Жизнь - Отечеству, честь - никому!

Найти свою дорогу, узнать свое место — в этом все для человека, это для него значит сделаться самим собой.

В. Г. Белинский

От суворовца - до генерал-полковника

Известная пословица гласит: «Жизнь прожить - не поле перейти». Судьба бро­сала этого неординарного белоруса, автора предлагаемой читателям своеобразной книги-исповеди, в самые непростые, порой невероятные ситуации. Не всегда была к нему милостивой, не баловала различными номенклатурными благами. Того, что, начиная с детства, ему пришлось испытать и перенести, хватило бы, пожалуй, на не­сколько жизней... Все достигнутое им за долгие годы добыто упорным трудом, по­стоянной учебой, стремлением знать сегодня больше, чем вчера.

В нелегкой судьбе Петра Григорьевича Чауса оказались как бы спрессованы наиболее переломные и трудные этапы истории Отечества - ужас нацистского окку­пационного режима на территории Белоруссии, голодное военное детство, послево­енная разруха, нелегкий крестьянский труд, стремление к знаниям и сознательный выбор профессии защитника Отчизны. Верный раз и навсегда выбранному ратному труду, Петр Григорьевич прошел путь от суворовца Минского СВУ первого набора до генерал-полковника Вооруженных Сил Республики Беларусь. Жаль, что отцу буду­щего генерала, неутомимому сельскому труженику, так и не довелось порадоваться тому, как складывалась судьба сына. С началом Великой Отечественной войны он помогал партизанам и, будучи по доносу схваченным гитлеровцами, погиб в концла­гере. Воспоминания о трагическом для миллионов белорусов периоде немецкой ок­купации родных мест занимают особое место в книге.

Окончив после войны семь классов сельской школы, Петр Чаус в августе 1953 года поступил в созданое Минское суворовское военное училище, учебу в котором он обозначает отдельной, особо памятной строкой своей военной биографии. Затем были Полтавское военное и Ташкентское высшее общевойсковое командные учи­лища. Начал службу в Северо-Кавказском военном округе командиром танкового взвода. Судьба военного человека изменчива. В 1965 году командира роты Петра Чауса направили на курсы политсостава в Львовское высшее военно-политическое училище. После десяти месяцев учебы он отказался от штабной работы, лестных для многих предложений и попросил направить его в войска.

Желание отлично зарекомендовавшего себя по службе молодого офицера учли и назначили заместителем командира танкового батальона по политичесской части 30-й гвардейской Иркутско-Пинской мотострелковой дивизии имени Верхов­ного Совета РСФСР, которая дислоцировалась в Гродно. Соединение отлично зарекомендовало себя в масштабных военных учениях «Днепр» осенью 1967 года. В 1968 году в ходе военно-политических событий, связанных с вводом объединенной группировки войск Организации Варшавского Договора в Чехословакию, дивизия была передислоцирована в эту страну, где в непростой и динамично изменяющейся обстановке прошли шесть лет нелегкой службы подполковника Чауса.

Стремясь к новым знаниям, расширению кругозора, он заочно окончил Воен­но-политическую академию имени В. И. Ленина. Но главной для Петра Григорьевича всегда оставалась командная стезя. Вехи его служебного роста - заместитель коман­дира мотострелкового полка, командир танкового полка мотострелковой дивизии, начальник штаба танковой дивизии. С этой должности в 1978 году П. Г. Чаус поступил в Военную академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, которую окончил в 1980 году.

Начиная с этого времени полковник Чаус - заместитель начальника оператив­ного управления штаба Среднеазиатского военного округа. Округ занимал площадь, почти равную Европе, граничил с Китаем и Афганистаном. Вскоре Петру Григорье­вичу доверили командовать штабом корпуса, дислоцированного в Киргизии, и он с головой ушел в реальную работу по прикрытию государственной границы на этом важнейшем направлении.

Весной 1987 года первый заместитель начальника штаба Среднеазиатского военного округа генерал-майор Чаус узнал, что по решению Главного управления кадров Министерства обороны СССР он направляется в Афганистан - советником начальника Генерального штаба афганской армии. Исход этой долгой войны для Ограниченного контингента советских войск и аппарата советников в Афганистане при вялотекущем политическом руководстве из Москвы был для него вполне поня­тен: близился их неизбежный вывод оттуда.

В Кабуле П. Г. Чаус внимательно изучил оперативную обстановку, быстро во­шел в рабочий контакт с руководством афганского Генштаба и 40-й армии во гла­ве с выпускником Калининского СВУ генерал-лейтенантом Б. В. Громовым. Задачи в Афганистане Петр Григорьевич решал вовсе не церемониально-представительские. Ему неоднократно с риском для жизни приходилось с афганцами участвовать в со­вместных боевых операциях. Два его предшественника, генералы П. И. Шкидченко и Н. А. Власов, сложили головы в ходе боевых операций в чужой стране...

П. Г. Чаус успешно использовал свой богатый опыт, умело и профессионально помогал Генеральному штабу афганской армии планировать и проводить операции по уничтожению бандформирований. Нередко Петру Григорьевичу, хоть он и был советником, приходилось брать управление афганскими подразделениями на себя. Многое в ту пору довелось пережить. Был вынужден волноваться и за жену. Лидия Алексеевна помнит, как муж, уходя из дома, оставлял ей автомат с полным магази­ном патронов и пару гранат на тумбочке. Таковы были реалии той, лишь спустя годы становящейся более понятной войны. Теперь по существу в такой же, но еще более критической ситуации оказался в Афганистане натовский военный контингент во главе с США.

По возвращении в Советский Союз генерал-майор Чаус был назначен на должность начальника штаба Прибалтийского военного округа, который дислоцировался в тот переломный период истории на территории Литовской, Латвийской, Эстонской Советских Социалистических Республик и Калининградской области. Он прошел обучение на Высших курсах при Академии Генерального штаба Вооружен­ных Сил СССР.

К тому времени сепаратизм и национализм в самых худших проявлениях уже овладели частью политиков. И они, не просчитывая в перспективе возможные по­следствия, не думая о далеком будущем, уверенно и самозабвенно, с энтузиазмом, достойным лучшего применения, работали на окончательный демонтаж великой страны.

Петр Григорьевич в тех кризисных, чреватых массовым кровопролитием, ус­ловиях не только показал себя опытным руководителем штаба округа, но и про­явил немалый дипломатический и политический такт при решении сложнейших практических вопросов с руководством тогда еще союзных прибалтийских респу­блик. Политическая воля союзного центра, вернее, отсутствие таковой катализи­ровало те процессы, плоды которых ныне пожинают новые поколения людей, ро­дившихся в другой эпохе, уже в других странах, получивших независимость вне бывшего СССР.

В августе 1991 года генерал-лейтенанта П. Г. Чауса назначили начальником Института военной истории СССР, хотя это был, конечно, не его путь. И он это по­нимал. Так и не вступив в руководство институтом, Петр Григорьевич принял дру­гую предложенную в белокаменной должность - начальника штаба Гражданской обороны СССР. Это решение, как оказалось в дальнейшем, круто изменило его судьбу.

Находясь в конце 1991 года в Минске в командировке по линии своего ве­домства, генерал-лейтенант Чаус получил предложение возглавить формируемое Министерство по делам обороны Республики Беларусь. О многом он тогда переду­мал, вспоминая 38 лет безупречной службы в Советской Армии, Афганистан и свое желание когда-нибудь вернуться на Родину...

Беларусь становилась на путь суверенности, воссоздания своей государствен­ности, и стремление быть вместе со своим народом победило. Новая должность при одновременном существовании Краснознаменного Белорусского военного округа во главе с его амбициозным командующим поставила перед генерал-полковником Чаусом ряд новых непростых задач, решать которые в сложной политической и эко­номической ситуации приходилось буквально на ходу. Здесь были и размещение войск, прибывающих из-за границ страны, и разработка новых законодательных актов, и возвращение на Родину солдат и офицеров-белорусов из других военных округов, и самое главное - сохранение боеспособности и боевой готовности войск в условиях их сокращения. Пришлось участвовать и в решении вопроса, связанного с наличием на территории республики большого количества ядерного оружия из бывшего арсенала СССР.

Бесконечные споры с политиками, новоиспеченными реформаторами и всякого рода малокомпетентными «консультантами-прожектерами» на предмет того, нужна ли вообще Беларуси армия, или же нейтральную «синеокую республику», как говорил тогда один депутат Верховного Совета Беларуси, в случае чего смогут «защитить по первому же свистку голубые каски ООН», а также отсутствие средств на обеспечение жизнедеятельности войск забирали у него много сил, здоровья и времени. Помогал большой опыт службы, уроки прошедших «огонь, воду и медные трубы» старших на­чальников. Да и природная смекалка человека от земли не раз выручала.

Главным для Петра Григорьевича всегда было ратное дело, которому он посвя­тил свою жизнь. В мае 1992 года П. Г. Чаус стал заместителем назначенного мини­стром обороны страны генерал-лейтенанта П. П. Козловского и по-прежнему кури­ровал войска. Однако непростые обстоятельства, да и время брали свое. И с 1994 по 1995 год, до ухода в запас Вооруженных Сил, Петр Григорьевич работал советником в правительстве Республики Беларусь.

Уйдя в 1995 году на заслуженный отдых, генерал-полковник Чаус продолжает поддерживать постоянную связь с Вооруженными Силами Республики Беларусь и родным Минским суворовским военным училищем. Он возглавляет международ­ное кадетское движение, является председателем Международной ассоциации «Кадетское братство» и почетным председателем Белорусского суворовско-нахи­мовского союза.

Заслуги генерал-полковника П. Г. Чауса оценены по достоинству. Он кавалер двух орденов Красной Звезды, ордена «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени, двух орденов Красного Знамени Демократической Республики Афганистан, более тридцати медалей СССР, Республики Беларусь и иностранных го­сударств.

В 2005 году П. Г. Чаус в числе первых был награжден Международной ассоци­ацией суворовских, нахимовских и кадетских объединений «Кадетское братство» орденом «Кадетский крест» I степени. В 2013 году Митрополит Минский и Слуцкий Патриарший Экзарх всея Беларуси наградил его орденом Белорусской православ­ной церкви Святителя Кирилла Туровского II степени.

Представляя читателям книгу Петра Григорьевича Чауса, адресованную, пре­жде всего, молодому поколению, могу сказать: она ценна тем, что честно и правдиво отражает пережитое автором за долгие годы. И перед этой правдой меркнут самые занимательные детективные триллеры и разного рода «бытописания» информатив­но насыщенного XXI века. В ней - память, размышления, анализ многих переломных событий минувшей эпохи, отеческий урок и назидание потомкам - «племени мла­дому, незнакомому»...

Николай СМИРНОВ, выпускник Минского СВУ 1968 года, член Союза писателей Беларуси

Есть такая профессия - Родину защищать...

Я держу в руках две фотографии, на которых изображен в разные периоды жизни один и тот же человек, причем на одном и том же месте. На первой - юноша с радостным, устремленным в будущее и полным надежд взглядом, на плечах у которого погоны воспитанника Минского СВУ. На второй - солидный мужчина в генеральском мундире с тремя звездами на погонах...

Две фотографии, два остановленных мгновения жизни. Между ними более пятидесяти лет, наполненных многими непростыми событиями, впечатления­ми, памятными встречами, переживаниями и размышлениями о жизни, службе, сути человеческого бытия... Как остановить эту своеобразную ленту времени, как вновь в нее всмотреться, прочувствовать? Рассказать о своем времени и о себе детям и внукам, новому поколению, всем, кому это будет интересно? Ко­нечно, остановить прошлое и, тем более, вернуть его невозможно. Каждый миг жизни неповторим. Но запечатлеть его можно благодаря человеческой памяти.

Что касается человека на фотографиях, дерзнувшего рассказать о собы­тиях, в которых ему довелось участвовать на протяжении нескольких десяти­летий, то это — автор выносимых на суд читателя воспоминаний, то есть я сам. Приступая к этим записям, я решил, что надо писать обо всем, что видел и пережил, через что прошел сам; о том, что думал и как относился к виденному и пережитому. То есть это должны быть не мемуары, а исповедь души. Однако в душе какая-то тревога... Поймут ли мое желание рассказать о том, что мне пришлось видеть, чувствовать и пережить за долгий век? Будет ли это инте­ресно кому-то? И кого я хочу видеть своим читателем? Никогда ранее мне не приходилось излагать подобного на бумаге. Служебные документы, приказы, директивы, военная аналитика, различные статьи, интервью в СМИ - этим при­ходилось заниматься на протяжении многих лет. Но личные записки...

Скажу сразу - мне хочется, чтобы эту книгу прежде всего прочитали мо­лодые ребята, которые, как и я шестьдесят лет назад, надели первую военную форму с алыми суворовскими погонами на плечах, избрав достойную мужчи­ны профессию - Родину защищать. Возможно, они извлекут для себя опреде­ленные уроки из моего опыта, моей в общем непростой жизни. Прошедшему долгий путь от воспитанника суворовского военного училища до генерал-пол­ковника, мне, конечно, было бы приятно сознавать, что кто-то из них решил последовать моему примеру, соблюдая в жизни, как и я, святой суворовский и кадетский девиз: «Сердце - даме, душу - Богу, жизнь - Отечеству, честь - ни­кому!» Эти слова меня всегда вдохновляли и вселяли веру в праведность дела, которому служишь. Вдохновляют и вселяют эту веру и сейчас. Поэтому, думаю, что книга найдет своего читателя: она выстрадана и написана моим сердцем...

В ней идет речь о многих событиях, в которых пришлось участвовать мне и боевым друзьям по совместной службе в Вооруженных Силах СССР и Респу­блики Беларусь, о том славном и трагическом периоде жизни нашего народа, на­чиная с 40-х годов прошлого века и до сегодняшних дней. И им, я надеюсь, тоже будет интересно и приятно вспомнить все пережитое нами, военные будни, сво­их товарищей и события, в которых пришлось участвовать. Что-то обновить в памяти, проанализировать, сделать определенные выводы; изменить, конечно, ничего нельзя, как и заново пережить минувшие годы, но на уроках моей жизни и службы, как и моих товарищей, возможно, смогут поучиться, почерпнуть что- то полезное для себя другие поколения, в первую очередь молодежь...

Считаю необходимым сердечно поблагодарить за большую помощь в на­писании этой книги моих друзей - Николая Смирнова, Юрия Сенькова, Андрея Стовбу и Александра Мушту, а также безвременно ушедшего от нас Василия Ференца.

НАЧАЛО ПУТИ

Мама - главное слово

Начну со своих корней, с самых истоков. Оглядываясь в далекое босо­ногое детство, могу сказать, что главную роль в моей судьбе сыграла мама, в девичестве — Евдокия Ивановна Костюкевич, в простонародье - Дуня. В са­мые сложные, самые трудные времена она находила выход из любой ситуа­ции, объединяя вокруг себя всех пятерых детей. Стремилась к тому, чтобы мы вы­росли честными и порядочными людьми. Думаю, что эта ее жизненная установка осуществилась в полной мере. Брат Иван, сестры Оля, Нина, Аня и я стали достой­ными гражданами своей страны, честно и самоотверженно трудились на благо род­ной Беларуси.

Родилась мама в деревне Паречье Октябрьского района Полесской (ныне Гомельской) области в 1901 году. В семье росли три девочки, мама - младшая из се­стер. Моложе ее был только брат Савва. Деревня в те времена, как известно, была сплошь неграмотной, а маме удалось окон­чить 4 класса церковно-приходской шко­лы. Ее отец, а мой дед Иван Костюкевич, погиб в русско-японской войне в 1905 году под Мукденом, как было написано в извещении, которое получила бабуш­ка Евгения из воинской части. За погибшего мужа ей была назначена «пенсия от царя» - так тогда говорили. На эту пенсию, она рассказывала, можно было купить кусок сахара размером с маленькую миску и мешочек баранок. Нередко приходилось жить впроголодь. Бабушке нелегко было растить детей, которым она отдавала всю душу и сердце.

В 19 лет мама вышла замуж за Григория Кирилловича Чауса - моего бу­дущего отца. У деда, Кирилла Ивановича, тоже была большая семья - четыре дочки и три сына, отец - средний. Жили они в деревне Кашевичи тогдашнего Капаткевичского района, в тридцати километрах от Паречья. Отец часто бывал там по своим делам. Однажды увидел мою будущую маму, познакомился. Вско­ре они поженились.

Отец был добрым и отзывчивым человеком, не чурался любой работы. Всегда старался помочь своим близким. За это его любили братья и сестры, тоже помогали ему - это была настоящая, действительно дружная семья.

Когда родители поженились, дед Кирилл выхлопотал для молодой семьи у местных властей небольшой участок заросшей кустарником земли недалеко от деревни Старина. «Теперь у вас есть свой кусок земли, - сказал он, - все в ваших руках. Работайте...»

Родители старались быстрее освоить землю и построить дом. Трудились от зари до зари, не покладая рук. Мама очень уставала, и, видимо, перенапря­глась от тяжелого труда. Двое мальчиков-первенцев умерли, и только третий, Иван, родившийся в 1924 году, остался жить. Потом появились на свет две де­вочки: в 1927-м - Оля, в 1928-м - Нина. В 1935 году мама родила тройню - трех девочек. Две из них сразу умерли, осталась только Аня.

Детей мама рожала дома, в больницу ехать было далеко и накладно. Все вопросы, связанные с родами, решала в силу своей «квалификации» деревен­ская повитуха бабушка Соня, однако я родился уже в больнице. Дата моего рож­дения, как записано в метрике, 7 января 1939 года. Все, наверное, говорили, что это хорошо - я родился на Рождество Христово, хотя такого праздника в те времена как бы не существовало. Однако в народной традиции и вере во Все­вышнего он все равно оставался...

Мое рождение совпало, как рассказывала мама, с началом ликвидации в на­шем районе хуторов. Мы жили в ста метрах от деревни Старина и надеялись, что нас это не коснется. Однако местные колхозные активисты решили иначе. Пришли осенним утром и, несмотря на мамины мольбы подождать отца, который работал по разнарядке в Мозыре, развалили печь и снесли крышу дома. Так мы, мама и пятеро детей, в преддверии зимы вынуждены были жить в сарае. Пищу готовили на костре, обогревались, как могли. Вскоре вернулся отец и с помощью родственников перевез нехитрое жилье на указанное активистами место.

Пяти суток, что ему были даны на обустройство, конечно, не хватило. Он опоздал на работу и по законам того времени подлежал суду. Мама каким-то об­разом узнала, когда будет процесс, и вместе с четырехлетней Аней отправилась в Капаткевичи. Когда отца ввели в зал суда, дочка взобралась к нему на руки и так сидела все время, чем, видимо, разжалобила судью. Ему дали три года условно.

В колхоз в связи с этими печальными событиями родители так и не всту­пили. Достроив дом и кое-как освоив землю, отец продолжал ездить на зара­ботки, а мама дома управлялась с хозяйством, растила детей. Мы, и старшие, и младшие, понимали трудности жизни и старались, как могли, помогать ей. Отец, когда приезжал с заработков, хвалил нас за усердие и старание, угощал небогатыми гостинцами.

Но эта с такими трудами налаживавшаяся жизнь оборвалась 22 июня 1941 года... Война грянула для всех неожиданно. Взрослые говорили, что Красная Армия должна скоро дать сокрушительный отпор захватчикам — так писали га­зеты. Отец, как и многие мужчины, хотел идти воевать, но он уже давно и по возрасту, и по состоянию здоровья был комиссован и призыву в армию не под­лежал.

Немцы на мотоциклах появились на околице деревни внезапно, миновали ее и двинулись в клубах пыли дальше. И для всех нас жизнь сразу разделилась на «до» и «после войны». Оккупанты спустя всего несколько дней начали на­саждать так называемый «новый немецкий порядок» - Neue Ordnung. Хотя все пока продолжали жить прежним укладом, обстановка в деревне круто менялась, как только наезжали немцы. Оккупанты собирали сельчан, вводили непомер­ные требования и грабительские продразверстки, ставили задачи назначенному ими старосте и так называемому активу: нашлись доморощенные прихвостни- предатели, которых люди презрительно называли «бобиками». Некоторые были из местных. Они доносили на односельчан, всячески помогая фашистам. Вы­таращив от рвения глаза, шныряли по селам и были готовы выполнить любой, самый бесчеловечный приказ немцев.

После каждого грабежа оккупанты требовали у сельчан выделить под­воды, чтобы вывезти «трофеи», главным образом свиней, курей, «млеко» и «яйки», теплую одежду. Однажды, когда очередь дошла до нас, отец притворил­ся больным тифом, а этой болезни немцы очень боялись. На самом деле он про­студился и лежал с высокой температурой. И кто-то из деревенских, стремясь выслужиться, донес немцам, что отец только притворяется тифозным. Что тут началось! Отца зверски избили, потом вытащили на улицу, хотели расстрелять. Мама с маленькой Аней на руках загородила его, немец ударил ее прикладом в грудь, выстрелил вверх, а потом навел автомат на отца. Тот, больной и избитый, пошатываясь, был вынужден пойти запрягать лошадь.

В наших краях ширилось партизанское движение, народные мстители в полной мере навязывали оккупантам свою войну. Мой старший браг Иван был ординарцем у командира бригады, первого секретаря Полесского обкома партии Ивана Дмитриевича Ветрова (после войны он занимал должность прокурора республики, а потом министра юстиции БССР). Когда партизаны контролиро­вали наш район, у нас некоторое время жили три солдата-словака, перешедших на их сторону. Как-то в конце весны 1943 года партизаны дали мне выстрелить из карабина. Положили оружие на забор, а я нажал на спусковой крючок и при отдаче от выстрела кубарем улетел в коридор, в открытую дверь. Так я получил первое «боевое крещение», после чего желания пострелять долго не возникало.

Фашисты особенно свирепствовали с осени 1943 года, как потом мы узна­ли, после поражения в Курской битве. Участились карательные операции про­тив активно действовавших партизан и местного населения. Людей загоняли в сараи, общественные помещения и сжигали заживо, а тех, кому удавалось выбраться из огня, расстреливали. Более шестисот Хатыней осталось на щедро политой кровью земле Белоруссии. Таким же чудовищным путем была сожже­на деревня Хвойня, что была по соседству с нами. Многих сельчан оккупанты угнали на работу в Германию, другие попали в концлагеря. Партизаны вынуж­дены были уйти из деревень в лес, откуда наносили удары по врагу.

Однажды добрый человек сообщил, что ночью полицаи придут аресто­вывать нас за помощь партизанам. Родители быстро загрузили, что могли, в повозку, и мы, как оказалось, навсегда оставили свой дом. Как и многие дру­гие семьи, пришли в партизанский лагерь - другого пути не было. Зимовали в сооруженных из веток куренях (шалашах), в центре которых горел костер. Вокруг него, ногами к теплу, и спали. Были случаи, когда костер разгорал­ся и шалаш вспыхивал, нужно было сломя голову выскакивать, успев хоть что-то выхватить из пламени. Построить в партизанском лагере что-то более серьезное было нельзя, поскольку из-за налетов карателей часто приходилось менять месторасположение.

Последним местом, где пришлось остановиться, было Черное болото на границе Любанского и Октябрьского районов, где дислоцировалась партизан­ская бригада И. Д. Ветрова. Там был остров, окруженный болотами, которые не всегда замерзали зимой. Это поначалу спасало нас от фашистов.

В начале весны 1944 года немцы предприняли карательную операцию по уничтожению лагеря. Командование бригады, видя, что фашисты окружают со всех сторон, и не имея возможности оказать сопротивление, ночью скрытно вывело отряды в безопасное место. И утром - а это было вербное воскресенье перед пасхой, мы проснулись одни... В лагере не осталось ни одного партизана, а нас даже не предупредили, что они уходят. Потом говорили, что так надо было в целях конспирации. А если бы партизаны вступили тогда в неравный бой с гитлеровцами - трудно сказать, чем он закончился бы, но, скорее всего, вряд ли я вел сегодня свой рассказ. И попали мы, что называется, из огня да в полымя...

Начались морозы, и немцы, пешие и на лошадях, сумели пройти по за­мерзшему болоту к лагерю. Привели их сюда, конечно же, знающие местность полицаи. Мы слышали звуки приближавшейся стрельбы. Что делать? Мама была верующим человеком, а больше, кроме Бога, тогда верить было не в кого и не во что... Она заставила стать на колени и молиться. И спасло нас, видимо, чудо. Немцы продвигались по лагерю и стреляли по шалашам, держа автоматы на уровне пояса. Пули свистели над головами, к счастью, никого не задев.

Потом приоткрылся вход, раздался гортанный окрик «Хальт!», и шалаш затрещал в огненном смерче, подожженный трассирующими пулями. Мы едва успели выскочить. Все вокруг пылало. В голове одна мысль: что с нами будет? Мама успела вытащить из шалаша мешок с зерном, но бдительный полицай но­жом раскромсал его и высыпал содержимое на землю: «Пропадайте, земляки!.. А у нас, полицаев, свой, немецкий паек». Это врезалось мне в память навсегда.

Немцы и полицаи собрали захваченных в партизанском лагере людей, по­строили и под охраной повели в неизвестность. К вечеру пригнали в село и раз­местили в уцелевших домах так плотно, что можно было только стоять. Так мы промучились, опираясь один на одного, задыхаясь от духоты и смрада, до утра. Затем всех выгнали на улицу, вновь построили и начали делить: мужчин в одну колонну, женщин в другую, а пожилых женщин и детей в третью. Отец в это время был с нами, его определили в мужскую колонну, сестер Олю и Нину - в женскую, а маму, Аню и меня - в третью. Это было страшное, душераздираю­щее зрелище: все плачут, кричат, а поверх воплей несчастных - резкие выкрики и хлесткие команды немцев и полицаев.

И вот несчастные, голодные, доведенные до отчаяния люди, разделенные на три группы, снова двинулись в путь. В конце марта, в самую распутицу, нас несколько дней безжалостно гнали, как скот на бойню, замерзших, нередко по­луживых, в направлении Озаричского концлагеря, известного теперь во всем мире как фашистский лагерь смерти. На ночь запирали, как правило, в церквах в деревнях или в животноводческих помещениях, огороженных колючей прово­локой и под усиленной охраной. Матерям, у которых были дети, иногда разре­шалось выходить за водой или какими-то продуктами. Начиналась весна, земля оттаяла, на огородах иногда можно было найти мерзлые картофелины, свеклу или редьку, сварить на костре и хоть как-то покормить детей.

Я хотел выйти из лагеря с мамой за водой к колодцу метрах в пятидесяти. Обездоленным, голодным людям, и особенно детям, очень хотелось не только есть, но и пить. Немец-охранник меня не пускал, но я, ухватившись за ведро, прорвался с мамой за проволоку. Фашист поднял винтовку и начал целиться в нас. Мама заслонила меня собой. Немец выстрелил мимо, и мы, перепуганные, вернулись за проволоку.

Мама все время носила с собой икону и молилась. А в один из вечеров ска­зала мне и сестре Ане, что решила до самой смерти поститься в понедельник и молиться за Ивана. Она уже тогда постилась в среду и пятницу и кушала, если, конечно, было что, только вечером. С этого времени она постилась три дня в неделю и не ела мяса и мясных продуктов до самой смерти в мае 1976 года...

Через несколько дней мы оказались в деревне Хоромцы, где жил дядя мамы Владимир. Он каким-то образом узнал, что мы находимся в лагере на кладбище, где был костел, и уговорил коменданта отпустить нас под расписку, конечно, задобрив его чем-то. Так мы оказались «на воле» - под оккупантами. Дядя Владимир спас нас от Озаричского лагеря, куда всех гнали фашисты. Но туда попали бабушка по материнской линии Евгения с невесткой и пятью внуч­ками - Катей, Лидой, Надей, Олей и Ниной. Однажды она подошла к машине, с которой немцы бросали голодным людям хлеб, больше похожий на камень, мерзлый и малосъедобный, и фашист запустил такую «булку» бабушке в голо­ву. Она еще смогла передать этот хлеб детям, но тут же умерла. Маленькие Лида и Надя вместе со своей мамой Евдокией, увы, тоже не вырвались из этого ада...

В один из дней фашисты собрали в поле всех жителей и тех, кто жил в деревне, взрослых и детей, поставили пулеметы и приготовились к расстре­лу. Скорее всего, кто-то в деревне нарушил «новый порядок». Время от вре­мени оккупанты пускали поверх голов очереди, и мы с ужасом ждали, когда пули полетят в нас... Ближе к вечеру вышел комендант, произнес какую-то речь на ломаном русском языке, и после такого устрашения нас отпустили. По ночам немцы жгли крестьянские дома — такое у них было своеобразное развлечение. Делали это просто: очередь зажигательными пулями по соло­менной крыше, и деревянный дом объят пламенем. Особенно страшное было зрелище, когда поднимался ветер и огонь перебрасывался с одного строения на другое. Народ дружно, толокой, пытался тушить пожар, но спасти хоть что-нибудь удавалось редко. За считанные минуты лишались крова и всего нажитого многие семьи.

В мае 1944 года нас нашел отец. Он рассказал, что смог убежать от немцев и вернулся на Черное болото. Началась распутица, болото стало непроходимым для немцев, после чего вернулись партизаны. Однако там властвовали голод и холод, начался тиф. Больным лежал и Иван. Мы очень за него переживали, мама от бессилия и невозможности хоть чем-нибудь ему помочь все время мо­лилась и плакала.

Стремясь как-то помочь партизанам и Ивану, отец нашел лошадь и повоз­ку, собрал у знакомых и родственников немного продуктов, взял с собой для прикрытия мальчика-сироту, якобы родственника, и отправился знакомыми тропами в лагерь. Дорога была долгой и трудной, на каждом шагу поджидала опасность...

К сожалению, как мы потом узнали, помочь партизанам отец так и не смог. На одной из немецких застав его остановили. Версия о том, что отец едет к семье, была правдоподобной, и все бы ничего, если бы его не опознала одна женщина из нашей деревни по имени Левося и не выдала немцам. Его начали зверски пытать, а мальчика отпустили (вскоре после войны он, как выяснилось, умер). Отца в последний раз видели в концлагере в Бобруйске - об этом рас­сказала после войны одна женщина. Он смог сообщить ей, что завтра его рас­стреляют...

Так я потерял отца. К сожалению, после военного лихолетья не осталось ни одной его фотографии. У мамы был паспорт с маленьким фото, после войны она отдала его заезжему мастеру увеличить, после чего оно и пропало...

В конце июня 1944 года гул войны докатился и до нас, все ждали осво­бождения. Жили мы тогда в Хоромцах, не зная, где отец, где Оля и Нина, жив ли Иван. В один из вечеров увидели, что немцы жгут свои автомобили и другое имущество, которое не могли забрать с собой. А утром, когда проснулись, их уже не было. Затишье было непонятное и, казалось, временное. Над головой летали самолеты с красными звездами, слышалась орудийная канонада, а потом пришли красноармейцы.

Это была самая большая за всю войну радость для людей, которые пере­жили долгие годы оккупации. Откуда-то взялись хлеб, цветы и даже самогонка. Кругом слышался смех, а на глаза навертывались слезы - все смешалось... Од­нако эта радость омрачалась отсутствием близких людей, неизвестностью их судеб. Куда нам идти?

Вскоре вернулся Иван, израненный и оборванный. Нашел нас и расска­зал, что отца не видел. Потом прилетел из Москвы командир партизанской бригады И. Д. Ветров, начал собирать оставшихся в живых партизан на парад и для награждения. Это был праздник, как говорят, со слезами на глазах... Жаль, что отец так и не дождался этого светлого часа. И. Д. Ветров передал Ивану медаль «Партизану Великой Отечественной войны», которой наградили отца.

В последующем мне был вручен памятный знак «Партизан Белоруссии», которым был награжден мой отец посмертно.

Мама собрала мешочки (их называли клунками), и мы втроем пошли раз­ными дорогами домой, в Старину. В одной из деревень нас остановил военный фотограф, поставил около сгоревшей хаты, рядом с разваленной печью, и сфото­графировал. Сказал: «Вот придут хозяева этого дома и увидят, что от него оста­лось». Может быть, эта фотография и была потом где-то опубликована, однако мы ее не увидели. А хотелось бы, хотя после войны, кажется, прошла вечность...

Мы пришли в свою деревню и увидели ту же печальную картину: ни дома, ни сараев, ни даже склепа не осталось, все сгорело. Остался только колодец с журавлем, который выкопал отец перед войной. Где жить, как искать пропита­ние? Соседи подсказали, что немцы расстреляли семью односельчанина Гриневича, дом которого пустовал.

Этот дом стал нашим первым пристанищем после войны в родной дерев­не. А вскоре вернулись Оля и Нина. Это была неописуемая радость для нас. Они рассказали о своих мытарствах. Их беды, наши скитания - все это, к счастью, было уже в прошлом... Мы строили планы на новую жизнь. Однако не тут-то было. Вскоре все заболели тифом. У мамы уже давно, после Черного болота, болели ноги, они были в незаживающих ранах. А кругом голод, продуктов нет, лекарств тоже. И мама, выбившись из сил и от ощущения безысходности, боль­ная, ушла из дома в лес, решив умереть, чтобы не видеть, в каком страшном положении оказались ее дети... Полежав в лесу на земле, почувствовала себя легче и, собравшись с силами и духом, решила вернуться. Годы спустя она сама об этом нам рассказала. Это был первый и последний случай, когда мама про­явила слабость и неуверенность. Так она считала, предъявляя самый жесткий счет к себе...

Вот как вспоминает трудное послевоенное время в разоренной фашист­скими варварами деревне моя сестра Анна Вильченко: «У сярэдзіне 1944 года прыйшло даўгачаканае вызваленне. Раны, нанесеныя вайной, залечвалі ўпартай, напружанай працай жанчын, падлеткаў, дзяцей. Пякельна цяжкае жыццё ў пасляваеннай вёсцы, шчодра палітае горкімі дзіцячымі слязьмі, зусім станавілася непасільным тым, у каго загінуў бацька, не было, як у нас, дзе жыць, а такіх сем’яў у нашай вёсцы Старына была большасць. Мы не маглі разлічваць і на дапамогу старэйшага брата. Іван, захварэўшы на тыф у партызанскім атрадзе, выйшаў з шпіталя пасля вызвалення раёна і быў накіраваны на работу ў Баранавіцкую вобласць. Відаць, нялёгка яму там жылося, неяк ужо зімой прыйшло пісьмо, што хварэе, што ў яго стралялі бандыты...

Маці ўстрывожылася, паслала Ніну, старэйшую сястру, каб яна дапамагла брату. Заўсёды баявая і смелая, яна пасля нялёгкіх партызанскіх будняў стала такой рашучай і энергічнай, што ні ў чым не ўступала хлопцам.

Ніна паехала і праз некаторы час прыслала пісьмо, яшчэ больш трывожнае. Маці не вытрымала і паехала да дзяцей сама. Нарыхтавала дроў, напякла нам хлеба і рушыла ў дарогу. Засталіся мы ў хаце адны з пяцігадовым Пятром... Хлеб яшчэ быў, бульбу маглі варыць самі.

Цяжка было запаліць печ, да прыпечка мы яшчэ не дараслі. Я залажу на прыпечак, Пятро становіцца на калодку і падае мне палены. Укладваю дровы, раздзьмухваю вугалькі, якія яшчэ захаваліся ў попеле, пачынае курыць дымок... Я бягу раніцай у школу, Пятро чакае мяне, прымасціўшыся каля акна - выйсці на вуліцу яму няма ў чым... Але хутка скончыліся дровы, а маці ўсё не вяртаецца. Пайшлі мы ў лес па іх. Адкуль ні вазьміся, раптам нізка праляцеў самалёт. Мы памярцвелі: зноў вайна!.. I маці няма, адны мы... Што рабіць? Прасядзелі ў хмызняку да вечара, затым пайшлі ў вёску. Пытаемся ў людзей, ці няма вайны. Нас супакоілі, растлумачылі, што вайна ёсць, але яна далёка і сюды больш не прыйдзе...

Вярнулася Ніна, усе нашы страхі забыліся. Маці не хацела пакінуць Івана аднаго ў небяспечным становішчы, засталася з ім.

Надыйшла вясна, трэба было сеяць, а як?.. Насення ў нас крыху было, але цягла на ўсю вёску ніякага, ні адной жывёліны, не тое што каня — нават каровы. Саджалі бульбу па чарзе, дзевяць ці дзесяць жанчын цягнуць плуг, прымацаваны да жэрдкі, Ніна за аратага, а дзеці кідаюць бульбу ў баразну... Так адсеяліся ўсёй вёскай. I ў гэтыя ж дні прыйшла радасная, даўгачаканая вестка: перамога, вайна скончылася!.. Першымі даведаліся аб гэтым ад паштальёна мы, дзеці, пабеглі ў поле, дзе працавалі жанчыны. Колькі было радасці, колькі слёз, і радасных, і горучых!.. Усе нібы памаладзелі, кінулі работу, у адной з хат сабраліся ў госці, кожная прынесла, што магла, знайшлася і бутэлька гарэлкі. Такога вяселля я ніколі не бачыла, такой радасці не перажывала. Мы, дзеці, глядзелі на іх і весяліліся разам з усімі, і з нецярпеннем чакалі, калі нас, нарэшце, паклічуць за стол: у вёсцы так было заведзена, што пакарміць нас маглі толькі тады, калі закончыцца свята ў дарослых...»

Бороться за жизнь пришлось еще долго. Через некоторое время выселили из дома, где мы еще собирались пожить. Строение было большое и понадобилось для детского дома, который открывался в деревне. Я с Аней тоже хотел попасть в него, но нас не приняли, так как в детдом направляли только круглых сирот.

В сентябре в соседней деревне Филипповка, что была в полутора кило­метрах от нашей, открылась школа, и мы с сестрой Аней пошли учиться. Мне еще не было и шести лет, но, чтобы не оставаться дома одному, по примеру старших тоже решил идти в школу. Однако духу хватило всего на неделю. Я опять заболел, и учебу пришлось оставить еще почти на два года.

Но в стороне не оставался, помогал сестре делать тетрадки из обрывков немецких бумажных мешков, чернила из лесных черных ягод и сажи, выстругивал из деревянных палочек ручки для письма. Учебников практически не было. Зато у детей было большое желание учиться, а у учителей — учить. Нынешнему поколению с компьютерами, планшетниками, Интернетом и обучающими технологиями XXI века это трудно даже себе представить...

А тогда надо было выживать после опустошительной войны. Все разоре­но, мужчин в деревне практически нет. Всю работу, самую тяжелую - пахота, косьба - выполняли женщины и подростки, а то и дети. Меня как-то летом попросили пасти колхозных овец. Их-то и было всего одиннадцать. Я пас каж­дый день, совсем голодный. Зато вечером мне давали пол-литровую бутылку молока, которого всем доставалось понемножку. Это была моя посильная по­мощь семье.

Брата Ивана, который как единственный мужчина в деревне несколько ме­сяцев проработал председателем колхоза, призвали в армию. Через некоторое время он был ранен на фронте, и, учитывая прежние ранения, комиссован. По­сле лечения в госпитале в Бобруйске его отправили работать в Казловщинский район Барановичской области (теперь - Слонимский район), где избрали пред­седателем Вишевского сельского совета. Это - Западная Белоруссия, где люди к Советской власти были настроены не очень тепло. Уклад жизни там несколько отличался от нашего, и народ жил богаче. Колхозов еще не было, можно было работать у зажиточных хозяев и получать натурой зерно, картофель. В сельсо­вете 10 деревень, до района - 20 километров, для связи - телефон, для личной защиты - пистолет и карабин, с которыми нельзя расставаться ни днем, ни но­чью. Милиционер-участковый, фельдшер и ветеринар - весь сельский актив. А в лесах и деревнях хозяйничали бандеровцы-националисты из соседней Украи­ны, да и местных среди них хватало. Безвинного народа на тот свет они отпра­вили немало. И мама решила перебраться на жительство к сыну, чтобы, может, уберечь его, помочь выжить... Для меня Иван был не только старшим братом, но и фактически заменил отца. Его забота, помощь, внимание, добрый совет были постоянными моими спутниками. Имея опыт партизанской войны, он не раз находил верный выход из сложных ситуаций. Его кипучая энергия, воля, честность, принципиальность, внимание к людям, его глубокая партийность и преданность своей Родине, любовь к своему народу и своей семье были всегда и остаются для меня путеводной звездой.

В 1946 году я пошел в школу. Большинство букв к тому времени уже знал, учеба давалась легко. В деревенской хате с одним учителем занимались одно­временно два класса: первый 19 учеников и третий - 5. Иван Ефимович Тагиль был замечательным педагогом начальных классов. Через два года в деревне от­крыли семилетнюю школу, которую я успешно окончил в 1953 году.

В 1947-м Иван женился, а через год вышли замуж Оля и Нина. Вместе с мужем Петром Зайковским Нина до его призыва в армию жила с нами. Когда Петр уже служил в войсках МВД в Москве, у нее родился сын Миша. Она рабо­тала почтальоном, племянника довелось растить в основном мне и Ане.

В 1951 году после увольнения в запас Петр с семьей стал жить отдельно.

Анна работала заведующей сельской библиотекой, поступила заочно в Мин­ский библиотечный техникум. Когда в Западной Белоруссии началась коллек­тивизация, Ивана избрали председателем колхоза. Ирония судьбы заключа­лась в том, что все тридцатые годы наши родители, как могли, сопротивлялись ей, так и не вступив в колхоз. А в пятидесятые их старший сын создал колхоз и успешно руководил им более десяти лет. Колхозники были работящие, в их домах был достаток...

Через год мама решила поехать со мной на малую родину - в августе мы отправились в деревню Старина (ныне — Петриковского района). В лесу в том году было много ягод и грибов, особенно белых. Мама показала места, где она когда-то собирала их с отцом. Посетили родственников. Дед Кирилл в 84 года еще работал лесником. Он попросил нас остаться на зиму, и мы согласились.

Дед был уважаемым, авторитетным человеком в деревне и прожил до ста лет.

В молодые годы он служил в царской армии в Слониме, в тех краях, где потом жила моя семья. Во время войны погибли трое его сыновей — Григорий, Иван и Аврам. Вернувшись в 1993 году в родные места, я нашел могилу деда Кирилла и установил ему памятник. Внуки и правнуки теперь ухаживают за его могилой.

Три учебных четверти 7-го класса я ходил с ребятами из Старины за 5 ки­лометров в Кашевическую семилетнюю школу. Жутковато было, иногда под вой волков, идти по лесу зимой, особенно в темноте. Мы собирались на околице и вместе шли до школы, при этом никогда не опаздывали. Принципиальной раз­ницы в учебе в разных школах не было. Я быстро освоился в новом классе и с учителями, хорошо учился. У меня было много родственников, в том числе и среди школьников. О некоторых я знал лишь из семейных воспоминаний. Ска­жем, Валентин Романовский, Николай Цегельник - двоюродные братья. Среди родственников были и девочки. К сожалению, многие из них уже забылись...

В марте 1953 года мы вернулись в Западную Белоруссию, и седьмой класс я закончил с хорошими и отличными оценками в Вишевской школе. Не скоро мне довелось посетить ее вновь. Но старый учитель А. С. Жуковский, в про­шлом завуч школы, запомнил меня. В 1992 году мы встретились с ним, ставшим к тому времени заслуженным работником культуры Республики Беларусь.

В одном из своих материалов в районной газете Александр Семенович Жу­ковский писал: «Звыш 50 гадоў я працаваў ў школах былога Казлоўшчынскага раёна і Слоніма. Колькі іх было — маіх выпускнікоў! I кожны раз па-свойму хвалюешся, калі былыя вучні па-сапраўднаму апраўдваюць твой давер, давер школы. Бо што можа быць даражэй за ўсведамленне таго, што твая праца не прапала дарэмна, што былога твайго вучня паважаюць і цэняць людзі.

Сярод многіх іншых я хачу назваць былога выпускника Вішаўскай сямігадовай школы Пецю Чавуса. Цяжкім і складаным было яго дзяцінства. Але і ў такіх умовах ён выдзяляўся сярод сваіх аднакласнікаў не толькі здольнасцямі і выдатнымі ведамі, але, што не менш важна, і сваёй дысцыплінаванасцю, сумленнасцю, пачуццём таварыскасці, чуласцю да тых, каму неабходна была яго дапамога. Нас, настаўнікаў, вельмі здзіўляла і радавала, што ён ахвотна заставаўся пасля заняткаў і дапамагаў тым, хто адставаў у вучобе. А як мы ўсе узрадаваліся, калі ў 1954 годзе ў школу да нас завітаў падцягнуты прыгажун-суворавец, наш выпускнік Пеця Чавус.

...Прайшлі гады. Не песціла жыцце Пятра Чавуса. Яно круціла яго, як жорнавы камень на млыне. Але ўсюды і заўсёды ён быў у ліку першых. Ён меў маральнае права застацца ў далейшым на службе ў сталіцы былога СССР. Але яго, беларуса, вабілі родныя мясціны. I ўжо ў званні генерал-палкоўніка ў снежні 1991 года Пётр Рыгоравіч прыбыў у незалежную Рэспубліку Беларусь. Як самаадданы сын свайго народа ён выступаў ініцыятарам і паслядоўным правадніком у жыццё праграмы адклікання з «гарачых кропак» ваеннаслужачых - ураджэнцаў Беларусі для далейшай службы ў родных мясцінах.

Есць пагаворка, што ўлада псуе чалавека. Але яна зусім не датычыць Пя­тра Рыгоравіча. Генерал-палкоўнік, намеснік міністра абароны Рэспублікі Бе­ларусь, ён сам адшукаў мяне, былога яго настаўніка ў школьныя годы, наведаў у нашым народным музеі. А затым знайшоў час наведаць яго яшчэ шмат разоў. Характэрна тое, што кожны раз ён умела завязвае гутарку з вучнямі, даходліва пранікае ў іх маладыя душы і сэрцы. Не сапсавалі яго ні высокае званне, ні вялікія пасады. Ён такі ж просты, добразычлівы і спагадлівы, адкрыты і шчыры, як і ў школьныя гады...»

Спасибо дорогому учителю за добрые слова в мой адрес. Я многим ему обязан.

После окончания школы стал вопрос: куда пойти учиться? По этому пово­ду собрался женский семейный совет: мама, Оля, Нина и Аня. Они уговорили меня идти по медицинской линии, мол, в нашем роду не было докторов. Учи­тывалось и то, что в военное училище мне было рано поступать, хотя я, как и большинство детей войны, только об этом и мечтал. Поэтому, учитывая мнение совета, собрал необходимые документы и отправил по почте в Барановичский фельдшерско-акушерский техникум.

Вскоре приехал Иван и буквально ошарашил новостью: в Минске откры­вается суворовское военное училище, а в райвоенкомате есть одно место по раз­нарядке на район для желающих поступить. Я от радости запрыгал. Но ведь до­кументы уже ушли в медицинский техникум. Что делать? Мы посоветовались и сделали дубликаты отправленных в Барановичи документов. По ним лейтенант Торчик из Казловщинского райвоенкомата оформил мне направление в Бара­новичский областной военкомат. Он сказал, чтобы я нашел там подполковника Жукова и отдал ему документы.

В Барановичах отыскал военкомат, вокруг которого и во дворе было мно­голюдно. Посмотрел я на это людское море и подумал, что мне там ничего не светит... Одолела робость, и в подавленном настроении и нелегких раздумьях я прошел мимо. Но через некоторое время вспомнил, что надо найти подпол­ковника Жукова, чтобы отдать документы. На самом деле Александр Петрович оказался майором. Он забрал документы и отправил меня в барак, сказав ждать, пока вызовут.

В бараке было много детей, особенно шустрых детдомовцев. Они сразу же проверили мой чемоданчик и по-свойски сказали: «Держись нас, деревня! Не пропадешь». После обеда начала работать медкомиссия, и наши ряды начали помалу таять. Детдомовцы были дружными, и если кто-то из команды не про­ходил комиссию, в знак солидарности все сразу уходили. Так уехали трое ребят из Слонимского детдома.

Я уверенно прошел все испытания, и сразу после медкомиссии группу из тринадцати семиклассников повели в здание школы. Нам предстояло написать диктант по русскому языку. Можно представить мое волнение: ведь я уверенно мог написать диктант на родном, белорусском языке, а тут русский. Сел на пер­вую парту и думаю: «Будь что будет!» Диктант был по рассказу В. Г. Короленко «Огоньки». Этот текст я помню до сих пор: «Плывем, плывем, а огоньки все так же близки, и - далеки...»

Экзаменаторы собрали наши «творения», а мы за дверями в тревоге ждали результата. Прошел слух, что из 13 человек, написавших диктант, у троих трой­ки, а у остальных двойки. Я поначалу тоже предполагал худшее, не думал, что попаду в число троечников. И вот меня вызвали в класс, учительница, которая диктовала текст, раскрыла листок, и я увидел оценку - три балла. Конечно, об­радовался. .. Она попросила, чтобы я объяснил, почему у меня такие ошибки в диктанте. Я сказал, что учился в белорусской школе, мне трудно сразу перейти на русский язык, и в знаменателе под тройкой появилась четверка.

Я воспрянул духом, но тут меня вызвали в другой класс - сдавать экзамен по физике. Учительница задавала вопросы на русском языке, а я отвечал по-белорусски, хотя и прекрасно ее понимал. Она спросила, что я получил по русскому диктанту, и уверенно поставила три балла. На другой день успешно сдал химию и немецкий язык, и нам сообщили, что мы приняты в Минское суворовское военное училище. Сказали, чтобы возвращались домой и ждали вызова. В двадцатых числах навсегда врезавшегося в память августа 1953 года мама благословила на избранный путь, которым я и иду всю свою жизнь...

Моя дорогая мама!.. Сколько ей пришлось пережить на своем веку?! Маме было отпущено немногим более 75 лет жизни, и все они прошли в тру­де и заботах. Много она вынесла горя, и мало выпало на ее долю хороших дней. Но вырастила одна, без погибшего в годы войны мужа, пятерых детей, достойных граждан страны, защитив нас своей любовью, молитвами от жиз­ненных невзгод.

Безмерная вера мамы во Всевышнего не могла не оставить своего следа и в моей душе. Конечно, сказывались нелегкие военные будни, не оставляя вре­мени на то, чтобы изредка сходить в церковь, что, кстати, бдительными армей­скими политработниками приравнивалось чуть ли не к измене, предательству... Но в трудные моменты, особенно в боевой обстановке, нередко приходилось обращаться к Богу, как и к светлой памяти мамы, и эта вера, и ее светлый образ не раз спасали от бед и невзгод. Низкий поклон тебе, родная...

Вспоминаю стихотворение моего товарища-суворовца о наших мамах, всех женщинах, переживших войну. Может, оно и не совсем совершенно с точ­ки зрения правил стихосложения, но суть, наши чувства выражает точно.

О, матери, бабушки, тети!

С кем вместе мы были тогда.

Без вашей любви и заботы

Не выжили б мы в те года.

Отцы у нас все воевали,

Без них приходилось нам жить.

Но то, что мы все испытали,

Нам никогда не забыть.

Мы помним, как вы нас спасали,

От холода, голода нас берегли.

Последний кусок отдавали

Нам, детям той страшной войны...

Откуда у вас брались силы?

Тогда мы понять не могли...

Покоятся ваши могилы

На погостах родной земли.

Алые погоны. В Минском СВУ

21 августа 1943 года постановлением Советского правительства были созданы суворовские военные училища с 7-летним сроком обучения по типу старых кадетских корпусов бывшей русской армии для детей воинов Красной дрмии и партизан Великой Отечественной войны, а также детей-сирот, роди­тели которых погибли от рук немецких оккупантов. Руководство советской Белоруссии, которая больше других республик пострадала в годы войны, хода­тайствовало в Москве об открытии такого училища в Минске. И 11 марта 1953 года командующий Белорусским военным округом Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко получил директиву за подписью начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР Маршала В. Д. Соколовского: «В соответствии с распоряжением Совета Министров СССР от 21 июля 1952 года военный ми­нистр приказал:

Сформировать в г. Минске суворовское военное училище численностью переменного состава 550 воспитанников... Училище именовать «Минское су­воровское военное училище». Формирование училища начать с 1 мая, начало занятий с 1 сентября 1953 года».

После 20 августа 1953 года я отправился в Минск, в суворовское учили­ще. На вокзале нас, прибывших из Барановичского облвоенкомата, встретили офицеры СВУ. Посадили в машины и провезли через заново отстраивающийся город, доставили в казармы военного городка Уручье. Здесь вместе с другими суворовцами с первых дней пришлось познакомиться с азами воинской дисцип­лины и жизни: ранний подъем, физзарядка, заправка постелей, построение на утренний осмотр, занятия и множество других мероприятий, в определенной степени характеризовавших будущую военную службу.

Погода стояла очень жаркая, а мы были одеты в черную шерстяную су­воровскую форму с алыми погонами и лампасами на брюках. Нам, без преуве­личения, небо казалось с овчинку. Друзей нет, вокруг — командиры, сплошные построения. А что делать, куда бежать, толком не знали... Всю неделю занятия проводились в основном на улице, в жару, в поту и без отдыха. Таковы мои пер­вые мальчишеские впечатления от СВУ.

Хотя, по большому счету, к нам, детям, опаленным войной, офицеры и преподаватели относились по-отечески. В одном запомнившемся стихотворе­нии, посвященном суворовскому детству, говорилось: «Всех нас, конечно, лю­били, но не гладили по голове». И мы это чувствовали. Как и усвоили одну из заповедей А. В. Суворова: «Научись повиноваться, прежде чем будешь повеле­вать другими».

А тогда после первой недели в Уручье несколько слабаков не выдержали: одни убежали, других забрали родители. Честно говоря, глядя на них, и у меня возникало иногда подобное желание: романтика нередко пасует перед прозой военной жизни. Кто знает, как все сложилось дальше, если бы в конце августа нас, наконец, не отправили на автомобилях из Уручья в пока еще неизвестный Минск.

Привезли на площадь Парижской коммуны. На торжественном построе­нии у Большого театра оперы и балета, что рядом с училищем, первый набор Минского СВУ встретили с оркестром, ко многим суворовцам пришли род­ственники с цветами. Настроение у всех было приподнятое. К нам с теплым на­путственным словом обратился первый начальник училища Герой Советского Союза генерал-майор Дмитрий Кузьмич Мальков. А потом мы строем вошли в красивое, пахнущее свежей краской, величественное здание на улице Горького. Все вокруг блестело и сверкало, манило новизной. Такой красоты мы раньше не видели, поэтому наши восторг и удивление были неописуемыми. Нам сразу же захотелось остаться в этом прекрасном дворце.

На следующий день юных суворовцев собрали в актовом зале училища, равных которому в Минске по красоте и классическому архитектурному стилю, пожалуй, и сейчас немного. С торжественного собрания в нем начался первый учебный год суворовского училища. Потом в этом актовом зале в течение трех лет в выходные нам показывали художественные и документальные фильмы. Здесь проходили встречи с государственными деятелями и героями, артистами, проводились вечера танцев и организовывались концерты.

Особое впечатление произвела столовая: столы на четыре человека, на­крытые белыми скатертями, каждому полагались салфетка из такого же по­лотна в металлическом кольце и мельхиоровый прибор (ложка, вилка, нож). Было организовано четырехразовое питание. И все это для детей войны, боль­шинство из которых до этого редко ело досыта. В первое время все съестное в мгновение ока сметалось со столов, и лишь потом стали оставаться хлеб и другие продукты.

Спустя годы узнал, что с 1840 года на улице Александровской, 29, на ме­сте, где сейчас размещается здание Минского СВУ, находилась духовная семи­нария, основанная в 1793 году в Слуцке и переведенная потом в Минск. Пом­нится, фотография двухэтажного дома начала XX века находилась в экспозиции музея училища, позже ее стыдливо прятали, потом вновь в зависимости от ко­лебаний линии партии возвращали на стенд. В начале Великой Отечественной здание сильно пострадало от немецкой авиации. При восстановлении его пла­нировали и строили для суворовского училища с учетом всех архитектурных решений, учитывавших классическую структуру прежних кадетских корпусов, главный архитектор и руководитель архитектурной мастерской Г. В. Заборский, создатель здания (его имя теперь носит небольшая улочка, на которую выходит КПП училища), так описывал основные планировочные решения: «На месте теперешнего суворовского училища стояла сгоревшая во время Великой Отечественной войны 4-этажная коробка. Когда-то это было 2-этажное здание, не­долго до войны надстроены еще два этажа, и оно использовалось как жилой дом для командиров Красной Армии. По решению правительства сгоревшая коробка подлежала восстановлению и реконструкции под здание училища. Габариты ее не удовлетворяли объему проектируемого военно-учебного заведения и возможностям создания необходимого идейно-художественного образа. Были достроены боковые крылья, полностью разобран центральный ризалит (часть здания, выступавшая за основную линию фасада), на месте которого возведена новая стена с выступом, а со стороны двора пристроен новый корпус (актовый зал, столовая).

В скульптурных рельефах на здании прославляется оружие суворовских чудо-богатырей, славные традиции которых приумножены доблестными воина­ми вначале Красной, а затем Советской Армии. В скульптурах, расположенных по бокам треугольного тимпана (внутреннем поле фронтона), отражена идея благородной роли армии - защитницы Родины. Дня придания зданию нацио­нального колорита в центральной части сооружения, в контраст с гладью пи­лонов (массивные столбы, стоящие по сторонам входов), использованы моти­вы, белорусского национального орнамента, хорошо сочетающегося с военной геральдикой. Статуя Суворова просматривается с момента открытия парадной двери и все ясней вырисовывается при подъеме по лестнице в фойе на втором этаже. Парадная одномаршевая лестница решена в виде колоннады, которая чем выше, тем больше раскрывается, создавая новые и новые интересные пер­спективные точки в фойе выставки. Плафон центральной лестницы обрамлен богатой лепкой с белорусским национальным орнаментом. Два парадных про­хода ведут в актовый зал, рассчитанный более чем на 800 мест, под которым располагается обеденный зал столовой на шестьсот мест.

В разработке проекта суворовского училища принял участие коллектив проектировщиков института «Белгоспроект». Огромную работу по внутрен­ней отделке здания выполнили архитектор Я. Г. Шапиро, архитектор-худож­ник Н. В. Дроздов, коллектив конструкторов под руководством главного кон­структора мастерской А. Н. Шалимо».

Личный состав училища состоял из шести рот по 75-80 человек. Наша рота была старшей по возрасту и именовалась первой. И вышло так, что я попал в первое отделение первого взвода первой роты. Так с той поры и пришлось по жизни часто быть первым... Командовал нашей ротой подполковник А. Е. Ор­лов, офицером-воспитателем первого взвода был знакомый по военкомату майор А. П. Жуков, второго - старший лейтенант В. Е. Аниканов, третьего - капитан Н. В. Белов.

Мы пришли в училище после седьмого класса 14-15-летними подрост­ками. Вместе с нами был набор и в другие, младшие роты со сроком обучения от пяти до семи лет. Имелся и так называемый подготовительный класс. Эти ребята отучились в общей сложности восемь лет.

В годину боевую и суровую

Отчизна нас под знамя созвала,

И именем фельдмаршала Суворова

Она наш юный корпус назвала!

(Из гимна первых СВУ)

Нормативной базой для создания и деятельности СВУ являлось Положе­ние о кадетских корпусах бывшей Российской империи, которое почти полно­стью вошло в текст первого Положения о суворовских военных училищах. Та­ким образом в СВУ была обеспечена преемственность педагогических тради­ций и уклада старых кадетских корпусов. Ведь зачастую новое — это хорошо забытое старое...

В военной форме одежды суворовцев также просматривалась преемствен­ность традиций кадетских корпусов - сочетание черного цвета с алыми пого­нами, такого же цвета тульей на фуражке и белыми кантами на них. Она в ряде деталей воспроизводила форму Полоцкого кадетского корпуса начала XX века. До введения некоторых изменений в 1970 году, когда вместо гимнастерки по­явился китель с отложным воротником, она состояла из шинели черного цвета, черной суконной гимнастерки с мягким стоячим воротничком, брюк такого же цвета с алыми лампасами и черного форменного ремня с латунной бляхой. Ле­том суворовцы носили светло-серую хлопчатобумажную гимнастерку со съем­ными алыми погонами и фуражку со светло-серым чехлом на тулье.

Парадный китель в отличие от гимнастерки, которая надевалась через голову, был однобортным, приталенным, с 8 пуговицами и жестким стоячим воротничком, на петлицах красного цвета - золотистые шевроны. Летом ис­пользовалась фуражка со светло-серым чехлом на тулье. На красных с белым кантом погонах - золотистая аббревиатура «МнСВУ» (у каждого суворовского училища - своя). Такая форма одежды просуществовала до 1997 года. Сегод­ня сочетание черного цвета с красным, только без белого канта, сохранилось в парадно-выходной форме одежды питомцев Минского СВУ. Повседневная форма суворовцев — камуфляжная. На алых погонах — аббревиатура «СВВ» (Сувораўскае ваеннае вучылішча).

В самом наименовании, в том, что училища были названы именно суво­ровскими, а не имени А. В. Суворова, выражена основная суть системы обуче­ния в них — воспитание на заповедях «Науки побеждать», глубокое усвоение выработанных великим полководцем актуальных принципов строительства ар­мии, ее тактики и стратегии. Ведь суворовская система военной жизни и в его время, и на протяжении последующих веков воспитывала солдат в духе патрио­тизма, прививала чувство боевого товарищества, инициативность, гуманное от­ношение к побежденному противнику и уважение к правам мирного населения.

В соединении с твердыми навыками боевой подготовки, неукротимым насту­пательным духом и мобильностью войска, обладавшие высокими моральными качествами, действительно становились непобедимыми, о чем справедливо пи­сал ни разу не испытавший горечи поражений А. В. Суворов.

Навсегда остались в памяти заповеди генералиссимуса А. В. Суворова, которыми свято руководствовались в ратной службе. Не все из них в буднях ар­мейской жизни мы могли воспроизвести дословно, но суть осталась. Вспомним основные:

- Тяжело в ученье - легко в походе, легко в ученье - тяжело в походе.

- Солдат ученье любит - лишь бы с толком и кратко.

- Помни, что ты человек - подчиненные твои такие же люди. Люби солдата - и он будет любить тебя...

- Умеренное военное наказание, смешанное с ясным и кратким истолкованием погрешности, более тронет честолюбивого солдата, нежели жестокость, приводящая оного в отчаяние.

- Вся твердость воинского правления основана на послушании, которо должно быть содержано свято.

- Будь терпеливым в трудах военных, не поддавайся унынию.

- Надо бить врага уменьем, а не числом.

- Каждый воин должен понимать свой маневр.

- Дисциплина - мать победы.

- Скорость нужна, а поспешность вредна.

- Опасности лучше идти навстречу, чем ожидать на месте.

- Не надлежит мыслить, что слепая храбрость дает над неприятелем побе но, единственно, смешанное с оною военное искусство.

Приведу один интересный факт, о котором узнал годы спустя - прослав­ленный полководец для получения новых знаний в военном деле, оказывает­ся, в качестве вольноприходящего посещал последние два класса Сухопутного шляхетского корпуса в Санкт-Петербурге. Он был основан на основании указа императрицы Анны Иоанновны от 29 июля 1731 года. Как следовало из указа об учреждении Сухопутного шляхетского корпуса, «кадетов обучать арифметике, геометрии, рисованию, фортификации, артиллерии, фехтованию - шпажному искусству, верховой езде и прочим к воинскому искусству потребным наукам. А понеже, не каждого человека природа к одному воинскому склонна, тако жив государстве не меньше нужно политическое и гражданское обучение. Того ради иметь при том учителей чужестранных языков, истории, географии, юриспру­денции, танцеванию, музыке и прочих полезных наук, дабы, видя природную склонность, по тому бы и к учению определять»...

Как видим, без малого 300 лет назад тоже заботились о подготовке с само­го детства как будущих офицерских кадров, так и лиц для гражданской службы. В XVIII-XIX веках и в Белоруссии появились кадетские корпуса — в Шклове, Бресте, Гродно и, наконец, в Полоцке, который просуществовал до 1914 года. Так что Александр Васильевич имел самое прямое отношение к кадетству, лучшие традиции которого нашли свое продолжение в суворовских военных училищах.

Суворовцев в Минское училище в 1953 году набирали в основном из про­стых семей, родители которых погибли в годы войны. В роте было много детдо­мовцев, сирот и только один сын подполковника, военкома Столинского райо­на, Володя Линевич. Приходил навещать Сашу Соловьева его брат - старшина сверхсрочной службы.

Мне памятно первое увольнение в город. Минск еще был в руинах и раз­валинах, пространство от Оперного театра до Дома офицеров просматривалось насквозь. Не было ни парков, ни скверов, ни Дворца профсоюзов, ни музея истории Великой Отечественной войны, ни домов вдоль проспекта им. Ста­лина (потом Ленинский, Ф. Скорины, ныне - Независимости). Там, где сейчас находится Дворец Республики, стоял памятник Сталину, который снесли в 1961 году после XX съезда КПСС. Это произошло спустя пять лет после нашего вы­пуска из стен училища.

6 ноября 1953 года в торжественной обстановке на площади Парижской коммуны заместитель командующего БВО генерал-полковник Н. Е. Чибисов вручил Минскому суворовскому училищу Красное Знамя - символ воинской че­сти, доблести и славы. Этот день стал ежегодным праздником училища. А 7 ноя­бря все роты училища впервые торжественно обозначились в парадном расчете войск Минского гарнизона. Сегодня никто уже не представляет военный парад в столице без суворовцев, а тогда это было впервые, как и первая благодарность училищу от командующего войсками Белорусского военного округа Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко.

Это очень много значило для всех воспитанников. Сколько труда было вложено в подготовку к параду! К нему готовились более двух месяцев: сначала одиночная подготовка, затем прохождение по шеренгам и, наконец, в составе парадной коробки. Общие же тренировки всех участников парада проходили в Уручье на трассе Москва-Минск, которая перекрывалась на то время. Пример брали с лучших строевиков училища - полковника Асмолова (курс строевой подготовки он прошел в роте почетного караула в Москве), капитана Друшляка и старшего лейтенанта Аниканова.

На формирование нашего училища были направлены лучшие кадры из других СВУ. Например, начальник училища Герой Советского Союза гене­рал-майор Д. К. Мальков прибыл из Ставропольского СВУ и сразу завоевал любовь и уважение юных подчиненных. Он был для нас как родной отец. Ко­мандовал училищем всего год, затем был назначен на должность командира корпуса и вскоре стал генерал-лейтенантом. Малькова сменил генерал-майор А. И. Крючков. Но связь с училищем Дмитрий Кузьмич поддерживал, пока служил в Белорусском военном округе. Под стать ему было и большинство офицеров Минского СВУ.

С генерал-лейтенантом Д. К. Мальковым мне довелось встретиться по­сле окончания Минского СВУ в Батуринском лагере под Конотопом летом 1957 года. Он приезжал с проверкой как начальник управления военно-учебных за­ведений Министерства обороны СССР. Перед этим Дмитрий Кузьмич в составе военной делегации под руководством министра обороны Г. К. Жукова посетил Индию. В войсках после этого визита стали внедрять индийский войсковой опыт: полевые занятия проводить ночью, а отдыхать днем. Это был так называ­емый индийский час. Но об этом расскажу позже.

Офицерам, прибывшим в наше училище из других СВУ страны, пришлось работать со слабо подготовленными ребятами, которые в основном учились в белорусских деревенских школах. Поэтому они самоотверженно, не жалея ни сил, ни времени, делали все, чтобы поднять на должный уровень наш общеоб­разовательный, культурный, интеллектуальный и спортивный уровень. В мето­дических рекомендациях управления военно-учебных заведений Министерства обороны СССР, актуальных и по настоящее время, говорилось: «Центром фор­мирования личности суворовца является рота, где решается триединая задача: формирование общечеловеческих навыков и привычек, любви к труду и знаниям, патриотизма и готовности к защите Родины. В роте создаются условия для более полного и глубокого развития индивидуальных особенностей и наклон­ностей суворовцев...»

Распорядок дня в ротах Минского СВУ был следующим:

7.00 - сигнал трубы горниста или звонок - «Подъем!»;

7.05-7.10 - одевание;

7.10-7.25 - утренняя физическая зарядка;

7.30-8.00 - туалет, приведение коек и спальных помещений в порядок, утренний осмотр;

8.05-8.25 - первый завтрак (каша с мясом или рыбой, чай, хлеб, масло);

8.30-12.00 - четыре 45-минутных урока по различным предметам обуче­ния с 10-минутными перерывами;

12.10-12.30 - второй завтрак (кофе, молоко с булочкой или пирожным);

12.30-14.10 - 5-й и 6-й уроки;

14.15-14.45 - обед (винегрет, суп, щи или борщ, мясное или рыбное блю­до, компот или кисель, хлеб);

14.50-15.50 - тихий час, отдых в постели;

16.00-18.50 - самостоятельная подготовка под руководством преподавате­лей или офицеров-воспитателей, индивидуальные занятия с отстающими;

19.00-19.50 - личное время (занятия спортом, художественной самодея­тельностью, отстающие - с преподавателями);

20.00-20.20 - ужин;

21.25-21.45 - вечерняя прогулка;

21.45 - вечерняя поверка и туалет;

22.00 - отбой.

Как видно, кроме шестичасовых ежедневных занятий, у нас проводились почти три часа самостоятельной подготовки под руководством преподавателей или офицеров-воспитателей. Первый год учебы все самоподготовки начинались с написания диктанта-десятиминутки по русскому языку. Так нас постепенно переучивали с белорусского на русский язык, который в Вооруженных Силах СССР являлся основным в сфере командно-управленческой деятельности: суть приказа, директивы должна была везде пониматься однозначно.

Ежегодный полуторамесячный летний лагерный сбор многие годы стал памятной строкой в истории Минского СВУ, будучи также характерной тради­цией прежних кадетских корпусов. Это было абсолютно правильно. Известная суворовская заповедь: «Солдат должен держать голову в холоде, живот в голоде, а ноги в тепле» отрабатывалась нами на практике уже во время перво­го лагерного сбора, проходившего в Острошицком городке под Минском. Он включал в себя занятия по тактической, огневой, инженерной, физической и автомобильной подготовке (использовались уцелевшие трофейные «Опель Ка­деты», предшественники советских «Москвичей»), и все это сочеталось с от­дыхом на природе. Там для суворовцев - не по их названию, а по истинному духу - все было интересно. Азы своей будущей профессии они постигали на практике. В нашей первой «полевой академии» вспоминалось и известное из­речение А. В. Суворова: «В кабинете врут, а в поле бьют!»

Лагерный сбор суворовских рот преследовал цель привития будущим офицерам физической выносливости, умения переносить трудности длитель­ного пешего похода, навыков ориентирования с помощью карты и компаса при движении по улицам города, населенных пунктов, по шоссейным, проселоч­ным и полевым дорогам; научить ставить палатки, готовить пищу, устраивать для себя ночлег; привить навыки воинской службы в полевых условиях путем привлечения к охране расположения роты, формировать любовь к истории, природе Беларуси, ее культуре и достопримечательностям.

Общую систему обучения и воспитания суворовцев, сложившуюся к тому времени, прекрасно характеризовали слова автора книги «Алые погоны» преподавателя Новочеркасского СВУ Б. Изюмского: «Рождалась эстетика во­енной жизни с ее здоровьем, стройностью, опрятностью, святостью строя и уклада. Отливалась в красивые формы система воспитания. И все это — ежегод­ное празднование дня открытия училища, выезд в летний лагерь, единый тон, стиль, ясность цели, сознание слитности с Советской Армией, преемственно­сти ее устоев, — все это создавало дорогие сердцу каждого суворовца традиции, роднило и сплачивало...»

В этом же ключе — встречи с прославленным партизанским командиром времен Великой Отечественной войны, Героем Советского Союза и будущим первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии П. М. Машеровым и другими известными людьми. Все это дорогого стоило. Нам уделяли много внимания офицеры-командиры и воспитатели, командование училища, представители общественности. А мы, в свою очередь, шефствовали над младшими суворов­цами. Это были малолетки из шестой, подготовительной роты, прибывшие в училище после второго класса. Заботились о них, помогали врастать в четкую систему обучения и воспитания, формировавшуюся в Минском СВУ.

О событиях в мире мы узнавали во время уроков и бесед в часы культурно- массовой работы. Например, о существовании небезызвестного военного блока НАТО, образованного в 1949 году. В противовес ему только в мае 1955 года руководителями социалистических стран Восточной Европы (кроме Югославии) в Варшаве было подписано соглашение о создании Организации Варшавско­го Договора. В этих странах создавались учебные заведения по образцу СВУ, укреплялись связи между ними по государственной и общественной линии. В стенах училища мы впервые встретились с представителями польской, восточ­ногерманской, чехословацкой, китайской, албанской и других делегаций. Это было интересно и познавательно.

В сентябре 1954 года Минское СВУ посетила польская делегация. Вхо­дивший в ее состав профессор Яблонский оставил в училищном альбоме такую запись: «С глубоким вниманием и волнением мы рассматривали ваш чудесный дворец... Расставаясь, желаем, чтобы вас в делах всегда вдохновляла мысль о незабываемом подвиге вашего великого народа - народа ста народов. Чтобы вы выросли борцами за свободу, сотрудничество между народами и всеобщий мир. Возвращаясь на Родину, в Польшу, мы передадим кадетам нашего Варшавского кадетского училища имени генерала К. Сверчевского ваши поздравления и по­желания...»

В январе 1955 года в училище побывала правительственная делегация Польши, в состав которой входили литераторы и журналисты, владевшие не­мецким и английским языками. Знакомясь с суворовцами старших классов, они общались на иностранных языках, и наши ребята не только понимали их, но и вели диалог, отвечали на вопросы. Как нам потом рассказывали преподаватели, известная польская писательница П. Ярошевская в интервью газете «Трибуна люду» от 13 февраля 1955 года так отозвалась о посещении Минского СВУ: «Кадеты (их здесь называют «суворовцы» - по имени знаменитого полководца Александра Суворова) этого военного училища не только обучаются основам наук по программе средней школы, но и воспитываются, как у нас на Западе принято говорить - comme il faut (по-французски - безупречно). Они вежливы, обходительны, сдержаны в манерах, достаточно хорошо говорят по-немецки и по-английски... Это поразительно, если иметь в виду, что большинство из них сироты, родители которых погибли от рук фашистских захватчиков. Их интерес к жизни сверстников в нашей стране огромный. Если бы мы провели в этом пре­красном четырехэтажном дворце два-три дня, то и тогда не смогли бы, вероят­но, ответить на все вопросы. По тому, какой неподдельной радостью светились их сияющие личики, когда наша делегация поднималась по парадной лестнице на второй этаж, в актовый зал училища, каждый из нас, членов делегации, по­нимал, что эти дети - эмбрионы будущих офицеров Советской Армии - видели в нас хороших друзей... Мы должны сделать все, чтобы неприятный осадок у нашего поколения по отношению к другим народам, с которыми Польша когда-то была в споре, не передался нашей молодежи. В этом хороший пример показывает Минское суворовское училище...»

После посещения училища делегацией польского Сейма на уроках истории, географии, литературы, иностранных языков и других дисциплин велась равная популяризация среди суворовцев немецкого и английского языков. Наш добрый, мудрый наставник Иосиф Игнатьевич Семежонов (известный писатель и публицист Язэп Семежон) играл в этом процессе огромную роль.

Вскоре произошло еще одно памятное событие. В Минском СВУ двадцать дней работала военная делегация из Чехословакии, изучавшая опыт учебной и воспитательной работы. Ее представители выступили перед суворовцами и оставили в визитационном альбоме училища такие строки: «Дорогие товарищи! Никогда не забудем вашей помощи, поддержки и теплого приема, с которым нас встретили начальник училища, его заместители, все офицеры, работники и суворовцы училища. Прекрасные результаты вашей заботы в области обучения и воинского воспитания являются ценным опытом и примером для офицеров-жижковцев наших военных школ имени Яна Жижки. Да здравствует Советская Армия - наша освободительница и ее молодая имена - суворовцы! С уважением, подполковник В. Фейт...»

Мог ли я тогда предвидеть, что спустя двенадцать лет военная судьба за­бросит на землю Чехословакии в наиболее сложный для нее период и мне при­дется прослужить там шесть лет?

Самые хорошие впечатления в родном училище связаны с преподавате­лями и офицерами-воспитателями. Они с душой работали с каждым в отдель­ности - персонально, можно сказать, круглосуточно, столько, сколько было не­обходимо. Вроде простые заповеди внушались нам офицерами-воспитателями и преподавателями, но запомнились навсегда: «Будьте добросовестными, на­стойчивыми, любознательными в учебе и труде. Основная цель суворовца Мин­ского СВУ — учиться только на «хорошо» и «отлично». Старайтесь как можно больше знать, каждый день пополнять свои знания. Помните простую истину: великий Суворов презирал «немогузнаек». Будьте мужественными, мужество необходимо не только в бою. Имейте мужество быть самокритичными, обви­нять исключительно себя в ваших собственных неудачах, быть правдивыми с товарищами и начальниками, волевыми и дисциплинированными. Умейте по­бороть свою лень. Тренируйте свою волю так, чтобы вы делали не то, что вам лишь сиюминутно хочется, а то, что вы действительно должны сделать. Будьте скромными с товарищами и друзьями, доброжелательными к ним, всегда гото­выми помочь, в критический момент прийти на выручку, следуя суворовскому принципу: «Сам погибай, а товарища выручай!» Пусть навсегда в вашей памяти останутся слова Суворова: «Вывеска дураков - гордость, людей посред­ственного ума - подлость, человека истинных достоинств - возвышенность ис­тинных чувств, прикрытая скромностью...»

С огромной благодарностью мы сегодня вспоминаем своих учителей подполковников И. С. Солдатенкова, И. М. Мурзова, майоров М. И. Ливенцева, П. Я. Погребного и Л. И. Чистовского (в дальнейшем - заслуженных работни­ков народного образования БССР), подполковников Т. С. Ромашко и Н. Т. Железкина, майора И. И. Семежонова, капитанов Ф. Я. Головко, А. И. Шинкаренко, В. В. Шилина и В. Ф. Друшляка, Ю. С. Серебрянскую, старшего лейтенанта В. Г. Ковалева. Все они, к сожалению, ушли из жизни, а Михаила Ивановича Ливенцева, последнего из этой когорты, мы проводили в последний путь недавно...

Нашей ротой все три года командовал подполковник Орлов. Он был чело­веком несколько замкнутым, в тонкости, как нам казалось, не вникал, но, тем не менее, его присутствие и твердое влияние мы чувствовали всегда. Он внушал заповедь суворовцам: «Не бойтесь трудностей. Это только цветочки, а ягодки впереди...» После нашего выпуска подполковник Орлов ушел из училища, и его дальнейшая судьба нам не известна.

С офицерами-воспитателями нашему первому взводу тоже везло. Так получилось, что каждый учебный год мы начинали с новым воспитателем. В восьмом классе это был майор Александр Петрович Жуков, человек строгий и требовательный, но справедливый. Ветеран училища, он впоследствии коман­довал ротой, служил в учебном отделе и закончил более чем 25-летнюю службу в должности заместителя начальника училища — начальника учебного отдела. Александр Петрович гордился своими выпускниками, внимательно следил за их судьбой.

В девятом классе офицером-воспитателем был молодой старший лейте­нант Геннадий Дубровский - сын члена военного совета БВО. Особого следа в нашей жизни он не оставил, хотя сам в свое время окончил Воронежское СВУ. Дубровский все время корпел над конспектами и книгами, а через год поступил в академию. Видимо, служба в Минском СВУ не была его призванием, а стала лишь промежуточным звеном в дальнейшем карьерном росте. После окончания академии химической защиты, как известно, он продолжал службу в Москве в штабе Гражданской обороны и уволился в запас полковником.

В выпускном, десятом классе, офицером-воспитателем стал майор Ар­хип Васильевич Баскин, участник Великой Отечественной войны. Он пришел в училище с должности начальника штаба батальона, имея педагогическое об­разование. Это был педагог и воспитатель с большой буквы. Главный принцип обучения, который он исповедовал: делай как я. И в этом Архип Васильевич следовал, прежде всего, бессмертным суворовским заповедям. Он с любовью рассказывал о военной службе, о взаимоотношениях людей, в том числе и осо­бенностях отношений с прекрасной половиной человечества. Мы часами, часто в личное время, сидели возле своего воспитателя были и готовы слушать его до бесконечности. Это была настоящая школа жизни. Он привил нам любовь к военному делу, и, может быть, поэтому все суворовцы, кроме Виктора Басько, Михаила Горелика и Николая Хрущева, которые по состоянию здоровья не смогли стать военными, поступили в военные училища, а трое из взвода дослу­жились до генеральских погон. Володя Денисенко стал доктором военных наук, трое - кандидатами наук.

...Тем временем шли дальнейшие изменения в системе подготовки суво­ровцев. 23 августа 1954 года заместителем министра обороны СССР Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым было введено новое Положение о суворов­ских военных училищах, в котором отмечалось: «Суворовские военные учили­ща имеют целью: дать Суворовцам законченное общее среднее образование, во­енные знания и навыки, необходимые для обучения в военных училищах (ака­демиях) всех родов войск и служб Советской Армии; воспитывать у суворовцев беззаветную преданность Советской Родине; вырастить суворовцев физически крепкими, выносливыми и ловкими, способными стойко переносить все тяго­ты и лишения военной службы...» А в декабре 1954 года в докладе начальника управления военно-учебных заведений Сухопутных войск уже отмечались пер­вые успехи офицерско-преподавательского состава Минского СВУ в учебной и воспитательной сфере: «Хорошие образцы в работе в 1953-1954 учебном году показали майор Гвоздик, майор Куприенко, капитан Никулин, капитан Гаврукович, майор Лалетин, майор Копытько, капитан Вонаршенко, майор Демиденко, подполковник Мурзов, подполковник Палий, подполковник Солдатенков и другие...»

Конечно, для нас в ставшем родным училище главным делом была учеба. Но, как говорят, не хлебом единым жив человек... Большое внимание в СВУ уделялось общему развитию будущих людей в погонах, не меньшее — физи­ческой закалке. В каждой роте был небольшой спортзал с набором снарядов, на улице — спортивный городок. Вскоре вступил в строй отличный спортзал, который теперь значительно усовершенствован. Каждое утро начиналось с физической зарядки, днем проводился урок физической подготовки, в личное время — самостоятельные занятия спортом. Летом в выходные дни проходили легкоатлетические кроссы вдоль созданного перед самой Великой Отечествен­ной войной рукотворного Комсомольского озера, зимой - на лыжах вокруг него. Причем, каждый суворовец стремился показать лучший результат.

Командование училища поощряло занятия спортом и спортивными играми. Правда, мода на виды спорта менялась. Глядя на игру в шахматы наших препо­давателей Мурзова и Головко, я, как и многие другие, тоже увлекся этой игрой. Моим учителем стал Володя Лагутин. Вместе с ним и Володей Кирющенко я за­нимался в спортивной секции по стрельбе из малокалиберной винтовки.

С суворовцами регулярно проводились и занятия бальными танцами под руководством преподавателя музыки. Первое время для этого не хватало лично­го времени, и у многих, в том числе и у меня, было желание увильнуть. Однако учительница (ее фамилию, к сожалению, забыл. Помню, мы прозвали ее Батман тандю, так называется одно из колен бального танца) пошла в близлежащие 21-ю и 27-ю средние школы, подобрала там девочек и научила их грациозно танцевать. И вечером в один из выходных дней они в школьной форме строй­ными рядами гордо прошествовали по парадной лестнице на вечер танцев в актовый зал училища. Когда собрались суворовцы старших классов, оркестр заиграл вальс. Начальник училища генерал-майор Мальков и другие офицеры с женами пошли в круг. Каждому невольно захотелось последовать их примеру - танцевать так же галантно и изящно. Однако тогда еще не все были готовыми к этому. Так настал переломный момент в нашем отношении к танцам. Нам было сказано: учитесь танцевать бальные танцы, поскольку этому вас больше нигде не научат. А танцевать современные танцы научитесь сами - это дело нехитрое. Так потом и получилось.

В выходные дни воспитанники училища строем с оркестром и песнями ходили в культпоходы в Дом офицеров, в театры и цирк. Нас водили на экскур­сии в воинские части, музеи. Театр оперы и балета был для нас родным, благо, находился через дорогу. На балконе его великолепного зрительного зала всегда находились места для суворовцев.

Любовь к искусству, привитая в суворовском военном училище, осталась со мной на всю жизнь. Где бы я не служил, в том числе и в отдаленных гар­низонах и за границей, вместе с супругой всегда находил время посетить ин­тересный спектакль в театрах или послушать концерт лучших исполнителей. Запомнились эстрадные концерты Рознера и Лундстрема в Ташкенте, отличные спектакли в красивейших театрах оперы и балета во Львове и Одессе. К слову, подобных театров в Европе всего три (третьим считается театр в Вене). Эту до­брую традицию любви к прекрасному мы позже продолжили и в Минске.

Немецкий язык нам преподавал майор Иосиф Игнатьевич Семежонов, из­вестный в белорусской литературе как Язэп Семежон, уважаемый, уникальный человек. В 1939 году он участвовал в освободительном походе в Западную Бе­лоруссию, когда страна вновь объединилась после почти 20-летнего польского господства. Затем грянули советско-финская и Великая Отечественная войны, на которых И. И. Семежонов был военным радиоразведчиком, став одним из ге­роев книги Ивана Мележа «Минское направление». Вспоминая о том времени в беседах, он говорил: «Еще от прежнего не успевал обсохнуть, как уже опять война...» Иосиф Игнатьевич владел четырнадцатью иностранными языками, перевел на белорусский язык произведения У. Шекспира, Р. Бернса, Д. Родари, М. Гусовского, А. Мицкевича и других поэтов и писателей. Он не раз повторял суворовцам: «Ты вновь будешь чувствовать себя еще и еще раз человеком, по­стигая новые иностранные языки». За творческие достижения И. И. Семежонову было присвоено почетное звание лауреата Государственной премии БССР имени Я. Купалы, вручена премия Союза писателей СССР имени Н. Тихонова.

Иосиф Игнатьевич не только интересно проводил занятия с суворовцами, но и находил время, чтобы рассказать о новых книгах белорусских, советских и зарубежных писателей. В те годы он активно занимался переводом произведе­ний итальянских поэтов. Дома у него была большая библиотека, и Семежонов часто приглашал меня, Володю Качана и других суворовцев в гости. Квартира Иосифа Игнатьевича располагалась в одном из домов на площади Победы, где он проживал с сестрой. В большой комнате висели портреты статного молодого человека в форме офицера Красной Армии, а также офицера-разведчика в не­мецкой и английской военной форме. Мы сразу узнали на них нашего учите­ля. Это был достойный пример для подражания для молодых ребят, решивших стать офицерами, как добиваться исполнения заветной мечты...

Я просто боготворил Иосифа Игнатьевича, и он это чувствовал. Однажды случайно встретил его в городе с красивой женщиной. После приветствия он сказал: «Вось, Пятро, я на сорок першым годзе і ажаніўся». Это была, как я потом узнал, племянница Максима Танка. В последующем, бывая в Минске, я всегда стремился встретиться с Иосифом Игнатьевичем. К сожалению нашего, доброго учителя уже давно нет в живых.

С изучением иностранного языка, а это был немецкий, мне везло: в школе его преподавал опытный учитель А. С. Жуковский, в Полтавском военном учи­лище — майор Семенов. В дальнейшем и в Ташкентском военном училище, и в академии Генерального штаба я дружил с этим предметом. Жаль только, что на практике мне так не пришлось в полной мере воспользоваться своими знания­ми. В Германии я не служил, а в Чехословакии, Средней Азии и Афганистане немецкий язык, естественно, не пригодился.

Русский язык и литературу преподавал Федор Яковлевич Головко, который приехал к нам из Воронежского СВУ Он сумел пробудить интерес суворовцев к своему предмету, многих научил любить книги, в том числе и классику. Сочи­нения и диктанты мы писали довольно часто, а в первый год учебы - дополни­тельно и ежедневные диктанты-десятиминутки на самостоятельной подготовке. Федор Яковлевич не ограничивался только исправлением ошибок и выставлени­ем оценок, он писал рецензии на наши опусы, чаще шутливые и всегда остроум­ные, которые активно обсуждались в классе и запоминались. При этом Головко умудрялся щадить наше юношеское самолюбие. Некоторые его сравнения мне памятны до сих пор, а ошибки, исправленные им много лет назад, я больше не допускал.

До сих пор помнятся прочитанные нами по рекомендации Ф. Я. Головко книги Б. Изюмского «Алые погоны», Н. Багмута «Счастливый день суворовца Криничного», повесть К. Осипова «На пороге жизни», сборники рассказов командира роты Тамбовского СВУ М. Добрынина «Смолоду в строю» и «Расска­зы о суворовцах». Памятны в связи с этим слова К. Пигарева - историка, иссле­дователя жизни А. В. Суворова: «Он завещал потомству свое военное искусство и свой пример. Следовать за Суворовым можно и должно, подражать — нельзя. Несколько Суворовых не бывает: это явление слишком самобытное, слишком исключительное. Важно быть суворовцем, оставаясь самим собой». Действи­тельно, суворовец - это звание навсегда. Эту истину мы твердо усвоили на всю жизнь. Ведь суворовец по духу своему, по своей сути, менталитету и воспитанию не может быть бывшим...

В 1954 году в конце второй четверти, перед самым Новым годом, я про­стыл и с температурой попал в санчасть. На носу были первые зимние двухнедельные каникулы, которых все ждали с нетерпением. Но нам объявили: те, кто имеет двойки, получит только одну неделю отпуска. Федор Яковлевич Головко, зная, что у меня по русскому языку может быть двойка, вечером 30 декабря пришел в санчасть и продиктовал диктант. Придирчиво проверив его, поставил заслуженные четыре балла и таким образом определил общую положительную оценку по русскому языку, что позволяло мне полностью отгулять каникулы. Но я не рассмотрел внимательно отпускной билет, который был выписан зара­нее, и уже через неделю вернулся в училище.

Многое хочу рассказать об наших учителях. Преподаватель математики капитан Юлия Сергеевна Серебрянская, вызвав к доске решать задачу, долго и терпеливо ждала результата поисков истины. А он не всегда был однозначным. И если кто-то решал задачу не тем способом, она с мягким укором говорила: «Что ж ты поехал в Москву через Владивосток?» Этого было достаточно, чтобы понять: есть другой, более простой вариант решения. И с тактичной помощью Юлии Сергеевны каждый находил его самостоятельно, нередко включая этот успех в свою копилку.

Интересно, с вдохновением проводил уроки по географии подполков­ник Т. С. Ромашко. В те годы происходил распад мировой колониальной си­стемы. Сегодня, наверное, даже многие учителя, не говоря уже об учащихся, не знают, какие государства в Азии и Африке, чьими они были колониями и доминионами, и как после второй мировой войны эта система распалась при активном участии СССР. На одном из занятий суворовец Подерачев назвал английской колонией Индию, которая к тому времени стала свободным го­сударством. Как тогда возмутился Тихон Семенович! Он покраснел и громко воскликнул: «Как вы, суворовец, могли обидеть 400-миллионный индийский народ, делая такие заявления?» Эта реплика запомнилась на всю жизнь, и впредь мы более серьезно относились к изучению каждой колонии или доми­ниона и занятиям по географии в целом. Ибо она, как показала потом боевая жизнь, тоже точная наука.

А преподаватель физики майор Леонид Иванович Чистовский! До войны он был чемпионом Белоруссии по боксу в среднем весе, что сразу было заметно по его собранности и спортивной форме. Очень строгий по своей природе и, естественно, по отношению к предмету, он, войдя в класс и поздоровавшись, быстро излагал краткую вводную часть к уроку, сразу после чего произносил: «Нац (значит), первый вопрос». Все начинали шелестеть страницами учебни­ков и с замиранием сердца ждали, кто первым примет удар. На поднятые руки Леонид Иванович мало обращал внимания. Он по глазам безошибочно опреде­лял «боец — не боец» и выбирал, кто именно будет отвечать. Обычно Чистов­ский не устраивал экзекуций, а терпеливо просвещал у доски заблуждавшихся в точных физических законах, тем самым стимулируя дальнейший интерес к своему предмету.

Как-то уже в конце обучения Чистовский проводил занятие по радиосвязи. Две группы суворовцев находились в разных классах с радиостанциями, откуда вели переговоры в эфире. Леонид Иванович поочередно заходил в них, контро­лируя ход занятия. Неожиданно зайдя в наш класс, он услышал, как суворовец Панкратов выдал в эфир что-то непечатное... Чистовский буквально вскипел и «не вельмі моцна» врезал хороший подзатыльник, от которого тот оказался под третьим столом. Леонид Иванович поднял Панкратова, встряхнул, извинился за свою вспыльчивость и сказал: «Я из тебя сделаю боксера». А тот был длинным и худющим, вовсе не боксерского телосложения. Мы с любопытством ждали, что в итоге у него получится с боксом?

Этот случай в силу нашей суворовской солидарности огласки не получил, а верный слову Леонид Иванович в личное время начал регулярные занятия с Панкратовым, нещадно его тренируя. В итоге на спартакиаде суворовских военных училищ в 1956 году в Воронеже тот занял третье место в своей весовой категории. Я, кстати, тоже готовился к этой спартакиаде - в стрелковой коман­де, имея второй разряд по стрельбе из малокалиберной винтовки. Однако на спартакиаду по общим показателям не попал.

А кто из нас не помнит преподавателя истории Михаила Ивановича Ливенцева - человека добрейшей души? В нем как бы сфокусировалась вся исто­рия училища, в котором он работал с небольшим перерывом более полувека. Блестящие энциклопедические знания, яркая и одухотворенная речь, глубоко продуманное, четкое и логичное изложение материала с выделением самого важного - вот что, прежде всего, характеризовало Михаила Ивановича как пе­дагога. Об огромном влиянии офицеров и преподавателей училища на жизнь их бывших питомцев говорят такие строки, посвященные Михаилу Ивановичу его другом Петром Яковлевичем Погребным:

Пусть учитель далеко -

С ним близки по сути

Самусенко, Цыганко,

Чаус и Лагутин...

В связи с этим нельзя не сказать хотя бы несколько слов еще о двух за­мечательных людях - подполковниках И. М. Мурзове и П. Я. Погребном. Иван Матвеевич великолепно преподавал математику, а выходные дни, иногда и ночи проводил в роте за игрой в шахматы с Петром Яковлевичем, преподававшим географию, историю и обществоведение. Многим суворовцам, в том числе и мне, он привил любовь к этой игре. Петр Яковлевич нередко садился за пиани­но и играл для тех, кто не ушел в увольнение. Погребной прекрасно исполнял классический и эстрадный песенный репертуар того времени. Показывал вы­сокий класс игры на гитаре, прекрасно исполнял старинные романсы. Он об­ладал глубочайшими философскими знаниями, и каждая встреча с ним была для нас праздником. Внимательно слушая Погребного, старался не пропустить ни одного слова. На занятиях мы получали ответы на самые сложные вопросы развития природы, общества и познания. К слову, составленными на уроках Петра Яковлевича конспектами я успешно пользовался во время учебы в Во­енно-политической академии и Академии Генерального штаба Вооруженных Сил СССР.

Через восемь лет после выпуска из Минского СВУ было приятно прочесть в одном из военно-педагогических сборников Министерства обороны СССР о наших педагогах. «Много ценного заимствовали преподаватели училища у старшего преподавателя истории и географии подполковника П. Я. Погребного, который умело строит опрос, эмоционально, доходчиво излагает материал на уроке в форме рассказа. Петр Яковлевич умело увязывает программный материал с жизнью, требует от суворовцев не только глубокого знания историче­ского материала, но и умения свободно, логически обоснованно изложить свои знания. В ходе экзамена на аттестат зрелости суворовцы всех выпусков показы­вали исключительно глубокие знания по истории, умение применять эти знания в жизни...

Многие преподаватели используют опыт старшего преподавателя матема­тики подполковника И. М. Мурзова по организации и проведению самостоя­тельной работы суворовцев. Иван Матвеевич тщательно подбирает задачи для самостоятельной работы, насыщая материалом, подлежащим повторению, и разнообразя их. У старшего преподавателя физики майора Л. И. Чистовского преподаватели учатся умелому закреплению изученного материала. На уроке Леонид Иванович задает такие вопросы, которые заставляют суворовцев поду­мать о том, где и как в практической жизни и в военном деле можно применить полученные знания...»

Добрая память осталась о преподавателе химии подполковнике Иване Сергеевиче Солдатенкове. Он всю войну прокомандовал саперным батальоном и по богатому «иконостасу» боевых наград на груди занимал, пожалуй, вто­рое место после начальника училища Д. К. Малькова. На занятия по химии мы ходили с удовольствием. Перед каждым на парте стояли пробирки и колбы, лежали химпрепараты, теоретическая часть урока органично сочеталась с прак­тической.

Иван Сергеевич прожил 92 года, последние 15 лет мы, суворовцы первого выпуска — Виктор Салтанович, Володя Лагутин, Коля Карпишин и я — каждый год поздравляли его в домашней обстановке с днем рождения, а в 2000-м про­водили его в последний путь...

В 1955 году было расформировано Киевское артиллерийское подготови­тельное училище, и небольшая группа «каповцев», как мы их прозвали, влилась в первую роту. Уровень их подготовки был почти такой же, как и у нас. Правда, понятия «каповцев» о дисциплине несколько отличались от наших.

Три года учебы в Минске пролетели быстро. В 1956 году мы, 80 суво­ровцев первой роты, окончили училище, ставшее для нас родным домом. Это был первый выпуск Минского СВУ. Семеро выпускников получили аттестаты с золотой медалью, четырнадцать - с серебряной. Я закончил альма-матер с отличными и хорошими оценками, одна четверка не позволила получить сере­бряную медаль.

28 июня нам вручили аттестаты зрелости, а в воскресенье 28 июля 1955 года в Острошицком лагере в торжественной обстановке мы приняли присягу на верность Родине, требования которой всегда я свято выполнял. Могли ли мы представить себе тогда, что менее чем через 40 лет наша великая Родина, как и Вооруженные силы СССР, перестанут существовать, а Минское СВУ окажется перед угрозой расформирования и ликвидации?

Получилось так, что мы приняли присягу, еще не став военнослужащими. По существовавшему закону о воинской обязанности ее принимали курсанты после зачисления в военное училище. А приказ о моем зачислении состоялся лишь в конце сентября, так что, следуя логике, отсчет военной службы пошел с момента окончания училища.

Нельзя не вспомнить об однокашниках по суворовскому училищу. В моей памяти навсегда останутся Володя Качан (рано умер, в звании старшего лей­тенанта), Володя Линевич (вместе учились в Полтаве и Ташкенте, он служил в Кушке, потом связь с ним оборвалась, а в 2009 году объявился в Полоцке), Вадим Елисеев (тоже окончил Ташкентское ВОКУ, я с ним долго поддерживал связь, мы дружили семьями во время учебы в академии. Он тоже рано, в 1977 году, умер), Николай Гаврильчик (вместе окончили Ташкентское ВОКУ, слу­жили в танковом полку в Новочеркасске, там женились и получили должности командиров танковых рот, потом судьба нас разбросала, но связь поддерживали вплоть до его смерти в 1996 году)... Память о ребятах первого взвода, всей пер­вой роте у меня осталась самая добрая.

Сегодня живут в Москве мои однокашники по Минскому СВУ генерал- лейтенанты Георгий Прокопчик и Алексей Гулько, полковники Виктор Ефре­мов, Владимир Козинцев, Игорь Хлебородов и Игорь Черногоров. В Санкт- Петербурге проживает генерал-лейтенант Владимир Денисенко, профессор, бывший заместитель начальника Военной академии ракетных войск и артил­лерии по научной работе. В Минске сформировалась дружная, можно сказать, могучая кучка суворовцев первого выпуска: Владимиры Лагутин, Кирющенко, Окунев и Монич, Виктор Салтанович, Николай Карпишин, Александр Коз­лов и Михаил Теленченко. Мы регулярно встречаемся, совместно отмечаем дни рождения, посещаем училище в дни торжественных дат, часто выступаем перед суворовцами.

Восьмерых из нашего выпуска мы с гордостью считаем воинами-интернационалистами. Они участвовали в боевых действиях во Вьетнаме, в Афганиста­не, Алжире, Сирии и Эфиопии. Генерал-лейтенант Георгий Прокопчик в 80-е годы проходил службу в главном оперативном управлении Генерального шта­ба. Был направленцем на Афганистан, ежедневно по утрам докладывал о военно-политической обстановке в этой стране начальнику Генерального штаба, а при необходимости и министру обороны СССР. Высокие нагрузки и постоян­ное напряжение не прошли для его здоровья бесследно, он получил сердечный приступ. Затем Прокопчик был назначен начальником факультета академии Ге­нерального штаба, где завершил службу. Мы и по сей день с ним регулярно встречаемся.

Генерал-лейтенант Алексей Гулько закончил службу заместителем на­чальника ГРУ Генштаба Вооруженных Сил СССР, профессор. Полковник Вик­тор Ефремов был директором Межсоюзнической тюрьмы Шпандау в Западном Берлине, где содержались главные нацистские военные преступники, в том числе последний из них — Рудольф Гесс. Потом Ефремов работал в представи­тельстве ООН в США и на Африканском континенте. Владимир Лагутин дваж­ды побывал в длительных загранкомандировках, участвовал в боевых действи­ях во Вьетнаме и сейчас преподает в Военной академии Республики Беларусь, кандидат технических наук. В ноябре 2012 года его пригласили во Вьетнам, где отмечалось 40-летие победы над вооруженными силами США. Делегация в количестве 30 человек (по 10 от России, Беларуси и Украины) была принята на самом высоком уровне. Вьетнамцы гордятся своими достижениями за послево­енный период и не забывают большую помощь, которую в борьбе с захватчика­ми оказал советский народ.

На юбилейные даты мы собираемся в Минском суворовском военном учи­лище, которое дало нам, детям войны, путевку в жизнь. Встречаясь с суворов­цами XXI века, мы становимся словно моложе, хотя все уже отметили 70-летние юбилеи.

В 2013 году у нашего училища юбилей — 60-летие со дня его создания.

К славной дате готовятся воспитанники всех 57 выпусков. Суворовцы первого выпуска, проживающие в разных странах, соберутся в родном училище, чтобы посмотреть друг на друга, вспомнить детские и юношеские годы. Служба и суровые реалии жизни бросали их по всему огромному пространству бывшего Советского Союза и за его пределами. Не со всеми удалось установить связь, но мы их ищем и надеемся на встречу. Нас, начавших свой путь в алых погонах шесть десятилетий назад, с каждым годом остается все меньше... Но мы сильны суворовским братством, верой в наш народ, служению которому отдали лучшие годы своей жизни.

Большая благодарность нашим педагогам и воспитателям. При всех объ­ективных и субъективных трудностях они за годы учебы в Минском СВУ дали нам огромный багаж знаний. Сумели привить такие полезные качества, как по­рядочность, обязательность и ответственность, тяга к знаниям и умение их добывать, логично мыслить, быть настойчивыми в решении самых неожиданных и сложных задач, как и в достижении намеченной цели. Привили, по крайней мере, большинству из нас, чувство собственного достоинства, отвращение к ли­зоблюдству, лести и подхалимажу, подсиживанию товарищей... Честное слово, обязательство, которые давал офицер и должен был выполнить, были святы для нас. Недаром в своих воспоминаниях наш кумир в период учебы в СВУ, уже из­вестный читателю как автор книги «Алые погоны», Б. Изюмский отмечал: «Нет, не оловянного солдатика и не солдафона готовили в суворовском, а разносторон­не развитую личность, навсегда сохранившую интерес и привязанность к приро­де, спорту, искусству. Офицеры прививали им настойчивость и обязательность, точность и щепетильность порядочных людей. И с каким уважением и любовью говорят суворовцы о своих воспитателях, которые на всю жизнь остались для них кумирами! С воспитателей делали ребята свою жизнь...»

НАСТАВНИКАМ

...Тогда мальчишки вдруг взрослее стали,

А явь пропахла дымом и свинцом.

Не о чинах и славе мы мечтали,

Вставая в поредевший строй отцов.

Сплотило нас суворовское братство,

Покинувших сиротские дворы.

Оно для нас и счастье, и богатство,

К нему мы вновь пришли из той поры.

Поклон тебе, училище родное,

Гордимся процветанием твоим,

Ведь здесь отцов, фронтовиков-героев,

Мы снова обрели. Спасибо им!

Тогда веленью Родины послушны,

Сдав каску и ТТ, в нелегкий час

Они до дна черпали наши души,

За каплей капля впитываясь в нас.

И если ты душою беспокоен,

Ее в дела благие влил,

То ты своих наставников достоин,

А, значит, их бессмертие продлил.

Пусть наши судьбы, словно поезда,

Теченьем лет уносит в небыль, в Лету...

Сияет нам с тобой одна звезда,

И пьедесталом нам одна планета.

Знать, суждено моей стране

Идти через Голгофу к Богу,

К свободе, миру и весне,

Мечом прокладывая дорогу.

Ведь вся история ее,

От давних лет до дней вчерашних -

Кроваво-бурое жнивье

Засеянной костями пашни.

Мне эти чувства снова

Навеяли края родные...

Кружится кругом голова,

И мысли бродят, как хмельные...

В свое время в одном из интервью белорусским СМИ я так отозвался о на­шем, дорогом для всех выпускников Минском СВУ: «Кажется, совсем недавно мы, дети войны, были приняты на учебу во вновь сформированное, уникальное по своему предназначению среднее учебное заведение с военным уклоном. По­добная система для подготовки квалифицированных военных кадров была в армии дореволюционной России, а с 1943 года в Вооруженных Силах СССР. Важно было то, что государство проявило заботу о детях-сиротах, чьи отцы или нередко оба родителя, погибли при защите Родины, готовя достойную смену героям — фронтовикам, настоящих патриотов, защитников Отечества.

Оглядываясь назад и вспоминая пройденный ратный путь, мы с уверен­ностью можем сказать, что подавляющее большинство выпускников Минского СВУ достойно проявили себя на службе в офицерском звании и с честью вы­полняли и выполняют свой долг перед ней. Те, кто по каким-то причинам не смог продолжить воинскую службу и избрали другую профессию, также нашли свое место в обществе, и наши крепкие узы дружбы, заложенные в стенах аль­ма-матер, сплачивают нас и по сей день. Все, кому посчастливилось быть вос­питанниками Минского СВУ, кто прошел по его крутым ступенькам, говорят: «Большое спасибо тебе за все, наше родное училище!»

Мог ли я в юности подумать, что по возвращении после долгих лет служ­бы на разных должностях в различных странах в родную Беларусь мне, как и остальным суворовцам, придется отстаивать и защищать честное имя А. В. Суворова под натиском разного рода национал-радикалов, спасать от деструктив­ных тенденций общий дом — Минское суворовское военное училище и одну из лучших систем обучения и воспитания будущих офицеров, созданную в нем?

Никто пройденного пути у нас не отнимет! И навязанное нам извне испы­тание мы с честью выдержали...

Киевско-Полтавское военное училище имени рабочих Красного Замоскворечья

Ташкентское высшее общевойсковое командное училище имени В. И. Ленина

В сентябре 1956 года закончился отпуск после окончания суворовско­го училища. С друзьями Владимирами Линевичем и Козинцевым я прибыл в Полтаву в военное училище имени рабочих Красного Замоскворечья, приняв Военную присягу еще в Минском СВУ. По пути оставили в Киевском суворов­ско-офицерском училище (было такое) Николая Бабича и Анатолия Жорова. В то время по инициативе Н. С. Хрущева началось массовое сокращение Во­оруженных Сил СССР: сначала на 600 тысяч, потом еще на 800 тысяч и, нако­нец, на 1 миллион 200 тысяч военнослужащих. Как ломались судьбы военных людей, что с ними было дальше - мало интересовало власть предержащих. Ломать - не строить...

Училище было недавно передислоцировано из Киева в Полтаву, вначале носило название Киевского, а потом - Полтавского. Оно размещалось на базе бывшего кадетского корпуса. Основное здание разрушено во время войны, вез­де были груды развалин. Уцелел только штаб, и было построено трехэтажное здание казармы. Поэтому прежде чем начать учебу, нам почти месяц пришлось заниматься разборкой развалин.

Командовал училищем полковник Б. М. Кибардин. По нашему мнению, он был толковым начальником, спокойным и уравновешенным. Меня назначи­ли к нему посыльным. На своей машине Кибардин отвез меня на свою квартиру на первом этаже и показал, в какое окно стучать в случае «Тревоги». Правда, за два года учебы мне ни разу не пришлось его вызывать на службу. Видимо, с этим успешно справлялся водитель служебной «Победы».

Однажды курсанты нашего взвода приняли участие в драке с граждански­ми на танцах, после чего попали на ковер к начальнику училища. И я чувство­вал себя очень неловко, когда он смотрел на меня...

После расформирования Полтавского военного училища Кибардина на­значили начальником Киевского суворовско-офицерского училища, которым он руководил с 1958 по 1970 год. В октябре 2012 года отмечалось 100-летие со дня его рождения. Меня попросили принять участие в мероприятии, газета «Кадет­ское братство» опубликовала подборку воспоминаний об этом замечательном человеке. Киевское СВУ окончил и его сын Александр, а сейчас учится внук.

Училище состояло из двух батальонов: первый - 2-й и 3-й курсы, вто­рой - 1-й курс. Командовал 1-м курсом подполковник Букалов, позже его сме­нил подполковник Соколов. Ротой командовал старший лейтенант Дзюба, ко­мандирами взводов - старший лейтенант Мостицкий и лейтенант Бекало.