Жизнь номер два

Глава 3 О пользе чтения

С отцом поговорить удалось только через неделю. В тот день, когда я отчитывался перед отцом Маркелом, боярину Левскому доставили какие-то бумаги, требовавшие его срочного рассмотрения, а назавтра он отбыл в свою костромскую вотчину, вернувшись в Москву лишь вчера после обеда. Что ж, с одной стороны, это, конечно, не сильно радовало, потому как обозначить проблему человеку, который в этом доме принимает решения, я сразу не смог, а значит, и устранение той самой проблемы откладывалось. С другой же стороны, у меня было чем себя занять на это время.

Братишка Митька по моей просьбе приносил мои гимназические учебники, которые и стали для меня главным источником информации о мире, где мне теперь предстояло жить. А если учесть, что в начале лета, то есть через каких-то три с небольшим месяца мне сдавать в гимназии выпускные экзамены (прошу прощения, конечно же, проходить выпускные испытания), то необходимость всунуть нос в учебную литературу была безальтернативной. Больше всего меня, конечно, интересовали сведения о магии и устройстве здешнего общества, тем более что они, как оказалось, были теснейшим образом переплетены.

В общем, если в истории того мира, где я умер, и этого, где я занял место Алеши Левского, и были какие различия до середины одиннадцатого века, то я таковых не обнаружил. Но потом в мир пришла магия. Как я понял, ни точных знаний, как именно это произошло, ни какой-то более-менее стройной и непротиворечивой гипотезы на сей счет в современном мире не имелось. Однако же с того времени история пошла совсем по-другому…

Сначала против магии решительно и жестко выступила церковь. Маги, разумеется, отчаянно сопротивлялись, но церковники, поддержанные государями, оказались сильнее и вскорости что в Европе, что на Руси запылали костры и запахло паленым мясом. Полностью, однако, истребить магов церкви не удалось и до середины тринадцатого века носителям магических талантов удавалось с переменным успехом вести что-то вроде партизанской войны, то переходившей в открытые схватки, то принимавшей характер подпольного сопротивления. А потом… А потом пришли монголы.

В этой истории на стороне наследников Чингисхана воевала не только умелая и дисциплинированная конница. Огромное количество монгольских, китайских, чжурчженьских и дьявол их разберет, каких еще магов быстро и наглядно показало миру, что на войне пренебрегать магией нельзя, и в этой истории монголы не только завязли у Новгорода и дошли до Адриатики, но еще и поили своих низкорослых лошадок водой Эльбы. Для Европы дело запахло еще не изобретенным керосином и европейцы, преисполнившись мудрости, справедливо решили, что в борьбе с таким врагом хороши любые средства, в том числе и магия. На Руси к такому же выводу пришли, по понятным причинам, даже раньше, и русские маги взялись за поганых всерьез, а церковь прекратила гонения. В Европе церковники также умерили свой антимагический пыл, а маги обратили приобретенные в сопротивлении церкви боевые навыки на завоевателей. В итоге монголов даже не отбросили обратно в степь — к концу века на захваченных землях их попросту истребили. Всех. До единого. А затем Европа, прикинув, что сил у русских после всего этого должно остаться совсем немного, полезла на Русь подбирать то, что, по мнению европейцев, плохо лежит. Лежало оно, может, и плохо, да только боевого опыта у русских магов оказалось побольше, так что западным соседям продемонстрировали во всем ее ужасающем великолепии матушку неизвестного никому из них Кузьмы, а потом что русским, что европейцам стало не до этого, потому что и у тех, и у тех начались интересные внутренние события…

Правители там и там как-то одновременно пришли к выводу, что на трех опорах — церкви, воинском сословии и магах — их власть будет поустойчивее, нежели на прежних двух, и начали посматривать на магов куда более добрыми глазами, чем раньше, а на церковь — как-то уж подозрительно задумчиво. Католические и православные священнослужители, оценив происходящие изменения, решили, что как бы их соседи ни заблуждались в вопросах веры, лучше все-таки иметь дело с ними, а не с безбожными пришельцами, да и вызывать неудовольствие власти себе дороже обойдется, так что пусть маги пока поживут, а мы с теми самыми соседями по-христиански договоримся, мало ли для чего пригодится… И договорились. Взаимное проклятие константинопольского патриарха и римского папы, ко времени появления магии уже прозвучавшее, было взаимно же отменено, православные приняли летоисчисление от Рождества Христова, а не от сотворения мира, а переход к новому календарю стал результатом согласованных действий церквей. В Европе не произошла Реформация, на Руси не было раскола, а прочие ереси, возникавшие то тут, то там, церковь научилась гасить быстро, решительно и эффективно.

Наведя порядок в своих делах, церковники, за которыми все еще стоял немалый авторитет, решили упорядочить и дела магические, раз уж не удалось справиться с магией силой. Где именно был открыт способ блокировать магию, история опять-таки умалчивает (пять православных монастырей и семь католических приписывают эту честь себе), но первооткрыватели оперативно поделились информацией с коллегами, и церковь получила сильный козырь во взаимоотношениях с магами.

Маги особо упираться не стали, и если кто из них злоупотреблял своими способностями, сами помогали властям и церкви справляться с такими, а потом нашли себе куда более увлекательные занятия, а именно, изучать и совершенствовать магию, а заодно и создавать новое сословие из себя, любимых. Впрочем, примерно с тех времен и пошла традиция именовать носителей магических способностей не магами, а одаренными. А поскольку всем известно, что одарить человека способностями, возвышающими его над средним уровнем, может один лишь Господь Бог, то новое название было для магов едва ли не главным достижением в их столь непросто складывавшихся отношениях с церковью.

Увлекательное чтение и его осмысление пришлось временно отложить — зашел Васька, старший брат. Его, насколько я понял, интересовало не столько мое здоровье, сколько моя добрая сиделка, которой Васька, едва выслушав, что у меня все хорошо, отсыпал пару комплиментов на тему ее доброты к своему непутевому братцу, да еще один, восторгаясь сиянием ее прекрасных очей. Ага, очей, а то я не видел, каким взглядом оглаживал Васька аппетитную фигурку, замаскированную мешковатым одеянием. Напрасный труд — Лидия свое место на социальной лестнице прекрасно знает, и вообще девушка она умная и практичная, соответственно, цели перед собой ставит вполне достижимые. Вот какого-нибудь машиниста или священника она точно не упустит, а о бояриче даже и мечтать не станет, потому как бесперспективно…

Кстати о социальной лестнице. Мне выпало счастье стоять на самых верхних ее ступенях. Бояре — прямые потомки тех самых магов, что воевали сначала с Ордой, а затем с Европой, а заодно и тех старинных аристократов и воинов, кто вовремя уловил суть происходящих перемен и поспешил породниться со столь могущественными людьми. Да, далеко не все бояре были одаренными, но в каждом поколении каждого боярского рода хотя бы кто-то одаренностью отличался. Так, вернусь-ка я к магии…

…Заключив мир с церковью, одаренные принялись свой дар развивать и изучать, и к настоящему времени, а у нас сейчас на дворе год от Рождества Христова одна тысяча восемьсот восемнадцатый, создали вполне упорядоченную классификацию магических проявлений. Современная магия, в том виде, в каком она изучалась и практиковалась в цивилизованном мире, включала в себя два раздела — природную магию и артефакторику. Природная магия также имела два направления. Первое из них именовалось мануалистикой (рукодействием по-русски) и его последователи управляли потоками магии при помощи движений руками, прямо как джедаи из «Звездных войн». Второе, инкантация, сиречь заклинательство, подразумевало воздействие на магические энергии словами, причем отнюдь не на любом языке, а лишь на таком, который распространен более чем у одного народа. То есть заклинать по-латыни, по-церковнославянски или там по-арабски — это всегда пожалуйста, а по-шведски или по-польски — уже никак. Строго говоря, существовало и третье направление природной магии, когда человек заранее ставил себе некую цель, а достигал ее, входя с помощью различных веществ в состояние измененного сознания, и уже в таком состоянии взаимодействуя с магией, но это, пожалуйста, ко всяким там шаманам. У нас и в европах это считалось богомерзким колдовством, и за такое в лучшем случае светило пожизненное пользование скромным комфортом монастырской тюрьмы, а в худшем можно было стать на голову короче, повисеть трое суток между небом и землей, а то и основательно прогреться на костре.

Артефакторика же, в отличие от магии природной, использовала магическую энергию, заключенную в артефакты — различные предметы, как естественного происхождения, так и искусственно созданные. Классификация и тут особым разнообразием не отличалась и делила артефакторику тоже на два направления — артефактацию, рассматривавшую теорию и практику применения артефактов, и артефактуру, занимавшуюся вопросами их конструирования и производства. Понятно, что именно артефакторика стала лидирующим направлением магии, поскольку делала возможным использование артефактов и изделий, в конструкцию которых они были включены, не только одаренными, но и всеми желающими, расширяя тем самым рынок сбыта магических товаров и услуг. А еще артефакторика способствовала развитию науки и техники в привычном мне понимании, да заодно и вызвала серьезные изменения во всем обществе, как у нас, так и у наших западных соседей. Почему? Ну, с наукой и техникой все понятно — во многих технических изделиях использовались артефакты, изрядно упрощавшие конструкцию, а развитие техники всегда идет нога в ногу с развитием науки. Соответственно, спрос на артефакты начал скачкообразно расти, и тут выяснилось, что имеющихся одаренных попросту не хватает, чтобы создавать артефакты в товарных количествах. Ведь зарядить, так сказать, артефакт магической энергией (наполнить, как здесь говорят) можно было именно и только с помощью мануалистики и инкантации. Вот и пришлось вводить всеобщее и обязательное образование, чтобы в школах выявлять одаренных, благо наличие либо отсутствие одаренности определялось уже к десятилетнему возрасту. Да, всеобщим и, соответственно, бесплатным было пока только начальное образование — чтение, письмо, счет, общие сведения о магии, немного истории и природоведения, дальше выявленные одаренные учились за казенный счет, а остальным желающим продолжить образование приходилось платить. Но в девятнадцатом веке того мира, откуда я сюда попал, даже во многих европейских странах такого и близко не было.

Разумеется, общий рост числа поставленных на учет одаренных привел к некоторому снижению среднего уровня, но такое ожидалось и никого не пугало. В конце концов, даже если одаренный только и мог, что лечить облысение, толку от него все равно было больше, чем от того, кто не мог и этого. А уж для производства и наполнения многих наиболее массовых артефактов и таких-то способностей хватало с избытком.

Ясное дело, раз уж в наличии имелись одаренные разного уровня одаренности, простите за тавтологию, то само собой напрашивалось их официальное ранжирование, которое и не замедлило последовать. В цивилизованном мире наибольшее распространение получила прусская система, что, общем, и не удивительно — здешняя Пруссия, как и в оставленном мною мире, тоже славилась чистой и незамутненной любовью к порядку и дисциплине. Всего имелось шесть уровней, или, как называли их по-русски, разрядов, седьмой шел как высший, без номера.

Но, к великому сожалению добрых подданных прусской короны, в эту красивую стройную систему плохо вписывалось явление, пусть и крайне редкое, однако же чрезвычайно интересное. Некоторые новорожденные, почти исключительно мальчики, появлялись на свет с родимым пятном в виде восьмиконечной звезды, как правило, на левом плече. Пятно могло оставаться на человеке всю его жизнь, а могло и исчезнуть годам к трем, но суть от этого не менялась: отмеченные, как называли таких детей, имели немалые шансы стать очень сильными одаренными. Не все, далеко не все. Четверть отмеченных не проявляла себя вообще никак и обычно не доживала до двадцати лет, половина выходила на пятый-шестой разряд, зато оставшаяся четверть поднималась на такой уровень, что впору было задумываться о введении еще одного разряда… И дело тут не в какой-то сверхъестественной магической силе, а в том, что эти отмеченные обладали талантом делать невероятные, прорывные открытия и изобретения. Но в семье не без урода — отмеченным был, например, Емелька Страхов, вор и мятежник, устроивший чуть более полувека назад грандиозную смуту в Поволжье и Предуралье в самый разгар очередной войны с турками. Если бы не дивеевские монахи, блокировавшие тогда его одаренность, все могло бы кончиться очень плохо. Тупак Раминавира, или, как называли его испанцы, «Горный дьявол», едва не выбивший их из Перу, также считался отмеченным, хотя никаких иных доказательств тому, кроме его поистине фантастической удачливости, не имелось. Но все же для большинства людей отмеченные — это изобретатель Жозеф Кювель и естествоиспытатель Михаил Ломоносов, создатель действующей классификации магических проявлений Герхард Феррариус и первооткрыватель Окказии, как называют здесь Америку, Хуан де ла Коса, целитель Аркадий Попов и освободитель Иерусалима Людовик Святой…

Погрузившись в размышления, я даже не заметил, как в комнату вошел отец. Если бы не Лидия, с шумом вставшая, чтобы поклониться боярину и получить указание выйти, я бы рисковал считаться непочтительным сыном, не приветствовавшим первым главу семьи.

— Ты просил меня зайти? — дождавшись ухода Лидии, спросил отец.

— Да, отец, — почтительно ответил я. — Я хотел спросить: насколько сильна магическая защита нашего дома?

— Боишься, что вор вернется?

Вор? Какой вор? Ах, да, здесь же это слово все еще употребляется для обозначения любого преступника вообще, будь то грабитель, бунтовщик или еретик. Вор — значит, врет, то есть поступает не по правде.

— Нет, отец. Я боюсь, что он уже вернулся. Вышел из дома, выстрелил в меня и вернулся в дом. И сейчас ждет удобного случая повторить попытку.

— Вот как? — боярин Левской удивленно посмотрел на меня, как будто первый раз увидел. — Ну-ка, объясни!

Я выдал отцу свои соображения насчет ненужности ружья для одаренного, способного взломать магическую защиту и не оставить следов. А потом добавил:

— Да и следов, думаю, он не оставил только потому, что задний двор у нас от снега вычищен. Не надо было ему для этого быть одаренным.

— А ты, смотрю, вырос, — улыбнулся отец скупо, но так и лучился довольством. — Рассудил верно… Кому еще говорил это?

— Никому, отец.

— И не надо. С приставом Шаболдиным я поговорю сам. И всю прислугу проверю.

Что ж, беседу с отцом я с чистой совестью мог записать себе в актив. Убедил. Как он будет проверять прислугу, я уж не знаю, но на это сейчас вся моя надежда. Потому что какой смысл готовиться к новой жизни, да хотя бы к тем же выпускным испытаниям, если я до них не доживу?

Впрочем, оставался и еще один вопрос, не столь животрепещущий, но от этого не менее интересный. Вот почему, спрашивается, за все это время так ни разу не проведала сына боярыня Левская?