Глубины земли

14

Наконец мать Адриана нарушила молчание.

— Нонсенс, господин ленсман! Все здесь знают, что эта шлюха просто прохода моему сыну не давала…

— А ну, заткнись, ты, задавака, — крикнул Севед, так же мало выбирая слова, как и все. — Моя жена никогда не бегала за этим малахольным, не возводи на нее напраслину! Но другое — верно, все здесь знают, что хозяину тут немного обломилось, хотя она не могла ему отказать. Но здесь Нильссон ничего не мог для себя выжать.

Керстин сказала властно:

— Ленсман, уберите эту толпу, чтобы мы могли выйти спокойно! Они сумасшедшие!

Но ленсман не стал ничего больше обсуждать и сосредоточился на самом главном: на запертых в шахте людях. Он дал приказ одному из своих людей доставить семейство Брандт в целости и сохранности наверх, в их дом, «чтобы нам от них отделаться», Хейке занялся тремя шахтерами, чтобы определить, насколько они серьезно пострадали, пока опытные шахтеры, успевшие уже вернуться домой, были посланы в шахту. Сам ленсман остался снаружи, чтобы обеспечить спокойствие и порядок.

Винга, конечно, знала, что Хейке так быстро стал заниматься ранеными, потому что он не мог войти в узкие коридоры шахты. Но она ничего не сказала, помогала ему, используя средства из аптечки, которую вынес с собой Сикстен. Она знала также, что сосредоточившись на помощи раненым, Хейке пытается избавиться от страха за свою юную родственницу.

Прежде всего он прямо на месте занялся Севедом, который пострадал сильнее всех. Вокруг них толпились женщины и дети.

Но Винге свой страх подавить не удавалось. Она едва сдерживала слезы.

— Анна-Мария, — беспомощно шептала она. — Наша маленькая Анна-Мария!

Хейке на мгновение поднял на нее глаза и положил свою ладонь на ее маленькую одетую в перчатку ручку.

— Анна-Мария там со своим Колем. Она выберется. Дай мне, пожалуйста, бинт! И это все медикаменты, которые Адриан Брандт держит для своих рабочих?

Да, Винга заметила, что Хейке был очень сердит. Это было признаком того, что он близко к сердцу принимает все несчастья здесь, в Иттерхедене.

Внутри, в шахте, те двое, которые пришли вместе с Анной-Марией, смогли подобраться к месту обвала с другой стороны, чтобы попытаться освободить Ларса.

Тем временем Коль сидел на корточках рядом с Анной-Марией, которая изо всех сил старалась, чтобы маленькая воздушная дыра для отца Эгона не закрылась.

— Анна-Мария, — тихо произнес Коль. — Ты знаешь, что я испытываю к тебе, правда? Я хочу сказать, что, поскольку мы не знаем, чем все это кончится, нет смысла болтать, правда? Ты знаешь, о чем я думаю, да?

— Ты вполне можешь высказать это вслух, — попыталась улыбнуться она. У нее по-прежнему скрипела на зубах земля, и сильно жгло глаза. Все тело ее болело и ныло из-за неудобного положения и всего, что на нее навалилось. Ей казалось, что вся она — одна сплошная боль.

Колю нелегко было говорить о том, что было у него на сердце, у него не было опыта в подобных делах, он столько лет был одинок.

— Простишь ли ты мне то, что я был так враждебен к тебе поначалу?

Анне-Марии было так больно, что и она едва могла говорить. Но она ни за что на свете не хотела бы пропустить этот момент.

— Школьная мамзель, да, прекрасно помню. «Та, которая стремится попасть в типично мужское общество в последней надежде кого-то подцепить. Будет выпендриваться здесь!». Как же, Коль, прекрасно помню!

Он улыбнулся, но это была грустная улыбка. Рядом с ними стоял мерцающий фонарь, он горел угрожающе слабо. Они никак не могли оказаться в полной темноте, это было невозможно.

Коль сказал?

— Я знаю, что я думал, что ни за что на свете не захочу иметь дело с женщиной, которая во всем будет меня превосходить!

— Неужели? Ты ни в чем не хуже, Коль, тебе следовало бы это знать.

— О, не говори так, дорогая, дорогая моя девочка, — нежно сказал он. — На мне клеймо убийцы. Я сидел в тюрьме. Ты, конечно, очень богата…

— И очень одинока, — прервала она его. — Я не так уж богата, но у меня есть небольшая усадьба, которой я не могу заниматься сама, потому что слишком глупа для этого.

— Ты не глупа. Еще чего не хватало! И ты все равно умнее меня. Между нами — море, разве ты не понимаешь. Ты принадлежишь к миру, о котором я знаю лишь понаслышке.

— А чего стоит этот мир вот сейчас, Коль? И если я выберусь отсюда живой, Коль, к чему мне все это? Почему я поехала в Иттерхеден, хотя мне и не было в этом нужды, как ты думаешь? Из-за того, что я чудовищно одинока, Коль. Потому что мне надо было встретить людей! Таких, как Клара, и Клампен, и ты, и Эгон, и все остальные. У меня нет ничего, Коль, ничего, если сравнивать с тем, что дает общность между людьми. Коль погладил ее по грязной щеке.

— Ты ошибаешься. Здесь все тебя любят. Без исключения. Ну, за тех, в усадьбе, я ручаться не могу, но мы, все остальные. А одни — больше всех остальных. И даже если нам суждено сейчас умереть, я все равно хотел бы сказать тебе об этом.

Его слова о смерти имели под собой основание. С потолка все время падали камни. И после недавнего большого обвала свод зиял над ними, как черная дыра.

Анна-Мария поняла его полузадушенное признание. Он не мог отважиться сказать прямо. Поэтому она ответила так же завуалировано:

— Ты нужен мне, Коль. Я очень хочу быть с тобой, и ты, конечно, понял это уже давно. Его голос был довольно нечетким.

— Правда? Ты серьезно так думаешь?

— Да уж, куда серьезнее. Особенно сейчас. Коль помолчал секунду. Потом сказал:

— Если мы выберемся отсюда, я буду заботиться о тебе. Всю жизнь.

— Я очень рада, Коль.

Он услышал, каким напряженным голосом она это произнесла.

— Анна-Мария?

Она не ответила. Ее щека тяжело покоилась в его ладони.

— Анна-Мария! Ответь! Ни звука.

— О, господи! — прошептал Коль. — О, Боже, которому я молился в католическом доме моего детства… Оставь ее в живых! Она такая молодая и такая доверчивая. Такая одинокая, она так зависит от меня. И она хочет, чтобы я был с ней! Оставь ее в живых, господи! Обещаю, что я никогда, никогда не предам ее. Ее невероятное доверие. Я буду следить за собой, смирю свой нрав. Если бы Ты только оставил ее в живых!

Он в отчаянии крикнул тем, кто был по другую сторону завал:

— Вы еще не закончили там, ребята?

— Очень трудно, — ответили ему.

Коль готов был отдать все, что угодно, чтобы откопать Анну-Марию. Но если бы он стал делать это сейчас, тем троим, кто был внутри, пришел бы конец — настолько жалкой была опора, которая обеспечивала им проход. Он был вынужден ждать. Он мог лишь делать беспомощные попытки поддерживать отверстие открытым, чтобы отец Эгона мог дышать там внизу, под всем этим адом из щебня, камней, земли и остатков подпорок. Никто не знал, жив ли еще этот человек.

Еще никогда время ожидания не было столь ужасно, а отчаяние — столь велико.

Но вдруг Коль Симон обнаружил, что не может видеть четко, ему приходилось нетерпеливо вытирать глаза. Подобного он не испытывал с тех пор, как повзрослел. Даже когда он вышел из тюрьмы и узнал, что мать его умерла. Что ей не придется узнать о его борьбе за возвращение к достойному человека существованию.

Он подался вперед. Анна-Мария что-то прошептала!

— Гийом, — сказала она и улыбнулась лукаво. Он не знал, смеяться ему или плакать.

— Я думал, что уже потерял тебя, — сказал он хрипло.

— Было немного больно, — мягко улыбнулась она.

— Да уж, нельзя сказать, что ты преувеличиваешь. Тебе, наверное, ужасно больно, неужели ты думаешь, что я этого не понимаю?

Она поскребла рукой, чтобы отец Эгона мог дышать.

Коль был взволнован.

— И ты смогла выговорить мое имя! Ты можешь все!

— Хочешь, чтобы я звала тебя Гийом?

— Нет, я вполне удовлетворен, если ты будешь звать меня Колем. Кстати, Гийом — всего лишь французская форма имени Вильям. Или Вильхельм, если угодно.

— Привет, Вилли, — устало улыбнулась Анна-Мария.

Коль засмеялся, несмотря на все свое отчаяние. И вдруг застыл.

— Слушай! Кто-то идет!

Голоса в проходе приближались. Свет…

Это были двое рабочих, которых послал ленсман. Они перелезли через завал с внешней стороны. И у них были с собой настоящие шахтерские инструменты.

— Мы думали, что мир забыл про нас, — крикнул Коль.

— Если бы он послушался хозяина, то непременно бы забыл. Хозяин не больно-то хотел, чтобы вы выбирались. Как вы тут?

Коль сделал движение головой.

— Смените тех, внутри! Но будьте осторожны, черт побери! Здесь все может в любой момент рухнуть. И поторопитесь, эти двое долго не продержатся!

Мужчины видели только голову и плечи Анны-Марии под огромными подпорками.

— Двое?

— Да, отец Сюне лежит внизу. Девочка поддерживает его в живых. Мы надеемся. Побыстрее!

В его голосе прозвучали нотки отчаяния. Они поползли внутрь, и все стало тихо.

— Глубины земли, — сказала Анна-Мария.

— Что ты сказала?

— Ничего. Потом объясню.

— Нет, скажи, что ты имела в виду!

— Мы сейчас глубоко под поверхностью земли, правда?

— Да.

— Эти слова как будто преследуют меня, — пробормотала она.

— Как это?

— Много всего… Отец и мать. Чувства, стремления, потоки… Здесь. В шахте. И что-то, что пугает меня больше, чем все остальное.

— Анна-Мария, я не понимаю, о чем ты? Ее голос напрягся от боли.

— Нет, я слишком устала. Голова идет кругом.

— Конечно, прости меня! Поговорим об этом потом. Потом? А существовало ли это потом?

— Место… В долине, далеко отсюда, — прошептала она. — Что-то зарыто. В глубинах земли. И мы не найдем это. Не найдем вовремя.

Коль заволновался. Его маленькая Анна-Мария, у которой всегда была такая ясная голова, бормотала какую-то бессмыслицу. Это не предвещало ничего хорошего.

— И далеко отсюда, на юге. Там был Хейке… Интересно, он тоже находится глубоко под землей?

— Хейке?

— Нет-нет. Большой страх. А Хейке — он добрый! Господи, неужели они никогда не закончат копать в этой узкой дыре? Она заплакала.

— Так больно, Коль!

Он погладил ее запыленные и спутанные волосы.

Что еще он мог сделать? Ничего!

— Ты не боишься? — спросил он удивленно.

— Если бы тебя здесь не было, я бы боялась.

Да. Он мог это понять. Поэтому он и был с ней. И — наконец.

— Ларс свободен! Мы выходим!

— Он жив? — прокричал в ответ Коль.

— Не знаем.

Они медленно-медленно вытянули Ларса. Положили его на носилки, которые захватили с собой. Те, что стояли у Коля в сарае. Двое, начавшие работать первыми, заторопились унести Ларса и исчезли за завалом. Анна-Мария почувствовала приступ отчаяния. Они были свободны, они скоро выйдут отсюда.

— Ну, остались вот эти двое, — напряженно проговорил Коль. — Попытайтесь поднять эту балку! А я буду держать девушку. А потом позаботьтесь о том, кто внизу. Попытаемся вытянуть его, пока все не рухнуло. Не думаю, что его серьезно ранило. Просто зажало. Столбы защитили его.

— Не выйдет, — сказал один. — Если мы тронем опоры, все обрушится!

— Мы должны попытаться. И мы должны вытащить их как можно скорее!

— Если ты только освободишь меня, может быть, я смогу выбраться отсюда сама, — сказала Анна-Мария. — Чтобы ты мог помочь отцу Эгона.

Он посмотрел на нее довольно скептически, но кивнул.

— А теперь молитесь!

Все, происшедшее дальше, вспоминалось Анне-Марии, как катастрофа. Отчаянная попытка высвободиться. Сильный толчок, грозовой ливень сверху, выкрикиваемые приказы, тонувшие в грохоте, темнота, темнота и боль, переходящая все границы.

Конечно, она звала Коля, она знала, что он был прямо в центре этого ливня из камней и земли, но все равно, она не могла его покинуть.

— Беги, Анна-Мария! — крикнул он. Она почувствовала его руку у себя на плече, она увидела, что они тащат кого-то и стала им помогать.

Они ползли, спотыкались, падали, снова поднимались на ноги и ползли через завал — скорее в панике, чем организованно. Их фонари были погребены под землей; в темноте они слышали неприятный звук песка и земли, которые рушились по всему коридору перед ними.

— Черт, — простонал один из мужчин, когда они все вместе, наконец, перебрались через завал. Мне камень в голову попал, все кружится. Где мы?

— Мы идем к выходу, — сказал Коль. — Пошли за мной, я эту шахту наизусть знаю. Все здесь?

— Да, но я не знаю, как обстоят дела с отцом Сюне.

Все четверо, и Анна-Мария тоже, помогали нести старого пьянчугу, который казался скорее мертвым, чем живым. Она часто спотыкалась и им приходилось останавливаться и ждать, когда она снова поднимется. Но теперь они вышли из опасного забоя и были на более надежной почве, так что можно было уже не волноваться так.

Сначала они даже не поняли, что выкарабкались. Ведь уже стало темно. Но тут они увидели повсюду мигающие огоньки и услышали крики радости — толпа увидела их. Множество рук подхватили отца Сюне, здесь же был и маленький Эгон, он рыдал так, что сердце могло разорваться, а Винга усадила Анну-Марию на ящик — и тут ее силам пришел конец. Она была свободна, все выбрались, ей не надо было больше напрягаться. Она просто махнула на все рукой, и Винге пришлось ее поддерживать, чтобы она не упала.

Хейке занялся отцом Эгона. А Ларе пострадал очень серьезно, как им сказали.

И больше Анна-Мария уже ничего не слышала.

Час спустя ситуация начала понемногу проясняться.

Ленсман закрыл и опечатал шахту. Отца Эгона и Ларса отвезли в больницу в город. За Анной-Марией присматривал Хейке, а Коль пострадал намного серьезнее, чем он дал кому-то заметить. Но сейчас и он был цел и невредим, перевязан, как и все остальные, побывавшие в шахте.

Все разошлись по домам, встречать довольно сумбурное Рождество.

А ленсман пошел в дом Брандтов, прихватив с собой Хейке, Вингу, Анну-Марию и Коля. Один из людей ленсмана по-прежнему стерег эту семейку. Все члены семейства были весьма рассержены из-за того, что им не дали уехать в город, чтобы отпраздновать Рождество.

Все устроились в гостиной, обстановка была напряженной. Наконец ленсман произнес:

— Да уж, здесь в Иттерхедене много чего произошло за последние дни. Мне хотелось бы кое-что прояснить…

Он ненадолго замолчал. Ледяной взгляд фру Брандт достиг его с заоблачных высот, дочери решительно отказывались смотреть в сторону Анны-Марии и Коля, а Адриан без устали ходил кругами. Селестины, к счастью, не было.

— Шахта закрыта. Больше она открыта не будет, — сказал ленсман. — По словам мастера Симона все, что могло там находиться, уже добыто, и сейчас вновь начался обвал. Гора окончилась, и продолжать было бы непростительно.

— Мне все равно, — нервно начал Адриан. — У меня есть и другие проекты, и мы не собираемся дальше оставаться в этом несчастном Иттерхедене!

— А… рабочие? — тихо спросил ленсман. — Что вы собираетесь делать с ними?

Адриан распрямил спину и постарался выглядеть достойно:

— Они так ужасно вели себя по отношению ко мне и моей семье, что не могут рассчитывать на милосердие с моей стороны.

Ленсман предпочел отказаться от выяснения перспектив рабочих на будущее, этот разговор все равно ни к чему бы не привел. Вместо этого он сказал:

— У вас есть другие проекты, вы сказали. Как вы думаете их финансировать? Потому что здесь было явно убыточное предприятие, основанное на легкомысленных, нереалистичных мечтах о золоте.

Адриан хотел было протестовать, но решил, что это бессмысленно, когда имеешь дело с таким плебеем, как этот деревенщина-ленсман.

— Денег у меня достаточно.

— Правда? — мягко спросил ленсман. — Вы ведь не так давно были у меня и…

— Теперь я получил тот кредит в банке.

— Под какое обеспечение, позвольте спросить?

— Не позволю! Это целиком и полностью мое личное дело.

Ленсман стал похож на паука, который окружает свою добычу. Все вопросы он задавал мягко и спокойно.

— Тогда, я полагаю, у господ Линд из рода Людей Льда есть что сказать в этой связи…

Все взоры устремились на Вингу и Хейке. Заговорила Винга:

— Да, мы ездили по делам сегодня утром. Сначала побывали у священника, где было аннулировано извещение о помолвке Адриана Брандта и нашей молодой родственницы.

Дамы возмущенно повскакивали со своих мест, застыв, как палки. Лицо Адриана постепенно теряло всякую краску.

— Но Анна Мария! Ведь ты же не просила их делать это?

— Это было сделано по моей просьбе, — ответила она, хотя даже и не слышала ничего о том, что Винга и Хейке побывали у священника. — Мне стало так легко, что я готова заплакать! Я никогда не хотела за тебя замуж, и ты знаешь об этом!

— Но ведь я не собирался обращать внимания на ваш небольшой фамильный изъян!

— Он не имеет ничего общего с моей просьбой. Коль спросил, позволю ли я ему заботиться обо мне до конца моей жизни, и я с чистым сердцем ответила на это «да».

— Нет! — прошипела Лисен. — Нет, теперь я ухожу! Керстин также выглядела ужасно смущенной.

— Вы никуда не пойдете, — сказал ленсман. — Продолжайте, госпожа Линд из рода Людей Льда! Красавица Винга посерьезнела.

— Побывав у священника, мы навестили директора банка — в частном порядке. Ведь банк сейчас закрыт, и вы, семья Брандт, четко и ясно указали мне на это.

В комнате распространилось всеобщее беспокойство. Похоже было, что все семейство готово было сорваться с места, и их удерживала только власть, которой был наделен ленсман.

Лишь Адриан выглядел немного сбитым с толку.

— Поскольку мы подозревали, что за всем этим кроется что-то подозрительное и могли сказать о наших подозрениях конкретно, мы узнали, каким образом Адриан Брандт получил этот заем, — сказала Винга.

— Нет, послушайте… — оскорбленно заметил Адриан. — Это самое худшее из того, что я когда-либо слышал! В этом займе не было ничего подозрительного!

Слово взял ленсман.

— Правда! Адриан Брандт получил этот заем потому, что его будущая супруга Анна-Мария Ульсдаттер подписала бумагу, в которой предоставляла право распоряжаться всем своим имуществом своему будущему мужу — Адриану Брандту!

Анна Мария вскочила:

— Я никогда не подписывала ничего подобного!

— Разве? — удивленно спросил Адриан. — Но директор банка сказал…

— Она не подписывала, — сказал ленсман. — Но господа Линд видели бумагу. Подпись была очень похожа на подпись Анны-Марии. Но она выглядела неестественно. Писали очень медленно, так бывает, когда кто-то очень старается, чтобы было похоже. Коль и Анна-Мария переглянулись.

— В тот день… — сказал Коль.

— Да, — сказала она. — Ты вошел и не дал мне подписать бумагу, которую я не видела. Я подписала только бумагу, лежавшую сверху, и в ней не было ничего подозрительного. А Нильссон разозлился и выхватил нижнюю. Но я никогда не подписывала, ленсман!

— Нет. Но я головой ручаюсь, что это была бумага банка. И что Нильссон сам позже ее подписал. Он — или кто-то другой.

— Мне кажется, вы сошли с ума, — вскричал Адриан. — Я не делал ничего подобного! Должен признать, что я неправильно вел себя сегодня. Я получил бумаги Анны-Марии о том, что ее состояние переходит ко мне. Но она никак не могла решиться сказать мне «да», у нее все время мой мастер был на уме! И еще я не проверил, живы ли они там в шахте, или нет. Но я был уверен в том, что они мертвы, клянусь в этом, вы ведь знаете, мама, и Лисен, и Керстин!

— Прекрати, Адриан, — резко оборвала его мать.

— Да, но я не убивал Нильссона! Потому что вы ведь к этому ведете, ленсман, правда. Слуга закона кивнул.

— Нильссона и Анну-Марию. В тот же вечер. Но ее убить не удалось.

Адриан дико озирался по сторонам.

— Я ничего не понимаю! В тот вечер меня здесь не было! И почему кто-то мог захотеть?..

— Потому что Анна-Мария как раз рассказала дамам здесь, в усадьбе, что собирается в банк на следующий день! Это не должно было произойти! Ведь директор банка мог бы упомянуть о ее состоянии, которое было предоставлено в качестве обеспечения. Это было недействительно, пока Адриан и она не поженились. Но ведь Анна-Мария не хотела выходить за него! А сейчас переходим к Нильссону! Он ведь по уши завяз в этом неприятном деле, этот известный шантажист! Он не должен был оставаться в живых.

— Рассказала дамам здесь?.. — произнес Адриан бескровными губами.

— Нет, ленсман, немедленно прекратите эту комедию, — металлическим голосом произнесла фру Брандт. — Мы не можем этого допустить!

— Как я уже сказал, ни Анну-Марию, ни Нильссона не следовало оставлять в живых, — невозмутимо продолжал ленсман. — Но нападение на Анну-Марию было необычайно яростным и агрессивным. Позволю себе заметить, что фрекен Лисен положила глаз на Коля Симона, но была им отвергнута…

— Нет, это уж… — начала было Лисен, но спокойный голос ленсмана оборвал ее.

— С другой стороны, именно фрекен Керстин имела дела с Нильссоном. И они оба проворачивали сообща довольно-таки неприглядные дела. Использовали друг друга.

— А сейчас вы говорите чушь, — оборвала его Керстин. — Мы женщины, господин ленсман, не хотите ли вы сказать, что кто-то из нас смог осмелиться напасть на такого грузного человека, как Нильссон?

Ленсман хитро и оценивающе посмотрел на молодых амазонок перед собой.

— Может быть, вместе? — попытался он.

— Нет, ну, знаете! — воскликнула Лисен. Он перевел взгляд на ее сестру.

— Остается сказать, что господа Линд оказались достаточно дальновидны, чтобы спросить, кто привез директору банка эту бумагу. Это был не Нильссон, он никогда не мог бы получить согласие банка. И это был не Адриан и не госпожа Брандт. Оба они если и не совсем невиновны, то во всяком случае, в этой печальной истории скорее в стороне. Нет, это была сестра Адриана Брандта, сказал директор банка господам Линд. Она не назвала себя, но директор все равно ее узнал. И пока мы сидели здесь, я мог заметить, что фрекен Лисен не единственная из вас двоих, кого интересует Коль Симон. Так что эта агрессивность по отношению к Анне-Марии…

— Нет уж, довольно! — вскричала Керстин и вскочила. — Ни секунды здесь не останусь!

Но далеко уйти ей не удалось. У двери ее остановил охранник.

Когда она поняла, что игра проиграна, то повела себя так, как и ведут себя обычно большинство преступников:

— Не думайте, что я делала это в одиночку! Лисен помогла мне спрятать Нильссона. Она видела это, видела!

— Уже потом, — крикнула Лисен. — Я была глубоко шокирована тем, что ты сделала.

— Ах, вот как, всего лишь, — фыркнула Керстин. — А мама! Вы упрекали меня в том, что я вела себя так неуклюже и впутала Нильссона. Но мне пришлось это сделать, кто бы еще смог заставить эту дуру подписать?

— Но я не имела ни малейшего представления о том, что ты убила! — запротестовала мать.

— Нет-нет! Но вы так же, как и мы — все остальные, поспешили бросить их на произвол судьбы в шахте.

Ленсман стоял, довольно улыбаясь, и не мешал им продолжать.

— И ты тоже, Адриан, — агрессивно сказала Керстин. — Ты в шахте вел себя наиболее рьяно.

— Нет же, я действительно считал, что они погибли.

— Да ладно, не прикидывайся, — перебила Лисен — Ты и сам так же виноват. А если бы ты не была так жутко неуклюжа, Керстин, и не дала бы этой дуре уйти, этого бы не случилось!

— Правда? Не случилось? А этот колдун здесь? Это ужасное существо, которое вынюхивает трупы! Нет, все было против нас, и ты об этом знаешь! Это несправедливо!

В припадке внезапной ярости Лисен повернулась в Анне-Марии.

— Не сиди здесь и не веди себя, как ханжа! Не думаешь ли ты, что Коля интересует что-нибудь, кроме твоих денег?

— Только они, — сказала Керстин. — И не воображай себе, что это не так!

— Да уж, ты родился в рубашке, — кисло заметил Адриан Колю. — Из тюрьмы в высшее общество. Поздравляю!

— Спасибо, довольно, — прервал его ленсман, опасавшийся, что Коль Симон может дать выход своему нешведскому темпераменту. Здесь это произойти не должно. — Игра окончена!

Хейке встал.

— Да. Меня ждут несколько больных малышей. Мне кажется, это важнее того, что здесь происходит.

И ленсман был с ним согласен.

Они пошли вниз, к поселку шахтеров — все четверо. Анна-Мария чувствовала себя, как в тумане, это относилось и к ее телу, и к душе. Как будто она уже дошла до какого-то предела и отказывалась принимать что-то большее. Коль видел, насколько она измучена, он взял ее за руку, и она шла, отчаянно вцепившись в него, боясь, что, если она выпустит его руку, то что-то произойдет.

— Ничего себе Рождество здесь у вас, в Иттерхедене, — пробормотал Хейке.

— Да, — сказала Винга. — Люди без будущего.

— Это мое дело — позаботиться об их будущем, — сказал Коль.

Анна-Мария взглянула на него и поняла, что он действительно так думает.

— Да уж, потому что никто другой на себя это не возьмет, — сказал Хейке, кивком показав на дом за ними.

Анна-Мария сглотнула слюну.

— Больно сознавать, что Керстин — подруга моей тети.

— Твоя тетя Биргитта вряд ли об этом знает, — успокоила ее Винга.

— Но ведь это она помогла мне найти работу.

— Она была бы потрясена, если бы узнала, что из этого вышло.

— Наверное, все дети теперь разъедутся?

— С этим ничего не поделаешь, — ответил Коль. — Здесь больше не нужна учительница. Анна-Мария вздохнула.

— Тогда мне придется вернуться в свою усадьбу в Шенэсе. А я не имею ни малейшего представления о сельском хозяйстве!

— Может быть, тебе помогут? — спросила Винга, бросив взгляд украдкой.

— Я тоже не особенно разбираюсь в этом, — сказал Коль. — Но я могу научиться. А если ты хочешь работать с детьми, Анна-Мария, то там, поблизости, наверное, тоже есть школа?

— Или у вас появятся собственные малыши, — оживленно заметила Винга.

Коль почувствовал, что ладонь Анны-Марии дернулась, но она не отняла ее.

— Иногда ты, Винга, даже более прямодушная, чем это полезно для душевного равновесия, — пробормотала она.

Когда они спустились к домам, Винга остановилась.

— Я не хочу сказать, что призываю вас заняться этим немедленно, но еще когда мы были наверху у этого кошмарного семейства, Анна-Мария, я видела, что у тебя лицо белое, как мел. И сейчас я пойду с тобой к Кларе и скажу ей, что ты на грани срыва, и это не ложь, и что ты не можешь оставаться в эту ночь одна. Я скажу, что ты будешь ночевать у нас, а вот это ложь, потому что там нет места. Коль, она может провести эту ночь у тебя, ведь мы никому не обязаны сообщать об этом?

— Нет ничего, чего я желал бы сильнее, — сказал Коль. — Я и сам об этом думал, но не отважился предложить. Но будет ли ей там спокойно…

— А где ей будет спокойнее?

— Я хотел сказать… я так люблю Анну-Марию — очень люблю, и я… она нужна мне. Очень-очень. Я не знаю… смогу ли я… когда она будет так близко от меня…

— Послушай, Коль, — сказала Винга и положила ладонь ему на руку. — Анна-Мария очень одинока, а сейчас она к тому же еще и растеряна, сбита с толку, она плачет и боится. То, что ей надо сейчас, это чувствовать, что рядом с ней есть человек, который заботится о ней. Тот, с кем она сама хотела бы быть. Так что совершенно несущественно, чем обернется эта близость. Чем ближе, тем лучше, хотела бы я сказать.

Лицо Коля было совершенно неподвижно, но в глазах его промелькнула искра понимания того, о чем говорила проницательная Винга.

Он повернулся к Анне-Марии.

— Ты хочешь? Я имею в виду, остаться у меня сегодня ночью?

Она дрожала, как и вообще в последние часы. Ей казалось, что вся кровь ушла из ее тела уже давно.

— Винга права, — сказала она. — Я уже не могу больше. Разреши мне побыть у тебя, меня это очень успокоит.

— Ну, ладно, — сухо сказала Винга. — Я уже не так уверена в этом покое. В этом мужчине много скрытого и нерастраченного жара, Анна-Мария. Тебя ждет много радости. Хейке улыбнулся.

— Пусть моя жена не шокирует тебя, Коль. Она не поддается воспитанию, и из нее никогда не выйдет салонная дамочка.

— Мне кажется, она замечательная, — сказал Коль. — И она так хорошо все понимает.

— Еще бы, — ответил Хейке с дружеской ухмылкой и направился в дом кузнеца, чтобы взять малышей в руки, дающие жизнь.

Коль озабоченно поглядывал на Анну-Марию, пока зажигал лампу в своей спальне. Она сидела на краешке его кровати, крепко сжимая в руке ночную рубашку, которую она захватила с собой. Когда они шли через пустошь, она не выпускала его руку ни на секунду, и жутко боялась, что он может сейчас уйти от нее.

Коль хотел предложить, что он сам этой ночью может поспать на скамье в кухне, чтобы это чужое, прекрасное существо, бывшее сейчас в его доме, смогло поспать на его постели. Но он понял что это было мертворожденное предложение. Он должен быть с ней, успокаивать ее, чего бы это ни стоило! И он должен сделать все возможное, чтобы не злоупотребить ее состоянием.

Но сможет ли он не сделать этого?

Все те ночи, когда он лежал и думал о ней, тосковал о ней! Он думал о том, что будет добр с ней, примет ее под свое крыло. Но ему не удавалось погасить непреодолимое влечение к ней, как ему этого не хотелось. Анна-Мария была очень привлекательной женщиной, весьма эротичной. Она двигалась чувственно, ее улыбка была чувственной, она была словно создана для любви. И Коль пал уже в первый день, когда он так неохотно говорил «с чертовой школьной мамзелью». Это случилось здесь, в этом самом доме после того, как они проводили домой Эгона. Она побывала здесь, и дом уже не был прежним. На каждый находящийся в нем предмет он смотрел, связывая его с ней…

— Ты не хочешь лечь? — неуверенно спросил он. Она ответила напряженным голосом:

— Да. Но мои волосы… Я не могу лечь с такими грязными волосами. Стоит мне к ним прикоснуться, как вокруг меня поднимается облако шахтной пыли.

— Мои не лучше.

— Но мои длиннее. Я не могу… вымыть их, Коль?

— Да, конечно. Посмотрю, осталась ли после Лины в котле горячая вода.

Она была. И Коль водрузил на кухонную скамью корыто.

— Могу помочь, если хочешь, — нерешительно сказал он, не зная, вежливо ли это.

— О, спасибо! А Лина придет завтра утром?

— Успокойся и ничего не бойся! Твои родственники сказали ей, что не нужно.

Анна-Мария по-прежнему двигалась, как во сне. Но мытье волос как бы заставляло ее думать о чем-то другом.

Она застенчиво спросила, может ли она снять платье. Конечно, он не мог сказать «нет», но его внезапно прошиб пот.

Как он и думал, белье ее было белым, тончайшим и очень изящным. Кружева на нижней юбке были невероятной красоты. Было очевидно, что, забежав на секунду домой, она переоделась.

Коль вынужден был на мгновение закрыть глаза. Стоять рядом с этим пленительным созданием и намыливать ей волосы было нелегко. Он попытался сосредоточиться на всех ее синяках и на ярости к тому человеку, который косвенно был их причиной. Но все равно заметил, что руки его дрожат и ему трудно дышать.

Но для Анны-Марии мытье волос означало, что натянутые внутри нее струны расслабились.

— Я думаю взять с собой в Шенэс Клару и все ее семейство, — сказала она, и слова ее эхом отозвались в корыте. — И Клампена с дочкой. Там есть и жилье, и работа для них.

— Здорово, — напряженным голосом произнес Коль, он как раз собирался дотронуться до ее обнаженных плеч. — Значит, ты частично решишь мои проблемы. Шахтерам подыскать работу довольно просто, они ребята холостые и легко устроятся в любом шахтерском поселке на побережье. Если тебе мыло попадет в глаза, то вот полотенце. А вот с семьями, где есть дети, хуже.

О, ему придется на секунду встать прямо у нее за спиной! Это было плохо, мыло выскользнуло из его онемевших рук, настолько он потерял над собой контроль.

— Но крестьянские дворы, они ведь всегда были здесь?

— Да, Лина и остальные останутся здесь. О лавочнике я не особенно забочусь, он устроится.

Анна-Мария немного неуверенно произнесла:

— Я могла бы поговорить с семьей Оксенштерн о Бенгте-Эдварде. Может быть, они могли бы помочь его семье получить дом и работу недалеко от Стокгольма. Я собираюсь оплачивать его уроки пения, петь на ярмарках — еще чего не хватало!

— Да, ты права.

Неужели она понимает по его голосу, насколько он возбужден? Он надеялся, что нет. Анна-Мария медленно произнесла.

— А… Керстин тоже бегала за тобой?

Коль думал, что же ответить, пока менял ей воду.

— Она была очень агрессивна. Постоянно смотрела на меня с вызовом. Ей нравилось заигрывать со мной, провоцирующе и бесстыже.

— Вот как, — сухо сказала Анна-Мария. — Значит, она бегала за тобой. И пыталась скрыть это с помощью придирок. Бедные девушки. И Селестина…

— Нет, знаешь, мне их не жаль. Они постоянно обращались со всеми так, как будто были намного выше их.

Она ополоснула волосы и собиралась отжать воду. Коль, почти парализованный, стоял рядом с ней, его тело прикасалось к ее телу, и он не смел отодвинуться, он бы безнадежно пропал, если бы немедленно не покончил с этой тягой! Ему казалось, что он должен положить руки на ее грудь, которая была видна в вырезе рубашки, это придавало невероятную чувствительность кончикам пальцев, у него были и другие видения, но он даже не смел думать о них. Он так старался держать себя в руках, что его крепко сжатые губы побелели.

Анна-Мария выпрямилась и откинула волосы назад. Взяла полотенце, которое он протянул ей непослушными руками, и обернула его вокруг своих густых волос. Потом она обернулась и встретилась с ним взглядом.

— О-о, — тихо прошептала она. Глаза ее стали большими и удивленными.

«Барышне следует остерегаться таких мужчин, таких, у которых никогда никого не было. Они делаются совершенно сумасшедшими, если их допустить!»

Именно это она читала сейчас в глазах у Коля. Темный огонь. Теперь она понимала, чем он отличается от обычных шведских мужчин. «Глубоко в душах людей текут мощные потоки тоски, желания и любви…»

Эти потоки были и в ней тоже. И уже долго. С того самого дня, когда она встретила Коля.

Она ни на секунду не подумала об отвратительной сцене Лисен и Сикстена. Потому что к ним это не имело отношения. У них все было гораздо, гораздо глубже, ведь здесь были и преданность и доверие.

Это было настоящее.

И она обхватила его руками за шею и прошептала что-то странное:

— Надеюсь, ты и вправду сумасшедший, Коль!

Он вздохнул и потерял свое самообладание, он прижал ее к себе так, что она почти не могла дышать. Он целовал ее, как изголодавшийся, шепча уверения в том, что он не хотел, а Анна-Мария закрыла глаза и дала унести себя в постель, она чувствовала пьянящее головокружение от того, что ее так несли, ей казалось что она летит.

Руки его были надежные и сильные. Напряжение внутри нее, ужас от всего пережитого постепенно отступали. Их сменили тяжелые рыдания.

Это было не то, на что она рассчитывала именно в этот момент, но Коль понял.

— Ну, ну, — проговорил он и осторожно уложил ее. — Это-то и было нужно. Немного поплакать. Теперь легче, правда?

Он остался с ней, утешал ее, согревал ее, пока боль не прошла. Но тогда его ласки приняли совсем другой характер, и он был именно такой «сумасшедший», дикий и нежный — все вместе, каким Анна-Мария и хотела его видеть.

Наступил новый, 1816 год.

Выпал снег и мягко укутал вереск на пустоши, улегся на дорожки, ведущие к господскому дому и шахте, по которым теперь никто не ходил.

Иттерхеден постепенно пустел. Уехали Бенгт-Эдвард и его семья; Эрик Оксенштерн и его мать проявили понимание, и все устроили для будущего великого певца. Колю удалось пристроить многих шахтеров, в том числе Сюне, который получил жилье для себя, отца и младшего брата, Эгона. Отец после несчастья в шахте, причинившего ему много страданий, стал очень религиозен. Религия нередко является единственным спасением для тех, кто злоупотребляет спиртным. Отец мальчиков тоже получил работу в шахте на новом месте, правда, как подручный, но все равно — это было начало! Он был твердо настроен с Божьей помощью избежать коварных ловушек алкогольного дьявола.

Клара и Клампен с благодарностью согласились принять предложение вместе поехать в Шенэс. Коль был занят устройством последних оставшихся семей. Кредит, выданный Адриану в банке, был отозван назад, и лавочник получил от Анны-Марии свои деньги.

Было похоже, что Ларс, который сильно пострадал во время обвала, со временем все-таки встанет на ноги.

А дом на холмах стоял пустой. Одна семья из города решала, не купить ли ей его в качестве загородного дома.

Разумеется, от рождественского спектакля в приходе на второй день Рождества пришлось отказаться. Никто не смог поехать туда.

Из города привезли врача, который должен был обследовать Густава и его семью. Он уже был здесь годом раньше и тогда просто покачал головой. Хейке хотелось, чтобы приехал именно он, потому что он знал эту семью.

Врач буквально потерял дар речи от удивления. Четверо малышей впервые за много месяцев встали на ноги. Цвет их щечек был настоящим, это была уже не ложная лихорадочная краснота от жара. Легкие были еще слабые, а сами дети маленькие и хилые. Но они были на ногах, жались к устрашающему созданию, которое они называли «большой добрый человек с горячими руками».

— Как у вас это получилось?

Похоже, что все в доме выздоравливали — в большей или меньшей степени. Но второй малыш, тот, что был чуть постарше, был самым большим чудом. Эти легкие вылечить было невозможно, считал доктор год назад.

Теперь ему пришлось изменить мнение. Уже собираясь уходить и стоя в дверях, он сказал, потрясенный и взволнованный:

— Я думаю, черт побери, что вы все здесь выживете! Я бы — во всяком случае — ничуть не удивился! Потом он еще раз просунул голову в дверь:

— Но если хотите знать мое мнение, церковь была бы не в восторге от всего этого!

И он ушел, наконец. Но Хейке не считал, что уже все закончил с детьми. Он поднял маленького чудного сорванца высоко в воздух, и мальчик засветился от радости. Хейке считал, что надо дать еще пару сеансов лечения.

Коль нашел для Густава и работу, и дом, но пока они еще не могли уезжать. Дом, куда они должны были перебраться, должен был освободиться не раньше, чем через пару недель, и Хейке хотел довести лечение до конца — насколько это было возможно. Он никогда ничего не делал наполовину. В один из дней он и Винга пришли к Колю, у которого Анна-Мария и дневала, и ночевала. В это раз должно было произойти настоящее оглашение, обе стороны были единодушны. Скоро они уедут из Иттерхедена, и Коль, и она. Жители поселка принесли ей так много подарков, что она просто не знала, как ей все увезти. Все говорили, что лучше фрекен учительницы у детей больше никогда не будет! Они сидели и угощались самыми лучшими коврижками с настоящим маслом, испеченными Линой, и вдруг Хейке остановился прямо на полуслове. Руки его застыли над столом.

— Что случилось? — спросила Анна-Мария.

Винга, которая в рождественский вечер изображала из себя добрую фею и раздавала всем детям в Иттерхедене купленные в городе подарки и теперь была окружена почти истерической любовью по причине этого, предостерегая, положила ладонь на ее руку.

— Сигналы, — прошептала она. — Нужна полная тишина!

Анна-Мария даже дожевать не осмеливалась. Коль, которому она рассказала всю историю, не знал, что и подумать. История Людей Льда была для него загадкой. Но он мог поверить в то, что они люди особенные, это можно было понять, глядя на этих троих. Хейке сидел неподвижно, он беззвучно вдыхал воздух и прислушивался к тому, что явно было больше похоже на ощущения, чем на настоящие звуки. Он принял сообщение, и на его лице отражался все больший страх. Его рука сжимала руку Винги сильнее и сильнее, пока она не состроила гримасу боли двум остальным. Но не издала ни звука. Наконец, он выпустил ее руку и мощно выдохнул, быстро встал из-за стола, перевернул стул.

— Слава богу, это не Кристер, — вырвалось у него почти бездыханно. — Но все равно очень плохо. Это Тула!

— Но ведь ей всего 15 лет, — запротестовала Винга.

— Ну и что. Она столкнулась с чем-то, опасным для жизни, и я не знаю, что это. Знаю только, что это смертельно опасно, это нарушило покой Тенгеля Злого в том неизвестном месте, где он спит. Нам необходимо немедленно ехать в Смоланд! Последний, интенсивный курс лечения для детей кузнеца — и мы сразу же едем, Винга!

Анна-Мария и Коль переглянулись. Сейчас они собрались в Шенэс, чтобы начать там спокойную и счастливую жизнь. Но Хейке, проклятый или избранный, как его ни назови, должен был продолжать.

Его борьба за Людей Льда и безопасность мира была еще не закончена.