, и который составлялъ наилучшее веселіе и утѣху дней моихъ, былъ также хотя не совершенно здоровъ, и частыми своими болѣзненными припадками насъ неизреченно озабочивалъ, но около сего времени находился нарочито въ хорошемъ состояніи и дѣлилъ съ нами свое время. Обѣ мои незамужнія большія дочери, Настасья и Ольга росли, какъ кисли, и часъ-отъ-часу въ душевныхъ и тѣлесныхъ совершенствахъ возростали. Обѣ онѣ были уже совершенныя невѣсты, и я обѣими ими, а особливо склонностью ихъ къ литературѣ и музыкѣ, былъ весьма доволенъ. Меньшая дочь моя Катерина росла также, и хотя медленно, но становилась лучше. Была и она уже полуневѣстою. Что-жъ касается до моей тещи, то и сія хотя часъ- отъ-часу начинала становиться слабѣе и дряхлѣе, однако, все еще была на ногахъ, могла съ нами всюду ѣздить и съ пріятностью дѣлить время. Словомъ, все мое семейство доставляло мнѣ радость и утѣху, и я тысячу причинъ имѣлъ почитать себя счастливымъ и благополучнымъ и благодарить за то моего Господа!

Со всѣмъ тѣмъ, годъ сей начали мы не всѣ вмѣстѣ, но зятя моего съ его женою и дочери моей Настасьи не было съ нами. Сія находилась у сестры своей въ Ламкахъ, а вмѣсто ихъ были у меня мои внучаты, дочь и новорожденный сынъ моей дочери. Первая доставляла намъ уже много забавъ и утѣшенія, и мы всѣмъ семействомъ своимъ ее очень любили и не спускали ее почти съ рукъ своихъ. Кромѣ сихъ, находились при мнѣ оба ученика мои, Тутолминъ и Лисенко, да обѣ княжны Назаровы.

Впрочемъ, и самый сей первый день сего года не прошелъ безъ того, чтобъ мнѣ не заниматься своею электрическою и не совсѣмъ еще тогда отдѣланною машиною; но я всѣ праздныя минуты, оставшіяся мнѣ от посѣщенія кой-кого меня въ сей день, употреблялъ на приведеніе ее отъ-часу въ лучшее совершенство и на придумываніе кой-чего къ оной. И достопамятно, что въ самый сей день отдѣлали и пробовали мы нововыдуманный мною, вмѣсто Лейденской банки, ударятельный стаканъ; и какъ онъ удался очень хорошо, то не могли имъ довольно навеселиться. Придумалъ я также употребленіе изолированной, оловянной тарелки, для поклажи на оной всякой всячины, также и средство къ произведенію прекрасной иллюминаціи; а наконецъ, получилъ первыя мысли къ сдѣланію обманной картины. Кромѣ разныхъ затѣей съ нею, и въ сей день лѣчили мы уже и своею машиною кой-кого, и между прочими и самую мою тещу, простудившуюся въ сей день у обѣдни, по случаю бывшей великой стужи; также казначея нашего, г. Лопухина, от трясенія руки и боли въ плечѣ, и обоимъ имъ помогла она удивительнымъ и скорымъ образомъ. А таковыя и многія уже дѣлаемыя кой-кому ею вспоможенія и начинали уже мало-по-малу прославлять, и слухъ о электрическомъ и весьма удачномъ моемъ лѣченіи разноситься повсюду.

Впрочемъ, бывшій у насъ уѣздный нашъ судья г. Дьяковъ, правящій тогда городническую должность, уговорилъ меня съѣхаться съ нимъ и другими вмѣстѣ на вечеринку въ сей день къ городскому головѣ купцу Санину. Тутъ нашли мы всѣхъ нашихъ городскихъ въ собраніи, но количество ихъ было не велико. Съ ними мы тутъ сидѣли, говорили, пили чай, курили табак , лакомились всякими ягодами, а которымъ хотѣлось, тѣ пили пуншъ, вины и пиво, и прочее; и въ томъ прошелъ весь вечеръ, и увеселеній ни какихъ не было. Да и всѣ Святки сего года протекли у насъ тихо, и совсѣмъ не такъ, какъ въ прежніе годы; ибо пріѣзжихъ никого не было, а сами мы занимались болѣе учебными и любопытными упражненіями; а отъѣзжали только изъ города въ гости къ г. Албычеву, Михаилу Николаевичу, другу моего зятя и вкупѣ моему, у котораго ночуя, провелъ вечеръ очень весело, будучи утѣшаемъ шутками и издѣвками г. Ильина, Ивана Алексѣевича, заставлявшаго насъ не одинъ разъ до слезъ смѣяться. А на утріе ѣздили всѣ мы въ гости къ пріятелю нашему, г. Челищеву и женѣ его Аграфенѣ Михайловнѣ, весьма нами всѣми любимой; а от нихъ заѣзжали къ госпожѣ Бакуниной, гдѣ нашли всѣхъ хозяевъ почти больными. Однако, и тутъ провели мы вечеръ, безъ скуки, въ разговорахъ съ зятемъ ея г. Верещагинымъ; а домой отыскались мы уже наканунѣ Крещенья, гдѣ от пріѣхавшаго къ намъ съ нашей стороны г. Лисенко услышали, что простушка-племянница моя, дочь покойнаго брата моего Михайла Матвѣевича, разошлась съ повѣсою ея мужемъ, г. Бѣгичевымъ.

День Богоявленія Господня достопамятенъ былъ для насъ тѣмъ, что мы узнали впервыя дарованія и достоинствы вновь опредѣленнаго въ соборъ нашъ молодаго священника Ѳедота, который въ сей день во время обѣдни говорилъ проповѣдь. Онъ поразилъ всѣхъ насъ удивленіемъ и превзошелъ всѣ наши чаянія и ожиданія. Проповѣдь и сама по себѣ была прекрасная, но говорилъ онъ ее съ такими чувствіями и съ такими граціями, что и вся церковь возгремѣла похвалами. Однимъ только старымъ попамъ была она не весьма пріятна по причинѣ зависти. Что-жъ касается до насъ, то мы всѣ его съ сего времени очень полюбили. Онъ посвященъ былъ къ намъ изъ коломенскихъ семинарскихъ штудентовъ, былъ воспитанникомъ и ученикомъ друга моего отца Іеронима, зналъ французскій и нѣмецкій языкъ, былъ довольно ученъ и начитанъ, имѣлъ многія свѣдѣнія: а какъ при всемъ томъ, имѣлъ тихій и кроткій и очень добрый характеръ, то чрезъ короткое время послѣ того и сдѣлался намъ съ сыномъ не только наилучшимъ нашимъ собесѣдникомъ, но и сотоварищемъ въ нашихъ ученыхъ занятіяхъ, но даже и самымъ другомъ, и мы въ сотовариществѣ съ нимъ провождали весьма многіе пріятные часы и минуты.

Послѣдующій день былъ у меня прямо гостиной: ко мнѣ съѣхалось какъ-то множество гостей, и мы, по случаю дня рожденія моего вкупѣ и въ замѣнъ Святокъ, таки-довольно повеселились. И какъ многіе изъ гостей у насъ и ночевали, то ввечеру была у насъ музыка и танцы. А машинѣ моей было въ сей день отмѣнно много дѣла: во весь оный принуждена была она дѣйствовать и либо увеселять гостей, либо лѣчить больныхъ. Мы лѣчили ею очень многихъ, и умножающееся часъ-отъ-часу количество удачныхъ вылѣчекъ придавало ей отъ-часу болѣе уваженія, а меня къ ней наивяще привязывало такъ, что я въ сей день вздумалъ основать записку и вести порядочный журналъ всѣмъ лѣченіямъ и удачнымъ вылѣчкамъ, число которыхъ простиралось уже болѣе двадцати, и она производила удивленія достойныя вещи, что все, какъ легко можно заключить, производило мнѣ превеликое удовольствіе.

Кромѣ сего достопамятно, что около самого сего времени затѣвалась у госпожъ дамъ нашихъ самопроизвольная и безъ малѣйшей нужды дальняя ѣзда въ Москву и оттуда въ Ростовъ для богомолья, и въ сей день происходили у нихъ по сему предмету совѣщанія и уговоры о томъ, когда ѣхать. Я смотрѣлъ на сіе пустое и от женскихъ прихотей только происходящее предначинаніе косыми глазами, и мнѣ хотѣлось, по крайней мѣрѣ, оттянуть ѣзду сію до великаго поста; самъ же и не помышлялъ имъ сотовариществовать въ оной. Однако, разныя обстоятельства побудили меня дать наконецъ согласіе свое на то, чтобъ ѣхать въ скоромъ времени. Нетерпѣливость зятика моего къ скорѣйшему разсоренію денегъ на покупки много при томъ подѣйствовала. Къ нему прислали изъ оброчной его деревни тысячу рублей денегъ и ему хотѣлось сжить ихъ какъ-возможно скорѣе съ рукъ. Мнѣ же наиболѣе для того на сію поѣздку согласиться не хотѣлось, что увозили они от меня съ собою и моего сына и лишали меня на нѣсколько недѣль пріятнаго его сотоварищества, и согласился наиболѣе уже для того, чтобъ отказомъ своимъ не навесть женѣ моей огорченія.

Вскорѣ послѣ сего, и прежде еще ихъ отъѣзда, получили мы радостное извѣстіе о заключенномъ у насъ съ Турками въ Яссахъ мирѣ; но вкупѣ съ симъ, и другое извѣстіе, что командиръ мой собирается опять ѣхать къ намъ, для раздѣла съ винными откупщиками награбленныхъ ими на продажѣ вина денегъ, ибо въ откупѣ ихъ имѣлъ и онъ тайное соучастіе. Наконецъ, въ послѣдующій за симъ день, что случилось 13-го генваря, поѣхала жена моя съ дѣтьми въ Москву и въ Ростовъ, и мы ихъ со слезами на глазахъ проводили. Мнѣ въ особливости чувствительно было разставаться съ моимъ любезнымъ Павломъ. Слабое его здоровье и частое недомоганье наводило на меня превеликій страхъ, и я трепеталъ духомъ, чтобъ въ путешествіе сіе чего съ нимъ не сдѣлалось. Я не одинъ разъ утиралъ глаза мои при провожденіи онаго; хотѣлъ — было охотно проводить его до Ламокъ, но ожидаемый пріѣздъ господина Юницкаго меня удержалъ. Зная интриги и коварство Варсобина, казалось мнѣ, что весьма будетъ не ловко, если онъ пріѣдетъ безъ меня. Итакъ, жертвовалъ я своимъ удовольствіемъ опасенію, чтобъ бездѣлицею не подвергнуть себя какому злу. Въ Москвѣ на разныя покупки отпустилъ я хотя довольно денегъ, такъ-что числомъ простиралось до шести сотъ, но достопамятно, что книги ни одной не велѣлъ себѣ купить, и произошло сіе от того, что въ минувшемъ годѣ истратилъ я на нихъ такъ много денегъ, что въ сей разъ совѣстно мнѣ было даже самого себя, чтобъ терять на то еще множайшія.

Проводивъ своихъ въ путь, стали мы дожидаться господъ тульскихъ. Однако, ни въ тотъ, ни въ другой, ни въ третій день послѣ сего, они еще не бывали, и мы не могли ихъ никакъ дождаться. Между тѣмъ, происходили безпрерывныя требованія въ Тулу разныхъ вещей. Переслали уже множество кореньевъ, капусты, сѣна, овса; но всего еще было мало (давай еще!), и требованія были даже безстыдныя: всякому директору хотѣлось от насъ всѣмъ довольствоваться.

Наконецъ, и уже въ 4-й день, прискакали ко мнѣ, и то не они, а два неожидаемые гостя: сперва нѣкто г. Челищевъ, и къ самому обѣду; а потомъ, не-думано-не-гадано, бобриковскій мой управитель, меньшой братъ г. Верещагина, забывшій давно свою должность и небывшій у меня уже нѣсколько лѣтъ.

Оба они пріѣзжали, думая найтить уже тутъ нашихъ откупщиковъ, и льстясь надеждою, не удастся ли имъ сорвать от нихъ что-нибудь, когда станутъ они дуванъ дуванить или дѣлить нажитые откупомъ прибытки. И какъ тульскихъ господъ еще не было, то расположились они у меня, до пріѣзда ихъ, остаться. Но я имъ и рад былъ, и нѣтъ, поелику оба они были ни рыба, ни мясо, и молодцы такого разбора, что мнѣ болѣе скуки, нежели удовольствія производили. Оба они изволили у меня ночевать, поелику получено было вѣрное извѣстіе, что на утріе господа наши откупщики будутъ.

Однако, и въ сей день мы съ ними и собравшимися ко мнѣ всѣми городскими нашими ихъ съ утра до вечера ждали и дождаться не могли. Наконецъ, наступилъ уже десятый часъ, и мы заключили, что они не будутъ, и потому князь городничій нашъ поѣхалъ домой, а за нимъ разошлись и прочіе. Но мы съ г. Челицевымъ и Верещагинымъ не успѣли поужинавъ начать раздѣваться, какъ прибѣжали къ намъ изъ дворца, съ увѣдомленіемъ, что директоръ пріѣхалъ. Итакъ, ну-ка мы опять одѣваться и иттить туда, и пробыли тамъ часа два, и возвратились домой уже послѣ полуночи. Ихъ пріѣхало только двое: нашъ директоръ и г. Хомяковъ.

Послѣдующій за симъ воскресный и вкупѣ праздничный откупщицкій день препровожденъ весь почти въ веселостяхъ, и былъ для всѣхъ веселѣе, нежели я думалъ и ожидалъ. По-утру проснувшись поздно, спѣшили мы одѣваться и пойтить въ замокъ. Тамъ господа хотя поздно легли, но встали довольно рано, и тотчасъ пошли у насъ разныя дѣла; но все было хорошо и порядочно, все смирно и ладно. Симъ образомъ продолжалось покуда стали служить обѣдню, и тогда поѣхали мы всѣ въ церковь, а отслушавъ обѣдню, опять въ замокъ; и послѣ водки, ѣздилъ я съ директоромъ къ ранжереи, которую онъ еще, по отдѣланіи ея, вчернѣ не видалъ, и былъ оною доволенъ. Обѣдъ былъ въ замкѣ для всѣхъ городскихъ, но постороннихъ никого, кромѣ вышеупомянутыхъ, не было. Тутъ у господъ началось питье, но мы съ директоромъ поудалились, онъ въ спальню, а я — домой. Передъ вечеромъ ѣздили мы всѣ на островок смотрѣть гошпиталь, который мы также въ минувшее лѣто перестроивали, и его директоръ, по перестройкѣ, также еще не видалъ. Онъ былъ не менѣе имъ доволенъ. Тамъ зашли мы къ лѣкарю, пили кофей, а господа продолжали пить. Отѣ него заходили къ старику переплетчику Банніеру и пробыли почти съ часъ, пересматривая всѣ работы его вещи. Возвращаясь въ замокъ, заѣзжали мы осматривать также богадѣльню, и какъ и тутъ найдено все въ порядкѣ, то возвратились мы въ замокъ, и пошло далѣе у господъ питье и веселье. По наступленіи же ночи, потребовали пѣвчихъ, а тамъ захотѣлось и моей музыки. Въ самое продолженіе игранія оной, прискакалъ неожиданно и г. Игнатьевъ, Семенъ Ивановичъ, и тѣмъ компанія еще болѣе развеселилась, пошло прыганье, ораніе, кричаніе, пѣніе и играніе на инструментахъ духовой музыки, и не-думано-не-гадано, музыканты мои были такъ счастливы, что господа вздумали ихъ одарить, и дали имъ цѣлыхъ 25 рублей, чего они от роду своего не видывали. Игры было довольно-предовольно, и самъ директоръ нашъ даже развеселился. Наконецъ, былъ ужинъ, но послѣ онаго игра все продолжалась, и все шло весело и хорошо. Нѣкоторые изъ господъ были очень подъ куражемъ, и мы опасались, чтобъ не произошло какого вздора, однако, все шло и кончилось хорошо.

Счотъ, для котораго они пріѣхали, отложенъ былъ до послѣдующаго дня. Они, вставши по-утру, заперлись наглухо, и такъ, что не пускали никого даже и въ сѣни. Мы пріѣхали въ свое время съ Верещагинымъ, но принуждены были ѣхать обратно и пробыть все то время дома, покуда они дуванъ дуванили. По чему имъ на брата досталось, было еще неизвѣстно. Это составляло таинство недовѣдомое, а говорили иные, что награблено было столько, что досталось на всякаго тысячъ по пяти. Всѣ-то сіи денежки получены съ нашихъ волостныхъ мужичковъ, съ дозволенія директора грабить имъ ихъ, какъ хотѣли; но за то получалъ и онъ свою часть. Намъ же бы хотя спасибо сказали за то, что воровать имъ не мѣшали; однако, они и того не сдѣлали, хотя мы держали ту корову за рога, которую они доить изволили. Но, правду сказать, я съ моей стороны такъ мерзилъ прибытками сего рода, что не согласился бы принять, если бы они что и давать мнѣ вздумали.

По окончаніи дувана, впущены были, наконецъ, и мы, и тутъ пошли завтраки и питье, и кой-какія дѣла. Но лошади были готовы, и директоръ нашъ спѣшилъ къ своей госпожѣ боярынѣ женѣ. Князь звалъ насъ всѣхъ къ себѣ обѣдать. Дочери его, маленькой княжны, было въ сей день рожденье. Юницкой заѣзжалъ къ нему, а я и не подумалъ зазывать его къ себѣ. Противъ глупой гордости былъ и самъ я неуважителенъ. Князю же былъ и резонъ льстить, и смѣха достойнымъ образомъ предъ нимъ изгибаться. Ему что-то они по откупу давали за дозволеніе давать имъ волю плутовать въ городѣ, какъ хотѣли. Я и далъ ему волю угощать. Однако, обѣдать у него Юницкой не остался и поспѣшилъ ѣхать; а и я раскаявался, что остался, ибо было скучно. По счастью обѣдали рано, и я, пріѣхавъ домой, послѣ обѣда засталъ своихъ еще обѣдающихъ; а князь, послѣ меня, весь день пробылъ у купца Силичева, и пили тамъ до положенія ризъ. Симъ образомъ кончилось и въ сей разъ пребываніе г. Юницкаго въ Богородицкѣ. Въ наши волостныя дѣла входилъ онъ мало, да и то излегка, ибо на умѣ его были однѣ денежки. Варсобинъ и тутъ не могъ утерпѣть, чтобъ чего не сдѣлать и не наушничать; но, по счастью, все шло хорошо и не было ничего досаднаго.

Чрезъ день послѣ того обрадованъ я былъ полученіемъ перваго письма от моего сына, увѣдомлявшаго меня, что они до деревни нашей доѣхали благополучно и поѣхали далѣе въ Москву. Но радость моя много уменьшена была досаднымъ извѣстіемъ, что Алексинская опека наваливала на меня наконецъ опеку надъ Андреемъ Михайловичемъ и, допустивъ его испортиться, вздумала мнѣ его препоручить. Сіе меня чрезвычайно озаботило и смутило. Необходимость заставливала меня ѣхать въ Алексинъ и домой въ деревню, и ѣзда сія наводила на меня превеликую заботу. Со всѣмъ тѣмъ, сколько ни великое нехотѣніе имѣлъ я къ сей поѣздкѣ, но принужденъ былъ рѣшиться на оную. Однако, положилъ не прежде въ сей путь отправиться, какъ, отпраздновавъ напередъ приближающійся день имянинъ старушки моей тещи, которую я не инако, какъ бы родную мать всегда любилъ и почиталъ, и стеченіе обстоятельствъ сдѣлало то, что праздникъ сей былъ у насъ несравненно громче и веселѣе, нежели мы думали и ожидали. Ибо, во-первыхъ, наѣхало къ намъ множество гостей, родныхъ и постороннихъ, а сверхъ того, ни-думано-ни-гадано, явись балансёръ, равно какъ бы нарочно для сего дня въ нашъ городъ пріѣхавшій и къ намъ съ вопросомъ представшій, не угодно ли намъ посмотрѣть на его хитрости и искусство? Князь и всѣ мы охотно на то согласились и велѣли ему ввечеру приходить. Итакъ, былъ у насъ вечеръ театральный. Собраніе было нарочито большое. Музыка у насъ во весь день гремѣла, машина увеселяла, пушечка ея производила громъ, колокольная игра звенѣла, и все шло хорошо и было весело. Всѣ гости у насъ обѣдали, а многіе и ужинали, и весь сей день препровожденъ и конченъ хорошо и съ удовольствіемъ.

Я располагался — было тотчасъ послѣ праздника сего въ путь свой отправиться, но случившаяся прескверная погода принудила меня еще на день ѣзду мою отсрочить. Къ тому-жъ, хотѣлось мнѣ дождаться писемъ от моего сына, которыя и получилъ и порадовался, узнавъ, что они до Москвы доѣхали благополучно.

Но далѣе сего я не сталъ уже медлить. И какъ съ ѣздою сею сопряжены были нѣкоторыя особенныя происшествія, и она сдѣлалась мнѣ очень памятною, то и опишу ее въ подробности.

Отправился я въ сей путь уже въ исходѣ генваря, и именно 28-го числа онаго, въ 8 часовъ утра, ѣхать мнѣ было въ возочкѣ своемъ очень тепло. Я все читалъ книгу, и потому и не видалъ какъ доѣхалъ до Дѣдилова. Тутъ съѣхался я съ секретаремъ своимъ Щедиловымъ и пообѣдалъ съ нимъ вмѣстѣ. Дорога была не такъ дурна, какъ я думалъ, и мы пріѣхали въ Тулу еще въ сумерки, и мое первое дѣло было заслать на почту. У Пастухова, къ которому я присталъ, нашолъ я г. Сокольникова, и мы съ нимъ много кое-чего поговорили. Письмы московскія слугѣ моему на почтѣ не отдали, и ихъ взялся уже выручить Пастуховъ. По-утру, на другой день, поѣхалъ я на Сокольниковыхъ санкахъ и вмѣстѣ съ нимъ къ директору. Но вѣдалъ бы, не ѣздилъ. Во-первыхъ: молодая его кобыла едва-было насъ не расщелкала. Во время ѣзды нашей, гдѣ ни возьмись, людцы г. Веницеева скачутъ тройкою позади насъ, и лошади ихъ бьютъ и мчатъ, какъ вихрь. Наша кобыла ну-ка за ними; на-силу-на-силу укротили. И-то помогло уже то, что тѣ наскакали на людей и на сани; ихъ опрокинули, убили и сами повалились, и тѣмъ преградили улицу. Во-вторыхъ, директора не засталъ я дома, куда-то уѣхалъ за городъ. Итакъ, по условію, заѣхалъ я къ г. Сокольникову и у него провелъ весь день и вечеръ, и тутъ чего-и-чего мы съ симъ умнымъ и любопытнымъ человѣкомъ ни говорили! Компанію нашу пріумножилъ Пастуховъ, пріѣхавшій съ почты. Онъ обрадовалъ меня, привезя съ Москвы письма и извѣстія объ нашихъ. Мы просидѣли у него долго и, возвратясь на квартеру, легли спать уже поздно.

Въ послѣдующій день первое мое дѣло было послать провѣдать, пріѣхалъ — ли директоръ, чтобъ ѣхать къ нему проситься, а между тѣмъ писать къ сыну въ Москву письма. Посланный привезъ извѣстіе, что директоръ уже въ городѣ. Итакъ, одѣвшись, поѣхалъ я къ нему, но засталъ его еще спящаго. Пріѣхать изволилъ часа два за полночь, и проспалъ даже до десяти часовъ. Уже я его ждать, уже ждать, не встаетъ! Ажно скучилось, и скучилось бы еще болѣе, если бы не подошолъ Никитскій протопопъ Гаврила. Радъ я ему, и ну, говорить съ нимъ о всякой всячинѣ. Мужикъ умный и разговоры пошли у насъ съ нимъ такіе, что ну-поди, и о чемъ, о чемъ мы съ нимъ ни говорили: и о книгахъ, и о политикѣ, и обо всемъ и обо всемъ. Присовокупился-жъ къ тому еще одинъ новоопредѣленный засѣчный офицеръ. Наконецъ, выходитъ нашъ дюк ; я прошусь у него, и онъ отпускаетъ на недѣлю. Послѣ чего, поговоривъ съ нимъ еще кое-о-чемъ, поѣхалъ я на квартеру. Мятель и непогода поднялась страшная; не знаю какъ и ѣхать; но, по счастію, между тѣмъ какъ мы обѣдали, непогода поутихла, и я собравшись пустился въ путь къ Алексину.

Доѣхавъ до села Вафрамѣева, стали мы въ пень, и не знали какъ проѣхать въ село Луковицы къ господамъ Арсеньевымъ, роднымъ братьямъ тетки Матрены Васильевны, къ которымъ хотѣлось заѣхать на перепутьѣ у нихъ ночевать. Принуждены были нанять мужика въ проводники и дать гривну, и по-милости его уже кое-какъ по бездорожицѣ дотащились до Луковицъ. Я проѣхалъ прямо на дворъ къ старшему брату генералу Дмитрію Васильевичу. Но, хвать, его нѣтъ дома. Ахъ, какая бѣда! — «Но, гдѣ-жъ онъ?» — «У брата- де своего Василья Васильевича». — «Ну, слава Богу! говорю, человѣкъ знакомый, тутъ же обо дворъ, у него быть же! Итакъ, ступай къ нему». Хозяева мнѣ рады, Дмитрій Васильевичъ также, унимаютъ ночевать. Я радъ. Гляжу, смотрю, Ѳома Васильевичъ Хотяинцовъ на дворъ. Человѣкъ знакомый, любезный, умный и такой, съ которымъ есть о чемъ поговорить. Ну-ка мы въ разговоры, и разговоры разные о всякой всячинѣ, и все любопытные и хорошіе. Дмитрій Васильевичъ собирается въ ночь ѣхать на свадьбу женить Филимонова. Хозяинъ же на утріе имяниник . Всѣ приступили меня унимать, чтобъ на сей день остаться у нихъ обѣдать. Мнѣ и хочется, и нѣтъ. Но что дѣлать! принужденъ былъ дать слово, и тѣмъ паче, что всѣ мнѣ были очень рады. Но не успѣли мы разболтаться, какъ, глядимъ, еще гости. Анна Васильевна Крюкова съ дѣтьми, а за нею сестра зятя моего Катерина Гарасимовна съ невѣсткою и золовкою. Итакъ, полонъ домъ гостей. Дмитрій Васильевичъ подзываетъ меня ночевать къ себѣ и отправляетъ лошадей моихъ къ себѣ на дворъ. Я соглашаюсь. Старичокъ сѣлъ съ боярынями играть въ карты, а мы съ Ѳомою въ залу, и ну, опять съ нимъ говорить, и о чемъ о чемъ мы ни говорили! Словомъ, весь вечеръ проводилъ я съ удовольствіемъ, а послѣ ужина поѣхалъ дѣйствительно ночевать къ Дмитрію Васильевичу, и онъ такъ мнѣ радъ, что отдумалъ даже ѣхать на свадьбу. Итакъ, мнѣ ночевать было хорошо и очень спокойно.

По-утру на другой день стали мы съ Дмитріемъ Васильевичемъ соплетать невинную ложь и затѣянное дѣло, которымъ бы можно было ему отговориться от ѣзды, и выдумали небывальщину. Онъ отправилъ нарочнаго туда съ письмомъ. Между тѣмъ пришелъ къ намъ Ѳома Васильевичъ и пилъ съ нами чай. Но скоро ушелъ. Мы, оставшись дома, провели все утро въ разныхъ и пріятныхъ разговорахъ, и Дмитрій Васильевичъ показывалъ мнѣ многія достопамятныя бумаги и секретныя инструкціи, съ какими посыланъ онъ бывалъ от императрицы въ разныя мѣста, для изслѣдованія истины, подписанныя самою императрицею. И все утро прошло хорошо.

Какъ настало время обѣдать, то поѣхали мы съ нимъ къ имяниннику. Тамъ уже была громада людей, и всѣ въ торжественномъ одѣяніи и убранствѣ. Первое дѣло было сѣсть за карты, а мы съ Ѳомою за разговоры. Обѣдъ былъ поздный. Прождали все еще гостей, госпожъ Хотяинцовыхъ, которыя наконецъ и пріѣхали, а вскорѣ за ними подъѣхалъ еще лѣкарь уѣздный, родомъ изъ Ирландіи, съ которымъ я при семъ случаѣ спознакомился. Всѣ хозяева и гости старались всячески уговорить меня, чтобъ я остался у нихъ ночевать. Однако, я не согласился, но, отобѣдавъ, напившись кофе и наѣвшись сластей, отправился далѣе въ путь свой.

ѣзда была очень тяжела по причинѣ навалившагося многаго снѣга. Ѣхать не близко, и мы ѣхали долго, и не прежде пріѣхали въ Алексинъ, какъ уже въ часъ ночи. Я присталъ у одного тамошняго мѣщанина Варагушина, человѣка знакомаго моему стряпчему и покойному брату. Но тутъ случилось странное: хозяинъ и хозяйка, люди очень добрые, но первый страдалъ удивительною болью въ животѣ и почти ему несносною. Бабка накидывала ему горшки, но ничто не помогало. Со мною случился мой врачебный камень. Я вздумалъ его имъ полѣчить, но и онъ не дѣйствовалъ. Я его лѣчитъ припарками, но и то не помогало. Боль ужасная, рвота, мужикъ почти умираетъ, проситъ попа, послано было за всѣми родными, и тѣ плачутъ и рыдаютъ, а хозяйка сходитъ почти съ ума. Я самъ дивлюся, сомнѣваюсь, уже не похудѣло — ли ему от камня. Однако, какъ стали просить, чтобъ дать ему еще, то согласился я дать другой пріемъ, и уже побольше, и сей, къ великому удивленію всѣхъ, ему тотчасъ помогъ. Онъ успокоился, заснулъ и боль прошла вся, и онъ спалъ всю ночь спокойно.

Между тѣмъ, посылалъ я своего Василія въ городъ провѣдывать о дѣлѣ, и онъ привелъ ко мнѣ самаго секретаря Пашина, который, по счастію, случился человѣкъ знакомый, зять Богородицкаго купца Санина. По дружбѣ его ко мнѣ, онъ уже вездѣ обѣгалъ и выправлялся, и я узналъ, что нѣтъ въ городѣ протоколиста, и что у него всѣ опекунскія дѣла заперты и справиться не по чему. Сіе меня нѣсколько огорчило. Я напоилъ его чаемъ, пуншемъ и водкою, и радовался, что онъ будетъ мнѣ великимъ въ семъ дѣлѣ помощникомъ. Что касается до квартиры, то была она не очень спокойна, собою хотя — бъ и такъ, и сякъ, но холодна и угарна. Но — какъ быть: принужденъ былъ довольствоваться.

На утріе не успѣлъ наступить день, какъ сталъ я помышлять о начинаніи дѣла и послалъ искать санокъ. Повѣренный мой бросился къ Алексинскому первому купцу и головѣ Маслову, который былъ мнѣ отчасти знакомъ. Сей, услышавъ, что я пріѣхалъ, велѣлъ меня звать къ себѣ пить чай. Однако, было сіе въ то время, когда пилъ я свой собственный. Купецъ не пронялся тѣмъ, но прибѣжалъ самъ ко мнѣ и повторилъ званьё. Однако, я отговорился, но принужденъ былъ дать обѣщаніе пріѣхать къ нему обѣдать. Онъ снабдилъ меня санками, и я первый выѣздъ учинилъ къ уѣздному секретарю. Однако, начало было неудачно: секретарь, подгулявши ночью, еще спалъ, а сказали: будто бы онъ пошелъ въ судъ. Я проѣхалъ туда, но тамъ ни бѣшенной собаки, одинъ только дневальный. Спасибо, что и во всемъ городѣ былъ тогда одинъ только суда сего засѣдатель, да и тотъ — ни рыба, ни мясо, даже не было и городничаго. Должность его поручена была уѣздному судьѣ г. Хмырову, но и его не было: — поживалъ себѣ дома. Не нашедъ никого въ судѣ, я въ магистратъ, но и тамъ ни кого. Что дѣлать? Ступай къ засѣдателю! хоть ничего не значитъ, но надобно честь сдѣлать. Я къ нему. Вхожу въ переднюю, ни кого нѣтъ. Вхожу въ другую, гляжу, смотрю знакомый человѣкъ, г. Тутолминъ. «Ба! откуда взялся? гдѣ хозяинъ?» — «Вотъ тотчасъ придетѣ». Гляжу, входитъ жена г. Тутолмина, съ своею сестрою. Обѣ знакомыя, обѣ сестры, обѣ родня, хотя далеко, обѣ дочери друга моего Осипа Васильевича Гурьева. «Матушки мои, здравствуйте! радуюсь, что васъ вижу». Госпожи мнѣ рады, сажаютъ меня и подчиваютъ. Наконецъ, выходитъ и хозяинъ, и подлинно, «ни то, ни сё святое!» Но того мнѣ и въ голову не приходило, чтобъ онъ женатъ былъ на свояченицѣ г. Тутолмина, и также дочери г. Гурьева, и мнѣ сдѣлался чрезъ то сродни. Примѣчаю я это и радуюсь, спознакомливаюсь съ нимъ, говоримъ, толкуемъ о дѣлѣ. Онъ жалуется на судей, а самъ ничто. Приходитъ секретарь, бѣгаетъ, выправляется о протоколистѣ, о дѣлѣ вексельномъ и о прочемъ. Протоколиста нѣтъ, уѣхалъ куда-то, рыскаетъ иногда недѣли по двѣ. Безъ него дѣлать нечего. Думали, думали и рѣшились наконецъ на томъ, чтобъ мнѣ ѣхать въ деревню, а они тотчасъ ко мнѣ отправятъ для описи имѣнія моего племянника, какъ скоро судьи съѣдутся, и что будетъ сіе во вторникъ, а не прежде. Вижу я, что перемѣнить сего не можно, и хоть не радъ, а готовъ и я. Думаю и говорю самъ себѣ: «лучше дома всѣ сіи дни проживу, а не тутъ; по крайней мѣрѣ, кормъ будетъ непокупной и квартера не наемная». На томъ и положили.

Посидѣвъ у нихъ и распрощавшись, заѣхалъ я къ секретарю, который звалъ меня къ себѣ неотступно, и очень былъ мнѣ радъ. Звать меня къ себѣ побудило его болѣе то, что ему хотѣлось меня угостить и напоить чаемъ. Но я принужденъ былъ дожидаться его долго, а между тѣмъ наговорились съ нимъ до-сыта. Отѣ него поѣхалъ я опять на квартеру и, приказавъ убираться и людямъ обѣдать, поѣхалъ съ нимъ къ Маслову по данному обѣщанію. Ежели-бъ я зналъ, что такъ скоро отправлюсь, то не далъ бы ему обѣщанія у него обѣдать, дабы не потерять чрезъ то многова времени. Но какъ слово было уже дано, то перемѣнить было не чѣмъ. Я не засталъ его дома, но послали тотчасъ за нимъ. Ждать я его поджидать! Домъ превеликій, прекрасный и наилучшій во всемъ Алексинѣ. Поелику въ немъ было хорошо и тепло, то радъ я и готовъ былъ хоть нѣсколько часовъ ждать. Наконецъ, прибѣгаетъ хозяинъ, принимаетъ меня ласково, услаждаетъ разговорами и суетится о обѣдѣ. Мужикъ умный, любопытный и свѣдущій! Чтобъ не скучно намъ было однимъ обѣдать, то приглашаетъ онъ еще старичка, тамошняго казначея г. Бабанина. Старичокъ умный, словоохотливый, прекрасный и похожій во многомъ на дѣда Авраама Семеновича. Ну-ка мы всѣ говорить и разсуждать о всякой всячинѣ, и минуты пролетали съ удовольствіемъ и непримѣтно. Наконецъ пошли обѣдать. Присовокупилась къ намъ и хозяйка, баба изрядная и неглупая. Обѣдъ купеческій, но сытный и хорошій. Хозяинъ угощаетъ, подчиваетъ наливками и едва не напоилъ меня пьянымъ. Послѣ обѣда просятъ меня, чтобы дождаться кофея, но кофея хоть бы не было, — самый жидкій, купеческій, но хорошо все. Между тѣмъ приходитъ магистратскій секретарь Брычевъ, малый бойкій, умный, но пьяный и вѣтренный, и я говорю съ нимъ о своихъ дѣлахъ по магистрату.

Наконецъ, пришло время мнѣ уже и ѣхать. Я распращиваюся съ купцомъ, а потомъ съ хозяевами на квартерѣ. Сажусь въ свой возочикъ и пускаюсь въ путь. Хоть не слишкомъ было уже рано, однако, я надѣюсь, что успѣю еще за свѣтло уѣхать далеко. Но — бѣда наша! Изъ всѣхъ бывшихъ со мною, никто не знаетъ домой дороги, а я всѣхъ меньше. Какъ быть? Надобно проводника. Хотѣли-было взять хозяина, но случился попутчик , взявшійся проводить насъ до половины дороги. Рады мы тому и, подхватя, пустились въ путь. Дорога была весьма не хороша. Бывшія на тѣхъ дняхъ мятели такъ ихъ занесли, что и самыя большія вездѣ были не натерты, а тутъ по большей части были проселочныя, слѣдовательно, и того еще хуже. Ѣзда была трудная и тяжелая. Однако, противъ чаянія, еще засвѣтло доѣхали мы до Нѣмцова. Но какъ тутъ надлежало намъ сыскивать другого проводника, то принуждены мы были оставаться. Изъ мужиковъ ни кто не ѣхалъ и не нанимался. Что дѣлать? Принуждены сыскивать десятскаго, и самого почти неволею брать. Покуда мы о томъ суетились, наступила ночь и понесла заметь. Дорога от Нѣмцова была уже совсѣмъ неторная, а заметь и послѣднюю занесла. ѣхать мы и тащиться кое-какъ! Дотащились до Татарского — слава Богу! Думаемъ, что доведетъ проводникъ насъ благополучно и до дома. Но не тутъ-то было! Не успѣли выѣхать изъ Татарского и сдѣлаться темно, какъ потерялъ и проводникъ нашъ дорогу, и мы рады были уже, что доѣхали кое-какъ до Домнина. Ночь была уже тогда совершенная, темнота превеликая, заметъ сильная, а морозъ того жесточе. Думаю, не ночевать ли тутъ? Люди совѣтуютъ ѣхать. Просимъ проводника, онаго намъ и сыскиваютъ. Дорога уже совсѣмъ не лѣтная и намъ незнакомая. Но не успѣли мы съ новымъ проводникомъ выкарапкаться кое-какъ изъ Домнина, какъ на встрѣчу намъ мужикъ Анны Николаевны изъ Дворенинова, везущій въ Домнино овесъ. Слава Богу, на что сего лучше! Этотъ проводникъ всего вѣрнѣе, и самъ только что ѣхалъ. Уговариваемъ его воротиться съ нами. Онъ соглашается и повелъ насъ благополучно. Покуда было еще поле, всё ѣхали мы еще хорошо; но какъ скоро доѣхали до луговъ и перелѣсковъ, дорога у насъ и пропала. Вездѣ казалась дорога, а гдѣ ни ступи-по-колѣно. Горе на насъ превеликое! Мѣсили-мѣсили, бродили-бродили, но нигдѣ дороги не найдешь! Что дѣлать? Давай общій совѣтъ! Положили, ѣхать прямо на заводъ, а тамъ уже прудами до дома. Ну, ступай! Ѣхали, ѣхали, и покуда дорога еще была перелѣсками, такъ все еще кое-какъ тащились. Но не успѣли поровняться съ Квакинымъ и выбраться на поле, какъ и та пропала. Искать, искать, бродить, ходить по полю, но не тутъ-то было! Не успѣемъ найтить твердое мѣсто, похожее на дорогу, какъ опять пропадаетъ, а заметь и вѣтеръ становятся отъ-часу сильнѣе. «Что ребята дѣлать? говорю я своимъ людямъ; проѣздимъ мы всю ночь, промучимся, а толку не будетъ. Хоть не далече, но и на двухъ верстахъ замерзнуть можно. Какъ думаете?» — «Не знаемъ, говорятъ; но какъ бы не доѣхать? дальнее ли мѣсто? и на своихъ уже земляхѣ». Опять поѣхали, опять потащились и опять сбились съ пути и плутать начали. Стужа превеликая, заметь сильная. «Нѣтъ, говорю, друзья, жаль мнѣ васъ, деревня у насъ подъ бокомъ, поѣдемъ-ка лучше въ Квакино и ночуемъ. Лучше будетъ и безопаснѣй. Люди хотя нехотя, но соглашаются на то охотно. Итакъ, повернули мы къ деревнѣ. Но и тамъ едва нашли дворишко, гдѣ бы намъ кое-какъ переночевать. Иной дворъ безъ двора, у другаго изба тѣсна, иной далече, за вершинами и за буераками, а и всѣхъ только пять дворовъ. Наконецъ, на-силу — на — силу нашли, и на-силу по огородамъ и по оврагамъ кое-какъ доѣхали до двора. И тутъ не до чая уже и не до дальнихъ разборовъ и прихотей, а давай скорѣе какъ-нибудь ужинать и ложиться спать. Итакъ, вмѣсто дома, принуждены мы были ночевать въ Квакинѣ, въ деревнѣ, лежащей только версты за три от насъ, и такой, въ которой мнѣ во весь вѣкъ бывать не случалось. Но до чего не доводитъ случайность! Переночевавъ въ Квакинѣ, и какъ скоро разсвѣло, пустились мы въ путь свой далѣе. Въ ночь сію, и послѣднія дороги такъ замело, что мы до самаго дома брели бредкомъ, и всё ѣхали цѣликомъ и прокладывали дорогу. Легко можно заключить, каково мнѣ сіе было скучно и досадно, и сколько трудовъ и безпокойствъ надѣлалъ мнѣ Андрей Михайловичъ своимъ опекунствомъ!

По пріѣздѣ своемъ, въ домѣ нашолъ я хоромцы свои хотя топленные, но холодноватые. Напившись чаю и обогрѣвшись, мое первое дѣло было послать къ племяннику своему сказать о своемъ пріѣздѣ. Онъ и не преминулъ ко мнѣ чрезъ часъ явиться. Но какъ удивился я, увидѣвъ его одѣтаго самымъ страннымъ образомъ: не то въ тулупѣ, не то въ казакинѣ, не то въ шубѣ, и одѣяніе его было Богъ-знаетъ какое! Но удивленіе мое сдѣлалось еще болѣе, когда онъ въ своемъ шутовскомъ нарядѣ, безъ всякаго уваженія меня и нарочно какъ презирая, началъ по горницѣ у меня расхаживать и хорохориться какъ-бы какой лордъ и мнѣ совсѣмъ набитый братъ. Я, удивляясь, сказываю ему за чѣмъ пріѣхалъ, а онъ и того еще пуще и власно-как-бы насмѣхаясь мнѣ, началъ смѣяться и говорить, что напрасно я вхожу въ такія хлопоты. Досадно мнѣ сіе невѣдомо-какъ было, но я крѣпиться, я говорить и такъ, и сякъ, но онъ и въ устъ (sic) не дуетъ. Гляжу, смотрю, тащитъ изъ-за пазухи бумагу. Что-бъ такое? Послѣдній указъ о опекунствѣ, въ которомъ написано, что малолѣтніе, достигши 14-ти лѣтъ, имѣютъ право избирать себѣ попечителя для совѣта и защиты. Признаться надобно, что указа сего мнѣ никогда еще до того видѣть не случалось и что оный посмутилъ меня. Я легко могъ усмотрѣть, что онъ на самый сей указъ и надѣялся, какъ на каменную стѣну, и потому-то такъ бурлилъ и кутилъ. Однако, смущеніе мое не долго продолжалось. Я тотчасъ усмотрѣлъ, что тутъ же, во второмъ пунктѣ, сказано, что малолѣтній не прежде вступаетъ въ распоряженіе имѣніемъ своимъ, какъ на восемнадцатомъ году. Оный и доказывалъ, что онъ все еще малолѣтнымъ и имѣніемъ своимъ управлять не можетъ. Я старался ему сей пунктъ внушить и изъяснить.

Но онъ не хотѣлъ, а часъ-отъ-часу болѣе меня и словами, и поступками своими раздосадовать старался, и наглые и грубые поступки его до того, наконецъ, дошли, что сколько я былъ ни терпѣливъ, но вышелъ, наконецъ, изъ терпѣнія, и далъ ему за его неучтивство къ себѣ и совершенное непочтеніе изрядную на словахъ гонку. Молодецъ мой опѣшилъ и струсился. Примѣтя сіе, я гонять его еще. Но дитя сіе не таково было, чтобъ можно было ласкаться привесть его въ разсудок . Во всѣ дурноты и пороки былъ онъ уже слишкомъ погруженъ, и потому, натурально, все сіе не могло ему пріятнымъ быть. Что у него на умѣ было, того уже не знаю, но то было примѣтно, что хотѣлось ему какъ-можно скорѣе от меня уйтить. Я унимать его у себя обѣдать, но статочное ли дѣло! Я такъ и сякъ, но не тутъ- то было! Ушол-таки, сказавъ, что онъ будетъ послѣ обѣда и, сѣвши въ санки, запѣлъ и поѣхалъ со двора. Сіе одно уже доказываетъ, каковъ былъ молодецъ!

Такимъ образомъ, оставшись, обѣдалъ я одинъ, и все ожиданіе мое послѣ обѣда было тщетно. Видно, куда-нибудь лызу далъ! Сіе происшествіе привело меня въ смущеніе. Я не могъ предвидѣть, что воспослѣдуетъ далѣе, но весьма бы радъ былъ, если-бъ поспѣшествовало бы оно къ тому, чтобъ я могъ от опекунства сего отдѣлаться и избѣжать от взятія къ себѣ въ домъ такого негоднаго ребенка, съ которымъ неминуемо буду имѣть безконечныя безпокойства и досады; ибо, по всему видимому, не было въ немъ добра ни на волосъ.

Препроводивъ весь вечеръ въ писаніи превеликаго письма въ Москву къ своему сыну, въ которомъ описывалъ шуточнымъ образомъ всѣ свои происшествія, ночевалъ я въ холодноватомъ своемъ кабинетѣ. Но, проснувшись по-утру, скоро увидѣлъ, что мнѣ никакъ не можно было исполнить того, что положилъ — было я ввечеру сдѣлать, то-есть послать нарочнаго въ Серпуховъ для отданія письма моего на почту. Шумъ, услышанный мною на дворѣ, и холодъ въ комнатѣ скоро возвѣстили мнѣ, что на дворѣ ужасная непогода и буря. Оная, и дѣйствительно, была столь сильная и вьюга такая страшная, что о посылкѣ въ дальній путь и помыслить было не можно, буде не хотѣть явнымъ образомъ подвергать опасности жизнь посланнаго. Словомъ, мятель во весь день была столь сильная, какой нѣсколько лѣтъ не бывало, и снѣга несло и сверху, и снизу такъ много, что за десять сажень ничего было не видно. Сіе причиною было, что я весь сей день, случившійся въ день самаго праздника Срѣтенія Господня, препроводилъ одинъ одинёхонек и въ превеликой скукѣ. Стужа и холодъ выгнали меня совсѣмъ изъ моего новаго и просторнаго кабинета. Я переселился уже въ новый мой залъ, но и тамъ принужденъ былъ сидѣть всё у печки и читать книгу. По счастію, случилась тогда со мною очень занимательная, Мейснеровъ «Алцибіадѣ»; и если-бъ не она, то пропалъ бы со скуки, а занимаясь чтеніемъ оной, и не видалъ какъ летѣло время.

Между тѣмъ, не преминулъ я велѣть распровѣдывать о своемъ ближнемъ сосѣдѣ племянничкѣ, и увидѣлъ, что я въ мнѣніи и ожиданіи своемъ не ошибся: урылъ еще тогда же, какъ от меня возвратился, куда-то! Во всемъ домѣ видно запрещено было сказывать о томъ, куда онъ поѣхалъ, а нужда такая-что ужасть!

Узнали только, что поспѣшность его была такъ велика, что малому, который съ нимъ поѣхалъ, не далъ путемъ и пообѣдать, но давай-давай скорѣе лошадей! Садись въ санки и скачи куды зря! Я очень любопытенъ былъ знать, гдѣ-бъ онъ въ такую страшную непогоду и мятель находился и гдѣ-бъ сидѣлъ, ибо ѣхать было никакъ не можно. Но всѣ мои распровѣдыванія были тщетны. Сіе обстоятельство и несумнѣнность, что онъ положилъ бѣгать и укрываться, произвело то, что я не зналъ уже чѣмъ дѣло сіе кончится и что воспослѣдуетъ впередъ. и не сдѣлает ли все сіе суду и опекѣ остановки?

Непогода и стужа продолжалась во всю ночь, но къ утрему утихла. Небо прояснилось. Содѣлался день красный, но морозъ еще вдвое сильнѣе и жесточе; такъ что не было почти терпѣнія. А какъ хоромцы мои и безъ того были не очень теплы, то сіе и гораздо меня безпокоило. Дровишки скверныя, нигдѣ и ничего не уконопачено и вездѣ несло. Однако, думаю и говорю себѣ: «какъ быть! я немногіе дни какъ-нибудь пробьюся».

Вставши и обогрѣвшись чаемъ, первымъ дѣломъ моимъ было послать провѣдать объ Андреѣ Михайловичѣ; но его не было еще дома, и ни кто не зналъ куда онъ уѣхалъ. Посланный мой привелъ ко мнѣ его стряпчаго и всѣхъ злыхъ дѣлъ наставника Ѳедю. Но съ бездѣльникомъ что можно было говорить? Немного погодя, смотрю, попъ ко мнѣ на дворъ. Сего я давно уже дожидался, и тѣмъ паче, что хотѣлось мнѣ от него точнѣе у знать о лѣтахъ моего племянничка, поелику онъ его крестилъ. Но — хвать! лѣтъ сихъ не знаетъ точно и его благословеніе, а говоритъ только на-угадъ, что ни у отца его и ни у него нигдѣ не было о томъ записано. Но какъ знать о томъ необходимо было нужно, то думать мы съ попомъ и гадать какъ быть? Вспомнилъ, наконецъ, попъ, что крестилъ онъ его въ самый тотъ день, какъ освящаема была Савинская церковь, и что онъ пріѣзжалъ крестить его оттуда. И какъ то число, въ которое сіе освященіе было, подписано въ той церкви на крестѣ, то взялся попъ нарочно туда съѣздить и списать со креста. Радъ я тому, что случился крестникомъ его столь достопамятный монументъ. «Ради Бога, батюшка, съѣзди, говорю я попу, и разрѣши мое сумнѣніе, и буде подлинно уже немного времени остается быть ему въ опекѣ, то что и входить въ пустыя хлопоты». Попъ мой дрожитъ от стужи; я обогрѣваю его водкою и протуриваю въ Савинское. Самъ же сажусь за прежнее свое упражненіе, за считаніе старосты и прикащика и за чтеніе книгъ. Скука такая, не читаются и книги. Послалъ прикащика на заводъ закупать рыбы. Жду судей изъ Алексина, но судьи не ѣдутъ, да и быть имъ скоро не можно. Сижу у печки, топлю ее самъ, дровишки нарублены слишкомъ долгими, все не ладится. На-силу-на-силу истопили и обогрѣлись. Объ Андреѣ Михайловичѣ все еще не было слуху. Иные говорили, что поѣхалъ онъ въ Котово къ пріятелю своему прикащику тамошнему, съ которымъ была у него дружба; иные видѣли его за Котовымъ; но ни кто подлинно не вѣдалъ. Наконецъ, пріѣзжаетъ и попъ мой пьяным-пьянёхонек , на-силу говоритъ. Никогда я его такимъ не видывалъ. Но какъ бы то ни было, но, по крайней мѣрѣ, подаетъ мнѣ записку, списанную съ креста. «Подай-ка, подай, батюшка, посмотримѣ». Но что-жъ? Глядь, анъ — въ самомъ дѣлѣ родился онъ въ 1776 году и окрещенъ 20-го октября. Я считать сколько ему тогда было уже лѣтъ и нахожу, что, не смотря на весь его малый ростъ, толъ ему тогда дѣйствительно семнадцатый годъ, и что оставалось только восемь или девять мѣсяцовъ до срока того, когда онъ долженъ вступить самъ въ управленіе имѣніемъ своимъ. «Вотъ какая диковинка! говорю; къ чему же входить въ хлопоты и стоит ли уже того, чтобъ симъ пакостнымъ опекунствомъ и заниматься». Попъ пьяненькій меня уговариваетъ, чтобъ я его хоть на короткое время къ себѣ взялъ и его повоздержалъ нѣсколько; но я думаю совсѣмъ тому противное. Да и въ самомъ дѣлѣ, что можно было мнѣ изъ него, такого развращеннаго и испорченнаго мальчишки, въ теченіи восьми мѣсяцовъ сдѣлать? Могло-ль выйтитъ изъ того что- нибудь хорошее, кромѣ однѣхъ скучныхъ хлопотъ, крайнихъ досадъ и безпокойствъ, а безъ всякой пользы. «Не наживу ли я тѣмъ думалъ и говорилъ я тогда самъ себѣ, от него только вѣчной вражды, да и только всего? Дѣла же никакого не сдѣлаю, и не выйдет ли, по пословицѣ говоря, что синица море зажигала, моря не зажгла, а славы надѣлала».

Отпусти попа, обогрѣвши его пуншемъ, думать я и гадать, какъ быть и что дѣлать. Говорю и совѣтую съ своимъ Василіемъ, но тотъ столько же знаетъ. Уже хочется мнѣ какъ-нибудь отбиться от опекунства; уже я и радъ, что племянничек мой ушелъ и уѣхалъ; уже бы я и желалъ, чтобъ судъ не могъ безъ него войтить въ опись, и мнѣ бы можно было какъ-нибудь съ честью отдѣлаться; уже сажусь я и пишу чорное доношеніе въ опеку; но все дѣло какъ-то не клеилось. Бросаю опять все, хватаю книжку, сажусь спиною къ печкѣ и провожу весь вечеръ въ уединеніи и скукѣ. Судьи мои не бывали и не было объ нихъ ни слуху, ни духу, ни послушанія, никто не зналъ, когда они будутъ. И весь послѣдующій день прешелъ въ тщетномъ ожиданіи судей. Не было ни о комъ ни малѣйшаго слуха, а и объ Андреѣ Михайловичѣ столько же. Только стали говорить, что видѣли его въ Похвисневѣ, въ Таруской его деревнѣ. Впрочемъ, былъ у меня въ этотъ день попъ и дьяконъ, но посидѣли не долго. Отѣ скуки, досады и от стеченія всѣхъ прочихъ обстоятельствъ, рѣшился я долѣе въ деревнѣ своей не жить, но въ послѣдующій день отправиться въ Богородицкъ, а оставить тутъ своего стряпчаго, ибо видно было по всему, что ничему и ни какому дѣлу не бывать.

Принявъ намѣреніе сіе, написалъ я Василію своему вѣрюющія письма, также для московскихъ нашихъ описаніе и сталъ собираться въ путь. Итакъ, едва послѣдующій день насталъ, какъ, снабдивъ Василія нужными наставленіями и приказавъ ѣхать въ Алексинъ, отправился самъ въ путь довольно еще рано, такъ что пріѣхалъ еще въ 10 часовъ въ Ѳедешово къ г. Кислинскому, къ которому положилъ заѣхать. Хозяева мнѣ были очень рады и не отпустили безъ обѣда. Но за симъ обѣдомъ промедлилъ я до 3-го часа, такъ что въ Тулу пріѣхалъ уже ночью, и становлюсь опять у Пастухова.

Въ послѣдующій день, сколько мнѣ ни хотѣлось поспѣшить и ранѣе ѣхать домой, но необходимо надлежало побывать у Юницкаго и явиться. Мятель превеликая! Но что дѣлать? Принужденъ былъ ѣхать опять въ санкахъ и зябнуть дорогою, а того болѣе у него, въ холодномъ залѣ. Дожидался, дожидался его вставанія, да и сталъ. Наконецъ, изволилъ вытти. Говоритъ, говоритъ, я спѣшу от него, а онъ велитъ еще посидѣть, авось-де еще что вспомню. А чего вспомнить? Ничего! Досадно мнѣ, но пособить не чѣмъ. Завелъ я рѣчь о электрической машинѣ, и попалъ, спасибо, на струну говорить. Разговоръ начался прелюбопытнѣйшій, и я такъ много насказалъ ему о машинѣ и лѣченіи, что онъ заслушался, и такъ ею прельстился, что, имѣя самъ у себя машину, но незнающій, что съ нею дѣлать, просилъ меня невѣдомо какъ о сообщеніи ему моего перевода и о написаніи книжки о электрицизмѣ. Слава Богу, дружба такая! Я даю обѣщаніе. Но, пора ѣхать. Откланиваюсь, спѣшу, пріѣзжаю къ хозяину, расчитываюсь съ нимъ въ деньгахъ, которыми онъ мнѣ былъ долженъ, обѣдаю, сажусь въ возочикъ свой и отъѣзжаю.

Въ Дѣдиловъ пріѣхали мы уже передъ вечеромъ. Однако, я напился только чаю и, покормивъ съ часъ лошадей, пустился далѣе въ свой путь. Ѣхать было очень дурно и не скоро. Снѣга навалило пропасть, мѣсится, ухабъ на ухабѣ, обмеркаю въ Крутомъ, ѣду уже ночью и бреду бредкомъ. Наконецъ, пріѣзжаю и нахожу дома своихъ всѣхъ здоровыми. А тѣмъ день сей и кончился, и я путешествіе свое окончилъ, которое было совсѣмъ пустое и наведшее мнѣ только множество скуки, а никакого дѣла изъ того не вышло, и опека моя такъ и осталась, чему я и радъ былъ.

Но симъ дозвольте мнѣ и сіе письмо кончить и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочая.

(Ноября 8 дня 1812 года. Дворениново).

Письмо 277.

Любезный пріятель! Между тѣмъ, какъ я помянутымъ образомъ странствовалъ, находилась и жена моя съ дѣтьми все еще въ своемъ путешествіи. Помянутая жестокая стужа и мятель застала ихъ возвращающихся уже изъ Ростова, на дорогѣ, и они претерпѣли от ней великую нужду и безпокойство. Какъ около того времени, какъ я возвратился въ Богородицкъ, по расчоту времени, надлежало и имъ уже скоро къ намъ быть, — то и начали мы ихъ со дня на день уже поджидать. Но прошелъ день, другой, третій, и еще столько же, но ихъ не было и въ появѣ. Наконецъ, 9-го числа настала у насъ, тогда уже и масляница, но объ нихъ не было и слуху. «Господи! говорили мы между собою, что за диковинка, что они не ѣдутъ! Давно-бъ имъ пора уже быть». И ожиданіе наше содѣлалось нетерпѣливымъ. Уже начали мы посматривать въ окошко, не ѣдутъ ли? Уже начали ожидать каждый часъ и въ каждую минуту и отъ-часу болѣе удивляться тому, что они не ѣхали. Уже не одинъ разъ, при услышаніи шума от саней, пріѣзжавшихъ къ намъ около сего времени многихъ и разныхъ гостей, выбѣгали мы почти на крыльцо встрѣчать, думая, что то наши и, обманувшись, съ огорченіемъ возвращались. Нетерпѣливость наша увеличилась до того, что я загадывалъ уже о пріѣздѣ ихъ по геомантіи пунктированіемъ и досадовалъ, что и сія наука не прежде пріѣздъ ихъ предвѣщала, какъ въ третій день масляницы, хотя и въ сей разъ, къ превеликому удивленію моему, не солгала, а сказала истинную правду. Ибо не успѣли мы, занимаясь безпрерывно почти пріѣзжавшими гостями, препроводить двухъ первыхъ дней нашей масляницы и пройтить почти уже весь и третій, и когда, по наступленіи въ оной уже вечера, перестали уже мы и ждать, — какъ вдругъ закричали: что наши, наши пріѣхали съ Москвы! Нельзя изобразить, какъ сильно я имъ обрадовался. Я, кинувъ случившихся у насъ тогда гостей и позабывъ все, бросился на крыльцо встрѣчать оныхъ и искалъ глазами моего сына, который былъ для меня всѣхъ дороже. Съ какимъ удовольствіемъ обнималъ я его, выскочившаго прежде всѣхъ изъ повозки, того никакъ пересказать не можно! Бѣдняжка чуть-было въ Москвѣ не умеръ, но, по счастію, ему полегчѣло и они всѣ, къ неописанному нашему обрадованію, возвратились благополучно.

И тогда превратилось у насъ все въ домѣ и изъ прежней тишины и безмолвія сдѣлался радостный шумъ и волненіе. Пошли разборы, разговоры, разсказыванія, показыванія и распрашиванія. Вслѣдъ за ними пріѣхали къ намъ еще гости, нѣкоторые изъ городскихъ нашихъ. Но намъ не до, гостей было. Мы совсѣмъ почти объ нихъ позабыли. Сынъ навезъ мнѣ изъ Москвы множество всякой всячины: ландкартъ, книгъ и другихъ разныхъ вещицъ, и все хорошихъ. Надобно было всё пересматривать, надобно было ему всё показывать. Изъ книгъ накупилъ онъ самъ собою множество французскихъ и русскихъ, и всѣ онѣ были такъ хороши, что я былъ ими весьма доволенъ и не могъ довольно ими навеселиться. Въ такихъ же разсматриваніяхъ провели мы и все утро послѣдующаго дня и часы сіи были для меня очень веселы. Прочее-жъ время дня сего было у насъ шумное и прямо масляничное. Къ обѣду пріѣхали къ намъ и Ламковскіе, а послѣ обѣда съѣхались всѣ почти городскіе наши друзья и знакомцы поздравлять ихъ съ пріѣздомъ, и мы для дня сего ввечеру немного и потанцовали и были веселы. Единое только уменьшало наше удовольствіе, что Павелъ мой былъ не очень здоровъ и чувствовалъ въ себѣ еще великую слабость. А на другой день ѣздили мы сами по гостямъ, по зву и безъ зва, а для сдѣланія контра- визитовъ. По возвращеніи же ввечеру домой, стали всѣ помышлять о составленіи на утріе затѣваемаго уличнаго маскарада и ѣзды по городу во многихъ саняхъ. Сію затѣю мы въ послѣдующій день, и дѣйствительно, произвели въ дѣйство. И какъ она была особаго рода, то и опишу я сіе наше необыкновенное катанье въ самой подробности.

Мы набрали сколько можно болѣе лошадей, саней и людей и составили сущую серенаду. Сперва ѣхалъ верхомъ капельмейстеръ мой, въ черкескомъ платьѣ и татарской шапкѣ. За нимъ двое верховыхъ лакеевъ, въ красныхъ сюртукахъ, съ медвѣжьею опушкою; а за ними ѣхали большія сани, запряженныя пятью тройками или 15 лошадьми. Каждою тройкою управлялъ форрейтеръ, ѣхавшій на средней лошади и одѣтый также въ красный теплый сюртук . Кучеръ же сидѣлъ на саняхъ, одѣтый въ хорошее ямское платье ¹⁰⁾. Кромѣ его, сидѣло въ саняхъ восемь человѣкъ музыкантовъ, съ валторнами и флейтраверсами. Къ симъ же санямъ, сзади, прицѣплено было другихъ восемь саней, изъ которыхъ были одни другихъ меньше. Сіи санки покрыты были разноцвѣтными коврами, и на нихъ сидѣли всѣ наши госпожи, дѣвицы и кавалеры, сколько набралось ихъ для сей серенады. Я сидѣлъ въ послѣднихъ и лучшихъ санкахъ и заключалъ всю процессію и все шествіе. Предлинный рядъ лошадей, красные сюртуки на нихъ ѣдущихъ, бѣлыя попоны, покрывающія коренныхъ, и потомъ куча музыкантовъ и производимый ими гармоническій звукъ, а тамъ предлинный и смѣшной рядъ нашихъ санокъ, производили прекрасное и вкупѣ смѣшное, пріятное и такое зрѣлище, какова никому изъ тамошнихъ жителей видатъ никогда еще не случалось. Почему и не удивительно, что едва только мы съ процессіею сею показались въ городѣ, какъ со всѣхъ сторонъ побѣжали къ намъ люди и поскакали сани и всѣ кучами и толпами послѣдовали за нами и умножали огромность зрѣлища. Однихъ саней съ катающимися по городу мущинами и женщинами набралось десятковъ пять или болѣе, а пѣшаго народа превеликое множество. Тѣ, соединяясь съ взводами и рядами, ѣхали отчасти позади насъ, отчасти по сторонамъ, стараясь другъ друга выпереживать, а сей бѣжалъ по бокамъ и не могъ насытиться зрѣніемъ. Происходило сіе въ масляничную субботу, послѣ обѣда, когда весь народъ гулялъ и катался. Мы, поѣхавши от дома, проѣхали прямо въ городъ, и онымъ, большою улицою проѣхавъ, возвратились назадъ чрезъ торговую площадь въ нашу слободу, и оною опять уже назадъ. И можно сказать что катанье сіе было и для самихъ насъ очень весело и забавно, а для тамошнихъ городскихъ жителей служило матеріею для всеобщихъ разговоровъ, и такимъ памятникомъ, о которомъ безсомнѣнно и понынѣ еще разсказываютъ они другъ другу.

Что касается до послѣдняго дня масляницы, то былъ онъ прямо шумный и прощальный, и все какъ въ городѣ, такъ и у насъ въ домѣ находилось въ движеніи. По-утру всѣ были въ церкви, а послѣ обѣда начались разъѣзды по гостямъ и прощанья обыкновенныя. Къ намъ пріѣзжали опять многіе изъ города, а потомъ вздумали всѣ боярыни еще такимъ же образомъ покататься по городу, какъ наканунѣ; и смѣховъ и шуму веселаго было довольно. Въ вечеру же ѣздили всѣ на часокъ къ молодому нашему попу, въ гости. Сей, предъ недавнимъ до того временемъ, привезъ изъ Коломны молодую свою жену, женщину умную, порядочно воспитанную и столь прекрасную и любви достойную, что едва ли кто во всемъ Богородицкѣ изъ женщинъ могла въ красотѣ съ нею сравняться. И какъ боярыни наши всѣ ее полюбили, и она пріѣзжала съ матерью звать всѣхъ къ себѣ, то и восхотѣли всѣ сей любви достойной четѣ сдѣлать посѣщеніемъ своимъ удовольствіе.

Такимъ образомъ провели мы всю тогдашнею масляницу отмѣнно весело и хорошо, и всѣмъ семействомъ заговѣлись ввечеру въ мирѣ и удовольствіи, и ничего не было такого, что бъ могло возмущать духъ нашъ. По наступленіи-жъ первой, недѣли великаго поста, все утихло и пріуныло; мы всѣмъ домомъ начали говѣть, и молодой нашъ попъ долженъ былъ отправлять въ домѣ у насъ обыкновенное служеніе.

Въ семъ богомоліи прошла у насъ вся первая недѣля великаго поста, которую, кромѣ онаго, препроводилъ я въ безпрерывныхъ занятіяхъ, и отчасти въ чтеніи книгъ, отчасти въ разныхъ писаніяхъ; а не менѣе занимался и своею машиною и лѣченіемъ на оной людей разныхъ. Кромѣ сего, имѣлъ я и хлопоты, по случаю оказавшейся въ одномъ селѣ Бобриковской волости прилипчивой и столь опасной болѣзни, от которой цѣлые дворы вымирали, и я принужденъ былъ употреблять всѣ возможнѣйшія средства и старанія къ пресѣченію оной, посылалъ туда лѣкаря и нѣкоторыхъ изъ моихъ подкомандующихъ, для дѣланія распоряженій, нужныхъ для предосторожности, и на-силу-на-силу пресѣкъ сіе зло, наводившее на меня великую заботу. Кромѣ сего, самого меня смущало и озабочивало слабое здоровье моего сына, которое; чрезъ ѣзду его въ Ростовъ, не только не поправилось, но, какъ казалось, сдѣлалось еще хуже. Я не могъ взирать на него безъ того, чтобъ не обливалось сердце мое кровью и туча страшныхъ мыслей не пролетала сквозь мою голову. Впрочемъ, и самъ я около сего времени мучился жестокимъ кашлемъ, от котораго при помощи машины и другихъ средствъ на-силу избавился.

Во всѣ достальные дни текущаго тогда февраля мѣсяца не было у насъ почти ничего въ особливости достопамятнаго, кромѣ того, что оба мы съ сыномъ спознакомливались отъ-часу болѣе съ электрицизмомъ, къ чему съ одной стороны помогало намъ много славное Бертолоново сочиненіе о электрицизмѣ, которое мы съ нимъ, привезенное имъ изъ Москвы съ собою, читали, и весьма многое изъ него заимствовали, а съ другой стороны дѣлаемые самими нами всякій день опыты лѣченіемъ машиною своею разныхъ болѣзней и дѣлаемыми при томъ замѣчаніями. И какъ количество оныхъ и удачныхъ вылѣчекъ со всякимъ днемъ увеличивалось, то и началъ я около сего времени всему-всему порядочную записку и составлять всему электризованію моему совершенную почти исторію, которой цѣлыхъ три тома и понынѣ хранятся въ манускриптѣ въ моей библіотекѣ. Сверхъ того, во все сіе время занимаясь и придумываніемъ кое- чего вновь, къ нашей машинѣ относящагося, привели ее предъ прежнимъ еще въ лучшее состояніе. Кромѣ сего, 27-е число февраля было достопамятно тѣмъ, что съ онымъ совершилось 19,500 дней моей жизни. Слѣдовательно съ онымъ прожилъ я на свѣтѣ половину двадцатой тысячи дней. И стеченіе обстоятельствъ произвело, что я случайно и праздновалъ оный какъ бы нарочно. Ибо, какъ въ самое сіе время случились у насъ быть родные наши Кислинскіе со всѣмъ своимъсемействомъ, а сверхъ того съѣхались еще многіе изъ нашихъ городскихъ и пріѣзжихъ пріятелей, то набралось случайнымъ образомъ людей множество. И потому былъ у меня обѣдъ большой, а ужинъ и того больше, и сборный; и мы провели день и вечеръ сей довольно весело.

А послѣдній день сего мѣсяца ознаменовался полученіемъ мною опять изъ Экономическаго Общества пакета, съ посылкою и письмомъ от г. Нартова. Посылка состояла въ одной книгѣ подъ заглавіемъ «Руководство къ хлѣбопашеству, г. Рогенбуко», а письмо слѣдующаго содержанія:

«Государь мой, Андрей Тимоѳеевичъ! При семъ посылаю къ вамъ от Общества новонапечатанную книгу о земледѣліи, увѣдомляя, что сочиненіе ваше о подниманіи ключей напечатано въ 45 части, которую скоро вамъ сообщу. Собраніе наше процвѣтаетъ, и трудами своими и новыми изобрѣтеніями заслужило безпристрастную похвалу во всей Европѣ. Сожалѣтельно только, что мы от господъ дворянъ нашихъ не получаемъ ни какихъ извѣстій ни о хлѣбопашествѣ, ни о прочихъ частяхъ домостроительства, сколько я ни старался заводить переписку. Въ Россіи, конечно, находятся хорошіе хозяева и знатоки земледѣлія. Не знаю причины, которая удерживаетъ ихъ имѣть сношеніе съ Экономическимъ Обществомъ, которое труды каждаго пріемлетъ благопріятно и старается соотчичамъ своимъ оказать пристойную похвалу и, по требованіямъ, доставлять наставленія. Изъ печатающихся книгъ нашихъ усмотрите, сколь мало изъ Россіянъ присылаютъ къ намъ извѣстія, да и собраніе наше въ Петербургѣ составлено все почти изъ иностранныхъ, которые трудятся, а наши земляки не хотятъ удостоить возвѣщеніемъ своихъ хозяйственныхъ наблюденій или примѣчаній. Сколько ни задаемъ задачъ, не получаемъ по сію пору отвѣтовъ; даже по «Начертанію», напечатанному и обнародованному о намѣстничествахъ, не имѣемъ еще ни строчки...

Получивъ письмо, преисполненное столь многими жалобами, ласками и самыми убѣдительнѣйшими просьбами, что оставалось мнѣ дѣлать? Можно ли было не тронуться оными и продолжить далѣе свое жестокосердіе? Можно ли было пребыть долѣе непреклоннымъ? Я прочитывалъ его нѣсколько разъ, и чѣмъ болѣе читалъ, тѣмъ болѣе увеличивалась прежняя моя охота къ перепискѣ съ Обществомъ, и скоро вся досада моя на него исчезла, какъ дымъ. Усердіе патріотическое къ общей пользѣ возродилось вновь, и я рѣшился возобновить опять мою переписку съ онымъ, не взирая ни мало на то, что от всего того не можетъ произойтить ни какой пользы. Со всѣмъ тѣмъ, не хотѣлось мнѣ прежняго намѣренія своего совсѣмъ оставить, но при семъ случаѣ сказать имъ, когда не все, такъ, по крайней мѣрѣ, нѣсколько изъ того, о чемъ хотѣлось-было мнѣ имъ хорошенько изъяснить, еслибъ не отвергнуто было ими желаніе мое къ повѣренной перепискѣ и сказать, когда не прямо все, такъ мимоходомъ, вскользь, или только такъ намекнуть, чтобъ могли они о прочемъ уже сами догадаться.

Такимъ образомъ, расположившись къ нимъ писать, не сталъ я долго медлить, а заготовивъ предлинное письмо, отправилъ оное въ Петербургъ въ самый день Благовѣщенья, то есть 25 марта, и ровно чрезъ 25 дней послѣ полученія письма изъ Петербурга. Оно было слѣдующаго содержанія:

«Перо мое слабо къ изображенію вамъ совершенно всего того, что я относительно къ вамъ чувствую, равно какъ и собственнаго моего негодованія на то, что господа наши россійскіе домостроители толико нерадивы и толь мало труды и старанія Общества, справедливую похвалу от всего свѣта пріобрѣтшаго уважаютъ и желаніямъ его соотвѣтствовать стараются. Хотя домостроительная наука и находится у насъ въ сущемъ еще младенчествѣ, но нельзя статься, чтобъ въ нынѣшнія, часъ-отъ-часу болѣе просвѣщающіяся времена, не было у насъ весьма многихъ любопытныхъ, знающихъ, рачительныхъ и такихъ домостроителей, которымъ бы изъ опытности многихъ, весьма нужныхъ и такихъ вещей не было извѣстно, которыя достойны сообщены быть для свѣдѣнія всему обществу. Но что собственно удерживаетъ ихъ от того, о томъ едва ли можно сказать что- нибудь рѣшительное. Причины могутъ быть весьма многоразличны и неодинакія. Иныхъ удерживаетъ, можетъ быть, недостатокъ нужныхъ способностей къ описыванію всего имъ извѣстнаго, другихъ недостатокъ смѣлости и отваги пуститься въ сіе нужное дѣло; третьихъ недостатокъ охоты къ предприниманію трудовъ, съ тѣмъ сопряженныхъ; а иныхъ предпочитающихъ пользу свою — общественной; можетъ быть, и самое нехотѣніе давать то знать другимъ, что имъ самимъ принесло пользу. Легко статься можетъ, что тѣмъ, которые могли-бъ писать, недостаетъ нужныхъ экономическихъ свѣдѣній и опытностей, а тѣмъ, которые въ томъ недостатка не имѣютъ, недостаетъ способности къ писанію или охоты и усердія къ отечеству. А въ разсужденіи иныхъ, можетъ быть, и нѣкоторыя особыя черты ихъ характеровъ дѣлаютъ тому помѣшательство. Словомъ, причины могутъ быть многоразличныя; а вообще можно рѣшительно опять сказать, что государство наше слишкомъ еще молодо къ тому, чтобъ можно было от домостроителей нашихъ ожидать чего-нибудь дальнѣйшаго.

«Что касается до неполученія на заданные вопросы отвѣтовъ, о которомъ вы упоминать изволите, то я, прочитавъ оные, съ самаго начала сего ожидалъ, и теперь вижу, что я въ мнѣніи своемъ и въ заключеніяхъ о причинахъ, которыя всѣхъ не- допускать до того будутъ, не обманулся.

Мнѣ казалось, что и всѣмъ, также какъ и мнѣ, мѣшать будетъ наиболѣе то обстоятельство, что о всѣхъ, упоминаемыхъ въ «Начертаніи», матеріяхъ требуется извѣстіе относительно до цѣлыхъ намѣстничествъ. А какъ намѣстничества наши не такъ малы, чтобъ можно было безъ особливыхъ какихъ поспѣшествующихъ тому случайностей какому-нибудь приватному человѣку имѣть совершенное и точное обо всѣхъ вещахъ относительно до цѣлаго намѣстничества свѣдѣніе, а особливо когда извѣстно, что рѣдкое намѣстничество найтиться можетъ такое, котораго въ уѣздахъ не было бы ни въ чемъ изъ относящихся какъ вообще до хозяйства, такъ и до всѣхъ заданныхъ многочисленныхъ вещахъ разности; но, напротивъ того, о многихъ намѣстничествахъ сказать можно, что во всѣхъ почти уѣздахъ ихъ находится разнообразіе, — то съ трудомъ и такіе люди найтиться могутъ, кому бы всѣ оныя разности были извѣстны, и которые бы смѣло могли описывать все безъ опасенія, чтобъ не насказать чего нескладнаго, съ истиною несообразнаго, и не сдѣлать какой важной ошибки, и чрезъ то не подвергнуть себя порицанію и от знающихъ людей справедливому осмѣянію. Все сіе заключаю я по себѣ самомъ.

Я сколько ни помышлялъ о желаемомъ вами съ моей стороны удовлетвореніи хотѣнія Общества и сколь усердіе мое въ семъ случаѣ было ни велико, но признаюсь, что всякій разъ, при начинаніи сего дѣла, находилъ я себя совершенно не въ силахъ на всѣ вопросы въ разсужденіи всего намѣстничества нашего отвѣтствовать, ибо оное все мнѣ, какъ приватному человѣку, далеко не коротко знакомо; а потому и принужденъ былъ сіе дѣло оставить. Сверхъ того, есть нѣкоторыя другія обстоятельства, мѣшавшія и мѣшающія мнѣ и понынѣ входить въ подобное тому дѣло, еслибъ я въ силахъ былъ произвести оное. Легко могло-бъ статься, что не угодилъ бы я чрезъ то нѣкоторымъ людямъ и навлек бы на себя еще болѣе неудовольствія, нежели какія я уже, къ огорченію, претерпѣлъ за труды, мною изъ усердія къ общественной пользѣ предпринимаемые, и что того удивительнѣе-отъ такихъ людей, которымъ, по-надлежащему, долженствовало бы меня поощрять еще къ тому и поспѣшествовать сему полезному дѣлу своимъ покровительствомъ. Но что о томъ говорить! Не одинъ разъ доводимъ я былъ до того, что вознамѣревался уже совсѣмъ бросить свое перо. Единое только усердіе мое къ общей пользѣ убѣждаетъ меня сего не дѣлать, и всѣ таковыя препоны не болѣе уважать, сколько онѣ достойны. А всходствіе того, не премину я и впредь все то от времени до времени сообщать, что за нужное и возможное къ сообщенію находить буду; равно какъ приложу возможнѣйшее стараніе о доставленіи въ Общество и требуемыхъ натуралій, какія только набрать могу.....»

Письмо сіе отправилъ я по обыкновенной почтѣ и все, находящееся въ ономъ, упоминалъ не для того, чтобъ от того могли произойтить какія-нибудь слѣдствія, но чтобъ, по крайней мѣрѣ, г. Нартовъ зналъ, что я къ молчанію имѣлъ свои причины; а сверхъ того, хотя бъ нѣчто малое вѣдалъ, что мнѣ въ писаніи дѣлаются препоны и помѣшательства. Впрочемъ, хотя я не говорилъ от кого именно, но думалъ, что онъ легко можетъ догадаться, что происходитъ то от моихъ начальниковъ и командировъ, а особливо от самого намѣстника; ибо и сей бездѣльниками и негодными клеветниками доведенъ былъ до того, что мнѣ однажды упрекнулъ, для чего упражняюсь я въ писаніи, которое слово было мнѣ весьма чувствительно и несносно; и о семъ-то намекалъ я стороною въ письмѣ моемъ.

Что касается до сдѣланнаго обѣщанія прислать къ нимъ разныхъ натуралій, то учинилъ я сіе почти по-неволѣ, изъ единой благопристойности; но спѣшить тѣмъ никакъ былъ не намѣренъ, ибо вѣдалъ, что дѣло сіе составляетъ сущіе пустяки и навесть только могло множество хлопотъ, а пользы произойтить никакой не могло; а оставилъ сіе до поры и времени. Такимъ образомъ, пославъ къ нимъ свое обширное писаніе и, изъяснивъ въ ономъ ту великую ошибку, которую учинило Общество при задаваніи своихъ вопросовъ, расположился я опять на нѣсколько времени молчать, къ чему помогало много и наступившее вешнее, къ писанію и безъ того неспособное, время.

Теперь, возвращаясь назадъ, надобно мнѣ пересказать о томъ, что въ теченіи того времени у насъ происходило, которое прошло между полученіемъ от Нартова вышепомѣщеннаго письма и отправленіемъ моего на оное отвѣта, или, лучше сказать, въ теченіи всего марта мѣсяца. Самое начало онаго достопамятно мнѣ было тѣмъ, что обрадованъ я былъ полученіемъ латерна-магика или волшебнаго фонаря, котораго у меня до сего времени не было. Зять мой, ѣздившій на короткое время опять въ Москву, купивъ его, привезъ его ко мнѣ въ подарокъ. Не могу изобразить, какъ много оба мы съ сыномъ обрадованы были сею бездѣлкою, и сколько надѣлала она намъ собою удовольствія, и напротив-сколько и хлопотъ, работъ, трудовъ и затѣеевъ новыхъ. Ибо какъ оптическая сія игрушка была самая маленькая, дешевая, во многомъ весьма недостаточная и неисправная, то и принуждены мы были ее исправлять и придумывать все, что могло только служить къ приведенію ея въ лучшее совершенство. И поелику труды наши не потеряны были тщетно, то коликими же и удовольствіями наградила она насъ за труды наши. Словомъ, она присовокупила къ прежнимъ нашимъ упражненіямъ превеликое множество новыхъ по отношенію къ ней; но за то и получили мы новую вещицу, которою могли и себя, и пріѣзжающихъ къ намъ гостей занимать и веселить.

Съ другой стороны достопамятно было начало сего мѣсяца тѣмъ, что я впервыя выдумалъ и основалъ тѣ разборные на разные классы приходовъ и расходовъ денежныхъ тетради, которыя съ того времени всякій годъ продолжаю и понынѣ, и каковыя для всякаго хозяина отмѣнно полезны, хотя и ни у кого еще нѣтъ ихъ въ обыкновеніи дѣлъ.

Въ-третьихъ, достопамятны были первые дни сего мѣсяца тѣмъ, что никогда почти такое множество гостей ко мнѣ не пріѣзжало, какъ въ сіе время: таки гость за гостемъ, да и только всего! И не успѣвалъ одинъ со двора съѣхать,какъ другой въѣзжалъ на дворъ, и сіе нѣсколько дней сряду продолжалось безпрерывно, такъ что и самые уже казенные конюха дивились тому, что къ намъ такой большой пріѣздъ былъ. Да и я иногда самъ уже и не радъ имъ былъ, поелику я, за угощеніемъ ихъ, отсталъ почти от всѣхъ своихъ дѣлъ и упражненій; и, подлинно, дивиться было надобно, какъ я и при толь частыхъ помѣшательствахъ могъ успѣвать множество дѣлъ исправлять. Но, правду сказать, и не пропадала у меня ни же одна праздная и свободная минута времени, но употребляема была на какія-нибудь литературныя, либо любопытныя и художественныя занятія.

Наконецъ, около 8-го числа сего мѣсяца, потребованъ я былъ опять съ нашими денежками въ Тулу, и я отвезъ ихъ 15-ть тысячъ и провелъ въ путешествіи семъ трое сутокъ, которое достопамятнымъ сдѣлалось мнѣ двумя обстоятельствами. Во-первыхъ, тѣмъ, что я нашелъ всю Тулу и всѣхъ въ ней занимающихся превеликими пріуготовленіями ко встрѣчѣ, пріему и угощенію графа Безбородки, бывшаго въ тогдашнее время первымъ министромъ и важнѣйшимъ вельможею, и всѣхъ равно какъ на цыпочкахъ его дожидавшихся. Но онъ благополучно проѣхалъ на Смоленск , и всѣ пріуготовленія, стоившія болѣе 1,000 рублей, остались тщетными. Во-вторыхъ, что я, въ сію мою бытность въ Тулѣ, разстался и распрощался на вѣкъ съ другомъ моимъ и бывшимъ прежнимъ нашимъ сотоварищемъ Антономъ Никитичемъ Сухотинымъ, отъѣзжавшимъ тогда со всѣмъ своимъ семействомъ на житье въ Володиміръ. Мы разстались съ нимъ со слезами на глазахъ, и мнѣ не удалось уже болѣе никогда его и все его семейство видѣть.

По возвращеніи моемъ, долженъ я былъ опять всякій почти день имѣть дѣло со многими пріѣзжавшими къ намъ гостями, и не только съ своими городскими, но и пріѣзжими, и какъ наподрядъ все еще съ господами генералами, и можно сказать, что у насъ въ сіе время не только погостилось, но и погенералилось. Не успѣлъ я, по возвращеніи своемъ, сбыть съ рукъ заставшихъ у себя проѣзжихъ и пріѣзжавшихъ къ намъ гостей, и только что обрадовавшись тѣмъ, думалъ взять хоть на нѣсколько дней покой, какъ, гляжу- смотрю, князь нашъ городничій въ двери и сказываетъ, что скоро будетъ генералъ Леванидовъ, и чтобъ я велѣлъ въ замкѣ для пребыванія его отпереть покои, и все нужное приготовить. Сіе меня, встревоживъ, принудило скорѣе одѣваться и ждать сего новаго незнакомаго и знаменитаго гостя. Однако, не только тотъ, но и послѣдующій за тѣмъ день прошелъ у насъ въ тщетномъ ожиданіи, и мы не прежде его дождались, какъ передъ вечеромъ третьяго дня, и когда мы перестали его уже почти ждать. Сей гость назывался Андреемъ Яковлевичемъ и служилъ тогда по арміи генерал-поручикомъ. Я не прежде о его пріѣздѣ узналъ, какъ по въѣздѣ его уже въ замокъ. И какъ я былъ уже одѣтъ, то и поѣхалъ тотчасъ къ нему. Со всѣмъ тѣмъ, онъ повстрѣчался уже со мною въ воротахъ замка, идущій съ княземъ осматривать нашу церковь. Поелику онъ обо мнѣ съ хорошей стороны предваренъ былъ от самаго нашего намѣстника и от нашего вицъ-губернатора Вельяминова, то обошолся онъ со мною дружески и весьма благопріятно, поцѣловался и обрекомендовался со мною; и какъ казалось, оба мы другъ друга въ сію минуту полюбили. Всѣ мы пошли въ нашу церковь, и онъ, какъ любопытный и съ великими свѣдѣніями человѣкъ, осматривалъ все въ ней находящееся съ особеннымъ вниманіемъ и хвалилъ всѣ мои выдумки и затѣи, относящіяся до ея украшенія. Оттуда возвратились въ замокъ, напились чаю, и тогда пошло у насъ съ нимъ дѣло. Слово за слово, и разговоры начались безконечные, и матеріи многоразличныя. Я- показывать ему садовую нашу съ рисунками книгу; я -показывать пески; я — сказывать ему то, сказывать другое! Дошло до «Экономическаго Магазина». Онъ его знаетъ, получалъ при газетахъ, и оный у него въ почтеніи, но не зналъ, что я его писалъ. Сіе насъ еще болѣе познакомило другъ съ другомъ. Онъ ласкается ко мнѣ, проситъ къ себѣ моего дружества, предлагаетъ переписку со мною дружескую, и мы весь вечеръ провождаемъ у него съ удовольствіемъ.

По возвращеніи домой, едва я только съ домашними своими отъужинавъ, началъ раздѣваться, какъ закричали: «гости! гости!» И кто-жъ? Другой генералъ, Дмитрій Васильевичъ Арсеньевъ, съ племянниками своими и Львомъ Савичемъ Крюковымъ и его женою. Гости сіи были намъ уже и не во-время. Надлежало ихъ угощать, готовить вновь для нихъ ужинъ и, за всѣмъ тѣмъ, не спать часу до втораго. Наконецъ, на-силу-на- силу, мы ихъ уложили.

Оба знаменитые гости наши не долго у насъ пробыли. Не успѣлъ послѣдующій день настать, какъ генералъ Леванидовъ собрался ѣхать, и едва его засталъ. Онъ принялъ меня и въ сей день со всѣми изъявленіями своей ласки и благопріятства. Я поднесъ ему прекрасную коллекцію тамошнихъ песковъ и оду Слѣпцова, списанную для него, и разстался съ нимъ съ удовольствіемъ. При самомъ отъѣздѣ своемъ повторилъ онъ еще разъ свою просьбу о начинаніи съ нимъ переписки дружеской и увѣрялъ, что она будетъ ему полезна.

Возвратясь домой, занялся я другимъ своимъ превосходительнымъ гостемъ и старался его всячески угостить. Но и сей въ то же утро от насъ поѣхалъ. Но товарищи его, за сдѣлавшеюся уже распутицею, остались у насъ на весь сей день, который провели мы съ ними довольно пріятно. А не успѣлъ сей день кончиться и настать другой, какъ, глядимъ, катитъ къ намъ третій генералъ въ гости. Сей былъ также человѣкъ знакомый и никто иной, какъ прежній нашъ губернаторъ Матвѣй Васильевичъ Муромцовъ. Онъ ѣхалъ или, паче сказать, по распутицѣ тогдашней тащился изъ Москвы, со всею своею фамиліею, женою и дочерьми, и мы имѣли тогда случай еще впервыя видѣть молодую его, вторую жену, и съ обѣими его старшими дочерьми познакомиться. Всѣ онѣ были благопріятныя, милыя и любви достойныя особы. Всѣ обласкались съ моими домашними чрезвычайно, а дочери въ единый мигъ сдружились съ моими. Я очаровалъ ихъ показываніемъ всѣхъ моихъ штучек какъ электрическихъ, такъ и прочихъ. Жена, и онъ и дѣти были любопытные и любящіе все куріозное люди, а таковымъ и хорошо всё показывать. Генеральша, будучи великая мастерица играть на фортопіанахъ, играла на нашихъ, и мы слушали игру ея съ удовольствіемъ. Мы угостили ихъ обѣдомъ, и они разстались съ нами съ сожалѣніемъ и звали невѣдомо какъ къ себѣ, въ ихъ Баловнево, куда они тогда по распутицѣ тащились.

Не успѣли мы сихъ гостей спустить со двора, какъ пріѣхали новые, для празднованія вмѣстѣ съ нами дня имянинъ жены моей, который былъ на утріе. Итакъ, и въ сей день было у насъ людно, шумно и довольно весело. Одно только дѣлало удовольствіямъ моимъ великое помѣшательство то, что сынъ мой опять-было жестоко занемогъ и слег-было совсѣмъ въ постель. Я невѣдомо-какъ страшился, не поразила ли и его свирѣпствующая около сего времени въ городѣ особаго рода лихорадочная и довольно опасная болѣзнь, ибо от оной многіе умирали; да и мы въ домѣ своемъ лишились сапожника, малаго весьма молодаго и добраго; и потому употребляли все возможное къ уничтоженію его болѣзни и, по счастію, имѣли въ томъ нарочитой успѣхъ, такъ что онъ опять скоро пообмогся и намъ въ сей день сотовариществовалъ, который достопамятенъ былъ съ другой стороны и тѣмъ, что мы въ оный получили вдругъ три важныя извѣстія, поразившія насъ собою. Первое было о злодѣйскомъ умерщвленіи шведскаго короля Густава III въ маскарадѣ; второе, что римскій императоръ Леопольдъ вдругъ также и скоропостижно умеръ; а третье, что и сама наша императрица была что-то не очень около сего времени здорова, и всѣ съ трепетомъ душевнымъ опасались, чтобъ усиливающаяся около сего времени злодѣйская французская революція, чрезъ агентовъ и сообщниковъ своихъ, не произвела чего и надъ нею также, какъ она тѣхъ сбыть съ рукъ своихъ злодѣйски постаралась. Легко можно заключить, что всѣ сіи три извѣстія подавали намъ поводъ ко многимъ разговорамъ.

Всѣ достальные 12 дней мѣсяца марта и нашего великаго поста, по причинѣ продолжающейся во все сіе время половоди и распутицы совершенной, провели мы на большую часть одни и въ разнообразныхъ занятіяхъ. Я продолжалъ возиться съ своею машиною и придумывалъ къ ней еще кое-что, а особливо врачебные инструментики, которые были тѣмъ нужнѣе, что лѣченіе машиною продолжалось у насъ почти безпрерывно, и такъ, что иногда человѣкъ по десяти или пятнадцати на одинъ день лѣчивались, и успѣхи въ помоганіяхъ становились отъ- часу громче. Кромѣ сего, занималъ насъ много собою и фонарь волшебный. А кромѣ его сдѣлали мы у себя еще оптическій теремок , который куріозностью своею также удивлялъ и занималъ многихъ. А сынъ мой раскрашивалъ въ сіе время ландкарты и апостоловъ, украшающихъ собою и нынѣ его кабинетъ. Наконецъ, не забывали мы съ нимъ и чтенія, а я также своего пера, которое не лежало ни одного дня празднымъ, но что-нибудь писало и не уставало.

Между сими разными занятіями нечувствительно приблизилась и Страстная недѣля, съ которою кончился и мартъ мѣсяцъ. Мы провели оную въ обыкновенномъ богомоліи, равно какъ въ новой реформѣ и убираніи своего кабинета къ наступающему, празднику.

Но симъ дозвольте мнѣ кончить и сіе письмо мое и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочая.

(Ноября 11 дня 1812 года. Дворениново).

Письмо 278.

Любезный пріятель! День пасхи случился у насъ въ сей годъ 4-го апрѣля. И какъ все мое семейство было въ совокупленіи у меня и все здорово, а притомъ и погода, ровно какъ нарочно для сего великаго праздника, была ясная и хорошая, то провели мы сей день довольно весело. Но оный одинъ только во всю Святую недѣлю и былъ, въ который пользовались мы хорошею погодою, а въ прочіе она была такая дурная и такая перемѣнная, и весна наша вскрылась въ сей годъ такъ медленно и такъ дурно, и открытіе ея соединено было съ столь многими снѣжными и дождевыми непогодами, что мы давно такой дурной весны не видали, — и потому не только всю Святую недѣлю, но и всю почти Ѳоминую провели мы не слишкомъ весело; къ чему много поспѣшествовало то, что оба мои внучаты, жившіе у насъ, были не очень здоровы; у мальчишки болѣли что-то глаза, а у внуки моей росла на шеѣ какая-то шишка, которую мы никакъ и ничѣмъ истребить не могли и боялись, чтобъ бѣдняжкѣ от ней не умереть. Кромѣ того, причинялъ мнѣ и хохолъ, командиръ мой, нѣкоторыя досады и неудовольствія глупыми своими требованіями и поступками, объ которыхъ узнавалъ я от пріѣзжающихъ изъ Тулы. Къ характеру сего человѣка не могъ я никакъ примѣниться: то былъ онъ ко мнѣ друженъ и благопріятенъ, то опять Богъ-знаетъ что, и ни рыба, ни мясо, и то-и-дѣло перемѣна, то добрая, то худая, и происходило все то наиболѣе от страннаго его характера. Словомъ, если бъ не помогали намъ съ сыномъ наши разнообразныя занятія, доставлявшія намъ всегда многія минуты пріятныя, и которыми занимались мы и въ самую дурную погоду, то былъ бы для насъ сей періодъ времени, продолжавшійся почти во весь апрѣль мѣсяцъ, очень скученъ и непріятенъ. Но любезныя книги, писаніе и рисованіе претворяли его въ пріятный. Симъ образомъ, въ мирѣ и тишинѣ, провели мы цѣлыхъ двѣ трети сего мѣсяца. Но 21 числа онаго, и въ самое то время, когда мы, по случаю съѣхавшихся ко мнѣ многихъ для тогдашняго праздника гостей, только-что развеселились-было при играніи музыки и пѣнія пѣвчихъ, какъ вдругъ перетревоженъ я былъ прискакавшимъ ко мнѣ изъ Тулы нарочнымъ курьеромъ съ повелѣніемъ, чтобъ я тотчасъ ѣхалъ въ Тулу и привозилъ бы съ собою всѣ деньги, сколько ни находится у меня въ наличности. «Господи помилуй! воскликнулъ я, прочитавъ ордеръ; опять деньги! На нашихъ денежкахъ они съ ума сошли и какъ бы ни какихъ ни гдѣ тамъ у нихъ не было, и изволь смотрѣть! повези-ста ихъ теперь въ такую пропастную грязь и совершенную еще распутицу!» Со всѣмъ тѣмъ, присылка нарочнаго за ними курьера и притомъ требованіе от насъ вѣдомости о хлѣбѣ и повелѣніе, чтобъ привезъ я съ собою и секретаря моего Щедилова, приводило меня въ нѣкоторое сомнѣніе и побудило, не смотря на все позднее тогдашнее время, послать въ тотъ же мигъ за Щедиловымъ. По приходѣ его, ну-ка мы съ нимъ оба ломать себѣ голову, помышляя о томъ, за чѣмъ бы насъ обоихъ, и съ такою скоростью, въ Тулу спрашивали? Клали такъ и сякъ, но все много находили непонятнаго. Болѣе-жъ всего думали, что, конечно, наши денежки назначены для отсылки къ нашему намѣстнику, о которомъ сказывали намъ, что онъ отправленъ съ войскомъ въ Польшу для занятія оной, и что на подъемъ дано ему 10 тысячъ. Но на что спрашивали о хлѣбѣ, и на что моего Прокофья Егоровича, сего мы не понимали? Но какъ- бы то ни было, но ѣхать намъ надлежало, и ѣхать скоро. Итакъ, говорю я Щедилову, чтобъ онъ тогда же послалъ за крестьянскими лошадьми подъ свою кибитку, и вставалъ бы на утріе по-ранѣе, для сочиненія хлѣбной вѣдомости. Но покуда ее писали и переписывали, покуда привели крестьянскихъ лошадей и собрались съ деньгами и все уложили, до тѣхъ поръ прошло у насъ все утро и мы не прежде выѣхали, какъ часу въ девятомъ. Отѣ безпрерывнаго дождя, лившаго во весь прошедшій день и во всю ночь, грязь вездѣ растворилась превеликая, и ѣхать намъ такъ было дурно, что мы съ нуждою въ половинѣ дня дотащились до Дѣдилова. Тутъ, покормивъ лошадей и подъ сильнѣйшимъ еще дождемъ, потащились мы далѣе и заботились невѣдомо — какъ о томъ, какъ переѣхать намъ Упскую гать и рѣку Упу. Моста чрезъ ее было, еще не сдѣлано, а перевозъ былъ самый скверный и топь подлѣ его и по всей длинной гати превеликая. По величинѣ дня надѣялись мы пріѣхать въ Тулу еще рано; но сей счотъ дѣланъ былъ безъ хозяина. Не успѣли мы доѣхать до Моржовки, какъ хряпъ, подъ кибиткою, ось! Экое горе! Что дѣлать? По счастію, случилось это близёхонько подлѣ новой тутъ, только- что поселенной деревенки. — «Бѣги, братецъ, въ дворики сіи, говорю я конюху, и ищи оси». Конюхъ побѣжалъ, а я, между тѣмъ, думаю, гдѣ тутъ быть осямъ, и можно ли у мертвыхъ пчелъ искать кануна. Со всѣмъ тѣмъ счастіе послужило намъ въ сей разъ: мы не только нашли, тутъ осъ, но ось добрую, ось новую, ось не дорогую; а что всего лучше, хозяинъ двора выбѣжалъ къ намъ и съ пилою и съ топоромъ и самъ все нужное приладилъ и придѣлалъ. Но какъ бы то ни-было, но мы принуждены были промедлить тутъ не мало времени. Наконецъ, незадолго до захожденія, солнца, дотащились мы кое-какъ до Упской гати. Тутъ, услышавъ что черезъ перевозъ въ каретѣ переправиться никоимъ образомъ было не можно, поѣхали мы на мостъ, сдѣланный въ селѣ Языковѣ; но тутъ, къ крайнему нашему огорченію, нашли, что моста нѣкоторая часть была разобрана, чтобъ не ѣздили. Что дѣлать? Посылаю къ самому помѣщику, велю просить дозволенія переѣхать черезъ мостъ, просить, чтобъ мостъ велѣно было починить. Тотчасъ высланы были люди, отпрягли карету, и кое-какъ на себѣ перетащили. Ладно! Но все сіе задержало насъ опятъ на нѣсколько времени. Солнце уже садилось, а намъ надлежало еще объѣзжать далеко въ сторону одну рѣчку. Указали намъ гдѣ ѣхать. Дорога такая скверная, все на гору и подлѣ водороинъ, того и смотри, что полетишь стремглавъ. Принужденъ былъ выходить изъ кареты и мѣсить но грязи пѣшкомъ, чтобъ не опрокинуться. Лошади притомились, шли уже худо; ѣхать было еще далеко, дурно, грязно и по незнакомой дорогѣ. Тащиться мы часъ, тащиться другой, наступила уже ночь, и если бъ продлилось ненастье, то не знаю уже какъ бы намъ ѣхать; но, по счастью, небо прочистилось и сталъ свѣтить мѣсяцъ. Рады мы были уже и тому, и при свѣтѣ луны переправились чрезъ двѣ рѣчки; но въ Тулу не прежде пріѣхали, какъ уже въ одиннадцатомъ часу. Лошади на-силу насъ дотащили. Уже располагался-было я у Николы Зарытова ночевать, но мнѣ отсовѣтовали. Великую трудность имѣли мы ѣдучи и по Тулѣ. Мостовая скверная, дорога въ рядахъ изрыта была вся, на-силу проѣхать. Наконецъ, пріѣзжаю къ Пастухову. Всѣ давно уже тутъ спали. Я не велю никого будить и, дождавшись на-силу поотставшей кибитки, спѣшу ложиться спать. Надѣясь застать въ Тулѣ ужинъ; поѣли мы въ Дѣдиловѣ все, что ни взято было у насъ съ собою на дорогу; остался одинъ только ломтик ветчины. Я раздѣлилъ и сей съ товарищемъ своимъ Щедиловымъ. Итакъ, ужинъ былъ у насъ въ сей день прямо философскій, и очень, очень не дурной. Я радъ былъ, что довалился до постели, и спалъ какъ убитый.

Зная, что г. Юницкой спитъ долго, располагался-было я выспаться от трудовъ по-утру хорошенько; но не то вышло. Лишь только начало разсвѣтать, какъ разбудилъ меня соловей, висящій въ клѣткѣ, въ той горницѣ, гдѣ я спалъ. Хозяинъ, будучи великимъ охотникомъ до птицъ всякаго рода, имѣлъ ихъ тутъ множество всякихъ. Сей проклятый соловей поднялъ преужасно звонкій и безпрерывный крикъ, столь пронзительный, что разбудилъ бы и мертваго. Мнѣ спать еще очень хотѣлось, а онъ, какъ за языкъ повѣшенный, то-и-дѣло оретъ и кричитъ. Что ты изволишь! Ни когда не былъ мнѣ такъ досаденъ соловей, какъ въ сіе утро. Не даетъ спать, да и только всего! И я истинно не знаю; что за удовольствіе держать его у себя въ комнатахъ? Сколь пріятно весною пѣніе его надворное, столь отяготительно оно въ комнатахъ. Отѣ громкаго его свиста жужжало даже въ ушахъ, а трескъ и крикъ его былъ такъ звонок , что не слышно было за нимъ, что говорятъ люди.

Одѣвшись и повидавшись съ хозяиномъ, поѣхалъ я съ Щедиловымъ къ директору. Хохолъ заставилъ меня еще с-часъ дожидаться своего вставанія, да и разгузынился-было еще, для чего я не скоро пріѣхалъ. Досадно было мнѣ то невѣдомо-какъ, и я уже зуб-за-зубъ схватился съ нимъ за то. Потомъ пошло у насъ дѣло. Онъ показываетъ мнѣ полученную изъ Петербурга бумагу, и она разрѣшила все наше сумнительство, но ввергнула въ новое недоумѣніе. Было то письмо от Василья Степановича Попова къ губернатору, въ которомъ прописывалось, что Императрицѣ угодно знать, сколько всей Богородицкой суммы въ сборѣ, сколько ей въ употребленіи, гдѣ достальная хранится, или роздана она въ долги, на комъ именно, и подъ какимъ закладомъ, и нѣт ли еще какихъ продуктовъ, и на-сколько именно цѣною? И какъ нужно было для сего знать, сколько у насъ какого хлѣба, то для сего и надобенъ былъ я. Господа хотѣли-было объ ономъ и о самыхъ деньгахъ сущую чуху написать, однако, я не совѣтовалъ и предлагалъ столь убѣдительныя причины, что они на то согласились. Итакъ, мы съ директоромъ ѣздили въ казенную полату. Тамъ всѣ о томъ только и думали и помышляли. Письмо Попова содержало въ себѣ для всѣхъ непроницаемую загадку. Деньги велѣно было всѣ собрать, чтобъ были всѣ налицо, и буде бы можно въ золотѣ и серебрѣ. А съ начала въ письмѣ было упомянуто, что доходы Богородицкой и Бобриковской волости входятъ въ вѣдомство московскаго директора экономіи. Многіе думали, что сіе написано было ошибочно, а другіе говорили совсѣмъ не то, а что та особа, которой назначены волости, будетъ, конечно, жить въ Москвѣ, и ей деньги будутъ доставляемы. Другіе полагали инако, но никто не зналъ истины, а всѣ единогласно говорили, что, по всему видимому, волостямъ нашимъ приближается конецъ. Меня заставили писать и сочинять примѣрную форму вѣдомости, и съ моей взяла образецъ и вся казенная полата. Но въ сей день ничего не было кончено.

Юницкой велѣлъ мнѣ пріѣзжать къ себѣ обѣдать. Но какъ обѣда сего было долго дожидаться, то съѣздилъ я изъ полаты къ другу своему Петру Ивановичу Запольскому, и мы съ нимъ о тогдашнихъ политическихъ дѣлахъ и обстоятельствахъ кое-что, съ часъ времени, покалякали. Отѣ него заѣзжалъ я еще въ аптеку, для запасенія себя нѣкоторыми матеріалами для лѣкарствъ, а оттуда проѣхалъ уже къ Юницкому. Его еще не было дома. Наконецъ, пріѣхалъ и онъ съ Темешовымъ, и мы обѣдали. А послѣ обѣда еще кое-что писали, а тамъ отпустилъ меня Юницкой до послѣдующаго дня на квартеру, а самъ поѣхалъ опять въ полату.

Возвратясь къ Пастухову, я въ тотъ день никуда болѣе не ѣздилъ, а далъ и себѣ, и лошадямъ своимъ отдохновеніе. А на другой день поѣхали мы опять къ директору. Ни то доволенъ онъ былъ моимъ присовѣтованіемъ, ни то иное что; но въ сей день было у насъ съ нимъ ни лой, ни масло, и онъ раздобрился даже до того, что велѣлъ пріѣзжать опять обѣдать, и не только мнѣ, но и Щедилову; но домой не прежде насъ отпустилъ, какъ по отправленіи курьера петербургскаго, который тутъ жилъ и дожидался. Итакъ, онъ поѣхалъ въ полату, а я въ ряды покупать что мнѣ было надобно. И, по исправленіи всѣхъ нуждъ своихъ, заѣхалъ въ полату, гдѣ между тѣмъ, готовили отправленіе, и лгали, и воровали всячески, чтобъ скрыть Давыдовскія шалости и проказы. Тутъ Верещагинъ, увидѣвъ меня, приступилъ съ неотступною просьбою, чтобъ мнѣ обѣдать въ сей день у него, и выпросилъ даже на то дозволеніе у Юницкаго. Итакъ, я обѣдалъ уже у него, а къ Юницкому заѣзжалъ уже послѣ обѣда. И будучи, наконецъ, от него отпущенъ, пошелъ съ Щедиловымъ уже пѣшкомъ до квартеры, гдѣ выкормивъ лошадей, и хотя поздно, но отправились въ тотъ же день въ обратный путь, и успѣли еще пріѣхать ночевать въ Дѣдиловъ. Тутъ нашли уже всѣхъ спящихъ, и ужинъ былъ у насъ и въ сей день весьма легкій. Кусокъ жареной, холодной говядины составилъ все наше кушанье, но, по крайней мѣрѣ, спать намъ было хорошо, и мы довольны были, что туда поспѣли. Упу переѣхали мы опять по тому же мосту, но мостили его уже сами, и дорога была уже суха. По-утру же встали мы такъ рано, что успѣли поспѣть еще къ чаю въ Ламки, гдѣ нашелъ я всѣхъ своихъ, и съ ними уже возвратился въ Богородицкъ.

Симъ образомъ кончилъ я и сіе мое путешествіе благополучно. Привезенныя съ собою вѣсти о письмѣ Попова и сужденія многихъ о предстоящей важной перемѣнѣ съ нашими волостьми не весьма были пріятны моимъ роднымъ и подавали поводъ всѣмъ намъ ко многимъ разговорамъ, опасеніямъ и къ самому ожиданію того, что съ нашими волостьми воспослѣдовать имѣетъ.

Вскорѣ послѣ сего наступилъ май мѣсяцъ. Оба мы съ сыномъ съ нетерпѣливостью дожидались сего наилучшаго и пріятнѣйшаго мѣсяца въ году. Но начало онаго въ сей годъ было такъ холодно, что и похожаго не было на весну почему принуждены мы были вооружаться терпѣніемъ, а между тѣмъ, заниматься своими прежними комнатными упражненіями и сводить знакомство съ нѣкоторыми пріѣзжими къ намъ въ городъ дворянскими, намъ до того незнакомыми, фамиліями, жившими тутъ довольно долгое время для пользованія больныхъ своихъ от нашего лѣкаря. Къ числу сихъ пріѣзжихъ фамилій принадлежали въ особливости фамиліи господъ Емельяновыхъ и Рѣдкиныхъ, съ которыми въ короткое время такъ мы спознакомились и сдружились, что они очень часто бывали у насъ, а мы у нихъ, и они во всѣхъ нашихъ великихъ увеселеніяхъ брали соучастіе, и мы знакомствомъ, ласками и дружествомъ ихъ были весьма довольны.

Между тѣмъ 3 числа мая имѣлъ я удовольствіе получить опять толстый пакетъ изъ Экономическаго Общества, съ 45 частью «Трудовѣ» онаго. Я не сомнѣвался, что находилось при оной какое- нибудь письмо, но удивился, не нашедъ никакова. Сіе случилось еще въ первый разъ, что, при присылкѣ книги, ничего ко мнѣ было не писано, и я не понималъ, что бъ это значило? Не досуг ли было г. Нартову; отлучка ли его была тому причиною, или то, что я послѣднимъ моимъ письмомъ такъ его смутилъ, что онъ не зналъ, что мнѣ на оное отвѣтствовать? Словомъ, я не зналъ, что думать; но, наконецъ, полагалъ болѣе то, что причиною сему молчанію было то, что о присылкѣ въ скоромъ времени сей книги г. Нартовъ писалъ ко мнѣ въ предслѣдовавшемъ письмѣ, слѣдовательно, повторять о томъ не было нужды. Но какъ бы то ни было, но книга прислана одна и содержала въ себѣ множество піесъ, и между прочими мою о подниманіи ключей. Нельзя сказать, чтобъ я при усмотрѣніи сочиненія своего напечатаннымъ чувствовалъ какое-либо особливое удовольствіе. Я такъ уже къ сему привыкъ, что меня сіе ни мало уже не трогало, и я смотрѣлъ на оное, напечатанное съ самаго начала, весьма хладнокровно.

Первое вешнее тепло началось у насъ не прежде 5 числа сего, мѣсяца. Въ сей впервыя выходили мы съ сыномъ моимъ прогуливаться въ сады наши, и оный достопамятенъ былъ; и тѣмъ, что въ оный привезли къ намъ изъ Тулы первое извѣстіе о гоненіи, воздвигнутомъ въ Москвѣ на господъ Мартинистовъ, и что самый ихъ глава г. Новиковъ взятъ и куда- то сосланъ; а книги его и весь домъ опечатанъ. Сіе услышавши, поразился я сожалѣніемъ о семъ моемъ и всегда благопріятствовавшемъ мнѣ знакомцѣ и пріятелѣ, а вкупѣ и порадовался тому, что Богъ отвелъ и сохранилъ меня от того, что я не входилъ съ нимъ никогда ни въ какую тѣсную связь, а по носящимся о какой-то ихъ сектѣ сомнительствамъ, всегда имѣлъ къ нему недовѣрку и при всѣхъ случаяхъ от повѣреннаго съ нимъ обхожденія удалялся и бѣгалъ от него, какъ от огня 11 число сего мѣсяца имѣли мы опять случай быть со всѣмъ семействомъ своимъ на освященіи одной вновь въ волостномъ нашемъ селѣ Іевлевѣ построенной каменной церкви. Освящалъ ее одинъ изъ коломенскихъ протопоповъ Андрей Ивановичъ Ласкинъ, а угощаемы всѣ мы обѣденнымъ столомъ въ большомъ раскинутомъ шатрѣ были секретаремъ моимъ Щедиловымъ, подъ смотрѣніемъ и попеченіемъ котораго церковь сія была строена. Мы провели тамъ таки-довольно времени, и я съ умнымъ, любопытнымъ и свѣдущимъ о многомъ протопопомъ симъ не могъ довольно наговориться, и постарался самъ его всячески угостить, когда онъ ко мнѣ на другой день заѣхалъ.

Наилучшее, теплѣйшее и способнѣйшее къ гулянію вешнее время настало у насъ не прежде 12 числа сего мѣсяца. А какъ мы съ сыномъ онаго съ нетерпѣливостью дожидались, то и не преминули мы онымъ колико можно болѣе пользоваться. И съ самаго сего времени и начались у насъ съ нимъ почти ежедневныя гулянья по садамъ тамошним-когда уединенныя утреннія, соединяемыя съ увеселеніями себя красотами натуры, когда въ сотовариществѣ съ дѣтьми моими и пріѣзжающими къ намъ тутошними и посторонними гостьми. Всѣ они, а особливо лѣчащіеся и въ Богородицкѣ для того жившіе, брали въ прогулкахъ и вешнихъ забавахъ и утѣшеніяхъ нашихъ живѣйшее соучастіе и почитали себя въ семъ отношеніи весьма намъ обязанными. Не рѣдко собиралось насъ превеликое общество, и мы утѣшались не только гуляньемъ по нашимъ садамъ прекраснымъ, но и играющею въ нихъ по вечерамъ маленькою моею духовою музыкою, а иногда пѣвчими нашими, поющими пріятныя пѣсни. Словомъ, съ сей стороны городокъ нашъ въ сіе время походилъ на такой, куда съѣзжается народъ для питья водъ и лѣченія себя оными.

Что касается до приватныхъ и особенныхъ нашихъ прогулок , то въ особливости памятенъ мнѣ былъ 19 день сего мѣсяца. Въ оный вся натура была въ наипрекраснѣйшей своей вешней одеждѣ. Послѣ бывшаго предъ тѣмъ дождя все было живо, все весело, все смѣялось, вездѣ тепло, вездѣ пріятно, а особливо въ прекрасномъ густомъ лѣсочкѣ, находящемся въ моемъ собственномъ садикѣ. Тутъ не мѣшалъ гулять и вѣтерокъ самый. Лужочки внутри онаго были какъ бархатные, съ низкою травою; деревья всѣ развернулись, и листъ ихъ былъ еще нѣженъ и хорошъ. Птицъ цѣлые хоры гремѣли повсюду. Небо чистое и ясное. Блеск и сіяніе солнца веселое. При входѣ въ садъ наполнялась вся душа нѣкакимъ неизобразимымъ весельемъ. Нельзя было утерпѣть, чтобъ по зеленой муравѣ не поваляться, ее не облобызать и ею не полюбоваться. Цвѣтовъ цвѣло повсюду великое множество. Всѣ яблони и вишенныя деревья унизаны были ими. Мы были въ саду по-утру, были послѣ обѣда, были и ввечеру. Въ полдни были у насъ съ дѣтьми сущія рѣзвости, было читаніе, и бѣганіе, и игры, и смѣхи. Сама старушка-матушка, а ихъ бабушка, была съ нами. Словомъ, нѣсколько часовъ сряду провели мы въ саду, прямо въ чистомъ и непорочномъ удовольствіи и въ веселіи совершенномъ, а передъ вечеромъ собравшись всѣ ходили мы вмѣстѣ, со всѣми пріѣзжими, въ большой садъ гулять, гдѣ была и музыка. Были съ нами тамъ и самыя больныя старушки, весь вечеръ проводили мы тамъ въ наипріятнѣйшемъ гуляньѣ, продолжавшемся вплоть по самую ночь. И послѣдующій за симъ день, по случаю бывшей такой же прекрасной погоды, препровожденъ былъ нами не съ меньшимъ удовольствіемъ, какъ и предслѣдующій, и сей день содѣлался достопамятнымъ мнѣ одною особливостью. По-утру, какъ скоро совершенно ободняло, ушолъ я одинъ въ маленькій свой пріятный садикъ любоваться, по обыкновенію моему, утренними красотами и прелестями натуры. И тутъ, вдругъ приди мнѣ мысль, сочинить вешнюю пѣснь саду и возродись опять охота къ стихотворству. Я тотчасъ сбѣгалъ за записною своею книжкою, и ну соплетать стихи, и по-прежнему не въ риѳмахъ, а для лучшей удобности-бѣлые. Работа моя была такъ удачна, что въ немногія минуты сочинилъ я 3 куплета, и тотчасъ побѣжалъ показывать ихъ моему Павлу. И какъ они ему и прочимъ дѣтямъ полюбились, то прибранъ былъ тотчасъ къ нимъ и голосъ, и мы пропѣли ихъ съ скрипкою. Минуты сіи были для меня безцѣнныя, дѣти просили меня, чтобъ я продолжилъ свой трудъ далѣе, и аспидная доска и грифель помогли мнѣ сочинить и еще нѣсколько куплетовъ и воспѣть въ нихъ красоту природы въ цвѣтущей яблонѣ. Пѣснь сія была слѣдующаго содержанія:

Сіе было мое второе натурологическое сочиненіе стихами. Я помѣстилъ оное здѣсь для единаго любопытства и доказательства, съ какими чувствіями увеселялись мы красотами натуры въ сіе время. И могу сказать, что мы въ семъ отношеніи провели весну сего года весело и пріятно.

Въ наступающій, непосредственно почти за симъ, Троицынъ день, затѣвали- было мы опять, по прошлогоднему, собравшись всѣ вмѣстѣ, ѣхать гулять въ прекрасную нашу рощу, и съ пріѣхавшими къ намъ разными гостьми, собралось-было насъ и довольно. Но сдѣлавшійся сильный вѣтръ воспрепятствовалъ намъ ѣхать въ оную, и мы принуждены были заниматься уже въ домѣ разными увеселеніями и музыкою. А въ концѣ сего мѣсяца былъ у насъ съѣздъ, пиръ и такое же гулянье въ саду въ Ламкахъ у моего зятя, угощавшаго у себя многихъ свадебныхъ гостей, пріѣзжавшихъ къ нему со свадьбы меньшаго брата друга его г. Албычева, Василія Николаевича, на которую и они съ дочерью моею ѣздили. И мы въ большомъ его садѣ не только гуляли, но даже и обѣдали подъ тѣнью густыхъ скрытыхъ аллей, въ ономъ находящихся, и были во весь день очень веселы.

Сколько хороша и пріятна была намъ вторая половина мѣсяца мая, столь дурна и непріятна была первая половина іюня. Холоды, вѣтры и перепадающіе то-и-дѣло дожди и ненастьицы дѣлали ее совсѣмъ почти неспособною къ гуляньямъ, и мы принуждены были большую часть времени заниматься уже кое-чѣмъ, сидючи въ комнатахъ; но, съ другой стороны, намъ очень не скучно было, по случаю еще умножившихся разныхъ пріѣзжихъ дворянскихъ фамилій въ нашъ городъ, которыхъ набралось такое множество, что кареты у насъ по городу то-и- дѣло разъѣзжали. Всѣ онѣ съѣхались лѣчиться отчасти у нашего лѣкаря, а отчасти у меня, на нашей машинѣ, почему былъ у насъ всякій день пріѣздъ многимъ гостямъ. И для насъ было сіе не только не скучно, но и весело, ибо всѣ къ намъ невѣдомо-какъ ласкались, и за наши угощенія ихъ и лѣченіе были весьма намъ благодарны; и потому мы и не видали какъ пролетало время.

Изъ числа сихъ пріѣзжихъ господъ, никто такъ для насъ занимателенъ и пріятенъ ни былъ, какъ одинъ Одоевскій помѣщикъ Александръ Сергѣевичъ Ждановъ. Былъ онъ человѣкъ молодой, умный, любопытный, отчасти ученый, хорошаго, тихаго и кроткаго характера, но, къ сожалѣнію, не очень здоровый. Онъ, пріѣхавши лѣчиться къ нашему лѣкарю и нанявши квартерку въ нашей слободѣ, неподалеку от насъ, не преминулъ весьма скоро познакомиться съ нами, а особливо съ моимъ сыномъ, и мы его такъ полюбили, что хаживалъ онъ къ намъ почти ежедневно, и нерѣдко по нѣскольку часовъ дѣлилъ съ нами время, бравъ даже соучастіе въ нашихъ литературныхъ и ученыхъ упражненіяхъ, а въ хорошее время и во всѣхъ нашихъ прогулкахъ. Словомъ, знакомство у насъ съ нимъ сдѣлалось самое короткое, и мы сотовариществомъ его весьма довольны.

Кромѣ сего, достопамятно, что въ началѣ сего мѣсяца пріѣзжалъ къ намъ въ Богородицкъ опять нашъ г. директоръ, ни для чего инаго, какъ только обходить и осмотрѣть все. Почему онъ и пробылъ у насъ одни только почти сутки, и на другой же день, отобѣдавъ у меня и будучи всѣмъ доволенъ, от насъ опять уѣхалъ. Какъ онъ и въ сей разъ былъ ко мнѣ хорошо расположеннымъ, то воспользовался я симъ случаемъ и выпросился у него опять въ отпускъ на нѣсколько дней въ свою деревню, куда у всѣхъ у насъ давно уже на умѣ было сею весною съѣздить. Но прежде, нежели мы въ сей путь отправились, чуть-было не претерпѣли мы великаго несчастія. Въ одно утро вдругъ перетревожили и перестращали насъ люди, прибѣжавъ безъ памяти намъ сказывать, что одна изъ нашихъ людскихъ избъ на дворѣ загорѣлась. Господи! какъ смутился я, сіе услышавъ, и какою опрометью побѣжалъ смотрѣть гдѣ и что загорѣлось. Но, по особливому счастію, успѣли мы сбѣжавшимися людьми пожаръ сей захватить въ самомъ его началѣ и не допустить огню взять силу и распространиться.

Вскорѣ послѣ сего, и именно 14 числа іюня, и расположились мы отправиться въ любезное свое Дворениново, въ которомъ мы такъ давно не были. Въ сей разъ ѣхали мы въ него не столько для нуждъ, ибо сихъ ни какихъ дальнихъ не было, сколько для увеселенія, и чтобъ въ тогдашнее лучшее время повеселиться красотами своихъ природныхъ мѣстъ; почему и согласились ѣхать туда всѣ, кромѣ одной матушки-тещи, находившейся тогда въ Ламкахъ, а сверхъ того взять съ собою туда и музыкантовъ нашихъ, съ ихъ инструментами. Всѣ пріѣзжіе, а особливо лѣчившіеся у насъ, разставались съ нами съ превеликимъ сожалѣніемъ, а изъ всѣхъ ихъ чувствительнѣе разставался съ нами помянутый г. Ждановъ, свыкшійся съ нами такъ, какъ бы съ ближними своими родными, и увѣрявшій насъ съ клятвою, что ему насъ такъ было жаль, какъ бы родныхъ.

Мы выѣхали изъ Богородицка послѣ уже обѣда и не намѣрены были въ сей день ѣхать далѣе какъ до Ламокъ, куда пріѣхали мы уже въ сумерки и нашли нашихъ тамъ благополучными. Одна только малютка внука моя от продолжающейся болѣзни своей часъ-отъ-часу худѣла и таяла какъ воск , и я, не надѣяся застать ее по возвращеніи своемъ живою, и распращивался съ нею въ мысляхъ своихъ не инако какъ на вѣкъ. По-утру на другой день поѣхали мы от нихъ довольно рано, такъ что поспѣли кормить лошадей и обѣдать въ Калмыки, а ночевать на Валотю; ибо въ Тулѣ мы совсѣмъ не останавливались, а заѣхали только на минуту въ ряды, для искупленія нѣкоторыхъ намъ нужныхъ вещей.

Въ послѣдующій день встали мы довольно рано. Утро было наипрекраснѣйшее, и какъ мы не имѣли нужды спѣшить и расположились заѣхать въ Федешово и у тамошнихъ родныхъ нашихъ отобѣдать, то напились порядочно чаю и пріѣхали въ Федешово часу еще въ девятомъ. Тутъ нашли мы не только хозяевъ дома, но и пріѣзжихъ изъ Москвы, от которыхъ наслышались много о московскихъ проишествіяхъ, и вмѣстѣ съ ними порадовались, что Мартинистамъ заглянули подъ хвостъ, и пагубный ихъ замыслъ въ началѣ разрушили. Отобѣдавъ и посидѣвъ у нихъ, продолжали мы свой путь, и хотя уже вечеркомъ, но пріѣхали въ свое Дворениново благополучно.

Пребываніе наше въ сей разъ въ деревнѣ продлилось цѣлыхъ 9 дней, которые всѣ провели мы въ разныхъ трудахъ и гуляньяхъ по садамъ и рощамъ, и всякій день заняты были столь многими дѣлами, что и не видали какъ пролетѣли оные. Во всѣ ясные и хорошіе дни не выходили мы почти изъ садовъ, въ которыхъ тогда впервые еще раздавались звуки нашей маленькой духовой музыки, и одинъ разъ даже и обѣдали въ саду, въ крытой своей къ воротамъ дорогѣ. По вечерамъ же имѣли мы съ дѣтьми наипріятнѣйшія прогулки по всѣмъ мѣстамъ нашей усадьбы. ѣздили также однажды и въ Шахово и ловили тамъ рыбу, а въ Дворениновѣ вычистили въ сей разъ и запрудили нагорную нашу сажелку; а во время перепадавшихъ дождливыхъ дней, прибирали переправленныя свои хоромцы, обивали ихъ обоями и украшали картинами, переносимыми изъ хоромъ старыхъ и дѣлали ихъ къ житью отъ-часу удобнѣйшими. Не преминули мы также и въ ближнемъ саду своемъ произвесть кое-какія поправленія и дѣлишки, образовали большую круглую еловую поляну; сдѣлали на ней для сидѣнія большую, полукаменную сидѣлку; прокладывали и прочищали кое- гдѣ новыя дорожки; положили основаніе небольшому, уединенному храмику, подлѣ проулка, и прочее, и прочее.

Между сими разными производствами садовыхъ дѣлъ, случилось въ третій день нашего пріѣзда нѣчто особливое. Однажды, сидючи подъ группою прекрасныхъ нашихъ березъ, подлѣ основаннаго храма уединенія, разговорились мы съ сыномъ моимъ о красотѣ предметовъ, окружающихъ сіе мѣсто, и о тѣхъ украшеніяхъ, которыми вознамѣревались мы украсить сей ревиръ. Говоря о разныхъ монументахъ, назначиваемыхъ въ оное, вдругъ сказалъ мнѣ онъ: «а здѣсь, батюшка, подъ сими великолѣпными и пышными березами, и посреди самыхъ оныхъ надобно со временемъ сдѣлать настоящій монументъ, и хорошо бы его посвятить основателю сего сада». Мысль сія была для меня такъ поразительна, что слезы удовольствія навернулись на глазахъ у меня. Я легко могъ выразумѣть, что слова сіи значили, и догадаться, что онъ намѣренъ былъ, по смерти моей, въ семъ мѣстѣ сдѣлать мнѣ памятникъ. Я одобрилъ душевно сію мысль и возжелалъ, чтобъ оный и не совсѣмъ былъ пустой, но чтобъ положено были въ него или подъ нимъ и дѣйствительно что-нибудь оставшееся послѣ существованія моего. И на случай, если сіе со временемъ исполнится, чрезъ нѣсколько лѣтъ послѣ сего зарылъ дѣйствительно подъ березами сими, въ нѣсколькихъ мѣстахъ глубоко, клочки моихъ волосъ и нѣсколько выпавшихъ зубовъ. Такимъ же образомъ, бывши въ самый сей день въ нашей церкви, выбралъ и назначилъ я самъ то мѣсто, гдѣ хотѣлось бы мнѣ быть по смерти погребенну.

Во все время тогдашняго нашего пребыванія въ деревнѣ, ни въ который день мы такъ ни веселились, какъ въ пятый, случившійся тогда 21 іюня. Оный былъ 7,777 день от рожденія моего сына. Въ оный, послѣ обѣда, пили мы чай въ саду на новой своей полукаменной сидѣлкѣ, которую мы самымъ тѣмъ и обновили. Между тѣмъ, подъ группою березъ, гдѣ нѣкогда будетъ, можетъ быть, мой монументъ, играли музыканты наши на флейт- раверсахъ дуэты, и птички пѣніемъ своимъ акомпанировали онымъ. Потомъ ходили мы всѣ гулять въ нашъ нижній садъ, при играніи всей нашей духовой музыки, а вечеръ сего дня проведенъ нами очень весело. Смѣхи, игры, пріятные разговоры и истинное душевное удовольствіе господствовало въ сердцахъ всѣхъ, и мы были прямо счастливы.

На другой день послѣ сего, привезли къ намъ изъ Богородицка кой-какія вещи, для украшенія нашего сада приготовленныя, и вмѣстѣ съ ними газеты и журналы, политическій и московскій, также книгу, присланную ко мнѣ вновь изъ Экономическаго Общества, съ письмомъ г. Нартова, содержаніе котораго было слѣдующее:

«... Что-жъ касается до изъясненныхъ вами причинъ, удерживающихъ от описанія намѣстничествъ по обнародованной задачѣ, то я съ симъ согласенъ; почему и, кажется, полезнѣе бы было и легче дѣлать частныя описанія округъ, или городовъ, о коихъ можно имѣть способнѣе свѣдѣніе, нежели о всемъ пространномъ намѣстничествѣ. Я сіе мнѣніе собранію предлагалъ, и думаю, что по оному выдетъ новая перемѣна...»

Письмо сіе хотя было мнѣ не противно, но не произвело дальнаго удовольствія, но напротивъ того возобновленнымъ бомбандированіемъ меня о присылкѣ вещей въ минеральный кабинетъ возбуждена была паки досада моя на сіи крайне отяготительныя для меня, а совсѣмъ пустыя требованія, почему и не спѣшилъ я отвѣтствованіемъ на оное, и отлагалъ то съ одной почты до другой.

Между тѣмъ имѣли мы время разсмотрѣть и прочесть присланную ко мнѣ книгу и нашли въ ней много хорошаго, но много и пустаго. Наилучшая и полезнѣйшая статья была о новооткрытой аглинскимъ садовникомъ г. Форзитомъ древесной садовой и самой дешевой мази, которая намъ съ сыномъ такъ полюбилась, что мы тотчасъ положили ее составить и испытать надъ нашими скорбными деревьями, и она дѣйствительно оказалась послѣ весьма полезною и столь для садовъ нужною, что мы ее и понынѣ еще употребляемъ. Что касается до моего, въ сей части напечатаннаго сочиненія, то было оно о новомъ средствѣ, поспѣшествующемъ лучшему урожаю спаржи. Впрочемъ, и въ сей части, на концѣ, помѣщена была большая статья о всѣхъ происшествіяхъ въ Обществѣ, бывшихъ въ 1790 и 791 году, и которая была очень любопытна и достойна чтенія.

Чрезъ день послѣ сего заѣзжалъ къ намъ ѣдущій изъ степной своей деревни родственникъ нашъ Иванъ Аѳанасьевичъ Арцыбышевъ и опечалилъ всѣхъ насъ привезеннымъ извѣстіемъ о кончинѣ малютки внуки моей Александры Петровны. Бѣдняжка не могла никакъ перенести болѣзни, которою давно она страдала. Была она милый и любезный ребенокъ, и намъ всѣмъ очень было жалъ ее. Что касается до ея бабушки, а моей жены, отмѣнно ее любившей, то она извѣстіемъ симъ чрезвычайно огорчилась, и съ самой той минуты начала поспѣшать нашимъ отъѣздомъ, хотя и безъ того хотѣли мы уже скоро назадъ ѣхать. Итакъ, пробыли мы въ деревнѣ одинъ только день послѣ сего, и хотя мирную и спокойную деревенскую жизнь успѣли такъ полюбить, что не хотѣлось намъ съ нею и разстаться, но принуждены были, противъ хотѣнія, собираться, и въ десятый день пребыванія нашего въ обратный путь и отправились. Мы выѣхали изъ двора, напившись только чаю, и для поспѣшности не стали заѣзжать уже въ Ѳедешово, а проѣхали прямо большою дорогою до Сулемы, гдѣ покормивъ лошадей и пообѣдавъ, пустились далѣе. Тутъ на дорогѣ застигла насъ престрашная громовая туча, от которой на-силу уплелись мы въ Погромное, и въ ней болѣе часа отсиживались; почему и въ Тулу пріѣхали уже поздно и остановились ночевать у Пастухова. Переночевавъ въ Тулѣ и погулявъ по-утру у Пастухова въ саду и напившись чаю, пустились мы далѣе в-свои, съ безпокойными мыслями о томъ, что господа тульскіе собирались опять ѣхать къ намъ на ярмонку. Сіе и знали мы от хозяина нашего Пастухова, и вѣсти сіи были намъ непріятны. Что касается до ѣзды нашей, то продолжалась она своимъ чередомъ, и мы, покормивъ въ Дѣдиловѣ лошадей, доѣхали еще рано до Ламокъ. Тутъ нашли мы всѣхъ погруженныхъ въ печали и горюющихъ о потеряніи милой и любезной нашей Алексаши, которую намъ всѣмъ такъ было жаль, что я самъ не могъ воздержаться, чтобъ нѣсколько разъ не обтирать кулакомъ навертывающіяся слезы, всякій разъ какъ ни приходила она мнѣ на память. Что касается до хозяина, то нашли мы его занимающагося пріуготовленіями къ празднованію на Петровъ день своихъ имянинъ. И какъ мы пріѣхали только за день до онаго, то не разсудили уже ѣхать въ Богородицкъ, а остались тутъ дожидаться онаго.

Праздникъ сей у зятя моего, отмѣннаго охотника строить у себя пиры, былъ и въ сей годъ многолюдный, и гостей съѣхалось много. Но было всѣмъ не слишкомъ весело. Гости, на большую часть, засѣли послѣ обѣда играть въ карты, а мы, прочіе, валандались безъ дѣла и читали даже от скуки книги. Къ тому же, и сама хозяйка от грусти и печали была весьма нездорова, и мы боялись, чтобъ она не слегла даже въ постелю. Со всѣмъ тѣмъ мы у нихъ тутъ ночевали, и не прежде въ Богородицкъ возвратились, какъ въ послѣдній день іюня мѣсяца.

Симъ образомъ кончилось наше путешествіе, а съ нимъ окончу я и сіе письмо, сказавъ вамъ, что я есмь, и прочая.

(Ноября 12 дня 1812года. Дворениново).

Письмо 279.

Любезный пріятель! Во все теченіе мѣсяца іюля не произошло у насъ почти ничего важнаго, и въ особливости достойнаго замѣчанія. Мы продолжали жить по-прежнему — заниматься множествомъ разныхъ дѣлъ и безпрерывнымъ почти лѣченіемъ на машинѣ моей больныхъ, не только простолюдиновъ, приходящихъ и пріѣзжающихъ ко мнѣ со всѣхъ сторонъ толпами, но и самыхъ благородныхъ, какъ тутъ пользующихся от лѣкаря обыкновенными лѣкарствами, такъ и нарочно за тѣмъ только къ намъ въ Богородицкъ и пріѣзжающихъ, чтобъ полѣчиться у меня на машинѣ. Толико то славна она сдѣлалась удачными своими дѣйствіями! Словомъ, никогда не было у насъ такого большого съѣзда лѣчащихся дворянскихъ фамилій, какъ въ сіе время, и мы всякій день посѣщаемы от нихъ были.

Легко заключить, что чрезъ самое сіе имѣли мы случай свести и основать многія новыя знакомства съ людьми, до того намъ незнакомыми, показывать имъ разныя услуги и одолженія, и тѣмъ самымъ пріобрѣтать себѣ от нихъ и дружбу, и благодарность. И какъ лѣченіе мое всѣмъ вообще не стоило ни полушки, и я за труды мои награждаемъ былъ единымъ чистымъ и душевнымъ удовольствіемъ, что многимъ, изъ нихъ удавалось мнѣ дѣйствительно и лучше всѣхъ иныхъ лѣкарствъ помогать, то и не опасался я ни мало нажить от сего какое-нибудь нареканіе; но съ сей стороны былъ совершенно спокоенъ.

Впрочемъ, пребываніе у насъ въ городѣ толь многочисленнаго дворянства и частые къ намъ пріѣзды подавали натурально поводы и къ частымъ съѣздамъ и гуляньямъ по садамъ нашимъ, а особливо въ вечернее время. Что касается до дневнаго, то по бывшимъ во все почти теченіе сего мѣсяца страшнымъ и несноснымъ почти жарамъ было оно къ гуляньямъ совсѣмъ неспособно. Одинъ только помянутый г. Ждановъ, котораго, и по возвращеніи своемъ изъ деревни, нашли мы все еще живущаго въ Богородицкѣ, по особливой его къ намъ ласкѣ и благопріятству, посѣщалъ насъ ежедневно и, много разъ у насъ обѣдая, бралъ соучастіе и въ дневныхъ нашихъ садовыхъ препровожденіяхъ времени, и съ нимъ не однажды купывались мы въ нашей прекрасной ваннѣ, или, забравшись въ какое-нибудь тѣнистое въ саду моемъ мѣстечко, на дерновыхъ канапе послѣ обѣда отдыхали, или читали вмѣстѣ книги, или провождали время въ пріятныхъ дружескихъ и любопытныхъ разговорахъ.

Теперь надобно сказать, что толь частое сего молодаго и достойнаго человѣка къ намъ хожденіе нечувствительно подало поводъ нѣкоторымъ изъ нашихъ городскихъ къ заключеніямъ — не имѣет- ли онъ какихъ видовъ на дочерей моихъ, а особливо на старшую изъ нихъ, Настасью. А признаться надобно, что и у самихъ насъ бродили не одинъ разъ о томъ такія же мысли. Обстоятельство, что хотя онъ во все сіе время и продолжалъ лѣчиться у нашего лѣкаря, но болѣзнь его была совсѣмъ не слёглая и почти непримѣтная, и даже такая, что не стоило-бъ ему для оной такъ долго жить у насъ въ Богородицкѣ, — подавало намъ и самимъ поводъ къ заключеніямъ, что не сопряжено ли его пребываніе у насъ и толь частое къ намъ хожденіе и оказываемое всему моему семейству особое почтеніе и ласки съ какими-нибудь иными намѣреніями. Но какъ во всемъ его поведеніи не замѣчали мы ни малѣйшаго худаго, сумнительнаго и подозрительнаго, и онъ всѣмъ своимъ нравственнымъ характеромъ всѣмъ намъ отъ- часу болѣе нравился, а по состоянію достатка своего могъ быть и добрымъ женихомъ для моей Настасьи, — то и не опасались мы от него ничего, а принимали его у себя всегда съ удовольствіемъ и съ каждымъ почти днемъ ожидали, не начнет ли онъ чрезъ кого-нибудь сватовства, или самъ, предлагать себя намъ въ семьянина.

Впрочемъ, бывшая у насъ 8 числа ярмонка была и въ сей годъ довольно достопамятна не только пріѣздомъ къ самимъ намъ великаго и такого множества гостей, что мы едва могли ихъ помѣстить въ своемъ домѣ, но пріѣздомъ и господъ тульскихъ, квартировавшихъ опять во дворцѣ нашемъ. Ихъ наѣхало въ сей разъ еще больше прошлогодняго. Главнымъ изъ нихъ былъ опять нашъ вицъ-губернаторъ Вельяминовъ, а угощалъ ихъ всѣхъ опять на своемъ коштѣ откупщик нашъ Иванъ Васильевичъ Хомяковъ. Мы, собравшись всѣ, ожидали-было пріѣзда ихъ еще къ обѣду въ навечеріи праздника или въ самый ярмоночный день. Но все наше ожиданіе было тщетное. Обѣдъ прошолъ, а ихъ не было; сталъ приближаться вечеръ, но объ нихъ не было еще и слуху. Привезли фейерверкъ, привезли и музыкантовъ казенныхъ изъ Тулы, но о самихъ ихъ никто не зналъ. Наконецъ, пріѣхалъ уже и Юницкой, а ихъ все еще не было. Къ Юницкому тотчасъ пришелъ Хомяковъ и поднялась у нихъ превеликая брань и счеты. Юницкому досаденъ былъ сей праздникъ. Ему жаль было денегъ и расходовъ, которые ставились на счеты; Хомяковъ неуступчивъ, слово за слово, и чуть-было не до ссоры; однако, помирились. Наконецъ, пріѣхали и тульскіе, а мы, между тѣмъ, успѣли уже отслушать праздничную всенощную, гдѣ превеликое было собраніе дворянъ и госпожъ. Съ вицъ-губернаторомъ пріѣхали въ сей разъ братъ его Степанъ, оба брата Игнатьевы, Михайла Васильевичъ Хомяковъ, еще нѣкто Головинъ, Ченцовъ и многіе другіе, а наконецъ, богачъ Александръ Ѳедоровичъ Хомяковъ, для котораго они наиболѣе и пріѣжжали, ибо имъ хотѣлось его обыграть. Словомъ, гостей было довольно, и знаменитѣйшіе изъ нихъ ходили въ садъ гулять, хотя было уже темно. Наконецъ, сожженъ былъ для ярмонки фейерверкъ, а во дворцѣ большой и многолюдный ужинъ, и я уже поздно возвратился къ своимъ домашнимъ. Наконецъ, насталъ и самый день праздника. Оный препроводили мы и въ сей годъ довольно весело, однако, и не безъ скуки, по причинѣ недостатка вожделѣнной вольности и связанности рукъ, по случаю пріѣзда господъ тульскихъ. Все утро провели мы во дворцѣ въ поздравленіяхъ и поклонахъ. Полученіе въ самое сіе утро извѣстія, что намѣстнику нашему, за успѣхи его при занятіи войсками нашими Польши, данъ орденъ Андреевскій — подавало къ тому еще болѣе повода. Потомъ были мы всѣ у обѣдни, а изъ церкви пошли всѣ во дворецъ, и тамъ обѣдали съ приглашенными туда же господами. Столъ былъ огромный, и угощеніе доброе. Сидѣло за столомъ до 40 человѣкъ, а многимъ не достало и мѣста. Музыка гремѣла, а послѣ обѣда танцы, но скоро разошлись, и у господъ началась игра. Передъ вечеромъ же съѣхались опять всѣ, а между тѣмъ, множество гостей съѣхалось ко мнѣ, и молодежь завела танцы. По съѣздѣ во дворецъ, возобновились тамъ всѣ роды увеселеній: были танцы, игра въ карты, пѣніе и пляски родовъ разныхъ; а какъ смерклось, то сожженъ былъ еще фейерверкъ, и весь дворецъ иллюминованъ. Все же кончено напослѣдок ужиномъ, который былъ очень поздній, такъ что мы домой возвратились послѣ полуночи, уставши на смерть от танцевъ и принужденности. Что-жъ касается до господъ игроковъ, то сіи не переставали играть ни на минуту, не только во весь день, но и во всю ночь на пролётъ, такъ что они вовсе и спать не ложились, и сіе удивило всѣхъ, а особливо въ разсужденіи старичка-богача Александра Ѳедоровича Хомякова, котораго истинно бить было некому. Четверо молодцовъ сваталось вокругъ его и старались обыграть, но все какъ- то не удавалось. Игра все шла, какъ медъ тянется. Сколько ни надрывались, но не могли ничего сдѣлать, изъ подгулявшихъ былъ одинъ только лишь князь, и сей былъ, какъ зюзя, ажно гадко!

По наступленіи слѣдующаго за симъ дня, хотѣлъ-было вицъ-губернаторъ ѣхать рано; но игра, неоконченная еще, задержала и протянула долго, и не кончилась бы и еще долго, еслибъ не надлежало было ѣхать. Итакъ, распрощались, поѣхали всѣ къ князю на завтракъ, а мы, проводивъ гостей, рады-рады были, что прошла вся сія тревога. Отѣ бывшаго безпокойства отдыхали мы цѣлый, день раздѣвшись и отдохнуть не могли. У насъ во весь день былъ г. Ждановъ, а ввечеру — тульскій капельмейстеръ, г. Сокольниковъ и фейерверчной мастеръ. Итакъ, симъ кончился нашъ праздникъ, который доставилъ намъ не столько удовольствія, сколько хлопотъ и безпокойства.

Чрезъ день послѣ сего, былъ у насъ собственный свой праздничекъ, доставившій намъ несравненно болѣе удовольствія. Въ оный была средняя дочь моя Ольга имянинницею. Побывавъ по-утру у обѣдни, по случаю воскреснаго дня, и пообѣдавъ кое-съ-кѣмъ у насъ бывшими, уклонялись мы послѣ обѣда от превеликаго и до 30 градусовъ простиравшагося жара въ свой нижній садъ, и тамъ, сидючи и лежучи въ тѣни при водахъ, читали книги, а потомъ купались въ ваннѣ. Передъ вечером-же былъ у меня знакомецъ мой, епифанскій помѣщикъ г. Григоровъ, Николай Сергѣевичъ, съ двоюроднымъ братомъ своимъ г. Бородинымъ, человѣкомъ молодымъ, хотѣвшимъ видѣть мои сады и перенять изъ нихъ что-нибудь для себя. Такъ, по крайней мѣрѣ, они тогда говорили, а въ самомъ дѣлѣ было у нихъ совсѣмъ другое на умѣ, и г. Бородину хотѣлось видѣть дочерей моихъ. Итакъ, случилось, что тогдашняя имянинница моя ему въ особливости понравилась, и онъ замышлялъ уже за нее свататься. Но намъ, тогда видѣвшимъ его еще въ первый разъ, всего того и на умъ не приходило, а я водилъ ихъ по садамъ безъ всякаго размышленія; а боярыни, съ барышнями, ѣздили между тѣмъ гулять въ магазинную рощу. А послѣ ужина сожгли мы для имянинъ Ольгиныхъ у самихъ себя небольшой фейерверчек , состоявшій въ нѣсколькихъ колесахъ, и бездѣлкою сею навеселились болѣе, нежели большимъ, ибо все было у насъ весело, все пріятно, все хорошо и все ладно. Словомъ, вечеръ былъ очень хорошій и пріятный.

Чрезъ два дни послѣ сего, проводилъ я сына моего, поѣхавшаго от насъ на нѣсколько дней въ наше Дворениново. Причина ѣзды сей была экономическая: еще въ послѣднюю нашу тамъ бытность горевали мы съ сыномъ своимъ о томъ, что во всѣхъ садахъ нашихъ было очень мало плодовитыхъ деревъ породъ хорошихъ, а все были очень посредственныя и старинной разводки, и совѣтуя о томъ, какъ бы сему злу пособить и снабдить оные всѣми лучшими породами плодовъ, какіе тогда наиболѣе славились и были намъ извѣстны, — положили, чтобъ ему, по наступленіи времени къ листочнымъ прививкамъ, пріѣхать самому, привезть съ собою листочковъ всѣхъ лучшихъ и славнѣйшихъ породъ и развить ими всѣ находящіяся въ садахъ моихъ молодыя и къ тому способныя яблонки. А какъ около самаго сего времени и прививались вездѣ прививки, то и предложилъ я ему сіе нужное дѣльце. Ему хотя и не слишкомъ уже-было хотѣлось предпріять сіе путешествіе, однако, зная самъ надобность замышляемаго дѣла, согласился принять на себя сей трудъ. Итакъ, снабдивъ его листками хорошихъ породъ яблоней и поручивъ постараться достать чрезъ Пастухова и въ Тулѣ «наилучшія и славнѣйшія породы, отправилъ я его, придавъ ему человѣка три, умѣющихъ прививать, на воспоможеніе. И онъ и выполнилъ коммиссію сію какъ нельзя лучше, и проживши въ деревнѣ болѣе недѣли, превратилъ множество молодыхъ яблоней изъ дурныхъ въ хорошія, и положилъ чрезъ то основаніе всѣмъ лучшимъ породамъ, находящимся нынѣ въ садахъ моихъ, и всѣ онѣ съ самого сего времени и начали поправляться и приходить въ лучшее съ сей стороны состояніе. Онъ пробылъ въ семъ отсутствіи от меня почти съ двѣ недѣли, которое время занимался я уже одинъ въ Богородицкѣ разными своими занятіями, а особливо лѣченіями больныхъ на своей машинѣ, и пользовался только пріятнымъ сотовариществомъ г. Жданова, съ которымъ многія минуты провели мы съ особливымъ удовольствіемъ. А между тѣмъ не было недостатка и въ гостяхъ. Множество и сихъ пріѣзжало къ намъ въ сей періодъ времени, и я едва успѣвалъ ихъ у себя угащивать. въ сихъ происшествіяхъ прошелъ нечувствительно весь іюль мѣсяцъ, а предъ самымъ концемъ онаго перетревожены мы были извѣстіемъ, что ѣдетъ къ намъ нашъ тогдашній тульскій губернаторъ и скоро будетъ. Но мы со всѣми городскими цѣлыхъ два дни его, одѣвшись и убравшись, дожидались, и въ-прахъ тѣмъ измучились, а дождаться не могли. Онъ изволилъ проѣхать въ Епифанъ и насъ промучилъ понапрасну.

Въ теченіи мѣсяца августа важныхъ происшествій было еще того меньше, и онъ весь прошелъ безъ всякихъ особливостей. Мы продолжали жить по-прежнему, занимались своими дѣлами, разъѣзжали кое-куда въ гости, а болѣе того сами ихъ у себя угащивали. Въ пріѣзжаніи ихъ къ намъ не было и въ сей мѣсяцъ недостатка. Но не одинъ разъ доходило до того, что я инымъ уже и не радъ былъ, потому что они отнимали у меня время и мѣшали заниматься своими дѣлами. Великая разница имѣть дѣло съ такимъ гостемъ, съ которымъ можно заняться о чемъ-нибудь интересными и пріятными разговорами, и съ такимъ, съ которымъ говорить совсѣмъ нечего, и который сидѣніемъ своимъ только отягощаетъ хозяина и нагоняетъ на него скуку.

Кромѣ обыкновенныхъ и нестоящихъ упоминанія происшествій, было нѣкоторою особливостію то, что я въ самое то время, когда собирался я писать въ Петербургъ отвѣтъ на послѣднее письмо ко мнѣ от г. Нартова, вдругъ удивленъ былъ полученіемъ еще письма изъ Экономическаго Общества. Случилось сіе 22 августа, и въ самое то время, когда замышляли мы съ Павломъ отправиться въ путь въ отдаленную свою тамбовскую деревню. Съ превеликимъ любопытствомъ распечатывалъ я оное, желая узнать, о чемъ бы такомъ оно было, и нашелъ, что оно все наполнено было возлагаемыми на меня коммиссіями и заданными лично мнѣ разными вопросами. Какъ все сіе было первое и необыкновенное дѣло, то удивился я тому не мало и не зналъ, что бъ побудило Экономическое Общество задавать мнѣ такія задачи, и другого не находилъ, что произошло сіе единственно для побужденія меня писать, и поелику имъ нужны были всѣ мои сочиненія, о чемъ бы они ни были, но для меня были они не всѣ равны.

По отправленіи сего письма, стали мы съ сыномъ помышлять о затѣваемой нами ѣздѣ въ степную нашу тамбовскую деревню. И какъ къ сему потребно было выпросить дозволеніе у моего командира, то хотѣлъ-было я съѣздить самъ для сего въ Тулу. Но какъ от пріѣзжихъ изъ Тулы услышалъ, что директоръ нашъ собирался около сего времени ѣхать въ свою деревню, а съ другой стороны-получено было извѣстіе, что къ намъ скоро будетъ нашъ губернаторъ, то рѣшился проситься въ сей отпускъ у командира моего письменно, и отправилъ сіе письмо въ Тулу съ своимъ сыномъ, которому хотѣлось въ сіе время побывать въ Тулѣ, сколько для своихъ надобностей, столько для выполненія давнишняго своего желанія срисовать съ нѣкоторыхъ улицъ тульскихъ проспектевическихъ видовъ; къ чему побуждало его наиболѣе то, что знакомецъ нашъ Пастуховъ имѣлъ у себя сына, искуснаго въ гравировкѣ, и который брался вырѣзать рисунки сіи на мѣди и послѣ отпечатать. И какъ сыну моему въ сію его бытность въ Тулѣ дѣйствительно удалось, удосужившись, снять видъ съ крѣпости и торговой площади съ стороны от завода, то сіе впослѣдствіи времени онъ и выполнилъ и имѣющійся у насъ и понынѣ эстампъ или печатный рисунокъ его работы служитъ тому памятникомъ. Изъ сего путешествія возвратился онъ ко мнѣ уже 30 числа августа и, противъ всякаго чаянія, привезъ ко мнѣ и дозволеніе на отлучку.

Что касается до насъ, то мы въ самое сіе время и уже нѣсколько опять дней сряду дожидались къ себѣ пріѣзда губернаторскаго и на-силу-на-силу, наконецъ, въ сей день его дождались передъ вечеромъ. Былъ тогда губернаторъ у насъ генерал- маіоръ Андрей Ивановичъ Лопухинъ, человѣкъ средственныхъ достоинствъ и дарованій, и потому и не слишкомъ всѣми былъ и уважаемъ. Онъ пріѣхалъ тогда къ намъ, вмѣстѣ съ своею женою, боярынею взрачною и красивою, и съ предсѣдателемъ гражданской палаты, Петромъ Ивановичемъ Свѣчинымъ и его женою и двумя барышнями. Всѣ мы ввечеру ходили въ садъ и много веселились, и я у губернатора во дворцѣ ужиналъ и заговорилъ ихъ всѣхъ въ-пухъ. Губернаторъ пробылъ у насъ не долѣе какъ до обѣда въ послѣдующій день, и по-утру, обходивъ всѣ суды и расправу, былъ вмѣстѣ со мною въ нашей церкви у обѣдни, а губернаторша между тѣмъ удила въ сажелкахъ нашихъ рыбу. Какъ между прочимъ разговорились мы о электрицизмѣ, и губернатору съ Свѣчинымъ отмѣнно восхотѣлось видѣть мою машину, то пригласилъ я ихъ къ себѣ въ домъ и показывалъ имъ оную, и они восхотѣли сами на ней поэлектризоваться. Потомъ возвратились мы во дворецъ и обѣдали всѣ вмѣстѣ, и послѣ обѣда губернаторъ тотчасъ от насъ и поѣхалъ, отзываясь обо мнѣ весьма довольнымъ. Но я болѣе доволенъ былъ тѣмъ, что мнѣ удалось при семъ случаѣ г. Свѣчина преклонить себѣ въ дружбу, и изъ врага сдѣлать себѣ пріятеля; ибо до сего времени онъ мнѣ, самъ истинно не зная за-что, какъ-то все неблагопріятствовалъ, а съ сего времени по самую свою смерть былъ онъ ко мнѣ всегда благорасположеннымъ.

Все сіе случилось въ самый послѣдній день августа мѣсяца, который, кромѣ сего, былъ достопамятенъ тѣмъ, что я, при случаѣ сниманія съ садовъ своихъ послѣднихъ яблокъ, вздумалъ всѣмъ имѣющимся у меня породамъ яблокъ дѣлать описанія и всѣ оныя срисовывать красками съ натуры и учинилъ даже тому начало описаніемъ грушовки. И сіе послужило основаніемъ тѣмъ многимъ яблочнымъ книгамъ, которыя и понынѣ у меня въ библіотекѣ хранятся.

И какъ симъ кончился тогда нашъ августъ мѣсяцъ, то дозвольте мнѣ симъ и сіе письмо кончить и сказать вамъ, что я есмь, вашъ, и прочее.

(Ноября14дня1812года, въ Дворениновѣ).

ѣЗДА ВЪ ТАМБОВЪ. Письмо 280.

Любезный пріятель! Мѣсяцъ сентябрь сего года достопамятенъ ѣздою моею въ тамбовскую, или паче въ кирсановскую мою деревню. И какъ путешествіе сіе продлилось во все теченіе онаго, то и займу я все сіе письмо описаніемъ онаго. Въ деревню сію съѣздить уже нѣсколько лѣтъ сряду я собирался;но разныя препятствующія обстоятельства не допускали меня до того, даже до сего времени. Присутствіе мое въ оной было весьма нужно. Я былъ въ ней хотя за четыре года передъ симъ, но былъ зимою на нѣсколько только дней, и при такихъ обстоятельствахъ, когда всѣ мысли мои заняты были однимъ межеваньемъ, толь многіе годы продолжавшимся, и по безчисленнымъ хлопотамъ и безпокойствамъ тогда къ окончанію приводимымъ. При такихъ обстоятельствахъ мнѣ не можно было не только что-нибудь видѣть, или сдѣлать нужныя съ отмежеванною мнѣ землею распоряженія, Но я и самую ее не инако видѣлъ, какъ покрытую глубокимъ снѣгомъ, и бродя по обширнымъ пространствамъ, утопая по колѣно въ ономъ. Въ лѣтнее же время въ деревнѣ сей не былъ я уже около 15-ти лѣтъ. Все сіе давно уже побудило меня въ ней побывать, и тѣмъ паче, что человѣкъ, которому у меня приказана была сія деревня, былъ весьма безтолковый, нерачительный, балмочный и неспособный къ выполненію моихъ заочныхъ распоряженій, а особливо относительно до полученной вновь земли, составляющей наилучшее сей деревни сокровище. Итакъ, желая наконецъ какъ-нибудь от мѣста своего и от должности хотя на мѣсяцъ оторваться и, побывавъ въ сей деревнѣ въ лѣтнее время, сдѣлать какъ съ помянутою землею, такъ и во всемъ прочемъ нужныя распоряженія, — употребилъ я все возможное къ тому, чтобъ меня въ сей годъ туда отпустили. И получивъ увольненіе на 29 дней, рѣшился я предпріять въ шестой разъ путешествіе въ сію отдаленную и лучшую мою деревню.

Въ сей разъ отправился я въ сей путь не одинъ, а такимъ же образомъ имѣя сотоварища, какъ то при первомъ и второмъ путешествіи было; но сотоварища несравненно лучшаго и для меня пріятнѣйшаго, нежели какъ всѣ тогдашніе были. Въ первый разъ предпринималъ я путешествіе сіе въ сотовариществѣ съ покойнымъ дядею, старичкомъ добрымъ, умнымъ, до излишества скупымъ и любящимъ очень говорить, но говорить такъ, чтобъ одного его слова слушали и ему въ томъ не мѣшали, и который разговорами своими чаще мнѣ надоѣдалъ, нежели производилъ удовольствіе, хотя, впрочемъ, я любилъ и почиталъ сего старичка искренно. При второмъ путешествіи ѣздилъ со мною сынъ его, а мой двоюродный братъ, который незадолго до сего переселился также уже въ вѣчность. Сей сотоварищъ только что со мною ѣздилъ, а впрочемъ не имѣлъ я от него ни какой отрады въ скукѣ и утѣшенія. Былъ человѣкъ добренькій, но съ которымъ трудно было дѣлить время. Онъ не такъ былъ от натуры устроенъ и не такія имѣлъ свойства и дарованія, чтобъ можно было съ нимъ о чемъ-нибудь благоразумномъ поговорить, что-нибудь вмѣстѣ почитать, или чѣмъ-нибудь мысленно и душевно повеселиться. Кромѣ нѣсколькихъ пустыхъ шуток , принуждающихъ иногда меня противъ хотѣнія усмѣхаться, не пользовался я от него ничѣмъ инымъво все время путешествія нашего въ сію деревню и самого жительства въ оной; слѣдовательно, и онъ сотоварищъ мнѣ былъ не очень хорошій; а я болѣе утѣшенія имѣлъ, ѣздивши послѣ того три раза одинъ, и въ сотовариществѣ только съ книгами, помогавшими мнѣ прогонять скучное дорожное время. Но въ сей разъ отправлялся я въ путь сей съ такимъ человѣкомъ, котораго сотоварищество было мнѣ наипріятнѣе всѣхъ прочихъ. Особливое единомысліе, единочувствованіе и единодушіе, господствовавшее между нами, производило то, что мнѣ съ нимъ не только никогда не было скучно, но, напротивъ того, всегда было весело. Всѣ наши дѣла, всѣ почти мысли и чувствованія имѣли толь великое сходство между собою, что нерѣдко сами мы тому удивлялись. Къ сему, кромѣ ближайшаго родства, присовокуплялась и привычка жить вмѣстѣ и раздѣлять между собою не только свое время, но и всѣ почти упражненія. Къ чему одинъ изъ пасъ былъ охотникъ, къ тому-жъ былъ и другой; въ чемъ одинъ любилъ упражняться, въ томъ и другой не меньше находилъ удовольствія; что одного увеселяло, тѣмъ же утѣшался и другой. Словомъ, между обоими нами было великое и рѣдкое сходствіе; но что и не удивительно, потому, что былъ онъ сын-мой, сынъ, воспитанный самимъ мною и по всѣмъ обстоятельствамъ составляющій для меня наивеличайшее сокровище въ свѣтѣ и производящій знатнѣйшую часть моего благополучія въ сей жизни.

Съ таковым-то товарищемъ и природнымъ своимъ другомъ и собесѣдникомъ отправлялся я въ сей отдаленный путь. Я бралъ его съ собою сколько для компаніи, а болѣе для того, что онъ никогда еще въ сей деревнѣ не былъ и ее не зналъ, и что ему, какъ будущему ея господину, давно уже пора было имѣть объ ней точное понятіе. Мнѣ хотѣлось не только ее ему показать, но и всѣ новыя распоряженія въ оной вмѣстѣ съ нимъ и съ общаго согласія и совѣта сдѣлать, дабы онъ тѣмъ свободнѣе могъ впредь продолжать начатое.

Чтобъ спокойнѣе намъ было ѣхать и обыкновенныя суровости погоды намъ менѣе надоѣдали, а особливо слабому здоровью моего сотоварища менѣе были вредительны, то избрали мы для путешествія сего одну изъ нашихъ каретъ и устроили ее такъ, чтобъ намъ не только въ ней сидѣть, лежать и спать было можно, но чтобъ и солнце, и вѣтеръ насъ колико меньше безпокоили. А чтобъ не терпѣть намъ ни въ чемъ нужды, то запаслись мы съ избыткомъ всѣми нужными дорожными провизіями; а для защищенія себя от суровости осеннихъ погодъ — довольнымъ количествомъ всякаго, и лѣтняго, и осенняго платья, и нагрузили всѣмъ тѣмъ превеликую кибитку, такъ что пяти лошадямъ только впору было везти оную, а шесть человѣкъ людей и девять лошадей составляли прочую нашу дорожную свиту.

Въ путь сей вознамѣрились мы отправиться 3-го числа сентября, но нечаянныя обстоятельства побудили насъ отложить отъѣздъ нашъ еще на одни сутки. Сперва, вдругъ занемоги у меня мой спутникъ, и занемоги такъ, что я в- прах-было перепугался. Но не успѣлъ сей болѣзненный припадокъ сколько-нибудь укротиться, какъ взойди вдругъ престрашная туча, съ сильными громовыми ударами и проливнымъ дождемъ, помѣшавшимъ намъ даже все нужное въ повозки свои укладывать, и удивившая насъ необыкновенностью своею въ такое позднее уже лѣтнее время. Все сіе было намъ хотя и непріятно, однако, мы тогда сіе ни мало не уважили. Но послѣ увидѣли, что сими препятствіями, при самомъ уже началѣ, судьба власно какъ насъ останавливала от сей ѣзды или, по крайней мѣрѣ, предвозвѣщала намъ, что имѣть мы будемъ въ путешествіи семъ много непріятностей, препятствъ и неожиданностей. Но сего было еще не довольно, а надобно было присовокупиться къ тому еще одной препонѣ. Уже было у насъ все собрано и все въ повозки укладено; уже ѣхали мы прощаться съ нашимъ городничимъ, и оставалось только пообѣдать, и потомъ запрягать лошадей и ѣхать, — какъ вдругъ сказали намъ, что пріѣхалъ въ городъ г. Ждановъ, тотъ милый и любезный молодой человѣкъ, о которомъ упоминалъ я въ предыдущихъ моихъ письмахъ и съ которымъ мы съ перваго почти свиданья такъ сдружились, какъ бы вѣкъ жили, и его въ мысляхъ своихъ прочили въ женихи дочери моей Настасьѣ. Сей молодой человѣкъ ѣздилъ тогда на нѣсколько времени въ свою деревню и, по заключеніямъ нашимъ, наиболѣе для того, чтобъ посовѣтоваться съ родными своими о замышляемомъ имъ за дочь мою сватовствѣ. Онъ писалъ къ намъ изъ деревни, что скоро пріѣдетъ опять къ намъ лѣчиться, но мы сколь ни усердно его дожидались, но все ожиданіе наше было до сего дня тшетно.

Какъ мы его всѣ искренно любили, а по вышепомянутой причинѣ, имъ и интересовались, то извѣстіе о его пріѣздѣ въ самый тотъ день, какъ мы отъѣзжали, чрезвычайно насъ смутило. Мы жалѣли, что имѣть будемъ столь короткое время его видѣть и, поговоривъ другъ съ другомъ, рѣшились пожертвовать тѣмъ днемъ дружеству къ сему человѣку, да и надобности съ нимъ видѣться. А чтобъ чрезъ сію отсрочку потерять какъ можно меньше времени нашей ѣзды, то вздумали лошадей нашихъ въ тотъ же часъ отправить верстъ за 60 впередъ и велѣть тамъ себя дожидаться, а самимъ взять мужичьихъ лошадей и, препроводивъ весь тотъ день съ родными своими и съ помянутымъ другомъ, пуститься въ послѣдующій день, съ свѣтомъ вдругъ, и перемѣнными лошадьми замѣнить то, что теряли мы своею отсрочкою.

Сіе какъ было вздумано, такъ и сдѣлано. Всѣ наши родные были тѣмъ довольны, а помянутый гость еще того болѣе. Со всѣмъ тѣмъ, дѣло сіе, само по себѣ ничего нестоющее, имѣло во все путешествіе наше такое вліяніе, и произошли от того такія послѣдствія досадныя и непредвидимыя, что еслибъ могли мы оныя тогда предвидѣть, то едва-ль бы мы на то пустились, а лучше бы поѣхали на своихъ лошадяхъ.

Такимъ образомъ, по-утру въ 4 день сентября, распрощавшись со всѣми своими съ слезами насъ провожавшими родными и съ помянутымъ нашимъ пріятелемъ, отправились мы въ свой путь. Солнце было еще очень низко, утро красное, погода наипріятнѣйшая, а дорога самая гладкая и добрая. Отѣ перепадавшихъ въ послѣдніе дни тучками дождей не было на ней ни ныли, ни грязи, а по случаю свозки съ полей хлѣбовъ от многой ѣзды была она такъ углажена какъ скатерть. Словомъ, мы ѣхали хотя очень скоро, но почти не чувствовали, что ѣхали, и намъ оставалось только веселиться красотою утра и осенними прелестьми природы. Осень тогда только что начиналась. Поля были хотя пусты и от хлѣбовъ обнажены, но широкая большая дорога украшена была еще по сторонамъ множествомъ осеннихъ цвѣтовъ разнаго рода. «Лѣса великолѣпствовали еще въ своемъ лѣтнемъ одѣяніи и готовились облекаться въ осеннюю, еще того прекраснѣйшую, одежду. Нѣсколько изъ нихъ видимы намъ были въ лѣвой сторонѣ. Нѣкоторые находились еще въ своей юности, и густотою своею прекрасный видъ представляющіе, а другіе, напротивъ того, были старые и достигшіе уже до своей дряхлости. Сіи были остатками от такихъ же другихъ, предъ недавнимъ временемъ срубленныхъ. Алчные винокуренные заводы превратили въ пепелъ въ единое лѣто то, что росло болѣе ста лѣтъ. Итакъ, гдѣ недавно были прекрасныя старинныя дубравы, видны тогда были единые засохшіе пни от срубленныхъ и стоявшихъ на нихъ громадъ. По великости оныхъ и по упругому противоборству ихъ противъ всѣхъ бурей и вихровъ, казалося, что древесамъ симъ цѣлые вѣка не могли бы ничего сдѣлать, но остріе сѣкиры и рука земледѣлателя и винокура въ состояніи была въ единый часъ низложить всю пышность сихъ громадъ и, повергнувъ на землю, въ нѣсколько часовъ предать огню и пламени, для насыщенія ненасытнаго корыстолюбія заводчика, и все существованіе ихъ невозвратно уничтожить. Смотря на огромные пни ихъ, и потомъ на оставшую часть лѣса, изъ такихъ же огромныхъ древесъ состоящую, и вѣдая, что скоро и весьма скоро дойдетъ и до нихъ очередь, и что и они такимъ же образомъ и на тоже самое посѣкутся и истребятся, — не могъ я смотрѣть на нихъ безъ чувствованія нѣкотораго къ нимъ сожалѣнія. «Вѣрно, вѣщалъ я умственно къ нимъ, тѣ предки, которые васъ заводили и которые съ толикими трудами васъ берегли, не думали того, чтобъ вы такой жалкій конецъ получили! Безсомнѣнно, не пользуясь вами, утѣшали они себя тою мысленною надеждою, что множество изъ потомковъ ихъ воспользуются лучше громадами вашими, что послужите вы весьма многимъ людямъ на храмины для житья, или на другія нужныя зданія, а вѣтви ваши на обогрѣваніе ихъ членовъ. А того вѣрно имъ на умъ не приходило, что всѣ труды и старанія свои, сопряженные съ воспитаніемъ и содержаніемъ вашимъ, они для того только употребляли, чтобъ нѣкогда одному изъ потомковъ ихъ васъ въ единый годъ срубить и, пережогши васъ при вареніи вина, вырученныя за него деньги промотать, или поставивъ на карту и проиграть!»

Въ сихъ и подобныхъ сему размышленіяхъ углубясь, препроводилъ я нѣсколько минутъ въ молчаніи и провелъ бы еще и болѣе, еслибъ спутникъ мой не извлек меня изъ моей задумчивости, сказавъ: «посмотрите-ка, батюшка, на небо, какъ прекрасно и великолѣпно оно теперь. Истинно етоитъ того, чтобъ имъ полюбоваться». Я послѣдовалъ тотчасъ его приглашенію и нашелъ, что было оно дѣйствительно тогда самое картинное. Смѣсь разноцвѣтныхъ и разной величины облачковъ; нѣжные оныхъ колера; солнце, катящееся путемъ своимъ посреди оныхъ и производящее въ нихъ не только разные оные колера, но и длинные прямые лучи по атмосферѣ, нѣкакимъ прозрачнымъ и тонкимъ туманомъ покрытой; наконецъ, самыя открывающіяся вдали прекрасныя голубыя и пурпуромъ украшенныя дальки, перемѣшанныя съ наипріятнѣйшею вдали бѣлозеленою, живѣйшею зеленью, — представляли очамъ нашимъ такое зрѣлище, которымъ я не могъ налюбоваться довольно. Любуясь симъ зрѣлищемъ натуры и сообщая другъ другу свои о томъ мысли, не успѣли мы препроводить нѣсколько минутъ въ сихъ наипріятнѣйшихъ для насъ разговорахъ, какъ новый предметъ и новое зрѣлище представилось глазамъ нашимъ и все наше вниманіе къ себѣ обратило. Повстрѣчалась съ нами цѣлая кучка возовъ, нагруженныхъ снопами послѣдняго съ полей хлѣба. Всѣ онѣ взгромождены были очень высоко и тягость ихъ была такъ велика, что колеса стенали подъ оною, а лошади едва въ силахъ были везти оные. Мы тотчасъ усмотрѣли, что вся кучка сихъ возовъхлѣбныхъ принадлежала одному, и какъ казалось, незажиточному и немногосемёйному поселянину, ибо первую, везущую сокровище его, лошадь велъ онъ самъ, власно-как въ нѣкакомъ торжествѣ, а вторую-вела его подруга, а прочих-его дѣти, разныхъ возрастовъ мальчишки и дѣвчонки. Все сіе побудило насъ думать, что находился онъ тутъ со всѣмъ своимъ семействомъ, ибо на послѣднихъ возахъ увидѣли мы самыхъ малѣйшихъ дѣтей его, сидящихъ на верху возовъ, и всѣ ѣхали они съ такими лицами, на которыхъ явно изображалась радость и удовольствіе. Зрѣлище сіе имѣло въ себѣ нѣчто нѣжное, трогательное и такое, чего собственно словами изобразить не можно. Мы смотрѣли на оное любуясь; провожали ѣдущихъ далеко своими глазами и начали тотчасъ потомъ говорить о жизни поселянъ нашихъ, о претрудной ихъ работѣ, безпрерывныхъ трудахъ во все теченіе лѣта, о терпѣливомъ переношеніи оныхъ и о томъ похвальномъ ихъ обыкновеніи, что они дѣтей своихъ обоего пола, съ самаго мало дѣтства, пріучаютъ къ работѣ и къ трудамъ. Послѣ чего не преминули мы поговорить и о малюткахъ, сидѣвшихъ на возахъ, и о томъ удовольствіи, какое чувствуютъ они, послѣдуя на поле за отцами своими изъ доброй воли. «Безсомнѣнно, говорили мы, сидючи они на сихъ громадахъ, не вѣдомо-какія высокія мысли о себѣ имѣютъ; но хорошо когда дорога гладка и возъ идетъ прямо; но что, ежели дорогѣ случится иттить по косогору, или колесу попасть въ рытвину, и всему возу повалиться на бокъ, — какой опасности при семъ случаѣ могутъ подвержены быть сіи бѣдняжки?»

Сіе привело на намять намъ то жалкое зрѣлище, которое спутнику моему случилось за день до того видѣть въ нашемъ Богородицкомъ гошпиталѣ. Не малолѣтнему ребенку, но одному уже взрослому хотя молодому еще поселянину, случилось такимъ же образомъ ѣхать на возу съ хлѣбомъ и, по непростительной неосторожности, имѣть тутъ же при себѣ хлѣбную косу, съ такъ называемымъ крюкомъ или гребелками. Возъ сей, въ одномъ дурномъ мѣстѣ, извалился, и несчастіе хотѣло, чтобъ упалъ онъ на самую ту сторону, съ котораго боку привязана была помянутая коса, острыми губьями и спицами своими обращенная прямо къ ѣдущему на верху воза. Самое сіе обстоятельство и произвело все бѣдствіе. Крестьянинъ, полетѣвшій съ возу, попалъ на самыя сіи острыя спицы, и паденіе было столь сильно, что одна изъ нихъ воткнулася въ него болѣе нежели на четверть аршина и, воткнувшись въ опасное мѣсто, тамъ переломилась, и такъ глубоко, что ее совсѣмъ было не видно, ибо совсѣмъ насквозь конецъ зубца или спицы не вышелъ, а и другой такъ глубоко въ тѣлѣ переломился, что его совсѣмъ невидно было, и ранка сжавшись казалась маленькою. Со всѣмъ тѣмъ была она самая опасная: зубецъ прошелънемного повыше луна сквозь обѣ ноги, и въ такомъ мѣстѣ, что въ случаѣ если-бъ не поспѣшить его вытащить, то неминуемо бы человѣку сему и очень скоро умирать долженствовало. Но самое сіе учинить было очень трудно и почти невозможно, ибо отломок лежалъ такъ глубоко, что его едва чрезъ давленіе палѣцомъ ощупать было можно. Словомъ, несчастный сей былъ при концѣ жизни и опасность была такъ велика, что родные его приготовили онаго уже совсѣмъ къ смерти. Но, по особливому милосердію судебъ къ сему несчастному, случилось тому священнику, который приготовлялъ его къ смерти, быть благоразумному человѣку. Онъ уговорилъ родныхъ его отвезть раненаго ни мало не медля, къ намъ въ Богородицкъ и искать вспоможенія от нашего волостнаго лѣкаря. Сей самъ удивился странности случая и особливости раны. Самому ему никогда еще не случалось видѣть таковой, и онъ самъ почиталъ больного столь опаснымъ, что не инако, какъ от опасной и сумнительной съ нимъ операціи, должно было ожидать успѣха; а въ случаѣ неудачи, самой смерти. Животолюбіе больного было столь велико, что онъ, отважился дать, себя рѣзать, кромсать и отыскивать зубецъ во внутренности тѣла. И при сей-то самой операціи, по приглашенію от лѣкаря, случилось быть моему спутнику и самолично все происходившее видѣть. Операція была столь страшная, и зрѣлище для нѣжнаго и чувствительнаго его сердца столь поразительное, что онъ едва оное могъ вытерпѣть, но за то награжденъ былъ человѣколюбивымъ сочувствованіемъ той радости, которую почувствовалъ больной при удачномъ успѣхѣ операціи и при извлеченіи изъ него, хотя съ превеликимъ трудомъ, сего страшнаго осколка. «Братецъ, говорилъ онъ бывшему съ нимъ родному своему брату: я посулилъ лѣкарю цѣлый возъ хлѣба; а теперь готовъ ему отдать весь послѣдній; отдадимъ, братецъ, онъ изъ мертвыхъ меня воскресилъ!» Тако от радости, не помня самъ себя, онъ говорилъ. Но бѣдняк не зналъ, что лѣкарь нашъ не такова былъ свойства, чтобъ таковыя пріобрѣтенія были ему нужны.

Сіе-то, какъ недавно бывшее происшествіе, пришло намъ тогда на память и подало поводъ къ разговорамъ о томъ. Между тѣмъ, какъ мы симъ образомъ то о томъ, то о другомъ разговаривали, лошади мчали насъ съ великою поспѣшностію, и мы не видали какъ доѣхали до первой станціи.

Маленькая было то и бездѣльная деревнишка, сидящая при крутомъ оврагѣ, и потому называющаяся Крутою. Лошади свѣжія были тутъ же для насъ приготовлены, и въ одинъ мигъ ихъ перепрегли, такъ что не промедлили мы тутъ и получаса. Какъ помянутый оврагъ надлежало намъ переѣзжать, и онъ былъ крутъ и дорога на спускѣ не очень ровна, и притомъ внизу шла чрезъ косой мостъ съ надолбами, то, имѣя издавна обыкновеніе выходить и не при столь дурныхъ переѣздахъ, учинилъ я то при семъ и подавно, и тѣмъ паче, что лошади были мужицкія и незнакомыя. Обоимъ намъ не хотѣлось безъ всякой нужды подвергать и жизнь, и здоровье свое опасности, и мы не сочли себѣ за трудъ перейтить оврагъ и мостъ сей пѣшкомъ и взойтить на противоположный крутой берегъ. И какъ хорошо было, что мы сіе сдѣлали! Карету нашу удалось еще кое-какъ спустить и переправить благополучно чрезъ мостъ; но большую и грузную кибитку нашу не успѣли начать спускать, какъ одна изъ крестьянскихъ лошадей, случившаяся на припряжѣ, начала бѣситься и, вздуривъ и прочихъ, понесла и стала бить такъ, что сводившіе ихъ люди принуждены были сами спасать от нихъ свою жизнь и пустить кибитку на произволъ случая, а сей весьма былъ для ей неблагопріятенъ. По косинѣ дороги, потеряла она свое равновѣсіе, полетѣла въ одну сторону торчмя и со всего размаху грянула съ такою силою бокомъ объ надолбы, что трескъ раздался по всему оврагу и достигъ до ушей нашихъ. «Эхъ! возопили мы оба, увидѣвъ, всё сіе съ горы: какая бѣда! конечно, колесо совсѣмъ изломалось». И съ великою поспѣшностью сбѣжали съ горы осматривать лежащую на боку грузную кибитку нашу. Мы увидѣли весь верхъ ее разломанный въ части, но колесо показалось намъ еще цѣлымъ и ничѣмъ не повредившимся. «Ну, слава Богу! говорили мы: хоть оно цѣло». И рады были уже и тому. А что касалось до верха кибиточнаго, то мы скрутили оный кое-какъ веревками, и могли еще продолжать путь свой до такого селенія, гдѣ была кузница и гдѣ надѣялись мы посковать какъ-нибудь всѣ переломавшіяся дуги. Итакъ, паденіе сіе не великую намъ сдѣлало остановку, и мы не промедлили и четверти часа. Со всѣмъ тѣмъ, была она мнѣ весьма непріятна. Таковая нечаянная и при самомъ началѣ путешествія случившаяся остановка казалась равно какъ бы предвозвѣщающею, что путешествіе наше будетъ, не совсѣмъ благоуспѣшно и что остановокъ такихъ будетъ много. Въ мнѣніи семъ я и не обманулся, какъ то окажется изъ послѣдствія.

Выбравшись на гору, пустились мы по-прежнему въ путь и вскорѣ всю досаду на случившееся позабыли. Открывающіяся часъ-отъ-часу болѣе въ лѣвой сторонѣ вдали прекрасныя мѣстоположенія привлекли къ себѣ наше зрѣніе и всѣ помышленія. Я, любуяся оными, искалъ глазами одной извѣстной мнѣ прекрасной рощи и, къ удивленію моему, не могъ никакъ найтить оной. Я не понималъ, куда она дѣлася. Но изумленіе мое было еще того болѣе, какъ повстрѣчалось съ глазами моими такое зрѣлище, какова я никогда еще не видывалъ, хотя часто ѣзжалъ сею дорогою. Было то нѣсколько десятковъ кривыхъ, голыхъ и ни къ чему годныхъ большихъ деревъ, стоящихъ въ разсѣяніи и въ превеликой отдаленности другъ от друга. Всѣ они представляли очамъ не только дурное, но весьма скучное зрѣлище, и никогда такого я не видывалъ. Не понимая, что и сіе значило, до тѣхъ поръ находился я въ изумленіи, покуда, взъѣхавъ на одинъ пригорок , не увидѣлъ самыхъ мельчайшихъ кустовъ, разсѣянныхъ между сими дрянными деревьями. Тогда разрѣшилось мое сомнѣніе, и я, узнавъ сіе мѣсто, мысленно возопилъ: «Ахъ! ажно и ты, прекрасный лѣсъ, служившій толико лѣтъ украшеніемъ сей дороги, подвергся такому-жъ несчастному жребію, какому подвергаются всѣ почти лѣса въ нынѣшній несчастный для нихъ періодъ времени. Пожралъ и тебя огнь въ винокуренныхъ печахъ и заводахъ, не спасла и тебя красота твоя и способность прекрасныхъ деревъ твоихъ къ строенію хоромному! Увы! погибъ и ты, и не осталось почти и слѣда красотъ твоихъ, кромѣ сихъ негодныхъ и скаредныхъ деревъ, означающихъ только бытіе твое! Обманулись и въ разсужденіи тебя предки, заводившіе и хранившіе тебя! Не принесъ и ты ни малѣйшей пользы обитателямъ окрестностей сихъ, но, вмѣсто того, послужилъ только къ поспѣшествованію ихъ распутству и развращенію, яко плодовъ всегдашняго пьянства! Самому владѣльцу твоему, оказавшему къ тебѣ сіе жестокосердіе, не великую принесъ ты пользу, и далеко не помогъ выкрутиться изъ — подъ бремени долговъ, отягощавшихъ его выю. Долги его остались столь же многочисленны, какъ до того были, и также тяготятъ теперь сына, какъ тяготили отца!»

Сіе послѣднее говорилъ я потому, что владѣлецъ сего лѣса былъ мнѣ отчасти знакомый человѣкъ. Будучи сыномъ сенатскаго секретаря, наслѣдовалъ онъ послѣ отца великое имѣніе, и не только многія тысячи денегъ, нажитыя такъ, какъ секретари наживаютъ, но и прекрасныя деревни. Со всѣмъ тѣмъ, всего того не надолго сыну его стало. Молодому сему человѣку возмечталось, что никого его богатѣе и никого знатнѣе нѣтъ. Онъ восхотѣлъ удивить всю Москву непомѣрнымъ своимъ щегольствомъ и пышностью выѣздовъ. Карета была не карета, и цугъ не цугъ! Всему надлежало быть выписному, всему богатому, всему несравненному! Что касается до его гардероба, то съ платьемъ его не знали куда дѣваться, а чулки и башмаки всякій день надобны были перемѣнные! Рубахи и манжеты выписныя! Словомъ, онъ восхотѣлъ себя вести не такъ, какъ приличествовало обер-секретарскому сыну и полудворянину, но какъ французскому дюку, или принцу крови! А за то и прожилъ онъ все отцовское богатство очень скоро. А какъ того стало уже мало, то вошелъ онъ въ долги, и столь великіе, что уплатить ихъ не было ни какой возможности. Въ сей-то крайности восхотѣлъ онъ помочь себѣ заведеніемъ винокуреннаго завода и продажею беззаконною вина. Но и симъ онъ себѣ ни мало не помогъ, а разорилъ только крестьянъ и перевелъ лѣса всѣ. А, наконецъ, окончивъ жизнь, оставилъ уплачивать долги свои малолѣтнему сыну, а въ примѣрѣ своем-новое доказательство той вѣчной истины, что неправое созданіе прахъ есть! Мнѣ все сіе наиболѣе было знакомо, что онъ женатъ былъ на родной племянницѣ и наслѣдницѣ умершаго друга моего, Ивана Григорьевича Полонскаго. И мы, разговаривая объ немъ съ сыномъ моимъ, дивились правосудію Господню, наказующему всегда неправды и хищенія, когда не на самомъ виновникѣ, такъ на дѣтяхъ и внучатахъ его! Какъ скоро проѣхали мы сіе скучное мѣсто и выѣхали на того еще скучнѣйшую степь, въ которой во всѣ стороны, кромѣ пустыхъ хлѣбныхъ полей, ничего было не видно, то принялись мы съ спутникомъ своимъ за чтеніе. Газеты иностранныя, полученныя мною въ день моего отъѣзда, были съ нами, и намъ надлежало поспѣшить прочесть оныя, дабы можно было отослать ихъ назадъ къ любопытному нашему лѣкарю, съ подвощиками. Итакъ, мы, продолжая путешествіе наше тѣлами нашими въ Тамбовъ, пустились душами и мыслями своими путешествовать по всей Европѣ, перелетать умственно изъ одного царства въ другое и обозрѣвать душами нашими все то, что, за мѣсяцъ до того и меньше, происходило во всемъ свѣтѣ; а за симъ и не видали, какъ прискакали мы на вторую станцію, въ село Михайловское.

Огромное селеніе сіе принадлежало къ той же Богородицкой волости, надъ которой я начальствовалъ, и было одно изъ знаменитѣйшихъ въ оной; но ни которое изъ всѣхъ не сидѣло на столь прекрасномъ мѣстѣ, какъ оно. Посреди онаго находился огромный, пышный, глубокій и широкій долъ, раздвоившійся въ правой сторонѣ на два рукава и окруженный со всѣхъ сторонъ пышными и красивыми огромными буграми и холмами, увѣнчанными кое-гдѣ кучками прекрасныхъ рощицъ и лѣсочковъ, индѣ предлинными рядами дворовъ обитателей онаго, а одинъ изъ нихъ имѣлъ на хребтѣ своемъ небольшую, но изрядную деревянную сельскую церковь. Посреди помянутаго широкаго дола, извиваясь протекала славная рѣка Непрядва; она тутъ- уже нарочитой величины и въ самомъ селѣ въ семъ соединилась съ другою небольшою, но не менѣе достопамятною рѣчкою, называемою Ситкою. Обѣ сіи рѣчки знамениты тѣмъ, что на берегахъ и въ окрестностяхъ оныхъ происходило нѣкогда то славное Мамаево побоище, которое столь достопамятно въ россійской исторіи, и о послѣдней рѣчкѣ есть и понынѣ еще преданіе словесное, что кровопролитіе на берегах оной было столь велико, что вся она текла почти кровью, и что воду изъ ней пить ни коимъ образомъ было не можно. Вѣдая все сіе, съ нѣкакимъ особливымъ чувствованіемъ смотрѣлъ я на обѣ сіи рѣчки и на окрестности и мѣстоположенія тѣ, гдѣ нѣкогда цѣлая Россія была въ собраніи, гдѣ множество ея князей и разныхъ народовъ, позабывъ всѣ внутреннія свои несогласія и вражды, съ славнымъ единодушіемъ противоборствовали несмѣтнымъ тысячамъ восточныхъ народовъ, приходившихъ для конечнаго погубленія и разрушенія всей Россіи, и гдѣ одержали они толь славную и великую надъ ними побѣду и восторжествовали еще въ первый разъ надъ татарами и ихъ гордыми князьями. Я преселялся мысленно въ тѣ отдаленные прежніе вѣка и времена, когда не было еще въ сихъ мѣстахъ никакихъ селеній, а одинъ только кавыль свисталъ, развѣваемый вѣтромъ по пустымъ и необозримымъ степямъ. Я воображалъ себѣ тѣ разные и многочисленные народы, которые съ столь дальнихъ и обширныхъ мѣстъ и разныхъ странъ были тогда въ сихъ окрестностяхъ въ собраніи. Воображалъ безчисленныя толпы конницы, разныя тогдашнихъ народовъ одежды и убранства, обыкновенные тогда ихъ станы и свойственныя тогдашнимъ временамъ военныя ополченія, смятенія и шумы, а наконецъ, вообразивъ себѣ страшный и на-вѣки незабвенный день битвы, мнилъ умственными очами видѣть безчисленныя толпы ратниковъ, скачущихъ другъ противъ друга и поражающихъ себя мечами, стрѣлами, и копьями. Я мнилъ слышать странные ихъ военные вопли, стонъ убиваемыхъ и поражаемыхъ; видѣть мертвые трупы, валяющіеся съ коней и подавляемые другими; кровь, повсюду текущую и обагряющую землю. «Почему знать, думалъ я и восклицалъ самъ въ себѣ въ мысляхъ далѣе: можетъ на страшной битвѣ сей былъ кто- нибудь или нѣсколько человѣкъ изъ собственныхъ моихъ и тѣхъ отдаленныхъ предковъ, о коихъ никакого свѣдѣнія до меня не достигло! Можетъ-быть, и изъ нихъ кто-нибудь обагрилъ мѣста сіи своею кровью, можетъ-быть и ихъ кости согниваютъ въ землѣ здѣшнихъ окрестностей, или разсѣяны по степямъ и полямъ обширнымъ. Людей и народовъ было много, и народы сіи были самые тѣ, от коихъ произошли ближайшіе и извѣстные мнѣ предки мои».

Собравшаяся толпа обитателей сего огромнаго села и окружившая мою карету воспрепятствовала мнѣ далѣе въ помышленіяхъ такихъ упражняться. Были то отчасти начальники того села, дожидавшіеся уже моего пріѣзда и пріуготовавшіе нѣкоторые плоды и снѣди для поднесенія мнѣ на дорогу, а отчасти разные просители, желавшіе того чтобъ я разобралъ нѣкоторыя ихъ между собою распри и оказалъ обижаемымъ другими защиту и покровительство. Съ особливою охотою вышелъ я для сего изъ кареты и препроводилъ въ разбирательствахъ сихъ все то время, покуда перемѣняли лошадей и запрегали новыхъ.

Какъ все было уже готово, то, распрощавшись съ сими мужичками, отправился я далѣе. Мы переѣхали славную Непрядву тутъ по мосту и, выбравшись на гору, пустились гладкою и прекрасною дорогою чрезъ ту часть ровнаго и окомъ необозрѣваемаго Куликова поля, которую намъ тутъ переѣзжать доводилось. Лошади свѣжія и хорошія мчали насъ такъ скоро, что мы со спутникомъ своимъ, возобновивъ прежнее дорожное чтеніе, и не видали какъ доѣхали до села Зиновьева.

Селеніе сіе нарочито велико, сидитъ на ровномъ мѣстѣ, имѣетъ посреди себя нарочитой величины прудъ, изогнувшійся дугою, почему и оно поселено полукружіемъ и имѣетъ посреди себя изрядную деревянную церковь, построенную за прудомъ и придающую всему селу не малую красу. Мы проѣхали большое село сіе не останавливаясь, и смотря на небольшой господскій домикъ, находящійся за прудомъ, поговорили только съ сыномъ своимъ о томъ, какъ судьба или Провидѣніе Господне распоряжаетъ оными. Сѣло сіе принадлежало, прежде сего, одному, славному у насъ въ Россіи игроку, обогатившемуся от игры картошной и пустившему весьма многихъ простачковъ по-міру. Но что-жъ изъ всего его богатства вышло? Изъ всѣхъ его дѣтей осталась одна только дочь, да и та сущая каррикатура! Но какъ бы то ни было, но она влюбись въ одного иностранца доктора! А сей, не побрезговавъ ея безобразіемъ, на ней, по желанію ея, женился и, наживъ съ нею дѣтей, по скорой ея кончинѣ, владѣлъ тогда симъ ея селомъ и всѣмъ имуществомъ, ни мало въ отечествѣ своемъ не помышляя, чтобъ онъ изъ сущаго бѣдняка сдѣлался богатымъ россійскимъ помѣщикомъ и владѣльцемъ деревень.

Выѣхавъ изъ сего села, и поворотивъ влѣво съ большой Лебедянской дороги, очень скоро добѣжали мы и до другаго, не малаго господскаго селенія, называющагося почти также, а именно — Зиновкою. Сіе, въ пріятномъ безпорядкѣ, сидитъ на берегу одного глубокаго и искривленнаго буерака, на которомъ запруженъ прудъ, имѣющій столь прекрасный и картинный видъ, что мы, переходя пѣшкомъ черезъ плотину, не могли довольно онымъ налюбоваться. Впрочемъ, и селеніе, и самый господскій дворик , противъ плотины на бугрѣ построенный, не заслуживали дальняго вниманія, кромѣ того, что дворъ имѣлъ вокругъ себя городьбу, складенную изъ простого плитняка и очень просто и некрасиво. Проѣхавъ сіе селеніе, надлежало намъ переѣзжать опять ровное и пустое поле и ѣхать часа два мѣстами, неимѣющими ни какихъ достопамятностей и увеселительныхъ видовъ; почему и занимались мы болѣе чтеніемъ. Единый только жаръ и сіяніе солнца насъ нѣсколько обезпокоивало. Мы принуждены были впервыя воспользоваться нововыдуманными гардинами въ каретѣ, и были ими довольны. Былъ тогда уже сентябрь, но погода столь теплая, какъ бы въ іюлѣ, и было не только тепло, но даже знойно.

Подъѣзжая къ селу Ивановскому, версты за три показались намъ остатки кошолок , украшавшихъ съ сего мѣста прежде сего всю большую дорогу, и мы пожалѣли о томъ, что онѣ с-года-на- годъ уменьшались и исчезали, и что правительство не пеклось о поддержаніи сего крайне полезнаго замѣчанія (sic) степныхъ дорогъ. Какъ по приближеніи къ помянутому селу, по причинѣ весьма гладкой дороги, мчались мы весьма быстро, то лошади наши безъ намѣренія произвели пакость и причинили вредъ одному поселянину. Случилось такъ, что стадо того села паслось близко подлѣ дороги, и одной молодой скотинѣ, глупѣйшей и простоумнѣйшей изъ всѣхъ, [пришлось] лежать посреди самой дороги и, не думая ни о чемъ, пережовывать свою съѣденную пищу. Глупость сего теленка была такъ велика, что не успѣлъ онъ отскочить от скачущихъ на него прямо лошадей, а мальчишка форейтеръ, не многимъ чѣмъ умнѣйшій самаго теленка, не имѣлъ столько разума и проворства, чтобъ лошадей благовременно поостановить; итакъ, онѣ прямо на него и наскакали, и бѣдный теленокъ попалъ не только подъ припряжныхъ, но и подъ самыя колеса, и мы почувствовали только толчокъ въ каретѣ и застопанье сей бѣдной молодой скотины. Такъ скоропостижно все сіе произошло! Какъ случай сей былъ ни мало нами неожиданъ, то изумились оба мы, почувствовавъ стонъ и толчокъ и не видѣвъ происходившаго, не знали, что о томъ думать. Наконецъ, догадывались мы, что переѣхали какую-нибудь скотину, но какую собственно и какъ, того не успѣли и видѣть, — такъ скоро продолжалась ѣзда наша! Вскорѣ послѣ сего, доѣхали мы до села Ивановскаго, гдѣ дожидались насъ уже собственныя наши лошади, и гдѣ надлежало намъ обѣдать. Между тѣмъ, покуда приготовляли намъ на скорую руку, по-дорожному, что-нибудь поѣсть, ибо варить было уже поздно и некогда, пошли мы съ сотоварищемъ своимъ прохаживаться по улицѣ и въ-округъ церкви. Церковь въ селѣ семъ каменная, стоитъ посреди села, и прямо деревенская. Строившіе ее не имѣли о архитектурѣ ни малѣйшаго понятія, и наружныя ея украшенія такъ дурны и такъ глупы, что гораздо бы лучше было, еслибъ ихъ вовсе дѣлано не было, а складена бы она была просто и безъ всякихъ глупыхъ вычуровъ. Во внутренности церкви мы не были, но думать надобно, что и внутри она не лучше своей наружности, или еще хуже; ибо прихожане ея состояли изъ однихъ только мужиковъ, изъ которыхъ иные были и довольно зажиточные и семьянистые, къ каковымъ принадлежалъ и хозяинъ того двора, въ которомъ мы пристали.

Между тѣмъ, какъ мы помянутымъ образомъ въ-округъ церкви и по кладбищу ходили и о простотѣ деревенской жизни между собою разговаривали, увидѣли мы съ западной стороны поднимающуюся синюю тучку и услышали вдали гремѣніе грома. Тучка сія увеличивалась съ каждою минутою и казалась иттить на насъ. Сіе побудило насъ поспѣшить возвращеніемъ своимъ на квартеру, дабы успѣть до нашествія тучи пообѣдать. Однако, возставшая вдругъ жестокая буря не дала намъ столько времени. Мы не успѣли добраться до квартеры и расположиться въ сѣняхъ ѣсть наши дорожные пироги и окрошку, какъ туча уже очутилась надъ нами. Страшная молнія разсѣкла ее от верха до самаго низа, и громъ гремѣлъ почти безпрерывно. Словомъ, туча сдѣлалась не только важная, но и страшная, и мнѣ никогда еще не случалось видѣть такой страшной и долгодлящейся молніи, какую я видѣлъ въ сей разъ. Мы принуждены были затворить всѣ двери въ сѣняхъ, однако, и сіе не много помогло. Буря съ небольшимъ дождемъ гудѣла во всѣ скважины стѣнъ и, придавая еще болѣе ужаса, прогнала насъ въ жаркую и душную избу. Тутъ словоохотливый старикъ, хозяинъ нашъ, разсказывалъ намъ, что и за день передъ тѣмъ была у нихъ жестокая гроза, и въ сосѣдствѣ нѣсколько дворовъ выжгла.

Сіе еще болѣе насъ устрашило и привело въ такое изумленіе, что намъ и ѣда на умъ не пошла, но мы очень скоропостижно обѣдъ свой кончили и въ сей разъ обѣдали прямо по-дорожному. Но сколь много удивились и обрадовались мы, когда въ самое то время, когда мы, сидючи въ избѣ, съ каждою минутою ожидали величайшихъ громовыхъ ударовъ, пришли къ намъ сказывать, что туча вся уже прошла и нѣтъ ни какой болѣе опасности. Извѣстіе сіе показалось намъ столь странно, что мы не хотѣли оному сперва вѣрить; но, выбѣжавъ на дворъ, скоро увѣрились въ томъ, увидѣвъ тучу, въ самомъ дѣлѣ всю разсѣявшуюся. Никогда еще не случалось мнѣ видать тучи, столь скоро находящей и столь скоропостижно уничтожающейся. А какъ и дождя было очень мало, и скоро потомъ небо прочистилось, и день сдѣлался опять красный и пріятный, то удовольствіе наше было тѣмъ болѣе. Тогда, не имѣя уже нужды такъ спѣшить, дали мы людямъ своимъ волю по произволенію своему обѣдать, и столько времени на то терять, сколько хотѣли; но сіе было и къ стати, потому что между тѣмъ приговоренный кузнецъ чинилъ нашу кибитку и сковывалъ изломанныя ея дуги.

Между тѣмъ, какъ сіе происходило, имѣлъ я досугъ вступить съ стариком- хозяиномъ въ разговоры. Я не могъ довольно налюбоваться великости его семьи. Было у него два сына, такихъ же стариковъ, каковъ онъ самъ, болѣе десяти внучковъ и множество правнучатъ. Словомъ, одного мужескаго полу душъ слишкомъ двадцать, а женскаго почти столько-жъ. Онъ былъ, какъ Авраамъ, почитаемъ и любимъ всѣмъ своимъ многочисленнымъ семействомъ и держалъ оное въ должномъ подобострастіи. Я не могъ, чтобъ не похвалить старика за то, что онъ дѣтей своихъ не допускаетъ дѣлиться, и съ удовольствіемъ увидѣлъ, что благоразумный сей старикъ самъ тѣмъ веселился, и равно какъ въ славу себѣ то ставилъ, что у него столько дѣтей, внучатъ и правнучатъ. При вопросѣ, не бывает ли въ семьѣ его какихъ несогласій и раздоровъ, какъ то многочисленнымъ семействамъ бываетъ свойственно, — показалъ онъ мнѣ свой нарочито толстый посошок и сказалъ только: а это что? давая тѣмъ знать, что онъ умѣетъ ихъ держать въ уздѣ. Сіе увеличило еще болѣе мое о семъ старикѣ хорошее мнѣніе. Я не могъ, чтобъ не похвалить его и за сіе, и съ удовольствіемъ препроводилъ въ разговорахъ съ нимъ болѣе часа времени. Между прочими разговорами, разсмѣшилъ, онъ меня разсказываніемъ, какъ онъ во время послѣдней ярмонки былъ у насъ въ Богородицкѣ и видѣлъ впервые от роду бывшую тогда у насъ иллюминацію и маленькій фейерверкъ. Какъ начали зажигать разставленныя по желѣзной кровлѣ дворца плошки, то простодушному крестьянину сему съ его внукомъ не инако показалось, что дворецъ загорѣлся. Смѣшно было, какъ разсказывалъ онъ чувствованное тогда имъ обо мнѣ сожалѣніе, а того смѣшнѣе, какъ онъ по-своему сталъ разсказывать о усмотрѣнныхъ потомъ имъ ракетахъ, буракахъ, швермерахъ, фонтанахъ и колесахъ. Какъ ничего подобнаго не случалось ему никогда видѣть, то привели они его въ крайнее и пріятное удивленіе, и тѣмъ паче, что онъ уже увидѣлъ, что былъ это не мнимый имъ пожаръ, а увеселительные огни и потѣха. Сими разговорами онъ такъ меня занялъ, что я и не видалъ, какъ прошелъ цѣлый часъ времени, который въ ожиданіи отдѣлки кузнеца былъ бы безъ того мнѣ очень, скученъ. Наконецъ, починили и исправили такъ мою кибитку, что, безъ всякаго опасенія, можно было пуститься съ нею въ дальній путь. Но не успѣло сіе горе, миновать, какъ новое обстоятельство насъ начало озабочивать. Люди подступили къ намъ сказывать, что хотя они и думали, что, при упаденій кибитки, колесо ничѣмъ не повредилось, однако, въ томъ, обманулись, и теперь усмотрѣли, что и у него одна спица надломилась, да и все оно какъ-то не очень крѣпко сдѣлалось. Я велѣлъ поукрѣпить его заблаговременно обыкновенными рваньми и надѣялся, что сіе поможетъ дойтить ему до мѣста.

Но сія остановка была еще и въ сей разъ не послѣдняя, а явилась новая. Мы начали уже запрегать лошадей и хотѣли ѣхать, какъ вдругъ является предъ меня того села сотскій, мужикъ ражій, грубый и великій горланъ, и требуетъ, чтобъ мы заплатили за теленка, котораго мы у него задавили. Тогда узнали мы впервыя, что былъ то теленокъ, а не баранъ, какъ мы сначала думали. Люди наши вздумали-было от того отпираться и отклёпываться; мнѣ, однако, совѣстно было имъ подражать и мужика оставить въ неудовольствіи и накладѣ. Я велѣлъ ему теленка своего мнѣ представить, дабы видѣть, чего бы онъ стоилъ, ибо я, по словамъ его, заключалъ, что онъ задавленъ до смерти. Сіе требованіе было ему не весьма пріятно. Онъ признался, что теленокъ еще живъ, и что только-что пораненъ. И какъ для самаго того я еще усильнѣе восхотѣлъ его видѣть, то нехотя принужденъ онъ былъ за нимъ ѣхать и привезть его ко мнѣ въ телѣгѣ; и тогда, къ удовольствію моему, оказалось, что теленокъ ни мало такъ не опасенъ, какъ онъ сначала сказывалъ, и что лошади повредили только его лядвеи и ноги своими копытами и произвели ничего нестоющія раны. Итакъ, принужденъ былъ мужикъ всѣ дальнія свои требованія оставить и накланялся еще мнѣ, когда далъ я ему нѣсколько алтынъ денегъ на покупку нужнаго вина для смоченія ранъ или, лучше сказать, ему на пропой въ кабакѣ. Все сіе задержало насъ долѣе, нежели я сначала думалъ, и мы не прежде изъ сего села выкрутились, какъ гораздо уже за полдень. Я отпустилъ отсюда привозившихъ меня лошадей и не преминулъ нѣсколько строкъ написать съ ними о себѣ къ своимъ домашнимъ роднымъ.

Продолжая от села сего путь на своихъ дорожныхъ лошадяхъ, поѣхали мы уже не такъ скоро. Но какъ дорога была хороша, то какъ ни поздно мы выѣхали, но успѣли доѣхать ночевать до села Малинокъ, принадлежащаго знакомому моему г. Крюкову и отстоящаго от города Донкова только за 12 верстъ. Дорога от села Ивановскаго до сего мѣста шла, по большой части, по ровнымъ мѣстамъ и на всей не было ни какихъ трудныхъ переправъ, кромѣ одной вершины, да и чрезъ ту переѣздъ былъ изрядный. Во все продолженіе оной упражнялись мы съ товарищемъ своимъ въ чтеніи кое- какихъ книгъ, взятыхъ съ собою на дорогу. Сими запаслись мы довольно; и какъ между прочими былъ съ нами и послѣдній мѣсяцъ издаваемаго въ Москвѣ политическаго журнала, полученный въ навечеріи нашего отъѣзда, то, почитавъ онаго нѣсколько, принялись мы за исторію государствованія императора Карла V. И какъ она была очень любопытна и занимательна, то читали мы ее съ превеликимъ удовольствіемъ; и занявшись тѣмъ, не видали какъ проѣхали всѣ скучныя и никакихъ хорошихъ видовъ неимѣющія мѣста. Когда же солнце начало уже склоняться къ западу, то открывшіеся намъ въ лѣвой сторонѣ лѣса, рощи и дубравы, а за ними долы, холмы и прекрасныя мѣстоположенія-отвлекли насъ от чтенія и заставили собою любоваться. Вечеръ былъ тогда наипрекраснѣйшій, небо чистое и испещренное только изрѣдка, въ западной сторонѣ, мелкими облачками и полосками изъ оныхъ. Солнце свѣтило ясно и вечерними лучами своими всему краю сему небеснаго свода придавало уже пурпуровый видъ, а лѣса, и за ними холмы, позлащало. И тѣ, и другіе представляли тогда очамъ прекрасныя зрѣлища. Первые, будучи прекрасными и большими дубовыми чистыми рощами, извивались своими закраинами и то къ дорогѣ приближались, то удалялись от ней пространными полукружіями и составляли какъ бы амфитеатры. Будучи всѣ еще зелены, густы и непрозрачны и освѣщаемы уже съ боку низкимъ вечернимъ солнцемъ, казались они отмѣнно красивыми, а особливо въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ выдающіеся ихъ мысы были рѣдки и сквозь ихъ видны были освѣщенныя луговыя поляны. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ дубровы сіи перерывались и въ прогалины между собою открывали вдали пріятные долы, а за ними отлогіе холмы, украшенные пріятною ржаною зеленью. Наконецъ, проѣхавъ оное, увидѣли мы въ лѣвой сторонѣ, въ небольшомъ разстояніи от дороги, сперва одинъ верхъ прекрасной каменной церкви, а потомъ и все село, сидящее нѣсколько за горою и имѣющее прекрасное положеніе мѣста. Видъ сего села съ его прудами имѣетъ въ особливости пріятный видъ; и, какъ казалось, то принадлежало оно какому- нибудь знатному барину, ибо все похоже было на то въ ономъ. Таковымъ точно и почиталъ я его, покуда изъ любопытства не спросилъ о томъ у жителей сихъ окрестностей, и тогда съ чувствованіемъ нѣкоего особливаго соболѣзнованія услышалъ, что оно дѣйствительно сначала было таковымъ и принадлежало одному зажиточному дворянину, но тогда, какимъ-тообразомъ, перешло въ купеческія руки. Сказывающій мнѣ о томъ не сомнѣвался, что причиною тому было мотовство и долги, чему легко можно было и повѣрить. Роскоши и непомѣрное мотовство большей части нашихъ дворянъ скоро произведетъ то, что большая часть нашихъ селъ и деревень принадлежать будутъ фабрикантамъ, купцамъ, подьячимъ, секретарямъ, докторамъ и лѣкарямъ, и не мы, а они господами и владѣльцами будутъ.

Симъ образомъ, любуяся отмѣнною красивостью тамошнихъ окрестностей, ѣхали мы, ни мало не воображая себѣ, что чрезъ небольшое число лѣтъ послѣ того сдѣлаются мѣста сіи для насъ интереснѣйшими, и что въ тамошнемъ краю и неподалеку оттуда родилась, воспитана и возростала та, которая назначена была Провидѣніемъ Господнимъ быть подругою моему сыну и произвесть от него тѣхъ драгоцѣнныхъ мнѣ потомковъ и продолжателей моего рода, для которыхъ наиболѣе и пишу я сію исторію. Отъѣхавъ нѣсколько верстъ от помянутаго села, потерлись мы еще подлѣ другаго экономическаго села, называющагося Маленькими Малинками. Сіе не имѣло въ себѣ ничего достопамятнаго и хорошаго, какъ от селъ такого рода и ожидать того не можно. Нѣтъ въ нихъ ни порядка въ строеніи и ни какихъ другихъ заведеній, достойныхъ любопытнаго ока. Сіе мѣсто проѣхали мы уже при самомъ почти захожденіи солнца, а отсюда до ночлега Ѣхали уже зарею. Но какъ дорога была прекрасная, то мы достальное разстояніе переѣхали скоро и доѣхали до села Большихъ Малинокъ еще засвѣтло. Такимъ образомъ весь переѣздъ въ сей первый день нашего путешествія простирался до 80 верстъ. Мы могли бы доѣхать и до города Донкова, какъ намъ сперва и хотѣлось, но позднее вечернее время и обстоятельство, что въ темнотѣ надлежало переѣзжать весьма большой и крутой оврагъ, впереди находящійся, меня от того удержало. Къ тому-жъ, извѣстно было мнѣ, что въ Донковѣ не такъ легко можно было отыскать хорошую квартеру, а особливо ночью. Итакъ, сіе меня и убѣдило остаться ночевать тутъ, и тѣмъ паче, что надѣялись мы получить себѣ хорошую квартеру у одного добродушнаго и степеннаго мужичка, задушевнаго друга того, у котораго мы обѣдали въ селѣ Ивановскомъ, и который при отъѣздѣ нашемъ намъ его раза три рекомендовалъ и просилъ, чтобы мы у него стали, и спросивъ только Данилу, сказали ему, что намъ велѣлъ стать у него Тихонъ, увѣряя, что мы будемъ имъ довольны.

Мы и въ самомъ дѣлѣ мужичкомъ симъ были довольны. Онъ былъ степеннѣйшій изъ всего села, которое было господское, хлѣбное и довольно изрядное, имѣло въ себѣ деревянную церковь и небольшой господскій домикъ. Расположившись ночевать, велѣли мы себѣ тотчасъ варить чай и готовить ужинъ. А между тѣмъ, какъ все сіе готовили, любовались мы съ спутникомъ своимъ красотою и великолѣпіемъ вечернаго неба, отмѣнно тогда хорошимъ и пріятнымъ. Весь огромный сводъ неба въ сей сторонѣ украшался наиживѣйшимъ пурпуромъ, а маленькія и равно какъ бы рѣдѣвшія и торящія облачка и полоски, изображающія тысячу разныхъ фигуръ, равно какъ бы провожали закатившееся за горизонтъ дневное свѣтило и всему зрѣлищу придавали особливую пріятность. Мы, будучи увѣрены, что на красоту сей зари въ самую тужъ минуту смотрятъ и оставшіеся въ Богородицкѣ наши милые родные и также тѣмъ любуются, какъ мы, — не преминули о семъ вспомнить и пожелать имъ заочно всякаго добра. Наступившая темнота и холодъ вечера прогнали насъ потомъ съ надворья подъ смиренный кровъ кроткаго поселянина. Добродушная старушка, хозяйка того дома, предложила намъ свои сѣни, какъ обыкновенное ихъ лѣтнее обиталище. Мы и расположились-было сначала въ оныхъ, но вѣтерокъ, провѣвающій сквозь неплотныя стѣны, и опасеніе, чтобъ оттого не простудиться, побудили насъ перейтить въ избу, которая сначала показалась намъ не очень душною и жаркою, но послѣ сдѣлалось намъ несноснѣе еще сѣней. Отѣ теплоты оной, а того болѣе от вкуснаго и хорошаго чая съ сливками, которыя намъ сварили, а наконецъ, от прекрасной куриной похлёбки, показавшейся намъ очень вкусною, такъ мы распотѣли, что не знали какъ намъ на дворъ показаться, а того паче-спать въ первый разъ въ каретѣ; и мы принуждены были уже кое-какъ себя напередъ прохлаждать и заняться, между тѣмъ, разговоромъ съ хозяиномъ. Наконецъ, прохладивъ себя, сколько было можно, пошли мы въ дорожную свою спальню и закрывшись легли въ каретѣ спать, приказавъ не прежде себя будить, какъ при разсвѣтаніи дня, дабы намъ при Свѣтѣ удобнѣе было переѣзжать тотъ страшный и крутой оврагъ, о которомъ я упоминалъ выше. Сколь ни спокойно мы улеглись, однако, спать намъ далеко не таково хорошо было, какъ мы думали. По непривычкѣ спать на дворѣ, и вышедши изъ тепла, боялись мы, чтобъ не простудиться; но скоро сдѣлалось намъ такъ душно, что мы и теплу были не рады. Сія духота была намъ такъ несносна, что мы принуждены были то-и-дѣло просыпаться и прохлаждать себя сколько-нибудь впусканіемъ надворнаго воздуха, а сіе и было причиною, что не люди насъ, а мы ихъ, спавшихъ подъ каретою, разбудили, какъ стало только начинать свѣтать.

Такимъ образомъ въ 5 день сентября отправились мы очень рано въ свой путь далѣе. Утро было въ сей день туманное и холодноватое. Не спавши почти всю ночь, или спавши, но очень безпокойно, на разсвѣтѣ разоспались-было мы очень сладко, какъ оврагъ принудилъ насъ проснуться, обуваться, одѣваться и выходить изъ кареты, ибо въ ней не хотѣлъ я никакъ отважиться переѣзжать. Со всѣмъ тѣмъ, спуск былъ въ сей разъ гораздо лучше и спокойнѣе противъ прежняго, разрытъ и проложенъ по инымъ мѣстамъ. Итакъ, спустились мы спокойно, а поднялись потомъ, хотя и съ трудомъ, на превеликую гору, на которую входя пѣшкомъ, видѣлъ я тутъ страшныя и преужасныя рытвины, сдѣлавшіяся въ горѣ от водороинъ. Поднявшись на гору, пустились мы далѣе въ свой путь по высокимъ, но весьма ровнымъ мѣстамъ къ Донкову. Туманъ препятствовалъ намъ видѣть вдаль и принуждалъ любоваться одними только деревьями, коими обсажена дорога. Нигдѣ ихъ такъ много ни уцѣлѣло, какъ тутъ: индѣ цѣлые ряды изъ нихъ великолѣпствовали, и сіе произошло оттого, что сажены были тутъ не березки, а осинки. Деревья сіи выросли тутъ уже въ хорошее бревёшко, и нигдѣ я не видывалъ такихъ прямыхъ и густыхъ осинъ, какъ тутъ, и произошло сіе оттого, что сажены онѣ и росли не часто, а на просторѣ, и сажень на 30-ть одна от другой. Тутъ опять я воскликнулъ: «Ахъ, какъ бы хорошо было, еслибъ вездѣ дороги симъ образомъ украшались деревьями!»

Въ городъ Донковъ пріѣхали, мы еще очень рано и въ самое то время, какъ туманъ разошолся и просіявшее солнце обѣщало намъ краснѣйшій день. Мы нашли сей бѣдный степной городишко въ прежалкомъ состояніи. Онъ и издавна былъ на городъ непохожимъ, а бывшій за годъ до того пожаръ сдѣлалъ его и того еще худшимъ. Тогда начиналъ онъ хотя выстраиваться по плану регулярно, но-бѣдное тамъ регулярство, гдѣ жители живутъ въ крайнемъ убожествѣ и имѣютъ во всемъ нужномъ, а особливо въ строельномъ лѣсѣ, недостатокъ! Повсюду видны были только безпорядочныя кучи навоза; повсюду пустыри, зарослые бурьяномъ; а домики и дворишки плетневые, покрытые кое-какъ соломою, разбросанные кое- гдѣ, стояли по одиночкѣ и въ такомъ еще безпорядкѣ, что ни улицъ, ни площадей различить и распознать не можно. Немногіе только домики видны были въ сторонѣ, похожіе сколько-нибудь на городскіе, да и тѣ, повидимому, принадлежали судьямъ, откупщикамъ, а не городскимъ мѣщанамъ. Со всѣмъ тѣмъ, еслибъ не выведены были въ ближнихъ окрестностяхъ и послѣдніе лѣса винокуренными заводами, то, можетъ бы, онъ сколько- нибудь и построился лучше, нежели каковъ былъ прежде, какъ то всегда бываетъ съ мѣстами, посѣщенными пожарами.

Мы проѣхали сей городишко не останавливаясь и, спустившись съ крутой и огромной горы, переправились чрезъ рѣку Донъ, по мосту. И проѣхавъ чрезъ слободу, на другомъ берегу противъ города находящуюся и изъ мизернѣйшихъ двориковъ состоящую, и выбравшись въ чистое поле, пустились влѣво по дорогѣ къ Ранибургу. Тутъ ѣхали мы цѣлыхъ 18 верстъ обширнѣйшею и такою равниною, что ни въ которую сторону ничего было не видно. Одинъ только Донковъ видѣнъ былъ потому, что сидѣлъ на высокомъ берегѣ, гораздо возвышеннѣйшемъ предъ сею равниною. И какъ во время сего переѣзда дѣлать было нечего, то упражнялись мы съ спутникомъ своимъ въ безпрестанномъ чтеніи, покуда доѣхали до села Толстова, обратившаго на себя наше вниманіе и заставившаго собою любоваться.

Село сіе -принадлежитъ графу Толстову, и красиво не столько своимъ мѣстоположеніемъ, сколько величиною своею и находящимися въ немъ разными зданіями. Мы въ ономъ въ сей разъ не останавливались потому, что было очень рано, и мы надѣялись еще доѣхать до села Остапова, и хотѣли уже тамъ кормить лошадей и обѣдать. Но не такъ сдѣлалось, какъ мы думали и гадали. Не успѣли мы от села отъѣхать съ версту, какъ вдругъ закричали намъ сзади: «стой! стой!» Случилось сіе въ самое то время, когда мы съ спутникомъ своимъ разговаривали о красотѣ и расположеніи около села, и я ему разсказывалъ, что большая дорога лежала прежде не чрезъ самое село, а поодаль онаго, и что самое то мѣсто, гдѣ мы тогда ѣхали, было прежде сего сумнительно и не безопасно от воровъ, по причинѣ, что стояло тутъ, на большой вершинкѣ дворика два однодворческихъ, о которыхъ носилась дурная молва, такъ что проѣзжающіе по самой только крайней нуждѣ останавливались кормить или ночевать, и что сами мы, однажды будучи принуждены въ семъ мѣстѣ ночевать, почти всю ночь не спали изъ опасенія. Столь сумнительно было сіе мѣсто.

Все сіе было причиною, что помянутый крикъ сзади, поразившій уши наши, привелъ обоихъ насъ въ превеликое изумленіе. «Что такое? что такое?» спросили мы и бросились смотрѣть изъ оконъ назадъ. Но какое горе и досада поразила насъ обоихъ, когда увидѣли мы кибитку нашу въ самой вершинкѣ присѣвшею однимъ угломъ на бокъ, и услышали, что заднее ее, сумнительное колесо, вдругъ совсѣмъ разсыпалось и разломилось. «Ахъ, какая бѣда!» воскликнули оба мы, и тотчасъ, выскочивъ изъ кареты, побѣжали несчастіе сіе смотрѣть. Досадовали, тужили, горевали; но всѣмъ тѣмъ не могли ничего помочь. Какъ далѣе ѣхать ни одного шага было не можно, то горе наше услаждалось еще сколько-нибудь тѣмъ, что случилось сіе не на полѣ и не въ степи, а противъ самыхъ помянутыхъ двориковъ, гдѣ надѣялись мы найтить кормъ для лошадей и столько воды, чтобъ ихъ напоить можно было, хотя мы оной нигдѣ въ вершинѣ не видали. Съ другой стороны радовались мы тому, что несчастіе сіе случилось не въ дальнемъ разстояніи от помянутаго села, и мы надѣялись достать въ немъ колесо, вмѣсто разломавшагося.

Такимъ образомъ, расположившись тутъ обѣдать и кормить лошадей, придвинули мы карету нашу ко двору, а кибитку оставили тамъ, гдѣ она изломалась, ибо ее съ мѣста сдвинуть было не можно. Потомъ стали помышлятъ о доставаніи колеса. Другого не оставалось, какъ посылать искать оное въ помянутое село, ибо тутъ въ деревнишкѣ не только кибиточнаго большаго, но и телѣжнаго колеса достать было не можно, а мы рады были и тому, что достали сѣна и овса. О самой водѣ мы уже немного говорили, хотя и принуждены были употреблять ее изъ лужи, или небольшой калдобины въ вершинѣ, и то далеко от селенія найденной. Со всѣмъ тѣмъ, какова она ни была, но я велѣлъ варить себѣ чай и готовить потомъ обѣдать, а между тѣмъ отправилъ человѣка въ село доставать колесо.

Какъ, по случившейся тогда ясной и весьма жаркой погодѣ, самимъ намъ, подъ открытымъ небомъ быть было не спокойно, то искали мы себѣ убѣжища на дворѣ того однодворца, противъ котораго мы остановились. Изба была у него хотя изрядная, но въ ней такъ душно и жарко, что и помыслить о томъ, чтобъ въ ней сидѣть, было не можно. Но что касается до сѣней, которыя обыкновенно служатъ крестьянамъ вмѣсто лѣтней комнаты, то они были такъ дурны, такъ загромощены, что и въ нихъ мѣста найтить было не можно. Но услужливый хозяинъ тотчасъ велѣлъ опростать и сколько-нибудь прибрать для насъ свою клѣтчонку, противъ избы стоящую. Тотчасъ перетащенъ былъ туда столъ изъ избы, и хотя была она нарочито темна (ибо свѣтъ дневной проходилъ въ нее только сквозь маленькое вол[о]ковое окошечко, да и оное то-и-дѣло заслоняла влѣзающая и вылѣзающая опять назадъ превеликая кошка), — однако, въ тогдашней нуждѣ мы и сей квартеркѣ были очень рады. По меньшей мѣрѣ, было тутъ прохладно, а и темноту сколько-нибудь уменьшало свѣтящее прямо въ окошечко наше солнце.

Такимъ образомъ, расположившись въ сей конуркѣ и усѣвшись за столомъ на лавкѣ, слѣпленной кое-какъ изъ дощечек , начали мы съ товарищемъ своимъ, въ ожиданіи чая, провождатъ скучное время въ чтеніи. Но не успѣли нѣсколько страницъ прочесть, какъ постигло меня новое горе и озаботило еще больше, нежели испортившееся колесо. У спутника моего сдѣлалось помраченіе въ глазахъ, припадокъ, которому онъ давно былъ подверженъ, и за которымъ обыкновенно послѣдовала сильная головная боль, продолжающаяся нѣсколько часовъ сряду. Мы помогли-было ему своею электрическою машиною и ласкались надеждою, что онъ от сего зла совсѣмъ освободился; но сей случай доказалъ мнѣ, что мы въ надеждѣ своей обманулись. Сколь чувствителенъ былъ для меня сей случай и какъ глубоко поразилъ онъ мое сердце, того изобразить не можно. Для полученія о томъ нѣкотораго понятія, надобно быть самому нѣжно любящимъ отцомъ, имѣющимъ, одного только и достойнаго сына, и быть въ такомъ же положеніи, въ какомъ былъ я въ то время. Словомъ, минута сія была для меня очень прискорбна. Дорого-бъ я тогда заплатилъ, еслибъ могъ имѣть при себѣ свою машину. Но какъ ей не было, то старался я напоить его скорѣе чаемъ и укласть спать, какъ къ единому средству къ его облегченію. Чай нашъ, по худобѣ (sic) воды, былъ со всячинкою, а деревнишка такая хорошая, что мы не чаяли найтить въ ней и лозоваго деревца, котораго листья надобны были мнѣ для лѣченія моего сына. Итакъ, принуждены мы были прикладывать къ заболѣвшей головѣ его капустные листья. Сими снабдила насъ добросердечная и услужливая хозяйка, но они мало помогли. Но, наконецъ, къ великому моему обрадованію, нашли какой-то кусток и лозоваго дерева и принесли къ намъ вѣточку онаго. Тотчасъ оборваны были съ ней листья и привязаны къ головѣ больнаго. Послѣ чего уклали мы его въ каретѣ.

Успокоивъ его симъ образомъ сколько-нибудь, возвратился я въ свою темную клѣтушку съ унылымъ духомъ и старался разсѣять смутныя мысли чтеніемъ пріятной книжки. Но, признаюсь, что и самое чтеніе не могло меня совершенно занять, такъ, что я, положивъ книгу, сталъ говорить съ хозяиномъ и обозрѣвать все его житьё-бытьё и пожитки.

Бѣдное самое оно было, хотя и принадлежалъ онъ къ числу тѣхъ поселянъ, которыхъ однихъ можно почесть въ нашемъ отечествѣ вольными! Бѣдняки сіи называли себя дворянами, хотя въ самомъ дѣлѣ были они только однодворцы и никогда не принадлежали къ числу дворянскаго корпуса. Онъ сказывалъ мнѣ, что прежде сего была тутъ цѣлая деревня, состоящая болѣе нежели изъ 20 дворовъ, и что, вся она, за нѣсколько уже лѣтъ, сошла въ другое мѣсто, и что ихъ тутъ только три дворика осталось. Впрочемъ, показался онъ мнѣ мужикомъ изряднымъ и не походилъ на вора и разбойника. Велика ли его семья — я не спрашивалъ, а видѣлъ только множество дѣтей обоего пола и разнаго возраста. Всѣ они, особливо дѣвчонки, были сколько-нибудь лучше крестьянскихъ. Платьецо и юпчонки было на нихъ изрядное и не похожее на крестьянское, а такое, какое носятъ въ дворянскихъ домахъ дворовыхъ людей дѣти; а такое-жъ имѣли и взрослыя женщины. Что касается до мущинъ, то они ни чѣмъ не отличались от крестьянъ. Были у нихъ такія же бороды, такое же платье и такая же обувь; почему и лучшая ихъ нажить, которую я видѣлъ тутъ развѣшанную по шестамъ, состояла только изъ нѣсколькихъ шубъ, кафтановъ, юпок , тѣлогрѣекъ и тому подобномъ. Во всемъ видна была простота и весьма небогатое состояніе, а тому же и отвѣтствовало и все строеніе двора. Не было въ немъ ничего особливаго и могущаго свидѣтельствовать о его преимуществѣ передъ крестьянами, или чтобъ было вниманія достойное, не смотря хотя и могъ онъ въ свое время употреблять на себя и предпринимать всё, что ему угодно; ибо не отправлялъ онъ ни боярщины, ни подводъ и не платилъ ничего и ни кому, кромѣ однѣхъ обыкновенныхъ податей государю.

Между тѣмъ какъ я симъ образомъ то о томъ, то о другомъ съ хозяиномъ разговаривалъ, имѣлъ посланный мною въ село время исполнить свою коммиссію и ко мнѣ возвратиться. Онъ обрадовалъ меня, сказавъ, что хотя съ превеликимъ трудомъ, но колёса досталъ, и что принужденъ былъ ходить къ самому графу и умолять его, чтобъ онъ продалъ намъ ихъ изъ подъ своей кибитки, ибо, кромѣ его колесъ, не можно было отыскать никакихъ иныхъ во всемъ его селѣ. Мы принуждены были на мѣсто ихъ отдать оба свои и придать еще 5 рублей денегъ, что было хотя и слишкомъ дорого, но мы, по крайней мѣрѣ, довольны были тѣмъ, что достали и что несчастіе сіе не произвело намъ ни какой остановки.

Покуда новыя наши колёса прилаживали и оси подстригали и кибитку приводили въ состояніе, поспѣлъ нашъ обѣдъ. Живыя курицы, взятыя нами съ собою, снабдили насъ вкуснымъ и хорошимъ обѣдомъ. Пошелъ будить моего больнаго спутника, нашелъ я его уже проснувшимся и чувствующимъ от головной боли своей нѣкоторое облегченіе. Я обрадовался тому несказанно, и обѣдъ показался мнѣ вдвое слаже, нежели какимъ я его быть чаялъ. Пообѣдавъ и выкормивъ лошадей, стали мы собираться въ путь. И какъ опытность намъ доказала, что кибитка наша была тяжеле самой кареты, то разсудили мы въ упряжи нашей произвесть перемѣну и въ каретѣ оставить только четырехъ лошадей, а подъ кибитку запречь пять, и чрезъ то уровнять сколько-нибудь наши повозки.

Мы отправились въ путь въ обыковенное время. И какъ день былъ довольно еще великъ, погода ясная, а дорога хорошая и гладкая, то успѣли въ тотъ же еще день переѣхать сорокъ верстъ и доѣхать до города Ранибурга. На семъ переѣздѣ ѣхали мы чрезъ два огромныя селенія. Первое изъ нихъ было село Остапово, отстоящее от Толстова 10 верстъ, а второе село -Головинщино, отстоящее от сего 10, а от Ранибурга за 20 верстъ. Положеніе мѣстъ между помянутыми тремя селами было довольно изрядное, и мѣста не походили на степныя. Мы ѣхали на большую часть вдоль протекающей въ сихъ мѣстахъ рѣчки, окруженной долинами, холмами и пригорками, украшенными кой-гдѣ изрядными рощицами и лѣсочками; переѣзжали нѣсколько разъ по мостамъ рѣчки, и со взорами нашими встрѣчались часто пріятныя мѣстоположенія. До послѣдняго изъ сихъ селъ доѣхали мы таки — благополучно; но тутъ начала нападать на насъ новая забота. Новокупленныя наши колёса подъ кибиткою были далеко не таковы плотны и надежны, какъ прежнія, но гораздо тонѣе и слабѣе; сверхъ того, стояли они долго безъ дѣйствія и пообсохли; а сіе и было причиною, что не успѣли мы на нихъ поѣхать, какъ они и стали подъ тяжестью нашей кибитки накатываться и шины на нихъ ослабляться и терять свои гвозди. Мы хотя и старались подкрѣпить ихъ рваньми, но сіе мало помогло. А не успѣли мы до сего села доѣхать, какъ шина на одномъ колесѣ лопнула и оторвался от ней немалый шматъ. Люди наши хотя сего не уважили, а думали, что ежели положатъ еще рвани, такъ дѣло тѣмъ и кончится; но я не то думалъ, а предвидя, что и сіи колёса наведутъ намъ много, хлопотъ, озабочивался тѣмъ очень, и охотно бы велѣлъ починить оное кузнецу; но, по несчастію, во всемъ селеніи ономъ ни кузницы, ни кузнеца не было, и я принужденъ былъ отложить сіе до Ранибурга. До сего города оставалось намъ ѣхать еще цѣлыхъ 20 верстъ. И хотя было уже не очень рано, но, надѣясь на доброту дороги, пустились мы на сей переѣздъ. Дорога, въ самомъ дѣлѣ, была хороша и шла безпрерывною ровною степью, такъ что мы множество верстъ ѣхали, не видѣвъ ничего, кромѣ неба и окомъ необозрѣваемыхъ хлѣбныхъ полей и въ лѣвой сторонѣ плоскій долъ, съ извивающеюся по оной рѣчкою.

Со всѣмъ тѣмъ, какъ мы ни спѣшили, однако до Ранибурга не прежде могли доѣхать, какъ уже по захожденіи солнца и въ самыя сумерки. Городъ Ранибурѣ, сидючи на возвышенномъ мѣстѣ, по конецъ сей обширной ровнины, видѣнъ былъ уже издалека и болѣе нежели верстъ за десять, и мы любовались уже издалека его видомъ. Но, подъѣзжая къ самому городу, принуждены мы были проѣзжать напередъ сквозь одно достроенное бири- бердою, кое-какъ, и столь обширное однодворческое село, что въ длину простирается оно болѣе нежели на двѣ версты. Село сіе сидитъ внизу подъ самымъ городомъ и достопамятно потому, что нѣкогда все сіе мѣсто было подъ водою, составляющею преогромный прудъ, имѣющій пособіе сущаго озера. Было сіе въ то время, когда мѣсто сіе принадлежало славному князю Меншикову, толико знаменитому въ россійской исторіи. Двѣ нарочитой величины рѣчки, стекающіяся въ семъ мѣстѣ, перепружены были предлинною плотиною и произвели столь великій прудъ, что на ономъ на парусахъ въ судахъ можно было плавать. Жители ранибургскіе разсказывали мнѣ, что помянутая плотина и понынѣ видна, и ежели-бъ захватить прорванное мѣсто, то все сіе село залило бы водою.

Проѣхавъ оное, переѣзжали мы одну изъ помянутыхъ рѣкъ по мосту, и рѣка была въ семъ мѣстѣ нарочито велика и протекала подлѣ самой крутой и высокой горы, на которой крѣпость Ранибургская построена. Она имѣла съ сей стороны въ особливости величественный видъ; и какъ внутри крѣпости находящіяся каменныя зданія, такъ и высокіе бастіоны и глубокіе рвы, которыми она окружена, извлекали от каждаго къ ней нѣкакое почтеніе. Я не могъ безъ особливаго чувствованія и почтенія взирать на сіи мѣста, освященныя нѣкогда присутствіемъ величайшаго въ свѣтѣ монарха, и на сіи бастіоны, собственными его руками закладываемые. Я приводилъ себѣ на память все извѣстное мнѣ о томъ, и пренося умъ свой въ прошедшія отдаленныя времена, мнилъ въ умѣ своемъ, какъ на яву, видѣть, какъ нѣкогда великій нашъ Преобразитель Россіи, съ любимцами и вѣрными служителями своими, по сему красивому и пышному хребту горы повелѣвающей необозримою окомъ равниною, расхаживалъ, какъ избиралъ лучшее для крѣпости мѣсто, оное самъ расчерчивалъ, суетился, работалъ, и, наконецъ, собственными своими руками закладывалъ, и по заложеніи, на всякомъ бастіонѣ пилъ за отсутственныхъ друзей своихъ здоровье, и послѣ того тутъ же писалъ къ наилучшему своему другу и любимцу письмо, увѣдомляя его о томъ, не такъ какъ подданнаго, но какъ нѣжнолюбимаго друга, и всѣхъ бывшихъ при немъ генераловъ и другихъ знатныхъ особъ заставливалъ приписывать имена и поклоны свои князю Меншикову; и какъ сіи всѣ будучи подгулявшими, всякій, какъ умѣлъ, на своемъ природномъ языкѣ, привѣтствія свои и поклоны князю изъявляли. Все сіе воображалъ я въ умѣ своемъ и смотрѣлъ съ такою жадностію на земляные валы, въ хорошемъ еще состояніи находящіеся, что досадовалъ даже на лошадей, промчавшихъ насъ слишкомъ скоро мимо мѣстъ, столь многодостопамятныхъ. Но бѣдныя сіитвари, перетащившія грузныя повозки наши толь длинное въ сей день разстояніе, жаждали уже своего покоя, да и намъ, за наступающими уже сумерками, долго медлить, было не можно.

Нельзя изобразить сколь въ отмѣнномъ и лучшемъ видѣ нашелъ я въ сей разъ сей городокъ предъ тѣмъ, какъ я его знать началъ. Лѣтъ за 15 до того, составленъ онъ весь былъ изъ единой только кривой слободы изъ населенныхъ мизерныхъ двориковъ, и не столько походилъ на городъ, сколько на село или на хорошую деревню. Однако, только деревянная церковь, находящаяся посреди онаго, великостью своею придавала ему сколько-нибудь важности. Самая помянутая крѣпость находилась тогда въ совершенномъ небреженіи и видны въ ней только были бѣлѣющіеся брандмауры и стѣны обвалившихся палатъ внутри оной, въ прежнія времена построенныя и сдѣлавшіяся потомъ толико достопамятными содержаніемъ въ нихъ въ заточеніи Антона Ульриха, герцога брауншвейскаго, толь извѣстнаго въ нашемъ отечествѣ. Зданія сіи находились тогда въ совершенномъ обветшаніи и въ жалостнѣйшемъ состояніи. Видѣвшіе ихъ разсказывали мнѣ, что всѣ внутренніе покои самихъ тѣхъ комнатъ, въ которыхъ содержался герцогъ, исписаны были почти всѣ карандашемъ, и что черты сіи не истреблены еще были всѣми суровостьми погодъ. Я охотно желалъ видѣть ихъ самолично, но никогда не допустилъ меня до того случай.

Что касается до нынѣшняго состоянія городка сего, то было оное несравненно лучше. Послѣ опустошенія пожарнаго, сталъ онъ уже за нѣсколько лѣтъ выстраиваться по плану и получилъ уже тогда свою форму; состоялъ изъ многихъ прямыхъ и поперечныхъ порядочныхъ улицъ, а и самые домики были, хотя не богатые, но изрядные и нѣкоторые складенные даже изъ кирпича. Въ крѣпости же два старинныхъ каменныхъ корпуса не только оправлены, но и довольно хорошо отдѣланы, и въ нихъ находились тогда присутственныя мѣста. Самыя въѣздныя въ крѣпость вороты порядочно обдѣланы, а одинъ только третій корпусъ стоитъ и понынѣ еще непокрытымъ, что и нехудо для доказательства старины оныхъ и всѣхъ бывшихъ тутъ достопамятностей.

Какъ было уже поздно и въ городѣ квартеру отыскать было трудно, да и огня для варенья пищи раскласть было не можно, то проѣхали мы весь оный и остановились за рѣкою въ предмѣстіи онаго, во дворѣ одного однодворца. И какъ наступила ночь, то велѣли мы поспѣшать грѣть себѣ чай и варить ужинъ. Колёсы наши такъ были слабы и шины на нихъ такъ ослабли и изломались, что необходимо надобно было лѣчить ихъ кузнецу. Я не позабылъ, конечно, о семъ и велѣлъ отыскивать онаго. Его и нашли, но онъ ночью не хотѣлъ ни подъ какимъ видомъ работать. Итакъ, принуждены мы были отложить починку сію до села Иловаго, гдѣ надѣялись найтить кузнеца и кузницу.

Между тѣмъ, какъ люди обо всемъ вышеупомянутомъ старались, ассигновали мы себѣ квартеру въ маленькихъ сѣняхъ однодворческой хижины. Къ намъ внесли туда столъ и поставили въ уголокъ. Но признаться надобно, что квартерка была очень безпокойна: изо всѣхъ угловъ несло и дуло; мы принуждены были обвѣшивать стѣны епанчами; но и сіе помогло, но мало, а вмѣсто того, получили другое безпокойство: атаковали насъ прусскіе тараканы, и цѣлыя толпы ихъ проявились, ползующія по столу и повсюду. Что ты изволишь! Я весьма-и- весьма ихъ не долюбливалъ, и гости сіи были мнѣ весьма непріятные; другого не оставалось, какъ вооружиться на нихъ -жестокостью, и такъ, ну-ка, мы оба ихъ табакирками и чѣмъ ни попало бить. По счастью, знали мы весьма удобное къ тому средство, наднося на нихъ смертоносное имъ орудіе съ верху, а не съ боку, и на-силу-на-силу мы ихъ столько уменьшили, что они дали намъ спокойно напиться чаю и поужинать, а тамъ удалились мы опять въ свою карету.

Симъ образомъ, кончился второй день нашего путешествія. А въ третій, пустившись въ путь еще до-свѣта, и по прекрасной и гладкой дорогѣ долетѣли очень рано до села Иловаго, гдѣ дожидалась насъ новая досада. Мы надѣялись навѣрное найтить тутъ кузнеца, но нашли только кузницу, а кузнецъ былъ гдѣ-то въ отлучкѣ. Горе напало на насъ превеликое и тѣмъ паче, что и колесо наше стало уже слабѣть и портиться; но какъ опсобить было нечѣмъ, а обѣдать тутъ было еще слишкомъ рано, то поѣхали мы далѣе до селенія, называемаго Хоботомъ, и тутъ расположились кормить своихъ лошадей. И какъ въ самомъ семъ мѣстѣ повстрѣчался съ нами ѣдущій изъ Козловской моей деревни мужикъ къ намъ въ Богородицкъ, то между тѣмъ, покуда варили намъ чай и готовили обѣдать, написали мы съ нимъ къ домашнимъ своимъ письмецо и отправили.

Съ сего мѣста, пообѣдавъ и выкормивъ лошадей, поворотили мы вправо и поѣхали прямо въ Козловскую нашу деревнишку, въ село Ендовище, съ которою хотѣлось мнѣ сына моего познакомить.

И хотя ѣхать было не близко и мы по худобѣ колеса болѣе тащились, нежели ѣхали, однако, съ едва уже дышущимъ колесомъ успѣли къ ночи поспѣть въ свою деревню. Тутъ самая неволя заставила насъ на цѣлыя сутки взять отдохновеніе, ибо другого не оставалось, какъ запасаться новыми колесами подъ кибитку, и для покупки оныхъ отправить нарочнаго въ г. Козловъ, а самимъ, между тѣмъ, заняться осматриваніемъ всего въ нашей маленькой и ничего почти незначущей деревенькѣ, или частички помянутаго села Ендовища. Къ вечеру привезли къ намъ, по счастію, и колёса, а вмѣстѣ съ посланнымъ прилетѣлъ къ намъ оттуда и другъ нашъ Яковъ Кузмичъ Кузминъ, заговорившій насъ по-привычкѣ своей до безконечности; но мы ему были очень рады, и вмѣстѣ съ нимъ отъужинали и тутъ ночевали.

Въ послѣдующій день пустились мы съ утра въ дальнѣйшій путь и поѣхали чрезъ Козловъ, въ которомъ городѣ хотѣли-было мы обѣдать, но, не хотя въ убыток привесть гостя своего, хотѣвшаго насъ угощать у себя въ Козловѣ обѣдомъ, заѣхали къ нему на часокъ и пустились далѣе, и обѣдали уже на Польном-Воронежѣ, а ночевать поспѣли въ Выселки, Чолновскіе, а тамъ, вставши поранѣе, успѣли къ обѣду прилетѣть къ славному нашему городу Тамбову.

Въ семъ городѣ въ сей разъ мы не останавливались, а проѣхавъ оный, расположились обѣдать и кормить лошадей на лугу, за рѣкою Цною; ибо мы, въ сей разъ рѣшились ѣхать прямою дорогою на село Расказы; но вѣдали бы, лучше поѣхали[бы] на Кузменки. Крайне песчаная и отяготительная дорога от самаго Тамбова до Расказъ такъ бѣдныхъ лошадок нашихъ измучила, что онѣ едва насъ къ ночи до помянутаго села дотащили; а при самомъ въѣздѣ въ оное, надобно было еще постигнуть насъ одному несчастію: надобно переломиться подъ кибиткою нашею оси и навесть намъ новыя хлопоты. Переночевавъ въ семъ сѣлѣ, отстоящемъ от Кирсановской нашей деревни не болѣе какъ верстъ на 30, не знали мы, что дѣлать? До мѣста хотѣлось намъ доѣхать скорѣе, а лошади наши такъ приутомились, что нельзя было на нихъ никакъ поспѣшить. Итакъ, подумавъ, рѣшился я лошадей подъ свою карету нанять и пустились съ сыномъ моимъ напередъ, а своимъ велѣли за собою ѣхать. На дорогѣ, ѣдучи мимо, того мѣста, гдѣ у насъ, во время Петровскаго межеванія, съ Пашковымъ происходили споры, показывалъ я сыну моему самое то мѣсто, гдѣ были у насъ тогда таборы и мы со всѣмъ своимъ ополченіемъ тогда, въ сотовариществѣ со многими дворянами, ночевали и вечеръ провели такъ весело. Наконецъ, переѣхавъ всю нашу обширную и скучную степь, доѣхали мы до той огромной и пышной долины, вдоль которой, извиваяся, протекала наша рѣка Панда, и гдѣ тотчасъ представились зрѣлищу нашему прекрасныя мѣстоположенія и прелестные виды натуры, со всѣми холмами и буграми, окружающими сію рѣку, и селеніями, сидящими на берегахъ ея, и спустившись внизъ сей широкой долины, наконецъ, около полудня, доѣхали и до своей деревни благополучно.

Симъ образомъ кончилось наше шестидневное тогдашнее путешествіе. А что съ нами происходило во время тогдашней бытности тамъ, о томъ перескажу вамъ въ письмѣ будущемъ, а теперешнее дозвольте мнѣ симъ кончить и сказать вамъ, что я есмь, и прочая.

Конецъ XXVII части.

(Ноября 17 дня 1812 года).