Год призраков

Почему небо голубое

Снова начались занятия, и в начале урока по физкультуре Ходжес Стампер, здоровенный странноватый детина, подошел ко мне сзади, обхватил рукой за шею и придушил. Наш физкультурник Гриншоу стоял неподалеку, почесывая себе яйца, и смотрел на все это. Ходжес так стиснул мне горло, что я дышать не мог. Каблуком кроссовки я изо всех сил ударил Стампера в голень, он хрюкнул и отпустил меня. В уголках рта у Стампера были слюни, и он улыбался. Я крадучись отошел в сторонку и постарался как можно незаметнее пристроиться возле скамеек.

Наконец Гриншоу дунул в свой свисток и сказал нам, что на Новый год изобрел новый вид спорта — «Столкнуть с матов». Середина физкультурного зала была укрыта борцовскими матами. Гриншоу выстроил нас в шеренгу и попросил Джейка Харвида и Ларри Марча быть капитанами и составить команды. Я был выбран третьим, если считать с конца. Мои акции выросли в цене.

— Команды становятся по сторонам мата лицом друг к другу, — объяснил Гриншоу. — Я даю свисток, и вы ползете навстречу команде противника. Кто встанет — выходит из игры. Смысл в том, чтобы дотащить противника до края мата и заставить его любой частью тела коснуться деревянного пола. Кто коснулся — выходит из игры. А победивший может помогать своим оставшимся товарищам.

Он выстроил нас вдоль матов, указав место каждой команды, а потом закричал: «Положение на четвереньках!» — и мы встали, как нам было сказано. Гриншоу поднес свисток к губам, выждал секунд десять, а потом дунул. Мы двинулись вперед. Я полз, отыскивая глазами кого-нибудь из двух ребят послабее меня, и наконец увидел одного — мягкого и белого, как пастила. Он, словно в трансе, замер, стоя на коленях, а я устремился к нему.

Но прежде чем я добрался до противника, кто-то напал на меня сбоку. Я повернул голову — это был Хинкли. Он ухватился за мою ногу и принялся тащить. Я улегся на живот и попытался вцепиться пальцами в мат, но ничего не вышло — Хинкли волок меня. Он уже готов был опустить мою ногу на деревянные планки пола, когда я перевернулся на спину и, лягнув его, выкинул с мата. Я успел подняться вовремя, чтобы увидеть недоуменное выражение на лице Хинкли. Гриншоу дунул в свой свисток и показал Хинкли, что тот выбывает из игры.

Я повернулся лицом к самому центру зала — там разыгрывалось сражение. Наша команда сбросила на пол всех, кроме Стампера, который стоял, как гора, посредине всего этого, а ребята обступили его со всех сторон. Я присоединился к свалке. Стампер толкался, хрипел и плевался, но нас было слишком много на него одного. В конечном счете нам удалось свалить Стампера, и мы поволокли его к краю, как лилипуты — Гулливера. Я поднял взгляд и увидел, что Гриншоу с улыбкой глядит на нас. Голова Стампера нависала над деревянным полом, но нам никак не удавалось наклонить ее, и тогда пятеро ребят на счет «три» одновременно пригнули его голову так, что она громко треснулась о половицы. В тот день я еще два раза видел Стампера: один раз в уборной, а другой — когда пошел попить из фонтанчика. Он оба раза стоял, прислонившись к стене в коридоре, и оба раза спросил меня, не наступило ли еще время завтрака.

На уроке арифметики Крапп мучил нас делением в столбик, и в разгар его объяснений мы увидели в окно, как на бейсбольном поле словно из ниоткуда появился мистер Роджерс с воздетым вверх перстом. Крапп уставился на него так, словно тот был призраком. Бывший библиотекарь обходил бейсбольные базы, пробираясь через подтаявшие комья снега. Дойдя до второй, он остановился и поаплодировал себе. На третьей он показал «в безопасности» и повернулся лицом к ликующим болельщикам. На «доме» выросла небольшая ледяная горка. Роджерс добрался до ее вершины; сильный ветер дул ему в лицо. Потом на ноле появилась полицейская машина; мы встали и сгрудились у окон, словно смотрели кино. Крапп помалкивал. Из черно-белой машины с мигалкой вышли двое полицейских, взяли мистера Роджерса под руки и запихали на заднее сиденье, а он меж тем что-то говорил без умолку. Взревел мотор, и машина покатила к Канализационной горке.

Крапп велел нам сесть, закрыл учебник по арифметике и посмотрел на часы. До конца занятия оставалось пятнадцать минут. Он прошел за свой стол, взял стул, поднял его и медленно перенес на место перед классом, поставил и сел лицом к нам.

— А теперь до самого звонка я буду отвечать на любые вопросы, какие у вас есть. Можете спрашивать что угодно, кроме одного, — сказал он. — Не спрашивайте, почему небо голубое.

В классе воцарилась мертвая тишина. Я почувствовал, как все напряглись, словно одна сжавшаяся мышца. Никто не ждал от Краппа ничего хорошего. Он смотрел над нашими головами в какую-то точку на черной стене. Я так вперился в настенные часы, что видел движение минутной стрелки. Почти четверть часа полной тишины. Когда до конца оставалось четыре минуты, в мою голову пришел вопрос. Мне представился я, собственной персоной. Я поднял руку и спросил: «Где Чарли Эдисон?» Но на самом деле ничего такого не было. Наконец Ходжес Стампер поднял руку и спросил:

— Скажите, а скоро ланч?

— Ланч уже был, — сказал Крапп, и тут зазвенел звонок.

Джим три раза заставил меня повторить эту историю. Он назвал все это «мягкой стороной Краппа», но я рассказал ему о том, как Крапп сидел, разглядывая нас и сложив руки на груди.

— Будто у него есть все ответы, — заметил я. — Тоже мне, индийский свами.

— Еще немного — и он будет гулять по бейсбольному полю.