ГЛАВА ВОСЬМАЯ


Борс возвращался к Большому Становищу с меньшим рвением, чем покидал его. Упоение скачкой прошло — как и из-за того, что он все больше привыкал к скакуну, так и потому, что предстоящая встреча с Тозом его тревожила. Посланник услышит, что убить жертву не удалось. Правда, воин напоминал себе, что говорил кудесник — если убить не получится, то юношу достаточно лишь ранить. Но это мало утешало Борса: Тоз и в лучшие времена был не из тех, кто легко прощает неудачи, а теперь его настроение с каждым днем становится все более странным, и воин начал бояться потерять не только свою жизнь, но и — что еще хуже — свою душу.

Во имя Ашара! Как его сумел заметить этот отступник-проводник? Стрела Борса вылетела и помчалась к цели, но чудной узкоглазый человечек двигался быстрее, чем положено любому смертному. Хорошо, что Борсу хотя бы удалось достать стрелой юного воина. Возможно, рана принесет ему смерть… Но как поведет себя Тоз? Примет ли известие, что юноша всего лишь ранен, спокойно или рассердится?

Борс ехал с тяжелым сердцем, не раз и не два он подумывал, не повернуть ли, чтобы затеряться в лесах. Может, Тоз его и не найдет; может, Посланец слишком занят делами Орды, чтобы беспокоиться из-за одного незадачливого дротта. Нет, Тоз не из тех, кто прощает или забывает. И Борс продолжал ехать на север, хотя и не больно торопился, а недобрые предчувствия росли по мере того, как он приближался к Становищу. Воин решил, что мало смысла придумывать отговорки: Тоз вперит в него свой кровавый взгляд и силой вытянет нужные сведения. А о том, что случится позже, и думать не хотелось. Лучше правдиво доложить обо всем и довериться удаче в надежде, что чародей не рассердится.

Приняв такое решение, он решительно направил коня к Становищу Орды, как воин к полю битвы, с которого вряд ли удастся уйти живым.

Становище замаячило впереди в полдень. Он предполагал добраться быстрее, ведь Орда двигалась на юг. Но оказалось, что она оставалась на прежнем месте те несколько дней, пока он отсутствовал. Борс задумался: ждали его возвращения или решения Нилока Яррума, как действовать дальше? Он придержал коня на вершине холма, хотя тот тихо ржал, почувствовав близость встречи с собратьями. Но Борс хотел прежде обозреть, что же происходит внизу, в долине.

Главный костер все еще пылал в центре, а жилища стояли рядами, но шесты мира уже убрали. Раз он не замечает признаков распри, значит, соглашение достигнуто, и Нилок Яррум признан как хеф-Улан всей Орды.

В небе над головой было черно от ворон, после чистоты и свежести душистого леса ему в ноздри ударила смесь тяжелых запахов из долины: дыма костров, людского пота, нечистот и отбросов, за которые дрались тысячи собак, добавляя свой смрад к общему зловонию. Казалось странным, что он не замечал этого зловония раньше. И еще более странным было то, что он не увидел помостов с жертвами, которым вырезали орла. Борс обеспокоенно пришпорил жеребца и поехал вниз по склону.

Он приближался к шебангам, когда раздался предостерегающий крик и неожиданно прозвучало его имя. Борс видел, как глазеют на него люди, когда он проезжает мимо, но многие пытались избежать его взгляда, когда он на них смотрел. Затем некто знакомый преградил ему дорогу, сверкая доспехами на полуденном солнце.

— Борс, — произнес Дьюан, — сойди с этого краденого коня и следуй за мной.

Борс вытаращился на бар-Оффу, силясь что-то разглядеть за нащечниками и личиной шлема. Дьюан подал знак, и еще два гехримита выступили вперед. Один выхватил поводья из неожиданно ослабевшей руки Борса, другой занес тупой конец копья, чтобы выбить всадника из седла. Борс спешился, прежде чем удар достиг цели, и встал лицом к Дьюану.

— Я ездил по делу Посланца, — вознегодовал он. — Тоз велел мне взять коня.

— А я здесь по делу хеф-Улана, — объявил Дьюан, добавив негромко, чтоб услышал только Борс: — Прости, старый друг, но у меня нет выбора.

Борс в смятении покачал головой, едва чувствуя, как его подталкивают в спину копьем. Дьюан повернулся кругом и пошел мимо шатров во внутренний крут, где стояли жилища Уланов. Борс тупо шел следом, не понимая, что творится, и с надеждой взирая на темную палатку Тоза. Он непрерывно твердил, что исполнял приказ Посланца и что тот, разумеется, должен был… или еще объяснит…

Дьюан, однако, и ухом не вел, а гехримиты шагали за ним молча и бесстрастно, как живые мертвецы, ведя Борса, как вели бы к мяснику упирающегося кабана. Страх нарастал по мере приближения к жилищу Нилока Яррума, и Борс почти не сомневался, что слышит издевательский смешок, исходящий из челюстей выбеленного черепа Мерака. Дьюан задержался перед занавесом из бычьей кожи и прокричал имя хеф-Улана. Борс дико озирался, но только и видел, что глядящие со всех сторон любопытные глаза, безразличные к его участи. Он не обнаружил и признаков присутствия Тоза или подмоги. Хриплый крик изнутри шебанга велел гехримитам ввести его. Обезоружив, его пропихнули через вход в прихожую, и он растерянно заморгал, привыкая к полутьме. Нилок Яррум раскинулся посреди шатра на резном стуле из дерева и кости, он тянул темное пиво из оправленного в серебро рога. Баландир сидел слева от него, Вран — справа, Дариен Гримардский и Имрат Вистрийский — чуть дальше за столом. Воздух был тяжелым от дыма и пролитого пива, оставшиеся без присмотра факелы чадили, наполняя покой скорее тенью, чем светом, во взгляде покрасневших глаз, вперившихся в Борса, чувствовалось действие грибов, наполнявших резную деревянную чашу посреди стола.

— Оставьте нас, — приказал Нилок, знаком веля Дьюану и его людям выйти из шатра.

Борс ощутил, как холодный пот сбегает по его позвоночнику, страх крепкими пальцами вцепился в желудок, вызывая желание помочиться. Он сопротивлялся ему как мог, сомкнув колени, порывавшиеся задрожать. А хеф-Улан жег его взглядом, словно просматривая в его теле очертания орла.

— Значит, ты решил взять моего коня, — голос Нилока звучал хрипло из-за воздействия пива и грибов, слова раздавались невнятно. — Ты посмел взять моего коня.

Борс открыл пересохший рот, чтобы возразить, чтобы объяснить, но Нилок в нетерпении дернул рукой, и пиво разлилось по столу. И Борс решил, что разумнее всего молчать.

— Воин, — сообщил Нилок Уланам. — Ничтожный воин украл коня хеф-Улана. Какое наказание он заслужил?

— Орла, — сказал Вран так поспешно, что Борс, несмотря на страх, вспомнил, как ят смотрел на Сулью. — Не меньше.

Баландир нетерпеливо крякнул, потянувшись через стол, выудил из чаши гриб и, шумно жуя, промямлил:

— Мы прикончим его, если ты желаешь, но давай сделаем это побыстрее.

— Ага, — мрачно сказал Имрат, чем-то раздосадованный и утративший терпение. — Мой народ начал волноваться.

— И мой, — добавил Дариен, ударив для выразительности кулаком по столешнице. — Орда собралась, Яррум. Пора выступать, не задерживаясь из-за всяких мелочей.

— Кража моего коня не мелочь, Гримард, — сердито огрызнулся Нилок, попытавшись выпрямиться. — Я хеф-Улан Орды. Как я поведу Орду без коня?

Дариен обратил к Нилоку лицо, пылающее от ярости и действия грибов, его правая рука упала на рукоять кинжала, и на миг Борсу показалось, что тот набросится на хеф-Улана, но он вновь овладел собой и пробормотал:

— Во имя Ашара! Мы что, будем сидеть в этой долине, пока нас не застигнет зима? Я привел к тебе мой народ, чтобы мы получили нашу долю, войдя в Великий Союз, а не ради пререканий из-за какого-то конокрада. Убить его, и все дела.

Борс вытаращился на них в изумлении, между тем Баландир тяжело облокотился на стол и сказал:

— Братья, пристало ли нам ссориться друг с другом? Или мы будем драться, когда Королевства ждут наших клинков? Давайте покончим с этим, и скорее в поход.

— Как мы можем выйти в поход, если ждем Посланца? — прорычал Нилок, и Борс окончательно перестал понимать, что здесь творится. Хеф-Улан опять повернул к нему свое бородатое лицо:

— Ты, его человек, говори!

— Что говорить, хеф-Улан? — запинаясь, выдавил Борс. — Я не понимаю.

— Кровь Ашара! — проорал Нилок, изо рта показались лохмотья недожеванных грибов, они вывалились из слюнявых губ и запутались в бороде. — Говори, почему украл моего коня!

— Я… — Борс запнулся. — Я его не крал. А…

— Значит, ты спросил моего дозволения? — прогремел Нилок с красными бешеными глазами.

Борс покачал головой, затем с усилием и не переводя дух, выпалил пересохшим ртом слова, которые, как он надеялся, охладят гнев предводителя Орлы и предотвратят кровавый исход. — Я сделал то, что велел мне Посланец, хеф-Улан. Не более. Он так приказал!..

Тут Борс замолк. Его охватил еще пущий страх при воспоминании о словах Тоза: «Ты никому об этом не скажешь».

— Ну? — раздраженно произнес Нилок.

Борс облизал губы, перенося взгляд с одного лица на другое и нигде не встречая ни сочувствия, ни надежды. Все это было выше его понимания: он исполнил то, чего потребовал Тоз, а теперь его обвиняют в краже коня хеф-Улана, и он ничего не может объяснить, не грозя вызвать гнев колдуна. С мгновение он думал, что лучше бы отступник, преследовавший его, всадил стрелу меж лопаток — так помирать все-таки было бы легче. Наконец ему удалось промямлить:

— Посланец даст тебе объяснение, хеф-Улан.

— Посланец, — сообщил ему Нилок тяжеловесно и недобро, — скрывается у себя в жилище с самой ночи совета. Он никого не принимает. Посланец не откликается на мои просьбы вести нас. Посланец явно не расположен ничего объяснять, и я обращаюсь к тебе: объясни мне, что происходит.

У Борса словно разверзлась под ногами земля. Открылась бездна, в которой плясало яркое пламя Ашара. Его словно окутало жаром, пот лился по груди и спине, стекал с волос на бороду. Стало очень трудно дальше удерживать мочу. Он обреченно покачал головой и в отчаянии провел ладонью по лицу.

— Я сделал только то, что мне было велено, — пробормотал он.

— А я это знаю только с твоих слов, — прорычал Нилок. — Почему ты увел коня?

Борс чуть не выдал причину, но страх перед Тозом по-прежнему пересиливал страх перед хеф-Уланом. Поцелуй Посланца казался куда хуже кровавого орла, поэтому Борс только и сказал:

— Так мне велели, хеф-Улан.

— Убей его, — вмешался Вран. — Посланцу он служит или нет, говорю тебе, его надо убить.

Борс бросил на Врана ядовитый взгляд и в отчаянии предложил:

— Вы можете сообщить Посланцу о моем возвращении? Наверное, тогда он что-то скажет.

— После того, как отказался слушать меня? — проскрежетал Нилок. — Высоко ты себя ставишь, воин.

— Нет, господин, — ответил Борс, обретя от безумного ужаса невиданное красноречие. — Ты хеф-Улан Орды, никто из людей не выше тебя. Я червь. Я ничто. Я делаю только то, что мне велят. И я следовал приказам Посланца…

Он умолк. Хеф-Улан откинулся на стуле, вытирая с губ влажные куски грибов, темные глаза не сходили с лица воина. Новая волна страха разлилась по всему телу Борса, и он обнаружил, что мысли внезапно стали ясными. Он понял, что случилась какая-то невероятная ошибка, что он еще не видел Нилока Яррума таким злым и растерянным, ибо в его полыхающих глазах угадывалось нечто больше, чем ярость. Там было сомнение. Борс быстро окинул взглядом лица остальных, ища какой-нибудь зацепки. Вран выглядел просто злобным, но Дариен с Имратом хмурились, как если бы в них шла внутренняя борьба, а Баландир взирал на Борса с открытым любопытством.

Следующим заговорил Улан Кэрока.

— Ты сказал, что взял жеребца хеф-Улана по слову Посланца. Но ты не можешь… или не желаешь сказать нам, по какому слову. Не скажешь ли нам, что ты делал?

— Не могу, — и Борс икнул. — Душой моей клянусь, Улан Баландир, не могу. Я дал клятву.

— Кровавый орел не смотрит на клятвы, — сказал Вран с недоброй улыбкой.

— Я ездил по делу Ашара! — вскричал Борс.

— На моем коне! — рявкнул Нилок, но Борсу подумалось, что гнева в его голосе поубавилось. — И я хотел бы знать, почему.

— Хеф-Улан, я вернул коня! — сказал Борс, не уверенный, что простоит еще несколько минут, не обмочившись.

Несколько ужасно долгих мгновений Нилок смотрел на него, прежде чем раскрыть рот, а когда заговорил, голос звучал низко хрипло — с мрачной угрозой.

— Я решил посмотреть, как долго ты сможешь придерживать язык после того, как я начну вырезать тебе орла.

Больше не было возможности терпеть, и Борс простонал, когда вниз по ногам пролилась теплая влага.

— Он обмочился, точно трусливый пес, — фыркнул Вран, вложив в эти краткие слова свою неумирающую враждебность к Бор-су. — Пусть орел развяжет ему язык.

— Постойте, — заговорил Баландир, гладя свою важную бороду с серебряными нитями. — Мудрее поступить так, как он предлагает.

— Что? — Вран прикинулся крайне удивленным. — Или Улан могучего Кэрока уступает желаниям простого воина?

Баландир повернулся на стуле, пожирая Врана уничтожающим взглядом, который вызвал на дубленом лице Улана розовую краску.

— Я уступаю желаниям хеф-Улана и Посланца. Ты дерзнул бы вызвать его гнев?

Вран залился пуще прежнего. Глаза его опустились под немигающим взглядом Баландира, и он потянулся за рогом, дабы скрыть смущение. Глаза Баландира вернулись к лицу Нилока.

— Ты хеф-Улан, избранный посланием, Яррум, но может случиться так, что мы вызовем недовольство Тоза, умертвив его человека. Так что ради Великого Союза… Я все-таки предлагаю известить его.

Некоторое время Нилок жевал усы, затем кивнул, покосившись на безмолвствующих Уланов Вистрала и Гримарда.

— Вы что скажете?

Дариен пожал плечами, потянув висящее в левом ухе золотое колечко:

— Стоило бы последовать совету Баландира. Тогда мы хотя бы можем положить конец этому ожиданию.

Имрат пожевал кусок гриба и выплюнул на меха, устилавшие пол.

— Наверное, — согласился он, — я предпочел бы избежать гнева Посланца.

— Так! — внимание Нилока вернулось к Борсу. — Похоже, что тебе не суждено умереть. Дьюан!

Предводитель гехрима прошел сквозь занавеси, шлепнув себя правой рукой по груди в знак приветствия.

— Да, хеф-Улан?

— Ступай к Тозу и сообщи ему, что конокрад вернулся, — приказал Нилок. — И попроси посетить меня.

Дьюан наклонил голову: мол, все понял, — и раздвинул шкуры. Пока глава гехрима ходил, Борс наблюдал, как клубится дым, молча молясь Ашару, чтобы чародей поспешил ему на выручку. Мокрые штаны облепили ноги, усиливая жжение, которое осталось в них после бешеной скачки. Все тело было потным, рубашка отяжелела. Внезапно накатила усталость, конечности затвердели и налились свинцом, под черепом мерно заколотилась глухая боль. Он ни с того ни с сего подумал: а где же Сулья? И ждет ли его, как он ждет решения своей участи? Хотелось выйти, вернуться домой, содрать с себя грязную одежду, велеть жене омыть себя и принести душистого вина, а затем повалиться с ней на мягкие меха. Вместо этого он стоял навытяжку, зная, что если чуть расслабится, то задрожит, а то и опозорит себя, пав на колени. Борс, не мигая, смотрел прямо перед собой, выбрав для этого одну из жаровен, которые свешивались с кровли палатки, и любуясь, как вьется вперед и вверх ароматный дымок, касается свода шатра и медленно стекает к единственному отверстию. Он не посмел обернуться, когда услышал, как сзади со шлепком разошлись бычьи шкуры, и Борса овеял порыв свежего воздуха. Воин подумал: только бы не закричать, если это Дьюан.

Но нет. Это был Тоз. И чародей был разгневан.

Он прошел мимо Борса загадочным скользящим шагом. Казалось, в красноватом полумраке шатра Нилока он еще больше вырос. Посланец остановился пред столом, сгорбив окутанные мехом плечи, и воззрился на предводителей Орды.

— Ты задержал моего человека.

Обвинение в его ледяном голосе отдавало нешуточной угрозой. Борсу виден был только занавес шелковисто-белых волос, прикрывавший череп, но он легко мог представить себе взгляд, пригвоздивший к месту Уланов. Борс видел, как Вран суетливо облизывает мясистые губы, опустив вниз пушистые ресницы, будто вдруг нашел что-то крайне увлекательное на столе. Пальцы Имрата непроизвольно совершили оберегающий знак, затем сжались в кулачище. Дариен сомкнул ладонь на роге с пивом и раздраженно заморгал, часто глотая, словно в его горле застрял гриб. Баландир лучше других владел собой, он наклонил голову и гортанно пророкотал:

— Добро пожаловать, Тоз.

Нилок Яррум попытался улыбнуться и сказал:

— Благодарю тебя, Посланец…

— Благодаришь? Рад меня видеть? — в голосе Тоза слышался треск мерзлой земли, в которой роют могилу. — С чего это? Я ждал моего человека.

— Он украл моего коня, — пробормотал Нилок, отказываясь встретиться взглядом с Посланцем.

— По моему приказу, — по-змеиному прошипел чародей. — Или ты думал, он взял животное по своей воле?

— Я не знал, что думать, — хмыкнул хеф-Улан, осознавая, что все смотрят на него, и зная, насколько они благодарны, что внимание Посланца устремлено на Яррума, а не на них. — Если бы ты только сказал мне…

— Я обязан спрашивать у тебя разрешения на любой пустяк? — Тоз не скрывал насмешки. — Ты забыл, кому обязан, приятель! Я пекусь о делах Ашара, и мне не до того, чтобы считаться с твоими прихотями.

Темное лицо Нилока покраснело. Борс увидел, как Баландир подавляет улыбочку, затем принимает торжественный вид под взглядом колдуна.

— Кто-нибудь из вас верит, что Орда преуспеет без меня? — усмехнулся Тоз. — Ты, видать, совсем поглупел, возгордившись?

— Нет, — поспешил заверить Нилок создание в мехах. — Мы склоняемся перед волей Ашара, перед тобой. Но как мне вести других, если простой воин может взять мою лошадь?

— По моей воле! — это прозвучало так, что отбросило хеф-Улана назад, как отступил бы в расщелину в скалах, обороняясь, дикий зверь. Рог опрокинулся, пиво разлилось по столу, но этого уже никто не заметил. — Напомнить тебе, что я могу?

— Нет! — увидев, как Нилок Яррум почти скорчился в ужасе, Борс забыл о незавидности собственного положения. — Нет, Тоз, умоляю тебя!

— Поверь мне, — ответил Тоз немного мягче, но с такой же угрозой в голосе, — то, что делает этот человек, он делает по моему повелению. И ты никогда больше даже не подумаешь это оспаривать.

— Не буду, — уныло пробормотал Нилок.

— Смотри, — в одном этом колючем слове содержалась тьма жутких обещаний. — Не забудь.

Борс увидел, как побледнело лицо хеф-Улана, затем по его собственной коже побежали мурашки: Тоз повернулся к нему, и он увидел неприкрытую ярость на обтянутом кожей лице мага. Запавшие глаза ярко искрились, словно в их недрах вспыхнул огонь, кратеры щек стали еще глубже, словно ярость втянула их до самых зубов. С минуту Борс думал, что на него падет гнев Посланца. Но Тоз улыбнулся. И это было еще страшнее.

— Конь, — прошептал он. — Приведите мне коня.

Облегчение вернуло воину силы. Зная только, что он избавлен от кровавого орла и не накликал гнев Тоза, Борс метнулся за кожаный занавес, спеша поскорее покинуть шатер. Снаружи стоял Дьюан, бдительно поглядывая из-под шлема. Он двинулся было, чтобы задержать Борса, когда тот вылетел прямо на него.

— Жеребец! Где жеребец?! — Борс не повел и бровью на гехримитов, попытавшихся преградить ему дорогу, и лишь провозгласил: — Я спешу по делу Посланца!

— Там, — Дьюан ткнул пальцем мимо выхода, и Борс увидел коня, привязанного за шестами, где болтались черепа, и мирно жующего овес. Седло и уздечки с него уже сняли, кто-то накинул одеяло на конскую спину. Борс стянул ткань и распутал узду, не обращая внимания на раздраженное сопение, которое издавала большая голова скакуна, чуть ее оттянули от кормушки.

— Что ты делаешь? — встревожился Дьюан. — Кровь Ашара, парень! Нилок тебя убьет!

— Нет, — ответил Борс, впервые по возвращении обретя уверенность. — Не думаю.

Он потащил негодующего коня в проход меж шестами, видя, как выходит из шатра Тоз, а за ним Нилок Яррум и остальные Уланы, сощурившиеся, чуть по их глазам ударил дневной свет.

Вран качал головой, пытаясь стряхнуть грибные наваждения, но остановился, едва Тоз вскинул руку.

— Это животное, которое ты так ценишь, — сказал маг, точно разорвал кусок шелка, — ничто. Моя цель — все. Я дам тебе последний урок, Нилок Яррум. И всем остальным: Баландиру, Врану, Дариену, Имрату. Вы его тоже усвоите. Ибо то, что я сделаю с конем, я могу сделать с вами. С любым из вас. Смотрите и запоминайте!

Он устремил свой алый взгляд на жеребца и поманил к себе Борса. Когда тот отпустил повод, животное не двинулось, усмиренное кровавым взором. Тоз поднял одну одетую в меха руку, вытянув длинные сухие пальцы, и что-то нарисовал в воздухе пляшущими у ногтей красными огоньками. Губы его шевельнулись, к лошади метнулся колдовской огонь и окутал ее.

Жеребец заржал. Затем встал на дыбы с прижатыми к голове ушами и полными ужаса глазами, его грива, хвост и щетина загорелись. По воздуху разнесся запах опаленной шкуры, по земле мощно ударили передние копыта, а задние так лягнули по шестам с трофеями, что те загремели, роняя вниз черепа. Пламя исторглось изо всех отверстий тела, глаза коня закатились, закипели и растаяли, по опаленным щекам точно стекли грязные слезы. Шкура треснула и начала сворачиваться, от скелета стали отделяться и падать наземь обугленные куски. По всему Становищу завыли собаки, словно почуяв ужасный конец жеребца и разделяя его мучения, ибо конь все не умирал. Напротив, он оставался невероятно, до ужаса живым, хотя его внутренности лопались и горели, а воняло от него почище, чем от любой выгребной ямы. Магия Тоза сохраняла жизнь скакуна, и он то лягался, то вставал на дыбы, хотя теперь почти уже стал облаком пламени вокруг почерневших костей, ронявших наземь расплавленный костный мозг. Затем связки и сухожилия сделались хрупкими, разорвались, и кости скелета рассыпались по земле, все еще пылая. Некоторое время они дымились, пока не превратились в пепел, а от животного осталась только дымящаяся пыль и отвратительное зловоние.

Борс следил с распахнутым ртом за страшным концом скакуна, едва слыша вздохи ужаса, испускаемые Уланами, лишь смутно видя потрясенные лица в толпе, и ужас усиливало то, что умышленно был уничтожен высоко ценимый признак знатного положения. Он поглядел туда, где стоял Нилок Яррум, и увидел, как сжались зубы и стиснулись челюсти хеф-Улана, и как бьется на лбу жилка. Позади стояли Уланы с белыми от потрясения лицами.

Тоз сказал:

— Никогда больше не оспаривайте мои решения, — и зашагал прочь.

Борс без повеления последовал за магом, тщательно обойдя пятно золы перед шатром. Никто не тронулся, чтобы задержать его, и он не оглядывался. Тоз направлялся к себе. Он отодвинул в сторону тяжелый полог и вошел в палатку, не дожидаясь воина. Борс подхватил край толстой кожи и тоже нырнул внутрь.

Пот заново омыл его, едва нахлынула жара. Казалось, в жилище Тоза было еще жарче прежнего и почти нечем дышать. Волосы Борса облепили череп, бронзовый торквес вокруг шеи опасно нагрелся. Тоз указал на крытое мехом сиденье и повел над ним рукой. Воин сел, не уверенный, найдет ли силы подняться снова. Колдун опустился на свой стул, напевая, как человек, для которого такая духота — благодать.

— Итак, — начал он, — почему ты его не убил?

— Я его ранил, — поспешно ответил Борс, решив, что благоразумнее всего говорить начистоту и не сильно удивляясь, что кудесник знает, чем кончилась засада. — Больше я ничего сделать не мог. Моя стрела убила бы его, если бы один из них не успел потянуть мальчишку вниз.

В глазах Тоза замерцали зловещие багряные крапинки. Борс затаил дыхание. Но тут чародей основательно прочистил горло и произнес:

— Но стрела вошла в тело?

— Да, — пылко кивнул воин. — Она бы поразила сердце, если бы один из соглядатаев, похожий на жителей лесов, не предупредил всех криком, а другой, подобного которому я никогда не видел, не был так скор. Стрела угодила в плечо. Сюда. Он постучал по верхней части своего левого плеча, добавив:

— Думаю, вошла глубоко. Я бы мог выстрелить во второй раз, но они прикрыли мальчишку и ринулись на меня. Я убил двоих, но затем вынужден был бежать. Я подумал, что лучше принести тебе весть, хозяин, чем погибнуть без пользы.

Тоз ничего не ответил, что Борс счел его молчание одобрением.

— Опиши его. Сообщи все, что о нем знаешь. Не тратя времени на размышления, зачем нужно это описание, Борс выгреб из памяти все подробности.

— Как ты и говорил, он был самым молодым. Одет, как и все они, в пестрые кожи, какие удобны для соглядатая. У него был меч, а при седле я увидел лук. Волосы у него темно-русые и длинные, прическа — как у тамурцев. Они выкрикивали его имя: «Кедрин». Был другой, постарее, наверное, его отец — уж больно похожи. Думаю, они знатные люди.

Тоз кивнул.

— Итак, его зовут Кедрин? Что еще? Что случилось затем?

— Они загородили его своими телами, хозяин, и ринулись на конях к месту, где я скрывался. Я убил, скольких смог, затем побежал к лошади. Тот, лесной житель, бросился вдогонку. Но я оторвался и вернулся сюда.

— Туда, где теряет терпение Нилок Яррум, — пробормотал Тоз, больше себе, чем настороженному воину. — Ладно, можно было бы справиться лучше, но теперь я хотя бы могу его найти. — Внезапно он рассмеялся — пронзительно, словно тявкая, и от этого звука на спине воина охладился пот. — Теперь я знаю, что должен делать. И это даст Нилоку Ярруму достаточно крови. Идем! — Он поднялся на ноги, нависнув над Ворсом, который встал куда менее твердо. Затем Тоз отбросил полог у входа и вышел наружу. Борс тащился за ним, голова воина шла кругом — он не мог понять, почему Тоз остановил продвижение Орды и почему юноша по имени Кедрин так важен для Посланца.

Казалось, причин для этого нет — разумеется, таких, какие пришли бы ему на ум, ибо, конечно же, Тоз слишком могущественен, чтобы придавать значение какому-то молодому тамурцу. Но почему это надо держать в тайне от Нилока Яррума? В конце концов Борс решил, что такие дела не для смертного ума. Лучше просто подчиняться приказам.

Возвращаться в шебанг хеф-Улана ему не хотелось, но выбирать не приходилась, ибо Тоз направился туда и, не удостоив взглядом гехримитов, прошел во внутренний покой шатра.

Нилок и прочие вновь сидели за столом, но, похоже, воздействие грибов улетучилось после урока Тоза. Нетерпение на лицах сменил страх, едва маг вошел.

— Сворачивайте шатры, — сказал он без предисловия. — Орда выступает.

— Прямо сейчас? — несмотря на недавнее громкое заявление, эти слова застигли хеф-Улана врасплох.

— У нас дело в Трех Королевствах, — кратко заметил Тоз. — Дело Ашара. Займемся им.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и покинул шатер. Борс ушел с ним, но до того увидел потрясение и восторг на лицах вождей. Они словно уже начали терять веру в великую мечту, а теперь она восстала из праха так внезапно, что они едва могли это пережить. Борс не задержался, чтобы посмотреть, что будет дальше, а поспешил за чародеем.

— Хозяин, — дерзнул спросить он, — я тебе еще нужен?

Тоз помедлил, глядя на воина, словно впервые увидел, и тут же покачал головой.

— Нет. Пойди и приготовься к походу. Быстрее.

Пока Борс спешил домой, ему напомнили о себе грязные штаны, ибо кожа их теперь подсыхала и твердела, натирая ему бедра на бегу. Он выругался, увидев, что Сулья не ждет его, и решил, несмотря на требование Тоза поторопиться, привести себя в порядок: запах мочи слишком напоминал об ужасе, который он пережил.

Он расшнуровал куртку, сдернул через голову рубашку и бросил одежду в сторону, при этом мельком заметив, что его оружие на месте. И подумал: любезность это со стороны Дьюана или молчаливое признание его положения как человека Тоза? Что он состоит при Тозе, сомнений больше не осталось, но Борс не был уверен, что доволен этим, как ни выгодно было такое положение. Он бросился на меховую постель, развязал шнурки и скинул с ног мягкие мокасины, дабы распустить завязки кожаных узких штанов и в конце концов избавиться от них. Он слышал снаружи крики глашатаев, извещающие о немедленном отбытии, и ответные крики, постепенно заполнявшие послеполуденную долину по мере того, как разносилась весть. Борс развязал набедренную повязку и налил воды в медный котел, который повесил над пламенем очага. Он уже потянулся к одежде у кадушки, когда появилась Сулья.

Ее светлые волосы растрепались в спешке, а расширенные синие глаза и вовсе распахнулись на пол-лица, когда ноздри женщины уловили вонь от его сброшенной одежды.

— Что случилось? — спросила она. — Где ты был?

— Ездил по делу Посланца, — огрызнулся Борс, не желая признаваться, что обделался от чистого страха. — Омой меня.

— Мы уходим, — возразила она. — Мне нужно сложить шатер.

Борс ощутил внезапный приступ ярости. Словно все, что он пережил во время одинокой засады, тайна поездки, странное поведение Тоза, страх, который нагнал на него Нилок, решая, взрезать ему орла, чудовищная и внезапная гибель жеребца, и даже приказ выступать, которого они так долго ждали, — все это выплеснулись в едином приступе слепой ярости. Для Посланца, для хеф-Улана он не более, чем кукла, подпрыгивающая, когда им угодно, а тут еще жена со своими расспросами. Он наотмашь хлестнул ее по лицу, так что она отлетела к кожаной стенке. Женщина соскользнула по коже вниз, потирая щеку, на глазах ее выступили слезы.

— Не расспрашивай меня, — предостерег Борс. Сулья вытаращилась на него, окинула сверху донизу нагое тело, затем улыбнулась:

— Как тебе угодно, воин.

И без дальнейших задержек взяла у него полотно и погрузила в нагретую воду. Затем начала соскребать с его тела засохшие мочу и пот. Борс начал улыбаться, когда ее рука прошлась по его бедрам. Как просто управиться с женщиной, если бы он так управлялся со своей жизнью. Он почувствовал, как растет от этих движений желание немедленно взять Сулью, но переборол его, зная, что времени недостаточно. Сулья, в свою очередь, принялась дразнить его, искусно пользуясь полотном и бормоча во время работы:

— Что ты делал? Какое задание дал тебе Посланец?

— Не могу сказать, — вздохнул он, подумав, что она допрашивает его куда искусней, чем Нилок Яррум, и не проговориться здесь куда труднее. — Я поклялся хранить тайну.

— Я твоя жена, — она подняла взгляд. Светлые волосы мазнули его по бедрам, прикосновение ее рук было нежным. — Ведь ты можешь мне это сказать?

— Душой моей клянусь, не могу, — простонал он. — Мне это запретил сам Посланец.

Сулья надула губы и отвернулась, прополаскивая полотно. Когда она прикоснулась к его телу чистой тканью, ткань была теплой, и сопротивление, как и сам Борс, ожесточилось.

— Говорят, тебя вызывал хеф-Улан.

— Да, — он вдохнул через рот. — Вызывал.

— Говорят, он был рассержен.

— Да, — простонал Борс, — было.

— И говорят, оттого, что он тебе угрожал, Тоз извел его жеребца.

— Да! — И это все, что смог сказать Борс. Сулья, улыбаясь, стала омывать его дальше.

— Того, которого ты брал.

Борс чуть не проговорился, что сделал это по приказу Тоза, но уловил восхищение в ее голосе и сказал:

— Да. Брал.

— Никто другой не посмел бы, — прошептала сна, начав его вытирать.

— Я человек Посланца, — напомнил он ей с гордостью в голосе. Сулья кивнула. В ее голосе появилась осторожность, когда она добавила:

— Нилок Яррум убил бы любого другого, кто посмел бы взять его коня.

Теперь Борс вытянулся, довольный, и ответил:

— Он не посмел бы убить меня, ибо мне покровительствует Посланец. Он угрожал, но впустую.

— И поэтому, — невинно спросила она, — у тебя мокрые штаны?

Борс лягнул ее, но она ловко увернулась и сказала со смехом:

— Лучше быть в моче, чем в крови, воин.

Борс рассмеялся вместе с ней, заключив ее в объятия, ощутив волну облегчения по всему телу. Зарыв лицо в ее волосы, он прогудел:

— Крови прольется достаточно, кода мы дойдем до Королевств. Тогда у меня будет много костей на колья для шатра. А у тебя шелка. Духи. Притирания. Я увешаю тебя золотом, и мы заживем, как Уланы.

— Только если Орда не уйдет без нас, — заметила она по-женски трезво. — А все шатры уже убраны.

Борс крякнул и выпустил ее, подождал, пока она достанет свежую смену одежды из небольшого деревянного резного сундучка, содержавшего почти все его пожитки. Он оделся, поудобнее закрепил меч за спиной, а затем вышел наружу и свистнул собак. У него их теперь было четыре. Большие могучие псы, подарок одного дротта, который желал задобрить воина, столь близкого к посланцу. Сулья принесла упряжь, и Борс пинками призывая к повиновению щелкающих зубами тварей, предоставил жене разбирать шатер и грузиться. Сам он между тем пошел седлать коня.

После скачки на жеребце Нилока он спокойнее чувствовал себя среди этих крупных копытных и справился куда быстрее и точнее, чем прежде. Выведя из загона небольшую косматую кобылку, он высоко поднял голову, ловя завистливые взгляды менее удачливых собратьев. Увидал, как опал шебанг Нилока Яррума, и задался вопросом, а на каком из своих коней поскачет хеф-Улан, лишившись любимого жеребца. Но Борс не стал тратить времени на выяснение этого вопроса, ибо не имел желания напоминать предводителю Орды о своей причастности к гибели животного. Тоз могуч, но Борса все-таки настораживал мрачный и непредсказуемый нрав Нилока.

Когда он вернулся, Сулья расстелила кожаные покровы поверх жердей. Он привязал волокушу к седлу своей кобылки, доверив погрузку жене, а сам между тем стал поправлять разные вещи на сооружении, которое потащат собаки. Сулья вполне справедливо остерегалась собак, которым мало радости доставляло это постыдное занятие и которые выражали неудовольствие, щелкая зубами и сердито рыча.

Борс заметил, что пока они возились, Тоз стоял молча и следил, как снимают и укладывают его шебанг. Маг и пальцем не шевельнул, чтобы помочь людям, и не давал им указаний. Казалась, он вновь ушел в свои мысли, а может быть, даже разговаривал с неким тайным духом. Очевидно, вся окружающая его возня была лишь необходимым шагом к конечной цели.

Сулья придержала стремя, когда муж садился на кобылу. Он увидел, как Посланец удобно располагается на груде мехов, покрывающих деревянную волокушу, в оглобли которой был впряжен прекрасный полногрудый мерин. Колдуну, похоже, не требовалось возницы, его конь был покорен молчаливому седоку.

Затем посреди Становища Дьюан поднял и поднес к губам трубу из рога дикого быка. Он прогудел во весь дух один раз, призыв этот подхватили горны Кэрока, Ята, Вистрала и Гримарда, и Орда тронулась в путь.

Нилок Яррум возглавлял поход, сидя на серой кобыле, его гехрим россыпью двигался за спиной Улана. Далее следовал Тоз. Сразу же за магом, счастливые от того, что находятся так близко к голове шествия и поэтому избавлены от пыли и вони, окутывающей всех остальных, двигались Борс и Сулья, а уж за ними — все остальное племя Дротт.

За Дроттом вел свой Кэрок Баландир, за ним следовали Вран с его Ятом и Дариен с Гримардом. Последним двигался Вистрал, возглавляемый Имратом. Шествие растянулось по долине, повторяя все изгибы склона, пока он не стал более пологим, облегчая восхождение.

Наверху Борс обернулся и со своего места оглядел всю огромную Орду. То было не просто скопление шатров, движение свидетельствовало о мощи Великого Союза. Казалось, сама земля сдвинулась с места и хлынула мощным потоком, пренебрегая тяготением и широко разливаясь там, где путь стал легче, а склоны долины больше не сдерживали ее. Поднимаясь по склону, поглощая травы и бросая в дрожь деревья. Все кругом гремело от топота бессчетных ног, гула копыт, скорого шлепанья собачьих лап, песни, подхваченной тысячами голосов, и хвастливых выкриков. Пыль поднялась такой тучей, что померкло солнце, а в вышине, добавляя свои вопли к оглушительному шуму, носились вороны — черные знаки беды на сером полотне.

— Ашар, — пророкотал воин, отчасти взмолившись, отчасти в бурном удивлении от зрелища такой толпы. — Теперь-то нас ничто не сможет остановить.

И почувствовал, как пальцы Сульи цепко схватили его лодыжку. Поглядев на жену, он увидел недоверие на ее лице, когда она оглянулась, покачала головой и повторила за мужем: «Ничто».

Борс поднял копье к омраченному пылью небу и каркающему воронью и завопил: «Ашар!»

На этот раз он издал крик гордости, вызова и жажды крови.

Весь остаток дня и в сумерках Орда шла вперед. Лесные твари бежали перед ней — даже дикие кошки и гордые круторогие быки, ибо ничего подобного не видывал Белтреван даже во времена Друла. Никогда не проходила по земле подобная Орда, и несомненно, ничто не смогло бы устоять перед ней…


Резкий порыв ветра сорвал с Лозин сизые, набухшие дождем тучи, когда Кедрин и Бедир приготовились к отплытию в Андурел, побудив людей плотнее закутаться в плащи, пока они спешили к таверне в приречной части поселения, ниже Высокой Крепости.

По предложению Бедира они окончательно простились с мощными крепостными стенами — Владыка Тамура предпочел удалиться без пышных проводов, иначе пришлось бы отвечать на многочисленные расспросы. Будет лучше, объяснил он Риколу, чтобы крепости завершали свои приготовления и заручились верными сведениями о приближающейся Орде, прежде чем мирное население будет взбудоражено разговорами о войне. Не зная, сколько времени займет у лесного народа путь к Лозинам и надолго ли его здесь смогут задержать, Бедир надеялся предупредить короля Дарра и вернуться с силами Трех Королевств, прежде чем начнется паника. А уж она-то распространится, если просочатся слухи о новом Великом Союзе и его жутком предводителе.

Люди из крепости помалкивали, но таверна, быстро наполнявшаяся после того, как дождь принялся хлестать со свинцового неба, все равно гудела от молвы. Вспышек на сигнальных башнях, меж которыми через Идре туда-сюда летают послания, не укроешь даже в такую погоду под низкими тучами. Поэтому речные моряки и портовые рабочие, прячась от дождя, судачили да гадали о том, что творится в крепостях. Кедрин услышал об этом множество мнений, от заведомо нелепых до весьма дельных: король Дарр замышляет поездку по стране; Тамур и Кеш вот-вот объявят друг другу войну; Идре грозит наводнением; к стенам подошли налетчики-варвары. Единственное, о чем никто не упоминал — видимо, потому, что это считалось заведомо невозможным и было бы отвергнуто, как нелепая выдумка, — это об угрозе мощного вторжения Орды. Несколько раз спорщики обращались к двум воинам, сидевшим в самом дальнем углу, ибо оба носили накидки с тамурским кулаком поверх прочей одежды, рядом были мечи в ножнах, а оба воина обладали таким суровым и озабоченным видом, что, судя по всему, имели касательство к чему-то, творящемуся в Высокой Крепости. Но Бедир искусно противостоял любопытным. Он не был груб, он понимал, что люди здесь не заслужили грубости, но всегда умел ловко отразить любой вопрос, точно удар в бою. Так что расспросы в конце концов прекратились сами, а вопрошавшие получили новый повод для гаданий, предположив, что эти двое — гонцы из крепости, и губы их скреплены великой печатью.

Кедрин больше слушал, чем говорил, поражаясь находчивости отца, хотя и высказал мнение, а не лучше ли будет объявить новость во всеуслышание, и тем самым призвать людей к бдительности в миг страшной опасности, нависшей над всем Тамуром.

— Рано, — мягко сказал ему Бедир, поигрывая оправленной в серебро флягой красного вина размером с добрый шлем. — Они слишком привыкли к миру, чтобы такое известие не вызвало среди них паники. Слово, раздавшееся здесь, пролетит по Идре, меняясь в пути, пока у андурелских порогов не услышат о разрушении крепостей и всеобщем избиении на севере. Если следует ждать самого худшего, нам потребуется каждый человек, а не города, опустошенные молвой. И не перепуганные оравы беглецов, ищущих убежища.

— Но уж тамурцы-то не побегут, — возразил сын. — Они сплотятся для защиты страны.

— Ага, сплотятся, — кивнул Бедир, наполняя до края обе их кружки, — при условии, что будет где и вокруг кого. Мы должны обеспечить и то, и другое, а для этого надо поспеть в Андурел и там известить Дарра.

— Браннок уже вышел в поход, — сказал Кедрин, вспомнив, как только что назначенный командир вспомогательных сил выскользнул украдкой из Высокой Крепости нынче ночью. — Когда он наберет лихих парней, разве они не станут болтать?

— Не думаю, — улыбнулся Бедир. — Браннок здравомыслящий парень и знает, что нам грозит. Он понимает, как нужна сейчас осторожность, и полагаю, я убедил его, как важно не привлекать внимания. Кроме того, если всякий сброд начнет каркать, вещая беду, кто ему поверит?

— И он действует тайно? — ухмыльнулся Кедрин.

Бедир кивнул, потягивая горячее вино, прежде чем заговорить.

— Положим, что король Дарр и силы Андурела — это одна колонна наших войск. Тамур, Кеш и Усть-Галич — вторая, третья и четвертая. Надеюсь, Посланец, как ни станет он таиться, увидит только их. А Браннок и его парни будут пятой. Тайной колонной.

— Твоим слепнем, — пробубнил Кедрин.

— Ты спишь, навострив уши, — улыбнулся отец.

— И с клинком в руке, раз настали такие дни, — мрачно кивнул сын.

— Думаю, некоторое время у нас будет мало надобности в клинках, — сказал Бедир. — Хотя бы на пути в Андурел.

— Мне там ответят на вопросы? — спросил Кедрин.

Но прежде, чем отец что-то произнес, дверь таверны распахнулась, пропустив вместе с порывом ветра тучного человека, размеры которого еще больше увеличивал необъятный плащ.

— Бодрящая погодка, — весело заявил он, стряхивая с плаща большие и частые капли, — после такого знойного лета.

Насмешливые крики, которые вызвало это замечание, побудили его лучезарно улыбнуться, и Кедрину представилась луна в полнолуние. Вновь прибывший был кругл во всех отношениях. Когда он сбросил основательный капюшон, взорам явилась круглая голова без всякого признака волос с мерцающими из-под редких клочковатых бровей глазами, внимательно оглядывающими зал, и белыми зубами, блестящими из-за толстых губ. Пришелец кинул на стул плащ, под ним оказалась куртка, похожая на палатку, на груди блестел трезубец Речной Гильдии — такой маленький на необъятных кожаных просторах. Вошедший подтянул пояс, который сгодился бы на подпругу лошади, сдвинул его повыше над мощным животом и бережно, словно кошка лапы, отряхнул сапожищи.

Затем он потребовал эвшана — крепкого питья речников, утверждавших, что он прогоняет идрийскую сырость, и метнул монетку улыбающемуся хозяину.

Свою порцию он выпил залпом, удовлетворенно вздохнул и подождал, пока кружку вновь наполнят, внимательно обозревая таверну. Затем целенаправленно прошел наискось в угол, где сидели Кедрин и Бедир.

— Я Гален Садрет, — назвался он. — Можно сесть?

Бедир молча указал на ближайший табурет. Речник подтянул его к столу и опустил на него всю тушу, наклонясь вперед и опершись на оба локтя, так что его тело стало живым щитом от любопытных взглядов, устремленных в угол.

— Как я понял, вам надо вниз по реке, — голос его, густой и низкий, звучал теперь куда тише.

— Нам надо в Андурел, — кивнул Бедир.

— Если вы те двое, о которых упомянул господин Рикол, то дело решено, — улыбнулся Садрет.

— А что сказал господин Рикол? — осведомился Бедир, глядя, как исчезает прямо на глазах содержимое второй кружки.

Садрет улыбнулся еще шире и проревел через плечо, чтоб ему налили по новой. Он подождал, пока подойдет служаночка с оловянным кувшином, шлепнул ее по заду, едва она тронулась прочь, а затем ответил:

— Что у двух благородных воинов дело в Сердце Трех Королевств, и что они будут рады услугам честного лодочника.

— К каким, разумеется, принадлежишь ты, — улыбаясь, пророкотал Бедир.

Кедрин тоже начал улыбаться, когда кряжистый детина разыграл изумление, крайне удивившись, что кто-то смет сомневаться в его честности.

— Мало сказать, из честных — из надежных! — воскликнул Садрет. — В сущности, я владелец лучшей, самой быстроходной и безопасной барки, бороздившей когда-либо Матерь Вод.

— За такие услуги причитается высокая цена, — предположил Бедир.

Садрет пожал плачами, точно гора пошевелилась.

— Бывают времена, — изрек он, — когда цель определяет цену.

— И говорил господин Рикол о нашей цели?

— Только, что надо доехать скоро и безопасно, — речник опять заулыбался, постучав мясистым пальцем по крылу широкого носа. — Но я всегда чую беду, когда она плывет по Идре.

— Беду? — переспросил Бедир. Садрет кивнул.

— С сигнальных вышек все летят и летят послания, и хотя я их азбуку не учил, но знаком с более обычными средствами передачи вестей. Итак, пахнет бедой. Помимо этого, я много путешествовал в жизни. И как-то раз посетил Кайтинову Твердыню, Владыка Бедир.

Кедрин напрягся, не зная, как поведет себя отец, но тот не шелохнулся, а лишь потягивал вино и поглядывал на речника, как бы оценивая. Наконец, Бедир сказал:

— Я предпочел бы, чтобы ты не оглашал мое имя.

— Как тебе угодно, — улыбнулся Садрет, его лысая макушка заблестела, когда он ее наклонил. — Можно только спросить, не принц ли Кедрин этот юноша? Среди моих явных достоинств затесалась такая слабость, как любопытство.

— Это он, — подтвердил Бедир. — И, как я, путешествует тайно.

Садрет кивнул еще раз, изучая Кедрина.

— Славно иметь такого сына, сударь. И, будьте уверены, я никому не раззвоню, кто вы и что. На команду тоже можно положиться.

— Если тебя прислал Рикол, я тебе верю, — сказал Бедир. — И остается договориться только о плате. Речник дружелюбно просиял и сказал:

— Честь везти Владыку и принца Тамура слишком велика, чтобы упоминать о таких пустяках. Вы едете бесплатно.

— Спасибо, — проговорил Бедир, то же повторил и Кедрин. — Когда отчаливаем?

Садрет взглянул на окно и заметил, что вода уже просочилась между плотно закрытыми ставнями.

— Когда немного поутихнет, сударь. Сударь? Мне так тебя и звать, или ты что-то предложишь?

— Мое имя Бедир, моего сына — Кедрин, — последовал ответ. — Или этого достаточно, чтобы твои люди нас узнали?

— Некоторые слышали эти имена, — пожал плечами лодочник. — Но поверят, если я намекну, что вас просто-напросто назвали в честь вас.

Кедрин с минуту поломал голову об этих словах и решил, что вряд ли кто-нибудь подумает, будто Владыка Тамура и его наследник станут путешествовать без огласки, в то время как использование настоящих имен упростит общение.

— И надолго это? — спросил он, указав на течь в окне.

— Думаю, ненадолго, — ответил Садрет. — Лето кончилось, и осень заявляет о себе, не более того. Маленькое предупреждение. Хотя, если вы не против, я бы подождал, пока ливень уймется.

— Я не лодочник, — согласился Бедир. — Тебе решать.

— Великолепно, — просиял Садрет. — Посидим пока в этом уютном местечке и еще немного подкрепимся. Служанка!

Его кружку наполнили в третий раз. Бедир заказал еще вина. Кедрин почувствовал, что слегка захмелел, расслабившись в тепле таверны и в обществе лодочника. Садрет же потчевал их бесконечными байками о жизни на Идре, не упоминая более о предстоящем плавании до Андурела или событиях, которые привели их в Высокую Крепость. Бедир потребовал еды, они подкрепились. Свежий хлеб и острое жаркое вобрали хмель, но сами стали оказывать усыпляющее действие, так что принцу не хотелось уходить, когда Садрет насторожился и объявил, что буря близится к концу. Принц так и не понял, как он это угадал. Но Бедир поднялся, запахнул плащ и закинул на левое плечо сумку с кое-какой запасной одеждой, а в правою руку взял ножны с мечом. Кедрин последовав его примеру, а Садрет двинулся впереди их, подобрав по дороге свой плащ.

Дождь снаружи превратился в морось, которая в свой черед пропала, пока они шли к воде. Тучи рассеялись, и показалось не по-летнему бледное солнце, придав небу стальной блеск. Принесший непогоду ветер ослаб, но все еще дул, метя мусор и громыхая ставнями, он то хлопал, то скрипел оснасткой судов, причаленных вдоль берега. Идре была сумрачно-серой, почти как небо, поверхность ее наморщилась, бегущие от каменных швартовочных быков круги пересекались с мелкой речной волной.

Садрет указал на барку, пришвартованную у самого откоса, и с гордостью произнес:

— «Вашти» — лучшее судно на реке.

И поспешил объяснить, что управлять таким судном целое искусство. Кедрин почти ничего не знал о лодках, но «Вашти» действительно выглядела примечательно. Она глубоко сидела в воде, от носового украшения, изображавшего древнего духа вод, до длинной рулевой лопасти насчитывалось добрых двадцать шагов. Обводы корпуса были плавными, заостренными и намекали на недурную скорость. Корма была поднята над мокрой от дождя обшивкой палубы и укрыта балдахином из ярких зеленых и желтых полос. На судне имелось две мачты: грот со свернутым прямым парусом и вторая, поменьше — в сущности, это был бушприт, на котором ставился парус, чтобы, как сказал хозяин, идти галсами, если не повезло с погодой.

Длинные весла, числом десять, лежали вдоль бортов. Тяжелые латунные уключины указывали, где они встанут, когда понадобится грести. Люки были задраены в связи с недавней непогодой. Но видя, как тяжело барка сидит в воде, Кедрин догадался, что трюм уже нагружен. «Вашти» выглядела ухоженной, чистой и нарядной, борта были обшиты внакрой и позолочены, над ними виднелись ярко-алые поручни, а украшение на носу сияло лазурью.

— Ну разве не красавица? Видели вы другую такую? — спросил владелец. — И, не даст соврать Госпожа, ей не страшен самый мощный шторм, а бежит она быстрее боевого коня. Во всех Королевствах нет корабля лучше.

— Да, красивая, — согласился Кедрин, булькнув горлом. Он поднялся по трапу, и мир преобразился. Теперь твердь под ногами сменилась колеблющейся палубой, а то, что с надежного причала казалось лишь мелкой рябью, стало могучими волнами, на которых вверх-вниз покачивалось судно.

— Привыкнешь. И довольно скоро, — усмехнулся Садрет. — Вещи кидайте сюда. — Он указал на нечто вроде низкого сундука между мачтами, добавив: — Мечи тоже. Они вам на борту только мешать будут.

Кедрин взглянул на отца, затем положил меч в деревянный ларь, когда Бедир ответил кивком на его немой вопрос. Оглядевшись, юноша увидел, что на борт уже входят матросы. Их было всего одиннадцать, одеты они были кто во что горазд, общим у всех был только знак трезубца на груди. Они окинули отца и сына безразличными взглядами и разбрелись по местам, как люди, давно привыкшие к своим обязанностям. Садрет улыбнулся им и прошел на корму, поманив за собой Бедира и Кедрина.

— У нас пассажиры, — объявил он, голос его разнесся по палубе и за ее пределами. — Два благородных господина, следующие в Андурел. И не стоит тратить время на расспросы. Зовут их Бедир и Кедрин в честь, как они мне сказали, нашего милостивого Владыки Тамурского и его сына. У них королевское дело, так что с вопросами лучше не суйтесь.

С этими словами он занял место у руля и обеими мускулистыми руками ухватился за рукоять. Двое матросов, один с носа, другой с кормы, соскочили на берег и отдали швартовы. Затем они запрыгнули обратно с проворством, которому Кедрин позавидовал. Когда «Вашти» отделилась от причала, юноша заковылял к поручням и вцепился в ярко окрашенное дерево, чтобы удержаться. От смущения его избавило зрелище Бедира, ухватившегося за опору балдахина и съехавшего на узкую скамью, огибающую корму, с внезапно обесцветившимся, а затем и слегка позеленевшим лицом.

Садрет выкрикнул приказ. Прямой парус развернулся, наполнился ветром и мягкими прыжками понес судно от берега на быстрину. За кормой забурлила белая пена.

— Прямо летит, ага? — рассмеялся лодочник.

— Еще бы, — согласился принц, забыв о неудобстве, в то время как «Вашти» с каждым мигом набирала скорость. Как и обещал владелец, она мчалась по реке быстрее иного скакуна.

— Ох, — простонал Бедир и, свесив голову за борт, изрыгнул сытный завтрак в Идре.

— Бедир! — бодро крикнул Садрет. — Ты не сказал, что твое брюхо не пригодно для плавания.

— Нет, — хмыкнул Владыка Тамура. — Не сказал. — Он с жалким видом вцепился в шест, глядя, как ходит ходуном скамья. Скорбь на его лице громче любых слов заявляла, насколько не по нраву ему такой способ путешествовать. Кедрин сочувственно улыбнулся. Затем, впервые после того, как в него угодила стрела, рассмеялся от души.

Загрузка...