Глубины земли

5

Но ожидаемого удара не последовало. Равно как и жестокой, резкой, мертвой хватки насильника.

Две сильные руки подняли ее с колен, подняли и фонарь, который уже почти погас, помогли Эгону встать на ноги — казалось, все это — одним махом.

— Какого черта вы здесь делаете? — прокричал сердитый голос прямо ей в ухо. Мальчик присвистнул:

— Коль! Это всего лишь Коль, фрекен!

— Всего лишь? А ты кого ждал? — спросил он грубо.

Анна-Мария попыталась отчистить лицо от липких веточек вереска.

— Убийцу с топором, — прошептала она, задыхаясь. — Мы думали, это убийца с топором.

— Какой еще убийца с топором?

Он поднял фонарь, чтобы получше разглядеть ее, и теперь и Анна-Мария могла его видеть. Свет упал на неожиданно привлекательное лицо, намного более молодое, чем она ожидала. Глаза, черные, как ночь, иссиня-черные волосы под толстой вязаной шапочкой. Черты лица суровые, но тем не менее, на удивление чувственные. Больше рассмотреть ей не удалось, потому что отвернулся, помогая вернуться на тропинку.

Она настолько устала, что едва могла говорить.

— Нильссон говорил об убийце с топором. Насильнике, который сбежал и сейчас прячется здесь на пустоши. Это рассказали в городе, когда он ездил за пособиями для школы.

Приходилось напрягать голос, чтобы кричать так громко.

— Чепуха, — сказал тот, кого называли Коль. — Если ему кто-то и мог рассказать об этом, то только я, потому что именно я и ездил в город. Очень похоже на Нильссона. Любит пугать людей гнусными сенсациями. И распространяет свой яд. Но когда-нибудь он допрыгается. А вы, конечно, новая учительница? Что вы здесь делаете?

— На пустоши или в поселке?

— На пустоши, разумеется, — ответил он безо всякого выражения.

— Я провожала домой Эгона.

— Неужели нельзя было попросить об этом кого-то из мужчин?

— Кого?

На это он не ответил.

— Нильссон сказал, что вы ушли. Очень глупо, если знаешь, какова пустошь в бурю.

Он поднял замерзшего мальчика на руки и попросил ее светить на дорогу.

— Мой фонарь погас, — объяснил он. — И, кстати, неужели вы думаете, что беглый убийца шляется здесь с фонарем?

Анне-Марии пришлось признаться, что она была в панике.

Они не произнесли больше ни слова, пока не дошли до дома, за маленьким окошком которого дрожало желтоватое пламя. Коль громко постучал в дверь и опустил мальчика на землю.

Изнутри раздался нечеткий мужской голос:

— Дверь открыта, чего это ты расшумелся, чертов мальчишка, неужели нельзя дать людям поспать?

Коль открыл дверь, и они вошли в дом. Войти в помещение, найти защиту от ветра… Ей показалось, что ей заткнули уши ватой, так тихо и чудесно это было. И ветер не рвет тебя на части. Но здесь было не намного теплее!

— Какого черта шумишь? — донеслось с кровати, — И чего это ты приперся так поздно? Огонь потух, а я здесь лежу, помочь некому… — Он замолчал и сказал уже более спокойно. — О, черт, простите, я не видел господ.

Мужчина быстро убрал со стола возле кровати бутылку водки и разбитую чашку. Он сделал слабую попытку сесть и поправить волосы и одежду.

— Мы были вынуждены проводить Эгона домой, — сказал Коль. — Ты же понимаешь, что он не мог сегодня вечером идти через пустошь один.

— А это не я придумал затею со школой, — кисло пробормотал мужчина. — Мог бы побыть дома и позаботиться о своем бедном больном отце.

— Больном, — сказал Коль сквозь зубы. — А ну-ка, разведи огонь, чтобы мальчонка обсох! И одевай его, как следует, когда он идет в школу!

— Школа, школа, — передразнил мужчина. — В жизни есть более важные вещи, нежели бездельничать весь день!

— Да уж, — многозначительно подтвердил Коль.

Пока они беседовали, Анна-Мария помогла Эгону выбраться из большого шарфа и сняла с него мокрые деревянные башмаки.

— Мне кажется, вам следует помочь мне растопить печь, — неуверенно произнесла она. — Эгон замерз, а здесь так холодно.

Коль помедлил секунду, потом кивнул. Он зажег огонь, сделать это было несложно, потому что на полке горела свеча, а веток можжевельника и сухого вереска было вдоволь.

Эгон проскользнул поближе к живительному теплу.

— Не мешай господам! — проворчал мужчина, который наконец встал на ноги и довольно сильно шатался.

— Пусть стоит, — ответил Коль. — И если ты не будешь заботиться как следует о нем, я вынужден буду уволить Сюне, потому что мы не можем терпеть в поселке подобное! Ты знаешь, он и так на волоске висит!

— Что? Хлеба насущного лишить нас хотите? Как же нам жить тогда?

Крупная и темная фигура Коля придвинулась к нему.

— Сам решай. Даю тебе неделю на то, чтобы раздобыть для Эгона подходящую теплую одежду и позаботиться о том, чтобы он и Сюне каждый день получали столько еды, сколько им требуется. Это твоя обязанность, да и возможности у тебя есть, ведь Сюне неплохо зарабатывает. Лишь бы все это не пропивал. И если Эгон еще раз придет в синяках, дни Сюне в шахте будут сочтены.

Он вытащил пару серебряных монет и положил их на стол. Не успели они и глазом моргнуть, как мужчина смел деньги в карман штанов.

— Это на одежду и еду для твоих сыновей, — предупредил Коль. — А не тебе на выпивку. Пошли, фрекен!

Он вышел, и Анна-Мария последовала за ним, кивнув Эгону и пожелав ему спокойной ночи.

И вот они снова на улице, где бушует непогода. Коль остановился и решительно завязал ее шарф так, чтобы накидка не развевалась так сильно. Теперь она могла двигаться примерно так же свободно, как мумия, подумала она, но протестовать не осмелилась. Этот человек вызывал уважение!

Они пустились в путь. Ей нелегко было поспевать за ним, шторм делал невозможной любую беседу, но наконец они подошли к маленькой рощице из карликовых сосен, и там ветер стал чуть менее сильным. Не намного, но она смогла прокричать:

— А почему Эгон вообще ходит в школу?

— Чтобы его оставили в покое, — мрачно ответил Коль. — Отец и брат использую его, как раба. Я не мог спокойно на это смотреть.

— Понимаю. А его брат, Сюне, он такой же плохой, как и отец?

— Сюне слабый. Попал в дурную компанию. А отец научил его пить. Когда напивается, Сюне становится неуправляемым. А так он довольно безобиден.

Анна-Мария задумалась.

— Наверное, это Сюне — тень Сикстена, смотрит на него с восхищением?

— Да. Сикстен — «дурная компания». А вы их знаете? Ах, да, Нильссон как-то упоминал, что вы прятались с ними за скалами.

— Пряталась? — задохнулась она от гнева.

— Да ладно, не заводитесь! Я все понял совершенно правильно. Это все злой язык Нильссона. Я сам это испытал, так что знаю, что вы чувствуете.

— О, а что же он говорил… о вас?

— Ну, — фыркнул Коль, но они вновь вышли на открытое пространство, и ей было нелегко расслышать, что же он ответил. Но что-то о жене Севеда и младшем ребенке. Последние слова она расслышала хорошо: — Но парень белый, как молоко, так что его злобная болтовня оказалась напрасной.

Анна-Мария помолчала. А потом произнесла:

— Я не поблагодарила за то, что вы пошли за нами и помогли.

— Не за что, — буркнул он. — Я живу здесь, на пустоши. Так что мне все равно надо было сюда. Она поразилась.

— Где?

— Да вот, в доме прямо перед нами. Мы как раз идем туда сейчас, я подумал, что вам надо немного согреться.

Из окошек совсем рядом падал свет.

— Я — не ожидала, что вы здесь живете, — проговорила она. — Но мне кажется, я понимаю, почему. Наверное, вас, как и меня, пустошь поразила своим величием и околдовала.

— Наверное. Я не хотел жить ни в бараках, ни в деревне, там для меня слишком тесно.

— У вас есть… семья?

— Есть женщина, которая заботится, чтобы у меня было все, что мне необходимо.

Анна-Мария потеряла дар речи. Говорить подобное так прямо и жестоко! Да, пожалуй, он и на самом деле неотесанный, они правы.

— Мне, наверное, следовало бы пойти домой, — прокричала она ему. — Клара может волноваться!

— Клара отреагирует на это спокойно. А с Нильссоном — хуже. Не боитесь еще раз стать объектом его болтовни?

— Опять? А он так много говорил обо мне?

— Он говорил, что хозяин хочет на вас жениться. Она так растерялась, что даже остановилась.

— Нет, но!.. Адриан никогда не стал бы рассказывать об этом Нильссону!

Коль тоже остановился. Он поднял фонарь и изучающе посмотрел на нее, чтобы определить, правда ли то, что она говорит.

— Нет, не хозяин, — коротко сказал он. — Но его сестра.

Анна-Мария была слишком взбудоражена, чтобы говорить разумно.

— Но на каком основании они… они… Коль состроил гримасу.

— Поосторожнее с этими кошками, — только и сказал он.

И снова двинулись в путь. Они подошли к калитке, и Анна-Мария крайне неохотно последовала за ним. На самом деле, выбора у нее практически не было, она теперь просто-напросто не смогла бы найти дорогу домой. Да и тепло, конечно, манило.

Он открыл дверь и, довольно небрежно помахав рукой через плечо, попросил ее войти.

Внутри было уютно. Все говорило о заботливых женских руках. Это было видно и по приятному теплу, и запаху свежеиспеченного хлеба, и по чистой, аккуратной комнате, в которую они вошли.

Из кухни вышла пожилая женщина.

— У меня гости, фру Аксельсдаттер. Новая учительница. Будьте добры, дайте ей выпить что-нибудь теплое, она провожала Эгона домой, и это была довольно-таки драматическая прогулка.

После чего зашел в другую комнату и захлопнул за собой дверь.

«Женщина, которая заботится, чтобы у меня было все, что мне необходимо…» Теперь Анне-Марии стало стыдно, это у нее были гадкие мысли, а не у него.

Фру Аксельсдаттер почтительно посмотрела на нее и улыбнулась.

— Думаю, барышня совсем замерзла. Присядьте сюда и подсушите одежду у очага, подождите минутку, и я принесу что-нибудь горячее.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась Анна-Мария.

— Рада, что у мастера гости! Он совсем себя не жалеет на этой шахте, только о ней и думает день и ночь. Так и человеческий облик потерять недолго.

Анна-Мария могла лишь кивнуть, ведь она совершенно не знала Коля. Только по словам Нильссона: «Он хочет, чтобы у детей было то, чего никогда не было у него самого». Школа…

Мысли ее путались, взгляд стал отсутствующим. Эти слова много говорили о Коле.

Когда он вернулся, Анна-Мария уже сидела за столом, перед ней дымилась тарелка. Накидка висела и сохла у очага.

Теперь она смогла увидеть, насколько хорош собой был Коль — смуглый, с темными волосами и задумчивыми, пытливыми глазами. Он переоделся в простую, но красивую одежду и смыл с себя рудничную пыль. Но в кожу на руках она просто въелась, и с этим ничего нельзя было поделать.

— Хорошо, я пошла домой доить корову, — сказала его домоправительница. — Приду попозже убрать посуду после обеда.

Коль кивнул.

Они остались одни.

Возникла какая-то неловкость. Анна-Мария просто потеряла дар речи, он тоже ничего не говорил.

В конце-концов она заметила:

— Вы ничего не едите.

— Меня не учили, как вести себя за столом. Анна-Мария отложила ложку.

— Я думаю, что у вас чересчур много комплексов из-за того, что у вас якобы слишком простое воспитание! Мне тоже не особенно приятно сидеть и есть в одиночестве.

Он сжал губы, удрученно улыбнувшись, но взял ложку и начал есть — с преувеличенной осторожностью, так, чтобы это выглядело прилично. Анна-Мария поглядывала на него, поднимая глаза от своей тарелки, и ничего не могла поделать с тем, что глаза ее смеются. Он наклонил голову и полностью сосредоточился на своей тарелке.

Когда они почти закончили обед, он грубо спросил:

— Какого черта такая женщина, как вы, становится учительницей?

Она откинулась на спинку стула:

— Я знаю, что вы предпочли бы учителя-мужчину.

— Вы не ответили на мой вопрос. Анна-Мария призадумалась:

— Было много причин. Попытаться быть полезной… Суметь хоть немного помочь этим бедным людям.

— Но ведь до того, как приехать в Иттерхеден, вы совсем не знали его, так что это не мотив, — издевательски проговорил он.

— Нет, но я…

— Выкладывайте! Я по вашим глазам вижу, что было что-то еще. Я понял это еще в самом начале.

Она удивленно посмотрела на него. А потом опустила глаза:

— Может быть, я хотела искупить вину.

— Искупить вину? А в чем вы виноваты? Анна-Мария закрыла лицо руками.

— Пожалуйста, не спрашивайте меня! Мне слишком больно говорить об этом!

Она почувствовала, что ей на запястье легла сильная рука. Рука совсем не грубая, она словно бы подбадривала. «Рассказывай, — сказала она. — Иногда выговоришься — и станет легче».

Она спрятала руки.

— Я сделала что-то не так. И я не знаю, что.

Он ждал. Глаза его были, как горячие черные колодцы, она никогда не видела таких глаз. Кожа вокруг глаз тоже была темная, поэтому они казались еще глубже, брови и ресницы были черны, как уголь.

— Мой отец погиб в войну с Наполеоном. Скоро будет три года. И рассудок моей матери помутился. Она так и не оправилась от горя, она лишь глубже погружалась в тяжелую ненависть к тем, кто забрал его у нее. Я… мне пришлось заботиться о ней. Я думала, что я все делаю правильно, что я являюсь поддержкой для нее, я пыталась говорить верные слова…

Глаза ее наполнились слезами, она все время нетерпеливо смахивала их.

— И вот… внезапно, однажды утром, когда я отдернула занавески на окне в ее комнате… Она покончила с собой ночью. То есть мне не удалось ей помочь, понимаете? Я никогда, никогда не прощу себе того, что случилось!

Он протянул через стол руку и положил на ее руку, она не противилась, потому что знала уже, какой теплой и сильной была эта рука.

— Не только вас одну в мире посещают такие мысли, — произнес он своим хриплым голосом. — Все, у кого кто-то из близких покончил с собой, винят во всем себя. Можно ли было что-то сделать иначе? Эта мысль гложет их всех. Но, как правило, они не виноваты. А в вашем случае совсем нет вашей вины. Я, конечно, не знаю, ни о болезни вашей матери, ни о том, какая она была по характеру, но не думаю, что вы могли что-то сделать, чтобы предотвратить несчастье. Ведь вы делали все, что могли, правда?

— Я так считала. Стремилась, во всяком случае, сделать все, что могу.

Он помолчал мгновение, пристально изучая ее.

— Но как вы оказались в Иттерхедене?

Казалось, что говорить сейчас стало легче. И потому, что она смогла с кем-то поговорить о своих проблемах, и потому, что сейчас ей приходилось говорить о совсем других вещах.

— Меня рекомендовала кузина моей матери. Она подруга Керстин Брандт.

Коль не смог удержаться от невольной гримасы. Она лишь на долю секунды появилась на его лице, но Анна-Мария ее заметила.

— И вы согласились на эту работу? — спросил он. — Не поинтересовавшись, на что соглашаетесь? Она отвела глаза. Слегка улыбнулась.

— Знаете, я встретила Адриана Брандта впервые много лет назад. Я тогда была еще ребенком, но он стал для меня каким-то принцем, о котором можно было только мечтать. Я… хотела увидеть его снова.

— И… он по-прежнему был принцем? Эти слова прозвучали очень сухо. Анна-Мария ответила задумчиво.

— Было бы несправедливо думать, что живой человек действительно может соответствовать мечте.

— Но, тем не менее, вы выйдете за него замуж? Она крепко сжала руки.

— Он… просил меня об этом. Я очень удивилась. Но я не хочу обсуждать других в их отсутствие.

Коль ехидно улыбнулся ее явному смущению. Она не могла найти верные слова, но он оставил эту тему.

— И теперь вы хотите искупить вину? За то, что вы «предали» свою мать? Анна-Мария просияла.

— Да, — быстро сказала она. — И уже начала.

— Да неужели? И как же?

— Знаете детей кузнеца? У которых чахотка? Я… Понимаете, я из довольно интересного рода, который зовется Люди Льда. Он на самом деле норвежский. И у нас в роду есть люди с необыкновенными способностями к врачеванию. Вы и представить себе не можете. Я написала одному из них. Он живет в Норвегии. Попросила его прислать лекарство. Он уже вылечивал легочных больных раньше.

Коль смотрел на ее раскрасневшееся оживленное лицо.

— Мне больно лишать вас иллюзий, но я думаю, вы уже опоздали. К тому же никто никогда не слышал, что чахоточные могут выздороветь!

— А я верю, — сказала она упрямо. — И еще я хочу что-то сделать для Эгона.

— Вы это уже сделали. Но берегитесь, не вмешивайтесь во все это слишком активно!

— Конечно, я сделаю это тактично. Позабочусь о том, чтобы он хотя бы немного ел на перемене. И еще — мне так жалко Клампена, который потерял всякую связь со своей дочкой…

— Да уж, это не слишком веселая история. Но здесь вы едва ли сможете что-то сделать. Эта потаскуха, на которой он был женат, хорошо спряталась. Вероятно, в Стокгольме. Что, вы хотите спасти кого-то еще?

Она чуть улыбнулась.

— Я очень хочу помочь Кларе, разумеется. Она такая хорошая.

— Вы правы.

— И еще…

Анна-Мария позабыла о своем прекрасном воспитании, наклонилась через стол и схватила его руки.

— И еще мне очень хочется поставить с детьми спектакль на Рождество. Однажды мы ставили его, когда я была маленькая, и я прекрасно помню, как все было. А Бенгт-Эдвард может быть Ангелом Господним, который поет весь текст. И еще я хочу помочь ему, Коль! Они хотят, чтобы он пел на ярмарках и зарабатывал деньги, но так он только загубит свой потрясающий голос! Я хочу оплатить его обучение, чтобы у него был настоящий учитель пения, и он смог бы добиться чего-то большего.

Коль осторожно высвободил руки и как бы чуть-чуть отодвинулся от нее. Он глубоко вздохнул и сказал:

— Не пытайтесь пересадить шахтерского ребенка на слишком благородную почву, так вы можете уничтожить его. А что касается рождественской пьесы, то забудьте о ней! Что бы вы ни делали, это будет стоить семьям денег, а если они чего-то и боятся, так это ненужных расходов. У них ничего нет, неужели вы не понимаете? Если бы вы узнали, какое нищенское жалованье они получают, вы бы ужаснулись!

Анна-Мария была слишком увлечена, чтобы как-то отреагировать на его последние слова.

— Но им это ничего не будет стоить, я за все заплачу сама, у меня есть возможность. И за образование Бенгта-Эдварда тоже! Эти деньги для меня — пустяк.

Коль замолчал.

— Так значит, поэтому, — тихо произнес он… Потом выругался: — Черт! Он встал.

— Будет лучше, если вы сейчас пойдете домой. Клара может начать волноваться, чего доброго на пустошь пойдет.

— Да, разумеется. Я, наверное, ужасно много болтала.

Она натянула накидку, и они вышли из дома. Коль собирался проводить ее до того места, с которого она могла бы видеть поселок. Он молчал, да и ветер был такой, что много говорить им не пришлось.

Но когда они подошли к скалам и должны были попрощаться, Анна-Мария сказала:

— Вы сказали, что рабочие получают нищенское жалованье?

— Да, это так.

— Но Адриан такой прекрасный человек! Как же он может?..

Коль хмыкнул и отвернулся.

— Но разве шахта не приносит доход? — спросила она жалко. — Адриан говорил, что там добывают железо.

— Железо! — горько сказал Коль. — Да, ну конечно, мы этим и живем. И еще другое, совсем малоценное. Нет, все это нереально! Это все от тестя Адриана Брандта. Ему заморочил голову какой-то восторженный сумасшедший, который утверждал, что нашел в Иттерхедене золото. Старик тоже совсем потерял покой из-за этого и начал разработки. А зять теперь идет по его стопам. Так же рьяно и так же бесполезно! И на это я должен тратить свою жизнь.

— Но тогда, почему же вы здесь? Почему не уезжаете?

Он схватил ее за плечи и посмотрел прямо в глаза в дождливых сумерках. Но она видела, как сверкают его глаза.

— По той причине, что и вы, девушка! Потому что знаю, что у этих несчастных бедняков, несмотря ни на что, сейчас есть хоть какой-то источник существования, каким бы жалким он ни был. Я остаюсь здесь из-за них, а не из-за себя. И это я забочусь о том, чтобы они не работали здесь задаром. И это я защищаю их от Нильссона и… других, кто эксплуатирует их.

— Адриан не такой! Он покорно опустил ее.

— Нет, я не говорю об Адриане Брандте. Он не виноват. «Как невинный, жертвенный агнец», — процитировал он псалом. — Ну, теперь вы справитесь сами, не так ли?

— Да, — послушно ответила она. — Спасибо за помощь! Так значит, вы считаете, мне не стоит затевать этот рождественский спектакль?

— Делайте, что хотите, меня это не касается. Если у вас есть возможность — пожалуйста!

И в следующее мгновение он был уже далеко от нее, на пустоши. Анна-Мария поплотнее запахнула одежду и стала пробираться между скал дальше. Но ветер дул сейчас ей в спину, и идти было гораздо легче.

Клара встретила ее в коридоре.

— Госпожа, а я уж думала, вы совсем пропали, вас так долго не было!

Анна-Мария сняла дождевик и встряхнула его. Она чувствовала, как горят ее щеки.

— Прости, Клара, но я не могла прийти раньше. Коль пригласил меня зайти, чтобы я согрелась, и я не смогла отказать. Понимаешь, я совсем замерзла.

Клара уставилась на нее.

— Что? Вы были у Коля? Конец света! Анна-Мария взглянула на себя в зеркало.

— Господи, как я выгляжу! Нет, какой ужас! Мои волосы… Неужели я так выглядела…

Она смущенно засмеялась — и возбужденно, и очень озабоченно.

— Только смотрите, чтобы Нильссон об этом не проведал, — произнесла Клара у двери. — Он будет в полном восторге! Кстати, здесь был хозяин. Он хотел, чтобы барышня пришла к ним в дом сегодня вечером.

— Сейчас? — спросила Анна-Мария и замерла.

— Нет, он немного рассердился, что вы ушли как раз тогда, когда он собирался вас увести. «Ужасно глупо и никому не нужно, — сказал он. — В такую погоду!».

— О, и он не пошел за мной? На пустошь?

— Нет, он пошел домой. «Пусть фрекен Анна-Мария придет завтра вечером, — сказал он. — В семь часов». Он зайдет за вами.

— Ладно. Придется идти.

Анна-Мария чувствовала, что каждый нерв в ней дрожит от невероятной радости и возбуждения. Как если бы она девятнадцать лет спала и лишь сейчас наконец поняла, что такое жизнь.

— Клара, знаешь, что я придумала? Мы поставим на Рождество в школе спектакль, и Грета должна быть Девой Марией, и нам надо раздобыть где-то еще мальчика, потому что должно быть три пастуха, и три волхва, и Иосиф, и…

Клара только удивленно смотрела на нее. Еще никогда она не видела в глазах маленькой барышни такого блеска, невероятного сияния!

Неужели это так приятно, когда тебя приглашают в дом к хозяину и всем его задирающим нос бабам? Ну, конечно, Адриан Брандт — кавалер завидный. И знатный к тому же!

Но в данном случае именно ему повезет больше!