Глава 13

Седьмая бутылка сакэ подходила к концу. Слабые спиртовые нотки в воздухе почти не ощущались — большую часть правой стены занимала открытая раздвижная дверь, выходящая на очень симпатичный сад с ручейком, который вытекал из камней в бамбуковую трубку. Наполняясь, она с ритмичным стуком о камни выпускала из себя накопленное, даря душе умиротворение, а мыслям — размеренность. Точнее, могла бы, потому что фоновые шумы заглушало наше с принцем пение:

— Ты добы-ы-ычи-и не дожде-е-ешься…

Арисугава этой песни не знает, но мычит в такт весьма умело и душевно. Дружба крепнет на глазах! Не обольщаюсь — пара неосторожных фраз обнулит весь прогресс, а никаких особенных бонусов мне личная дружба со второстепенным японским принцем не принесет — так, чуть ускорит совместные дела, которых сейчас толком и нет.

В глубине души я расстроен — «посмертный дар» оказался палкой о двух концах. С самого моего появления здесь и до этого момента я воздерживался от возлияний, ссылаясь на болезнь, а теперь мне открылась страшная истина: нажраться я больше никогда не смогу. Нет, легкий эффект есть — типа как пару бутылок «светлого» выпить — но дальше «градус» не поднимается. Полагаю, встав из-за стола, я протрезвею за часок-другой. Что ж, придется с этим жить и обильно поить «приближенных», чтобы у них развязывался язык, а почти трезвый я старательно запоминал и делал выводы.

Левая стена почти целиком состоит из окон. Несовершенное стекло немного искажает вид на сад — он окружает весь ресторан-рётэй — но пейзаж все равно прекрасен. Под нами, как обычно, подушки поверх татами, «глухая» стена за моей спиной украшена нарисованными журавлями. Стена за спиной принца — с дверью в недра рётэя.

В уголке примостился старательно подыгрывающий нам на сямисэне лысый старик с длиннющей бородой. Очень уважаемый музыкант, Арисугава говорил, что никого лучше этого деда в Нагасаки не найти, и я склонен ему верить. Перед распитием сакэ для нас провел длинную и красивую чайную церемонию хозяин гостиницы — тоже пожилой и длиннобородый. Чай, впрочем, от ритуалов на мой взгляд нисколько лучше не стал — все тот же приличный зеленый, которым меня поили и вчера: мы же с принцем не просто так в паланкине ездили, а время от времени останавливались в особо красивых местах утолить жажду.

Допев, я поблагодарил Арисугаву за попытку, мы выпили, и я повернулся в противоположный от старика угол, где за маленьким столиком сидел что-то строчащий молодой японец со строгим пробором в волосах и костюме. Стопка исписанных листов намекает на то, что «интервью» со мной займет целый номер газеты.

Журналисты в эти времена (впрочем, когда было иначе?) не многократно воспетая самими журналюгами и их радостно кивающими хозяевами «четвертая власть», а нормальный обслуживающий персонал, поэтому насчет «автоматического» заполнения объема не переживаю — он просто конспектирует наши с Арисугавой разговоры, а потом даст нам обоим почитать, и, в случае необходимости, исправить.

— Дорогой друг, вы назвали наши железные дороги «замечательными», — вернулся принц на несколько часов назад. — В ответ я позволю себе заметить, что Его Императорское Величество Александр в свою очередь уделяет строительству железных дорог большое внимание.

Понимаю, к чему ты ведешь, «друг» — Транссиб пугает японцев до усрачки, и совершенно справедливо.

— Железные дороги — жизненно необходимая вещь для любой стремящейся в будущее страны, — покивал я. — Наша Империя велика, и лишь в малую ее часть можно добраться морем. Пропускной способности рек решительно недостаточно, поэтому нам необходимо связать нашу страну развитой сетью железных дорог. Сейчас в нашей Империи возник, скажем так, дисбаланс: европейская часть страны развита очень хорошо. Неплохо развит Урал — там расположено много заводов, построенных еще во времена моего предка Петра Великого. Восточная же часть страны развита гораздо хуже, и в этом нет вины чиновников, знати и тем более наших трудолюбивых подданных малого ранга. Просто страна настолько велика, что освоение и включение в единый экономический контур уже имеющихся в распоряжении Империи территорий займет не одно десятилетие. Транссибирская магистраль задумывалась в первую очередь для ускорения развития и обустройства русской Сибири и русского Дальнего Востока.

Не думаем про войну! Вот нисколечко!

Выпив, мы с принцем закусили суши — не «роллы», как в мои времена, а рисовые колобки с солидными ломтями рыбы сверху. В основном — тунец, который в эти времена считается рыбой высокого ранга с соответствующей стоимостью. Помимо риса с рыбой, стол обильно украшен овощами: репа, редис-дайкон, лук, огурцы, помидоры. В мои времена японская кухня станет гораздо круче, но сейчас приходится делать поправку на нищету подавляющего населения Японии — тут даже курицу особо не потребляют, больно дорогая.

Прожевав, я повернулся к журналисту:

— Кондо, какой у тебя чин в Тайной полиции?

Оценив лица принца и «журналиста», рассмеялся, избавив Арисугаву от необходимости врать — я же пошутил, можно не отнекиваться.

Принц вежливо посмеялся, Кондо изобразил нервное хихиканье. Ох уж эти япошки — у них тут шпиономания и борьба с внутренним врагом достигли такого накала, что отечественный «тридцать седьмой» в сравнении с ними — это драка детсадовцев игрушечными лопатками. Тайная полиция — везде, и стучат ей все.

— Член Городского совета Эндо в моем присутствии хвалился, что в Нагасаки прибыло около десяти тысяч агентов Тайной полиции. Так ли это? — спросил я.

Эндо говорил об этом другим японцам, и я по идее этого услышать был не должен.

— Эндо-сан несколько преувеличил, — сохранив на лице приятную улыбку, ответил Арисугава. — Агентом Тайной полиции можно считать любого патриотически настроенного японца. Эта структура преследует лишь врагов Императора, и помогать ей — почетная обязанность каждого нашего гражданина.

— В мире зреет великое зло! — перевел я тему, наливая принцу и себе. — Имя ему — коммунизм. Немец Карл Маркс, создав свой богомерзкий трактат «Капитал», метафорически снял печать с могущественного демона — материализма.

— Материализм недопустим! — горячо поддержал меня принц.

— С самого своего появления человек смотрел в небо. С самого своего появления человечество понимало, что разум и душа — как христианин, я буду пользоваться этими терминами — даны ему не просто так. Из всех живых созданий на планете Высшие силы — для меня это Господь, для вас — ками и божественные предки вашей династии, выделили именно человечество. Мы проделали невероятную работу, при помощи науки и техники познавая установленные Высшими силами законы мироздания и поставив их себе на службу. Сейчас, когда мы как никогда близки к пониманию истинной природы и истинных целей человечества, какой-то странный немец — он, кстати, промотал семейное состояние и до конца жизни жил на подачки окружающих — придумал ложное учение, согласно которому вся история человечества подчинена деньгам. Деньги важны, но важны лишь в качестве инструмента для достижения глобальных целей. Поразительно — люди проникаются этой чушью. Разве разорившийся и погрязший в долгах человек способен в полной мере разобраться в экономике? Он даже в собственных карманах не смог навести порядок, а метит в знатоки всемирного уровня! Но вернемся к материализму — этой страшной угрозе нам всем. Если в главной книге коммунистов в основу всего ставятся деньги, значит именно деньги для коммунистов и являются фигурой Бога. В христианстве подобное называют верой в «золотого тельца», и это совершенно справедливо является страшным грехом. Положение масс по всему миру ужасно — я не лицемер и не идиот, и я это прекрасно вижу. Голодных и доведенных до отчаяния людей легко подбить на бунт, и коммунисты обязательно попробуют это сделать. Однако когда обманутые массы вознесут на вершину общества идеологов коммунизма, те поступят так же, как поступили идеологи Тайпиньского восстания — они просто обманули доверившихся им бунтовщиков, закрывшись в роскошных дворцах Нанкина, собрав себе гаремы и купаясь в богатстве, а ведь изначально Хун Сюцюань, предводитель восстания, обещал своим людям воплотить в жизнь идеи, очень похожие на те, что мы видим в «Капитале» Маркса. Китай получил страшный удар, бедственное положение масс нисколько не улучшилось, зато Хун Сюцюань получил возможность жить во дворце. Стоило это миллионов загубленных жизней? Ответ каждый найдет для себя сам.

Выпили, я прибавил в цинизме и продолжил:

— Есть у нас и другой пример — Япония. Здесь имеющие капиталы люди прислушались к воле Императора и направили средства на преобразование Японии. Из вашей прессы мне известно о тяжелой доле горняков в угольных шахтах, но их жертва по достоинству будет оценена будущими поколениями японцев. Сытых, хорошо одетых, работающих в хороших условиях, японцев — ведь именно такая судьба ждет Японию в обозримом будущем. Чудеса Высшие силы посылают лишь тем, кто их заслуживает. Лень и бессмысленные бунты чудес не приближают. Долгая, кропотливая, тяжелая работа — вот единственный путь ко всеобщему процветанию.

— Выпьем же за это, дорогой друг! — преисполнился Арисугава.

* * *

Атмосфера во время собрания Комитета по торжественной встрече отличалось от вчерашней. Закончился второй день пребывания Великих Князей Романовых в Японии, и Очень Важные Японцы, в полном соответствии с принятым вчера постановлением, были спокойны. Бдительности, впрочем, не теряли.

Центром внимания сегодня стали донесения штатных сотрудников и агентов Тайной полиции, призванных Комитетом для слежки за Великими Князьями.

— Таким образом, второй принц не выказал явных предпочтений ни девочкам, ни мальчикам, — закончил доклад ОВЯ номер девять. — Позволю себе напомнить об изначальном плане: уменьшить количество детей в порту, отобрав лишь самых красивых. Если бы второй принц видел в детях достойный объект для развлечений, он бы обязательно выбрал самую красивую девочку или мальчика, лично выделив достойнейших путем угощения сладостями — малое количество детей позволяет сделать это без нарушения регламента. Далее второй принц нашел благовидный предлог исключить детей из дальнейших мероприятий.

Высказаться решил ОВЯ-3:

— Учитывая полученные результаты, позволю себе предположить, что второй принц испытывает к детям исключительно духовное расположение, предпочитая развлекаться с более взрослыми женщинами или мужчинами.

— Позволю себе предположить, что второй принц скрывает свои истинные желания, — парировал ОВЯ-7. — Порт прекрасно просматривается с их кораблей, и по христианским обычаям развлечение с маленькой девочкой или мальчиком может сильно ударить по репутации второго принца. Позволю себе сослаться на прецедент с английским графом Блэком, который устроил скандал — его проводники допустили ошибку, проводив графа в публичный дом с маленькими девочками, хотя мы располагали сведениями о том, что на своей плантации в Индии граф собрал целый гарем таких.

— Проклятые варвары погрязли во лжи! — не сдержал гнева ОВЯ-8.

— Бесспорно, — поддержал его Председатель Комитета. — Но наше собрание посвящено Второму принцу, и мы не должны отходить от темы, Ямагути-доно.

— Прошу прощения, — отвесил собравшимся поклон ОВЯ-8.

— С вашего позволения, я предлагаю более не привлекать детей к торжественным мероприятиям, — высказался ОВЯ-4. — Мы не можем установить предпочтений второго принца наверняка и рискуем потерять его расположение дальнейшими проверками.

Проголосовали, приняли, записали.

— Далее — театр кабуки, — огласил Председатель. — Прошу вас высказаться.

— Позволю себе отметить, — начал ОВЯ-7. — Что поведение второго принца во время общения с членами Городского совета — даже теми из этих глупцов, кто позволил себе грубые и неуместные замечания во время приема — было в высшей степени дипломатичным и вежливым. Полагаю, его нисколько не задели эти замечания, и мы можем считать данный инцидент исчерпанным.

— Позволю себе не согласиться, — вступил в обсуждение ОВЯ-5. — Второй принц ясно дал нам понять, что не собирается вмешиваться в наши внутренние дела, а подача официальной ноты в связи с недостойными замечаниями отдельных глупцов из Городского совета позволила бы нам обвинить его во лжи. Позволю себе предположить, что улыбка второго принца имела другой оттенок — за ней он прятал бешенство от встречи с недостойными. Второй принц оскорблен тем, что отдельные государственные служащие не были сняты с должностей. Более того — в его глазах повторная встреча с ними стала настоящим оскорблением и поводом подать нам направленный на эскалацию дипломатический сигнал.

— Вы имеете ввиду послезавтрашнее отплытие «Памяти Азова» в Кагосиму? — немного забежал вперед ОВЯ-4.

— Верно, — подтвердил «пятый». — Мы не должны относиться ко второму принцу как к высокопоставленному варвару. Он, как гайдзин, проявляет пугающие познания в нашей культуре и этикете. Человек его ранга лишен свободного времени, и, если он счел нужным разобраться в нашем сложнейшем жизненном укладе, а тем более выучить на невероятном для гайдзина уровне наш плохо дающийся европейцам язык, значит Япония в его глазах достойна искреннего и неподдельного уважения — каждое его действие, каждый его жест и сигнал подтверждают это. У русских есть поговорка: «в чужой монастырь со своим уставом не ходят». Позволю себе конкретизировать: русские считают, что в чужой стране нужно стараться вести соответствующий этой стране образ жизни. Второй принц ни словом, ни жестом не позволил себе ни единого, даже мелкого или неосознанного, оскорбления, и его глубоко оскорбила наша неспособность ответить ему тем же.

— Чем грозит Японии поездка Великих князей в Кагосиму? — решил оценить риски Председатель.

— Позволю себе предположить, — высказался «девятый». — Что эхо гражданской войны до сих пор живо. Сайго Такамори, безусловно, сохранил честь, и все слухи о том, что он жив, являются ложью. Тем не менее, при желании Российская Империя сможет выстроить доверительные отношения с бывшими сторонниками Сайго и снабдить их оружием. Мы легко разобьем этих недостойных, но это потребует значительных расходов.

Покивав, Председатель высказался сам:

— Позволю себе обратить внимание многоуважаемого Комитета еще на один момент. Нагасаки и наш Комитет в глазах общества представляют собой обновленную, стремящуюся к независимости и процветанию, технологически развитую Японию. Кагосима — это оплот Японии прежней, традиционной. Второго принца и его старшего брата там примут достойнейшим образом — для приверженцев старого уклада это шанс показать свою силу и значимость. Этим сигналом второй принц словно говорит нам: «модернизация привела к утрате чести и понимания законов гостеприимства. Истинный японский дух жив только в Кагосиме».

Комитет погрузился в тревожную тишину, которую решился прервать «Одиннадцатый»:

— Крайне важное и ценное замечание — как и ожидалось от многоуважаемого Председателя! Позволю себе заметить, что именно для этого второй принц лично пригласил Его Императорское Высочество Арисугаву составить компанию Великим Князьям в этом путешествии. Намек ясен — второй принц хочет показать нам через глаза Его Высочества как именно должно выглядеть истинное японское гостеприимство.

— Мы совершили ужасную ошибку, — покрывшись потом, признал «третий».

— Принц Арисугава уже принял приглашение второго принца, и повлиять на отплытие Великих Князей мы не можем, — «шестой» был более рационален. — Однако можем повлиять на темы бесед, которые Великие Князья будут вести в Кагосиме. Предлагаю немедленно лишить должностей и регалий недостойных членов Городского совета Нагасаки, разместив новость об этом в завтрашних газетах — второй принц много говорил о том, как ему нравится наша пресса, что я склонен считать намеком.

— Позволю себе заметить, — воспользовался возможностью принести пользу «седьмой». — Что упоминание истинных причин увольнения выставит Японию в дурном свете. Предлагаю уважаемому Комитету использовать другие обоснования, связанные исключительно с профессиональными качествами недостойных.

— Выдвинутые уважаемым Председателем предположения подтверждаются и докладом офицера Тайной полиции, удостоившегося чести присутствовать на застолье второго принца с Его Императорским Высочеством Арисугавой, — выразил лояльность начальнику «второй». — Во время застолья второй принц безошибочно распознал принадлежность офицера Кондо к корпусу Тайной полиции под видом шутки, сразу после этого сославшись на слова члена городского совета Эндо, что можно трактовать как прямое выражение недовольства работой нашего Комитета.

— Позволю себе заметить, — кисло высказался «восьмой». — Что второй принц с самого начала проявлял свои высочайшие дипломатические навыки. Если такой человек опустился до настолько толстых намеков, значит он полностью разочаровался в дипломатических навыках Комитета. Будь он англичанином, американцем или идиотом вроде Шевича, мы бы списали его возмущение на варварство и незнание наших обычаев. Однако второй принц — исключение, и мне не стыдно признаться в том, что потеря его уважения к нашему Комитету ранит меня в самое сердце.

И Комитет погрузился в уныние.

Загрузка...