Гильдия наемников. Курьер

11

Мой батальон снова был в полном составе, боеприпасы отгружены и распределены, форма и амуниция в порядке, орлы практически готовы. На завтра назначили стрельбы — проверить, как солдаты и офицеры умеют во врага попадать. Все происходило просто. Бойцы по отделениям получали боеприпасы, уходили на рубеж, отстреливались. После мне приносили результаты стрельбы. Я заносил их в специальную тетрадку. Самое интересное, что в специальные тетрадки результаты заносили и командиры рот и взводные. Армия, иногда умиляет своим идиотизмом. К чему тройное резервирование никому не нужных сведений? А боги знают, решили так и так и делаем.

После отстрелялись офицеры, при чем их результаты были хуже, чем неделю назад, когда мы упражнялись сами по себе — нервотрепка с подчиненными не слишком хорошо влияет на результат стрельб. Тут мне пришла в голову простая мысль, от которой меня аж "заколдобило" — а ведь, оставшись я в армии Хаоса, я бы этими глупостями занимался десятилетие за десятилетием! Или чем-то подобным. Тут я хотя бы знаю, что это не на долго. На полгода, ну на год. Если русские выйдут на победу в войне — к чему им дорогие наемники? Рассчитают и пошлют назад. Что даже как-то греет.

В итоге я тоже отстрелялся из своего штатного револьвера и пистолета, который подобрал из трофеев нашего батальона, принесенными мне Овсянко. При чем, я увидел, что здесь присутствует и полковник Сальве. Который, болезненно морщась, что-то старательно записывает в специальную тетрадку. Я так и представил себе всю военную машину империи, где все заканчивается Верховным главнокомандующим, Государем — Императором, который морщиться, облизывает химический карандаш синим языком и записывает в специальную тетрадку — "ефрейтор Савельев. Отстрелялся на хорошо…"

После этого нас пригласили получить новую амуницию. Которая оказалась хорошо знакомой мне кирасой из совсем других времен. А впрочем, если бронежилеты носят даже с энергетическим оружием, значит в этом есть какой-то толк. Мне это не слишком нужно, у меня под одеждой доспех Еорта, правда не полный. Только на торс я взял. Думаю, остальное мне здесь не слишком нужно. Но кирасу пришлось принять — положено, и расписаться в ее получении. Весила она не мало, килограммов двенадцать, но как говорили, держит пистолетную пулю с нескольких метров. Пулю из карабина похуже, а вот под винтовочную лучше вообще не попадать.

Несколько раз встречал полковника Сальве. Он был постоянно мрачен, озабочен и меня практически не замечал. Видимо, ему очень не нравилась идея штурмовать Кенигсберг. Решив разобраться сам в этом, я сначала внимательно рассмотрел армейскую карту объекта. После отправил Ставроса найти альбом с фотографиями этого города. Форты его производили впечатление. Очень серьезное. Даже для тяжелой артиллерии расколупать их — тяжелая работа. А с той стороны тоже много тяжелых крепостных орудий. Плюс три "Берты". Артиллерийскую дуэль с ними нам не выиграть. Даже если удастся подвести сюда корабли балтийского флота, все равно, не сможем. Этот орешек и создан для того, чтобы перемалывать атакующих. Как бы действовал я атакуя эту крепость? Наверное, один вариант. Брать измором. Или сконцентрировать огонь на одном участке, и бить-бить-бить. Очень долго! Все остальное просто глупость. Не получится. Нет сейчас у империи способа уничтожить такие орудия врага. Разве что, авиация, но ее просто мало для этого! Нужно на порядок больше аэропланов и на порядок более вместимых, со стокилограммовыми бомбами или даже более мощными. А их здесь пока просто нет.

В общем, мрачность Сальве понятна.

Все началось второго августа. Штурмовые и гренадерские части загнали в траншеи. Наша артиллерия начала обработку переднего фланга немцев. Как я и ожидал, немцы отвечали, и отвечали даже более мощными ударами по нашим батареям. На нашей стороне работало только то, что там комендоры были менее обучены, они чаще промахивались. Наблюдая из траншеи за артиллерийской дуэлью, я уже было подумал, что чаша весов склоняется в нашу сторону, как вдруг с германской стороны ударили по-настоящему мощные пушки. Это были "Берты". Тяжелые орудия невозможно быстро увезти с позиций, а за время перестрелки германцы точно определили наши позиции. Туда и ударили огромные снаряды этих сверхтяжелых орудий. В общем, в эти пару часов мы потеряли несколько батарей. Снаряда весом в тонну хватает для уничтожения целой батареи. А это не только очень нужные для продолжения войны орудия, но и артиллеристы.

В общем, дуэль закончилась отнюдь не в нашу пользу. На этом можно было остановиться, однако генералы решили попробовать еще раз. Ночью седьмого числа наши орудия нанесли удар по немецким траншеям, при чем они делали это в "рваном режиме". То одна батарея отстреляется, то другая, то третья. Вроде, разумно, однако каждая батарея не успевала пристреляться и траншеям врага был нанесен минимальный ущерб. После этого в атаку пошли мы, штурмовики и гренадеры. В атаку, честно скажу, безумную.

Так как мы шли в бой сразу после артудара, бойцы в первой траншее не успели вовремя сориентироваться, и мы ее заняли, забросав защитников гранатами. Пока начали скапливаться для атаки на вторую, начали работать немецкие пулеметы из глубины обороны. Те, что поближе, тоже задавили гранатами, но все уничтожить мы просто не могли. Бросились в атаку на вторую траншею, до которой было только сто пятьдесят метров, которые преодолели большой кровью — около половины наших осталось там. Между траншеями. Мой ручник разогрелся, так скоро придется менять ему ствол, — подумал я. Глупая мысль. Если так пойдет дальше, мы все здесь останемся. Траншею зачистили. Я приказал отозваться офицеров в строю. Отозвался только совсем зеленый поручик Басов, подпоручик Авен и трое прапорщиков. Черт, из всего батальона, ничего себе, убыль командного состава! Следующую траншею мы не возьмем. Приказал разворачивать пулеметные позиции, в атаке мы смогли захватить три рабочих MG-08. Я не я, но сейчас будет контратака.

Действительно, спустя минут пятнадцать немцы пришли в себя после нашего натиска, и вскоре по нашей траншее начали бить германские орудия. Не слишком удачно, скорее всего, командиры не ожидали что мы в самоубийственной атаке прорвемся сюда, и не готовились стрелять по своим траншеям. Поэтому, большая часть снарядов уходила с перелетом. По нам попало меньше, чем могло бы. Хотя тоже досталось.

После артналета, в темноте я увидел, как у следующей линии обороны начали собираться фигуры в темно-серых шинелях.

— Гренадеры! Начинается! Идут в атаку, огонь карабинами! — для дробовиков расстояние было слишком большое. — Пулеметчики, огонь!

Бойцы открыли огонь, со стороны это выглядело бы красиво, траншея расцвела пороховыми огоньками, особенно ярко, пульсирующим светом горели огоньки пулеметов. Я пока не спешил. Мне, как и гренадерам с дробовиками стоит обождать, пока враги войдут в зону эффективного поражения. Дождавшись, я начал короткими очередями стрелять по наступающим врагам. На расстояние броска гранат они не приблизились, откатились назад. Но это только начало.

— Бойцы, осмотреться, оружие павших, оружие и боеприпасы врага. Нам все пригодится.

Ко мне подошел Овсянко.

— Ставридорс погиб. Буду вас прикрывать.

— Ставрос, что ли?

— Ну он самый. А что я сказал?

— Не важно. Нам нужно продержаться, пока они не выдохнуться. Помоги, снарядить обоймы к пулемету нужно. — Семен Семенович занялся этим. Я же подумал, что я могу сделать этим назойливым германцам. Успокойся и подумай. Прямое оперирование стихиями слишком энергозатратно. Нужно что-то простое, что может им всем помешать. Ослепление сразу на многих… не получиться. А вот Северный ветер, может получиться. Ветер в глаза с мелкими льдинками-снежинками. Хорошее решение. Я приготовил простое плетение и одновременно разложил перед собой магазины к пулемету, снаряженные фельдфебелем. Есть чем отбиваться. Пока.

— Семен Семёнович, проверь, пусть все, кто с дробовиками возьмут на первое время карабины. Дробовики, сам понимаешь, на дальней дистанции не пляшет.

— "Сделаю", — сказал он и удалился. А я принялся ждать продолжения.

Пока ожидал, обернулся, посмотреть — вдруг подойдет подкрепление. Не подойдет, германские пушки планомерно садили по нашим укреплениям. Нам нужно будет отсюда самим выбираться. Сколько осталось от моих гренадеров? Триста? Пара сотен? Сотня? Нужно прорываться к своим. Хорошо врезать следующей атакующей волне и уходить. Вскоре вернулся Овсянко. Я спросил, много осталось в строю в строю, он скривился. В этот момент заговорили наши пулеметы — началась еще одна атака. Стало не до подробностей.

Германские Максимы неплохо работали по самим германцам. Когда они подошли поближе, где и мой ручник может неплохо им показать, я тоже присоединился к огню. К этому моменту вела огонь вся наша траншея. Вскоре они начали замедляться, немецкие офицеры уже не могли гнать их на убой, да и сами потеряли настрой. Серая масса начала откатываться назад. Поднявшись, я крикнул: "Батальон! Отступаем в первую траншею!"

После собрал магазины к пулемету, и побежал к первой занятой нами траншее. Посмотрев на немецкие окопы, я решил, что преследовать нас не будут. И приказал отступать к своим позициям.

Ну и сам побежал туда. Правда иногда останавливался, смотрел на немецкие позиции. А вдруг атакуют? Вдруг не случилось, случился очередной артиллерийский обстрел. Я бежал, к нашим окопам, как вдруг меня остановил удар в голову сзади. Странно, не правда ли? Удар сзади остановил. Я почувствовал его, и я почувствовал, что я дальше бежать не могу — ноги вдруг перестали передвигаться. А потом и вообще я потерял контроль над своим телом.

Пришел в себя я лежа. И лежа не в палатке или шалаше. Беленый потолок явно говорил о цивилизации. Вот только какой? Скорее этой, где идет великая война. Что случилось? Повязка на ноге, повязка на плече и руке. Повязка на голове. Похоже, я просто ранен и доставлен в госпиталь. Боль, очень больно, но как-то не со мной. Анестезия. Я попытался вызвать плетение исцеления, но вместо этого вызвал только муть в голове, чуть опять не отключился. Странно. Ладно, бывали всякие неприятности, надеюсь и эту мы переживем. Я успокоился, начал просто энергию направлять в те места, где боль наиболее сильна. Не заметив этого задремал. Пробуждение было приятным. Рядом стояла девушка и аккуратно тормошила меня.

— Да. Я слушаю вас. — выдал я. Нелепость. Но я в госпитале и, похоже, с ранением головы.

— Ничего, извините, доктор сказал, что вы практически не пострадали от контузии.

— Похоже да, контузии нет. А что со мной вообще?

— Осколочные ранения. Не слишком серьезные.

— Вот как. А когда я смогу покинуть это место?

— Ну я не знаю. Это доктор должен решить.

— Ясно. А что я должен… зачем вы меня будили?

— Нужно выпить вот это.

Она предложила мне столовую ложку некоего очень кислого зелья. Я проглотил его и снова разлегся на своей подушке. Разлегся в то время, как мой батальон убивают нацисты! Стоп, я в госпитале, прошло немало времени и моих бойцов уже никто не убивает. Тем более, некие непонятные нацисты. И я снова уснул.

Следующее пробуждение. Рядом стоял врач, естественно в халате и улыбался.

— Знаете, капитан, у вас есть кираса, которая спасла вам жизнь. Но снять мы ее не смогли. Поможете нам?

— Доктор, я. конечно, могу ее снять. Если это нужно. Это семейная реликвия, ее всегда одевали на войну мои предки. Ее действительно нужно снять?

— Помыться вам не помешает.

— Точно. Пойду мыться — сниму.

— Ладно. Расскажу, что мы имеем. Мы хотели ампутировать вам левую руку, ее практически оторвал германский снаряд. Но отказались от этого — регенерация идет у вас нечеловеческими темпами.

— Ну почему нечеловеческими. Хотя, возможно, мне всегда говорили, что на мне все заживает ка на собаке. А теперь, можно мне перекусить? Процесс восстановления требует много строительного вещества.

— Ладно, я понял, вы остряк и шутник армейский.

— Доктор, не обижайтесь. Печалиться и кручину… кручиниться по поводу своих ранений — прямой путь в инвалиды. А мне этого не хочется. Хотелось бы вернуться в строевую часть. Как полагаете, это возможно?

— Знаете. Не думаю. Ваши ранения слишком тяжелы. И снимите вашу кирасу, нужно посмотреть, какие ранения под ней.

— Хорошо, завтра. Я сейчас как-то сильно утомился. Это правильно, доктор?

— Да, это вполне нормально, после таких ранений, чувствовать быструю усталость. Отдыхайте.

Я приподнялся и посмотрел на левую руку. Не знаю, что случилось с ней. Не помню. Но теперь она функциональна процентов на 30. Нужно связаться с Сальве, а то местные доктора попытаются меня разобрать на молекулы.

Слава богам, утром пришел Сальве и спас меня от местных докторов. Его адъютанты помогли мне сесть в его машину, на переднее сиденье, где мы могли поговорить с полковником, а сами залезли в грузовик.

— Ну что, готов продолжать службу? Или спекся?

— Готов. Сам накосячил, не выставил защиту. Но скоро буду в форме — исцеление уже запустил. Правда жрать ужасно хочется.

— Там, в бардачке бутерброды и кофе бери. В термосе. — кофе был весьма кстати, пить тоже хотелось. Напиток успел поостыть, что было весьма кстати — это чудо техники с открытым верхом заметно трясло, если прольется, не обожгусь.

— Долго я уже в госпитале?

— Больше двух недель. Хотели тебе руку отрезать — я не дал. Револьвером эскулапам угрожал!

— Спаси! Они сказали, что сами не стали.

— Сами. Сами они, скажу честно, и на ноги твои плохо посматривали. Почему не эвакуировался?

— Сознание сразу потерял.

— Хорошо. Или плохо. А что думаешь об операции, в которой тебя ранили?

— Глупость. Взять штурмом Кенигсберг. Пусть посидят в окружении, поголодают и сами сдадутся. Нужно идти дальше.

— А дальше куда?

— Мне кажется, нужно атаковать австрийцев. Они послабее. И их позиции кажутся более уязвимыми в стратегическом плане.

— Вот странно, генеральный штаб думает также.

— Есть здесь такая шутка, что у дураков мысли сходятся.

— Э нет, здесь не у дураков. Генштаб был категорически против штурма — командующий фронтом продавил операцию. Его отправили на пенсию, отнюдь не почетную. Просрал самые крепкие штурмовые части.

— Большие потери?

— Жуть. Я бы этого старого пердуна расстрелял. На наше счастье в городе не лучшие артиллеристы остались. Благодаря тому, что они почти не умеют вести огонь с закрытых позиций, мы избежали полного разгрома.

— А мои как?

— Четверть от списочного состава осталось. Но твой любимчик — Овсянко уцелел, правда тоже в госпиталь загремел. Нашу армию переводят на переформирование в тыл. Там нам дадут восстановить наши штурмовые полки, вторая ударная армия будет теперь состоять из двух дивизий по три полка в каждой. По сути, ее состав удваивается. Генштабу понравилось идея стратегических окружений им хочется повторить кенигсбергскую операцию. До нашего появления здесь военная мысль такого явления, как котел просто не знала. Или крепко забыла. Из района Львова русские войска австрийцев вытеснили осенним наступлением прошлого года. Теперь есть желание из района Дрогобыч-Трускавец, где стабилизировалась линия фронта по итогам прошлогодних боев нанести удар силами нашей армии в направлении Унгвара и далее вдоль Карпат до границ с Румынией. Нам будут противостоять Южная германская армия, австрийские 3-я, 5-я армии. Всего до полутора миллионов штыков и сабель. Из них около шестой части — серьезные бойцы, немцы и из них порядка ста тысяч из частей постоянной армии. Хотя что сейчас постоянная армия? Ее за прошедшие полтора года сильно проредили. Сами австрийцы бойцы послабее. Не такие упорные. Прорывать будем оборону 3 австрийской армии, через Дукельский перевал, вслед за нами в прорыв пойдут 3 и 8 армии и несколько кавалерийских дивизий. При удачном развитии событий они займут внешний и внутренний рубеж обороны, а кавалерия снова по тылам пойдет. Если немцы проведут деблокирующий удар, у австрияков нет сил на подобную операцию, будем прорываться к Яблонецкому перевалу.

— А немцы найдут силы для удара? Их вроде как французы должны были занять на Западном фронте?

— Тоже, верно. Правда у союзников наступление захлебнулось. Идет какая-то дикая мясорубка при продвижении войск на сотню-другую метров. И немцы, и союзники создали такие оборонительные укрепления, что даже после многосуточной артподготовки вскрыть их не представляется возможным. Потери с обеих сторон измеряются сотнями тысяч. И это еще не конец, до дождей и заморозков времени много. Успеют друг друга помордовать.

— Ладно, а что там нас ждет? Неплохо посмотреть бы на карте. — да и в туалет неимоверно хочется.

Полковник остановил свой кабриолет. Мы вышли из него, я обернулся назад, там пылили два грузовика, сопровождавшие Сальве. Я, извинившись, отошел на обочину в кустики. Трава и кусты были обильно припорошены пылью, став серо-зелеными, в тон немецкой фельдграу, видимо, дорогой активно пользуются. Сапоги, почищенные госпитальной обслугой, сразу потеряли свой блеск, да и штаны после этого чистить придется.

Вернувшись к машине, я подошел к ее капоту, где полковник расстелил карту предполагаемого театра военных действий. И начал знакомить меня с оперативной обстановкой, где расположились наши армии, где немецкая Южная армия и австрийцы. Мой взгляд привлек кружек с надписью Перемышль в нашем тылу, помеченный синим цветом и с синим флажком. Осажденный город окружали имперские части с подписью красной тушью 11 арм.

— А что скажете об этом, господин полковник? — спросил я.

- К моменту нашего прибытия на фронт австрийцы ее уже сдадут. Недавно из-за нехватки продовольствия комендант крепости отдал приказ забить около 20 000 лошадей. Дух обороняющихся крайне невысок, по ночам из крепости перебегают солдаты из числа славянских подданных Австрийской империи. Аналитики ожидают, что ее сдадут не позднее чем через две недели.

— И 11 армия освободится, я так понял?

— Да. Вероятно, после отдыха, ее тоже введут в прорыв или усилят ей части 3 армии. Мне это не докладывали — хохотнул полковник. — А мы вступим в бой вот здесь, под Дуклой, и разбив прикрывающие Дукельский перевал части австрийской 3 армии, перейдем через Карпаты и выйдем на оперативный простор. Большой минус — автотранспорт не удастся использовать. Только гужевой. Далее движемся в направлении селения Чап, где форсируем Тису. И вдоль реки к Румынской границе. Таким образом мы окружаем вот эти части австрийской и германской армии. Вот отсюда, из-под Кирлибабы через перевал в стык 5 армии и германской кавалерийской дивизии попытаются прорваться терские казаки. При удаче немцам останется один путь — перейти румынскую границу и быть интернированными. Ну а дальше наша задача будет выполненной, мы возвращаемся в тыл, а 8 армия будет блокировать попытки германцев и австрийцев вырваться из окружения. Вот здесь в успехе я не уверен. Хотя, все может быть. Я подозреваю, командование, продемонстрировав нейтральной Румынии удачный выход нашей армии на равнины Венгрии спровоцируют румын отбросить нейтралитет и выступить на стороне стран АНТАНТы.

— А у Румынии большая армия?

— До 650 тысяч.

— В данном случае — весомая сила.

— Проблема в том, что качество этих солдат весьма низкое. Вчерашние крестьяне, плохо обученные и вооруженные устаревшим оружием. Смазка для австрийских штыков. Но в данном случае могут сыграть свою роль. Заменив на внешней стороне кольца 3-ю армию. Тогда операция будет иметь успех.

— Но?

— Что, но, капитан?

— В вашем голосе явно слышится некое усомнение.

— Ах об этом… Но для Румынии это может обернуться трагедией.

— Почему?

— Собственно австро-венграм будет, вероятно не до румын, но вот болгары ими займутся серьезно. Хотя и здесь есть варианты — болгары плотно увязли в Сербии. Может, с нашей помощью, удастся румынам избежать болезненных ударов.

— Ясно. Сальве, а нет ли у вас еще чего перекусить? Голод просто зверский, организм восстанавливается — сами понимаете.

— На заднем сиденье вещмешок с консервами. Выберите себе, что по вкусу.

Я вскрыл банку тушеной говядины одолженным у командира ножом и начал ее поглощать. Заодно задумался о том, что у меня ни оружия, не личных вещей, да и сам я выгляжу совсем не как боевой офицер, а как беглец из госпиталя, в повязках и в нательной не слишком свежей рубахе. Из формы — только штаны, теперь пыльные и сапоги.

— Господин полковник, мне бы привезти себя в порядок. Вот только ни денег не документов с собою у меня нет.

— Все у моего адъютанта. Приедем в Брест, все получишь. Там и у лавки "Военного торгового общества" тебя высадим. Все что нужно приобретешь.

— Благодарю.

После этого мы замолчали. Хорошо, что наша машина шла первой в колонне — а то нахлебались бы пылью с открытым верхом. Мы катили по западной губернии, судя по обилию пыли, сушь стояла и эдак уже пару недель. Трава пожухлая — да и бог бы с ней, а вот крестьянские наделы…

— Да, если дождя еще неделю не будет, урожая не будет. — заметив мой взгляд, сказал Сальве.

Я криво улыбнулся и предложил — Дождь? Могу устроить. — тут уже улыбнулся Сальве.

— Нет, здесь не надо, пусть сами разбираются, но я запомню, что можешь. Вдруг пригодиться. Кстати, раз пошла такая пьянка, может расскажешь, что из магии можешь, может пригодиться.

— Так получилось, что у меня сейчас перекос в целительство. Явно в том госпитале на меня как-то повлияли, просто так, за здорово живешь проработать у них 8 месяцев… даже и не знаю, не похоже это на меня. А так универсал, только с магией порядка, естественно, полный ноль. С некросом тоже, просто душа не лежит. Хотя как поднять зомби или скелета знаю и смогу. Лаже умертвие, думаю, смогу. Ну а в целом стихии, тьма-свет, основы знаю, даже немного побольше. Природа, ментал — тоже могу.

— А собственно Хаос, можно сказать, твоя родовая магия.

— Как сказать, полковник. Добавить в плетение частицу хаоса смогу, но чистый хаос — нет. Дело в том, что наша аристократия — это маги хаоса. Если ты член рода, но без способностей к хаосу, в лучшем случае, тебя ждут высокие посты в армии или на гражданской службе, но чаше они ведут жизнь богатых бездельников, без шанса занять какое-либо важное место в семье. А вот если ты не член рода и вдруг проявил способности к хаосу тебя ждет быстрая женитьба на какой-либо из девиц рода, который подсуетился первым, введение в род и долгая учеба. Твои желания никого не интересуют. Ты становишься аристократом, со всеми плюсами и минусами этого положения. В частности, на поле боя ты можешь появиться только под огромной охраной в качестве "тяжелой артиллерии". В общем, жизнь не очень интересная. И, даже если бы я владел Хаосом, я ни за что об этом не сказал бы. Но нет, не владею.

"А вот здесь, парень, ты врешь. Я-же старый, опытный волчара, и меня на мякине не проведешь. Ложь я носом чую, недаром оборотень! Будем знать, что владеешь, но признаваться не хочешь." Сальве подумал, что это знание может ему пригодиться. Усмехнулся про себя и продолжил разговор:

— Ну возьмем, к примеру, огонь. Что можешь?

— Простые фокусы, вроде стрелы, шара огня, огненных мух, защиты разные. Чуть посложнее — дыхание дракона. В сочетании с другими стихиями более интересные и смертоносные штучки. Единственное преимущество, благодаря большому резерву все это будет посерьезнее, чем у многих других.

— Ясно. Нужно думать. Идеально было бы, оставить тебя в качестве резерва, "тяжелой артиллерии" ка ты выразился, но здесь проявлений магии не знают, опасно светиться, поэтому оставлю тебя на батальоне. На первое время, а потом будем посмотреть. Понял?

— Так точно.

— Вот и хорошо.

Тем временем мы пересекли железнодорожные пути и по Варшавскому шоссе въехали в Брест. Прокатили по улицам этого непримечательного городка, свернули налево и заехали на территорию крепости, расположенной на острове. Крепость внушала уважение, ее было видно даже с окраины, но тогда я не понял, что это. Внутри полковник притормозил у лавки, рядом остановились грузовики. Сальве подошел к переднему и позвал своего адъютанта с вещами капитана. Тот спрыгнул через борт тентованного грузовика и передал мне вещмешок с моим скарбом. После чего полковник сказал мне: "Жду тебя к семи на вокзале, не опаздывай, сел за руль своего авто, приказал рассаживаться адъютантам и в сопровождении грузовиков укатил. Я не стал рассматривать, что мне передали и юркнул внутрь лавки. Стоять одетым не по форме посреди набитой солдатами и полевой жандармерией крепости совсем не хотело, лучше внутри посмотрю.

Внутри лавка, вернее торговая комната, была поделена на две части длинным обшарпанным деревянным прилавком, какие-то ящики и бочки за прилавком и никого. Тем лучше подумал я и увидев кресло, которое стояло в половине для посетителей, сел и начал инспекцию моих вещей. Сверху лежал конверт из крафтовой бумаги с моими документами и немалой суммой — полторы тысячи рублей! Да я могу на них неплохо развернуться. Ниже еще один пухлый конверт. В нем лежали новенькие капитанские погоны под полевую форму с эмблемой нашего девятого полка Сибирских гренадер, бумажник, в котором 139 рублей и копеек еще на один рубль, пожалуй, считать не стал, документы, небольшой конвертик с необходимой фурнитурой. Еще глубже лежал мой пистолет в кобуре и портупея, к сожалению, испорченная осколками. Кителя, естественно, не было. Если мне хотели ампутировать руку, представляю, как он выглядит. Придирчиво осмотрел свои штаны и заметил, да и здесь тщательно застиранные пятна крови. Зато были обоймы к моему пистолету и к пулемету. Пара даже снаряженных, только вот самого пулемета нет. Посидев пару минут, я решил, что сначала стоит снять повязки и разбинтовал сначала голову, потом хотел руку, но сняв ее с повязки, решил, что не стоит. Пусть повисит забинтованной. После чего подошел к зеркалу, висевшему тут-же. Ну все не так страшно, морда худая, да и сам почти скелет. Все резервы организм израсходовал на починку повреждений. Кстати, голод снова начинает просыпаться. Часть волос выбрита, другая нелепо торчит. Нужно полностью побриться. Так будет не столь нелепо смотреться. Ну и шрамы. Кстати, при случае, нужно посмотреть, что с ногами — там тоже бинты и ощущение скованности. Не зажили пока. Ладно, хватит на себя любоваться.

— Эй, есть кто? Выходите, я не кусаюсь!

Из-за шторки послышался шум, появилась заспанная рожица мальца лет двенадцати, с красным рубцом на щеке и лбу — уснул на тюке с товаром, поди.

— Позови кого, что ли. Или сам мне товар продавать будешь?

Рожица с ойканьем скрылась за шторой, спустя минуту появился мужик лет сорока пяти в линялой военной форме без погон отсутствующей левой кистью. Ветеран.

— Чего желаете, э…

— Капитан. Дан Хали. Вне службы можно просто Виктор Сергеевич.

— Так что вам.

— Сами видите. Все практически. И куда бинты можно выкинуть?

— Левка, забери у господина капитана мусор. Значит вам китель, фуражку, амуницию и снаряжение. Оружие?

— Частично сохранил. Шашку нужно. И вот, я положил на стойку погоны и фурнитуру.

— Ясно, сделаем. Левка, зови Феофана, нужно господина капитана промерить. Что-нибудь еще?

— Да еще комплекта три нательного белья. А то это госпиталем провоняло.

— Тоже сделаем.

Спустя час я стоил в новой, необмятой форме капитана, несмотря на то что китель подгоняли, он сидел "колом", да и рука на перевязи. Но это недолго, пара дней, все сядет по фигуре. И рука заживет. Не скажу, что я себе очень нравился, но выглядел терпимо. На груди появилась новая нашивка — оранжевая полоса, знак тяжелого ранения. Если взять все мои ранения…

Да. Чего не хватает? Да не знаю. Вроде все в порядке.

— Револьвер уставной не хотите?

— Нет, пистолета хватит. А вот патронов прикупить нужно. — взял десять пачек патронов. Снял фуражку, посмотрел на багрово-красные швы на черепе. Да, хорошо меня приласкал германский снаряд. Еще немного и мог не выкарабкаться, не смотря на всю мою регенерацию.

— Где это вас так, господин капитан. — лавочник-ветеран упорно называл меня по уставу.

— Кенигсберг. Штурм, неудачный. Мог, кстати, как ты, без левой остаться.

— Да, вижу, бережете ее. — лавочник посмотрел на меня и в его взгляде я ясно прочитал, все что он думает о генералах, которые с дуру гонят солдат под пушки и пулеметы. Выразительный был взгляд. Очень. Да и чувства его под стать. Ненавидел он их. И меня, отчасти.

— Ну ладно. Подскажи, где перекусить сейчас можно и голову обрить. А то выглядит моя стрижка сейчас… сам понимаешь.

— Поесть можно в заведении справа от нас, хорошо кормят. А голову побрить, там спросите. Я не знаю.

— Ну бывай!

— И вам всего хорошего.

Странный человек. Не похож на обычного лавочника. Да и просто, странный. Да и боги с ним! Я зашел в "заведение", что-то ближе к ресторану. Там заказал себе рульку с красным сухим вином. Рулька была просто гигантской, это не свиное колена, а от ископаемого вепря! Манко бы такой очень порадовался, любит мой наставник рульку, очень уважает. Она была очень вкусной и хорошо зашла под бутылку вина. Тут я сообразил, чего мне не хватает! Расплатился, вернулся в лавку и позвав лавочника, который мне так и не представился, спросил о часах. Он предложил мне несколько моделей, из них я выбрал по его совету простой и надежный механизм, одел на запястье. До встречи на вокзале оставалось еще три часа. Выйдя за ворота крепости и перейдя мост я оказался на площади, поймал извозчика и спросил его, есть ли на вокзале парикмахерская. Ну, где можно побриться? Тот сказал, что как без этого, и быстро довез меня. Там я попросил побрить мне голову и, пощупав подбородок, "просто побрить". Пока сидел с горячим полотенцем на лице мне обработали голову, потом долго колдовали над лицом. Когда закончили я взглянул в зеркало.

Странно. Здесь я пережил меньше, чем на Ирме, там война была пострашнее. Но видимо эта оказала на меня какое-то особое воздействие. Из зеркала на меня смотрел не девятнадцатилетний юноша. А так, мужик, непонятного возраста, со злыми, жесткими глазами. Таким, наверное, мог бы быть мой старший брат. Если бы пошел по военной стезе. И был жив.

Странно это.

Ровно в семь вечера я стоял у хода на вокзал. В семь ноль две на въезде на площадь показались два грузовика, которые затормозили рядом. Из первого вылез Сальве, после чего из них, по команде адъютанта, бывшего в кабине второго, из грузовиков стали спрыгивать офицеры в разных званиях, от прапорщика до майора и строиться возле.

— Ну как тебе наше пополнение? — спросил Сальве. Я уже понял, что это наемники. Было в них что-то такое, не присущее жителям этого мира. Почти пятьдесят человек.

— Хорошее дело. — сказал я, снял фуражку и вытер платком бритую голову. — Все к нам пойдут?

— К нам, к нам. Нечего распылять знающих бойцов по всей армии. К тебе ротными трое поручиков. Доволен?

— Да, наверное.

— А что не слышу восторга в голосе?

— Да не знаю. Нет повода. Знающие офицеры — это хорошо, но восторгаться? Я этот возраст уже перерос.

— Ну хорошо. Так, — повысил он голос, — господа офицеры, занимаем купе, согласно выданным билетам! Вперед!

И мы пошли. Загрузились в вагон, я снова оказался с полковником, что меня как-то не удивило. Было такое предчувствие. И вообще все мое общение с Сальве вызывало ощущение театральной постановки. Не знаю почему. И само его поведение — некая роль. Которую он играет и играет с удовольствием. Хотя к чему мне это? Мы едем в Киев, где недалеко от города лагеря нашей штурмовой армии, где нам придется обучать солдат и офицеров воевать и выживать. Вот что важно!

— В общем так, господа офицеры. Мы отправляемся в Киев, где принимаем свои подразделения и в течении двух недель гоняем их, обучаем штурмовать вражескую оборону. Основную подготовку они уже прошли, нам нужно крепко сбить подразделения. Обучить их особенностям штурмовой тактики, хотя основы и этого в них уже вбили наши товарищи в учебных подразделениях. Вам придется нанести полировку на оружие, так сказать. Прибудем на место мы завтра в десять часов. Так что пока можно отдыхать. И познакомиться наконец.

— Виктор дан Хали. — я решил сделать это первым.

— Барон Речиц, — представился крепыш с погонами поручика.

— Ярослав Апаца. — штабс-капитан, со слегка сероватой кожей. Не понимая, в чем дело, можно просто списать это на усталость, болезнь или еще что-то, но я глядя на него просто понимал — это человек, или не совсем человек, из-за портала. Наметанный глаз.

— Очень приятно. — сказал я и замолчал.

— Вот и хорошо! А теперь располагайтесь, Виктору оставим нижнюю койку, он еще утром имел очень бледный вид и едва передвигался. Пришлось спасать его из госпиталя.

— Полковник, а вы уверены, что он еще тот, с кем вы имели дело ранее. Эти шрамы свидетельствуют о том, что медикусы изрядно покопались в его мозгах! Я смотрел фильм, где у еще живого человека жарили мозг и ели его, и самое интересное, его тоже кормили им! Эти медикусы такие затейники! — высказался барон. Ему показалось, что это очень смешно.

— Не думаю, что фильмы имеют отношение к реальности. Не опасайтесь, если за вас возьмутся лекари, им не придется вкусить ваших мозгов. Они будут разочарованы, вскрыв ваш череп. — подал голос Ярослав. Интересно, не только у меня вызвал неприязнь барон. Тот хохотнул, не въехав в то, что сказал наш попутчик. Высокий пилотаж — оскорбить неприятного типа так, чтобы это поняли все, кроме мишени оскорбления.

Я посидел, подумал и достал из весьма худого вещмешка бутылку кальвадоса. Случайно нашел его в лавке, здесь никто не представляет, что это прелесть, отдают по-дешевке.

— О, капитан, вы решили проставиться! И весьма достойно. Ну так разольем.

Я открыл бутылку, попытался разлить, но сидел неудобно, пришлось бы делать это левой рукой, которая пока не восстановилась и висела на перевязи. Пришлось уступить эту честь другим: — Господа, пока не могу, рука после ранения не слишком хорошо работает. Я могу попросить вас? — Вызвался, как я и ожидал штабс-капитан Апаца. Он аккуратно и точно разлил напиток по рюмкам. Мы сдвинули их и выпили. Кальвадос огненным шариком упал в желудок и начал там свою работу, разогревая и снимая излишнее напряжение. Боги, а я и не думал, что сегодня так устал!

Беседа развивалась вокруг последних операций императорской армии. Затронули и наш штурм Кенигсберга. Тут я предпочел отстраниться и не вслушиваться в беседу. Полковник тоже, только изредка бросая короткие, увесистые фразы. После зашел разговор о действиях императорской армии против Турции в Закавказье, после о победах Болгарии над союзной Сербией. И о том, что можно высадить десант в Бургас, скорым маршем пройти к Софии, заставить Болгарию выйти из войны. Хорошая мысль. Только не слишком реалистичная. Как мне кажется.

Я, по большей мере сидел и молчал. Выпили кальвадос, тут барон достал большую бутылку Хел-Арса. Редкость, а здесь вообще редкость нереальная. Но сам барон быстро накидался. Полковник предложил ему пойти отдохнуть, тот набычился, тут подключился я и внушил ему безмерную усталость. Что не хочется продолжать вечер, а хочется лечь в койку и зарыться в накрахмаленное белье. И уснуть. Барон очень легко поддался моей манипуляции, скинул обувь и захрапел наверху. Полковник подмигнул мне, он явно почувствовал ментальное воздействие. Но я ведь не нанес ему ущерба? Так что мое воздействие вполне невинно и законно. Я улыбнулся ему в ответ.

После мы еще выпили, добили бутылку, под уже спокойный разговор, обсуждали есть ли шанс у стран Согласия в этом году завершить войну. Пришли к выводу, что нет, основные армии Германии на западном фронте, наши действия здесь, на Востоке — болезненные укусы, но только укусы. И у нас нет задачи победить немцев, нам нужно решить свои задачи. При чем, эти задачи очень туманны. Общество желает занять проливы, то есть разгромить турок. Но для этого нужно вывести из игры Австро-Венгрию. Она будет угрожать с фланга нашим завоеваниям. Если мы сможем это сделать. И грядущая операция — один из шагов в достижении нашей цели.

Договорившись об этом, мы тоже засобирались спать. Время позднее, нам завтра не слишком рано вставать, но выспаться нужно. Особенно мне.

Утром приведя себя в порядок, сидел и смотре в окно, там хмурилось небо и лил дождь.

— Вот прикинь Вик, — подал голос Сальве, там засуха, а здесь льет не переставая. Природе не нравится гекатомбы. Я прислушался к себе, к своим чувствам. А что, полковник вполне может быть прав.

— Я не уверен, но в чем-то вы правы. Все это звенья одной цепи. Хорошо, что не мы эту цепь начали, гнев природы падет не на наши головы.

— Ну что вы, Вик, начинаете эту тягомотину, природа, гнев, воздаяние. Я это в храме всю жизнь слушал. Не стоит начинать это здесь! Голова от этого болит. Мы пришли сюда по просьбе местных, помочь им выиграть войну. И все. — высказался Речиц. До чего неприятный тип, надеюсь, его не будет в нашем полку. А то я точно сломаю ему челюсть.

— Согласен барон. Мы победим и вернемся домой. ответил я.

— Вот вы, кстати куда? Где ваш родной мир? — тут-же встрепенулся барон.

— Ну что вы так, у нас не принято спрашивать о мирах… — уже Сальве.

— Вот вы куда вернетесь, если что? — барон не стал слушать других. Похоже я ему инстинктивно не нравлюсь.

— Все просто, есть такое милое место — Дворы Хаоса. У меня там прекрасный охотничий домик. В соседнем мире поместье, плюс космическая станция. Знаете, барон, стоила ужасно много, но сейчас дает до двух миллионов золотых в месяц. И это только запущенная на тридцать процентов (я несколько приукрасил ситуацию)! — барон что-то пробурчал, но продолжать не стал. После чего мы стали приводить форму в порядок.

Выйдя на перрон, мы поспешили к зданию вокзала, косой дождик с ветром, не проливной, но приятного мало. На входе была толчея других людей, которые тоже стремились в тепло и сухость. Пока дожидались своей очереди, изрядно промокли.

— Нужно дождевик прикупить, — сказал я ни к кому не обращаясь.

— Хорошая мысль, — отозвался подполковник, в "Торговое общество" привезли отличные английские плащи с капюшоном. Прорезиненные. Я видел в Польше, но не подумал купить — там такая сушь стоит! Вот теперь жалею.

— Доберемся до лагеря — купим, — отозвался я. — Вот только как добираться будем?

— Подгонят грузовики, на них до части. Мою ласточку сгружать будут долго. Да и тент нужно будет натягивать, здесь с открытым верхом не покатаешься, по такой погоде. Может тучи разгонишь? — подколол полковник меня.

— Разогнать могу. На полчаса-час. Потом все равно затянет. Против природы не попрешь.

— Все вы такие маги. Как не нужно — "могу организовать", а как приперло — "против природы не попрешь"!

— Ну, полковник, совсем разные вещи, организовать дождик над полем и разогнать тяжелые обложные тучи. Тут нужно ждать. Слава богам, недолго — завтра облачный фронт на север уйдет. Вроде.

— Вроде! Ладно, ждем грузовики.

Не смотря на лето в одноэтажном здании вокзала топили печь, но пробиться к ней было нереально. Все пространство вокруг нее оккупировали женщины и гражданские, оглядывающиеся по сторонам, как бы кто не оспорил их право находится возле нее и просушивать свою одежду. Я и не стал рваться, наоборот, ушел к выходу на привокзальную площадь, подальше от резкого, угольного дыма дороги — сейчас он мне был отчего-то неприятен. В небольших концентрациях совсем не мешает, но не здесь и не сейчас. Вроде вчера и не слишком много выпили, а сегодня я как-то чувствителен к запахам. Еще в здании вокзала сильно пахло мокрой шерстью, какой-то едой, горелым маслом, недорогим парфюмом и немного потом. Смесь омерзительная!

А здесь, у выхода, дождем, свежестью и мокрой листвой. Или травой. И слышно было как капли часто бьют по жестяной крыше предбанника. Или как еще называется эта пристройка к основному зданию?

Рядом неслышно образовался полковник.

— Нет, решительно не могу там находиться! Мучение для моего обоняния. Я, знаете-ли Вик, из оборотней, жуткая проблема в общении с людьми — резкие запахи. Правда, за это время пообвыкся, но иногда так накатывает!

— Странно, полковник, секунду назад думал о том-же! Хотя никогда не был особо чувствителен к запахам.

— А, вон за нами и грузовики приехали. Сейчас скомандую — и на погрузку!

Сальве отошел, из здания вокзала раздался его командный голос, а я спиной почувствовал, как к выходу начали подтягиваться наши офицеры. Полковник вышел из-под навеса.

— Господа офицеры! Строить вас под дождем не буду, сами разберетесь по машинам. Бегом, марш! — после этого он залез в кабину одного из грузовиков, а мы бодрой трусцой побежали загружаться. Мне хотелось сесть поближе к выходу, но не рассчитал, пришлось сидеть в середине кузова, понаблюдать за окружающим не удалось.

Ехали мы довольно долго, около трех часов, или больше, пару раз счастливчикам, сидевшим с краю приходилось выпрыгивать из кузова и толкать забуксовавший в грязи грузовик. Но в конце концов, всякое путешествие приходит к своему итогу, так завершилась и наша поездка. Я за это время успел продрогнуть, высушить форму теплом своего тела, и задремать.

Мы приехали в полевой лагерь.