Жизнь - Отечеству, честь - никому!

В 1979 году Советский Союз по просьбе правительства Афганистана ввел туда войска, и мы, слушатели главной академии Вооруженных сил, анализиро­вали и обсуждали обстановку в тогда далекой и загадочной стране, характер наших действий. Было много непонятного, так как до нас доходила не вся ин­формация. Резко осложнилась и международная обстановка. Руководство США сразу осудило факт ввода войск и максимально использовало его для очернения политики Советского Союза. Была предпринята попытка срыва Олимпийских игр в Москве в 1980 году. И только мощь и авторитет нашей страны не позво­лили им это сделать.

В то время вряд ли кто мог представить, что эпопея с вводом войск в Аф­ганистан и их последующим выводом затянется почти на 10 лет. Разумеется, не мог предвидеть и я, что эта война зацепит и меня... А пока учеба шла своим че­редом. В Москве была прекрасная возможность повысить культурный уровень. Посещая столицу, многие стремились познакомиться ее с историческими и культурными местами, посмотреть в московских театрах интересные спектакли с участием всемирно известных артистов, побывать в Мавзолее В. И. Ленина.

Общежитие академии на улице Вернадского, дом 25, где жили слуша­тели с семьями, было пропитано здоровым духом. Каждый понимал, что та­кую возможность для учебы и культурного отдыха, как в Москве, мы вряд ли будем иметь в ходе последующей службы в войсках. Офицеры и генералы учились, их жены, как правило, работали, дети ходили в московские школы.

В выходные дни организовывали культпоходы по историческим местам и в московские театры. Были сложности с билетами, особенно в Кремлевский дворец съездов и Большой театр, но все можно было решить. За время учебы я с женой и детьми посетил практически все московские театры, а наиболее любимые по несколько раз. Больше всего понравились и оставили память те­атры Вахтангова и имени Гоголя.

В 80-е годы прошлого века особенно чувствовалось неуверенное управле­ние страной кремлевскими, как говорили, старцами. И хотя средства массовой информации уверяли, что мудрые старики не допустят ошибок, народ чувство­вал, что что-то идет не так. И не зря говорят, что если бы Брежнев ушел со сво­его поста еще в середине 70-х годов, он остался бы в истории положительным персонажем. Но его соратники, боясь за свои высокие посты, не допустили это­го. И к концу жизни пятикратный Герой, к сожалению, превратился в пародию на самого себя, стал героем лишь многочисленных анекдотов...

Но, как и все в жизни, учеба рано или поздно завершается. В январе 1980 года министерские кадровики начали проводить со слушателями собеседова­ния по вопросу дальнейшей службы. Меня на беседу пригласили начальник 2-го управления главного управления кадров Министерства обороны СССР ге­нерал-лейтенант В. Брюхов и начальник факультета генерал-лейтенант К. Га­неев. Просмотрев личное дело и задав несколько вопросов, Брюхов спросил: «Готовы ли вы командовать дивизией?» Получив утвердительный ответ, меня отпустили. И когда я был уже в дверях, Брюхов предупредил, чтобы был го­тов ехать для прохождения дальнейшей службы на восток. Как и большинство слушателей академии, я хотел получить должность командира дивизии, самую трудную и ответственную, но и престижную. Но кому-то в высоких штабах видимо, я чем-то не понравился..

В дальнейшем моим новым назначением занимался начальник управле­ния кадров Генерального штаба генерал-лейтенант Боков. Он предложил служ­бу, как мы тогда говорили, в «Арбатском военном округе», то есть в Москве Сначала в главном оперативном управлении, а после того как отказался — в 10-м главном управлении, которое занималось загранкомандировками. Но и на это перспективное предложение я ответил отказом.

И уже перед самым выпуском тот же генерал Боков собрал семерых вы­пускников, поступивших в академию Генштаба с должности начальников шта­бов дивизий. Первому из нас (им оказался я) Боков предложил должность за­местителя начальника оперативного управления штаба Среднеазиатского во­енного округа. Видя мое недовольство, он заявил, что для меня это последнее предложение. Остальным шести человекам предлагались аналогичные долж­ности в других округах и группах войск за границей.

Понадобился кандидат на должность командира 120-й гвардейской мото­стрелковой дивизии в Белорусский военный округ, и туда из нашей команды был назначен полковник А. П. Чумаков (будущий министр обороны Беларуси). В ходе сдачи госэкзаменов обо мне вновь вспомнил генерал Брюхов и пред­ложил должность начальника оперативного отдела армии в Группе советских войск в Германии. Это меня возмутило, и я прямо заявил, что ее мне предлага­ли еще до академии и если у них нет соответствующих должностей, то я готов вернуться в свою дивизию.

Эта дерзость в дальнейшем дорого обошлась. Какие бы должности мне потом не предлагали, и при этом семь раз отправляли представления на при­своение воинского звания «генерал-майор», Брюхов все документы неизменно возвращал обратно. Не зря в то время (впрочем, как и в наше) была поговорка, что выше кадров - только солнце. В итоге после выпуска из академии прика­зом министра обороны меня назначили заместителем начальника оперативного управления штаба Среднеазиатского военного округа.

В июне 1980 года начальник Генерального штаба Вооруженных Сил Мар­шал Советского Союза Н. В. Огарков вручил дипломы об окончании Военной академии Генерального штаба 118 высоко подготовленным офицерам и генера­лам с высшим оперативно-стратегическим образованием. Все мы, выпускники, успели послужить Советскому Отечеству после этого более 10 лет. Большин­ство стало генералами и адмиралами, и только несколько однокашников завер­шили службу полковниками в Генеральном штабе.

Дружба между нами сохранилась на долгие годы. Позже на одной из встреч воинов-«афганцев» в Москве я предложил однокашнику по академии министру обороны Маршалу Российской Федерации Игорю Сергееву собрать ее бывших слушателей. И в 2000 году, ровно через 20 лет, Сергеев собрал на служебной даче наш выпуск. Приехало около сотни человек. На встречу были приглашены дей­ствующие в наше время начальник Академии Генштаба, его заместители и наши преподаватели. Четыре выпускника стали министрами обороны: Маршал И. Сер­геев и генерал армии И. Родионов - Российской Федерации, генерал-полковники П. Чаус и А. Чумаков — Республики Беларусь. Нам было приятно пообщаться, посмотреть друг на друга. Такие же встречи, но уже с женами, состоялись в 2005 и 2010 годах, с той лишь разницей, что на них приезжало все меньше людей. На последнюю же собралось всего 30 человек. Да, время берет свое....

Каждый раз, посещая альма-матер, мы убеждались - и это было самое страшное, - что в великолепном здании, построенном в 1980-е годы под руко­водством Маршала Советского Союза С. Ф. Ахромеева, с каждым годом все меньше думали о развитии военной науки и повышении качества обучения во­енных кадров высшего звена, которых уже практически не оставалось (было немного слушателей из иностранных государств). Мысли оставшихся сотруд­ников академии сосредоточивались лишь на том, как выжить и по возможности сохранить материальную базу, и мало кто думал о ее качественном совершен­ствовании с учетом современных требований. И это в военной академии вели­кого государства, славная история которой начиналась еще в 1832 году!

В связи с этим меня затронуло выступление на одном из российских кру­глых столов генерал-майора, заслуженного деятеля науки Российской Федера­ции, доктора философских наук, профессора, депутата Государственной думы И. Даниленко под девизом «Уничтожается ключевое звено!» С болью в сердце он констатировал: «Мы в Государственной думе, не сговариваясь с Обществен­ной палатой, недавно провели слушания по состоянию военного образования. Как видите, сразу в двух органах, представляющих законодательную власть и общественность страны, независимо друг от друга, почувствовали: что-то не­ладное происходит в крайне важном, ключевом секторе обеспечения нашей на­циональной безопасности.

В любом деле есть ключевое звено, взявшись за которое, можно вытянуть всю цепочку. С точки зрения обеспечения национальной безопасности и оборо­ны страны это - офицерские кадры. Вспомним относительно недавнюю исто­рию. В 1918 году Германия проиграла первую мировую войну и была ограни­чена в праве иметь тяжелое вооружение, в количественных параметрах армии и флота, которые вообще запрещалось оснащать рядом образцов боевой техники. По Версальскому мирному договору союзники по Антанте разрешили немцам содержать рейхсвер численностью 100 тысяч человек. Что сделали германские военачальники во главе со знаменитым генералом фон Сектом? Все 100 тысяч военнослужащих рейхсвера фактически могли быть офицерами. То есть немцы поступили абсолютно правильно, сохранив и нарастив офицерский костяк, готовили офицеров своей армии и в советских военных училищах. Именно на этой основе был создан тот самый вермахт, который в клочья разнес всю Запад­ную Европу, столько бед принес нашей и многим другим странам.

Что происходит у нас? Мы движемся в диаметрально противоположном направлении. Одно из первых решений в рамках так называемого обновления Вооруженных сил - массовое увольнение наиболее опытных офицерских ка­дров. 200 тысяч офицеров пошли под сокращение. То есть кадровые военнослужащие, имевшие боевой опыт войн в Афганистане и на Северном Кавказе, в других «горячих точках», оказались не нужны армии. Люди, получившие пре­красное образование в лучших и потому прославленных советских военных учебных заведениях, стали лишними, выброшенными. Вместе с ними под нож сокращений пошли 150 тысяч прапорщиков и мичманов. Многие из них - те самые специалисты, которые обеспечивают боеготовность технических видов Вооруженных сил. То есть первый удар был нанесен в самое важное место.

Что же предлагается взамен? Концепция неких профессиональных сержан­тов. Что это такое? Люди, которые получают подготовку в течение двух с полови­ной лет неизвестно где и неизвестно по каким специальностям. Насколько я знаю, в Рязанском училище ВДВ эта практика провалилась, потому что программа не­комплексная, нет соответствующего обеспечения. Но самое главное - что такое российский профессиональный сержант в условиях нынешней современной во­йны? И что собой представляет современная война? Это не вражеские танки, прорывающиеся через границу. Это прежде всего удары, наносимые средствами воздушно-космического нападения. Мы видели печальную участь тех стран, у которых не оказалось достойной системы противовоздушной обороны, начиная с Югославии в 1999 году, когда войска НАТО, не введя ни одного солдата на ее территорию, буквально разгромили страну. Как и чем? Благодаря применению крылатых ракет, управляемых авиационных бомб. Мне довелось увидеть два не­фтеперерабатывающих завода, куда американцы точечно положили по 200 ракет и бомб. То есть современная война - это в первую очередь масштабное примене­ние средств воздушно-космического нападения.

У нас основной удар по армии помимо всего прочего был нанесен и по системе образования Сухопутных войск. Я имею в виду ликвидацию Военной академии бронетанковых войск имени Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского, Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева. По чьей-то неумной, а точнее - преступной затее ряд вузов Министерства обороны свели в военный учебно-научный центр Сухопутных войск «Общевойсковая академия Вооруженных сил Российской Федерации»...

Есть еще один важнейший элемент. Уничтожаются связи, наработанные десятилетиями. Это катастрофа для Вооруженных Сил, причем катастрофа ру­котворная. Аналогичное происходит с подготовкой высших военных кадров, офицеров оперативно-стратегического звена. Я прекрасно знаю, что собой представляла Академия Генерального штаба имени Ворошилова: мой отец в течение многих лет был заместителем начальника кафедры оперативного ис­кусства в этом военном учебном заведении. Могучий вуз, в котором работали больше двух десятков всемирно известных ученых. Сюда приезжали учиться офицеры из многих зарубежных стран. Сейчас он превращается в какое-то полукоммерческое учреждение, где будут осваивать менеджерские специально­сти. То есть Академия Генерального штаба тоже фактически ликвидирована. Название, здание сохраняются, но академия уничтожается...»

Нельзя не согласиться с эмоциональным выступлением И. Даниленко. Трудно только понять, как такое могло произойти в братской России, что в те­чение почти шести лет какими-то проходимцами под руководством министра обороны, при попустительстве верхов, разваливалась стройная, веками про­веренная система поддержания боевой и мобилизационной готовности армии, уничтожалась лучшая в мире военная наука и система подготовки военных кадров, удалялись профессиональные военные кадры, многие из которых, не выдержав этого, ушли в мир иной.

И когда чаша терпения общественности переполнилась, а контролирующие органы больше не могли скрывать творящиеся в Министерстве обороны нару­шения, только в ноябре 2012 года в России была произведена смена руководства военного ведомства. Задним числом предпринимаются отчаянные попытки вос­становить разрушенное и распроданное. У руля Министерства обороны стали ответственные и профессионально подготовленные люди. Нашему кадетскому братству приятно, что Генеральный штаб Вооруженных Сил России ныне воз­главляет выпускник Казанского суворовского военного училища, сослуживец по Прибалтийскому военному округу генерал армии В. В. Герасимов. В мою быт­ность начальником штаба округа полковник Герасимов проходил службу в долж­ности командира танкового полка и начальника штаба мотострелковой дивизии, дислоцировавшейся в Эстонской ССР.

В декабре 2012 года Академия Генерального штаба Вооруженных Сил России отметила свой 180-летний юбилей. Участники торжественного собра­ния и гости получили заверения от министра обороны С. Шойгу и начальника Генерального штаба В. Герасимова, что академия будет жить, совершенствоваться и оставаться флагманом военной науки и подготовки военных кадров, в этот торжественный момент она была награждена орденом Сербской Республики и грамотами президентов Российской Федерации и Республики Беларусь.

Среднеазиатский военный округ

В августе 1980 года я с семьей прибыл в столицу Казахстана Алма- Ату, где предстояло продолжить службу в должности заместителя начальни­ка оперативного управления штаба Среднеазиатского военного округа. Еще во время учебы в Ташкентском ВОКУ мне рассказывали, насколько красива Алма-Ата - ранее город Верный, основанный русскими казаками. И вот те­перь представилась возможность увидеть это своими глазами. Была суббота, встретивший меня майор Коротыкин сказал, что в выходные дни штаб округа не работает. Поэтому я с семьей смог посмотреть город, побывать на знаме­нитом Алайском базаре.

А с понедельника началась служба. Я вместе с вновь прибывшим началь­ником квартирно-эксплуатационного управления полковником Н. П. Белянским представился командующему округом генерал-полковнику Петру Георгиевичу Лушеву. Лушев был строгим, педантичным руководителем. Он быстро проли­стал личное дело, задал несколько малозначащих вопросов и сказал, что бо­лее серьезно будет изучать меня в ходе службы. Начальник штаба генерал-лей­тенант В. М. Архипов более детально изучил мое личное дело, расспросил о службе и семье. Отвел меня в оперативное управление, которое размещалось на том же этаже здания штаба округа. К тому времени мой предшественник убыл в одну из групп войск за границей без замены, а начальник управления был уволен в запас по возрасту. Обязанности начальника оперативного управления исполнял начальник 1-го отдела, документы на увольнение которого тоже ушли в Москву. Исходя из сложившейся обстановки, генерал Архипов обрадовался моему своевременному прибытию.

Оперативное управление - это глаза, уши и главный рабочий орган ко­мандующего, особенно начальника штаба. В управлении было 40 офицеров и две служащие (женщины-машинистки). Большинство офицеров были компе­тентными специалистами, привыкшими добросовестно исполнять свои обя­занности. Приглядываясь к новому начальнику, они не торопились проявлять инициативу. Изучали меня, а я - их.

Сразу пришлось с головой уйти в новую работу, так что времени на раскачку не было. Кроме того, я еще был начальником командного пункта и отвечал за всю систему круглосуточного боевого дежурства в штабе окру­га и на защищенном подземном пункте управления, который был построен после событий на советско-китайской границе в 1969 году. Тогда же велось строительство запасного командного пункта, усовершенствовались подвиж­ные пункты управления. На всех пунктах находилось личный состав, начиная от солдат-водителей, связистов и заканчивая полковниками — оперативными дежурными.

Вскоре пришла директива министра обороны, предписывающая перера­ботать боевые документы фронта, к исполнению которой допускались только первые лица управлений, отделов и служб округа. Я присутствовал при докла­дах ими документов командующему, изучая компетентность каждого. Заедала текущая работа. Опытные операторы не понаслышке знают, что это такое. Но, как говорят — терпение и труд все перетрут. Со временем в управлении сложил­ся хороший, работоспособный и сплоченный коллектив. Я помню почти всех подчиненных: это полковники Н. Винокур, В. Деркач, Н. Гончаров, Р. Давлет- баев, Н. Бурсянин, В. Ващенко, подполковники В. Водяхин, В. Пензев, В. Наркевич, Р. Салимулин и др. Позже Пензев и Водяхин проходили службу в долж­ности заместителя начальника штаба Московского военного округа, а Водяхин впоследствии преподавал в Академии Генерального штаба.

Через два месяца к нам прибыл новый начальник управления полковник Александр Петрович Лимачев, позднее — генерал-майор, с которым мы друж­но работали на протяжении трех лет. Оперативное управление в ходе провер­ки округа Главной военной инспекцией во главе с Маршалом Советского Со­юза К. С. Москаленко на командно-штабной игре получило оценку «хорошо». Позже оперативная группа во главе с командующим убыла посредниками в Туркестанский военный округ на учения «Юг-80», которые проводил началь­ник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР Маршал Советского Союза Н. В. Огарков.

В декабре того же года мы проводили генерал-полковника Лушева в Москву на должность командующего войсками Московского военного окру­га. К нам из Центральной группы войск новым командующим прибыл генерал- полковник Д. Т. Язов. С ним мне впоследствии пришлось три года вплотную работать непосредственно в войсках и Министерстве обороны СССР в Москве.

Войск в Среднеазиатском военном округе было немало: 32-я общевойско­вая армия со штабом в Семипалатинске (четыре дивизии, из них одна танко­вая, два артиллерийско-пулеметных батальона и другие соединения и части), 17-й армейский корпус со штабом в Фрунзе (две мотострелковые дивизии, горно-стрелковая бригада, вновь созданная по опыту войны в Афганистане, отдельный мотострелковый полк и три артиллерийско-пулеметных батальона на границе для взаимодействия с погранотрядами), 134-я мотострелковая дивизия окружного подчинения в Таджикистане, 80-я учебная мотострелковая дивизия и соответствующие комплекты родов войск и служб, воздушная армия и корпус Войск ПВО.

Общая территория была огромной: три союзные республики - Казахстан с его бескрайними просторами, Киргизия и Таджикистан. К тому же ответствен­ность за 3160 километров советско-китайской и 260 километров советско-аф­ганской границы. При этом важно подчеркнуть, что факт создания САВО и поставленные перед ним оперативные задачи с самого начала носили сугубо оборонительный характер. При формировании комплекта войск округа всегда выдерживалось правило необходимой достаточности.

Проводившаяся в первой половине 80-х годов целенаправленная подго­товка генералов и офицеров позволяла значительно повысить штабную куль­туру, сократить время на планирование операций. Повысились слаженность работы штабов, профессиональный уровень командиров, начальников родов войск и служб. Округ под командованием Д. Т. Язова по всем показателям вы­шел в число передовых. Как известно, заботы у командующего многогранные и масштабные, и главное в них - боеготовность. Путь к ее дальнейшему повыше­нию Дмитрий Тимофеевич находил через комплексные учения, совершенство­вание стиля работы с кадрами, укрепление организованности и дисциплины. В военных городках шло строительство, улучшались бытовые условия солдат и офицеров. В этом, с учетом сложных климатических условий горно-пустынной местности, автономности военных городков, разбросанных на огромной терри­тории, ощущалась большая забота командующего округом о солдатах, офице­рах, прапорщиках и их семьях.

Дмитрий Тимофеевич масштабно руководил округом, охватывая все во­енные органы, управляя процессами жизнедеятельности войск. Ежегодно с группой генералов и офицеров (каждый раз с разными) он совершал поездки в Афганистан, где изучал особенности боевых действий 40-й армии против банд­формирований в условиях горно-пустынной местности, в зеленой зоне и насе­ленных пунктах. Во время этих поездок командующий изучал положение дел в бывших наших соединениях и частях. Это были 201-я мотострелковая диви­зия, убывшая из Таджикистана в город Кундуз, 860-й отдельный полк - из Ал­ма-Аты в Файзабад, истребительно-авиационный полк полковника В. С. Кота, который за умелое руководство и храбрость получил звание Героя Советского Союза, дорос до заместителя главкома Военно-Воздушных Сил, стал генерал-полковником. Мы вместе учились на высших академических курсах в Москве.

Кстати, Героями Советского Союза в Афганистане стали 12 военнослужа­щих Среднеазиатского военного округа. Кроме генерала В. С. Кота, это высокое звание было присвоено вертолетчику подполковнику В. В. Щербакову (умер, по­хоронен в Минске), легендарному летчику майору В. К. Гайнутдинову (погиб в воздушном бою, полетев на задание вместе с молодыми пилотами уже после сда­чи должности в связи с убытием в Союз), командиру роты капитану И. В. Запорожану, майору Н. М. Акрамову и лейтенанту Н. Шорникову (обоим - посмертно). На этих и многих других подвигах Героев воспитывались в нашем округе воины округа.

По возвращении из Афганистана Д. Т. Язов детально разъяснял офицер­скому составу округа особенности действий личного состава наших войск в различных условиях для учета в боевой и оперативной подготовке. Исходя из этого опыта, впервые в Вооруженных Силах СССР в горной стрелковой бригаде САВО в Оше, которой командовал наш земляк, прошедший Афгани­стан, авторитетный и опытный полковник Иван Зубко, был создан кавалерий­ский эскадрон и горно-вьючная рота. Сделать это было непросто, поскольку в округе не было ни лошадей, ни необходимой амуниции, ни повозок, впрочем, как и нужных специалистов. А создание вдоль границы пяти артиллерийско- пулеметных батальонов на наиболее опасных направлениях — тоже заслуга командующего и штаба округа, ответственность за них несло оперативное управление.

Мне три года пришлось летать с командующим на заседания коллегии Ми­нистерства обороны в Москву. К этому ответственному мероприятию руковод­ство округа готовилось тщательно, привлекая все управления. А обобщением справочных материалов приходилось заниматься мне. Как правило, за месяц до заседания коллегии, по субботам (в этот день Д. Т. Язов никого не принимал), командующий обсуждал со мной постановочные вопросы своего выступления, а также те, которые необходимо было задать министру обороны СССР. Это была беседа на равных. Иногда он привлекал к этой работе начальника штаба округа генерал-лейтенанта Архипова, который тоже готовился выступать, для согласования наиболее ответственных вопросов. Уроки, полученные от Язова, очень пригодились мне в дальнейшей службе.

Вспоминается один интересный эпизод. Командующий округом назначил в воскресенье на 12 часов вылет в Москву на военном самолете Ан-24 из аэро­порта Алма-Аты. За полчаса до вылета я приехал в аэропорт и увидел группу военных и гражданских, которые суетились возле самолета. Поинтересовался у командующего ВВС округа генерал-лейтенанта Белоножко, в чем дело, он ответил, что у самолета не заводится двигатель. За пять минут до вылета на «Чайке» подъехал командующий войсками округа. Белоножко доложил ему, что у самолета обнаружили неисправность, которую пытаются устранить.

Тогда жена командующего Эмма Евгеньевна, чтобы как-то сгладить неприятную ситуацию, сказала, что забыла дома сумочку. Она уехала, а мы остались ждать и задумались: как лететь на таком самолете? Через час двигатель все-таки запустили, и командующий с женой, член военного совета генерал-лейтенант В. Арапов и я улетели в Москву. После этого случая округ получил новый самолет Ту-134, проблем с полетами больше не было.

В 1981 году фронтовое командно-штабное учение с округом провел гене­рал армии С. Ф. Ахромеев, который дотошно доходил до всех тонкостей и за­ставлял нас скрупулезно относиться к его организации и всем отрабатываемым вопросам. Тогда мы в первый раз увидели действия командующего фронтом. Наш округ отличился при решении вопросов управления войсками в ходе обо­ронительной операции в условиях горно-пустынной местности. Пункты управ­ления совершили марш на большие расстояния, поддерживая устойчивую связь с войсками. Ахромеев, впервые посетив округ, заслушал меня по вопросу раз­вития военной науки в наших специфических условиях, поделился наработан­ным опытом ведения боевых действий в Афганистане. Он в то время вместе с маршалом С. Л. Соколовым возглавлял оперативную группу Министерства обороны и мог досконально обобщать опыт войны «за речкой».

В 1982 году в нашей армейской жизни произошло еще одно памят­ное событие. Главнокомандующий Войсками ПВО страны Главный маршал авиации А. И. Колдунов во время командно-штабного учения с 32-й армией под руководством командующего округом на полигоне Сары-Шаган в присутствии главного конструктора средств противовоздушной обороны Бункина и руково­дителей конструкторского бюро проверил боевые возможности средств ПВО по борьбе с низколетящими скоростными целями. На полигоне были собраны подразделения и части всех находящихся на вооружении в Вооруженных Силах зенитных и радиотехнических комплексов. Результаты стрельб были разные: одни уничтожали цели без промахов, другие не оправдывали надежд. После этого руководство противовоздушной обороны страны, а особенно конструкто­ры получили конкретные задания для дальнейшей работы.

На территории Казахстана находился Семипалатинский полигон по ис­пытанию ядерного оружия, испытательный полигон и космодром Байконур, полигон Войск ПВО страны Сары-Шаган. В поселке Отар располагался фили­ал НИИ биологических средств. Руководители этих объектов согласовывали с округом вопросы жизнедеятельности в мирное и на военное время. Требовали определенного внимания районные, областные и республиканские военные ко­миссариаты.

При активном участии и конкретном руководстве командующего в округе создавалась новая учебно-материальная база. Особенно выделялся комплекс Алма-Атинского высшего общевойскового командного училища в городке, пол­ностью перестроенном, и на полигоне. В 80-е годы пример в овладении тех­никой и оружием, настойчивом решении задач боевой подготовки для воинов округа показывал личный состав гвардейской мотострелковой дивизии имени Героя Советского Союза генерал-майора И. В. Панфилова, созданной в 1941 году в Алма-Ате и Фрунзе и покрывшей себя неувядаемой славой при обороне Москвы.

Оперативное управление уделяло большое внимание после убытия в Аф­ганистан 201-й вновь сформированной 134-й мотострелковой дивизии, дис­лоцированной в Таджикистане. Ее части размещались в Душанбе, кроме двух полков, которые находились в Курган-Тюбе и Кулябе.

За 134-ю, самую удаленную дивизию, куда можно было долететь только самолетом, был ответственным начальник штаба округа. Специфика ее дис­локации в горной местности и ответственность за границу с Афганистаном накладывали свой отпечаток, здесь был кратчайший путь через Термез на Ка­бул. С учетом этого на должность командиров дивизии подбирались лучшие офицеры. Это были Николай Пищев, Александр Учкин и Николай Жинкин, прошедшие службу в 40-й армии. Военным комиссаром республики был авто­ритетный в Таджикистане генерал-майор Абдуразак Юсупов, участник Вели­кой Отечественной войны.

В Таджикистане меня нашел выпускник Минского СВУ, старый товарищ В. Наркевич, к тому времени майор. Он проходил службу в одном из районных военкоматов в Душанбе, впоследствии был переведен в штаб округа.

Часто приходилось ездить по служебным делам по горным дорогам Тад­жикистана. В 1982 году в Кулябе около одной из школ мне показали памятник И. В. Сталину. Его во время хрущевского развенчания культа личности «вождя всех народов», обложив соломой, сохранил директор школы, и этот своеобраз­ный стог простоял до снятия Хрущева в октябре 1964 года с поста Первого секретаря ЦК КПСС. Мне думается, что он стоит там и сейчас. Хотя в наше время отношение к бывшему вождю и «учителю всех народов» далеко неодно­значное...

В 1983 году меня назначили на генеральскую должность начальником штаба 17-го армейского корпуса во Фрунзе. Мне было легко врасти в нее, поскольку хорошо владел обстановкой в округе. В свою очередь окружное на­чальство знало меня, и я, соответственно, знал каждого, а это на службе немало значит для создания деловой атмосферы в коллективе.

Корпусом командовал генерал-майор Ф. М. Кузьмин, с которым мы успеш­но решали поставленные задачи. Умело строил воспитательную работу началь­ник политического отдела корпуса полковник В. Полевик, мой земляк. Но вме­сте нам довелось прослужить недолго. В 1984 году Кузьмин убыл командовать армией на Дальний Восток, а Полевик назначен начальником политического отдела армии в ГСВГ. К сожалению, жизнь Владимира Полевика трагически оборвалась в 1992 году. Он вместе с женой погиб в автомобильной катастрофе в Подмосковье, похоронили их в Бресте...

Новым командиром корпуса был назначен генерал-майор И. Бижан, до этого командовавший 68-й дивизией, командиром которой стал полковник, позже генерал-майор В. Барынькин, в последующем - командир 188-й диви­зии в Афганистане, где в 1987-1988 годах мы вместе воевали. Приятно вспом­нить совместную службу с заместителем командира корпуса генерал-майором В. Шмелевым, заместителем по вооружению В. Вдовюком, заместителем по тылу В. Трутневым, начальником оперативного отдела Ю. Погребняком.

Командиром комендантской роты корпуса тогда был старший лейтенант А. Межуев, который в последующем проходил службу в Германии, а в конце 80-х прибыл в Белоруссию. Позже он окончил Академию Генерального штаба, прошел многие ответственные должности в белорусской армии, в том числе командующего войсками Западного оперативного командования, и завершил службу в должности главного инспектора Вооруженных Сил Беларуси. В 2012 году А. В. Межуев был избран депутатом Национального собрания, возглавляет постоянную комиссию по национальной безопасности.

Особое внимание мы уделяли гарнизону в поселке Сары-Озек, где дис­лоцировалась 68-я дивизия. Она без одного мотострелкового полка, который дислоцировался на советско-китайской границе в Панфилове вместе с погранотрядом. В этом отряде в Хороге, как потом выяснили услужливые политработ­ники, когда-то служил будущий Генеральный секретарь ЦК КПСС К. У. Чернен­ко. Здесь его приняли в партию, избрали секретарем партийной организации. «С тех пор смыслом и содержанием всей моей жизни стала партийная работа», - за­явил он при вручении погранотряду ордена Красного Знамени.

Тяжелым для службы гарнизоном был поселок Курдай на границе Казахста­на и Кыргызстана. Он появился здесь в 40-50-х годах в связи с добычей ядерного топлива. А позже, когда шахты закрыли, на место шахтеров «посадили» основ­ную часть 8-й гвардейской дивизии имени генерала Панфилова. С точки зрения использования жилья это был выход из положения, но в связи с радиационной зараженностью местности такое решение было, прямо скажем, преступлени­ем перед военнослужащими и их семьями. Правда, в бытность командующим войсками САВО генерал-полковника А. В. Ковтунова части дивизии были пере­дислоцированы из Курдая на территорию Киргизии. В результате этого независи­мый Кыргызстан сформировал на ее базе национальную дивизию.

В августе 1983 года начальник штаба округа генерал-лейтенант В. М. Ар­хипов был назначен командующим войсками Закавказского военного округа, а место него прибыл генерал-лейтенант А. В. Ковтунов. Через год вместо Д. Т. Язова, убывшего командовать Дальневосточным военным округом, командующим САВО назначили генерал-лейтенанта В. Н. Лобова, а начальника штаба округа генерал-лейтенанта А. В. Ковтунова, в течение года успешно исполнявшего эту должность, сменил генерал-лейтенант Н. М. Сурайкин. Члена военного сове­та округа генерал-лейтенанта В. Ф. Арапова, который убыл в Москву первым заместителем начальника главного управления кадров Министерства обороны, сменил Г. В. Кочкин.

Существенные изменения в деятельности нового руководящего состава округа совпали с горбачевской перестройкой в стране. Округ продолжал ки­пучую, полнокровную жизнь, успешно решая задачи повышения боеготовно­сти и боеспособности войск. Успешно были проведены фронтовые командно-штабные учения под руководством маршалов В. Г. Куликова и В. И. Петрова, генерала армии В. Л. Говорова. Мы достойно отчитались перед Главной во­енной инспекцией Министерства обороны во главе с Маршалом Советского Союза К. С. Москаленко.

Но не все гладко было во время моей службы в САВО. Не сложились, и не по моей вине, отношения с начальником штаба округа генерал-лейтенантом Н. М. Сурайкиным, назначенным на эту должность в 1984 году вместо генерал-лейтенанта А. В. Ковтунова. Николай Михайлович был неплохим администра­тором, но слабым организатором и штабистом. Готовясь к учениям, различного рода заслушиваниям, носил с собой целые пачки различных документов и спра­вок, часто даже не нужных, которые по его указанию готовили штабные работ­ники, и обычно никогда не мог ими по-настоящему воспользоваться.

Командующий округом В. Н. Лобов, зная деловые качества своего началь­ника штаба, вскоре предложил мне должность первого заместителя начальника штаба, и в марте 1985 года я был на нее назначен. У начальника штаба было два заместителя, я — первый и Б. Загибалов, с которым Сурайкин так и не смог наладить нормальные деловые отношения. Он нередко доводил Загибалова до слез, пытался добраться и до меня.

Как-то в воскресенье Сурайкин набросился на меня с надуманными упре­ками, на что я твердо заявил ему: «Товарищ генерал-лейтенант, я не желаю с Вами служить и доложу об этом командующему». Он хотел пожаловаться на меня Н. В. Лобову по телефону, но не смог дозвониться, так как тот уехал от­дыхать в санаторий. Через два дня мы с Сурайкиным формально помирились, но наши отношения остались сугубо официальными. В последней аттестации на меня он, не найдя, чем уколоть, написал, что Чаус недостаточно контролирует выполнение отданных распоряжений, а в остальном все хорошо. При всем том, мы жили в одном доме на площади Брежнева, в одном подъезде, только на разных этажах, однако в неформальной обстановке наши пути не пересекались.

Это был, пожалуй, единственный случай за время службы в Советской Армии, когда мне не удалось установить нормальные взаимоотношения со сво­им начальником.

Как-то Д. Т. Язов, командовавший в то время Дальневосточным военным округом, будучи в отпуске, заехал в штаб САВО, где Сурайкин в это время прово­дил смотр готовности генералов и офицеров к очередным учениям. Он ревност­но проверял наличие у них флажков, умение ими пользоваться, обеспеченность фонарями и прочей мелочевкой. Язов с недоумением спросил Лобова: «Разве это главное?» Сурайкин до этой должности штабной работы не знал - это, во-первых. А во-вторых, не сумел, к сожалению, организовать работу с заместите­лями командующего, начальниками управлений и служб, с непосредственными подчиненными. Стиль его работы - давление. Был словно небожитель недо­сягаемым для всех и не желал никого слушать. Ему казалось, что он все знает, умеет и может, хотя на самом деле все было, мягко говоря, не совсем так. Уже после моего отъезда в 1987 году в Афганистан, как рассказывали, министр обо­роны СССР Д. Т. Язов после заслушивания Сурайкина на крупном учении осво­бодил его от должности начальника штаба округа. Его назначили заместителем начальника Военно-политической академии имени В. И. Ленина: как тогда го­ворили, кто сам не способен управлять, пусть лучше учит других...

В 1987 году генерал-полковника В. Н. Лобова назначили первым заме­стителем начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, а коман­дующим округом к нам из Северной группы войск прибыл генерал-полковник В. Ковтунов. Это назначение было встречено с большим энтузиазмом. У меня с Ковтуновым сложились хорошие отношения, нам было легко решать все вопросы. Когда он проводил учения, я обычно назначался начальником штаба руководства.

Всякое, конечно, бывало за годы службы. Как-то раз произошел памятный случай во время двусторонних учений с 134-й дивизией и 68-й отдельной горной бригадой, который мог стоить мне жизни. Когда я должен был улетать по служебным делам на Памир, внезапно случился приступ аппендицита, как по­том выяснилось, начинался перитонит. И только потому, что не уехал в коман­дировку в горы, меня успели довезти до госпиталя и вовремя сделали операцию по удалению аппендикса.

А до этого я серьезно переболел пиелонефритом. Однажды потребовалось срочно выехать в Генеральный штаб за совершенно секретными документами, а у меня температура 39 градусов. Однако начальник штаба округа генерал-лейтенант В. М. Архипов только мне мог доверить это поручение. И я, больной, с охраной улетел в Москву. Обратно документы разрешили везти в Алма-Ату поездом. Дело было зимой, и после этой ответственной командировки я на два месяца попал в госпиталь.

Семь лет жизни я отдал Краснознаменному Среднеазиатскому военно­му округу. Сменил несколько должностей и убедился, что настоящему воена­чальнику необходим опыт штабной работы. Не зря Маршал Советского Со­юза Б. М. Шапошников назвал штаб мозгом армии. Конечно, если бы пошел по командирской линии, все могло бы быть иначе. Наверное, не пришлось семь лет ждать генеральского звания, которое получил лишь после восьмого пред­ставления из округа. Могли быть и другие позитивные изменения. Но не зря говорят, что не место красит человека, а человек — место. Я честно и добросо­вестно служил в тех местах и на должностях, которые доверяла Родина.

С самыми благодарными чувствами вспоминаю своих сослуживцев — ге­нерал-майора Н. Бондарчука, которого я сменил на должности первого замести­теля начальника штаба, Героя Советского Союза генерал-лейтенанта С. Нурмагомбетова, с которым мы готовили и проводили парады войск Алма-Атинского гарнизона, организовывали уборку урожая на целинных землях. С ним, уже ге­нералом армии Вооруженных сил Казахстана, до сих пор поддерживаю связь, как и с полковником Р. Давлетбаевым, генерал-полковником Б. Плышевским и многими другими, хотя прошло уже несколько десятилетий. В этом округе я был награжден вторым орденом Красной Звезды.

Служба в Среднеазиатском военном округе и жизнь в Алма-Ате оставили хорошую память. В этом городе пошла в школу дочь Татьяна. Окончил школу и Алма-Атинское высшее общевойсковое командное училище имени Маршала Советского Союза И. С. Конева сын Олег. Пять лет он прослужил в должности командира разведвзвода и разведроты на советско-китайской границе. Жена Ли­дия Алексеевна тогда работала в поликлиниках и военном госпитале.

Среднеазиатский военный округ в 80-е годы высоко котировался среди других военных округов Вооруженных Сил СССР, стал своеобразным трамплином для известных военачальников. В 1980 году генерал-полковник П. Г. Лушев с должности командующего САВО был назначен командующим Московским военным округом, затем главнокомандующим Группы советских войск в Германии и первым заместителем министра обороны - главнокомандующим войсками стран Варшавского Договора, стал генералом армии, Героем Советского Союза. Генерал-полковник Д. Т. Язов был назначен командующим войсками Дальнево­сточного военного округа, в последующем стал маршалом, последним мини­стром обороны Советского Союза. Начальника штаба округа генерал-лейтенан­та В. М. Архипова назначили командующим войсками Закавказского военного округа, затем он стал заместителем министра обороны по тылу, генералом армии. В. Н. Лобов с должности командующего был назначен первым заместителем на­чальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, а позже - начальником штаба ОВС стран-участниц Варшавского Договора и начальником Генерального штаба Вооруженных Сил СССР и СНГ. А. В. Ковтунов с должности команду­ющего назначен главнокомандующим войсками Дальнего Востока, где в звании генерал-полковника закончил свою службу в 1992 году в связи с развалом СССР. Безусловно, в округе были талантливые руководители, вместе с которыми мне довелось управлять спаянным, профессиональным коллективом.

...Не секрет, что сегодня идет грубое вмешательство в дела суверенной Сирийской Арабской Республики. Нельзя без слез смотреть, как убивают ни в чем не повинных людей, разрушают города и деревни, а тысячи беженцев, спасаясь от войны, живут в палаточных городках, влача полуголодное суще­ствование. Я вспоминаю Сирию 80-х годов. В то время Среднеазиатский во­енный округ поддерживал дружеские связи с сирийскими вооруженными си­лами. Командующий войсками округа генерал-полковник Д. Язов отправил меня, командира дивизии полковника В. Цветкова и представителя Генераль­ного штаба подполковника Н. Мартынова на учения танковой дивизии сирий­ской армии для обмена опытом. Дивизией командовал Герой Сирии, участник войны с Израилем. На ее вооружении были новые танки Т-74. Учения дли­лись трое суток. Мы увидели, насколько управляемы части дивизии, а вот в боевой подготовке особых новшеств для нас не было, в целом же учения по­нравились. Только для нас было необычным отсутствие налаженной центра­лизованной системы обеспечения питанием солдат и офицеров на учениях. Командирам выделялись определенные денежные средства, на которые они закупали продукты. Серьезного контроля за этим процессом не было и, как мы заметили, солдаты часто голодали.

Успели мы и посмотреть исторические места Дамаска. Побывали в рай­оне Голанских высот, где увидели оборонительные укрепления с израильской стороны. Побывали на параде выпускников средних школ республики, который принимал президент Хафез Асад, отец нынешнего президента Сирии, а коман­довал его брат. Участники парада были одеты в военную камуфлированную форму с автоматами Калашникова «на грудь», в том числе и девушки.

В Сирии в то время находился аппарат советских советников, нередки были террористические акты.

Перед нашим убытием на Родину главный военный советник должен был провести прием нашей делегации в так называемом Синем доме, где жили со­ветские советники. Но накануне он приехал к нам в гостиницу, где и заночевал. Утром здесь же, в гостинице, прошел прием, после которого мы отправились в аэропорт. Перед посадкой в самолет нам сообщили, что террористы пытались взорвать Синий дом. Начиненная взрывчаткой машина пробила входные ворота и врезалась в угол здания. Были ранены две девочки, которые играли во дворе...

Недавно российское телевидение показало сюжет, в котором рассказыва­лось о бедственном положении сирийских детей в условиях гражданской войны, навязанной этой стране и продолжающейся уже более двух лет. Дети - будущее Сирии - нередко голодают, не имеют возможности учиться, хотя находятся учи­теля-патриоты, которые даже и в столь ужасных условиях пытаются организо­вать занятия. Все это очень остро напомнило мое трудное военное и послевоен­ное детство...

АФГАНИСТАН. ВОЙНА НА ЧУЖОЙ ЗЕМЛЕ

В августе 1987 года пришел мой черед отправиться, как тогда говорили, «за речку» - на должность советника начальника Генерального штаба воору­женных сил Республики Афганистан.

Свой рассказ начну с короткого экскурса в историю. Интерес России к Афганистану имеет давние традиции и носил не только научный, но и военно­-политический интерес. Особенно с тех пор, как эта полудикая горная страна, начиная со второй половины XIX века, стала ареной противоборства основных колониальных держав - России и Англии.

Большая заслуга в изуче­нии Афганистана принадлежит офицерам русского Генерального штаба. Большинство из них были учеными, дипломатами, профес­сиональными путешественниками-разведчиками. Каждая их поездка, как правило, была оче­редным шагом в деле глубокого изучения региона. Прошлое дает нам примеры серьезного подхода к научному изучению южной со­седки России. Исследование при­граничного края и соседних государств в основном было сопряжено с военно­-административной политикой.

Влачащая нищенское существование горная страна, лишь восьмая часть территории которой пригодна для ведения сельского хозяйства, отличается суровым климатом и наличием недоступных горных регионов. Имеются богатые месторождения ископаемых, которые до недавних пор почти не разрабатывались. Здесь находится одно из самых крупных в мире залежей природного газа, запасы которого составляют, по меньшей мере, 150 миллиардов кубических метров. Афганская железная руда содержит 65% железа. Наряду с богатыми месторождениями каменного угля, свинца, цинка, серебра и золота на территории дфганистана имеются месторождения полудрагоценных камней, таких, напри­мер, как лазурит. Советский Союз построил в Афганистане более четырехсот промышленных объектов, вложив в них несколько миллиардов рублей. События конца 70-х-80-х годов, гражданская война привела эту страну к полной эконо­мической зависимости от «северного брата» — Советского Союза. Большинство соглашений, имеющих отношение к северным районам страны, подписаны с обеих сторон не представителями правительства, а местными властями.

Безусловно, афганская эпопея навечно останется в истории нашего наро­да. Любая война - это тяжелое испытание, связанное с жертвами. Война же за пределами Отечества тем более имеет свои особенности. И чтобы дать ей оцен­ку, надо обратиться к задачам, которые ставило советское руководство перед вводом своих войск в Афганистан: успокоить и умиротворить народ соседнего государства, стабилизировать обстановку, остановить уже бушевавшую в стра­не войну и тем самым обезопасить свою южную границу. Не было цели что-то захватить и присоединить, что-то забрать и вывезти в Советский Союз. Тем более мы не собирались кого-то побеждать.

Это загадочный край, удивительный народ, жизнь которого зависит от бесконечных столкновений различных партий, организаций, племен и кланов в борьбе за власть. Еще в XIX веке Ф. Энгельс писал об афганцах: «Только их неукротимая ненависть к государственной власти и любовь к личной независи­мости мешают им стать могущественной нацией».

Афганистан к концу 1970-х годов оставался одной из самых отсталых стран мира. По данным ООН, Афганистан находился на 108-м месте среди 129 раз­вивающихся стран по доходу на душу населения. Крестьяне, составляющие 80% жителей страны, в основном не имели собственной земли и находились в долговой кабале у помещиков и сельских ростовщиков. Урожайность основных сельскохозяйственных культур была одной из самых низких в мире. Страна по­стоянно испытывала нужду в продовольствии. Крайне слабо развита промыш­ленность, на предприятиях которой трудились 44 тысячи рабочих. В городах и кишлаках — хроническая безработица и страшная нищета. 90% населения — неграмотные. Жизнь 16-миллионного многонационального народа раздиралась многочисленными и запутанными политическими, социальными и экономиче­скими противоречиями. Многие люди не знали даже имени короля, который ими правил. Для них высшим авторитетом были, да и сейчас остаются местные муллы и старейшины кланов.

В условиях почти полной неграмотности населения и сильно пересечен­ной местности, затрудняющей общение, подавляющее большинство афганцев до последнего времени не проявляло интереса к событиям, происходившим дальше соседней деревни или долины, да и то только в том случае, если они затрагивали общину. Деревня всегда была основной афганской социальной, политической и экономической единицей, а местные лидеры по традиции обладали независимостью от провинциальных властей.

За пределами Кабула современные дороги и средства связи стали влиять на эти процессы лишь в конце 1950-х годов. Да и сегодня традиции и вековые обычаи чрезвычайно устойчивы к воздействию перемен. В сущности, традици­онная афганская система самоуправления подразумевает местную автономию при минимальном вмешательстве со стороны национального правительства.

Когда время от времени возникает необходимость решить вопросы сугу­бо национальной важности, созывается Лойя Джирга (Большой совет), состо­ящий из представителей всех районов страны. Никакие новые направления в афганской национальной политике не могут считаться законными, пока они не одобрены и не утверждены верховным референдумом. Личная приверженность афганца подчинена воздействию непреложных кодексов религии и культуры, которые каждый обязан усвоить с молодых лет и соблюдать всю жизнь.

Исторически афганцы сплачивались политически только тогда, когда войска другой страны вторгались на их территорию или каким-то образом ущемлялись их интересы. Среди пуштунов, чьи племенные связи охватывают территории по обе стороны афганско-пакистанской границы, сложилась практика прекра­щать свои внутриплеменные распри и создавать временные союзы для отра­жения попыток либо Кабула, либо Исламабада (а еще раньше Британской Ин­дии) распространить свою власть на племена, проживающие по любую сторону границы. Эти союзы неизменно распадались, когда миновала внешняя угроза, и обычные внутренние распри возрождались. В целом афганцы имеют склон­ность к крайнему индивидуализму, независимости и самообеспеченности об­щины, верности семейному клану, сопротивлению переменам. Они привержен­цы равенства и нелегко подчиняются коллективным мероприятиям, особенно если их руководители не снискали уважения и не обладают ценными, с их точки зрения, качествами.

Все, кто в разное время пытался покорить Афганистан, терпели неудачи, прежде всего из-за непонимания именно этой особенности афганского наро­да. Трижды приходили англичане, но каждый раз в результате противодействия свободолюбивого афганского народа, казалось бы, в покоренной ими стране силы завоевателей со временем иссякали, и они вынуждены были покидать ее.

Почти десять лет находились на территории Афганистана советские войска, но и мы не смогли навязать его народу угодный Советскому Союзу политический режим. За более чем 30 лет главами этого государства были более один­надцати правителей. Фактически половина из них была убита во время воен­ных переворотов.

Особенная социально-политическая ситуация объясняется многими при­чинами, в том числе желанием образованной части населения подтянуть Аф­ганистан к уровню цивилизованных стран, амбициозными устремлениями отдельных личностей к захвату власти, а также давними целями правителей Пакистана присоединить Афганистан на правах автономии и тем самым соз­дать великую империю. Это полностью отвечало и отвечает интересам США. В XXI веке свой порядок в Афганистане силой новейшего оружия безуспешно пытаются навести Соединенные Штаты Америки и некоторые их союзники по НАТО. 49 стран «наводят порядок» в этой стране!.. Четвертый раз в этом небла­говидном деле участвуют англичане. А гражданская война, которая фактически началась в 1978 году, продолжается, и конца ей не видно...

Мужество, верность воинскому долгу и присяге — характерная черта со­ветских воинов в боевых действиях на протяжении всей войны, которая про­должалась с 25 декабря 1979 по 15 февраля 1989 года. За это время в боевых действиях и в их обеспечении приняли участие 620 тысяч советских воен­нослужащих, 21 тысяча рабочих и служащих. Советская Армия в Афгани­стане не проиграла ни одного сражения, и войска организованно, без потерь выведены по приказу сверху.

С подъемом провожали наши части афганцы, включая президента Афгани­стана Наджибулу. Жаль, что у руководства СССР не нашлось ни одного предста­вителя для встречи своих войск. Наше политическое руководство не смогло в пол­ной мере эффективно использовать завоевания и достижения военных, и в связи с этим понесенные большие потери оказались совершенно неоправданными.

Война — самое противоестественное состояние человеческого общества. Уничтожение людей, разрушение материальных и духовных ценностей, создан­ных целыми поколениями, не может считаться нормальным. Потери личного состава и техники во всех войнах и военных конфликтах являются показателем боевого мастерства войск, свойств оружия, эффективности управления и полко­водческих способностей командного состава. В сводках, донесениях и отчетах о боевых действиях в Афганистане собственные потери, как правило, миними­зировались, а потери противника максимально увеличивались. Тем не менее, данные к настоящему времени персонифицированы и не вызывают сомнений. Имена всех погибших высечены на граните памятников. Но горю матерей, жен, детей нет конца: число участников боевых действий в Афганистане, безвремен­но умерших после окончания войны, уже превысило число погибших в ней...

Общие безвозвратные людские потери (убитые, умершие от ран и болез­ней, погибшие в катастрофах, в результате происшествий и несчастных слу­чаев) составили 14 453 человека: армия - 13 833, подразделения КГБ - 572, МВД 128.

Погибло генералов - 4, офицеров - 2129, прапорщиков - 632, сержантов и солдат - 11 549, военных советников - 190, рабочих и служащих — 139 (специалистов-переводчиков, работавших в афганских вооруженных силах). Из дру­гих ведомств погибли 20 человек.

Общие санитарные потери (раненые, контуженые, больные, травмиро­ванные) - 469685 человек, в том числе ранены, контужены и травмированы - 53753, заболели - 415932 человек.

Потери техники и вооружения: самолетов - 118, вертолетов — 333, танков - 147, БМП, БМД, бронетранспортеров - 1314, орудий и минометов - 433, авто­мобилей бортовых и бензовозов - 11 369, инженерной техники 4 11369, радио­станций и КШМ - 1138.

Афганская война имела тяжелые последствия и для Беларуси. Через ее горнило прошли 29 526 наших соотечественников, из них: погибли — 771, ста­ли инвалидами - 900, умерли от ран и болезней после войны — 250, покончили жизнь самоубийством — 30, пропали без вести — 7 человек.

Представляют интерес данные о потерях, понесенных 40-й армией в Аф­ганистане при каждом из ее командующих.

К сожалению, нельзя не сказать и о сотнях тысяч погибших афганцев, главным образом мирных жителей. В локальных войнах и вооруженных кон­фликтах последних лет потери среди мирных жителей все больше возрастают. В первой мировой войне среди общих потерь гражданское население соста­вило 5%, во второй мировой - 48, в Корейской войне 1950-1953 годов - 84, во Вьетнаме в 60-х - 98, в Афганистане - 85%. Это объясняется не только воз­росшей поражающей мощью оружия, но и во многом тем, что повстанческие силы действуют не менее жестоко, массово вовлекая местное население в бое­вые действия, растворяясь среди него и используя как прикрытие. Как можно, например, уничтожить ведущую огонь пусковую установку реактивных снаря­дов и одновременно обезопасить мирных жителей, если она находится во дворе жилого дома?

Не приходится сомневаться, что в локальных войнах и вооруженных кон­фликтах будет постоянно возникать проблема гибели военнослужащих и мир­ных людей. Готовых рецептов на все случаи жизни нет и быть не может. Но из прошлого опыта очевидно, что чем больше общественного понимания и под­держки войск, выполняющих боевые задачи, тем меньше ожесточения с их сто­роны, чем выше политическая и гражданская зрелость и ответственность во­енного командования, его военный профессионализм, тем больше шансов того, что военные задачи будут решаться с минимальными потерями среди населе­ния и своих войск. Примером может служить следующий исторический факт. При всей с современной точки зрения якобы политической нецелесообразности ввода войск в Чехословакию в 1968 году (хорошо быть умным задним числом, абсолютно не принимая во внимание условия той, конкретной ситуации), с во­енной точки зрения эта акция была подготовлена очень тщательно и продуман­но. Это позволило избежать неоправданных потерь как среди военнослужащих, так и среди местного населения.

Возвращаясь к вопросу о потерях в Афганистане, замечу, что в сопоставле­нии с другими локальными войнами с учетом продолжительности и характера войны, результатов боевых действий, можно по-разному оценивать их уровень. Например, американцы во Вьетнаме, применяя все виды новейшего в то время оружия, напалм, ядовитые газы, дефолианты, потерпели позорное поражение и потеряли 360 тысяч человек, из них убитыми более 50 тысяч человек, лишились 9 тысяч самолетов и вертолетов.

Но гибель советских солдат, сержантов, прапорщиков, офицеров и генералов, судьбы тысяч воинов, вернувшихся из Афганистана искалеченными сотен тысяч, получивших глубокие душевные травмы, были особенно прискорбны, когда им говорили, что они якобы воевали не за правое дело. «Доблестный» советский, а потом и белорусский парламенты никак не могут приравнять их к участникам Великой Отечественной войны. Обидно слышать, когда чиновники говорят участникам боевых действий в Афганистане: «мы вас туда не посылали!».

Все в принципе согласны, что это была война, на которую государство посылало своих сыновей, на которой их убивали и калечили, где проверялись их моральные и духовные качества, где самое главное для человека - жизнь каждого постоянно висела на волоске. Так почему к этим героическим людям (кстати, их с каждым годом остается все меньше) такое черствое отношения со стороны государства? Кто может разъяснить им это положение?

Вспоминаю такой случай. В апреле 2013 года Белорусский союз ветеранов войны в Афганистане отметил свое 20-летие. На торжества прибыли делегации из России, Украины, Литвы и со всех областей Беларуси. Тепло пообщались, вспомнили тех, кому не суждено было вернуться к родному порогу... На встре­че присутствовал Герой Украины, выпускник Минского СВУ генерал-майор С. Червонописский, который более 25 лет возглавляет украинский союз афган­цев. Он, будучи командиром роты, после подрыва бронетранспортера остался без ног. Генерал рассказывал, как издевались над ним «демократические» пред­ставители съезда народных депутатов СССР, когда он пытался рассказать им о самоотверженности и героизме советских воинов в Афганистане.

Встреча с Червонописским напомнила мне трагический эпизод из той войны. Весной 1988 года проводилась операция «Магистраль» по освобож­дению дороги через высокогорный перевал, занятый душманами, из Гардеза в самый отдаленный гарнизон в районе Хоста. Как обычно, во время боевых действий госпиталь в Кабуле заполнялся ранеными. Мне в те дни пришлось побывать в нем, где услышал, как кто-то громко пел под аккомпанемент гита­ры, а женский персонал госпиталя был весь в слезах. Подойдя ближе, увидел молодого солдата с ампутированными ногами, который очень трогательно под гитару исполнял грустную песню. Рядом лежали другие раненые, многие - ис­калеченные, и у каждого, без сомнения, была мысль: «Как жить дальше?»

Ко времени моего прибытия в августе 1987 года в Афганистан уже было ясно, что воевать с этим народом бесперспективно и бесполезно. Руководство Советского Союза за восемь с лишним лет так и не определилось, чего же оно хочет от этой войны и как из нее выйти. А она поглощала жизни лучших молодых людей, висела тяжелой гирей на экономике. Запасы вооружения и боевой техники иссякали, в особенности боеприпасов и горючего. К тому времени мы практически обеспечивали в ущерб себе продовольствием (так называемая безвозмездная помощь), оружием, боеприпасами и горючим, как ни парадоксально, обе воюющие стороны. Если «Стингеры» шли из Пакистана, то остальное стрелковое оружие у душманов было советским, и только небольшая часть - китайским.

Кто же воевал с советскими и правительственными войсками? Первая ка­тегория - жители страны, для которых пребывание на их родной земле любых чужих войск было невыносимо. Они и своему шаху не хотели подчиняться. Это люди по-своему гордые, независимые и свободолюбивые.

Вторая категория - те, кто в результате бесконечной и непонятной смены властей: Шах - Тараки - Амин - Кармаль - Наджибула потерял всю собствен­ность, порой немалую, и в ходе войны надеялся ее вернуть, а еще лучше приоб­рести новую, и как можно больше.

Третья категория - религиозные фанатики. Мы, придя в эту мусульман­скую страну со своим атеистическим уставом, стали для них «неверными», что оскорбляло их религиозные чувства. Они вели священную войну - «джихад» и готовы были вести ее десятилетиями до тех пор, пока на их земле не останется ни одного «неверного».

Четвертая категория - обычные наемники. Профессионалы-убийцы - на­род по национальности самый разный. Они продают свое мастерство воевать за деньги, ничего другого не делают, так как не умеют. Эта неблаговидная профес­сия весьма востребована теперь во многих странах. Наемники могут спланиро­вать любую операцию со 100-, а то и 200-процентной гарантией безопасности, организовать засаду, разбить и разграбить какую-нибудь колонну для них не проблема. Но если встретят сопротивление, быстро уйдут, бросив все, убитых и раненых: «Те же деньги возьмем в другом месте».

Пятая категория — сугубо афганская. За невесту в этой стране надо платить большой калым. А если в семье - традиционно большой - несколько мужчин, которые собираются жениться, тогда калым намного увеличивается. Поправить же свое материальное положение в этой бедном государстве можно только за счет других, или участвуя в военных действиях, которые неплохо оплачиваются...

Современная политическая жизнь в Афганистане зародилась во времена десятилетнего правления короля Амманулы, когда в результате первой мировой войны рухнула Оттоманская империя. Ветер перемен начал достигать и Кабула. В январе 1965 года была создана НДПА (Народно-демократическая партия Аф­ганистана). Съезд основателей НДПА засвидетельствовал тщательно сбаланси­рованный союз двух в равной степени просоветских, но взаимно антагонисти­ческих фракций.

Эти две группы стали со временем известны по названиям своих офи­циальных печатных органов. «Парчам» («Знамя», или «Флаг»), члены группы которой в большинстве выходцы из процветающих, образованных городских (в основном кабульских) семей. Группу возглавлял сын армейского генерала Бабрак Кармаль. Хотя большинство ее членов были пуштунами по происхождению, в нее входили и представители других национальностей. Другая группа - «Хальк» («Массы», или «Народ»), почти полностью состоявшая из пуштунских интеллектуалов, которые, как и их лидер Нур Мухаммед Тараки, были родом из деревень. Они были менее зажиточными по сравнению с членами «Парчам». Теоретические различия между фракциями были лишь тактическими. Корни же острого конфликта между ними лежали практически не в теории, а в традиционных культурных источниках - этнические различия, социальные, прочное взаимное презрение между кабульцами и провинциалами, личная привержен­ность отдельным лидерам и соперничество за власть среди лидеров.

Неустойчивый союз «Парчам» - «Хальк» уже через полтора года со времени создания партии начал давать трещины. «Парчам» была ближе к прези­денту Дауду, и для того, чтобы пользоваться его расположением, практически не занималась вербовкой новых членов. «Хальк» же, будучи вне правительства, активно работал по вовлечению новых членов. И к моменту захвата власти со­отношение членов партии было примерно 3:1 в пользу «Халька».

Президент Нажджибула пытался лавировать, объединить два крыла пар­тии. Сам парчамист, он отдавал ключевые должности, чтобы никого не обидеть, и тем, и другим. Если говорить, кто из них лучше, то мой друг по боевым дей­ствиям в Афганистане Гафур как-то сказал: «Собака Рафи (министр обороны, парчамист), но Шах (Шахнаваз, халькист) в сто раз хуже». Каждый из этих на­чальников старался расставить как можно больше своих сторонников на выс­ших руководящих должностях. Я как советник чувствовал это и по аппарату Генерального штаба, и по аппарату Министерства обороны.

Должен отметить, что роль наших военных советников в Афганистане была своеобразной и реализовалась в условиях сложной системы управления. Советскими войсками, как известно, командовал в полном объеме команду­ющий 40-й армией, подчиненной командующему Туркестанского военного округа. Чуть позже появилась еще одна инстанция — Главное командование южного направления, размещавшееся в Баку. Командные функции по отноше­нию к войскам в Афганистане сохраняли главнокомандующие сухопутными войсками, ПВО и ВВС, командующие родами войск и тыла, подчинявшиеся, в свою очередь, министру обороны и Генштабу. Политической работой ру­ководило Главное политическое управление СА и ВМФ. Все непрерывно за­прашивали у нас те или иные данные и пытались как-то влиять на советские войска в Афганистане.

Существовала, кроме того, еще одна ветвь управления - по линии советнического аппарата СССР. Всего в вооруженных силах Афганистана находи­лось около 2000 военных советников. Они в афганской армии были и до войны, ими руководил Главный военный советник со своим аппаратом, который прак­тически работал при министерстве обороны Афганистана.

Советники имелись в центральном аппарате афганского министерства обо­роны и во всех соединениях, частях, в ряде случаев и в батальонах. Как и офицеры 40-й армии, большинство военных советников самоотверженно выполняли свой долг. Почти за 10-летнюю войну в Афганистане погибло 190 военных советников, 139 специалистов и переводчиков, 664 были ранены. В числе погибших - генерал-майоры П. Шкидченко и Н. Власов, полковники М. Мельниченко, А. Ероменко и др.

Отмечу, что в условиях той войны смертельная опасность для жизни во­енных советников существовала практически везде. Погибнуть можно было, подорвавшись на мине, при обстреле реактивными или артиллерийскими сна­рядами или из стрелкового оружия, во время перелетов самолетами и верто­летами. В частности, генерал П. Шкидченко в связи с тяжелым положением в районе Хоста вылетел на вертолете с группой офицеров на КП 25-й афганской дивизии, которая находилась в особо сложной обстановке, в отрыве от главных сил. Вертолет был сбит на подлете к этому району душманским «Стингером». В живых никого не осталось...

Однако наиболее трудно как в морально-психологическом, так и в быто­вом отношении приходилось военным советникам в низовом звене. К сожале­нию, предложение о необходимости введения должностей ординарцев для со­ветников при бригадах и батальонах афганской армии было сочтено в нашем Генштабе ненужной блажью. А представьте себе офицера с одним переводчи­ком (а иногда и вообще без такового) среди афганских войск, находящихся в по­левых условиях и ведущих боевые действия где-нибудь в районе Джелалабада, Файзабада, Кандагара, Хоста или Герата, где прямая угроза исходила не только от моджахедов, но и нередко от некоторых представителей правительственных войск. Я сам это в какой-то мере прочувствовал, когда однажды днем заходил в КУНГ, а в это время выпущенная, видимо, откуда-то издалека пуля, ударив­шись о металлическое перекрытие потолка, срикошетила и упала мне на голову О своих ощущениях говорить не буду, но эту пулю я храню как своеобразнук реликвию в память об Афганистане.

Кроме вооруженных сил Афганистана, советники находились в войсках: министерства внутренних дел, государственной безопасности и подразделениях, которые не подчинялись Главному военному советнику, хотя нередко выполняли общие боевые задачи в составе правительственных войск. И это только по военной линии. Вообще в Афганистане не было должностного лица (координатора), которому в смысле военного взаимодействия подчинялись все ведомства, имевшие советников.

Не был полновластным хозяином положения и советский посол в Афганистане, так как ему в полной мере не подчинялись представители Комитета госбезопасности, партийные советники и представители некоторых других ведомств. Все это создавало лишнюю несогласованность в работе, нередко порождая многочисленные противоречия, интриги, что, конечно же, не способствовало повышению эффективности общего политического и военного руководства.

Главным военным советником, которому я представился сразу по прибытии 13 августа 1987 года в Кабул, был генерал-полковник В. А. Востров. В Москве напутствуя меня перед убытием в Афганистан, министр обороны Д. Т. Язов ска­зал: «Ты Вострова знаешь, и он тебя по Среднеазиатскому округу тоже, так что думаю, проблем не будет». Я действительно хорошо помнил генерала Вострова как первого заместителя командующего войсками округа в начале 1980-х го­дов. Он был энергичным, уважаемым в округе человеком. Мы совместно про­вели не одно учение с войсками, между нами всегда было полное взаимопони­мание. В последующем Востров был назначен командующим Сибирским во­енным округом и с этой должности прибыл в Афганистан. К этому времени он заметно постарел, выглядел уставшим и встретил меня официально, без всяких лирических воспоминаний.

Заместителем главного советника по политической части был генерал-лейтенант О. Зинченко, которого знал еще как комсомольского работника ГлавПУРа Советской Армии, а затем члена военного совета 1-й общевойско­вой армии в Чернигове. В ее состав входили дивизии, в одной из которых я проходил службу командиром танкового полка, а в другой - начальником штаба.

Начальником штаба главного советника был генерал-майор Л. Левченко, который по собственному желанию прибыл на эту должность во второй раз с должности заместителя начальника штаба Туркестанского военного округа. Практически мы работали непосредственно с начальником Генерального штаба афганской армии генерал-лейтенантом Шахнавазом Танаем, иногда даже мешая друг другу. Ведь Левченко как начальнику штаба подчинялись все структуры аппарата Главного военного советника, и он должен был согласовать действия всех подчиненных Главному начальников родов войск и служб, что у него не всегда получалось. Особенно это чувствовалось при подготовке и в ходе боевых операций. Сам он в их проведении обычно не участвовал, оставаясь на месте постоянной дислокации, в обстановку как следует не врастал и потому не мог оказывать действенную помощь в решении возникающих там проблем.

У меня как советника начальника Генерального штаба тоже имелся свой аппарат, в котором были офицеры-направленцы по родам войск и службам: пол­ковник А. П. Григорьев (сослуживец по штабу САВО), полковник М. В. Орочко, подполковники П. И. Процек и В. Ф. Соколов. Хорошие деловые отношения со мной поддерживали генерал-майор И. Н. Строгов - советник начальника управ­ления боевой подготовки, генерал-майор В. И. Алексеев — советник командую­щего ВВС, генерал-майор В. И. Атисков — советник командующего ракетных войск и артиллерии, полковник Н. А. Гончарук - советник начальника инженер­ных войск, из политработников - И. М. Новожилов.

Не в пример им был генерал-майор В. И. Гнездилов, заместитель гене­рал-лейтенанта О. В. Зинченко. Мы жили на одной лестничной площадке в общежитии и как-то вместе должны были вылететь на боевую операцию по освобождению захваченного душманами Кундуза. Я зашел к нему и предложил ехать на аэродром вместе. Он отказался, заявив, что приедет позже, однако так и не появился к отлету самолета. Не знаю, как он оправдывал потом свой по­ступок. В нашу команду Гнездилова по рекомендации главного военного совет­ника Вострова и его заместителя Зинченко включил генерал армии Варенников. О той операции в Кундузе речь пойдет позже...

Советником у заместителя министра обороны Афганистана по вооруже­нию был генерал-майор В. Г. Якушев, советником у заместителя по тылу — гене­рал-лейтенант М. Г. Бевз. Полковник Э. Г. Островский являлся советником у начальника войск связи афганской армии, который, кстати, не уставал под­черкивать, что он - друг начальника войск связи Вооруженных Сил СССР генерал-полковника К. И. Кобца. В целом, если оценивать работу советнического аппарата, нужно сказать, что все мы честно старались выполнять свой долг.

Что касалось управления всем коллективом, то генерал Востров, было заметно, делал это с трудом. Он почти ежедневно утром ездил на заседания афганской ставки верховного главнокомандующего, но в ее работе не всегда принимал активное участие, порой проявляя инертность. Афганское руковод­ство нередко поступало вопреки здравому смыслу. Об этом почти каждый раз с возмущением рассказывал мне генерал Шахнаваз Танай. Особенно он негодо­вал, когда из армейских соединений, которые должны были выполнять главные задачи по защите государства, забирали сотни лучших офицеров и переводили в президентскую гвардию, где платили вдвое больше, чем в армии. А там они решали, конечно, совсем иные задачи.

Еще генерал Танай возмущался, когда офицеров, окончивших наши советские военные академии, месяцами не назначали на должности. А весь призыв из северных провинций Афганистана вместо того, чтобы укомплектовывать военные училища и курсы, отправляли на юг, в Кандагар, где пост губернатора за­нимал генерал Улюми, который подчинялся только президенту (его родной брат был у президента помощником) и не признавал в управленческой иерархии ни министра обороны, ни начальника Генерального штаба.

Думаю, есть необходимость немного рассказать о президенте Афгани­стана Наджибуле. Он происходил из знатной и богатой семьи, отец будущего президента при короле был губернатором провинции, а жена происходила из афганской королевской семьи. Окончил медицинский факультет Кабульского университета, что, впрочем, не помешало вступить в крыло «Парчам» НДПА и стать руководителем афганской секретной полиции (ХАД), которая жестоко уничтожала своих политических противников и которую боялись все афганцы. Поэтому прошлое висело на нем неподъемным грузом. Как только вставал во­прос о национальном примирении, оппоненты тут же напоминали о его службе в ХАД - структуре, в которой были загублены жизни сотен тысяч афганцев. Над­жиб, по наблюдению наших товарищей, был не просто умным, а по-восточному хитроумным человеком. Он чувствовал обстановку, разумно опирался на по­мощников и советников, старался сплотить коллектив единомышленников. К примеру, министр иностранных дел Вакиль был его другом, и когда он заболел, Наджиб попросил, чтобы того оперировали в нашей посольской больнице. Вра­чи успешно сделали сложную операцию, буквально вытащив его с того света. Наджиб внимательно следил за лечением друга, часто навещал его в больнице. А в 1992 году, когда моджахеды взяли Кабул, Наджиба предали не только со­ветские и российские вожди, но и ближайшие соратники, в том числе Вакиль. Как рассказывают очевидцы, Наджиб решил улететь из страны, для чего за­гримировался, но в аэропорту его узнал Вакиль и закричал: «Вот Наджибула! Хватайте его!» Таким же предателем оказался и генерал Рашид Дустум, узбек по национальности. Он когда-то учился в военной академии в Ленинграде. Над­жиб считал его своим сторонником, и дивизию, которой командовал Дустум, в конце своего правления страной держал при себе в резерве. Этот же Дустум по­том и повесил Наджиба на площади, где над его трупом издевались, полосовали ножами и поджигали.

В апреле 1988 года Президент Афганистана, чтобы смягчить раскол двух крыльев в партии, присвоил воинские звания «генерал-полковник» министру обороны Рафи и начальнику Генерального штаба Шахнавазу Танаю. Мой друг по боевым действиям Гафур стал генерал-лейтенантом. Вскоре президент сде­лал генерала Рафи своим заместителем, а генерала Шахнаваза хотел назначить исполняющим обязанности министра обороны, но тот от этого лестного пред­ложения предпочел отказаться. Таким образом, в условиях сложившейся в стра­не сложнейшей ситуации ее вооруженные силы более двух месяцев оставались без руководства в лице министра обороны.

На совещаниях мы часто были вынуждены мусолить второстепенные во­просы, а более важные проблемы поднимались мимоходом, и их генерал-пол­ковник Востров с недовольным видом тут же спускал на тормозах. В конце 1987 и 1988 годах обстановка была довольно сложная. Мы, советники, конечно, рва­лись домой, отслеживали ход переговоров в Женеве, ждали некого решения со стороны высшего руководства страны. Все продолжали выполнять свой долг, за исключением отдельных офицеров и генералов, которые всякими путями из­бегали мероприятий, связанных с риском для жизни. Впрочем, Бог им судья... Из Москвы же никаких определенных указаний не поступало.

Неоднократно обещал прилететь в Кабул М. С. Горбачев, но вместо него появился министр иностранных дел СССР Э. А. Шеварднадзе, которого Наджибула едва не убедил в том, что советские войска обязательно, хотя бы в сокра­щенном составе, необходимо оставить в Афганистане. Затем прилетел «Алек­сандров» (псевдоним председателя КГБ СССР В. А. Крючкова). Какие вопросы там решались, мы, конечно, не знали.

И все же вывод войск, хотя и медленно, но продолжался. С нашим уча­стием менялись блок-посты на основных направлениях: на Саланг - Хайратон и Суруби - Джелалабад. Я был ответственным за джелалабадское направление. Лично объезжал блок-посты на маршрутах, чтобы своими глазами увидеть по­ложение дел и ставить афганские взводы и роты вместо советских (в зависи­мости от важности направления), определять, каким образом обеспечивать их всем необходимым и, главное, сколько и какого оружия и техники необходимо иметь, как поддерживать связь внутри блокпостов и с вышестоящим командо­ванием. О результатах этой работы докладывал Варенникову.

Афганцы просили, а скорее, требовали, чтобы у них были созданы снача­ла трехмесячные запасы боеприпасов к максимально необходимому количеству вооружения, которое должна была оставить 40-я армия, а затем 6-месячные и, в конце концов, трехгодичные. Это же касалось горюче-смазочных материалов и основных видов продовольствия. Практически все пожелания выполнялись.

В июле 1988 года из Москвы была получена команда: срочно отправить в Советский Союз семьи советников и сократить до минимума количество служа­щих. Моя жена Лидия Алексеевна работала телефонисткой на узле связи «Ал­маз». Мне был предоставлен пятидневный отпуск, и мы вместе улетели самолетом во Фрунзе, оттуда на автомобиле добрались до Алма-Аты, где мне удалось на несколько дней собрать всю семью. Сын Олег прибыл из Пржевальска, где служил командиром разведроты. К нам присоединились дочь Татьяна и мама жены. Три дня счастливой жизни пролетели как во сне, и я, распрощавшись с родными, снова улетел на войну.

Вскоре вместо В. А. Вострова Главным военным советником в Афгани­стан прибыл генерал-полковник М. М. Соцков. Генерал-полковник Шахнаваз Танай наконец-то был назначен министром обороны, а начальником Генераль­ного штаба стал генерал-лейтенант Асеф Деловар, принадлежавший к крылу парчамистов, с которым в дальнейшем президент Наджибула решал все вопро­сы, минуя министра обороны.

Как-то меня пригласили в советское посольство к послу Н. Г. Егорычеву. Он попросил разработать план эвакуации посольства воздушным путем после ухода 40-й армии, а также доложить предложения по оборудованию подземных укрытий для системы связи и всего аппарата посольства на случай возможных обстрелов и бомбежек. Работа началась в срочном порядке, но не все, что мож­но было сделать силами инженерных подразделений и подразделений связи, было выполнено. Однако в связи с тем, что я вскоре убыл в Союз на должность начальника штаба Прибалтийского военного округа, а вместо Егорычева при­был новый посол СССР в Афганистане Ю. М. Воронцов, заместитель министра иностранных дел СССР Шеварднадзе, эта работа не была завершена. Видимо, новому назначенцу уже было не до того. Об этом рассказывали очевидцы, ко­торые позже видели место расположения советского посольства. Пришедшие в Кабул после падения режима Наджибулы и его зверской казни талибы за не­сколько лет навели такие «порядки», что потом, после их изгнания, многое при­шлось восстанавливать, а то и вовсе заново отстраивать.

Несколько слов о своем «подсоветном», начальнике Генерального штаба, а с лета 1988 года - министре обороны Афганистана генерал-полковнике Шахнавазе Танае. Происходил он из пуштунского племени Тани (отсюда и Танай), обитавшего в южной части округа Хост. Был призван на военную службу в ко­ролевскую армию, окончил Рязанское воздушно-десантное училище, отлично говорил по-русски. Вступил в НДПА, примыкал к ее халькистскому крылу. Во­обще надо отдать ему должное: это был энергичный, способный офицер, на­стоящий военный профессионал. Он обладал сильной волей, большой работо­способностью и среди афганских офицеров выделялся хорошими организатор­скими качествами. На должность начальника генерального штаба Танай был назначен с должности командира 1-го армейского корпуса, дислоцированного в Кабуле и его окрестностях. В отличие от многих афганских офицеров постоянно бывал в подчиненных войсках, активно вникал в их обустройство и боевую подготовку. Именно благодаря своей активности Танай был назначен начальни­ком Генерального штаба, а потом и министром обороны.

Его назначение на эти должности поддерживали и советские представи­тели. Президент Наджибула, видимо, рассчитывал, что столь высокие посты, ускоренное присвоение очередных воинских званий сделает генерала Таная послушным министром Но он вел непримиримую борьбу против стремления парчамистского руководства вытеснить халькистов с важнейших должностей в государственном аппарате и армии, что увеличивало его авторитет среди офи­церского состава афганской армии.

Слабой стороной Таная была политическая ограниченность, что позволяло некоторым более опытным политикам втягивать его в сомнительные политиче­ские интриги. Он часто конфликтовал с президентом, своим окружением, мини­страми других силовых структур по мелочам и вообще имел неуживчивый харак­тер. Часто, возвращаясь с утреннего заседания ставки, он в гневе кричал, что го­тов убить президента. Я спокойно выслушивал его тирады и объяснял, что это не тот путь, что надо беспокоиться о народе и смирить личные амбиции, советовал ему поехать учиться в Советский Союз в военную академию. Он часто вспоминал свою учебу в Рязанском высшем воздушно-десантном училище и интересовался, где лучше обосноваться в Союзе. Нередко мы с ним выезжали в войска, и он со знанием дела заслушивал командиров о состоянии подразделений и частей, про­верял их готовность вести боевые действия, учил грамотно воевать.

Мне в заседаниях ставки афганского командования участвовать не при­ходилось. От советской стороны там обычно присутствовали генерал армии В. И. Варенников - главный представитель Министерства обороны СССР и Главный военный советник генерал-полковник В. А. Востров. Я уже отмечал, касаясь советнического аппарата, что Танай часто с обидой отзывался об их по­ведении на заседаниях и говорил, что советники его тоже часто не понимают. В откровенных беседах он пытался убедить меня и других советских предста­вителей в том, что мы допускаем ошибку, делая ставку на парчамистов во главе с Наджибулой. В чем-то Танай был прав... «Они все равно предадут вас», - убежденно говорил он, подчеркивая при этом, что народ и армия не могут боль­ше терпеть, когда вся страна управляется только через органы государственной безопасности. Он считал, что в государстве нерационально содержать три соб­ственные самостоятельные армии: войска министерств обороны, безопасности и внутренних дел, справедливо полагая, что войска должны быть в армии, а ХАД (безопасность) и МВД должны выполнять свойственные им функции, имея лишь компактные спецподразделения.

В этом можно с ним согласиться, ибо во время проведения операций, в которых я участвовал, присутствовали представители МГБ и МВД, были какие-то небольшие подразделения их войск, но активного участия в боевых действиях с их стороны не наблюдалось. Они действовали самостоятельно, по каким-то «особым планам» и практически не подчинялись общему командующему от мини­стерства обороны. Иногда даже было неясно, где они в данный момент находятся какие функции выполняют. Это нередко приводило к недоразумениям...

Армия Афганистана прониклась духом Советской Армии, наши советни­ки учили афганских офицеров методике призыва новобранцев и комплектова­ния частей, умелой организации боевой подготовки, обращению с советским оружием, навыкам управления подразделениями и частями в боевой обстанов­ке. Пожалуй, единственное, где мы дали промах, это борьба с религией. В этом вопросе наш устав афганцам не подошел... Сначала религия была официально запрещена в армии. Примерно с 1987 года с нашей подачи в частях и во всей армии начали вводить мулл, однако процесс не пошел, было уже поздно. Насто­ящие муллы не захотели работать с «неверными», а те, которых начали готовить специально, не прижились.

22 февраля 1987 года министр обороны Афганистана организовал прием в честь 69-й годовщины Советских Вооруженных Сил. На нем было все руко­водство страны и высшие офицеры, командование 40-й армии, руководители советнического корпуса и представители посольства. В уголке сидела неболь­шая группа религиозных чиновников. Я спросил у Гафура: «Почему они сидят отдельно, давай пригласим их к нам». «Это не наши люди. Им здесь делать не­чего», - ответил он.

Запомнилась первая совместная операция в октябре 1987 года по блокиро­ванию основных караванных путей из Пакистана, разминированию и разблоки­рованию дорог в направлении Газни и Гардез и в целом по зачистке провинции Логар, что юго-восточнее Кабула. Было привлечено много войск 40-й армии: 103-я воздушно-десантная дивизия, 345-й отдельный парашютно-десантный полк, большое количество артиллерии, ракетных войск и авиации, с афганской стороны - части 1-го армейского корпуса, дислоцированного в Кабуле (совет­ник - полковник Чернышев), и 3-го, из Гардеза (советник - полковник Усхоп- чик). Тогда же я близко познакомился с генералом Б. В. Громовым, который только в июне принял командование 40-й армией.

План операции был утвержден министром обороны СССР генералом ар­мии Язовым, как и все операции, проводимые в Афганистане. Руководителем операции был назначен первый заместитель командующего армией генерал-майор Кондратьев, с афганской стороны - заместитель министра обороны гене­рал-майор Асеф, человек, порядочный во всех отношениях, окончивший в свое время советскую академию. Я был назначен его советником. Операция шла по плану. Командно-наблюдательный пункт был оборудован на господствующей высоте, с которой осуществлялось круговое наблюдение. До сих пор перед гла­зами стоит эпизод, когда я поднялся на КНП, а в это время его начали обстре­ливать из кишлака на расстоянии примерно пяти километров. Артиллерийские наводчики уже подготовили данные для стрельбы по кишлаку, осталось только дать команду «огонь». Я посмотрел в стереотрубу и увидел, что на окраине киш­лака дехканин пашет землю, вокруг него бегают детишки. И тогда я попросил генерала Кондратьева дать «отбой» своим артиллеристам и разрядить орудия.

Генерал Асеф предложил создать группу афганцев для переговоров со ста­рейшинами всех кишлаков, в которых блокируется дорога, и согласился воз­главить ее. Кондратьев доложил об этом предложении Громову, и вскоре тот с членом военного совета армии Захаровым прилетел к нам на вертолете. Здесь же прошло заседание военного совета армии, было принято решение остано­вить боевые действия в этом районе на трое суток. За это время совместными усилиями в кишлаках было изъято много оружия и боеприпасов.

Операция завершилась успешно, к исходу третьих суток дорога на Газни и Гардез была свободна. Боевые действия на других направлениях были завер­шены к исходу пятых суток.

В связи с начавшимся выводом советских войск возможности 40-й ар­мии сокращались. Но и афганская армия становилась более боеспособной, она уже могла проводить самостоятельные операции, что обнадеживало и афганское руководство, и наше, советское. Встал вопрос: что делать с по­граничными войсками, заставы которых были на афгано-пакистанской границе? Офицерский состав на них находился, как правило, с семьями в горах, в очень сложных условиях. Они вроде бы охраняли границу, которой, в сущности, не было, так как с обеих сторон жили родственные пуштунские племена в окруже­нии душманских банд. Но застава есть застава, и на ней более 1500 человек, а еще семьи. Их надо обеспечивать оружием, боеприпасами, горючим, питанием и имуществом — всем необходимым для жизни и боеспособности. Все это достав­лялось автотранспортом — на целый год, как правило, весной. Связь поддержива­лась по радио, попасть туда можно было только в хорошую погоду вертолетом.

В марте 1988 года мне с генералом Гафуром было доверено организовать доставку всего необходимого на две погранзаставы в Ургун и Катоваз. Это была трудная операция, длившаяся почти месяц. Колонна в составе более 1500 еди­ниц техники, в том числе 830 автомобилей с грузом и около 700 единиц другой техники для охраны, 30 танков, 7 БМП, 115 БТР и более 550 единиц колесной техники двигались по одной разминированной колее под постоянным обстре­лом. Впереди шли отряд обеспечения движения и разведрота, в составе колон­ны были мотострелковый батальон 40-й армии и боевые подразделения афган­ских войск в готовности вести боевые действия. По вызову колонну обеспечи­вали боевые вертолеты. Были предусмотрены подразделения для выставления блокпостов со стороны опасных направлений. Старались двигаться только в светлое время, но часто приходилось продолжать движение и ночью - трудно было найти удобное место для размещения огромного количества техники и организовать охрану. Надо знать афганцев: если встретился какой-то серьез­ный местный начальник, командующий колонной останавливал колонну, долго с ним обнимался, пил чай. В итоге остановка затягивалась на часы.

К исходу третьих суток мы прибыли в населенный пункт Шаран, центр пограничной провинции Пактика. В предгорье нашли большое поле для разме­щения техники и войск. Здесь же обнаружили сарай без крыши, вокруг которого и внутри было разбросано в разорванных мешках, наверное, не меньше 20 тонн риса, поставленного нами, «неверными», около года назад. И никого из мест­ных начальников это не интересовало, потому что мы поставляли в Афганистан достаточно продуктов. Я сфотографировал это безобразие, а фотографию потом передал в Москву своему другу Николаю Шляге, чтобы он, как заместитель за­ведующего военным отделом ЦК КПСС, показал руководству, как здесь распо­ряжаются нашей помощью. А в Москве в то время, не говоря о других городах страны, риса днем с огнем нельзя было сыскать...

Остановка в Шаране затянулась на три недели. Отправили колонны и в Катоваз, и в Ургун. Два дня понадобилось, чтобы доставить грузы в Катоваз, одно­временно началось выставление блокпостов на Ургун, куда вела одна горная дорога и надо было преодолевать горную реку. После разминирования дороги и выставления блокпостов колонну отправили и в Ургун. Машины разгрузили, и тогда поступила команда из Кабула: «Грузы не оставлять, погранзастава будет передислоцирована, личный состав и семьи офицеров готовить к отправке в Шаран». В Кабуле в течение 20 дней не могли решить; как быть с пограничной бригадой? Генерал Варенников настаивал, что ее необходимо уводить, а пре­зидент Наджибула не соглашался, требовал оставить на месте. Варенников как военный человек понимал, что это может быть последний удобный случай, что­бы передислоцировать эту оторванную бригаду, иначе ее судьба будет печаль­ной. А для президента это был еще один повод для торможения вопроса вывода советских войск. Каково людям в бригаде, когда никак не решается их судьба?..

И нам было нелегко: погода ненастная, то дождь, то снег. Горючее для ав­томобилей кончалось, душманы наглели, обстрелы со всех сторон усиливались.

Такое положение продолжалось до 20 марта. Было много боев с душманами, только авиация совершила 620 вертолето-вылетов, нанесла 52 бомбо-штурмовых удара, израсходовав около 300 авиабомб. И это в условиях, когда большая часть дней была с ненастной погодой, полеты затруднены, а нередко и совсем невозможны. И все же за это время было перевезено 1200 тонн грузов, 1190 че­ловек личного состава. Но было подорвано 44 единицы автотракторной техники, 15 танков и 19 единиц артсистем. Потери афганской стороны составили 165 че­ловек, из них 125 ранены. Но в число убитых часто записывали дезертиров: за убитого семьи получали пособия, а за дезертиров могли строго спросить.

Несмотря на неопределенность в решении судьбы бригады, мы вывезли из Ургуна семьи военнослужащих и наших советников. Саму бригаду позже, в середине июня, с трудом по воздуху перебросили для охраны аэродрома в Баграм.

После возвращения из зоны боевых действий мне было разрешено вер­нуться в Кабул. Я узнал, что за мной вылетают три вертолета: один транспорт­ный и два боевых. Распрощался с Гафуром и выехал на вертолетную площадку. Вскоре прилетел один афганский боевой вертолет. Летчик доложил, что одна машина сломалась при взлете, а вторая сбита. «Вы, товарищ генерал, можете лететь со мной или ждать до завтра, когда прилетят другие вертолеты». Ждать до завтра я не мог, и вместе с переводчиком-телохранителем Хасаном мы забра­лись в боеукладку вертолета. Так лежа и полетели в Газни. Впервые я летел на афганском вертолете, к тому же днем, а они летали по своим, только им извест­ным маршрутам на высоте около 50 метров и ниже. Наблюдаешь, как он влетает в ущелье между горами, потом выскакивает, летит над автотрассой, и вроде бы ты едешь на автомобиле...

В Газни на советском аэродроме хорошо накормили, я помылся в настоящей бане и ночью попутным вертолетом убыл в Кабул. На аэродроме 103-й дивизии ВДВ меня ждали бронетранспортеры, один которых доставил в советнический городок.

Какие выводы я сделал для себя и доложил руководству? Афганская армия уже может воевать самостоятельно. Однако в нашем присутствии многие гене­ралы и офицеры не желают брать на себя ответственность и все свои упущения пытаются свалить на советников. При подготовке операции и в ходе боевых действий афганской стороной нередко наблюдались нечестное отношение и даже прямой обман. Большое количество техники оказалось плохо подготовле­но. Тыловики умудрялись не накрывать брезентами машины с мукой, сахаром, солью и крупой (может, так легче разбазаривать добро, а они это умеют), в то время как машины с мебелью, кроватями и крупными запчастями были добротно укрыты. Еще одно - генералу Гафуру было сложно управлять колоннами когда руководители разных государственных структур стремились действовать самостоятельно до тех пор, пока те не подвергнутся непосредственному нападению.

В реальной обстановке я имел возможность изучить афганских солдат и офицеров: солдат неприхотлив, вынослив, умеет жить в естественных, привыч­ных для него условиях, он не знает в отличие от нашего, что такое педикулез, хотя и никогда не видел бани. Афганские офицеры в полевых условиях всегда имеют приличный внешний вид, всегда побриты и пострижены, даже в усло­виях, когда нет воды. Офицеры, да и генералы спокойно воспринимали случаи дезертирства, часто выдавая дезертиров за погибших. Посылая на выполнение боевых заданий соединения и части, они снисходительно относились к недо­статкам их подготовки, объясняя это тем, что подчиненные сами будут решать вопрос своей жизни в бою...

...Борьба за власть в Афганистане с уходом советских войск лишь усили­лась. Лидеры халькистского крыла всегда подчеркивали, что именно они со­вершили революцию и больше всех воюют на поле боя, а парчамисты, мол, узурпировали власть в стране и партии. Танай как министр обороны и Гулябзой - министр внутренних дел вели непримиримую борьбу против стремления парчамистского руководства вытеснить халькистов с важнейших должностей в государственном аппарате и армии, что придавало им авторитет среди офице­ров. Позже Наджибула назначил Гулябзоя послом в Москву.

В обострении отношений между халькистами и парчамистами в декабре 1989-го - феврале 1990 года определенную негативную роль сыграла и недоста­точно гибкая позиция самого президента, и особенно его парчамистского окру­жения. Последнее искусственно и не всегда оправданно ограничивало действия министра обороны, и, прежде всего, по назначению кадров. Если в 1988 году Танай больше всего поддерживал связь с Ахмат Шахом Масудом (об этом меня скрытно информировали его помощники), то после вывода советских войск он пошел на связь с определенными группировками оппозиции, прежде всего с исламской партией Афганистана во главе с Хекматиаром в целях устранения афганского руководства во главе с Наджибулой и захвата власти в стране. Одна­ко эти деятели крупно просчитались...

«Заговор Таная» вызревал давно, а президент Наджибула сам провоци­ровал некоторые экстремистские действия халькистов. Обстановка сложилась так, что Танай, опасаясь ареста, в первых числах марта 1990 года перестал при­сутствовать на заседаниях ставки. Он начал самовольно формировать новые части в кабульском гарнизоне, обеспечивая их дополнительным количеством оружия. Президент принял решение о смещении Таная с поста министра обо­роны. Узнав об этом, Танай решил поднять мятеж. Вечером 5 марта он провел секретное совещание в своем кабинете, а утром на очередном совещании по­ставил задачи верным ему командирам и незаметно, под охраной, убыл на во­енный аэродром Баграм. Мятеж начался с нанесения бомбо-штурмовых ударов авиацией по президентскому дворцу, по командным пунктам гвардии и другим объектам в центре города.

Замысел Таная состоял в том, чтобы ударами авиации вывести из строя ос­новное звено военно-политического руководства, пункты управления и, поль­зуясь растерянностью центрального руководства, объявить о захвате власти.

Но эта затея потерпела полное фиаско. Танай сначала уехал в Баграм, а потом вместе со своим другом, командующим ВВС и ПВО страны генералом Абдулом Кадыром бежал в пакистанский Пешавар, где его никто не ждал. Дальнейшая судьба Таная неизвестна, но я уверен, что он нашел себе применение и в новой обстановке.

Если касаться в большей степени действий 40-й армии, то, как и на любой войне, всякое было. Были герои, смельчаки, показывающие образцы высокого человеческого духа, но встречались и трусы, негодяи. Последних было несрав­ненно меньше. Афганистан оплачен 15 тысячами жизней советских людей, по­гибших на той войне. Около 40 тысяч солдат и офицеров были ранены и иска­лечены. Никто не считал и, наверное, уже не сосчитает, сколько десятков тысяч человек переболели гепатитом, малярией, брюшным тифом и лихорадкой. Это была честная солдатская плата за ту чужую войну, и она не может быть позор­ной. Память человека устроена таким образом, что отметает и хоронит все пло­хое, с чем человеку приходится сталкиваться, и живет добрым, вечным... Если аккумулировать только негативное, носить в себе моральный груз неимоверной тяжести, не выдержит нервная система, сдаст сердце.

Возвращаясь к моим советническим обязанностям, отмечу такой харак­терный эпизод во время боевых действий, когда с генерал-лейтенантом Гафаром выполнял задачу по передислокации пограничной бригады из Чимкани в район Кабула. С утра 27 апреля 1988 года командный пункт афганской армии и наша оперативная группа советнического аппарата были обстреляны из гаубиц и минометов. В результате попадания снаряда был убит прапорщик Новиков и контужен начальник группы боевого управления майор Карасев. Радиоперехват показал, что душманы точно знают место расположения нашего КП и, по их данным, «у коммунистов не осталось сил». Нам же оставалось завершить вы­ставление блокпостов и разминировать четыре километра пути до Чимкани, а сил для этого не было.

Генерал Гафур отправился искать новое место для расположения команд­ного пункта, но в районе Нарая мы такого не нашли и приняли решение вер­нуться назад в район Мурзаки под прикрытие советских войск. Кстати, этот район и был спланирован для нас в качестве основного на всю операцию. Но Гафур решил идти поближе к войскам, в Нарай. А у меня оставался выбор- либо остаться с оперативной группой 40-й армии в этом районе, либо идти с Гафуром.

Естественно, я со своей группой ушел вместе с афганцами в Нарай: какой бы я был советник, если бы остался в безопасности, в оперативной группе своей армии? Когда же обстановка заставила вернуться назад, в Кабуле перепугались, и вместо того, чтобы побыстрее прислать необходимые силы и средства, стали обвинять Гафура и меня в трусости и на второй день прислали нам замену, не поставив ни одному из прибывших конкретной задачи. Вместо меня прилетел генерал-майор Нестеренко, а Гафура сменил генерал-майор афганской армии Имомудин. Меня же, зная, что все обвинения несправедливы, руководство глав­ного советника еще три дня продержало в районе боевых действий, хотя гене­рал Гафур был отозван еще в первый день. И только 1 мая на президентском вертолете, который оказался в нашем районе, я смог вернуться в Кабул.

По прибытии со всей накипевшей злостью объяснился с главным военным советником генералом Востровым. Напомнил, как мы в Алма-Ате тщательно и всесторонне готовили тактические учения и сравнил с последней безобразной подготовкой операции, когда неподготовленная и не полностью укомплекто­ванная личным составом группировка была отправлена воевать. Я имел на это полное право, так как накануне операции на служебном совещании заявлял ему об этом в присутствии всего руководящего состава, что Вострову тогда сильно не понравилось. После этого эмоционального объяснения он вместе с Зинченко долго успокаивал меня, а я им доказал, что так бездарно управлять людьми, идущими в бой, нельзя.

В итоге нашим сменщикам понадобилось не меньше двух недель, чтобы врасти в обстановку, получить подкрепление и завершить операцию.

При следовании в новый район произошло еще одно событие. Я следо­вал на бронетранспортере за БТРом Гафура и вдруг увидел, как его обгоняет крытый КамАЗ, который резко остановился, и из кабины выскочил афганский офицер. Он вскочил на подножку БТРа и ударил Гафура по лицу. Охрана тут же скрутила его и бросила на землю. Я подошел и увидел, что разъяренный Гафур подал команду: «Расстрелять!» Мне с трудом удалось остудить его во­инственный пыл, а Гафур всегда меня слушал, у нас с ним это была далеко не первая операция. Начали разбираться, в чем дело. Гафур, покрасневший, кричал: «Я командующий фронтом, а этот майор ХАДа меня ударил!..» Я по­говорил с несчастным майором, который покорно ждал своей участи. Выясни­лось, что группа ХАДа, в которую он входил, размещалась в большой палатке в предгорьях, и в нее угодил реактивный снаряд душманов. Все погибли, майор каким-то чудом остался жив. Вместе с уцелевшим водителем КамАЗа они со­брали останки своих товарищей, сложили в кузов и повезли в Кабул. А колонна наших машин в ущелье загородила им выезд.

Я отвел в сторону Гафура, разъяснил ему ситуацию и попросил, чтобы тот простил майора. Он долго не соглашался, горячился, но все же дал команду, чтобы привели обидчика. Тот подбежал, упал на колени и начал целовать по­крытые пылью ботинки генерала. Гафур растрогался, поднял его, обнял и от­пустил. Потом он несколько раз вспоминал тот случай и благодарил меня, что я не дал погубить человека. Для Гафура это было очень важно, потому что у него самого было десять детей (восьмеро из них учились в Союзе), и он не нажил врагов в стане всемогущего ХАДа, тем более, что и сам президент Наджибула был выходцем из этой структуры.

Афганистан даже в памяти самих «афганцев» чаще ассоциируется с со­бытиями, которые происходили в действующих частях и подразделениях 40-й армии. Однако для военнослужащих существовал и другой Афганистан, служ­ба в афганской армии. Те, кто служил «на другой стороне», в равной степени с бойцами наших формирований были подвержены всем перипетиям сложной, непонятной непосвященному жизни. Если, к примеру, в мотострелковой роте, идущей в рейд, все было более-менее ясно: тут — свой, там - чужой, то у нас, военных советников-мушаверов, часто этого не было. Любой из нас мог полу­чить «случайную» пулю в спину от недавнего своего, казалось бы, друга, по­допечного, от его подчиненного, решившего переметнуться к душманам... Не зря мудрые говорили: «Память — большое благо, но лучше памяти — бумага». В рамках дозволенного делал для себя записи в Афганистане и я, потому что судьба военного человека, да еще на войне, непредсказуема.

История афганской войны знает много успешных операций, проверивших советского солдата и наше оружие. Знает достаточно и бесславных, трагиче­ских. Участники той войны помнят военачальников, которым верили и за кото­рыми смело шли, помнят и тех, кто показал не только свою несостоятельность, но и бессовестность в погоне за незаслуженными наградами и льготами.

В ту пору в СССР мало что знали о событиях в Афганистане, судили о происходящем в основном по телевизионным репортажам Михаила Лещинского. Конечно же, неизвестной для всех оставалась и остается в какой-то мере до сих пор операция по освобождению Кундуза от душманов. Хотя она уникальна по своему содержанию - единственная наступательная операция, проведенная афганской армией самостоятельно по всем военным канонам.

Обстановка внутри Афганистана в связи с началом вывода советских во­йск накалялась. Мы ожидали активизации действий полевых командиров, одна­ко известие о том, что душманские банды захватили Кундуз, грянуло как гром среди ясного неба. Город всего несколько недель назад покинула 201-я мото­стрелковая дивизия, и захваченным хорошо укрепленный гарнизон можно было представить лишь в кошмарном сне. Шок, вероятно, испытало и советское ру­ководство. Во-первых, от Кундуза до нашей границы рукой подать, и подобное соседство не сулило ничего хорошего, пока там хозяйничали душманы. А во- вторых, появилась опасность, что в руках у них оказался стратегический пункт, из которого душманы могли нападать на наши части во время возвращения до­мой. Три дня верхи анализировали ситуацию. Наконец 12 августа 1988 года генерал армии В. Варенников, главный военный представитель в Афганистане, созвал совещание, в котором участвовал и я. Он обрисовал присутствующим обстановку в Кундузе, выразил озабоченность Москвы этим фактом и объявил: все участники совещания двумя самолетами с наступлением темноты летят в Кундуз, местный аэродром пока оставался в руках правительственных войск. На месте и предстояло решить, как быть дальше.

Я летел вместе с Варенниковым во втором самолете. И хотя борт шел без освещения, при подлете к Кундузу мы были обстреляны душманами, но все обошлось.

Несмотря на позднее время, на аэродроме не удалось уйти от традицион­ных объятий, рукопожатий и дежурных, не соответствовавших случаю, слов приветствий от руководства провинций, представителей правительства, армии и правоохранительных органов. Однако слащавый восточный ритуал не скрывал главного: все они были морально подавлены и, мягко говоря, уже побеждены. В глазах - беспомощность, растерянность, мольба о помощи... Как оказалось, никто их них обстановкой не владел. Мы на ходу выясняли то, что можно было понять и, соответственно, принять меры. Как оказалось, город взят отрядами Хекматияра с помощью просочившихся туда сторонников. Войсковые подразде­ления были захвачены врасплох. По установившейся «традиции» многие тут же сдались в плен. В итоге в руках противника оказались большие запасы техники и вооружения, боеприпасов, продовольствия и вещевого имущества. Под контро­лем правительственных сил оставался только аэродром, и душманы были уже на подступах к нему. Времени на принятие решения было в обрез.

Командующий афганской группировкой войск генерал-лейтенант Ацак был деморализован. Правительственные силы до захвата города были немалые, до 9 тысяч личного состава, 7 танков, достаточное количество артиллерии. А что реально от этого осталось - судить было трудно. В И. Варенников был строг и краток: разобраться в обстановке и готовить группировку афганских войск к штурму. И еще добавил, что советские войска в этом участвовать не будут, хотя 15 августа обещал прибытие мотострелкового полка 40-й армии. Действия афганской стороны по освобождению города, как планировал Варенников, предполагали участие 2-й афганской пехотной диви­зии и бригады коммандос. Войска МВД и КГБ (ХАД) должны были прочесы­вать местность по секторам.

— Я сейчас улетаю в Кабул, - объявил в заключение В. И. Варенников, - вместо меня останется генерал-майор Чаус.

Такого поворота событий я не ожидал. И летел сюда, можно сказать, на­легке, но приказ есть приказ... Так я остался ответственным за важную и не­простую операцию. Переводчик, таджик Хасан Хасанов, побежал к самолету Варенникова, но его вернули назад... Трудность заключалась еще и в том, что у меня не было связи с главным советником в Кабуле, командованием 40-й армии и нашими пограничниками.

Первым делом организовали разведку и провели окончательное дебло­кирование аэродрома. Срочно отремонтировали танки, БМП и БТРы, которые подлежали восстановлению. Параллельно велась работа по созданию экипа­жей, укомплектованию подразделений и частей. Было ясно, что наш единствен­ный реальный козырь — внезапность. Однако первая попытка ворваться в го­род провалилась. Душманы экипировались в форму правительственных войск, смешались с ними, вырезали или расстреляли передовые подразделения. Стало понятно, что надо менять план операции.

Мы тщательно изучили направления и дороги, идущие в город, в соответ­ствии с которыми и были спланированы группы войск для внезапного захвата его ночью. С каждым командиром были детально освоены его действия с от­работкой их на макете местности. Причем все проводилось в условиях соблю­дения тщательной маскировки без объявления общего плана, чтобы исключить утечку информации противнику.