Гибель Гражданина

Глава 12

Десять минут спустя пикап уже стоял наготове. Можно было просунуть голову внутрь фургона и не увидеть ничего, кроме фотопринадлежностей, одежды и чемоданов. Если вы загодя ничего не знали, то вряд ли заметили бы, что не все чемоданы мои.

Я нагнулся и осмотрел днище кузова. Наверное, хотел убедиться, что кровь не капает, мертвая рука не вываливается, длинные волосы не свисают. Мирные годы расслабили нервную систему, да и к трупам в такое время относишься куда серьезнее. Приходится, черт побери. Если вас поймают с этим добром на войне, во вражеском тылу, можно расчистить себе дорогу выстрелами. А попробуйте-ка выхватить револьвер и отправить на тот свет с полдюжины местных фараонов - Мартинесов и 0Брайенов.

Я подсадил Тину в кузов, к безмолвной попутчице. Вечернее платье пришлось поднимать выше границ приличия. Тина с чувством выругалась на неизвестном языке.

- Что такое? - прошептал я.

- Ничего, cheri. Стрелка на любимом нейлоновом чулке, вот и все.

- Провались они, твои нейлоновые чулки! Я распахнул ворота, закрепил створки цепочками и опустил дверцу кузова. Но перед этим заглянул внутрь.

- Забирайся вон на тот матрац и держись, - сказал я. - Фальшивые зубы вытащи и положи в сумочку, не то проглотишь. Амортизаторов на эту телегу не ставили.

Захлопнув дверцу, я начал разворачиваться. И увидел выходящую на крыльцо Бет.

Она прошла по плитам патио, под лучами прожекторов. Что ж, могла появиться и в более неподходящее время. Я замкнул фургон и отправился навстречу.

- Принесла тебе кофе, - сказала Бет. Мы стояли, глядя друг на друга.

Я взял чашку и выпил. Кофе оказался горячим, крепким, черным, заваренным так, чтобы отрезвить и взбодрить перед долгой дорогой. Плащ на плечах и мокасины на босу ногу делали прозрачную голубую сорочку слишком тонкой и неуместной. Считается, что женщина, выскочившая на улицу в неглиже, дьявольски пикантна - журналы для мужчин пестрят подобными фотографиями, однако, думаю, это просто холодно и смешно. В свете прожекторов Бет выглядела сонной и хорошенькой.

- Застрял в чулане, заряжал кассеты для панорамной камеры, - солгал я безо всякой нужды, как и положено тупому преступнику. - Терпеть не могу пользоваться мешком. Почему не спишь?

- Услыхала шум мотора, - сказал она, кивнув на урчащий пикап. - Думала, ты уже уехал, и не поняла, что это. Потом в аллее остановилась машина - наверное, какая-то парочка облюбовала себе место. Но... Я всегда немного нервничаю, когда остаюсь одна. Они укатили, а уснуть мне уже не удалось. Закрой за собой ворота, иначе следующая парочка расположится прямо во дворе.

- Конечно, - сказал я. - Позвоню из Сан-Антон:

так мы, техасцы, зовем этот город.

- Будь осторожен, - сказала Бет. - Не гони машину.

- Эту рухлядь? Было бы чудом. Беги в дом, покуда не простыла.

Конечно, ее следовало поцеловать, но я не мог. Маскарад окончился. Я больше не был Мэттом Хелмом, эсквайром, - писателем, фотографом, мужем, отцом. Я был парнем по имени Эрик, обладателем ножа и двух пистолетов, субъектом с непонятными намерениями и неизвестной целью. И не имел права прикасаться к Бет - жене другого человека.

Еще через минуту она повернулась и ушла. Я забрался в кабину "шевроле" и выехал на аллею. Затем вышел из машины, закрыл и запер ворота. Когда я вернулся к пикапу, огни во дворе погасли. Бет не любила жечь электричество попусту.

У меня хороший пикап - "шевви" выпуска 1951 года, с четырехступенчатой передачей и шестицилиндровым двигателем примерно в девяносто лошадиных сил. Столкнет в кювет любой трехсотсильный лимузин... У этой машины нет акульих плавников над стоп-сигналами, а фары не окованы хромом. "Шевроле" сошел с конвейера в счастливые послевоенные годы, когда не было нужды рекламировать автомобили. Их просто собирали и вызывали следующего по списку. В то время глянцевые покрытия не были в ходу; все рабочие "шевроле" красились одним цветом - хаки. По-моему, прекрасный цвет, куда лучше тошнотворных сочетаний на новейших детройтовских радугах на четырех колесах.

Настоящая машина, с ней можно вытворять что угодно. Я буксировал тридцатифутовый трейлер, проходил по перевалу Вулф Крик Пасс во время бурана, вытягивал из кювета громадный "кадиллак". Вытворяйте что угодно, только не спешите и не бойтесь набить себе сотню шишек. Бет уверяет, будто езда в моей машине вызывает головную боль; не вижу причины. Головой о крышу колотится, во всяком случае, не Бет. Она не понимает, почему я привязался к пикапу и не хочу сменить его на что-нибудь поновее, побыстрее, пореспектабельнее. Я же отвечаю, что респектабельность нам обеспечивает "бьюик", а быстро ездить совсем не хочется. И это почти правда.

Дело в том, что перед войной, как и положено юнцу, я использовал очень быстрые средства передвижения. Сам участвовал в гонках и чужие гонки фотографировал. Во время войны, как вы уже знаете, вашему покорному слуге доводилось вертеть баранку в поистине адских условиях. Потом, счастливо женившись, я послал острые ощущения ко всем чертям. Продолжения не последует. Ни с автомобилями, ни с винтовками. Я не собирался выслеживать и убивать безобидного маленького оленя, проведя четыре года в погоне за дичью, которая умела отстреливаться. И не хотел издеваться над собой, загоняя в гараж нечто приземистое, гладкое, мощное, чтобы потом ездить к зеленщику, не превышая положенных двадцати пяти миль в час. Я намеревался уморить голодом сидящего внутри зверя. Может быть, его удастся уморить. Тубо, Рекс, тубо!

До известного предела все шло без перебоев, но сегодня вечером в преступил предел и сейчас, выезжая во мраке ночи из Санта-Фе, уже не восторгался крепкой, надежной и тихоходной колымагой. К дьяволу фургон в качестве транспорта - даже если это мой персональный вызов мерзким, разукрашенным машинам, идущим навстречу.

В голове неотступно вертелась мысль, что мы наверняка ни от кого не удерем, как бы все ни повернулось. О да, бывало, я перебирал мотор, когда не боялся выпачкать руки. Машина все еще могла делать шестьдесят пять миль в час - с утра до вечера; при необходимости выжимала и восемьдесят, но для этого требовался длинный, ровный, прямой участок дороги; а ногу с педали газа полагалось убирать задолго до поворота, иначе такой поворот преспокойно мог оказаться последним. Пикапы делаются, чтобы перевозить груз - вовсе не для того, чтобы завоевывать "Гран-при" в Монако.

Любой семейный "седан", собранный в последние пять лет, нагнал бы нас - даже ублюдочная модель с одной выхлопной трубой, вшивым карбюратором и дешевым бензином в баке. Полицейский автомобиль с форсированным мотором бодал бы наш кузов, прежде чем автоматическая трансмиссия успевала бы переключиться. Мы были, по сути, неподвижной мишенью. Такое же чувство беззащитности охватывало меня в окаянных маленьких самолетах, которые иногда перебрасывали меня через Ла-Манш, - тех самых, что в панике сворачивают перед клином перелетных гусей.

Увы, я отвык от опасности. Я вел машину очень медленно и осторожно, ежеминутно поглядывая в зеркало, и, когда Тина внезапно заколотила по стеклу за спиной, чуть не наложил в штаны.

Переднее стекло фургона примыкает к окошечку в кабине водителя, но и то, и другое закрыты наглухо. Настоящего сообщения между кузовом и кабиной нет. Я сделал долгий выдох, включил верхнее освещение и обернулся. Лицо Тины призрачно белело за двойным стеклом. В руке у нее был маленький пистолет. Она стучала рукояткой по стеклу и отчаянно махала рукой в сторону.

Я свернул, притормозил, выскочил, обежал фургон, отпер и открыл дверцу.

- Что стряслось?

- Вытащи эту тварь! - голос из темноты звучал испуганно и глухо. - Вытащи тварь, не то я выстрелю!

На секунду мне почудилось, будто речь идет об уже убитой девушке. Я представил Барбару Эрреру - вставшую, холодную, пустоглазую... Затем во тьме фургона блеснули два огонька и появился наш серый кот, щурящийся, взъерошенный. Кажется, он тоже не был в восторге от компании, в которой пришлось путешествовать. Он тихо мяукнул. Я взял кота и сунул под мышку.

- Дьявольщина, - сказал я, - это же кот. Наверное, вскочил, пока мы грузились. Он любит ездить. Привет, Тигр.

Тина сдавленно сказала из темноты:

- А как бы тебе понравилось запереться с трупом и увидеть такое?.. Терпеть их не могу! От них, гадин, мурашки по коже бегают!

- Прогоним мурашек,- правда, парень? Ну-ну, едем домой.

Я поскреб кота за ухом. Говоря по чести, я тоже не люблю кошек - Тигра завели только потому, что дети хотели иметь животное, а собака лает и мешает работать, - но для Тигра я стал кошачьим богом. Мы были родственными душами, и в доказательство кот урчал, словно влюбленный чайник.

Тина отодвинулась в глубь кузова - не без труда. Распрямиться было негде, а для передвижения на четвереньках она оделась неподходяще.

- Что ты намерен с ним делать?

- Отвезти домой, - сказал я. - Конечно, если не захочешь вернуть парня к себе.

- Домой? Ты спятил! Разве нельзя...

- ...Выкинуть его прямо здесь? За пять миль от жилья? Да он собственную миску с молоком отыскать не в состоянии, когда ее передвинут. Сразу же попадет под колеса, а дети его любят.

- Ты сентиментальный болван. Я запрещаю...

Я ухмыльнулся: "Слушаюсь, дорогая!" И захлопнул дверцу. Тина вовремя отпрянула - дверца ни обо что не ударилась. Уронив задвижку на место, я сел за руль, пропустил одинокий автомобиль и развернулся по направлению к городу.

Внезапно пришло облегчение. Волноваться можно только определенное время. Это время кончилось. Я делал десятимильный крюк, везя в кузове покойника, - и все лишь для того, чтобы доставить домой никчемного полубродячего кота. Именно глупости в подобном роде недоставало, дабы выйти из панического состояния. Я протянул руку и почесал Тигру живот. На руле осталась одна рука. Зверюга восторженно плюхнулся на спину, размахивая всеми четырьмя лапами. Он, видимо, отродясь не слыхивал, что кошки, в отличие от собак, очень замкнутые и надменные животные.

Я высадил его на углу, за полквартала от дома. Крюк не был простой потерей времени. Я нашел выход из положения. Включил передачу и выехал из города по иной дороге, уже не крадучись, обращая на зеркало не больше внимания, чем обычно. Если за нами следят - нас перехватят. Не стоило беспокоиться о том, чего нельзя было предотвратить.