Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой

В глубины гидрокосмоса

Автор этих книг швейцарец Жак Пикар поставил перед собой цели, казавшиеся недостижимыми: проникнуть в глубочайшую 11-километровую впадину Мирового океана и увидеть своими глазами ее дно; совершить длительное подводное путешествие в струе гигантского потока атлантических вод Гольфстрима, издревле переносящего тепло от знойного побережья Карибского моря к берегам северо-западной Европы. И он имел счастье достичь этих целей, преодолев горы технических и организационных трудностей.

Рассказ об истории этих достижений надо начинать с 1884 года, когда в семье профессора химии Базельского университета Жюля Пикара родились близнецы Огюст и Жан. Они окончили Цюрихское высшее политехническое училище, и Жан пошел по стопам отца — увлекся химией, а Огюст, получив диплом инженера-механика, занялся исследовательской работой в области физики, сначала был ассистентом и профессором в своем Политехническом училище, а с 1920 по 1954 год — профессором кафедры прикладной физики Брюссельского университета.

Огюст Пикар выполнил ряд очень интересных работ в области геофизики и геохимии, и в том числе исследование «актиноурана» (1971), то есть урана-235, оказавшегося впоследствии важнейшим природным ядерным горючим. Но главным вкладом Огюста Пикара в историю науки и техники стали стратостат и батискаф, открывшие людям пути в неизведанное.

Стремление к неизведанному всегда было и, видимо, всегда будет одной из особенностей человеческого мышления, одной из психологических основ способности человечества к безостановочному и неограниченному прогрессу. Нужды человеческого общества порождают в людях стремление к неизведанному и выдвигают из их рядов первооткрывателей и первопроходцев, которые и становятся подлинными героями истории человечества.

Когда в 1930–1934 годах американцы — биолог Уильям Биб и инженер Отис Бартон осуществили ряд героических глубоководных погружений в Атлантический океан в тяжелом аппарате на тросе и достигли рекордной глубины 923 метров, Огюсту Пикару стало ясно, что погружение людей в таком аппарате крайне опасно из-за возможности обрыва троса, а потому и бесперспективна сама идея его сколько-нибудь широкого использования. Привлекаемый загадочными океанскими глубинами, в 1938–1939 годах он разработал конструкцию батискафа — свободного автономного глубоководного аппарата легче воды, во многом аналогичного стратостату.

Начавшееся в 1940 году изготовление батискафа ФНРС-2 было прервано второй мировой войной, когда семья Пикара временно вернулась из Бельгии в Швейцарию, и завершилось лишь в 1948 году. Испытания этого батискафа, проведенные у островов Зеленого Мыса в содружестве с французским военно-морским ведомством, которое предоставило судно под командованием ныне знаменитого Жака-Ива Кусто, окончились неудачей. Переоборудуя батискаф в Тулоне, Пикары столкнулись с трудностями бюрократического характера. Но это не остановило семью, которая к тому времени передала организационные функции сыну Огюста, молодому экономисту Жаку Пикару, родившемуся в 1922 году. Отслужив в 1944–1945 годах добровольцем во французской армии, он теперь уже был ассистентом Женевского университета, где занимался анализом экономики Свободной территории Триест.

В 1953 году Жаку Пикару удалось завершить постройку нового батискафа «Триест», в котором шестидесятидевятилетний Огюст и Жак опустились около Неаполя на глубину 1080, а затем и 3150 метров. В этом же году французы Жорж Уо и Пьер Вильм достроили батискаф ФНРС-3 и достигли в нем около Тулона глубины 2100 метров, а на следующий год в Атлантике — 4050 метров. Огюсту Пикару довелось дожить и до окончательного триумфа своих идей — рекордного погружения Жака Пикара и Дона Уолша в батискафе на максимальную глубину в Мировом океане в 1960 году. Огюст Пикар скончался в 1962 году, оставив сыну разработанную им в последние годы идею мезоскафа. Гроб с телом Огюста Пикара был накрыт швейцарским флагом, побывавшим в созданном им батискафе на дне Марианского желоба.

Сейчас многие сотни искусственных спутников бороздят околоземное космическое пространство. Электрические глаза датчиков «рассматривают» не только космос, но и породившую их Землю — фотографируют облака, ищут тайфуны, проводят геодезические измерения, определяют местоположение каждого судна в океане, берут на учет каждый холм, каждый ручей, каждую тропинку.

Однако дно океана — две трети поверхности планеты — они не «просматривают». Оно скрыто от нас пеленой гидрокосмоса, многокилометровой толщей морской воды. Солнечный свет едва проникает в глубь океана на сотни метров, а глубже царит вечный мрак, и хищные глубоководные рыбы приманивают жертв фонариками своих люминесцирующих органов.

Чтобы увидеть дно океана, нужна интроскопия — видение сквозь оптически непрозрачные среды. Оно возможно. Надо использовать волны, способные распространяться в непрозрачной среде. Отразившись от предметов внутри этой среды или на ее границах, они придут на датчики наших приборов с информацией об этих предметах. Так рентген просвечивает наше тело, радиолокатор видит сквозь облака, ультразвук позволяет обнаружить трещины и раковины внутри металла.

Однако электромагнитные волны — рентген, свет, инфракрасное излучение, радиоволны — сквозь пелену гидрокосмоса не проходят. Но в воде отлично распространяется звук — даже впятеро быстрее, чем в воздухе. Поэтому возможна звуколокация по принципу полета летучей мыши, которая при помощи своего звуколокатора-сонара летает в полной темноте, не натыкаясь ни на какие предметы. Так работает эхолот. Этим замечательным прибором суда непрерывно измеряют глубину океанского дна по линиям своих маршрутов и тем самым получают сведения о рельефе дна океана.

Мы уже довольно много узнали о рельефе морского дна. Изучены мелководные шельфы вокруг континентов, материковые склоны, холмистые равнины океанского ложа с глубинами в 4–6 тысяч метров, где обнаружено немало одиночных подводных гор. Открыты гигантские срединно-океанические хребты, опоясывающие земной шар. Наконец, на окраинах океанов, например Тихого, вдоль Курильских островов, найдены удивительные образования — узкие глубоководные желоба с глубинами до 11 тысяч метров, в которых целиком утонули бы величайшие горы мира. Рекордная глубина океана, по уточненным данным — 11 034 метра, измерена в Марианском желобе эхолотом знаменитого советского исследовательского судна «Витязь».

И все же мы знаем рельеф дна океана недостаточно, его огромные площади еще не заштрихованы линиями маршрутов исследовательских судов. С сожалением приходится признать, что сегодня поверхность океанского дна известна нам хуже, чем поверхность далекой Луны. Даже о Марсе советские и американские ракеты уже принесли нам, пожалуй, не меньше сведений, чем их накоплено о поверхности дна океана. Да, наша родная планета далеко еще не вся открыта, мы не увидели во всех подробностях и двух третей нашей общечеловеческой коммунальной квартиры. Разве может примириться с этим страсть человека к неизведанному?

Нет ли там, на дне океана, невероятных чудовищ, способных, вынырнув на поверхность, утопить рыболовное судно, или поселений разумных существ «гомо акватикус», скажем приспособившихся потомков легендарной Атлантиды, как в «Маракотовой бездне» Конан-Дойля? Нет, ответит ученый океанолог, романтика науки не в фантазиях, противоречащих научной логике. Но мы нашли на дне океана живую неопилину — маленького одностворчатого моллюска из тех, что считались вымершими двести миллионов лет назад, и поймали у Коморских островов большую, если можно так сказать, четырехлапую синюю рыбу — кистеперого целаканта из тех, от которых когда-то пошли земноводные и которые также считались давно вымершими.

Но нужно ли дно океана для чего-либо, кроме удовлетворения любопытства ученых? Да, нужно, и любопытство ученых никогда не бывает праздным. Будем знать каждую подводную гору — и подводные танкеры недалекого будущего станут ориентироваться по ним без всплытия на волнующуюся поверхность океана. Расставим по дну акустические маяки — гидрофоны и сонары — и они будут вести каждое надводное и подводное судно так, как это сейчас делают радиомаяки и радары с каждым самолетом в атмосфере. Расставим донные сейсмографы — и будем лучше регистрировать и предсказывать землетрясения, в том числе подводные, после которых на прибрежные поселки обрушиваются разрушительные волны — цунами.

И конечно, человечество будет добывать со дна океана полезные ископаемые. Это прежде всего «черное золото» — нефть. Ее уже давно извлекают на мелководьях со дна Каспия и Северного моря, в Мексиканском заливе у берегов Техаса и в других местах. Около одной пятой всей нефти человечество добывает ныне из-под воды, и в ближайшее двадцатилетие эта доля удвоится. А последние годы показали, что нефть можно найти и на дне глубокого океана. Специальное бурильное судно «Гломар Челленджер» нашло нефтепроявления под 3,5-километровой толщей морской воды на дне Мексиканского залива. Люди будут добывать нефть, где бы она ни нашлась, несмотря на технические трудности такой добычи.

Другие запасы океанской кладовой — это конкреции с богатым содержанием железа, марганца и полиметаллов, триллионами тонн покрывающие, как булыжник мостовые, огромные площади дна океана. Недавно «Витязь» доставил несколько тонн таких конкреций из Тихого океана для анализов и опытной переработки. США и Япония, не имеющие своего марганца, уже строят специальные суда для промышленной добычи этих конкреций.

На дне океана есть и другие руды, их надо изучить, а потом и использовать. Одно только их изучение уже сулит большую помощь геологам, которые должны понять происхождение полезных ископаемых, чтобы более умело искать новые месторождения. На поверхности суши практически все месторождения уже открыты, и новые надо искать в глубинных слоях земной коры, но делать это вслепую почти безнадежно. Поэтому так важно, например, открытие в 8-м рейсе исследовательского судна Академии наук СССР «Дмитрий Менделеев» процессов рудообразования в активных зонах океанского дна вдоль срединно-океанических хребтов, где наблюдается вынос рудных веществ из глубоких недр Земли.

Ясно, что человечество найдет океанскому дну все новые и новые применения. Так всегда бывает при освоении новой области. Теперь уже никто не спросит, нужны ли искусственные спутники Земли, но кое-кто спросит, нужны ли нам Луна и другие планеты. Да, нужны, отвечают ученые, сначала для научных работ, таких, как внеатмосферная астрономия, и таких, которые позволят лучше понять Землю, а затем начнется и их хозяйственное освоение, о характере которого первопроходцы порой и не догадываются.

Итак, перед нами две стихии — космос и гидрокосмос, познание их сулит человечеству широкие перспективы в использовании вновь открываемых природных ресурсов. Среды, где человек без сложного технического жизнеобеспечения существовать не может. Для пребывания в вакууме межпланетного пространства космонавтам нужны герметичные кабины ракет и скафандры с запасами дыхательных смесей и электроэнергии. Для пребывания в глубинах океана под давлением в сотни атмосфер акванавтам нужны сверхпрочные герметичные кабины батискафов с запасами дыхательных смесей и электроэнергии. Сразу возникает вопрос: а нужно ли посылать человека в эти враждебные среды, нельзя ли обойтись автоматами?

Автоматы достигли высокого совершенства, особенно они проявили себя в исследовании космоса и будут неограниченно совершенствоваться и далее. Автоматические подводные аппараты принесли нам тысячи превосходных фотографий океанского дна. Участники экспедиции Вячеслава Ястребова опускали на дно океана телевизионный манипулятор «Краб» и, глядя на экран телевизора, собирали клешнями «Краба» нужные для науки образцы.

Но хотя автоматы уже могут выполнять ряд функций быстрее и точнее, чем человек, они все же делают только то, что им поручено, что запрограммировано, и в этом радикально уступают человеку. Запоминающие устройства автоматов по количеству своих элементов еще на много порядков уступают человеческому мозгу, и мы пока что не имеем представления о том, можно ли будет когда-либо запрограммировать автоматам способности, аналогичные ассоциативному мышлению. Человек ведь может увидеть неожиданное, понять его и принять незапрограммированное решение. Эту способность можно назвать эффектом присутствия. Она особенно необходима при проникновении в неизведанное.

Поэтому в космос и в гидрокосмос нужно посылать не только автоматы, но и человека. Поэтому нам необходимы космонавты и акванавты. Поэтому был совершен космический полет Юрия Гагарина, Алексей Леонов выходил в космический вакуум, Нил Армстронг ступал на поверхность Луны, Жак Пикар опускался в Марианскую впадину, и акванавты «Преконтинента», «Силаба», «Черномора» и «Тектайта» провели месяцы в подводных лабораториях на дне моря.

В этом мы и видим важное значение великолепных изобретений Пикаров — батискафа и мезоскафа. Это первые, решающие шаги в создании современной техники непосредственного проникновения человека в глубины океана, основанной на автономных герметичных аппаратах легче воды с жизнеобеспечением в виде обычной азотно-кислородной дыхательной смеси под нормальным давлением около одной атмосферы и при нормальном температурном режиме. На такой же основе развивается и техника непосредственного проникновения человека в космическое пространство.

Для исследования глубин океана кроме дистанционных методов, применяемых с надводных судов, в нашем распоряжении теперь еще три метода. Это, во-первых, непосредственное проникновение человека на большие глубины в исследовательских подводных аппаратах — потомках батискафа и мезоскафа; во-вторых, погружение человека на глубины 200–500 метров в подводных лабораториях или водолазных колоколах на гелиево-кислородных дыхательных смесях под давлениями, равными давлению воды; и, в-третьих, конечно, автоматы.

Мы гордимся и восхищаемся героями космоса, нам интересны другие планеты, мы верим в их богатые перспективы для человечества и в то же время знаем, что океан к нам ближе, чем планеты, он у нас дома, мы уже снимаем с него хозяйственные доходы и уже сегодня должны их увеличивать, расходы же на это в десятки и сотни раз меньше, чем на освоение космоса.

В 1960 году Жак Пикар в построенном им батискафе «Триест» опустился, как мы уже говорили, в самую глубокую точку планеты — на дно Марианского желоба. Удивительно, что в наше время, в XX веке этот подвиг первопроходца отнюдь не был результатом целеустремленных усилий того или иного государства, как это происходит с освоением космоса, и оказался успехом двух энтузиастов-изобретателей, которым удалось после ряда лет мытарств по разным странам добыть деньги для осуществления своей мечты.

В Западной Европе не нашлось скромных денег для осуществления подвига Пикара, а американские военные, выделившие на это деньги, отказали герою в праве выйти под флагом его родины — и пришлось Жаку Пикару в день рекордного погружения проглотить горькую пилюлю: пряча в кабине батискафа швейцарский флаг, опуститься на дно под пятьюдесятью флагами богатых американских штатов.

Исключительно прост принцип батискафа. Воздушный шар, только не из ткани, а из металла, и заполненный не водородом, а бензином; подвесная кабина с запасом дыхательной смеси, как на стратостате, только более прочная; сбрасываемый балласт и гайдроп — и это все. Недаром рекордное погружение в адскую пучину было, наверное, самым простым из многолетних усилий Жака Пикара, несравнимо более легким, например, чем восхождение на Джомолунгму Тенсинга и Хиллари — настолько хорош батискаф.

Кажется несправедливым, что сейчас в мире действуют только два батискафа — «Триест» и французский «Архимед», происходящий также от Пикаров. Правда, появилось много десятков глубинных исследовательских двух-, трехместных подводных лодок, отличающихся от батискафа тем же, чем самолеты отличаются от аэростата, — наличием движителей, дающих управляемый собственный ход. Ясно, что это прогресс, но разве, создав самолеты, мы целиком отказались от простых и дешевых аэростатов? Вовсе нет, на них и сейчас летают научные работники, исследуя, например, траектории воздушных масс.

Погружение в Марианскую впадину — это не просто ракорд. Глубоководные желоба с глубинами больше 6 тысяч метров, так называемая ультраабиссаль, — это места, чрезвычайно интересные для науки. Казалось, что на этих колоссальных глубинах, при давлении воды от 600 до 1100 атмосфер, в полном мраке и при температурах воды всего в 1–2 °C жизнь существовать не может. Но, думая так, люди недооценивали поистине безграничной способности жизни приспосабливаться к самым невероятным условиям существования. Выяснилось, что вся ультраабиссаль заселена живыми существами, и не только такими примитивными, как микробы. Это подлинное царство голотурий, родственников морских огурцов — трепангов, там обитают многощетинковые черви-полихеты, морские звезды, асцидии и другие.

Первоисследователем этой жизни был выдающийся советский океанолог Лев Зенкевич. Уже в 1949 году он провел ловы фауны ультраабиссали с борта «Витязя» в Курило-Камчатской впадине, а затем и в других желобах Тихого океана и в результате создал теорию древнего происхождения этой фауны. Несколько позже отличные работы провел на судне «Галатея» датский ученый Антон Брун, упоминаемый автором этой книги, но он, видимо, ошибся в оценке возраста организмов ультраабиссали, считая их лишь молодыми поселенцами, хотя для формирования глубоководных организмов в самостоятельные виды и роды, наверное, потребовалось длительное время. Парадоксально, но самая доступная глубоководная впадина — желоб Кайман в Карибском море, наиболее близкий территориально к американским морским институтам, — была обследована лишь в 1973 году советской экспедицией на судне «Академик Курчатов», и в ней были обнаружены организмы, свойственные не Атлантике, а Тихому океану.

Много ли увидел Жак Пикар на дне Марианской впадины? Очень много: он увидел там живую рыбу. Как могут существовать организмы при давлении, которое расплющило бы в лепешку наручные часы? Кажется, очень просто — давление жидкости в их клетках равно наружному давлению. Но нет, не так просто, ведь молекулы белков в таких условиях должны вести себя как-то иначе, чем при нормальном давлении. Другая биофизика, другая биохимия? И если есть организмы, живущие в ультраабиссали, если есть бактерии, размножающиеся на раскаленном докрасна железе, неужели нет жизни на Марсе, где условия, пожалуй, полегче этих?

Задавать вопросы — это первая обязанность детей и ученых, только дети спрашивают у взрослых, а ученые — у природы. Нас интересует и такой вопрос: почему на дне океана есть удивительные глубоководные желоба, каково их происхождение? На континентах нет ничего похожего. Современная тектоническая гипотеза ищет разгадку в подводных срединно-океанических хребтах, по осям которых происходит подъем глубинного вещества и образуется тонкая океаническая земная кора. По гипотезе, под этой корой имеются пластические течения вещества, направленные в обе стороны от хребта, и они медленно, всего на сантиметры в год, растаскивают образующуюся кору в стороны, то есть раздвигают дно океана. Таким образом, дно под океаном движется, как лента конвейера. А там, где раздвигающаяся океаническая кора упирается в континентальные глыбы, ей приходится опускаться и как бы нырять под эти глыбы. На линиях стыка и ухода океанической коры в глубину и образуются глубоководные желоба.

Не искусственна ли эта хитрая гипотеза о пластических течениях под земной корой? В ее пользу имеется ряд свидетельств.

Во-первых — анализ сейсмических данных. Ученые умеют по сейсмограммам землетрясений определять, какие сдвиги происходят в их очагах. Землетрясения в зонах срединно-океанических хребтов показывают, что в этих зонах происходит растяжение земной коры.

Во-вторых, определение возраста намагниченности пород океанского дна показало, что этот возраст увеличивается с удалением в обе стороны от срединно-океанических хребтов.

В-третьих, бурение осадочного слоя океанского дна до лежащего под ним базальта показало, что около срединно-океанических хребтов имеются только молодые осадки, а при удалении от хребтов под молодыми осадками находятся все более и более древние. Правда, мы не уверены, что под базальтом, до которого доходило бурение, не найдется еще осадков более древних, чем над базальтом. Если это произойдет, то гипотезу, возможно, придется забраковать или хотя бы снизить имеющиеся ныне оценки скорости раздвижения дна океана. Одно ясно: открытия на дне океана уже революционизировали основные представления геологической науки, которая базировалась прежде лишь на континентальных данных. И немалую роль в этой революции сыграло открытие глубоководных желобов в океане.

Батискаф, этот «стратостат наоборот», имел только две функции — опускаться вниз и возвращаться вверх. Мезоскафу была придана и третья функция — плыть по течению аналогично свободному аэростату и даже иметь небольшой собственный ход.

История мезоскафа во многом повторила историю батискафа. Жак Пикар снова искал деньги в Европе — наверное, не забыл эпизод с запретом на швейцарский флаг и не хотелось опять обращаться в Америку. Сначала ему как будто повезло, швейцарская выставка дала деньги, правда не в интересах науки, а под аттракцион, под новое «чертово колесо», но построить мезоскаф это позволило.

Мезоскаф славно поработал на благо выставки. Не знаю, будут ли люди вспоминать эту выставку за что-нибудь, кроме мезоскафа «Огюст Пикар» на Женевском озере. Наверное, он окупил себя и коммерчески, но, когда выставка окончилась, его не отдали ученым, а выставили на аукцион. Предлагали продать всем, в том числе и автору этих строк, для нужд Института океанологии Академии наук СССР, но наш институт нуждался в более глубинном подводном аппарате. И в конце концов мезоскаф спустили за бесценок в Америку. А для научной работы, для нового подвига во имя науки Жаку Пикару пришлось строить второй мезоскаф, теперь уже сразу на американские деньги.

Американская авиационная фирма «Граммен эркрафт инжиниринг» купила изобретение Жака Пикара и оплатила постройку мезоскафа «Бен Франклин» вовсе не из желания бескорыстно послужить науке, а, конечно, в поисках новых доходов и рекламы. Она, как и еще ряд фирм США, Японии и других развитых стран, увидела в гидрокосмосе перспективы новых Эльдорадо и поспешила застолбить себе участок в молодой области океанической индустрии, уже направившей многие сотни миллионов долларов на освоение океана.

Сегодняшняя номенклатура океанической индустрии — это платформы и суда для океанского бурения на нефть, подводные танкеры, суда для добычи конкреций, плавучие рыбоконсервные заводы, опрокидывающиеся суда «Флип» и «Спар», исследовательские суда с горизонтальными вертолетными винтами, плавучие острова-гавани, глубинные исследовательские подводные лодки, металлические и стеклянные подводные лаборатории, суда с водолазными колоколами и акванавтами в барокамерах, оборудование ферм аквакультуры, гигантские буи-автоматы с телеметрией, донные акустические маяки, мощные сонары, морские гравиметры, магнитометры и сейсмопрофилографы, гидрофизические зонды, опускаемые с судов и сбрасываемые с самолетов, спутниковая навигация и многое другое.

Но для успешного развертывания промышленных работ на океане нужны обширные научные данные о нем, которых еще не хватает. С этой целью и было совершено длительное подводное плавание «Бена Франклина» в 1969 году в Гольфстриме, этом самом знаменитом, наиболее подробно изучавшемся и все еще недостаточно понятом нами океанском течении.

Плавание накопило богатый методический, технический и медицинский опыт. В нем выполнены многочисленные измерения разнообразными приборами и проведены увлекательные наблюдения над жизнью морских животных, которых нам так трудно, а подчас и невозможно видеть с поверхности океана. Они во многом дополняют наблюдения советской исследовательской подводной лодки «Северянка». И пожалуй, особенно интересным было наблюдать само течение Гольфстрим.

До сих пор мы мало измеряли океанские течения. На поверхности океана измерения проводились грубыми методами — по сносу дрейфующих судов и при помощи «бутылочной почты», как во времена жюльверновского капитана Гранта. А чтобы измерить глубинные течения, надо опускать якорь на дно океана, привязывать к нему многокилометровым тросом большой поплавок и вешать на него измерители течений. Эту работу могут выполнять лишь немногие исследовательские суда. Поэтому таких измерений проделано совсем мало — даже не тысячи, а только сотни на весь огромный Мировой океан. И все же об океанских течениях удалось узнать удивительные вещи.

Оказалось, что самые сильные течения имеют вид сравнительно узких струй или «рек с жидкими берегами» шириной в десятки километров, причем течения нередко состоят из нескольких таких струй, расположенных рядом или друг под другом и иногда даже с противоположными направлениями. Эти струи изгибаются, меандрируют, как реки, и их очень изогнутые завитки иногда превращаются в замкнутые вихри и отрываются от течения. Такое явление и наблюдается в Гольфстриме. Мезоскаф однажды попал в подобный меандр, и ему пришлось всплывать и возвращаться в основное течение. Однажды он наблюдал резкое усиление течения — до 5 узлов (2,5 м/сек), вдвое сильнее обычного. Почему течения имеют вид узких струй? Почему они меандрируют: под влиянием рельефа дна или атмосферных воздействий или вследствие собственной неустойчивости? Для понимания этого нам пока не хватает фактических данных. Тем более ценны наблюдения мезоскафа.

Известно, что Гольфстрим не только меандрирует, но и пульсирует — усиливается и ослабевает, смещается то к северу, то к югу; меняется и его температура. А недавно подобная изменчивость обнаружена и в спокойных областях океана, где нет сильных течений. Советский океанолог Владимир Штокман для обнаружения этой изменчивости предложил проводить на специальных гидрофизических полигонах в океане длительные измерения течений. Крупнейший эксперимент такого рода был выполнен в 1970 году в пассатной зоне Атлантики советскими исследовательскими судами, поставившими там на полгода 17 буйковых станций и две сотни измерителей течений. Полученные данные показали, что в океане существуют вихри, похожие на атмосферные циклоны и антициклоны, только движутся они более медленно. Иными словами, и в океане есть погода, и для целей судовождения и рыбного промысла надо учиться ее предсказывать.

В океане есть изменчивость и меньшей периодичности. Всем известны морские волны, но только океанологи знают, что в глубинах океана развиваются также внутренние волны, более медленные, но нередко гораздо более высокие, чем волны на поверхности океана. «Бен Франклин» иногда попадал на качели таких внутренних волн, вздымавших и опускавших его на многие десятки метров, правда не принося сколько-нибудь серьезных неудобств.

Лишь теперь, во второй половине XX века, и в большой мере благодаря Пикару человечество приобрело технические возможности для овладения гидрокосмосом, глубинами Мирового океана. Сократился теперь и разрыв между научными открытиями и их широким применением в народном хозяйстве. Первопроходцы только что проложили дороги в гидрокосмос, — но за ними уже идут большие отряды исследователей и промышленников, вооруженные чудесами современной техники. Нет сомнения, что теперь с каждым годом мы будем свидетелями все новых открытий в Мировом океане и все шире будем пользоваться его сказочными богатствами.

Обе книги Жака Пикара посвящены одной из самых новых, увлекательных и драматических проблем XX века — исследованию океана.

Книги написаны живым, образным языком, содержат много интересных сведений о нашей планете, о современных проблемах наук о Земле, о деятельности ученых, изучающих Землю, и инженеров, создающих для этого технические средства, о перспективах дальнейшего научно-технического прогресса в освоении Мирового океана.