Гнев Ашара

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Рикол вглядывался в ночь, которая казалась более плотным сгущением черноты, чем просто отсутствие света. Погода сменилась, словно переход от лета к осени отметил отбытие Бедира и Кайтина. С тех пор, как они отплыли на юг на «Вашти», дни постепенно укорачивались, солнце все раньше заходило за гордый хребет Западных Лозин. Но увядание природы не могло вызвать такой тьмы; он мозгом костей чувствовал, что за этим мраком стоит нечто большее — и весьма скверное. По ущелью Идре бежал ветер с севера, достаточно крепкий, чтобы огни факелов и жаровен на стенах Высокой Крепости плясали — словно бы струи ветра проголодались и посягали теперь на саму крепость. Ветер нес прохладу, он порывами пролетал в бойницы и меж зубцами гребня стены, свистел над острыми верхушками скал. Рикол плотнее запахнул тяжелый плащ вокруг отягощенного броней тела. Его лицо и голые ладони покалывало и пощипывало до немоты. Достаточно крепкий ветер, чтобы унести любую тучу, и все же на небе ни звездочки, ни луны — оно мглисто и непроницаемо, только тьма и тьма.

Рикол оперся локтями о промерзший камень, вытянув шею и пытаясь пронзить взглядом тьму. Ничего. Он слышал, как внизу, невидимая, громыхает река, мчась из Белтревана. Но, посмотрев туда, Рикол вздрогнул. Никаких отражений огней видно не было. Он задрожал не столько от холода, сколько от охвативших его скверных предчувствий, и направился к ближайшему наблюдательному посту.

У жаровни терпеливо топтались два часовых, закутанных в зимние плащи, которые он распорядился им достать. Капюшоны натянуты, солдаты кажутся безликими призраками в свете пламени. Они заметили его приближение и отдали честь. Рикол приветствовал их с большим энтузиазмом, нежели испытывал на самом деле — понимая, что и на них эта неестественная ночь действует гнетуще.

— Все равно, что наблюдать за туманом, командир, — ответил на вопрос, как проходит дозор, один из воинов (Рикол вспомнил, что его звали Демиол). — Они могут появиться прежде, чем мы что-то увидим.

— Но мы зато их услышим, — встрял другой. Риколу казалось, что его зовут Гайдар. Пар вылетал из губ в такт его взволнованным словам. — Или нет?

Рикол кивнул и сказал:

— Лесной народ редко нападает ночью.

— А этой ночью? — спросил Демиол.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил Рикол, услышав в его голосе сомнение. — Или испугался?

— Это… — не находя слов, Демиол пожал плачами, плащ зашуршал при его движении. — Непохоже на простую ночь.

Рикол воззрился на него, изучая лицо воина в сиянии жаровни, такое резкое от света и теней. Борода с проседью — перед ним опытный боец, давно привычный к ночным дозорам. Кордор, под началом у которого двадцать пять человек, весь этот участок стены. Не такой, кто поддастся чуть что ночным страхам. И все же что-то близкое к страху видится в знакомых глазах.

— Темнее обычного, — согласился он. — Но и только.

— Ветер, — Демиол махнул на пламя, обрывками лент срывавшееся с жаровни, и продолжил движение руки, обводя теснину и небеса. — Он должен бы развеять эту тьму.

— Погода чудит, — предположил Рикол, зная, что объяснение звучит убого. — Что еще?

Демиол ответил взглядом на взгляд командира, облизал губы и произнес:

— Известия, командир. О Посланце.

Рикол подавил едва не прорвавшийся вздох. Этого-то он и боялся, споря с Бедиром, когда Владыка Тамура повелел ему сообщить солдатам о вероятности присутствия Посланца среди варваров при первом же признаке чар. Он уверял, что такое объявление только нагонит ненужного страху на его людей. Но Бедир настоял на своем, упирая на то, что известная опасность предпочтительнее полной неизвестности и что если на крепости падет колдовство, лучше, чтобы защитники хотя бы представляли себе, с кем имеют дело, прежде чем вдруг окажутся околдованными. Рикол так и не согласился с Владыкой, но повиновался и три дня назад объявил о Посланце во всеуслышание. Небо в тот день наполнилось вороньем, нырявшим и кружившим над обеими крепостями. Птицы хрипло каркали от рассвета до сумерек, которые темным потоком приползли с севера, пока за их черными крыльями не пропало солнце и люди не потребовали объяснить, что это. Он призвал младших командиров и сообщил, что Высокая Крепость, как и Низкая на том берегу, ждут не просто Орду: предполагается, что лесной народ ведет порождение Ашара. Солдаты спокойно выслушали эту новость, но более потому, что лишь немногие поверили ей. Они знали, что из-за гор подходит невиданная толпа варваров, но это они вполне могли понять, чего-то такого они ждали долгие годы службы. Было известно, что Бедир Кайтин отбыл по Идре на юг за андурелскими подкреплениями, дабы к Лозинским воротам явились силы всех Трех Королевств. Можно было представить себе в скором будущем великое сражение, но горстку тех, кто, услыхав Послание, предрекал всяческие беды, быстро перекричали.

Но на второй день разразилась буря, не похожая на те, что обычны в эту пору. Едва поднялось солнце, огромная лента черных облаков собралась над Белтреваном и уверенно поползла на юг, перекрыв золотой диск, так что свет померк и крепости окутала мгла. Глухие раскаты грома отдавались от склонов теснины, а молнии, похожие на многоногое насекомое, огромными шагами ходили по земле. Они поразили нескольких бойцов — расплавилось даже оружие и доспехи, остались только обугленные кости. Из Низкой Крепости пришла весть еще о девяти смертях. Шестнадцать человек за двадцать веков, что несли дозор крепости, не были непереносимой потерей — однако все отметили, что среди погибших отсутствовали рядовые, только геллемины и кордоры. И те, кто сперва не предал значения сообщению о Посланце, начали прислушиваться к тем, кто его опасался.

Буря кончилась на закате. Ее сменил затяжной ливень, опять-таки несвоевременный, наполнивший канавы и водостоки мощно низвергающейся серой пеной, наделавший луж во дворах, изгнавший крыс из затопленных подвалов и погребов. Никто в двух крепостях не остался сухим, и оружейникам пришлось не жалеть масла, которого обычно не требовалось, пока не начинались зимние дожди.

Потоп продолжался долго, лишь через несколько часов после зари третьего дня он нехотя прекратился, но снижающаяся туча цвета сгнившей плоти зависла над тесниной. Воцарилась духота, от промокшей одежды шел пар, а над крепостями сгустилось зловоние, словно разлагались небеса. Рикол приказал взять в кладовых топливо из зимних запасов и расставил повсюду жаровни с ветвями можжевельника и добавками душистых масел, пытаясь заглушить вонь. Но толку вышло мало. Солдаты постепенно приуныли. Тогда командир крепости обратился к Сестре Уинетт. Уинетт составила питье, которое немного поднимало дух. При этом она сообщила, что возросло число солдат, жаловавшихся на мелкие и, как правило, необъяснимые хвори.

Тут уже самого Рикола одолели сомнения. Пока они бодро ждали врага, которого можно увидеть, они были вполне боеспособны. Но если будет продолжаться подобное, то его воины окажутся побеждены еще до прихода врага. Даже он чувствовал свинцовый гнет, который навис над крепкими стенами, источая миазмы страха. Он часто раздражался, огрызался на жену и едва сдерживал гнев, когда командиры сообщали о новых жалобах на болезнь. Он велел выдавать солдатам двойную порцию эвшана и устроил неожиданную пирушку, на которой потчевал своих помощников лучшим галичанским вином — зная, что по ту сторону Идре точно так же поступил Фенгриф, ибо световые сигналы сообщили, что у кешитского военачальника те же затруднения. Чем скорее вернется Бедир с подмогой из Андурела, тем лучше…

— А если и так? — спросил он теперь кордора, заставив себя говорить как можно непринужденней. — Вы позволите какому-то лесному шаману вас одолеть? Демиол покачал головой.

— Нет, командир Рикол, хотя и предпочли бы драться с варварами.

— Возможно, скоро твое желание осуществится, — съязвил Рикол.

— Они нападут? — спросил Гайдар, оборачиваясь и всматриваясь в адскую тьму. — Или это так и будет тянуться?

— Они уже напали, — ответил военачальник. — Это тоже нападение, как ливень и вороны. Так и думайте. И держите оборону.

— Значит, — Гайдар замолк, глаза его сместились с лица Рикола на мглу, затем вернулись к худому лицу военачальника. — Ты думаешь, это будет продолжаться?

— Не знаю, дружище, — Рикол скривил губы, надеясь, что вышло похоже на улыбку, и полез под плащ за флягой эвшана, которую загодя прикрепил к поясу. — Но знаю, что у меня под началом надежные воины, которые не подведут, будет ли стоять против них оружие или тьма и страх. Я знаю, что ночные дозоры длиннее и что самому бравому сердцу не мешает порой немного подкрепиться. Вот, держите, это прогонит холод, а также и что-то другое.

Гайдар в изумлении воззрился на предложенную им флягу. Он знал, что Рикол честный человек, храбрый воин, но такого еще не случалось. Солдат взглянул на Демиола, не уверенный, стоит ли соглашаться на такой подарок. Но кордор подмигнул из недр своего капюшона, и Гайдар переложил копье в левую руку, взяв кожаную бутыль.

Младший часовой был еще совсем юношей — Рикол увидел это, когда его капюшон упал на спину. Солдат поднял флягу и сделал глоток, закашлявшись, едва жгучая жидкость попала в горло. Когда юноша протянул флягу обратно, Рикол указал на Демиола и улыбнулся чуть более искренне.

— Твой кордор, пожалуй, тоже замерз, парень.

Демиол ухмыльнулся, принимая бутыль и наклоняя ее к губам. Он подумал, что несмотря на всю свою суровость и властность, военачальник у них из тех, кто понимает, что нужно людям.

— Благодарю, мой господин, — пророкотал он, возвращая флягу. — Славно греет.

— Еще бы, — Рикол сам поднес к губам свою фляжку и умело шевельнул горлом, в которое не попало ни капли — зная, что скоро по всей стене разнесется молва, как начальник выпил вместе с честными солдатами. Их духу это пойдет на пользу. — И пока у нас в брюхе тепло, позвольте кое-что вам пообещать. Владыка Бедир уже сейчас идет на север со всеми силами Трех Королевств. Их возглавляет сам король Дарр. Все воины Кеша и Усть-Галича идут за ними. Сестры из Андурела, несомненно, прибудут с войсками, а когда все они появятся, мы дадим урок белтреванцам и этому шаману с черной душой. Ручаюсь! — Он шлепнул себя по губам и закупорил флягу, простившись с часовыми бодрым взмахом руки, на которые оба, к его удовольствию, ответили стиль же тщательно. — А теперь я продолжу обход. Стоять твердо.

— Есть, — отозвался Демиол, а там и Гайдар. — Будет исполнено, командир Рикол.

Благодаря эшвану или присутствию командира, но сомнения были изгнаны, и сам Рикол почувствовал себя бодрее, шагая по стене к пятну света, указывающему на следующий пост. Свет казался лишь слабым путеводным огоньком в непроглядном мраке. Остановившись у жаровни, Рикол завязал почти такую же беседу, вновь предложил солдатам флягу, сказал почти те же слова, надеясь, что они не окажутся ложными. Если у него и оставались самые ничтожные сомнения касательно присутствия Посланца, то сейчас они развеялись, ибо не имело смысла оспаривать противоестественность происходящего. Теперь было только любопытно, что же последует дальше. Он завершил обход с пустой флягой и, усталый, направился к себе.

Было поздно. Свеча медленно оплывала в резном хрустальном канделябре, указывая на час пополуночи. Жена еще не легла, но дремала перед огоньком, приветливо светившимся в глубине каменного очага. Она проснулась, когда вошел муж, и засуетилась вокруг него, пока он расстегивал плащ и бросал в кресло, а затем устало глядел на ее седеющие волосы, когда она встала на колени, чтобы его разуть.

Эта возня вызвала у него нелепое раздражение. Он подавил его, догадываясь, что, как и тьма, раздражение связано с кознями Посланца. В последнее время он срывался слишком часто. Он скрывал это от людей, но оказалось много труднее вести себя по-человечески в своих покоях. Место гнева заняли угрызения совести. Он наклонился и погладил ее волосы, улыбнулся, когда она повернула лицо к его ладони, ее глаза тоже казались усталыми.

— Как там на постах? — спросила она, понимая, какая ответственность давит на его стареющие плечи, желая разделить ее и облегчить ношу.

— Не очень, — ответил он. — Ночь кажется длинней без луны и звезд. Время как будто бы остановилось. Но люди держатся.

Госпожа Марга Кадор Рикол убрала его сапоги и принесла крытую сковороду с тлеющими углями — постельную грелку. Она поставила ее так, чтобы он оперся о нее стопами, а сама между тем стала снимать с него доспехи.

— И надолго это? — подумала она вслух. Он знал, что вопрос пустой, но не сдержал вспышку гнева, который его внезапно переполнила.

— Я-то откуда знаю, Кровь Госпожи. Я что, пророк? И опять мгновенно ощутил угрызение совести. Начал извиняться. Она лишь качнула головой, мол, не стоит, и стала разминать ему плечи, где в мышцах скопились тугие узлы.

— Сегодня я чуть не ударила Катину за то, что она уронила гребень. — Пальцы жены искусно разглаживали узлы, она этому училась, когда жила у Сестер в Эстреване. — Она не была виновата, но я накричала на нее. И руку подняла. Это, — она указала на оконные ставни, — добирается до всех.

— Тем не менее, Марга, прости, — сказал муж, взяв ее руку и поцеловав.

— Знаю. — Она продолжала массаж. — Трудно ходить улыбаясь, когда думаешь, какое колдовство на нас еще напустят.

Рикол кивнул, вздыхая, он почувствовал, что плечам стало легче.

— Честный бой предпочтительнее. Думаю, что Посланец пытается нас ослабить.

— Зря старается! — Она отпустила его плечи и начала расшнуровывать куртку. — Ничего не выйдет!

— Не выйдет? — прогудел Рикол. — Он превратил раннюю осень в зиму, посылает дожди, чтобы наши души размокли, наполняет воздух гнилью разложения. Что принесет заря? Есть пределы людской выносливости.

Его жена выпрямилась во весь рост и положила руки ему на плечи, заставив мужа смотреть ей в глаза, и твердо сказала:

— Мы этих пределов еще не достигли, Беван Рикол. До них еще шагать и шагать. А до того вернется Бедир с Дарром и его войсками. Тогда мы покажем порождению Ашара, чего стоят Королевства. Не сомневайся!

— О, любовь моя, — он улыбнулся, обвив руками ее талию и погрузив лицо в тепло ее платья. — Мне бы сотню-другую парней с твоей силой.

— У Т ебя есть я, — ответила она. — Теперь в постель и спать. А завтра поглядим, что нам грозит.

Но казалось, завтра не настанет, ибо когда Рикол пробудился, он не увидел за ставнями света, хотя свеча, указывавшая время, почти сгорела и указывала на час зари — время, в которое долгие годы службы приучили его уже быть на ногах. Он поднялся, чувствуя, что покрыт гусиной кожей в холоде, наполнившем спальню. Натянув подбитое мехом платье, подошел к окну и распахнул ставни. Тьма предстала его взгляду, едва ли отступившая перед факелами, неясно трепетавшими внизу. А когда он поднял лицо туда, где следовало быть солнцу, то тоже ничего не увидел.

Нахлынул ужас. Отупляющая, мертвящая душу пустота, в которой надежде нет места и ничего не осталось от радости или уверенности, все поглотила бездна. Он слышал голоса, вопящие в изумлении и взметывающиеся проклятиями, когда люди обо что-то спотыкались во мгле. Скорбно завыла собака, другие подхватили, и вот уже Высокая Крепость наполнилась воем. Несмотря на теплое одеяние, он задрожал, стиснув покрепче зубы, чтобы не стучали, и не давая себе расслабиться. Медленно отвернувшись от окна, он увидел расплывшееся пятно — лицо жены — и двинулся к ней, ища успокоения.

— Найди Уинетт, — посоветовала Марга. — Поговори с Сестрами.

Рикол содрогнулся, чувствуя, что проиграл бой с отчаянием.

— Ты Беван Рикол, командир Высокой Крепости, — твердо произнесла Марга. — Ты хранишь рубежи Тамура и не позволишь, чтобы эта дрянь помешала тебе исполнять твой долг.

Он молча кивнул и поднялся, чтобы подбросить поленьев в угасающий огонь. Пламя очага немного взбодрило его. Но затем пляшущие огоньки напомнили об Ашаре и о Посланце. Рикол содрогнулся заново и пал на колени.

— Выпей-ка.

Он обернулся. Увидел кубок эвшана, взял и осушил единым глотком, распахнув рот, когда вспыхнул жар в пустом желудке. Мгновение голова шла кругом, затем тепло разлилось по телу, возродив надежду, а с нею и гнев.

— Да, — яростно сказал он, — я пойду к Уинетт.

— И не показывай большой тревоги, — предупредила Марта. — Высмей врага. Если тьма — это все, что может обрушить на нас Посланец, нам не слишком стоит его бояться.

Рикол кивнул и начал неловко одеваться. Сегодня на них напустили больше, чем просто тьму; непроглядный мрак, наводнивший крепость, просочился в душу, и он боялся за своих солдат: как бы они не дрогнули, ведь и самый отважный из них может поддаться этому натиску безнадежности. Если он, их начальник, пребывает в таком унынии, что же теперь творится с солдатами? Борись, твердил он себе, как велишь бороться с этим своим людям, и хвала Госпоже, что у тебя такая решительная жена, как Марга.

Лишь когда он покинул спальню, его жена позволила себе заплакать, ибо ее тоже терзало жуткое отчаяние.

Оно давило на душу ее мужу, хотя он скрывал это, как мог, шагая по переходам, озаренным факелами, выказывая решительность, которую едва ли чувствовал. Всем, кто задерживался, чтобы поговорить с командиром, задать вопрос или спросить указаний, он приказывал, чтобы по стенам и дворам разнесли новые запасы факелов и топлива для жаровен. Он хотел поскорее добраться до Уинетт и узнать, что она думает. Крепость была близка к панике — похоже, что тьма пробиралась и в души. Лишь дисциплина, которой он всегда гордился, помогала поддержать видимость чего-то привычного. Но и она тяжело давалась. Тьма настолько сгустилась, что факелы, костры и жаровни мало что могли откусить от почти ощутимой сплошной стены мрака. Знакомая дорога стала почти путем по лабиринту, дворы и дворики, которые он прежде проходил за несколько мгновений, превратились в хаотический лабиринт, время и расстояние утратили значение, направление с трудом угадывалось, паника кралась в неестественной ночи, словно хищный зверь на охоте.

Он нашел Уинетт, занятую в больнице. Она в свете факелов распределяла лекарства среди множества людей — скорее смятенных и перепуганных, чем больных. Обуздав раздражение, он ждал, пока Сестра справится с синяками и растяжениями, прислушиваясь к ней и ее помощницам, повторявшим что-то успокаивающее.

— Они испуганы, — сказала Уинетт, когда освободилась и они стояли в ее каморке почти без света. — Они столкнулись с неведомым.

— Я это тоже чувствую, — признал Рикол. — Когда я проснулся и не увидел света, то впервые испытал панику.

— Это лишь естественно, — ответила Уинетт. — Все люди чего-то боятся. Большинство — темноты. Это в нас с давних-давних времен. Мы создания света, а Посланец его у нас отнял.

— Что ты можешь сделать? — спросил Рикол. — Если это будет продолжаться, у меня не останется боеспособных ребят.

Уинетт пристально посмотрела на осунувшегося военачальника, и ее захлестнула жалость.

Она чувствовала, как напряженно он борется с собой, как крепко держит себя в руках. Ей самой помогала выучка Сестер, осознание, что глухой ужас, пробирающийся в сознание, навеян Посланцем, и это позволяло возвести оборонительные стены, преобразовать страх в праведный гнев, отрицая мощь порождения Ашара.

— Есть снадобья, которые я могу велеть приготовить, — предложила она. — Они поднимут дух людей. Но надо тщательно отмерять количество, а не то воины станут легкомысленными. Я чувствую, что натиск усиливается. Полагаю, настоящее нападение начнется довольно скоро. И тогда тебе понадобятся воины, насколько же отважные, как и осмотрительные.

— Что угодно, — сокрушенно сказал Рикол. — Что угодно, только не эта тьма! Уинетт улыбнулась.

— Сделаю, что могу, но проследи, чтобы не выпили слишком много. Этот морок — часть замысла Посланца. И он вполне может предвидеть наши ответные меры. Если он догадался, что я сделаю, то может выбрать для нападения миг, когда мои средства успокоят воинов — надеясь, что мы переусердствуем. Или ударит, когда надежда достигнет точки отлива.

— Думаешь, скоро начнется? — спросил Рикол. — Во имя Госпожи, Сестра, я только рад буду открытому бою.

— Думаю, он пока станет тянуть, — сказала Уинетт. — Хотя сомневаюсь, что Посланец сможет очень уж долго поддерживать такое напряжение. Эти усилия должны его самого основательно изнурить. Пока что предлагаю тебе осветить крепость как можно ярче. А я займусь снадобьями. Неплохо также было бы тебе обратиться к солдатам. Но сперва… — Она поднялась и достала склянку, одну из многих, собранных на полках, отмерила, подставив чашку, несколько капель, добавила воды и передала Риколу. Тот выпил и нахмурился.

— Никакой разницы. Это то, что ты дашь парням?

— Только побольше, — подтвердила Уинетт. — И сразу это не действует, но уж когда скажется, у всех прибавится сил.

— Согласен. — Рикол встал, запахнулся в плащ, точно старик, утомленный годами и заботами. Уинетт подумала, что впервые видит его выглядящим на свой возраст. — Я сделаю, как ты говоришь. Спасибо, Сестра.

Он вышел в неестественною ночь и с ходу наткнулся на молодого алебардщика, ковылявшего к больнице. Оба выругались. Младший не узнал начальника, пока тот не откинул капюшон.

— Прости, мой господин. Я тебя не увидел, — пробормотал тот. Затем поднял изможденное лицо к Риколу. — Командир Рикол…

— Что? — Рикол кое-как удержался от злобного рявканья, различив страх в голосе юноши.

— Мы сможем это одолеть? Прости меня, но я боюсь.

Не такого признания Рикол ожидал от одного из своих ребят и в других обстоятельствах ответил бы иначе. Но теперь, однако, положил юноше руку на плечо, чувствуя дрожь под пальцами, и спросил его имя, думая: начало ли уже действовать снадобье Уинетт?

— Ранульф, — печально ответил тот. — Из отряда кордора Гриффина.

Рикол успокаивающе сжал его плечо и мрачно улыбнулся со словами:

— Что же, Ранульф, ты не одинок в своем страхе. Мы все боимся неизвестного. Но мы также воины, присягнувшие защищать Королевства, и сладить с этим нападением — наша обязанность. Ты можешь сражаться с лесным народом оружием, можешь сразиться и с этим. У меня нет никаких сомнений, парень, я знаю, что под моим началом храбрые воины. Одолей свой страх, Ранульф, и мы победим. Вечно это тянуться не будет. А когда кончится, мне понадобится, чтобы рядом были настоящие бойцы. Теперь сходи к Сестрам и возвращайся на пост. Я полагаюсь на тебя, Ранульф.

Он поразился, что эта речь взбодрила и его самого, и увидел, что оказал желаемое действие на алебардщика, ибо Ранульф расправил плечи и отдал честь.

— Есть, командир, так и будет. Я не подведу!

— Хорошо сказано! — воскликнул Рикол, хлопнув юношу по спине, когда тот повернулся, чтобы идти дальше. И глядел ему вслед, пока тот не скрылся в приветливо сияющей огнями больнице. А затем опять направился в черноту. Через то, что было, как он знал, мощенным булыжником двором с колодцем посередине, но теперь выглядело, как яма, залитая смолой. Кое-где подсвечивали факелы. Расстояние было самое большее в двадцать шагов — но казалось, огни видны с другого края земли. Он услышал, как кто-то выругался, вложив в слова все свои гнев и боль, когда споткнулся о незримое препятствие. И подумал: если варвары налетят сейчас, оборона окажется никудышней. Стрелки ничего не видят, придется стрелять вслепую. В такой мгле все население Белтревана могло бы скопиться под стенами. Нужен свет. Нужны костры, разожженные на подступах, озаряющие дорогу из лесов. Но вспомнилось предостережение Браннока, что создание Ашара питается огнем. И Рикол снова выругался. Из-за Посланца у него связаны руки.

Медленно, страдая из-за неуверенности, туда ли идет, он продолжил путь через двор к жаровне, затем прошел внутрь, в обеденный зал.

Тут было хотя бы малость посветлее, и Рикол сбросил плащ, чтобы наспех проглотить завтрак. Его постоянно отрывало появление командиров, спрашивавших указания или докладывавших о пострадавших от падений или столкновений. Он уже готовился уйти, когда сенешаль объявил о прибытии депутации горожан. Рикол вздохнул, отдавая себе отчет, что рано или поздно это случилось бы, но не понимая, как нужно провести эту встречу. Благословляя Уинетт за ее успокаивающее питье, он поднялся, дабы учтиво приветствовать троих, вступивших в зал.

Главным из них был Оргал Ленет, мельник, у которого имелось прибыльное соглашение с крепостью. Это был полненький человечек с бойким лицом, неглупый и добродушный. Но теперь его алые щеки были бледны, глаза бегали, свою шапку он держал в толстых пальцах и беспокойно вертел. Его сопровождали Талькин Драсс, владелец гостиницы, и Бериол Серен, хозяин нескольких складов. Драсс — высокий и худой, со склонностью к щегольству, Серен же всегда одевался как один из беднейших жителей городка. И оба выглядели обеспокоенными не менее Ленета.

— Друзья мои, прошу, садитесь, — Рикол улыбнулся, указав на свободные стулья среди тех, что тянулись вдоль стола. — Вы уже поели или вам что-нибудь предложить?

— Мы за объяснением, — напрямую сказал Ленет. — Что происходит?

— Да, — добавил Драсс, прежде чем Рикол смог заговорить. — Что это за колдовство, военачальник? На моих глазах семеро человек были ранены в бессмысленных ссорах, хотя моя таверна была почти пуста. Кругом такой дух, что мы только за голову хватаемся.

Серен ничего не сказал, но глаза его излучали вопросы, между тем как пальцы играли обтрепанным краем ветхого плаща.

Рикол поглубже вдохнул, думая, что сказать, чтобы не вызвать панику. До сих пор казалось, что действие колдовства ограничено стенами крепости. Но оно явно все ширится, а Рикол не знал, как могут горожане встретить новость о скором нападении. Да если еще упомянуть Посланца. И все же он не видел способа избежать такого заявления.

Эти трое — люди смышленые, их не проведешь.

— Расскажите мне, что происходит в городе, — схитрил он.

— Кругом тьма, — сказал Ленет. — Мерзкая тьма, которая, словно недобрый туман, просачивается повсюду от крепостей. Я вижу, здесь немного почище. Но она окутывает городок и словно сводит народ с ума. Перевозчики отказываются ездить через реку; псы воют на улицах, вокруг полное смятение. Я чувствую… — Он умолк на полуслове, тряхнул головой и вытер внезапно увлажнившиеся глаза.

— Испуг? — спросил Рикол, вдруг решив брать быка за рога. — Беспомощность? Отчаяние?

— Все сразу, — кивнул Ленет. Голос его готов был сорваться. — Что это?

— Наваждение. — Рикол поставил ладони плашмя на стол, задержав взгляд на каждом из троих поочередно, надеясь, что поступает правильно. — Орда вновь восстала, и это первый ее ход против нас.

— Орда? — голос Бериола Серена понизился до испуганного шепота. — И ей помогает чародейство?

— Во главе их идет Посланец, — объявил Рикол, надеясь, что в голосе его нет ни ужаса, ни легковесности. И продолжил, прежде чем кто-либо из них успел заговорить: — Но не надо бояться. То, что вы чувствуете, навеяно с целью ослабить нас. Не им тягаться с нами. Старшая Сестра в крепости уже готовит средство против уныния, а в течение нескольких дней вы увидите прибытие самого короля Дарра со всеми силами Трех Королевств. Владыка Тамура уже умчался в Андурел с вестью. Когда он вернется, мы проучим лесной народ куда основательней, чем при Коруине. Я доверил вам эти сведения, ибо вы верные люди, я знаю, вы не поддадитесь этим злым чарам. Не думал, что они пали и на городок. Но теперь, когда это выяснилось, я оказываю вам доверие. Поддержите порядок в городке. Полагаюсь на вас. Трое обменялись взглядами, лица их побледнели еще больше и стали восковыми. Серен прочистил горло, закрыв рот дрожащей ладонью, словно опасаясь, что его вырвет. Ленет негромко произнес: «Посланец?» Драсс встряхнулся, словно желая пробудиться от кошмара. Цветные кисточки вдоль края его плаща бешено заколыхались.

— Я верю вам, — повторил Рикол. — И окажу любую помощь, какую смогу. У Сестры Уинетт есть состав, который прогоняет страх, и, если удастся приготовить достаточно, я распределю в городке, сколько можно. А между тем прошу вас поддерживать порядок.

— Это может и не получиться, — растерянно признался Ленет. Слова медленно и тяжко сходили с его мясистых губ. — Люди уже требуют объяснений. Если мы скажем им, что идет Орда, а с ней Посланец, будет чудовищная паника.

— Не должно быть, — быстро ответил Рикол. — Мы можем противостоять мороку. Мои люди держатся, мы ждем прибытия Бедира Кайтина и короля Дарра. И какие бы лихие чары на нас ни напускали, мы победим. Послушайте меня: вы нужны Королевствам! Не предавайте доверие!

Ленет вздохнул, вытер лицо рукой, голос его прозвучал глухо.

— Мы сделаем все, что сможем, господин Рикол. Но что мы им скажем?

— Скажите, что они тамурцы и что у них долг перед Королевствами, — ответил Рикол, стремясь вдохнуть в них ту же целеустремленность, которую пытался привить своим воинам, с неудовольствием догадываясь, какой хаос может разразиться в случае его неудачи. — Что их король в пути с войсками, каких мы никогда не видели, и что крепости устоят. Скажите, что варвары не ступят на тамурскую землю, пока здесь командую я.

— А Посланец? — спросил Драсс. — Что сказать о нем?

— Как можно меньше, — предложил Рикол. — Если удастся, то вообще ничего. Если не получится — тогда скажите, что это лесной шаман с чуть большей мощью, чем у других. И скажите, что из Андурела прибудут Сестры. А может быть, и из Эстревана. И что их могущество посильней любой магии, на которую способен враг.

— Ты уверен? — спросил хозяин гостиницы.

— Да, — солгал Рикол.

— Это расстраивает дела, — пробурчал Серен.

— Паника — это еще хуже, — заверил его военачальник. — Если понадобится, я объявлю чрезвычайное положение.

Серен еще больше побледнел и затряс головой. Драсс спросил чуть резче:

— А людей и на это хватит?

— У меня их достаточно, — ответил Рикол, изображая непринужденность, которой отнюдь не чувствовал. — Я бы предпочел обойтись без этого, но…

— Не понадобится, — сказал Ленет. — Если ты твердо настроен, господин Рикол, мы тоже будем надеяться. И сделаем, как ты просишь. Возможно, выпустим воззвание.

— Великолепная мысль, — кивнул Рикол. — А теперь предлагаю вам зайти в больницу. Сестра Уинетт даст вам лекарство, о котором я говорил. Уверяю вас, оно поможет. Вы позволите мне идти?

— Конечно, — и мельник кивнул. Рикол поднялся, благодарный, и пошел потолковать с Теллемаком, самым надежным воином из тех что находились поблизости.

Предпочитая, чтобы эти трое не подслушали, он перешел к нужному столу и шепнул в самое ухо Теллемака:

— Варун, видишь городских? Отведи их в больницу и скажи Уинетт, чтобы дала им то же снадобье, что и мне. Сам тоже выпей. И, Варун, веди себя так, как будто наверняка знаешь, что делать. Не дай им повода для беспокойства. Мне не нужна паника в городишке.

Тот кивнул и поднялся, смахнув крошки. Рикол с удовольствием увидел его улыбку, когда тот поклонился трем горожанам и предложил пройти с ним, помедлил и велел расчету из пятерых сопровождать их с факелами.

Когда они ушли, Рикол с минуту сидел и думал. Если в городке запаникуют, хлопот будет вдвое больше, ибо горожане могут явиться толпой и начнут стучать в ворота, ища защиты. Тогда квартирмейстеры окажутся обременены лишними обязанностями, набив крепость толпой бесполезных обывателей. К тому же в случае штурма это будет дополнительный рассадник для паники. Рикол крякнул, теперь скорее сердито, чем в отчаянии, видя размах задумки Посланца. Эти чары опрокидывали любую понятную ему военную стратегию и заставляли вместо обычного осязаемого противника биться с толпой безымянных страхов, усиленных кромешной тьмой. По крайней мере, командир крепости надеялся, что ему хотя бы удалось успокоить Ленета и других, и они вернутся в город в лучшем состоянии. Он приказал сенешалю принести перо и бумагу и составил несколько посланий. Первое — Сестре Уинетт, чтобы немедля дала ему знать, когда будет готово ее лекарство, и помогла как можно скорее начать распределять его сперва среди воинов. А затем — если снадобья окажется достаточно — и среди горожан. Потом он велел, чтобы все мужчины, имеющиеся в наличии, собрались в полдень, когда он к ним обратится. Спросил, нет ли новостей из Низкой Крепости.

Сенешаль покачал головой.

— Сигналы с вышек не могут одолеть мглу, мой господин.

Рикол скрыл беспокойство, которое вызвала весть, и отпустил сенешаля. Некоторое время он сидел в одиночестве, глубоко задумавшись. Без сигналов Высокой и Низкой Крепостям придется действовать порознь, и невозможна никакая согласованность. Значит, таков замысел Посланца — разделить их. Возможно, он хочет обрушить мощь. Белтревана лишь против одной крепости. Если такое случится, то нельзя быть уверенным, что любая крепость выдержит приступ без поддержки второй. Рано или поздно скажется один только численный перевес. А если падет хоть одна из двух, дорога на юг будет открыта. Через Кеш или через Тамур — разницы мало, ибо и та и другая дороги ведут в Андурел.

Страх уродливым узлом свернулся в душе, затем его сменил суровый гнев. Не то мелкое раздражение, которое он испытывал прежде: похоже, лекарство Уинетт с ним покончило, но праведный гнев, порождающий холодную решимость бороться, пусть силы сколь угодно не равны. Он пообещал Бедиру, что удержит крепость, и, Госпоже ведомо, так и будет!

Рикол резко поднялся, набросил на плечи плащ и крикнул капитану, чтобы выделил расчет с факелами. Подождал, пока солдаты соберутся, затем вышел из зала во тьму. Ему немного помогало то, что дорога была знакома, сейчас он шел к укреплениям, одновременно бросая взгляды на вершину сигнальной башни, все еще тщетно надеясь, что увидит сполох с той стороны Идре, отвечающий на сигналы Высокой Крепости. Ответа не было, вспышки с его собственной башни смотрелись совсем тускло, словно всепроникающая тьма растворяла их в себе. Рикол отвернулся, оставив пустую надежду.

Число огней вдоль северной стены утроили. Теперь он двигался вдоль зубчатого парапета в розоватом свечении, как по подземному ходу. Броня блестела, отражая пламя, чернота позади была густой и угрожающей, ее с трудом разгоняли жаровни и факелы. Рикол бодро говорил с людьми, повторяя все те же обещания и внимательно изучая обращенные к нему лица, ища признаки сломленного духа. И все же он мог сказать, что они пока держатся, хотя большинство сетовало на одно и то же: крепость беззащитна, пока продолжается наваждение.

Когда он дошел до середины стены, где стояла тяжелая катапульта, у него вызрело решение. Позади, где обычно с невысокой башни была достаточно четко видна Белтреванская дорога, он теперь не видел ничего. Рикол приказал, чтобы орудие зарядили огненным снарядом. Командовавший катапультой теллеман приказал убрать камень, и Рикол наблюдал, как его заменили кожаным мешком, содержавшим воспламеняющуюся жидкость. Подожгли запал, и сержант сбил предохранитель. Тяжелая лапа взметнулась, ударилась о поперечину и послала закрученный снаряд во тьму. В течение нескольких секунд искры, тянувшиеся за шнуром, пропали. Рикол ждал, молча считая. Затем услыхал глухой стук. И у него перехватило дыхание. Как он и предчувствовал, снаряд не подействовал. Там, где должно было вспыхнуть ослепительное пламя, не было ничего; тьма осталась непроницаемой. Теллеман воззрился на военачальника. Рикол угрюмо улыбнулся и передернул плечами.

— Если они подойдут, — сказал он достаточно громко, чтобы голос его достиг всех этих вслушивающихся взвинченных солдат, — мы услышим. Они будут двигаться достаточно крупной толпой, видеть их нам не понадобится. — Он надеялся, что немного приободрил своих людей. А вот себя — не очень…

Недалеко от пригорка, где Борс подстерегал разведчиков из Тамура, воин-дротт наблюдал тучу пыли, которая заполнила ущелье Идре. Она висела в небе, как нарисованная, жирная и черная, неподвижно перекрывшая реку, точно занавес, сброшенный со стены Лозин. Хотя нездешний ветер дул среди чахнущих деревьев, свист его почти тонул в тяжком стуке топоров и возгласах лесных жителей при падении каждого дерева.

Все кругом были заняты, а его избавили от этого тяжкого труда только указания Тоза. Посланец сказал, что его человеку нужно быть под рукой все последние дни — на случай чего-нибудь срочного. Остальные люди, от бар-Офф до простых воинов, теперь усердно валили деревья и волокли их к дороге. Там стволы очищали от коры и веток и распиливали на части, отмеренные Тозом, придавая им вид в соответствии с рисунками, сделанными краской на множестве дочиста выскобленных шкур. Дело еще не довели до конца, но, изучив рисунки, Борс легко представлял себе, как все это будет составлено вместе, образовав осадные башни и баллисты, тараны и передвижные прикрытия.

Нилок Яррум сперва возражал против новой задержки, его-то замысел был много проще. Обычный для варваров способ ведения войны: сплотиться и двинуться вперед, стремясь прорваться одним численным перевесом, невзирая на потери.

— Ты бы вскарабкался на стены по трупам своих воинов? — спросил его Тоз, и презрение в его голосе вызвало темную вспышку на смуглом лице хеф-Улана. — А сколько их останется после? Достаточно, чтобы покорить Королевства?

Нилок стиснул челюсти. Гнев, который зрел в нем с тех пор, как они добрались до края лесов и вождь начал чуять близость боя, почти заклокотал в ответ на поучения колдуна.

— Послушайте, — сказал Тоз, обводя взглядом лица Уланов, сидевших за столом Яррума. — Вы ведь не лесное убежище должны взять приступом. Вы идете на могущественнейшие крепости во всех Трех Королевствах. Это Лозинские ворота. Или вы считаете, что можно просто бросить на них ваших людей и победить? Если да, ну и дурни же вы.

— Ты не поможешь нам? — спросил Баландир, словно не слыша оскорбления. — Твоя магия может обрушить их стены?

— В свое время, — ответил Тоз, — я это сделаю. Но за воротами будет еще больше препятствий.

— За воротами — Королевства, — проскрежетал Нилок, — открой нам ворота, Посланец, и мы сделаем остальное.

Красные зрачки кудесника задержались на хеф-Улане, и Нилок отвел взгляд, неспособный этого вынести.

— Я отдам тебе Королевства, — пообещал Тоз, — но Лозинские ворота — это лишь первый шаг. Пройдя их, ты встретишься с воинами Дарра, он поднимет и приведет много солдат. Они уже собираются: в Тамуре, в Кеше и в Усть-Галиче. У тебя больше людей, знаю, и все люди Королевств станут драться отчаянно, как загнанные в угол крысы, ибо ты угрожаешь всему, что им дорого. Я могу отворить тебе ворота, и отворю. Но по-своему. Чтобы не пришлось изводить людей, клинки которых пригодятся, когда ты вступишь на земли Королевств.

— А как мы будем биться? — спросил Вран.

— Военными машинами, — ответил Тоз.

— Военными машинами? — с недоверием переспросил Нилок Яррум. — И что мы знаем о военных машинах, колдун? Мы бьемся мечом, копьем, луком и секирой. Ты желаешь, чтобы мы изменили обычаям предков?

— Ваши предки не смогли взять Лозинские ворота, — негромко заметил Тоз с угрозой в голосе.

Баландир умиротворяюще положил руку на плечо Нилоку Ярруму и спросил:

— Что ты задумал, Тоз?

— Я напущу на них чары, — пообещал кудесник. — Морок ослабит их дух и смутит разум. Пока я стану этим заниматься, вы соорудите машины. Я покажу, какие. Башни, чтобы всходить на стены, баллисты, чтобы громить их оборону, прикрытия, которые помогут вашим воинам приблизиться к воротам и применить таран.

— Оружие Королевств, — вознегодовал Нилок. — Почему ты не можешь свалить ворота своим колдовством?

— Ты станешь оспаривать волю Ашара? — огрызнулся маг. — Я пообещал тебе Королевства, но они не спелый плод, который я сорву и очищу, избавив тебя от хлопот. Ты должен потрудиться, человечишка. Ашар требует, чтобы его слуги не отлынивали.

— Покажи, — сказал Баландир, не замечая разъяренного взгляда, которым наградил его Нилок Яррум за самовольство.

Тогда Тоз приказал принести кожи и краску и набросал чертежи, которые затем воспроизвели лесные умельцы — так, чтобы плотники и резчики могли заняться делом, распоряжаясь несколькими подручными.

Нилоку Ярруму не принесла удовольствия эта новая задержка. И пока деревья валили, очищали и волокли к придорожным полянам, он оставался у себя в шатре, лишь порой выходя наружу, чтобы посмотреть, как продвигается дело, выплескивая нетерпение в приступах внезапного гнева. Борс был рад возможности не попадаться ему на глаза. Ярость хеф-Улана приводила все к новым кровавым орлам, а Тоз был занят своими приготовлениями.

Колдун приказал сложить костер как раз за пределами видимости крепостей на западном берегу — размерами почти такой же, как тот, что пылал посреди Великого Становища во время Сбора Племен. Костер горел три дня, а кудесник сидел перед ним, не двигаясь ни днем, ни ночью, глядя в пламя, не тронутый жаром, хотя расположился куда ближе к огню, чем дерзнул бы любой смертный. Вечером третьего дня, когда солнце закатилось за стену великих гор, он поднялся, воздел руки и воззвал к Ашару. И дым костра превратился в мощный черный столп, темнее кромешной ночи. Он сперва поднялся к звездам, а затем двинулся по ветру, исходящему, казалось, от самого мага, поворачиваясь и свиваясь в густые маслянистые петли и выпуская жадные когти в южную сторону. Там столп собрался, тяжелый и мощный, и весь лесной народ следил, как над речным ущельем расплывается тьма, пока она совсем не скрыла Идре, окрестные горы и все, что находилось между ними. Тут даже Нилок Яррум вышел из своего шатра, чтобы полюбоваться таинственным облаком. И Борс, взглянув на хеф-Улана, увидел на лице у того благоговение.

Тогда Тоз повернулся спиной к своему порождению и пошел к себе, знаком велев Борсу присоединиться. Воин последовал за ним в шатер из шкур и ждал, пораженный печатью усталости на изможденных чертах мага.

— Ты думаешь, моей силе нет пределов? — спросил Тоз, улыбаясь, точно матерый волк после тяжелой, но успешной охоты. — У всего своя цена, Борс, и мы должны платить, если желаем чего-то добиться. Я хорошо потрудился и теперь голоден.

Борс воззрился на Посланца, не понимая, к чему тот клонит. Он никогда не видел, чтобы Тоз подкреплялся, и был в растерянности.

— Выйди, — велел ему маг, — и прикажи первому воину, которого увидишь, явиться сюда. Приведи его ко мне.

Свет, полыхнувший в глубоко запавших глазах, воспламенил страх в душе Борса. Отчасти он помнил: голод колдуна больше, чем плотский голод. И Борс поспешил исполнить приказ.

Снаружи он встретил ята, бар-Оффу, возвращавшегося с валки леса. У того отвисла челюсть, когда Борс сообщил, что Посланец требует его к себе. Ят пожелал узнать, зачем.

— Ты нужен ему, — сказал дротт. — Зачем, не знаю. Но если тебе дорога твоя душа, повинуйся.

Устрашившись, но еще более опасаясь вызвать гнев Посланца, ят последовал за Борсом в шебанг.

Едва они вступили в шатер, маг поднялся на ноги. Красные глаза грозно заполыхали, пока он рассматривал усталого ята. Губы искривились, обнажив острые зубы в жутком подобии улыбки. Ят отступил на шаг, но сзади стоял Борс, загораживавший выход. Тоз шагнул вперед, и ят потянулся рукой к мечу, висевшему в ножнах у бедра. Затем рука замерла, а негодующий крик, готовый вырваться из горла, угас, когда Посланец приковал взгляд ята своим. Борс с радостью закрыл бы глаза, чтобы не видеть того, что последует далее — но не смог. У него не было никакого желания смотреть, но он не сумел воспротивиться силе, заставившей его не сводить взгляда с Тоза, поднявшего руки, ставшие внезапно чешуйчатыми и когтистыми. Они с грозной нежностью коснулись щек ята, откинули голову немного назад и запрокинули бледное от ужаса лицо — точно лицо любимой, которую колдун желал поцеловать.

Борс так и не смог оторвать взгляда, когда чародей поцеловал ята: угловатое лицо склонилось над лицом бар-Оффы, губы сомкнулись с губами, непристойная нежность так и не покинула это жуткое лицо. Рука ята упала с рукояти его меча, конечности задрожали, колыхания, переходившие в судороги, охватили тело. Наконец все кончилось, и Тоз выпустил лишенную жизни жертву. Та еще раз дернулась и осела на пол. Маг что-то довольно промурлыкал, его язык, пугающе красный по сравнению с бледными лицом, вынырнул и скрылся за бесплотными губами.

Борс вздрогнул, когда багряный взгляд оборотился к нему. Но Тоз не двинулся к воину, а лишь махнул рукой, отпуская, и промолвил:

— Убери это.

Воин склонился, чтобы подхватить мертвого ята за кольчугу в подмышках, и выволок труп из жилища, не отвечая на перепуганные взгляды, устремлявшиеся на него, пока он волочил тело по каменистой площадке. Он догадывался, что должен поведать собратьям ята по клану об участи этого человека и предоставить им возможность достойно похоронить его, но боялся их реакции и размышляя, что пока Тоз сидит у себя, мало что помешает мстителю всадить нож его помощнику меж ребрами. Поэтому Борс отнес тело к себе, снял доспехи, сложил их вместе с оружием покойного в некотором отдалении и свистнул собакам.

Те выбежали из сгущающихся сумерек, рыча, ибо почуяли поживу. Борс оставил их над трупом и, спотыкаясь, двинулся домой с запавшими глазами и дрожащими кистами рук.

— Что с тобой? — Сулья отвела взгляд от своей стряпни и убрала со лба пшеничную прядь.

— Пива! — Борс бросился на меха, на которых спал, вытирая пот, покрывший лицо.

Сулья поспешно повиновалась, сняв с колышка бурдюк и плеснув темную жидкость в большую кружку резного дерева. Она приподняла полу, вытерла то, что с пеной пролилось через край, а затем вручила кружку Борсу и проследила, как тот поглощает содержимое одним глотком. Наполнила вновь, едва он выставил руку, затем склонилась и погладила спутанные черные волосы.

— Ты выполнял его волю?

Ей не требовалось ничего уточнять. Борс кивнул, подумав, что чары, которые наложил на нее Тоз, чтобы обеспечить нежность к Борсу, изгладили из ее памяти участь Андрата. Он, не говоря ни слова, покончил со второй кружкой, затем, пока она наполняла третью, вдруг заговорил:

— Он проголодался.

— Проголодался? Тоз не ест и не пьет…

— Не мясо и не пиво. Но ест, — он задрожал, пиво разбрызгалось из кружки на меха, Борс не заметил. — О, еще как ест.

— Что? — спросила она с угрюмым любопытством.

— Души, — Борс покачал головой. — Не знаю. Он сказал, что проголодался, и велел кого-нибудь привести. Кого угодно.

Лицо Сульи нахмурилось еще сильней, когда он умолк, глотая пиво. В ее синих глазах оставался вопрос. Она отвернулась, помешала в горшке, затем присела рядом с мужем, положила руку на плечо, надеясь этим утешить его, и ощутила, как он напряжен.

— Я увидел ята. Бар-Оффу, судя по торквесу. — Борс не мигая глядел в пламя очага. — Я предложил ему идти со мной или испытать на себе гнев Посланца. Я привел его к Тозу. — Он опять замолчал, вытирая рот, словно пытаясь изгладить все это из памяти. Сулья крепче вцепилась в его плечо, глядя ему в глаза, видя там ужас и отвращение к самому себе, слыша их в голосе мужа.

— Тоз поцеловал его в губы. И ят умер. Я выволок наружу его тело, оно было похоже на тело насекомого, высосанного пауком. Я отдал его собакам.

— Он убивает, целуя? — голос ее упал до шепота. Борс кивнул.

— Да. И больше, чем убивает, как я думаю. Он забирает душу, основу жизни.

— Ты не мог выбирать, — сказала Сулья. — Что тебе оставалось? Он Посланец.

— Ага, — хмыкнул Борс, — он Посланец, и слово его закон. Нилок Яррум склоняется перед ним; Баландир не смеет с ним спорить. Уланы ходят близ него на цыпочках. Что бы еще я мог сделать?

— Ничего, — твердо произнесла она.

— А поймет ли это клан мертвого ята? — Борс осушил кружку; Сулья проворно наполнила ее. — Или они объявят о кровной мести?

— Посланцу?

— Мне! — Тут Борс взглянул на нее, и она увидела страх в его темных глазах.

— Как они могут? Ты повиновался приказу Посланца. Ты его человек. Это знает вся Орда. Кто посмеет встать против тебя? Даже сам Нилок Яррум не посмел бы сделать это после того, как Тоз уничтожил его коня. Весь лесной народ знает, что ссора с тобой означает ссору с Посланцем.

— Дура! — Борс вздохнул с горечью. — Я вознесен над остальными, верно? Дьюан и его гехрим не смеют окликать меня; хеф-Улан смотрит, куда идет, когда я рядом. Но какую цену плачу, женщина. Я воин или игрушка? Тоз словно дергает за ниточки, заставляя поворачивать туда или сюда. Я больше себе не хозяин.

— Ты воин, — сказала верная, но не все понимающая женщина. — Ты выполняешь волю Тоза, как, в большей или меньшей степени, мы все. Сам Нилок Яррум, хеф-Улан Орды, выполняет волю Тоза. А когда хеф-Улан допрашивал тебя после того, как ты взял его коня, разве не показал Тоз, что доверяет тебе? Может ли честь быть большей, чем близость к Посланцу?

— Честь, добытая в бою, — угрюмо пробормотал ее муж. — Черепа, взятые в честной схватке. Как прежде, до появления Тоза.

Сулья широко раскрыла рот, бросив взгляд на занавеси у входа и сотворив оберегающий знак, словно боялась, что рядом возникнет Посланец и покарает их за эту дерзость.

— Будет достаточно черепов, когда мы вторгнемся в Три Королевства, — поспешила сказать она. — И можно добыть честь у стен Высокой Крепости.

— А заодно и снискать мщение ята, — хмыкнул Борс, не поддаваясь на утешение.

— Они не посмеют! — Придя в ужас при этой мысли, Сулья взяла лицо Борса в ладони и повернула к себе его голову. — Если Тоз потребовал, чтобы ты к нему кого-то привел, тебе ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Лучше ят, чем кто-нибудь из нашего Дротта. Лучше какой-нибудь бар-Оффа, чем ты.

— Ты так думаешь? — спросил он, устало улыбаясь, несмотря на скверные предчувствия, ибо то, как она держала его лицо, напомнило прикосновение Тоза к своей жертве.

— Да, — подтвердила она. — Ты мой муж, Борс, и я горжусь тем, что я твоя жена. Я гордилась бы, даже если бы ты был простым воином, но знание, что ты в милости у Посланца, удваивает мою гордость.

Борс хрипло рассмеялся. Она и впрямь забыла Андрата, забыла, как стала женой Борса. А Сулья приняла этот смех за одобрение и приникла губами к его губам.

На мгновение Борс одеревенел. Ожило воспоминание о том, чему он еще недавно стал свидетелем. Но близость ее тела воспламеняла иной огонь, и он обвил Сулью руками, потянув на меха рядом с собой.

В тот вечер у них пригорел ужин, но им было совсем не до того.

Весь следующий день и еще девятнадцать дней после него горел великий костер, посылая на юг наваждение, в то время как топоры, тесла и рубанки обрабатывали дерево, и военные машины постепенно приобретали должный вид.

Было построено три больших катапульты, каждую взгромоздили на подставку с колесами.

Метательные лапы были вырезаны из цельных кусков дерева, их уравновесили с одного конца тяжелыми каменными блоками и закрепили у точки опоры плетеными шнурами из сыромятной кожи. Шкивы, которые нарисовал Тоз, опускали лапы, чтобы наполнить их корзины камнями. Каждое орудие могло метать огромные валуны высоко и далеко.

Три осадные башни поднимались над тропой, они также стояли на колесах. Каждая имела вид пирамиды, увенчанной конусом, была обшита досками, а сверху покрыта сырыми шкурами, распространявшими вонь, но зато плохо загорающимися. Внутри от площадки к площадке поднимались лесенки. Наверху торчал поднятый мостик, который можно будет опустить, перекрыв промежуток между башней и крепостной стеной.

Соорудили и три прикрытия на колесах, похожие на длинные передвижные дома с крышами из прочного дерева, покрытыми шкурами. Прикрытия предназначались для защиты людей от снарядов, летящих сверху. С высоких стоек свисали канаты для поддержки таранов.

Никто не упоминал о мертвом яте. Ко времени, когда машины были достроены, у Борса отлегло от сердца и он благодарил судьбу за то, что Тоз больше ничего не требует от него. Разве что на двадцатый день колдун велел сообщить Нилоку Ярруму, чтобы тот готовился к штурму.

Хеф-Улану понравилась новость, он даже предложил Борсу сладкого вина, пока они ждали появления мага.

Светало, хотя на юге по-прежнему властвовала ночь. Баландир, Вран, Дариен и Имрат пришли в жилище хеф-Улана, их глаза горели жаждой боя. Затем появился Тоз.

— Готовьтесь, — сказал он им. — Трубите в боевые рога. Мы выступаем под прикрытия Ашаровых чар, и скоро ворота падут.

— Хвала Ашару! — проревел Нилок, мощно и тяжело ударив кулаком по столу. — Хвала Посланцу!

— О да! — отозвались остальные, — Хвала Ашару! Хвала Посланцу!

Тоз улыбнулся своей лисьей улыбкой.

— Поставьте воинов к машинам, — указал он. — Я пошлю тьму впереди нас, и мы нахлынем на них прежде, чем они узнают, что мы здесь.

Яррум показал зубы и хищно улыбнулся. Затем крикнул, чтобы ему подали доспехи, и велел Дьюану оповестить Дротт. Уланы Кэрока, Ята, Гримарда и Вистрала воззвали каждый к своему гехриму, чтобы те разнесли весть.

За следующее утро Орда вооружилась и снарядилась. Нилок Яррум стоял на пригорке, посеребренный боевой шлем скрывал его лицо, нагрудник сверкал на солнце. Уланы стояли подле него. Он вскинул меч, которым лишил Мерака головы. Дьюан протрубил в боевой рог, и пение его разнеслось над несчетными толпами лесного народа.

Тоз поднялся перед своим костром и взмахнул обеими ладонями. Точно туман, уносимый крепким ветром, тьма начала проясняться, к югу медленно распространился дневной свет. Как только осветилась дорога впереди, военные машины тронулись с места. Сотни людей волокли их за канаты спереди, другие сотни толкали сзади. Скрипя и постанывая, метательные машины, башни и штурмовые прикрытия поползли по дороге к Высокой Крепости, скрытые от взгляда ее защитников ползущей впереди тьмой, движимые к цели пылкой волей лесного народа. Этот тяжкий труд продолжался весь оставшийся день и половину следующего, и все время тьма ползла впереди войска — пока Тоз не приказал остановиться, объявив, что крепость уже близка. Тогда были выведены вперед тележки с боеприпасами, и содержимое их сгрузили близ баллист, а бессчетные ряды лесных варваров ждали с обнаженными мечами и натянутыми луками.

В полдень началось сражение.