Главная роль

Глава 6

Караван путешествующего «инкогнито» цесаревича был скромен: две большие кареты для «ВИПов», четыре экипажа поменьше для прислуги, и десятка три всадников охраны — ни одного индуса, сплошь белые люди. Вооружены револьверами, саблями и ружьями со штыком. Форма одежды — полевая, а не как вчера, когда от торжественности рябило в глазах.

Нормальные, чистые улицы сменились трущобами как-то незаметно. Для меня — ничего нового, такое чувство, что индийские нищие и способ их обитания за полтора века не особо-то и изменились. Убери телефоны, столбы с проводами, пластик, и получишь полую картину. Однако повышение уровня жизни затрагивает и нищих, и самый нищий индус моих времен приравнивается к средней нищеты индусу этих. А раз так, значит вывод прост — это специальные, повышенного благосостояния, трущобы для богатых туристов.

Когда мы перебили успевших за время нашей посадки набиться в карету москитов, сетки на окнах начали делать свое дело, и ехать, несмотря на влажную духоту, стало почти приятно — если не принимать во внимание запахи.

Накатанная глиняная дорога пролегала между домами из соломы и глиняных кирпичей — порой двух- и трехэтажные. Вдоль нее, слева, пыталась нести свои отравленные воды мутная, какая-то загустевшая, мелкая речушка в пару шагов шириной. Грязь местных не смущала — дамы набирали «бульончик» в глиняные сосуды, взамен отдавая помои и отбросы. А вон тот тщедушный старый индус справляет в этот же ручей нужду. А здесь — несколько мужиков в лохмотьях набирают воду в ведра и несут куда-то во дворы.

— Прачечная, — проследим мой взгляд, пояснил взявший на себя обязанности гида сэр Дональд Мэкензи Уоллас.

Не только в нас разбирается, получается, но и в других народах.

— Вода — это воистину источник жизни! — жизнерадостно заявил я зажавшим носы надушенными платочками Никки и Георгу. — Какой же мощи миазмы стоят в районах, где бедолаги лишены даже этого? — указал на речушку.

— Если бы они гадили меньше, им бы не пришлось так страдать, — проявил здоровый цинизм цесаревич.

— Чудовищная нищета, — посочувствовал аборигенам Георг.

— По крайней мере здешний климат не позволяет им умереть от холода, — пожал я плечами.

— В наших странах жить так проблематично, — моментально оценив возможность списать все на климат, примазался к нашим погодам англичанин. — Суровый климат закаляет характер. Тепло развращает и превращает человека в лентяя. Империя сделала достаточно, чтобы имеющий внутренний стержень дикарь приносил пользу, получая соответствующее вознаграждение. Предложи любому из этих, — он окинул трущобы надменным взглядом. — Работу или завербоваться в армию, они тут же примутся рассказывать, как сильно больны и как много у них нуждающихся в уходе братьев, детей, бабушек и прочих.

Аборигены, вопреки его словам, бездельниками не выглядели: кто-то что-то опасливо тащил, кто-то жарил хрючево для продажи соседям: аромат пищи вызывал приступы тошноты еще круче, чем царящие в трущобах миазмы — и порой попадались рынки, прачечные, стучали металлом о металл инструменты, закопченные индусы обжигали рукодельную, вполне пристойного вида посуду. Поколения гончаров, видимо, лепить умеют как надо.

— В Петербурге, к моей великой скорби, тоже есть бедняцкие районы, — признался Николай, мудро умолчав о состоянии провинции.

— Даже в Лондоне хватает мест, в которых приличному человеку нечего делать, — покивал сэр Уоллас.

Классовое расслоение, конечно, штука неприятная, но неистребимая. В «жупел» его коммунисты превратить еще не успели, и почти все принимают такое положение дел как должное. Так же буду и я — ориентироваться на самого нищего в мире, крепко пьющего батрака при построении государства чревато. Я буду ориентироваться на большинство: оно сейчас регулярно голодает, плохо образованно, испытывает острый недостаток инфраструктуры и благ цивилизации — в основном выражается в дефиците врачей — но в целом живет не так уж по этим временам и плохо. Население же растет, и тут не только наука и пропаганда поповская постарались, но и другие факторы. Например — наличие жратвы, которое и позволяет народу плодиться. Прекратить лет за пятнадцать массовые голодания — более чем достойная цель, воплотить которую вполне реально, особенно если учесть, что хлеба и прочего в Империи навалом. Отладить логистику, нарастить железные дороги — уже несоизмеримо легче будет.

Местные к туристам привыкли, и спустя минут десять с момента, когда мы въехали в трущобы, к дороге потянулись индусы — одетые в лохмотья, худющие мужчины и женщины с маленькими, голыми или почти голыми детьми. С судорогой на душе посмотрев, как индуска моет в ручье лицо своему двухгодовалому сыну, я запустил руку в коробку на столе посреди кабины, отодвинул москитную сетку и принялся разбрасывать сладости: пастила, леденцы, сухофрукты.

Я бы и монеты побросал, но за них здесь и убить могут — англичанин предупредил.

Никки и Георг занялись тем же, с явным удовольствием глядя на спешно хватающих и прячущих в недра лохмотий угощение аборигенов. Почти как голубей кормить. На пару секунд позади нас вспыхнула драка, но ее быстро пресекла охрана при помощи нагаек. Очень грустно, но многие взрослые отбирают гостинцы у опередивших их детей. Не мои подданные, мне-то что? Или это такая предусмотрительность — потом продаст кусочек пастилы и купит, например, лепешек на всю семью.

— Взять с собой сладости для этих несчастных было хорошей задумкой, Жоржи, — похвалил меня Николай.

— Несчастными они не выглядят, — заметил Георг.

— Они могут круглый год греться под теплым солнцем и питаться отбросами, — поделился наблюдениями бывалый этнограф сэр Уоллас. — Когда целый день неподвижно лежишь под солнцем, потребность в пище снижается. Солнечные лучи так же придают дикарям хорошего настроения. Не находите ли вы сходства между индусами и неграми, Ваше Императорское Высочество?

Побывавший в Африке Николай величаво кивнул:

— Сходство налицо. Однако у негров менее замысловатая система общества.

Климат тот, так сказать.

Очень интересно будет посмотреть на реакцию Никки, когда мы через всю Империю будем возвращаться в Петербург. Ну и просто посмотреть интересно, посравнивать: колониальную роскошь я видел, колониальную нищету наблюдаю прямо сейчас, и на обратном пути заценим, где в этой «вилке» застряла основная масса русского народа.

Нахватавшись впечатлений, покормив москитов и пофографировавшись на фоне местной архитектуры…

— Любишь же ты фотографирование, — улыбнулся Никки.

— Через век-другой нас не станет, — развел я руками. — А фотографические карточки останутся. Не знаю, как тебе, но мне приятно думать, что кто-то спустя века будет на эти фотографии смотреть.

— Поэтому ты снимаешь шляпу? — спросил Георг.

— Она помешает потомкам любоваться моим мужественным лицом, — подтвердил я.

Николай с Георгом хохотнули, и я принялся их учить принимать эффектные позы.

…мы вернулись в гостиницу. Слуги меня помыли и переодели. Далее состоялся обед — постная диета соблюдалась и вчера, за ужином, и сегодня, за завтраком и обедом — по истечении которого было объявлено свободное время до ужина.

Поднявшись наверх, мы столкнулись со ждущим лифта Шевичем. Никки не удивился, а я спросил:

— Покидаете нас, Дмитрий Егорович?

— Так точно, Ваше Высочество, — поклонился он. — Получил предписания от его Высокопревосходительства Министра иностранных дел Гирса и незамедлительно отправляюсь с ними в Токио.

— Какие? — заинтересовался я.

— Жоржи, далась тебе эта дипломатия, — влез «беспечный ездок» Николай. — Дмитрий Егорович, буду ждать нашей встречи в Нагасаки.

Что ж, я и так знаю — в ультимативной форме требовать права для русской эскадры заходить в любой японский порт, что станет кульминацией долгой истории о похождениях многоопытного дипломата Шевича в необычной стране Японии.

— Я буду ждать ее еще сильнее, Ваше Императорское Высочество, — поклонился Шевич снова.

Мы разошлись по номерам, слуги снова меня переодели, я прилег на мягкий диван под открытым окном — сетка помогает от кровопийц — и спросил:

— Андреич, Карлуша и Кирил ходили в город?

— Велите позвать? — замаскировал он утвердительный ответ.

— Зови, — махнул я рукой.

Илюха эту историю много раз рассказывал, даже я запомнил. До назначения в Японию Шевич много лет верою и правдою, аки мой Андреич, тянул дипломатическую лямку в Европе, так что я нисколько не иронизировал, называя его «многоопытным». Увы, опыт в этом случае сыграл дурную службу: что Петербург, что Париж, что Лондон — это, что бы там кто не думал, примерно одно и то же. Дворянство — тем более: повязанные многовековыми родственными, деловыми и политическими нитями, далеко не все из них к этим временам утратили феодальное понимание своего класса. Дворяне — как бы над быдлом. Англичане и Французы доминируют в том числе и из-за того, что первыми сообразили построить национальные государства, и теперь пользуются доверием менее прогрессивных соседей. То самое хваленое «рыцарство» наших монархов не раз било по русскому народу — другие-то смотрят на мир прагматично.

В общем, попав в Японию, Шевич не понял, что оказался в другой цивилизации. Гражданские войны в Японии отгремели совсем недавно. Реставрация Мэйдзи завершилась успешно: страну объединили, замаскировали феодальную верхушку ширмой в виде парламента, построили какую-никакую промышленность, и теперь хищно косятся на Север, мечтая о колониях.

Невозможно за одно поколение всему тридцатимиллионному населению Японии — примерная цифра, точной не помню — перепрыгнуть от без пяти минут неолита к модерну. Образованные и богатые — они да, смогли вестернизироваться. Большая часть населения, однако, до сих пор смотрит на мир как их предки тысячи лет для этого. В частности, очень важно учитывать «божественное происхождение» Императорской династии.

Шевич вот этого не предусмотрел, когда во дворе нашего посольства строили беседку. Получилась так, что она просматривается с дороги. С дороги, по которой в один прекрасный день захотел прокатиться Император Муцухито. Выезд Императора — это всегда большой праздник и повод для подданных посмотреть на свое божество. Посмотреть украдкой — лежа рожей в грязи только так и получается.

Будучи просвещенным человеком, Муцухито спокойно принял тот факт, что собравшиеся на чай в беседке русского посольства дамы падать напудренными щечками в грязь не захотели, ограничившись привычными им, светскими европейскими поклонами.

Муцухито радушно помахал дамам ручкой и поехал дальше, а вот крайне оскорбленные поведением русских аборигены остались. Как ты смеешь не падать рожей в грязь перед божеством? В дам полетели камни, но полиция быстро усмирила погрязшую в раболепстве толпу.

Скандал, тем не менее, случился, и извинения оперативно присланного японца из министерства иностранных дел не помогли. Пылающий гневом Шевич требовал расследования, и японцы в целом были не против, но дело затягивалось из-за несовершенства японского законодательства — они слизали у англосаксов прецедентное право, а прецедента нападений на иностранные представительства до этого не было. Понять можно — очень многим юристам нужно обсудить все детали, а еще очень хочется такую грустную историю замять: извинились же.

Шевич начал настаивать, чтобы приехал извиниться лично японский министр иностранных дел. Тот и приехал, но не к Шевичу, а к пострадавшим — к дамам, среди которых была жена Дмитрия Егоровича. Поговорив с супругой посла полчаса, министр убыл обратно. Не поняв, что таким образом японцы «сохранили лицо» всем участникам скандала, Шевич пошел на эскалацию, предложив японцам свои услуги в деле принятия закона о нападении на иностранные представительства. То есть — полез во внутренние японские дела. А ты, собственно, кто такой? Ты посол, вот и посольствуй, а японцам оставь решать японские проблемы — перед тобой многократно извинялись, слали подарки и письма, а ты продолжаешь пытаться прогибать японцев.

Какое отношение к дипломату после такого? Если по прибытии в Японию я увижу, что я помню все правильно, приложу все усилия, чтобы снять Шевича — этот дегенерат все портит, а в Питере ему радостно подмахивают: не станет же целый министр иностранных дел Гирс разбираться в происходящем на откровенно второстепенном направлении?

Это сейчас оно «второстепенное», но пройдет пятнадцать-двадцать лет, и япошки построят себе флот и армию. Надо оно мне, с ними бодаться? Лучше починю дипломатические отношения, заставлю Никки подписать какой-нибудь почетный и пафосный, но ни к чему не обязывающий договор и расстанемся добрыми друзьями.

В сериале обо всех неудобных моментах умалчивали — по сценарию Николай просто приезжал в Нагасаки, где японцы его страшно любили, а потом безумец-полицейский напал без всякого повода и по собственной инициативе.

Что ж, инициатива вполне может быть и «своя», а может и другое — ответка япошек сразу за все унижения. Стереотип о том, что все япошки сплошь мастера меча смешон, но человек с многолетним опытом службы в армии разве не знает, как бить насмерть? Катана — легенькая, как правило из дерьмового железа, и череп пробить, конечно, может, но не всегда и не везде. Почему не пырнул в сердце? Япошки очень коварные — у них тут социальный ад и многовековой опыт гражданских войн из-за любого чиха. В общем — посмотрим, в момент поездки Никки по Нагасаки я в любом случае буду наготове, а страшное общественное напряжение из-за сопутствующей приезду цесаревича политической эскалации я постараюсь сгладить — лишь бы Николай в позу не встал, прямо запретив мне лезть. Но он не запретит, я же его любимый брат.

Андреич вошел в комнату и поклонился:

— Георгий Александрович, Кирил привел с собой какого-то доходягу, назвав его русским купцом первой гильдии Евпатием Михайловичем Мухиным. В дерюгу драную одет.

— Пригласи, да позови казака — тоже пусть на доходягу первой гильдии посмотрит, — озаботился я безопасностью.

Мало ли что.

Андреич сходил до коридора, вернулся с казаком, расправил плечи:

— Писарь Кирил Петрович Уваров и назвавшийся купцом Первой гильдии Евпатий Михайлович Мухин.

Кирил и Евпатий вошли в комнату, и я понял, что купец первой гильдии недавно пережил не самые лучшие в своей жизни времена. Длинная, нестриженная борода, покрасневшие от недосыпа и стресса глаза над начавшими рассасываться синяками, торчащие из обернувшей тело драной дерюги руки и босые ноги покрыты синяками и царапинами. Вопреки ожиданиям — чистый, к цесаревичу на прием же собирался, привел себя в порядок как смог.

Сев на диване, я спросил:

— Чего это купец первой гильдии в дерюге и босой бродит?

— Не велите казнить, Ваше Императорское Высочество! — шлепнулся он на ковер. — Не по своей воле голодранцем пришел, Господом-богом клянусь, — он на секунду оторвал рожу от пола, чтобы перекреститься на «красный угол».

Номер им оснащен не был — принесли с корабля.

— Токмо от испытаний суровых, Ваше Императорское Высочество, — продолжил купец (самопровозглашенный). — От лихих людей пострадал…

— Замолчи и встань, — решил я оптимизировать процесс. — Кирил, рассказывай.

— Слушаюсь, Ваше Высочество, — поклонился писарь. — Это вот, значит, купец первой гильдии, Евпатий Мухин, Михайла сын.

— Знаешь его? — спросил я.

— Имя слышал краем уха, — честно признался Кирил. — Документа у него нет, в лицо — не знаю.

— Понимаю, — кивнул я. — Перекреститесь-ка, братцы.

Мужики перекрестились. Да, двумя перстами. Старообрядцы этих времен — это диаспора со всеми причитающимися: помогают своим, стараются аккуратно отталкивать чужих. Не монолитны — разные движения старообрядческие есть, в том числе такие, которые Династию последовательно и люто ненавидят — за древний Раскол обижаются. Старообрядец Морозов, кроме того, проникся идеями социализма и дает денег Ленину сотоварищи. С этим мы разберемся по прибытии домой, а сейчас нужно разобраться с «текучкой».

— Староверы? — на всякий случай уточнил я.

Мужики напряглись и осторожно кивнули.

— Я православный люд на сорта не делю, — успокоил их я. — В одного Господа веруем. Рассказывай дальше, Кирил.

— Да, Ваше Высочество! — просветлевший писарь от избытка чувств поклонился снова. — Прибыли, значит, Евпатий Михалыч с двумя помощниками сюда за джутом.

Я поднял бровь, запросив тем самым справку.

— Растение такое, Ваше Высочество, — считал сигнал Кирил. — Волокно дает, ткань получается суровая, но крепкая.

— Дальше, — кивнул я.

— Приехали они, значит, с деньгами большими, — продолжил писарь. — На плантацию приехали, к англичанину. Он их чаем напоил, а потом молодчики его дубинами прямо в столовой бошки нашим проломили.

— Ничего себе, — для порядка удивился я.

Времена такие — лихие люди под каждой кочкой сидят, а «англичанин» — нихрена не синоним цивилизованного и высокогуманного человека. Это же колония — индус здесь не человек, и я даже думать не хочу о том, сколько человек в день по всей Индии пускают под нож чисто ради увеселения. Куш, видимо, был велик, раз на белого человека руку подняли. Стоп.

— А ты, получается, выжил? — обратился я к Евпатию.

— Божьей милостью, — перекрестился он. — Голова крепкая, Ваше Императорское Высочество, — обернувшись, показал лишенную волос, успевшую затянуться ссадину на затылке.

— Дальше, — кивнул я.

Евпатий продолжил сам:

— Очнулся, значит, в сарае каком-то. В клетку меня, аки тварь бездушную, — расстроенно шмыгнул носом. — Три дня и три ночи молился, воду хлебал гнилую. Англичанин приходил, палкой меня, купца Первой гильдии, тыкал да глумился. Я ему — «отпусти», а он мне «пока собакою гавкать не научишься, не пущу». Грех-то какой, — перекрестился. — Живого человека собакою нарекать!

Легко отделался на самом деле — помощникам меньше повезло.

— Сбежал? — спросил я.

— Как есть сбежал, Ваше Императорское Высочество. Господь… — опять перекрестился. — Молитвам внял, на четвертый день индуса прислал, сердобольного. Тот мне клетку открыл, дорогу указал, одёжу, — показал дерюгу. — Выделил. Век за него Господа молить буду, — перекрестился снова.

Документов и денег нет, из имущества — только дерюга, а русского посольства в Бомбее нет. Да его и в Индии толком нет — это же колония, нафига здесь дипкорпус держать? Вся власть — в Лондоне. Даже если бы наше консульство здесь существовало, даже если бы в него пустили мутного избитого чувака в дерюге, телеграмма из Калькутты до Питера идет минимум три дня. Это если телеграмма важная — например, наша с Никки весточка папе — и погода стоит хорошая. В грозу менее важная телеграмма может и месяц добираться. А еще в Империи нужно найти какие-то документы на этого купца, составить ответ, напрягаться и ждать, пока он месяц будет добираться до Индии. Евпатий за это время с голоду помрет.

— Полиция? — спросил я.

— В шею выгнали, — потупился Евпатий.

Такие вот времена.

— Брешешь — накажу, — на всякий случай пригрозил я.

— Смилуйтесь, Ваше Императорское Высочество! — крестясь, бухнулся на колени пострадавший на производстве купец первой гильдии. — Помазаннику врать все равно что Господу! Не могу такой грех на душу взять!

— Ага, — без энтузиазма покивал я. — Андреич, Евпатия вымыть, накормить, побрить и постричь так, как он сам укажет.

В таком виде его и брат родной не признает, чего уж про потенциальных дальних знакомых говорить? Такого Евпатия показывать бесполезно, а «цивильного» может и признают.

— На каждого доходягу белья не напасешься, — заметил камердинер. — Слушаюсь, Георгий Александрович, — не оставил мне окна для мотивирующего «втыка».

— Далее — нужно Евпатия одеть нормально и показать всем нашим. Если кто узнает и подтвердит, что этот человек — действительно купец первой гильдии, привести снова. Если никто не узнает — посадить Евпатия на ближайший корабль до дома. Там тож проверить, тот ли он, кем назвался.

— У Евпатия в банке пол мильёна, Ваше Высочество, — влез Кирил.

— За билет и заботу честь по чести уплачу, Ваше Императорское Высочество, — затряс головой Евпатий.

— Идите, — махнул я на них рукой.

Хорошо быть принцем — самому суетиться вообще не приходится, лежи на диване да приказы раздавай.