Главред: назад в СССР

Глава 3

— Добрый день, товарищи! — бодро начал я и обвел внимательным взором притихший коллектив. Пятнадцать человек! И это не считая меня с Кларой Викентьевной, которая вообще не журналист, а кто-то вроде замполита в армии.

— Здравствуйте! Добрый день! — нестройно ответил коллектив, явно настороженный непривычного вида планеркой с чаепитием. Кстати, об этом.

— Не стесняйтесь, коллеги, наливайте себе покрепче, берите конфетки-бараночки, — все так же бодро продолжил я. — Нам с вами предстоит мозговой штурм…

— Какой, простите? — переспросил высокий иссохший старик с набрякшими мешками под глазами.

— Мозговой, — повторил я. — Как говорят американцы и англичане, brain storm.

— Вот и пусть говорят, как им нравится, — возмутилась Клара Викентьевна. — А у нас планерка.

— Планерка, — покладисто согласился я. — Итак, сдача номера у нас с вами в следующий вторник, и к этому времени нам нужно заполнить, — я быстренько вспомнил объем нашего еженедельника, — тридцать две полосы. У кого какие предложения, товарищи?

— Все по стандартной схеме, Евгений Семенович, — толстый Арсений Степанович поднял руку. — Зачем изобретать велосипед? Четыре полосы забьем телепрограммой, так что уже двадцать восемь. Разворот на второй-третьей — новости, милицейские сводки, несколько цифр из ЗАГСа.

— Принимается, — кивнул я. — Но нам еще нужно чтиво. Аналитика, репортажи, в конце концов — интервью.

— Шабанова еще может взять интервью у поэта Василия Котикова, — тут же вмешалась Клара Викентьевна. — На слете он получил овации худсовета.

— Я бы объединил материал Зои про кавер-группы… — я принялся думать вслух и тут же осекся. Что-то меня не в ту сторону понесло, начиная с «брейнсторма». Как там рок-группы-то назывались в то время? — Ансамбли! Вокально-инструментальные ансамбли Любгорода…

— Андроповска, — поправила меня парторгша, гневно сверкая глазами.

— Сейчас Андроповска, верно, — машинально сказал я, чем вызвал изумленный ропот. — Но скоро на волне перестройки начнется масштабная кампания по возвращению исторических названий.

— Это вам в горкоме сказали? — Клара Викентьевна даже очки сняла и протерла их клетчатым платком.

— У меня свои связи в партии, — уклончиво ответил я. — Но давайте, действительно, не будем все это бередить раньше времени. Итак, Зоя, ваша задача: подготовить материал на полосу о разнообразии молодежной культуры. Поговорите с этим, как его, Котиковым, потом возьмите интервью у пары фронтменов… Прошу прощения, солистов самодеятельных ансамблей.

— Поняла! — девушка расцвела словно пышная роза, явно оценив масштаб идеи.

— И поснимать не забудьте, — добавил я. — Леню возьмите, он хорошо ловит портреты.

— Вы мне льстите, Евгений Семенович, — смущенно пробормотал Фельдман, а меня уже несло дальше.

— Так, я жду новых идей, товарищи, — я даже хлопнул кулаком по столу, напугав Зою и еще парочку неприметных девчонок. — И на чай, коллеги, налегайте на чай.

Видимо, мой тон был совсем непривычным для Кашеварова, и журналисты скорее с опаской, чем с воодушевлением, стали наливать себе чаю и передавать друг другу конфеты с сушками.

— Дальше, — во мне неожиданно вспыхнул азарт, и я даже на время забыл, что все это мне снится, а сам я на самом деле валяюсь без сознания на больничной койке. — Нужны острые материалы. Репортаж со скорой, из милицейских рейдов… Поисковые отряды надо бы потрясти.

— Но у нас нет поисковых отрядов, — робко возразила Зоя Шабанова и опять покраснела.

— Значит, появятся, — я рубанул рукой воздух. — Ну?

— Репортаж из милицейских рейдов… — длинный, которого, как я вспомнил, звали Виталий Бульбаш, с интересом прищурился. — Есть у меня в отделе хороший знакомый — капитан Величук, Платон Григорьич. Могу с ним поговорить.

— И давно пора! — распалился я. — Договоритесь с ним, товарищ Бульбаш, чтобы его парни взяли вас с собой покататься в патруле. Желательно в ночном.

— Легко, — с довольной улыбкой ответил длинный.

Я понял, что мне необходим план номера, порыскал в ящиках стола, достал писчую бумагу и карандаш. Задумался, вспомнил, как работали опытные журналисты, у которых я начинал еще практикантом. Так, раскидаем весь тридцатидвухполосник по блок-схеме. Первая и последняя — по одной, все остальные — в разворотах[3]. Пока что у меня распределены только четыре.

— Без спорта никак, Евгений Семенович, — подняла руку и встала крепенькая девчонка с двумя косичками крендельком. — Наши с калининской «Волгой» отыграли, я репортаж пишу. Снимки Андрей сделал.

Она указала на худого чернявого паренька, сидевшего рядом с Леней Фельдманом. Точно, фотограф же в редакции не один. Значит, Андрей… А эту спортивную деваху, по-моему, зовут Анфисой. Анфисой Николаевой! А ведь я ее знаю… У нас она лет пять назад ушла на пенсию, тоже из старой гвардии. Говорили, что она очень круто пишет, но я, к своему стыду, ни разу ее статьями не интересовался. Просто не люблю спорт, если честно. Сам на велосипеде и на лыжах катаюсь, в бассейн хожу. Но так, чтобы следить за футболом, к примеру… Нет, точно нет.

— Анфиса, это очень хорошо, — одобрил я вслух. — Только давайте мы добавим к репортажу интервью с самым результативным игроком.

— С Чеботаревым? — уточнила спортсменка. — Но другие обидятся… Все-таки командная игра, футбол.

— И пусть обижаются! — рявкнул я. — Кто газета? Мы! Кто решает, у кого интервью брать? Мы решаем! Хотят, чтобы их портреты на первой полосе красовались — пусть догоняют и перегоняют Чеботарева! Понятно?

— Так точно, Евгений Семенович! — неожиданно гаркнула Анфиса, вытянувшись в струнку, словно солдат в строю.

— Вот и отлично, — удовлетворенно кивнул я. — Еще?

— Культура, — раздался тихий вкрадчивый голос. — Я имею в виду в самом широком смысле, не как у Зои.

Я поискал глазами источник звука и остановился на тетушке лет шестидесяти в круглых очках и разноцветном шарфике. Волосы у нее были всклокочены и торчали в разные стороны, как у собачки-болонки. Но глаза тетушки светились, и ей было точно плевать на то, как на нее смотрит редактор. Главное — это ее работа, ее идеи и мысли.

— Что предлагаете? — я вежливо кивнул ей, и подсознание уже гораздо быстрее с готовностью подсказало мне имя. — Марта Рудольфовна, судьба культуры Андроповска в ваших руках.

— Вы наверняка знаете, что стартовал новый театральный сезон, — воодушевленно принялась рассказывать товарищ Мирбах, в мое время, к сожалению, уже покойная театральная журналистка, уехавшая из Любгорода в Санкт-Петербург еще в лихие девяностые. Черт, вот ведь легендарных людей подкидывает мне мое подсознание! — Так вот, в нашем районном доме культуры будут ставить Чехова. Гастроли Калининского драматического.

— С вас полоса, дорогая Марта Рудольфовна, — тепло улыбнулся я. — Формат — на ваше усмотрение.

— Благодарю, Евгений Семенович, — тетушка даже растрогалась. Неужели реальный Кашеваров и вправду такой сатрап? — Я напишу критическое эссе.

— Осмелюсь вставить свои пять копеек, — раздался бархатный голос толстого. — Вы не забыли о обязательных полосах партии и правительства? Решения городского совета, почта профсоюза, вести с полей…

— Вот вы, Арсений Степанович, этим и займитесь, — я широко улыбнулся.

— Но это ведь шесть полос! — толстый чуть не выпрыгнул из подтяжек.

— Возьмите помощников, — отмахнулся я. — Что вы, в самом деле? В первый раз, что ли?

Раздался смешок. Поначалу неуверенный, но потом, после моей еще более широкой улыбки, уже осмелевший и громкий. А когда рассмеялся сам Арсений Степанович Бродов, весь коллектив прямо-таки грохнул. Но от моего взгляда не ускользнуло странное выражение лица толстого — он хоть и улыбался, но глазами сверлил меня, будто хотел протереть дыру. Надо будет, пожалуй, к нему внимательно присмотреться.

— Так, ладно, товарищи, — я показал, что уже можно перестать смеяться. — Этому номеру не хватает сенсации. Что у нас на повестке дня? Тысяча девятьсот восемьдесят шестой год… Кто поедет в Чернобыль? Или в Афган?

В кабинете воцарилось гробовое молчание.