Жизнь и приключения Андрея Болотова

Письмо 251

Любезный пріятель! Описавъ, въ концѣ предслѣдовавшей 24-й части описанія моей жизни, бывшее у насъ въ Богородицкѣ веселое, пріятное и тѣмъ въ особливости до-стопамятное ярмоночное празднество, что оно было послѣднее такого рода, и про-должая теперь исторію мою далѣе, скажу, что не успѣли мы помянутымъ образомъ проводить от себя пріѣзжавшихъ къ намъ изъ Тулы толь многихъ гостей и остаться опять одни въ Богородицкѣ, какъ и начали мы помышлять о ѣздѣ въ свою деревню. Въ оной хотѣлось мнѣ и въ сіе лѣто опять побывать и взглянуть, хотя вскользь, на свое любезное Дворениново и красотами прелестнаго его положенія повеселиться, а потому, при отъѣздѣ моего командира от насъ, и не преминулъ я испроситъ на то себѣ дозволенія.

Итакъ, отдохнувъ дни три от ярмоночныхъ своихъ трудовъ и проводивъ от себя пріѣзжавшаго еще къ намъ въ гости родственника нашего г. Кирѣева доставившаго мнѣ много пріятныхъ минутъ чрезъ разсказываніе о томъ, какъ много вездѣ хвалятъ моего сына, и повеселивъ и сего пріятнаго гостя нашими садами и музыкою, начали мы въ свой путь собираться, а по-утру 16-го іюня въ оный и отправились.

Въ сей разъ ѣздили мы туда не всѣ, а имѣли съ сыномъ у себя только двухъ спутницъ: его бабушку и старшую изъ незамужнихъ сестеръ, Настасью, которымъ наиболѣе по-тому хотѣлось намъ сотовариществовать, что обѣимъ имъ очень уже давно не случа-лось быть въ нашей деревнѣ. Жена же моя съ обѣими младшими дочерьми располо-жилась прогостить, во все время отсутствія нашего, у замужней нашей дочери въ Ламкахъ.

Какъ погода была тогда самая сухая и наилучшая лѣтняя, то ѣзда наша была благо-успѣшна. Мы въ тотъ же еще день и такъ рано пріѣхали въ Тулу, что успѣли побывать въ рядахъ, видѣться кой-съ-кѣмъ изъ нашихъ знакомыхъ и довольно еще насидѣться у г. Верещагина, у котораго въ домѣ мы тогда останавливались и, по желанію его, но-чевали. Тутъ съ удивленіемъ услышалъ я, что къ командиру моему присыланъ былъ от первенствующаго тогда нашего министра графа Безбородки нарочный съ требо-ваніемъ извѣстія о нашихъ доходахъ. Я недоумѣвалъ, что бы это значило и со-жалѣлъ, что г. Давыдова не было тогда въ Тулѣ и мнѣ обстоятельнѣе узнать о томъ было не от кого.

Какъ по самой сей причинѣ не за чѣмъ было мнѣ въ Тулѣ долго медлить, то, вставши по-утру въ слѣдующій день поранѣе, продолжали мы свой путь, и, по долготѣ то-гдашнихъ дней, успѣли и въ Ѳедешово заѣхать и тамъ отобѣдать и отдохнуть и въ деревню свою, еще за полчаса до вечера, пріѣхать. Тутъ встрѣтило меня множество досадъ и неудовольствій. Поелику пріѣздъ нашъ въ этотъ разъ былъ совсѣмъ неожи-даемымъ, то и нашли мы все въ безпорядкѣ и запущеніи, и не только всѣ сады невы-чищенными и заросшими всякою дрянью, но и самый дворъ нашъ заросшій такимъ множествомъ вонючей ромашки, что мочи почти не было терпѣть. Между тѣмъ, какъ я досадуя бранилъ и тазалъ за все это моего прикащика и садовника, прибѣжалъ къ намъ и сосѣдушка мой братъ, Михайла Матвѣевичъ, который тѣмъ паче былъ радъ нашему пріѣзду, что мы привезли съ собою и дочь его, гостившую у насъ до того въ Богородицкѣ.

На утріе, съ самаго утра начали мы кое-что дѣлать а вкупѣ утѣшаться пребываніемъ своимъ у себя въ домѣ. Дворъ былъ ранёхонько выкошенъ и всѣ прудки, сажелки и водоемы въ саду от травъ, которыми всѣ они заросли, вычистили. Мы съ сыномъ, напившись чаю, тотчасъ пошли въ свой нижній садъ и помогали сами людямъ очи-щать водоемы и вытаскивать изъ нихъ шелковичник. Оттуда прошли на прудъ ло-вить рыбу и въ липовую свою, вновь назначенную и тогда совсѣмъ еще пустую, рощу, для осмотрѣнія бывшаго тамъ маленькаго кирпичнаго завода. Оттуда прошли въ свой верхній садъ, осматривали яблони и всё въ немъ находившееся и веселились множествомъ родившихся въ сей годъ и созрѣвающихъ тогда вишенъ. Ни въ который годъ не было ихъ еще такъ много, какъ тогда: всѣ малые и большіе и даже самые ма-лоплодные роды сихъ плодовитыхъ деревъ были ими унизаны. Между тѣмъ, ткачи и ребятишки чистили въ садахъ, а особливо въ нижнемъ, сходы и дорожки, а садовни-ка съ нѣкоторыми другими заставили прививать листки, привезенные съ собою изъ Ѳедешова, особливо славныхъ ихъ анисовскихъ яблокъ, которыхъ въ садахъ моихъ до того не было. Сему помогали и сами мы въ сей работѣ. А потомъ ходили въ рощу, на клинъ; утѣшались рваніемъ найденной тамъ златотысячницы; а оттуда прошли въ большой свой полевой садъ, осмотривали оный. И во всемъ томъ провели все время до своего сельскаго обѣда, приуготовляемаго между тѣмъ нашими спутницами.

Послѣ обѣда отдохнувъ, пошли мы опять въ садъ. Тутъ пріѣхали къ намъ оба моло-дые сосѣди наши и мои крестники, Иванъ и Гаврила Александровичи Ладыженскіе. Съ ними посидѣвъ, ходили мы опять въ садъ и веселились въ немъ своею духовою музыкою, которую привезли мы съ собою, и заставили ихъ играть въ саду. И это бы-ло еще въ первый разъ, что садъ мой оживотворялся пріятными звуками и тонами музыки. Матушка-теща моя, не смотря на всю свою слабость, сотовариществовала намъ въ сей садовой прогулкѣ, и минуты тогдашнія были очень веселы и проведены съ удовольствіемъ. По отъѣздѣ же гостей нашихъ, имѣлъ я съ сыномъ своимъ въ саду важный и прямо философическій разговоръ, увеселившій обоихъ насъ очень много, чѣмъ и кончили мы сей день съ удовольствіемъ отмѣннымъ.

Но на утріе не успѣлъ я встать, какъ почувствовалъ себя не весьма здоровымъ отча-сти от простуды, отчасти от разстроившагося желудка, а потому все утро принуж-денъ былъ сидѣть въ домѣ и заниматься кое-какими разбирательствами и терпѣть скуку от приходившаго ко мнѣ приходскаго нашего попа Евграфа, точившаго опять безконечные балы и соплетавшаго клеветы на племянника своего, нашего дьякона. Между тѣмъ, люди продолжали чистить дорожки и, кончивъ сіе дѣло, принялись за ровняніе въ ближнемъ саду моемъ средней и лучшей площадки. Послѣ обѣда же пріѣзжала къ намъ сосѣдка и кума моя, мать господъ Ладыженскихъ, съ сыномъ. Съ ними ходили мы въ свой нижній садъ, веселились своими водоемами и опять играв-шею тамъ въ саду нашею музыкою; но налетѣвшая туча съ громомъ и дождемъ про-гнала насъ опять въ хоромы.

Какъ болѣзнь моя продолжалась и въ слѣдующій третій день моего пребыванія въ деревнѣ, однако-так, что мнѣ на дворѣ быть и ходить можно было, — то продол-жалъ я заниматься съ людьми обдѣлываніемъ помянутой главной площадки въ саду и осаживаніемъ ея разными цвѣтами, также ловлею въ сажелкахъ и прудкахъ своихъ рыбы, и утѣшался изловленными и большими въ нихъ карпіями и лещами. А послѣ обѣда ѣздили мы въ домъ къ брату Михаилу Матвѣевичу и угощаемы были дочерью его, а моею племянницею; самого же его не было въ сей день дома. По возвращеніи же оттуда, ѣздилъ сынъ мой съ сестрою своею прогуливаться верхами въ Нотовскую (?) рощу и въ другія окрестъ насъ лежащія пріятныя мѣста, а вечеръ провели мы въ семейственномъ обществѣ и опять въ пріятномъ гуляніи по саду и увеселеніи себя музыкою. И были всѣ веселы и довольны: свое родное какъ-то всѣхъ насъ увеселяло и утѣшало несравненно болѣе, нежели чужое. Къ тому-жъ, и погода случилась тогда самая пріятная, а натура-въ полной своей красѣ и великолѣпіи; почему и было намъ, какъ охотникамъ до красотъ натуры, чѣмъ повеселиться, а особливо сидючи на хребтѣ прекрасной своей горы, ввечеру предъ захожденіемъ солнца. Тысяча наипре-лестнѣйшихъ предметовъ представлялась тогда нашему зрѣнію, и мы не могли устать, любуяся разнообразностію и пріятностію оныхъ.

Въ наступившій послѣ сего четвертый день пребыванія моего въ деревнѣ, получивъ от болѣзни своей при помощи своего енкритнаго порошка облегченіе, ѣздили мы съ сыномъ и прикащикомъ своимъ осматривать свои хлѣбныя поля, лѣсныя и сѣнокос-ныя угодья. Объѣздили все Гвоздево и Шестуниху, осмотрѣли Болотовскій Заказъ, проѣхали въ Шахово и тамъ отыскали удобное мѣсто для поселенія маленькаго ху-тора и назначили-гдѣ быть избѣ, пчельнику и пруду, который мы тамъ запрудить вознамѣривались, — что послѣ все и сдѣлано и существуетъ и понынѣ. И будучи симъ воспріятымъ трудомъ довольны, къ обѣду возвратились къ своимъ хозяйкамъ, занимавшимся между тѣмъ вареніями ягодъ. Братъ Михайла Матвѣевичъ подошелъ къ намъ къ оному съ своею дочерью, съ которыми провели мы наше послѣобѣднѣй-шее (sic) время въ разныхъ упражненіяхъ. А предъ вечеромъ пили въ саду на новой нашей площадкѣ въ листвянной полубесѣдкѣ чай, и потомъ опять весь вечеръ весе-лились, при играніи музыки, гуляніемъ по саду, и были всѣ веселы и довольны.

Но симъ и кончились всѣ наши тогдашнія деревенскія увеселенія, ибо въ послѣдую-щій день расположились мы отправиться уже и въ обратный путь. Обстоятельство — что замужняя дочь моя была уже на сносяхъ и время приближалось уже ей родить — не дозволяло намъ долѣе въ деревнѣ своей медлить, а понуждало спѣшить благо-временнымъ возвращеніемъ въ Богородицкъ. Почему, препроводивъ послѣднее утро кой — въ — какихъ упражненіяхъ и взявъ у брата съ собою его сына, и поѣхали мы въ сей день послѣ обѣда въ свой обратный путь, проживъ въ сей разъ въ Дворениновѣ своемъ съ небольшимъ только 4 дни и не успѣвъ ничего тутъ сдѣлать, кромѣ упомя-нутаго выше.

На семъ пути ночевали мы въ сей день у родственника нашего г. Кислинскаго въ Ѳедешовѣ, а от него поѣхали уже иною и такою дорогою въ Тулу, какою до того ни когда мы еще не ѣзжали. Причиною тому было то, что намъ хотѣлось заѣхать еще въ два дома, во-первыхъ, къ свату нашему Егору Михайловичу Крюкову въ Хвошню, у котораго мы никогда еще до того не бывали; къ сему проводили насъ наши Кис-линскіе, и вмѣстѣ съ нами у него обѣдали. А от него, угостившаго насъ какъ-можно лучше, взявъ проводника, проѣхали мы къ другому зятю тетки Матрены Васильевны, Льву Савичу Крюкову, въ его Тульскую деревню, который былъ намъ также очень радъ и угощалъ всячески. А переночевавъ и отобѣдавъ у него, проѣхали мы уже въ Тулу и остановились ночевать у друга нашего Антона Никитича Сухотина, гдѣ от-дохнувъ и повидавшись кое-съ-кѣмъ, и пріѣхали на другой день къ вечеру въ Ламки, гдѣ и нашли всѣхъ своихъ прочихъ родныхъ въ добромъ здоровьѣ, и успѣли еще съ ними провести вечеръ въ гуляньи по саду съ особеннымъ удовольствіемъ; съ зятемъ же своим-поговорить и дружески посовѣтовать ему не такъ много вдаваться въ разо-рительную его страсть и непомѣрную охоту къ строеніямъ, чѣмъ онъ, не имѣя склон-ности ни къ какимъ другимъ благоразумнѣйшимъ упражненіямъ, наиболѣе занимал-ся, и от самаго того часъ — от — часу входилъ въ множайшія и крайне для него вред-ныя и предосудительныя издержки и долги. Но, къ несчастию, всѣ мои совѣты помо-гали очень мало, и всѣ увѣщеванія оставались тщетными. А от него на другой день возвратились мы уже всѣ въ свое мѣсто въ Богородицкъ, препроводивъ въ ѣздѣ и от-лучкѣ сей ровно 10 дней.

Какъ, по случаю бывшаго ярмоночнаго празднества и сей непосредственной послѣ того отлучки, «Экономическій мой Магазинѣ» былъ у меня совершенно и такъ запу-щенъ, что въ Москвѣ оставалось уже очень мало запаснаго матеріала, то, по возвра-щеніи своемъ въ Богогородицк, принялся я тотчасъ опять за сію работу и началъ по-спѣшать сочиненіемъ сего матеріала. Но едва я только за дѣло сіе принялся, какъ смотрю-входятъ ко мнѣ незнакомые и совсѣмъ небывалые у меня гости. Былъ то г. Веревкинъ, Михайла Михайловичъ, сынъ славнаго нашего переводчика книгъ г. Ве-ревкина, въ препровожденіи однаго молодаго офицера, который былъ самый тотъ Павелъ Михайловичъ Дуброклонскій, съ которымъ послѣ довелось мнѣ жить въ сосѣдствѣ и котораго дружбою пользуюсь и понынѣ. Но тогда былъ онъ мнѣ совсѣмъ еще незнакомъ. Оба они ѣхали тогда чрезъ нашъ городъ въ Кубанскую армію, и гулявши съ княземъ нашимъ и городничимъ по нашему славному тогда саду, вздумали зайтить ко мнѣ, чтобъ меня видѣть и со мною познакомиться, и просидѣли у меня въ кабинетѣ болѣе часа.

Не успѣлъ я ихъ от себя проводить и отобѣдать, какъ вдругъ почувствовалъ я въ себѣ нѣчто необыкновенное: заболѣли у меня вдругъ голова и всѣ члены моего тѣла, а внутри чувствовалъ я и необыкновенную дрожь и ознобъ. Перетревожась тѣмъ и не понимая что бъ сіе значило, и слѣдствіемъ ли было то жестокой простуды, или что-нибудь иное, велѣлъ я тотчасъ сварить своего простуднаго декокта и напился онаго. Но какъ не помогалъ ни мало и онъ и къ вечеру сдѣлался я уже и гораздо болѣнъ, то и принужденъ былъ взять прибѣжище свое къ лѣкарю и послать за онымъ. Сей также счолъ сіе не инымъ чѣмъ, какъ дѣйствіемъ простуды и присовѣтовалъ мнѣ принять потовой порошокъ. Но и онъ, въ сужденіи своемъ о болѣзни моей, столь же хорошо обманулся, какъ и я. Была то, какъ послѣ оказалось, совсѣмъ не простуда, а пред-дверіе таковой же лихорадочной болѣзни, каковою тогда многіе и жестоко страдали въ нашемъ городѣ.

А потому хотя данный мнѣ имъ потовый порошокъ и произвелъ во мнѣ потъ, но оный не сдѣлалъ мнѣ ни малѣйшаго облегченія. Но, напротивъ того, по наступленіи ночи, сдѣлалась тошнота и рвота, и я не только всю ночь спалъ очень безпокойно, но и во весь послѣдующій день чувствовалъ изнеможеніе во всѣхъ членахъ и про-должающуюся ознобь; и хотя мнѣ писать все было еще можно, но слабость чувство-валъ превеликую.

Все сіе начинало меня ужъ и озабочивать. А какъ болѣзнь моя и въ послѣдующій за тѣмъ день не только не уменьшалась, но еще и увеличилась, то сталъ я опасаться, чтобъ не схлебнуть горячки. Лѣкарь продолжалъ меня лѣчить, но не помогала и микстура, мнѣ имъ даваемая; и я послѣ обѣда такъ уже ослабъ, что не въ силахъ былъ болѣе и писать, и болѣе оттого, что уже двое сутокъ ничего не ѣлъ. А на другой день по-утру хотя и было мнѣ немного получше и я немного поѣлъ, но послѣ обѣда стало становиться часъ — от — часу хуже и происходили со мною разныя перемѣны: то чувствовалъ я въ себѣ внутреннюю ознобь, то жаръ, то болѣла голова, то грудь, то мучилъ кашель, то тошнота. А ввечеру поднялась рвота, а потомъ сдѣлался превели-кій жаръ, и я всю ночь провелъ въ превеликомъ безпокойствѣ и страданіи. Словомъ, болѣзнь моя не походила уже на шутку, и не только меня, но и всѣхъ моихъ домаш-нихъ перетревожила. Но, по счастію, от принятаго на другой день слабительнаго мнѣ сколько-нибудь получ[ш]ѣло, и я, получивъ нѣсколько и апетита, въ состояніи былъ ходить, сидѣть, читать книги и нѣсколько пописаться, а и ночь спалъ спокойно, что всѣхъ моихъ опять и поуспокоило.

Въ сихъ обстоятельствахъ засталъ меня августъ мѣсяцъ, достопамятный для меня тѣмъ, что я во все течение онаго былъ весьма въ худомъ и сумнительномъ состояніи моего здоровья, особливо въ первую половину онаго и во все продолженіе тогдаш-няго поста. Самый первый день онаго провели мы и весело, и съ горемъ. Ибо какъ съ утра было мнѣ очень легко, то и ласкались-было мы надеждою, что болѣзнь моя пройдетъ; и какъ день сей былъ праздничный, то и наѣхало къ намъ много гостей, и мы послѣ обѣда начали-было опять увеселяться музыкою и забавляться по-прежнему. Но въ самое сіе время подхватила меня опять ознобь, продолжавшаяся часа три сряду; а потомъ сдѣлалась тошнота и рвота, а вслѣдъ за тѣмъ кинуло въ жаръ, продолжавшійся во мнѣ во всю ночь, что все и доказало наконецъ намъ, что болѣзнь моя была не иное что, какъ перемежающаяся лихорадка, и мы рады уже бы-ли тому, что была то не горячка.

Со всѣмъ тѣмъ, и сія гостья, не бывшая у меня очень давно, была мнѣ не весьма пріятна, и тѣмъ паче, что обычаемъ своимъ была какъ-то очень неугомонна и безпо-рядочна. Сперва оказалась она порядочною тридневною, то-есть посѣщающею меня чрезъ сутки, но послѣ сдѣлалась совсѣмъ безпорядочною и происходившею то рѣже, то чаще, то знобившею меня порядочно, то нѣтъ, а всего ломавшею, и такъ далѣе. Но какъ я от нея ни страдалъ, но то было, по крайней мѣрѣ, хорошо, что я не лежалъ въ постелѣ, а во все продолженіе оной былъ не только на ногахъ, но, въ свободные ча-сы и промежутки, могъ все еще заниматься своими литературными занятіями, а особливо сочиненіемъ матеріала для своего «Магазина», котораго, при всей своей слабости и изнеможеніи, успѣлъ наготовить нарочитую партію и переслать по почтѣ въ Москву. Но скоро послѣ сего я такъ ослабъ, что и сего не могъ дѣлать, а принуж-денъ былъ заставлять писать моего сына, или своего писца, и имъ диктовалъ.

Какъ въ самое сіе время замужняя дочь моя часъ — от — часу приближалась къ раз-рѣженію от своего бремени, то жила у ней почти безвыѣздно старушка моя теща, а ея бабушка, а не рѣдко ѣзжала туда же и жена моя. Меня же то-и-дѣло пріѣзжали навѣщать, по любви своей ко мнѣ, наши городскіе; а не было недостатка и въ пріѣз-жихъ гостяхъ изъ уѣзда или проѣзжающихъ чрезъ нашъ городъ, которые иногда дѣлали мнѣ уже и отягощеніе, и я принужденъ былъ поручить уже дѣтямъ своимъ угощать оныхъ и водить въ сады и веселить нашею музыкою.

Впрочемъ, достопамятно, что около самаго сего же времени занемогъ и командиръ мой г. Давыдовъ въ своемъ Анненскомъ и сначала такою же болѣзнію, какою я, но обратившеюся послѣ въ жестокую горячку, едва не лишившую-было его жизни, и онъ въ такой находился опасности, что его исповѣдывали и причащали.

Далѣе, достопамятно было, что наканунѣ Успеньева дни удивилъ меня городничій нашъ, прибѣжавшій ко мнѣ поутру во всемъ убранствѣ и при шпагѣ. Я спрашиваю: что за диковинка? И онъ отвѣчаетъ мнѣ, что будет-де сюда князь Сергѣй Сергѣевичъ Гагаринъ, и «мнѣ хочется его видѣть; однако, погляжу, если до обѣда не пріѣдетъ, то поѣду въ Тулу навѣщать Николая Сергѣевича». Адская душа! лгалъ немилосердно! ѣхалъ совсѣмъ для своихъ нуждъ, и уже давно добивается отпуска. Лицемѣрство и лукавство его было безпримѣрное, соединенное вмѣстѣ съ злодѣйствомъ. Я не сомнѣвался, что пришествіе его было за тѣмъ, чтобъ видѣть меня, сколько я болѣнъ, и послѣ въ Тулѣ налгать и озлословить.

Помянутый прежній мой командиръ князь Гагаринъ ѣхалъ тогда чрезъ Богородицкъ проѣздомъ изъ своего Сергіевскаго, гдѣ занимался онъ славнымъ своимъ хозяй-ствомъ. И какъ ему съ самаго отбытія своего и многіе уже годы не случалось еще ни-когда быть у насъ въ Богородицкѣ, въ которомъ все послѣ его такъ преобразилось, что ему трудно было и узнать, — то, думая, что не остановится ли онъ въ городѣ и не вздумаетъ ли побывать въ нашемъ саду, получившемъ уже послѣ его все свое суще-ствованіе, велѣлъ я сыну моему одѣться, чтобъ онъ могъ въ семъ случаѣ вмѣсто меня поводить его по оному и показать ему все мною сдѣланное. Однако, все наше ожи-даніе было тщетно. Князь пріѣхалъ уже во время всенощной и только что перепрягъ лошадей и видѣлъ его только нашъ Алабинъ, прогаланившій также весь день для его въ мундирѣ.

Праздникъ Успенья Богородицы провели мы довольно весело, и тѣмъ паче, что мнѣ въ оный от болѣзни моей столько полегчѣло, что я могъ ходить безъ дальнаго без-покойства и угощать у себя пріѣзжавшихъ къ намъ въ сей день многихъ гостей. Самая перемѣна пищи произвела во мнѣ хорошія слѣдствія, и я начиналъ уже ласкаться надеждою, что болѣзнь моя скоро пройдетъ. Однако, въ томъ весьма обманулся. Но она продолжалась и еще долго, и была хотя слабѣе, но все меня поперемѣнно, то болѣе, то менѣе, мучила; а 20 числа сего мѣсяца, перепужала-было меня насмерть сдѣлавшимся вдругъ въ глазахъ моихъ чуднымъ помраченіемъ. Я вдругъ, при писаніи, сталъ видѣть одну только ту литеру, которую писалъ, а прочія и написанныя дѣла-лись совсѣмъ невидимыми. И какъ во всю жизнь мою такого случая со мной не было, то обмеръ я, испужался боясь, чтобъ мнѣ не ослѣпнуть и не лишиться зрѣнія, кото-рое было для меня всего драгоцѣннѣе. Однако, какъ я раза два принудилъ себя бу-мажкою чхнуть, то, къ превеликому удовольствію моему, сіе миновало, и я во весь день могъ сказывать и диктовать сыну моему что писать, стараясь заготовить еще матеріи для своего «Магазина», которой и успѣлъ опять, въ немногіе дни наготовить въ запасъ довольно и отправить въ Москву по почтѣ.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ того случилась у насъ странная исторія съ моимъ Вар-собинымъ. Сказываютъ мнѣ вдругъ, что онъ у насъ пропалъ. «Какъ это?» удивясь спрашиваю я. «Чего, судырь, отвѣчаютъ мнѣ; вчера-де былъ онъ съ княземъ городни-чимъ нашимъ у Семена Ивановича Игнатьева въ деревнѣ, гдѣ говорятъ всѣ они пили, пили и выпились даже съ ума, и Варсобинъ куда-то ушолъ ночью, а Игнатьевъ пере-поролъ всѣхъ людей; и гдѣ онъ теперь, никто не знаетѣ». Но скоро принуждены мы были хохотать, услышавъ, что Варсобинъ наконецъ и князь отыскался, и что первый ночевалъ въ лѣсу подъ стогомъ, а второй — въ мужицкой избѣ на голой лавкѣ. Нако-нецъ, по долговременномъ ожиданіи, въ послѣднихъ числахъ августа мѣсяца обрадо-ваны мы до безконечности были извѣстіемъ, что дочь моя разрѣшилась благопо-лучно от своего бремени и произвела на свѣтъ сына, а мнѣ внука Павла. Случилось сіе въ 27 день августа. Мы получили извѣстіе сіе послѣ обѣда, и чрезъ часъ почти послѣ родовъ самыхъ; и оно произвело то, что какъ я, такъ и жена моя сдѣлались на сей разъ, какъ нѣмцы говорятъ, рыбами, нѣмыми и безгласными от радости. Слезы удовольствія текли только изъ глазъ нашихъ, дѣти мои всѣ также плакали и другъ друга прерывающимися голосами поздравляли. Мы съ сыномъ прежде всѣхъ увидѣли человѣка, прискакавшаго изъ Ламокъ. Павелъ мой выбѣжалъ и, вбѣгая опять, поздравляетъ меня со внукомъ. Я спѣшу и бѣгу со слезами въ глазахъ сооб-щить извѣстіе сіе и поздравитъ со внукомъ жену мою. Дѣти бѣгали туда-и-сюда. Сло-вомъ, весь нашъ домъ наполнился радостію, которая была тѣмъ чувствительнѣе, что мы ее въ сей день не ожидали. Чрезъ полчаса глядим-бѣжитъ къ намъ Николай Сер-гѣевичъ Арсеньевъ и поздравляетъ, почти со слезами, и радуется и протуриваетъ насъ, чтобъ мы скорѣе ѣхали. Мы и подлинно рѣшились въ тотъ же еще день въ Лам-ки ѣхать. Мнѣ какъ нарочно около сего времени полегчѣло и въ сей день было от-мѣнно лучше, такъ что мнѣ можно было отважиться пуститься въ сей недальній путь, окутавшись въ каретѣ. Со всѣмъ тѣмъ, сборами своими протянули мы до самой ночи. Женѣ моей вздумалось сходить къ вечернѣ, чтобъ отслужить молебенъ съ акафи-стомъ; но пьяный протопопъ нашъ пѣлъ цѣлыхъ два часа молебенъ и досадилъ мнѣ тѣмъ чрезвычайно. Наконецъ, поѣхали мы всѣ съ своею семьею въ сумерки и ѣхали ночью. Я окутанъ былъ въ шубахъ и пріѣхалъ благополучно. Не можно изобразить, какъ новой отецъ и мать были намъ рады. Сама прабабушка, встрѣчая насъ, пролива-ла от радости слезы.

Странное и нѣчто удивительное сопряжено было съ родами моей дочери! Какъ она сими родами нѣсколько позамѣшкалась, то, недѣли еще за двѣ до оныхъ, не только во всемъ нашемъ городѣ разнеслась молва, что она родила сына, и именно Павла, и въ Тулѣ о томъ вездѣ говорили и зятя моего даже письменно съ тѣмъ поздравляли, хотя она ни мало еще не родила. Но какъ бы то ни было, но я въ сей день сдѣлался впервыя еще дѣдомъ, а жена моя бабкою.

Какъ въ Ламкахъ надлежало намъ пробыть нѣсколько времени, то асигновалъ я тамъ для себя особую комнату и расположился въ ихъ каминной. Тутъ провели мы ночь спокойно, а въ послѣдующій день было мнѣ гораздо легче, такъ что я не чувствовалъ и слѣдовъ лихорадки, хотя день сей былъ ея, а не мой. Почему, имѣя съ собою свой пулпетъ, занялся я все утро писаніемъ; но гости, начавшіе пріѣзжать на родины, дѣлали мнѣ въ томъ помѣшательство; по крайней мѣрѣ, радъ я былъ, что мнѣ было легче и апетитъ лучше прежняго.

Но сіе продолжалось не долго. А надобно было случиться въ послѣдующій день празднику Усѣкновенія Главы Предтечи. Боярышни наши, по обыкновенной надоб-ности своей, не хотѣли мнѣ никакъ дозволить ѣсть въ сей день скоромное; а какъ и рыбу ѣсть было мнѣ не можно, то сварили мнѣ какихъ-то совсѣмъ невкусныхъ ка-шицъ съ прогорклымъ масломъ, и сіи такъ слабый желудок мой разстроили, что мнѣ сдѣлалось опять тяжелѣе, и болѣзнь моя возобновилась, и въ послѣдній день августа чувствовалъ я опять въ себѣ ознобь и лихорадку. Со всѣмъ тѣмъ, и сколько пріѣз-жавшіе гости мнѣ ни мѣшали, но я во всѣ сіи дни занимался во всѣ свободные часы писаньемъ.

Между тѣмъ хозяева наши собирались новорожденнаго мальчугу крестить и назна-чили къ тому, по случаю воскреснаго дня, 2-е число сентября. Но, по наступленіи онаго, не знали что дѣлать. Хотѣла пріѣхать крестить его отцова бабка Дарья Васи-льевна Остафьева; но утро настало, а ея не было. Мы ждать, подождать, но она и не показывается! «Господи! что это такое?» говоримъ, а того и не знали, что старая сія карга, которую мы, по странному и глупому ея своенравію и капризничеству, не ина-ко называли, какъ старою вѣдьмою и бабою-ягою, изволила на зятя моего раз-гнѣваться за то, для чего онъ самъ къ ней не пріѣзжалъ звать крестить своего сына. Наконецъ, какъ проходило уже все утро, то принуждены были, не дождавшись ея, крестить и употребить въ куму мою тещу съ братомъ зятя моего, а вторымъ кумомъ былъ сынъ мой съ княгинею Ольгою Степановною Крапоткиною. И весь сей день проведенъ былъ довольно весело. Къ сему времени привезена была туда наша музы-ка, и дѣти порѣзвились подъ нее и потанцовали, а ко мнѣ — почта, множество но-выхъ и любопытныхъ книгъ, почему и мнѣ было чѣмъ заняться. Но, передъ вече-ромъ, подхватила меня опять лихорадка: а ввечеру раздосадованы мы были всѣ письмомъ, полученнымъ от старой вѣдьмы; письмомъ, въ которомъ писала она къ зятю моему, чтобъ онъ ѣхалъ къ ней звать крестить своего сына, хотя прежде сама приказывала, чтобъ онъ не пріѣзжалъ, а она сама будетъ.

Проживъ симъ образомъ цѣлую недѣлю въ Ламкахъ, поѣхали мы на утріе домой и нашли тамъ у себя больнаго гостя, братца моего Михайлу Матвѣевича, и при немъ лѣчившаго его нашего лѣкаря, а городскихъ нашихъ — всѣхъ дожидающихся с-часу-на-часъ пріѣзда туда нашего губернатора. Сей объѣзжалъ тогда всѣ города своей гу-берніи и находился тогда въ Епифани. Но все ожиданіе его въ тотъ день было тщет-ное, и не прежде какъ въ послѣдующій за симъ день получено было вѣрное извѣстіе, что онъ въ тотъ день от г. Власова къ намъ прибыть изволитъ; однако, и тутъ не прежде онъ пріѣхалъ, какъ уже ночью и сталъ у насъ во дворцѣ. Онъ былъ тогда съ своею съ женою; но я, за болѣзнію своею, и не подумалъ къ нему иттить тогда ночью, а предоставилъ всѣ хлопоты съ нимъ нашему князю.

Но по-утру, въ слѣдующій день расположился я самъ, кое-какъ одѣвшись, сходить къ губернатору, о которомъ сказывали мнѣ, что онъ хотѣлъ меня видѣть, а особливо гу-бернаторша. Мы спѣшили по-утру съ Павломъ своимъ одѣться. Но не успѣли со-бравшись сѣсть въ карету, какъ прибѣжали мнѣ сказывать, что губернаторъ уже вы-шелъ изъ дворца и пошелъ въ казначейство. Сіе принудило меня усѣсться дома, чему я и радъ былъ, поелику утро было тогда туманное и холодное. Но чрезъ нѣсколько времени разсудилъ я послать сына своего во дворецъ къ губернаторшѣ, и сей чрезъ нѣсколько минутъ прислалъ ко мнѣ сказать, что губернаторша хочетъ иттить въ садъ и желаетъ меня видѣть. Я тотчасъ тогда во дворецъ и поѣхалъ и нашолъ ее съ нашею городничихою. И какъ я никогда ее до того не видывалъ, то удивился, увидѣвъ въ ней боярыню, совсѣмъ не подъ пару хухрику ея мужу, но высокаго роста, статную, ли-домъ красавицу, а притомъ умную, со вкусомъ и крайне любопытную. Она тотчасъ вступила со мною въ разговоры, и мы не могли довольно съ нею наговориться и све-ли тотчасъ знакомство. Скоро послѣ того вздумали они иттить въ садъ. Мнѣ крайне было жаль, что я, за болѣзнію моею, не могъ имъ сотовариществовать. Я извинился въ томъ передъ нею, а далъ ей въ препровожденіе своего сына. Они пошли и прохо-дили болѣе двухъ часовъ. Никто еще съ такимъ удовольствіемъ и съ такимъ любо-пытствомъ въ саду нашемъ не гулялъ, какъ сія умница боярыня. Она любила сады се-го рода, смотрѣла на все со вкусомъ и удовольствіемъ и была сыномъ моимъ крайне довольна и не могла потомъ довольно расхвалить его. Между тѣмъ я, возвратившись въ свой домъ, велѣлъ смотрѣть, какъ губернаторъ пойдетъ изъ города на нашу сто-рону; и какъ сказали, что идетъ, то поѣхалъ я во дворецъ. Однако, принужденъ былъ болѣе часа его дожидаться, ибо онъ зашелъ въ церковь, дослушивалъ обѣдню, потомъ торговалъ лошадей, а тамъ прошелъ въ садъ. Губернаторша была еще въ ономъ, и сынь мой, смѣнивъ, пошелъ водить губернатора. Однако, сей ходилъ, какъ слѣпой и ничего не видалъ. Наконецъ дождался и я губернатора и губернаторшу, и сперва сію. Мы ослѣпили ихъ всѣми бездѣлушками, показываніемъ картинъ и всего прочаго, и съ того времени, какъ я пришелъ, были и всѣ разговоры съ однимъ мною. На столъ, между тѣмъ, было накрыто, Тогда смѣшно было видѣть, какъ князь ста-рался всѣхъ выгнать, чтобъ никто не остался тутъ обѣдать; а ни у кого и на умѣ не было оставаться: меня хотя-бъ и унимали, но я не остался-бъ. Итакъ, я поѣхалъ до-мой и имѣлъ вскорѣ удовольствіе видѣть пріѣхавшихъ ко мнѣ Егора Михайловича Крюкова съ моимъ зятемъ, съ которыми и провели мы тотъ день съ удовольствіемъ.

Какъ въ слѣдующій за симъ день было мнѣ уже гораздо легче и случилась прекрас-ная теплая погода, то отважился я съѣздить на дрожкахъ вмѣстѣ съ своими домаш-ними въ парк нашъ прогуляться, и кстати осмотрѣть всѣ производимыя въ разныхъ мѣстахъ работы. А въ наступившій за симъ праздникъ Рождества Богородицы, поѣхали мы опять всѣ въ Ламки, гдѣ нашли родильницу нашу очень занемогшую. Болѣлъ у ней бокъ и былъ жаръ. Сіе перетревожило насъ чрезвычайно, и я трепеталъ духомъ, чтобъ не сдѣлалась горячка и не похитила-бъ она моей дочери. Произошло сіе ни то от того, что водили ее въ баню и простудили, ни то помогли къ тому разныя огорченія, сдѣланныя ей старою и глупою хрычовкою ихъ бабкою и дурою ея золов-кою, бывшими тогда у нихъ вмѣстѣ съ двумя госпожами Албычевыми. Но какъ бы то ни было, но дочь моя была больна и находилась въ опасности, и я присовѣтовалъ тотчасъ послать за лѣкаремъ.

Болѣзнь дочери моей продолжалась и оба послѣдующіе за симъ дни, и мы принуж-дены были прожить у нихъ всѣ оные, и не прежде домой возвратились, какъ 11 числа сего мѣсяца. Тутъ вдругъ услышали мы всето меньше нами ожидаемыя и всѣхъ насъ весьма перетревожившія вѣсти, что командира нашего Николая Сергѣевича Давыдо-ва от насъ отняли и указомъ велѣно перевесть его въ Калугу въ гражданскую палату предсѣдателемъ. Сіе извѣстіе привезъ къ намъ собственный его секретарь, отправ-ленный от него въ ночь, по полученіи указа, съ запискою ко мнѣ, чтобъ мнѣ всѣ списки и вѣдомости готовить къ сдачѣ, и потому было уже достовѣрное.

Не могу изобразить, какъ поразительна была для меня сія неожидаемость, и какъ я началъ уже жалѣть о своемъ Николаѣ Сергѣевичѣ. Привычка къ сему добродушному командиру, всегдашнія его къ намъ благодѣянія, неизвѣстность, кто займетъ его мѣсто и какого разбора будетъ человѣкъ и съ какими намѣреніями, и не подвергается ли самое мое мѣсто при семъ случаѣ и перемѣнѣ опасности, — приводило всѣхъ насъ въ смущеніе, и я только и твердилъ: «ну, вотъ, совершилось-таки наконецъ то, о чемъ такъ давно начали уже говорить! Вотъ, прощай и Николай нашъ Сергѣевичъ! Вотъ, не будетъ и его! Но кто-то, кто-то воцарится на его мѣсто? И лучше ли его или еще хуже будетъ? Не предстоитъ ли и всѣмъ здѣшнимъ обстоятельствамъ революція и пе-ремѣна?»

На другой день послѣ сего обрадованы мы были извѣстіемъ, что больной нашей не-много стало от болѣзни ея, толико насъ устрашавшей, лучше. Мы провели его весь дома, занимались безпрерывно почти разговорами о перемѣнѣ нашего командира. Послѣ обѣда были у меня г. Хомяковъ съ княземъ и княгинею; первый показывалъ втайнѣ письмо от Николая Сергѣевича, въ которомъ онъ пишетъ о своей перемѣнѣ, а послѣдніе лукавили и притворялися, будто ничего не знаютъ, и князь былъ очень нахмуренъ. Я смѣялся ихъ притворству и глупости: хотѣли таить то, что всѣмъ было уже извѣстно!

Всю послѣдующую за симъ недѣлю занимался я болѣе писаніемъ своего «Экономиче-скаго Магазина» и успѣлъ сочинить столько, что оставалось уже немного дописы-вать. И какъ оный мнѣ и гораздо уже понаскучилъ, то 20 числа сего мѣсяца и рѣшил-ся я отписать въ Москву, что я далѣе нынѣшняго года продолжать его не буду. Меж-ду тѣмъ приходили изъ Тулы то-и-дѣло разные, но все еще недостовѣрные слухи о преемникѣ нашего командира. Множайшіе утверждали, что директоромъ будетъ у насъ прежде упоминаемый г. Вельяминовъ, Николай Ивановичъ; но сіе извѣстіе было таково, что я тому и вѣрилъ, и не вѣрилъ, и оно меня смущало, и нѣтъ.

Человѣкъ сей былъ извѣстный горделивецъ и, въ случаѣ его, опасался я, чтобъ не было тутъ комплота, и не захочетъ ли онъ опредѣлить на мое мѣсто своего братца Степана, чтобъ лучше бездѣльничать. Другіе говорили, что будетъ какой-то секре-тарь сенатскій; а нѣкоторые прочили сіе мѣсто г-ну Веницееву, а иные славили како-го-то кабинетскаго секретаря Карачинскаго. Чтожъ касается до господина Давыдова, то сей отпустилъ уже от себя и бывшихъ у него нашихъ пѣвчихъ и казенныхъ столя-рей, работавшихъ у него въ домѣ; но чтобъ въ остаточное еще дохнуть, то просилъ меня, что [бъ] прислать ему поболѣе карповъ, на что я охотно и согласился. А вскорѣ за симъ писано было ко мнѣ, чтобъ я и самъ пріѣхалъ въ Тулу и привезъ всѣ нужныя бумаги.

Между тѣмъ, ежедневно почти, заѣзжали къ намъ разные наши друзья и знакомцы, ѣдущіе на Покровскую-Лебедянскую ярмонку, на которую восхотѣлось для нѣкото-рыхъ покупокъ съѣздить и женѣ моей вмѣстѣ съ сыномъ моимъ и дочерью Настась-ею. Итакъ, въ 23 день сентября была у насъ разъѣжжая: они поѣхали на ярмонку, а я, собравшись, въ Ламки, дабы оттуда пуститься уже въ Тулу.

А симъ и окончу я сіе письмо, достигшее до обыкновенныхъ своихъ предѣловъ, ска-завъ вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Февраля 1 дня 1811 года, въ Дворениновѣ).

Письмо 252

Любезный пріятель! Послѣднее мое письмо кончилъ я отъѣздомъ своимъ въ Тулу. Я пріѣхалъ въ оную 24 числа сентября и остановился опять у друга своего г. Сухотина. Тутъ, наконецъ, узналъ я уже съ достовѣрностію, что директоромъ домоводства на мѣсто г. Давыдова будетъ нѣкто Василій Васильевичъ Юницкой изъ Петербурга, и человѣкъ совсѣмъ незнакомый ни кому. Сіе нѣсколько меня поуспокоило, ибо хотя и неизвѣстно еще было, каковъ сей человѣкъ будетъ, но, по крайней мѣрѣ, радовался, что не достанусь я подъ власть г. Вельяминова. Вслѣдъ за мною пріѣхалъ туда же но-чевать и другъ мой Иванъ Васильевичъ Хомяковъ, съ женою и дѣтьми; а подошолъ къ намъ и случившійся въ Тулѣ мой Варсобинъ.

Переночевавъ у г. Сухотина, поѣхали мы по-утру вмѣстѣ съ г. Хомяковымъ сперва въ казенную палату, а потомъ къ г. Давыдову. Я нашелъ его весьма въ жалкомъ поло-женіи и состояніи. Отѣ претерпѣнной жесточайшей горячки былъ онъ очень еще худъ, а душевное сокрушеніе угнетало его еще того болѣе. Обстоятельства его были наисквернѣйшія. Онъ былъ по-уши въ долгахъ, и въ долгахъ совсѣмъ неоплатныхъ. Изъ казенныхъ денегъ было множество имъ нахватано и промотано. Кредиторы его не хотѣли даже его изъ Тулы выпустить. Уже г. Хомяковъ, Христа ради, вступился и взялъ на себя заплатить долги его. Съ нашею волостью имѣлъ онъ также нѣкоторыя запутанныя дѣла: нахваталъ множество денегъ, множества хлѣба, и надобно было какъ-нибудь развязаться съ нею. Итакъ, все сіе его тревожило и все смущало. Криво-душник и душепродавецъ нашъ Варсобинъ, которымъ званіемъ называли мы его по поводу покупанія имъ людей въ рекруты, успѣлъ уже у него побывать и злодѣйскимъ образомъ постарался надѣть на него новую петлю или дать злодѣйскій совѣтъ про-известь новое бездѣльничество въ разсужденіи нахватаннаго имъ хлѣба. Онъ тот-часъ адресовался ко мнѣ съ предложеніемъ о томъ. Предложеніе сіе меня поразило. Я удивился тѣмъ паче, что собирался самъ дѣлать по сему дѣлу представленіе. До-садно мнѣ было сіе чрезвычайно. Но какъ пособить было нечѣмъ, то сказалъ, что я о томъ еще подумаю и посмотрю, можно ли будетъ то сдѣлать.

Получивъ от него на нѣкоторыя другія вещи ордерѣ, для очищенія и обезпеченія се-бя въ разсужденіи нѣкоторыхъ содѣянныхъ имъ пакостей, и поговоривъ кое-съ-кѣмъ изъ пріѣзжавшихъ, поѣхали мы съ г. Хомяковымъ опять въ казенную палату. Тамъ, къ удовольствію моему, вытяблилъ я от секретаря его взятыя имъ от насъ обязательства заимщиковъ хлѣбныхъ, о которыхъ упоминалъ я въ прежнихъ моихъ письмахъ. Изъ нихъ онъ успѣлъ уже промотать четыре и почти на цѣлую тысячу рублей. Но я радъ былъ, что получилъ, по крайней мѣрѣ, послѣднія, и что не всѣ имъ были промотаны. Изъ казенной палаты поѣхали мы съ г. Хомяковымъ и нашимъ хозяиномъ, по при-глашенію, обѣдать къ г. Давыдову, который старался меня въ особливости угащивать, поелику тогда весьма многое зависѣло от меня.

На утріе прописалъ я все утро на своей квартерѣ, дѣлая разныя вычисленія и писавъ еще одинъ нужный ордеръ. Потомъ поѣхалъ къ г. Давыдову. Душепродавецъ опять уже тутъ былъ и успѣлъ опять надѣлать пакости и злодѣйствія разныя. Никогда не доказалъ онъ мнѣ, какъ при семъ случаѣ, что былъ онъ превеличайшій плутъ и бездѣльникъ. Какъ помянутый и нужный для меня ордеръ былъ подписанъ, то рас-прощался я съ г. Давыдовымъ и, позавтракавъ у своего хозяина, пустился въ обрат-ный путь и успѣлъ пріѣхать ночевать въ Ламки, гдѣ нашолъ и хозяина, возвративша-гося уже съ ярмонки, а вкупѣ и родственника своего В. И. Кислинскаго, гонявшаго по всему бѣлому свѣту съ собаками и туда заѣхавшаго, съ которыми, проведя вечеръ, возвратился на другой день съ матушкою-тещею въ Богородицкъ.

Тутъ нашолъ я цѣлую толпу народа дожидавшуюся меня для торга земляного, кото-рому въ самое сіе время быть случилось и который надлежало уже мнѣ самому со-бою производить. Но какъ мнѣ было тогда очень недосужно, то велѣлъ я народъ сей распустить и торгъ сей отложилъ до субботы, но послѣ тужилъ, что сіе сдѣлалъ, ибо пошли тотчасъ ко мнѣ приступы и досады от просителей, домогающихся получить земли и мельницы беззаконно. Но никто мнѣ такъ досаденъ не былъ, какъ нашъ князь городничій, прилетѣвшій ко мнѣ съ просьбою от г. Веницеева объ отдачѣ од-ной мельницы какомуто] знакомому ему дьячку за малую цѣну; мельница же была весьма дорогая и важная. Но я не захотѣлъ никакъ, въ угожденіе господину Венице-еву, сдѣлаться бездѣльникомъ и отказалъ ему въ томъ начисто. Но наиглавнѣйшая моя забота была о требованіяхъ г. Давыдова. Я принужденъ былъ призвать къ себѣ на совѣтъ добродушнаго и мнѣ усерднаго секретаря своего Щедилова и имѣть о томъ съ нимъ конференцію. Но требованія сіи, по милости нашего душепродавца, обоимъ намъ наводили превеликое сомнѣніе, и мы долго не знали, какъ быть и что дѣлать, ибо съ одной стороны-жалок былъ намъ Николай Сергѣевичъ и обоимъ намъ хотѣлось ему въ нуждѣ его помочь, а съ другой-опасались, чтобъ не могло про-изойтить оттого впредь для самихъ насъ какихъ-нибудь дурныхъ слѣдствій, и на — силу — на — силу кое-что сообща придумали и дѣломъ симъ уладили.

Впрочемъ, въ сей день возвратилась и жена моя съ дѣтьми съ ярмонки, и я доволенъ былъ, что ѣзду свою туда отправили они благополучно; а на другой день послѣ сего получилъ я письмо от отъ г. Давыдова съ увѣдомленіемъ, что преемник его и нашъ новый директоръ не прежде въ Тулу прибудетъ, какъ по первому зимнему пути. Сіе извѣстіе смутило меня и даже огорчило до чрезвычайности, и причина тому была слѣдующая.

Какъ годъ, на который сынъ мой отпущенъ былъ по послѣднему папшорту, прибли-жался уже къ окончанію, и наше общее желаніе было постараться о выпускѣ его изъ гвардіи къ штатскимъ дѣламъ (поелику онъ, по слабости своего здоровья, къ военной службѣ былъ совсѣмъ не способенъ, да и намъ не хотѣлось его оной подвергнуть; выпуски-жъ были тогда затруднительны и не инако, какъ съ превеликими трудами и стараніями могли быть получаемы), — то наилучшимъ и надежнѣйшимъ средствомъ почитали мы, чтобъ мнѣ ѣхать для сего самому въ Петербургъ и употребить къ тому свое стараніе. И какъ сіе у насъ давно уже предположено было, то и ласкался я надеждою, что я, когда не от г. Давыдова, такъ от будущаго своего новаго начальни-ка, и могу получить къ ѣздѣ сей увольненіе. Но какъ тогда г. Давыдову отпустить ме-ня было уже не можно, то извѣстіе, что новый начальник мой не прежде прибудетъ, какъ въ исходѣ уже тогдашняго года, смутило насъ до чрезвычайности. Ибо какъ до прибытія его мнѣ от волости отлучиться не было уже ни какой возможности, а по пріѣздѣ его ѣхать было уже поздно, и мы легко могли заключать, что чрезъ то упущу я наиудобнѣйшее время къ употребленію своихъ просьбъ и старанія о моемъ сынѣ, — то и не оставалось другаго средства, какъ отпускать сына моего въ Петербургъ на службу одного и предоставить уже самому ему о себѣ стараться.

Таковая непредвидимость всѣхъ насъ до безконечности смутила и заставила думать и помышлять о томъ, какъ быть и что дѣлать. Сынъ хотя не былъ уже ребенкомъ, и, по добрымъ его свойствамъ, не могли мы опасаться, чтобъ онъ тамъ могъ избало-ваться, но паче надѣялись, что онъ и тамъ не сгинетъ и по нуждѣ могъ и самъ о себѣ приложить стараніе (но какъ онъ никогда еще не бывалъ въ Петербургѣ, да и мы не имѣли тамъ никакихъ вѣрныхъ и надежныхъ людей, которымъ бы мы могли его пре-поручить въ покровительство), — то и не хотѣлось намъ весьма его одного въ тотъ дальній путь и при такихъ обстоятельствахъ отпустить. Со всѣмъ тѣмъ, требовала то-го сущая тогда необходимость. А сіе и подало намъ поводъ къ разнымъ о томъ раз-глагольствіямъ между собою и совѣщаніямъ о томъ съ лучшими нашими друзьями. Сіи всѣ были такого-жъ мнѣнія, что необходимо намъ его не только отправить въ Пе-тербургъ надобно, но и поспѣшить отправленіемъ симъ, не упуская тогдашняго осенняго и способнаго къ путешествію времени. Всѣ они, и справедливо, говорили намъ, что чѣмъ ранѣе пріѣдетъ онъ туда до Новаго года, тѣмъ болѣе имѣть будетъ времени къ пріисканію о себѣ старателей и удобнѣйшихъ средствъ къ достиженію до желаемой нами цѣли.

Итакъ, вдругъ и нечаяннымъ образомъ, получили мы новую, по сему обстоятельству, заботу и должны были, не упуская ни мало времени, помышлять о сборахъ его въ сей дальній путь и придумываніи всего того, чѣмъ бы ему поспѣшествовать съ своей сто-роны въ его будущихъ о самомъ себѣ стараніяхъ.

Не успѣли мы начать о семъ помышлять, какъ наступилъ и день, назначенный мною для публичной земляной торговли. И какъ земли всѣмъ были надобны, то народа съѣхалось превеликое множество. Но я радъ былъ, что дворянъ было не много, а только двое, да и тѣ- нестоющіе дальняго уваженія, а потому и могъ я, по желанію своему, давать всѣмъ свободный торгъ и производить оный наибезпристрастнѣй-шимъ образомъ. Однако, безъ досадъ многихъ и при семъ случаѣ не обошлось, и хлопотъ было довольно.

На другой день послѣ сего, который былъ уже послѣднимъ мѣсяца сентября, случи-лось у насъ въ слободѣ странное и необыкновенное происшествіе. Жена протопопа запарилась въ банѣ до-смерти. Какъ она охотница была испивать, то не сумнѣвались мы, что пошла она въ баню подгулявши и, думать надобно, поддала слишкомъ много и от неумѣреннаго жара задохлась; но какъ бы то ни было, но нашли ее въ банѣ, на полку, умершею, съ вѣникомъ въ рукахъ.

Непосредственно за симъ наступилъ нашъ фамильный октябрь мѣсяцъ, бывшій въ сей годъ достопамятенъ для меня многими особенными происшествіями. Самое начало его было уже преисполнено многими для меня досадами, хлопотами и неудо-вольствіями. Не успѣло пройтить онаго дни два, какъ взбѣшонъ почти былъ я при-сланнымъ ко мнѣ письмомъ от бывшаго командира моего г. Давыдова. Сей горе — командиръ, будучи, такъ сказать, съ ногъ до головы замаранъ дерьмомъ и находясь въ прескверныхъ и такихъ обстоятельствахъ, въ какихъ не желалъ бы я быть ни кому, по смѣшному своему любославію, восхотѣлъ еще и тогда покичиться своею потерян-ною уже надо мною властію. И забывъ все, сколько онъ мнѣ обязанъ, и все то, что я для его сдѣлалъ, написалъ ко мнѣ прямо досадное и раздражительное письмо и промѣнялъ меня на бездѣльника мужика, принесшаго ему какую-нибудь голову саха-ра или чего-нибудь инаго на поклонъ. Поводъ къ тому подала вышеупомянутая пере-торжка земель и мельницъ. Какъ для ней самому ему уже не кстати, да и нельзя было къ намъ пріѣхать и, по прежнему, безсовѣстно мытарить и плутовать, — то поручилъ онъ производить торговлю сію мнѣ. Но чѣмъ былъ я не весьма доволенъ, ибо онъ хо-тя и не пріѣхалъ, но заметалъ меня ордерами и письмами въ раздачѣ наилучшихъ зе-мель и мельницъ воровски и за ничто тѣмъ, которые у него тамъ побывали и съ ко-торыхъ онъ сорвалъ срывы. Между прочимъ, прислалъ онъ ко мнѣ одинъ глупый и безтолковый ордеръ объ отдачѣ одной и послѣдней мельницы Бобриковскому му-жику за ничто, и только за 30 рублей, не смотря что она стоила гораздо болѣе ста. Досадно мнѣ было сіе невѣдомо-какъ, и тѣмъ паче, что онъ и безъ того всѣ наилуч-шія мельницы размытарилъ и упустилъ чрезъ то дохода въ казну болѣе 1,000 рублей. И какъ тогдашнія повелѣнія его уже были для меня не слишкомъ важны, и я не имѣлъ причинъ ихъ свято наблюдать, а сверхъ того хотѣлось мнѣ послѣднее его мытарство и бездѣльничество сколько-нибудь поправить безпристрастнѣйшею торговлею, — то и пустилъ я сію мельницу съ прочими въ торгъ и за нее взогнали цѣны свыше по-лутораста рублей, и осталась она за самымъ тѣмъ же, который хотѣлъ-было схватить ее почти за ничто. Бездѣльникъ сей бросился къ г. Давыдову и, какъ думать можно было, налгалъ ему что-нибудь. А за сіе-то и изволилъ онъ на меня разгнѣваться и, въ досадѣ для чего помѣшалъ я ему и въ семъ случаѣ своровать и сбездѣльничать, написалъ ко мнѣ помянутое обидное и такое письмо, какого я от него, а особливо при тогдашнихъ обстоятельствахъ, никакъ ожидать не могъ, и которое для меня тѣмъ было досаднѣе, что я поступилъ при семъ случаѣ по всей справедливости и всего меньше заслуживалъ такого себѣ репреманта. Мнѣ не трудно было въ томъ оправ-даться. Но, со всѣмъ тѣмъ, принужденъ я былъ весь почти день по сему дѣлу писать и заниматься глупостьми, ибо мнѣ хотѣлось дать ему учтивымъ образомъ прямо дурной его поступокъ противъ меня повозчувствовать.

Другія хлопоты были для меня въ этотъ же день тѣ, что я принужденъ былъ перепи-сывать, пересчитывать и ранжировать всѣ заготовленныя мною статьи для своего «Экономическаго Магазина» и готовить ихъ для отправленія съ почтою въ Москву. А третья досада была на г. Веницеева, рыскавшаго около сего времени по полямъ нашей волости съ собаками за зайцами. Онъ хотѣлъ ко мнѣ въ сей день пріѣхать, но я цѣлый день прождалъ его по-пустому и съ досадою услышалъ, что онъ еще съ утра ускакалъ прямо въ Тулу. Наконецъ, нѣкоторымъ образомъ и то было особливостью, что въ сей же день привезли ко мнѣ изъ Ламокъ нововыѣзжаго на свѣтъ и небывала-го у меня гостя, моего внука, котораго женѣ моей, а его бабушкѣ, хотѣлось у себя воспитывать.

Непосредственно за симъ наступилъ день имянинъ сына моего, и праздникъ сей былъ для насъ тѣмъ чувствительнѣе, что оставалось ему уже не долго жить съ нами. Въ навечеріи сего дня положено было у насъ уже рѣшительно отправить его въ скоромъ времени. Обстоятельство сіе наполняло глаза жены моей уже слезами, да и намъ всѣмъ скорый отъѣздъ его былъ чувствителенъ и приводилъ въ смущеніе наши мысли. А какъ, сверхъ того, надлежало мнѣ сіе утро писать въ Петербургъ къ племян-нику моему М. В. Неклюдову и, его увѣдомивъ о скоромъ пріѣздѣ туда моего сына, просить о помѣщеніи его въ какомъ-нибудь уголкѣ его дома, то и не звали мы къ себѣ никого обѣдать, и у насъ обѣдали только немногіе. Но послѣ обѣда съѣхалось столь много гостей, что мы сдѣлали уже маленькій деревенскій балъ, послали за музыкою, завели танцы и провели день и вечеръ сей довольно весело, и гости всѣ у насъ ужи-нали, и было ихъ такъ много, что мы ихъ едва помѣстили въ своей залѣ.

Въ слѣдующій за симъ день октября было у насъ въ домѣ множество больныхъ. Я самъ что-то былъ не очень здоровъ и ночь спалъ дурно, а ввечеру чувствовалъ опять въ себѣ ознобъ и боялся, чтобъ лихорадка моя опять не возвратилась и не сдѣлалось бы рецидива. Недомогала также и бывшая тогда у насъ замужняя дочь, и мы посыла-ли за лѣкаремъ, чтобъ поговорить съ нимъ о ея болѣзни. У меньшой моей дочери болѣло ухо, а жена насилу ходила от слезъ и грусти. Она всё суетилась и плакала о сынѣ, съ которымъ тошно было ей разставаться. Но всѣхъ болѣе смущала и озабо-чивала вторая моя дочь Настасья: сія занемогла формально и была во весь день въ жару, такъ что мы принуждены были ее лѣчить и боялись, чтобъ не было горячки. Однако, было сіе слѣдствіемъ простуды и ей на другой же день полегчѣло, но за то занемогла наша старушка и ее всю каверкало, и какъ говорила она — от осуда, что было и вѣроятно, ибо не успѣли ее, брызгнувъ въ нее из-навѣсть водою, испужать, какъ ей и полегчѣло. Впрочемъ, въ оба сіи дни сбирали мы уже своего Павла въ Петербургъ, и было по сему случаю хлопотъ довольно. Съ нимъ собирался ѣхать вмѣстѣ и сынъ уѣзднаго нашего секретаря Арефьева, записанный также въ гвардію, и онъ товарищу сему очень радъ былъ, да и намъ было пріятно, что поѣдетъ онъ не одинъ.

Вслѣдъ за симъ наступило 7-е число октября, въ который совершилось мнѣ 51 и по-шолъ 52 годъ от рожденія. Но я во весь сей день былъ не очень здоровъ. Пе-ремѣнившаяся около сего времени погода и превратившаяся изъ хорошей въ дурную, ненастную, была причиною тому, что я, за день до сего, простудился и оттого чув-ствовалъ въ сей день насморк, головную боль, тягость во всѣхъ членахъ и ознобь», почему и былъ для меня сей день не очень веселъ. Домашніе мои ѣздили всѣ въ цер-ковь, но я, за болѣзнію своею, принужденъ былъ оставаться дома и кое-чѣмъ от оной лѣчиться.

Въ наступившую за симъ ночь случилось сыну моему видѣть удивительной и почти пророческій сонъ. И какъ разсказывалъ онъ намъ его за обѣдомъ, то сочли мы его пустымъ и ничего незначущимъ. Приснилось ему, что онъ шолъ одинъ въ Ламки пѣшкомъ и что въ лѣсу испужанъ онъ былъ двумя большими свиньями, выбѣгшими къ нему изъ лѣса, однако, вреда ему ни какого не сдѣлавшими. Но, ввечеру удивились мы невѣдомо-какъ, увидѣвъ, что сей сонъ въ тотъ же день сбылся почти на яву. Зятю моему показалось одно слово, выговоренное сыномъ моимъ въ шуткахъ, какъ-то колкимъ. Онъ вспыхнулъ какъ порохъ и поссорился съ онымъ; а что всего удиви-тельнѣе, то слово «свинья» подало къ сей ссорѣ поводъ и причину. Какъ мнѣ проис-шествіе сіе было очень непріятно, то за ужиномъ нагонялъ я зятика своего стороною гораздо-и-гораздо за то, что онъ, будучи самъ виноватъ, на другихъ разсердился и вспыхнулъ, и тѣмъ ссоришку сію уничтожилъ.

Болѣзнь моя не только не проходила, но продолжалась и во всѣ послѣдующіе за симъ пять дней. И оказалось, что дѣйствительно воспослѣдовалъ рецидивъ моей ли-хорадки, и она опять стала меня чрезъ день знобить и мучить, и была тогда очень не по времени. Мы всѣ сіи дни провели въ безпрерывныхъ хлопотахъ и суетахъ и забо-тахъ, по причинѣ сборовъ сына моего къ отъѣзду. Онъ разъѣзжалъ въ сіи дни со всѣми знакомыми уже прощаться, а прочіе часы старались мы съ нимъ провести по-прежнему въ пріятныхъ разговорахъ и читаніи книгъ и воспользоваться колико-можно лучше остальнымъ не многимъ временемъ его со мною пребыванія. Между тѣмъ, услышалъ я, что командиръ мой изъ Тулы уже выѣхалъ въ свое Анненское, и письмо мое его такъ тронуло, что онъ извинялся передо мною въ своемъ противъ меня проступкѣ. И какъ чрезъ то мы съ нимъ опять поладили, то сіе побудило меня попросить его чрезъ вторичное письмо о снабженіи сына моего къ знакомымъ сво-имъ рекомендовательными письмами, что онъ охотно и обѣщалъ сдѣлать; потребо-валъ, чтобъ я для сего велѣлъ сыну моему заѣхать въ Анненское, на что мы охотно и согласились, хотя чрезъ то и дѣлалась въ пути сыну моему остановка.

Наконецъ, наступило 14-е число октября, день достопамятный мнѣ и всему семейству моему тѣмъ, что мы отправили въ оный наилучшаго друга и любезнаго моего сото-варища и собесѣдника Павла Андреевича въ Петербургъ и разлучились впервыя съ нимъ на время, которое долго ли продолжится — о томъ всего меньше мы тогда вѣдали и знали, ибо зависѣло то от воли нашего Бога. Онъ поѣхалъ от насъ передъ вечеромъ въ кибиткѣ съ помянутымъ товарищемъ своимъ секретарскимъ сыномъ Арефьевымъ и съ однимъ только слугою моимъ Василіемъ, бывшимъ у меня и стряп-чимъ, и повѣреннымъ, и писцомъ наилучшимъ. Жена моя и дочь Настасья располо-жились проводить его до Ламокъ; мнѣ же сдѣлать сего, за болѣзнію моею, было не можно. При прощаніи обмочили мы его, а онъ наши щоки слезами, и всѣ мы утирали глаза, и не только мы, но и самые гости, сдѣлавшіе ему честь и пріѣхавшіе провожать его вмѣстѣ съ нами. И я самъ какъ ни крѣпокъ былъ въ такихъ случаяхъ, но не могъ удержаться, чтобъ имъ въ томъ не сотовариществовать, и не только до тѣхъ поръ глаза свои то-и-дѣло утиралъ, покуда повозка его не скрылась у меня изъ глазъ, но и послѣ того многія минуты сряду.

Не могу изобразить, какъ онѣ были мнѣ чувствительны и въ какомъ расположеніи находились тогда всѣ мои душевныя чувствія и мысли. Самая неволя принудила меня отправить его одного и, отпустивъ на самую неизвѣстность, предать въ десницу и во власть единаго моего Покровителя и Бога. Я снабдилъ его туда хотя разными кой-къ-кому просительными письмами от себя и от моихъ знакомыхъ, но всѣ они могли и не возымѣть ни какого дѣйствія, равно какъ и деньги, которыя я ему далъ на всякій слу-чай съ собою. «Что можетъ все сіе сдѣлать, говорилъ я тогда самъ себѣ, если Богу будетъ то не угодно? а если Онъ пристанетъ, то и пастыря приставитѣ». А съ этою надеждою и въ упованіи болѣе всего на единую Его милость я его и отправилъ. Вне-запный и скоропостижный случай, побудившій насъ къ тому, и всѣ неожидаемые успѣхи при собираніи его въ путь сей-ласкали меня надеждою, что упованіе мое на Творца моего не останется втунѣ, ибо я много разъ въ жизнь мою запримѣтилъ, что всѣ таковыя скорыя и нечаянныя предпріятія бывали удачны, а изъ послѣдствія уви-дите вы, что въ надеждѣ и заключеніяхъ своихъ я и не обманулся.

Теперь, для любопытства, упомяну я о томъ, къ кому и къ кому отправилъ я съ сы-номъ моимъ просительныя объ немъ письмы. Первое и наиглавнѣйшее письмо по-слалъ я съ нимъ къ сыну родной моей сестры и моему племяннику Михайлу Василье-вичу Неклюдову, у котораго въ домѣ предназначалъ я и квартеровать ему; но мнѣ неизвѣстно еще было, застанетъ ли онъ его въ Петербургѣ и можетъ ли онъ ему въ чемъ-нибудь помочь. Человѣкъ онъ былъ не знаменитый и не весьма расторопный, и потому надежда на него была не весьма велика. Другое письмо послалъ я съ нимъ къ старинному своему и еще кенигсбергкому другу Сергѣю Ѳедоровичу Малиновскому, съ которымъ я вмѣстѣ учился новой философіи и который тогда счислялся при графѣ Безбородкѣ коллежскимъ совѣтникомъ; но и на сего была надежда не велика, ибо неизвѣстно было, можетъ ли онъ что-нибудь сдѣлать, и буде можетъ, то располо-женъ ли будетъ къ тому; я къ нему писалъ нѣсколько разъ, но не могъ получить ни одного отвѣта. Третье писалъ я къ г. Сонину, Дмитрію Степановичу, старинному и не весьма короткому знакомому, почему и надежда на него была весьма не велика, да я и писалъ, чтобъ сдѣлать только ему его знакомымъ. Четвертое и наиважнѣйшее письмо хотѣлъ послать съ нимъ Николай Сергѣевичъ Давыдовъ къ бабкѣ своей Марьѣ Петровнѣ Травиной, самой той придворной госпожѣ, которая доставила ему сержантскій чинъ; г. Давыдовъ писалъ ко мнѣ, что онъ вѣрно надѣется, что она и прочіе его пріятели сдѣлаютъ желаемое мною; но мнѣ казался и сей путь не весьма надежнымъ. Пятое и также вѣрное письмо хотѣлъ сынъ мой стараться получить въ Москвѣ, от родственницы зятя моего Аграфены Ильинишны Толстой къ сестрѣ ея Авдотьѣ Ильинишнѣ Голенищевой-Кутузовой, генеральшѣ и дѣлающей многія дѣла. Но сія надежда всѣхъ была слабѣе, и неизвѣстно было, получитъ ли онъ и письмо сіе, и будетъ ли столько счастливъ, чтобъ тамъ его полюбили и похотѣли для его что-нибудь сдѣлать. Шестое письмо хотѣлъ онъ выпросить от Егора Михайловича Крюкова къ племяннику его Ивану Ѳедоровичу Крюкову, гвардіи капитану. Въ семъ письмѣ (sic), заключалъ я, что оно можетъ быть ему сгодится, когда надобно будетъ ему служить, а дальней помощи и от него ожидать было не можно. Седьмое письмо, надѣялись мы, дастъ ему г. Верещагинъ къ одному своему родственнику, который можетъ пріискать ему каналъ, для полученія желаемаго нами чрезъ деньги; но было неизвѣстно, будетъ ли къ тому возможность и не перемѣнились ли обстоятельства. Вотъ сколько вспомогательныхъ писемъ было съ нимъ въ запасѣ, а в-осьмыхъ, снаб-дилъ я его и нарочитымъ количествомъ денегъ, дабы, въ случаѣ если ни чьи просьбы не помогутъ, то бы постараться употребить ихъ къ тому. Я отправилъ съ нимъ 650 рублей, но неизвѣстно, куда сіи деньги пойдутъ и кому наиболѣе достанутся.

Впрочемъ, было достопамятно, что въ самый этотъ же день пріѣзжалъ ко мнѣ на ча-сокъ нашъ князь и привезъ ко мнѣ всего меньше ожидаемое письмо от Веницеева, въ которомъ онъ писалъ ко мнѣ, что онъ, по довѣренности от г. Давыдова и по опредѣленію казенной палаты, вступилъ, до прибытія настоящаго директора, въ управленіе обѣими нашими волостьми. Сіе меня смутило и удивило крайне и было совсѣмъ не понятно, какъ это сдѣлалось. Такимъ образомъ, ни-думано-ни-гадано, получилъ я себѣ новаго временнаго или, такъ сказать, наказного, но такого команди-ра, который не весьма мнѣ нравился, но я ласкался, по крайней мѣрѣ, надеждою, что онъ ничего важнаго со мною предиріять и сдѣлать не можетъ.

Итакъ, проводивъ любезнаго своего товарища, остался я одинъ и весь тотъ вечеръ проводилъ въ скукѣ и въ помышленіяхъ о новомъ своемъ наказномъ начальникѣ, а на другой день послѣ того пріѣзжали ко мнѣ неожиданные гости, господа откупщики епифанскіе г. Игнатьевъ, Аѳанасій Ивановичъ, и г. Жеребцовъ съ бездѣльною прось-бицею, а именно: чтобъ я надѣлъ на себя осёлъ и дозволилъ имъ въ Бобриковской волости надѣлать множество кабаковъ, которыхъ тамъ никогда не бывало. Самая бездѣлка!… а что всего смѣшнѣе, привезли ко мнѣ записочку о томъ от Николая Сер-гѣевича Давыдова, и такую, которая ни въ какой документъ не годилась. По счастію, было мнѣ чѣмъ отговориться. Я, усмѣхнувшись только, сказалъ имъ, что теперь уже не Николай Сергѣевичъ, а Семенъ Никифоровичъ Веницеевъ управляетъ волостьми, и я безъ его воли сего удовольствія имъ сдѣлать не могу. Симъ отбоярилъ я ихъ, и они поѣхали от меня не солоно хлебавъ, и можетъ быть не весьма довольными мною, и тѣмъ паче, что я учтивымъ образомъ далъ имъ знать, что сіе не такъ-то легко сдѣлать можно, какъ они думаютъ, и дружески совѣтовалъ лучше сего не затѣвать никогда.

Послѣдующій за симъ день достопамятенъ былъ тѣмъ, что я въ оный окончилъ деся-тилѣтній мой трудъ, а именно: сочиненіе своего «Экономическаго Магазина», отяго-щавшаго, меня многими трудами, но не принесшаго мнѣ никакой дальней пользы, кромѣ того, что сдѣлало имя мое во всемъ государствѣ извѣстнымъ и славнымъ. Но и от сего польза для меня была очень не велика, и мнѣ опытность толь многихъ лѣтъ доказала, что публика наша наполнена была еще невѣжествомъ и не умѣла, и не при-выкла еще цѣнить труды людей, и отечество совсѣмъ было неблагодарное, а лучшею наградою за весь подъятый толь великій трудъ было для меня собственное сознаніе, что я трудился не въ пустомъ, а въ полезномъ и такомъ дѣлѣ, которое нѣкогда не только сынамъ нашимъ и внукамъ, но и правнукамъ и дальнѣйшимъ потомкамъ обра-тится въ пользу, и что я, съ своей стороны, былъ полезнымъ для своего отечества. Наконецъ и та мысль меня утѣшала, что какъ не было до меня, такъ едва ли и послѣ меня будетъ другой человѣкъ, который бы одинъ и безъ всякой посторонней помо-щи могъ цѣлыхъ десять лѣтъ сряду издавать журналъ такой огромности и изготов-лять матеріи въ каждую недѣлю на два листа печатныхъ, и съ такою исправностію, что никогда не было ни малѣйшей остановки.

Впрочемъ, достопамятно, что какъ мы съ сыномъ условились колико можно чаще переписываться между собою и разсказывать другъ другу все, что съ нами происхо-дить будетъ и переписку сію расположить совсѣмъ на иной ногѣ, нежели на какой бываетъ она у иныхъ отцовъ съ отлучными сыновьями своими, то я съ самаго сего дня и началъ къ нему уже писать и заготовлять письмо свое къ отсылкѣ въ Петер-бургъ по почтѣ, дабы онъ, пріѣхавши туда, могъ имъ быть тотчасъ обрадованъ. И какъ переписка сія была подлинно у насъ примѣрная, доставлявшая обоимъ намъ взаимное и превеликое удовольствіе, то, для любопытства, и помѣщу я здѣсь съ пер-ваго письма моего точную копію. И вотъ какого было оно содержанія:

16 октября, ввечеру.

«Другъ мой, Павелъ Андреевичъ! Не успѣло еще двухъ сутокъ послѣ того времени пройтить, какъ ты со мною разстался, какъ начинаю я къ тебѣ уже писать или, лучше сказать, заочно съ тобою бесѣдовать. Можетъ быть, буду я чрезъ то тѣмъ меньше чувствовать тягость, производимую мнѣ лихорадкою. Проклятая, все еще не отста-етъ! Однако, кажется мнѣ, что дѣйствіе ея нѣсколько слабѣетъ; авось либо скоро от-станетъ и совсѣмъ. Я проводилъ оба сіи дни нарочито спокойно, хотя, правду ска-зать, не однажды, а нѣсколько разъ утиралъ я запястьями рукъ своихъ нѣкоторую влажность, силящуюся насильно изъ глазъ и катящуюся по щекамъ. Въ самую сію ми-нуту мокры они еще от подобнаго сему утиранья. Я разскажу тебѣ тому и причину. Весь почти севоднешній день я прописалъ и оканчивалъ «Магазинѣ» свой. Не успѣлъ я его и самое заключеніе онаго кончить, какъ подали свѣчи, и я, утомившись от тру-да, всталъ и началъ взадъ и впередъ ходить по своему, теперь опустѣвшему, прямо-уединенному, кабинету. Тутъ, гдѣ ни возьмись, мысль въ мою голову: «гдѣ-то теперь мой Павлунушка? Гдѣ-то мой Павелъ?» Не успѣлъ я сихъ двухъ словъ выговорить, какъ цѣлая почти рѣка слезъ, и съ такимъ стремленіемъ покатилась изъ глазъ моихъ, что я первыя изъ нихъ не успѣлъ и подхватить запястьями рукъ моихъ. Тысяча мыс-лей толпились о тебѣ въ головѣ моей и производили толико же трогательныхъ во-ображеній, которыя произвели бъ еще больше слезъ, еслибъ, по счастію, не удалось мнѣ вспомнить, что я обѣщалъ къ тебѣ скоро писать, и еслибъ мысль сія не привлек-ла меня тотчасъ къ моему пулпету и не дала мнѣ пера въ руки. Сіе успокоило нѣсколько, однако не-на-долго. Какъ дошло дѣло писать помянутыя слова, то навер-нулись-было опять слезы. Ахъ, Павлушка! какъ много я тебя люблю! Истинно, самому мнѣ то было неизвѣстно до сего времени. Но вотъ слышу запѣли попы всенощную въ залѣ, для завтрашнихъ имянинъ моихъ: надобно иттить молиться Богу. Мой пер-вый вздохъ будетъ о тебѣ къ общему нашему Покровителю…

«Вотъ теперь окончили нашу службу. Я на-силу простоялъ. Хотѣлъ бы охотно еще къ тебѣ что-нибудь написать, но некогда и не можно. Госпожа Бакунина у насъ ночуетъ, а во всенощную пріѣхали и Ламковскіе: полны хоромы людей! Первая привезла намъ от тебя поклонъ: какъ пріятенъ онъ намъ былъ, Мы радовались, услышавъ, по край-ней мѣрѣ, что ты до Упской гати доѣхалъ благополучно. Гдѣ-то ты, мой другъ, се-воднешнюю ночь ночуешь? и какъ-то былъ въ Анненскомъ и въ Тулѣ?.. Прости, мой другъ!

18 октября, передъ вечеромъ.

«Ну, теперь гостей всѣхъ проводилъ и мнѣ свободнѣй. Остался опять одинъ въ уеди-ненномъ своемъ кабинетѣ. Поговорю опять съ тобою, мой другъ, хоть минуту: я влас-но какъ повидаюсь чрез-то съ тобою.

«День имянинъ моихъ отпраздновали мы изрядно. Наѣхало столько гостей, сколько мы не ожидали. Кромѣ нашихъ городскихъ, которые у меня всѣ обѣдали, пробыла у насъ и г-жа Бакунина, а послѣ обѣда пріѣхали и Хомяковы, а тамъ еще давно не быва-лый гость Алексѣй Ивановичъ Писменской съ женою, а съ нимъ и старикъ Алексѣй Даниловичъ, которымъ я въ особливости былъ радъ. Итакъ, всѣ комнаты наполнены были гостьми. Музыка гремѣла у меня во весь день. Старику-капельмейстеру вздума-лось что-то сдѣлать мнѣ честь и приттить еще до обѣда съ духовою музыкою меня поздравить. Во время стола играла она же, перемѣняясь съ нашею, и это хорошо. По нуждѣ и одна наша столъ исправитъ. Послѣ обѣда же загремѣла полнымъ хоромъ. Я и веселъ былъ, и нѣтъ. День былъ не мой, а лихорадкинъ; однако, слава Богу, обык-новеннаго отягощенія я не чувствовалъ. Вечеръ былъ мнѣ веселѣе. Я просидѣлъ оный въ кабинетѣ и занимался разговорами съ обоими любопытными гостьми моими. Между тѣмъ, барышни наши, которыхъ набралось до осьми, затѣяли танцы. Но какимъ дальнимъ танцамъ быть, когда танцовальщики были только князь и Петръ Гарасимовичъ. Я ихъ истинно и не видалъ, а только слышалъ. Безъ тебя они были, какъ безъ души. Зрѣніе на нихъ меня болѣе огорчило-бъ, нежели увеселило. И одинъ слухъ напоминалъ мнѣ тебя уже нѣсколько разъ. Мнѣ приходило на мысль, какъ бы-вало ты танцуешь и всѣмъ распоряжаешь и предводительствуешь. А сія мысль рож-дала другую о томъ, гдѣ-то ты сей вечеръ и какъ провождалъ. По счету моему надле-жало быть тебѣ уже въ Серпуховѣ, но можетъ быть ты ночуешь еще въ Дворениновѣ. Мы заботимся пуще всего, чтобъ ты, не привыкнувши терпѣть еще стужу, не просту-дился и не занемогъ. Мать съ нетерпѣливостію дожидается от тебя первыхъ писемъ завтра.

«Севодни разъѣхались всѣ наши гости. Писемскіе поѣхали далѣе въ свой путь въ Украйну, а Ламковскіе наши къ г-жѣ Бакуниной и къ другимъ развозить визиты. Итакъ, мы остались одни, и я помышляю о томъ теперь, что мнѣ начать дѣлать и пи-сать…

19 октября, по-утру.

«Ахъ, Павлушка! Что-то я севодни во снѣ не весьма хорошо о тебѣ видѣлъ, Присни-лось мнѣ, будто ты въ пошевняхъ ѣхалъ чрезъ какой-то ручеек, занесенный снѣгомъ, и въ немъ съ лошадью и санями своими увязъ и не могъ долго выбиться. Сердце у ме-ня дрожало, когда я проснулся. Сонъ сей впечатлѣлся очень въ мои мысли, и хотя я не суевѣренъ и снамъ мало вѣрю, но сей меня очень безпокоитъ. Дай Богъ! чтобъ съ тобою ничего худаго не произошло. Въ сей день надобно тебѣ, по счету нашему, въ Москвѣ быть. Не произошло ли въ семъ городѣ съ тобою чего-нибудь непріятнаго, и такого, что могло-бъ навесть намъ огорченіе, что легко можетъ произойти от твоей неопытности и неосторожности. Не одинъ вздохъ возлетѣлъ уже на Небо, чтобъ Всемогущій сохранилъ тебя от всякаго зла.

Въ тотъ же день, передъ вечеромъ.

«Что-то Аѳонька нашъ не ѣдетъ, и нѣтъ еще объ немъ ни слуху, ни духу, ни послу-шанія. Заботясь о тебѣ, считаемъ мы всѣ минуты, и то-и-дѣло сошедшись говоримъ: «теперь Павлу нашему надобно быть тутъ-то и тутъ, буде ему что особливое не помѣшало. Но, по всему нашему счету, конюху уже время возвратиться: дома у него праздникъ, дорога хороша, вѣрно самъ поспѣшитъ. Но подождемъ еще; къ вечеру ему неотмѣнно быть и письмы от тебя привезть надобно».

Письмо сіе и получили мы въ самый этотъ день съ возвратившимся къ намъ конюхомъ, который отвозилъ его на нашихъ лошадяхъ до Дворенинова. Легко можно заключить, что мы онымъ были очень обрадованы. Оно было слѣдующаго содер-жанія:

Изъ Двѳренинова, 17 октября 1789 г. ввечеру.

«Первое мое письмо къ вамъ, милостивый государь батюшка, начну я усерднѣйшимъ моимъ поздравленіемъ васъ съ севоднешнимъ днемъ вашего Ангела. Дай Боже, чтобъ вы проводили его въ совершенномъ здравіи и еще многіе таковые же дни въ радости и въ вожделѣнномъ благополучіи.

«О себѣ я вамъ донесу, что мы, часа за два предъ симъ, пріѣхали сюда, благо-даря Бога, всѣ здорово и благополучно. Путешествіе же наше до сихъ мѣстъ проис-ходило слѣдующимъ образомъ. Выѣхавши 15-го числа изъ Ламокъ, кормили мы ло-шадей и обѣдали на Упской гати, какъ о семъ думаю вы уже и извѣщены Катериною Артамоновною, съ которою я тутъ видѣлся. Признаться, что сей первый мой пе-реѣздъ происходилъ не безъ грусти, и я долго не могъ оную разбить моими размыш-леніями. Утѣшеніе самого себя, что я не на опасность какую ѣду, а къ своей можетъ быть пользѣ (и что скоро, Богъ дастъ, съ вами, мои дражайшіе родители, опять уви-жусь и найду васъ также всѣхъ здоровыми) и воображеніе, какая радость и удо-вольствіе будетъ происходить тогда при радостномъ свиданіи, — утѣшили меня нѣсколько, и такъ мало-помалу подкрѣпили, что наконецъ я совсѣмъ ободрился и положилъ предаться на милость Божескую, и съ твердымъ духомъ надѣясь на Его по-кровительство продолжать свое путешествіе.

«Итакъ, продолжая далѣе свой путь, пріѣхали мы довольно еще рано въ Тулу. Тутъ я вознамѣрился заѣхать къ Сухотинымъ сколько для того, чтобъ проститься съ ними, а столько же, чтобъ узнать повѣрнѣе, гдѣ находился Николай Сергѣевичъ. Но я не нахожу ихъ никого дома. Они всѣ поѣхали въ Володиміръ. Освѣдомившись, од-нако, что Давыдовъ точно въ своемъ Анненскомъ, мы туда поѣхали. Пріѣзжаемъ въ оное уже поздно. Хозяева мнѣ были довольно рады, и Николай Сергѣевичъ для того отложилъ отправленіе меня въ тотъ день, что скоро легъ спать. На другой день хотя онъ и обѣщалъ меня скоро отпустить и мы съ нимъ встали оба довольно рано, одна-ко, сіе отправленіе не прежде кончили 9-ти часовъ утра.

«Письмы его, посланныя со мною, были одно къ М. Н. Травиной съ небольшею желѣзною посылочкою, а другое-к обер-коменданту петербургскому, который вкупѣ и дядя родной нашему полковому секретарю. Въ обѣихъ сихъ письмахъ онъ просилъ обо мнѣ, и диковинка будетъ, ежели они мнѣ хотя нѣсколько не помогутъ.

«Обстоятельства Николая Сергѣевича весьма смутны, и онъ очень много за-думывается. Онъ ждалъ при мнѣ ежеминутно своего секретаря изъ Петербурга, а между тѣмъ, отпускалъ обозъ свой и самъ собирался скоро ѣхать въ Калугу. При мнѣ онъ получилъ ваше письмо о Веницеевѣ, поступокъ котораго сколько его удивилъ, столько и раздосадовалъ. Но полно мнѣ объ этомъ говорить; не до меня это касает-ся, а обращусь лучше опять къ своему путешествію.

«Но вотъ приходитъ ко мнѣ Андрей Михайловичъ и зоветъ меня къ себѣ хоть на часокъ проститься съ его батюшкою. Итакъ, иду съ нимъ теперь на минуту, а при-шедъ оттуда окончу вамъ письмо сіе… Вотъ опять возвратился. Михаилъ Матвѣевичъ едва живъ, такъ сыто наполненъ, и если бы тамъ не случился винной алексинскій приставъ Захаровъ, то умеръ бы со скуки и досады, смотря на досадныя колоброд-ничества нашего дядюшки; я на-силу оттуда вырвался, и теперь хочу окончить вамъ, донесеніе о нашемъ путешествіи».

«Пріѣхавши изъ Анненскаго въ Тулу, старался я, чтобъ отдать Верещагину письмо ваше. Отѣ встрѣтившагося при въѣздѣ нашемъ въ городъ его кучера узнали мы, что онъ давно уже изъ двора съѣхалъ. Мы искали его въ казенной палатѣ, въ го-родѣ, на заводѣ, но нигдѣ не могли найтить. Исправивъ нужное въ рядахъ, поѣхали мы къ Пастухову обѣдать. Къ нему призванъ былъ его родня съ желѣзными вещьми, и я пряжки дамскія искупилъ. Соединившись потомъ съ спутникомъ своимъ г. Арефь-евымъ, отправились мы въ путь свой. Тутъ заѣхалъ я къ Верещагину, надѣясь вѣрно застать его дома, но не засталъ, итакъ, оставилъ къ нему письмо ваше, не получивъ на оное отвѣта, которое можетъ быть и не будетъ нужно.

«Итакъ, отправляемся мы далѣе въ путь свой, и дорогою было мнѣ не скучно, потому что дѣлалъ мнѣ компанію Петръ Ѳедоровичъ; Я, право, имъ очень доволенъ. Мы разговариваемъ съ нимъ о многомъ, также и по-французски, и намъ съ нимъ въ продолженіе пути можетъ быть будетъ не скучно. Въ Ѳедешово пріѣжжаемъ уже поздненько и находимъ дома одного Василія Ивановича съ братомъ, а прочіе всѣ въ Крюковѣ. Сегодня по-утру я ѣздилъ къ Егору Михайловичу, онъ меня снабдилъ пись-момъ къ Ивану Ѳедоровичу, и въ семъ прошло все утро, такъ что, возвратившись къ нашимъ Кислинскимъ, мы принуждены были остаться у нихъ обѣдать. Сюда же пріѣхали столь еще не поздно, что успѣлъ я выводить своего спутника по всему саду, по хоромамъ и проч., и онъ всѣмъ прельстился до крайности.

«Итакъ, вотъ вамъ обстоятельное донесеніе о нашемъ переѣздѣ. Теперь скажу вамъ также и о томъ, что я сперва очень испужался, что меня трясло несносно въ ки-биткѣ, а о томъ, чтобъ читать въ ней книгу и помыслить было не можно. Сіе меня нѣсколько потревожило, что меня разобьетъ въ столь дальнюю дорогу; но куплен-ный мною въ Тулѣ перевязной ремень, избавилъ меня от сего безпокойства; я, пере-вязавшись онымъ, почти не чувствую трясенія кибитки. Для читанія же книги я также нашолъ способъ: я сѣлъ спиною къ кучеру, а ногами взадъ, сидѣть такимъ образомъ очень спокойно, а особливо на подушкахъ и я читаю безъ труда книгу и сему очень радъ. Бѣда только моя, ежели пойдетъ ненастье и мнѣ сидѣть наружи будетъ нельзя, тогда принужденъ я буду опять трястись внутри кибитки; однако, надежда на ремень, авось-либо не растрясетъ.

«Вотъ сколько я уже къ вамъ написалъ и постараюсь, ежели возможно будетъ, и во все продолженіе нашего путешествія васъ обстоятельно объ ономъ увѣдомлять. Теперь письмо мое окончу тѣмъ, что первѣйшее мое желаніе есть то, чтобъ слышать объ васъ, чтобъ здоровье ваше возстановилось и чтобъ вы наслаждались онымъ не-нарушимо и безпрестанно. Сего искренно желаетъ цѣлующій мысленно ваши ручки, вашъ, и проч.»

Вотъ каковы были начальныя наши письма. Но симъ дозвольте и мнѣ сіе пись-мо кончить и сказать вамъ, и проч.

(Февраля 3 дня 1811 года).

Письмо 253

Любезный пріятель! Сообщивъ вамъ въ предслѣдовавшемъ письмѣ начало нашей переписки съ моимъ сыномъ, не знаю, не наскучилъ ли я вамъ оными; но какъ болѣе думаю, что вы и ихъ читали не безъ любопытства, то думаю сообщать и впредь къ вамъ нѣкоторыя изъ нихъ, когда во всемъ ихъ пространствѣ, а когда только нужнѣйшими выписками изъ нихъ, и располагаюсь учинить сіе наиболѣе для того, что въ послѣдующихъ моихъ письмахъ къ сыну описаны и всѣ интереснѣйшія про-исшествія, бывшія около сего времени.

Итакъ, начну сообщеніемъ вамъ втораго моего письма къ сыну, которое я началъ въ тотъ же день ввечеру, въ который получилъ я помянутое первое письмо от моего сына и продолжалъ разными пріемами во всю тогдашнюю недѣлю до дня от-хожденія почты. Оно было слѣдующаго содержанія:

№ 2.

«Наконецъ, сей часъ обрадованы мы были, другъ мой П. А., твоим-письмомъ и извѣстіемъ, что ты благополучно доѣхалъ до Дворенинова. Радость наша, и особли-во моя, тѣмъ была больше, что мы начинали уже и безпокоиться тѣмъ, что конюхъ не возвращался долго. Сказали же намъ, что ты въ Ѳедешовѣ никого не засталъ, и что Василій Ивановичъ съ братомъ поѣхали дѣлиться, вотъ какое враньё! Нынѣ знать годъ такой, что всё врутъ и затѣваютъ! Однако, возвратимся къ письму твоему.

«Всѣ мы тебя очень и очень благодаримъ за оное и за твою прилежность и не-скучливость при писаніи. Куда бы рады мы были, еслибъ и всегда такія письмы ОТ тебя получали! Мы бы также какъ теперь съ тобою власно, какъ повидались. Письмы твои всѣ с-часъ изъ рукъ въ въ руки переходили, а мать от радости и поплакала. Пріятно намъ, что далъ Богъ тебѣ такого товарища, а тужимъ, что не присовѣтовали тебѣ въ Москвѣ купить подвязную дорожную шапку, было-бъ спокойнѣе. Обстоя-тельство, что обер-комендант-родня секретарю меня весьма порадовало. Это много помочь можетъ, и я почти не сомнѣваюсь, что все дѣло будетъ Богомъ исправно (sic), а дай только Богъ, чтобъ ты доѣхалъ благополучно: Богъ пристанетъ и пастыря при-ставитъ! Имѣть только надобно на Него надежду и твердое упованіе.

«Гдѣ-то ты теперь, любезный мой Павлунушка? и не озябъ ли въ севоднешнюю стужу. У насъ въ хоромахъ такъ холодно, что я и принужденъ былъ переселиться къ печкѣ. Мы считали тебя севодни въ Москвѣ, и я всё горевалъ, что тебѣ ѣздить по ней будетъ холодно; но теперь видимъ, что мы въ счотѣ своемъ ошиблись, и ты развѣ къ ночи туда пріѣдешь. Дай Богъ, чтобъ завтра было потеплѣе!»

«У насъ по сіе время ничего такого не произошло, о чемъ бы къ тебѣ отписать было можно. Лихорадка моя, кажется, начинаетъ отставать. Я, сидючи въ уединеніи и по прежней привычкѣ къ писанію, уже работы двѣ-три начиналъ: двѣ составляютъ продолженіе прежде начатыхъ дѣлъ, а третья совсѣмъ новая. Началъ нѣчто перево-дить, чтобъ въ случаѣ, когда нѣтъ духа что-нибудь сочинять, была бы работа, требу-ющая немногихъ размышленій. А въ самомъ этомъ, сегодня начатомъ упражненіи (переводъ «Жизни Витекинда Великаго») и застало меня твое письмо, за которое благодарю тебя еще разъ и заочно моего друга цѣлую. Вздохъ къ Небу, чтобъ десни-ца Всевышняго покровительствовала тебя въ сію ночь и благословила путешествіе твое, излетѣлъ теперь изъ моего сердца! Я, препоручивъ тебя Его Святой Волѣ, пресѣкаю севоднешній мой съ тобою разговоръ и обращусь къ своей работѣ: будетъ еще время съ тобою наговориться заочно; всякій день хоть по-немногу, такъ наберет-ся много».

Со всѣмъ тѣмъ, я цѣлыхъ три дня послѣ сего не принимался за перо для пи-санія къ нему, въ теченіе которыхъ приходили слухи изъ Тулы, что г. Давыдовъ не получилъ ничего изъ Петербурга, и что его насильно почти считаютъ казенною па-латою, и Веницеевъ трудится надъ тѣмъ очень. Далѣе говорили, что ѣздившій от г. Давыдова его секретарь въ Петербургъ возвратился ни съ чѣмъ; что былъ онъ у Юницкаго, и его очень хвалитъ, и что будто онъ самъ ему сказывалъ, что опредѣленія и указа объ немъ еще нѣтъ, но что ему мѣсто сіе навѣрное обѣщаю.

Наконецъ, 23 числа по-утру, принялся я опять за продолженіе письма моего къ Павлу и писалъ слѣдующее:

«Цѣлыхъ три дни я къ тебѣ, мой другъ, не писалъ; причиною тому было то, что писать было не о чемъ, да и неспособно. У насъ такая была въ сіи дни стужа, что мы мѣста въ хоромахъ не находили; ничего не можно было дѣлать. Я, сидючи въ перед-спальнѣ, въ уголку, упражнялся только въ чтеніи своего Карла V, — какая это любо-пытная книга! Стужа и дурная погода причиною тому были, что у насъ опять сдѣла-лись больные. Настасья всѣ сіи дни пролежала от шеи и лѣчилась. Я самъ вчера опять занемогъ. Проклятая лихорадка не хочетъ никакъ отставать! Это уже въ третій разъ она меня посѣщаетъ.

«Вчера вздумалось Варсобину всѣхъ насъ для праздника (Казанской) тракто-вать, и былъ превеликій обѣдъ. Были мы со всѣмъ своимъ семействомъ и съ Ламков-скими, князь, Арсеньевы, Хомяковы, казначей, судьи, приставъ и лѣкарь, да пріѣзжій Николай Ивановичъ Хрущовъ. Угощеніе было хорошее, насилу усѣлись. Но я былъ тамъ чрезъ силу и вѣдалъ бы-не ѣздилъ, ибо пуще болѣзнь усилилась. Впрочемъ, ни-чего у насъ особливаго не случилось, кромѣ того, что на сихъ дняхъ буянъ Семенъ Ивановичъ Игнатьевъ дошел-было [до] рока. Давыдова, Василія Володиміровича, люди такъ хорошо его приколотили, что теперь на простыняхъ ворочаютъ; голову въ двухъ мѣстахъ проломили, а досталось рукамъ и ногамъ, и ребрамъ; было гдѣ-то въ лѣсу по случаю спора; досталось и межевщику, и земскому судьѣ».

Чрезъ сутки же послѣ сего продолжалъ я писать слѣдующее:

«Нѣтъ! лихорадка моя не изволитъ отставать! Третьяго дня она меня ужасно тяготила, вчера было легче, а сегодня съ самаго утра опять такъ тяготитъ, что на-силу держу перо въ рукахъ. Настасьѣ полегчѣло, но не совсѣмъ. Вчера принимала она слабительное, а сегодня всѣ собираются къ тебѣ писать, ибо мы положили съ завтрашнею почтою отправить къ тебѣ первый пакетъ съ письмами. Какъ-то придетъ оный въ Петербургъ, прежде ли тебя, или послѣ? Ничего мы теперь о тебѣ не знаемъ, гдѣ ты ѣдешь и здоровъ ли? Считаемъ только, что ты вчера былъ въ Твери и севодни оттуда поѣдешь. Радуемся, что погода стоитъ хорошая и утры свѣтлыя. Писемъ изъ Москвы от тебя еще не получали. Мы дожидаемся ихъ, какъ города, надѣясь от тебя многое услышать. Но, можетъ быть, тебѣ въ чужомъ домѣ и пописаться было негдѣ и не можно. Я, по слабости своей, занимался всѣ сіи дни чтеніемъ и промололъ всего Карла. Надоѣдаютъ мнѣ только просельщицы: то придетъ барышня, и дай того, и дай другова, то мальчишка; а я не знаю, гдѣ иное и отыскать. При всякомъ разѣ напоминаю любезнаго моего ключника и казначея, и тужу, что онъ теперь въ дорогѣ и терпитъ стужу и безпокойство; я цѣлую его мысленно и, пожелавъ счастливаго пу-ти, обращаюсь къ упражненіямъ моимъ.

«Вчера только разрѣшилъ меня Николай Сергѣевичъ Давыдовъ ордеромъ от своей команды и велѣлъ относиться обо всемъ къ Веницееву. Мнѣ великая теперь коммиссія набирать рекрутъ. Пишутъ изъ Тулы, чтобъ скорѣе, а мнѣ и по-ногу со двора не можно. Щедиловъ и теперь еще въ Тулѣ живетъ; поручено ему смѣчаться съ деньгами и дѣлать счоты, но онъ нашелъ всѣ дѣла и книги такъ запутанными, и въ такомъ безпорядкѣ, что ажно кряхтитъ. Но и я усталъ на смерть, дай отдохнуть не-много.

Въ девятомъ часу вечера.

«Вотъ въ сію минуту получили мы и твои письма изъ Москвы. О! какъ я имъ обрадовался… Я роздалъ теперь всѣ оныя, и мы весь вечеръ будемъ упражняться въ читаніи оныхъ.»

Въ сей разъ писалъ сынъ мой изъ Москвы, увѣдомляя, что они доѣхали до сей столицы благополучно, что онъ старался выполнить всѣ порученныя ему от меня коммиссіи и на-силу отыскалъ госпожу Толстую въ Вознесенскомъ монастырѣ и, по-лучивъ от ней къ сестрѣ просительное письмо, отправлялись тогда далѣе въ свой путь.

Письмо сіе, въ которомъ все пребываніе его въ Москвѣ было въ подробности описано, подало мнѣ поводъ написать еще на утріе къ сыну моему слѣдующее «Письмами твоими ты насъ всѣхъ обрадовалъ и удовольствовалъ. Я вчера такъ имъ обрадовался, что хотя лежалъ, будучи очень слабъ, въ залѣ на канапе и дремалъ, но едва услышалъ, что письмы от тебя, то позабылъ болѣзнь свою и вскочивъ бѣжалъ въ лакейскую принимать оныя. Благодарю тебя за нихъ и радуюсь, что ты до Москвы доѣхалъ благополучно; дай Богъ, чтобъ и прочее твое путешествіе было столь же благоуспѣшно.

«Какъ письмо сіе ты долженъ получить уже въ Петербургѣ, то поздравляю те-бя, мой другъ, съ пріѣздомъ въ сей столичный городъ. Ежели будешь столь счаст-ливъ, что застанешь Михаила Васильевича, то какъ ему, такъ и всѣмъ его домашнимъ изъяви наше искреннее почтеніе и поставь сіе себѣ первымъ долгомъ. Общее наше желаніе есть, чтобъ ты былъ здоровъ и благополученъ и чтобъ желаніе твое и наше совершилося. Пиши къ намъ, мой другъ, обо всемъ обстоятельно и не жалѣй денегъ на заплату за письмы. Впрочемъ, Павлушка голубчикъ, не забудь моихъ наставленій и живи такъ, чтобъ мы могли поведенію твоему радоваться и быть тобою доволь-нымъ. Прости, мой другъ, и будь благополученъ!»

Симъ окончилъ я мое второе письмо, которое, запечатавъ въ одинъ кувертъ вмѣстѣ съ первымъ, въ тотъ же день и отправилъ на почту. А не успѣлъ настать слѣдующій за симъ 26 день октября, какъ я приступилъ къ писанію къ сыну моему уже и третьяго письма и писалъ въ сіе утро слѣдующее:

«Вчера отправили мы къ тебѣ, голубчикъ Павлушка, наше первое и большое письмо подъ № 1 и 2, а севодни начинаю писать уже новое. Дѣлаю сіе для того, что бъ, какъ положилъ я писать къ тебѣ со всякою почтою, успѣть что-нибудь написать, ибо мнѣ нонѣшнюю недѣлю будетъ крайне недосужно. Утро выгонитъ, а ночь вго-нитъ: все мучить и пытать будутъ рекруты, итакъ, надобно къ тебѣ писать все ущип-ками и урывками.

«Какъ сіе письмо дойдетъ въ Петербургъ, то тебѣ уже неотмѣнно тамъ быть надобно, и съ сего времени посылай самъ въ почтовые дни поранѣе на почту, чтобъ заставать покуда почталіоны писемъ не разобрали и находить можно ихъ по картѣ, дабы не было нужды платить понапрасну подателямъ.

«Ласкаясь лестною надеждою, что съ тобою, мой другъ, дорогою никакова зла не приключилось и ты доѣхалъ до мѣста благополучно, воображаю я тебя себѣ пріѣхавшаго, какъ въ лѣсъ, и находящагося посреди совсѣмъ незнакомыхъ людей. Все тебѣ сначала дико и все не обыкновенно; однако, не сомнѣваюсь, что ты скоро обар-каешься и привыкнешь. Проворство твое въ Москвѣ и обстоятельство, что ты въ са-мое короткое время успѣлъ вездѣ побывать, все отыскать и все исправить, ручается мнѣ, что ты и въ Петербургѣ не загинешь. Куда-с-какою нетерпѣливостью будемъ мы дожидаться от тебя извѣстія оттуда! Но до этого времени еще долго и очень долго. Не прежде какъ около заговѣнъ быть сіе можетъ. Слогъ писемъ твоихъ хорошъ, а особливо въ Настасьиныхъ: и мнѣ и всѣмъ онъ полюбился. Пиши къ ней побольше такимъ же образомъ и не жалѣй бумаги почтовой. Мы желали-бъ о всякомъ шагѣ твоемъ быть извѣщенными; для насъ будетъ сіе пріятнѣе всѣхъ газетъ, и мы всякаго воскресенья будемъ дожидаться, какъ нѣкоего празднества и торжества. Чтобъ успѣвать тебѣ болѣе написать, то пиши по-моему, на досугѣ и понемногу.

«Въ сей день и въ самую сію минуту, какъ я къ тебѣ сіе пишу, надобно тебѣ ѣхать уже далече за Тверью. Обстоятельство, что ежечасно встрѣчаются съ тобою новые и невиданные предметы, надѣюсь, — уменьшатъ сколько-нибудь твою скуку. На Тверь, я думаю, ты засмотрѣлся, и сестры были тебѣ очень рады. Не въ это, а въ то воскресенье, будемъ мы ждать Тверскихъ писемъ.

«Что касается до моей болѣзни, то вчера былъ мой день и мнѣ легко, а севодни еще не знаю. Еще теперь не разсвѣло, однако, ночь спалъ не весьма хорошо, но надѣюсь, что скоро и сей рецидивъ пройдетъ; побольше буду лѣчиться и наблюдать строже діэту. Ну, теперь полно! окошки раскрыли, надобно пить чай и спѣшить въ канцелярію!

Въ momъ же день, ввечеру, «Благодарить Бога, мнѣ и сей день было противъ чаянія легко, и я могъ во весь день быть во флигелѣ и въ скучномъ своемъ дѣлѣ упражняться. Авось-либо оправлюсь опять скоро. Я сижу теперь въ кабинетѣ, Азорка на печкѣ, Бижутка на креслахъ, а Николашка противъ меня и переписываетъ реестръ изряднёхонько: будетъ прекрасный писецъ! Сестры учатся на фортепіанахъ. Мать сидитъ въ спальнѣ и упражняется въ своихъ дѣлахъ. Но гдѣ-то ты, Павлушка мой другъ, севоднешній вечеръ находишься и какъ провождаешь оный? Севодни я тебя болѣе десяти разъ вспоминалъ и всякій разъ желалъ благополучнаго путешествія, и чтобъ ты здоровъ былѣ».

Послѣ сего, 29 числа октября по-утру писалъ я къ нему слѣдующее:

«Вотъ цѣлыхъ два дни, Павлушка мой другъ, не удалось мнѣ написать къ тебѣ ни единой строчки, то за тѣмъ, то за симъ, а больше потому, что писать было почти не о чемъ; но вчерашній день снабдилъ меня уже кое-чѣмъ. Во-первыхъ, скажу тебѣ, что болѣзнь моя и въ сей разъ кажется начинаетъ проходить; капли, настоянныя изъ златотысячницы и трилистника водянаго, вылѣчили Власова и мнѣ помогаютъ очень. Во всѣ сіи дни было мнѣ легко, и я ѣздилъ всё въ канцелярію.

«Вчерашняя почта меня обманула. Я ждалъ въ газетахъ многаго, но вышло все еще ничего. Принесли тутъ же письмо изъ Твери. Я обрадовался-не от тебя ли? Но вышло, что от Надежды Андреевны къ Лизкѣ, и писано еще на мои имянины; итакъ, радость была по-пустому. Я вчера и для воскресенья былъ въ канцеляріи, а наши ѣздили къ А. Н. Полунину, привезли съ собою Н. С. Арсеньева. Я между тѣмъ слу-шалъ своихъ ребятъ, что они вновь выучили; 6-е Вейда тріо всѣхъ прекраснѣе, итакъ, весь вечеръ играли. Н. С. завелъ танцы и я научилъ ихъ въ три пары танцовать поль-скій, и они были довольны.

«Съ старикомъ нашимъ капельмейстеромъ произошла смѣшная исторія. По-несло его въ Тулу для покупокъ. Сошолся съ какимъ-то своимъ землякомъ полко-вымъ проѣзжимъ капельмейстеромъ. Сей зазываетъ его въ погребъ распить бутылку аглицкаго пива. Нашъ изъ учтивости покупаетъ другую, подходитъ къ нимъ еще нѣмецъ портной. Сей покупаетъ бутылку малиновки; итакъ, всякій вытянулъ по бу-тылкѣ. Выходятъ вонъ. Голова у всѣхъ идетъ кругомъ. Сами себя не вспомнили, а уже ночь. Портной зоветъ къ себѣ ночевать; проѣзжій идетъ; нашему жаль лошадей, — надобно зайтить посмотрѣть. Идетъ потомъ туда-жъ не узнаетъ двора портнаго, стучится у чужихъ воротъ; его гонятъ. Наконецъ находитъ, ложатся спать; жена у портнаго-русская, встаетъ рано идетъ къ завтрени; всѣхъ ихъ перебудила. Встаютъ и до свѣту пьютъ пуншъ. Надобно расходиться Но хвать! у нашего нѣтъ муфты, а у проѣзжаго прекрасной-дорогой епанчи. Туда-сюда, и сами не помнятъ, куда дѣвали и гдѣ, и какъ потеряли. Надсадилъ старикъ со смѣха, разсказывая мнѣ вчера о томъ, ты знаешь его скупость. Я говорилъ съ нимъ о нашей духовой музыкѣ. Хочетъ Гофмей-стерову партію переложить. Цѣлое утро до самаго обѣда промучилъ меня вчера сво-ими: ich wollte bitten. Разсказавъ смѣшное, разскажу теперь нѣчто такое, что можетъ служить тому контрастомъ. Щедиловъ нашъ и по сю пору въ Тулѣ съ Маркою, и еще выписали и Товалова. Новый нашъ командиръ ни то временной, ни то всегдашній (ибо объ Юницкомъ говорятъ, что онъ уже вовсе не будетъ, и что едва ли не навсегда будетъ Веницеевъ нами командовать); что-то слишкомъ уже начинаетъ умничать и власно какъ-будто посягать на меня. Щедиловъ то-и-дѣло ко мнѣ пишетъ и обо всемъ увѣдомляетъ. Всѣ письма его приводятъ меня въ новую досаду и подаютъ поводъ по-дозрѣвать, не начинаетъ ли его пьяное высокоблагородіе ковать какіе-нибудь пота-енные ковы, и не помышляетъ ли о опростаніи моего мѣста какому-нибудь своему другу. Заключаю я сіе по его глупымъ критикованьямъ. Уже поетъ, поетъ (пишетъ Щедиловъ) всякій разъ, какъ его ни увидитъ: для него то въ волости такъ? для него иное такъ? и прочее. Но вотъ бѣда-то важная: для чего крестьянскія риги въ дерев-няхъ пораскрылись? для чего рвами неокопаны? для чего токовъ не сдѣлано? Но, о пьяная премудрая голова! спросилъ бы напередъ, для чего сами-то онѣ? Не состав-ляют ли единственно монументовъ безразсуднѣйшей и глупѣйшей затѣи? Не стоятъ ли праздными, и не согніютъ ли, простоявъ безъ употребленія? Развѣ оселомъ мужи-ковъ таскать и заставливать молотить въ нихъ свои хлѣба. Далѣе, для чего бурмист-ры пьянствуютъ и мужики ихъ не слушаютъ? Умница дорогая! лучше бы ты самъ себя унялъ от пьянства! Вольно было умничать, отнимать власть и запрещать наказывать!

«Симъ и подобнымъ сему образомъ, когда нѣтъ дѣла, то надобно бездѣльемъ язвить и, какъ змѣя, жалить, а самое сіе и вперяетъ въ меня нѣкоторое подозрѣніе и сомнѣніе, не скрывается ли подъ симъ нѣчто. Однако, если Богъ не выдастъ, свинья не съѣстъ! можетъ быть, и не удастся ему надъ нами покомандовать».

«Отѣ Елизаветы нашей получили извѣстіе, что она пріѣхала съ мужемъ изъ Михайлова. Княгиня Кропоткина въ превеликомъ удовольствіи. Братъ ея, Николай Степановичъ Тютчевъ, женится въ Петербургѣ на богатой невѣстѣ. Онъ служитъ въ гвардіи. Княгиня писала къ нему о тебѣ и просила о неоставленіи. Отыщи его тамѣ».

Помянутымъ образомъ писалъ я о Веницеевѣ съ досады на его умничанье и на меня посяганье. Я не сомнѣвался, что у него есть что-нибудь злое противъ меня на умѣ, ибо что господинъ сей, происшедшій въ люди изъ подлости, имѣлъ уже давно непріязненныя противъ меня мысли и давно твердилъ, что мѣсто мое надлежало бы дать какому-нибудь заслуженному человѣку, — было мнѣ извѣстно. Итакъ, неудиви-тельно было, что, получивъ во власть свою наши волости, имѣлъ онъ, можетъ быть, на умѣ произвесть чрезъ намѣстника какую нибудь перемѣну и меня ехидническимъ образомъ вытурить. Но какъ было уже противъ меня много такихъ злыхъ кововъ, и всѣ они, по милости Господней, разрушалися невидимо, то я, въ надеждѣ и упованіи на помощь Господню, немного тѣмъ смущался, а говорилъ только, что покровите-лемъ у меня Богъ, на Котораго я возлагаю все мое упованіе, и если Ему угодно, то Онъ сотретъ рогъ врагамъ моимъ и всѣ ихъ замыслы разрушитъ, а если Ему угодно будетъ, чтобъ я вышелъ изъ своего мѣста, то и я готовъ. А таковыя мысли меня и успокоивали.

На другой день послѣ сего (что было въ 30 день октября) продолжалъ я писать къ сыну моему слѣдующее:

«Сей часъ пришелъ ты мнѣ опять, Павлушка, на мысль. Я вспомнилъ тебя и, еслибъ можно, полетѣлъ бы и посмотрѣлъ, гдѣ ты, мой другъ, въ сію минуту нахо-дишься и что дѣлаешь? По нашему счету надобно тебѣ севодни ночевать въ Новѣго-родѣ. Какъ-то ты, бѣдняжка, ѣдешь? Небось мостовыя тебѣ всѣ бока отбили, а мы все сидимъ на одномъ мѣстѣ. Теперь дома насъ только трое, а матушка съ Ольгою въ Ламкахъ. Елизавета ѣдетъ завтра къ Егору и беретъ съ собою Ольгу, а матушка при-везетъ Катюшку. Дни сіи провели мы благополучно. Я все ѣжжу въ канцелярію и пе-ребираю рекрутъ, а на досугѣ все писалъ и оканчивалъ первую часть собственной своей исторіи: севодни ее кончилъ, и Настасья читаетъ уже ее съ превеликимъ любо-пытствомѣ».

Наконецъ, по наступлении 1-ГО ноября, кончилъ я все мое третье письмо слѣдующимъ образомъ:

«Ну, вотъ, наконецъ, четвергъ и почта, надобно оканчивать къ тебѣ письмо. Щедиловъ пріѣхалъ вчера на часокъ изъ Тулы. Невѣроятное дѣло, что тамъ по счету открылось и сколько промотано другомъ нашимъ Николаемъ Сергѣевичемъ казен-ныхъ денегъ! Возможно ли, что то число, о которомъ мы тогда примѣрно говорили, еще очень мало, а надобно класть вдвое, да и то еще мало? Ужъ прямо былъ дирек-торъ домоводства, и какъ это можно быть такъ отважну! Подумай, пожалуй! но пол-но о семъ: не наше это дѣло, а обратимся къ своему.

«Тогда, какъ письмо сіе дойдетъ до мѣста, надобно тебѣ давно быть въ Петер-бургѣ. Ахъ, Павлушка! какъ-то ты тамъ, мой другъ, поживаешь и въ какихъ-то нахо-дишься обстоятельствахъ? Куда-любопытенъ я о томъ вѣдать! Между тѣмъ, прошу тебя еще разъ и заклинаю, чтобъ ты жилъ тамъ порядочно и хорошо и былъ во всѣхъ предпріятіяхъ своихъ остороженъ и благоразуменъ. Я все боюсь, чтобъ ты, по моло-дости твоей, не сдѣлалъ чего-нибудь дурнаго и такого, что и меня, и всѣхъ твоихъ родныхъ огорчить можетъ. Разсуди, какъ это будетъ намъ несносно, и какъ худо за-платишь ты тѣмъ за любовь, какую мы къ тебѣ имѣемъ. Однако, не услышь Небо, чтобъ что-нибудь подобное тому было. Я буду уповать и надѣяться от тебя лучшаго и всего такого, за чтобъ я похвалить и тебя, моего друга, расцѣловать, и все твое ли-цо слезами радости и удовольствія смочить могъ. Ты вѣрно сіе исполнишь. Между тѣмъ, прости, мой другъ, и будь благополученъ. Я цѣлую тебя тысячу разъ заочно! Небо да поспѣшествуетъ тебѣ во всѣхъ твоихъ предначинаніяхъ и удостоитъ тебя своимъ покровительствомѣ»!

Чрезъ два дни, по отправленіи сего письма по почтѣ, началъ я писать слѣдую-щее четвертое письмо къ моему сыну:

№ 4.

«Вотъ опять начинаю къ тебѣ, Павлушка мой другъ, писать и спѣшу тѣмъ паче, что, можетъ быть, дни черезъ два поѣду въ Тулу и мнѣ не удастся быть въ четвергъ здѣсь, такъ заготовить надобно письмо заранѣе. Сперва разскажу тебѣ о себѣ. Мнѣ во всѣ сіи дни было легко, однако, я все еще не надѣюсь, чтобъ лихорадка совсѣмъ отстала. Единое, что меня ласкаетъ, есть то, что я все уже могу пить и ѣсть и ни къ чему не имѣю отвращенія. Домашніе наши всѣ здоровы и только то-и-знаютъ, что вмѣстѣ со мною вспоминаютъ и говорятъ о тебѣ. Ежели чего особливаго въ дорогѣ съ тобою не сдѣлалось, то теперь неотмѣнно тебѣ быть надобно въ Петербургѣ. Ну, какъ-то ты, мой другъ, тамъ и что-то съ тобою происходитъ? Завтрешняго дня дожи-даемся мы нетерпѣливо, ибо думаемъ, что вѣрно придутъ твои Тверскія письма.

«Я во всѣ сіи дни замучился переборомъ рекрутъ, раза по три, по четыре во флигель ѣжжу. По крайней мѣрѣ, разбирать уже хорошо и просторно въ залѣ, а за сею скучною работою и не удалось мнѣ ничего дома сдѣлать; продолжаю только по-немногу переводить «Витекинда». Лизка теперь съ мужемъ у Егора. Маленькій твой крестник только-что кричитъ, мучится все какою-то сыпью. Арсеньевы уѣхали уже со всѣмъ домой. Князь продолжаетъ все умничать; никогда онъ намъ такъ вреденъ не былъ, какъ нынѣ по связи своей съ Веницеевымъ. Сей составляетъ почти только эхо и переговариваетъ точно его слова. Такова ехиднаго расположенія шпіонъ и въ такой близи — весьма мнѣ непріятенъ. Съ оказавшимся въ Тулѣ недостаткомъ нашихъ во-лостныхъ денегъ, размытаренныхъ Давыдовымъ, не знаютъ что и дѣлать. Теперь опомнились и говорятъ, на что-де бы ихъ брать изъ Богородицка, а тамъ бы и выда-вать по закладнымъ. Вотъ теперь стали умны, а тогда не хотѣли мнѣ и тысячи по-вѣрить, но куда-хорошо уберегли сами!»

Въ наступившій послѣ сего день мы и обрадованы были полученіемъ изъ Тве-ри письма от моего сына; оно было уже третье послѣ отъѣзда и послано 24-го октяб-ря изъ Твери, и онъ написалъ къ намъ въ сей разъ слѣдующее:

«За пріятное удовольствіе и непремѣнный долгъ считаю, милостивый государь батюшка, писать къ вамъ съ отходящею завтра отсюда почтою и донесть, что мы, продолжая путь свой, благополучно пріѣхали сюда сегодня по-утру, также, слава Бо-гу, всё здорово. Надежду Андреевну и Анну Андреевну нахожу я, къ удовольствію своему, обѣихъ дома. Онѣ обрадованы были мнѣ до безконечности, и хотя я и увѣренъ, что вы, судя по всегдашней ихъ великой къ намъ любви и ласкамъ, легко тому можете повѣрить. Но ежели бы я предпріялъ учинить вамъ описаніе той радо-сти и чрезвычайному удовольствію, какое я имъ принесъ неожидаемымъ своимъ пріѣздомъ, то всѣ бы мои силы недостаточны бы были изобразить половину тѣхъ чувствіевъ и движеній восхищенія, какія они при семъ случаѣ оказали. Словомъ, онѣ не вѣрили глазамъ своимъ, что меня передъ собою видятъ. Увѣрившись въ томъ, пла-кали от радости, и мы не могли долго начать порядочнаго разговора. Сотни вопро-совъ летѣли ко мнѣ, не дожидаясь моего отвѣта, и мы десятки матерій начали между собою говорить, не окончивъ ни одной. Много и долго бы мнѣ вамъ описывать о продолженіи ихъ радости и послѣ первыхъ движеній оной, и когда онѣ уже увѣрили себя, что видятъ меня въ своемъ домѣ. Истину сказать, что мнѣ казалось, что не двоюродныя, а родныя сестры меня принимаютъ, послѣ долгаго разлученія. Я опе-чалил-было ихъ весьма, сказавъ, что я не долѣе пробуду съ ними вмѣстѣ, какъ до завтрешняго утра. И посудите сами, батюшка, могъ ли я, видя ихъ великія ко мнѣ лас-ки, противостоять множеству атакамъ просьбъ и умоленіевъ, чтобъ остаться у нихъ еще на весь завтрешній день. Такъ! Онѣ насъ уговорили, упросили и укланялись, но не только намъ съ Петромъ Ѳедоровичемъ, но даже самымъ нашимъ извощикамъ кланялись почти до земли, упросили и задобрили ихъ, чтобъ они не роптали, если я соглашусь на требуемое ими.

«Не удовольствуясь всею своею радостію, онѣ послали тотчасъ еще къ своимъ знакомымъ сообщить о своей радости, что я пріѣхалъ къ нимъ и чтобъ они раздѣли-ли съ ними сіе великое удовольствіе ихъ. Узнавъ, что сіи знакомые ихъ будутъ сюда, долженъ я былъ одѣваться и за сіе безпокойство заплаченъ былъ тѣмъ, что позна-комился со многими здѣшними жителями и узналъ нѣкоторую часть, завидной со-гласіемъ своимъ, здѣшней публики. Еще до обѣда побывала здѣсь вся фамилія Ол-суфьевыхъ, а ввечеру они опять здѣсь всѣ были и еще много другихъ гостей, съ кото-рыми я со всѣми былъ сестрами познакомленъ и имѣлъ счастіе найтить во всѣхъ къ себѣ любовь и ласку, и столь много, что самъ не знаю за что. По этому одному мож-но судить, сколь ласковое здѣсь общество, что всѣ почти сіи гости пріѣзжали сюда для моего только пріѣзда, потому что хозяйки не только не думали никакъ угощать у себя севодни гостей, но еще располагались сами быть весь день въ гостяхъ. Нѣкото-рыя изъ дамъ здѣсь и ужинали. Теперь только мы ихъ проводили, и уже совсѣмъ раз-дѣвшись, усѣлся къ вамъ писать, и хотя уже поздненько, но хочется, чтобъ письмо въ вамъ написать севодни, для того, что завтра поутру будетъ некогда, опять будутъ гости и меня самого также звали въ гости. Итакъ, я думаю, что сіе мое писаніе про-должится еще довольно долго. Я увѣренъ, однако, что оно не принесетъ вамъ неудо-вольствія и собственная выгода моя къ тому меня принуждаетъ. Ахъ, батюшка, вы не повѣрите какое утѣшеніе и отраду мнѣ приноситъ и сіе одно заочное съ вами разго-вариваніе, и я воображаю, что когда буду имѣть утѣшеніе получать от васъ письмы, то сіе слабое удовольствіе превратится для меня въ великую радость…….

За симъ, описавъ въ подробности все свое от Москвы путешествіе, говорилъ онъ:

«Признаюсь вамъ, что чѣмъ далѣе от васъ отъѣзжаемъ, тѣмъ память обо всѣхъ васъ дѣлается драгоцѣннѣе и ежели-бъ не товарищъ мой, не книги и не встрѣчавшіеся во множествѣ новые по дорогѣ предметы, то, мнѣ кажется, мысли и вспоминанія о Богородицкѣ не выходили-бъ у меня ни на минуту изъ моей головы….. Скажу вамъ, батюшка, что мы втягиваемся очень въ дорожныя трудности, и я при-выкъ не только лежать въ кибиткѣ, но и спать въ оной, а особливо ночью. Я читаю также книги, а на квартерахъ записываю кое-какія замѣчанія о своемъ путешествіи. Новые, невиданные никогда предметы, являющіеся безпрестанно почти глазамъ нашимъ, замѣняютъ нѣсколько долготу дороги и ее сокращаютъ. Никогда невидан-ныя еще селенія, хорошо отдѣланныя дороги, мосты и прочее — все можетъ доволь-но занять вниманіе. Скажу вамъ, напримѣръ, о сдѣланномъ за 5 верстъ от Твери огромномъ мостѣ, что есть что посмотрѣть и подивиться великому искусству че-ловѣческому. Онъ сдѣланъ на огромныхъ трехъ аркахъ и однихъ каменныхъ надолбъ, соединенныхъ между собою толстыми чугунными прутами, кои служатъ вмѣсто пе-рилъ, я счолъ слишкомъ 120. Самая Тверь должна уже превзойтить всѣ прочіе пред-меты, и можно сказать, что, по благоустройству и прекрасному строенію, можно считать ее въ числѣ самыхъ лучшихъ городовъ. Меня севодни послѣ обѣда сестры нарочно возили по всему городу въ каретѣ и все показывали.

«Писалъ бы еще и болѣе кое-о-чемъ, но на сей разъ и такъ довольно много. Въ другой разъ больше, а теперь свидѣтельствую вамъ…..» (и прочее, съ обыкновеннымъ привѣтствіемъ и окончаніемъ).

Не успѣлъ я сего письма получить, какъ въ тотъ же еще день ввечеру, продол-жая начатое уже четвертое письмо мое къ сыну, писалъ слѣдующее:

«Надежда наша насъ не обманула. Мы получили, дѣйствительно, севодни твои тверскія письмы, и сей день былъ для насъ праздникомъ. Во весь оный мы ихъ нѣсколько разъ и себѣ и другимъ прочитывали и ими веселились, и все хвалили тебя за прилежность и стараніе увѣдомлять насъ обо всемъ, до тебя касающемся, чѣмъ мы всѣ весьма довольны.

«Что сестры тебѣ будутъ рады, это заключили мы напередъ; а что тебя въ Тве-ри всѣ полюбили, это было власно какъ нѣкакой усладительный бальзамъ для сер-децъ нашихъ. При пропитываніи строкъ о семъ въ твоихъ и сестриныхъ изъ Твери письмахъ, руки мои принуждены были опять утирать щоки, смоченныя слезами удо-вольствія, а сердце не преминуло испустить глубокій вздохъ благодарности къ Тому, Кто одарилъ тебя такими качествами, которыя тебѣ любовь от всѣхъ пріобрѣтаютъ. Ахъ, Павлушка, это не иное что, какъ неоцѣненный даръ, сниспосылаемый немно-гимъ от Неба, за который обязанъ ты Ему безконечною благодарностію. Ты долженъ сіе всегда помнить и стараться не упускать изъ рукъ сего сокровища, но хорошимъ поведеніемъ дѣлаться его отъ-часу достойнѣйшимъ. Оно принесетъ тебѣ безчислен-ныя пользы и выгоды! Какая радость для насъ будетъ, если услышимъ мы, что тебя и въ Петербургѣ также всѣ полюбятъ и будутъ къ тебѣ благопріятны.

«Подтверждаемое извѣстіе, что Михаила Васильевича нѣтъ теперь въ Петер-бургѣ, весьма меня озабочиваетъ. Не получилъ и я от него еще писемъ. Но что дѣлать! Надобно будетъ тогда-случаю, обстоятельствамъ времени и судьбѣ повино-ваться. Она, лишивъ тебя сей выгоды, можетъ быть сама уже откроетъ тебѣ путь и стезю къ достиженію до намѣренія нашего. Но я все еще льщусь надеждою, что авось-либо и не такъ, и что мнѣніе сіе оснуется на единой догадкѣ.

«За любопытное примѣчаніе твое я весьма тебя похвалилъ. Возможно-ли! Сколько видали мы ѣздившихъ по сей дорогѣ, съ сколь многими говаривали, а ни от кого еще не случалось мнѣ о мостѣ подлѣ Твери слышать, власно такъ какъ бы это было ничего незначущая и нестоящая примѣчанія вещь? Не олухи ли сущіе! Не упус-кай, мой другъ, также и въ Петербургѣ ничего достойнаго примѣчанія и употребляй свободное время на осматриваніе всего достойнаго зрѣнія. Ты мнѣ лучшее понятіе обо всемъ можешь подать, нежели цѣлая сотня другихъ.

«Описаніе путешествія твоего въ письмахъ твоихъ ко мнѣ, къ матери и сестрѣ читали мы съ особливымъ удовольствіемъ и на упражненія ваши смотрѣли. Я сказы-валъ тебѣ напередъ, что ты къ дорожнымъ безпокойствамъ привыкнешь, и они тебѣ чѣмъ далѣе, тѣмъ сноснѣе казаться будутѣ».

«Надежда Андреевна писала къ намъ, что и она о тебѣ въ Петербургъ писала. Теперь писемъ тебѣ цѣлый коробъ надавали. Когда-бъ всѣ они тебѣ сколько-нибудь помогли! Я не сомнѣваюсь, что ты о дѣйствіи ихъ ко мнѣ отпишешь.

«По сіе время отвѣтствовалъ я тебѣ на письмо твое, а теперь обращусь къ здѣшнимъ происшествіямъ. Вчерашній день я весь прохлопоталъ съ рекрутами, а се-годня весь день занятъ былъ упражненіями иного рода и пріятнѣйшими. Не успѣлъ настать день, какъ принесли ко мнѣ почту. Увидѣвъ одинъ большой пакетъ, поспѣш-но я и съ нѣкоторымъ безпокойствомъ спросилъ, а маленькій есть-ли? «Есть, судырь, сказалъ солдатъ и полѣзъ за пазуху». — «Подавай, братецъ, скорѣй, Христа ради, и не мучь меня». Тутъ началось тотчасъ читанье твоихъ писемъ, тамъ читанье газетъ, которыя нынѣ довольно любопытны. Ахъ, Павлушка, съ какимъ это восторгомъ и какъ сладко пишутъ Цесарцы о побѣдѣ принца Кобургскаго и Суворовской. Я, по чувствительности своей, не могъ безъ слезъ удовольствія читать перечни о томъ старику-капельмейстеру. Для чего не пишутъ у насъ такимъ же образомъ и не дѣла-ютъ всякую побѣду для насъ вдвое радостнѣйшею! Послѣ обѣда пріѣхалъ къ намъ лѣкарь и вскорѣ за нимъ князь съ женою. Мы читали имъ твои письмы, и они слуша-ли ихъ съ удовольствіемъ; жаль только, что ты на сей разъ не приписалъ имъ покло-на. Впередъ не позабудь это сдѣлать. Они просидѣли у насъ до самой ночи, а теперь сижу я въ кабинетѣ и съ тобою, мой милый и любезный Павлунушка, разговариваю, и мысленно тебя сто разъ за всё и про все цѣлую и тебѣ всѣхъ блахъ и всего добраго, а паче всего того желаю, чтобъ ты былъ у меня тамъ здоровъ и, въ случаѣ, если жи-вешь одинъ, не свелъ бы съ какими-нибудь негодяями знакомства и дружбы и не далъ бы имъ себя преклонить къ чему-нибудь худому, могущему причинить и тебѣ существенный вредъ, и намъ огорченіе и досаду, которой бы намъ никогда имѣть не хотѣлось. Ахъ! какъ бы это хорошо было, еслибы ты къ намъ таковымъ же благора-зумнымъ, порядочнымъ и добрымъ малымъ возвратился, какимъ мы тебя отсюда от-пустили. Вздохи о семъ къ Небу часто излетаютъ изъ моего сердца, а и теперь про-извелъ такой-же. Ахъ, Павлушка, — негодницъ, повѣсъ и шалуновъ и безъ тебя на свѣтѣ и у насъ слишкомъ много, и ей! ей! не великая честь и утѣшеніе быть въ числѣ оныхъ, а хорошо — когда-бъ быть отмѣннымъ от нихъ! Хорошо, когда-бъ составлять предметъ, привлекающій от всѣхъ къ себѣ зрѣніе! Хорошо, когда-бъ при всемъ наивеличайшемъ поврежденіи нравовъ нынѣшняго свѣта и въ такія лѣта, какъ ты, уцѣлѣть и остаться добрымъ! Вот-истинная честь и самому себѣ лестное удо-вольствіе! А намъ бы какая радость была, когда-бъ сынъ у насъ былъ власно какъ от-мѣнный соболь от всѣхъ прочихъ своихъ собраній. Но ты вѣдь вѣрно о семъ и поста-раешься, мой другъ? По крайней мѣрѣ, обѣщалъ ты мнѣ сіе тогда, когда отпускалъ я тебя отсюда и когда слезы мои совокуплялись съ твоими. Смотри жь, Павлунушка, сдержи свое слово и утѣшь отца весьма много тебя любящаго».

Онъ и сдержалъ слово свое дѣйствительно, итакъ, что мнѣ не было нужды по-вторять ему впослѣдствіи времени таковыя напоминанія, и я могу сказать, что я по-веденіемъ его былъ всегда доволенъ.

Чрезъ два дни послѣ того, продолжая письмо мое, писалъ я слѣдующее:

«Какъ я въ Тулу еще не поѣхалъ, то хотѣлъ-было съ тобою, Павлушка, еще вче-ра ввечеру мысленно повидаться и на письмѣ поговорить. Но пріѣхали наши Лам-ковскіе и помѣшали. На-силу, на-силу только теперь отыскались от Егора Крюкова. Торжествованіе имянинъ у него было громкое и многолюдное; однихъ каретъ было 16 на дворѣ, а за столъ по 35 человѣкъ садилось; между прочими былъ и Дмитріи Ва-сильевичъ Арсеньевъ, обожаемый тамъ всѣми. Но что-жъ они дѣлали всѣ тамъ? Ни-чего инаго, какъ играли въ карты, которыя у нихъ изъ рукъ не выходили. За нѣсколь-ко часовъ еще до свѣта, Дмитрій Васильевичъ всѣхъ неволей перебудитъ, и сядутъ за карты; столы приготовлены съ вечера, а тамъ часа три за полночь сиди за ними-жъ. Словомъ, кто не игралъ, тѣ были на сущей каторгѣ. Нашимъ въ двое сутокъ не уда-лось и 6 часовъ уснуть. Ольга нашла тамъ нѣсколько себѣ подругъ, и онѣ от скуки играли уже въ фанты, но все пустые, ибо некому было быть заводчикомъ. Всѣ и са-мыя старушки сиживали за картами за полночь. Странное празднество, и я не хотѣлъ бы быть на такомъ пиру!

«У насъ здѣсь ничего особливаго не произошло. Я хлопоталъ всё съ рекрутами и на-силу вчера отправилъ ихъ въ Тулу съ Варсобинымъ. А теперь думаю самъ ѣхать, но болѣзнь моя все «страшитъ; нѣтъ, нѣтъ, да и опять! возможно ли, всѣ почти воло-сы у меня въ болѣзни вылѣзли, ползутъ цѣлыми клоками; и принуждено будетъ па-рикъ носить, ежели не выростутъ опять. Я остался теперь здѣсь одинъ безъ всякихъ канцелярскихъ служителей, одинъ только дуракъ Журавлевъ; остался-было Лома-кинъ, но и тотъ долженъ былъ въ Тулу ѣхать; всё счоты и пересчоты. Понадобилась имъ на что-то хлѣбная вѣдомость, и Ломакинъ всю ночь принужденъ былъ писать и выписывать. У новаго командира моего затѣя за затѣями: вздумалось приказать мнѣ отыскивать здѣсь въ волости каменья на точилы, и прислалъ оружейника, и мы должны были и по сему предмету хлопотать».

Въ послѣдующій день присовокупилъ я еще слѣдующее:

«Вотъ дождался я и до четверга и имѣю удовольствіе отправить къ тебѣ, Пав-лушка мой другъ, самъ мое 4-е письмо. Разныя обстоятельствы, а притомъ и то ѣздѣ моей помѣшало, что я весь вчерашній день былъ опять от лихорадки въ разслаб-леніи, — от сущей бездѣлицы, от съѣденія двухъ или трехъ моченыхъ яблокъ посѣтила она меня опять; однако, не думаю, чтобъ долго продлилась. У насъ были вчера двѣ сватьбы, женили Кириллу и Андрея портнова. Обѣдалъ Михаилъ Ники-тичъ Албычевъ съ женою, и мы съ нимъ нѣсколько разъ о тебѣ вспоминали, а барыни и старушки и въ карты ужъ загадывали. Но «говори, говори, да молви», а насъ весьма озабочиваетъ та мысль, если нѣтъ Михайлы Васильевича въ Петербургѣ, и что, пріѣхавши туда, станешь ты, какъ рак на мели, и не будешь знать, что дѣлать? Одна-ко, всю надежду нашу полагаемъ мы на Бога и просимъ Его, чтобъ помочь тебѣ въ семъ случаѣ. Возлагай и ты, мой другъ, также наивеличайшее свое на Него упованіе и чаще Его вспоминай. Если Михаилъ Васильевичъ тутъ, то кланяйся ему и домашнимъ его от всѣхъ насъ. Ну, теперь до будущей почты. Прости, мой другъ, и будь благопо-лученѣ».

А симъ окончу и я сіе мое письмо, достигшее до своихъ предѣловъ, и скажу, что я есмь вашъ, и проч.

(Февраля 4 дня 1811 года, въ Дворениновѣ).

Письмо 254

Любезный пріятель! По отправленіи моего четвертаго письма, цѣлыхъ почти три дни я не принимался за перо для писанія къ моему сыну, и на третій уже ввечеру, от досады на неприходящую почту, сѣлъ и началъ писать къ нему свое пятое письмо слѣдующаго содержанія.

№ 5.

Въ воскресенье, ввечеру, 11 ноября.

«Что за диковинка. Вотъ уже огонь подали, а почта еще не бывала! Цѣлый се-воднешній день мы ее прождали и она насъ промучила! Не знаешь, не вѣдаешь, чтобъ тому было причиною? кажется, дороги, здѣсь не очень дурны, а развѣ далѣе грязны. Я, дожидаючись ея, и не писалъ еще все къ тебѣ, Павлушка мой другъ, ибо думалъ, не будетъ ли съ нею от тебя писемъ, а къ тому-жъ и писать было не о чемъ. Съ самой среды по вчерашній день промучила меня лихорадка; а теперь опять стало становиться легче, итакъ, за болѣзнію сижу дома и въ Ламки къ ихъ празднику не поѣхалъ. Всѣ наши тамъ пируютъ, а мы только съ матушкою и Катериною дома, и къ намъ пріѣхалъ Егоръ Михайловичъ оттуда и просидѣлъ у меня до вечера. Оба сіи дня были такъ туманны, темны и скучны, что на дворъ не хотѣлось смотрѣть. Я все пи-салъ въ оные и не вставалъ почти съ мѣста. Началъ писать вторую часть своей ис-торіи. Въ Тулу не поѣхалъ я, за болѣзнію, да и спѣшить почти не для чего. Теперь нѣтъ у меня здѣсь при канцеляріи ни одного секретаря и ни одного подъячаго: всѣ въ Тулѣ; иные сдаютъ рекрутовъ, а иные работаютъ у Веницеева. Ему хотѣлось и меня запречь въ ту же работу и недѣли двѣ продержать въ Тулѣ, но я — покорно благо-дарствую! ни то онъ будетъ командиръ, ни то нѣтъ, а мнѣ мое здоровье дорого. Вчера пишетъ Варсобинъ, что въ Тулѣ есть уже молва, что директоромъ будетъ моргунъ Петръ Ивановичъ Свѣчинъ, но сіе уже всего смѣшнѣе будетъ: не стало уже людей на свѣтѣ! однако, все-де зависитъ от воли Михаила Никитича.

«Вотъ, кажется, все пересказалъ; теперь нетерпѣливо дожидаюсь еще почты. Послалъ еще разъ провѣдывать и дожидаться. Хочется вѣдать, не привезет ли она дорожнаго письмеца от тебя, весьма бы я обрадовался оному. Ежели ты въ Петер-бургѣ и писалъ уже ко мнѣ, то сколько почтарей скачутъ теперь съ твоими ко мнѣ и съ моими къ тебѣ письмами!

Въ понедѣльникъ, по-утру, 12 ноября.

«На-силу, на-силу пришла!….. Вчера не могли мы ни какъ дождаться этой до-садной почты! Но что-жъ и тутъ? Пакета моего и газетъ не привезла, но, по крайней мѣрѣ, обрадованъ я былъ твоимъ письмомъ изъ Крестцовъ. Не успѣлъ я встать и приттить въ кабинетъ, какъ Яшка и подаетъ мнѣ письмо твое. Солдатъ же и ночевалъ на почтѣ и теперь только-что принесъ. Ну, слава Богу, сказалъ я и спѣшилъ, читать оное».

Письмо сіе отправлено было сыномъ моимъ, по пріѣздѣ его, въ Крестцы 30 ок-тября, было четвертое и слѣдующаго содержанія:

«Пріѣхавъ сей часъ только сюда, предпринимаю васъ, м. г. батюшка, о томъ увѣдомить и донесть, что мы, благодаря Бога, доѣхали до сихъ мѣстъ здоровы и бла-гополучны. Я какъ скоро сюда пріѣхалъ, то освѣдомился у почтмейстера, когда отхо-дитъ почта въ нашу сторону, и узнавъ, что письма собираютъ завтра весьма тому об-радовался. А какъ, для усталости нашихъ лошадей, мы располагаемся завтра до обѣда здѣсь взять отдыхъ, то и радуюсь, что имѣть буду довольно времени написать къ вамъ письмы и поговорить съ вами заочно въ четвертый уже разъ въ дорогѣ нашей, будучи увѣренъ, что вы, батюшка, вѣрно не поскучите частыми моими о себѣ увѣдомленіями. Итакъ, о ѣздѣ своей до сего мѣста донесу вамъ слѣдующее: тотъ, день, въ который отправилъ я къ вамъ мое послѣднее письмо, пробыли мы весь въ Твери; у сестеръ обѣдало множество гостей, а иные даже ужинали. Ласками фамиліи Олсуфьевыхъ я болѣе всѣхъ обязанъ, и по зову ихъ и самъ у нихъ на часокъ былъ. По условію съ сестрами, мы сидѣли почти до двухъ часовъ по полуночи вмѣстѣ и без-престанно разговаривали о многомъ. Наконецъ, сестры хотя и нехотя, но должны были от себя отпустить. Мы сѣли прямо въ свои повозки и выѣхали потихоньку изъ Твери, но сонъ скоро насъ склонилъ, и мы съ товарищемъ своимъ проснулись, при-везенные уже за 30 верстъ от Твери въ село Мѣдное, гдѣ, покормивъ лошадей, ноче-вать поспѣли въ Торжокѣ».

За симъ, описавъ всѣ станціи, гдѣ они обѣдали и ночевали, писалъ онъ: «Итакъ, изволите видѣть, что станціи наши не всѣ были въ знаменитыхъ селеніяхъ, ѣдучи на долгихъ, нельзя располагаться, куда хочешь поспѣть: иногда не доѣдешь, а иногда переѣдешь. Вотъ уже 16 день, какъ мы изъ двора; послѣ завтрева, Богъ дастъ, пріѣдемъ въ Новгородъ, а оттуда, можетъ быть, дня черезъ три и въ Петербургъ. Крестцы нашли мы, противъ чаянія своего, городомъ, очень изрядно выстроеннымъ; квартеруемъ мы хотя у мѣщанина, но квартера наша-хотябъ у лучшаго въ нашей сто-ронѣ купца: какой большой домъ, сколько разныхъ покоевъ и какой прекрасный дворъ, от нашихъ степныхъ дворовъ столь различный, какъ небо от земли! Въ здѣшнихъ мѣстахъ на дворахъ хоть танцуй себѣ во время самаго ненастья: столь хо-рошо вымощены и плотно скрыты! Валдаи мнѣ показались весьма безпорядочнымъ городомъ, и строится очень туго. Прочіе два города — Вышній — Волочек мы проѣхали ночью, а въ Торжокъ также и пріѣхали и поѣхали ночью, слѣдственно я не имѣлъ чести ихъ разсмотрѣть хорошенько….. Теперь время спать, мы съ дороги очень устали и рады, что добились покойнаго ночлега. Желаю вамъ также покойной ночи, а мнѣ позвольте отложить до завтрева окончаніе сего письма и описаніе наше-го путешествія.

«Вставши только сію минуту, бодрственнѣе могу описывать вамъ, м. г. батюш-ка, о своемъ путешествіи. Итакъ, скажу, что по сей дорогѣ много представляется гла-замъ новаго и достойнаго разсмотрѣнія.

Въ Валдайскихъ горахъ въ особливости находится столько прекрасныхъ мѣстоположеній, что можно бы ими любоваться до безконечности, ежелибъ весьма безпокойный переѣздъ по онымъ не заставлялъ забывать сіи красоты, а только бра-нить такое кривое и неровное положеніе мѣста, а особливо, какъ намъ довелось ѣхать по сему мѣсту всё грязью; а къ тому-жъ мѣстами глубокіе пески, а въ другихъ не очень исправныя мостовыя-намъ ужасно-как иадоѣдали. Они заставливали насъ ѣхать шагомъ, а сіе не очень весело, для того, что переѣзды не такъ велики, a трясе-нье — все-таки трясеньемъ. Слава Богу, что погода намъ отмѣнно благопріятствуетъ, и хотя не давно сдѣлавшееся ненастье и сильный дождь испужал-было, но сіе не долго продолжалось, и мы грязью не ѣхали болѣе двухъ дней. Здѣсь-же не только нѣтъ грязи, но еще и очень сухо, а вчера была прекрасная во весь день погода, такъ что мы могли съ товарищемъ моимъ на послѣдней отсюда станціи пойтить прогу-ляться, а дорогою сидѣть внѣ кибитки и свободнѣе увеселяться прекрасными поло-женіями мѣстъ.

«Пользуясь теперь свободнымъ временемъ для писанія къ вамъ, опишу вамъ подробнѣе образъ нашего путешествія. Хотя мы долго уже ѣдемъ и сія долгота до-вольно намъ приноситъ скуки, но дорога кажется намъ какъ-то коротка, потому что мы не болѣе ее видимъ въ день, какъ одну упряжку, т. е. послѣобѣденную, а утрен-нюю почти всю спимъ, привыкнувъ уже къ тому, не смотря на все трясеніе кибитки. Выѣзжаемъ мы съ квартеръ очень рано; становимся кормить лошадей часу въ 8 или 9 и стоимъ часу до 1 или втораго; въ сіе время напиваемся мы до-сыта чаю; имъ однимъ почти мы и дышемъ, потомъ приносятъ мой пульпетъ, и я записываю въ своемъ ка-лендарѣ все нужное и замѣченное. Тамъ мы обѣдаемъ: обѣды наши состоятъ не изъ пышныхъ яствъ и соусовъ, а мы довольны бываемъ и малымъ; въ дорогѣ какъ-то очень мало ѣстся, однако, я всегда сытъ. Чай замѣняетъ у насъ иногда за столомъ го-рячее, а прочія блюда состоятъ въ соленомъ маслѣ, не много нарѣзанныхъ колбасовъ и кускѣ разогрѣтой жареной говядины. Признаться, что единообразное, ежедневное повтореніе сихъ кушаньевъ уже очень прискучило. Хозяйскія щи очень плохи и намъ не по вкусу, хотя мы и пробуемъ сдобривать ихъ иногда нашими приправами. Ва-силій, однако, старается насъ кормить и все потчуетъ. На сихъ дняхъ, какъ купили мы на дорогу часть новой говядины, то онъ, отдѣливъ от ней нѣсколько, сдѣлалъ намъ такой прекрасный супъ съ крупами, что мы, какъ люди дорожные, давно уже такого не ѣдали. Пообѣдавъ, продолжаемъ мы свое путешествіе. Упряжки наши состоятъ обыкновенно верстъ изъ 30, а иногда и болѣе. Съ наступающимъ вечеромъ стано-вимся мы опять на квартеры; тутъ не всегда уже пьемъ мы чай; а смотря по погодѣ и времени. Ужинъ у насъ всегда очень легкій и состоитъ въ мясной окрошкѣ съ квасомъ да кускѣ разогрѣтаго мяса, послѣ чего отходимъ мы ко сну. Но куда-же? Изволите ли знать? Не иначе какъ въ кибитку. Жаръ въ избахъ, иногда крикъ ребятъ и раннее вставанье насъ заставили принять сіе средство, которымъ мы очень довольны. Спать намъ тутъ очень спокойно. Мы раздѣваемся нѣсколько, насъ закрываютъ кожею, и мы спимъ столь крѣпко, что не слышимъ, какъ насъ со двора свезутъ и просыпаемся уже дорогою. Для сей причины извощики наши встаютъ иногда уже съ полуночи, и мы, ѣдучи потихоньку, переѣзжаемъ до-свѣту уже добрую упряжку. Въ свое время становимся опять на квартеру и повторяемъ ежедневно тоже. Дорогою же, то есть послѣ обѣда, съ товарищемъ своимъ мнѣ не скучно. Какъ книги от трясенія кибитки читать ни какъ не можно, то занимаемся мы безпрестанно различными разговорами: говоримъ по-французски, поемъ от скуки иногда пѣсни и жустаримъ все по-немногу, накладенныя по сторонамъ насъ въ мѣшечкахъ, разные припасцы, какъ-то: яблоки, орѣшки, крендели съ товарищи и прочее.

«Мы часто очень разговариваемъ объ васъ и вспоминаемъ то-и-дѣло говоря: что-то наши теперь въ Богородицкѣ? можетъ быть, они объ насъ также теперь вспо-минаютъ. Мы сообщаемъ другъ другу о томъ свои мысли, равно и о будущей своей жизни въ Петербургѣ. Въ случаѣ скучныхъ и печальныхъ мыслей не рѣдко случается, что утѣшаетъ либо онъ меня, либо я его. Смѣшной также у насъ съ нимъ контрастъ и въ томъ, что когда случается мнѣ спать очень спокойно, то не спитъ онъ, а когда онъ очень покойно спитъ, то не спится мнѣ. Трясеніе большое кибитки можетъ меня скорѣе разбудить и прогнать от меня сонъ, а его скорѣе сіе засыпитъ и заставитъ спать крѣпче.

«Вотъ, батюшка, о какихъ даже мелочахъ я къ вамъ пишу и о какихъ пустяках описываю. Я надѣюсь, что вы меня въ томъ извините и простить изволите. Свобод-ное время велитъ мнѣ собою воспользоваться, а заочные разговоры съ вами прино-сятъ мнѣ нѣкоторую отраду. Въ Петербургѣ можетъ быть не всегда удастся такъ мно-го къ вамъ писать, хотя я и буду о томъ стараться. Я льщу себя надеждою, что, по пріѣздѣ въ Петербурѣ, на первой почтѣ буду имѣть удовольствіе читать от васъ письмы и увѣдомленія, что вы находитесь всѣ въ добромъ здоровьѣ и благополучны, чего я от всей искренности моего сердца усердно слышать от васъ желаю, а между тѣмъ кончу мое письмо подтвержденіемъ, что я во всю жизнь мою пребуду съ глубо-чайшимъ моимъ высокопочитаніемъ вашъ, и прочее».

Прочитавъ сіе письмо, продолжалъ я прежде начатое свое и писалъ слѣдую-щее:

«Весьма и весьма доволенъ я тобою, мой другъ, что ты не пропустилъ отписать къ намъ письма изъ Крестцовъ. Оно служило намъ не малымъ утѣшеніемъ. По край-ней мѣрѣ, узнали мы, что ты до Крестцовъ доѣхалъ благополучно и много тому по-радовались. Описаніемъ путешествія твоего я доволенъ и нахожу въ письмахъ твоихъ слогъ час-от-часу лучшій и пріятнѣйшій. Вот-что дѣлаетъ практика и многое упраж-неніе! Теперь повезли твое письмо въ Ламки, ибо мать еще тамъ, и хотѣли домой пріѣхать сего дня съ Лизкою. У насъ въ самое сіе утро кажется сдѣлалось начало зи-мы: туманы миновались, сдѣлался въ 6 градусовъ морозъ, прояснилось и выпалъ снѣжокъ, забѣлившій только землю, а у васъ, надѣюсь, давно уже зима. Но Богу извѣстно не сойдетъ ли еще?

«Какъ сіе письмо къ тебѣ дойдетъ, то будетъ уже недѣли двѣ и слишкомъ, какъ находишься ты въ Петербургѣ. О, Павлушка! какъ-то ты въ семъ славномъ городѣ поживаешь, и что-то съ тобою, мой другъ, тамъ происходитъ? Ты въ Настасьиномъ письмѣ пишешь, что однажды, сидя на бугоркѣ подъ елками, думалъ, что полетѣлъ бы къ намъ въ нашу сторону, а я полетѣлъ бы теперь къ тебѣ, посмотрѣлъ бы на тебя, на всѣ твои дѣла и на все происходящее съ тобою.

«Безсомнѣнно, ты кой-съ-кѣмъ теперь уже познакомился и жить тамъ попри-вык уже сколько-нибудь. Желалъ бы я, мой другъ, чтобъ ты, въ разсужденіи не ко-ротко извѣстныхъ людей, имѣлъ всегда осторожность и всегда-бъ то помнилъ, что нынѣ наполненъ свѣтъ множествомъ такихъ людей, коихъ наружности ни какъ не можно вѣрить, и что, положась на оную, тотчасъ обмануться можно. А особливо об-ходись осторожно съ молодыми людьми. Изъ нихъ постоянныхъ и добродѣтельныхъ нынѣ со свѣчкою посреди бѣла дня искать надобно. Берегись, чтобъ они не завели тебя въ какія сѣти и не запутали во что-нибудь худое. Въ особливости береги какъ-можно деньги и не теряй ихъ по-пустому. Я потребую от тебя въ нихъ отчоту, и тебѣ стыдно будетъ, ежели ненужными издержками ты меня огорчишь и уменьшишь ту радость, которую имѣть я буду при твоемъ возвращеніи. Тебѣ надобно уже учиться хозяйничать и помнить, что и весь нашъ достатокъ не великъ. Тебѣ-жъ самому сбе-реженное послѣ сгодится, а какъ не достанетъ на надобное, то гдѣ ты тогда изво-лишь взять?

«Неизвѣстность о Михайлѣ Васильевичѣ насъ пуще всего тревожитъ, и мы бу-дущей почты съ величайшею нетерпѣливостью будемъ дожидаться, надѣясь, что по-лучимъ съ оною от тебя письмы изъ Петербурга, и что оныя рѣшатъ, по крайней мѣрѣ, въ семъ пунктѣ наше сомнѣніе. О, какъ бы желали мы, чтобъ ты нашелъ его въ Петербургѣ. Ежели онъ тутъ, то скажи ему от меня, что я приношу уже ему тысячу благодареній за всѣ его къ тебѣ ласки, о которыхъ я не сомнѣваюсь, что онъ тебѣ оказываетъ, и желаю ему всѣхъ на свѣтѣ благъ, а не пишу къ нему за тѣмъ, что нахо-жусь еще въ неизвѣстности.

«Безсомнѣнно получилъ ты теперь и первыя мои къ тебѣ письма. Я исполняю вѣрно мое обѣщаніе и пишу къ тебѣ со всякою почтою всё-на-всё что съ нами проис-ходитъ. Не сомнѣваюсь также, что и письма, бывшія съ тобою, ты уже кой-къ-кому разнесъ и можешь насъ теперь о дѣйствіи ихъ увѣдомить. О, какъ интересны для насъ будутъ съ сего времени твои письмы! Я бы желалъ, чтобъ ты описывалъ намъ всё-и-всё и увѣдомлялъ насъ о всѣхъ происшествіяхъ обстоятельно. Каждое твое слово будетъ для меня любопытно и пріятно. Чтобъ успѣвать тебѣ болѣе написать, то пиши, когда досужно заблаговременно и сколько когда написать удастся, такъ какъ то дѣлаю я. Чрезъ что и наберется много, а чѣмъ больше будешь писать, тѣмъ для насъ пріятнѣе, а тебѣ полезнѣе будетъ, ибо тѣмъ болѣе пріучишься къ слогу пи-семъ.

«Въ праздное время ищи пребываніе свое сдѣлать себѣ колико можно полез-нѣйшимъ, стараясь видѣть все зрѣнія и примѣчанія достойное. Поищи случая побы-вать на фарфоровой, на хрустальной и на шпалерной фабрикѣ, также въ Академіи Наук и Художествъ, въ Адмиралитетствѣ, въ Невскомъ монастырѣ и въ другихъ тому подобныхъ знаменитыхъ мѣстахъ, и замѣчай все, чтобъ было тебѣ, по пріѣздѣ къ намъ, о чемъ разсказать и тѣмъ доказать, что ты не по-пустому былъ въ Петербургѣ.

«Ежели нечего тебѣ читать, то отыщи книжныя лавки, а особливо Миллерову, яко наиглавнѣйшую. Набери поболѣе вездѣ каталоговъ и не найдешь ли какой хоро-шей біографической книги. Пожалуй себѣ хоть купи оную и читай. Еще не отыщешь ли въ академической лавкѣ «Петербургскихъ прошпектовѣ», и когда деньги будутъ въ остаткахъ, то купи и привези съ собою. Я давно ихъ добиваюсь. Ежели попадутся эс-тампы съ портретами какихъ-нибудь знаменитыхъ людей, напримѣръ, у Ниренбер-цевъ, и не очень дорогіе, то и оные купить можешь. Все сіе составитъ для меня наилучшій гостинецъ, но на все сіе не спѣши терять деньги. Вотъ — чѣм-и-чѣмъ наполняю я къ тебѣ уже письмо, когда о иномъ писать нечего, но теперь покуда пол-но…..»

Чрезъ день послѣ того, ввечеру 14-го ноября, дополнилъ и окончилъ я письмо слѣдующимъ:

«Какъ завтра у насъ почта, то надобно мнѣ исписать чѣмъ-нибудь и досталь-ное порожнее мѣсто на бумагѣ и что-нибудь еще съ тобою, Павлушка мой другъ, по-говорить. Скажу тебѣ, что всѣ сіи три дни провелъ я благополучно и мнѣ опять по-легчѣло. Мать твоя съ Елизаветою дѣйствительно въ понедѣльникъ, и очень еще ра-но, изъ Ламокъ пріѣхали и застали у насъ князя, разсказывающаго о своемъ несгодьѣ. Въ воскресенье хотѣлось Петру Гарасимовичу, чтобъ и онъ у него былъ. Итакъ, посылали звать, но онъ отказался, но послѣ передумалъ и, согласясь съ нашимъ виннымъ приставомъ, поскакалъ туда съ нимъ на его лошадяхъ и дрожкахъ. Ламковскіе ему рады, угощаютъ; онъ препровождаетъ тамъ весь день и ужинаетъ. Унимаютъ его ночевать, но онъ не остается, но въ полночь отъѣзжаетъ домой, гово-ритъ: «свѣтло-де и мѣсяцъ, долго-ль доѣхать». Говорятъ ему: «поздно, право позд-но!» Но, нѣтъ, ничего. Хорошо, поѣхали, ѣдутъ себѣ и ѣдутъ хорошохонько. Но не успѣли проѣхать Княжій Колодезь, какъ хряпъ! и оси подъ дрожками какъ не бывало! Вотъ тебѣ на! закричали они оба. Эдакая бѣда!… Что дѣлать? Думать да гадать, а ѣхать далѣе никакъ нельзя и дѣлать нечего. Чтобъ воротиться назадъ въ деревню и взять у мужика телѣгу-того имъ и на умъ не приходитъ. А они думали, думали, но другого не придумали, какъ, сѣсть обоимъ на лошадей верхами и ѣхать домой, а дрожки съ солдатомъ кинуть. И тутъ-то была сущая между ими комедія: лошаденки скверныя, сѣделъ не бывало; ѣхать принуждены на голыхъ спинахъ; хомуты мѣша-ютъ; морозъ превеликій; свѣтло, но не очень! Маленькій снѣжокъ затрусилъ ямки и обманывалъ только зрѣніе: кажется, все гладко, анъ нѣтъ! Лошади то-и-дѣло оступа-ются, скользятъ, и ихъ то въ ту, то въ другую сторону покачиваетъ. То одинъ закри-читъ «ухъ!., упалъ бы, братъ, совсѣмѣ»; то другой подтверждаетъ тожъ и бранитъ и лошадь, и переломившуюся ось. Г. Крупенинъ — худой ѣздокъ: жмется все съ боку къ князю. Дорога идетъ подлѣ самаго вала и рва; въ потемкахъ лошадь его вскорапкыва-ется на валъ, оступается въ ровъ и его едва съ себя не скидываетъ. Онъ хватается за князя, и его тощитъ за собою! «Что ты, братецъ, въ умѣ-ли? самъ падаешь, да и меня стащил-было; я — то что? да можно ли тебѣ подалѣе от меня ѣхать?» — «Радъ бы, ваше сіятельство, да лошадь что-то нейдетъ, не сладишь съ проклятою!» — «Э! ко-нечно, супонью затянулась». — «И быть знать такъ; но какъ же быть?» — «Слѣзать видно тебѣ долой и разсупонивать». — «Но взлѣзать-то, ваше сіятельство, какъ опять? насъ вѣдь сажали». — «Экой ты! да развѣ бугорковъ мало?» Милый нашъ при-ставъ и стал-было уже пріискивать бугорок, но князь, захохотавъ, его уже остано-вилъ: «какъ ты, братецъ такой, говоритъ ему; какъ ты не разсудишь? какой супони мѣшать лошади верховой?» И такъ далѣе. Симъ образомъ путешествуя, на-силу, на-силу доѣхали они домой.

«Болѣ сего писать негдѣ: бумага вся. Итакъ, прости, Павлушка, и будь благо-полученѣ».

Чрезъ четыре дни послѣ отправленія сего письма, писалъ я опять къ нему от 19-го ноября слѣдующее:

№ 6.

«Нѣтъ! Вчерашняя почта насъ обманула. Съ коликою нетерпѣливостію мы оной дожидались, съ толикимъ прискорбіемъ принуждены были видѣть, что принес-ли къ намъ одни только большіе пакеты, а маленькаго письмеца-тю-ти! Мнѣ случи-лось тогда быть вмѣстѣ съ Петромъ Гарасимовичемъ въ моемъ кабинетѣ. Мы вспры-гались-было от радости, увидѣвъ идущаго солдата съ почты, котораго мы болѣе часа дожидались съ крайнимъ нетерпѣніемъ. Я бросилъ все, что ни дѣлалъ, а Петръ вы-скочилъ даже на крыльцо ему на встрѣчу. Но вдругъ оба мы осѣлись и сдѣлались какъ въ воду опущенными, когда маленькаго письма нѣтъ и не бывало. Къ вящей до-садѣ, и газеты не полны. Въ одномъ пакетѣ всѣ, а въ другомъ однѣ только русскія га-зеты, а нѣмецкихъ нѣтъ. Всѣ присланные листы «Магазина» перешарили разъ пять, — нѣтъ! «Что за диковинка, говорю; конечно, не пришла почта иностранная». А о тебѣ, Павлушка, думаемъ мы, что ты, конечно, въ Петербургъ въ воскресенье не пріѣхалъ, такъ какъ мы за вѣрное считали, а знать какая-нибудь сдѣлалась тебѣ въ дорогѣ остановка; или и пріѣхалъ въ воскресенье, но такъ поздно, что тебѣ никакъ не можно было успѣть написать и послать писемъ къ намъ съ понедѣльничною почтою, и ты отложилъ можетъ быть писать до четверговой. Худшаго, по крайней мѣрѣ, мы ничего не думаемъ. Итакъ, знать подождать еще недѣльку. Но въ сей разъ и такъ, и сякъ думаемъ, и полагаемъ на-двое. Но, ну! если и съ будущею почтою писемъ от те-бя не будетъ? Мы вѣдь уже и очень перетревожимся. И тогда шутка будетъ рядъ дѣлу! тогда не будемъ знать, что о тебѣ и думать. Какъ бы тебѣ было недосужно, въ какихъ бы ты обстоятельствахъ ни былъ, но все писать бы тебѣ успѣть было можно. А дорога сколь ни дурна, но почтѣ и письму приттить все будетъ можно.

«Но теперь надобно тебѣ разсказать о здѣшнихъ происшествіяхъ. У насъ въ сіи три дни произошло много кой-чего такова, о чемъ тебя увѣдомить можно. Что ка-сается до насъ, то мы, слава Богу, всѣ здоровы и благополучны и теперь всею семьею вмѣстѣ. Третьево дни ввечеру пріѣхала къ намъ Елизавета съ мужемъ: они пробыли у насъ весь вчерашній день и домой ѣдутъ сегодня съ свѣтомъ вдругъ. Итакъ, о себѣ мнѣ разсказывать нечего. Но, кромѣ сего, случилось нѣчто, чего ты себѣ никакъ во-образить и догадаться не можешь. Умеръ одинъ человѣкъ, котораго ты никакъ не угадаешь, хотя онъ весьма и весьма тебѣ знакомъ и о которомъ ты столько же поту-жишь, какъ тужили мы. Смерть похитила его въ наицвѣтущемъ его возрастѣ и лѣтахъ, и никто изъ смертныхъ не ожидалъ, чтобъ онъ могъ умереть такъ скоро. Нѣтъ нико-го, кто бъ объ немъ не тужилъ и не жалѣлъ, ибо онъ того былъ и достоинъ. Изо всей канцеляріи былъ онъ у меня лучшенькой, и ты удивишься, когда скажу, что это никто иной былъ, какъ нашъ Дмитрій Товаловъ. «Ахти! скажешь ты, не вправду ли?» Такъ-то закричалъ я, когда Платоновичъ пришелъ и сказывалъ мнѣ, что его уже нѣтъ на свѣтѣ. Веницеевы, Варсобины, Щедиловы уморили малаго ни за полушку! Первый невиннымъ образомъ подалъ къ тому первѣйшій поводъ, посылая его изъ Тулы сюда въ Богородицкъ на короткое время и за самыми пустяками; въ сихъ переѣздахъ онъ простудился; возвращаясь въ Тулу, говоритъ: «что-то мнѣ не по себѣ». Декоктъ бы нашъ тотчасъ ему помогъ, но ихъ догадало присовѣтовать ему кинуть кровь. Видано ли когда, чтобъ въ простудѣ кровь кидать!? Но и тутъ надобно сплестись несчаст-нымъ уже обстоятельствамъ: совѣтуютъ ему и уговариваютъ, чтобъ штабъ-лѣкарю кинуть. «И, нѣтъ! говоритъ онъ; у меня есть знакомый цирюльникѣ». Первый вѣрно бы ему не кинулъ. Сею кровью они и испортили все дѣло. Простуда осѣла внутрь, привалила къ горлу и, произведя жесточайшую жабу, въ одни сутки его задушила. Лѣчили и лѣкари, штабъ-лѣкари, но уже было поздно; къ тому-жъ, у нихъ от жабы нѣтъ и лѣкарствъ хорошихъ; наши травы от горла помогли-бъ лучше всѣхъ лѣкарствъ ихъ. Но какъ бы то ни было, но Митьки нѣтъ и какъ не бывало! Ужасть, какъ жаль! Третьяго дня здѣсь его погребали и была превеликая жалость!

«Вотъ тебѣ первое происшествіе, а теперь разскажу другое и не столь печаль-ное. Вчера была у насъ маленькая пирушка. Кромѣ своей семьи, обѣдали у насъ еще Н. С. Арсеньевъ, Пургасовъ и попы. Во время стола играла наша духовая музыка, вы-учившая еще штучки двѣ-три новыхъ довольно изрядныхъ. Причиною праздника се-го были крестины. Елизавета съ Пургасовымъ крестили одну маленькую дѣвчоночку, родившуюся на сихъ дняхъ на свѣтъ, и эта дѣвчоночка ни кто иной была, какъ внучка Трифонова, а Васильева дочь. Скажи ему, Павлушка, что жена его родила и что зо-вутъ ея Екатериною.

«Вотъ тебѣ и другое, а теперь, в-третьихъ, надобно тебѣ сказать, что слухъ о П. Н. Свѣчинѣ, къ безмѣрному удивленію всѣхъ, подверждается. Уже извѣстно, что от намѣстника дѣйствительно онъ представленъ въ директоры, и намѣстникъ самъ къ нему о томъ пишетъ. Чудное, по истинѣ, дѣло! Но какъ подумаю съ другой стороны, то какому-то олушку и быть теперь директоромъ: разумный человѣкъ и руками, и но-гами отпятится от сей должности. Итакъ, ежели онъ будетъ, то Веиицееву можетъ быть и дѣйствительно не достанется нами помудровать. Уже и нынѣ сталъ онъ по-смирнѣе, однако, замучилъ всѣхъ моихъ канцелярскихъ, и теперь еще всѣ до единаго живутъ въ Тулѣ, и болѣе за пустяками, нежели за дѣломъ. Я самъ жду всякій часъ пи-семъ от Щедилова, который хотѣлъ меня увѣдомить, когда мнѣ пріѣхать, чтобъ не жить по-пустому. Нынѣ начинаютъ ждать скоро намѣстника, ибо слухъ есть, что Бендеры уже взяты.

«Наконецъ, надобно тебѣ сказать и четвертое и нѣчто о себѣ. Ахъ, Павлушка, волосковъ моихъ какъ не бывало, всѣ почти от болѣзни вылѣзли, да что-то и не рос-тутъ болѣе; приходитъ по неволѣ носить парикъ; не знаю, гдѣ и достать. Приходится нарочнаго въ Москву посылать1); ты и не узнаешь, пріѣхавши меня въ немъ; но я радъ уже тому, что болѣзнь моя нѣсколько проходитъ, хоть не смѣю еще сказать, что ми-новала. Тульская ѣзда меня много заботитъ.

«Впрочемъ, скажу тебѣ еще о себѣ, что я въ обѣ прошедшія недѣли упражнял-ся наиболѣе все въ писаніи; но въ какомъ? Въ описаніи моей жизни. Вчера по-утру имѣлъ я удовольствіе окончить вторую часть и съ нею всю исторію моего мало-лѣтства. Въ двѣ недѣли далъ я ей все ея существованіе. Не знаю, каковъ тебѣ сей мой трудъ покажется. А Настасья говоритъ, что книги сіи очень любопытны. Матушка и она читаютъ ихъ прилежно, и я долженъ былъ только успѣвать и подпекать имъ власно какъ блинки. А что буду на сей недѣли дѣлать, того ни я и ни кто не знаетъ въ цѣломъ свѣтѣ.

«Ну, что-жъ бы тебѣ еще сказать? Куда какъ жаль, что нѣтъ от тебя писемъ, и мы ничего о тебѣ не знаемъ. Ежели-бъ были, то поговорилъ бы съ тобою, что-нибудь о Петербургѣ, а то ничего не знаемъ, а здѣшнее я тебѣ все уже пересказалъ. У насъ въ сіи дни напало довольно снѣга и путь санной сдѣлался изрядный….. Но вотъ уже разсвѣтаетъ и наши встали и собираются ѣхать. На время перестану….. Въ сію минуту проводилъ я своихъ Ламковскихъ. Петръ Гарасимовичъ жалуется что-то на бокъ; ѣздилъ недавно въ Тулу: ни то отколотило ему бокъ, ни то простудился; уже три дня говоритъ, что бокъ болитъ; лѣкарь далъ ему уже лѣкарство. Теперь нечаянно нашелъ я между листами «Магазина» запрятанныя и гамбурскія газеты, и стану ихъ читать.

Въ тотъ же день, ввечеру.

«Ну, Павлушка! И то-то, что я вздумалъ давича по-утру къ тебѣ писать, а то быть бы тебѣ нынѣшнюю почту безъ письма от насъ, или получить на самое корот-кое. Не успѣлъ я давича начать читать пропадавшихъ газетъ, какъ бряк письмо изъ Тулы и пишетъ Щедиловъ, чтобъ я пріѣзжалъ, а то-де уже Семенъ Никифоровичъ заждался. Итакъ, я туда завтра до-свѣта хочу ѣхать, и писать бы къ тебѣ было неко-гда. А теперь оставилъ уже Настасьѣ отправить почту, а самъ, за сборами не имѣя времени, скажу только то, что желаю тебѣ, мой другъ, всякаго благополучія, и чтобъ ты былъ здоровъ и имѣлъ успѣхъ въ своемъ дѣлѣ и не пропустилъ бы пуще всего ни одной недѣли, чтобъ къ намъ не писать. Ежели много не досужно, то хоть нѣсколько строкъ, чтобъ мы знали, что ты живъ и здоровъ. Прости, Павлунушка, цѣлую тебя заочно».

Сіе письмо было и отправлено, а вскорѣ поѣхалъ и самъ я въ Тулу. А что тамъ со мною происходило, о томъ узнаете изъ послѣдующаго за симъ 7-го письма моего къ сыну, писаннаго по возвращеніи моемъ въ Богородицкъ. А между тѣмъ дозвольте мнѣ сіе мое письмо къ вамъ на семъ мѣстѣ прервать и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Февраля 6-го дня 1811 года, въ Дворениновѣ).

дѣдиловъ.

Письмо 255

Любезный пріятель! Помянутое седьмое письмо къ моему сыну началъ я пи-сать, по возвращеніи своемъ изъ Тулы въ Богородицкъ, ноября 24-го дня ввечеру, и оно было слѣдующаго содержанія:

«Ахъ, Павлушка! Обстоятельство, что не было и съ другою московскою поч-тою от тебя писемъ меня поразило. Пріѣхавши въ Тулу въ среду къ ночи, на утріе по-сылалъ я Фильку на почтовый дворъ, чтобъ взять свои письма. Я надѣялся без-сомнѣнно, что принесетъ онъ ко мнѣ от тебя письмецо и потому дожидался его съ нетерпѣливостью. Но какъ увидѣлъ только пакетъ съ газетами и услышалъ, что дру-гихъ писемъ ни какихъ нѣтъ, то затрепетало мое сердце и власно какъ на вершок опустилось ниже. Сомнѣніе о тебѣ овладѣло всѣми моими мыслями, и я не инако уже считалъ, ты либо занемогъ, либо дорогою что-нибудь съ тобою сдѣлалось, или уже тебя нѣтъ на свѣтѣ. И ты можешь самъ себѣ вообразить, какова пріятна для меня долженствовала быть мысль таковая! Словомъ, руки мои опустились, и я, погрузив-шись въ уныніе, не зналъ что о тебѣ думать и пригадать. Истинно не помню, что ко-гда-нибудь читалъ я газеты съ столъ малымъ любопытствомъ и вниманіемъ, какъ въ сіе время. Мысли лѣзли совсѣмъ не тѣ въ голову и производили то, что я не ра-зумѣлъ самъ что читалъ. И я не знаю, долго-ль бы продлилось таковое мое разстро-енное душевное состояніе, еслибъ хозяинъ мой, Пастуховъ, услышавъ о моемъ горѣ, меня не ободрилъ тѣмъ, что сею почтою не къ одному ко мнѣ, но и ко всѣмъ Туль-скимъ нѣтъ петербургскихъ писемъ, и что по многимъ такимъ его знакомымъ нѣтъ ихъ, которые еженедѣльно получали. Итатъ, не иное что оставалось заключать, что Петербургская почта, за распутицею, не пришла въ Москву къ тому времени, какъ надобно отходить сюда Московской. Сіе мнѣніе ободрило меня нѣсколько и возоб-новило вновь надежду, что съ будущею почтою авось-либо от тебя будутъ письма. Но что-то скажетъ завтрешнее утро: завтра ей надобно притти сюда. Бѣды! ежели и съ сею почтою от тебя ничего не будетъ: уже не буду истинно знать, что о тебѣ по-думать, а и мать и всѣхъ прочихъ чѣмъ будетъ утѣшать — не понимаю.

«Въ Тулу съѣздилъ я благополучно, ибо лихорадка моя, кажется, уже поотста-ла, и я начинаю оправляться; однако, все еще ѣмъ скоромное и наблюдаю діэту. Во-лосковъ моихъ осталось развѣ десятая доля, однако, пробиваюсь все еще безъ пари-ка; можетъ быть, и не будетъ въ немъ нужды. Въ Тулу г. Веницеевъ звалъ и добивался меня за самою бездѣлицею, — взять только для храненія сюда планы и именные ука-зы и росписаться въ нихъ. Изъ доброй воли ни для чего-бы не поѣхалъ; дороги ниче-го нѣтъ, а голая земля: бывшая на сихъ дняхъ страшная мятель снесла весь снѣгъ съ полей и съ дорогъ въ лѣса и въ вершины: колоть такая, что ужасть, а морозъ со встрѣччнымъ вѣтромъ столь презѣльной, что я и въ возочкѣ своемъ не могъ найтить мѣста, и въ самой муфтѣ мерзли у меня руки, а люди разъ по пяти оттирали у себя рыло! Одно только утѣшеніе имѣлъ я то, что нѣсколько часовъ любовался разно-цвѣтными огненными столпами, бывшими по обѣимъ сторонамъ солнца и такими, какихъ я от роду моего не видывалъ. Можно по справедливости сказать, что зрѣли-ще было пышное и великолѣпное, и я тужилъ, что не было со мною моего любезнаго Павлунушки; повеселился бы онъ вмѣстѣ со мною онымъ. Въ Тулѣ на другой день-такой же жестокій морозъ! По счастію, поспѣла наша карета, и я могъ въ ней къ Ве-ницееву съѣздить. Веницеевъ мой-ни лой, ни масло: заочно-Господи помилуй! а въ глаза-въ душу вьется. Отѣ него спѣшу на квартеру обѣдать и посылать па почту. А какъ она меня смутила, то никуда далѣе не поѣхалъ, а просидѣлъ уже дома, и весь вечеръ проговорилъ съ г. Сокольниковымъ о разныхъ матеріяхъ и пріятно прово-дилъ время.

«Потужи, Павлушка, о нашемъ Петрѣ Алексѣевичѣ Верещагинѣ, или посмѣйся. Недавно четыре тысячъ пробухалъ, а наканунѣ моего пріѣзда при Сокольниковѣ цѣлыхъ девять тысячъ съ рукъ еще спустилъ. Но кому, же? Аѳанасію Ивановичу Зо-лотухину и вѣрными деньгами. Вотъ до чего доводитъ игра, — ищущихъ нажиться от картъ проклятыхъ! Умница ты, Павлушка, что ты сей игрѣ не учился! Не учись и впредь сей проклятой, но оставляй другимъ забавляться ею…..»

Въ воскресенье по-утру еще до-свѣта, ноября 25 дня, продолжалъ я писать слѣдующее:

«Ну, вотъ и воскресенье! Что-то скажетъ севоднешній день, и радоватьея ли я буду, или печалиться въ оной? Сомнѣніе о тебѣ такъ велико, что мнѣ даже хочется и не хочется посылать на почту изъ опасенія, чтобъ солдатъ не пришолъ съ пустыми руками и не поразилъ меня печалью. Никогда еще того не бывало со мною. Вотъ какъ мнѣ ты милъ и какъ много тебя люблю, мошенник!…

«Но какъ теперь еще не разсвѣло и посылать на почту рано, то разскажу тебѣ достальное о своемъ тульскомъ вояжѣ. Вчера помѣшалъ мнѣ далѣе писать Иванъ Тимоѳеевичъ Алабинъ; онъ просидѣлъ у меня долго и выпросилъ прочесть всѣ твои письма, которыхъ онъ еще не видалъ, и читалъ съ великимъ удовольствіемъ. Скажу тебѣ объ немъ, что онъ сдѣлался нынѣ хлѣбнымъ торгашемъ: скупаетъ хлѣбъ и ста-витъ къ Власову ва винокурню изъ барыша, что для него весьма и не дурно: нѣсколь-ко десятковъ перевалится, такъ и слава Богу! Это лучше нежели играть и мотать.

«Въ Тулѣ пробылъ я не долго и, за стужею, нигдѣ не былъ и никого не видалъ. Въ пятницу по-утру ѣздилъ я опять къ Веницееву; и какъ онъ меня отпустилъ, то-давай Богъ ноги домой въ Богородицкъ! И я успѣлъ еще въ тотъ же день доѣхать но-чевать до Дѣдилова. Ахъ, Павлушка! во время сего обратнаго путешествія, я тебя опять напоминалъ и нѣсколько разъ утиралъ слезы, катящіяся изъ глазъ. Слова: «гдѣ-то теперь, мой Павлушка голубчикъ? что-то съ нимъ теперь, бѣдняжкою, происхо-дитъ? не лежит ли гдѣ-нибудь болѣнъ?» и такъ далѣе-извлекали изъ очей моихъ оныя, а натура подала къ тому поводъ. Она равно какъ въ замѣнъ претерпѣваемой мною стужи нарочно произвела тогда на небѣ такое великолѣпное вечернее зрѣли-ще и такое величественное и преузорочное захожденіе солнца, какова я от роду мое-го не видывалъ и на которое болѣе часа смотрѣлъ и не могъ никакъ налюбоваться довольно. Словомъ, великолѣпіе и красота зрѣлища сего были неописанныя! А самое сіе и привело мнѣ тебя на память. Эхъ! нѣтъ по сю пору моего Павлушки, говорилъ я: въ прахъ бы онъ задивился красотамъ и великолѣпію сему! Но, увы, продолжалъ я: гдѣ-то еще онъ? и что-то съ нимъ происходитъ? и такъ далѣе…

«Въ сихъ отчасти смутныхъ и печальныхъ, отчасти увеселительныхъ помыш-леніяхъ препроводилъ я все время ѣзды моей от Калмык до Дѣдилова. И сей случай явственно доказалъ мнѣ, какая великая разность чувствовать и веселиться красотами естества одному и въ сотовариществѣ съ другимъ такихъ же чувствованій че-ловѣкомъ: одному все власно какъ не достаетъ чего-нибудь.

«Ночевавъ въ Дѣдиловѣ у старика знакомца нашего Юлы и отогрѣвшись у него на печи, всталъ я такъ рано, что засталъ въ Ламкахъ всѣхъ еще, спящихъ.

Я нашолъ тутъ и мать, и Настасью, а хозяйку-больною от горла, но выздорав-ливающуюся. Первый ихъ вопросъ былъ, «если письмы?». Что было иначе сказать на сіе, какъ нѣту, и поспѣшать скорѣе ободрять ихъ. Пообѣдавши съ ними, поѣхалъ я домой одинъ и захватилъ еще Катюшкиныхъ имянинъ кончик, а они хотѣли пріѣхать севодни… Ну, пошли уже на почту….. Духъ мой истинно теперь не на своемъ мѣстѣ. Но ба! вотъ уже и летитъ. — Что-то? что-то? «Ну, слава, слава Богу!» закричалъ я и пе-рекрестился, увидѣвъ письмо твое въ рукахъ у Фильки, подающаго мнѣ оное. «На-силу-на-силу дождался! и вѣрно изъ Петербурга?» такъ!… Ну, слава Богу: давай чи-тать».

Письмо сіе было, писанное по-утру 7 числа ноября, слѣдующаго содержанія:

«Хотя и отправляю севодни нашего извощика обратно съ кибиткою домой и пишу къ вамъ, м. г. батюшка, письма, но, зная, что ѣзда его долѣе продолжится и письмо гораздо позднѣе придетъ, нежели пущенное отсюда съ отходящею завтра въ Москву почтою, то я за непремѣнное счелъ писать къ вамъ и по почтѣ, чтобы вы из-волили скорѣе обо мнѣ получить извѣстіе. Для сего раздѣлю я матерію и, чтобъ не отяготить слишкомъ почту, напишу теперь къ вамъ что понужнѣе, а ужо обо всемъ уже пространнѣе.

«Итакъ, прежде всего, донесу вамъ, что мы 4-го числа сего мѣсяца поздно вве-черу достигли благополучно сюда въ Петербургъ. Вы, я думаю, догадываетесь уже изъ неполучаемыхъ от брата Михаила Васильевича ни какихъ извѣстій, что его ко-нечно здѣсь, въ Петербургѣ, нѣтъ. Такъ! вы въ томъ и не ошиблись. Я, къ неизречен-ному огорченію своему и прискорбію, здѣсь его не нашелъ, и не только его одного здѣсь нѣтъ, но и всѣ дѣти и со всѣмъ домомъ они уѣхали еще прошлою зимою въ Псковскую деревню. Вы легко можете вообразить, какъ меня сей случай обезкура-жилъ.

Я не зналъ, что мнѣ въ скорости дѣлать и что начать? По нѣкоторомъ разсуж-деніи, рѣшились мы наконецъ, не смотря на отсутствіе брата и всѣхъ его домашнихъ, расположиться здѣсь въ его домѣ. И для сего занялъ я двѣ довольно спокойныхъ комнаты, которыя находились праздны. Я бы не зналъ, что мнѣ съ скуки дѣлать и за что приняться для образованія совсѣмъ для меня неожидаемаго рода жизни, ежели бы въ семъ случаѣ не оказалъ мнѣ опять дружбы мой товарищъ г. Арефьевъ. Онъ, не смотря па то, что ходить очень далеко къ Преображенскому полку, но чтобъ и ему, и мнѣ не такъ было скучно жить по уединеніямъ розно, то согласился стоять на одной квартерѣ и жить со мною вмѣстѣ. Къ тому-жъ, общими совѣтами и съ Васильемъ, придумываемъ, какъ намъ всѣмъ заводиться и можетъ быть Богъ пошлетъ Свою по-мощь, и мы какъ обострожимся, то не такъ будетъ казаться дико, какъ казалось намъ сначала наше положеніе. Въ разсужденіи производства дѣла моего, также можетъ быть знакомые не оставятъ совѣтами и неоставленіями. Слѣдовательно, не извольте слишкомъ заботиться и печалиться обо мнѣ. Я надѣюсь болѣе всего на милость и по-кровительство Божеское. Ему ежели угодно будетъ, то все будетъ благополучно и счастливо окончится.

«Теперь вамъ донесу, что письмо ваше ко мнѣ, м. г., пришло сюда почти въ од-но время съ моимъ пріѣздомъ. Ахъ, батюшка! я не знаю, какими словами изобразить вамъ мое чувствительное благодареніе за оное. Не слова, а одно мое чувствованіе въ состояніи только принесть вамъ оное. Я прочитывалъ уже разъ семь вс? ваши дра-гоцѣнныя строки, и какъ ни воображалъ, но ни какъ не думалъ, чтобъ он? мн? столь много принесли радости и утѣшенія. Получилъ же сіе писаніе ваше въ ту же почти минуту, когда огорченъ былъ, узнавши, что Михаила Васильевича здѣсь нѣтъ. Слѣд-ственно, вдруг-печаль и радость! Признаюсь, что, начавши читать его, не могъ удер-жать стремленія слезъ, увидѣвъ изъ него первое, что вы мучаетесь еще своею лихо-радкою; во-вторыхъ, что вы, по милости своей ко мн? столь много меня помните и сожалвете обо мн? и наконецъ, что вы меня такъ часто вспоминаете и желаете знать обо мн? и прочее

… И теперь, когда я пишу сіи строки, то текутъ он? у меня въ изобиліи, но сіи слезы суть не иное что, какъ чувствія достодолжной благодарности, которую я ощу-щаю во всемъ совершенств? за ваши ко мн? родительскія милости….. Такъ! благодарю еще разъ васъ, батюшка, за ваше многое ко мн? писаніе и заочно тысячу разъ цѣлую ваши ручки. Я льщу себя лестною надеждою, что каждое воскресенье будете прино-сить мн? неизреченное удовольствіе читать ваши строки. Я съ моей стороны поста-раюсь также нелѣностно и также образомъ журнала описывать вамъ все со мною происходящее. Заочное бесѣдованіе съ вами приноситъ также и мнѣ нѣкоторую от-раду и равно какъ-будто съ вами повидаешься и поговоришь заочно. Но обращусь опять къ своимъ двламъ.

«При случившейся вчера отсюда оказіи съ мужиками Михаила Васильевича, я къ нему писалъ письмо, уввдомлялъ о своемъ сюда прівзд? и что я расположился въ его дом?. Я послалъ къ нему также ваши письма, также и письмо от Надежды Андре-евной, о которомъ она мн? приказывала: ежели я его здвсь не найду, то послать къ нему его неотмвнно. Посмотрите, ежели Михаилъ Васильевичъ, получивши мое письмо и при ономъ и ваше и Надежды Андреевны, то вѣрно прискачетъ сюда самъ; я, правду сказать, сего весьма бы и желалъ; можетъ быть, онъ помогъ бы мн? много чрезъ своихъ знакомыхъ въ моемъ делѣ.

«Впрочемъ, скажу вамъ, батюшка, что я еще ни къ кому не ходилъ; вчера и тре-тьяго дни пробыли дома для отдохновенія съ дороги и только ходили съ Петромъ Ѳедоровичемъ по городу и на гостинный дворъ. Севодни же еще день положилъ на отдохновеніе; заводимся всѣмъ нужнымъ и я расположился севоднешній день писать къ вамъ письма и по почтѣ, и съ извощикомъ, также и въ Тверь къ сестрамъ.

«Итакъ, на сей разъ прекращу мое писаніе; ужо гораздо болѣе буду писать, по-тому что свободнѣе, а теперь, при изъявленіи вамъ глубочайшаго моего высокопо-читанія, желаю усердно, чтобъ оставила васъ лихорадка и возвратилось ваше здравіе; цѣлую мысленно ваши ручки и остаюсь… и прочее.»

Въ отвѣтъ на сіе письмо и, продолжая прежде начатое, написалъ я ввечеру то-го же дня слѣдующее:

«Ахъ, Павлушка! какъ обрадовалъ ты меня своимъ письмомъ. Весь севоднешній день былъ я веселъ и власно, какъ превеликую находку нашедши. Возможно-ли! Поч-та — ни много, ни мало — цѣлыхъ 17 дней оное ко мнѣ везла; но я простилъ уже ее давно за удовольствіе, привезенное съ собою севодни ко мнѣ. Самое досадное об-стоятельство, что не засталъ ты Михаила Васильевича, было мнѣ не таково чувстви-тельно, за радостію, что узналъ, по крайней мѣрѣ, о тебѣ, что ты живъ и здоровъ. А мать, пріѣхавшая только недавно и съ хозяевами изъ Ламокъ, и радуется, и плачетъ о тебѣ. Все ей попалось: какъ-то тебѣ тамъ жить одному? какъ-то быть? Ужъ мы брани-ли, бранили, да и стали! Однако, и они всѣ не меньше обрадовались, какъ и я, услы-шавъ, что от тебя есть письмо, въ особливости же Настасья. Словомъ, у всѣхъ у насъ теперь только и разговоры о тебѣ.

«Но «говори, говори, да молви», а обстоятельства, что нѣтъ Михаила Василье-вича и со всѣмъ домомъ въ Петербургѣ и самому мнѣ прискорбно и огорчительно. Изо всего худшаго, воображаемаго мною, не совершилось только того, что домъ не отданъ въ наймы, и что ты не принужденъ нанимать себѣ квартеру. Но что дѣлать уже, Павлушка? мы положились однажды на Провидѣніе и Промыселъ Божескій и на Его святую волю, такъ надобно всѣмъ и довольнымъ быть, что ни угодно будетъ Ему сдѣлать и распорядить; Онъ знаетъ лучше нашего все, что намъ въ пользу и что во вредъ служить можетъ. Ни чѣмъ ты меня такъ много не утѣшилъ, какъ изъявленіями упованія своего на Бога и надежды на Его вспоможеніе. Я расцѣловалъ бы тебя за это! Напоминай и впредь почаще Бога и возлагай на Него свое упованіе и наивели-чайшую надежду. Надежда сія никогда тебя не обманетъ, и ты, мой другъ, не раска-ешься въ ней никогда. Богъ требуетъ самъ того от насъ. Призови меня, говоритъ онъ, въ день скорби твоей и изму тя, и прославиши мя. Реченія, достойныя по истинѣ то-го, чтобъ ихъ начертать на нашемъ сердцѣ, и я въ жизнь мою множество примѣровъ видѣлъ тому, что они не ложны.

«Душевное состояніе, въ какомъ ты находишься въ первые часы пребыванія твоего въ Петербургѣ, представлялъ я себѣ живо и сочувствовалъ во всѣхъ твоихъ чувствованіяхъ; не дай Богъ, чтобъ послѣдующіе затѣмъ дни были тебѣ не таковы досадны, грустны и печальны, но чѣмъ-нибудь тебя повеселили и порадовали. Что одному жить и всѣмъ заводишься, это не великая еще бѣда? Что дѣлать, хоть и нуждицы прихватишь, такъ и быть, мой другъ! Мы сами служивали и нужду несли. Не все дома, не все въ покоѣ и не все въ довольствіи и изобиліи во всемъ. Надобно учиться и нужду терпѣть и привыкать ко всему въ свѣтѣ. Впрочемъ, почему еще знать, можетъ бытъ для тебя еще и лучше то, что ты теперь одинъ. Обо всемъ долж-но судить уже по послѣдствіямъ.

«Я жду теперь съ превеличайшею нетерпѣливостію будущей почты, съ нею, надѣюсь я, услышать, что-нибудь от тебя болѣе. Признаюсь, что готовлюсь уже предварительно читать, между прочимъ, и еще что-нибудь непріятное и какія нибудь досадныя и тебѣ, и мнѣ огорчительныя происшествія. Не всѣ-то письмы по желанію удадутся и успѣхъ имѣть будутъ вожделѣнный. Можетъ быть, иное тебѣ и досаду только навлечетъ. Желалъ бы я, чтобъ ничего тому подобнаго не было и чтобъ, вопреки тому, слышалъ я все радостное и хорошее. Но что дѣлать, если что и не такъ случится, какъ бы намъ хотѣлось. Въ свѣтѣ не можетъ иттить все по желаніямъ нашимъ, и потому, если что и не удастся и ты въ какой- нибудь надеждѣ обманешься, то совѣтую тебѣ, мой другъ, тѣмъ никакъ не огорчаться; но чѣмъ меньше будетъ надежды на постороннюю помощь, тѣмъ болѣе надобно надѣяться на Бога. Сіе Великое Существо иногда нарочно лишаетъ насъ всей надежды на человѣковъ, дабы Ему Единому осталось намъ помогать, и чтобъ мы за все Единому Ему были обязаны. И сему примѣры видѣлъ я въ жизнь мою не однажды, а потому и говорю тебѣ сіе.

«Поелику ты теперь живешь одинъ и самъ съ собою, то хотя и много я надѣюсь на тебя, Павлушка мой другъ, и думаю, что ты не позабудешь самъ себя и не похочешь поведеніемъ своимъ огорчить и родителей, и всѣхъ родныхъ твоихъ, толико тебя любящихъ и о тебѣ жалѣющихъ и которымъ всѣмъ былъ ты до сего времени утѣхою и семейству ихъ украшеніемъ. Однако, неизлишнимъ будетъ, если я еще тебѣ напомню, чтобъ ты колико можно болѣе бдилъ самъ за собою и за всѣми своими дѣлами и поступками и наивозможнѣйшимъ образомъ остерегался, чтобъ тебѣ не войтить во что-нибудь худое и не сдѣлать чего такого, что могло-бъ служить намъ въ огорченіе и тебѣ въ истинный вредъ и о чемъ ты послѣ самъ тужить и раскаиваться будешь. Между прочимъ, напоминаю еще разъ: берегись входить въ тѣсную и повѣренную связь и дружбу съ незнакомыми людьми, а особливо молодыми. Свѣтъ нынѣ обманчивъ, и не увидишь, какъ заведутъ въ сѣти и во всё глупое и дурное. Ежели-не куда иттить, то сиди лучше дома и въ чемъ нибудь упражняйся. Хоть бы и скучненько нѣсколько было, но какъ быть: лучше претерпѣть нѣсколько скуки, чѣмъ съякшаться съ мотами, игроками и шалунами и въ сообществахъ ихъ заражаться всякимъ ядомъ и терять время. Къ тому-жъ, ты и не за тѣмъ въ Петербургъ пріѣхалъ, чтобъ служить долго, слѣдовательно, и въ дальнихъ знакомствахъ съ своею братьею-молодёжемъ нѣтъ никакой нужды, а благо — ты стоишь далеко от полку. Живи, мой другъ, умѣренно и на ненадобное не теряй денегъ, не равно — понадобятся, гдѣ ты тогда ихъ возьмешь? Однако, самъ себя, для Бога, не мори, а чтобъ былъ ты у меня не голоденъ. Для одного или для двухъ много ли всего надобно? Береги пуще всего свое здоровье, которое мнѣ всего дороже; не изнуряйся слишкомъ ходьбою пѣшкомъ, можно иногда нанимать и извощиковъ. На все сіе денегъ нѣсколько изойтить можетъ, и мнѣ ихъ не жаль для сохраненія твоего здоровья. Относительно-жъ до твоего дѣла, то если не будетъ ни какой вѣрной надежды получить капитанскій чинъ и выттить къ штатскимъ дѣламъ, то, не много думая, просись въ отставку, чтобъ отставили гвардіи офицеромъ, и то бы весьма хорошо. Не позабудь побывать у Ивана Григорьевича Нестерова и у Варвары Стратоновны. Они одни у тебя люди знакомые въ Петербургѣ, также отыскать и Александра Ивановича Писемскаго. Распровѣдай также и объ Нартовѣ — въ живыхъ ли онъ обрѣтается, или въ мертвыхъ; узнать объ немъ можно въ монетной канцеляріи.

«Радуюсь, что первое мое письмо дошло къ тебѣ вѣрно и въ свое время, ибо я такъ и располагалъ, чтобъ оно къ твоему пріѣзду поспѣло, и доволенъ тѣмъ, что оно тебя сколько-нибудь утѣшило. Отѣ тебя мы всѣ получили и, кажется, что и ты наши получать будешь. Мы со всякою почтою къ тебѣ писали и писать станемъ. Не пропускай и ты, для Бога, ни одной, чтобъ мы о тебѣ знали, отпиши, какъ кто тебя приметъ и кто болѣе всѣхъ будетъ къ тебѣ благосклоненъ. Теперь ждемъ вскорѣ извощика твоего и съ нимъ твоихъ писемъ. Жаль, что ты не примолвилъ, одинъ ли онъ, или съ сѣдоками поѣдетъ. Прости, мои другъ; севодни полно..... зовутъ ужинать.....»

Чрезъ двои сутки послѣ сего, и именно ввечеру 27-го ноября, продолжалъ я писать къ нему слѣдующее:

«Вотъ опять начинаю къ тебѣ писать, мой Павлушка, и опять заочно съ тобою бесѣдовать. И какъ я въ сей разъ положилъ, чтобъ въ письмѣ моемъ было болѣе лота, то написать еще кое-что можно. Это въ награду за твою прилежность; однако, и то правда, что сколько ни охотникъ я писать, но къ тебѣ писать мнѣ всего пріятнѣе.

«Я начну опять разсказываніемъ о себѣ. Оба сіи дни провели мы благополучно. Вчера былъ у насъ въ городѣ пиръ во весь міръ. Былъ нашъ господинъ градоначальник имянинникомъ. Еще не успѣло разсвѣнуть, какъ явился ко мнѣ Костик съ докладомъ: «князь-де прислалъ и требуетъ казенной посуды, блюдъ, столовъ и прочаго». Ну, думаемъ мы: конечно, собрался всѣхъ звать и сдѣлать наконецъ хоть одинъ обѣдъ, пора надуматься, столько лѣтъ живемъ вмѣстѣ, а никогда его хлѣба-соли не видали. Итакъ, говорю Костику: «пожалуй, пожалуй, отпускай все, что надобно». Немного погодя сказываютъ мнѣ, что человѣк-де от князя пришолъ. «Ну, вотъ, думаю, я и зватый». Но не тутъ-то было: хорошохонько и въ сей разъ обманулся я въ своемъ мнѣніи: «князь-де приказалъ просить рыбы», — и только всего. Досадно мнѣ, но нечего дѣлать. У самихъ нѣтъ почти рыбы, а ему изволь давать, какъ оброчный крестьянинъ, кормить Кирѣева! Хотѣлъ-было отказать, но посовѣстился. Такъ и быть..... Посылаемъ къ нему поздравлять, а Елизавета даритъ и манжетами. Послѣ обѣда, ну-ка боярыни и барышни наши собираться, завиваться и пудриться. Хлопот-то, хлопотъ! бѣганья и суеченья, почти до самаго вечера проубирались. Наконецъ, ѣдемъ къ нему и думаемъ найтить у него толпу народа. Суетимся заранѣе, что будетъ душно и какъ бы послѣ не простудиться. Но что-жъ? Вмѣсто того находимъ князя одного, лежащаго на канапе, а княгиню на другихъ (sic); спальню же-наполненную поющими женщинами и дѣтей пляшущихъ. Что за диковинка, думаемъ. Диковинка та, что Кирѣевы не бывали, и его сіятельство изволилъ кушать съ одними купцами въ тулупахъ и Варсобинымъ и подгулять. Я еще въ первый разъ вижу его подгулявшимъ. Садимся. Сидимъ часъ, сидимъ другой. Князь говоритъ: «Ну, что? хотѣлъ-было позвать обѣдать, но счолся, что человѣкъ съ двадцать своихъ будетъ, такъ посадить негдѣ, за тѣмъ и раздумалѣ». Изрядно! мы не въ претензіи, спасибо и за намѣреніе. Думаемъ, по крайней мѣрѣ, не отпуститъ насъ безъ ужина, и сидимъ еще часъ и больше. Слушаемъ только шпынскія и ругательскія повѣствованія о старикѣ капельмейстерѣ и сынѣ его Романѣ. Нелегкая догадала ихъ безъ меня на Катерининъ день приттить поздравлять его съ музыкою. Съ какой стати? Но были притомъ столь глупы, что не примѣтили, что князю было то не угодно, а сочли, что эта честь, оказываемая ими, была ему крайне пріятна, и потому ну-ка вчера опять, и одинъ Романъ ужъ съ духовою музыкою. Но досталось же имъ от князя на лапу! Въ прахъ разругалъ и разцыганилъ обоихъ простаковъ. Но имъ и ништо!..... Не суйся въ воду, не спросившись броду! Жалъ только, что не въ глаза, а при насъ только. Намъ хотя и сторона было дѣло, однако, досадно невѣдомо-какъ, но такъ и быть. Продолжаемъ сидѣть, хозяева молчатъ, — собираемся ѣхать и никто ни одного словечка. Итакъ, благополучно принуждены мы были отправиться и, вмѣсто обѣда или ужина, довольствоваться парочкою чашечек чайку.

«Что касается до моихъ въ сіи дни упражненій, то я продолжалъ прежнее дѣло и писалъ третью часть моей исторіи и спѣшу до возвращенія твоего написать поболѣе, чтобъ тебѣ было что почитать.

Петръ Гарасимовичъ съ Елизаветою еще здѣсь, и теперь мы съ цѣлый часъ про тебя съ ними разговаривали. Онъ не съ меньшимъ любопытствомъ воскресенья дожидается, какъ и я. Завтра, какъ свѣтъ, ѣдутъ они домой, собираются по-немногу ѣхать въ Тверь и везутъ съ собою Настасью; дожидаются только пути. Намъ безъ нихъ будетъ скучно. У насъ все старое-по-старому, а вновь ничего особливаго нѣтъ. О Свѣчинѣ дѣйствительно представлено. Человѣка сего всѣ не хвалятъ, а жену его еще того больше. Съ маленькаго твоего крестника сыпь все еще не сходитъ.

«Вотъ наше все пересказалъ. Теперь опять возвращусь къ тебѣ. Какъ-то ты, мой другъ, поживаешь въ Петербургѣ? Теперь уже слишкомъ три недѣли, какъ ты уже тамъ. Надобно уже въ сіе время тебѣ вездѣ побывать и многихъ узнать, а можетъ быть учинилъ уже ты и начало своему дѣлу. Кого-то отыщетъ Богъ въ твои помощники? И къ кому-то ты всѣхъ чаще ходишь, и въ чемъ наиболѣе препровождаешь свое время? Тепла-ль твоя квартера? Не терпишь ли ты холоду и голоду? Купил ли ты сундукъ на платье? Неотмѣнно-бъ надобно съ замкомъ крѣпкимъ. Присовѣтовали-ль тебѣ явиться къ полку, и не явился ли уже ты, и не несешь ли службы? Всего-то сего мы еще не знаемъ и всё любопытны узнать. Петръ Гарасимовичъ говоритъ, что тамъ будто нѣтъ обыкновенія ходить съ человѣкомъ. Это превеликая коммиссія: легко можно потерять и шубу, и муфту; все нанимать надобно стеречь. Весьма любопытенъ я узнать, къ кому-то ты прежде адресовался? Николай Степановичъ Тютчевъ всѣхъ къ тебѣ ближе. Думаемъ не къ нему-ли? Хорошо, что сталъ съ тобою Петръ Ѳедоровичъ, не такъ тебѣ скучно, да и людей больше. Я думаю, скрипки у васъ не будутъ гулять. А у насъ Ольга распѣваетъ все, играя на фортепіанахъ пѣсеньки. Стала-бъ пѣть изрядно, когда-бъ болѣе упражнялась. Небось ты, Павлушка, въ сіе время весь Петербургъ высмотрѣлъ и многимъ налюбовался? Но жаль, что годовое время не такое, чтобъ съ удовольствіемъ вездѣ ходить и все разсматривать дозволяло. Стужа у васъ, небось, больше нашей, а у насъ зима по сіе время ни-то еще, ни-сё; снѣгу очень мало. Великій тебѣ и всѣмъ намъ сдѣлаетъ долгъ Михаилъ Васильевичъ, если онъ пріѣдетъ. Я никакъ сего не уповаю. Если-жъ нарочно для тебя, то я не буду знать, какъ его за то благодарить: столь много одолжитъ онъ меня въ семъ случаѣ! На досугѣ постарайся побывать въ Академіяхъ и въ Адмиралитетствѣ, и посмотри какъ корабли строятъ. Чрезъ Д. С. Сонина можно тебѣ сіе послѣднее сдѣлать. А въ Академію можешь сходить въ книжную академическую лавку, для взятья каталога, и тамъ распросишь о средствахъ, какъ бы можно побывать въ Кунсткаморѣ. Любопытенъ я очень знать, найдешь ли ты Малиновскаго, и какъ онъ тебя приметъ? И ежели хорошо, то посмотри, не можно ли тебѣ чрезъ его побывать въ Эрмитажѣ. Это бы весьма не худо, и ежели удосужишься, то побывай и въ Петропавловскомъ соборѣ. Я воображаю себѣ то удовольствіе, какое ты имѣть будешь при узрѣніи многихъ тобою невиданныхъ вещей. Ну, теперь полно и въ сей день!»

На другой день ввечеру приписалъ я еще слѣдующее:

«Вотъ, какъ не знаемъ мы ничего напередъ вѣрно, что дѣлать станемъ? Письмо сіе съ тѣмъ писано, чтобъ посылать его по почтѣ, но севодни заѣзжалъ къ намъ Александръ Гарасимовичъ Шишковъ и сказывалъ, что онъ послѣ завтрего ѣдетъ на почтовыхъ въ Петербургъ. Итакъ, мы разсудили послать оное съ нимъ; однако, чтобъ ты безъ письма и по почтѣ не остался, то завтра хоть коротенькое къ тебѣ отпишу, а между тѣмъ, пожелавъ тебѣ всѣхъ благъ, остаюсь, и прочее».

Сіе письмо дѣйствительно отправили мы съ братомъ зятя моего; но оно шло гораздо долѣе, нежели то короткое, которое я въ слѣдующій день отправилъ по почтѣ и которое было уже 8-е по порядку. Въ ономъ увѣдомивъ сына моего о послании моего большаго 7-го письма съ А. Г. Шишковымъ, вмѣстѣ къ нему съ посылочкою от матери, потомъ вкратцѣ о чемъ мы писали въ ономъ, присовокупилъ я слѣдующее:

«Далѣе скажу тебѣ, что вчера ѣздилъ я въ канцелярію для осматриванія съ обоими секретарями своими сундуковъ, бывшихъ на рукахъ у Дмитрія Товалова и свидѣтельствованія денежной казны, запечатанной мною. И какое было на меня горе, какъ мы нигдѣ не нашли одной особой хлѣбной суммы, простирающейся до 675 рублей. Всѣ прочія деньги были тутъ, а ей не было. «Господи помилуй! говоримъ: куда-жъ онъ ее дѣвалъ?» Предъ отъѣздомъ своимъ въ Тулу сказывалъ самъ онъ мнѣ, что она у него въ цѣлости, а нигдѣ ей не было. Не оставалось инаго средства, какъ иттить въ собственный его сундукъ и посмотрѣть, не положил ли онъ туда сихъ денегъ. Перебираемъ и пересматриваемъ мы и тотъ; находимъ золото, серебро, мѣдь, ассигнаціи и векселя и всего-болѣе нежели на 1,000 рублей. Однако, деньги не тѣ, а его собственныя, а о тѣхъ нигдѣ ни слова, ни записочки нѣтъ, а во всемъ прочемъ видимъ, что былъ онъ наиаккуратнѣйшій человѣкъ. «Господи помилуй! думаемъ опять, гдѣ же тѣ подѣвались?» Однако, на сердцѣ у насъ уже гораздо повеселѣе; думаемъ: каково не мѣряй, и если не отыщутся нигдѣ, то есть изъ чего замѣнить! Итакъ, ну-ка мы все опечатывать, переписывать и крѣпить. А какъ пришло намъ въ голову, не отдал ли онъ ихъ Ломакину, какъ хлѣбныя, то ну-ка и Ломакина сундукъ припечатывать и, сдѣлавъ все сіе, такъ- было и оставили, и я пошолъ перебирать достальныхъ рекрутъ. Наконецъ, и часа чрезъ два послѣ того промолвился какой-то солдатъ, что покойник хаживалъ иногда и въ третій большой сундукъ зачѣмъ-то! Давай смотрѣть и тотъ.

Поглядимъ, анъ тутъ онѣ и лежатъ, какъ живыя, и всѣ до полушечки, съ обстоятельною надписью, что они тѣ Рады мы всѣ невѣдомо-какъ были и даже перекрестились, что Богъ насъ от хлопотъ избавилъ.

«Еще потужи, Павлушка, о нашемъ переплетчикѣ Банніерѣ; бѣдняка обокрали, но кто-жъ бы? одинъ мальчишка изъ казенныхъ школьниковъ. Онъ, будучи лѣкарскимъ ученикомъ, прислуживалъ ему и металъ (sic) горницу; но, прибирая позабываемые имъ иногда ключи при отхаживаніи къ лѣкарю пить чай, повадился ходить къ нему въ сундукъ и въ разныя времена перетаскалъ у него болѣе 15 рублей серебромъ и мѣдью, а тотъ и не встрянется! Наконецъ, какъ-то онъ 40 копѣекъ встрянулся, возымѣлъ на мальчика подозрѣніе и употребилъ превеликую хитрость къ пойманію его и убѣжденію, что онъ во всемъ томъ признался и повинился. Только эдакаго каналіи, прожженаго вора я от-роду не видывалъ и будетъ истинно совершенный разбойник , какъ выростетъ! Въ кражѣ признался во всемъ, но не можемъ никакъ добиться, куда онъ ихъ дѣлъ. Замучилъ насъ, сказывая, то на того, то на другаго, кому отдалъ. Смотри, так-то и ты, Павлушка, чтобъ кто и у тебя твоихъ денегъ не подтибизилъ, и напомни совѣтъ мой, какой давалъ я тебѣ относительно до сего пункта.

«Ну, вотъ сколько я въ сей разъ къ тебѣ написалъ. Никогда я такъ много къ тебѣ не писывалъ, какъ въ сію недѣлю. Но теперь-полно! и я окончу, сказавъ, что желаю тебѣ всѣхъ благъ и чтобъ ты былъ умёнъ, здоровъ и возвратился бы благополучно къ роднымъ, весьма много тебя любящимъ, и къ отцу, цѣлующему тебя тысячу разъ заочно и полагающему въ тебѣ наилучшее свое утѣшеніе и отраду».

Письмо сіе отправилъ я по почтѣ, а въ послѣдующій за симъ послѣдній день ноября, съ свѣтомъ вдругъ и обрадованы мы были возвращеніемъ возившаго сына моего въ Петербургъ извощика, привезшаго ко мнѣ того большаго письма, подъ № 6, о которомъ онъ упоминалъ. Оно было от 8 ноября и слѣдующаго содержанія:

«Вчерась писалъ я къ вамъ, м. г. батюшка, по почтѣ и увѣдомлялъ о благополучномъ своемъ пріѣздѣ въ Петербургъ, а теперь пишу еще въ вамъ съ отъѣжжающимъ домой нашимъ извощикомъ. Я думалъ, что онъ вчерась еще поѣдетъ, однако онъ отложилъ до севоднешняго дня. На почтѣ я для того мало писалъ, что спѣшилъ, думая, что почта отходитъ къ вамъ севодни по-утру, однако, отправляется она севодни уже ввечеру или въ полночь. Теперь хочу писать къ вамъ уже попространнѣе, какъ о нашемъ достальномъ путешествіи, такъ и о пріѣздѣ сюда и о нашемъ расположеніи. Заочный разговоръ съ вами, батюшка, приноситъ мнѣ также много удовольствія и утѣшенія; теперь пишу-благо при случаѣ и время также свободно.

«Итакъ, если дошло до васъ письмо мое, посланной изъ Крестецъ, то вы изволите знать, что мы 31 числа октября брали въ семъ городѣ роздыхъ, до половины дня; послѣ обѣда же, продолжая путь, пріѣхали на другой день къ вечеру въ Новгородъ, а отсюда, такъ какъ мы думали, пріѣхали на третій день обѣдать въ Сарское Село, а къ ночи въ Петербургъ. Въ переѣздъ сей от Нова-города, претерпѣли мы нужды гораздо болѣе, нежели во всю дорогу. Хотя стужа и не очень была велика, но безпокоилъ насъ дождь, а иногда снѣгъ, и мы принуждены были по большей части сидѣть съ товарищемъ моимъ въ кибиткѣ закрывшись. Потомъ мучили насъ колеса: заднія у кибитки очень крѣпки и Богъ-знаетъ куда могутъ еще сослужить; а въ разсужденіи переднихъ, конюху Алексѣю вздумалось, чтой-то пожалѣть хорошихъ; дали намъ какія-то зеленыя, которыя конечно из- подъ старыхъ дрожекъ, чего мы не примѣтили, потому что замараны были грязью. Не повѣрите, батюшка, сколько мы съ ними нахлопотались: сначала ломались на нихъ шины, то перековывали и сваривали ихъ, то клали на нихъ рвани, наконецъ, за 9 верстъ не доѣзжая до Царскаго села, храпъ! и одно колесо изломалось въ дребезги. Что было дѣлать? Хорошо, что приключилось сіе при выѣздѣ, изъ селенія и мы хоть съ великимъ трудомъ, но могли отыскать нанять съѣхать до Петербурга. Хоть колесишко, ничего- нестоющее, однако за одинъ прокатъ, до Петербурга взяли полтину и большой залогъ деньгами.

«Какъ от Нова-города пошла все почти мостовая каменная (и такая прекрасная, что я согласился бы лучше ѣхать по большимъ зимнимъ ухабамъ), а мѣстами и грязь, то поспѣшить было никакъ нельзя. Для сей причины выѣзжали мы съ квартеръ уже гораздо ранѣе. Дорогою же позабыть надобно было обо снѣ: истинно всю душу вытресло и такъ растрясло., что всѣ косточки болѣли! Словомъ, дорога, была уже такъ безпокойна, что я нетерпѣливо желалъ добраться скорѣй до мѣста и думалъ, что, пріѣхавъ сюда, долго я не могу тронуться своими костьми. Однако, какъ скоро доѣхали до мѣста, то и кости перестали болѣть.

«Въ Петербургъ пріѣхали мы уже ввечеру поздно, не хотѣвши ночевать еще ночь на дорогѣ. Думая, чтобъ не обезпокоить Михаила Васильевича позднимъ своимъ пріѣздомъ, расположились мы остановиться ночевать на постояломъ дворѣ, чтобъ назавтра по-утру, отыскавъ его домъ, пріѣхать уже къ нему. Итакъ, по-утру ранёхонько откомандировалъ я для сего Василья. Онъ долго чтой-то- не шоль, и сіе наводило на меня смущеніе и дурное предвѣщаніе. Наконецъ онъ пришолъ, и нетерпѣливость моя была велика узнать, какія онъ мнѣ принесъ вѣсти. Но сіи вѣсти были для меня неочень радостны. Хотя я и пріуготовлялъ себя, что не найду можетъ быть здѣсь Михаила Васильевича, однако, не ожидалъ, чтобъ не было здѣсь никого изъ его дома, и чтобъ и дѣти всѣ съ учителемъ и мадамою въ деревнѣ были. Я не зналъ, что мнѣ дѣлать и къ чему приступить. Тысяча мыслей толпилась въ моей головѣ, и я не зналъ за которую ухватиться. Я бы впалъ въ великое размышленіе о своемъ положеніи, еслибы не прервались онѣ поданіемъ Васильемъ вашего письма, и хотя оно извлекло у меня слезы, вспомня васъ всѣхъ моихъ родныхъ и для чего я не съ вами вмѣстѣ, однако, положившись на волю и покровительство нашего Небеснаго Отца, вскорѣ увидѣлъ дѣйствіе сей надежды. Хоть огорченъ былъ до крайности, но, послѣ возложенія на Бога печали своей, твердость моего духа опять возвратилась и вторичное и третичное перечитываніе вашихъ драгоцѣнныхъ строкъ принесли мнѣ великое утѣшеніе. Я благодарю чувствительно еще васъ, батюшка, за ваше ко мнѣ писаніе.

«Между тѣмъ переѣхали мы въ домъ Михаила Васильевича, расположившись здѣсь квартировать, ибо онъ осердился бы, ежели бы я нанялъ другую квартеру. Пріѣхавъ сюда, тотчасъ множество заботъ намъ представилось. Я попросилъ, чтобъ сварили чаю, но мнѣ отвѣчали, что не на чемъ сварить, для того что купить надобно еще дровъ. И въ другихъ подобныхъ случаяхъ мы должны были взять терпѣніе, покуда купимъ. Нѣтъ ни горшечка, ни кушинчика (sic) и ни какой посуды, нужной для домашняго употребленія. Все сіе, противъ чаянія своего должны были мы покупать. Сіи три дни прошли въ томъ, что мы заводились всѣмъ нужнымъ, и располагаемся о предстоящей намъ жизни. Въ самомъ дѣлѣ, сихъ домашнихъ хлопотъ весьма много. Надобно покупать и дрова, и свѣчи, и пищу для себя и для людей. Всѣмъ симъ начали заводиться и думаемъ, что какъ обживемся, то сія жизнь покажется не такъ дика. Изволилибы вы посмотрѣть, какъ мы, сошедшись вмѣстѣ, трактуемъ и дѣлаемъ консиліумъ, что надобно дѣлать и что всего нужнѣе купить. Но что дѣлать! Въ таковомъ нужномъ случаѣ я, признаться, никогда еще не имѣлъ на себѣ столько заботы. Съѣстные припасы здѣсь очень дороги. Теперь деньги будутъ нужны и мнѣ ихъ очень надобно поберегать. Спасибо, оставленный дома одинъ изъ людей Михаила Васильевича отворилъ намъ кладовую съ мебелями и не допустилъ насъ до убытка покупать шкапъ, столики и проч., и проч.

«Теперь долженъ я вамъ, батюшка, учинить описаніе нашего дома и нашей квартеры. Домъ каменный и довольно великъ и окружаетъ почти весь дворъ одною связью. Онъ соединенъ съ старымъ деревяннымъ и такъ раздѣленъ, что можно стоять многимъ постояльцамъ. Изволите- ли знать, кто съ нами теперь живетъ въ одномъ домѣ? Иванъ Варѳоломѣевичъ Якоби, губернаторъ сибирскій. Сей товарищъ нашъ хотя ни въ чемъ не мѣшаетъ, но пріѣздъ къ нему всегда очень великъ. Ежедневно дворъ нашъ наполненъ каретами. Ихъ бываетъ всегда по десяти и болѣе. Сіе послѣднее насъ обезпокоиваетъ нѣсколько, для того что ночью иногда не даютъ спать ямщики криками своими и стукомъ. Мы занимаемъ въ третьемъ этажѣ двѣ комнаты. Онѣ довольно велики и окнами на дворъ. Изъ оконъ нашихъ въ одну только сторону, видъ простирается довольно далеко. Я, сидючисъ столомъ своимъ подъ окошечкомъ, смотрю часто въ вашу сторону и говорю съ своимъ товарищемъ, что въ этой-то сторонушкѣ теперь наши. Нѣсколько соломенныхъ стульцевъ украшаютъ наши комнаты, а что всего лучше, то прекрасная бѣленькая кафельная печка и при ней лежаночка, которая для зимы очень будетъ нужна и пригодна Въ сѣняхъ же у насъ кухонка и очажок . Словомъ, мы квартеркою своею довольны. За день только до насъ очистилась она от постояльцевъ. Вчера съѣзжалъ также из-подъ насъ гвардіи офицеръ. Мнѣ совѣтовали перейтить въ тѣ двѣ комнаты; гдѣ они стояли, но я положилъ остаться лучше здѣсь, хотя тѣ и посвѣтлѣе. Но у насъ будетъ потеплѣе зимою, потому что комнаты ниже, да и есть ко тому-же лежаночка.

«Я радъ, что со мною мой товарищъ не разлученъ. По крайней мѣрѣ, не такъ скучно. Мы говоримъ кой-о-чемъ, а иногда съ скуки и на скрипочкѣ съ нимъ поигрываемъ. Первые сіи дни, какъ хотѣлось еще поосмотрѣться и отдохнуть съ дороги, то ходили съ нимъ смотрѣть знаменитыхъ здѣсь мѣстъ и на гостинный дворъ, для закупки кой-чего нужнаго для нашего житья. По прибитому у насъ на стѣнкѣ плану видимъ мы тотчасъ, сколь далеко до какова мѣста. Севодни только былъ мой первый выѣздъ къ Волынскимъ, о успѣхѣ котораго увѣдомлю васъ въ первомъ письмѣ по почтѣ, а посланное севодни, надѣюсь, получите вы вѣрно. Я самъ отвозилъ его на почту и просилъ о вѣрномъ доставленіи писемъ.

«О Петербургѣ скажу вамъ, батюшка, что я нашолъ его точно таковымъ, какъ его себѣ воображалъ, зная его планъ. Хорошо выстроенными строеніями сія столица очень богата; оныхъ строится безпрестанно множество вновь. Строеніе Исакіевской церкви продолжается. Мы видѣли оную. Когда достроится, то будетъ сіе зданіе въ Петербургѣ весьма знаменитая рѣдкость. Видѣли мы также монументъ Петра Великаго и многія на рѣкѣ пришедшія суда. Адмиралитейство только показалось мнѣ весьма нехорошимъ, кромѣ башни со шпилемъ золотымъ. Я воображалъ себѣ его зданіемъ огромнымъ каменнымъ, а вышло совсѣмъ противное. Дворецъ также-громада и фигура очень старинька. Ежели бы лѣтомъ, то можно бы всюду выходить. Я видѣлъ здѣсь многіе виды, стоющіе картинъ. Здѣсь всякій день дожди и грязь по улицамъ превеликая. Какъ-то въ вашей сторонѣ? дай Богъ, чтобъ зима стала поскорѣе.

«Еще извѣщу васъ, батюшка, о томъ удовольствіи, которое я имѣлъ, ѣдучи чрезъ Царское Село. Вы легко отгадаете, что оное состояло въ томъ, что мнѣ удалось видѣть сей славный и первый почти садъ въ государствѣ. И въ самомъ дѣлѣ, не смотря на краткость времени, покуда запрягали нашихъ лошадей, но я съ товарищемъ своимъ успѣлъ обѣгать много сего сада и получить объ немъ довольное понятіе. Спасибо, что на это время погода была тихая и теплая. Теперь скажу вамъ о семъ садѣ, что въ разсужденіи украшеній, богатствъ и великолѣпіи онаго, есть прямо что посмотрѣть, а особливо увеселяютъ оныя человѣка, никогда невидавшаго ихъ. Не пощажено тутъ въ изобиліи ни различныхъ драгоцѣнныхъ марморовъ и другихъ украшеній и все сдѣлано прямо государскою рукою. О вкусѣ же, съ какимъ расположенъ оный, я, такъ какъ не совершенный знаток въ садахъ, не осмѣливаюсь судить. Только кажется, что онъ дѣланъ въ подражаніе знаменитымъ въ Европѣ садамъ, какъ-то: Кевскому, Штовенскому, Монсо и прочимъ, передѣланнымъ изъ старыхъ садовъ. Есть тутъ множество зданій во вкусѣ готическомъ, китайскомъ и греческомъ, а болѣе Чамберсовъ вкусъ Англо-шиноа владычествовалъ во всѣхъ новѣйшихъ украшеніяхъ сего сада. Деревья въ ономъ уже всѣ очень велики и къ иному мѣсту слишкомъ стары. Сдѣлано множество также увеселительныхъ игръ, какъ-то: качели, горы, карусели, кегли и проч. Словомъ, множество вещей, которыя бросаются скоро въ глаза. Для меня любопытнѣе всего показалось искусство, съ какимъ подѣланы рюины. Только г. Гиршфельдъ, по приведеніи его въ сей садъ, нашель — бы многое несходнымъ съ его вкусомъ, какъ-то единообразные повсюду укатываемые луга, твердо убитыя, кривыя дорожки и прочее... можетъ быть, все сіе сдѣлано въ нынѣшнемъ аглинскомъ вкусѣ...»

Симъ окончилъ сынъ мой тогда почти свое длинное письмо, ибо конецъ онаго содержалъ въ себѣ побочныя и такія вещи, кои не стоятъ упоминанія, почему я, и минуя оныя, поспѣшу и самъ сіе мое письмо кончить, сказавъ вамъ, что я семь вашъ и прочее.

(Февраля 8 дня 1811 года).

Письмо 256.

Любезный пріятель! Какъ въ заочныхъ разговорахъ съ отсутственнымъ сыномъ своимъ находилъ я дѣйствительно великое себѣ удовольствіе, то, по полученіи пред слѣдовавшаго письма, не сталъ я долго медлить, но на другой-же день ввечеру, то есть въ 1-й день декабря, началъ писать къ нему свое 9-е письмо и написалъ въ сей вечеръ слѣдующее:

«Вчерашній день былъ у насъ опять праздникѣ, и мы цѣлый день всѣмъ домомъ были веселы. Причиною тому было то, что по-утру въ сей день пріѣхалъ извощик твой Алексѣй и привезъ къ намъ твои письмы и посылку. О, Павлушка! Какъ мы были всѣ тобою довольны и сколько разъ хвалили и благодарили тебя, наперерывъ другъ передъ другомъ, за твой трудъ и прилежность въ писаніи и за самый слогъ твоихъ писемъ. Но никого такъ много не удовольствовалъ ты, какъ меня, обстоятельнымъ своимъ всего-и-всего описаніемъ. А расцѣловалъ бы тебя я въ прахъ за твое любопытство и стараніе всё-и-всё видѣть и обо всёмъ меня извѣщать. Но ни чему такъ много не могъ я надивиться, какъ удивительному согласію нашихъ мыслей. Не успѣлъ я третьяго дня только подумать и самъ себѣ сказать: «ну, еслибъ Павлушка мой такъ уменъ былъ и догадался-бъ срисовать и прислать мнѣ планъ съ дома Михаила Васильевича, куда-бъ я тѣмъ былъ доволенѣ», — какъ погдяжз^г, анъ! планъ тутъ уже и родился и въ лучшемъ еще совершенствѣ, нежели какъ какого желалъ я 2). Куда-какъ мы всѣ имъ довольны и какъ благодарны тебѣ за оный. Теперь имѣемъ мы о житьѣ-бытьѣ твоемъ несравненно яснѣйшее понятіе, нежели прежде. Теперь знаемъ и какъ на яву видимъ, гдѣ ты сидишь пишешь, гдѣ спишь, и что у васъ въ горницѣ, и гдѣ ты со двора входишь, и выходишь, и такъ далѣе. Ей, ей! спасибо тебѣ, что ты это сдѣлалъ, и я посылаю тебѣ за то особливый поцѣлуй по воздуху, а еще больше расцѣлую, если на досугѣ довершишь начатое и срисуешь мнѣ фасадъ сего дома и все это зрѣлище, которое вдаль у тебя изъ оконъ видно, ибо сего только теперь не достаетъ, а то бы мы знали, что и зрѣнію твоему при смотрѣніи въ окно представляется. Письма твои мы не можемъ устать читаючи. Послѣднее я болѣе уже шести разъ читалъ и самъ для себя, и для матери, и для Петра Гарасимовича, а сегодня и для Аграфены Михайловны. Сія не хочетъ никакъ болѣе твоихъ писемъ слушать, ибо въ-прахъ расплакалась от удовольствія при слушаніи онаго и приписываетъ тебѣ тысячу похвалъ за твою прилежность и за складъ твоихъ писемъ. Ты, и въ самомъ дѣлѣ, пишешь такъ, что я очень доволенъ.

«Изъ посылокъ твоихъ одну къ намъ привезли, а другую позабыли въ Дворениновѣ, но и привезенная вся перемерзла и измята. Однако, мы вчера послѣ обѣда съ удовольствіемъ всѣ ѣли и, тебя благодаря, говорили, что теперь мы власно какъ въ Петербургѣ и вмѣстѣ съ тобою поѣдаемъ заморскіе яблочки. Они и мерзлые очень еще вкусны.

«Переписка наша становится мнѣ часъ- отъ-часу пріятнѣе, и мы хорошо сдѣлали, что положили симъ образомъ переписываться. Посредствомъ оной мы знаемъ все о тебѣ и всѣ почти слѣды видимъ, а ты все знаешь объ насъ и власно какъ видишь, что съ нами происходить, а все сіе приноситъ и тебѣ и намъ взаимную отраду и утѣшеніе. Посмотрѣлъ бы ты, какъ растетъ мое сердце и какъ прыгаетъ от удовольствія всякій разъ, когда я слышу от постороннихъ похвалы тебѣ, твоему слогу и прилежности въ писаніи. У многих ли другихъ есть такой мальчишка, мыслю я нерѣдко и говорю самъ съ собою, какъ у меня? Малый, право, добрый, только дай Богъ, чтобъ былъ живъ здоровъ и не испортился, а то, можетъ, быть, стыда мнѣ не сдѣлаетъ!

«Неупущеніемъ видѣть Сарскосельскій садъ и всѣми замѣчаніями твоими объ немъ я чрезвычайно доволенъ и хвалю тебя безпристрастно за твое любопытство и примѣчательность. Таковыя замѣчанія дѣлаютъ тебѣ истинную честь и не стыдно ихъ прочесть всякому. Сообщай, мой другъ, мнѣ и о другихъ видѣнныхъ тобою предметахъ и вещахъ таковыя-жъ; а особливо, когда досужно и писать о прочемъ будетъ нечего. Ты самъ тѣмъ больше будешь практиковаться въ описаніяхъ таковыхъ, а здѣсь не только мнѣ, но и многимъ принесутъ они великое удовольствіе.

«О заботахъ и суетахъ твоихъ мы сожалѣемъ, однако, не столько о томъ, какъ о недостаткахъ во всѣхъ надобныхъ вещахъ изъ провизіи и съѣстнаго. Ей, ей! ты будешь у меня тамъ голоденъ. Какъ поѣдетъ Алешка опять, то пошлемъ къ тебѣ что-нибудь съ нимъ, а между тѣмъ какъ-нибудь, мой другъ, уже пробавляйся. Какъ быть! вѣкъ изжить, не поле перейтить! надобно и нужду умѣть терпѣть. Обстоятельство, что ты самъ теперь видишь, что денежки тебѣ поберегать надобно, мнѣ пріятно и подаетъ надежду, что ты по-пустому ихъ не много растеряешь. Разумъ твой ручается мнѣ въ томъ.

«Что-жъ касается до словъ, изъявляющихъ упованіе твое на Бога, то строки сіи мнѣ всего пріятнѣе; я читаю ихъ всегда съ отмѣннымъ удовольствіемъ, и желалъ бы, чтобъ ты чаще напоминалъ сіе Всеблагое и Безконечное Существо и, воображая себѣ живо Его близкое присутствіе, во всѣхъ нужныхъ случаяхъ бралъ къ Нему свое прибѣжище и просилъ о вспоможеніи и вѣрилъ, что Оно тебѣ оное и окажетъ.

«О безпокойствахъ твоихъ дорогою сожалѣемъ; но, слава Богу, что они миновали благополучно. Зимою можетъ быть уже по-спокойнѣе тебѣ будетъ ѣхать назадъ, а особливо, еслибъ Богъ сдѣлалъ и ты поѣхалъ бы съ радостнымъ сердцемъ. Но какъ-то тебѣ, бѣдняжкѣ, зимою по Петербургу ходитъ и ѣздить будетъ, у меня сердце замираетъ от одного помышленія о томъ, чтобъ ты не могъ простудиться и занемочь. И вздохи объ отвращеніи сего возсылаю я то-и-дѣло къ Небесамъ. Для Бога, только не пренебрегай болѣзненныхъ припадковъ, если по несчастію случатся какія и захватывай ихъ по-ранѣе, чтобъ не могли усилиться и произвести худыхъ слѣдствій; обстоятельство, что у тебя щека-было распухла, о чемъ ты упоминаешь въ письмѣ къ сестрѣ, намъ очень непріятно.

«Мы всѣ сіи дни съ отправленія къ тебѣ писемъ по почтѣ и съ А. Г. Шишковымъ находились благополучно и у насъ ничего особливаго не произошло. Петръ Гарасимовичъ затѣваетъ скакать въ Москву по почтѣ одинъ на короткое время. Родня его, Бибиковъ, сказываютъ, при смерти болѣнъ. ѣдетъ, чтобъ убѣдить его съ нимъ пораздѣлаться сколько-нибудь въ разсужденіи своей претензіи, но не знаю, поѣдетъ ли подлинно, а въ успѣхѣ дѣла его сомнѣваюсь: какъ ни богатъ Бибиковъ, но не думаю, чтобъ отдалъ онъ ему деревню, на которую нашъ Петръ имѣетъ нѣкоторое право. Не такъ люди бываютъ нынѣ совѣстны! Аграфена Михайловна Челищева къ намъ пріѣхала севодни по-утру, и ѣдучи въ легкомъ платьѣ, озябла, какъ кочерыжка, и теперь лежитъ въ превеликомъ жару и тоскѣ. Боимся, чтобъ не слегла. У насъ въ сіи два дни стала совершенная зима и снѣга навалило множество. Многіе изъ твоихъ сверстниковъ и знакомыхъ собираются теперь ѣхать въ Питеръ. Александръ Андреевичъ Хомяковъ и Албычевы всѣ ѣдутъ. Большой хочетъ въ отставку, а Василій и другой въ выпуск.

«Я, слава Богу, теперь здоровъ и продолжаю свое прежнее дѣло, то-есть пишу свою исторію, и уже третьей части болѣе половины написалъ. Теперь идетъ исторія моей военной службы, и не менѣе любопытна, какъ и первая. Матушка и Настасья охотно ихъ читаютъ. Въ завтрашнее утро мы ждемъ опять твоихъ милыхъ писемъ, которыя часъ-отъ-часу становятся для насъ любопытнѣе. Что- то ты намъ въ нихъ отпишешь. Не одинъ, думаю, Волынскій, но кто-нибудь и иной упомянутъ въ нихъ будетъ. Куда- какъ досадна неизвѣстность, что съ тобою въ самыя сіи минуты происходитъ. Полетѣлъ бы, если-бъ можно, и посмотрѣлъ. Можетъ-быть, мы оба теперь другъ къ другу пишемъ, но весьма разное... Но, полно теперь! надобно оставить что-нибудь и къ завтрему, а между тѣмъ цѣлую тебя мысленно и желаю покойной ночи.....

Въ воскресенье,по-утру, декабря 2.

«По принесеніи благодарностп моему Богу, первую мысль обращаю я къ тебѣ и желаю, чтобъ ты, мой другъ, былъ здоровъ и также бы въ сію минуту писалъ къ тому, кто тебя очень много любитъ и вспоминаетъ очень часто, и писалъ бы, имѣя веселое и непечальное сердце...

«Какъ теперь, покуда придетъ почта, писать мнѣ къ тебѣ почти нечего, то скажу, по крайней мѣрѣ, что гостья наша была вчера такъ больна, что мы всѣ перепугались: бредъ превеликій, несетъ чепуху, такой жаръ ужасный, колотье въ бокахъ и тоска. Ну-ка, мы ее лѣчить! Знаешь ли? нынѣ я здѣсь почитаюсь полудокторомъ. Всяк , кому лѣкарскія лѣкарства не помогаютъ, адресуется ко мнѣ и требуетъ помощи. Произвелъ сіе ненарочный случай. У насъ около сего времени больна была при смерти славная наша бабка Васильевна, ѣздила къ Хрущовымъ повивать, и ея привезли больную изъ Тулы, и болѣзнь странная и удивительная. Лѣкарь нашъ лѣчилъ ее, но пользы не было. Во всей ужасный ломъ, руки и ноги отнялись почти совсѣмъ и страдала ужасно. Наконецъ подхватило ее колотье! Смерть, да и только всего! Не думали, что она и ночь переживетъ. Въ сей крайности прибѣгаютъ сюда и просятъ помощи. Намъ ее очень жаль. Я хватаю «Экономический Магазинѣ», ищу въ немъ от колотья, нахожу одно лѣкарство. Составляемъ, посылаемъ, она принимаетъ и ей отъ него полегчѣло очень Батюшка мой! какъ это вдругъ разнеслось и какое возъимѣли всѣ о моемъ искусствѣ мнѣніе. Захотѣлось уже и всякому, чтобъ я помогалъ. Но я смѣюсь только и говорю: «да подите вы от меня прочь! что я за докторъ?...» Со всѣмъ тѣмъ, и Аграфену Михайловну мы вылѣчили. Она теперь встаетъ и ей гораздо легче... Ну! чтобъ еще написать?... Да, Петръ Алексѣевичъ Верещагинъ упросилъ всякими неправдами Золотухина и помирились на 3,000 рубляхъ, и то изрядный кусок... Ну, теперь покуда полно. Начинаетъ разсвѣтать... подожду почты».

Почта въ сей разъ меня не обманула и привезла мнѣ слѣдующее седьмое письмо от моего сына:

Санктпетербургъ, 10 ноября 1789, въ субботу, ввечеру.

«На сихъ дняхъ только писалъ я къ вамъ, м. г. батюшка, по почтѣ и съ отправляющимся домой съ кибиткою Алешкою. Но теперь начинаю опять къ вамъ писать, исполняя свое обѣщаніе, чтобъ заранѣе заготовлять къ вамъ письмы на почту. Сіе для меня гораздо будетъ способнѣе для случая недосуга, а къ тому-жъ, буду и то имѣть удовольствіе, что стану чаще съ вами заочно разговаривать и разсказывать о своемъ бытьѣ — житьѣ. Итакъ, пользуясь теперь свободнымъ временемъ, донесу вамъ, имѣю ли я хотя малѣйшій успѣхъ по своему здѣсь дѣлу и въ хлопотахъ по оному? Пріѣхавъ сюда, первые три дни я никуда не ходилъ, отдыхая дома или, лучше сказать, осматриваясь въ новой вовсѣмъ для меня здѣсь жизни. Ежели-бъ я пріѣхалъ нѣсколько поранѣе, то сіе учинилъ бы еще долѣе; новремя, неждущее моихъ отдыховъ и приватныхъ хожденій по городу, понудило и меня начинать свое, дѣло схожденіемъ къ кому-нибудь изъ знакомыхъ съ письмами. Я тотчасъ былъ въ недоумѣнии, съ кого мнѣ сіе начать и къ кому прежде обратиться. Но скоро рѣшился, пользуясь близостью от Измайловскаго полку, сходить съ письмомъ Петра Гарасимовпча къ Николаю Степановичу Тютчеву, онаго полку капитану, и къ Волынскимъ, изъ коихъ одинъ братъ въ семъ полку секретаремъ, другой-офицеромъ, а третій, который короче мнѣ знакомъ, еще сержантомъ. Я полагалъ на нихъ довольно надежды, судя по ихъ прежнему знакомству съ нами въ Москвѣ, — а во вторых-по письму сестры Надежды Андреевны къ Дмитрію Михайловичу и по нѣкоторому от нея ему одолженію, къ тому-же, по близкому родству ихъ графу Салтыкову. Сей послѣдній, будучи секретаремъ, не только силенъ въ своемъ полку, но дѣйствуетъ и по другимъ полкамъ. Сіи причины ласкали меня надеждою, что они меня не оставятъ своими наставленіями и совѣтами, а можетъ быть и помогутъ.

«Итакъ, третьяго дни я, вставши рано и одѣвшись, поѣхалъ въ Измайловскій полкъ. Я скоро сыскалъ домъ г. Тютчева, но не удалось застать его дома. Я былъ у него послѣ и еще въ другой разъ, но также безъ успѣху. У нихъ инспекторскій смотръ и безпрестанныя ученья и осмотры въ ротѣ. Итакъ, не заставъ его, иду я къ Волынскимъ. Ихъ домъ чрезъ одинъ только дворъ от Тютчева. Но я имѣлъ и тутъ неудачу и прихожу къ нимъ въ ту почти минуту, когда они только-что съѣхали со двора къ маіору и во дворецъ. Я нахожу одного только меньшаго брата дома. Но, точно какъ будто для меня, вдругъ смотрим-большой братъ, секретарь, возвратился домой, забывъ чтой-то тутъ. Я отдаю ему Надежды Андреевны письмо. Онъ прочитываетъ его, обѣщаетъ мнѣ помочь, чѣмъ можетъ. Извиняется, что ему нѣтъ время, и обѣщаетъ, ежели я приду въ другое время, то онъ, взявши меня, свозитъ съ собою къ нашему маіору и обо мнѣ попроситъ. Сіе мнѣ подало надежду; однако, все сіе безъ дальняго основанія сказано, а мнѣ нужны совѣты и наставленія, какъ приступить къ своему дѣлу.

«Въ тотъ день не у кого было больше мнѣ быть. Я ѣздилъ самъ на почтовый дворъ, для отданія своего письма, чтобъ къ вамъ повѣрнѣй дошло. Вечеръ же занялся писаніемъ къ вамъ писемъ съ извощикомъ.

«Вчерась опять по-утру пошелъ я къ г. Тютчеву. Хотя его и застаю, но застаю его уже на порогѣ. Онъ опять спѣшитъ въ свою роту. Но, по поданіи моего письма, онъ возвращается на минуту назадъ со мною, рекомендуется, обласкиваетъ, проситъ ходить почаще и въ чемъ будетъ нужда, то во всемъ адресовался бы я къ нему, и что онъ будетъ стараться мнѣ во всемъ помочь. Словомъ, хотя обѣщаніями его и былъ я доволенъ, но все сіе нерѣшительно; а мнѣ надобны наставленія, какъ мнѣ начинать свое дѣло: разнести ли письма рекомендаціонныя, или прежде явиться къ полку. Но и то не зналъ, надобно ли явиться и не обойдется ли дѣло и безъ того, для того что мнѣ не хотѣлось бы очень, что явившись посылали меня на караулъ и чтобъ несъ я прочія служивыя тягости въ такое дурное нынѣшнее холодное время и при столь слабомъ моемъ здоровьѣ. Съ Николаемъ Степановичемъ обо всѣхъ сихъ подробностяхъ, за краткостію времени, мнѣ переговорить было некогда, и я возвратился домой ни съ чѣмъ и въ неизвѣстности, что мнѣ начинать и что дѣлать, опасаясь притомъ, что со всякимъ днемъ уходитъ время и чтобъ мнѣ не опоздать.

«Я вздумалъ, наконецъ, попробовать поѣхать въ свой Преображенскій полкъ, не отыщуль тамъ кого изъ унтер-офицеровъ своихъ знакомыхъ, которые бы мнѣ подробнѣе дали бы обо всемъ наставленіе или совѣтъ. Итакъ, поѣхалъ я туда съ своимъ камерадомъ, надѣясь, авось-либо, Богъ дастъ, найдемъ кого- нибудь знакомыхъ, къ кому бы прицѣпиться съ совѣтами. Но, пріѣхавъ туда, ходимъ по ротамъ и по съѣжжимъ, шатаемся по грязи, распрашиваемъ о своихъ знакомыхъ, но никого не находимъ. Мы возвращаемся съ досадою домой, заѣзжаемъ на часокъ на гостиный дворъ для нужныхъ покупокъ, ан-ужъ и весь день прошелъ! Я попытался еще кожъ сходить къ Волынскимъ, но не застаю опять ихъ дома; опять дома одинъ меньшой, который, по вѣтренности своей, ничего не можетъ мнѣ сказать порядочно, а огорчаетъ только меня тверженіемъ о безпокойствахъ службы въ нынѣшнее время и какою покорностію и подчиненностію обязаны всѣ наши братья унтер- офицеры своимъ офицерамъ, даже на улицахъ. Все соединялось къ огорченію и озабоченію меня. Дни здѣсь чрезвычайно коротки. Не успѣешь оглянуться, какъ и прошелъ день, а съ нимъ и время. Грязь ужасная; пѣшкомъ ходить очень непріятно, а ѣздить на извощикахъ не наѣздишься во всѣ углы, для того что через-чуръ дороги; зимою гораздо дешевле. И спросить совѣту и въ подробности узнать покороче обо всемъ не у кого, и не только не съ кѣмъ посовѣтовать о приступаніи къ моему дѣлу, но и о самыхъ бездѣлицахъ, какъ напримѣръ: годится ли мой старый мундиръ и, по дурнотѣ его, можно ли въ немъ ходить, хотя покуда — нибудь для разнесенія писемъ, для того что Волынскій натвердилъ мнѣ, что въ намѣстническомъ мундирѣ показаться мнѣ сержанту здѣсь очень неловко, а во фракѣ къ кому познатнѣе, то и того еще хуже, что и совершенная правда. Словомъ, все сіе совокупно не въ состояніи только поколебнуть въ твердости человѣка очень философическихъ, либо совсѣмъ безпечныхъ расположеній; а я нынче не могу похвастать, чтобъ я былъ таковымъ. Я раскаевался нѣсколько разъ, за чѣмъ я сюда поѣхалъ. Не заставши здѣсь брата Михаила Васильевича, на кого была вся надежда, въ разсужденіи совѣтовъ и наставленій, я считалъ себя здѣсь сиротою на чужой сторонѣ. Я мыслилъ самъ въ себѣ: лучше бы я сидѣлъ еще забившись за печкою дома, и былъ бы покуда все еще спокоенъ, нежели поѣхалъ сюда на такія хлопоты, заботы и безпокойства. Признаюсь, что я, въ такомъ критическомъ положеніи находясь, потерялъ нѣсколько твердости, и вы легко можете вообразить, что оно привело меня въ недоумѣніе, что мнѣ: начать и что дѣлать. Одного только Зинякова, солдата знакомаго въ нашемъ полку, отыскали мы по желанію своему. Онъ къ намъ пришелъ ввечеру. Мы отдали ему от отца письмо; онъ мнѣ обѣщалъ достать нынѣшнюю протупею (sic) съ бляхою, совсѣмъ отмѣнною, какія бывали у насъ въ полку прежде, безъ которой бездѣлицы также нельзя мнѣ было обойтиться. Я и сему былъ нѣсколько радъ. Василій также хотя мнѣ и сказывалъ вчера ввечеру, что от Михаила Васильевича къ здѣшнему его человѣку прислано объ чем-то нужное письмо, но я сего не уважалъ, и все сіе не ободряло еще унылость моего духа. Напала на меня какая-то нерѣшимость. Я задумывался, находился въ глубокихъ размышленіяхъ, хотя и не зналъ самъ, о чемъ я мыслилъ и о чемъ думалъ, и не вѣдалъ, какимъ манеромъ и чѣмъ учинить мнѣ приступъ къ своему ненавидимому уже мною дѣлу. Признаюсь, что всходила въ голову иногда мысль, что всѣ мои хлопоты состоятъ въ достаніи капитанства; подам-ка, думалъ я, челобитную въ отставку прапорщикомъ и уѣду какъ-нибудь домой къ своимъ роднымъ! При сихъ обстоятельствахъ одинъ только Богъ Покровитель безпокровнымъ былъ Тотъ, Котораго призывалъ я внутренно и устами своими на помощь себѣ въ таковой крайней нуждѣ. Уже и ночи-то для меня стали тягостны. Сонъ далеко иногда уходилъ от глазъ и мѣсто его заступали только толпами скопившіяся о положеніи моемъ мысли. Въ севоднешній уже день возсіялъ лучъ надежды, который меня утѣшилъ и столь укрѣпилъ и ободрилъ меня, что я самъ въ себѣ чувствую, что уже духъ мой гораздо беззаботнѣе и что спать уже севодни буду гораздо спокойнѣе. Самъ Богъ, конечно, услышалъ мою молитву и подалъ мнѣ таковую надежду.

«Вставши севодни опять очень рано, думаю я: поѣду я теперь одѣвшись къ Николаю Степановичу, авось — либо его застану дома и тогда приступлю къ нему уже съ просьбою, какъ онъ хочетъ, а чтобъ онъ надоумилъ меня, по обѣщанію своему, какъ мнѣ приступить къ своему дѣлу. Я постарался одѣться какъ можно поранѣе, и какъ скоро разсвѣло, то туда и черк ! Я прихожу къ нему въ то время, когда онъ еще спитъ. Подождавъ довольно времени, покуда онъ не вставалъ, ходилъ я еще къ Волынскимъ. Но имъ опять не до меня время и набитъ полонъ дворъ народа, который ходитъ за разными просьбами къ Дмитрію Михайловичу, такъ какъ къ своему секретарю. Итакъ, я, намѣреваясь лучше побывать съ какою-нибудь пользою у г. Тютчева, побѣжалъ опять къ нему. Теперь нахожу уже я его вставшимъ. Онъ меня обласкиваетъ и разговариваетъ со мною обо многомъ; узнаетъ цѣль и вину моего пріѣзда. Увидѣвъ же мой пашпортъ, и что я добиваюсь въ капитаны, тотчасъ обнадёживаетъ своею милостію, и обѣщалъ свозить меня къ маіору и о томъ его просить, что онъ легко, по его словамъ, для его сдѣлаетъ. А ежели нашъ маіоръ и положилъ, чтобъ не дѣлать капитанами неслужившихъ въ полку на лицо, но это только для того, что уже начали отставлять 10 и 12 лѣтнихъ. Николай Степановичъ также говоритъ, что ежели такъ пойдетъ дѣло, то совсѣмъ не нужно являться къ полку порядкомъ, только долженъ неотмѣнно сдѣлать порядочный мундиръ, который также можно, Богъ дастъ, передѣлать въ офицерскій. Словомъ, онъ меня обрадовалъ очень своими обѣщаніями, и у меня какъ гора съ плечъ свалилась. Ко всему тому онъ присовокупилъ, чтобъ я не боялся, что время не уйдетъ, какъ я думалъ, а чтобъ шилъ себѣ мундиръ. Впрочемъ, во всѣхъ нуждахъ приходилъ бы къ нему, что онъ не оставитъ меня совѣтами своими. Какой премилый человѣкъ Николай Степановичъ! Онъ меня очень обласкалъ и, при разставаніи, звалъ меня севодни къ себѣ обѣдать, что я и принялъ охотно.

«Пришедши домой, не успѣлъ я почувствовать, что гора заботъ съ плечъ у меня свалила, какъ другая радость меня уже ожидала тутъ. Человѣкъ Михаила Васильевича приноситъ ко мнѣ письмо, полученное имъ вчера от своего боярина. Я позабылъ вамъ на прошедшей почтѣ написать, что первое ваше письмо къ Михаилу Васильевичу, по полученіи его здѣсь и ненайденіи, отослано почтмейстеромъ во Псковъ. Онъ, получивъ конечно сіе письмо, пишетъ теперь къ сему человѣку, что ежели есть постояльцы въ тѣхъ покояхъ, гдѣ мы живемъ или подъ нами, то непремѣнно имъ отказать и двѣ комнаты очистить, которыя и топить, ибо онъ самъ непремѣнно къ 13 числу сего мѣсяца сюда пріѣдетъ, то есть чрезъ 2 или 3 дни. Вы легко можете повѣрить, что сіе извѣстіе обрадовало меня болѣе всего. Михаила Васильевича пріѣздъ мнѣ очень нуженъ, и я надѣюсь, что онъ поможетъ мнѣ очень много чрезъ своихъ знакомыхъ. Итакъ, мундиръ себѣ я уже заказалъ, призвавъ къ себѣ портнаго. У Николая Степановича я опять былъ и обѣдалъ. Онъ угощалъ меня, такъ какъ небывалаго гостя, и я только-что передъ вечеромъ возвратился от него домой.

«Теперь скажу вамъ, что г. Тютчевъ въ великихъ пыхахъ и радости. Онъ на сихъ только дняхъ и не болѣе назадъ какъ пять дней женился и очень нецеремоніально, такъ что немногіе и теперь еще знаютъ, что онъ женатъ. Онъ взялъ за себя Собакину, а съ нею и ужасное богатство. Я видѣлъ молодую. Хотя она учена и воспитана очень, но наружность ея чтой-то не очень много обѣщаетъ и не очень завидна. Но разбирают ли нынѣ въ сихъ случаяхъ. Были бы только любезныя денежки, да богатство, а прочее все ничего. Но не до меня касается сіе дѣло; итакъ, я разсужденіе объ немъ оставлю. На сей разъ, кажется, довольно къ вамъ написалъ. Теперь желаю вамъ усердно покойной ночи, и когда я пишу сіе, то чтобъ вы были всѣ благополучны и веселы. Еще можетъ быть удастся до почты поговорить съ вами заочно.

11 ноября, въ воскресенье, по-утру.

«Такъ! я не ошибся въ своей надеждѣ и нынѣшнюю ночь, благодарить Бога, спалъ я спокойнѣе ей предшествовавшихъ. Теперь поздравляю васъ, батюшка, съ воскресеньемъ и мысленно цѣлую вашу ручку. Каждый день начинается и препровождается помышленіями объ васъ всѣхъ моихъ дражайшихъ родныхъ. Пью- ли когда чай, или на тепленькую свою лежаночку сяду раздѣваться, то васъ, батюшка, тотчасъ вспомню, равно и при другихъ случаяхъ мысленно говорю: «что- то наши теперь? И всѣ ли они здоровы?» На-что почта ходитъ чрезъ недѣлю? Я бы желалъ знать объ васъ, хотя чрезъ два дни. Севодни стану нетерпѣливо ожидать от васъ хоть нѣсколько строчекъ, а вы, я думаю, батюшка, получите сегодня только мое письмо изъ Крестецъ, ежели оно дойдетъ до васъ вѣрно.

Въ тотъ же день, ввечеру.

л

«По-утру мы ходили съ Петромъ Ѳедоровичемъ ко дворцу смотрѣть смѣны гвардейской и намъ удалось довольно сего насмотрѣться, севодни Семеновскіе смѣняли Преображенскихъ; уже подлинно есть чего посмотрѣть. Для меня особливо, невидавшаго никогда такого дѣйствія, сіе зрѣлище казалось весьма прекраснымъ и имѣющимъ въ себѣ множество великолѣпнаго. Я имѣлъ при томъ также и то удовольствіе, что нечаянно нашелъ при семъ случаѣ знакомца своего Тромберга. Я его считалъ въ Измайловскомъ полку, но онъ вмѣсто того каптенармусомъ въ Семеновскомъ. Радость при свиданіи была великая!

«Севоднешнею ночью былъ у насъ великій морозъ, такъ-что грязь на улицахъ всю заковало. Какъ пошли мы ко дворцу, то стужа была довольно сносна, но чрезъ полчаса завернуло такъ холодно и пошла юра снѣжная, что терпѣть было почти нельзя. Мы благимъ матомъ поспѣшили приттить домой въ тепленькіе наши покойцы. Скажу вамъ также, батюшка, что какъ вчерась, такъ и севодни Зиняковъ училъ насъ ружьемъ. Для моего товарища сіе нужно, а я тутъ же для компаніи и для случая надобности. Нынѣшній вечеръ, признаюсь вамъ, чтой- то для меня очень грустенъ и скученъ; для разогнанія сего сѣлъ я теперь къ вамъ писать и сіе мнѣ много помогаетъ и я нахожу себѣ пользу. Заочное собесѣдованіе дѣлаетъ мнѣ отраду. Уже не десять разъ съ глубочайшимъ вздохомъ излетѣло изъ моихъ устъ воспоминаніе объ васъ и все ли вы благополучны и здоровы. Нпспосли, Боже, благоденствіе на васъ, моихъ дражайшихъ родныхъ, и совершенное спокойствіе духа. Сего желаетъ вамъ искренно душа моя и сіе желаніе есть въ моихъ мысляхъ.

Въ понедѣльникъ, по-утру, 12-го ноября.

«Разсвѣтающій день представилъ глазамъ нашимъ всѣ предметы, облеченные уже бѣлою одеждою. Снѣгъ шелъ во всю ночь, да и теперь идетъ въ великомъ множествѣ и толсто уже укрылъ всю землю. Я думаю уже и не сойдетъ, слѣдовательно, и зима наша, ко всеобщему желанію и противъ всякаго чаянія, такъ вдругъ и скоро стала. Ежели и у васъ тоже, то васъ, батюшка, поздравляю съ новою зимою и желаю искренно, чтобъ она сколь много принесла съ собою снѣжинок , столь много принесла вамъ и здоровья.

«Первое мое дѣло, вставши съ постели и принеся благодареніе за то моему Создателю, было то, чтобъ вспомнить объ васъ, и какъ скоро разсвѣло, то посылать скорѣй Василья на почту..... Уже скоро надобно ему приттить, и я съ нетерпѣливостію ожидаю, чѣмъ-то онъ меня обрадуетъ. Но вотъ! уже вижу я его, идущаго по двору, бѣгу къ нему скорѣе на встрѣчу..... Я встрѣтилъ Василья еще въ сѣняхъ, уже съ твердою надеждою и съ радостію простиралъ къ нему руку для принятія вашего письма. Какъ вдругъ съ огорченіемъ слышу его, мнѣ разсказывающаго, что письма ко мнѣ никакого нѣтъ. Я былъ совершенно симъ какъ поддражнёнъ въ своемъ ожиданіи. Я спрашиваю его вторично и третично, что справился ли онъ хорошенько и смотрѣл ли по картѣ. Онъ мнѣ на то отвѣчаетъ, что все сіе исполнилъ и хотя есть изъ Богородицка 4-е къ кому-то здѣсь письмо, но ко мнѣ нѣтъ. Признаюсь вамъ, батюшка, что сіе меня огорчило, ибо мнѣ хотѣлось очень знать о вашемъ здоровьѣ и думалъ хотя нѣсколько строчекъ вы ко мнѣ напишите. Я задумался. Василій, увидѣвъ сіе, вдругъ мнѣ говоритъ «или васъ, баринъ, порадовать». — «Перестань шутить (почти съ сердцемъ отвѣчалъ я ему), и ежели есть письмо, то подай скорѣй». — «Мнѣ хотѣлось, отвѣчалъ онъ, вынимая письмо изъ-за пазухи, съ вамп пошутить и извѣдать, какъ вы сіе примите». Вы не можете вообразить, батюшка, съ какою радостію я вырвалъ у него письмо изъ рукъ. Сія радость была тѣмъ сугубѣе, что я предъ симъ нѣсколько опечалился.

«Первое мое дѣло было сказать-слава Богу, что письма доходятъ, а потомъ въ восхищеніи своемъ не могъ удержаться, чтобъ не поцѣловать нѣсколько разъ дражайшее ваше ко мнѣ надписаніе. Я алчно потомъ прочитывалъ милыя ваши для меня строки³⁾, и потомъ сѣлъ къ вамъ писать, чтобъ принесть вамъ чувствительнѣйшее мое благодареніе за оное и облобызать мысленно тѣ дражайшія ручки, которыя ихъ ко мнѣ начертали. Такъ! истинно такъ! батюшка! Вы меня много обязываете по милости своей вашими письмами. Я вижу ясно, сколь много вы меня жалуете, любите и помните. Всегдашнимъ моимъ къ вамъ высокопочитаніемъ, а теперь нелѣностнымъ также писаніемъ потщусь, хотя слабо, но вамъ за то заслужить. Простите мнѣ, однако, что я занялъ мѣсто на бумагѣ описаніемъ вамъ Васильевой со мною шутки съ письмомъ.

«Изъ письма вашего узнавъ, радуюсь сердечно, что васъ, м. г. батюшка, оставляетъ по-немногу ваша досадная лихорадка, и желаю усердно, чтобъ она, удалившись от васъ совершенно, не возвращалась бы никогда и въ домъ нашъ. О нѣкоторыхъ посяганіяхъ на васъ г. Веницеева хотя и досадно нѣсколько, однако, безпокоиться симъ не для чего, для того что, ежели Богу будетъ не угодно, то никто на свѣтѣ не можетъ другому сдѣлать зла. О Николаѣ Степановичѣ что изволите писать, то, изволите видѣть изъ моего письма, и вы какъ будто предузнали, сколь онъ будетъ мнѣ нуженъ.

«Прочитавъ ваши письмы три раза от однаго конца до другаго, я присовокупилъ ихъ тотчасъ къ первымъ, и хотя писемъ вашихъ у меня только съ двухъ почтъ, но начали они уже понабираться, и ежели милость ваша въ писаніи ко мнѣ и еще будетъ продолжаться, то ихъ у меня соберутся добрыя тетрати, которыя перечитывать будетъ для меня пріятнѣйшее удовольствіе въ скукѣ. Ежели и мои всѣ къ вамъ будутъ доходить вѣрно, то также наберется довольно, а особливо по полученіи съ извощикомъ и сего 7-го письма...

13 числа, во вторнику послѣ обѣда.

«Вчерась послѣ обѣда, видя время таковое, что никуда нельзя иттить одѣвшись, расположились мы съ моимъ камерадомъ походить по незнакомымъ еще намъ частямъ города. Итакъ, мы, не смотря на сильно идущій снѣгъ, одѣвшись потеплѣе, отправились въ свой путь. Мы любопытствовали сходить на устье Фонтанки, посмотрѣть взморья, что для меня было новое зрѣлище. Мы пробрались потомъ на набережную и, прошедъ по всей оной, пошли на Васильевскій островъ, хотѣли сходить на Петербургскую сторону, но приближавшійся вечеръ и поднявшаяся сильная мятель принудила насъ воспріять обратный путь. Однако, мы очень много насмотрѣлись, и я уже имѣю очень изрядное понятіе о Петербургѣ. Возвратившись вчера домой, смѣрили тотчасъ по плану сколько мы обходили, и оказалось, что слишкомъ 11 верстъ, какого числа я от роду не хаживаль; но-чего не дѣлаетъ любопытство!

«Севодни же ходили мы опять смотрѣть смѣны ко дворцу и опять я видѣлся съ знакомцомъ своимъ Тромбергомъ во дворцѣ, гдѣ онъ севодни уборнымъ. Любопытствуя же болѣе, пошли мы далѣе по Миліонной, чтобъ видѣть, марморный дворецъ и лѣтній, и все сіе я съ удовольствіемъ разсмотрѣлъ. Хотя я и берегу себя, однако, чувствую, что я здѣсь къ стужѣ привыкаю. Вотъ, батюшка, я веду вамъ почти ежедневный журналъ моей здѣсь жизни, покуда теперь свободно. Севодни, пользуясь свободнымъ временемъ, хочется мнѣ сходить къ Бартеневу. Севодни также поспѣетъ мой мундиръ, и я завтра начну свои странствованія уже самимъ порядкомъ. Съ севоднешняго дня начинаю я также ожидать брата Михаила Васильевича. Теперь прощайте, батюшка, до завтрева.

14 ноября, въ среду.

«Противъ чаянія моего и къ досадѣ, мундиръ мой вчера не поспѣлъ, а поспѣетъ севодни только къ вечеру. Итакъ, пользуясь свободнымъ временемъ, сажусь писать къ вамъ, батюшка, чтобъ докончить сіе уже столь большое письмо и изготовить письма къ завтрашней почтѣ къ прочимъ моимъ роднымъ. Къ Бартеневу вчера я ввечеру ходилъ по-напрасно, ибо не засталъ дома. Здѣсь, по большей части, ежели кого хочешь найтить, то по-утру рано. Для сей причины я радъ, что я съ самой дороги привыкъ вставать рано, что здѣсь очень нужно.

«Въ разсужденіи новостей, то, по причинѣ зимы, военныхъ никакихъ нѣтъ. Слышалъ я только здѣсь от Николая Степановича, что какъ скоро наши войска пошли на зимнія квартеры и сошли съ Шведскихъ границъ, то непріятель, ни мало не мѣшкавъ, вмѣсто подобнаго-жъ отступленія, вступилъ въ наши, и прочесалъ далеко и даже обезпокоиваетъ очень фридрихсгамскихъ и другихъ городовъ жителей и принуждаетъ даже выѣзжать изъ оныхъ. Гвардіи сказанъ уже опять походъ въ мартѣ или въ началѣ апрѣля. Теперь идутъ всѣмъ полкамъ оной императорскіе смотры въ великой подробности; иные говорятъ, что гвардія выдетъ въ походъ еще зимою и гораздо ранѣе своего срока.

«Вотъ, батюшка, какъ много я къ вамъ написалъ, а все сіе от приказанія вашого, чтобъ заготовлять ежедневно по-немногу; но къ почтѣ наберется всегда уже довольно. Закрехчетъ у меня и почта от полновѣсныхъ моихъ писемъ, а можетъ быть съ другой стороны она будетъ имъ и очень рада. Но что дѣлать, пускай она поживится съ вашихъ и моихъ писемъ въ продолженіе того времени, какъ мы будемъ съ вами розно. На это нечего смотрѣть! Для меня письмы ваши приносятъ великое удовольствіе, и я радъ также тому, что и мои и вамъ пріятны. Я прошу также покорно васъ, батюшка, увѣдомлять меня о трудахъ вашихъ и упражненіяхъ. Хотя мнѣ и завидно, что сестра Настасья пользуется чтеніемъ оныхъ, но я предоставляю уже ей то удовольствіе и мнѣ хочется, по крайней мѣрѣ, слышать объ нихъ хотя чрезъ письма ваши.

«Что касается до того, что вы изволите, батюшка, писать о моемъ здѣсь поведеніи, то благодарю васъ чувствительно за ваше милостивое родительское мнѣ наставленіе. Будьте увѣрены, что они не будутъ выходить никогда изъ моей памяти. Ахъ! я чувствую и помню самъ все то, чѣмъ долженъ и обязанъ я вамъ за вашу ко мнѣ любовь, и безчувственный или, лучше сказать, безумственный бы я былъ человѣкъ, ежели бы, забывъ все то, предпріялъ, живучи здѣсь, что- либо худое и васъ тѣмъ, моихъ дражайшихъ родителей, огорчилъ. Я желаю всею душею моею, чтобъ вы не огорченіе от меня, а единое утѣшеніе и радость получали, что и для меня будетъ приносить удовольствіе. О справедливости же всею сего, мною сказаннаго, васъ свято увѣряю и прошу ни о чемъ не сомнѣваться.

15 ноября, въ половину дня.

«Сей часъ только возвратившись домой, спѣшу окончить совершенно сіе письмо для отвезенія на почту и сказать еще вамъ, милостивый государь батюшка, что я остаюсь теперь, благодарить Бога, здоровымъ. Съ севоднешняго утра прямо начинается мое дѣло. Я ѣздилъ къ Марьѣ Петровнѣ Травиной и отдалъ ей письмо и посылку Николая Сергѣевича. Обстоятельно о успѣхѣ сего моего къ ней [визита?] опишу я вамъ уже на будущей почтѣ, а теперь только скажу вамъ, что она меня приняла очень хорошо и обѣщала обо мнѣ постараться, хотя и есть притомъ множество трудностей. Она опечалила меня только тѣмъ, что совѣтовала писать къ вамъ не по четвергамъ, а. по понедѣльникамъ, ибо-де сіи вѣрнѣе доходятъ, а тѣ залеживаются въ Москвѣ и часто пропадаютъ, что я и не премину впредь дѣлать. Севодни у насъ такой морозъ, что дочти терпѣть нельзя».

Симъ окончилъ мой сынъ тогдашнее свое длинное письмо, заключивъ оное обыкновеннымъ привѣтствіемъ, которое, я, какъ излишнее здѣсь, и не помѣщаю. А симъ окончу я и мое сіе письмо, достигшее до своей величины, и скажу, что я есмь вашъ и проч.

(Февраля 10-го дня 1811 года).

Письмо 257.

Любезный пріятель! Удовольствіе, которое имѣли мы при читаніи сообщеннаго мною въ предслѣдующемъ письмѣ и полученнаго от сына моего письма, было такъ велико, что я въ тотъ же день хотѣлъ-было изобразить ему оное, въ начатомъ уже до того моемъ къ нему девятомъ письмѣ; но какъ мнѣ помѣшали въ томъ гости, то въ слѣдующее затѣмъ утро, продолжая помянутое мое письмо, писалъ я къ нему слѣдующее:

3-го декабря, въ понедѣльникъ.

«Вчера еще хотѣлъ-было я къ тебѣ, Павлушка мой другъ, писать и изобразить ту радость, которую имѣли мы при полученіи твоего 7-го письма, но не удалось написать строчки. День занятъ я былъ людьми, а вечеръ весь провелъ у меня Иванъ Тимоѳеевичъ. Итакъ, пишу уже теперь. Не могу тебѣ изобразить, сколь много обрадовалъ ты насъ симъ новымъ своимъ письмомъ и съ какимъ удовольствіемъ мы оное читали. Получилъ я его по-утру при Иванѣ Тимоѳеевичѣ, и тутъ давай скорѣй его читать впервыя и, для любопытства гостя, въ слухъ. Удовольствіе мое было несказанное, какъ дошелъ я до того, какъ обстоятельства твои стали становиться получше. Не однажды принужденъ я былъ читать дрожащимъ голосомъ и запинаться. Не однажды доходило дѣло до глазъ и до утиранія оныхъ; не однажды возсылалъ я вздохи благодарности ко Всевышнему и не однажды восклицалъ: «право, дай Богъ, здоровье Николаю Степановичу! Кудаж-право какой добрый человѣкѣ». Когдажъ дошло до извѣстія о Михаилѣ Васильевичѣ, то обрадовался я еще того больше, и тѣмъ паче, чѣмъ меньше извѣстіе сіе было ожидаемо. «Вотъ прямо родственникъ, говорили оба мы и повторяли нѣсколько разъ; вотъ захотѣлъ сдѣлать долгъ неотплатный; вотъ захотѣлъ одолжить человѣка въ жизни, чѣмъ мнѣ будетъ возблагодарить ему за, то!» Если онъ нарочно за тѣмъ въ Петербургъ пріѣхалъ, ахъ, Павлушка, — сколь много ты ему за то обязанъ! и сколь много долженъ благодарить Бога, за Его толь явное о тебѣ попеченіе и милость... Я думаю, ты стыдился уже и самъ прежнему твоему малодушію, которое, однако, тебѣ въ разсужденіи обстоятельствъ твоихъ было и простительно. Я и прежде тебѣ говорилъ и теперь говорю, что ни кто, какъ Богъ! Ежели Ему угодно будетъ восхотѣть что сдѣлать, то все будетъ иттить своимъ чередомъ и все лучше клеиться, нежели думаешь и ожидаешь, а Его ничѣмъ къ вспоможенію себѣ толь скоро убѣдить не можно, какъ твердымъ и несумнѣннымъ упованіемъ на Его вспоможеніе.

«Между тѣмъ, какъ все сіе происходило, прибѣгали уже сестры не одинъ разъ спрашивать, что по сю пору письма не несу я въ спальню? «Погодите! говорю я, еще и самъ не прочелъ. Есть, слава Богу, что почитать, скажите, чтобъ подождали и готовились бы только, а то есть уже чего послушать». Сказавъ сіе, начинаю читать далѣе и, дойдя до Марьи Петровны, опять радуюсь и опять благодарю ее и Бога. Словомъ, все письмо твое читалъ я съ превеликимъ удовольствіемъ и насказалъ любезному Павлунушкѣ своему множество благодареній.

«По прочтеніи онаго спѣшу я иттить въ спальню и досадую самъ на себя, для чего я маленькія твои писулечки напередъ имъ роздалъ и чрезъ то уменьшилъ много то удовольствіе, которое, не знавъ ничего, имѣли бы они при слушаніи моего письма. А всему тому Настасья была причиною! Гдѣ ни возьмись и прилети въ кабинетъ въ то время, какъ я распечатывалъ твое письмо. «Ахъ! письмы... письмы!» Я шутя говорю: «письмы, но къ тебѣ, моя голубушка, письмеца, тюти!» — «Нѣтъ! нѣтъ, судырь: вонъ они, вонъ!» — «Да не отдамъ, сударыня». — «И! батюшка... голубчикѣ». Ну, что ты изволишь дѣлать, силою почти себѣ отняли и до тѣхъ поръ въ кабинетѣ ее и видѣли, на-силу успѣлъ воротить и отдать ей материно письмецо и прочія бумажки. Ты вообразить себѣ не можешь, какъ она тебя любитъ. Вчера даже проказу сущую за столомъ она въ обѣдъ сдѣлала. Возможно- ли, расплачься какъ маленькій ребенокъ, но о чемъ? для чего она скоро ѣдетъ въ Тверь и твоихъ писемъ получать не станетъ! Но, правду сказать, и мы не правы, подразнили мы ее тѣмъ и довели до того.

«Но я возвращусь къ прежнему. Идучи помянутымъ образомъ въ спальню, говорю: «молчижъ! впередъ не увидятъ они у меня ничего, покуда не прочту имъ своего, какъ главнаго письма, а тогда пусть уже читаютъ и свои». Не успѣваю войтить въ спальню, какъ сбѣгаются со всѣхъ сторонъ и кличутъ, и зовутъ другъ друга: та-ту, та-другую, и всѣ устанавливаются и сажаются въ-округъ. Меня посадили на канапе въ уголокъ къ канторкѣ; матушка садится подлѣ меня; Груша⁴⁾ съ другой стороны на табуретѣ; мать за чаемъ, сестра у окна, другая у комода, Настасья Тимоѳеевна посреди спальни на стулѣ. «Ну! слушайте», говорю. «Изволь, изволь!» говорятъ всѣ, и всѣ простираютъ слухи, и безмолвіе начинаетъ господствовать.

«Тогда началось чтеніе и слушаніе онаго всѣми съ равнымъ вниманіемъ и удовольствіемъ и любопытствомъ. Не успѣлъ я нѣсколько страницъ прочесть, какъ проявились на глазахъ у нѣкоторыхъ ожидаемыя мною слезы. Но какъ сильно перемѣнилась сцена, когда пошли матеріи радостнѣе и веселѣе. Всѣ слушали уже съ восхищеніемъ, всѣ радовались, всѣ благодарили Бога и всѣхъ тебѣ благопріятствующихъ, и болѣе всѣхъ Михаила Васильевича. «Ну, слава Богу! говорили они. Теперь ему все нетаково будетѣ». Сама мать твоя тогда уже не плакала, а все от удовольствія уже смѣялась и только-что твердила наконецъ: «смотри, какой балагуръ и краснобай», и была всѣмъ очень довольна. Но какъ и не быть ей и всѣмъ твоими письмами и увѣдомленіями довольными? Ты описываешь все такъ живо, такъ хорошо, такъ обстоятельно, что мы всѣ сіи дни власно, какъ были съ тобою вмѣстѣ въ Петербургѣ и и на тебя смотрѣли. Словомъ, было по справедливости за что сказать тебѣ спасибо и похвалить. Мы сожалѣли о томъ, что не было тут-же Елизаветы и, вѣдая, что сіе письмо ее очень обрадуетъ, положили-было тотчасъ къ ней послать. Но человѣкъ княгини Кропоткиной насъ остановилъ, сказавъ, что княгиня у нихъ въ Ламкахъ ночевала и толькочто пріѣхала, и что они при ней почти съѣхали со двора прощаться съ бабкою. Итакъ, письмецо ея еще здѣсь, и мы повеземъ его вмѣстѣ съ своимъ уже въ четвергъ сами, или пошлемъ завтра. Я воображаю уже напередъ себѣ то удовольствіе, которое она имѣть будетъ, услышавъ о Николаѣ Степановичѣ. Ибо, скажу тебѣ, что она не одинъ уже разъ при мнѣ твердила: Ну, кабы Николай Степановичъ помогъ! Ну, кабы Богъ это сдѣлалъ! какъ бы я была рада. Отпиши, Павлушка, ей когда-нибудь письмо поболѣе и оторви хотя изъ моего матеріи, чтобъ и она не имѣла все одни только цидулки. Она не менѣе тебя любитъ и всѣхъ благъ тебѣ желаетъ. Ну, теперь пересказавъ тебѣ о письмѣ, надобно на него отвѣчать и прочесть еще разъ.....

«Не съ меньшимъ удовольствіемъ читалъ я письмо твое и въ этотъ разъ, Павлушка мой другъ, и не меньше прежняго доволенъ былъ тобою, что ты писалъ образомъ журнала и все подробно описывалъ. Чтобъ лучше видѣть, что въ который день съ тобою происходило, то пріискалъ это время въ своемъ журналѣ, и всякій день прочитывалъ вкупѣ и то, что со мною было, и чрезъ то удовольствіе мое было еще больше. Возможно-ли! изъ онаго увидѣлъ я, что я въ самый тотъ день, какъ обрадованъ ты былъ господиномъ Тютчевымъ и извѣстіемъ о Михаилѣ Васильевичѣ, власно какъ предъузналъ, что съ тобою что-нибудь особливое будетъ, видѣвъ одинъ странный и столь необыкновенный сонъ, что его записалъ для любопытства. Вотъ до чего дошло, что и сны дѣлаются мнѣ нынѣ примѣчательны, а все по любви моей къ тебѣ и по желанію тебѣ всего добраго.

«Въ письмѣ твоемъ мнѣ все пріятно, даже самое описаніе шутки Васильевой, а любопытство твое видѣть все я довольно расхвалить не могъ. Что ты сначала опаздывалъ, это я напередъ зналъ и вѣдалъ, что нужда научитъ тебя вставать поранѣе. Денегъ, платимыхъ за письма на почтѣ, не только мнѣ не жаль, но я согласился-бъ охотно и дороже еще платить за удовольствіе, какое она мнѣ доставляетъ. Но Марья Петровна едва ли не правду тебѣ сказала? Не даромъ и сіе послѣднее письмо я не прежде какъ чрезъ 17 дней получилъ; видно, что гдѣ-нибудь и кромѣ Тулы лежало. Что-то будетъ съ понедѣльничною? Но, по крайней мѣрѣ, я доволенъ уже тѣмъ, что всѣ письма приходятъ исправно. У меня твои давно уже въ тетраткѣ сшиты и всѣхъ уже 64 страницы. Какъ Богъ дастъ возвратишься и совокупимъ вмѣстѣ, то будетъ прекрасная книжка, достойная хорошаго переплета⁵⁾.

«Увѣренія твои, что ты постараешься о томъ, чтобъ ни чѣмъ пасъ не огорчить, весьма для меня лестны. Дай Богъ, чтобъ сіе совершилось и мы бы въ тебѣ, моемъ другѣ, не обманулись. Еслибъ не любили мы тебя, еслибъ не былъ ты намъ дорогъ, то бы и не напоминалъ я тебѣ того.

«Пріемъ Николая Степановича и ласки его къ тебѣ мнѣ очень чувствительны. Я полюбилъ сего человѣка заочно и по одному твоему описанію, и желаю ему всѣхъ благополучій въ свѣтѣ. Что касается до Михаила Васильевича, то онъ у меня съ ума нейдетъ. Ежели онъ нарочно для тебя пріѣхалъ и претерпѣлъ столько труда и безпокойства дурною осеннею дорогою, то одолженіе, дѣлаемое имъ чрезъ то намъ, мнѣ такъ чувствительно, что я того изобразить никакъ не въ состояніи. Ты долженъ соотвѣтствовать ему всѣмъ, чѣмъ только можешь за такую его любовь къ намъ, а объ насъ постарайся увѣрить, что мы всѣ первое извѣстіе о скоромъ его пріѣздѣ не инако- какъ съ слезами удовольствія и радости услышали и приносили ему тысячи благодареній за то. Ну, теперь полно покудова, надобно оставить мѣсто и для достальныхъ дней.....

4 декабря, во вторникъ, по-утру.

«Вчерашній день былъ у насъ гостинный или разъѣжжій. Груша поѣхала отъ насъ по-утру, а за сею вслѣдъ скоро и мать съ Настасьею Тимоѳеевною къ г-жѣ Бакуниной, а наша Настасья теперь по самое горлышко въ хлопотахъ и въ работахъ. Петръ Гарасимовичъ отдумалъ ѣхать въ Москву одинъ на почтовыхъ, а положили ѣхать уже всѣ, но только скорѣе и такъ, чтобъ въ нынѣшнюю пятницу выѣхать изъ дома, а потому Настасья, ѣдущая съ ними, и занята теперь сборами. Всѣ дѣвки, портные, сапожники и столяры заняты теперь ея работами и всѣ готовятъ нужное къ отъѣзду, ѣзда материна была по-пустому. Г-жа Бакунина только часа за два уѣхала въ Рязань. Груша уѣхала от насъ прежде и, не заставъ также Бакуниной, ѣдетъ далѣе въ Епифань и приказываетъ тутъ нашимъ сказать, чтобъ они неотмѣнно Ѣхали къ ней обѣдать въ Епифань. Это будто самая бездѣлка! ѣхать еще верстъ съ 12 и на стужѣ такой, что люди всѣ рожи переморозили! Мать расхохоталась сему ея приказанію и рада, что для ней чай тутъ готовъ и готовили селянку. Итакъ, пообѣдавъ возвращаются они домой и, за стужею, на-силу доѣзжаютъ. Между тѣмъ, заѣзжаетъ ко мнѣ Алексѣй Андреевичъ Хомяковъ и спрашиваетъ, не будетъ ли къ тебѣ съ нимъ писемъ, ибо онъ завтра скачетъ въ Петербургъ по почтѣ; однако, я не разсудилъ съ нимъ послать, боясь, чтобъ долѣе не промѣшкали, а пошлю лучше по матушкѣ по почтѣ. Вскорѣ послѣ того и уже ночью зашумѣли еще сани. Кто такой? Госпожа Елагина съ сыномъ ѣдетъ къ сестрѣ въ Москву. Сія отдаетъ меньшую дочь замужъ. Сынъ ея еще каптенармусомъ, но Ив. Ефр. Кислинской обѣщаетъ сдѣлать и сержантомъ и далѣе и взять къ себѣ въ провіантскую. Куда сей человѣкъ многимъ добро дѣлаетъ! Мы провели сей вечеръ довольно весело, ибо я, будучи убѣжденъ будто просьбами, читалъ еще твои письма и опять цѣлый кругъ людей ихъ слушалъ, а старушка Анна Ивановна Алабина только и знала, что на креслахъ переѣзжала чрезъ горницу от одного стола до другого, чтобъ опять-и-опять слушать. Похвалы тебѣ опять повторяемы были всѣми, и Авдотья Аѳанасьевна только и говоритъ, что письма твои могутъ служить примѣромъ всѣмъ молодымъ людямъ и имъ всѣмъ у тебя бы надобно учиться. А у меня сердце- то прыгало..... прыгало от удовольствія.

Въ momъ же день, ввечеру.

«Куда-какъ человѣкъ не знаетъ, что съ нимъ случиться можетъ! Одинъ философъ говаривалъ, что нѣтъ почти радости, въ которую не подмѣшано было нѣсколько печали, и это случилось со мною севодни. Всталъ я до-свѣта, время проводилъ я весело и съ удовольствіемъ, но вдругъ входитъ ко мнѣ матушка, и перемѣняется сцена. Сердце во мнѣ затрепетало!... Изволитъ говорить, что маленькій нашъ Павелъ, а твой крестничек , чуть ли не готовятся отправляться на тотъ свѣтъ. Сыпь, которою онъ по сіе время безпрерывно все страдалъ, слишкомъ уже усилилась, и дошло до того, что его подхватилъ родимчик , и теперь- де все страдаетъ терзаніями и того-и- смотри, что акачурится. Легко можешь себѣ, Павлушка, вообразить, что извѣстіе сіе меня поразило по извѣстной тебѣ чувствительности моей, не могъ я во весь севоднешній день спокоенъ быть, а про мать твою уже и не говори. Мы сами себѣ дивимся, что намъ всѣмъ такъ жаль сего мальчужечку. Бѣдняжка! я видѣлъ его только-что теперь, но не могъ просмотрѣть на него и одной минуты. Слезы навернули[сь] у меня, и я ушолъ сокрывать оныя; а сіе не одинъ, а нѣсколько разъ въ сей день было, а теперь сказываютъ мнѣ, что и ножки похолодѣли. Итакъ, чего уже ждать? И надежда вся прости! Мы не чаемъ ему никакъ пережить ночи. А отецъ и мать не знаютъ того, не вѣдаютъ. И теперь еще въ Ламки не возвращались. Еще передумали. Поѣдутъ на Николинъ день обѣдать по зву (sic)къ Аграфенѣ Ѳедоровнѣ, а въ Москву уже на той недѣли. Настасья прыгаетъ от радости, но для чего? что получитъ еще въ воскресенье письмецо отъ тебя!

5 декабря, въ среду, по-утру.

«Севодни со мною было то, чего давно не бывало. Цѣлыхъ три раза я просыпался, чтобъ вставать, но все опять нехотя ложился и старался засыпать, а все от нехотѣнія услышать о смерти малюткиной, ибо я не сомнѣвался, что какъ скоро встану, то и поразитъ меня сіе извѣстіе. Однако, онъ все еще живъ и продышалъ ночь, слышу и теперь его голосъ: что-то будетъ далѣе?...

Въ тотъ же день, ввечеру.

«Живъ, судырь, все еще нашъ малюточка, и что всего еще для насъ пріятнѣй — нѣсколько, кажется, ему и полегчѣло. Но чудо, истинно, будетъ, если онъ выздоровѣетъ и толь тяжелую болѣзнь перенесетъ. Севодни от вѣтра въ кабинетѣ у меня опять такъ было холодно, что я принужденъ былъ перебираться писать въ спальню. Тутъ застаютъ насъ Петръ Гарасимовичъ съ Елизаветою. Они севодни еще изъ Ляхова -отъ бабки, и перемѣнивъ лошадей, пріѣхали къ намъ необѣдавши и от насъ поѣхали поспѣвать въ Епифань ночевать. Они были вчера на деревенскомъ имянинномъ пиру у Н. С. Арсеньева и сказывали, что Албычевы поѣхали только двое въ Петербургъ, и что намѣстника ждутъ къ 15 числу въ Тулу. Настасья пишетъ теперь все къ тебѣ. Она еще будетъ хорошо писать, и ты у меня ихъ всѣхъ переучишь. Ольга просила теперь меня, чтобъ я далъ и ей прочесть мою исторію. Изволь, сударыня!... взяла и побѣжала читать. Но вотъ пришли попы служить всеночную, а завтра у насъ Николинъ день. Пойду и всю простою. При моленіяхъ, моихъ вѣрно не позабытъ будетъ нѣкто и отсутственный, котораго я люблю всѣмъ сердцемъ и душею, кто находится теперь от меня далеко, далеко, кому я желаю на свѣтѣ все, что самъ себѣ, и кого мысленно сто разъ цѣлую.....

«Теперь окончили только служеніе. Попъ и всѣ бывшіе съ нимъ на-силу говорили от усталости. Возможно-ли: цѣлыхъ шесть всеноченъ они еще симъ вечеромъ отслужили, а въ иныхъ мѣстахъ еще съ водосвятіемъ и акафистомъ! Какъ не устать! Ежели-бъ можно было счислить, сколько всеноченъ теперь во всемъ государствѣ идетъ, удивиться бы надобно. Ну, прости голубчикъ, теперь полно: попишусь авось-либо еще и завтра!

6 декабря, въ четвергъ, по-утру.

«Вставши по-утру я принесъ моему Богу благодареніе за вся и вся, вспомнилъ я тебя перваго, мой другъ. Да какъ и не вспомнить, ибо, при воздыханіяхъ моихъ къ Небу, излетѣлъ и о тебѣ вздохъ ко Всевышнему съ прошеніемъ, чтобъ Онъ въ сей день былъ и тебѣ отцомъ и покровителемъ. Итакъ, поздравляю тебя, Павлушка мой другъ, съ симъ праздникомъ. Какъ-то ты его проводишь? Мы не сомнѣваемся, что ты севодни объ насъ вспомнишь не однажды и, можетъ быть, также, смотря въ нашу сторону, скажешь: «вонъ тамъ-то теперь наши..... они празднуютъ теперь праздникѣ». А не рѣдко и мы также въ ту сторону посматриваемъ, гдѣ ты, и говоримъ: «вонъ! тамъ-то нашъ Павелъ! что-то онъ теперь подѣлываетъ тамъ, и что-то съ нимъ происходитъ? время съ того дня уже много прошло, какъ впослѣднія писалъ онъ къ намъ и съ нимъ произошло уже можетъ быть много кой-чего! ахъ, дай только Богъ, чтобъ онъ здоровъ былъ и не занемогъ у насъ тамѣ». Симъ и подобнымъ сему образомъ нерѣдко мы поговариваемъ, а особливо за ужиномъ и за обѣдомъ. Рѣдкій день проходитъ, чтобъ мы о тебѣ по нѣскольку разъ не напоминали, а такого дня, въ который бы мы вовсе о тебѣ не вспомнили, истинно ни одного не помню. Вотъ, какъ ты намъ милъ и нуженъ, а все за что? За то, что ты у насъ малый добрый и самъ насъ любишь. Мы ожидаемъ тебя назадъ ни мало не испортившимся, а пріобрѣтшимъ еще множайшія совершенствы. Ты многое узнаешь, чего еще не знавалъ, и насмотришься того, чего не видывалъ.

«Но говори, говори да молви! Съ того времени какъ послѣднее письмо ты къ намъ писалъ, прошло ровно 20 дней, и въ сіи 20 дней, въ самомъ дѣлѣ, надобно уже произойти съ тобою кой-чему многому. У тѣхъ, къ кому были письмм, ты вѣрно уже у всѣхъ перебывалъ и, можетъ быть, уже по нѣскольку разъ, а у иныхъ и многажды..... Что-то, мой любезный другъ, Михаилъ Васильевичъ? Пріѣхал- ли онъ къ тебѣ? Я заключаю напередъ,что ты обрадуешься ему до безконечности. Долго-ль-то онъ тутъ проживетъ? Я хотѣлъ-было писать къ нему и съ теперешнею почтою и принесть ему тысячу благодареній, но какъ подумалъ, что неизвѣстно, надолго-ль онъ пріѣхалъ, и что весьма легко статься можетъ, что его теперь уже опять нѣтъ въ Петербургѣ, или тогда уже не будетъ, какъ письмо сіе придетъ, — то и остановился. Подожду, говорю, будущей почты и узнаю обстоятельнѣе. Итакъ, ежели письмо сіе застанетъ его еще тутъ, то возьми уже ты, Павлушка мой другъ, на себя ту коммиссію и, вѣдая мое душевное расположеніе, постарайся увѣрить его, что одолженіе его мнѣ крайне чувствительно и что все сердце мое наполнено къ нему благодарностію. Онъ сдѣлалъ то, что я величаюсь теперь тѣмъ, что имѣю такого родственника и что не одинъ разъ утѣшалось сердце мое тѣмъ, когда слыхалъ, что и посторонніе его, хваля, говорили: «вотъ прямо родственникъ!» А я хоть сто разъ говорилъ, но и еще разъ скажу: «ей-ей! дай Богъ ему, моему другу, за то здоровье, куда-жъ онъ меня какъ одолжилъ и чѣмъ-то мнѣ ему заслужить за то?

«Куда-какъ досадно, что на вопросъ какой-нибудь не прежде можно получить отвѣтъ, какъ ровно чрезъ мѣсяцъ. Опросилъ бы тебя, что наша Авдотья Ильинишна? Уменъ бы ты былъ, если-бъ и не ходилъ къ ней, такой бѣшеной. Но ты небось уже побывалъ. Мы съ любопытствомъ будемъ ожидать твое извѣстіе о томъ. Слухи, носящіеся здѣсь о Шведахъ и о походѣ гвардіи, меня озабочиваютъ; боюсь, чтобъ самое сіе не сдѣлало бы много остановки и помѣшательства въ дѣлахъ, относящихся до отставок и выпусковъ. Дай Богъ, чтобъ того не было. Вотъ сколько я къ тебѣ написалъ, но теперь полно, прости покудова!»

*

Письмо сіе и отправилъ я, дѣйствительно, въ тотъ же день на почту; самъ же въ этотъ праздникъ принужденъ былъ имѣть великопостный обѣдъ и ѣсть одинъ только калачъ съ квасомъ. Причиною тому было то, что я с-утра почувствовалъ въ себѣ нѣчто похожее на ознобъ; и какъ я боялся, что[бъ] не возвратилась ко мнѣ опять лихорадка (столъ же былъ весь рыбный, скоромнаго-жъ ничего готовлено не было), то и не сталъ я ѣсть рыбы, какъ бѣдственной и опасной въ лихорадкахъ ѣствы, а лучше хотѣлъ быть хоть съ голодомъ пополамъ, нежели нажить опять лихорадку, а самое сіе можетъ быть и спасло меня от новаго рецидива. Впрочемъ, и не было у насъ въ сей день дальняго празднества, но оный прошелъ у насъ вмѣстѣ съ обоими за тѣмъ послѣдующими днями въ мирѣ и тишинѣ. И все достопамятное состояло въ томъ, что былъ у насъ на другой день сего праздника дождь, а на третій послѣ онаго умеръ тотъ самый г. Полунинъ, который игралъ въ тамошнемъ краю особенную роль и хозяйствомъ своимъ прославился. А не успѣло двухъ дней пройтить послѣ сего праздника, какъ пришедшая въ свое время почта обрадовала насъ опять привезеніемъ къ намъ предлиннаго письма от моего сына. Оное было по порядку уже осьмое и писано образомъ журнала и содержало въ себѣ слѣдующее:

С.-Петербургъ, ноября 16 дня, въ пятницу, ввечеру.

«Вчера отправилъ я къ вамъ, м. г. батюшка, мое седьмое письмо, а теперь, пользуясь свободнымъ временемъ, стану продолжать разсказывать вамъ о себѣ дальнѣйшее, и прежде всего донесу вамъ обстоятельнѣе о первой моей поѣздкѣ къ госпожѣ Травиной.

«Итакъ, когда обмундирація моя совсѣмъ была готова и я во всей формѣ былъ сержантъ, то 15-го числа, т.-е. въ четвергъ, одѣвшись по-утру, ѣду я къ госпожѣ Травиной. Домъ ея скоро отыскиваемъ въ Морской, докладываютъ обо мнѣ и къ ней вводятъ. Я нахожу ее совсѣмъ не таковою, каковою себѣ воображалъ. Представьте себѣ, батюшка, даму не малаго роста, дородную и имѣющую осанистый видъ, хотя она уже и пожилыхъ лѣтъ, но по убранству и по цвѣту лица ея судя, кажется ей не болѣе какъ лѣтъ сорокъ. Есть въ ней нѣсколько, можетъ быть, здѣшней знатной спѣси, но впрочемъ, она барыня очень ласковая. Она меня тотчасъ посадила, напоила чаемъ, а между тѣмъ читала письмо Николая Сергѣевича. Когда она узнала изъ онаго кто я и какую имѣю нужду, то благодарилъ я ее сперва за сержантскій еще чинъ и просилъ покорнѣйше сдѣлать милость постараться и при нынѣшнемъ случаѣ. Она, представивъ мнѣ какія ныньче при семъ трудности, обѣщала потомъ постараться обо мнѣ сколько можетъ и говорила, чтобъ написалъ я объ себѣ записку, съ которою она пошлетъ, какъ скоро по Невѣ можно будетъ ходить, въ крѣпость къ оберъ-коменданту Андрею Гавриловичу Чернышеву; что сей человѣкъ имѣетъ великую дружбу и связь съ нашимъ маіоромъ Татищевымъ, управляющимъ всѣмъ полкомъ Преображенскимъ, и что ежели сему послѣднему возможно, то все для того сдѣлаетъ. Я бы и сама (говорила она) попросила лучше Чернышева о семъ, но давно уже, за слабостію своего здоровья, никуда со двора не выѣзжаю. Она разговаривала потомъ со мною о многомъ, какъ-то: о намѣстникѣ, о Николаѣ Сергѣевичѣ, и что она постарается, какъ скоро первый сюда пріѣдетъ, то его за переведеніе Давыдова побранить и сдѣлать на своемъ, чтобъ перевести его опять въ Тулу. Словомъ, она здѣсь боярыня очень съ именемъ и многіе знатные ее слушаются. Послѣ всего, сего я повторилъ опять униженно свою просьбу. Она мнѣ тоже опять отвѣтствовала, что нужна ей моя записка, для того-де, что, выпрашивая ежедневно обо многомъ и посылая то къ тому пашпорты, то къ иному другое, можетъ забыть о моей фамиліи и проч. Итакъ, я поѣхалъ от ней, будучи доволенъ ея обѣщаніемъ.

«Теперь скажу вамъ о другомъ письмѣ Николая Сергѣевича. Оно написано къ генералу Васильеву и я тогда же подумалъ еще, какой же это Васильевъ комендантъ въ крѣпости. Онъ, конечно, въ задумчивости мнѣ не растолковалъ хорошенько, и оберъ-коменданта Чернышева смѣшалъ съ Васильевымъ, дядею нашего полковаго секретаря. Я, распровѣдывая о семъ, узналъ, что есть генералъ Алексѣй Ивановичъ Васильевъ, но не комендантъ, а присутствуетъ въ какой-то экспедиціи при сенатѣ, и что сей точно секретарю нашему дядя. Итакъ, от госпожи Травиной поѣхалъ я искать его дома. Не безъ труда сіе происходило, потому что на письмѣ не было надписано, и я не скоро могъ узнать, гдѣ онъ живетъ. Во время сего исканія, заѣзжалъ я къ Лазаревымъ съ письмомъ от нашей княгини городничихи. Катерина Ивановна также довольно меня обласкала и распрашивала много о моей службѣ. Послѣ сего, хотя я навѣрное зналъ, что не найду дома г. Васильева, однако, къ нему поѣхалъ и домъ его отыскалъ. Севодни по-утру поѣхалъ я къ нему уже поранѣе. Натурально, нахожу его дома, но, по причинѣ бывшаго ночью вблизи ихъ пожара, они всю ночь не спали, и его превосходительство еще почивалъ. Повѣрите ли, часа три или четыре я дожидался возстанія его превосходительства, но здѣсь симъ не поскучишь; очень случается сіе в-частую. Я радъ былъ, что захватилъ его только дома. Наконецъ, онъ всталъ и меня къ нему ввели. Прочитавъ Давыдова обо мнѣ письмо (которымъ мы очень должны быть обязанными Николаю Сергѣевичу, ибо въ ономъ онъ его очень обо мнѣ проситъ), онъ спрашиваетъ тотчасъ, служил ли я при полку, и, узнавши, что нѣтъ, говоритъ, что очень трудно будетъ сдѣлать, чтобъ неслужащаго перевести въ бомбандирскую роту и отставить капитаномъ, однако, онъ обѣщаетъ, увидѣвшись севодни съ секретаремъ, поговорить съ нимъ о томъ, и что онъ, ежели можно, то постарается обо мнѣ, и чтобъ я чрезъ нѣсколько дней побывалъ опять у него и узналъ объ ономъ. Онъ показался мнѣ человѣкомъ очень добрымъ, хотя и есть въ немъ много знатной спѣси. Домъ его хотя неогроменъ и деревянный, но убранъ уже прямо по-барски, только далеко за Преображенскимъ полкомъ, на Литейной. Итакъ, я поѣхалъ от его превосходительства нарочито довольнымъ, ѣду опять къ Марьѣ Петровнѣ для отданія ей своей записки.

«Я позабылъ еще вамъ, батюшка, давича сказать, что она вчера, разговаривая со мною, совсѣмъ опорочила наше съ Николаемъ Степановичемъ намѣреніе, чтобъ явиться къ маіору и просить его; она подтвердила мнѣ никакъ сего не дѣлать, ибо симъ свяжешь маіора, и онъ пуще еще ничего мнѣ сдѣлать не можетъ для своего полку, который о томъ будетъ уже извѣстенъ..... Но теперь зовутъ насъ ужинать и чтой-то хочется спать. Итакъ, отложу до завтрева описаніе сего вторичнаго моего пріѣзда къ госпожѣ Травиной и о успѣхѣ онаго, а теперь желаю вамъ, батюшка, покойной ночи».

17 ноября, въ субботу, послѣ обѣда.

«Въ продолженіе вчерашняго, скажу вамъ, что не успѣлъ я войтить къ Марьѣ Петровнѣ и отдать ей мою записку, какъ она начала говорить: «что, батюшка, я говорила уже объ васъ со многими, но всѣ говорятъ, что сдѣлать васъ капитаномъ очень-трудно и проч.». Словомъ, я услышалъ от нея точно тоже, что говорилъ мнѣ Васильевъ. Она послѣ того отбирала от меня, соглашусь ли я быть поручикомъ. Прапорщикомъ же гвардіи въ отставкѣ она мнѣ никакъ быть не совѣтовала, потому-что лишусь навсегда надежды быть при штатскихъ дѣлахъ. Словомъ, она привела меня въ невѣдѣніе, на что рѣшиться. Однако, обѣщала обо мнѣ не забыть и попросить г. Чернышева, говоря при томъ, что лучше когда уже онъ самъ будетъ переѣзжать на эту сторону, то я, дискать, попрошу его сама лучше записки, можетъ быть какъ- нибудь и сдѣлаетъ милость. Изволите видѣть, батюшка, какія мои теперь обстоятельства? Завтра думаю опять ѣхать къ Васильеву и онъ рѣшитъ уже мою судьбу. И чего уже мнѣ ожидать будетъ должно. Только поручикомъ быть очень не хочется. Лучше опять ѣхать въ отпускъ.

«Севодни по-утру я опять кой-къ-кому ѣздилъ, но все не заставалъ дома. Нашелъ наконецъ Артемья Никитича Шишкова. Я отдаю ему Петра Гарасимовича письмо. Онъ принимаетъ меня какъ родню, роднаго своего племянника и рекомендуется. Вообразите себѣ, батюшка, и покойнаго старика г. Владыкина. Сей похожъ весьма на него пли нѣсколько подобрѣе. Сначала разговоры у насъ съ симъ почтеннымъ старикомъ были довольно сухи. Онъ зналъ коротко дѣдушку Тимоѳея Петровича и былъ ему пріятель. Сіе обстоятельство подало ему довольно матеріи къ разговору. Когда же онъ узналъ, что я смыслю нѣсколько языки, охотникъ до книгъ и могу съ нимъ кое-о-чемъ разговаривать, то забылъ мой старикъ, что от слабости своей лежалъ въ постели, вскочилъ, одѣлся, началъ показывать различныя свои книги, которымъ онъ, не смотря на свою бѣдность, былъ вокругъ окладенъ. Библіотека его состоитъ въ однихъ почти нѣмецкихъ книгахъ. Онъ знаетъ совершенно сей языкъ и великій дока на вышариваніе рѣдчайшихъ новѣйшихъ сочиненій. Словомъ, имѣетъ весьма рѣдкія и важныя книги. Начались у насъ тотчасъ важныя матеріи и разсужденіи, то о книгахъ, о учености, о политическихъ дѣлахъ Европы и о нынѣшней войнѣ. И истинно часа три или болѣе онъ не переставалъ ни на минуту говорить и разсказывать мнѣ о многихъ вещахъ. И я, къ великому удивленію, судя по образу его жизни, противъ ожиданія нашелъ такой рѣдкій проницательный разумъ, такую ужасную память, такую тонкую политику и основательность въ доказательствахъ и разсужденіяхъ, что сей; сѣдинами покрытый, старецъ составляетъ сущее чудо въ своемъ вѣкѣ. Я разстался съ нимъ, пріобрѣтя великую къ себѣ любовь и похвалу, и за удовольствіе сочту и еще нѣсколько разъ пользоваться бесѣдою сего препочтеннаго и преразумнаго старика. Ласками же своими п учтивствами онъ такъ обязываетъ, что я приведенъ въ тупик , чѣмъ ему на оныя отвѣтствовать. Словомъ, сей старикъ меня обворожилъ и рѣдкія его достоинства не выходятъ у меня ни на минуту изъ мыслей. Я увѣренъ, что вы мнѣ позволите занимать мѣста въ письмахъ, обстоятельными описаніями о будущихъ нашихъ съ нимъ свиданіяхъ. Я слышалъ также от него множество разныхъ исторій, между коими множество и секретныхъ, кои онъ имѣетъ вѣрнѣйшій случай узнавать, но пересказываніе объ оныхъ надобно отложить до самоличныхъ разговоровъ.

Въ тотъ же день, ввечеру.

«Теперь только былъ я опять у Николая Степановича Тютчева и имѣлъ опять случай трактовать съ нимъ о моемъ дѣлѣ. Онъ опять, по ласкѣ своей, обѣщалъ стараться обо мнѣ, только всё разноголосица превеликая, и единому Богу надобно предоставить, какимъ путемъ назначитъ Онъ произведеніе моего чина и чѣмъ все сіе окончится. Я имѣлъ также ввечеру великое удовольствіе наслушаться музыки Марьи Михайловны, жены Николая Степановича. У ней прекрасный позитивъ съ органами и педалями, и я пріятнѣе сего инструмента ничего въ свѣтѣ не слыхивалъ.

18 ноября, въ воскресенье, послѣ обѣда.

«Севодни я имѣлъ опять весьма досадное длясебя утро, ибо все сдѣлалось противъ моего намѣренія и неудачно. Я надѣялся получить севодни уже рѣшеніе от г. Васильева въ разсужденіи моего дѣла. Для сего я, рано вставши и одѣвшись, къ нему поѣхалъ. Но видно, что его превосходительство изволилъ совсѣмъ обо мнѣ забыть, либо не хочетъ постараться, сказавъ только мнѣ, что онъ съ секретаремъ не видался еще и обо мнѣ не говорилъ. Болѣе сего не сказалъ онъ мнѣ ни слова, и я поѣхалъ ни съ чѣмъ. Словомъ, малую уже имѣю я надежду на его превосходительство. Поѣхавши от него, думаю, куда мнѣ теперь поѣхать. Дай поищу дома Малиновскаго; но сколько я ни ѣздилъ и у кого ни спрашивалъ, но никто не могъ меня о семъ увѣдомить. Уже въ канцеляріи его сказали мнѣ, что ежели я пріѣду завтра поранѣе, то о жительствѣ его увѣдомятъ меня. Итакъ, поѣхалъ я и отсюда ни съ чѣмъ. Вздумалъ потомъ ѣхать искать домъ Дмитрія Степановича Сонина. Для сего справился въ адмиралитействѣ и хотя и получилъ тутъ свѣдѣніе, гдѣ его домъ, но, поѣхавши въ то мѣсто, истинно часа два искали его дома и никакъ не могли сыскать, слѣдовательно, и возвратился домой также ни съ чѣмъ. ѣдучи давича мимо почтоваго двора и узнавъ, что почта уже пришла изъ Москвы, думалъ вѣрно получить что-нибудь на оной, и хотя къ удовольствію своему и нашелъ по картѣ, что есть письмо от васъ, но видно, что вы опять изволили подписать подателю, то почталіоны, не упускаютъ уже ни минуты, и таковыя письма тотчасъ по себѣ разбираютъ. Я никакъ не могъ добиться письма, для того что, дескать, къ вамъ привезутъ на домъ. Но плуты сіи по сихъ поръ письма еще не привозили-досада и нетерпѣливость ужасная. О непріѣздѣ по сихъ поръ Михаила Васильевича также я очень сожалѣлъ и думалъ, что онъ уже отдумалъ, но сей часъ пріѣхалъ его обозъ, который, ѣдучи сюда другою дорогою, думалъ его ужъ здѣсь найтить, потому что онъ давно уже хотѣлъ выѣхать. Видно, что какія-нибудь непредвидимыя обстоятельства либо остановили его, либо онъ заѣхалъ къ своему тестю. Сказываютъ также, что и Анна Петровна будетъ къ Рождеству. Сіе меня весьма обрадовало, и я ежечасно буду ожидать Михаила Васильевича.

19 ноября, въ понедѣлѣник.

«Хотя по совѣту Марьи Петровны и намѣренъ я былъ послать сіе письмо къ вамъ севодни, но различныя причины принудили меня опять перемѣнить сіе намѣреніе и отложить до четверга. Болѣе всего не хотѣлось мнѣ послать письма сего, не читавши вашихъ писемъ, также имѣю я еще кой-о-чемъ къ вамъ написать, а къ четвергу и еще болѣе наберется; къ тому же, произойдетъ можетъ быть къ тому времени что-нибудь рѣшительное теперешнему моему положенію, а можетъ быть и четверговая почта, для моего счастія будетъ вѣрна, да и что я за грѣшный, что ваши письма получаю въ 10-ть дней, а мои бы къ вамъ не доходили. Можетъ быть какая-нибудь особая причина была виною недохожденію писемъ г-жи Травиной и совсѣм-не четвергъ.

«Теперь сажусь къ вамъ, батюшка, писать, имѣя весьма довольно матеріи въ продолженіе моихъ похожденій, и особенно о севоднешнихъ вамъ донести. Соскучиваясь быть въ нерѣшимости о моемъ дѣлѣ, былъ я севодни опять у Травиной. Но, услышавъ от людей, что она ни съ кѣмъ еще послѣ меня не видалась и что Чернышеву нельзя еще скоро переѣзжать въ каретѣ чрезъ Неву, разсудилъ я лучше ее такъ часто не обезпокоивать, чтобъ не наскучить, и отложилъ до другаго времени. Не хотя же пропускать время по-пустому, вознамѣрился я отыскать уже неотмѣнно г. Малиновскаго. Для чего я справился опять въ канцеляріи графа Безбородки и, получивъ скоро свѣдѣніе, въ скорости отыскалъ и домъ его. Теперь скажу вамъ, что я ошибся въ моемъ воображеніи. Я нашелъ его совсѣмъ не таковымъ, какъ воображалъ. Онъ, кажется, человѣкъ простой. Только прочитавъ ваше письмо, обласкалъ меня очень, отзываясь очень похвально объ васъ, и просилъ, чтобъ я чаще къ нему ходилъ. Я сіе охотно исполню и тѣмъ паче, что недалеко от насъ, живетъ. По короткости времени нашего свиданія и за его недосугомъ, мнѣ не удалось болѣе ни о чемъ съ нимъ поговорить.

«Обращусь теперь къ вашимъ письмамъ. Видя и севодни, что ихъ ко мнѣ не несутъ, вышелъ я уже изъ терпѣнія и бранилъ тысячу разъ господъ почталіоновъ. Я бы вѣрно не скоро еще получилъ оныя, ежели бы не заѣхалъ давича самъ на почтовый дворъ. Тутъ присталъ я уже непутёмъ и просилъ неотступно почталіоновъ, чтобъ они мнѣ сказали, куда дѣвали мои письма. Наконецъ, отыскалъ самого того, кому они отданы. Сей, по примѣру прочихъ, нахваталъ писемъ для разношенія множество, но не успѣлъ; имѣлъ въ числѣ многихъ оставшихся и ваше ко мнѣ письмо, да письмо от княгини. Съ жадностію отнявъ у него оныя, спѣшилъ скорѣй домой для прочтенія ихъ. Въ другой разъ будемъ умнѣе, и Василій мой будетъ уже тамъ заранѣе дожидаться.

«Я не знаю опять, какъ изъявить вамъ ту благодарность, которую я чувствую за всѣ ваши драгоцѣнныя, милостивыя ко мнѣ писанія. Будучи твердо увѣренъ въ вашей ко мнѣ любви, предаю сіе на собственное ваше разсужденіе и вѣроятіе и не предпринимаю опять изъявлять вамъ благодарность сію на словахъ, для того что оная начертана въ моемъ сердцѣ и втайнѣ усугубляетъ въ ономъ мою любовь къ вамъ и высокопочитаніе. Таковое истинное чувствіе замѣняетъ, по моему мнѣнію, многія напраснозвучащія слова, испускаемыя иногда при льстивыхъ изображеніяхъ чувствованій. Лесть же мнѣ въ семъ случаѣ совсѣмъ не нужна, и я увѣренъ, батюшка, что вы мнѣ въ семъ изволите повѣрить.

«На опасеніе же ваше, батюшка, чтобъ я здѣсь не испортился и не свелъ знакомства съ распутными людьми, опять, при изъявленіи моей благодарности, на то скажу, что, какъ я былъ доселѣ столь счастливъ, что поведеніемъ моимъ не наводилъ вамъ никакого сумнѣнія, то самое сіе заставитъ меня быть въ семъ случаѣ непремѣннымъ и обнадеживаетъ меня, что и вы будете увѣрены въ моей въ томъ непоколебимости. Если бы и свелъ я съ таковыми людьми знакомство, чего я всегда буду гнушаться, то повѣрьте, что не скоро кто преклонитъ меня къ чему-нибудь худому. Первое потому, что я, благодарить Бога, могу уже нѣсколько различить худое от добраго, а, во-вторыхъ, потому, что я полагаюсь болѣе всего въ семъ случаѣ на Его святое предохраненіе. Я вамъ скажу еще, батюшка, что хотя столь мало еще здѣсь живу, но хлопоты и ежедневныя заботы и безпокойства сдѣлали уже во мнѣ то, что я совершенно мизантропическимъ или, лучше сказать, отшельническимъ окомъ взираю на здѣшнюю суетную жизнь, а особливо — презрѣнія достойныхъ молодыхъ людей... Я вамъ также признаюсь, батюшка, что разлука съ дражайшими моими родными сдѣлала мнѣ всѣхъ ихъ гораздо драгоцѣннѣйшими, то и сіе можетъ ли меня допустить причинить огорченіе вамъ моимъ поведеніемъ. Ахъ, батюшка, будьте увѣрены въ семъ и не извольте сумнѣваться.

Въ тотъ же день, ввечеру.

«Вотъ еще въ другой разъ сажусь къ вамъ писать. Имѣя свободное время, за грѣхъ считаю его пропускать, и чтобъ не заняться симъ для меня пріятнымъ упражненіемъ. Мнѣ совѣстно правда, что я, между дѣла, пишу иногда къ вамъ много и пустяковъ. Я довольно также вижу сколь много слогъ вашихъ, батюшка, писемъ превосходитъ мой вольностію и красивостію. Я бы охотно оному подражалъ, и ежели-бы не такое хлопотное и смутное мое положеніе было, то, можетъ бы, и я писалъ не столь принужденно и не столь во многихъ мѣстахъ нескладно. Со всѣмъ тѣмъ, я за излишнее считают томъ извиняться, ибо увѣрен, что мнѣ в томъ простите, равно какъ и во всемъ прочемъ.

«Итакъ, о севоднешнемъ днѣ еще вамъ скажу, что хотѣлось-было мнѣ повидаться еще съ Николаемъ Степановичемъ, но, не заставъ дома его, былъ опять у старика Артемъя Никитича. Я нашолъ его сидящаго въ кружкѣ ученыхъ нѣмцевъ, попивающихъ съ нимъ кофей. Онъ опять радъ мнѣ былъ до крайности, пересталъ съ ними трактовать о важныхъ матеріяхъ и занялся со мною. И о чемъ, о чемъ мы съ нимъ опять ни говорили! Мнѣ кажется, о какой наукѣ ни начни съ нимъ говорить, то онъ всякую знаетъ въ совершенствѣ. Онъ говоритъ со мною часто по- нѣмецки и только и твердитъ, что въ меня очень влюбился. Обѣщаетъ меня познакомить съ нѣкоторыми учеными людьми и проситъ, чтобъ я ходилъ къ нему почаще. Разставаясь, онъ далъ мнѣ для куріозности грамматику, но какую же- изволите ли отгадать — турецкую! Также снабдилъ меня послѣдними Гамбургскими и Петербургскими нѣмецкими газетами, чѣмъ я весьма доволенъ, ибо не имѣлъ случая у кого бы мнѣ ихъ доставать. Словомъ, знакомство съ симъ почтеннымъ старичкомъ можетъ для меня быть очень полезно. Жаль только, что далеко ходить.

20 ноября, во вторникъ.

«Сажусь къ вамъ, батюшка, писать, имѣя опять довольно для сего матеріи. Я былъ севодни по-утру опять у Тютчева. Онъ, объявя мнѣ, что говорилъ обо мнѣ со многими въ нашемъ полку, совѣтовалъ неотмѣнно мнѣ явиться, безъ чего произвожденіе мое будетъ очень трудно. Онъ мнѣ даже подтверждалъ, что ежели я хочу его послушаться и иттить его путемъ, то непремѣнно долженъ сдѣлать сіе завтра-же. Словомъ, онъ привелъ меня въ великое недоумѣніе-на что мнѣ рѣшиться, а особливо-не получивъ еще ничего рѣшительнаго от Травиной и от Васильева.

«Я поѣхалъ потомъ къ генеральшѣ Кутузовой съ письмами от ея сестры Толстой и Петра Гарасимовича. Я все то предвидѣлъ, что от нея будетъ. Она не успѣла писемъ прочитать, какъ напустила бранить и ругать нашихъ г. Шишковыхъ, и скажу, что раздражена она на нихъ до чрезвычайности и до иступленія.

И для единой только Елизаветы Андреевны, она ко мнѣ сдѣлалась милостива, приказывала ходить къ себѣ почаще и обѣщала навѣрное помочь мнѣ въ моемъ дѣлѣ, только, покуда не увидится съ нашимъ маіоромъ и секретаремъ, не велѣла мнѣ до тѣхъ поръ являться къ полку. Какъ сіе, по словамъ ея, не прежде должно произойтить, какъ чрезъ недѣлю, то сіе привело меня еще въ большее сумнѣніе и недоумѣніе: ея ли приказанію слѣдовать, или Николая Степановича? Я заѣжжалъ потомъ опять къ Травиной и от нея услышалъ почти такой же совѣтъ, какъ Николая Степановича, хотя и не видалась она еще съ Чернышевымъ. Слѣдовательно, придется мнѣ почти рѣшиться болѣе на сей послѣдній совѣтъ. Не кстати теперь описывать вамъ пространно, въ какую нерѣшимость приводятъ меня всѣ сіи разноголосицы, потому что боишься привести въ неудовольствіе и гнѣвъ и того, и другого, а время, между тѣмъ, все-таки уходитъ.

21 ноября, въ среду.

«Вотъ настало уже такое время, что едва нахожу свободныя минуты къ вамъ, батюшка, писать. Сію минуту возвратился только домой и хочу увѣдомить еще о своемъ положеніи и пописаться къ вамъ писемъ (sic), для того что завтра для сего буду еще меньше имѣть времени. Итакъ, скажу вамъ, что вчера ввечеру былъ я опять у Николая Степановича для послѣдняго положенія, какъ и къ кому явиться мнѣ. Онъ, по милости своей, видѣлся уже и говорилъ обо мнѣ съ нашимъ адъютантомъ и однимъ изъ капитановъ, а севоднешнее явленіе мое отложили до завтрева, потому что севодни торжественный праздникъ и имъ не до меня. Севоднешняго же дня, не хотя его такъ пропустить, по-утру одѣвшись поѣхалъ я опять къ Васильеву, сколько для того, чтобъ поздравить его съ праздникомъ, столько-жъ, чтобъ узнать не скажет ли чего обо мнѣ. Его превосходительство приказалъ еще себѣ дать время, для того что еще не видался съ секретаремъ; когда же я спросилъ, не прикажетъ ли мнѣ явиться прежде къ полку, то сказалъ, что сіе непремѣнно должно сдѣлать, для того что ни маіоръ и никто меня не знаетъ въ полку. Итакъ, теперь и онъ тоже подтвердилъ, а прежде не могъ мнѣ о семъ сказать. Оставалась одна Авдотья Ильинична, связывающая меня своимъ запрещеніемъ являться. Но и сіе препятствіе преодолѣло. Я, отслушавши у своего прихода обѣдню, пошелъ къ нимъ на Васильевскій островъ поздравить съ праздникомъ. Я нашолъ прежде мужа ея Ивана Логиновича дома, но скоро пріѣхала и Авдотья Ильинична. Я легко угадывалъ, что они оставятъ меня у себя обѣдать. Сіе мнѣ очень было нужно, ибо Авдотья Ильинична, отведя меня въ сіе время въ особливую комнату, разговаривала со мною обо многомъ, а особливо до моей службы. Она, какъ скоро услышала, что я еще считаюсь въ малолѣтныхъ, то принудила также явиться къ полку непремѣнно, а вчера приказывала совсѣмъ тому противное, потому что не знала вышеупомянутаго обстоятельства. она обѣщала, что послѣ того станетъ обо мнѣ вѣрно стараться. Написала письмо къ Лизаветѣ Андреевнѣ и, не смотря, что весьма сердита и раздражена на Петра Гарасимовича, но для Елизаветы Андреевны обѣщала непремѣнно выпросить меня въ капитаны. Ежели она устоитъ въ своемъ словѣ, то дай Богъ ей здоровья. Итакъ, изволите, батюшка, видѣть, что всѣ и даже и сія послѣдняя барыня присовѣтывала, противъ великаго моего нехотѣнія, явиться къ полку, поелику безъ сего всѣ просьбы и старанія будутъ безуспѣшны. «Я ввечеру опять ходилъ къ г. Тютчеву, для полученія послѣдняго совѣта въ одномъ несходномъ съ Авдотьею Ильиничною приказаніи. И теперь рѣшился, положившись на волю и на покровительство Небесъ, завтра по-утру учинить то, что давно бы мнѣ надобно было сдѣлать, ежели бы не было разноголосицы въ совѣтахъ.

«Теперь скажу вамъ о товарищѣ своемъ г. Арефьевѣ, что ему понесчастливилось очень явленіе къ маіорѵ. Онъ не послушался моего совѣта и пошелъ кънему въ намѣстническомъ мундирѣ. Г. Татищевъ, имѣя, какъ вы сами изволите знать, на отца его злобу, придрался тотчасъ къ сему, согналъ почти съ глазъ долой, разжаловалъ въ капралы и хотя послѣ и умилостивился, но все онъ теперь уже не сержант?», а каптенармусъ. О семъ, какъ я думаю, онъ къ своимъ роднымъ не писалъ, то нѣтъ нужды имъ и сказывать. Между тѣмъ онъ сшилъ, себѣ гвардейскій мундиръ, явился вторично къ маіору, принявшему его уже въ сей разъ снисходительнѣе, и завтра его сердечнаго наряжаютъ уже въ дежурство на съѣзжую. Теперь желаю я, чтобъ удалось мнѣ завтра, докончить къ вамъ письмы и отослать ихъ.

22 ноября, въ 4 часа пополудни.

«Вотъ уже и отправляю къ вамъ оныя и имѣю еще время довести вамъ, батюшка, что я здоровъ и теперь нѣсколько спокойнѣе, въ разсужденіи начинанія своего дѣла, потому что севодни уже въ ономъ рѣшился, вступивъ въ настоящую службу. Какимъ же порядкомъ сіе произошло, то на короткихъ словахъ вамъ перескажу. До-свѣту еще, севодни явился я къ адъютанту нашего полку Ѳедору Николаевичу Ладыженскому. Онъ, взявши меня съ собою въ каретѣ, отвезъ къ маіору и ему меня явилъ. Я причисленъ въ 11 роту. Капитанъ у насъ Андрей Ивановичъ Скобельцинъ. Отѣ Николая Алексѣевича Татищева я ходилъ къ нему рекомендоваться, былъ потомъ у Александра Дмитріевича Арсеньева, который также подпоручикомъ нашей роты. Я былъ наконецъ и на съѣжжей нашей роты. Впрочемъ, скажу вамъ, что я, по просьбѣ Николая Степановича, на караулъ наряжаться не буду. Адъютантъ (очень хорошій человѣкъ) увѣряетъ, что ежели будутъ просьбы къ маіору то онъ сдѣлаетъ милость отставитъ капитаномъ. Итакъ, теперь, противъ чаянія своего, привязанъ уже къ полку. Ежели-бъ зналъ прежде, что сіе неотмѣнно надобно будетъ сдѣлать, то давно-бъ уже явился. Остается только просить Всевышняго, чтобъ Онъ благословилъ какъ начало моей службы, такъ и произвожденіе мое, и чтобъ все было благополучно. Я увѣренъ, что вы мнѣ также сего желаете. За симъ прощайте, батюшка, мысленно цѣлую ваши ручки, желаю болѣе всего слышать, что вы находитесь совершенно здоровы и благополучны, и проч.».

А симъ окончу и мое письмо, достигшее уже до своихъ предѣловъ и скажу, что я есмь вашъ, и прочее.

(Февраля 17 дня 1811 года).

Письмо 258.

Любезный пріятель! Легко можете заключитъ, что сообщенное въ предслѣдующемъ моемъ письмѣ 8-е письмо сына моего весьма насъ порадовало и побудило меня на другой же день послѣ того начать писать.⁶⁾

«Третьяго дня [8 дек.] окончилъ я и третью часть исторіи моей жизни, и она получила также въ 13 дней свое существованіе. Книжки будутъ прекрасныя! Настасья только и говоритъ, что не только- де намъ, но и инымъ любопытны. Я пишу ихъ прямо на-бѣло на самой бѣлой бумагѣ и украшаю начальныя слова каждаго письма, вмѣсто виньеток , рисуночками пером-тушью, имѣющими отношеніе къ матеріямъ, въ письмѣ содержащимся. Всѣ прочія твои и мои родные находились также здоровы и благополучны. Самый малютка нашъ еще живъ и съ нимъ произошла великая перемѣна. Сыпь подсохла и пропадаетъ, но онъ очень похудѣлъ, ослабѣлъ и всё кашляетъ и кричитъ. Врядъ ли ему, бѣдняшкѣ, отвертѣться от смерти. Петръ Гарасимовичъ съ Елизаветою ѣздили къ Аграфенѣ Ѳедоровнѣ, ихъ теткѣ, и оттуда къ намъ заѣзжали и вчера от насъ поѣхали. Послѣ завтрева хотятъ они отправляться въ путь, и мы завтра поѣдемъ ихъ провожать. Какъ-то у васъ, а у насъ на сихъ дняхъ была превеликая оттепель и дождь большой лилъ цѣлыя сутки и согналъ почти весь снѣгъ, и осталось мало. Теперь скользь превеликая и дорога очень бойка, а проселочныя ни къ чему не годятся. Секретари и подьячіе мои все еще въ Тулѣ и все еще разбора письменныхъ дѣлъ не кончили. Намѣстникъ въ Тулѣ еще не бывалъ; однако, велѣно дворянамъ съ 12 числа съѣзжаться для выборовъ. Николая Сергѣевича выписывали всё въ Тулу, но не ѣдетъ и не могутъ дождаться, а надобенъ. Едва ли не велѣно от намѣстника въ деньгахъ его слѣдовать. Бѣды! ежели это правда! пропадетъ онъ сердечный, засудятъ въ прахъ. Возстали на него непутёмъ и самые Дѣдиловцы, и такія открываются дѣла, что волосы ажно вянутъ (sic). Боже, спаси его и помилуй! Вчера ѣздила мать къ княгинѣ, она очень довольна твоимъ письмомъ, а князь пріѣзжалъ ко мнѣ и сидѣлъ долго.

«Еще скажу тебѣ, Павлушка, одно печальное происшествіе: нашего Ѳедора Ивановича Полунина нѣтъ уже на семъ свѣтѣ. Третьяго дни преселился онъ къ своимъ предкамъ и грудная горячка прекратила дни его. Лѣкарь нашъ очень объ немъ тужитъ и говоритъ, что онъ лишился въ немъ своего истиннаго благодѣтеля. Потуживаетъ и Петръ Гарасимовичъ, говоря, что онъ потерялъ добраго сосѣда, а сынъ будетъ ли тутъ жить и каковъ будетъ — неизвѣстно. Всѣ Полунины и Алабины теперь тамъ; на сихъ дняхъ будетъ погребенье. Повѣса нашъ Петръ Степановичъ Челищевъ проигралъ цѣлыхъ сто рублей. То-то бить не-кому, уже ему ли играть! Человѣкъ къ ставцу лицемъ сѣсть не умѣетъ! Новикова и теперь еще нѣтъ въ Москвѣ. Съ Настасьею условливаемся мы, чтобъ и она ко мнѣ также обо всемъ писала изъ Твери и на такихъ же бумажкахъ. Пускай привыкаетъ. Я даю ей кусочек туши, чашечку также, и бумаги.

«Возвратившійся вчера изъ Тулы, Варсобинъ сказывалъ, что намѣстникъ нашъ еще не скоро будетъ и выборы будутъ безъ него. Сказываютъ его тамъ въ арміи какъ-то обокрали и кто-то подтибизилъ жалованныя табакирки и другія драгоцѣнности, всего тысячъ на семь, а прежде говорили тысячъ на 20. О Николаѣ Сергѣевичѣ прислано от него предложеніе, однако, слава Богу, не велѣно еще слѣдовать, а только съ напрягаемъ казенной палатѣ, для чего упустила она его изъ Тулы и не велѣла порядочно все сдать. Итакъ, велѣно его выписать изъ Калуги и заставить дѣла и деньги порядочно сдать и потомъ, чтобъ дать ему квитанцію. Словомъ, дается ему время сколько-нибудь исправиться. Богу извѣстно, что съ нимъ наконецъ будетъ: не является денежекъ до 80 тысячъ и болѣе».

А симъ кончу я и мое письмо, какъ достигшее до своей величины опредѣленной и, предоставя сообщеніе втораго письма письму будущему, скажу, что я есмь вашъ, и прочее.

(Февраля 18 дня 1811 года).

Письмо 259.

«Благодѣтельнаго человѣка (генерала Алексѣя Ивановича Васильева) сего не могу и понынѣ вспомнить безъ чувствованія сердечной ему благодарности и безъ пожеланія праху его мирнаго и безмятежнаго покоя. Онъ переселился уже въ вѣчность и въ жизни своей равно какъ предназначенъ былъ самимъ Промысломъ Господнимъ поспѣшествовать благоденствію всего дома моего, ибо, кромѣ милости, оказанной имъ тогда сыну моему, случай довелъ чрезъ 13 лѣтъ послѣ того и самому мнѣ имѣть до него надобность, какъ будучи тогда уже финанс-министромъ оказалъ мнѣ чрезъ ходатайство свое у монарха такую милость, которую не только я, но и всѣ потомки мои должны вѣчно помнить и благословлять его имя.

«Вчера (18 декабря, во вторникъ) встревожены мы были пронесшимся здѣсь, но недостовѣрнымъ еще слухомъ, якобы отнимается от насъ нашъ намѣстникъ и на его мѣсто будетъ графъ де-Бальменъ. Вамъ сіе въ Петербургѣ скорѣе услышать и узнать можно. Ежели это правда, то произойдутъ въ здѣшнихъ краяхъ многія революціи, какъ въ Тулѣ, такъ и вездѣ, и многіе люди о нынѣшнемъ потужутъ, а особливо жаль будетъ въ семъ случаѣ Николая Сергѣевича, а не произвело-бъ сіе нѣкоторыхъ перемѣнъ и въ нашихъ обстоятельствахъ.

Письмо 260.

«Отѣ Артемья Никитича поѣхавъ, сидѣли мы съ братомъ весь вечеръ у нѣкоего г. Шаблыкина. Но надобно вамъ учинить описаніе, что это за звѣрь. Сей мужъ не выдастъ также бойкостію нашему старику Шишкову; онъ, по женѣ, брату Михаилу Васильевичу сродни, человѣкъ немного постарѣ васъ. Онъ, будучи славнымъ повсюду директоромъ экономіи въ Володимірѣ, замѣшанъ былъ также по славному Воронцовскому дѣлу и теперь живетъ здѣсь по оному. Много прожилъ, но дѣло все перекаверкалъ, и оно скоро кончится въ его пользу. Пріятно весьма слушать сего человѣка, и мы съ великою охотою слушали его разсказыванія цѣлый вечеръ.

«Мы были въ театрѣ, и долго не выдетъ у насъ изъ головы то, что мы тамъ видѣли. Піэсы представлены были сегодня слѣдующія: опера «Притворная Любовница» и никогда не виданный балетъ «Медея и Язонѣ». Первая піэса производила только довольно смѣха, а послѣдняя, могу сказать, что есть наисовершеннѣйшая въ своемъ родѣ. Весь Петербургъ жаждалъ ее видѣть. Нѣсколько сотъ человѣкъ поѣхали назадъ, не имѣя уже въ театрѣ мѣста. Самъ великій князь и великая княгиня присутствовали тутъ же изъ любопытства. Я боялся истинно, чтобъ от ужасныхъ перемѣнъ декорацій и множества представленнаго пламени не загорѣлся бы въ самомъ дѣлѣ театръ. Я, въ окончаніе похвалы сему балету, скажу только то, что здѣсь всѣ говорятъ, что, от начала таковыхъ представленій, такого балета никогда еще не было.

«Жаль, что ты не видался съ Нартовымъ. Ежели увидишь, то поблагодари его от меня за камень, ибо онъ первый подалъ поводъ къ тому, что я узналъ его полезность, и разговорись съ нимъ о томъ, сколько трудился я, издавая «Магазинѣ». По настоящему надлежало бы мнѣ, по окончаніи всего, весь свой «Магазинѣ» прислать въ подарокъ Экономическому Обществу, яко въ жертву благодарности за то, что побудило оно меня упражняться въ дѣлахъ и писаніяхъ экономическихъ. Это бы, я думаю, было Экономическому Обществу лестно и пріятно, что ихъ членъ столько трудился. Но то-то моя бѣда, что от сего Общества, какъ от нѣкоего животнаго ни шерсти, ни молока.

«Наша «Почта Духовѣ» заснула, и болѣе того не получалъ: говны, а не издатели!»

Сіе письмо было послѣднее, отправленное къ сыну моему въ теченіе 1789 года. Но какъ было сіе 27 декабря, и оставалось еще 4 дни до наступленія Новаго года, то, для усовершенствованія повѣствованія о всѣхъ происшествіяхъ, бывшихъ со мною въ теченіе сего года, упомяну вкратцѣ и о томъ, что въ продолженіе сихъ четырехъ дней со мною случилось.

Всѣ оныя провелъ я въ прежнемъ своемъ мѣстѣ въ Богородицкѣ и, по стеченію разныхъ обстоятельствъ, не весьма весело. Случились кое-какія хлопотишки и досады, огорчившія мой духъ, а наиболѣе смущало и меня и всѣхъ моихъ домашнихъ то, что съ обыкновенною воскресною почтою не получили мы ожидаемаго письма от моего сына, и не зналъ чему бы то приписать. А, вмѣсто того, смутилъ меня указъ, присланный ко мнѣ изъ казенной палаты съ повелѣніемъ, чтобъ мнѣ ѣхать въ Тулу и привезть съ собою всѣ ордера, присыланныя ко мнѣ от г. Давыдова о присылкѣ къ нему въ Тулу денегъ, поелику они нужны были для счота г. Давыдова въ Счетной Экспедиціи. И какъ указовъ таковыхъ до того я никогда еще не получалъ, то сіе меня нѣсколько и перетревожило. Не менѣе раздосадованъ я былъ полученнымъ изъ Москвы извѣстіемъ, что посланныя от меня къ отъѣжжимъ нашимъ роднымъ письмы ими не получены и какимъ-то образомъ пропали. Наконецъ и самъ я въ послѣдній день сего года былъ какъ-то не очень здоровъ.

Но какъ бы то ни было, но кончился и прошелъ наконецъ и сей достопамятный для меня годъ, съ окончаніемъ котораго кончу я не только сіе письмо, но и все 25 собраніе оныхъ, предоставивъ повѣствованіе о достальной части переписки моей съ сыномъ письмамъ будущимъ и слѣдующей за сею уже 26 части моей исторіи, и остаюсь вашъ и прочее.

(Февраля 20 дня 1811 года).

Конецъ XXV части.

Сочинена въ 1811 году въ февралѣ, въ теченіе 20 дней, въ Дворениновѣ.