Жизнь номер два

Глава 20 Больше знаний — больше незнания

Шаболдин не появлялся у нас три дня. Раз уж, по его словам, все было ясно со смертью этой вдовы Капитоновой, то что-то, похоже, оказалось не так с ее жизнью. Ладно, расскажет еще. Отец использовал отсутствие пристава, полностью погрузившись в дела, я его только на обедах и видел. Волковы ежедневно совершали визиты для углубления знакомств, заведенных на приеме у Пушкиных. В общем, я оказался предоставлен сам себе да не особо навязчивому, но постоянному пригляду шаболдинских людей, обосновавшихся в доме. Не подходить к окнам у меня уже стало привычкой, как и оглядываться в поиске своей охраны, выходя во двор подышать воздухом. Память об Аглае переехала в дальний уголок сознания, периодически напоминая о себе приступами беспросветной тоски по ночам и утрам, когда засыпал и просыпался в пустой кровати, но жить с этим я как-то научился. Все-таки, похоже, с бывшим Алешей Левским у меня произошло взаимное слияние личностей, а не подчинение остатков его личности мне, как я думал до сих пор. Я постоянно ловил себя на том, что на многое реагирую больше по-подростковому, нежели по-взрослому, и перехватить контроль на этими реакциями удавалось мне не всегда. Да и ладно, это, в конце концов, ненадолго.

Левенгаупта я за эти дни, пользуясь внезапно навалившимся на меня избытком времени, осилил всего, и до сих пор ходил как будто слегка перебрав вина — уж больно сильным оказалось впечатление.

Не понял я только одного — какой был смысл неведомому злоумышленнику отвращать меня от чтения этой книги? Хотя, конечно, непонятно смотрелась и роль Ирины Волковой — то ли злоумышленник воспользовался нашим с ней развлечением, то ли она с ним действовала заодно, то ли вообще провернула все сама, зарядив книгу после наших забав. В последнее, правда, как-то не особо верилось, но то, что без нее инкантация книги была бы невозможна, это, что называется, факт. Ах ты ж!.. Внезапная догадка бросила меня в дрожь. Никто ведь, кроме сестрицы, и не знал тогда, что за книгу я читаю! Получается, что или она все сделала сама или каким-то образом подала сигнал сообщнику. Как-то это смотрелось хреновато… Но тут прибыл Борис Григорьевич, отец вызвал меня в кабинет, и все это не дало пришедшим мыслям развиться в полноценную панику.

— Садись, Алексей, — отец указал мне на место за приставным столом, — тебя одного ждали. Вон, Борис Григорьичу прямо не терпится.

— Сдвинулось! — губной пристав Шаболдин аж светился охотничьим азартом. — Сдвинулось дело! — довольно потирая руки, добавил он и перешел к связному изложению принесенной новости. — Наталья Демидова[14] Капитонова, урожденная Веремеева, шестидесяти одного года от роду, в молодых годах своих служила лекаркою в доме Никиты Колядина — сына отравителя Данилы Колядина да отца растратчика Егора Колядина. А Алена Матвеева Егорова, служанка боярыни и боярышни Волковых, той вдове Капитоновой хоть и не родня, но в детских годах своих воспитывалась в семье Капитоновых по причине сиротства!

— Вот, значит, как, — отец недовольно скривился. — А к Волковым-то она как в услужение попала?

— А это, Филипп Васильевич, мы у нее самой и спросим, — хищно усмехнулся Шаболдин. — И у нее, и у боярыни Волковой, надо будет — и у боярина Волкова тоже. Я, Филипп Васильевич, должен допросить Волковых в вашем доме. Надо будет — и к себе вызову на допрос под запись, но, сами понимаете, не хотелось бы… А вот Алену Егорову я заберу. Посидит до вечера в холодной, сама все расскажет. А не расскажет сразу — наш одаренный допросчик с ней поработает, и все равно все она скажет.

Я прислушался к себе. Предвидение сработало как-то половинчато — что ничего губным Алена Егорова не расскажет, я понял сразу, а вот почему не расскажет — не понял вообще. Поэтому и не стал со своими предсказаниями и предупреждениями влезать, хотя, может, и зря…

Шаболдин с отцом пошли к Волковым, а я вернулся в библиотеку, а заодно и к своим размышлениям. Невеселым, прямо скажу, размышлениям. Что-то слишком часто во всех этих неприятных для меня событиях отмечалась Ирина. Ладно, что там с ней было и где она была вообще, когда в меня первый раз стреляли, этого я не знаю. Не знаю и того, она наговаривала взвар, от которого у меня были эротические галлюцинации, или нет. С одной-то стороны, могла, да. В конце концов, дорогу в помещения прислуги, а значит, и на кухню она знала. С другой — это запросто могла быть и не она. С Левенгауптом точно без нее не обошлось. Но опять же, я же тогда возбужден был, ни о чем, кроме как о своем желании думать вообще даже не пытался, так что вполне мог и не заметить, что когда мы вышли из библиотеки, кто-то за нами следил и Иринка подала ему знак — действуй, мол. Ну точно, как же я сразу-то не подумал! В том состоянии, что сестрица была после наших с ней занятий в моей комнате, вряд ли она смогла бы инкантировать книгу! Когда стреляли в меня и убили Аглаю… Тут да, тут точно известно, что Ирина именно в то время была в проклятом доме Алифантьева. И вот это, честно говоря, не нравилось мне больше, чем все прочие странности с Ириной, вместе взятые.

Только вот выглядело все это пусть и неприятно, но как-то уж очень нарочито. Складывалось впечатление, что Иринку мне постоянно как бы показывают — смотри, мол, вот она, злодейка! Не знаешь, где была, когда в тебя стреляли? Да она же сама и стреляла! Насчет Лидии шуточки отпускала? Вот и зарядила взвар, чтобы от глюков с голой сиделкой у тебя сердце и лопнуло! И книгу Левенгаупта она инкантировала, и стреляла в тебя, и Аглаю убила, все она, гадина такая! Ату ее!

А поведись я на предложенное представление, вся эта с виду стройная и непротиворечивая картинка тут же и посыпалась бы. Выяснилось бы, что где была Ирина, когда в меняя стреляли, никто теперь уже и не помнит. Что инкантировать взвар и книгу у Иринки не хватает силенок. Ну а что к вдове Капитоновой Ирина не поднималась, это я и сам знал. И еще я сильно сомневался в том, что у Иринки получилось бы просто удержать в руках штуцер, а не то чтобы прицельно из него выстрелить. Вот и получается, что сестричку кто-то очень старательно подставляет… И кто бы это мог быть?

Служанка Алена? Не смешите. Не тот у нее социальный статус, в котором можно хоть что-то поиметь с моей смерти. Боярыня Волкова? И с какого перепугу будет она жертвовать дочкой? Хм… А при чем тут жертвовать? Я же понимал, что при более-менее внимательном рассмотрении все обвинения в адрес Ирины пошли бы прахом. И в чем тут смысл? Разве только время выиграть? А для чего, спрашивается?

…Как это уже не раз случалось в последнее время, мои размышления пришлось прервать на самом интересном месте — на этот раз причиной стал обед. Обедали мы с отцом вдвоем, Волковы отговорились необходимостью отбыть к Селивановым. На Мишкиного старшего брата, получается, нацелились? Или это такой демарш за то, что отец разрешил Шаболдину их допросить? Так Шаболдин в своем праве. Да, отец мог и не позволить ему допрашивать своих гостей в своем доме, но вот препятствовать приставу увезти Волковых в губную управу и допросить там у боярина Левского возможности уже не имелось. Неужели Волковы этого не понимают? Ну да понимают, не понимают — дело в данном случае десятое.

— Отец, а что такое семейная магия? — спросил я, когда подали десерт.

— А в гимназии тебе разве не рассказывали?

— В гимназии это в гимназии, — я пренебрежительно махнул рукой. — Без примеров, без выводов, в самых общих чертах…

— С чего это ты вдруг заинтересовался? — оживился отец.

— У Левенгаупта часто встречаются упоминания. А объяснений нет, он же не для выпускников гимназий пишет…

— Ну если у Левенгаупта… — отец весело усмехнулся, — Видишь ли, сын, семейная магия — дело такое… Изучать ее сложно, что-то в ней предсказывать невозможно вообще, а объяснение настолько простое, что ученые мужи даже стесняются такую простоту показывать. Вот представь, что надо этот стол, — отец хлопнул по массивному обеденному столу, — отсюда вынести. Тебе одному это будет проще или с кем-то вдвоем?

— Вдвоем, конечно, — я понимал, что вопрос с подвохом, потому и ответил стандартно и ожидаемо, подталкивая отца к дальнейшим объяснениям.

— А с кем вдвоем легче будет — с Васькой или с Митькой?

— С Васькой, — вот тут я подвоха не увидел. Как оказалось, зря.

— Вот для того семейная магия и нужна, — отец был явно доволен, что поймал меня, — чтобы тебе с Митькой было нести его так же легко, как с Васькой. Видишь ли, кровное родство двух или нескольких одаренных может дать им возможность усиливать друг друга.

— Может дать? Или дает? — уцепился я за словесный оборот.

— Хороший вопрос, — похвалил отец, — правильный. Именно что может. А даст или не даст — это уже как получится. Опять же, многое родственникам друг другу делать проще. Вон у Рудольфа Карлыча нашего дочка даже не простужалась ни разу в жизни, и зубы у нее никогда не болели. То есть заботиться о здоровье родной дочки у него получается куда проще, чем чужих лечить.

Хм, надо же, у доктора Штейнгафта, оказывается, дочь есть… Не знал.

— А с матушкой тогда что? — я пошел на очередной приступ крепости семейных тайн. — Или мы семейной магией не владеем?

— Это, сын, как я тебе уже говорил, ты узнаешь в свое время, — довольная улыбка с лица боярина Левского моментально слетела. — И вот что, — жестким тоном добавил он. — Никогда не смей спрашивать о том при чужих. Что доктора ты расспрашивал, я знаю. Это ладно, Рудольф Карлович нам не совсем чужой, но и с ним больше о том не говори. Я не одобрю.

Вот же я попал… Неудовольствие, столь явно выраженное отцом, меня, честно говоря, расстроило, и я, чтобы хоть как-то сгладить неприятное впечатление, просто ответил:

— Я понял, отец.

В библиотеку я после обеда не пошел, поднявшись к себе. Так, семейная магия, значит… Интересно, у Волковых с ней как? И у нас, Левских? И какое отношение к семейной магии имеет нежелание отца говорить о состоянии матушки, как и его запрет спрашивать об этом доктора Штейнгафта? При том, что за соответствующие расспросы Василия я выволочку не получил?

Вообще, все это напоминало интереснейшее утверждение Левенгаупта о том, что расширение знаний одновременно означает и удлинение границы между известным и неизвестным. Как образно выразился сам ученый: «Чем больше мы знаем, тем яснее понимаем, сколь много остается еще не познанным». Но уже вскоре выяснилось, что я даже не представлял себе, насколько мудрость Левенгаупта точно подходит к нашим обстоятельствам…

Снова губной пристав Шаболдин появился у нас уже вечером, лишь чуть-чуть не дотянув до времени, когда наносить визит считалось бы уже неприличным. Впрочем, он на службе, ему можно. На сей раз Борис Григорьевич смотрелся неважно. Победный настрой, с которым он явился допрашивать Волковых да арестовывать Алену Егорову, исчез без следа, и больше всего пристав походил на солдата разбитой и беспорядочно отступающей армии, усталого и растерянного. Отец молча налил ему полстакана ореховой настойки и, лишь дождавшись, когда пристав выпьет, спросил:

— Что стряслось, Борис Григорьевич?

— Алена Егорова померла на допросе.

Перед моим мысленным взором тут же развернулись красочные картины всяческих пыток, которым губные подвергали несчастную Алену и которых она не выдержала, но сначала я загнал эти неуместные порождения подростковой фантазии куда подальше, а там и пристав принялся рассказывать:

— Посидела она в холодной, я тем временем допросчика нашего вызвал, доктора да отца Никифора, — кто такой отец Никифор, я понятия не имел, но боярин Левской только кивнул, видимо, знал. — Начали допрос — молчит. Доктор со священником посмотрели, говорят, заклятие на верность. Ну и стали то заклятие снимать… Только и смогли заставить ее признаться, что заклятие наложено на верность Колядиным, как она дух и испустила…

— Колядиным, значит… — задумчиво произнес отец. — Это что же получается, Борис Григорьевич, все теперь, делу конец?

— То-то и оно, Филипп Васильевич, что не конец, — мрачно ответил Шаболдин. — У нас по всем бумагам выходит, что род Колядиных пресекся, но раз заклятие на верность Колядиным действует, значит, кто-то из них жив до сих пор. И это у нас не все.

— Еще что? — мрачность пристава передалась и отцу.

— Еще у нас то, что ни Алена Егорова, ни вдова Капитонова не то что не могли стрелять из штуцера, они обе его и в руках-то не удержали бы. Еще у нас бумага из народной школы, где Алена Егорова училась, и где никакой одаренности у нее не нашли. Ладно, скрыть могла, но тогда на ней только взвар и, может, еще книга, хотя доктор Штейнгафт и говорил, что наговаривали взвар и книгу разные люди. Но уж стреляла что первый раз, что второй точно не она. А еще у нас вдова Капитонова. Вот кого бы поспрашивать насчет Колядиных! Да только померла она как-то очень уж вовремя…

— А что Волковы говорят, откуда у них та Алена взялась? — спросил отец.

— Алену Егорову взяла на службу еще мать боярыни Волковой, дворянка Меркулова.

— То есть на службу Алена Егорова пошла к Меркуловым, а заклятие на ней на верность Колядиным? — решил уточнить я.

— Хм, — Шаболдин задумчиво почесал подбородок, — так тоже бывает, и не сказать, чтобы очень уж редко. Прежние хозяева вполне могут отпустить человека, а заклятие не снять. Только вот чаще всего это происходит, когда прежний хозяин умирает, а тут, получается, при ком-то живом из Колядиных…Я вот вообще не понимаю, откуда это заклятие взялось, если сама Егорова у Колядиных не служила. В общем, придется мне в Рославль ехать, да на месте самому разбираться.

— Лучше пошли кого из своих, — посоветовал отец. — Здесь ты все дела и тонкости знаешь, и мне спокойнее, что именно ты за домом и людьми приглядываешь.

— Доверие ваше, Филипп Васильевич, для меня почетно, — склонил голову Шаболдин, — только вот если я кого младше чином туда пошлю, и отношение у тамошних губных другое будет…

— На это есть средство, — усмехнулся отец. — Я брата попрошу, он твоему человеку бумагу из Палаты внутренних дел выправит. Такую, что тамошние никуда не денутся.

— А вот за это премного благодарен буду, Филипп Васильевич, — обрадовался пристав. — Так оно уж точно лучше будет. А пока я, наверное, пойду?

— Иди, Борис Григорьевич, иди, — согласился боярин Левской.

Отец оказал приставу честь, самолично проводив его до дверей. Не успел отец вернуться, как раздался шум в большой прихожей — возвратились Волковы. Видимо, у них с отцом состоялся какой-то разговор, потому что снова боярин Левской появился в кабинете минут через десять.

— Скорее бы уж они свою свербигузку замуж выдали, да съехали от нас, — недовольно проворчал отец.

— Ты им про Алену сказал? — поинтересовался я.

— Вот еще, — отмахнулся отец. — Это Борис Григорьича служба, он им завтра и скажет. Ты-то, кстати, помнишь, что завтра за день?

Я широко улыбнулся. Еще бы не помнить! Дни рождения тут отмечать особо не принято, в простом народе вообще почти никто и не знает, когда у кого день рождения, возраст по именинам считают, но я-то помню, что завтра мне исполняется шестнадцать! В чем я отцу и с радостью признался.

— Так что иди-ка ты спать, — подвел отец черту под этим богатым на новости днем. — А завтра будут тебе и поздравления, и подарки.