Журнал «Вокруг Света» №12 за 2010 год

Куба напротив Кубы

Флаги Кубы реют на улицах американского города Майами, давно ставшего по своему стилю и сути кубинским

«Остров свободы» и Майами, где осела в эмиграции шестая часть кубинцев, разделяют чуть больше полутора сотен километров Флоридского пролива и полвека непримиримой взаимной вражды. А связывают 50 лет непреодолимого взаимного притяжения

Герой Плайя-Хирон, любимец Фиделя Кастро, генерал кубинских ВВС Рафаэль дель Пино оказался в Майами в 1987 году. В один прекрасный день он пришел на гаванский аэродром, «запряг» свой боевой самолет, усадил в него семью — и был таков. Благо от Кубы до самой близкой к ней части Флориды, островка Ки-Уэст, всего 90 миль — максимум полчаса лета, никто и глазом моргнуть не успел.

Герой кубинской революции 1959 года команданте Убер Матос, «человек номер четыре» в той, революционной, иерархии (первые трое — братья Кастро, Фидель и Рауль, и Че Гевара), оказался в Майами в 1979-м — сразу после того, как был освобожден из кубинской тюрьмы. В тюрьме он провел 20 лет, от звонка до звонка — согласно приговору революционного трибунала, за то, что одним из первых, еще осенью 1959 года, выразил несогласие с Фиделем, когда узнал, что тот вдруг стал союзником коммунистической Москвы и собирается строить на Кубе социализм.

Не команданте, не революционер и не герой, Луис Александер оказался в Майами 6 января 1959 года — через пять дней после того, как боевые колонны Движения 26 июля вошли в Гавану и власть перешла в руки повстанцев, возглавляемых Фиделем Кастро. Еще сам Кастро не обнаружил диктаторских амбиций и тем паче намерений строить социализм, но наиболее проницательные из числа национальной элиты и среднего класса поняли, что их уже списали в «бывшие». И надо уносить ноги, пока не поставили к стенке. Среди них оказался и Луис Александер, которому тогда только стукнуло 22 года. С тех пор на Кубе он больше не был.

Такие вот разные и одновременно похожие судьбы. Точнее, разные в первой своей хронологической половине и похожие во второй. Потому что эти трое с тех пор, как все они оказались в Майами, живут одинаковой в чем-то жизнью. Ее смысл составляет ожидание момента, когда режим Кастро рухнет и можно будет вернуться на родину. Много лет тешат себя надеждой, что следующее Рождество справят в Гаване, или в Сантьяго, или в Пинар-дель-Рио — зависит от того, какая у кого малая родина…

Родственники за границей

Я назвал троих, но таких в Майами более полутора миллионов. Я имею в виду кубинцев-эмигрантов. Население Кубы — около 11 миллионов человек. Таких масштабов исхода, при которых шестая часть нации оказалась вытолкнута в эмиграцию (несколько сотен тысяч кубинцев рассеяны еще по другим городам и весям США, Латинской Америки, Европы), современная история больше не знает. По сути дела, кубинцы — это разделенная нация, почти как немцы во времена существования ГДР и ФРГ, как корейцы — северные и южные — по сей день. Различие только в том, что нация разделена, а территория нет. Кубинцы в Майами, понятное дело, живут на чужой земле. Они ее, впрочем, давно сделали своей.

Обильная наглядная агитация, прославляющая революцию 1959 года и ее героев, призвана если не прикрыть, то скрасить убожество современной кубинской действительности

Не в географическом, конечно, и не в политическом смысле, а, так сказать, по существу. Пять десятилетий назад, когда они начали сюда стекаться, первоначально, уехав с Кубы в Штаты, бросали якорь кто где, но вскоре поняли все преимущества Майами, главным из которых был сходный с Кубой климат, — это место было глубокой провинцией: военная база, захудалый городок, сельскохозяйственные плантации, индейские резервации и раскинувшаяся на сотни гектаров знаменитая болотная трясина Эверглейдс.

Мало того, их здесь никто не ждал. Мой друг, приехавший сюда в самом начале 1960-х, вспоминает: первое, что он увидел в Майами, был красовавшийся у входа в парк плакат — «Четвероногим домашним питомцам, неграм, мексиканцам и кубинцам вход воспрещен».

Сегодня кубинцы, то есть, конечно, американские кубинцы, — полноправные хозяева Майами. Но не потому, что они заполонили его, подобно арабам, наводнившим в наши дни Испанию и Францию. Майами превратился в крупный современный мегаполис, в деловой, финансовый, рекреационный центр Соединенных Штатов во многом благодаря предприимчивости кубинцев-эмигрантов. Сегодня английский язык вы услышите здесь гораздо реже, чем испанский. Да что там: без английского в Майами жить можно, чему доказательством десятки тысяч кубинцев, не знающих по-английски ни слова (что, впрочем, не делает им чести). Как прожить здесь без испанского — не представляю.

И не подумайте, что это эмигрантское нашествие произошло вопреки воле федеральных властей. Ровно наоборот: все так получилось именно благодаря доброй воле, проявленной администрацией Кеннеди и с тех пор ни разу не поставленной под сомнение ни одной из последующих девяти администраций. Американский закон, принятый вскоре после прихода Кастро к власти на Кубе, гласит, что любой кубинец, ступивший хотя бы одной ногой на берег Соединенных Штатов, автоматически получает право на политическое убежище в этой стране. Закон был принят в знак своего рода извинения перед кубинцами, которых Штаты не смогли освободить от диктатуры Кастро в апреле 1961 года. Организовав тогда высадку добровольческих соединений кубинских эмигрантов на Плайя-Хирон, Соединенные Штаты, однако, не поддержали их силами регулярной армии, и попытка свергнуть Кастро захлебнулась.

Такого «режима благоприятствования» не знала ни одна эмиграция в истории. И немудрено, что кубинцы в Майами столь успешно развернулись, проявив лучшие черты национального характера: энергию, предприимчивость, оптимизм. Этот «режим благоприятствования», впрочем, не раз доставлял Штатам трудности, искусно спровоцированные кубинской властью. Например, в апреле 1980 года. Тогда Кастро в ответ на призыв администрации Картера разрешить выезд из страны тем, кто хотел ее покинуть по политическим мотивам, ответил согласием, а затем коварно набил присланные Соединенными Штатами для политэмигрантов корабли выпущенными из тюрем уголовниками. И в дальнейшем он еще несколько раз провоцировал похожие кризисы, но так и не заставил Штаты отступиться от «режима благоприятствования» для кубинцев, которым жить на «Острове свободы» стало невмоготу. Тем более что знаменитый американский «плавильный котел» за свою историю имел опыт переплавки и перековки самой пестрой публики, в том числе и уголовников всех мастей.

Вот в результате и получилось, что в Штатах оказалась шестая часть кубинской нации. И даже если термин «разделенная нация» не вполне корректен юридически, то о «разделенных семьях» с уверенностью можно говорить во всех смыслах. Таких семей на Кубе подавляющее большинство, почти у всех на острове есть «родственники за границей», в Майами. Причем их число непрерывно растет, так как эмиграция с острова любыми способами, легальными и нелегальными, продолжается.

Пляж в Майами-Бич — «реинкарнация» утраченного кубинскими эмигрантами знаменитого Варадеро

Куба, которую они потеряли

При этом кубинцы в Майами не просто живут надеждой на скорое возвращение на родину. Эта-то надежда у многих не то чтобы призрачная, а, скорее, романтически-умозрительная: сколько их вернется навсегда, когда (и если) падет режим Кастро, это еще большой вопрос. Жизнь выстроена здесь, в Штатах, здесь дом, здесь родились дети и внуки — одним словом, здесь все. А там, на острове, остались одни воспоминания. И неустроенная, разрушенная страна, которую предстоит поднимать, отстраивать заново. Перебираться в нее из комфортного Майами — это будет своего рода поступок, если не жизненный подвиг. И словно понимая, что Куба как дом утрачена навсегда и что даже если Кастро и падет наконец до наступления ближайшего Рождества, все равно они приедут праздновать все эти события на Кубу гостями, а не хозяевами, а здесь, в Майами, кубинцы как будто клонировали ту родину, которую, как известно, нельзя унести на подошвах башмаков. По максимуму воссоздали привычную для себя жизнь, где не только язык общения испанский, но и все традиции, праздники, стиль обустройства дома, всей жизни в целом, еда, напитки, шутки — в общем, все, что возможно, все кубинское. Даже американский доллар здесь чаще называют «песо» и любят вспоминать, что до «исторического материализма», до кастровской революции, кубинский песо был твердой валютой, имел хождение в Соединенных Штатах и стоил 1,03 доллара, причем этот курс был незыблемым с каких-то там мохнатых 1920-х вплоть до 1959 года.

Старая Гавана. Очень старая. Осыпающаяся и разваливающаяся на глазах

Причем кубинское в Майами — это часто такое кубинское, которого на самой Кубе, обнищавшей и опростившейся, давно уже и нет. В центре Майами целый квартал, который называется Pequena Habana, Маленькая Гавана. Здесь улицы носят названия гаванских, здесь скопление ресторанов в чисто кубинском стиле и сеть магазинов, торгующих традиционными кубинскими товарами и сувенирами (произведенными, впрочем, в Майами — торговли с Кубой у Штатов, как известно , нет, и на территорию страны нельзя ввезти даже бутылку кубинского рома или гаванскую сигару: тебя строго допрашивают на таможне Майами насчет рома и сигар, словно это оружие или наркотики).

В ресторан «Версаль» в субботний полдень приходят выкурить в баре «гавану» (откуда только, черт побери, они ее берут?), пропустить стаканчик мохито (приготовленного опять же на неизвестно откуда взявшемся кубинском роме, а не на каком-нибудь отвратительном ямайском), пообедать, а после обеда поиграть в домино пожилые господа в светлых чесучовых костюмах-тройках, штиблетах в тон костюмам и соломенных шляпах. Кто не в тройке, тот — уступка жаре — в белоснежной, искусно расшитой гуябере — традиционной кубинской рубашке навыпуск.

Ни костюмов, ни шляп, ни лиц таких на Кубе давно днем с огнем не сыщешь. Нечто похожее вы могли видеть в фильме Роберта Редфорда «Гавана», или в «Крестном отце», или в «Лице со шрамом» — голливудских лент, где действие происходит на Кубе 1950-х годов, хватает. Да-да, это те самые кубинцы образца второй половины 1950-х, сохраняющие и с гордостью несущие на своем челе отпечаток прежней, буржуазной Кубы, которую революция Фиделя Кастро безжалостно разрушила, уравняв всех в правах и в нищете.

Юная участница факельного шествия. Уличные пионерские парады остаются обязательным элементом системы воспитания кубинских школьников

В магазинах, торгующих кубинскими сувенирами, книгами и музыкой, вы не найдете дисков с записями «Ван-Вана», Сильвио Родригеса, Пабло Миланеса или кого-либо еще из современных кубинских исполнителей. Здесь только дореволюционные звезды: Бени Море, Селия Крус, Ла Лупе… На карте Кубы, которую вы здесь купите, страна поделена не на 15 провинций, как на самом деле, а на 40 с лишним: таково было ее административное деление до 1959 года. Из всей печатной продукции, выпущенной на Кубе после революции, на полках стоит лишь подшивка журнала «Боэмия» за первую половину 1959 года (вернее, ее факсимильное воспроизведение, конечно). В этих номерах печатались первые выступления Фиделя Кастро после его прихода к власти: он заявлял в них, что у кубинской национально-освободительной революции нет и никогда не будет ничего общего с коммунистическими диктатурами СССР и Восточной Европы, держащими свои народы в застенках и утопившими в крови попытку народного восстания в Венгрии (тогда эти события были у всех на слуху).

Рядом с этим «историческим компроматом» на Кастро на полке стоит телефонный справочник по абонентам Гаваны и других кубинских городов… за 1958 год. Опять же, конечно, не букинистическое издание, а вновь напечатанное факсимильным способом. Это не просто знак ностальгии — это символ того, что для кубинского Майами Кубы начиная с 1959 года просто не существует. В упор Майами эту Кубу не видит.

Конечно, эти зарисовки, в которых, впрочем, нет ни малейшего преувеличения, сами по себе отражают некую крайность. В чесучовых костюмах здесь ходят лишь немногие, из числа людей старшего поколения, музыку большинство майамских кубинцев слушают современную и на Кубу родственникам звонят по мобильным телефонам, не прибегая к помощи справочника 1958 года.

Но тем не менее эти крайности лишь концентрированно, до карикатурности выражают суть общего мироощущения. Для кубинской общины Майами все, что связано с именем Кастро, оценивается только со знаком минус: никаких достижений, одни утраты, потери, разрушения. А так как с именем Кастро связано все, что происходит на Кубе в течение последних пятидесяти с лишним лет и само оно давно стало синонимом географического понятия «Куба», то нет для кубинцев из Майами и Кубы после 1959 года. Их Куба — это страна, которая существовала до Кастро. Все, что было и есть после, — ад, наваждение, страшный сон, который вот-вот кончится. Однако он никак не кончается.

Было бы, конечно, преувеличением сказать, что в воздухе Майами разлито вот это ощущение остановившегося времени. Жизнь Майами пестра и динамична, и современные ритмы и стиль набережной Оушн-Драйв имеют мало общего с похожей на искусную стилизацию жизнью Маленькой Гаваны. Но если мы говорим о «кубинском Майами», то его квинтэссенция именно здесь, за столиками «Версаля», среди этих стариков с подбритыми узкой ниточкой по латиноамериканской моде 1950-х годов усиками, мусолящих свои сигары и спорящих, дотянет ли режим Кастро до ближайшего Рождества или рухнет, даже не дожив до Пасхи. Насколько за годы этих споров и прогнозов поредели ряды майамских пикейных жилетов, говорить, думаю, не стоит, время безжалостно. Хотя до сих пор среди них немало людей, кто партизанил вместе с Фиделем в горах Сьерра-Маэстра или, наоборот, сражался против него в рядах армии Батисты. Но и Фидель — долгожитель будь здоров. Главное, не просто физический, но и политический. Он пережил — политически — десятерых президентов Соединенных Штатов (а шестерых из них уже и физически). Каждый из них приходил в Белый дом с обещанием, что при нем режим Кастро рухнет. Не рухнул.

Все вокруг разваливается, но в святая святых — Музее революции в Гаване — поддерживаются неизменные чистота и порядок

Нечудесное воскресение

И рухнет ли когда-нибудь — вопрос. Этим вопросом задались, думаю, даже самые завзятые оптимисты из Майами после того, как в июле этого года 83-летний Фидель вновь появился на публике и как ни в чем не бывало принялся руководить страной, высказываясь по всем вопросам внутренней и международной политики и ввергая наблюдателей в шок резкостью и категоричностью оценок. Словно и не было этих четырех последних лет, на протяжении которых все лишь гадали: куда делся Кастро, жив он или мертв?

Четыре года назад, в июле 2006-го, он внезапно тяжело заболел, ушел в отставку со всех своих постов, передав всю полноту власти в руки младшего брата, Рауля. Он не выходил на люди, изредка появлявшиеся фотографии в больничной палате с навещавшими его «идейно близкими» друзьями — Уго Чавесом и еще двумя-тремя левацки настроенными латиноамериканскими лидерами — не столько развеивали слухи о том, что Кастро давно нет в живых, сколько на них работали. Говорили о двойнике, а то и вовсе о фотомонтаже… Регулярно появлявшиеся в газете «Гранма» колонки за подписью Фиделя тоже вряд ли могли кого-нибудь убедить в том, что он жив-здоров. Ну кто мог поверить, что кубинский лидер, никогда прежде не бравшийся за перо, на девятом десятке вдруг стал строчить, как записной журналист?

Во всяком случае, никто и предположить не мог, что Фидель вновь вернется к активной публичной жизни. А он взял и «воскрес», физически и духовно. Было в его июльском явлении, право же, что-то почти инфернальное. И вместе с тем что-то почти комическое: вспомнился старый французский фильм «Замороженный». Фидель появился после четырехлетней отлучки — старенький, слабенький, одетый не в знаменитый френч «верде оливо», а в ковбойку и спортивный костюм. С поредевшей клочковатой бородой и лицом, усеянным «пятнами вечности», как назвал это старческое нарушение пигментации кто-то, кажется, Валентин Катаев. В общем, мало похожий на того железного команданте, который на протяжении полувека успел намозолить глаза всему миру. Но тем не менее не оставляющий сомнений, что это все-таки Фидель — агрессивный, никогда не сомневающийся в своей правоте и в том, что не в ногу шагает не он, а весь остальной мир.

Куба как она есть

Самое прискорбное, что он «воскрес», когда на Кубе наконец начались какие-то перемены. Пусть робкие по мировым меркам, они очень существенны для страны, где вообще не было никаких перемен и послаблений с тех пор, как после революции 1959 года экономика была тотально национализирована и жизнь организована по законам военного времени: на все — карточки, вся надежда на черный рынок.

Монументальное напоминание о звездном часе Фиделя Кастро — Карибском кризисе 1962 года (памятник на заднем плане), когда вынуждены были отступить и Соединенные Штаты, и СССР, и только режим Кастро остался в выигрыше: Вашингтон дал Москве гарантии невмешательства в кубинские дела, которые свято выполняет по сей день

В этот раз я приехал на Кубу после десятилетнего перерыва — и узнал, и не узнал страну, в которой в 1980-е и начале 1990-х подолгу жил. Застал здесь тогда самое тяжелое время, когда Куба лишилась советской помощи и вообще оказалась в полном политическом и экономическом одиночестве в результате распада социалистического лагеря. Почти все тогда, в начале 1990-х, предрекали режиму Кастро неминуемый и скорый крах. Потом был «особый период» — таким эвфемизмом на Кубе обозначали 1990-е, когда в стране не было ни еды, ни товаров, ни горючего, ни электричества. Затем, в конце 1990-х — начале 2000-х, в поисках спасения были предприняты попытки неких экономических послаблений, которые ничего не дали, потому что тут же были свернуты железной рукой Фиделя Кастро — последовательного врага любой частной собственности и любой инициативы, кроме своей собственной.

И вот теперь впервые за много лет в витринах магазинов появились товары. Прилавки рынков, на которых годами красовались только ржавые весы и лишь изредка и ненадолго появлялись кучки картофеля или лука, завалены любыми тропическими овощами и фруктами. Цены, правда, не по карману для большей части населения. Но так хотя бы появился у людей стимул работать и зарабатывать. Куба в последние полтора десятилетия к тому же еще и не работала: не было работы, и смысла зарабатывать песо, на которые ничего нельзя было купить, тоже не было.

Открылись старые кафе и рестораны, долгие годы фактически простаивавшие из-за отсутствия продуктов, появились новые. На улицах теперь можно перекусить и выпить чашечку кофе: в мою бытность в поисках работающего заведения общепита можно было обойти полгорода, найдя же таковое и отстояв двухчасовую очередь, обнаружить, что в меню ничего не осталось. В Гаване вновь появилась подзабытая здесь примета любого города — общественный транспорт. Оживает понемногу и провинция.

В руках у людей мобильные телефоны — совсем немыслимая картина каких-нибудь пять лет назад. В прошлом году они были официально разрешены, тарифы поначалу, правда, кусались, однако в самое последнее время и эта «роскошь» стала превращаться в обыкновенное средство связи. Многие получили доступ к Интернету: он пока что под жестким контролем госбезопасности, мало у кого есть привилегия пользоваться им дома — в основном на рабочем месте, но и здесь прогресс идет довольно быстро. Уж что-что, а там, где появился Интернет, удержать его в узде не сможет никакая госбезопасность, даже кубинская.

Все эти перемены произошли именно во время фактического отсутствия Фиделя. Рауль Кастро, которому не приходится полагаться ни на собственную харизму, ни на мировую славу «железного диктатора» и «священного чудовища», понял, что придется действовать и маневрировать, чтобы сохранить контроль над страной. Сваливать на американский империализм вину за то, что Куба, называя вещи своими именами, голодает, больше не удастся. Он совсем немного отпустил вожжи, дал чуть-чуть свободы частной инициативе, разрешил этакий «кубинский НЭП» — и дело сдвинулось с мертвой точки. Казалось, что вся система держалась на Фиделе, как на атланте: уйди он — и все рухнет, начнется хаос. А оказалось, что без Фиделя во всех отношениях как-то лучше, чем с Фиделем.

Давно заброшенная гавань в районе Старой Гаваны. Возможно, реформы Рауля Кастро вдохнут в нее новую жизнь

Отцы и дети

Официальная риторика, впрочем, осталась прежней. В разговоре со мной Мариэла Кастро — дочь Рауля и племянница Фиделя — утверждает, что от «социалистического выбора» Куба не отказалась и не откажется. Но вместе с тем говорит, что перемены необходимы, и в этом, в частности, полностью отдает себе отчет ее отец. Сам Рауль на последнем съезде компартии сказал, что это последний съезд, который проводят те, кто делал революцию, пора, мол, уступать дорогу молодым. Власть понимает, что времени у нее осталось мало, флажок на ее часах падает, ходы нужно делать быстро и безошибочно.

48-летняя Мариэла, по ее собственным словам, не участвует в политической жизни страны, однако информированные люди говорят, что она скромничает, и приписывают ей роль своего рода посредницы между ее отцом и либерально (опять же по кубинским меркам) настроенными интеллектуалами. Да и собственная биография Мариэлы вполне красноречиво говорит о том, что к лагерю твердолобых ортодоксов ее относить не стоит. Она возглавляет национальный Центр сексуального образования, который занимается преимущественно проблемами сексуальных меньшинств, и ее роль в изменении государственной политики по отношению к ним первостепенная.

Невеликий подвиг, скажет скептик, при чем здесь политика? Но еще недавно, в 1980-е, гомосексуалистов на Кубе судили и отправляли в трудовые лагеря на перевоспитание. И дело было даже не столько в гомофобии кубинского режима, сколько в том, что в гомосексуалистах власть видела потенциальных инакомыслящих, диссидентов, и обвиняла их часто по «политическим» статьям. Сегодня к ним нормальное отношение, в них перестали видеть изгоев, и для тоталитарного режима с неизменно ему присущим комплексом нетерпимости по отношению к любому, кто не такой, как все, это шаг вперед.

С оговорками, но все же Мариэла признает возможным диалог с кубинской диаспорой в Майами. Куда, по ее признанию, уехало много друзей, и она поддерживает с ними отношения.

Это тоже важный момент. Поколение ее родителей было расколото смертельной враждой: в Майами оказались непримиримые противники Фиделя Кастро и его режима — лишенные им собственности, поднявшие против него оружие и проигравшие, разошедшиеся с ним во взглядах после революции, обиженные им, униженные, пораженные им в правах и т. д. Поколение Мариэлы, наверное, в такой же примерно пропорции разделено на тех, кто уехал в эмиграцию, и тех, кто остался на родине. Но их разделяет не пролитая кровь, не личные счеты, обиды, неутоленные амбиции, не жажда реванша, а куда более простые житейские мотивы. Никто никого не проклинал, вендетту не объявлял, разногласия не принципиальные. При желании можно найти компромисс, была бы политическая воля.

Без команданте

Вот я и думаю: не потому ли Фидель и «воскрес» (только что не из гроба встал, стоит вспомнить, как плох он был четыре года назад), что совсем ему не по нраву, просто-таки поперек горла все эти перемены, которые только на первый взгляд кажутся мизерными и косметическими. Он-то, опытнейший политик, знает, что большие, радикальные перемены, в результате которых рушится система вроде той, которую он построил на Кубе, начинаются с малых. Поэтому в свое время он не «клюнул» на призывы Горбачева начать на Кубе преобразования в духе нашей перестройки и фактически рассорился с советским лидером. Благодаря чему Куба и осталась последним в Старом и Новом Свете «островком» в буквальном и переносном смысле, где правит коммунистический режим.

И какой может быть для него диалог с Майами, где «окопались» не просто какие-то там абстрактные идеологические оппоненты, а личные враги?

Несостоявшийся медик и состоявшийся революционер, один из культовых персонажей ХХ века, Эрнесто Че Гевара освящает покой обитательниц гаванского дома престарелых

Но, увы, и с майамского берега на Кубу смотрят не готовые к диалогу люди. Да что там — они не готовы даже к диалогу друг с другом. Кубинская община Майами насчитывает десятки, если не сотни всевозможных политических партий, движений, объединений, в которых состоят порой лишь по нескольку участников. Казалось, что мешает им договориться и объединиться, чтобы образовать весомую политическую, общественную силу? Что им делить, кроме шкуры неубитого медведя, о чем спорить, если цель одна? У большинства даже названия похожие, почти непременно в них встречаются словосочетания Cuba libre, Cuba independiente — «свободная Куба», «независимая Куба». ...Я прохожу мимо ветшающих без ремонта, но все еще сохранивших в своем облике нечто респектабельное доходных домов в Ведадо, сердце Гаваны. До революции здесь жил средний класс — врачи, адвокаты. И практиковали они здесь же: на фасадах до сих пор сохранились надписи вроде: Dr. A. Gutierrez Valls, Proctologia. Сделаны эти монументальные визитные карточки были на века: смонтированы из ввинченных в гранит металлических аршинных букв. После революции, думаю, почти все эти почтенные проктологи, адвокаты и дантисты уехали в Майами, а кто не уехал, частную практику вынужден был прекратить. Но надписи остались — видимо, у революции руки оказались коротки их выкорчевать, тем более что многие красуются на уровне вторых и третьих этажей. И только недавно — я-то помню эти надписи целехонькими еще в 1990-е годы — они стали осыпаться сами собой, буква за буквой: наверное, проржавели и рассыпаются держащие их винты.

Безвозвратно исчезают последние, чисто символические приметы столь дорогой сердцу кубинского Майами старой, дореволюционной, буржуазной Кубы.

Но еще стремительнее ветшает и рассыпается Куба, построенная Кастро. Ведь здесь ничего не было сделано на совесть и на века, все держалось на честном революционном слове. Опасность краха понимают все, кроме, видимо, самого команданте. Впрочем, возможно, и он все понимает, просто, как все тираны мировой истории, живет по принципу: после меня хоть потоп.

Спасут ли систему перемены, начатые Раулем Кастро? Не будут ли они вообще свернуты по окрику команданте? Будем надеяться, что этого точно не произойдет и Фидель почудит еще немного и окончательно отправится на заслуженный его народом отдых. Но очевидно и то, что косметическими преобразованиями, которыми власть ограничивается до сих пор, проблем, стоящих перед страной, не решишь. Как выразился один мой кубинский приятель, мыслящий образно театральный режиссер, «гангрену аспирином не вылечишь». Так что перед нынешней властью очень скоро встанет задача применения гораздо более радикальных, чем нынешние, средств «лечения» недееспособной кубинской системы. Что, в свою очередь, потребует не только экономических, но и политических реформ. А значит, страна неизбежно откроется внешнему миру. И «двум Кубам» еще предстоит вступить в диалог. Каким бы нереальным он ни казался сегодня многим кубинцам по обе стороны Флоридского пролива.

Фотографии Зии Гафика и Бенджамина Лоуи

Леонид Велехов