Жизня. Рассказы о минувших летах

— Не держи машину, пусть сама идет!

— Там промоина!

— А-а-а! ... с ней!..

По промоине пропахали бампером, но сползли благополучно.

В поселке, весь промокший при лазании в лесу по густому насыщенному дождевыми осадками подлеску в поисках несуществующего городища, вваливаюсь в помещение сельсовета для отметки командировок. В сельсовете молоденькая секретарша видит во мне чуть ли не выходца с того света и отказывается (или не решается?) отметить командировки.

— Но я же вот он, здесь, перед вами, т.е. в Черменино, что и прошу отметить. Испуганное бормотание в ответ:

— Нничего не знаю.

— Да ладно! Других найдем!

У машины Юраня разговаривает с директором совхоза. Директор предупреждает:

— Туда сейчас не ездите. Там у нас уже не один опрокинулся.

— А мы только оттуда.

— А где же вы ночуете?

— А где ночь застанет.

— Смотрите, опасно, тут небритый дядя ходит!

— ЗЕКи?

— Нет, медведь.

Подхожу, Юраня спрашивает:

— Ну что, отметился?

— Нет. Она дура.

Директор:

— Ну, пойдем ко мне, я вам свою печать поставлю.

В правлении ругается местный шофер:

— Я вчера из Кологрива приехал! Это как! А! Попробуйте сами!

В лесном краю за р. Унжей примерно в 40 км к востоку от г. Макарьева одиноко стоят три близко расположенные деревеньки, где по картотеке В.И. Смирнова значится некая «Золотая горка». Поехали за реку через вековой лес искать. Остановились на большой поляне на месте бывшего кордона, не доезжая 1-2 км до ближней д. Нестерово. Утром, когда все еще спали, пошел осмотреть окрестности, сориентироваться на местности. Возвращаюсь, а со стороны деревни на поляну начинает входить деревенское стадо и где-то в его глубине гудит бык. По этому признаку я знаю, что это нехороший бык, злой. Кричу жене, чтобы немедленно убиралась в машину. Подхожу одновременно с авангардом стада. Юраня в красной рубашке торчит перед машиной. Прошу:

— Отойди за машину, не маячь.

— А чего?

— Чего, чего — бык!

— А что он мне сделает?

— Кишки выпустит.

Насилу уговорил. Бык подходит и начинает копытами разгребать наше кострище, как чуждое и незнакомое ему образование. Юраня:

— А он ничего. Он только песочком себя посыпает.

— Ничего! Вот он сейчас тебя бы так копытил.

Бык идет к машине. Я иду следить за ним из-за машины, нет бы присесть и смотреть из-под машины, куда он пойдет. Юраня:

— В гробу я видел вокруг машины от быка бегать.

И прыгнул на кабину. Мне одному стало скучно, и я за ним.

Алла из кузова на нас:

— Уселись голубки!

А бык развернулся и попытался проглотить лежавшее у колеса наше мыло. Мыло не поддавалось и выскальзывало у него изо рта. Не сладив с мылом, бык отошел совсем.

Подошли два пастуха. Старший:

— Бык? Да я сам его боюсь. А «Золотую горку» я тебе покажу. На этом кордоне мой отец жил, это близко.

Прогнали стадо за речку, Юране дали блесну охотиться на щук, а сами пошли обратно в лес искать горку. «Золотая горка» оказалась геологическим образованием в виде песчаной озы, и кладоискатели над ней изрядно постарались, перепахали ее бульдозером вдоль и поперек. На речке Юраня поймал окуня. При его попытке перейти на другой берег бык грозно двинулся на него и теперь стоял посреди речки и караулил Юраню. Стал бросать блесну и я — и вскоре подцепил-таки щуку. На этом наш поход за Унжу окончился.

С этими быками у меня уже была баталия в Ярославской области. В 1975 г. на берегу Волги у с. Поводнево я открыл слой селища 11-13 вв. и стал разбирать остатки наполовину размытой печки-каменки. В ней я нашел развал горшка, кресало, нож. Решаю: вода рядом, надо помыть находки. А в некотором отдалении по направлению ко мне передвигается пасущееся стадо коров. Ну, стадо и стадо, а я мою черепки. И вдруг как бы мурашки по спине от какой-то неведомой опасности. Оглянулся, а это не коровы вовсе, а быки 3-летки в стаде на откорме. И четверка передовых уже взяли на себя охранную функцию, нависают надо мной, с пеной у рта роют копытами землю. Я на мысу, кругом вода, податься некуда. Думаю: скинув резиновые сапоги, я смогу переплыть на ту сторону залива. А пока отступаю в реку. Дно песчаное пологое, в 10 м от берега мне чуть выше пояса. Смотрю, бычки-охранники за мной в воду не идут. Остальное стадо мирно пасется. С поднятой лопатой медленно передвигаюсь вдоль берега, и быки за мной намереваются рогами. Наконец я миновал стадо и охрана отстала. Подхожу к стоящей у дороги машине. Васька от моего обескураженного вида недоумевает:

— Ты чего?

— Вон, быки!

— Да ну! Дал бы ему лопатой между рог (издали они действительно кажутся небольшими).

— Иди, сам дай!

Некоторый курьез случился после поездки на северо-восток области. По карте я предположил, что низовья р. Вохмы близ впадения ее в р. Ветлугу могут быть перспективны в археологическом отношении. В разведку был приглашен тверской археолог Е. Бодунов, зарекомендовавший себя хорошим поисковиком памятников эпохи мезолита. На р. Вохме в окрестностях с. Никола нам удалось найти несколько мезолитических памятников и поселение эпохи мезолита и раннего железного века. Один участок поисков находился в границах свиного загона. Свинарки нам говорили:

— Здесь свиньи все перепахали, вы ничего не найдете.

— Вот и хорошо, слой обнажили.

Отдельные кремни мезолитического типа здесь мы находили, но на стоянку они не потянули. На обратном пути я распустил отряд, и мы с Юраней и уже 12-летней Анной остановились на р. Унже. Утром рано я стал ловить рыбу удочкой. Ловилось плохо, и я снова залег спать. Солнце начало припекать, в машине под тентом становилось душно, и мне начал сниться кошмарный сон. Вдоль деревни бежит огромный хряк величиной с быка и ревет страшным ревом. Я испугался. Где Анна? Не попалась бы она у хряка на пути. А следом идут свинарки в черных халатах и переговариваются: «У нас хряк получил сотрясение мозга. Что же теперь делать?» Просыпаюсь, а это Юраня храпит у меня под боком.

Заехали на знакомое место раскопок Л.В. Кольцова у санатория «Трифоныч». Перекусили — обед. Поехали дальше. Трогаемся. Юраня: «А в Костромской области мы с тобой ни разу не сидели». И тут же садится на все четыре колеса по самые оси. Иду на гору в поисках трактора. Возвращаюсь. Сидят на бревнышках в ожидании. Юраня:

— Ну как ты думаешь, почему мы тут засели?

— Да исключительно из-за твоего легкомыслия и раздолбайства. Ну, кто так ездит?

— Верно! Я!

А надо сказать, что накануне на незамеченной колдобине мне сильно ушибло поясницу, и я ходил полусогнувшись. Ладно, скоро в Москву. Алла врач, у нее спросим, что там у меня внутри могло случиться. Алла отвечает Юране:

— Гематома.

— А что это такое?

— Ну, вот дать тебе в глаз.

— Глаз выскочит!

— Нет! У тебя будет синяк, а у него вот сейчас такой синяк внутри.

Однажды едем в Кострому двумя машинами. Мы с Юраней впереди, Лева Кольцов с Эдиком Мустикасом за нами. Оживленная трасса от Ростова на Ярославль. Легковые машины правильно обходят нас и устремляются далее. Юраня спокойно пропускает вперед очередную легковушку. Легковушка обгоняет нас, но вперед не уходит, маячит перед нами. Юране это надоедает, и он обходит ее сам. Легковушка снова просит обгон, и Юраня опять ее пропускает. Та же картина, мельтешит перед нами. А надо сказать, что за рулем легковушки женщина, обидно вдвойне. Наши шоферы, два старых жука, перемигиваются известными им знаками. Юраня снова ее обходит и больше не пропускает вперед, а Эдик зажимает сзади. И так ведут ее в зажатии до поворота на Кострому.

Юраня любил и умел мистифицировать наших женщин. Купили огурцы, длинные, ядовито зеленые. Они оказались столь же ядовито горькими и были оставлены в небрежении. Через некоторое время Юраня достал один огурец и стал поедать его с видимым наслаждением:

— Ух, огурец! Вот да огуречик!

Света:

— Дай попробовать.

— Нет! Не дам! Ох, огуречик!

Потом смеялся:

— Все остальные огурцы понадкусывали. Ну, Анна ладно, а эти-то!

Однажды остановились посреди заброшенной и заросшей травой деревни. Возле пруда подает свой скрипучий голос коростель, по-нашему дергач. Света:

— Ой, кто это?

Юраня:

— Ревматик.

— Какой ревматик?

— Птичка такая. В Африку ходит пешком и от этого зарабатывает ревматизм. Вот он ходит сейчас и коленками скрипит.

Она ко мне:

— Правда, что ли?

— Не знаю!

В экспедиции на Енисее у М.Н. Пшеницыной было два шофера: на ГАЗ-66 Юраня — Вини-Пух (по комплекции), на УАЗ-469 — Пятачок (по росту), закоренелый пьяница. Рано утром Пятачок идет от реки. Телогрейка наполовину мокрая, рукав оторван.

— Винни-Пух, вытяни меня из речки.

— А чего ты там делал?

— Хотел машину помыть и застрял.

— А чего рукав оторван?

— Загорелся. Я его тушил, а он все тлеет и тлеет. Я взял и отрубил его топором.

Лагерь просыпается. Выходит начальница. Видит: из стоящей в некотором отдалении палатки Пятачка — дымок.

— Чего-то у тебя там горит что ли?

— Чего, чего! Спальный мешок.

— Наверно новый?

— А то разве старый!

— Кто же нас поджигает?

И тут бежит лагерная собачка Чапа. Юраня:

— А во! Чапа!

— Ну что ты, разве собака может поджигать?

— А вот смотри. Чапа, Чапа. На!

Чапа подхватывает в зубы из рук Юрани спичечный коробок и радостная от оказанного ей внимания вприпрыжку бежит по лагерю. Пшеницына в ужасе:

— Ой! Отберите у собаки спички! Она нас сейчас всех подожжет!

Тогда по предложению Славы Воробьева было заключено некое соглашение или договор о научном сотрудничестве нашей экспедиции с Калининским университетом. Договор, в сущности, никого ни к чему не обязывал. В некотором смысле он был банальной липой. Славе была нужна машина для разведок по Тверской области, и он мог оплатить ее аренду за круглый год из средств областного управления культуры. Я же за это мог использовать машину два месяца за его счет. Подписывать договор я пошел к зам. директора Института Рауфу Магомедовичу Мунчаеву. Рауф Магомедович с хитрой улыбкой посмотрел на меня, повертел бумагу в руках и, говоря языком Салтыкова-Щедрина, не желая подписывать — подписал ее. Я глубоко благодарен Рауфу Магомедовичу за то доверие, которое он мне всегда оказывал. На скудные 2000 руб., выделяемые Костромским управлением культуры, кроме разведок можно было организовать и раскопки. Приглашенный для этого Лев Владимирович Кольцов мог провести раскопки открытой Мишаней стоянки «Трифоныч». Был получен новый материал по памятникам эпохи мезолита в области, что дало возможность расширить наши представления о распространении и развитии культур этого времени.

В поездках по Тверской области нам пришлось убедиться в справедливости известного изречения Герцена: «Если бы в России был еще и порядок, то в ней жить было бы невозможно». В декабре ночью на обледенелой дороге нашу машину повело юзом, развернуло и опрокинуло на левый бок. Вскоре подъехал встречный МАЗ. Машина груженая, но все равно скользит колесами по гололеду, буксует — ни с места. Необходим гусеничный трактор. Как догадались два генерала Салтыкова-Щедрина, для спасения нужно найти мужика. Не может быть, чтобы мужика не было. В России мужик есть везде. Недалеко светятся огни деревеньки. Идем со Славой туда. На крыльце разговаривают две женщины, посреди улицы — гусеничный трактор. Удача? Не тут-то было. Тракторист пьян, что сбитый летчик, не добудишься.

— А вон, видите вдали огоньки? Там тракторный парк, там вы и добудете трактор.

Туда Слава пошел один и мужика там нашел. А мужик сказал:

— Нет, нельзя! Сегодня была получка, все перепились и бригадир все запер, чтобы никто спьяну куда-нибудь не уехал. Но у меня есть трактор, про который он не знает. Если сейчас заведется, то я вас выставлю на колеса. Трактор завелся. Машину благополучно подняли. А мужик и от оплаты за труды отказывается. Даже на бутылку, сколько я не уговаривал его, не взял. А вы говорите, что в России нет мужика. Есть!

После работы у Славы обычно складывался преферанс. Играли исключительно на интерес моральный или, если хотите, эстетический. Иногда за неимением кворума приглашали в партию и меня. Но Юраня потом говорил:

— С тобой играть не интересно.

— Почему?

— А тебе все равно, проиграл ты или выиграл.

К тому же я их предостерегал, что преферанс не безопасен. Об этом я узнал из заметки в газете «Владимирские губернские ведомости» за 1850 или 1851 г. «О судорогах в ручных пальцах от преферанса». Но их это не пугало.

Однажды Слава заигрался в мячик. Сам стоял как бы в воротах, а в него били резиновым мячиком величиной в половину волейбольного. Юраня зовет его на преферанс: «Пойдем. Прибор готов». Слава: «Сейчас, Юраня, сейчас». А сам продолжает ловить мячик. Мячик подкатывается Юране под ногу. Юраня от души бьет по мячику. Слава успевает только выставить растопыренные руки. Мячик бьет Славу в глаз. Слава, по словам Юрани, сразу делается комнатным и покорно идет куда следует.

Что, Юраня специально прицелился Славе в глаз? Может, повезло? Вроде бы по теории вероятности на каждого человека должно приходиться одинаковое количество случаев везения и невезения. Ан, нет! У одного доля везения значительно превышает долю невезения, у другого — наоборот. Давно известно, что есть люди везучие и невезучие. Вот сидят и общаются за обеденным столом в экспедиции Юраня и начальница Пшеницына. По столу ползает и вьется над столом рой мух. Юраня с досадой рубит по мухам столовым ножом. Одна муха закружилась по столу с отрубленной головой. Пшеницына с возмущением кричит: «А! Ты, живодер! Нет, чтобы просто муху убить, ты им головы отрубаешь, мучитель!» Конечно, как говорил О'Генри: «Если очень повезет — можно подбить глаз василиску». Но чтобы приловчиться казнить мух отрубанием голов? Бывало и другое. Слава потчует Юраню, черпает из банки немалую ложку сметаны: «Юраня, на!» И всовывает ложку Юране в открытый рот, и тут незаметно утонувшая в сметане, но еще живая, оса жалит Юраню в язык. А-а-а!

Между тем действовало и наше сотрудничество с Тверским университетом. Группа Славы Воробьева открыла на р. Медведице комплекс памятников, в том числе, по их мнению, славянское капище у д. Выркино. Они настойчиво приглашали организовать исследование этого «капища», а попутно и других объектов. В 1985 г. Д.А. Крайнов отписал мне целиком свои средства, обычно выделяемые Тверским музеем для Верхневолжской экспедиции. Средства немалые, целых 4000 рублей. Финансовая отчетность проходила непосредственно через бухгалтерию музея, минуя Институт с неизбежными накладными расходами. Механизм оформления был отлажен, и к моему приезду деньги были в кассе наготове. Оставалось подписать бумагу директором: «Разрешаю». Директор был новый, генерал-полковник в отставке по фамилии Бошняк. Человек прямой и справедливый, он с пониманием и уважением относился к проблемам истории и археологии Тверского края. Но нас, археологов, лично он еще не знал. Зам. директора по науке Снегирев пытается представить меня ему. Но он же генерал, а тут какой-то штафирка пытается его учить. Гаркнул: «Что ты тут мне говоришь! Я же вижу глаза честного человека!» И подписывает, не глядя.

На раскопки у д. Выркино со Славой собралась «вся королевская рать», т.е. некоторые из тех студентов, которые работали у нас в экспедиции с 1971 и 1972 гг. как практиканты-первокурсники. Но перспектива раскопок в научном плане меня не вдохновляла. Так называемое капище я с первого же взгляда определил скотомогильником, что и подтвердили раскопки. А «жальники» оказались кучами камней, собранных на межах пахотных полос, давно заброшенных и заросших лесом. Начальник раскопа Петя Малыгин от такого фиаско расстроился чрезвычайно и даже занемог. После наши работнички-студенты, в перерывах собирая по лесу остаточные ягодки черники, созревающей брусники, костяники, предостерегали друг друга: «Эй! Это ты не ешь, а то будешь, как Петруха». Результативными оказались небольшие раскопки двух соседних селищ. Возник спор о датировке. Начальник раскопа А.В. Курбатов настаивал на 10 в. — лепная керамика. Ну и что? С примесью гончарной, 11 в. В нижнем горизонте слоя находим сердоликовую бипирамидальную бусину — 12 в. Вот будем разбирать нижнее погребение в основании кургана, перекрытое коллективными в насыпи, посмотрим. Особенно если женское, молись. Погребение мужское, но с весовой гирькой — 11 в.

В эту экспедицию мне навязали Юрия Борисовича Цетлина. Если бы он был не угодный мне человек, то это было бы плохо. Но он был угодный мне человек, и это было хорошо. С малой группой он совершил ученое путешествие на р. Яхрому для детального исследования стратиграфии стоянки у д. Языково. В своем намерении Юра преуспел за краткое время и вернулся благополучно. По вечерам они с «дедом» (напомню, Алексей Дмитриевич Леваков, бывший начальник колонны в экспедиционной автобазе) уединялись с удочкой на берегу речки и вели задушевные беседы о жизни минувшей, текущей и будущей, особо не обращая внимания на неподвижный поплавок. Подхожу. Неожиданно поплавок начинает слегка шевелиться. Я комментирую: «Мелочь, взять наживку не может». Но «мелочь» теребит поплавок все настойчивее. Дед берется за удилище и с удивлением встречает упорное сопротивление. Ах ты! Твою...! «Мелочь» оказалась небольшим голавлем сантиметров 12, рыбкой бойкой и сильной. Других успехов у наших рыболовов замечено не было, «мирно бысть».

Кажется, в тот же год я участвовал в разведке у Славы по р. Мологе. Под осень уже без меня Слава с небольшой группой обследовал другую реку. Двое шли по одному берегу, Слава один по другому берегу. По окончании сезона Слава у меня спрашивал: «Константин Иванович, вам про меня ничего не рассказывали?» А было дело. Шел Слава, шел, и по закону естества у него возникла умная мысль сделать себе облегчение. Снял с себя амуницию, лопатку, полевую сумку и присел под сосенкой. Он сам не знает, как оказался повисшим руками на суку со спущенными штанами, а под ним тараном пронесся кабан. Вероятно, кабана напугал, а, может, и зацепил выстрел, который Слава не слышал, но слышали его коллеги с другого берега. Юраня рассказывал, как пришел Слава.

— Юраня, у тебя есть что-нибудь от сердца?

— Слава! Что с тобой?

— Юраня, дай чего-нибудь от сердца!

В 1986 г. были продолжены раскопки курганного могильника в Кимрском районе у д. Плешково. Начатые в 1980-1982 гг. раскопки могильника оказались более интересными по обряду и вещевому инвентарю по сравнению с курганами у д. Пекуново и в значительной мере возместили мою досаду от порчи Пекуновских А.В. Успенской. Появилась возможность раскопать могильник полностью, чтобы сделать его полноценным археологическим источником. Впоследствии материалы могильника были изданы в сборнике ветеранов Великой Отечественной войны, вышедшем в 2002 г.

Рабочими у нас были ученики 8-9 классов школы из соседнего поселка Белый Городок, с которой у нас сохранились связи с 1980 г. Базой служил палаточный лагерь, устроенный на окраине лесного массива. В этом году случилось необыкновенное погодное явление: 9 июня выпал снег с образованием значительного снежного покрова, сопровождавшийся двухдневным чувствительным морозцем. Тут случился некий казус, устроенный Аллой. Откуда-то она подцепила иностранных туристов, кажется американцев, которых для прогулки высаживали с туристских теплоходов недалеко от наших раскопок. На раскопе я один, работники ушли на перекус. Подводит ко мне двух мужчин с женщиной и говорит: «Вот он вам все покажет» (по-русски). А мне: «А вот она понимает по-французски». Если Алла могла объясняться по-французски, то я и английский-то давно забыл. А они, как увидели мою мрачную фигуру в энцефалитке цвета армейской гимнастерки и кирзовых сапогах, сильно перепугались. А тут еще и Юраня подкатывает на своей ГАЗ-66 явно военного образца — собрались с Аллой ехать в Кимры. Вижу, наши иностранцы совсем сжались от ужаса. Кричу на Юраню с Аллой: «Катитесь вы отсюда немедленно, пока я вас лопатой не прогнал». Отъехали. Американцы начинают оттаивать. Да и обстановка — теодолит на треноге, рядом на земле валяются фотоаппараты, рейки. Зову в кусты показать расчищенное погребение с лепным горшком в ногах. Боятся, но, осмелев, подходят. Пишу на песке (11-12 с.). Один спрашивает:

— Финн?

— Yes. But all arm ceramic (хочу сказать ручная) — linn, and circle ceramic (хочу сказать круговая) — russian. Показываю еще кое-что, пытаюсь балакать.

— Да, археология, академия наук, сайенс.

Кажется, ушли довольные. Как-никак живыми выбрались.

После Костромы на очереди стояла Ярославская область, мне хорошо уже знакомая. Служба охраны памятников истории и культуры к этому времени здесь укрепилась и обрела большее постоянство. Этому способствовал заведующий отделом Министерства культуры РСФСР Анатолий Кривонос. Возглавить Комитет историко-культурного наследия Ярославской области он пригласил Татьяну Львовну Васильеву. Искусствовед, доктор наук, Татьяна Львовна не могла пылать желанием возглавить незнакомое ей дело. Убедить ее в необходимости навести порядок в благородной службе охраны культурного наследия в помощь себе Кривонос пригласил руководительницу Комитета Краснодарского края и меня. В результате наших бесед по задачам и перспективам работы и хорошо мне известным проблемам учета и охраны памятников собственно Ярославской области Татьяна Львовна согласилась на предложение Кривоноса. И, надо сказать, она сумела поставить работу Комитета на должный уровень. Подобрался дружный коллектив сотрудников: Праздников Володя, Осипова Марина, Кириченко Андрей, Никитин Игорь. В своей работе по Своду памятников археологии я всегда испытывал взаимопонимание, всестороннюю помощь и поддержку Татьяны Львовны и других сотрудников.

Работа облегчалась моим личным солидным заделом и многолетними работами в области Д.А. Крайнова и А.Е. Леонтьева. В принципе оставалось провести своего рода зачистку, обследовать дополнительно некоторые неизведанные участки, уточнить местоположение известных памятников и проверить состояние некоторых из них. Особое сомнение вызывало состояние памятников на р. Волге, подверженных интенсивной эрозии колебаниями водного уровня и нарушениям человеческой деятельностью. Многие памятники, известные с дореволюционного времени и от 30-х годов 20 в., оказались утраченными, некоторые сохранились лишь частично. Сохранилась и значительная часть поселения на р. Шексне при впадении ее в Волгу, которое незадолго до того И.Л. Станкевич посчитала полностью разрушенным. Обстоятельные исследования Александра и Ирины Рыкуновых открыли здесь большой участок древнерусского города 10-14 вв. Усть-Шексна. Он упоминается в летописи под 1071 г. в связи с восстанием волхвов в Ярославле и в записках Г. Штадена называется одним из ключевых стратегических пунктов Руси, но упорно не признается нашими правоверными историками (В.А. Кучкин и др.) в качестве города.

На участке р. Волги от Углича до Рыбинска было найдено несколько селищ раннего железного века и древнерусского времени, к сожалению, в остаточном состоянии. Два таких селища было открыто у д. Оленино при устье р. Серы. Древнерусское и раннесредневековое селища располагались в тесном соседстве. Во время совместной поездки с А. Кашкиным и А. Леонтьевым я предложил им организовать здесь раскопки с целью выяснить возможную переходную связь между селищами. А.Е. Леонтьев в составе своей Волго-Окской экспедиции организовал Волжский отряд во главе с А.В. Кашкиным, и он в сезоны 1987—1991 гг. раскопал на обоих селищах значительные площади. Никакой связи между ними не оказалось. Более того, оказалось, что на территории раннесредневекового селища в древнерусский период располагался курганный могильник 11 — начала 13 в., спланированный многолетней распашкой. О раскопках А.Е. Леонтьева в его вотчине «от Юрьевца до Торопца» без спроса узнал Д.А. Крайнов и возмутился. Я возразил:

— Дмитрий Александрович, эти памятники открыл я и копаю тоже я.

— А! А! Тогда ладно.

Со мной он почему-то не спорил.

Лагерь свой Саша устроил на противоположном высоком мысу р. Серы, месте красивом и удобном. В первый разведывательный заезд в конце сентября или начале октября 1986 г. мы здесь заночевали. Два шофера выбрали место для стоянки машины, но оно оказалось с солидным уклоном в сторону реки. А погода — снег с дождем, колеса по траве со снегом скользят, и при выезде машину сносит юзом к обрыву.

— Ладно, мы тебе подкопаем траншейку под правые скаты.

Выставили машину ровно. Переночевали благополучно, но утром Юраня заявил:

— Я отсюда всю ночь кошмарно выбирался, как хотите, а надо выехать на ровное место.

И мы стали копать под правую колею траншею глубиной 30-40 см, а Юраня ходил и приговаривал:

— Хорошо хоть у меня все начальники археологи, копать умеют.

Я потом прикинул шагами наш «раскоп» — 30 м.

Потом мы иногда заезжали к Саше на раскоп в гости. Одно из таких посещений мне приснилось во сне. Пришлось как-то дома поздновато и плотно пообедать. Жена предлагает ужинать.

— Да нет, что-то вроде неохота, легче спать будет.

— Ну как хочешь.

И вот сон. Как наяву, мы приезжаем к Саше в лагерь и сразу оказываемся за столом в полной уверенности, что нас немедленно станут кормить. А они еле шевелятся. Я начинаю возмущаться:

— Что, у вас и поесть что ли нечего?

Юраня:

— Да есть у них. У них даже выпить есть. Налить?

— Да что-то неохота.

А есть охота. Думаю: ну если дадут выпить, то наверно и закусить дадут.

— Ладно, налей.

Несут початую бутылку мутноватой жидкости. Наливают в стакан. Вздыхаю, а закусить все равно нечем. Ну и пусть. Хочу взять стакан, а он исчезает из-под рук. Наконец проснулись, расщедрились. Показательно несут гречневую кашу, жидковатую, вместо миски жестяная банка из-под маринованной селедки.

Да в чем бы ни было, все равно еда. Но они опять изворачиваются и у меня на глазах начинают пересыпать теперь уже рассыпчатую кашу из большого славянского горшка (горшок из здешнего погребения, восстановлен только наполовину, но в полный профиль, а во сне он целый) в большую лепную погребальную урну, привезенную Володей Кулаковым из Прибалтики. Володин этот сосуд давно стоял у него в кабинете, и я знаю, сколько пыли насело на нем за это время. Мне становится жалко каши:

— Что же вы продукт-то портите?

— Ничего! Мы всегда так делаем. На перекусе у нас все съедят.

В изумлении просыпаюсь, срочно иду на кухню и пробавляюсь из холодильника, чем бог послал. Обычно я не помню снов и никогда этим не страдал, но этот запомнил как наяву. Наверное, потому, что сразу претворил его в действие натурально.

По окончании полевого сезона не получается сразу войти в колею кабинетной работы. Помню, Юрий Алексеевич добился для нас возможности напечатать свои статьи в Кратких сообщениях — КСИА. Хорошо знаем, что и как писать, а не можем. Сидим напротив и смотрим друг на друга бессмысленным взглядом. Но деваться некуда, инерцию вольной жизни в поле преодолели, написали.

Обедать тогда мы ходили в столовую, бывшую при Институте. Сидим. Едим. Вбегает Бобринский,

— Чего вы тут сидите? У вас пожар!

Сидим, едим. Саша управился быстрее.

— Надо пойти посмотреть.

Прихожу и я. Действительно пожар, но потушен. От брошенного кем-то окурка загорелась наполненная бумагами корзина и подожгла висевшую над ней нашу одежду. Потолок закопчен. Чудом уцелели стоявшие рядом два баллона с газом. Вид у всех недоуменный. Галя Кулакова кричит на своего Володю:

— Чего стоишь? Беги за одеждой для ребят! Голые, а на дворе зима!

Володя сбегал и приодел нас. Дома жена не узнает меня:

— Что с тобой?

— Приодели.

— Как приодели, а куртка где?

Надо сказать, что тогда в кооперативе г. Вохмы Костромской области я по случаю купил модную японскую куртку «аляска». Алла вертелась в ней перед зеркалом и даже выразила желание уступить куртку ей.

— Сгорела? Ну и правильно она у тебя сгорела! Вот ты тогда не уступил ее мне, она и сгорела!

Иногда после трудов праведных, ради умиротворения души, мы с Сашей шли на Тверской бульвар и вели задушевные беседы, потихоньку выпивая. Смотрим — мимо идет недавно вышедший на пенсию сотрудник нашего института Ю.С. Гришин.

— Ой! Здравствуйте! — восклицает Юра со своим характерным заиканием.

И если бы это было один раз, а тут почти всегда. Мы даже привыкли.

— Куда пойдем? К Гришину!

Болезнь нашего любимого Юрия Алексеевича заставляла нас задумываться. Если случится непоправимое, кто нас возглавит? Никакой кандидатуры со стороны мы не видели и активно не хотели. Единственный, кто нас мог устроить, — Кирилл Алексеевич Смирнов. Но как ученый секретарь Института он находился на своем месте. Лучше бы из своих. Среди своих виделся только Саша Кашкин. По опыту и возрасту вроде бы на это место мог претендовать и я, но именно возраст не позволял мне и думать об этом. Пребывая в трезвом уме и твердой памяти, решили держаться своей кандидатуры. Волею судеб, предначертанных царем и вседержителем небесным, в этом вопросе наши мечты сбылись. После прискорбной для нас кончины Юрия Алексеевича Отдел возглавил, как я уже мимолетом упоминал выше, Александр Владимирович Кашкин. Он с успехом продолжил линию развития, заложенную предшественником.

Однажды в Переславле образовалась некоторая вакансия. На южном берегу Плещеева озера под эгидой или при участии академика Велихова намечалось строительство какого-то вычислительного центра или института. Близ стройучастка на мысу коренного берега озера я нашел слой селища раннего железного века. Возник вопрос о его раскопке. На другой год мы с А.Е. Леонтьевым приехали сюда на двух машинах договориться со строителями о финансировании работ. Разъезжать по Переславлю на двух грузовых машинах? Решаем:

— Юраня, езжай на р. Нерль в известное тебе место и готовь обед. А мы тут закончим переговоры и потом подъедем.

Переговорили. Приезжаем, а он только начинает картошку чистить.

— А обед?

— Идите вы к черту! Я полез за водой, а там змея. Я от нее, она от меня!

А на месте поселения на Плещееве озере был доисследован курган № 1224 по П.С. Савельеву и открыты остатки более 40 погребений из разрушенных распашкой курганов. Комплекс предполагаемого института был построен, но до сих пор пустует.

Спасительным пристанищем в разъездах по области у нас была база Волго-Окской экспедиции, созданная Андреем Леонтьевым в Ростове. Базой служил двухэтажный особняк на ул. Окружная — памятник гражданской архитектуры 19 в.

В 1999 г. Андрей Евгеньевич стал большим начальником, он принял предложение занять пост директора музея-заповедника «Ростовский кремль». Это событие произошло по настоятельной просьбе и многодневным уговорам со стороны тогдашнего директора В.А. Кима. В.А. Ким был избран на пост директора коллективом музея (была такая короткая практика на рубеже 80-90-х годов), но у него не складывались отношения с областным начальством и Министерством культуры, поскольку человек он был независимый, неординарный, в обойму послушных функционеров не вписывался. Все министры на протяжении 90-х годов грозились его снять, но тогда это было достаточно сложно. В конце 90-х раздражение министерских начальников достигло апогея. Музей держали на голодном пайке, ставили палки в колеса, чинили всяческие препятствия. Кроме того, у Кима резко ухудшилось состояние здоровья. Он все чаще задумывался о преемнике и опасался отдать музей в руки случайного проходимца, которых тогда (да и сейчас!) было множество. Слишком много сил и души он вложил в него. Его выбор пал на Андрея.

Хорошо помню начало этого процесса. Перед калиткой со стороны переулка появилось две фигуры: собственной персоной В.А. Ким и его заместитель по науке В.В. Зякин. Я торжественно распахнул калитку, и мы вошли в дом. На столе появилась бутылка, и начались уговоры. Для Леонтьева это было полной неожиданностью, а для его семьи и вовсе катастрофой. Особенно опасалась его жена Наталья Георгиевна. Она даже упрекала меня за то, что я не отговариваю Андрея от этой затеи. Про себя знал, что сам бы ни за что не согласился руководить таким большим коллективом, да к тому же по преимуществу женским.

Я отвечал: «Каждый человек сам знает свои возможности. У каждого есть свой потолок карьеры, и тут я не могу быть советчиком». На протяжении долгого времени Ким уговаривал его, а надо сказать, даром убеждения он обладал. Среди доводов «за» — небольшой срок контракта (3 года), возможность продолжения археологических исследований в центре города, прежде всего, на территории принадлежавшего музею Конюшенного двора, возможность утверждения на должность переводом (что позволяло впоследствии вернуться в институт) и, конечно, приличная зарплата. Ну, и благородные призывы спасти и сохранить музей, чтоб не назначили какого-нибудь чинушу. В какой-то момент Андрей дрогнул, и Ким тут же сообщил в Министерство, что есть прекрасная кандидатура на должность директора — доктор наук, сотрудник академического института и т.д. Министр Швыдкой призывам внял.

— Ну, где у вас этот доктор, давайте его сюда!

Приказ был подписан моментально — и 15 сентября 1999 г. Леонтьев заступил на должность. И продлилось это долгих 10 лет — до 4 октября 2009 г.

Для Андрея это граничило с уходом из Института, но директор Рауф Магомедович Мунчаев сказал: «Мы такими кадрами не разбрасываемся». И Андрей был оставлен в прежней должности на половину ставки. Но в таком качестве он уже не мог быть начальником экспедиции, связанной с финансовыми проблемами. Несколько смущенный Андрей Евгеньевич подошел ко мне и сказал:

— Константин Иванович! Побудь ты начальником. Всю документацию я буду по-прежнему делать сам. А тебе останется представительствовать.

Легко сказать! Принесешь отчет, а бухгалтерия начинает над тобой изгаляться.

— Зачем забор поставили?

— Огородили раскоп, техника безопасности.

— Но это уже строительная деятельность, плати налог на добавленную стоимость.

— Да какая там добавленная стоимость?

— Ничего не знаем.

В общем, начальник из меня оказался никудышный. Это скоро стало ясно не только мне, но и моим друзьям-начальникам, самому Андрею и Саше Кашкину. Они держали долгий совет: Что делать? Скинуть меня? Обидится! Наконец решились. Поговорили. Я облегченно вздохнул и только посмеялся над их сомнениями.

— Вот теперь сами бегайте.

Бегать предстояло Кашкину. Он и возглавил нашу Волго-Окскую экспедицию, и дело наладилось. Мы у него, как у Христа за пазухой. И по сей день.

Шло время, Андрей успешно справлялся с этим хлопотным, по моему мнению, делом. На исходе 10-й годовщины своего директорства он собирался подать в отставку. Но бог предполагает... В новые времена темная нечисть вырвалась из преисподней и вселилась в души людей корыстных и лукавых. В высших сферах зародилась своя идея. Толчком послужил конфликт вокруг Борисоглебского монастыря, в котором одновременно располагается филиал Ростовского музея. В духе общей политики партии и правительства церковь захватила территорию монастыря в свою собственность и поставила туда своего настоятеля. Новоявленный пастырь пожелал стать безраздельным хозяином всех монастырских и немонастырских построек и всей обширной территории. Андрей как ответственный директор музея предлагал совместное использование звонницы и старых, собранных музейными сотрудниками, колоколов. Это в ту пору было разумно, допускалось МК РФ и соответствовало законодательству. Это был бы переходный этап перед дальнейшей передачей музейных колоколов на баланс монастыря законным путем. Но эти святоши не шли на компромисс. Андрей вынужден был снять со звонницы числившиеся на балансе музея колокола. Но такое позволено только царю Петру! Жители поселка Борисоглебский подняли свой бунт. Попы отнимали у них единственное в поселке общественное место, где только и можно было собираться на гулянья и другие общественные акции. Попы оказались главней. И колокола отлили новые. Российская казна оплатит! Да они и так аккумулируют немалые средства от коррупционных, криминальных структур и вымогательства.

Самоуправного Андрея Евгеньевича постановили убрать с поста директора музея. Об этом позаботился глава Центрального федерального округа, выдуманной Путиным бесполезной административной надстройки, некий Полтавченко, о чем и попросил министра культуры Авдеева. А все потому, что духовником духовно примитивного, но изощренного в бюрократических интригах главы федерального округа России оказался этот самый вовсе бездуховный хлюст, монастырский настоятель. В наш практический век тоже должность хлебная, не то чтобы в поте лица добывать хлеб свой.

Следуя канонам гегелевской диалектики, можно прийти к мысли, что монашество имеет некоторое основание, но с оговоркой — на определенном этапе развития человеческой культуры. В эпоху варварского средневековья монастыри оказались практически единственными центрами, хранителями и рассадниками цивилизации. В их недрах зародились живительные ростки научного мировоззрения, в процессе развития пришедшего в противоречие с теософской схоластикой. Вспомним Джордано Бруно. Эпоха Возрождения означала отрицание слепой веры в божественное предопределение и утверждение веры в науку и человеческий разум. На этой основе держится вся современная культура. В современных условиях монашество не имеет основания, ибо оно является уходом от жизни, в своем логическом завершении ее отрицанием.

В современных условиях увлечение наших властей предержащих религиозной мистикой выглядит ретроградством и не имеет оправдания. Агрессивное проникновение русской православной церкви во все сферы жизни нашего общества, активно поддерживаемое властными структурами, не что иное, как возрождение церковного мракобесия. Статья Конституции об отделении церкви от государства превращается в пустой звук. На каком основании какой-нибудь патриарх норовит участвовать в политической жизни страны, позиционируясь наравне с президентом? А может быть и выше!? Особенно опасно проникновение клерикализма в школу. История человеческого общества совершалась и совершается под знаком завоевания свободы личности. Борьба за свободу духа была неизбывным стремлением человечества на всем протяжении его истории.

Министр Авдеев, вроде бы и дипломат, действовал отнюдь не дипломатически. Убрать! А зачем? Как зачем?! Власть! Хочу! И это несмотря на то, что все министерское окружение было против такого самоуправства. Рядовые руководители, напрямую знавшие положение в музейном деле, убеждали: Ростовский музей у нас на самом хорошем счету, по нему у нас меньше всего замечаний. Напрасно. Потребовал от Андрея заявления по собственному желанию. Не вышло. Тогда досрочно был прерван контракт без объяснения причин.

Прислали новую директрису, кругозор и интеллект которой едва дотягивает до уровня средней домохозяйки, да и профессионализм — на нуле. Она, не стесняясь, заявила, что в Ростовском кремле до нее ничего не делалось, а если и было что-то, то все неправильно, что «народ тут поганый». В соответствии со своей позицией стала действовать, как слон в посудной лавке: выгонять из музея сотрудников, абсурдно перетасовывать отделы, разрывать десятилетиями наработанные, такие необходимые для музея связи с научными, реставрационными организациями... Демонстративно порвала все отношения музея и с нашим Институтом. Прикрыла незавершенный раскоп в Конюшенном дворе. Быть директором — это не наукой заниматься. Тут есть дела поважнее и денежнее. Тогда же уволили с поста директора Ярославского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника Елену Андреевну Анкудинову. Она выросла в стенах музея от рядового сотрудника до руководителя и была во всех отношениях на своем месте. Не угодила чем-то вышестоящей начальнице — главе Департамента культуры Ярославской области. Удивительно, как долго этаким выдвиженкам удается усидеть пиявками на устроенных для них местах.

К этому времени Андрей Евгеньевич с семьей смог перейти на житье в собственном доме. Жена его Наталья Георгиевна предусмотрительно расстаралась купить в Ростове домик деревенского типа. Постепенно он был отремонтирован и приспособлен для жилья. К концу эпопеи с отставкой Андрея Евгеньевича иждивением неусыпной Натальи была прикуплена в складчину часть домика по близкому соседству. Здесь и решено было устроить базу Волго-Окской экспедиции. И вовремя. Нам не пришлось метаться в поисках жилья после неизбежного выселения с Окружной, 56. Наталья Георгиевна молодец! Всем утерла нос! А теперь этот домик и вовсе целиком перешел в наше владение. С садом.

Образовалась надежная база Волго-Окской экспедиции, необходимая для работы в этом регионе. В настоящее время экспедиция проводит систематическую работу по исследованию культурного слоя в древнем Ростове, как правило, на участках нового строительства или реконструкции.

Большая работа проводится по мониторингу памятников археологии Ярославской области: проверка их современного состояния, уточнение границ и определение точных координат. Мы прошли немалый путь по проверке археологического наследия, обследовали многие памятники в Ростовском, Рыбинском, Переславском, Мышкинском, Тутаевском и Угличском районах. Работа привычная, трудности не страшат, вперед, ребята!

Чаще всего мы работаем втроем: Александр Владимирович, Андрей Евгеньевич и аз многогрешный. Извозчиком у нас служит сын Александра Владимировича Василий. Машина хорошая, но французского изделия, к нашим дорогам мало приспособленная. В некоторых случаях выручает Володя Орлов на своей УАЗ-469. Машина старенькая, но более проходимая, хотя и не то, что у нас с Юраней была ГАЗ-66. Вспомнишь гиблые хляби, через которые приходилось пробираться, оторопь берет. Теперь дороги между основными населенными пунктами, главным образом районными центрами, асфальтированы, правда, не всегда удовлетворительно.

Проще простого, казалось бы, найти и зафиксировать известные памятники. Многие из них я открыл и вроде бы хорошо помню. Но с тех пор минуло 20, 30 и более лет. Местность неузнаваемо изменилась, заросла молодой древесной порослью. Летом 2013 г., чрезвычайно сыром и дождливом, бродим в болотистой низине у оз. Сомино, образованного на выходе р. Вексы из оз. Плещеево и дающего начало р. Нерли Волжской. Выходим на мыс.

— Стоянка Торговище?

— Похоже, но что-то не то или не совсем то. На всякий случай уточняем план, отмечаем координаты. Идем дальше, выходим на другой мыс.

— Да вот же оно это самое Торговище и есть!

Попутно фиксируем привязанные к нему стоянки Мишани Жилина и, наконец, забредаем в непролазные дебри. Надо выходить. Саша предлагает идти на дорогу через лес напрямик, я настаиваю выходить назад по своим следам. Он делает шаг в сторону и увязает одной ногой в трясине, дергается, но его засасывает все глубже. Я рядом с ним смеюсь. Он вытаскивает ногу из сапога и балансирует на одной ноге. Я вытаскиваю из трясины его сапог, обуваю мученика, и мы благополучно выходим на дорогу по старым следам.

В нашей работе мы всегда находим взаимопонимание и поддержку ярославских археологов и сотрудников Комитета историко-культурного наследия Ярославской области: Осиповой Марины Владимировны, Кириченко Андрея Владимировича, Праздникова Владимира Викторовича.

По возрастному цензу мои коллеги стараются устроить для меня щадящий режим, и временами я живу сибаритом: хожу на рыбалку, живется легко — «Вчера утомленный ходьбой по болоту / Зашел я в сарай и заснул глубоко». К дому приблудилась кошка, сама черная, но грудка и лапки белые. По утрам, пока нет машин и народа, ходит со мной на озеро. В другое время провожает меня за ворота и терпеливо ждет добычи. Из-за забора приходит соседская кошка. Эта за несколько лет изучила распорядок и приходит точно ко времени. Улов разный — плотвичка, мелкий подлещик, но кошкам всегда хватает. Иногда попадается и приличная рыба: лещи, лини, караси. В ловле от берега лещи некрупные, до 1-1,5 кг, караси крупные, у нас в Рязанской области таких не бывает.

Потехе час, но и делу время, и вновь дело властно заявляет о себе. Наступает новый полевой сезон. Снаряжаемся и едем искать новые приключения и старые-новые памятники. Иногда делаем вылазку за грибами, изредка навещаем дачу Георгия Николаевича Пронина, расположенную у границы Ивановской и Владимирской областей на р. Нерли Клязьминской. Здесь особенно богатые грибные места. Кроме белых и крепких подосиновиков мы больше ничего не берем. Жизнь продолжается...

Память воскрешает прошлое, прошедшее вторгается в настоящее, тревожит сознание о будущем. «Не мысля гордый свет забавить», я попытался отобразить в своем скромном жизнеописании и частицу истории нашей страны. Насколько правдиво мне это удалось — судить не мне.